— Знаю, знаю! — воскликнула Элли, врываясь в редакцию с получасовым опозданием. — Но у меня есть оправдательная причина. — Она помахала журналом. — Если верить разделу здоровья в «Светиле», я не могу просыпаться вовремя, потому что мне приходится аккумулировать в себе отрицательную энергию окружающих.

Грейс изумленно уставилась на нее.

— Что?

У Элли всегда были впечатляющие отговорки, но на этот раз она превзошла саму себя.

— Там печатается серия статей под общим заглавием «Познайте ваши побудительные мотивы», — задыхаясь, продолжала Элли. — Просто поразительно. В них объясняется буквально все. Так вот, судя по всему, я постоянно опаздываю потому, что слишком много думаю об окружающих.

Грейс вопросительно подняла брови. Как бы хорошо она ни относилась к своей помощнице, не было никаких сомнений, что Элли думает только о себе самой.

— Я беру на себя столько работы, — продолжала Элли. — У меня просто не хватает времени на все.

Это уж точно, подумала Грейс. У Элли в папке текущих дел были такие долгожители, каких нечасто встретишь даже в доме престарелых.

— Мне приходится так много крутиться…

Тоже верно. С помощью специального нижнего белья Элли придавала пышность своей весьма плоской груди. Макияж, достойный оскаровской церемонии, который она накладывала по малейшему поводу, делал привлекательным ее заурядные черты. Волосы Элли постоянно сияли, а от одного взгляда на ее высоченные шпильки у Грейс кружилась голова.

— А научиться водить машину я никак не могу потому, что мои родители разошлись, когда мне было пять лет, — закончила Элли.

— Я и не догадывалась, что твои родители развелись, когда ты еще была совсем маленькой, — заметила Грейс, превращаясь в само сострадание.

Элли выглядела смущенной.

— Ну, вообще-то они не развелись. Но могли бы развестись. Должна же быть какая-то причина, по которой я никак не могу сдать экзамены на права. Я их сдавала уже пятнадцать раз.

— Пятнадцать раз! — изумленно переспросила Грейс. — Почему ты не обратишься к другому инструктору?

От ее замечания Элли пришла в ужас.

— Не могу. Теперь мы уже неразрывно связаны друг с другом. — Повесив джинсовую куртку на видавшую виды вешалку у двери, она села за свой стол и вздохнула: — Господи, какие дурацкие выходные!

Вот уж точно, подумала Грейс, радуясь тому, что Элли еще ничего не спросила про фестиваль в Сент-Меррионе. А также тому, что ближайшие полчаса будут посвящены очередному яркому, как правило, злополучному и неизменно очаровательному романтическому похождению Элли. Что, на взгляд Грейс, гораздо предпочтительнее необходимости рассказывать о катастрофе на фестивале. Точнее, о катастрофах.

— Так что у тебя случилось? — спросила Грейс.

— После очень милого ужина в роскошном тайском ресторане, — начала Элли в притворной печали, которую приберегала для подобных рассказов. — Крис, который до сих пор вел себя как истинный джентльмен, собрал все, что мы не доели, и начал бросаться в посетителей ресторана. Когда бутерброд с креветками попал официанту между глаз, я направилась к выходу. — Она скорчила гримасу. — Ну что ж мне так не везет с парнями? Возьмем, к примеру, Джеза, с которым мы встречались в пятницу. Просто шик с отлетом. Внешность такая, будто он только что сошел со страниц журнала мод. Но у него точно не все дома. Только мы выпили по коктейлю, как он вытряс из моего стакана на пол кубики льда и принялся на них танцевать, приговаривая: «Ну вот, я сломал лед…» — Элли с отвращением покачала головой. — Ты представляешь?

— Нет, — призналась Грейс.

Она грустно усмехнулась, вспомнив бомбу, сделанную из чемодана Генри Муном. И то, что он сказал про овец и фонарный столб.

— Не представляю, что со мной такое, — вздохнула Элли. — Я просто как магнитом притягиваю к себе всяких извращенцев. Возьмем Пита, с которым я познакомилась на прошлой неделе. Он пригласил меня на пикник, я была так тронута. Мы долго ехали и наконец нашли подходящее место. — Помолчав, Элли наморщила лоб. — Первый тревожный звонок прозвучал, когда Пит расстелил на земле одеяло, обшитое по краям розовым атласом, на котором сохранилась метка с его фамилией — с ним он ходил в походы бойскаутом. Но черед последней соломинки наступил, когда я поблагодарила его за великолепное угощение. «О, это ты не меня должна благодарить, — ответил он. — Скажи спасибо моей мамочке. Это она все приготовила».

— В последнее время у тебя от кавалеров нет отбоя, — заметила Грейс, не в силах сдержать улыбку.

— Куй железо, пока горячо, крошка. И, кстати, Грифф, с которым я встречалась несколько недель назад, — ты его помнишь?

— Ну конечно, — улыбнулась Грейс. — Это тот красавец-фермер, что прокатил тебя на своем «рейнджровере» от Хертфордшира, а потом без тени иронии спросил, приходилось ли тебе ездить на комбайне.

Она прыснула.

— Хорошо тебе надо мной смеяться, — проворчала Элли. — У тебя есть постоянный парень. Хотя ты определенно могла бы найти кого получше.

— Знаешь, Элли, ты говоришь совсем как моя мама.

Почувствовав приближение очередной лекции на тему «Почему Сион является неподходящим кавалером», Грейс постаралась произнести эту фразу как можно небрежнее, хотя при воспоминании о прошедших выходных в ее сердце сгустился черный стыд. Что бы сказала Элли, узнай она о случившемся?

— Такая красивая девчонка должна проводить время с удовольствием, — заметила Элли. — А не торчать на этих собраниях солидарности с Социалистической рабочей партией, куда тебя таскает Сион.

— Ты хочешь сказать, я должна следовать твоему примеру? — огрызнулась Грейс.

— Не можешь сам… — Элли улыбнулась. — Ну же, Грейс, признайся, Сиона вряд ли можно назвать мечтой молодой девушки. Если я не ошибаюсь, в первый раз он повел тебя на антикапиталистический танцевальный вечер в Институт Уонстед.

— Ну и что? — ощетинилась Грейс. — Потом Сион пригласил меня на ужин.

— В ресторан? — не унималась Элли. — Полагаю, в «Макдоналдс». Нет-нет, я забыла, он же ненавидит крупные корпорации. Тогда на кришнаитскую раздачу бесплатных супов?

— Если хочешь знать, он пригласил меня к себе домой.

— И чем он тебя угощал? Смею предположить, — беззаботно бросила Элли, — ради такого события он не стал беспокоить шеф-повара ресторана «Айви».

Грейс замялась.

— Ну, тут ты права, — призналась она.

Элли нетерпеливо вздохнула:

— Ладно, не тяни, удиви меня. Скажи, что твой Сион просто открывает холодильник и готовит что-то восхитительное из того, что есть под рукой.

Грейс просияла.

— Он действительно приготовил ужин из того, что было под рукой.

— И что же получилось?

— Э… омлет с морковью.

— Что?

— Ну, могло быть и хуже, — отрезала Грейс. — В холодильнике были еще только сардины и сливки.

Элли схватилась руками за горло, делая вид, будто ее тошнит.

— Грейс, я тебя люблю, но в данном случае солидарна с твоей матерью. Бедная леди Армиджер! Неудивительно, что она так за тебя переживает. Скажи положа руку на сердце — ты ведь встречаешься с Сионом только для того, чтобы ей досадить.

— Конечно, нет, — обиделась Грейс. — Моя мама — супруга дипломата. Ей не так-то легко досадить. Она просто садится на телефон и с него не слезает. — Она закатила глаза. — И не слезает.

Похоже, ее слова не убедили Элли.

— И все же, что в этом Сионе такого неотразимого? Хотя, согласна, он довольно симпатичный. В своем немытом стиле.

Грейс еле сдержалась. На ее взгляд, «довольно» здесь было неуместно. Она влюбилась с первого же мгновения, когда увидела Сиона в дверях своей квартиры. У него было лицо ренессансного ангела и стройное, точеное тело; до сих пор, стоило ему войти в комнату и посмотреть на Грейс, как у нее подгибались колени. С эстетической точки зрения Генри Мун не выдерживал с Сионом никакого сравнения. Однако в том, что касается отношения к Грейс, он выигрывал, и пальцем не шевельнув. Точнее, наоборот, его пальцы побывали всюду. Но теперь это не имело значения. Это был роман на одну ночь, без продолжения. Повторения не будет. И лучше об этом не вспоминать. Грейс пристально посмотрела на подругу.

Элли, однако, вернулась к обсуждению своих собственных проблем.

— Ну а сейчас, — простонала она, — самая захватывающая перспектива на этот день — гадать, положит ли Луиджи из кафе мне в пиццу лишнюю ложку тунца и сладкой кукурузы.

— О, Элли, все не настолько плохо.

Радуясь, что вопрос о Сионе закрыт, а тема Генри Муна вообще не поднималась, Грейс чуть ли не с любовью обвела взглядом рекламный отдел «Хатто и Хатто». Конечно, если это громкое название было применимо к тесной, убогой комнатенке, отведенной в помещении издательства для продвижения книг. Грейс сделала все возможное, но листок формата А4, на котором она написала «Рекламный отдел», отлепился от двери еще несколько месяцев назад и теперь пристыженно болтался, зацепившись последним уголком и свернувшись в трубочку.

В числе немногих уступок, сделанных редакцией двадцать первому веку, были отвратительный узкий светильник, усыпанный дохлыми мухами, огромный и страшный шкаф с папками и тесные письменные столы, на которых громоздились неуклюжие древние мониторы.

Но Грейс ничего не имела против. Она даже не возмущалась, что единственным «удобством» был крошечный, холодный туалет на лестничной площадке. Похожая на запутанный лабиринт, с деревянными скрипучими лестницами, до сих пор сохранившая изящные потолки и камины георгианской эпохи, редакция «Хатто и Хатто» представлялась Грейс платоновской идеей издательства. Она знала, что Элли не разделяет ее взгляды. Найти работу в издательском бизнесе непросто, но, несмотря на это, Элли не чувствовала себя счастливой лишь оттого, что устроилась сюда. Она с самого начала стремилась к более высоким целям, и ее головокружительные каблуки красноречиво о том свидетельствовали.

— Считай, что работа в «Хатто» — это вызов, — пыталась подбодрить коллегу Грейс.

— Ну, в определенном смысле ты права, — согласилась Элли. — Энергичная борьба за необратимое увядание литературной карьеры наших авторов — это занятие не для мягкотелых.

Бесспорно, авторы из «конюшни» «Хатто и Хатто» были не так хорошо известны за пределами издательства, как того заслуживали. Мало того, что пресса, радио и телевидение не проявляли к ним совершенно никакого интереса; складывалось ощущение, что, несмотря на отчаянные усилия Грейс и Элли, интерес только падал.

— Это все потому, что от нас ушла Мэриан, — храбро возразила Грейс. — Как только на ее место кого-нибудь найдут, дела пойдут на поправку.

Мэриан была жизнерадостной главой отдела продаж. Точнее, она была жизнерадостной, когда устраивалась на эту должность; в последующие месяцы был зафиксирован резкий спад ее готовности осчастливить коллег дружеским словом и веселой улыбкой. По словам Глэдис, семидесятилетней секретарши, страстной любительницы посплетничать, которой Мэриан излила душу, ее уход из издательства объяснялся тем, что она пришла к выводу: продвигать авторов «Хатто» на прилавки книжных магазинов «все равно что гнать туман вверх по склону». Ее разочарованию в значительной мере способствовало и то, что, как быстро выяснилось, громкая должность «глава отдела продаж» на самом деле означала «единственный человек, занимающийся продажами».

И все же Грейс не могла не заметить, что с уходом Мэриан дела «Хатто» из плохих стали отвратительными. Продукция издательства, и раньше крайне медленно добиравшаяся до книжных прилавков, теперь вообще перестала туда попадать; наглядные доказательства этого скапливались на лестничных площадках и вдоль стен коридоров в виде картонных коробок с надписями «Книги. Не кантовать».

— Лучше пусть найдут кого-нибудь на смену Адаму, — буркнула Элли.

Как давно поняла Грейс, невысокое мнение ее подруги о главе отдела художественной литературы объяснялось тем, что Элли втайне сама мечтала заняться редакторской работой. Весьма вероятно, она держалась за «Хатто и Хатто» только в надежде проникнуть во владения Адама Найта, до сих пор успешно отражавшего все ее атаки. Впрочем, его владения заметно усохли; в свое время возглавлявший штат из четырех редакторов, сейчас Адам Найт являлся главой отдела художественной литературы только в том смысле, в каком Мэриан была главой отдела продаж. Да и должность Грейс — глава рекламного отдела — скоро будет означать ровно то же самое. Если, конечно, ее отдел не упразднят целиком.

— По-моему, это чересчур сурово, — пробормотала Грейс, хотя внутренне соглашалась с Элли.

— Неужели? — Глаза Элли вспыхнули сквозь ресницы, покрытые толстым слоем туши. — Ты читала рукопись той книги, что он недавно приобрел? «Эго викария» или что-то в этом роде.

— Ее написал Иниго Тонгсбридж?

Элли кивнула.

— Совершенно невнятная. Адам составил аннотацию. Там говорится, что это вроде сатирической переработки тибетской «Книги мертвых», в основе которой лежит мученичество святого Себастьяна, вселившегося в тело художника, чьи творения висят в галерее современного искусства «Тейт».

— Мм…

Помимо воли Грейс вынуждена была признать, что намертво завязла где-то на середине аннотации.

— Лично я считаю, — раздраженно бросила Элли, — что у него шарики за ролики заехали. А что касается Тонгсбриджа… — она обреченно закатила глаза. — Кажется, сейчас Адам уже не может отличить книгу от… — Она сделала многозначительную паузу. — От фиги.

— Доброе утро, Адам, — вдруг сказала Грейс, увидев в дверях мятый, испачканный плащ неопределенного грязно-бурого цвета.

Лысеющая голова с несколькими непокорными прядями, разбросанными кое-как по ноздреватой коже черепа, заглянула в комнату и бросила на девушек взгляд сквозь полукруглые очки, непрочно сидевшие на носу. Под мышкой глава редакции художественной литературы держал пухлую папку замусоленных, обтрепанных листов, перетянутую резинкой.

— Что ж, по крайней мере эту рукопись он не забыл в автобусе, — заметила Элли, когда он, шаркая ногами, удалился в свою заваленную книгами келью в конце коридора.

Адам славился тем, что постоянно оставлял оригиналы рукописей в автобусе девятнадцатого маршрута.

Вздохнув, Элли принялась перебирать бумаги в папке.

— Да, кстати, а ты как провела выходные? — вдруг спросила она.

— Гм… да так, ничего, — неуверенно промолвила Грейс.

Ей очень захотелось солгать, но она не смогла ничего придумать.

— Хотя, если честно, отвратительно, — помолчав, призналась она.

— Послушай, — сказала Элли. — Понимаю, я суюсь не в свое дело, но, надеюсь, ты не имеешь ничего против, если я выскажусь откровенно…

Грейс густо покраснела. Неужели Элли обо всем догадалась? Или, что еще хуже, услышала? Ей кто-то что-то рассказал? Подобное нельзя исключить; книжный бизнес кишмя кишит сплетнями, и даже такие мелкие сошки, как она, не могут считать себя неуязвимыми. Грейс сглотнула комок в горле, вспомнив игру на выпивку, устроенную в баре. Да, они с Генри здорово набрались на глазах у всего литературного сообщества. И, вполне вероятно, в отчаянии подумала Грейс, что это сообщество было далеко не таким пьяным, каким казалось. Однако она решила отпираться до конца.

— Что ты хочешь сказать? — резко спросила она.

— Ну как же, это действительно отвратительно, разве не так? Все, от начала до конца. Прямо какая-то зона бедствия, согласись.

Грейс внутренне застонала. Похоже, запираться дальше бессмысленно.

— Что ж, надеюсь, мы с Генри это как-нибудь переживем, — произнесла она как можно небрежнее, хотя у нее свело ноги. — В конце концов, не думаю, что я первый литературный агент, загубивший презентацию на литературном фестивале и переспавший с автором.

Элли выпучила глаза.

— Что? — Она хлопнула ладонью по лбу. — Господи, ну конечно, фестиваль Сент-Меррион. Я начисто забыла, что ты туда ездила.

— Разве ты не это имела в виду? — спросила Грейс, чувствуя, как у нее обмякли руки.

— Ты уже давно болтала насчет Генри Муна, — ухмыльнулась Элли. — Кто бы мог подумать! Отлично сработано, девочка моя! Тебя трахнули в прямом и в переносном смыслах — в лучших традициях литературных фестивалей.

— Вовсе я не болтала. — Только это Грейс и могла отрицать.

— А почему бы и нет? Этот Генри довольно симпатичный, разве не так? Разумеется, для полного неудачника.

— И он вовсе не полный неудачник, — машинально возразила Грейс и тотчас же подумала: а ей-то какое дело? В конце концов, что для нее значит Генри Мун? Или, ближе к теме, что значит она для Генри Муна?

Элли пожала плечами.

— Крошка, взгляни в глаза правде. Это же издательский бизнес. Сегодня все поголовно увлечены путешествиями. Завтра — плетеной мебелью.

Элли очень гордилась тем, с какой точностью угадывает новые тенденции читательского спроса. Всего несколько недель назад она абсолютно точно предсказала, что книга «Юмористический взгляд на боль» не оправдает надежд Адама Найта и ее автор, некий Тенебрис Люкс, не окажется новым Мартином Эмисом.

— Давай посмотрим на случившееся вот с какой стороны, — продолжала Элли. — Рекламировать книгу Генри Муна будет гораздо увлекательнее, если ты к тому же с ним спишь.

Грейс почувствовала, как ее лицо заливает краска.

— Я больше не собираюсь с ним спать. Просто… в общем, не знаю, меня какое-то безумие захлестнуло.

Она провела рукой по лбу. Точнее, не меньше четырех бутылок безумия. Даже по прошествии двух дней похмелье давало о себе знать.

Элли ухмыльнулась.

— Слушай, у тебя лицо так горит, что обжечься можно!

— Иди к черту! — огрызнулась Грейс.

— А Генри гораздо приятнее твоего Сиона, — хитро добавила Элли. — Следует ли из этого маленького… мм… эпизода, что между вами все кончено?

— Нет! — поспешно выпалила Грейс, чувствуя, как в ней борются вина и паника. — Ни в коем случае. Более того, на следующие выходные Сион пригласил меня за город.

Брови Элли взлетели вверх.

— Неужели?

— Честное слово, — выразительно закивала Грейс.

По правде говоря, приглашение явилось для нее такой же неожиданностью, как и для Элли. Она сама была ошеломлена, узнав, что ее постоянные просьбы хотя бы раз отказаться от субботнего громыхания банками и провести выходные за городом в конце концов возымели эффект. Вернувшись домой с фестиваля, опустошенная морально и физически, она обнаружила на автоответчике сообщение от Сиона, которое потрясло ее. В первую очередь тем, что он наконец переборол отвращение перед разговором с неодушевленным собеседником; лишь потом до нее дошло, что Сион предлагал уехать из Лондона на несколько дней.

— Полагаю, — сказала Грейс, — он осознал, что нам необходимо кое-что выяснить.

— И куда он тебя повезет?

Грейс пожала плечами:

— Понятия не имею. Я с ним еще не разговаривала.

Ее надежды были абсурдно радужными; ее уже начали преследовать видения игрушечных домиков, окруженных садиками с цветочными клумбами. Или еще более далекий от реальности образ уютного загородного пансиона с двуспальной кроватью под балдахином в номере. Предаваясь подобным мечтам, Грейс ощущала нечто вроде тревожного удовлетворения. Быть может, в этом умиротворенном спокойствии они с Сионом действительно разберутся в своих отношениях.

Элли презрительно фыркнула.

— Подожди, вот увидишь, это окажется какая-нибудь конференция на тему «Марксизм в новом тысячелетии» где-нибудь в Бейсингстоке.

Грейс нахмурилась. Она была полна готовности верить, что их отношения с Сионом непременно улучшатся, что разъедающая их коррозия его пренебрежения отступит.

— Так что, — уверенно заявила Грейс, — как видишь, у нас с Сионом все не так уж и плохо.

Она уже пришла к выводу, что замечание Элли насчет зоны бедствия относилось к ее отношениям с Сионом, а не к литературному фестивалю.

— Вообще-то я говорила о твоей квартире.

— О моей квартире? А что в ней не так?

Грейс считала, что ее равнодушие к чистоте предпочтительнее одержимости Элли идеальным порядком.

— Да у тебя там словно бомба взорвалась!

— Что ж, зато я не надраиваю асфальт перед подъездом на тот случай, если кто-нибудь вздумает заглянуть ко мне вечером.

— И я этого не делаю, — отрезала Элли. — За меня этим занимается миссис Кларк.

Грейс недовольно надулась. Элли несколько раз бывала у нее в гостях и потом ясно давала понять, что ее квартира недотягивает до стандартов журнала «Дом и сад».

— Дорогая, если честно, ты живешь в каком-то свинарнике. Ты не находишь, что тебе нужна домработница?

— В свинарнике? Домработница?

— Ну разумеется, — спокойно продолжала Элли. — В противном случае мне придется устраивать тебя в приют социального обеспечения на все готовое. Но, к счастью, — она подняла руку, останавливая красную от негодования Грейс, — я нашла идеальное решение. Миссис Кларк…

— Миссис Кларк? — удивленно переспросила Грейс. — Но ты же постоянно на нее жалуешься. Она бьет посуду, забывает протереть пыль…

Элли кивнула:

— Согласна. Но ее можно считать членом семьи. Она догадалась о том, что моя сестра беременна, еще до того, как сестра сама это поняла. Вероятно, ей помогло то, что она постоянно роется в ящиках. Но теперь мы уже неразрывно связаны друг с другом. Как я со своим инструктором по вождению.

— И что же ты предлагаешь? Ты хочешь, чтобы я позволила миссис Кларк рыться и в моих ящиках?

— Да не ей, глупышка. У нее есть знакомая, женщина по имени Мария, приехала из Восточной Европы. По словам миссис Кларк, очень работящая.

— Э… — начала было Грейс.

— У нее такая трагическая судьба, — опередила ее Элли, выразительно закатывая глаза. — У нее было успешное дело, но все пошло прахом во время гражданской войны.

— О боже. — Грейс захлестнула волна сострадания к женщине, еще несчастнее, чем она сама. — Как это ужасно!

— Это еще не все. Мария потеряла свою квартиру и все, что у нее было. А когда уже казалось, что хуже некуда, у нее умер муж.

— Ой, бедняжка! — пробормотала Грейс.

— И вот она приехала в Англию, получила временную визу и теперь зарабатывает на жизнь уборкой. — Голос Элли драматично дрогнул.

Грейс растерянно заморгала. По сравнению с горем, выпавшим на долю этой женщины, как она только смела думать, что ей не везет в жизни?

— Но Марии просто отчаянно нужны милые хозяева, — продолжала давить на нее Элли, развивая свое преимущество. — Представляешь, она устроилась к одной женщине, так та ведет себя просто гадко, хотя Мария старается изо всех сил. Платит гроши, кричит… — Она торжествующе отметила, что глаза Грейс наполнились слезами. — На самом деле Мария просто ангел по части уборки, хотя ее английский оставляет желать лучшего.

Грейс робко улыбнулась.

— Так в чем же проблема? — спросила Элли, торопясь скрепить сделку. — Разве ты не хочешь попробовать сделать жизнь этой бедняжки хоть капельку лучше?

— Да, конечно, но…

— Но что? — язвительно поинтересовалась Элли и, выждав несколько мгновений, изобразила просветление, смешанное с горечью. — Ой, не говори, я все поняла. Сион. Ты боишься, как бы он не сказал, что домработницы являются буржуазной противоестественностью, увековечивающей существование… мм… угнетенных классов.

— Вовсе нет, — решительно возразила Грейс, хотя сама не смогла бы сформулировать лучше.

— С другой стороны, — беспощадно продолжала Элли, — нет ничего даже отдаленно буржуазного и противоестественного в том, что он называет себя Сионом, хотя его настоящее имя Саймон.

Грейс снова сердито покосилась на подругу. Не бывает недели, чтоб Элли не завела разговор о том, как Сион сменил имя. Больше всего в жизни Грейс раскаивалась, что чересчур разоткровенничалась с Элли однажды в баре. Если, конечно, не считать того, что произошло у них с Генри на фестивале Сент-Меррион.

— Ну вот мы все и уладили, — решительно заявила Элли.

«Возможно, это не такая уж плохая идея», — подумала Грейс, вернувшись домой. Нельзя отрицать, что квартира далеко не в идеальном состоянии. Взгляд Грейс упал на ковер, усыпанный хлебными крошками, на полупустые стаканы с водой, столпившиеся под диваном, на тарелку с наполовину съеденным, наполовину забытым сэндвичем, примостившуюся на покрытом толстым слоем пыли телевизоре. На сэндвич она посмотрела с особым интересом. Так вот, значит, куда сегодня утром запропастился ее завтрак. Грейс искала его повсюду, начиная от пола под кроватью, усеянного комками скрученных волос и вылезшими из одежды нитками, до покрытой грязно-серыми разводами крышки шкафчика в ванной, чей унылый вид напрочь отбил у нее аппетит. Ее взгляд привлекло серое постельное белье, которое уже давно пора было сменить, и олимпийские кольца, оставленные мокрыми стаканами на всех твердых поверхностях. Определенно, здесь царит беспорядок. Возможно, Элли действительно попала своим ухоженным пальчиком в точку.

Где-то на полу под кипой старых журналов зазвонил телефон. Грейс принялась лихорадочно его раскапывать. Неужели это Сион? Звонит насчет выходных? И, возможно, просветит, когда его ждать сегодня вечером?

— Дорогая моя!

— Мама! — уныло воскликнула Грейс. — Ну, как ты? Как Венеция?

— Ах, здесь, как всегда, сыро. Дорогая, ты еще поддерживаешь связь с Людо Клефт-Барингом? Такой милый мальчик. Ты его не забыла? В свое время вы с ним вместе занимались верховой ездой.

Грейс стиснула зубы.

— Нет. А что?

Насколько она помнила, Людо был единственным ребенком, боявшимся лошадей больше, чем она. В детстве они дружили, но затем их разлучили школа и университет, и сейчас у Грейс не было никакого желания возобновлять знакомство. Особенно знакомство такого рода, на которое явно намекала ее мать.

— Лорд Клефт-Баринг в последнее время чувствует себя неважно. И Людо, его единственный сын, определенно имеет надежды…

— Мама, на тот случай, если ты забыла, напоминаю: у меня есть парень.

— Да, но…

— Но что?

— Дорогая, твой Сион такой… неотесанный.

— По крайней мере, он верит во что-то помимо гимна «Правь, Британия» и королевской семьи, — возразила Грейс.

В тот единственный раз, когда мать встретилась с ее кавалером, на леди Армиджер произвело огромное впечатление заявление Сиона, что он встречался с членом королевской семьи и у него даже есть фотография. Однако восхищение сменилось ужасом, когда Сион выудил из бумажника старую газетную вырезку, где на снимке был изображен он, закидывающий яйцами принцессу Маргариту в университете. Остаток встречи был скомкан. И продолжения не последовало.

— Право, Грейс, мне очень хочется, чтобы ты преодолела предубеждение, будто все, у кого есть титул, отвратительны, — продолжала мать. — У многих очень милых людей, с кем я знакома, есть титулы.

— Мама, у всех твоих знакомых есть титулы.

— Вовсе необязательно, дорогая. Уверена, среди них непременно найдется кто-нибудь, у кого титула нет. Так или иначе, я хочу убедить тебя в том, что отсутствие титула также необязательно свидетельствует о достоинствах человека. Как и в том, что если человек чавкает за столом, хлюпает, когда пьет вино, и не оставляет на тарелке ни крошки, это не делает его более воспитанным.

— Надеюсь, это камень не в огород Сиона, — сказала Грейс.

Ей никак не удавалось подобрать слова — и тем более собраться с духом, чтобы объяснить леди Армиджер: поведение Сиона за столом специально рассчитано на то, чтобы бросить вызов и смутить общепринятые буржуазные правила салфеток, ножей и вилок и всего остального.

— Сегодня вечером его опять нет дома, да? — небрежно заметила леди Армиджер, как всегда, с точностью крылатой ракеты попадая в самое сердце проблемы.

— Он на презентации книги о том, как международный конгломерат корпоративного лица капитализма наносит непоправимый вред культуре и демократии, — процитировала по памяти Грейс, гадая, не напутала ли чего.

— Извини, что спросила, — сказала леди Армиджер. — Что ж, по крайней мере, он больше не заставляет тебя все вечера напролет учить наркоманов пользоваться Интернетом. Разрешая им при этом стащить у тебя компьютер.

Грейс заскрежетала зубами. Выслушав от Сиона строгую лекцию на тему ее буржуазного эгоизма, она устыдилась своего убеждения, что портативный компьютер принадлежал ей по праву собственности. В конце концов, вся собственность — кража. А кино, куда Грейс изредка предлагала сходить, — звериный оскал американского империализма в его самом откровенном и соблазнительном виде. И, естественно, после похода в кинотеатр тратить деньги в дорогих ресторанах, безжалостно эксплуатирующих рынки труда стран третьего мира, — совсем уж омерзительно. «Но я же имела в виду «Экспресс-пиццу»», — робко возражала тогда Грейс.

— Хочу тебе сказать, — заявила она, скорее пытаясь подбодрить себя, чем смутить мать. — Сион пригласил меня провести выходные за городом. Романтично, ты не находишь?

В Венеции снова раздался глубокий вздох.

— Что ж, я могу только сказать: наверное, то, что говорят про этих типов из СРП, — чистая правда.

— И что же про них говорят?

— Что у них только одно на уме.

— Ты имеешь в виду классовую борьбу?

— Нет, дорогая. Секс.