— Сюда, пожалуйста, — заметно нервничая, писклявым голосом пригласила Белинду секретарша ее банковского поверенного. — Мистер Виньолс скоро освободится. Позвольте вам что-нибудь предложить?

— Что ж, бокал «Вдовы Клико» был бы очень кстати.

Секретарша издала истерический смешок.

— О, мисс Блэк, вы такая шутница!

Белинда сердито скрестила руки на груди. Она вовсе не собиралась шутить. Разве она не одна из ведущих журналисток Великобритании? А если шампанское для клиентов не предусмотрено, то руководству банка стоит об этом подумать, черт побери.

Секретарша мялась с ноги на ногу и не уходила. По едва заметной дрожи в руках Белинда догадалась, как она волнуется.

— Надеюсь, вы позволите спросить…

— В чем дело?

— Я просто хотела узнать, — запинаясь, выдавила секретарша. — Вы та самая Белинда Блэк, которая пишет в «Светиле»? Кажется, сегодня утром я читала ваш материал…

— Да, та самая, — высокомерно подтвердила Белинда.

В последнем номере «Светила» интервью с Шампань Ди-Вайн было отведено целых четыре страницы.

— Очень смешно, — робко произнесла секретарша, задержавшись у двери в просторный кабинет Виньолса. — Подождите, журнал лежит у меня на столе.

Метнувшись в свой закуток, она вернулась, размахивая журналом, раскрытым на странице с ярким заголовком: «ПОЛНЫЙ ОТПАД: КАК У ШАМПАНЬ СЪЕХАЛА КРЫША В СТРАНЕ ГРЕЗ».

— Просто поразительно, правда, как она съездила в Голливуд и спятила? — хихикнула секретарша. — Я давилась со смеху! Шампань заставляет наливать себе фруктовый сок через воронку и каждый день делает иглоукалывание в ягодицы, чтобы снять стресс. А ее любимый напиток — коктейль из минеральной воды… — Она наморщила лоб, вспоминая. — Как там было? Три части газированной воды «Бадуа» на две части негазированной «Эвиан»? Или наоборот? И еще как она спит, положив на лицо филе трески, чтобы очистить поры, но иногда ночью на нее нападает кошка…

Белинда усмехнулась. Наверное, Шампань имела в виду не совсем это, говоря, что сырая рыба является важной составляющей рациона здоровья и красоты, предписанного ее гуру по правильному питанию. Но всем известно, что иногда возможны мелкие недопонимания.

— А потом рассказ про то, как она погрузилась в кабриолет…

— В каббалу, — любезно поправила Белинда. — Это древняя наука жизни. Многие люди предпочитают изучать мудрость минувших веков, вместо того чтобы терять время на мелочные неурядицы повседневной жизни.

Язвительно усмехнувшись, она подумала, послушается ли сегодня утром этого совета Шампань.

— А еще ее глупая болезнь йогамортис, когда все тело оказывается парализованным из-за чрезмерных занятий йогой…

Белинда натянуто улыбнулась. Конечно, Шампань подорвалась на своей же мине, но все же Белинда, не удержавшись, добавила несколько сочных анекдотов собственного сочинения.

— А сейчас она посвятила себя проблемам загробной жизни, — возбужденно продолжала секретарша. — Я чуть не умерла со смеху, прочитав, как она подарила больному, умирающему от рака, книгу о переселении написав на форзаце: «Пусть в следующий раз тебе повезет больше»…

Натянутая улыбка превратилась в гримасу. А не перестаралась ли она?

— А ее актерская карьера! — восторженно захлопала в ладоши секретарша. — Как она привела на кинопробу свою собаку, а режиссер сказал, что из собаки выйдет больше толку, чем из нее. Я обхохоталась!

— Мм…

Улыбка полностью сползла с лица Белинды. С другой стороны, учитывая полное отсутствие у Шампань актерского мастерства, юрист «Светила» наверняка сможет квалифицировать эту фразу как «справедливое замечание».

Секретарша вытирала слезы.

— А потом ее стремление сделать приятное незнакомому человеку. Определенно, мне она принесла много радости. Я так никогда в жизни не смеялась. Что касается рассказа про пластическую операцию в самом начале…

— Послушайте, — резко оборвала ее Белинда, — я не могу торчать здесь весь день. Черт побери, где мой поверенный?

Секретарша поспешно ретировалась, оставив на столике раскрытый журнал. Схватив его, Белинда перечитала первый абзац.

Поднявшись в номер, я застала Шампань с ее свитой за изучением чего-то похожего на меню. То и дело звучали такие слова, как «бедро», «грудь», «голень», перемежающиеся глубокими паузами. Сперва я предположила, будто Шампань выслушивает рекомендации своего гуру по здоровому питанию, и лишь затем до меня дошло, что на самом деле она изучает перечень операций, предлагаемых ведущим голливудским центром пластической хирургии. Взглянув на нее по-новому, я пришла к выводу, что никогда прежде не видела столько пластических операций под одной крышей. Губы Шампань (несомненно, накаченные силиконом) стали такими огромными, что теперь она похожа на Дональда Дака. Все это никак не вяжется с ее стремлением обрести древнюю мудрость, о котором столько трубили. Я поинтересовалась у Шампань, не противоречит ли погоня за внешним совершенством духовному очищению. Она нахмурила (с трудом) свой перекроенный пластическими операциями лоб. «Разумеется, не противоречит. Ведь на самом деле главное — очиститься от морщин».

Что ж, с вызовом подумала Белинда, это должно быть правдой. Кто-то когда-то должен был это сказать. В любом случае Белинда выполнила возложенную на себя миссию. Теперь репутация Шампань — какой бы она ни была — лежала в дымящихся руинах. В глазах всего мира она теперь выглядела полной дурой и, можно надеяться, будет выглядеть таковой в глазах Реда Кемпиона, если он прочтет эту статью. Так или иначе, интервью получилось горячим; настолько горячим, что местами над абзацами вился дымок. Неудивительно, что довольный Грейсон выделил для интервью четыре страницы.

Белинда самодовольно улыбнулась. Она определенно преподала глупой, избалованной сучке урок. Никто — абсолютно никто не устоит перед Белиндой Блэк!

Щелкнув по клавишам ноутбука, мистер Виньолс пристально уставился на счета Белинды.

— Увы, мисс Блэк, ваши дела идут не слишком хорошо.

«Ты за себя говори», — раздраженно подумала Белинда. Мистер Виньолс был маленький, толстый, в очках и с вытянутой лысой головой, а сама она выглядела как никогда хорошо. Свое новое назначение Белинда отметила, полностью сменив гардероб, и если при этом она заставила поработать свою кредитную карточку, кому какое до этого дело, черт побери? Расправив жакет от «Версаче», Белинда рассыпала по плечам шелковистые черные волосы.

Хотя первоначально встречи Белинды с ее банковским поверенным проходили в неформальной обстановке его «гостиной», примыкающей к кабинету крошечной комнаты с кожаным диваном в одном углу и креслом в другом, в последнее время ей все чаще приходилось общаться с мистером Виньолсом, будучи отделенной от него зловещим простором письменного стола. Поерзав своей аккуратной попкой по маленькому жесткому стулу, Белинда закинула одну затянутую в переливающийся нейлон ногу на другую. Черт бы его побрал за то, что он снова заставляет ее сидеть вот так, словно провинившуюся школьницу перед строгим учителем. Главным преимуществом «гостиной» была возможность показать Виньолсу свои ноги. Впрочем, и у письменного стола были свои плюсы. Сдвинув локти, Белинда подалась вперед так, что ложбинка у нее на груди поднялась чуть ли не до самого горла. Ослепительно улыбнувшись, она провела пальцем по нижней губе, с трудом подавив зевок.

Виньолс продолжал нудным голосом читать ей лекцию о доходах и расходах.

— Вам нужно подумать о том, как обеспечить себе надежное в финансовом отношении будущее.

Белинда снова зевнула. Неужели ее поверенный не понимает, что она вот-вот войдет в элиту журналистики?

— Принимая в расчет ваши текущие поступления, — добавил Виньолс, — я настоятельно рекомендую вам расходовать в неделю не больше…

Он назвал такую смехотворно маленькую цифру, что Белинда непроизвольно ахнула. Да ей этого не хватит на одну тушь для ресниц!

— Но вы забыли про мой новый оклад! — воскликнула она.

Виньолс вздохнул.

— Предлагаемая мной сумма составлена с учетом вашего нового оклада. — Он еще раз вздохнул. — Не кажется ли вам, мисс Блэк, что в последнее время… гм… ваши расходы значительно выросли? В первую очередь на одежду?

— Ну, быть может, самую малость. — Белинда решила пойти на небольшую уступку. — Но в целом я стараюсь тратить деньги как можно экономнее.

Виньолс с сомнением посмотрел на нее поверх очков, затем снова уставился на экран компьютера.

— Ваши счета в парикмахерской, мисс Блэк. Почему вы предпочитаете именно этот дорогой салон?

Белинда разложила по плечам свою блестящую черную гриву, ища в ней защиту.

— О том, чтобы делать прическу в другом месте, не может быть и речи. «Рикардо Милано» — единственный салон красоты, подключенный к «Ассошиэйтед Пресс» и «Рейтере», так что я могу надевать наушники и быть постоянно в курсе самых последних новостей.

Она предпочла не добавлять, что на самом деле никогда этим не пользуется.

— И вы по-прежнему ежедневно тратите двадцать фунтов на такси?

— Большую часть этой суммы я оформляю как накладные расходы, — отрезала Белинда. — К тому же двадцать фунтов — это сущие пустяки в сравнении с тем, что выкладывают за сезонный проездной билет те, кто ездит на работу из Суррея. Кроме того, я все равно не могу ездить в метро.

Виньолс поднял брови:

— Это еще почему?

— Но вы только представьте себе. Если я испачкаю о сиденье свою лучшую юбку от «Шанель», редакция ведь мне это не оплатит, не так ли?

— Знаете, мисс Блэк, вы должны думать об инвестициях. О пенсионных фондах. Быть может, даже о том, чтобы вкладывать деньги в недвижимость.

Белинда напрягла накаченные мышцы живота (годовой абонемент в спортивный зал 1500 фунтов). Она оставила под верхней одеждой аккуратную полоску бикини (25 фунтов каждые две недели) и упругую грудь (пока что бесплатно). Инвестиции. Пенсионные фонды. Неужели Виньолс не понимает, что все те деньги, которые она расходует на себя, направлены, хотя и косвенно, исключительно на то, чтобы обеспечить ей спокойное будущее? Что именно это — она вытянула длинную гладкую ногу (45 фунтов за сеанс массажа, один раз в месяц) и постучала длинными ухоженными ногтями (40 фунтов за визит в маникюрный салон) по упругому бедру (трижды в неделю по 50 фунтов личному тренеру) — и является для нее лучшим вложением денег? Что именно ее безупречная внешность и есть самая надежная инвестиция?

Сняв очки, Виньолс потер переносицу.

— Мисс Блэк, позвольте вам сказать, что вы живете совершенно не по средствам.

— Мистер Виньолс, позвольте вам сказать, — в бешенстве воскликнула Белинда, — что я в ближайшем будущем стану одним из самых знаменитых журналистов на Флит-стрит!

Взгляд Виньолса оставался твердым как сталь.

— Позвольте вам предложить чуть умерить свои расходы.

Белинда гневно раздула ноздри.

— Позвольте ответить, что я и так держу себя в черном теле. На чем еще я могу экономить?

Виньолс медленно вздохнул. Было видно, что ему с трудом удается сохранять спокойствие.

— Давайте попробуем получить представление относительно ваших еженедельных трат. — Прищурившись, он снова посмотрел на экран. — Начнем с самой маленькой выплаты, хорошо? Чек на сумму двенадцать долларов…

— Это домработнице, — прервала его Белинда. — Три часа по четыре фунта за час.

Виньолс поднял брови.

— Рад слышать, — с едва заметной насмешкой заявил он, — что несмотря на то, что вы разъезжаете только на такси и без колебаний выкладываете шестьсот фунтов за жакет от «Гуччи», домработнице вы платите по минимальной ставке.

Его ирония осталась не замеченной Белиндой.

— Что вы хотите сказать? — огрызнулась она. — Четыре фунта в час — это же абсолютный минимум, разве не так? Разве не так?

Час спустя Белинда открыла дверь в свою квартиру. Замечательно. После нудных нравоучений Виньолса ничто так не подойдет, как издевательства над прислугой. Как она и рассчитывала, домработница еще не ушла.

Однако собиралась. Судя по доносившимся из ванной звукам, она как раз переодевалась из рабочей одежды в уличную, — хотя разницы все равно никакой, презрительно подумала Белинда.

Так что она разбила на этот раз? Белинда злобно огляделась вокруг. На уголке красной ширмы белел крошечный скол неопределенного возраста.

— Черт возьми, что ты сделала со стеной? — торжествующе вскрикнула Белинда. — Опять ты ударила пылесосом по ширме! — Услышав донесшиеся из ванной испуганные причитания, она зловеще усмехнулась. — Если мне придется делать ремонт, расходы я вычту из твоего жалованья!

Дверь ванной распахнулась, и показалась объятая ужасом домработница.

— Ой, Белинда, извините. Я не хотел делать удар!

— Мадам Белинда, — поправила ее Белинда. — Или просто «мадам», если тебе так проще запомнить.

Она презрительно скривила губы, увидев обесцвеченные перекисью волосы, в которых с одной стороны красовалась ярко-оранжевая прядь. На прошлой неделе прядь была голубой. Белинда знала, что объяснялось это просто: дочь подруги домработницы училась на женского парикмахера. «Но когда же она наконец выучится?» — язвительно интересовалась Белинда.

— Тебе не кажется, что от твоей прически попахивает… как бы это сказать… Восточным блоком? — проворковала она, одарив домработницу ослепительной улыбкой. — Такое ощущение, что их выстирали в отбеливателе. Знаешь, у нас в Лондоне такие волосы не носят. Почему бы тебе не сходить в «Рикардо Милано»? Там очень приемлемые цены. — Белинда порылась в своей сумочке. — Кажется, у меня завалялся прейскурант. Вот.

Как она и ожидала, домработница при виде цен салона на Найтсбридж посерела.

— Простите… мм… мадам Белинда. Но уборная, она есть очень грязная, — запинаясь, произнесла домработница.

— Туалет, — поправила ее Белинда. Она уже завелась и не могла остановиться. — Да, кстати, ты должна следить также за запасами туалетной бумаги. Я заметила, что осталось всего три рулона.

Ну почему эта женщина ничего не может запомнить? Абсолютно ничего. Просто поразительно, если вспомнить всю ту чушь, которую она попыталась однажды наплести про то, как занимала высокую должность в крупной компании до тех пор, пока все не пошло прахом во время какой-то гражданской войны. На какие отговорки только не пойдут люди, выгораживая себя! Некоторые придумают что угодно, лишь бы скрыть собственную некомпетентность.

— Знаешь, тебе не следовало бы мыть пол в своей лучшей одежде, — с фальшивой заботой посоветовала Белинда. — Ты испортила отбеливателем все брюки.

При виде одежды, которую домработница покупала в дешевых универмагах, хотелось плакать. Или смеяться, как сегодня. Белесые «вареные» джинсы, очевидно, были попыткой угодить требованиям моды, но, по мнению Белинды, этот удар разминулся с целью на несколько сотен миль.

— Я убирать не в этой одежде, — смущенно промолвила домработница, бросив на свою работодательницу гневный взгляд из-под дрожащих ресниц.

Белинда скривила рот в отвратительной усмешке. Неужели этой женщине нужно преподать еще один урок относительно того, кто в доме хозяин?

— Кстати, нам нужно поговорить о твоем жалованье, — небрежно заметила Белинда, доставая из холодильника лучшее «Шабли», позаимствованное у редактора кулинарного отдела.

Плеснув себе в бокал солидную дозу, она подозрительно оглядела кухню, дабы убедиться, что домработница не готовила себе кофе — практика, на которую Белинда наложила категорический запрет.

— Боюсь, нам придется кое-что пересмотреть, — объявила Белинда.

Взяв нож, она отрезала кусок паштета из гусиной печени, раздобытого вчера там же, где и вино, и засунула его между алыми блестящими губами.

— Я вынуждена экономить, — продолжала Белинда с набитым ртом. — Отныне ты будешь получать три фунта в час.

Испуганная домработница побледнела.

— Но, мадам Белинда, я убирать очень хорошо. Я всегда работать больше, чем три часа. Например, сегодня я убирать в спальне. Под кровать. Убрать все ваши вещи.

Она махнула в сторону раскрытой двери в конце коридора.

Белинда увидела, что спальня действительно преобразилась. Исчез слой талька, покрывавший ковер, аккуратно задвинулись ящики комода, из которых раньше висячими садами Семирамиды свешивались трусики. Платье от «Версаче», жакет от «Гуччи» и новый костюм «Джозефа» отправились в шкаф; туда же, наверное, скрылись и две пары лакированных туфель от «Маноло». Исчез даже лифчик, несколько дней криво болтавшийся на торшере у кровати.

Белинда бросила взгляд на свой «Ролекс». Половина седьмого. Домработница действительно провела у нее полчаса больше положенных трех часов. Ну и дура! Если она надеялась, что получит за это больше денег, ее ждет разочарование.

— Боюсь, я должна неукоснительно соблюдать предписания своего банковского поверенного, — сказала Белинда.

В конце концов, Виньолс ведь действительно посоветовал ей сократить расходы, разве не так?

— Ми-иссис Белинда…

— Мадам Белинда.

— Мадам Белинда, я… есть… вдова, — взмолилась домработница.

Скрестив руки на груди, Белинда скептически посмотрела ей в глаза.

— Три фунта в час, мадам Белинда. Это есть очень мало.

— Не нравится — не соглашайся.

Развернувшись на каблуках, Белинда вышла из кухни.

Домработница поспешила за ней в коридор. Ее большие обеспокоенные глаза наполнились влагой. На мгновение Белинде показалось, она вот-вот расплачется. Но, к ее разочарованию, домработница, совладав с собой, сглотнула комок в горле и вскинула подбородок.

— Хорошо. Пусть будет три фунта. Раз вы не мочь платить больше, я понимать. Я тоже есть бедная женщина.

— Ну вот и отлично, — удовлетворённо заявила Белинда. — Значит, все решено.

Проходя по коридору, она провела пальцем по декоративному ограждению. На кончике пальца остался тончайший серый налет.

— Но перед тем, как уйти, черт побери, протри пыль, договорились? А то я, черт побери, точно скончаюсь от астмы.

— Мадам Грейс?

Грейс испуганно отпрянула от зеркала в ванной, перед которым пристальнее обычного изучала свой макияж.

— В чем дело, Мария?

Домработница просияла.

— Помните, мадам Грейс, я давать вам книгу…

Грейс ощутила укол стыда. Довольно пухлый конверт, который отдала ей Мария — с тех пор уже прошло несколько дней, — лежал, как она сейчас вспомнила, под стопкой старых газет на кухонном столе. Вот только сейчас его там не было. В зеркале Грейс увидела конверт в руке Марии, затянутой в резиновую перчатку.

— О, да. Извините, Мария.

Грейс нахмурилась, увидев, как кисточка для теней, подчиняясь собственной воле, дернулась вверх, Придавая одному глазу штришок Одри Хепберн, которого не было у другого. Ну почему тени на веки так трудно наносить? И почему она вообще тратит на это время? В конце концов, это ведь не ее пригласили на «Субботнее вечернее обозрение». А Генри Мун все равно не обратит внимания на ее старания. Но она старается не для него — о нет. Она старается для…

— Вы не читали?

Конверт раскачивался взад и вперед в желтых резиновых пальцах.

— Извините. Я обязательно прочту. Просто у меня совсем не было времени…

Прикусив губу, Мария разочарованно развела руками.

— Это есть очень хорошая книга, мадам Грейс, — с укором произнесла она.

— Ну да, разумеется, — смущенно отвела взгляд Грейс.

— Мой клиент, он есть очень разочарован. Он спрашивать каждый день, вы читали книгу.

Грейс едва сдержалась, чтобы не спросить у Марии, Почему ее клиент не обратится к ней напрямую вместо того, чтобы прибегать к посредничеству домработницы. А может быть, это тот самый гадкий клиент, который так плохо обращается с Марией? Нет, едва ли. Грейс вспомнила, что тогда речь шла о женщине; а будущий писатель определенно мужчина. «Ош-шень красивый мужчина», — как неоднократно подчеркивала Мария. И бесхребетный, словно дождевой червь. Мужчины. Скривив губы, Грейс посмотрела на часы.

— О господи, я опаздываю. Мария, оставьте рукопись на столе, хорошо? Я обязательно прочитаю, когда вернусь.

Времени на то, чтобы разобраться с губной помадой, уже не осталось. Внутренне стеная, Грейс прыгала через лужи, торопясь в метро, моля бога о том, чтобы Центральная линия в кои-то веки работала бесперебойно. Она уже и так опаздывала на десять минут на встречу с Эвфемией.

Эвфемия восприняла известие о приглашении в «Субботнее вечернее обозрение» в своем обычном стиле.

— Разумеется, я бы предпочла «Вопросы и ответы». Было бы так хорошо снова встретиться с дорогушей Дэвидом Фростом. Я ждала, что он пригласит меня на один из своих вечеров, но, наверное, приглашение затерялось на почте.

— Конечно, это не совсем «Вопросы и ответы», — осторожно начала Грейс. — Впрочем, Дэвид Фрост тут все равно ни при чем. «Вопросы и ответы» ведет Дэвид Димблбай.

— По мне, никакой разницы, черт побери, — фыркнула Эвфемия. — Все равно мне придется отменять занятия йогой.

— Хорошо было бы поспешить, Эвфемия. — Представив себе Эвфемию, встречающую рассвет в трико, Грейс постаралась не рассмеяться вслух. — Ехать до студии довольно далеко, и потом еще придется возвращаться.

— А кто еще принимает участие? Будет ли моя дорогая подруга Анна Уиддекомб?

— Насчет Анны Уиддекомб не знаю, но приглашен еще один автор, работающий с «Хатто».

— Кто? — оживилась Эвфемия.

Сглотнув комок в горле, Грейс скрестила пальцы. После разговора в баре она больше ни разу не видела Генри Муна и даже не разговаривала с ним по телефону. С другой стороны, хуже быть уже не могло, так что можно было ожидать наконец перемен к лучшему.

Успешное появление Генри на телевидении даст ей возможность реабилитироваться профессионально, а может, и во всех остальных отношениях. Да и что может пойти наперекосяк в такой строго регламентированной передаче, как «Субботнее вечернее обозрение»?

Направляясь по исхлестанному дождем шоссе в телестудию, Грейс чувствовала себя уже не столь оптимистично. Генри, встретивший ее на удивление сдержанно, едва перемолвился с ней парой слов. Вместо того, чтобы сесть сзади вместе с ней, он устроился рядом с водителем, и они всю дорогу слушали радиотрансляцию футбольного матча. Настроение Грейс испортилось хуже некуда. Не вызывало сомнений, что если у Генри Муна и был к ней какой интерес, то он бесследно пропал.

Эвфемия, сидевшая рядом с Грейс, мгновенно заснула и громко храпела с полуоткрытым ртом, раздувая ноздри.

Грейс с отвращением наблюдала за тем, как струйка слюны стекает по покрытому толстым слоем косметики подбородку автора «Нашей мамы» и капает на шею. Судя по всему, для появления на телевидении Эвфемия воспользовалась всем, что имелось у нее на туалетном столике. Кроме того, она где-то раздобыла большое ожерелье с драгоценными камнями и яркую блузку с вышитой люрексом бабочкой. Завершала ансамбль меховая шуба, такая тяжелая и огромная, что ее посчитал бы чрезмерной даже доктор Живаго.

Телестудия «Чарлтон» находилась в массивном сером здании, похожем на штаб-квартиру КГБ на Лубянке, на окраине маленького городка неподалеку от Лондона. Тот час же по приезде Эвфемия скрылась в поисках туалета.

Грейс и Генри в неуклюжем молчании изучали растения в горшках, пока им на выручку не пришла молодая особа в кожаной куртке. Представившись Дарси, помощницей продюсера, она сообщила, что ей поручено проводить гостей в Зеленый зал.

Говорила Дарси с сильным ливерпульским акцентом; ее лицо застыло ровно на середине между мужскими и женскими чертами.

— Вы знакомы с нашей программой? — спросила она у вернувшейся в вестибюль Эвфемии, довольно сверкавшей вышитой бабочкой.

— Ни разу в жизни не видела, — объявила та.

— Ага.

— Насколько я поняла, это что-то вроде «Вопросов и ответов», — продолжала Эвфемия.

— Ну, вопросы действительно будут.

Они прошли следом за затянутой в кожу спиной Дарси по серому ярко освещенному коридору, чем-то напоминавшему больничный и длившемуся, казалось, несколько миль, и наконец остановились перед одной из множества одинаковых серых дверей.

— Вот мы и пришли, — сообщила Дарси. — Это Зеленый зал.

— А, Зеленый зал, — промолвила Эвфемия голосом человека, повидавшего на своем веку все и еще немного. — Обязательный пункт остановки, — театрально добавила она, — для ветерана телепередач перед тем, как его бросят на растерзание львам-зрителям.

— Совершенно верно, — усмехнулась Дарси. — Вижу, вы все поняли. Зрители уже здесь. Проходите, знакомьтесь с ними, выпейте чего-нибудь.

Дарси распахнула дверь, и Грейс услышала, как Генри тихо воскликнул:

— О господи, мне не было так страшно даже тогда, когда я встретился лицом к лицу с афганскими моджахедами!

Узел у нее в желудке затянулся еще туже. Быть может, мысль прийти сюда все же была не слишком правильной?

Ее взору открылось просторное помещение без окон, застланное усеянным крошками ярко-зеленым ковром. Повсюду толпились кучками воинственные личности внушительных габаритов. Многие держали в каждой руке по кружке пива, в то время как другие, казалось, курили сразу несколько сигарет. Грейс быстро поняла, что объяснение кроется в бесплатных пачках, разложенных на нескольких столах. Столы эти смутно напоминали что-то похожее на буфет — но на буфет, пострадавший сначала от опустошительного урагана, а затем от нашествия стада разъяренных слонов.

Воинственные личности разом обернулись к двери, глядя на вошедших. Их лица никак нельзя было назвать радушными. Поймав на себе подозрительный взгляд грузной краснолицей женщины с выпирающими из леггинсов ляжками, с зализанными назад черными волосами, и бровями, не заслуживающими упоминания, Грейс поспешно опустила взор на соломинку для коктейля, валявшуюся у нее под ногами.

— Боже милосердный! — громким веселым голосом объявила Эвфемия. — Кто эти люди?

Грейс ощутила, как атмосфера в Зеленом зале стала на несколько градусов более зловещей.

— Я чувствую себя Марией-Антуанеттой, увидевшей толпу черни, приближающуюся к Версалю, — продолжала Эвфемия, бренча браслетами.

Судя по всему, она совершенно не замечала бросаемых в ее сторону злобных взглядов. Грейс испугалась, что скоро вслед за взглядами туда же полетят соломинки для коктейлей и пирожные. Но когда она услышала следующие слова Дарси, ее сердце упало еще ниже.

— Мы привозим их на автобусах из здешних муниципальных домов, обещая дармовые выпивку и курево, — вполголоса объяснила помощник продюсера. — У них было время накачаться, и, когда начнется передача, они будут вести себя очень… гм… живо. Да, очень живо. Но на экране это смотрится замечательно.

— Что, вы хотите сказать, они примут участие в передаче? — спросил Генри.

Его подчеркнуто нейтральный голос напугал Грейс еще больше.

— А вы как думали? — ухмыльнулась Дарси. — Шоу — это зрители, во всех смыслах. Они орут — я хотела сказать, задают вопросы приглашенным гостям. Громко высказывают собственную точку зрения. Не стесняясь.

Несмотря на нарастающую панику, Грейс ощутила прилив сострадания. Что это за жизнь — жалкое существование в муниципальных домах Центральных графств, где единственным развлечением является выезд на телестудию ради бесплатного пива и возможности покричать в телекамеры.

Лицо Генри оставалось сосредоточенным.

— Каковы наши шансы унести отсюда ноги живыми?

Дарси фыркнула.

— О, на самом деле здесь ничего страшного нет. Перетяните их на свою сторону, и все пойдет как по маслу.

Похоже, ее слова не убедили Генри.

— Другими словами, встаньте на место Рассела Кроу в «Гладиаторе» или Реда Кемпиона в «Легионере»?

— Ха-ха! Нет, все не так плохо. Так или иначе, со зрителями вы уже познакомились, теперь я представлю вам остальных участников.

— Замечательно! — радостно воскликнула Эвфемия, до сих пор не замечавшая убийственных взглядов, потоком стрел летящих со стороны группы крупногабаритных дам в крикливо-пестрых нарядах. — Ведите меня к цивилизации. Дорогуша Дэвид уже здесь — я имею в виду Фроста? Или Анна — естественно, Уиддекомб?

— На этой неделе они слишком заняты, — язвительно заметила Дарси, но ее издевка просвистела у Эвфемии высоко над головой.

Облаченная в меха, люрекс и бриллианты, с высокомерной снисходительной усмешкой на лице, Эвфемия шагнула навстречу бурлящей толпе, воображая себя Марией-Антуанеттой, и у Грейс мелькнула тревожная мысль, не ждет ли ее столь же трагический конец?

— Когда мне пройти в гримерную? — проблеяла создатель «Полли с гороховым пудингом». — Я должна обновить косметику.

Скрипя кожаной курткой, Дарси помахала рукой, подзывая одну из сотрудниц телестудии.

— Стейси, будь добра, проводи эту даму в гримерную.

— А разве она там еще не была? — спросила Стейси, с удивлением разглядывая напудренную маску на лице Эвфемии. — Впрочем, ты права. Кое-что придется счищать.

— У вас есть косметика от «Канебо»? — спросила Эвфемия, направляясь следом за Стейси к выходу. — Хотя я, наверное, смогу удовольствоваться и «Кристиан Диор»…

— Сходите перекусите.

Дарси проводила Грейс и Генри к горке сосисок, заначенных в тесте с сыром, далеко не первой молодости. Источая сальные, желеобразные потеки мертвенно-желтого тертого сыра, они лежали на красных бумажных салфетках, покрытых жирными пятнами.

— А какой конкретно аспект текущего положения будет обсуждаться на этой неделе? — неестественно высоким голосом спросила Грейс, проходя мимо группы мужчин, похожих на огромные пивные животы с приделанными к ним руками и ногами.

Оставалось только судорожно цепляться за соломинку и надеяться, что тема дискуссии окажется достаточно респектабельной.

Похоже, ее вопрос удивил Дарси.

— Как какой? «Текущее положение», естественно. Как и указано в подзаголовке нашей передачи.

— Да, но что именно? — пришел на помощь Грейс Генри. Несмотря на внутреннее напряжение, она ощутила признательность. — Образование, здравоохранение, иммиграция, что конкретно?

Он украдкой оглянулся на толпу, пьющую пиво и курящую, в которой, как заметила Грейс, уже начинали разгораться споры. Пивные животы угрожающе надвигались друг на друга.

Грейс почувствовала, как тревога быстро растекается от кончиков пальцев на ногах к икрам и выше.

— Нет, — ухмыльнулась Дарси. — Текущее положение.

— Не понимаю, — нахмурилась Грейс.

Неужели от нее что-то ускользнуло?

— Ну как же, какая знаменитость с кем спит, понимаете? Подождите, сейчас я познакомлю вас с остальными участниками.

Грейс показалось, что у нее задеревенела спина, а между лопатками вонзили стальной прут. Она с ужасом посмотрела на Генри, но тут же была вынуждена пригнуться, уворачиваясь от коктейльной соломинки, прилетевшей со стороны пивных животов, к которым теперь присоединились их жены.

— Извини, — полным отчаяния голосом прошептала она. — Это я во всем виновата. Я должна была сама все проверить.

Единственным ответом Генри было едва заметное пожатие плечами.

— Я хочу сказать, — запинаясь, продолжала она, — я догадывалась, что это за программа, но когда речь зашла о текущем положении, я даже представить себе не могла…

Грейс чувствовала, что ее лицо стало пунцовым от стыда. Черт бы побрал Элли! В конце концов, именно она ответила на звонок из студии «Чарлтон». Правда, теперь, оглядываясь назад, Грейс понимала, что Элли интересовала лишь возможность свести ее с Генри, какой бы неподходящей ни была программа. Вот уж точно, «текущее положение». Ха, черт побери, ха. Но и на ней самой огромная вина. В конце концов, это она поленилась все проверить.

Пожав плечами, Генри подозрительно ткнул пальцем в заплесневелую сосиску в тесте. Мешки у него под глазами были темнее обычного. Судя по всему, его новый литературный проект отнимал у него все силы. А может быть, это был проект иного рода? Грейс снова мучили сомнения. Проект, связанный с женщиной. Это объясняет скучающую отрешенность Генри. Похоже, его добродушная терпимость ко всему, начиная с отмененного выступления на фестивале в Сент-Меррионе до разговора с Энди Туортом на радио «Гейнсборо», наконец иссякла.

Грейс разрывалась между отчаянием и возмущением. Кто виноват в затянувшейся полосе неудач, обрушившихся на нее? Но, увидев Дарси, вернувшуюся с двумя самыми странными созданиями, каких она только видела, Грейс вдруг с отчаянием поняла, что будет еще хуже.

— Вот ваши собратья, другие участники передачи, — объявила Дарси. — Это Манди. Она только что поведала журналу «Ньюз ов зе Уорлд» о своем романе с футболистом из «Лидса», не так ли, Манди?

Манди гордо кивнула. С головы до ног покрытая темно-оранжевым загаром, с белыми кудрями, словно поджаренными в духовке, она являла собой устрашающее зрелище. Торчащие соски выпирали сквозь обтягивающую ярко-розовую футболку с надписью «Крошка», выполненной затейливыми блестящими буквами, а ноги возвышались над полом на добрых восемь дюймов благодаря туфлям на прозрачной пластмассовой платформе. Помимо этого, туалет Манди состоял лишь из одной вещи: ярко-зеленой мини-юбки, настолько короткой, что у Грейс возникло подозрение, не выполняет ли она по совместительству функцию повязки на голову. Между губ, выкрашенных в бледно-розовый цвет и обведенных темно-бордовым карандашом, торчала сигарета.

— Точно, — подтвердила Манди, не вынимая сигарету изо рта.

— А это Никоретта, — продолжала Дарси, показывая на вторую девицу. — Она расскажет о том, как провела ночь страсти с одной знаменитой рок-звездой пятидесяти с лишним лет. С кем именно, Никоретта сказать не может, так как это было бы нескромно.

— Наверное, — согласилась Грейс, удивленная, что у подобных девиц еще может оставаться что-то похожее на совесть.

— Особенно если учесть, что Никоретта сейчас ведет переговоры с «Дейли стар» об эксклюзивном интервью, правда?

— Правда, — сказала Никоретта.

Ее мощные мускулистые ноги высились на черных шпильках, а груди были размером с пляжные мячи.

В нос Грейс внезапно ударил знакомый сильный аромат.

— А вот и я, — объявила запыхавшаяся Эвфемия. Слой пудры у нее на лице стал еще толще. — Сесиль Паркинсон уже приехала?

Никоретта и Манди уставились на Эвфемию с откровенным изумлением. Та смерила их взглядом, проникнутым откровенным отвращением.

— Это ваши собратья по передаче, — объяснила Дарси.

Прежде чем Эвфемия успела что-нибудь сказать, вмешалась Манди.

— Эй, — обратилась она к Эвфемии, делая глубокую затяжку и хмурясь, — кажется, я тебя узнала?

Отвращение писательницы ослабло на самую малость. Эвфемия гордо выпятила вперед свою грудь, увешанную драгоценностями и закутанную в меха.

— Да, а что в этом удивительного? В конце концов, я очень знаменитая женщина.

— Точно, вспомнила. Ты та самая, кого трахнул лорд Пэдди Эшдаун, да?

На обратном пути Эвфемия подчеркнуто села впереди, а не сзади, рядом с Грейс, как раньше. После разговора с Никореттой она побелела от ярости; ее настроение нисколько не улучшилось после того, как ее освистали за заявление, что матери-одиночки заводят детей лишь для того, чтобы получить жилье в муниципальных домах. Эвфемия никак не могла понять, почему ее слова вызвали такую реакцию у аудитории, состоящей преимущественно из матерей-одиночек, живущих в муниципальных домах. Отчасти обрадованная тем, что ей не придется терпеть в непосредственной близости ледяное молчание Эвфемии, Грейс взамен этого получила в соседи Генри Муна. Не вызывало сомнения, что он испытывает отвращение к событиям сегодняшнего вечера и роли Грейс в них. Его лоб избороздили глубокие морщины; он постоянно недовольно тер глаза.

Особенно стыдно Грейс становилось при воспоминании о том, как упорно Генри старался оказать облагораживающее воздействие на аудиторию. Его выступление было полно убедительной аргументации в защиту свободы слова, но при всей своей ясности и доступности оно не произвело никакого впечатления на зрителей, возбужденных сознанием собственной правоты и бесплатным алкоголем. Естественно, Генри имел все основания злиться на Грейс, как и Эвфемия.

А Эвфемия была просто в ярости. Грейс глядела на мелькающее дорожное полотно, мокрое от дождя, и Морщилась, вспоминая, как последний пьяный зритель бросил гостям передачи последний пьяный вопрос, по экрану побежали титры, и в этот момент Эвфемия вскочила и обрушилась с бранью на Грейс. Мало приятного в том, что твои профессиональные качества обсуждают в самых нелицеприятных выражениях перед миллионами телезрителей. После того, как брошенную Эвфемией в ее адрес фразу «Бестолковая, безмозглая корова» подхватили несколько наиболее усердных потребителей пива, Грейс пришла к выводу, что ее профессиональная карьера скатилась в надир.

Где-то между Лутоном и Стейплз-Корнер Генри задремал и спал до тех пор, пока машина не остановилась перед домом Эвфемии в Фулхэме. Хлопнув дверцей с такой яростью, что в округе задребезжали все стекла, автор «Нашей мамы», переполненная яростью и в кои-то веки не сказавшая ни слова, скрылась в ночи.

— Что это было? — встрепенулся проснувшийся от громкого звука Генри.

— Лучше не спрашивай, — вздохнула Грейс.

Облизав губы, Генри потер заплывшие глаза и недоуменно оглянулся по сторонам.

— А мне стало получше, — пробормотал он. — Весь вечер ужасно болела голова.

В оранжевом свете мелькающих мимо фонарей Грейс увидела, что он улыбается.

— Знаешь, мне приходилось бывать во многих странных местах, но это, — он ткнул большим пальцем в убегающее назад шоссе, — превосходит абсолютно все, что я видел. По крайней мере, в том что касается антропологии. Для изучения обычаев первобытных племен этому материалу цены нет.

— Рада это слышать, — натянуто произнесла Грейс.

В ней быстро росло подозрение, что он опять над ней смеется.

— Я хочу сказать, нарочно такое не придумаешь…

Голос Генри дрожал. Определенно, он смеется, раздраженно подумала Грейс. Она сглотнула подступивший к горлу комок. К каким бы катастрофическим последствиям ни привели ее усилия, по крайней мере она старалась. Определенно, она заслуживает уважения. Даже после того, что произошло на фестивале в Сент-Меррионе. Если бы там ничего не произошло… Если бы она никогда в жизни не видела Генри Муна…

Сидевший рядом с ней Генри уже смеялся во весь голос.

— Вот какова на самом деле, — сквозь слезы смеха проговорил он, — блестящая жизнь писателя.

Это уже невыносимо. С нее достаточно. Грейс попросила водителя остановиться.

— Я выхожу здесь, — дрогнувшим голосом произнесла она. — До свидания, Генри. По-видимому, ты весело провел время.

Грейс хлопнула дверцей еще громче, чем Эвфемия, и зашагала прочь. Последним, что она увидела, было удивленное лицо Генри, смотрящего ей вслед через заднее стекло машины. Грейс мысленно дала себе клятву, что это была их последняя встреча.

Войдя к себе домой, усталая и измученная после сорока минут пешком под дождем, Грейс увидела в прихожей бешено мигающий огонек автоответчика. Шесть сообщений. У нее радостно подскочило сердце: Генри звонил с извинениями? Она нажала на клавишу.

«Дорогая! — Прихожая наполнилась повелительным голосом леди Армиджер, и сердце Грейс быстро устремилось вниз. — Я насчет ужина. Дорогая, ты обязательно должна сообщить мне свой ответ. Я позаботилась о том, чтобы рядом с тобой сидел один весьма очаровательный мужчина. Красивый, обаятельный, баснословно богатый — к тому же граф. Просто идеальная пара для тебя, дорогая».

Грейс состроила гримасу, но затем складки у нее на лице сами собой разгладились. А не слишком ли она торопится, легкомысленно отмахиваясь от приглашения матери? Венеция, хотя там и обитала в настоящее время леди Армиджер, по-прежнему оставалась одним из самых любимых городов Грейс; если ей удастся выкроить час-другой среди обязанностей, возложенных на нее матерью, она сможет увидеть старых друзей. Картины Тинторетто в Скуола-Гранде. Гробницу Монтеверди во Фрати. Мозаику собора Святого Марка, в том числе Ноя и Великий потоп, ее самый любимый фрагмент. Не стоит забывать и о мелких, повседневных радостях: катание на гондоле по Большому каналу, прогулка по рыбному рынку Риалто, мимо деревянных столиков на козлах и сверкающих на солнце разделочных ножей.

Однако Грейс понимала, что ничего этого может и не получиться. Леди Армиджер постарается максимально воспользоваться присутствием дочери; ужин станет лишь одним из звеньев в бесконечной цепочке светских мероприятий. Меланхолические церкви и заполненные сокровищами музеи, площади, освещенные розовыми фонарями, и дерзкие мостики, живописные виды, открывающиеся на каждом углу, общая атмосфера сказочной праздничности самого романтичного города в мире низведется до увиденных мельком картин, пока ее будут тащить еще в один роскошный отель на еще один прием. «Вы незнакомы с моей дочерью? Знаете, она работает в издательском бизнесе». Но даже в этом, рассудила Грейс, будут свои преимущества. Чем больше она будет занята, тем меньше у нее останется времени на то, чтобы размышлять о последних лондонских событиях. В том числе и о происшедшем в телестудии «Чарлтон».

К тому же иногда случаются чудеса. Грейс нисколько не сомневалась, что граф, рядом с которым леди Армиджер так не терпится ее усадить, окажется обычным разочарованием, и все же мало ли что может быть? Грейс осторожно напомнила себе, что есть и светлая сторона в том, что она молода, одинока и свободна. По крайней мере, можно будет получить удовольствие от всеобщего поклонения во время ужина при свечах в салоне ее матери. В конце концов, что ей терять? Грейс решительно сняла трубку.