Глава первая

НИИВ

Я бывал в этих местах, но не очень хорошо помнил их. Когда я был здесь в последний раз, мой путь в дикий заснеженный лес — северные земли Похйолы — проходил через узкое ущелье, охраняемое безобидными песцами, шумными норками и темнокрылыми птицами.

Выйдя из березового леса к ущелью, я наткнулся на стоящие в ряд деревянные изваяния с мрачными лицами. Они были в пять раз выше человеческого роста, их зловещие черты освещались факелами, расположенными вокруг каждой фигуры.

Я насчитал десять таких чудищ. Они загораживали вход, а растущий между ними колючий кустарник оставлял проход разве что для снежной крысы. Так что если и существовала дверь в этой зловещей стене, то я ее не видел.

Используя колючки с кустов как крюки, я соорудил грубое жилище из шкур, что лежали в моем багаже, покормил коней и принялся по очереди изучать лица каждой фигуры. Мое внимание привлек истукан с листьями вместо волос и зловещим взглядом. Через некоторое время я вдруг понял, кто это. И был потрясен. Это же Скоген, мой старый жуликоватый товарищ. Его имя переводилось как «тень незримых лесов», а он таким и был. В те далекие времена, когда Скоген еще был человеком, мы вместе пережили немало рискованных приключений. А теперь он стоит здесь, в вечной ночи, деревянный божок с потрескавшимся от мороза лицом. Ему здесь совсем не место. Когда я позвал его по имени, факелы вокруг него весело мигнули. Мне было не до веселья, я все вспомнил.

Еще одно лицо показалось мне знакомым, когда я вгляделся в его черты. Еще один «друг» моей молодости, но не такой грубый.

— Так-так, Синизало. Ты любила лазить по деревьям. А теперь сама стала одним из них. Ты любила разыгрывать меня, а потом удирала со скоростью ветра. А теперь ты вросла корнями в землю.

Синизало была вечным ребенком. Я тоже был таким «синизало». Все на свете существа какое-то время бывают «синизало». С годами эта способность быть ребенком утрачивается. Но в некоторых из нас продолжает жить забавный резвый детеныш, которого можно вызывать по желанию. Вечный ребенок. Пример перед нами, пять тысяч лет, память, вырезанная из березы.

— Синизало, — прошептал я с чувством и послал ей воздушный поцелуй.

Выражение лица громадной статуи не изменилось, но большие темные птицы вдруг поднялись со своих гнезд и закружились над головами изваяний.

Я так давно не сталкивался с этими существами, что почти забыл их всех. Зато помню, что всякий раз, когда я видел их в камне, дереве или кости, в виде маски или на цветных рисунках на стенах пещер, всякий раз, когда наши дороги пересекались, моя жизнь менялась. К худшему. У меня создавалось ощущение, что эти десять знакомцев наблюдают за мной, появляясь как непрошеные вестники перемен в моей жизни. Нельзя сказать, что мне нравилось пробираться через эту ледяную пустошь, горы и лес, но я пришел сюда по личному делу и надеялся на перемены к лучшему.

Нет, созерцать эти уродливые, ухмыляющиеся тотемы — небольшое удовольствие. Кости ныли. Имена других — кроме Скогена и Синизало — никак не удавалось вспомнить. Я, конечно, понял, что это живые сущности и что они выследили меня с какой-то тайной целью. Интересно, заметили ли они мое замешательство и нежелание вспоминать?

— Послушайте! — крикнул я им. — Я знаю двоих из вас. Возможно, я знаю вас всех, только не могу вспомнить. Я — друг. Я следую предначертанным мне путем. Это уже мой сотый поход. Хотя кто считал? Да, я бывал здесь уже сто раз. И сейчас мне нужно пройти. Будьте добры, позовите тех, кто поставил вас здесь. Я хочу поговорить с ними. Мне нужно, чтобы ворота открылись!

Потом я уснул и проспал долго — так я вымотался. Меня разбудили вороны. Я был окружен стеной светящихся факелов, которые держали в руках люди верхом на оленях. Один из седоков спешился и смотрел на меня, стоя на каком-то возвышении за колючей изгородью. Я заметил, что их было пятеро, все были закутаны в богато украшенные меховые шубы и шапки и поэтому казались огромными рядом с оленями. Рога животных заиндевели, спины были покрыты яркими попонами с капюшонами, из-под которых вырывались клубы пара.

Человек, который разглядывал меня, спросил, кто я такой. Я видел только его глаза, лицо было закрыто. Я ответил на его диалекте, что я молодой воин, который уже проходил здесь полторы сотни лет назад и сражался вместе с их героическим предком Лемкайноном против Куллааво в медвежьей шкуре, мрачного духа этих мест.

— Ты сражался с Лемкайноном? Против чудовища?

— Да.

— Ничего у вас не вышло. Куллааво по-прежнему обитает в лесу.

— Мы попытались.

Я назвал ему имя, которое носил в прошлый свой приезд, и напомнил, что время моего возвращения было предсказано, и это как раз сейчас. Незнакомец холодно посмотрел на меня и сказал:

— Если это правда, то ты — чародей. Некоторые из них живут так долго, что их плоть отделяется от костей. И даже тогда их кости могут передвигаться. Ты чародей?

— Да. Пропусти меня.

Он еще пристальней посмотрел на меня. Быть может, он плохо видел в темноте.

— В скольких птицах ты летал?

Я понял, что он хочет знать мой возраст. Народ Похйолы измерял возраст шаманов количеством птиц — духов, в которых они вселялись во время транса, примерно одна птица в десять лет.

— В двух.

— Только в двух? Но ты же сказал, что был в этих местах пять поколений назад?

— Я использую только двух — так я быстрее перемещаюсь. Чем моложе, тем лучше.

— Больше птиц — больше знаний. Чем старше, тем мудрее.

— В принципе, да. Но чем меньше птиц, тем больше желаний. И энергии. Это же очевидно!

Я помню времена, когда Похйола еще не поднялась из ледника. Но все равно я летал только с двумя птицами — соколом и вороном, кстати, я довольно давно их не видел. Я не очень люблю их общество — для меня важнее сохранить молодость. Хотя бы на какое-то время.

Мой собеседник призадумался, потом спросил, что я делаю в Похйоле.

— Хочу искупаться в Кричащем Озере, — ответил я.

Он удивился:

— Ужасное место. В нем утонуло больше людей, чем отыщется во всей стране Калевалы. Зачем тебе это понадобилось?

— Я ищу затонувший корабль.

— На дне озера сотни кораблей, — возразил страж. — Водяной выстроил себе дворец из корабельных останков и костей утопленников. Недоброе место.

— Ни один водяной не коснется того корабля, который ищу я.

Мой собеседник за колючей изгородью теребил свой нос, размышляя над смыслом сказанного мной.

— Не думаю. Енааки жаден. Все равно лед на озере толщиной в человеческий рост. Даже войтази не смогут его проломить.

Войтази — водяные демоны, которые ловят людей на берегу и утаскивают на дно. Люди Похйолы боялись их.

— Я знаю, как справиться с ними.

Северянин рассмеялся:

— Любой может спуститься в озеро — пробить лед не проблема. На дне озера покоится немало заклинателей, которые колдовали с помощью песен, трещоток и барабанов, им удалось попасть туда. Но лед сомкнется над твоей головой. Как ты выберешься?

— А что, если я знаю? — самонадеянно заявил я.

— Значит, это твоя тайна, — парировал хозяин этих мест. — Если хочешь, чтобы мы тебя пропустили, ты должен открыть ее нам.

Я думал, что он шутит, и рассмеялся, но быстро понял, что он говорит совершенно серьезно. Насколько я помню, люди Похйолы обожали магические заклинания и торговали ими, как греки торгуют оливками и сыром.

Этот человек начал раздражать меня. Стало ясно, что они просто так не пропустят какого-то моложавого, длиннобородого, хвастливого, упрямого и зловонного незнакомца. Сначала нужно поторговаться. Я подозревал, что он невысокого мнения о самих чародеях — для него все они были просто заклинателями, использующими песни, трещотки и барабаны, — поэтому я рискнул предположить, что он обожает колдовские штучки, которые в их стране назывались седьями.

— Я не стану раскрывать подобную тайну, и ты это прекрасно знаешь. Но у меня есть на продажу талисманы и средство от зимней стужи, я могу их показать. Пропусти меня. Я должен попасть к озеру.

— У тебя есть средство от зимней стужи?

И мужчины, и женщины, и дети, и даже волки в этих пустынных землях, где зима длится полгода, мечтают избавиться от страданий, которые причиняет мороз, пробирающий до костей. Я давно обнаружил, что лучшее средство от стужи — вера в то, что такое средство есть.

Северянин соскребал лед со своего носа.

— А зачем тебе корабль?

От раздражения и нетерпения я сказал ему больше, чем следовало.

— По-моему, я знаю название этого корабля. Когда-то я плавал с его капитаном. Он все еще на борту. Хочу положить цветы на его могилу.

Незнакомец что-то пробормотал и внимательно осмотрел тотемы, преграждающие вход в ущелье.

— Я не понимаю почему, но похоже, что раятуки готовы пропустить тебя. — Он замолчал, напряженно размышляя, потом пожал плечами. — Можешь проходить.

Я обошел по очереди всех раятуков и поблагодарил каждого.

Ворота открылись. Я, не мешкая, перешел на территорию Похйолы, ведя за собой упирающихся лошадей, сплетенная из колючек изгородь позади меня снова сомкнулась за спинами деревянных божков.

Меня представили каждому из похйольцев, ожидавших по ту сторону изгороди, но только один из них, Юхан, проявил ко мне хоть какой-то интерес.

Лутапьо, их главный, тот, что разговаривал со мной, осматривал моих лошадей. Он предложил обменять их на оленей, но я отказался. Мне нравились мои кони. Хорошие кони, выносливые, таких непросто найти, они со мной уже пять лет. Кони стали моими друзьями. Самое трудное для тех, чей жизненный путь долог, — это терять лошадей, собак и диких кошек, тоже моих добрых друзей. На моем пути осталось много могил старых товарищей, много воспоминаний о них.

Я решил, что Лутапьо ожидает платы за гостеприимство, и не замедлил ее предложить, но он отказался от вознаграждения. Он пригласил меня ехать с ними до озера, там, в этой лесистой пустыне, они должны сделать кое-какие свои дела, что займет некоторое время.

А дела их были связаны с холмом духов, где царствовала Лухи, Хозяйка Северных Земель. Это священное место — узкая пещера в крутом ледяном откосе горы, скрытая и охраняемая тесно растущими, переплетенными между собой деревьями. В двух каменных чашах по обе стороны от входа трепетало синее с красным пламя. На ветках деревьев покачивались гладкие медвежьи черепа, отражая мрачные отблески огня.

Северяне поставили две палатки рядом с входом и разожгли два больших костра, им приходилось беспрерывно бегать в поисках дров для поддержания огня. Олени на привязи принюхивались и фыркали.

Забавно, я приблизился к пещере, но Лутапьо запретил мне входить в нее. Я слышал пение трех женщин. Одна из них солировала, другие подпевали. Песня, постепенно нарастая, превратилась в крик боли, потом наступила тишина, нарушаемая приглушенными рыданиями и хрустом ломаемого дерева.

Потом все повторилось сначала. Лутапьо утащил меня назад, к теплу костра, и предложил выпить.

— Ее зовут Ниив. Возможно, она захочет поговорить с тобой, а может, и нет. — Он не стал объяснять, от чего зависит ее решение. — Ее отец погиб в озере совсем недавно. Это был великий колдун-странник, его дух принимал в себя многих животных, но лучше всего у него получалось с медведем. Ниив — старшая дочь мага. Старшего сына убил волк-оборотень. Юхан, его младший сын, не хочет принимать на себя колдовскую силу отца. Вот поэтому Ниив здесь, а с ней ее сестры. Она хочет спросить Лухи, может ли она забрать себе чары отца. Чтобы сделать это, ей нужно на время превратиться в него, пройти через его боль, его жизнь и его смерть. Как слышишь, они уже подходят к концу. Ей, должно быть, очень страшно.

— А если Хозяйка Северных Земель скажет — нет?

— Ниив не отступится, — бесстрастно ответил Лутапьо, показывая на канаву, прорытую в снегу до самой мерзлой земли. Место было помечено шестом, к которому привязали янтарное ожерелье.

— Надеюсь, Хозяйка ей не откажет, — предположил я.

Несколько человек засмеялись, и Лутапьо вместе с ними, он сказал:

— Насколько я знаю Ниив, Лухи сделает все, что она захочет.

— Далеко отсюда до озера?

— Пять привалов, может быть, шесть, если не поторопишься. Юхан и Ниив проводят тебя. У озера полно чужеземцев, среди них немало чародеев. Там просто смердит от зелий, заклятий и дерьма. Так что будь начеку. Хотя ты и сам это знаешь.

Я поблагодарил Лутапьо и заверил его, что подготовился к трудностям, которые ожидают меня. Шесть привалов, так он сказал, — наверное, он имел в виду сон, то есть ночь. В стране, где ночь длится полгода, слово «день» теряет свое значение. Теперь я примерно знал, сколько времени мне добираться до места, к тому же путь оказался короче, чем я ожидал.

Из священной пещеры Хозяйки Северных Земель задул ледяной ветер. Наши костры стало прибивать к земле, искры полетели к туго натянутым палаткам, но быстро гасли на смазанной вонючим жиром поверхности шкур. Вскоре появились три женщины, они бежали, пригнувшись к земле. Из-под ярких шарфов, которыми они прикрывали лица, оставляя открытыми только сверкавшие в свете костра глаза, слышался смех. Женщины пронеслись мимо и, нырнув под низкий полог, скрылись в своей палатке. Смех стал еще громче, потом они запели, но на этот раз три красивых, ликующих голоса слились и звучали очень мелодично.

Ниив почувствовала в себе какую-то часть колдовского дара ее отца и радовалась этому.

Лутапьо и его спутники забрались в палатки спать. Я посидел еще немного у огня, раздумывая, стоит ли связываться с Хозяйкой Северных Земель. Конечно, я о ней слышал, ее власть ощущалась повсюду. Но я никогда с ней не встречался. Мои неспешные размышления пришлось прервать: одна из женщин вышла из палатки, посмотрела в мою сторону, потом подошла ближе. Она опустилась на колени, ее пышные юбки выглядели очень живописно на снегу. Красную шерстяную шапочку она натянула по самые глаза, шарф скрывал лицо. Через оставшуюся щелочку на меня смотрели голубые глаза. Я смутился под их пристальным взглядом. Она поймала меня, словно рыбу на костяной крючок, я был очарован. Мне казалось, что эта женщина меня знает.

В таком положении мы оставались целую вечность. Я вертел в руках горящие факелы, а она, медленно хлопая в ладоши, пристально глядела на меня.

Неожиданно женщина заговорила:

— Ты один из тех, что следуют предначертанным путем. Так?

Я изумился такой проницательности и ответил:

— Да, а как ты догадалась?

— Седовласая Лухи научила меня видеть суть. Ты нарушил ее покой. Я не могу рассмотреть твое лицо из-за бороды. Интересно, кто ты? Я это выясню. Ты направляешься к озеру.

Она не спрашивала, но я все равно ответил:

— Да, я ищу корабль.

— Я выясню, кто ты такой, — повторила она с легкой угрозой, потом поднялась на ноги, стряхнула снег с юбок и нырнула в свою палатку.

— Я бы сам сказал, если бы ты спросила, — пробормотал я ей вслед, когда женщина скрылась за шкурами своего жилища.

Когда все проснулись, Юхан дал мне свежего оленя и помог забраться на него. Седло было неудобным, ноги приходилось держать слишком широко.

Три сестры смеялись под своими шерстяными масками, потом слегка насмешливо предложили мне — они скорее дразнили меня, чем пытались оскорбить — ехать следом за ними по заснеженному бездорожью. Мой олень помчался следом. Поскольку я держал в руках еще и поводья моих лошадей, то чуть не вылетел из седла, но удержался и затрусил за веселящимися женщинами, все время подпрыгивая в седле.

Оставив северное сияние у себя за спиной, мы пробирались через унылый лес на юг, стараясь двигаться по чужим колеям и следам. Путешествие было утомительным, но я, чувствуя приближение рассвета, готов был ехать без остановок. Мои проводники, однако, предпочитали делать привалы. Они спешивались, немного болтали и что-то ели. Меня подобные задержки раздражали.

— Чтобы добраться быстрее, одного желания мало, — дразнила меня Ниив.

Она доедала остатки соленой рыбы. Как она мне объяснила, ей было запрещено есть мясо, потому что она дочь шамана. Скоро ей предстоит принести жертву на могиле Госпожи Похйолы, и та что-нибудь предпримет, если сочтет нужным. Пока, по мнению Ниив, все шло хорошо. Юхан был ее старшим братом, защитником, но прекрасно понимал, что она сама себе хозяйка.

— Я должен защищать ее от волков и медведей, — улыбаясь, сказал он. — А она предпочла бы с ними танцевать, и, наверное, так и будет.

Поскольку рыбу нам не давали, мы с Юханом жевали длинные полоски оленьего мяса, такие несвежие, что я чуть не спросил, уж не кишки ли утопленника я жую. Но другой еды не было, поэтому я промолчал. Чтобы отвлечься, я наблюдал за женщиной, которая с жадностью жевала рыбу. Вокруг ее губ образовывались кристаллики льда и соли. Она наблюдала за мной с таким любопытством, что я начинал нервничать, а она это заметила. С ее лица не сходила понимающая улыбка.

— Это озеро — самое опасное место во всей Похйоле. За исключением разве что Туонелы, черного озера. Ты знал об этом?

Я знал, что озеро таит опасности, но не более того, и еще я знал, что оно скрывает в своих глубинах кричащий корабль. Я чувствовал, что это моя старая галера, затонувшая по своей воле, с моим добрым другом на борту, но говорить не стал. Я знал про озерного водяного, но что-то в тоне женщины заставило меня призадуматься. Возможно, мне придется тряхнуть стариной и вспомнить о своих талантах.

Она продолжила:

— Еще летом заклинатели целую неделю просидели у его вод, распевая свои заговоры, они пытались умилостивить Енааки, старого водяного, чтобы тот позволил им спуститься в озеро. Иногда он хватает кого-нибудь из них и утаскивает к себе. Но зимой он обычно разрешает посещения. Тебе нужно захватить с собой внутренности целого оленя или лошади — он ими питается. Иначе Енааки не пустит тебя в свое логово. Ты знал об этом?

Я не знал. Если бы я знал, что требуется подношение, то обязательно купил бы оленя. Я не мог трогать лошадей.

Ниив с удовольствием просвещала меня:

— Сто войтази, зубастых духов, охраняют затонувшие корабли. Дворец Енааки — настоящий лабиринт, бревна связаны между собой водорослями, а крыша сделана из человеческих костей. Он тянется на много миль, и в нем царит темнота. Настоящего дна у озера нет, его заменяет крыша дворца со множеством отверстий и ловушек. Если водяной захочет тебя схватить, он сделает это так быстро и утянет тебя так глубоко, что твой дух не успеет понять, что к чему.

— Я позабочусь о хорошем угощении для него.

— Постарайся. — Она пристально посмотрела на меня и нахмурилась. — Енааки давным-давно съел твоего друга, а кричит его дух.

— Если это так, я напрасно теряю время.

Наконец я понял смысл ее слов. Она с легкостью догадалась, что я пришел сюда не почтить память друга, а в надежде, что тот еще жив и что это из-за его воплей озеро назвали Кричащим.

— Но я так не думаю, — осторожно заметил я.

— Почему?

— Потому что корабль должен был защитить его. Этот корабль не по зубам даже Енааки.

— Если это тот корабль, — усмехнулась она. — И если это тот друг.

— Да.

— Сколько тебе лет, Мерлин? Скажи.

От нетерпения она подалась вперед. Ее дыхание было свежим, несмотря на то что она питалась рыбой. Инстинктивно я тоже потянулся вперед и едва не коснулся носом ее носа, нас потянуло друг к другу, словно двух влюбленных.

Я чуть не сказал ей правду. Она была так неодолимо очаровательна и так красива, что только отсутствие подходящих слов остановило меня и не позволило рассказать ей, как тысячи и тысячи лет я хожу по кругу, оказываясь то в реальном мире, то в потустороннем.

— Я старше, чем выгляжу, — неуклюже ответил я.

— Понятно. Слишком часто твое лицо напоминает лицо черепа. Ты, должно быть, умер очень давно. Уже тысячи раз умирал. Расскажи, как тебе удается сохранять молодым свое тело?

— Лучше спроси у моей молодости. Она очень давно прошла.

Женщина обдумала ответ, потом коснулась моего носа, но не своим изящным пальчиком, а последним кусочком соленого окуня.

— Не думаю, что прошла, — шепнула она.

Она вскинула голову, улыбнулась покрытыми солью и снегом губами и натянула на лицо шарф, решив вернуться в палатку и поспать, но задержалась у костра. Юхан уставился на меня, его челюсти трудились, пытаясь разжевать кусок вяленого мяса. Он мало что понял из нашего разговора.

— Если ты и найдешь своего друга целым, а не разрубленным на кусочки на кухне у Енааки, как ты вернешь его на сушу? Лутапьо говорил, что лед здесь толщиной в человеческий рост. Он сомкнется над твоей головой в считаные секунды.

Еще одна попытка удовлетворить свое любопытство. Вопрос только казался невинным, на самом деле Юхан пытался выведать мои секреты.

Ему я сказал:

— Спроси меня еще раз через несколько привалов. Я должен добраться туда первым. Мне нужно узнать правила игры. — Я почувствовал голод и попросил: — Дай мне оленьего мяса.

Юхан не понял:

— Оленьего мяса?

Я показал на коричневые ссохшиеся кусочки в его руке. Он засмеялся и отрицательно покачал головой:

— Это не олень… А ты думал — это олень? Если бы… — Он посмотрел на свою еду. — У меня желудок сводит, когда я вспоминаю, что это такое.

— Извини! — торопливо прервал я его. — Не надо говорить.

Он передал мне кусочек отвратительного мяса. А Ниив, наблюдая, посмеивалась, прикрывшись шарфом.

 

Глава вторая

УРТА С ОСТРОВА АЛЬБА

— Ответь мне на один вопрос, — обратился я к Ниив.

Это было после третьего привала на нашем пути к озеру. Ниив пребывала в мрачном состоянии духа уже два «дня», и дважды ей было нехорошо. Обе ее сестры ехали в стороне, хотя я не слышал, чтобы они ссорились. Мы почти не разговаривали, да и возможности такой не было. Дул резкий ветер, пробирая до костей. Он выдувал из головы все мысли, кроме мыслей о том, чтобы согреться и быстрее вернуться домой. Наконец ветер стих, только скрип снега под копытами и фырканье оленей нарушали тишину. Ниив ехала впереди меня.

— Отвечу, если ты ответишь на мой.

Эта женщина пробуждала мое любопытство, но я пытался это скрыть. Что-то в ней будоражило меня. Не потому, что я чувствовал, как растет ее магическая сила, — ее смех был странно знакомым.

— Чьего ребенка ты носишь?

Она бросила на меня взгляд через плечо и некоторое время ехала молча, потом сказала:

— Я не знаю.

— Ты не знаешь отца? Ты что, спала в это время?

— Это еще не решено! — поправилась она сердито. — Пока не решено.

И я вдруг понял. И содрогнулся, поняв. Знакомые слова снова произнесены несколько поколений спустя. Она лишь их озвучила. Ниив смотрела куда-то влево, зная, что я наблюдаю за ней. Она ждала. Она молчала. Она знала, что это не праздное любопытство.

— Понятно, — сказал я. — Ребенка как такового нет, есть лишь твоя надежда. Мечта. В тебе пока ничего нет.

— Неправда, ребенок уже есть! — резко возразила она, а потом добавила: — Просто у него пока нет отца. Этот ребенок — Ниив, и только Ниив. Он ждет отца. Я уговариваю его потерпеть, но дети такие требовательные существа. — Она оглядывалась на меня, когда это говорила, я видел, что ей нравится дразнить меня. — Этот ребенок хочет родиться. Но разве он сможет развиваться нормально без отца?

— В самом деле, разве сможет?

Дальше мы ехали молча. Я пытался разобраться, восхищает меня Ниив или пугает. Когда она говорила, у меня по телу бежали мурашки. Мои кости буквально пели! Всю свою жизнь я верил, что все мои магические знания — иногда это называют колдовством — записаны на моих костях. Хотя сейчас я не использовал их (слишком дорого), мои кости были действенными амулетами и всегда предупреждали об опасности.

В самом деле, тревожные сигналы поступали отовсюду, особенно от беззвучных и зловещих переливов и всполохов северного сияния на ночном небе позади нас. Северный горизонт был полон жизни и весь в движении: цвета появлялись, исчезали, сливались, целый каскад сияния, водопад огня. Это фантастическое буйство красок отражалось в отполированных бусинах и костяных украшениях на шапочке Ниив.

Совершенно очевидно, что Ниив, получив от Госпожи Севера колдовские способности, принялась играть ими. В магии она, конечно, дилетант. Начала она с ребенка в своем чреве, чутье подсказало ей, что этот земной сосуд пригодится, чтобы поглощать чужую жизнь и чужие умения. Я знал об этой уловке еще с первого моего странствия, а также знал, какие меры предосторожности принять. Это очень опасное предприятие, а Ниив слишком молода, чтобы контролировать себя, а значит, и сама она опасна. Конечно, она научилась каким-то заклинаниям от отца, хотя вряд ли он ее учил. Скорее всего она украла у него какие-то магические формулы. А теперь ее отец мертв, он утонул. А она воспользовалась его смертью, чтобы вытребовать себе право на использование колдовства. Ее братец живет в каком-то своем призрачном мире, сейчас он едет где-то далеко позади нас. Некому было дать Ниив совет, наставить ее на путь истинный, некому контролировать ее необузданность. Я не сомневался, что никто, даже сама Ниив, не понимает, насколько она опасна.

Опасна! Хоть я и признался ей, кто я такой, как признался бы любому, представившись шаманом — а шаманы всегда врут и о своем возрасте, и о своих колдовских способностях, — она сразу раскрыла мой обман. Она знала, что я не простой шаман. Она увидела лицо черепа вместо моего лица. Она определила, что я принадлежу «к тем, кто следует тропою, что огибает мир». У нее бесспорный талант. В дальнейшем мне надо внимательно следить за своей речью и поступками.

Потом я стал размышлять о том, почему она мне чем-то знакома, и заподозрил, что ее вопрос ко мне будет касаться именно этого.

Через какое-то время я спросил ее:

— Как звали твою мать?

— Мою мать? Ее назвали в честь озерной синевы в разгар лета. А почему ты спрашиваешь?

— А как звали твою бабушку?

— Мою бабушку назвали в честь мороза, который сверкает на ветках в студеную зиму. Почему ты спрашиваешь?

— А прабабушку?

Ниив заколебалась, пряча от меня глаза. Олени фыркали, продираясь через рыхлый снег.

— Как и мою маму. Почему ты спрашиваешь?

— А прабабушкину бабушку?

— Прабабушкину бабушку? До чего ж ты любопытен, Мерлин! Странно любопытен. Прабабушкину бабушку назвали в честь тумана, висящего на деревьях осенью.

— Маленькая Мирга, — прошептал я, а громко сказал: — У тебя очень хорошая память.

— Мы все помним, — согласилась Ниив, — все мои прабабушки следят за мной через сердце Хозяйки Севера. Почему ты все это спрашиваешь?

— Ты похожа на одного человека.

Ниив засмеялась:

— Ну не на маленькую же Миргу. Она умерла двести зим тому назад.

— Я знаю.

Маленькая Мирга. Женщина, сотканная из тумана. Я смотрел на Ниив в седле и вспоминал ее предка. Теперь, когда я установил связи, все стало очевидным. Глаза те же, смех тот же, даже ее манера держаться в седле была такой же. И та же отчаянность.

Мне слегка взгрустнулось, хотя я всегда смеюсь, вспоминая нашу первую встречу с той женщиной, чья прапраправнучка, и моя тоже, сейчас ехала рядом.

Мирга вся благоухала, когда решительно вошла в мою палатку, с ней была ее сестра. Я был взволнован неожиданной встречей. Сестра Мирги, потрясенная моим видом, несколько раз переспросила ее, хорошо ли она понимает, что делает. Мирга заверила сестру, что все в порядке, и отпустила ее, но в глазах у нее по-прежнему было сомнение.

Мы выпили, съели по кусочку рыбы, сидя по разные стороны костра, угасающий огонь освещал ее красивое бледное лицо. Что-то смягчило ее, но, конечно, не беседа со мной; она вдруг встала, приглашая меня сделать то же, и начала раздеваться.

Под шерстяной накидкой оказалось красное, с синим рисунком, платье из тонкого льна, которое источало запах колокольчиков. Мирга распустила завязки на плечах, и платье упало к ее ногам, под ним оказалась сорочка из белого полупрозрачного материала, от него исходил аромат весенних цветов. В швы были вшиты засохшие лепестки, которые просвечивали, образуя узор. Мирга была прекрасна, ее огромные голубые глаза не отрывались от меня, когда она ловко развязывала банты на плечах. Под сорочкой была еще одна сорочка, тонкая как паутинка, она источала аромат лепестков розы, смешанный с запахом какого-то возбуждающего средства.

Мирга начала снимать и эту сорочку и спросила насмешливо:

— Может, ты избавишься от своих мехов?

— Ну, если ты настаиваешь.

Я скинул с плеч свою волчью шубу и отбросил ее в сторону, под ней были рубашка и брюки из оленьей кожи. С брюками проблем не было, а вот рубашка прилипла к нижнему белью, а какое было белье, я уже и не помню. Я снял брюки и увидел изумление на лице Мирги, посмотрел вниз и тоже изумился.

Я стирал все свое белье в священной реке Эдуи, притоке великой реки Даан. Очень хорошо выстирал! Потом еще раз стирал летом, не помню уже которым, но дело было в теплой стране. Тогда мое белье не было ветхим.

Я извинился и, используя ладонь как лезвие, отделил рубашку от нижнего белья. Резкий запах плесени и пота смешался с ароматом роз, исходившим от Мирги. Букет получился, по-моему, неплохой. Но она зажала рот рукой и через ладонь спросила, есть ли под одеждой кожа. Я заверил ее, что есть.

Нижняя рубашка начала отделяться от тела, хотя рвалась там, где ее попортили насекомые. До настоящего момента я их не замечал, а сейчас они кусались. Оказавшись без одежды, я осмотрел свое тело…

— Я могу это поправить… — начал я.

Но порыв ветра известил меня о том, что Мирга в ужасе выскочила вон, небрежно накинув на голое тело свою шубу.

Через час она вернулась. Притащила какие-то мази и мох и принялась меня отчищать. Этой ночью была зачата ее дочь. Я был уже далеко от тех мест, когда она родилась и положила начало родословной, приведшей к Ниив.

И смех, и манера смотреть пережили двести зим.

Я решил не посвящать девушку в свои открытия, поэтому сказал:

— Ты в свою очередь хотела задать какой-то личный вопрос? Давай спрашивай.

— Спасибо, — поблагодарила Ниив. Мы как раз ехали через березовый лес. Она огорчилась, что закончился обмен информацией. — Но сейчас еще рано спрашивать. Я спрошу позже. Когда доберемся до озера. Надеюсь, ты готов к ответу на него.

— Всю жизнь я был готов ко всему, кроме езды на оленях. Поэтому, если ты хочешь спросить, нравятся ли мне олени, я отвечу: нет. А если ты хочешь спросить, нравится ли мне еда, я снова отвечу: нет. Нравится ли мне смотреть, как ты управляешься с оленями? Да, мне нравится.

Она тихо рассмеялась.

— Хочу ли я вернуться в теплые края, к синим морям, что находятся на юге? Без всякого сомнения. Хочу ли я стать отцом твоего нерожденного ребенка? Это большой вопрос.

— Но я хотела спросить не об этом, — тут же парировала Ниив, однако я не заметил ни малейшего признака гнева в ответ на мое предположение. Она сосредоточенно правила своими оленями.

— Стану ли я… — размышлял я.

— Станешь ли ты… — передразнила меня Ниив.

— Я не знаю пока.

— И я не знаю. Я уже сказала, вопрос был другой.

Она обернулась, как мне показалось, игриво улыбаясь, но в темноте за шерстяной маской не было видно. В ее глазах играли отсветы факела, остальное я домыслил.

Зуд в костях заставлял меня чесаться через грязную одежду.

Поскольку я очень рвался к озеру, а мои спутники были молоды, мы добрались всего за пять стоянок. Я умирал с голоду, и Ниив тоже, ее радость и энергия возрастали по мере приближения к дому, дул южный ветер и доносил вожделенные запахи еды.

Тем не менее Ниив велела нам с Юханом оставаться в редком лесочке, а сама побежала к уже виднеющимся кострам.

Юхан скреб свою густую желтую бороду.

— Там что-то происходит, — бормотал он. — Возможно, прибыли гости. У нее всегда было чутье на них, даже до того, как Хозяйка Севера дала ей новые ноздри.

Если это правда, ее нос лучше моего. Все, что смог унюхать я, — это еда, моча, пот и запах оленей. И еще резкий фруктовый запах желтых ягод, которые растут в Похйоле всю зиму. Они источают аромат, если рядом маг. Замечание Юхана подтверждало мое предположение — у Ниив талант к колдовству. Сейчас, в самом начале своего пути, она была как колючая дикая роза. Я старался быть с ней начеку.

Она примчалась назад бегом, без шапочки — светлые волосы развевались на ветру, юбки были все в снегу. Ниив задыхалась. У нее был несчастный вид. Подбежав, она коснулась руками моего лица и посмотрела в глаза.

— Это галлы, — сообщила она. — По виду они опасны. Я их раньше не встречала, но есть люди, которые их знают. Их зовут перьеголовыми из-за причесок. Ты знаешь их?

Галлы? Перьеголовые? Я прекрасно знал их. Полосами высветленные волосы выглядят как промерзшее дерево или ощипанные перья. Их тела разрисованы, тренированные голоса могут перекрыть шум водопада, руки настолько сильны, что они способны удерживать вес своего тела на одной руке. Да, я их знал достаточно хорошо. Жители Греции звали их кельтами.

Галлы, кельты, бельги, как только их не величали! Племена и кланы галлов называли в честь животных, а еще в честь предков или видений. Их было много, они селились повсюду, славились гостеприимством и своеобразным представлением о чести. Галлы бывали опасны и не очень, в зависимости от того, откуда, из каких земель они родом.

— Когда они приехали?

— Довольно давно, когда я пела с Лухи. У них очень несчастный вид.

— Что они ищут?

— А что ищешь ты? Что ищут все? Одно и то же под разными видами. Это место притягивает к себе безумие и надежду, как теплая кожа притягивает комаров. Будь с ними поосторожнее, пожалуйста. Галлы уже угрожали соседнему лагерю. Они разбили свой лагерь около моей деревни.

И снова она посмотрела на меня тем особенным, узнающим взглядом. Она знала, что я старше, чем кажусь. Улыбаясь, Ниив добавила:

— Думаю, тебе лучше попроситься на постой к этим варварам. Раз тебе удалось уговорить раятуков пропустить тебя в Похйолу, ты сможешь убедить галлов сохранять мир.

Ясное дело, я остановлюсь у них — они вполне могут мне пригодиться, к тому же я знал почти все их диалекты.

Покрытое льдом озеро оказалось гораздо шире, чем я помнил. На лесистом берегу кипела жизнь, горели сотни костров, на них готовилась еда, около них грелись люди. Передо мной простиралась ледяная гладь, испещренная метками и узорами, оставленными здесь шаманами, которые пытались выведать секреты озера. И даже сейчас, в глухую морозную полночь, обнаженные тела извивались, словно в танце, они скользили, ползли, стучали по ледяной крышке, которая отделяла их от мира призраков, кораблей и древних жертвоприношений, сокрытых на дне водоема. Несколько высоких, каких-то серых, плохо различимых фигур неподвижно застыли посреди озера.

Деревья, окружающие озеро, в свете звезд казались зловещими призраками, они засеребрились, когда взошла луна, и начинали мерцать, если сияние на севере разгоралось особенно ярко. Их корни высасывали духов из озера. От них веяло прошлым, их шелест походил на потерянные голоса. Это озеро — одно из немногих мест, соприкасающихся с самим Временем. То, что я разыскиваю, вполне может оказаться в одной из этих раскидистых берез, или в зарослях колючего кустарника, или на старом корабле, лежащем в иле на дне, глубоко подо льдом.

Я долгие часы слышал крики отчаяния, голос, исполненный страданий, взывал к тому, что утрачено безвозвратно. Сейчас озеро молчало. Время все расставит по местам, хотя его оставалось уже совсем немного. Начнется весна — придет опасность.

Чуть позже я подошел к двум палаткам, принадлежавшим кельтам. Лишь один человек охранял вход в убогое жилище — он сидел сгорбившись, закутанный в меха. Страж подозрительно посмотрел на меня, спросил имя и чем я занимаюсь. По его диалекту я определил, что он пришел с самого края света, с Острова Мертвых, который еще называли Страной Призраков, но он больше известен как остров Альба.

Этот остров расположен недалеко от того места, где я родился, и похож на него: такие же камни и извилистые тропинки вдоль склонов холмов. Пещеры так же пахнут землей, навевают те же видения. По каким-то причинам, мне непонятным, там собирались мертвецы, они прятались в лесах, в верховьях рек. В самом сердце острова находилась территория, называемая Страной Призраков. Немало племен жили на границах этой обширной территории. Они защищались от духов, которые были повсюду: бродили, ездили верхом и устраивали сражения. Альба — очень странный остров, я чувствовал себя неуютно, когда бывал там, поэтому появлялся я там редко.

Вода отделяла белые скалы острова от белых скал местности, где я начинал свои странствия, а люди, которые бродили по обе стороны пролива, нередко подавали друг другу знаки, сигналя солнечными лучами, отраженными от их щитов. В хорошую погоду, когда море было спокойно, мелкие суда пересекали его, и иногда им удавалось вернуться обратно.

Мне позволили посидеть у костра, разложенного внутри палатки, где я обнаружил их вождя, четырех воинов его свиты и двоих друидов: жрецов и колдунов у кельтов.

Островитяне слывут косноязычными и грубыми, но они гостеприимны — меня тотчас пригласили разделить с ними тепло костра и трапезу, однако у каждого в кожаном мешке хранилась отрубленная голова и они с гордостью демонстрировали мне свои трофеи. Запах кедрового масла бодрил. Вождь заявил, что высохший череп, который он носил в своей сумке, когда-нибудь споет ему о грядущей победе.

Воины обращались к этим головам, словно те были их друзьями, они просили у них прощения, что снова закрывают их в мешке после беседы, но пришло время перекусить.

Я и раньше такое видел, — это делают не только жители Альбы.

Друиды были в немилости, так мне сказали. Они несколько раз безуспешно пытались проникнуть под лед озера, чтобы достать очень важный предмет, который был сюда занесен с родины вождя. Сейчас они сидели мрачные и задумчивые, в новых брюках из оленьей кожи и тяжелых куртках из овчины. У них были подстриженные бороды и длинные волосы. У пожилого друида на шее висела примечательная золотая пластина с изображением полумесяца, лунула. Они были одеты лучше остальных воинов, на которых были лишь пестрые накидки, шерстяные брюки и высокие поношенные сапоги.

Вождя звали Уртой. Это был человек заметный: вспыльчивый, еще молодой, тело его покрывали боевые шрамы. Он то всех смешил, то внезапно приходил в ярость. Как и у большинства людей, с которыми я встречался в моих продолжительных скитаниях, речь его была груба, обильно приправлена непристойностями. Они не хотели никого оскорбить: просто так разговаривали.

Вождь представил своих спутников. Двое из них были рекрутами из соседнего племени, из клана коритани, с которым клан Урты, корнови, находился в мирных отношениях на данный момент. Первого из них звали Боров. Как я понял, именно из-за этого вспыльчивого рыжеволосого парня всю группу посчитали опасной. Второй, его двоюродный брат Кукал, сидел, завернувшись в черный плащ с капюшоном, и вспоминал о днях головокружительных погонь во время набегов. Другие двое принадлежали к конной элите Урты, которую тот называл утэнами. Многим вождям нравилось иметь при себе подобных людей, такой группе давали название, которое перекликалось бы с именем предводителя. Они были связаны с правителем кодексом чести, их статус был значительно выше статуса простого конника. Эти двое, суровые, в шрамах, пьющие, но при этом привлекательные, звались Манандун и Катабах.

Остальные утэны остались охранять крепость и семью вождя. Наместником Урта оставил лучшего друга, своего молочного брата Куномагла.

— Собачий вожак! — хохотал Урта. — Прекрасное имя для пса войны. С ним мой дом, моя крепость, в безопасности.

— Что ты ищешь? — спросил я его.

Он сердито посмотрел в мою сторону:

— Если я скажу тебе, ты тоже начнешь это искать.

— Мне хватит своего, — возразил я. — Меня интересует только корабль, что покоится на дне озера.

— Корабль, который кричит, как умирающий человек?

— Да. Ты тоже его ищешь?

— Нет. Совсем нет. Никаких кораблей.

— Почему бы не намекнуть мне, что это такое? Может быть, мы будем полезны друг другу.

— Нет, — твердо заявил Урта. — Скажу только, что это древнее сокровище. Одно из пяти. Остальные разбросаны где-то по теплым странам. Этот клад очень мне нужен. Очень нужен. Виной всему сон, в котором я видел судьбу моих сыновей и моей земли. Я должен узнать больше. Вот почему я здесь.

Он махнул в сторону сидящих друидов:

— Могу только добавить, что эти двое с косичками колдовали на мертвых черных дроздах, если я не ошибаюсь. — (Воины слушали его и посмеивались.) — Получилось, что нам нужно плыть на север. В эту выгребную яму! Мы добирались сюда почти полгода. Мне кажется, что предсказание верно. Но как проверишь? Мне никто не сказал, что на севере всегда ночь. — Он перешел на шепот. — Я надеюсь найти новых предсказателей по дороге домой. Но не говори им. К тому же я скучаю по жене Айламунде. И скучаю по моей дочурке Мунде, маленькому тирану. Ей скоро будет четыре, я ее обожаю. Даже в свои четыре года она меня подкалывает… а я всегда попадаюсь! Она разбирается в охоте лучше меня. В ней сокрыта богиня, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Она будет сильной, и скоро. Жаль мне того парня, который женится на ней. Хотя она очень забавная. Она бегает наперегонки с моими любимыми гончими Маглердом, Гелардом и Ульгердом. Превосходные собаки! Надо было взять их с собой.

— А сыновья у тебя есть?

— Зря ты о них напомнил, — недовольно буркнул он. — Настоящие демоны, демоны-двойняшки. Им по пять лет. Нелегко было упросить их наставника, вождя коритани, так долго с ними возиться — Боров и Кукал, его рыцари, меня хорошо понимают. Я не хотел забирать домой этих чудовищ, но он их вернул, как только им исполнилось пять, и дал мне прекрасного черного быка и телку в качестве отступного. Когда вернусь, нужно заняться их воспитанием. Они, наверное, уже довели беднягу Куномагла, их нового воспитателя, до белого каления, если не до безумия. Я надеялся еще на пару спокойных лет. Маленькие злодеи. — Дальше он говорил как бы сам с собой. — Неленивые, неглупые. Но очень вспыльчивые, все их выводит из себя, так говорит их бывший наставник. Когда я умру, с ними будет трудно сладить. Эти двое передерутся от жадности при дележке земли, если я что-нибудь не придумаю.

Он еще пару минут бормотал что-то неразборчивое себе под нос.

Насколько я знаю, сыновья вождей у кельтов всегда отдавались на воспитание до семи лет, а потом возвращались к своим настоящим родителям. Это называлось разлучением, мучительный обычай для большинства, но не для Урты, как я понимаю. Возвращение называлось воссоединением. Это было время, когда дети и их родители узнавали друг друга и сближались, что было достаточно сложно после столь долгой разлуки. Одного из трех возвращающихся домой наследников приносили в жертву болоту еще в юности: его связывали, душили, перерезали горло ножом и бросали на мелководье.

Тем не менее я собирался подружиться с Уртой. Он был мне нужен, и я не хотел с ним ссориться.

— Как я понимаю, прорицатели нагадали, что твою землю ждут беды?

— Да… Они так сказали, когда я открыл им свой сон.

— Тогда это должно быть правдой.

Урта пристально посмотрел на меня, потом на мрачных колдунов.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — шепнул он. — Они ничего не могут сейчас, значит, и тогда не могли. Возможно, все обернется к лучшему.

— Я устал, — заявил я. — У меня есть свои дела.

— Ну конечно, кричащий корабль, ты говорил.

— Да, кричащий корабль.

— Я про него ничего не знаю, но все равно, удачи. Она тебе понадобится, если ты собираешься морозить яйца, чтобы поднять его со дна.

— Спасибо. А через несколько дней, в знак благодарности за твою любезность, я посмотрю, что можно сделать для тебя. Конечно, если ты захочешь.

Урта поскреб свою густую черную бороду, размышляя над моими словами.

— Ты чародей?

Зачем скрывать, решил я. Все равно рано или поздно он узнает: или когда обнаружит, что я собираюсь сам спуститься за кораблем, а не поднимать его, или от Ниив, к чьим достоинствам скрытность не относилась.

— Да, — с улыбкой подтвердил я. — И к тому же лучший.

Он рассмеялся:

— Все так говорят. Ты слишком молод, не старше меня.

Не помню, почему я сказал то, что сказал, почему доверил Урте то, что скрыл от Ниив.

— Я намного старше тебя, но остаюсь вечно молодым. — (Он безразлично смотрел на меня.) — Когда я родился, — рассказывал я, — все твои земли были покрыты лесами, а по побережью бродили дикие животные.

— И давно это было?

— Давно. Сотни лошадиных жизней тому назад.

— Ты чокнутый враль! — помолчав, сказал Урта, хитро улыбаясь. — Но я ничего не имею против. Совсем ничего. Можешь быть вралем или сумасшедшим, если тебе нравится. Но врешь ты здорово, а заняться мне все равно нечем — ночь кругом. Пожалуй, я послушаю парочку твоих историй. — Он огляделся. — В этом богом забытом месте только и остается пить да болтать.

— Я не вру, — спокойно возразил я. — Но твои сомнения меня не оскорбляют.

— Тогда и говорить не о чем, давай лучше выпьем! — Он поднял кожаный бурдюк с вином, приглашая меня принять участие.

— Давай!

Потом произошло неприятное происшествие, после которого я стал осторожнее.

На следующий «вечер», то есть после еды перед сном, один из свиты Урты — Катабах, по-моему, — отвел меня в заснеженный лес. Урта и его люди были там, они, задрав вверх головы, разглядывали одежду двоих колдунов, натянутую на напоминающие человеческую фигуру деревянные рамы. При моем приближении поток шуточек, которыми они перекидывались, прекратился. Мой приход был встречен с ледяным почтением.

— Вот что бывает, если не во всем разбираешься, — заявил Урта. — Какой стыд! Они, конечно, ошибались, но талант у них был.

— Что с ними случилось? — спросил я, чувствуя недоброе.

Урта указал на следы на снегу, ведущие вглубь леса:

— Они превратились в «волков». С ними такое случается, когда они хотят сбежать.

— Они умерли?

Урта рассмеялся:

— Пока нет. Просто выбрали трудную дорогу к дому.

Друиды, насколько я знал, пользовались большим уважением у племен кельтов и занимали высокое положение. Но не на родине Урты. Сделал ошибку — беги голышом по снегу.

Вождь приблизился к дереву и сдернул кожаные брюки с чучела, снял овчинную куртку, отвязал золотую лунулу. К моему удивлению, Урта предложил брюки мне:

— Нужны? Они грязноваты, но ты можешь их почистить, они хорошо пошиты. Куда лучше того мешка, что носишь ты.

— Спасибо.

— Куртку хочешь? Хороша в холод.

— Не откажусь. Еще раз спасибо.

— Не благодари, — ответил он, пристально глядя на меня. — Я не просто так отдаю их, потом сочтемся. — Он передал мне толстую куртку, полумесяц золотой лунулы вождь все еще держал в руке. — Рад, что эта вещица опять вернулась ко мне. Она очень древняя. На самом деле древняя. Она хранит память…

Я чувствовал, что Урта ждет ответа, но молчал. Он печально посмотрел на меня:

— Полумесяц принадлежит моей семье. У друида было право носить его до тех пор, пока я не найду лучшего колдуна. Я рад, что ты вышел из ночи, Мерлин.

Он сжал лунулу в ладонях, взгляд его блуждал. Потом Урта тяжело вздохнул:

— Дело сделано, они ушли. Ладно…

Урта в последний раз взглянул на меня и пошел прочь.

Я смотрел ему вслед, сжимая новую одежду, и прикидывал, сколько лет добавить своему телу и костям, чтобы усилить ясновидение.

Я заинтересовал Урту, а он меня. Исчезновение друидов и возвращение лунулы в племя изменили планы предводителя.

А все из-за того, что я «вышел из ночи».

 

Глава третья

АРГО

Мы шли, утопая в снегу, Ниив в своих мехах и шали была похожа на птичку с ярким оперением. Она беспрерывно болтала и кружилась вокруг меня.

— А как ты это сделаешь? Как, расскажи мне, Мерлин. Ну же!

Все время, что мы находились на льду озера, дочь шамана пренебрегала всеми обрядами и ритуалами, которые после посещения Хозяйки Севера должна была выполнять. Вместо того чтобы углубиться в себя и постигать мир, сидя в палатке из шкур, как постоянно делал ее отец, когда его дух странствовал в теле птицы, либо рыбы, либо зверя, она заявила:

— От иноземцев можно научиться гораздо большему! Седьи защитят меня, но если я запру себя в палатке, стану дышать дымом и бить в кожаный барабан и не буду видеть других людей, как я смогу понять тот мир, что лежит к югу?

Ее горячее, категоричное отрицание традиций не приветствовалось за пределами ее деревни, но и не запрещалось. Поэтому зловонная палатка со всеми ее атрибутами: ядами, плесенью, вытяжками коры березы, рыбными маслами, средствами для возбуждения ясновидения — оставалась закрытой, а клапаны входа сколотыми косточкой от какой-то болотной птицы.

В общем, дитя резвилось, хохотало и поддразнивало меня. Она презрительно фыркала, засыпала меня вопросами, не обращая внимания на увещевания своего дядюшки Леманку, пытавшегося ее утихомирить. Ниив нарушала все правила, используя свои колдовские способности, чтобы сбить меня с толку, но она не знала, что за тысячи лет странствий по предначертанному пути я научился слышать незаданные вопросы (если, конечно, хотел) и мог легко отделаться от нее.

Не Ниив была моей главной проблемой. Проблемой являлся Енааки, глупый старый водяной из озера. Более старые чары требуют более глубокого проникновения в суть вопроса. Со временем мы становимся слишком мудрыми, чтобы постичь всю неотвратимость событий с начала времен.

— Как ты это сделаешь? — продолжала приставать моя гарпия.

— Я же говорил тебе, собираюсь проделать лунку и нырнуть на дно озера.

— Ты сразу умрешь. Подо льдом уже тысячи трупов, и все такие же дурачки, как ты. Они думали, что нужно просто натереться жиром, нырнуть под лед — и откроешь тайны озера. Не верю, думаю, ты скрываешь от меня какую-то хитрость. Наверное, у тебя есть какое-то оградительное заклятие. Седья.

Я сказал ей правду:

— У меня нет никакого заклятья, но, если на дне лежит то, что я думаю, у меня будет защита снизу.

Возможно, будет.

Я слепил снежок, бросил в нее и попал точно в нос. Ниив замерла, ее переполняла ярость. Я извинился:

— Извини, я думал, ты увернешься.

Она сердито стряхивала снег, снежинки разлетались в стороны.

— Я всегда считала, что только дети играют в снежки, — выговорила она мне.

— Извини, в душе я по-прежнему ребенок.

— Ты не ребенок, а сумасшедший, — не унималась она. — К тому же враль. Ты знаешь куда больше, чем говоришь.

«Если бы это было правдой…» — подумал я про себя. Я почувствовал ее морозное дыхание, от одежды Ниив исходил запах мускуса, который напомнил мне ее прапрабабушку Миргу, чей мускусный аромат так волновал меня. Ее светлые глаза походили на бриллианты. Несмотря на мороз, вид этой живой птички в синих, белых и красных мехах пробуждал чувства и будоражил.

Ниив знала, что нравится мне. Это было заметно по взглядам, которые она на меня бросала. Но она страшно надоедала, пытаясь выведать у меня тайны магии.

— Ну хорошо же. Если ты хочешь знать, признаюсь, что съел целый олений рог, на котором предварительно вырезал семь магических формул и заклинаний, открывающих вход в Скованные Глубины. А под одеждой я обмотан рыбьими потрохами, чтобы Енааки не учуял запах человека.

— Не смеши! — раздраженно бросила она. — Енааки сразу почувствует тебя. Ты просто насмехаешься надо мной.

Я не знал никаких чар против замерзшей воды. Все, что у меня было, — это заклинания, позволяющие пробыть под водой около часа и при этом не утонуть и не замерзнуть. Единственной проблемой было время — я должен попасть под ледяной покров прежде, чем рассветет. Я чувствовал это каждой клеточкой тела. Корабль кричал только зимой и никогда летом. Скоро рассветет, поэтому мне нужно завершить подготовку до того, как солнце растопит иней на деревьях.

— Я вовсе не шутил.

— Не важно. Если ты не подготовишься — утонешь. Станешь еще одним лакомым кусочком для Енааки. Шути сколько хочешь, но тебе все равно нужен проводник. Я могу тебе найти подходящего. Но только если ты этого хочешь.

Она развернулась и зашагала прочь с гордо поднятой головой. А я остался размышлять, где же в этом лагере, разбитом вокруг озера, я найду достаточное количество внутренностей животных, чтобы накормить злобного стража озера.

Вскоре я обнаружил, что перемещаться по озеру удобнее всего на двух костяных лезвиях, выточенных из лопатки оленя. Мне достались весьма неплохие коньки, сделанные местным жителем, который этим зарабатывал на жизнь. Он мог приладить их к любой обуви. Отталкиваешься ногой и катишься, даже самые неуклюжие пожилые шаманы могли перемещаться на них по льду. Если наклониться вперед и держать руки за спиной, можно передвигаться еще быстрее. Я тренировался некоторое время, выделывая замысловатые круги, или мчался на скорости вдоль берега там, где не было палаток, обгонял других охотников за приключениями, которые использовали это замечательное средство передвижения не для дела, а для развлечения.

Ко мне подкатила Ниив, она жила в Похйоле всю жизнь, и поэтому ей удалось овладеть даже танцами на льду. Она отвела меня подальше от других, туда, где голые шаманы, намазанные жиром, вытанцовывали сложный узор, пытаясь колдовскими силами пробить во льду отверстие. Они скользили по льду, их белые тела освещали факелы, из-под коньков вырывались снопы ледяных брызг в тех местах, где колдуны разворачивались, продолжая магический танец.

Даже у собак на лапах были коньки. Огромные белые псины захлебывались лаем, гоняясь за кусками требухи, которые хозяева кидали им.

Все это происходило на краю озера. Центр же водоема охраняли гигантские ледяные статуи, всего их было десять, неподвижно стоящих кругом. Ниив шепотом сказала, что это седьи «холодной ночи», зимние талисманы. Они стояли лицом к лесу и, казалось, пристально вглядывались в него. А настоящая работа кипела как раз внутри этого круга. Здесь были проделаны проруби во льду, их вырезали, выдалбливали, вытапливали и прожигали огнем. Но каждый раз они затягивались, прежде чем удавалось в них нырнуть, зато можно было разглядеть, что подо льдом все озеро было белым от обнаженных тел утопленников. В основном это были приезжие, которых привлекли сюда легенды, а не местная магия. Жители Похйолы длинными шестами вылавливали утопленников и вытаскивали их на лед. Под мертвецами плавали те, кому удалось не утонуть. Они медленно плавали, прижимая оружие к груди, и пытались вызвать из глубины духов для каких-то своих целей.

И мне придется присоединиться к ним.

Только после еще трех «дней» тренировок и подготовки я наконец был готов сделать это. С помощью Юхана я пробил лед, разделся догола, проглотил маленькую седью, которую изготовил из рыбьей кости, и нырнул в прорубь ногами вперед.

Я был готов встретить водяных духов, но совсем не ожидал, что вода окажется настолько холодной, невероятно холодной, убийственно холодной. Я закричал, как только коснулся ее, растрачивая драгоценный воздух. В первый момент мне показалось, что в мое тело впились тысячи острых зубов. Оно стало обрастать льдом. Я висел в воде среди медленно двигавшихся тел шаманов и колдунов, причудливо освещенных светом, падающим сверху, где была жизнь, где мелькали факелы. Я не мог вспомнить цель своего погружения. Внизу слабо светилось что-то, но даже мое молодое тело не могло сопротивляться такому дьявольскому холоду.

Я воспользовался заклинанием, немного прибавил себе возраст, согрелся и нырнул поглубже. Там уже не было шаманов. Я собрался с силами и осмотрелся. Подо мной были руины или нечто на них похожее, возможно, это тайник Енааки. Оттуда за мной наблюдали, но лица прятались, как только замечали мой взгляд. Я увидел яркий блеск золота и приглушенное мерцание бронзы. Эти золото и бронза — свалка трофеев: сброшенные в озеро подношения или колдовские атрибуты. А еще я увидел мачты и носы кораблей, разбросанных тут и там. Они обросли водорослями, лишились многих своих частей. Я ощутил движение воды вокруг своего тела: полупрозрачные лица смотрели на меня и не прятались больше, какие-то существа поднимались со дна, где они рыскали в поисках тел утопленников. Им явно не понравилось, что я забрался так глубоко, но нападать они не стали. Я готовился к погружению три дня и щедро подкармливал все живое в озере, и не только требухой. Я пел на берегу, произносил заклинания, строго следуя указаниям молодого шамана, который сжалился надо мной и изготовил для меня личный барабан из березовой коры и выцарапал мое имя на камнях, чтобы я мог броситься под толщу льда.

Я почувствовал себя уверенней и наконец сообразил, что мне нужно.

Пуская пузыри, я начал звать старый корабль, корабль-могилу, корабль, который кричал.

— Арго! — звал я, а звук моего голоса разносился водой, усиливаясь в водоворотах и глубинных течениях. — Арго! Ответь!

Я вглядывался в глубину, ища какие-нибудь признаки корабля. Я позвал его еще раз, спустившись глубже. Позвал еще два раза. Я потерял счет времени. Войтази выследили меня, в отдалении я увидел множество глаз, ртов, костлявых пальцев.

Я слишком замерз, чтобы испугаться. Я начал склоняться к тому, что, возможно, ошибся. А вдруг корабль приплыл не сюда, а куда-нибудь в другое место, в другое озеро или таинственное море, где и охраняет останки своего капитана.

И вдруг — шепот, такой знакомый еще со времен, когда я плавал с Ясоном, совершая длительные путешествия через сердце мира. Это было до того, как мы вернулись в Иолк. Голос самого корабля.

— Оставь нас в покое. Поднимайся. Не нарушай наш сон.

— Арго?

Вода подо мной начала пульсировать — озеро разгневалось. И тут я увидел разбитый корабль, темный, еле различимый, его остов был оплетен перепутанными ветками, напоминающими пряди волос. Да это же ветви священного дуба, из которого сделан его киль! Значит, он продолжает расти!

— Арго! Ясон жив?

В этот момент чьи-то крепкие руки схватили меня, потащили вверх к ледяному своду и шмякнули об лед так, что искры полетели из глаз. Раздался смех. Мои мучители ушли под воду, передвигаясь ловко, словно угри. Я застыл на месте, покачиваясь на воде среди мертвых тел, пока не почувствовал, что мои легкие готовы взорваться. Мое тело больше не подчинялось мне: еще чуть-чуть — и я утону. Я попытался вызвать тепло, но у меня ничего не получилось. Я скреб ледяную корку, начиналась паника, и тут я увидел подергивающийся крючок рядом с утопленником. Я отпихнул труп и ухватился за вожделенную костяную снасть. Проход в толще льда был узковат для моих плеч, но тот, кто забросил крючок, знал, что я живой, поэтому тащил изо всех сил, пока моя голова не показалась наружу. Ниив бросилась ко мне со всех ног, в руках у нее была теплая накидка. В слабых отблесках заката и факелов я разглядел слезы у нее в глазах.

— Я думала, что тебя уже нет, — сердито выговаривала она. — Я же говорила, что нужно лучше подготовиться!

Мне нечего было возразить. Мои таланты были бесполезны во владениях Енааки, а может, виноват сам Арго с его магией, — во всяком случае, я получил суровый урок.

Чуть позже, когда я согрелся и пришел в себя после этой безрезультатной и плохо подготовленной экспедиции на дно, я, лежа на льду рядом с лункой, снова звал Арго, умоляя ответить мне.

— Это Антиох. Ты должен меня помнить. Мы вместе плавали за золотым руном. Ясон, прошу тебя, услышь мой зов. Твои сыновья не умерли! Послушай. Твои сыновья живы! Арго, передай ему мои слова.

Я не оставлял попыток. Не знаю, как долго я там пролежал, глядя вниз через пролом во льду, который начал подтаивать по краям, по мере того как солнце с черепашьей скоростью выползало из-за горизонта. Остромордые войтази злобно насмехались надо мной, их острозубые пасти появлялись и исчезали, грозясь утащить на дно.

— Арго! — упорствовал я. — Ты должен мне поверить! Мир странным образом изменился. Но для Ясона все обернулось хорошо. Арго! Ответь!

И наконец из самых ледяных глубин озера донесся шепот:

— Он не хочет возвращаться. Его жизнь закончилась, когда Медея убила сыновей.

— Я знаю, — согласился я. — Я был там. Я видел, что она сделала. Но это было не наяву. Это всего лишь иллюзия. И кровь на их телах — иллюзия.

Лед подо мной дрогнул, словно все озеро колыхнулось от потрясения.

Арго молчал, но я чувствовал, что озадачил его, что слова мои проникают сквозь дерево его корпуса, просачиваются к Ясону.

Я повторил:

— Ясон, твои сыновья живы. Они выросли, превратились в мужчин. Ты можешь их найти. Возвращайся к нам!

И тотчас лед подо мной вздыбился. А потом треснул, звук был похож на удар плети, и образовалась трещина, в которой плескалась вода.

Я поднялся на ноги и помчался к берегу озера, где мерцали факелы в руках людей, вышедших посмотреть на происходящее.

Корабль поднимался со дна. В тот момент, когда открылась трещина, и прежде, чем я бросился спасаться, я заметил тень Арго, начавшего свое восхождение с глубины. Из ветхого корпуса тянулись вверх искривленные ветки.

Небеса на севере полыхали. Полярная ночь заканчивалась. Заснеженные деревья начали обретать цвет. Подъем Арго совпал с началом настоящего рассвета. Даже сейчас было видно, как на юге над унылым лесом светлело небо, четко вырисовывался красный полукруг зари.

Арго вонзился в лед. Ледяная поверхность озера взорвалась фонтаном сверкающих осколков. Падая, они рассыпались по темной палубе старого корабля, который, со сломанной мачтой, облепленный водорослями, поднимался с глубины носом вверх, а с высокой ростры потоками стекала вода. Он поднимался торжественно, почти гордо, ветки свисали по бокам как весла. Когда уже половина его показалась над водой, нос начал опускаться, а корма пошла вверх, склоненная фигура богини была оплетена длинными водорослями. Корабль вздрогнул, как зверь, разбуженный холодным дождем, потом выровнялся и замер.

С мачты свисала фигура мужчины, переплетенная веревками. Голова его была запрокинута, словно перед смертью он взывал к богам. Из открытого рта лилась вода. В свете занимающейся зари я увидел блеск жизни в его глазах. Даже стоя вдалеке у берега, я чувствовал, что он смотрит на меня.

— Я знал, что ты выживешь… — шепнул я ему. Он, конечно, не услышал. Он не умер, а заледенел.

А вот с Арго не все было ладно. Слишком уж корабль был неподвижен для трепетного, мятущегося судна. Когда его спускали на воду, он так натягивал веревки, что шестьдесят человек с трудом его удерживали. Арго изо всех сил пытался освободиться, чтобы уплыть в океан. Когда же его отпустили, он рванул вперед так стремительно, что почти скрылся под водой, потом выровнялся и повернул в открытое море. Аргонавтам с трудом удалось попасть на борт: им пришлось добираться до корабля вплавь. Потом они карабкались по веревкам, чтобы добраться до весел, умерить пыл нетерпеливого корабля и вернуть его в док.

Корабль был сильным. Таким живым! А сейчас…

Я снова вышел на лед, со мной пошли Ниив и Урта, они несли факелы. Дубовые доски скрипели — корабль прогревался. Тело Ясона слегка покачивалось под мачтой. Я коснулся рукой склизкой доски, прошел к носу и посмотрел в голубые нарисованные глаза.

— Что случилось? — спросила Ниив очень тихо.

— Он умер. Корабль умер.

Бедный Арго. Он столько плыл со своим ценным грузом на борту. Арго нашел для Ясона самую глубокую могилу, памятное место, средоточие магии. Он не собирался всплывать, но мой зов, мое послание снова заставили его сердце биться, снова вернуться на поверхность. Видимо, усилие было слишком велико, он погиб, когда возвращал жизнь капитану.

— Прости, — шепнул я. — Я не знал, что тебе будет так тяжело.

Меня отвлек Урта:

— Мертвый человек стонет. Он, оказывается, жив. Я такое уже видел…

Голова Ясона склонилась на грудь, он попытался высвободиться из плена веревок. Урта был в восторге.

— Когда человек тонет зимой, у него останавливается дыхание, но иногда дух не покидает тело. Так случилось с одним моим врагом. Очень примечательный случай. Он пробыл в воде целую ночь и еще день после нашего с ним сражения около озера, а потом вдруг всплыл и открыл глаза.

— И вы после этого стали друзьями? — спросила Ниив.

Урта озадаченно посмотрел на нее:

— Друзьями?

— Это был знак. Знак дружбы.

— В самом деле? Я и не знал. Я забрал его голову. Она все еще у меня.

— Помоги мне снять его, — прервал я воспоминания Урты.

Цепляясь за снасти, мы кое-как пробрались по скользкой палубе к тому месту, где находился мой друг. Урта разрезал водоросли и побеги дуба своим бронзовым ножом, и Ясон свалился мне на руки, из его рта снова полилась вода и раздался крик новорожденного.

К Арго подогнали сани, мы с Уртой осторожно передали тело Ясона подоспевшим жителям Похйолы, они завернули его в шкуры и повезли на берег, к живительному теплу палатки и буйному костру из березовых поленьев.

 

Глава четвертая

Ясон

Лед таял. Разгорался рассвет, теперь факелы нужны были только в густом лесу. Жизнь вокруг озера кипела. По мере того как мир просыпался, оживали чувства, поднималось настроение у тех, кто собрался здесь, в этом холодном краю. Арго в одиночестве стоял на воде, не подавая признаков жизни.

В течение нескольких дней Ясон то приходил в сознание, то снова проваливался в забытье, речь его была бессвязной, отрывистой, иногда он впадал в неистовство. Страшная рана на его груди снова начала кровоточить. Жители Похйолы промывали и лечили рану. Для этого они использовали ягель, травы и экстракт березовой коры — лекарства на все случаи жизни.

Я терпеливо ждал, и через пять ночей мне сказали, что Ясон хочет меня видеть.

В его волосах, свисавших длинными прядями, было много седины. Шрамы на лице выделялись своей белизной, в остальном же он выглядел не хуже, чем в нашу последнюю встречу в Иолке. Темные глаза, насмешливые, умные, смотрели так же проницательно, как и раньше. Он схватил мою руку, его руки тряслись от слабости. Он загадочно улыбался, как всегда, и явно был рад, что я пришел.

— Антиох. Молодой Антиох…

— Теперь меня зовут Мерлин.

— Антиох, Мерлин, какая разница? Это ведь все равно ты. Как так получилось, что ты совсем не состарился за двадцать лет, что я тебя не видел?

— Я состарился, просто хорошо сохранился.

— Ты прекрасно сохранился. А я, увы, нет. Почему ты ушел? Почему ты меня покинул? Как я был зол! Ты был мне нужен.

— Я много раз объяснял тебе, — ответил я, не выпуская его руки, — мне суждено странствовать, мой путь предначертан.

— Да, да, я помню, — нетерпеливо перебил он. — Через каждую пещеру и долину, что ведут в преисподнюю…

— Тогда я пробыл с тобой дольше, чем следовало. Когда собирается хорошая компания, когда есть интересное дело, когда хорошо кормят… — Я бросил взгляд вглубь палатки — там сидела женщина, укутанная в черные меха, она сонно и безразлично смотрела на нас. — Когда все хорошо, а с тобой, Ясон, всегда хорошо…

— Ты ведь правда так думаешь?

Да. Так вот, когда все хорошо… я позволяю себе задержаться. Но рано или поздно меня призывают.

Ясон снова усмехнулся, его дыхание было холодным, словно лед в легких еще не растаял, но в глазах светилась жизнь.

— Замечательное было плавание, тогда, на реке, когда мы удирали с золотым руном. Помнишь?

— Да. Потрясающее плавание.

— Какие удивительные, неожиданные встречи. Какие удивительные страны. Ты видел Геракла после того?

— Нет, хотя много слышал о нем. У него бесконечные неприятности.

— Жаль, что ты не мог остаться с нами. Ты не должен был уходить. Мне так тебя не хватало, когда эта ведьма убила моих сыновей.

Он вдруг замолчал, нахмурился, медленно повторил последние слова «моих сыновей», потом вдруг резко сел.

— Мне приснился странный сон, — задумчиво сказал он.

— Расскажи свой сон.

Он закрыл лицо руками, голова его тряслась, он говорил очень тихо:

— Это лишь сон. Сон наяву. Сон, увиденный через Ворота Слоновой Кости, Антиох… лживый, неприятный.

— Все равно расскажи.

— Зачем? Это всего лишь голос… голос шепнул мне, что сыновья мои живы. Полное безумие!

— Почему безумие?

Он посмотрел на меня и грустно улыбнулся:

— Безумие старика, который отчаянно цепляется за прошлое, так мне кажется.

— Ты не стар, — возразил я. — Ты понятия не имеешь, что такое возраст. Когда Арго, покинув причал Иолка, привез тебя умирать сюда, тебе было меньше пятидесяти лет.

— Я чувствовал себя на все десять тысяч.

— Да, немало, — улыбнувшись, согласился я. «Пожалуй, побольше, чем мне», — подумал я про себя.

Я давно потерял счет времени, хотя узнать свой возраст несложно, если бы я не поленился потратить на это время и отыскать глубокое ущелье в лесах на западе, где я когда-то родился и где хранились сведения о моей жизни.

— Кстати, — произнес я вслух, — это был не сон.

— Не сон?

— Это был голос. Мой голос. Я звал тебя, а Арго тебя оживил… — Я с тоской вспомнил корабль, все еще стоящий на озере. — Арго погиб, спасая тебя. Его корпус совсем плох. Но мы могли бы отремонтировать его, мы могли бы вдохнуть в него жизнь.

Ясон смотрел на меня пустыми глазами, словно ребенок, пытающийся понять что-то сложное. Вся его мудрость, сообразительность испарились: его сон и реальность сказанного мною переплелись в его сознании.

— Мои сыновья мертвы. Медея отрубила им головы прямо у меня на глазах…

— Я все знаю, я там был, помнишь? Это был мой последний день с тобой. Я думал о предстоящем мне путешествии, поэтому мой талант предвидения покинул меня, как только я вошел во дворец. Я был рядом в этот момент…

— О чем ты говоришь? — переспросил мой друг еле слышно. — Антиох, о чем ты говоришь?

— Наверное, лучше показать, Ясон.

— Показать что?

— Как нас всех провели.

Я надеялся, что мне удастся вызвать видение. Я давно ждал этого момента и готовился к нему. Конечно, это отнимет у меня частичку моей молодости, но ведь это мой старинный друг, который однажды спас мне жизнь, когда мои способности подвели меня. Того, что они с Медеей сделали друг с другом, нельзя ни понять, ни простить. Видимо, поэтому я покинул его тогда, много лет назад. Но сейчас, когда я узнал правду, я страстно желал восстановить истину и рассказать Ясону, как все было на самом деле. Не беда, что я состарюсь на несколько дней, зато Ясон поймет, что понапрасну скорбел по сыновьям. Примерно так я думал.

Я был слишком молод тогда, чтобы предвидеть последствия подобных действий, не предполагал, что может сделать с человеком знание.

— Куда мы идем? — спросил он.

— Одевайся потеплее. Промой глаза и отправляйся за мной в лес!

Ниив было любопытно, что же я затеваю, поэтому она настаивала на том, чтобы я взял ее с собой побродить по лесу. Юхан тоже пошел. Молодой шаман, который помогал мне в подготовке к погружению, тоже пошел, он хотел наблюдать за ритуалом жертвоприношения, когда мы выберем подходящее место. Он не очень верил, что у меня получится, но в случае удачи он бы повысил свое мастерство.

За время, что я провел у озера, мне удалось немало узнать о раятуках, деревянных тотемах этих мест. В прошлом я встречался с ними всеми в разное время, но только четверо из них были моими друзьями. Плохо, что дружили мы очень уж давно! Я-то сохранил внешность и образ мыслей молодого человека, память верно служила мне. Но Время — враг подробностей и достоверности.

Эти друзья, а сейчас идолы, были могущественными магами и предсказателями, каждый из них специализировался в своей области. Сейчас мне мог бы помочь Скоген, Тень лесов забвения. Возможно, удастся уговорить его, чтобы он представил нашим взорам былую трагедию в Иолке во всей ее кровавой жестокости.

Витая арка из орехового дерева украшала вход в святилище Скогена. В конце прохода мы наткнулись на стену из грубого камня, в стене были устроены ниши, в которых хранились резные кости и черепа животных. Наш гид-шаман положил в нишу что-то завернутое в ткань, мы обошли стену и оказались в лесу. В середине круга, образованного несколькими рядами деревянных столбов, стояло каменное изваяние. Тени от четырех факелов создавали причудливые узоры.

Камень был в два раза выше меня, на нем были вырезаны замысловатые фигуры, изображающие сцены из прошлого. На нас смотрело грубое лицо, обрамленное листьями вместо волос. Эти глаза могли видеть тени прошлого, я заметил интерес к Ясону в его глазах.

Нас довольно долго продержали за пределами круга. Все это время мы повторяли несложное заклинание и дышали дымом костра, расположенного рядом. Наш шаман исполнил ритуальную песнь, к которой часто прибегают в северных землях, и принес в жертву шкурку зверька. Через некоторое время он вернулся, улыбка прочертила на фоне темной бороды рот с подпорченными зубами. Он снова взялся за свой кожаный барабан и принялся резво бить по нему куском кости.

— Вы очень его интересуете. Он спрашивает, чего вы хотите.

Мы с Ясоном вошли в круг и, подняв головы, посмотрели в лицо Скогена. Неистовый бой барабана, чересчур громкий, перешел в ритмичную дробь, от которой, казалось, сотрясается весь лес. У меня от дыма закружилась голова. Деревья завертелись перед глазами, только Скоген стоял неподвижно. Мы вошли в транс — состояние, вызываемое несложными заклинаниями шаманов. По моей подсказке Ясон заговорил, его голос звучал, требовательно и решительно:

— Хочу видеть смерть моих сыновей. Покажи мне. — При этих словах лицо его исказила боль, я отчетливо это видел.

Еще некоторое время гремел барабан и вдруг смолк, стало совсем тихо.

Я вглядывался в большие каменные глаза идола.

И вот услышал топот ног, треск горящего дерева, крики детей и звон металлических клинков… Ясон вскричал:

— О боги! Я помню этот запах крови и горящих листьев! Ведьма здесь!

Роща начала как бы сворачиваться, странный огонь слепил глаза…

Мы пробивались к дворцу, только семеро из нас добрались до него, ворвались внутрь и штурмовали залы и лестницы, а в самом сердце цитадели я увидел сверхъестественный огонь и заколебался. Но не успел я и слово сказать — Ясон прорвался сквозь огненную преграду. Мне ничего не оставалось, как только следовать за ним по пятам. Скользя по гладко отполированному мраморному полу, мы приближались к покоям Медеи. Остальные аргонавты, те, кто выжил в предыдущих схватках, прорвались сквозь пламя за нами. Они прикрывали лица от огня своими круглыми щитами и держали наготове мечи.

А потом все происходило с такой сумасшедшей скоростью, что у меня остались лишь обрывки воспоминаний до того страшного момента, свидетелями которого мы вскоре стали.

— Антиох! — предупредил меня Ясон. — Берегись слева!

Я вовремя увернулся от копья, брошенного одним из стражников Медеи. Оно лишь скользнуло по моей руке, а бросивший его воин наткнулся на мой меч. Падая, он задел меня своим шлемом в виде черепа барана, а это плохой знак. Ясон и остальные уже неслись по сужающемуся коридору с синими стенами, преследуя убегающую женщину и мальчиков, которых она тащила за собой. Я бросился вслед за товарищами, а нарисованные на стенах вдоль коридора золотые бараны провожали меня темными, злобными глазами. Мальчики кричали, они были испуганы и сбиты с толку происходящим.

Шеренга воинов, легко вооруженных и с широкими щитами, преградила нам путь. Ясон бросился на них, он сражался с неистовством, скорее присущим племенам кельтов на западе. Мы прорвались, раскидав мрачных стражников. Тисамин и Кастор остались добивать их.

Медея сбежала в Святилище Быка, а когда Ясон подвел нас к бронзовой решетке, которую закрыла за собой доведенная до отчаяния Медея, мы поняли, что совершили ошибку.

У нас за спиной опустилась огромная каменная глыба и закрыла нам путь к отступлению, а перед нами на фоне огромного изваяния быка стояла торжествующая теперь Медея. Изваяние вдруг раздвинулось, а в проеме оказалась дверь. За дверью Медею ожидали колесница и шестеро всадников, кони проявляли нетерпение и шарахались от всадников, когда те пытались их успокоить. Я узнал вооруженного возничего, это был Кретант, наперсник и советник Медеи, которого она привезла из своих родных краев.

Бедные дети бились в ее руках, они поняли, что отец, которым Медея их пугала, куда менее страшен, чем она сама.

Ясон бросился на решетку святилища, умоляя женщину отпустить детей.

— Слишком поздно! Слишком поздно! — прокричала она из-за черной вуали. — Даже моя кровь уже не спасет их от мести твоей крови. Ты предал тех, кого любил когда-то, Ясон. Ты предал нас из-за той женщины!

— Ты сожгла ее заживо!

— Да. А теперь и ты будешь гореть в аду! Ты никогда не изменишься. Никогда! Если бы я могла вырвать из этих детей твою плоть и все же сохранить им жизнь, я бы так и сделала. Но я не могу. Так что попрощайся со своими сыновьями!

Ясон притворно застонал и тихо сказал:

— Антиох! Воспользуйся магией!

— Не могу. Я ее не чувствую.

Ясон швырнул в женщину меч, но промахнулся. И тут Медея совершила нечто страшное, она проделала это так быстро, что я уловил лишь слабый отблеск кинжала, которым она перерезала глотки близнецам. Медея повернулась к нам спиной, прикрывая тела своей одеждой. Ясон кричал. Она завернула головы в свою шаль и завязала ее, потом передала Кретанту, тот положил узел в сумку, висевшую у него на поясе. Медея подтащила тела к лошадям, завернула в простыни и привязала.

В следующее мгновение кавалькада тронулась в путь, оставив за собой запах невинной крови, облако пыли, а еще двух жестоких фурий, которые принялись издеваться над аргонавтами, застрявшими во владениях Медеи.

Ясон сполз вниз по решетке, не выпуская прутьев из рук. Не сознавая того, он бился об решетку святилища, все лицо его было в синяках, рот разбит. Оргомин простукивал каменную дверь позади нас, пытаясь найти рычаг, который поднимет ее и выпустит нас из ловушки. Я чувствовал полную беспомощность, мои магические способности исчезли, как только я вошел во дворец, такого со мной никогда не случалось, я был крайне изумлен и не знал, что и думать. Тогда я предположил, что Медея использовала какое-то колдовство, чтобы «отключить» меня на время, когда она убивала детей. И тут я ощутил знакомое покалывание — магия вернулась, и я тут же сообразил, как открыть дверь, и открыл ее. Мы вытащили Ясона наружу, на свежий воздух.

Охранников Медеи, переживших штурм, нигде не было видно. Скорее всего они сбежали вместе с ней.

— Найди коней, — велел я Оргомину. — Собери всех, и невредимых, и раненых.

Тисамин присел рядом со мной и поднял разбитую голову Ясона. Тот открыл глаза, схватил меня за плечо и прошептал:

— Почему ты не остановил ее?

— Прости, — ответил я. — Я предупреждал, что она сильнее меня. Я пытался, поверь. Я пытался изо всех сил.

Ясон был в горе, глаза полны слез, но тем не менее он понял, что я ему сказал.

— Да, я знаю. Я не сомневаюсь в этом. Ты всегда был мне другом. Я уверен, ты бы помог, если бы мог. — Он попытался подняться, но застонал. — Ну что ты смотришь, помоги же! Найди коней! Мы должны ее догнать…

— Кони на подходе, — доложил я.

— Она поедет на север, Антиох. Я знаю, какую дорогу она выберет. Она побежит к морю, в тайную гавань. Мы можем поймать ее!

— Можно, конечно, попробовать, — поддержал его я, хотя в душе был уверен, что Медея скрылась от нас навсегда. Ей всегда удавалось перехитрить Ясона.

Я наблюдал, как Ясон пытается вернуть себе самообладание и собраться с мыслями, и вдруг мне стало очень грустно. Печаль охватила меня. Возможно, я даже пробормотал вслух:

— О нет…

Ясон почувствовал, что что-то не так. Темные влажные глаза смотрели на меня сквозь непереносимую боль.

— Антиох… — тихо сказал он. — Если ты считаешь, что мной движет жажда мщения, ты ошибаешься. Я гонюсь не за Медеей. По крайней мере пока. Я хочу получить обратно своих мальчиков. — Его всего трясло, когда он обнимал меня. — Прежде всего я должен оплакать их смерть. Но она забрала их тела! Антиох, хоть ты и чужой в этих местах, но все равно должен понять: я не могу оплакивать память! Я должен вернуть сыновей. Я должен взять их на руки! Они мои, не ее. — Его тяжелая рука на моих плечах причиняла боль, он смотрел на меня в упор. — Мой добрый друг… Антиох. Не печалься. Помоги мне!

Я молчал. Я не мог сказать ему то, что думал. Как я мог сообщить ему, что мое время здесь на исходе, что скоро я должен его покинуть? Он чувствовал, что меня что-то гнетет. Он попытался вернуть мне отвагу, что было вполне в его духе. Но Ясон не знал причину моей печали, он решил, что я недоволен тем, что он хочет преследовать Медею сразу же после убийства детей.

Подъехал Оргомин и привел за уздечки пять коней.

Весь в синяках и ушибах, растерянный, но упорствующий в желании получить своих детей, Ясон отошел от меня, вскочил на коня и жестом позвал за собой остальных, а меня отдельно, сопровождая приглашение долгим, тяжелым взглядом. Он бросился вперед за ворота дворца, вслед за своей убегающей женой.

Я тоже отправился с ними, но ненадолго.

Тогда, в Иолке1, мы с трудом поверили тому, что увидели. Какое страшное убийство! Но поверить пришлось. Мы все это видели собственными глазами.

А сейчас в лесу Скогена действия Медеи были видны как на ладони, и я понял, как она нас обманула. Я не смотрел на Ясона, пока мы наблюдали за колдовскими манипуляциями Медеи, но прекрасно слышал гулкие удары его сердца и учащенное дыхание, когда до него наконец начало доходить, что же произошло на деле.

Сначала она царапнула кинжалом по шее каждого мальчика, вводя в кровь сильный наркотик. Мальчики сразу потеряли сознание. Свиная кровь, пролитая в изобилии, ввела нас в шок, потому что казалось, будто она хлещет из тел детей. Медея наклоняется над их телами и достает из своих юбок две головы, сделанные из воска и конского волоса, заворачивает их в свою шаль. Она бросает головы Кретанту, потом собирается с силами и тянет спящих мальчиков к лошадям, стараясь, чтобы мы видели только их ноги.

Очень быстро, очень хитро, очень убедительно!

Когда Ясон все понял, сердце его застучало, как барабан на боевой галере во время сражения.

Весь день мы преследовали Медею. Ее колесница из дуба и лозы быстро мчалась по холмам, колеса крутились не столько благодаря силе коней, сколько благодаря ее воле. В какой-то момент ей удалось ускользнуть от погони. Мы вдруг обнаружили, что гонимся только за ее стражниками и пустой колесницей, а возничий переодет в женское платье. Медея скрылась, а с ней Кретант и мальчики. В маленькой бухточке их ждал корабль, который направился на восток, на территорию, враждебную Иолку.

Странно, я должен был видеть это с холма у моря, но, вероятно, не понял, что вижу. А Скоген выудил эту сцену из той путаницы, что была у меня в голове, и сейчас показал в своем поющем лесу.

Это была галера на восемь весел, гребцы энергично гребли. Свернутый парус был черным с золотом — цвета Медеи. Теперь ей не нужно было прятаться — она была в безопасности. У галеры была низкая корма и низкая посадка, она быстро продвигалась в открытое море, на восток, к острову Родос скорее всего, а может быть, к Трое. Медея горько плакала на палубе, она обнимала сыновей, которые к этому времени проснулись. Мальчики жаловались, потирая свежие порезы на шее, и не понимали, что их мать прощается с той жизнью, которую успела полюбить и любила, пока Ясон не предал ее любовь. В душе она уже стала вдовой, оставив мужа мучиться от отчаяния из-за ее зловещей мести. Ясон заплатил за свое предательство сполна, а Медея обрекла себя и сыновей на жизнь в изгнании.

Лес наполнился криком разъяренного мужчины.

— Это правда? — обратился ко мне Ясон. — Это правда? Или еще одна хитрая уловка?

— Все, что ты видел, — правда, — подтвердил я тихим голосом.

Тогда Ясон запрокинул голову и завыл, глядя на тускнеющие звезды.

— Столько лет потрачено впустую! Столько лет скорби! Я должен был отыскать ее. Я слишком рано прекратил преследование — нужно было поймать ее!

Ясон рыдал от ярости и разочарования. Он посмотрел на меня с упреком, словно я был во всем виноват.

— Столько лет потрачены зря, Антиох! А я мог бы жить с моими сыновьями! Пусть будет проклята та богиня, что не сказала мне! — выкрикивал он.

Ясон покинул лесное святилище с этим проклятием на устах.

Я оставался, пока не закончился ритуал, а потом поехал назад к озеру в сопровождении Юхана и непривычно притихшей Ниив.

— Где он? — спросил я Урту, когда мы вернулись в лагерь.

Он показал в сторону озера, и я увидел Ясона, стоящего на растрескавшемся льду у носа мертвого Арго. Его руки были воздеты вверх, словно он звал корабль обратно. Лед таял очень быстро, его поверхность сверкала в лучах восхода. Ледяная тишь уступала место журчанию воды. Лед скрипел и трещал, сдавая свои позиции.

Позже Ясон пришел в палатку к Урте. Я ужинал. Рядом со мной сидела молчаливая, задумчивая Ниив и смотрела на огонь. Ясон спросил разрешения войти, Урта пригласил его. Ясон подстриг свою косматую бороду, а длинные волосы сплел в косичку, которая доходила почти до пояса. Он нашел пару красных брюк, узких в бедрах и не доходящих до колен, а также пару серых меховых сапог. На нем по-прежнему была накидка из овчины, которую он носил все последние годы жизни в Иолке.

Ясон посмотрел на меня грустными глазами, присел на корточки и стал греть ладони над огнем.

— Корабль умер. Арго умер. Богиня покинула его.

— Я знаю. Усилие, которое понадобилось ему для подъема, было слишком тяжело для него.

— Я забираю назад слова, которые говорил в лесу, Антиох. Все! Возможно, Медея ослепила богиню так же, как она ослепила нас.

— Вполне может быть.

— Но корабль еще может пригодиться. Когда лед растает, мы подтянем Арго к берегу и отремонтируем его. Если мы сумеем найти подходящий ствол дуба в этой жалкой стране и сделаем новый киль, возможно, нам удастся вернуть богиню.

— Очень неплохая мысль, — ответил я.

— Да, неплохая. Но если у нас не получится, придется возвращаться без корабля.

Мне уже приходило в голову, что Арго можно отремонтировать под покровительством какой-нибудь местной богини, пусть варварской и непредсказуемой. Я не стал сразу открывать свои мысли, потому что Ясон наблюдал за мной и морщина между его бровей стала еще глубже.

— Как ты узнал? — наконец спросил он. — Как ты узнал про Киноса и Тезокора?1

Я сказал ему, что узнал только про Тезокора, Маленького Быкоборца, как звал его Ясон за безрассудную смелость. А про второго сына, Киноса, Маленького Сновидца, до меня лишь доходили слухи.

— Тезокор. Он, должно быть, уже взрослый сейчас, — задумчиво сказал Ясон.

— Сейчас он носит другое имя.

— Имена ничего не значат. Ты видел его? Он похож на меня?

Я боялся этого вопроса. И не из-за того, что произошло с его любимыми сыновьями, а оттого, что Ясону предстояло узнать о самом себе.

Я узнал про Тезокора, когда наткнулся на оракула и услышал, какие вопросы сын задает о своем отце.

 

Глава пятая

В МАКЕДОНИИ

С того места, где я сидел, а сидел я в тени дуба на городской площади, я видел вход в святилище оракула.

Я находился в городе уже восемь дней и ждал сигнала бронзового рога с крутых склонов холма над белокаменным македонским городом. Предсказательница пользовалась покровительством бога Посейдона, сама она была капризной и ненадежной, поговаривали, что она — тень самой Персефоны, той, что бродит по мрачным закоулкам царства Аида. Ни один земной медиум не мог быть проводником голоса Персефоны. Голос раздавался прямо из пещеры, куда Персефона, если на то была ее воля, поднималась из мрака подземного царства. Ее имя никогда не произносили вслух, никогда не обращались к ней напрямую, она была для людей «Дуновением Времени». Она появлялась в пещерах и исчезала, как легкий ветерок в жаркий летний день.

Я слышал, что некоторые посетители ждали по году и больше, чтобы поговорить с ней, поэтому решил в любом случае двинуться в путь через день-два. Особой нужды увидеть богиню у меня не было, а причиной моего прихода сюда было простое любопытство. У меня было достаточно времени, чтобы побывать во всех самых странных местах в мире, о которых мне доводилось услышать.

Городок был небольшой, но довольно людный — здесь я встречал римлян, македонцев, этрусков, карфагенян, скифов и иллирийцев, большинство из них разбили лагерь за городскими стенами и праздно бродили по городу в поисках вина, оливок и жирной баранины, которая готовилась в глиняных печах весь день напролет. Приезжие скучали от безделья, раздражались по любому поводу и всегда были готовы к ссоре. Хорошо еще, что было достаточно миролюбиво местное население.

Недалеко от того места, где я уже много часов сидел, погруженный в свои думы, под тремя сплетенными между собой оливами расположилась группка довольно нервных особ.

Их было шестеро. Они были чем-то раздражены, подозрительны и готовы дать отпор любому. Я сразу понял, кто они такие, греки называют их кельтами, это воинственный народ из северных стран, таких как Герциния, Гиперборея, Галлия. Для местных жителей, особенно для римлян, они были варварами. Я знал их лучше, эти племена не раз встречались мне на жизненном пути. Я знал, что еще они славятся своей справедливостью, рыцарским поведением и беспрекословным подчинением законам и правилам. Они были радушными хозяевами и самыми бескомпромиссными врагами.

Я пытался угадать, откуда именно они прибыли: из диких лесов, болотистых или горных районов севера. Явно они не принадлежали западным кланам Альбы или Галлии, в этом я был уверен. Их брюки и короткие накидки были окрашены в синий и красный цвета, а волосы стянуты узлом на затылке и украшены яркими бусами. Это означало, что сейчас они не воюют. У них были длинные усы, закрывающие рот, их свисающие кончики, скрученные с помощью животного жира в тонкую нить, спускались ниже подбородка. Они смотрели на прохожих высокомерным, угрожающим взглядом.

Обычно кто-нибудь из них караулил, держа круглый щит перед собой, а копье на плече. Остальные в это время сидели в тенечке, пили вино из огромных фляг и ели в ужасающих количествах фрукты, мясо и оливки. Подобные излишества плохо сказывались на пищеварении кельтов. Их кони стояли рядом на привязи и мешали прохожим, которые справедливо считали, что северянам было бы лучше разбить лагерь за городскими стенами, как поступали другие приезжие.

Я с любопытством смотрел на них. Все они были светловолосыми, кроме предводителя. У того кожа была оливкового цвета, волосы выбелены известковой водой, а глаза, в отличие от голубых глаз его товарищей, были темными и задумчивыми, усы же были черными. Он явно не был рожден в клане. Когда приходила его очередь караулить со щитом, украшенным изображением Медузы, он обращал внимание на странного молодого человека, наблюдавшего за ними с противоположной стороны площади.

Я чувствовал себя неуютно под его пристальным взглядом.

Храм Афины, простое здание из побеленного камня, с двумя дымящимися кадильницами на ступенях, выходил на площадь, иногда в него заходили священнослужители, чтобы спросить у богини, скоро ли прибудет прорицательница. Каждый день они выходили на ступени и извещали:

— Она пока в подземном мире, идет к нам по пещерам.

Услышав эти слова, собравшиеся на площади греки и римляне разочарованно вздыхали. А кельты просто цинично смеялись и дружно швыряли оливковые косточки через площадь.

Они были на удивление спокойны и, несмотря ни на что, видимо, наслаждались хорошей погодой.

На восьмой день, вскоре после восхода солнца, холмы огласились низкими звуками бронзового рожка. Рожок протрубил пять раз, и город ожил. Все приезжие разбирали свои лагери, седлали коней, собирали собак и рысью отправлялись к подножию холма. В храме Афины зазвучало пение, прославляющее приход прорицательницы. Бегали куры, визжали свиньи, лаяли собаки. Возмущенно вопили местные жители, потому что их постояльцы-римляне уезжали к холму, не заплатив.

Кельты взирали на все это очень спокойно, а когда площадь опустела, они не спеша оседлали коней, допили остатки вина из фляг, посмеялись, делая неприличные жесты и замечания, и, наконец, уехали из города. Покидая площадь, они смотрели на меня пристальным мрачным взглядом, пока не скрылись из виду.

Я еще немного подождал, потом оседлал коня и поехал по дороге к обиталищу предсказательницы.

Я уже бывал здесь, даже не один раз, хотя и несколько поколений назад. Поэтому я знал, куда ехать и где спрятаться, чтобы подслушать, что предсказательница говорит своим посетителям.

Несколько проходов, украшенных мраморными арками на входе, ведут в горы. Они огибают огромные камни, колючие кустарники и приводят в конце к сияющему храму Посейдона. Он стоит в густом лесу из дубов и благоухающих кедров, растущих среди нагромождения серых камней. Эти камни закрывают проход в систему пещер, где обитает предсказательница. Между двумя столбами подвешен огромный бронзовый рог, его раструб направлен в сторону долины. Сейчас он покачивался на удерживающих его веревках.

Вокруг навесов, построенных здесь для посетителей, кипела жизнь: чистили, кормили, поили коней, разводили костры для приготовления пищи. Я привязал своего коня в тени, поставил перед ним еду и воду в глиняных плошках и ускользнул. Пробираясь по краю леска, я подобрался к каменным уступам над расщелиной, где будет говорить предсказательница. Голос в этом месте звучит невероятно громко. Самый тихий шепот слышен здесь не хуже, чем там, внизу расщелины.

В воздухе чувствовался запах серы и горелой плоти. Я слышал шарканье и возню прислужников предсказательницы. Из чрева земли доносилось низкое, печальное завывание ветра. На ближайших к уступу деревьях расселись молчаливые вороны.

Приходили посетители, задавали вопросы. Голос прорицательницы был слабым, добрым, иногда удивленным, явно принадлежащим пожилой женщине. Не знаю, где она сидела, но ее не было видно. День был жарким, душным. Я лежал на своем уступе в полудреме, вдыхая запахи серы и тимьяна.

Я проспал несколько часов. День уже клонился к вечеру, а тысячи ворон по-прежнему неподвижно сидели на ветках, не издавая ни звука. Сейчас предсказательнице задавали вопрос на греческом языке, но с северным акцентом. Я выглянул из-за камня и убедился, что это странный кельт, как я и думал.

— Я слышал, что на севере собирается армия, — задавал он свой вопрос. — Поговаривают о Великом Походе, возглавляемом Бренном. Стоит ли мне вступать в эту армию?

Предсказательница долго молчала, и кельт забеспокоился. Только порывы ветра из пещеры, похожие на дыхание, свидетельствовали о том, что над его вопросом размышляют.

И вот прозвучал ответ:

— Если ты, Оргеторикс, присоединишься к походу, то пострадаешь только от меча и копья. Но поход приведет тебя в родные места, и тебе придется принимать ужасное решение.

— Какое решение?

— Неясно. Неясно. В сто крат усиленный кошмар из твоих снов.

Теперь примолк кельт. Я видел его, он стоял в центре круга, образованного камнями, прямо перед входом в подземный мир. Он скрестил руки на груди, склонил голову — Оргеторикс глубоко погрузился в свои мысли.

Оргеторикс? Странное имя. Царь Убийц!

Он вдруг очнулся:

— У меня еще есть вопросы.

— Задавай, — согласилась прорицательница, чему я очень удивился. Предсказательница была слишком терпимой, а может, ее снисходительность распространялась только на этого посетителя.

Прозвучал вопрос:

— Я знаю, что сделал мой отец. Призрак показал, мне, когда я был еще ребенком. Я знаю про его предательство. Но я не знаю его имени. Теперь я спрашиваю, как звали моего отца?

— Гнилая Кость!

Оргеторикс опешил. Предсказательница выплюнула это слово злобным шепотом. Сам Оргеторикс тоже тяжело дышал, но справился с гневом и сказал:

— Жуткое имя. Очень жуткое имя. Скажи мне правду.

— Твой отец был ужасным человеком. Не спрашивай про него.

— Я требую, скажи мне его имя.

— Твое требование — лишь дым на ветру.

— Тогда скажи мне имя моей матери.

— Твою мать звали Медея. Она дочь царя Колхиды. Ей пришлось спрятать тебя от отца, увезти очень далеко. Ей было тяжело сделать это. Она так много потеряла, что умерла от тяжелого горя.

Какое-то время я не мог понять слов прорицательницы, словно они были произнесены на малознакомом языке — слова понятны, а смысл не улавливается. И тут меня будто обухом по голове ударило. Смысл стал ясен.

Медея? Из Колхиды?

Даже не знаю, как мне удалось сдержать свое изумление. Кажется, я вскрикнул. Имя прозвучало как вопль боли. Медея? Невозможно!

Во всем услышанном было что-то, чего я не понимал. То ли игра, то ли совпадение, я не мог решить, но мне вдруг без всякой видимой причины стало страшно, может, оттого, что происходящее внизу, подо мной, было невероятным, немыслимым.

Но… Медея? Теперь что-то в голосе кельта показалось мне знакомым — какая-то мягкость, готовая в любую минуту перейти в повелительный тон. Да. Голос был очень похож на отцовский.

Возможно ли, что это один из сыновей Ясона?

Он давным-давно умер. Несколько камешков сорвались с уступа, где я лежал, когда отодвигался от края, чтобы подумать над тем, чему я стал свидетелем. Я испугался, что теперь меня обнаружат. Беседа в ущелье и вправду прервалась, но потом возобновилась.

Кельт спросил:

— А далеко ли я… далеко ли от дома?

— Очень далеко. Может быть, ты никогда туда не вернешься. Пути назад нет. Тот мир потерян для тебя.

Если это сын Ясона, то который из двоих? И где тогда второй?

— Мой отец умер? — тихо спросил Оргеторикс, в его вопросе слышалась угроза.

— Очень давно. Пути назад нет, пойми, Оргеторикс. Только вперед. А теперь твое время задавать вопросы истекло.

Предсказательница сердито завозилась, послышался стук металла.

— Нет. Еще один вопрос.

— Больше никаких вопросов. Твое время закончилось.

— Только один вопрос! Отдаю свою левую руку за еще один вопрос! — Он не хотел смириться.

Послышался звук вытаскиваемого из ножен меча. Я глянул вниз и увидел, что Оргеторикс готовится отрубить себе левую кисть.

— Что же может стоить для тебя руки? — насмешливо спросила его предсказательница.

— Брат стоит руки.

Голос прорицательницы смягчился:

— Ладно. Оставь себе руку.

Он убрал оружие.

— Я помню брата, но будто сквозь сон. У него было прозвище — Маленький Сновидец. Нас увезли из дома вместе, мы все были в крови. Потом жили с приемными родителями. Мы росли в дикой стране в прекрасной крепости. Мы вместе учились владеть оружием. А потом я потерял его. Он вдруг исчез, как тень в ночи. Где мой брат?

Предсказательница долго молчала. Потом негромко произнесла:

— Он живет между двух омываемых морем стен. Его имя можно услышать там, где обитает змей. Он правит своим миром, хотя и не знает об этом. И это все…

— Все? Да это просто ничего!

Рассерженная прорицательница прошипела:

— Я сказала тебе больше, чем следовало, потому что пожалела тебя. Я беседовала с тобой дольше, чем следовало, потому что ты совершил долгий путь, чтобы найти это место. Но твое время истекло. К тому же нас подслушивают. Я боюсь за тебя.

Молодой воин попятился, осматривая святилище и держа руку на рукоятке меча. Но он не обнаружил в пещере постороннего. Он неохотно покидал ущелье, в любой момент ожидая нападения. Оргеторикс вернулся в лес и присоединился к товарищам.

Медея!

Эта женщина обладала силой, о которой я и не подозревал. Но теперь я не допускал и тени сомнения в том, что виденное мной в пещере — правда. Если сопоставить события по времени, тогда Оргеторикс — старший сын Ясона, Тезокор, брат Маленького Сновидца. Ее хитрость и ее магия были почти чудом! Медею, конечно, убила необходимость прятать сыновей в дальних краях.

Я плохо знал ее, но она, безусловно, была центром моей жизни в течение тех нескольких лет, что я провел с Ясоном. Я предпочитал держаться подальше от этой черной шали, от переливающегося золотом одеяния, от постукивающих бус, от этой стремительной походки, от запаха жертвенной крови и курящихся трав. Я не вмешивался в отношения между моим могучим, безрассудным другом и его краденой любовью.

Мое сердце разрывалось от боли за него, когда она убивала мальчиков.

Я пробыл в македонском городе еще несколько дней, предаваясь глубоким размышлениям. Оргеторикс и его люди испарились. Я очень удивился, что они исчезли так внезапно, но, даже воспользовавшись магией, я не смог их найти. Странно, конечно, но бог с ними. Они направлялись на север, чтобы присоединиться к армии и участвовать в рискованной затее.

К утру я решил предпринять свой собственный поход: тоже отправиться на север, но только туда, куда, по моим предположениям, Арго отвез Ясона на вечное захоронение. Я много раз проезжал мимо того озера. Слышал я и местные истории про корабль, который прибыл с «жаркого юга», про мужчину на борту, который оплакивал своих сыновей. Но я не приближался к озеру. Мне было незачем это делать. А теперь решил пойти туда, чтобы проверить, не тот ли это корабль, который так любил человека, что предпочел остаться с ним и согревать его своим теплом.

И я нашел Ясона! И теперь должен раскрыть ему ужасную правду.

— Чтобы найти твоих сыновей, не хватит и жизни, — говорил я ему. — Медея спрятала мальчиков не в нашем мире, не на самом далеком острове, не в самых высоких горах, не в пещерах глубоко под землей. Не отвезла она их и в свою родную Колхиду или к варварам на север…

Ясон смотрел на меня мрачно, но не без интереса:

— Тогда куда же?

— Она спрятала их во Времени. В будущем. Которое наступило сейчас.

— Она вызывала Кроноса?

— Не знаю, кого она вызывала. Не смею даже и думать об этом.

Ясон не сводил с меня глаз.

— И что означает будущее? Более двадцати лет?

Как он это воспримет? Я очень долго подбирал подходящие слова. Может, следует его сначала подготовить или с ходу выложить всю правду? Я сомневался, что он сразу мне поверит, значит, лучше ему узнать суть, а дальше пусть думает сам.

— Семьсот лет!

Ясон смотрел на меня, словно ничего не услышал, только легкая морщинка пересекла его лоб. Потом он еле заметно покачал головой. А я продолжил:

— Она не могла знать, что Арго сумеет защищать тебя так долго. Ты пробыл на дне озера столько времени, что весь мир изменился до неузнаваемости. Возможно, мне не следовало оживлять тебя…

«Я очень боюсь, что поступил неправильно», — подумал я про себя.

Он молча смотрел.

— Прости, Ясон.

Все, что он когда-либо знал, все города либо лежали в руинах, либо были погребены под новыми строениями, я видел, как они постепенно старились. Я наблюдал за тем, как мир меняется. Все, к чему был привязан Ясон, стерто временем и войнами.

Я сказал ему все, что мог, ответил на его вопросы, как смог. Если его и интересовало, как умерла Медея, он об этом не спросил. Закончив рассказ о тех годах, что он провел в озере, я прошептал:

— Все, кого ты любил, сейчас в могиле… Ясон еще больше нахмурился, затем наклонился ко мне и прошептал в ответ:

— Кроме моих сыновей.

— Да, если верить прорицательнице. Кроме твоих сыновей.

— А еще тебя, — продолжил он хрипло. — Ты забыл про себя. — Его взгляд сверлил меня. — Ты пришел за мной. Для этого тебе пришлось пересечь все миры. Почему?

Вопрос застал меня врасплох. В самом деле, почему? Я сказал единственное, что пришло мне в голову:

— Потому что тогда я был счастлив. На Арго. В Иолке. Кроме того, я знал, где тебя найти. Я видел это озеро. Слышал крик человека. Я не был уверен, но чувствовал, что это ты. К тому же у меня было время проверить, так это или нет.

Он подумал над моими словами, потом отвернулся к костру и стал смотреть на огонь, потом наклонился вперед и закрыл лицо руками, словно прячась от участливого взгляда окружающего мира.

Вскоре Ясон поднялся и вышел из палатки. Я настолько был поглощен разговором с Ясоном, что не обратил внимания на то, что Ниив и Юхан тоже меня слушают, хотя вряд ли кто-либо из них понял, о чем шла речь. Ниив определенно была заинтригована и страшно довольна. А вдруг я невольно раскрыл перед ней что-то, не словами, а как-то иначе? Мне следовало поостеречься.

Урта с любопытством наблюдал за мной:

— Похоже, он расстроился, твой друг.

— Я сообщил ему, что до его дома очень далеко.

— Да, это может огорчить кого угодно, — буркнул Урта. — И насколько же далеко он от дома?

— Получается так, что ему туда не добраться никогда.

— По-моему, ты поступил опрометчиво, сказав ему это.

— Я так не считаю. Он провел в этом озере очень много времени, Урта. Ясон когда-то был моим лучшим другом. А однажды он помог мне в очень щекотливом деле. Ты бы мне не поверил, даже если бы я рассказал тебе эту историю.

— Я такое уже слыхивал, — с ухмылкой возразил Урта. — Обычно это значит, что ничего в этой истории нет необычного.

— Может, и нет. Я-то знаю, что вы, кельты, обожаете нелепые истории. Но он в самом деле помог мне. Ясон и я, мы связаны тесными узами. Ты, конечно, сможешь меня понять. Он отвратительно обращался со своей семьей, и жена очень жестоко ему отомстила.

При этих словах Урта вздрогнул.

— Все это осталось в прошлом. Но я весь год тащил своих коней через полмира, чтобы отыскать здесь Ясона и сообщить ему одну новость.

Урта тихонько посмеивался, поглядывая на меня:

— Да, странные у тебя друзья: утопленники на дне озера…

— Только один друг на дне озера. А сейчас, когда я нашел его, мне стало интересно, откуда взялось это неодолимое желание.

— Воскресить его из мертвых?

— Воскресить его из мертвых.

— Долг чести. Ты же сам сказал: узы.

— Или нечто использовало эти узы, чтобы использовать меня…

Урта рассмеялся и хлебнул из фляги.

— Этого я уже не понимаю. Надеюсь, другие твои истории понятнее. Конечно, нам нравятся нелепые истории. Но еще нам нравятся понятные истории. Можно я еще раз спрошу, далеко ли его дом.

Ниив раздражало, что она ничего не понимает, но я продолжал говорить на языке Урты. Я все-таки решился и рассказал Урте то же, что рассказал Ясону, заручившись, что он больше никому не скажет, даже если не поверит ни единому моему слову. Он слушал, никак не проявляя своих чувств. Потом отхлебнул еще вина и, раздумывая над услышанным, сказал:

— Семьсот лет? Я знаю долину, где растет дерево, которому столько же лет, оно все покрыто резьбой. Это священное место. Правда, дерево уже разваливается. У тебя, похоже, кора покрепче, если все, что ты говоришь, — правда.

— Я же сказал, что не вру.

— Я начинаю верить. Мой тебе совет: не говори всем подряд, сколько тебе лет. И про свои способности тоже лучше помалкивай. Возможно, Енааки на дне озера во дворце из дерева и костей ничем не интересуется, кроме внутренностей, но в лагерях на берегу есть много людей, которые знают, что можно сделать с таким умником, как ты.

— Я принимаю твой совет как знак дружбы.

— Да, ты прав. Дружба много значит. Тем более что я и сам могу придумать, что с тобой сделать. — Он ухмыльнулся во весь рот.

В палатку ворвался ледяной ветер — это Ясон вернулся в тепло. Он подошел к костру и присел, оглядывая Урту, Ниив и меня:

— Они знают?

— Я рассказал Урте. Могу рассказать и Ниив, но она балуется колдовством. Хочу сначала с ней поговорить.

— Расскажи ей, — попросил Ясон. — Ничего страшного она может нам понадобиться. Нам очень нужен друг в этих местах.

— Будь поосторожнее, — посоветовал я Ясону. — Ты сейчас находишься не в своем времени и очень далеко от своего мира.

Он поднялся на ноги и теперь возвышался надо мной, глаза его горели, но в них не было злобы, а были вызов и надежда. Он ответил просто:

— Мне все равно. О чем мне беспокоиться? Вспомни нашу молодость, вспомни, как мы помчались за золотым руном. Когда мы украли сокровище и похитили предсказательницу из Колхиды, удирали, спасаясь от преследователей, по морю, а потом по болотам, по незнакомым рекам, через ущелья и леса, земли, где обитали самые жуткие из кошмаров. Разве тогда мы не находились далеко от своего мира? Отвечай!

— Да, находились.

Он назвал Медею предсказательницей. Я подумал: сгорает ли он от желания узнать, что с ней случилось, или, напротив, отбрасывает все мысли о ней?

— Да! — продолжал он. — Мы полагались на свою сообразительность, Антиох, помнишь? А еще на наши мечи, наш корабль и нашу капризную богиню!

Он снова жив! Он шагал по палатке, энергичный, к нему вернулась былая стремительность и в движениях, и в мыслях.

— Мы и понятия не имели, где находимся и куда направляемся. Мы просто вели Арго против течения темных вод, тащили его по суше, когда это было необходимо, и все время надеялись, что продвигаемся к дому.

— Да, я помню.

— Я рад, что ты помнишь. А теперь послушай, что я скажу! — Он склонился надо мной и заговорил с пылом вновь обретшего веру: — Всю свою жизнь я считал, что мой мир — это мир, в котором живу я! Время для меня не имеет значения. Как не имеет значения и место. Я здесь! Теперь это мой мир, Антиох, новый, странный, еще не познанный. А еще я верю в дневной свет! А если верно то, что ты мне рассказал, значит, хотя бы один из моих сыновей тоже живет в этом мире! Я могу найти его. Это достойное испытание для меня, ради этого стоит жить. Можешь придумать лучший повод, чтобы стряхнуть лед, починить корабль и отправиться на юг к солнцу? Можешь?

— Лучшего повода не придумаешь, Ясон.

— Прекрасно! Замечательно!

Я поднялся, и он обнял меня:

— Мы сможем нанять гребцов прямо здесь и по пути на юг. Ложись спать, и пусть тебе снятся сны, Мерлин. Пусть сны будут хорошими. И я пойду спать. Когда мы проснемся, вытащим Арго на берег. И снова его оживим!

 

Глава шестая

ДУША КОРАБЛЯ

Невозможно забыть, как красив был Арго. Даже сейчас, когда он стоял на берегу, разрушающийся, неподвижный, опутанный водорослями, его изысканный корпус, изукрашенный цветными символами и изображениями богов и стихий родной земли Ясона, Греции, не мог не восхищать взор. Несмотря на поломанные ветви, которыми оброс корабль, его корпус, такой изящный от заостренной кормы до элегантно изогнутого носа, увенчанного женственной деревянной фигурой ясноглазой Геры, изумлял своей завершенностью. Казалось, что статуя трепещет, когда к ней прикасаешься, словно в ней еще теплится жизнь. Она лежала на твердой земле на подпорках, перевязанная веревками, и будто что-то шептала.

Да, она на самом деле просила, чтобы корабль починили. Чтобы починили хорошо. Чтобы подготовили к походу. Слишком долго он умирал.

Я боялся, что корабль погиб в этом острозубом Царстве Енааки, но сейчас, обходя Арго с факелом в руке, я убедился, что слабая искорка жизни еще тлела в нем, не погасла почти за тысячу лет.

Теперь, когда начало показываться солнце, хоть и ненадолго, я снова могу измерять время сутками. В течение двух коротких дней и все еще длинных ночей Ясон стоял на коленях перед Арго и разговаривал с кораблем, но не словами, а языком души. На третий день он вырыл глубокий ров, заполнил его щепой для растопки и бревнами, а потом позвал дядю Ниив, Леманку, который был плотником и корабелом. Он сам предложил Ясону помощь, Юхан тоже выразил готовность принять участие. Леманку отделил выцветшую статую Геры от корабля и отнес бездыханную богиню ко рву. Ясон стоял внизу, только голова виднелась над бревнами, он убил жертвенного олененка голыми руками. За обрядом с интересом наблюдали подошедшие жители Похйолы, все по такому случаю были одеты в красные одежды. Они покачивали факелами и пели высокими голосами какие-то коротенькие мелодичные песни, выказывая этим свое одобрение.

Отрубив голову животного, Ясон швырнул ее на бревна, потом поджег растопку.

Вскоре в яме запылал огромный костер.

Ясон работал с непостижимым неистовством, он разделал тушу мертвого животного, нанизал на вертела куски мяса и разложил их над огнем на деревянных перекладинах. Ниив помогала ему поддерживать пламя.

Когда голова прогорела до кости, Ясон плеснул на нее из фляги крепкого алкогольного напитка местного производства. Пламя поднялось выше и стало голубым, какое-то время оно зловеще мигало.

Когда все было сделано, угли прогорели, а зажаренное мясо источало аппетитный аромат, Ясон встал перед Арго:

— Прощай, Старый Корабль. Прощай, Мой Лебедь. Скоро я увижу твое второе рождение. Твой остов даст молодые побеги. Новую жизнь старому кораблю. Я любил тебя, Арго, когда тебя вела Гера, великодушная богиня. Я буду любить тебя и с другой хранительницей. Клянусь своей жизнью!

Потом он повернулся к Леманку и Юхану и сказал:

— Теперь настал ваш черед. Разберите его до самых шпангоутов. И на этом остановитесь. Мы начнем строить с них. Но не трогайте внутренности старого корабля.

Я удивился, услышав указания Ясона. Впервые он говорил о «внутренностях старого корабля». Я ходил с ним в опасное плавание, которое длилось много лет, отняло несколько жизней. Нас заносило в самые кошмарные места, стоило гибели его сыновьям (так мы тогда думали) и обрекло Ясона на двадцать лет страданий. Но ни единого раза не показал он, что знает то, что я чувствовал интуитивно, когда впервые попал на борт Арго еще в Иолке, много веков назад, еще до нашего отплытия в Колхиду за золотым руном…

Тогда, много веков назад, я не видел, как строили Арго. Когда Ясон заказывал его в Греции, таинственным образом из мрака ночи явился корабел Арг и предложил свои услуги. К тому времени, когда мое странствие по предначертанному пути привело меня в Пагазе, что находится севернее Иолка, корабль уже стоял на стапеле, готовый к отплытию. Молчаливый корабел закончил свой труд. Уже тогда внутри судна находился древний прогнивший остов, он всегда был в самом сердце Арго, заключенный внутри превосходного нового корпуса, покрытого свежей краской, украшенного символами моря и неба и охраняемого богами. Ясон самолично ходил в Додону к оракулу и срезал там ветвь священного дуба для киля Арго.

Я присоединился к толпе, собравшейся у причала, чтобы посмотреть на героев, которых Ясон созвал себе в матросы. И совершенно неожиданно для себя спросил ясноглазого молодого человека, который воздавал дары Гере (это был сам Ясон), не нужен ли ему волшебник на корабле.

— Совершенно не нужен, — ответил он мне, держа руки над дымящимся подношением. Он даже не взглянул на меня.

— Я прошел из Оркнеи через Гиперборею и западную Иллирию. Жалкая страна. День переходит в ночь, ветер превращается в огонь, и мертвецы начинают подниматься из могил. Мне бы пригодились новые друзья. А еще я умею рассказывать занимательные истории.

Правда, эту занимательной не назовешь: земли на севере и западе вселяли такой ужас, что я бежал оттуда, не желая оставаться и выяснять причину.

— Ты — рассказчик? — На этот раз он удостоил меня взгляда, хоть и мимолетного, и даже усмехнулся. — Почему бы и нет? Послушаем что-нибудь, кроме бесконечных разглагольствований Геракла о себе самом. Ты умеешь грести?

— Да, я умею грести и драться, остальному могу научиться. Еще могу держать руль и лечить тех, кто мается морской болезнью.

— Все это пригодится!

— А еще я знаю, что в шторм надо мочиться по ветру.

— Ты прекрасно образован! Может, поучишь Геракла манерам?

— А еще я могу находить дорогу в тумане. Я говорю на многих языках, даже на тех, о существовании которых мало кто знает, также могу распознать нового человека, находящегося на расстоянии полудня пути.

— Болтунов нам и так хватает. — Он имел в виду переводчиков? — В нашем походе нам понадобятся только три языка: мои команды, ваши ответы и песни на любом наречии. Но если ты умеешь грести и в самом деле можешь управлять кораблем в тумане, ты ведь можешь это делать?

— Да, есть один способ.

— У меня уже есть люди, умеющие находить дорогу по волнам и по ветру, но не в тумане. На это я бы согласился. И если ты оставишь все прочее колдовство при себе, можешь ехать с нами. Я не шучу. Никаких колдовских штучек. Я не хочу ничего подобного на борту моего корабля. Тебе ясно?

— Более чем, — подтвердил я, хотя и был озадачен его упорным нежеланием пользоваться заклинаниями и магией.

Большинство моряков многое отдали бы за то, чтобы иметь все это, отправляясь в плавание. Ясон, конечно, не был моряком, и у него имелась капризная и непредсказуемая покровительница на вершине Олимпа.

— Мы отплываем с ближайшим приливом, — сообщил он. — Приходи, как только будешь готов. И никаких лошадей. По крайней мере живых. А если не живых, тогда разрешается брать только заднюю часть.

Так что мне пришлось продать обоих моих коней. Я присоединился к аргонавтам, вместо приветствия они вручили мне длинную ясеневую жердь и проинструктировали, как сделать из нее весло.

Мне помогал усталый, дерганый, но очень приятный молодой человек по имени Гилас — я не очень искусен в работе по дереву. Гилас был слугой Геракла и его многострадальным любовником. Добродушный, очень неглупый молодой человек явно тяготился подобными отношениями. Геракл был в высшей степени предан своему другу, что было невиданным проявлением приязни, которая никогда не распространялась на его жен. Однако Гилас, хотя и принимал привязанность великого человека, находился на грани срыва. И не только из-за притязаний на его тело, но и по причине крайней эгоистичности хозяина.

— Ради славы он готов на все. Он возьмется за любое дело ради того, чтобы возвыситься. Геракл пренебрежительно относится к богам, постоянно с ними ссорится. Он называет себя сеятелем семени и песен будущего. Ты можешь в это поверить? У него уже сорок сыновей и столько же дочерей, все незаконнорожденные, всем им он оставил в наследство полный отчет обо всех своих деяниях и подвигах по сегодняшний день. Они должны распространять эти истории по всему свету, как только начинают ходить и говорить! Геракл согласился помочь Ясону найти золотое руно только потому, что кто-то из богов шепнул ему, будто именно этот поход будут помнить наши потомки. Поэтому он и подумать не может, чтобы отказаться от участия в нем. К тому же, если там будет он, про остальных участников никто и не вспомнит.

Гилас замолчал. Погрузился в тяжкие раздумья.

— Эго… эрго, Арго, как вам? — предложил я с улыбкой.

Гилас рассмеялся, мрачные мысли ушли. Я удивился, можно даже сказать — изумился, как легко он понял шутку на западном диалекте.

— Да, что-то в этом роде, — согласился он. — Очень похоже. Скажу тебе откровенно, Антиох, при первой же возможности, на первой же стоянке я сделаю ноги. Я собираюсь сбежать от Ясона, но вовсе не оттого, что мне недостает храбрости для такого похода. Постарайся это запомнить. Я чувствую, что могу тебе доверять. Какая жалкая у меня жизнь… а я мечтаю о чудесах, новых местах и чужих наречиях, я почти все из них понимаю! Я хочу все это для себя. Судьба ведет меня. Но как я могу познавать мир, исполняя предначертанное мне богами, если я привязан к быку-производителю, дикому вепрю, который всем одеяниям предпочитает накидку из шкур диких кошек, чтобы гадить на ходу для экономии времени в походах, как он говорит?

— Вопрос, конечно, интересный, — заверил его я. — Просто замечательный вопрос.

Мечты Гиласа открывали для него большой мир, куда больший, чем горы и долины, что служили ему домом. Обладая редким даром легко усваивать необычное, превращая его в привычное, он был прирожденным переводчиком. Конечно, многие обладали подобными способностями: Ясон уже упоминал об этом при нашей первой встрече. Преимущество же самого Ясона заключалось в том, что он был связан тесными узами с искателем приключений, любимцем богов Гераклом, слава о подвигах которого докатилась уже до самой Гипербореи.

— Я помогу тебе, — заверил я его. — Просто скажи, что нужно сделать. Но ты должен пообещать мне держать в тайне все, что я для тебя сделаю или как я это сделаю. Если, конечно, я смогу чем-то быть тебе полезен.

— Клянусь моим щитом! — прошептал благодарный юноша, тень любопытства промелькнула и исчезла за простодушной улыбкой. — Ты даришь мне надежду, Антиох. И еще немножко отваги. Пищу для ума и сердца. Спасибо тебе! Кстати, ты снимаешь слишком тонкую стружку. Такими темпами ты провозишься до зимы. Дай сюда весло. Я сам сделаю.

Он сбежал, когда корабль пристал к берегу в Цианин возле горы Аргантон, это случилось через месяц после начала нашего плавания, а я внушил Гераклу, что его юный компаньон был утащен нимфами в лесной пруд и там утонул. Тот пруд был маленький, пресноводный, а нимфы очень соблазнительны и абсолютно невиновны в убийстве.

Им пришлось зарыться глубоко в тину, когда разъяренный Геракл тысячу раз тыкал в дно своим копьем и выкрикивал ругательства. Потом он выпил целую флягу уксуса и принялся мочиться во взбаламученную им же воду. Сразу же после этого он покинул Арго и отправился куда глаза глядят, как обычно пренебрегая волей богов, — его сердце было разбито.

Когда он ушел, Гилас прокрался обратно на борт, и мы высадили его через несколько дней в устье реки Ахерон, как он просил. О дальнейшей его судьбе я не знаю. Но мне не хватало жизнерадостности и остроумия Гиласа.

Все это произошло позже, во время плавания на Арго. А тогда, в доках Пагазе, после того как умелый юноша доделал весло и вырезал мое имя на нем, а затем положил его к другим, приготовленным к погрузке, я поднялся по трапу на корабль и сразу же понял, что это необычное судно. Я не мог точно сказать, что в нем такого странного, а дух мой не был готов к более глубокому проникновению в суть вещей. Но я почувствовал, что под палубой, где-то ближе к носу, под массивным деревом бортов, образующих киль, находится куда более древняя сердцевина.

Я спустился в трюм и начал продвигаться к носовой части, но мне было велено уйти! Не могу выразить это по-другому. Не голос, не образ, просто острое чувство, что я забрался не просто в чужие владения или перешел границы, а попал в запретное место. Я был озадачен, взволнован и поэтому решил вернуться на сушу, найти Арга, корабельщика, который строил Арго, и расспросить его о корабле. Но Арго словно почувствовал мое любопытство и рассердился на меня. Он начал тянуть канаты, которыми был привязан. Корпус его затрещал, деревянные шпильки, которые удерживали корабль на стапеле, вдруг полезли из земли, канаты звенели от напряжения. Арго крутился и скользил вниз по земляному уклону, словно заколотая свинья, бьющаяся в собственной крови. Я изо всех сил вцепился в мачту — меня в любой момент могло выкинуть за борт. Арго подпрыгивал и скрипел у меня под ногами.

Корабль словно говорил: «Выпусти меня на воду. Проверь меня в деле. Быстрее!»

Воздух наполнился криками, похожими на вопли фурий.

Ясон выхватил из рук одного из своих товарищей топор с двумя лезвиями и крикнул Гераклу, чтобы тот сделал то же самое, и бросился вперед, крича:

— Всем в воду! Ты! Ведущий корабли сквозь туман! Бросай веревочные трапы!

Аргонавты быстро разделись и бросились в море, а Ясон с Гераклом принялись одновременно рубить оставшиеся целыми веревки.

Освобожденный Арго стремительно заскользил по стапелю кормой вперед. Корма ушла под воду, и я чуть не утонул. Когда судно выпрямилось и встряхнулось, словно зверь после купания, я упал между двумя свернутыми веревочными трапами, затем поднялся и направился к носу, откуда мог видеть кричащих и плывущих к нам аргонавтов. Интересно, кто они, откуда прибыли, что умеют делать, — тогда я ничего этого не знал. Наконец они нагнали корабль, окружили его, смеясь, будто изловили быка. Корабль, которым никто не управлял, остановился в центре круга и поочередно поворачивался к каждому герою, как бы приветствуя его. Теперь Арго был спокоен, он позволил людям забраться на борт.

Следом подплыл Геракл, он притащил с собой дюжину весел и подавал их по два в протянутые к нему руки моряков. Используя шесть весел с каждой стороны — в открытом море будут грести двадцатью, — мы осторожно вернули корабль к причалу, снова привязали и принялись грузить все необходимое для похода.

— Вот так корабль! — воскликнул счастливый, весь перемазанный грязью Ясон, запрыгивая на корабль с пристани. — С таким мощным кораблем мы доберемся до Колхиды за одну ночь! Какие там три месяца! Руно куда ближе, чем мы думали.

Правда, на деле все оказалось иначе, я об этом уже когда-то рассказывал.

Арго состоял из фрагментов нескольких кораблей, а старейший из них был помещен в носовой части, в самом сердце корабля, замурованный внутри двойной обшивки его совершенного корпуса. Гера была последней в длинной череде покровителей этого таинственного судна. Когда сидишь на носу, слышишь шум течения рек и морей, который пробивается сквозь время, чувствуешь запах старого дерева, старой кожи, старых веревок, которыми когда-то пользовались на тех судах, что дрейфовали, шли на веслах и под парусами, бороздя миры, знакомые их создателям.

Столько жизней в одном корпусе.

А теперь, спустя несколько сотен лет, с прогнивших останков гордого, мощного корабля сдирали кожу. В морозном сиянии розовой зари, под присмотром Ясона, Леманку срывал обшивку с корпуса, обнажая спрятанное сердце Арго. Я с изумлением наблюдал, как показалась настоящая клетка из переплетенных ветвей, сохранившая форму судна, — эта поросль старого дуба, вставленного в корабль еще Аргом, заполнила внутренности корабля, словно кровеносная система. Эта живая сетка, с одной стороны, разламывала обшивку, но она же ее и укрепляла, удерживая на месте.

Леманку был потрясен тем, что предстало перед его глазами. Он показал мне, что дерево было не совсем дубом, а словно несколько видов деревьев вместе: вяз, береза и бук. Правда, это касалось только носовой части.

Указания Ясона были просты:

— Врежьте этот кусок в то место, где начинается носовая часть, примерно на уровне человеческого роста.

Он решил сделать Арго меньше!

— Приделай новый киль, а потом начинай строить остальное, носовую часть покроешь обшивкой в последнюю очередь.

Леманку удивленно заметил:

— Корабль построен очень странно, я не видел такого. Очень примитивная конструкция.

Ясон спросил его, что тот хочет этим сказать, и Леманку показал ему — доски обшивки приставлялись друг к другу встык, связывались веревками и заливались смолой или чем-то похожим.

— Странно, что он не развалился в первый же шторм.

— Но Арго не развалился в первый шторм. И во все последующие. Я ходил на нем по сорока рекам, по пенящемуся морю, иногда по холодным водам, когда глыбы льда били его то слева, то справа. Я ходил на Арго среди движущихся гор, продирался через заросли, и он ни разу не подвел меня. Можно ли сделать корабль еще крепче?!

— Я не говорил, что могу сделать его крепче, — спокойно возразил Леманку. — Могу сделать лучше. Могу сделать так, что он сможет вести больше груза и плыть быстрее.

Ясон ответил не раздумывая:

— Мне это подходит. Сколько тебе нужно людей?

— Нужно десять опытных корабелов, двадцать кузнецов, пять угольщиков… — Список оказался длинным. — Большинство из них я наберу сам.

— А я найду остальных, — закончил Ясон, глядя на меня. — Мы с тобой найдем, Антиох. Займемся поиском рабочих?

— Нам нужно поспешить. Как только станет светло, озеро опустеет. Все разъедутся.

Леманку показал, как следует соединять доски обшивки внахлест, а потом скреплять гвоздями, — получится прочная и гибкая конструкция. Ясон впервые увидел сталь. Он с большим интересом наблюдал за процессом ковки и закалки металлических частей. Гвозди делались длинными, толстыми и довольно грубыми. Их будут забивать в доски и расплющивать с внутренней стороны.

Но Ясон все равно настаивал на том, чтобы доски перевязывали веревками. Леманку удивлялся, зачем ему это нужно, но Ясон не сдавался:

— Меня учили, что для безопасности в море веревки, которыми скреплен корабль, должны весить больше, чем люди, которые на нем плывут.

— Тогда тебе понадобится больше балласта, — возразил Леманку. — Веревки намокнут в воде, и верхняя часть корабля станет тяжелее.

— У тебя что, веревки из губки? Ладно, я поверю тебе. Балласт будет в кожаных мешках. Мы сможем выкидывать его за борт, а потом поднимать обратно, как только пройдем опасное мелководье! Но веревки нужны обязательно. Они будут полезны Арго не только в плохую погоду, но и когда нам придется тащить его волоком. Чтобы волочить такой корабль, как Арго, на гору или через лес, нужно обвязать его веревками. Будешь тянуть за нос — у тебя отвалится киль!

— Я все это знаю, — возразил Леманку гордо. — Я строю суда всю свою жизнь. Я таскал их по льдам и по камням. Я знаю, как крепить киль и как его расширить. А бревна для волока следует смазывать рыбьими потрохами, жиром и печенью. Я всю жизнь занимаюсь этим. Ты собираешься волочить корабль? Где?

— Пока не знаю где. Но на любой реке есть отмели, а каждое море имеет сушу. Все может статься. Значит, рыбьи потроха на бревна для волока?

— Очень облегчает работу.

— Поверю тебе. Мы вместе построим прекрасное судно. Но только дай мне мои веревки!

Леманку громко расхохотался. Они принялись обсуждать, как будут наращивать новую плоть на старые кости Арго. Потом Ясон оставил корабела одного, чтобы тот начал работу.

Пока Леманку разбирал полуразрушенный остов корабля, мы с Ясоном и Юханом, взяв у Леманку ялик, объезжали побережье озера в поисках новой команды для Арго, когда он будет закончен. Мы уже наняли Урту и четырех его спутников, и обошлось нам это недорого: сначала мы должны направиться на родину Урты, чтобы он повидался с семьей, а Боров и Кукал — навестили свой клан. Это был совсем небольшой крюк по дороге в Грецию. В обмен Урта давал нам пятерых воинов-утэнов, он не сомневался, что они будут рады приключению — поискам Оргеторикса. Они умели сражаться, прекрасно стреляли и, по мнению Урты, могли делать абсолютно все, как любой кельт. Таких людей нельзя переоценить.

Ясон согласился. Тем более что в данный момент он очень нуждался в людях.

Большинство жителей зимних лагерей построили для себя простенькие пристани, причалы в камышах или проложили сходни через трясину, которая образовалась в результате таяния снега. Высокие заборы или земляные насыпи закрывали палатки и хижины от недобрых глаз. Повсюду горели факелы. Собаки разных пород лаяли и гремели цепями.

Ясон одолжил у Урты бронзовый рог, с его помощью он извещал не только о нашем прибытии, но и о том, что это деловой визит. Дважды нас ожидал такой враждебный прием, что приходилось ретироваться со всевозможными предосторожностями, но пять раз обитатели временных поселений на Кричащем Озере предлагали нам угощение и питье.

Нам нужно было набрать по крайней мере двадцать человек, умеющих управляться с веслами или способных научиться этому. Двадцать аргонавтов, желающих бросить свое занятие здесь, на севере, и отправиться снова на юг.

Оказалось, что Ясон — прирожденный оратор. Он увлекательно рассказывал о приключениях, подшучивая над их героями. Он пил, шутил, льстил и насмехался, и, хотя был значительно старше большинства людей, собирающихся у костров, у него была отменная реакция, он был проворен в поединках на деревянных мечах. Ясон сам зачастую и провоцировал эти поединки, которые чаще всего выигрывал с помощью различных уловок, а если и проигрывал, то сам первый весело хохотал над своей неудачей.

Человеку, ходившему с ним в поход, рассказ о похождениях в Колхиде представлялся чем-то совсем незнакомым, настолько он не соответствовал действительности, так как был искажен до неузнаваемости. Оказывалось, что скалы сошлись прямо за нашей кормой, а за руном, которое мы похитили из тщательно охраняемого святилища, погнались воины, в доли секунды вырастающие из разбросанных повсюду змеиных зубов, нас будто бы преследовал целый лес ходячих деревьев, передвигавшихся на корнях. Деревья якобы гнались за нами вдоль реки, берущей начало в горных ледниках, а населяло ту землю племя женщин-людоедов, чьи мужья — лазающие по деревьям обезьяны — натягивали на себя кожу жертв и украшения из их костей.

По-моему, он имел в виду реку Даан. Но в целом народ, живущий в ее верховьях, был дружелюбным и гостеприимным, они помогали нам тащить Арго по земле из одной реки в другую, чтобы мы могли снова отправиться на юг к теплым морям Лигурии, к островам, населенным призраками.

Своими рассказами Ясон разжигал у слушателей жажду приключений. Он понимал людей куда лучше, чем это когда-либо удавалось мне. По-моему, он каким-то шестым чувством определял, когда поможет оскорбление, а когда привлечет трудность поставленной задачи.

— Каждый второй из храбрейших аргонавтов погибнет. Помните об этом, когда будете решать, плыть со мной или нет. Не кидайтесь очертя голову. А то я сам убью вас!

Еще раз хочу повторить, каждый второй из сильнейших не дойдет до конца. Одного из двоих самых быстрых настигнет чудовище из кошмаров. Один из двоих самых мудрых попадется в ловушку, сотканную из наваждений и искушений, в которой он останется навечно. Риск огромен! Я-то это знаю! Я уже рисковал и в тот раз выжил…

Сейчас будет так же! Поверьте мне! Но выживших ждет большая награда.

Когда его спросили, что же мы будем искать, Ясон ответил:

— Моего старшего сына.

— И какую же награду мы получим за поиски твоего сына?

— У нас будет много возможностей по дороге. Пока вы не увидите обновленный Арго, вы не поймете. Сейчас корабль строят, вон там, где вы видите полыхающий в кузнице огонь. Арго, как и мы с вами, постоянно ищет приключений, у него есть нюх — если корабль может иметь нюх — на тайны, которые скрыты от нас в мире, таком знакомом и обычном. Арго уже побывал в Потустороннем мире и вернулся… Я тоже вернулся…

Его спросили:

— А когда ты потерял своих сыновей?

— Целую вечность назад. Их отняла у меня женщина, которую породил сам Тартар. Ни одна женщина не согласится считать ее подобной себе. Любой мужчина, прикоснувшись к ее телу, поймет, что она давно умерла, а на земле ее удерживает только ненависть и злоба. Медея. Произнесите это имя и содрогнитесь. Медея. Убийца братьев. Убийца царей. Царица обманщиков. Но она давно в могиле, за что мы должны быть благодарны судьбе.

 

Глава седьмая

ВЕРБОВКА

Отблески факелов на черной поверхности озера известили о прибытии первых аргонавтов-новобранцев. Уворачиваясь от плавающих льдин, к нам приближались две небольшие лодки. Унылый звук рожка возвестил, что первые рекруты прибыли из поселения германцев. Коренастые, волосы и бороды цвета соломы, они носили тяжелые накидки из медвежьего либо волчьего меха, которые спасали их от холода. Германцы держались весьма сдержанно, когда Ясон рассказывал о грядущих приключениях. Казалось, что Ясону не удалось произвести на них впечатление, они равнодушно внимали рассказам о богатой добыче, которая ожидает их в походе.

Похоже, что германцев заинтересовали только «говорящие пещеры», которые могут предсказывать судьбы людей. Значит, они согласились отправиться в путешествие, чтобы узнать свою судьбу (а найти пещеру будет несложно: их много в иссушенных солнцем, поросших низким кустарником горах на родине Ясона).

Германцы отличались силой. Их было трое: Гуттас, Эрдзвулф и Гебринагот.

Каждую ночь прибывали другие рекруты, большинство приплывало на лодках, некоторые приходили пешком, а один прискакал на коне.

Молодая пара любителей приключений, Конан и Гвирион, кимбры, перебралась через опасное озеро на плоскодонке. Они выглядели жалко: худые и голодные, слишком плохо одетые для местного климата. В самом деле, на них были лишь шерстяные рубашки, яркие клетчатые брюки и накидки, их наряд больше подошел бы для летнего путешествия в южных краях. У каждого был кинжал с золотой ручкой и небольшой круглый щит, украшенный выбитым на золоте изображением бородатого и лохматого Ллью.

Ясон поприветствовал их, посоветовал откормиться, чтобы набраться сил (даже их бороды казались тощими!), и спросил, зачем они забрались так далеко на север.

Молодые люди объяснили, что и в мыслях не имели сюда идти. Все произошло совершенно случайно: на празднике в усадьбе отца они поспорили, что украдут знаменитую колесницу Ллью, сплетенную из ивы и украшенную бронзой, а также двух его замечательных кобыл и метательные копья, которые возвращаются к тому, кто их бросил. Украв колесницу, они пустили лошадей галопом, объезжая владения Ллью, освещенные луной и огороженные высоким забором.

Но эти лошади никогда не уставали. Они скакали и скакали, а мальчишки никак не могли прекратить бешеную скачку. Через горы, через лес, через покрытое туманом море, через замерзшие реки колесница привезла их на север. А там выкинула мальчишек в снег и погрузилась в озеро, пройдя сквозь лед. Они были предоставлены самим себе довольно долгое время. Но, по-видимому, были не так плохи, если выжили и даже смогли украсть плоскодонку.

Мальчишки получили хороший урок. Теперь они хотели только одного — попасть на юг. Домой. Ясон без колебаний принял их.

Кимбры узнали про Ясона и его новый Арго от соседей по озеру, вольков. Вольки, темноволосые воины, носили тонкие металлические пластины на груди и бедрах и колотили по ним костяными ножами, когда были довольны или когда злились. Вольки тоже заинтересовались походом Ясона. Их возглавлял человек по имени Миховар. Они прибыли пешком, вернее, бегом — снаряжение за спиной, в мускулистых руках зажаты копья, металлические доспехи мерцали в отблесках факелов. Вольки согласились грести, пока не доберутся до своего дома, не важно, каким путем мы пойдем. Это и было причиной того, что они присоединились к нам. Вольки слишком долго находились вдали от дома, а те из них, кто умел строить корабли, умерли зимой.

Наши ряды росли в основном за счет заблудших и одиноких. Вместе с Катабахом и Манандуном — всадниками-утэнами Урты и его соседями Боровом и Кукалом нас теперь было не меньше двенадцати, возможно, тринадцать, потому что Леманку тоже подумывал присоединиться. Ясона беспокоил его возраст. Я указал ему, что он сам был старше корабела. Тогда Ясон предположил, что некоторые люди стареют быстрее других, а пристрастие Леманку к вину из морошки явно не способствовало долголетию. Нельзя не признать, что корабел на борту судна в длительном и предположительно тяжелом плавании вполне может пригодиться.

Так что Леманку скорее всего тоже поедет.

Вскоре скулеж и вой трех умирающих диких кошек возвестил о прибытии Илькавара из Ибернии. Он вышел из леса и стоял молча, звуки, которые Илькавар издавал, двигая руками, постепенно затихали. Урта был очень рад его видеть.

— Наконец-то у нас будет музыка! Ты будешь почетным гостем за моим столом. Ну или за тем, что мы считаем столом в этой заснеженной дыре…

Урту раздражали скулеж и вой, которые для жителей Похйолы были пением. Звуки, издаваемые музыкальным инструментом молодого человека, кожаным мешком с тремя трубками, на котором играют, поднимая и опуская локти, на мой вкус, были ничем не лучше местного пения, но Урта и другие кельты явно думали иначе.

— Простите, если я вас напугал, — заговорил вновь прибывший на непривычно мягком и каком-то нескладном диалекте языка Урты, — но в наших местах быстро учишься осторожности. Когда мне попадаются люди из Страны Призраков, я вспоминаю свой недавний набег на Дан Эймрос, где я одержал победу над воином короля Кейнодуна. Трудный был противник, нелегко было получить его голову. Так вот, когда я вижу людей вроде вас, я не могу быть уверен, что мне обрадуются.

Страна Призраков находилась недалеко от родины Урты, поэтому ибернийцам, таким как Илькавар, могло показаться, что она охватывает эту землю. На самом деле в нее могут попадать только мертвые. Ни Урта, ни я не могли ничего знать о той стычке или о том короле. Но зато нам были знакомы набеги, судя по всему, Илькавар рассказывал о какой-то стычке на побережье и о быстром, кровавом разрешении ее.

— Если этот мешок с трубками, на котором ты играешь, может поднять наш дух, — через Урту сказал Ясон, — тогда мы очень рады тебя видеть.

Видимо, он вспомнил Орфея и его изящную игру на арфе.

— Моя игра скорее поднимет мертвых из могил, — возразил музыкант. — Но тебе, наверное, они бы пригодились. Я имею в виду мертвецов. Корабль великоват для такой команды.

— Присоединяйся, и команда увеличится, — предложил Ясон.

— Пожалуй, я так и сделаю. Я — Илькавар. Уж я-то знаю, как надо грести. А еще я кидаю копье с одной горы до другой, стоя на одной ноге. По какой-то причине в нашей стране нас учат это делать, хотя рад признаться, что мне ни разу не пригодилось это умение.

Он был невысок ростом, неширок в плечах и выглядел истощенным, лицо несколько помятое. Его рыжеватые волосы были коротко подстрижены. Он был улыбчив, но глаза смотрели цепко и оценивающе одновременно с опаской и с любопытством.

Он присел у костра, съел кусочек мяса и вдруг задал странный вопрос:

— Кто-нибудь может мне сказать, где я нахожусь? Я знаю, что это север, — я узнаю некоторые яркие созвездия: вон Лось, Грудь Дейдры. Но некоторые созвездия исчезли совсем. Я забрался гораздо дальше от дома, чем мог предположить. К тому же такой холод может быть только на севере. Когда мы совершаем набеги на северные земли, там всегда холодно и дождливо. Сам не понимаю, зачем нам это нужно. На юге тепло, туманы, всегда есть доброе вино и хороший сыр. А такой бесконечной ночи я не видывал! — Он повернулся к Ясону. — Еще раз задаю свой вопрос. Где я нахожусь?

Ясон рассмеялся:

— Я сам не очень представляю где. Лучше спроси Мерлина. Он — чародей, но ленится пользоваться магией. Однако интересно было бы узнать, как ты сюда попал.

— Я сам не очень представляю как, — ответил Илькавар с невеселым смешком. И добросовестно поведал нам все, что знал.

Он удирал от преследователей после неудачного набега неподалеку от родных мест. Он направлялся на юг, к своему племени, за ним гнались пятеро быстроногих врагов, но ему удалось оторваться, он пробирался через густой лес, шел по руслу мелких речушек. Через пять дней он пересек границы своей страны и решил отдохнуть среди покрытых лесом холмов, где обитали мертвые, возле курганов, скрывающих пути-дороги, ведущие в подземный мир.

Счастливый оттого, что сумел уйти от погони, он затянул песню.

— Только одну, к тому же не песню победы! Просто от радости, что попал домой. Иногда я начинаю подумывать, что в моей голове живет гусь, который продолжает гоготать, когда в начале зимы точатся ножи.

Завывания и вопли умирающих кошек выдали место, где он скрывался.

— В холмах много скрытых дорожек, к ним ведут потайные ходы, — продолжал он. — Когда эти ублюдки бросились на меня, мне ничего не оставалось, как нырнуть в один из ходов и затаиться там. Я очень долго сидел внутри, потом наконец поднялся. Я встал и пошел, все шел и шел и думал, что дорога приведет меня куда-нибудь! Прошло много времени, я не видел ни света, ни звезд, только туннель, с потолка свешивались корни деревьев того леса, что был у меня над головой. В конце концов я вышел у этого ледяного озера. Я захотел вернуться обратно, но оказалось, что это просто пещера, а не проход. Я узнаю некоторые звезды, они указывают, что это север! Но нескольких звезд не хватает.

— Мы как раз отплываем на юг, — сообщил ему Ясон. — Мы вернем тебе звезды.

— Правда? Большое вам спасибо. Я слышал, что вы отправляетесь на поиски твоего сына. Я останусь с тобой до конца. Все, что угодно, лишь бы снова попасть на юг.

Ясон отвел меня в сторону:

— Мы не можем воспользоваться той пещерой? Может, стоит посмотреть?

— Нам не затащить туда корабль. К тому же, если сам Илькавар не смог вернуться, вряд ли это удастся кому-то другому.

— Возможно, это удастся тебе.

Я рассказал ему, что знаю несколько таких подземных проходов между отдаленными странами. Но, как и многое другое в моем и в его мире, они пугали меня своей таинственностью, и я старался избегать их.

К тому моменту, когда на Арго наложили последний слой краски и начертили последний символ, количество гребцов было уже достаточно велико.

Тайрон Критский тоже пришел пешком, он замерз и имел весьма жалкий вид. Все его товарищи нашли свой конец в этой студеной стране. Он, как и Илькавар, горел желанием вернуться в теплые края. Гребец он был слабый, но зато отменный лучник, его лук был небольшим и имел форму рога. А когда Тайрон продемонстрировал свое искусство, я тут же вспомнил Одиссея, который послал стрелу сквозь несколько колец, перебив затем всех, кто домогался его жены.

Тайрон принадлежал к одному из стариннейших родов острова. Он пришел на север в поисках глиняных табличек Дедала, на которых был дан подробный чертеж лабиринта, где держали Минотавра, и пути выхода из него. Мир, в котором жил Тайрон, был еще старее, чем мир Ясона.

Если Тайрон и являлся бессмертным, это никак не проявлялось. Я попробовал с помощью заклятия заглянуть к нему в сердце, но увидел лишь молодость и чрезмерную любознательность, которые толкали его в безрассудные походы.

Тайрон был примечательным человеком: в равной мере странным и привлекательным. Но сейчас он хотел одного — попасть на юг.

Последним присоединился к нам молодой скиф, он явно был моложе, чем пытался казаться, судя по его высокому голосу и маленьким рукам. Звали его Улланна. Я не мог вспомнить, чтобы видел его во время нашего с Ясоном похода за рекрутами, и это показалось мне странным. Он выкрасил лицо в черный цвет в знак траура по погибшим товарищам, пояснил он нам, — они умерли от ужасающего холода этой зимой. Скиф был закутан в тяжелый плащ, тоже черный. Юноша отказался сообщить, зачем прибыл к Кричащему Озеру.

Ясон засомневался, стоит ли брать его с собой.

— Мой предок плавал с тобой в Колхиду за золотым руном много сотен лет тому назад, — сообщил юноша в свою защиту.

— Как его звали?

— Ты знал ее как Аталанту. Она скрыла от тебя свое происхождение и место рождения, чтобы избежать неприятностей: ты тогда воевал с ее страной.

— Помню ее, — сказал Ясон. — Она сошла на берег с Гиласом на Ахероне, вскоре после того как Геракл покинул нас, чтобы отыскать мальчика. Она не вернулась. Она не увидела руна. Она не принимала участия в последней битве.

— Она вернулась домой. Она просто хотела, чтобы ее подвезли. Так поступали многие молодые аргонавты. Она вошла в вашу жизнь и ушла из нее. Но она многое рассказывала о том времени, что провела на борту Арго. Я бы тоже хотел немножко поплавать на нем.

— И твой род помнит об этом столько поколений? — усомнился Ясон.

— Там, где я живу, — пояснил Улланна, — мало что происходит. Поэтому интересные истории живут долго. Вы возьмете меня с собой?

— Что-то ты тощий.

— Не могут все быть сильными, как Геракл, худенький Гилас тоже вносил свою лепту. Да и Тисамин не был мощным гребцом, греб как мог. Так свидетельствует история.

— Да, — согласился с ним Ясон, на него произвело впечатление такое знание подробностей. — Да, это так. Он был хорошим товарищем, но плохим гребцом. У тебя есть какие-нибудь таланты?

Улланна улыбнулся:

— Я умею бесшумно и невидимо ходить по лесам и добывать еду.

— Охотник.

— Возьмешь меня?

— Беру.

— Точно?

— Точно.

— Тогда ты взял охотницу, потому что меня зовут Улланна. — Она откинула капюшон и чмокнула Ясона в щеку. — Просто подбрось меня на юг.

Ясон расхохотался:

— С удовольствием. Больше ехать некуда!

Единственным прибывшим на коне оказался очень крупный дак, он был одного возраста с Ясоном, в бороде больше седины, чем черных волос. Он спешился и повел коня в сторону Арго, ярко освещенного факелами и наполовину отстроенного. Он похлопал рукой по незаконченному корпусу.

— Найдется место для моего коня на этом корабле? — спросил он на языке Ясона.

— А что может делать конь? — спросил в ответ Ясон.

Дак рассмеялся с облегчением:

— Что он может делать? Он может скакать галопом, делать разворот на месте, он бесстрашен в бою. Он предан хозяину, может перевозить поклажу… и не жалуется. Ест с земли, не лезет в чужие дела, удобряет землю, очень хорошо удобряет. Это ведь не лишнее? По крайней мере многие так считают. Короче, я люблю моего коня. — Он похлопал коня по широкому крупу. — Без него я не поеду.

— А что еще он умеет?

Дак глянул на Ясона, потом на своего коня, потрепал его по гриве:

— Что еще? Этого мало? А еще он очень теплый ночью. Ручаюсь. Очень теплый. Даже в самую студеную зиму, в горах, вы не замерзнете, если пристроитесь у него за спиной. А за спиной моего гордого коня найдется место для многих. Очень теплое животное!

Он опять любовно погладил коня.

— А еще что? — не отставал Ясон.

Дак начал сердиться. После паузы он спросил:

— А о чем ты подумал?

— Он умеет готовить? Умеет грести? Может ли он петь песни для поднятия нашего духа, когда несется галопом? Владеет ли он магией?

Всадник некоторое время изучающе смотрел на Ясона, а потом сухо сказал:

— Понятия не имею. Мне не приходило в голову спросить его. Я надеялся, что достаточно будет силы, тепла и удобрений.

— Он может умилостивить Посейдона?

— Посейдона? Кто это такой?

— Бог морей. Плохи дела, если он рассердится. Пойдут огромные волны. Начнут разваливаться корабли.

— Сейчас я вспомнил, что еще он умеет плавать.

— Нам не нужны пловцы, нам нужны гребцы.

Дак смотрел на него испепеляющим взглядом:

— Он ведь конь. У него нет пальцев. Это что, веревка? Можно взять?

Не дожидаясь ответа, он подошел к тому месту, где были сложены бухты с канатом для корпуса Арго. Он дважды обвязал канатом толстенное дерево с мощными корнями, что стояло на опушке, потом вернулся к коню, кое-как перевязал веревку ему через грудь. Дак развернул животное к озеру и хлопнул его по крупу:

— Пойди искупайся.

Конь припустил к берегу, осторожно наступил на ледяную кромку, вышел на глубину и поплыл. Веревка натянулась, и я подумал, что он остановится и поплывет к берегу. Но ничего подобного не произошло. Дерево позади нас затрещало, наклонилось, заскрипело и застонало, корни вырвались из земли, и дерево рухнуло, поползло к воде, задевая нас ветвями и колотя по корпусу Арго.

Дак позвал коня назад, и тот повернул к берегу.

Ясон уставился на повергнутое дерево, потом повернулся к хозяину коня:

— Мы найдем для него место.

— Хорошо. Его зовут Рувио, а меня Рубобост. Я вам тоже пригожусь.

Прошло время, когда лишь розовая заря возвещала о приближении светлого времени года, потом становилось чуть светлее, но ненадолго, и наконец после дня Сожжения дерева растрескался и начал таять лед. И вот появилось солнце: видимый только наполовину, похожий на сонного циклопа, Бдящее Око с каждым днем все дольше задерживалось на горизонте.

— Кайнохуки отбросил крышку своего зимнего гроба, — объясняли мамы своим детям. — Он очень долго спал, переваривая последнюю трапезу, а теперь поджег скопившиеся газы, поэтому начинает прибывать день. Ему нужно охотиться на медведя, приручать оленя, ловить рыбу и войтази, чтобы развесить их сушиться. Потом ведьмы будут их использовать в колдовстве. Кайнохуки — наш друг.

Я все это уже слышал раньше. А на самом деле берега озера и оттаивающие пруды начали смердеть, вырвалось зловоние, накопившееся за долгую зиму.

Я не раз наблюдал, как болотный газ вспыхивал и загорался, что приводило к трагедиям. Корабли, которые строили на земляных спусках к озеру, сгорали в пепел, цапли, поджидавшие добычу в камышах, зажаривались заживо. Надо сказать, что такое происходило в устье рек уже в разгар лета, и я рад, что только Кайнохуки, а не жители Похйолы поджигает газы, накопленные за зиму.

Жизнь вернулась к Арго неожиданно, в самое светлое время дня.

Леманку и еще двое его помощников находились внутри корпуса. Новый киль уже был приделан, он был замечательно вырезан из местной березы и тщательно обработан. Внутри оставили пустое пространство, чтобы поместить туда фрагмент старого корпуса из додонского дуба, мощь которого так поразила Ясона в его первый поход. Леманку специально ходил в священный лес Миеликки, Госпожи Леса, там он совершил продолжительный ритуал, включающий барабанный бой и пение, а после него срубил высоченную старую березу. Миеликки будет нашей новой покровительницей.

Ясона с нами не было, он уехал куда-то в поисках рекрутов, а я помогал даку вырезать весло. Рядом горели костры, четыре собаки с лаем носились друг за другом, а весь этот шум перекрывал грохот металла, который ковали поблизости. В ушах звенело от непрекращающегося гула.

Но все вдруг замерло, опустилась полная тишина, когда вопль боли и страха прорезал воздух. Это кричал Леманку. Я испуганно смотрел на недоделанный корпус корабля. Леманку вышел на заплетающихся ногах, продолжая кричать. На месте глаз зияли две окровавленные дыры. Он спустился по сходням и побрел к озеру.

Один из местных работников, находившийся с ним на корабле, крикнул:

— Он забрался в носовую часть. На него там что-то напало!

Леманку, снедаемый желанием поскорее приделать киль, нарушил строжайший запрет Ясона: единственным человеком, кто будет работать в самой старой и самой опасной части Арго, станет сам Ясон.

Я бросился к раненому. Леманку упал в озеро и горстями плескал воду на лицо. Вода рядом с ним кипела! Продолжая кричать, он с трудом поднялся на колени. От него во все стороны разбегались волны, напоминающие змей, и уносились вдаль — корабел стал центром движения, устремленного от него к лесу.

Вода около Леманку забурлила, и появилась широкая плоская голова войтази. Я подбежал к Леманку в тот момент, когда рыбина начала открывать пасть. Я уже приготовился пожертвовать несколькими годами своей жизни, чтобы спасти корабела, но демон отступил сам, возможно, он вспомнил мое последнее погружение в озеро.

Я помог Леманку подняться на ноги, что потребовало некоторого усилия, — он был крупным мужчиной. Ему было плохо, но он больше не кричал, из выколотых глаз вытекали кровь и вода. Больше Леманку ничего не увидит.

— Идем к костру, — предложил я, и он позволил отвести себя к теплу и относительной безопасности.

— День для меня закончился навсегда, — прошептал он, прихлебывая горячий бульон из чашки. — Она набросилась неожиданно. Вся из светящегося прекрасного дерева. Она появилась из ниоткуда и забрала у меня свет. Теперь только ночь. Только темнота. Она убьет меня, если я пойду на корабль еще раз…

Она? Леманку имеет в виду Арго? Добрый, заботливый Арго сделал такую страшную вещь? Я не мог в это поверить, но Леманку продолжил:

— Я должен отправиться в ее лес, должен выпросить у нее жизнь.

— В чей лес?

— Миеликки. Миеликки вселилась в корабль. Ясон хотел очень хорошее дерево, а лучше этой березы в ее лесу нет. Прекрасная береза. Я-то думал, что делаю все правильно. Теперь мне придется расплачиваться за ошибку своей жизнью и слепотой. И вам придется расплачиваться. Вам нужны добрые боги, если вы хотите плыть на этом корабле.

Пришли жена и две дочери Леманку, младшая расплакалась, увидев искалеченное лицо отца. Жена со знанием дела обрабатывала раны, но при этом постоянно бросала на меня сердитые взгляды.

— Ты должен был знать. Ты мог его остановить, своего друга, этого призрака.

Она имела в виду Ясона.

— Остановить его?

— Он очень хотел то дерево. Он обманул моего мужа сладкими словами. Но ты… ты же видишь дальше, чем мы. Я чувствую в тебе силу. Ты мог остановить его. А теперь корабль убьет вас всех.

Как быстро она разобралась в случившемся. Возможно, без нашего ведома соседи Леманку приводили доводы, почему не следует брать дерево в лесу Миеликки, пытаясь отговорить его, но несчастный корабел отвечал, что богиня всегда давала ветки и бревна на строительство кораблей. Так все обычно и происходило.

Да, давала. Но давала на корабли для своего народа. Для тех, кто охотился в ее лесах и плавал по ее озерам и рекам. Но не на корабли, которые приплыли оттуда, где встает Бдящее Око. На корабли чужаков, у которых в киле прячутся чужие духи.

Миеликки была своенравной. А сейчас она находилась на Арго и не была этому рада.

Я ожидал, что Ясон, узнав о случившемся, ответит в своей обычной манере, то есть вспышкой гнева и сердитыми упреками. Но он повел себя в другой своей манере, а именно проявил глубокое участие к Леманку, но при этом внес вполне практичные предложения:

— Он прекрасно разбирается во всем, что касается кораблей. Он может передвигаться по кораблю на ощупь. Если он скажет мне, куда забить гвоздь, я забью этот чертов гвоздь! Подлечите его, и пусть возвращается к работе.

Как и следовало ожидать, Ясон не признавал опасности, которую приписывали новой покровительнице Арго.

— Своенравная? Они все своенравные! Попробуйте убедить меня в обратном. Разве мы не могли бы добраться до Колхиды, украсть руно и вернуться в Иолк, уложившись в один сезон, и не потерять ни одного человека? Легко могли бы, если бы богиня нам это позволила. Но она хотела повеселиться. Она играла в сложные игры с другими богами, с другими духами, с другими тенями в горах! Я знал все это еще до того, как у меня выросла борода. Отправляясь в поход, мы рискуем, а среди нас далеко не все рождены для таких приключений. Напомни мне, сколько тебе лет, Антиох?

— Очень много.

— Тогда не притворяйся, что не понимаешь, о чем я говорю.

Я, конечно, представлял, о чем он говорит, и проворчал:

— Одиссей тоже так думал.

— Одиссей был самонадеянным, — тотчас возразил Ясон, уловив насмешку, и посмотрел на меня жестким взглядом. — Одиссей бросил вызов Посейдону и был наказан. Я не бросаю вызов… я просто говорю, что знаю. Я знаю и принимаю. Я никогда не оспаривал ничьи права, только раз в жизни я предъявил Медее свои права на сыновей. А Медея была колдуньей, а не богиней. Теперь она мертва, ее съели черви, из нее вырос чертополох! Я не считаю, что я лучше богов, Антиох. Меня нельзя сравнивать с этим глупцом Одиссеем.

— Он не был глупцом.

— Он был хитрецом, согласен. Но он слишком часто открывал рот. Поэтому… он дурак. Он заслужил свою судьбу.

— Он сам ее выбрал.

— Заслужил, выбрал — какая разница? Он был стратег. Какой замечательный трюк: тащить по берегу с помощью лошадей перевернутый корабль. Благодаря ему они попали в Трою и захватили ее изнутри. Он был очень умен. Не сомневаюсь, что он сам все это придумал — как спрятать людей в деревянном коне, — все это родилось в его светлой голове. Я отдаю ему должное. Но вместо того чтобы принести жертву богам, пусть и незаслуженную, он пренебрег ими. А это уже не признак ума… Я никогда не допущу такого промаха. Ты слышишь меня, Миеликки? Помоги нам в нашем походе, и я преподнесу тебе любую жертву на бронзовом блюде! Клянусь своей жизнью.

Безрассудный человек. Я видел, что он за мной наблюдает, весь вид его выдавал силу, решимость и вызов. Когда он плавал за руном, он был молод, а Одиссей был старше, мудрее и самонадеяннее. Теперь Ясон старше и злее. Он постарел, но, как вино на затонувшем корабле, не видел жизни и никому не дал счастья. Он как бы состоял из двоих: один — еще молодой человек, готовый к сражениям, и другой — уже пожилой и хитрым. Его средний возраст прошел впустую, как жизнь того полого коня, которого тащили лошади, а троянцы впустили в город. Тот конь таил в себе греков, спрятавшихся в двойной обшивке, пустой внутри, как обшивка Арго, таящая пустоты, скрытые от нас, где прячется призрак и целый призрачный мир, который мог нападать и ослеплять того, кто приблизится, будь то мужчина или женщина.

 

Глава восьмая

ОТПЛЫТИЕ

Ремонт Арго закончился, хотя еще не было освящения в честь богини-покровительницы. И словно ради такого важного момента — превращения мертвого дерева в новый корабль — прилетели первые лебеди. Они появились, будто возникнув из самого сияния солнечного диска, и летели молча, шурша крыльями. Они пролетали над нами, волна за волной, черногрудые, красноклювые, затем совершали круг над лесом, где местами еще лежал снег, и клином возвращались к озеру. Их были сотни, этих духов воздуха, возвещающих приход весны. Больше часа они прибывали, опускались на воду, дрались, ссорились, шумели, высматривали рыбу, чтобы подкормиться.

Мы с Ясоном и Уртой стояли на берегу, с благоговением наблюдая величественное зрелище. Ниив сновала взад-вперед, напоминая ребенка, готового взорваться от удовольствия. Растрепанные аргонавты неохотно покидали свои постели, они смотрели, как птицы совершают круги над лесом и опускаются воду, и обсуждали, каковы эти крупные, злые птицы на вкус.

Жители Похйолы пели и танцевали, они делали это с такой же радостью, как и Ниив, и с такой же грацией, как лебеди. Они пели, как восставшие мертвецы, — сплошное бормотание и завывания. Пели в основном женщины, но так заразительно, что наши обычно угрюмые вольки нерешительно и как бы в шутку сделали несколько танцевальных движений друг с другом. Отчасти это и была шутка, а отчасти признак того, что они тоже чувствуют приближение нового времени года и завершение чего-то, что не зависит от природы, — ремонта нашего корабля! Нашего Арго.

Арго в ширину стал меньше, но сохранил изящество греческого корабля — высокий нос, единственную мачту; от кормы до носа корпус был расписан ярко раскрашенными щитами — это были символы, представлявшие новых аргонавтов, которые поведут корабль. Проницательные глаза, расположенные по бортам, будут внимательно наблюдать за происходящим и на реке, и на море.

Ниив привела своего дядю, безглазого Леманку, чтобы тот довел дело до конца. Его сыновья притащили дубовое изваяние Миеликки, Госпожи Леса, и закрепили на корме Арго в специальном отверстии. Леманку сам изготовил бюст, работая на ощупь, но очень быстро. Корабел настоял на том, чтобы мастерить в одиночку.

Когда изваяние подняли, мы увидели злобное лицо с прищуренными глазами, тонким носом, изогнутым в улыбке ртом. Эта улыбка могла означать как презрение, так и жалость. Вырезанные из дерева волосы ниспадали до маленьких грудей, шею защищал ряд медвежьих зубов и мрачноватое ожерелье из черепов мелких птичек. Венок из перьев и засушенных цветов немного скрадывал недоброжелательность лица.

Германец Гуттас и Урта установили голову на место, а Ясон вбил деревянные гвозди в пазы, чтобы она держалась. По причине любви Ясона к веревкам, статую перевязали канатами, крепко связав узлы, и покрыли смолой.

В тот момент, когда изваяние было установлено, Арго вздрогнул, но, в отличие от первого спуска в Иолке, оставался на месте и не тянул тросы. Конь дака был запряжен на случай, если корабль станет вырываться раньше времени.

Пока несколько аргонавтов освобождали спуск к воде и укладывали березовые бревна на берегу, Ясон и Леманку готовили алтарь для посвящения корабля. Сооружение было довольно простым: сложенные до уровня пояса поленья образовали платформу, достаточно большую, чтобы вместить жертву. Леманку выцарапал изображение Енааки на березовом полене и положил на землю. Ясон выстругал примитивное изваяние Аполлона и раскрасил его черной краской. Он связал пучком лебединые перья для Афины, последней покровительницы Арго. Для Миеликки понадобится весьма внушительная жертва.

Чтобы добыть это подношение, Урта сел на весла и вывел плоскодонку на озеро, он осторожно плыл мимо лебедей. А Ясон с помощью веревочной петли поймал огромную птицу, подтащил к лодке и сломал ей крылья веслом. И тогда Урте пришлось подналечь на весла: разъяренные птицы бросились на лодку, за которой волочился покалеченный лебедь, связанный, готовый к сожжению заживо.

Леманку и его племянница Ниив, одетая по такому случаю в белую меховую одежду и яркую шапочку пришли, чтобы принять участие в церемонии.

— Стойте! Так не пойдет! Не пойдет!

Дак Рубобост вышел вперед и положил свой меч на алтарь, что означало, что он не согласен, но готов решать вопрос мирно.

— Лебединые перышки? Деревянная резьба? Ясон, это не поможет. Если я поплыву на корабле с моим конем, я должен быть уверен, что Истарта будет милостива к нам. Ты должен принести жертву Истарте, иначе реки не пропустят нас, а двуногие волки будут легко находить наш след в лесу. Тогда у нас не будет шанса. Лебединые перышки? Этого мало.

Требование Рубобоста было переведено для остальных.

Германец Гебринагот вышел вперед и тоже положил меч на алтарь:

— Я с ним согласен. Хотя Истарта меня не волнует, я считаю, что нам нужно покровительство Белиноса, он свирепый бог. Наше путешествие не будет безопасным, если мы не принесем ему в жертву еще бьющееся сердце зайца.

Один из кимбров тоже начал высказывать свои претензии, и вольк Миховар попытался внести свою лепту в распрю. Ясон поднялся, скрестил руки на груди и молча взирал на собравшихся.

По мере того как обстановка накалялась, я отодвигался все дальше от костра. Вскоре ко мне присоединился Ясон и сел на камень рядом.

— Этому конца не будет, — вздохнул он. — Мне нужны сильные и сообразительные люди, но я понятия не имею, как умилостивить всех их богов.

— Просто поруби что-нибудь на куски и сожги лучшие из них. Так всегда делают.

— Им всем нужны разные животные.

Я посочувствовал ему.

— Поскольку никто не оспаривает, что ты предводитель и капитан корабля, воспользуйся властью, принеси жертву Аполлону и Госпоже Леса. В конце концов, она наша новая покровительница.

— Каждому нужен свой божественный защитник, — вздыхал Ясон. — Рубобост хочет принести жертву кому-то, кто приносит огонь, защищает путешественников и лечит раны, полученные в бою. Ему нужны живая летучая мышь и передняя лапа волка! Кимбры желают возблагодарить Индирабуса, воинственного покровителя путешественников, бога, дарующего красноречие. Они не поплывут, пока мы не найдем молочного поросенка. Германцам нужен белый заяц для их огненного божества. Критянин Тайрон предлагает зажарить в железной погребальной урне живого младенца! Это просто сумасшествие!

— Совершенно обычное дело даже в твои времена, — напомнил я Ясону, — да и позже ничто не изменилось. Это скорее досадное промедление, а не сумасшествие.

— Ты так считаешь? И где же они найдут погребальную урну подходящего размера в этом забытом богами месте? Нет, это безумие!

Я дал ему передохнуть. Ясон наклонился вперед, опершись локтями на колени, и смотрел на костры вокруг Арго, на собравшихся там моряков.

— Придется плыть без них. Возможно, Госпожа Леса смилостивится над нами и позволит Арго плыть быстро только с нами шестерыми за веслами.

— Им слишком хочется на юг, чтобы долго упираться, — утешил я его. — Кроме того, я много путешествовал по свету, видел горе и смерть, перемены и рождение новых идей. Глядя на твоих аргонавтов, первое, что приходит мне в голову, — это то, что всем им нужна одна и та же защита, но у каждого свой Господин или своя Госпожа, которые эту защиту дают. Но защита одинаковая. Все их боги одни и те же, только выступающие под разными именами. Поэтому дай им новый символ, один на всех, и пусть он включает в себя и Белиноса, и Истарту, и всех остальных. Дай аргонавтам такой символ.

— Хорошая мысль, — отметил Ясон, теребя свою седеющую бороду. Он улыбнулся и хлопнул меня по колену. — Конечно, новым символом станет сам Арго. В нем сокрыта такая древность, что мне просто страшно подумать, сколько же ей лет. И если мир начался из огня, то в носовой части Арго все еще теплится его искра. А если мир начинался зимой, мы обнаружим льдинку, сохранившуюся с тех пор в глубине его сердца! И как я сам не додумался! Ты в самом деле видишь далеко, мой друг. Но в каком же виде мне представить Арго? Что бы я ни вырезал, оно должно включать огонь, исцеление, мореплавание, красноречие… а еще зайцев, поросят, волков… и летучих мышей!

— Весло, — предложил я.

Ясон нахмурился:

— Весло? Почему весло?

— Весло постоянно разговаривает через воду…

— Ну да! Только не с этой шайкой любителей волчьих лапок с заячьими мозгами…

— Но в умелых руках оно может шептать. Разве не так?

— Пожалуй, да.

— Его ведь можно использовать как оружие?

— Разве что в руках Геракла или еще Рубобоста. Но можно.

— А еще оно может спасти жизнь утопающему, если он за него схватится. Да, весло подходит. Нашим символом станет весло!

Вдруг Ясон оживился:

— Это будет весло, вырезанное каждым мужчиной и каждой женщиной, что поплывут с нами! Да, именно. Это хорошо, это правильно! Весло, которое включило бы в себя пот, труд и мысль, сердце, и надежды, и немного крови каждого аргонавта. И тебя это касается, Антиох.

— Мерлин, — напомнил я ему.

— Мерлин. Какая разница? Ты тоже будешь вырезать. Прекрасно! Ты открыл мне глаза на тайны мироздания. Боги приходят к нам в разных обличьях; и каждый народ создает собственный образ защитника. Это настоящая наука!

— Рад, что смог услужить.

— Думаешь, я должен вырезать на нем лицо? На лопасти весла?

— И чье же лицо ты вырежешь? — многозначительно спросил я. — Глаза будут открыты или закрыты? Оно будет улыбаться или хмуриться? Это будет женское или мужское лицо? Или то и другое? Или ни то ни другое? Раскрашенное или нет?

Ясон жестом остановил меня:

— Я понял. Посоветуй мне, Мерлин… друг, мудрый советчик.

— Не нужно вырезать лицо.

Ясон был в раздумьях и снова дергал себя за бороду.

— Но надо же что-то вырезать. На всех статуях что-то вырезают. Нет, без резьбы не пойдет.

— В принципе, в ней нет нужды. Достаточно мысли и твоих заклинаний…

— А если вырезать символы? Нам в плавании нужно солнце, а еще попутный ветер, спокойное море, а еще нужно ублажить реки, избежать высадки в чужих святилищах, что часто приводит к неприятностям. Я могу вырезать символы всего этого. Я еще помню эту науку с Иолка.

— Когда начнем работу, мы узнаем про все это от наших гребцов. Среди аргонавтов есть очень талантливые гребцы.

Он заколебался:

— Значит… никакой резьбы. Просто весло. Обычное весло, вырезанное из дуба. Каждый аргонавт выполнит свою часть работы: кто-то обрежет ветки, кто-то сдерет кору, кто-то вырежет рукоятку, кто-то лопасть, а кто-то отполирует его. Именно так. И не иначе.

— А еще каждый вырежет свое имя и имя своего покровителя.

Во взгляде, который Ясон бросил на меня, читалось облегчение и удивление.

— Наконец! Прекрасное предложение! Все-таки резьба будет — имена! Видишь? Я был прав, настаивая на резьбе.

— Как скажешь, Ясон.

— Как скажу, — согласился он с кривой усмешкой.

И он отправился к кораблю и убедил команду. Я и не сомневался, что у него получится. Он прекрасно умеет убеждать.

Алтарь наконец был закончен, весло в три человеческих роста вырезано, остругано, символы начертаны, и само оно установлено в яму для костра. Сначала было проведено посвящение Миеликки, сожжен лебедь с озера — подношение от озера лесному божеству. Затем совершили приношение Енааки — сожгли молодого олененка, чтобы умиротворить стража озера на то время, пока мы будем плыть в его водах. Когда почести этим двум божествам были оказаны, Ясон зажег второй костер. Весло загорелось не сразу, но вскоре языки пламени уже лизали древко, устремляясь к небу и шипя. Они поднимались все выше; пожирая свежее дерево. Огонь набирал силу, источал жар, уничтожая древесину и ее сок, чтобы мы смогли благополучно добраться до теплых южных морей и найти там потерянного во времени сына Ясона.

И вот поступил приказ: складывать свои вещи и оружие. На борт загрузили запас мяса и фруктовых напитков, которого вполне бы хватило, чтобы вся Похйола продержалась на нем всю зиму. Еще взяли шкуры, чтобы прикрывать палубу в сильный дождь. Коню дака придется взбираться на борт по сходням, Рубобост уже сконструировал специальную подвесную конструкцию, чтобы конь не переломал себе ноги, если мы поплывем по бурной реке или на море разыграется шторм. Бедняге придется довольствоваться той едой, что мы сумеем найти для него по пути. Правда, родственники Леманку заготовили для него сухого корма на несколько дней.

Жители Похйолы в своих высоких красных шапках и пышных одеяниях стояли тесной группой, они пели для нас песни. Это были печальные мелодии, прерываемые иногда взрывами шуток и смеха. Состоялся обмен подарками, Ниив подарила мне небольшой крашеный зуб — скромную седью на счастье, как она объяснила. Зуб был человеческий, один из жевательных зубов, полый внутри и исцарапанный. Не сомневаюсь, что это зуб ее покойного отца. Она хранила все его зубы в мешочке, который носила на груди под одеждой. Безусловно, она преподнесла мне ценный подарок.

— Ясон не позволил мне отправиться с тобой, — хмуро сказала Ниив. — Я уж спорила-спорила, да и мой дядя с удовольствием увидел бы мой отъезд. Вернее, услышал бы. Но, по-моему, твой отмороженный друг мне не доверяет.

В ее глазах стояли слезы, а лицо было сердитым. Она посмотрела на меня долгим взглядом, потом наклонилась и поцеловала в щеку.

— Он принадлежал твоему отцу? — спросил я, вытаскивая амулет.

— Да. Ты очень сообразителен, — кокетливо ответила она.

— Что он может?

— Тебе нужна лишь одна минутка твоей молодости, чтобы узнать. Тебе не будет от этого вреда, только польза.

— Хм… — Интересно, что она сделала с этой попорченной костяшкой. Но я пришел к выводу, что она использовала какое-то простенькое заклинание, чтобы иногда видеть меня во сне. Небольшое утешение для нее.

— Я буду скучать по тебе, Мерлин.

— Я тоже буду по тебе скучать, — ответил я ей, и не сомневался, что буду, — она интересовала меня, но, с другой стороны, я был рад уехать от этих глаз, этих губ, от насмешливого взгляда и от ее подтруниваний.

Она сделала еще одну попытку, попросив меня уговорить Ясона взять ее с собой на борт Арго, но я знал Ясона: он не без основания считал, что на его новом корабле и без того достаточно хитрецов. Хоть он и не возражал против женщин на веслах, но совсем не хотел брать с собой такого смазливого ребенка, как Ниив. Я отказал ей в ее просьбе, и она только пожала плечами:

— Ладно. Не беда. Желаю тебе хорошего плавания, и не забывай иногда мыться.

Она ушла, вернее, убежала, лавируя между зажженными факелами, обратно в свою деревню.

Пока мы с ней разговаривали, на Арго установили мачту и подняли на борт поперечину. Пение стало еще пронзительнее, а Ясон выпил за отплытие. Напиток был таким крепким, что он хватал ртом воздух, стоя на корме под злобным взглядом Миеликки. Когда ему удалось отдышаться, он бросил флягу германцам, те передавали ее друг другу, отпивая огненной жидкости в его честь. Ясон кликнул двух матросов у канатов. Мы обменялись с ним взглядами, вспоминая нетерпение Арго, когда тот почувствовал приближение свободы. Но на этот раз корабль был спокоен. Значит, спуск на воду пройдет нормально…

Но я слишком поторопился делать выводы.

Все лебеди до одного вдруг снялись с подкрашенной светом зари воды и заслонили небо огромным облаком машущих крыльев. На воде начал образовываться туман, его клубы накатывали на берег с центра озера. Воздух вдруг стал холодным, по-зимнему холодным. Земля и моя одежда покрылись инеем, побелели деревья на берегах.

Озеро быстро покрывалось льдом, корка разрасталась и утолщалась прямо на глазах.

— Быстро спускай корабль! — крикнул я Ясону. — Сейчас же спускай!

— Я как раз собирался, Антиох! Рубите канаты!

Канаты разрубили. Арго тащили к воде по восемь человек с каждого борта. Нос корабля разрезал лед, и он встал на воду, но лед принялся нарастать на корпусе.

— Всем на борт! — вопил Ясон. — Подать трап!

Трап спустили, и аргонавты бросились к веслам, Рубобост тащил своего коня в трюм, где он будет в безопасности. Веслами разбивали лед, который поднимался как живой в середине озера и закрывал нам проход в реку, ведущую на юг.

Это проделки Ниив, подумал я. Это ее штучки, она пытается задержать нас здесь. Она оказалась сильнее, чем я думал. Я стал искать ее глазами среди местных жителей, потом позвал ее, цепляясь за канат, на котором меня тянули на борт.

— Это ее выходка? — со злостью крикнул Ясон.

— Думаю, да.

— Тогда останови ее!

Мне было проще остановить девушку, чем обледенение. Я позвал Ниив, и она выступила из толпы, в руке у нее был факел, а за плечами небольшой мешок. Она откликнулась и спросила, чего я хочу.

— Это ты сделала? Мы не сможем пройти через этот лед.

Она молчала, пристально глядя на меня сияющими глазами.

— Я могу подняться на борт, Мерлин?

Я передал вопрос Ясону, который был в ярости.

— Да! Да! Пусть поднимается!

Ниив оказалась на палубе раньше, чем я успел , бросить ей канат. Она сняла мешок и заскользила по льду, ища место, где можно пристроиться. Весла со звоном разбивали лед, и мы смогли отойти от берега, но глыба в середине озера продолжала расти.

— Сделай что-нибудь, — попросил я ее, — Открой проход.

— Это не я сделала! — возразила она резко, а на губах у нее играла полуулыбка.

— Тогда кто же?

— Войтази. Вы увозите от них Миеликки. Они вас не выпустят.

— Войтази? Я думал, они принадлежат озеру, а не лесу.

— Корни деревьев уходят в озеро. Эти корни — часть крыши замка Енааки.

Некоторое время я переваривал услышанное, потом пошел на нос и рассказал о хитростях Ниив Ясону.

— Тогда разбирайся сам. — Он похлопал меня по плечу и отправился к веслам, чтобы присоединиться к гребцам.

Лед раздвигался перед нами, нос корабля разрезал шугу, Арго продвигался вперед рывками. Я воспользовался своими костями, чтобы протопить для нас проход. Я проникал в сердце льдины, ломал ее, крошил, заставлял расступаться, пропуская корабль в образовавшийся канал, который вел на юг. Арго скользил по замерзающей воде вперед. Тело мое отзывалось на эти усилия болью и дурнотой. Я вспомнил услышанный мной рассказ о человеке, который заставил расступиться целое море, чтобы спастись от преследовавшей его армии. На это нужна была сила куда большая, чем моя, однако этот лед был создан элементалями, а я в многочисленных циклах моих скитаний по Тропе давно научился с ними справляться. Все прошло бы прекрасно, не вмещайся Ясон.

Ниив, стоявшая позади меня, вскрикнула. Я отвлекся от своей работы и оглянулся назад. Ясон схватил Ниив и швырнул ее в озеро, в проход, открытый для Арго.

Ясон увидел, что я смотрю на него, и крикнул:

— Не смотри на меня, Мерлин. Не отвлекайся, дай нам пройти через это ледяное колдовство!

Но я бросился бегом по палубе, на ходу сбрасывая плащ и меховую куртку. Ясон изо всех сил ударил меня:

— Оставь ее! Она не нужна тебе, я не хотел брать ее с нами, она попала сюда обманом.

Ниив еще раз вскрикнула и ушла под воду. Лед впереди и позади нас сомкнулся.

— Мерлин, быстро вернись на нос!

— Я не дам ей утонуть. Сам ломай лед, Ясон. Это ведь совсем просто!

— Не предавай меня во второй раз!

— Я ни разу не предавал тебя. Но сейчас тебе придется заплатить за свою жестокость…

Я не слышал, что еще говорил Ясон, я вызвал тепло в своем теле и прыгнул за борт. Я плыл среди войтази к неподвижному телу тонущей девушки. Ее пышные юбки поднимались как водоросли, обнажая безвольно висящие ноги, ее тело было совсем белым, возможно, она еще не умерла. Когда я до нее добрался, она была готова испустить дух. Я передач ей частичку своей жизни и вытолкнул на поверхность. Когда мы оказались на воздухе, она принялась кричать и выплевывать воду, а потом запаниковала. Я крепко держал ее, не давая погрузиться под воду. Лед сомкнулся вокруг Арго, корабль оказался в ледяной могиле. Ясон стоял на корме, но без движения и как бы вне времени, протянутая ко мне рука словно просила вернуться.

— Отпусти, отпусти меня, — задыхаясь, произнесла Ниив, продолжая вырываться из моих рук. — Лучше спасай Арго. Спасай своих друзей. Я могу доплыть до берега.

Она попыталась оттолкнуть меня. Я снова отвлекся и начал коченеть от холода. Каждый раз, когда я ослаблял хватку, намокшая одежда Ниив тянула ее на дно.

Я наблюдал, как Ясон умирает во второй раз, я был очень сердит на друга, но все равно не хотел терять его.

Я держал Ниив в своих объятиях, решив не отпускать ни в коем случае. Жизнь моя изменилась, хотя я слишком замерз и растерялся, чтобы понять это тогда.

Я начал тонуть.

Колючие пальцы подняли меня к поверхности. Озеро вокруг кипело, нас держало множество рук, элементали со щучьими мордами поддерживали меня, я словно лежал на плоту.

Лед вокруг Арго начал таять. Ясон кричал:

— Тащите канаты! Тащите канаты! Мерлин, держись, мы гребем назад, чтобы подобрать тебя!

Канаты были сброшены, я привязал одним Ниив, а вторым себя. Урта с товарищами вытянули нас на борт, потом завернули в теплые меха.

Весла поднялись, опустились, и Арго снова двинулся на юг навстречу сияющему Бдящему Оку.

Урта веселился и дразнил меня, пытаясь вернуть к жизни. При этом он не забывал поглядывать на задумчивую фигуру Ясона, который стоял сейчас у штурвала.

— Похоже, что ты и эта девушка не просто приятели.

— Ничего подобного.

— Обманщик. Но я рад, что все так закончилось. Твой дружок Ясон куда опаснее, чем кажется. Я говорю это тебе, Мерлин, — он коснулся пальцем моих губ и пристально смотрел в глаза, — потому что ты его друг. Я хочу, чтобы ты знал, что он не может помыкать гребцами как хочет. Мы собрались на этом корабле по разным причинам, но теперь мы вместе. И если он еще раз попытается выбросить за борт кого-то, кто ему не нравится или потому что ему так захотелось, вы увидите кричащего в море Ясона, тонущего на наших глазах и умоляющего бросить ему доску. Надеюсь, тебе все понятно.

Урта говорил спокойно, молодой человек с молодым голосом, но тем не менее я почувствовал всю силу гнева и кивнул в знак уважения к его чувствам.

Рели не Ниив и не войтази создали нам эти проблемы при спуске корабля, то кто же? Или что? Ответ пришел быстро и без особых усилий. Я спустился в трюм и пробрался через тюки и канаты мимо мирно посапывающего коня и оказался в запретной части корабля, прямо под головой фигуры и под Ясоном, который все еще сжимал, штурвал.

— Ближе не подходи, — прошептала Миеликки.

— Ты ослепила ее дядю, пыталась убить девочку, уничтожить нас всех. Разве этого мы ожидаем от Миеликки, покровительницы Арго?

— Мужчина был ослеплен, потому что подошел слишком близко, — шепотом ответила она. — Девочка принадлежит мне. Да, я пыталась вас всех убить, а почему я должна хотеть уезжать из своей страны? Кто вы такие, как не холодные духи холодных земель? Да, я хотела всех вас уничтожить. Но ты спас девочку, а она принадлежит мне. Поэтому я позволила вам плыть дальше. Я скажу тебе две вещи. Я верну ее в мои священные леса, хочет она того или нет, но ты можешь быть с ней некоторое время. Она опасна. Ты спас жизнь своей Немезиде — богине возмездия. И еще, я нахожусь на границе жизни, что наполняет этот корабль, — не внутри ее. А внутри есть кто-то, кто знает тебя и жаждет твоей смерти. Девочка будет жить, а насчет остальных я еще подумаю.

Я пытался задавать новые вопросы, но Госпожа Леса молчала, глаза ее были полуприкрыты. Значит, это Миеликки вызвала лед и холод, не Ниив, не Духи озера, а сама богиня, потому что не желала уплывать из родных мест. И только в благодарность за спасение своей прислужницы, капризной Ниив Миеликки уступила, позволила Ясону отправиться в поход на юг. Мы были в пути, но мне стало абсолютно ясно теперь, что опасность грозит нам и со стороны Арго, и со стороны его покровительницы.

А кто-то спрятавшийся на корабле желает моей смерти!

Я стал избегать Ясона, предпочитая сидеть с Уртой. Он бормотал гнусные богохульства, налегая на весла. Как-то Урта предложил мне помогать ему грести, а когда я отказался, обругал. Но мне все равно нравилось его общество. Арго плыл по озеру под ритмичный бой барабана. Вскоре озеро сузилось, нас окружили еще голые деревья, и мы вошли в устье реки. Начался наш долгий путь на юг через холодные моря мимо неприветливых берегов, а затем на Остров Мертвых, в Альбу.

 

Глава девятая

ПОЛЫЙ КОРАБЛЬ

Мы вскоре забыли и про ледяное безумие, и про то, что хранительница нашего корабля была куда менее счастлива плыть с нами, чем нам хотелось бы. Мы осторожно продвигались по извилистым рекам и постепенно обучались грести: приноравливались к глубине и ритму гребков и к тому, что при появлении из темноты упавшего дерева или выступающего над водой камня нужно убирать весла. Тайрон и Ясон вместе стояли на носу Арго, врожденный дар Тайрона находить путь в лабиринтах помогал нам выходить на главную протоку и не попадать в ее рукава, текущие в обратную сторону. Илькавар громко жаловался на мозоли, которые он натер на ладонях, зато у вольков с веслами проблем не было, а кельты рассказывали чудовищные истории о кораблях, на которых им приходилось грести, ходить под парусом или красть в прошлом. Ясон бдительно следил за всем происходящим, особенно за тем, как работали гребцы. Он их инструктировал и весьма бестактно критиковал. Я заметил, что это раздражало кельтского царя Урту, который недолюбливал Ясона. Я слышал, как он шепнул Кукалу, что не пристало человеку, совсем недавно восставшему из мертвых, корчить из себя капитана.

Однако Манандун мудро посоветовал ему не говорить подобных вещей, и Урта снова принялся усердно грести, налегая на весло. Он покровительствовал Ниив, которая как огня боялась Ясона. Я пришел к выводу, что его забота о ней объясняется не только его характером, но и традициями его народа.

Вскоре Арго попал в ту часть северных земель, которая скорее походила на озеро, чем на сушу, здесь мы смогли поднять парус и плыть на приличной скорости. Когда дул сильный ветер, Рубобост усаживался за рулевое весло, а когда ветер был слабым, его сменял менее мощный Тайрон.

Наконец мы добрались до холодного моря и повернули на восток.

Однажды вечером, когда мы стояли на якоре под плакучей ивой и отдыхали, ко мне подошел Илькавар и устроился рядом на жесткой скамье. Он пожелал мне доброго вечера.

— Я не хочу вмешиваться не в свое дело, — начал он, — но могу я задать один личный вопрос? Я ни в коем случае не хочу тебя оскорбить.

— Можешь задавать свой вопрос, — заверил его я. — Я не очень обидчивый.

— Видишь ли, — продолжил он, хмурясь, — я не очень опытный человек. Нельзя сказать, что я много путешествовал. По крайней мере по своей воле. Может и много, но не намеренно. Я обычно был озабочен не тем, что видел в тех путешествиях, а тем, как попасть домой, и зачастую не знал, где нахожусь. Подземный мир — жуткое место, особенно для таких, как я, которые попали туда случайно, будто провалились.

— Так в чем же вопрос? — напомнил я ему.

— Во всех моих случайных путешествиях я встречал людей. Клянусь богом, некоторые из них были очень странно одеты. А еда! Я отказывался есть глаза животных, кроме разве что глаз мелких рыбешек. Омерзительно! Но, как я уже говорил, я не приглядывался ко всем этим странным людям, потому что, несмотря на их необычность, дурацкие шляпы, кривые мечи и глаза животных на завтрак, я считал их в некотором роде подобными мне. Если ты понимаешь, что я имею в виду. — Он пристально посмотрел на меня и продолжил: — Но ты другой. Я не понимаю тебя. С тобой что-то не так. Ты не из этого мира. Ты ниоткуда. У меня бегут мурашки по телу от одного взгляда на тебя, как бывает, если вдруг увидишь паука, висящего над твоей кроватью. Надеюсь, ты не обижаешься.

— Вовсе нет.

— Видишь ли, Мерлин… Ты ведь Мерлин?

— Да.

— А Ясон зовет тебя Антиохом.

— Он знал меня под этим именем. Меня знают под разными именами.

— Так вот, я хотел сказать… на корабле ходят слухи, что ты можешь управлять самим Временем. Это правда?

— Не управлять. Просто я умею с ним обращаться.

Илькавар одобрительно засмеялся:

— Замечательно! Очень удобная вещь. Нам бы всем не мешало научиться обращаться с ним. Для большинства из нас это могло бы означать — разумно его тратить. Свеча всегда горит, но она горит ярче, когда ты молод. А вот твои свечи, похоже, горят, не сгорая.

— Они сгорают, но медленнее, чем твои.

Он снова рассмеялся, на этот раз с торжеством.

— Вот видишь. Именно это я и хотел сказать. Ты не отсюда. Ты похож на пришельца со звезд. Твою кожу согревал другой свет. Я понял это сразу, как только увидел тебя. Сколько тебе лет?

— Понятия не имею.

— Ты не обиделся?

— Я не обиделся. Я только знаю одно: когда я был ребенком, мир был спокойнее, леса обширнее, а люди были немногословны. Мир был огромен, а самыми громкими звуками в нем были шум ветра и дождя. Были барабаны и флейты, но звучали они тихо. Сейчас в каждой долине встретишь и барабаны, и рожки. Воздух сотрясается от визга волынок и сумасшедших. Я не хотел тебя обидеть.

Он передернул плечами:

— Мои трубы не визжат. А волынка всегда нужна. Но я-то точно сумасшедший. Но вернемся к тебе. Значит, ты очень стар.

— Да.

— И у тебя есть магия.

— Есть.

— Можно узнать какая? Это и был мой вопрос на самом деле. Надеюсь, он тебя не оскорбит. Что ты можешь делать?

Для человека, у которого мурашки бежали по телу при мысли обо мне, Илькавар, безусловно, был приветлив и дружелюбен — человек, умеющий ладить с другими. На вид мы были одного возраста, хотя глаза его блестели поярче, чем у меня. Похоже, он любил смеяться и проказничать, наверное, не меньше, чем играть на своем инструменте. Даже сейчас, пока я сидел, размышляя, что же ему ответить, Илькавар предложил «сложить песню обо мне в обмен на мой ответ. Добрую балладу. Очень хвалебную!».

Поскольку Ясон знал о моих способностях и Ниив о них знала, скорее всего мне придется воспользоваться ими в нашем походе. Значит, не будет никакого вреда, если я скажу ему правду. А правда состояла в том, что я использовал лишь частичку своих возможностей, — я лишь шел «по предначертанному пути».

Я поведал ему, что могу вызывать духи собак, птиц, рыб и оленей и путешествовать в их телах по их владениям. Я могу заглядывать в будущее, но это сопряжено с большими опасностями, особенно если в явившемся мне видении присутствую я сам. Я мог вселиться в покойника и посетить подземный мир, но этого следовало избегать любыми средствами. Я могу отбросить ложь, таившуюся в поступке, и открыть истину. Именно это я сделал для Ясона, чтобы он мог убедиться, что Медея обманула его чувства и заставила поверить, будто его сыновья мертвы.

Илькавар молча размышлял над услышанным, а Арго слегка покачивался на воде под ночными облаками, подсвеченными луной. Подумав, он сказал:

— А кто научил тебя этому? Где учатся магии?

— На этот вопрос я не могу ответить, — честно признался я. — Всю свою жизнь я следую предначертанным мне путем, по Тропе, которая ведет через весь наш мир по кругу. Мой путь проходит через Галлию, Грецию, восточные горы, а потом через эти земли, заснеженные зимой и кишащие комарами летом.

— Ты один такой? — быстро спросил он, с трепетом ожидая ответа.

Что за странный вопрос! Я попытался не показать, как глубоко меня ранили его слова. Потому что в своих снах я видел других: старых друзей, детей, с которыми когда-то играл у пруда под ивами, охотился на оленят в земле, которой больше нет. Но она была моей мечтой, убаюкивающей спящий мозг.

Был ли его вопрос безобидным? Я посмотрел на взъерошенного, с горящими глазами ибернийца, для которого мир был еще полон чудес, и решил, что подвоха в его вопросе нет.

— Да, — ответил я. — Конечно, не в данный момент. У меня есть товарищи. Ты, например. Я уже во второй раз гребу на этом корабле. Я очень долго живу. Давно гребу этими шершавыми веслами. Если честно, это не самое мое любимое занятие.

Он посмотрел на свои ладони, кожа блестела от постоянной работы.

— Совершенно с тобой согласен. Грести на корабле куда тяжелее, чем я думал. Неужели ты, Мерлин, силой своей магии не можешь вызвать ветер, который доставил бы нас на юг?

Я ответил, что не могу.

— Не много же ты можешь, — сказал он, ухмыльнувшись, и начал готовиться ко сну.

Сзади неожиданно раздался шепот Урты:

— Я все слышал. Наши друиды могут куда меньше.

— Да, я это видел.

Он не сразу решился спросить:

— А ты можешь входить в потусторонние миры?

Я понял, что он имеет в виду.

— Не без труда. Большинство из них для меня закрыто.

— Значит, ты не очень силен.

— На все это требуются большие усилия. А мне нравится быть молодым. Мне нравится то, что может дать человеку молодость. Поэтому я очень осторожно трачу свою силу.

Урта удивился:

— Если бы у нас всех был такой выбор. Хотя, знаешь, в наших краях, когда мы умираем, все начинается сначала. Не бойся стареть, Мерлин. — Он тихонько рассмеялся. — Послушай лучше меня.

Закончилось путешествие по озерам к югу от Похйолы, по студеному морю, на котором плавали льдины и шуга, остались позади пиратские корабли. Мы приближались к Стране Призраков.

Родную землю Урты называют по-разному, большинство названий связано с неприступным побережьем или предательскими дельтами крупных рек, что ведут вглубь острова, другие говорят о белизне прибрежных скал, источенных ветром. Торговцы звали этот северный, неуютный остров Землей Пяти Рек, хотя на самом деле рек было больше. Как-то я встретил отчаянного торговца, который проплыл вокруг острова. Его рассказ подтвердил правдивость легенды, в которой говорится, что дальний конец острова погружен в океан, а жители той его части свободно переходят из царства морского в царство лесное, словно это одно и то же царство.

Урта называл свое царство Альбой, вполне обычное для южных диалектов название: Альбос, Альбион, Гиперальбора и тому подобные. Все они означают одно — Белая Земля, хотя не всегда оно объяснялось меловыми скалами, видимыми издалека, как видны они с материка на родине Урты. Задолго до его рождения Альба была покрыта туманом в течение пятидесяти поколений: плотное сверкающее облако окутывало весь остров и превращало мореплавание в кошмар. Этот вечный туман скрывал ужасные бури, которые бушевали, не прекращаясь, в дебрях лесов и в горах. На острове всегда было сыро и устрашающе темно, но поговаривали о деревьях предков, которые возвышались над грозовыми тучами, а под ними жили целые кланы.

Однако самое прижившееся название Альбы — Страна Призраков — было дано острову в конце эпохи огромных каменных святилищ, громоздких круглых строений в лесу. В то время я был далеко, совершал свой очередной круг после того, как поучаствовал в строительстве этих святынь. Впоследствии я узнал, что в самом сердце Альбы, обширного края лесистых холмов и глубоких пересекающихся ущелий, вдруг поднялась новая земля — Страна Призраков, она примыкала к территориям кланов, таких как клан Урты, где реки подернуты туманом, а тропинки узки.

В Стране Призраков бегали, играли, скакали верхом и охотились древние призраки вместе с призраками тех, кто еще не родился, — веселыми элементалиями, которые всегда принимали форму взрослых и мечтали о приключениях и своей судьбе в отдаленном будущем. По этой причине Страну Призраков еще называли Царством Теней Героев.

Замок Урты находился в нескольких днях пути к востоку от этой Страны Призраков.

— Я видел ее с расстояния, — рассказал он мне как-то, когда мы отдыхали. — Я даже видел несколько теней героев, когда они приблизились к границе их мира с нашим. У них тоже есть свои берега рек и опушки лесов, есть долины, куда мы не ходим. Они выходят в основном по ночам. Они, как и мои утэны, преданы своему предводителю, связаны своим призрачным кодексом чести. Они собрались там из разных мест, по большей части их невозможно узнать, хотя отец моей жены, Арбам, утверждает, что видел на одном из них знаки наших предков. Мы соблюдаем неприкосновенность границы между их территорией и нашей. Если перейдешь не ту реку или пойдешь не той тропинкой, можешь сгинуть в один миг, как клуб дыма в ветреный день, даже следов не останется. Хотя если быть честным, войти в их царство почти невозможно. А вот они к нам проходят.

Урта скрестил пальцы, что означало защиту от опасности.

А сейчас Урта стоял на носу Арго, выкрикивая приветствия белым скалам Альбы, и подобные страхи его не беспокоили. Его утэны гребли изо всех сил, германцы и вольки громко пели, а критянин выглядел обеспокоенным. Урта же думал лишь о своих жене, дочери и двоих прекрасных сыновьях (возвращение домой после долгой разлуки смягчило его отношение к сыновьям, которых он раньше называл не иначе как демоны-двойняшки). С ним рядом стоял Ясон, а Рубобост держал румпель, Арго подпрыгивал на волнах, перекатывающихся по этому серому, угрюмому морю. Они обсуждали, в какую часть острова мы попали. Германец Гебринагот оказался сейчас очень полезным: однажды ему пришлось проплыть на военной галере через пролив между островом и материком. Он сказал Урте, правда как-то нервно, что с тех пор постоянно участвовал в набегах. Они пришли к выводу, что мы слишком уклонились на север. Чтобы добраться до реки, которая приведет к дому Урты, нам понадобится еще два дня, под парусом либо на веслах.

Мы подняли парус, потому что вдруг поднялся ветер, северный, как нам и было нужно. Все вздохнули с облегчением, убирая весла. Арго сильно заваливался на борт, но все равно быстро продвигался на юг, держась подальше от берега, чтобы не натолкнуться на скалы. Иногда мы видели на скалах людей, а когда проплывали у берега, длинноволосые всадники в масках скакали параллельно нашему курсу. Нередко мы слышали зов рога или бой барабана, звучавшие как предупреждение об опасности. Когда Арго подходил слишком близко к берегу, в нас летели камни из рогаток, по ночам на утесах и вдоль береговой линии горели факелы.

Урта был обеспокоен знамениями, но не хотел говорить, какими именно. Однако я заметил, что в большинстве своем защитниками Альбы, которые размахивали копьями и дули в рожки, были женщины, дети и старики.

А однажды в ночной темноте, перед самым рассветом, мы увидели горящую фигуру, на самом деле это были два деревянных чучела, казалось, что они борются друг с другом, стоя по разным сторонам ручья. С их горящих тел летели искры и гасли в воде. У них изнутри доносился визг животных, которые медленно сгорали заживо.

— Это жертвоприношение? — спросил Ясон у Урты.

Урта ответил, что это возможно.

— А еще отчаяние. Что-то случилось. Что-то изменилось… — Похоже, это явление его взволновало и смутило.

— Почему ты так думаешь? — спросил я.

— Потому что это моя река. Моя территория начинается в двух днях пути вверх по реке. Люди, живущие в устье, на сегодняшний день мои союзники. Мы торгуем скотом и лошадьми, растим сыновей друг друга. Ты, наверное, помнишь, я рассказывал. Я никогда не видел, чтобы их царь Вортингор сжигал животных в чучелах. Что-то случилось.

Ясон не придал значения страхам Урты и спросил:

— Если это дорога к твоему дому, где мы сможем пополнить ряды твоими храбрыми рыцарями, как же мы пройдем под этим горящим мостом?

Все замолчали, а потом повернулись ко мне.

Илькавар бодро крикнул со своей скамьи:

— У меня прекрасное предложение. Давайте повернем обратно и забудем про это место.

Улланна и Рубобост с радостью поддержали его, среди аргонавтов послышались смешки и шуточки.

— А нельзя пройти другой рекой? — спросил Ясон.

Урта отрицательно покачал головой:

— Ни одной безопасной реки. К тому же мне надо знать, что здесь происходит. Вы заметили странную вещь?

Мы все уставились на горящих великанов, их руки охватывали шеи друг друга, а огонь стекал с них, как расплавленный метал из котла. Я понял, что имел в виду Урта.

Рядом не было ни Вортингора, ни его свиты, ни всадников, ни колесниц, ни визжащих женщин, размахивающих окровавленными копьями, ни неистовствующих друидов, призывающих ярость Таранаса, ни любопытных детишек, желающих посмотреть на жестокое представление, ни исходящих лаем собак. Там, где горит огонь и собираются люди, всегда есть собаки, которые надеются на поживу. Воины из Галлии и Альбы были совсем лишены способности думать нестандартно, которая была второй натурой Ясона.

— Что-то здесь не так, — снова повторил Урта. — Нам лучше подождать, пока чучела прогорят, а тогда быстро войти в реку. Все это мне очень не нравится.

Ясон размышлял над предложением Урты, а Ниив шепнула мне на ухо:

— Спроси у них, почему они дерутся. Попроси их прекратить.

— Это деревянные чучела. Я не специалист по части бесед с деревьями.

— Но ты ведь можешь, — шепотом продолжала настаивать Ниив и тут же добавила: — Они созданы людьми или колдовством?

Я сразу понял, что она имеет в виду. Гигантский размер чучел и интенсивность их горения указывали на то, что это не жертвоприношение. Я видел подобные конструкции, они очень быстро прогорали, превращались в пепел и затухали, они могли долго тлеть, но без пламени. Эти же фигуры ярко горели все время, что мы двигались, приближаясь к ним.

Я вгляделся в огненные языки, мысленно прошел сквозь них и вошел в деревянные черепа обнявшихся фигур. Сердца птичек, запертых внутри, бешено колотились, объятые страхом барашки — все вместе создавало атмосферу ужаса. Многие звери уже умерли, а ворон на привязи спокойно взирал на происходящее, другие вороны кричали, они кидались от стенки к стенке, а языки пламени пытались их достать.

Я вернулся назад. Я не обнаружил ни одного признака колдовства, кроме разве ворона на привязи, спокойно наблюдающего за остальными. Ну, еще размер этих чучел: они были куда больше, чем любое изготовляемое кланами для обрядов.

Ясон позвал Кукала в носовую часть, он ведь тоже из этих краев. Хоть тот и не был разговорчив, Ясон знал, что у него зрение как у сокола. Таких кельты называют дальнозоркими. У его двоюродного брата Борова тоже был дар: необычайно тонкий слух. Кукал сразу же подтвердил очевидное: падающий огонь — это горящие тушки животных, падающие в воду. А еще он увидел несколько скорчившихся фигур позади гигантских борцов выше по реке. Они неподвижно сидели у самой воды. Кукал был уверен, что они устроились на пристани рядом с высокими стенами его родного замка.

Урта по-прежнему был склонен ждать, хотя его снедали беспокойство и любопытство относительно того, что же происходит там, выше по реке. Он почувствовал запах ужаса и страшной опасности, как он объяснил. Подождать, пожалуй, разумно. И Манандун с Катабахом согласились с ним. У них тоже было ощущение, что им делают некое предупреждение.

Ясон ни на минуту не сомневался, что все эти предчувствия были лишь результатом воздействия грандиозного зрелища, и без колебаний принял решение:

— Спустить паруса, приготовить весла! Помнишь сталкивающиеся скалы, Мерлин? Мы тогда проскочили между ними. Нас задело лишь самую малость!

— У тебя был хороший помощник, насколько я помню.

— Разве? — с вызовом спросил Ясон.

— Сама Гера вызвалась попридержать скалы.

— А может, нам это приснилось? Но только сила гребцов и наша отвага помогли нам избежать опасности и выйти в тот черный океан! Это всего лишь жаркое на ужин. Тайрон, возьми барабан… сначала бей ровно, а потом дробью. Ниив и Илькавар, возьмите одеяла, чтобы сбивать огонь, Улланна, приготовься лечить ожоги на руках. Все остальные — по своим скамьям!

Мы подняли весла, барабан начал отбивать ритм. Как только мачта была убрана, над волнами понесся барабанный бой для гребцов, весла погрузились в воду, и Арго двинулся к реке. Практичный Ясон запасся лодочным крюком и держал его на изготовку.

— Я подцеплю для нас жаркого — на семь дней хватит!

Арго ринулся вперед, сначала поднимаясь на волнах, а потом мощно разрезая их. Барабанный бой стал еще быстрее, весла погрузились, Ясон подгонял нас. И вот мы перед огненной аркой, горящие звери полыхали как молнии. На палубу упал барашек, и Ниив поспешно погасила его охваченную пламенем шерсть. На нас сыпались сучья горящего дерева, и среди аргонавтов раздались вопли — многие получили ожоги, но продолжали налегать на почерневшие от копоти древки весел. Мы пронеслись под горящими великанами со скоростью ласточки.

Огромная пылающая туша рухнула в воду как раз в нашу сторону, это был гигантский бык. Запах жареного мяса ласкал обоняние: люди в последнее время недоедали, а рыба давно опротивела. Ясон швырнул свой крюк через борт, зацепил быка за челюсть и позвал меня на помощь. Мы наполовину вытащили зверя из воды, чтобы уменьшить сопротивление, и держали так, пока не миновала опасность.

Рубобост подоспел на помощь, и мы втянули наш ужин на корабль и опустили в трюм подальше от беспокойного коня Рубобоста — тому совсем не понравился запах горелого мяса. У быка, как я заметил, в шкуре торчали бронзовые диски, горло было перерезано, а в бока впились обгоревшие древки стрел. Мне лишь пару раз доводилось видеть таких огромных быков. Этот бык наверняка был одновременно и священным, и жертвенным.

Урта согласился со мной и добавил:

— Но это сделали не коритани.

Ясон тоже разглядывал еще дымящегося быка и почерневшую бронзу.

— Я видел такое на моей родине, — сказал он странным голосом.

Он отбросил эту неприятную мысль, как только с новым рывком Арго исчезли позади огненные ворота.

Вскоре мы подошли к тому месту, где Кукал видел фигуры, сидящие на пристани. Берег здесь был расчищен, деревянный причал выступал вперед. Арго, имеющий высокую осадку, подошел, к нему, и мы смогли без труда сойти на берег. Кроме нашего судна мы обнаружили в камышах три старые подгнившие лодки. Высокий частокол не давал лесу захватить этот крошечный порт, но ворота были открыты, а начинающаяся прямо за ними дорога вела в сторону от реки, туда, где виднелись соломенные крыши деревни. Странное зрелище представляли собой пять фигур, расположившихся вдоль реки, все они стояли на одном колене, держали перед собой копья, а щитами прикрывали грудь. Были видны лица, бороды, доспехи, одежда, но все они были сделаны из дуба, покрашены в темный цвет, а кое-где в трещинах начинали покрываться зеленым мхом и плющом.

На одном из изваяний был богато украшенный шлем предводителя, а гребень вырезан в форме ястреба с раскинутыми крыльями. Когда Кукал увидел эту фигуру, у него перехватило дыхание от неожиданности и боли. Он вглядывался в изображение своего отца.

Илькавар позвал нас. Он нашел еще фигуры, стоящие на одном колене у самого частокола. Тайрон уже успел с предосторожностями пройти ворота, но вернулся и сообщил нам:

— Эти фигуры везде. Я насчитал двадцать только на деревьях, все они разные. Такое ощущение что целую армию превратили в деревянные фигуры. — И добавил: — Интересно, если бы не их одежда, они могли бы сойти за данайцев из племени Ясона. Они очень похожи на данайцев.

Кукал и Боров тут же вернулись на Арго и надели свои яркие боевые доспехи, заточили мечи и выбрали копья полегче. Они вскоре вернулись, с ними пришли Манандун, тоже в боевом облачении, и Тайрон, чьи темные глаза сверкали в прорези закрывающего лицо бронзового шлема. Боров бросил копье и мне:

— Пошли с нами, Мерлин.

Мы бегом проскочили ворота и припустили по дороге через лес. Тайрон вскоре обнаружил, что за нами наблюдают из подлеска, один раз Кукал остановился и вскрикнул удивленно. Из-под шлема, украшенного конским хвостом, на него смотрел его младший брат. И эти статуи, как те на берегу, стояли на одном колене, копья и щиты готовы к бою.

Для меня было очевидно, что эти вырезанные изображения значили многое для Кукала и Борова. Они оба нанесли красной краской линию на свое лицо, я подумал, что это знак скорби. Они уже предчувствовали, что обнаружат впереди.

Перед нами раскинулась деревня. Стояла полная тишина, даже свиньи не нарушали ее хрюканьем. Позади деревни начинался подъем к массивным стенам крепости на холме, где был двор Вортингора. Однако на холме не было видно ни блеска металла, ни развевающихся знамен, ни всадников, скачущих извилистым дорогам, которые спускались с холма к реке.

Мы разбились на три группы. Я с Тайроном обследовал заброшенную деревню, а Боров с Манандуном побежали на холм — конь Рубобоста, к сожалению, хромал после плавания. Кукал[ углубился в лес один, он искал дубовую рощу и каменное святилище Маганодонса, божества, которому поклонялось его племя.

Дома превратились в жилища для крыс. Их явно покинули не меньше месяца назад, но никаких следов грабежа или разрушений не было. Скорее всего дикие кошки и волки утащили всех кур, свиньи сбежали из загонов в лес, где и были съедены. Нигде не было видно оружия или доспехов, а мотыги, лопаты, лемехи были раскиданы повсюду.

Мы с Таироном вернулись на пристань поджидать остальных. Ясон же сгорал от нетерпения, желая поскорее отправиться дальше, к землям Урты. Мы сейчас уходили в сторону от теплого юга, от мест, где может находиться Оргеторикс, поэтому Ясона злила задержка.

Урта тоже нервничал. Он бродил по лесу вдоль реки в тяжелых раздумьях:

— Здесь происходит что-то невиданное, Мерлин. И не только эти странные статуи. Мне просто страшно это произнести. Когда мы доберемся до моего дома, я буду точно знать.

Он рассматривал одно из поросших мхом изваянии — пожилого мужчину с длинной бородой и задумчивыми глазами, обруч на его шее был вырезан в форме оскалившихся волков.

— Я хорошо знаю этого человека, — пояснил Урта. — Он воспитывал меня семь лет. Но он ли это? Или это оболочка, где заперт его дух? А может быть, лишь память о человеке, который ушел из нашего мира? Это место опустело, однако какая сила воплотила в дереве каждого ушедшего человека? Сами люди не могли этого сделать. Только одно могло случиться.

Утра отказался продолжать. То, что пришло ему на ум, повергло его в ужас. На миг мир померк перед моими глазами. Я оставил его одного.

Боров и Манандун вернулись позже. В крепости тоже не было людей, никаких признаков жизни, никаких следов насилия, просто пустые дома, пустой банкетный зал, где был накрыт стол для большого празднества, только угощение давно растащили.

Кукал не вернулся из леса, начинало темнеть, и Урта забеспокоился. Он страстно хотел домой. Темпераментный Боров просто обезумел от тревоги, он рвался в лес на поиски товарища и брата, Ясон с трудом удерживал его. Мы подали сигнал рожком, а Урта закричал своим зычным голосом, Рувио, пасшийся на берегу, испугался куда больше, чем во время нашего ледяного, драматичного отъезда из Похйолы. В ответ не раздалось ни звука, а когда наступила ночь, Боров зажег факел и сошел с корабля на берег:

— Я должен его найти. Я должен знать, что здесь происходит. Можете еще чуть-чуть подождать?

— До рассвета, — согласился Ясон. — Потом мы направимся вверх по реке. Но через несколько дней мы поплывем обратно и заберем вас.

Боров склонил голову в знак благодарности, потом повернулся и побежал к воротам, его одинокая фигура в накидке двоюродного брата исчезала во мраке.

К восходу солнца он не вернулся. Ясон пять раз с большими промежутками подул в рожок. Не услышав ответа, не дождавшись двоих членов команды, мы подняли якорь, покинули причал и молча поплыли навстречу нашей судьбе.

 

Глава десятая

ЗЕМЛЯНЫЕ РАБОТЫ

Крутой поворот реки, отмеченный с обеих сторон рядами высоких серых камней, на которых были нарисованы солнечные диски, спиральные лабиринты и изображения тощих скачущих лошадей, и был началом земель племени Урты, они располагались на территории корнови. Какое-то время по берегам тянулись ивы, потом русло расширилось и река стала мельче, поэтому Арго задевал килем за водоросли. Урта подгонял нас, он внимательно смотрел по сторонам, пытаясь обнаружить признаки жизни. Тишина была зловещей, и у команды начали появляться дурные предчувствия.

Еще один поворот, и Тайрон, который стоял у штурвала, с удивлением указал вперед. Мы повернулись в ту сторону и увидели в дымке дуб Бригги, возвышающийся над ивами, он был обвешан поношенными плащами, ржавым железом, старыми мечами, сломанными щитами, развешенными там в качестве подношений реке. Здесь начинался лес. Вглубь него вела дорога. Почерневшие от огня остатки пристани спускались к воде, на берегу у обгоревших бревен стояли два великолепных мастифа и наблюдали за нами. Один из них залаял, второй присоединился, жуткое зрелище — оскаленные зубы, выпученные глаза.

— Маглерд! Гелард! — крикнул Урта. — Это мои собаки. Мои красавцы! Что у вас случилось?

Мы вытащили весла и бросили якорь, а Тайрон мастерски повернул корабль к берегу так, что Арго мягко ткнулся носом в гальку у воды. Спустили трап, и Урта сошел на сушу. Собаки бросились к нему, злобно рыча, тот, что побольше, сбил его с ног и пытался вцепиться в шею. Урта снова и снова звал собаку по имени: «Маглерд! Маглерд!» Собачья пасть отодвинулась, но зверь продолжал стоять над распростертым человеком и смотрел на него в упор. Второй пес рычал, приседал на передних лапах, прижимая голову к земле, и подбирался к Урте сбоку.

И снова Урта ласково звал собаку, он потянулся, чтобы почесать взбесившегося пса под шеей. Животное отпрыгнуло и присело, как второй пес. Урта медленно поднялся, на левой руке остались следы зубов. Он наклонился, протянул руку, и оба пса снова словно взбесились, бросаясь на него и отскакивая. Они прижимали головы к земле, а лай начал напоминать скуление. Через некоторое время большой пес подошел к хозяину и позволил себя погладить.

Урта нашептывал собакам:

— В чем дело? Гелард… Маглерд… Что вы наделали? Почему так себя ведете? Откуда у вас эти шрамы? Где остальные собаки?

Потом он позвал Манандуна с Катабахом и меня. Мы сошли на берег. Один из них бросил Урте его вещи, и оба начали надевать боевое облачение.

Урта кивнул мне, приглашая подойти, я осторожно приблизился к сердитым псам.

— Посмотри сюда. — Он поднял шерсть на спине Маглерда, и я увидел жуткие шрамы.

— Это след от меча, и это тоже. А это стрела. А посмотри сюда… — Он дотронулся до обломка стрелы, торчащего в задней ноге пса. — Второй пес в таком же состоянии. Они выдержали жестокий бой. Но с кем же они бились? — Он выпрямился и посмотрел на меня, я читал на его лице ужас, он боялся того, что может обнаружить. — И чего же я лишился?

— Нам лучше пойти и посмотреть.

— Возьми оружие, Мерлин. Лучше копье.

Я заметил, что его руки трясутся. Губы под густыми усами пересохли, в голосе угадывался страх.

Сам он снял рубашку, накинул плащ на одно голое плечо, давая свободу руке с мечом. Он вытащил из мешка бронзовый обруч и надел его на шею, на нем были изображены две собачьи морды, смотрящие друг на друга. Он привесил к нему ножны с остро заточенным мечом. Его люди оделись так же. Потом они по очереди ходили к реке, зачерпывали из нее грязь и намазывали ею половину лица. Совершая этот обряд, они что-то бормотали воде.

Когда приготовления были закончены, мы оставили Рубобоста, Тайрона, Миховара с его людьми и кимбра охранять Арго, потому что корабль мог стать отличным трофеем, а Ясон не доверял обманчивой тишине вокруг. Остальные вооружились и двинулись по широкой тропе через лес, пока не вышли на открытое пространство и не увидели в отдалении на вершине голого холма укрепление — дом Урты, резиденцию царя племени.

Вокруг холма шел высоченный вал, затем частокол из дубовых бревен, сложенных одно на другое, а сторожевые башни, казалось, упираются прямо в облака. Пять ворот выходили на эту сторону: на первых были вырезаны два бычьих черепа, вторые украшали сцепленные рога пятнадцатилетних оленей, на третьих скалились волчьи морды, с четвертых из углубления в деревянных колоннах ухмылялись два человеческих черепа, а на пятых висели кости двух лошадей, связанные вместе и завернутые в шкуры, над ними два лошадиных черепа, выкрашенные красной краской, — любимые кони Урты. Эти кони когда-то возили колесницу Урты во время набегов, а в мирное время катали троих его детей. Когда они погибли во время набега нервийцев, прибывших из-за моря, Урта сделал их главным тотемом своего клана.

Задолго до того, как мы подошли к воротам, стало ясно, что крепость разграблена и покинута. Полная тишина говорила об отсутствии живых существ, две башни при воротах были сожжены. Между валом и частоколом не паслись овцы, не бегали собаки. В самом воздухе ощущался запах разлагающейся плоти. Ветер, который гулял у стен, когда мы подходили к воротам, казался дыханием могилы.

И вот Урта и его утэны стоят у развалин своей жизни.

Манандун закричал от ярости, выходя из длинного здания для утэнов, где жили неженатые мужчины, такие как он и Катабах:

— Ни оружия, ни тел! А были ли тела?

И все-таки кровопролитие было. Обходя улицы и дома, конюшни и кузницы, мы находили зловещие следы. Мы находили останки повсюду, даже во рву у западных ворот, откуда тянулись глубокие лесистые долины, ведущие к запретным землям.

Мы обнаружили трупы нескольких собак, все в запекшейся крови, хотя убиты они были копьем. Среди них две принадлежали Урте. Крайне неприятное зрелище.

Но самое ужасное ожидало нас впереди. Урта наконец решился войти в царский дворец, свой дом. Прошло некоторое время, прежде чем он позвал меня. Я вошел в длинное мрачное здание. Его тоже разграбили, почти все, что осталось, было испорчено: драпировки на стенах искромсаны, посуда разбита. В воздухе стоял запах гнили.

Через пролом в стене падал поток света, он освещал Урту, склонившегося над телом мастифа.

— Это, конечно, не Ульгерд, — заговорил Урта. — Но и он был мне неплохим помощником. Уриен любил его. Они вдвоем гонялись за зайцами, просто для забавы. И мой сын убил собаку, а собака убила моего сына.

Он протянул руку и вытащил из бока собаки небольшой кинжал с костяной ручкой — детское оружие, красивая, изысканная вещь, чье бронзовое лезвие было сделано для игры, а не для убийства. Урта положил маленький кинжал на землю и оттащил мертвую собаку в сторону, под ней оказалось полуистлевшее тело. Урта тяжело дышал, голос его срывался на крик. Со своего места я видел сжатый кулачок, сломанные руки и ноги, жестоко покусанные собакой лицо и шею.

— Что ж, Уриен, похоже, ты со своей задачей справился. Молодец. Клянусь богом, мне будет не хватать тебя, несмотря на твой несносный характер. Я бы все простил тебе десять раз, если бы мог этим вернуть.

Урта замолчал, склонив голову на грудь, затем снял свой плащ, завернул в него сына и поднялся на ноги, прижимая тело к груди. Он посмотрел на меня блестевшими от слез глазами и прошептал:

— Что здесь произошло, Мерлин? Именем ворона и волка, заклинаю, что здесь произошло? Собаки набросились на своих. Среди убитых нет моих воинов. В крепости никого нет, хотя она должна была бы находиться в руках врагов. Что случилось с женой и другими детьми? И где же мои воины?

— Хотел бы я знать ответы. Но, увы! Мне очень жаль твоего сына.

— Храбрый мальчик. Я должен был догадаться, что он будет храбрецом. Я им горжусь. Я не вернусь на Арго, пока не похороню его и не найду остальных.

— Да, конечно. Я останусь с тобой.

Манандун поджидал нас снаружи. Он мрачно посмотрел на сверток в руках Урты и протянул руки, чтобы взять тело.

— Это Уриен, — сказал предводитель.

— А остальные?

Урта отрицательно покачал головой.

— Я похороню его в Роще Герна у реки. А пока отнеси его в дом утэнов. Закрой его там и постой на часах у двери.

— Да, я все сделаю.

Аргонавты продолжили поиски на холме и вокруг него. К закату стало ясно, что никого из утэнов среди убитых нет. Не нашли никого из двадцати пяти человек, оставленных охранять цитадель, поддерживать порядок среди представителей низшего сословия и проводить жертвоприношения и празднества в отсутствие Урты. Не нашлись тела Айламунды, ее отца Арбама и маленьких Мунды и Кимона.

Урта сидел у колодца, обхватив голову руками, он был напуган и поражен увиденным. Я собирался подойти к нему, когда неожиданно из тени выступил Ясон. Он молча смотрел на убитого горем предводителя галлов, потом вытащил из-за пазухи кожаную флягу с вином. Он передал ее Урте и сел рядом с ним, потом сам отхлебнул и заговорил тихим голосом.

Старый воин и молодой воин, грек и кельт, они не очень хорошо владели языками друг друга, но понимали язык горя лучше, чем язык войны. Возможно, Ясон вселил в него надежду: ведь обнаружен только один сын, остальных близких Урты среди убитых не было.

Не знаю, о чем они говорили, Урта позвал меня только ночью. Он был пьян и зол. Гелард и Маглерд, оставшиеся в живых псы, сидели на привязи перед дверьми дома предводителя, в лунном свете их глаза казались огромными и блестящими, они беспокойно смотрели на меня.

— Почему мои собаки это сделали?

— Я сомневаюсь, что это сделали они.

— Но на убитых нет других следов, кроме следов от зубов. Мои собаки выступили против моего клана и моей семьи, убили их, разорвали. Некоторые псы погибли, но большинство сбежали. Только эти два выжили и остались, но ненадолго. Посмотри на них: они чувствуют, что наделали, они боятся. Их головы принесут мне облегчение. Я сожгу их в честь Белиноса и попрошу его послать мне видение того, что здесь произошло, и ответ, где искать остальные тела.

— Это сделали не собаки, Урта. Не собачья свора, не волчья стая, не дикие кошки. Отпусти псов.

— Не могу. Когда-то у меня было двенадцать отличных псов. Я отдал бы мою левую руку за любого из них. Они пошли против меня. Эти два даже пытались отогнать нас от берега. Они убийцы, я убежден в этом.

Так мог бы уговаривать себя человек, пытающийся поверить в невозможное. Ему необходимо было нанести смертельный удар, чтобы смягчить свой гнев, но ничто не могло облегчить его горе.

Тут Урте пришла в голову какая-то мысль. Он пристально посмотрел мне в глаза, его глаза все еще были злыми. Потом, как я и предполагал, он попросил меня об одолжении:

— Мерлин… ты водил Ясона в святилище Скогена и показал ему прошлое, правду про прошлое. Можешь показать мне, что здесь произошло? Может, это тоже колдовство? Это трудно? Я знаю, что такое нелегко дается. Но я заплачу всем, чем смогу.

— Я показал Ясону правду о том, что он сам пережил, хотя его и обманули. Магия была обращена к его памяти. С тобой не получится, ты не видел, как убивали твоих сыновей.

Он сразу сник, но поверил мне. Я мог бы, конечно, заглянуть в прошлое, но совсем не хотел этого делать, чтобы не позволять годам подступать к моим костям. Подобное колдовство требует большой осторожности.

— Что ж, извини. Мы попробуем узнать правду по-другому.

Есть еще одна возможность узнать судьбу семьи Урты: во сне. Я сообщил ему об этом и добавил:

— А пока отпусти псов. И выбрось из головы мысли о мести. Надеюсь, мы будем вместе на Арго еще долго. Мы многое сможем сделать друг для друга.

Ночь была светлой, даже река вдали была видна, серебряный свет луны разлился по лесу и холму. Я люблю погружаться в сновидения у реки, особенно под старым вязом или шелестящим листвой буком. Поэтому я взял факел, вышел из крепости и отправился туда, где стоял на якоре Арго, по тропе, которая, по словам Урты, вела в Рощу Герна. Она вилась вдоль ручья, впадающего в реку. Найти ее оказалось несложно, по краям рощи стояли достаточно грубо сработанные статуи, в середине ее лежали серые камни. Среди деревьев мелькали земляные холмики — могилы родственников Урты.

Я воткнул факел в землю, свернулся под деревом и погрузился в сон.

«Крики… злые крики, женский плач…»

Занимается рассвет, подул легкий утренний ветерок…

Вскоре все меняется, теперь это зима. Река течет мощным потоком, ветер стал резче, восточный ветер, скоро выпадет снег…

Вдруг из главных ворот крепости вырвались всадники, их около тридцати, с ними кожаные тюки и оружие. Плач и причитания продолжаются. Дети бегут за всадниками, швыряют им вслед камни. Группа направляется в сторону реки к лесу, оставляя за собой смятение и тревогу, старики совещаются, женщины оживленно обсуждают что-то, молодые собирают оружие и складывают его у ворот.

Это утэны. Они покидают крепость. Военный отряд Урты, защитники его дома, семьи в его отсутствие оставляют свой пост. Владения Урты остаются беззащитными, лишившись охраны.

Почему они так поступили? Почему предали своего предводителя?

Я пробудился, почувствовав чье-то присутствие. Это была Ниив, она дышала прямо мне в лицо и с любопытством разглядывала. В свете факелов Ниив была прекрасна, но она так напугала меня, что я чуть не ударил ее.

— Чем это ты занимаешься? — шепотом спросила она, словно боялась, что роща ее услышит.

— Смотрю сны, — ответил я. — А ты мне помешала. Я хотел узнать причину кое-чего, а ты разрушила чары.

Она вдруг пришла в восторг и попросила:

— Давай я тоже буду смотреть с тобой сновидения. Ну, пожалуйста! Дай и мне посмотреть.

— Нет, это опасно. Нужно всегда ставить защиту на свои чары. Неужели твой отец не научил тебя этому?

— Ты мне не доверяешь.

— Да, угадала. Я не доверяю тебе. Я не доверюсь никому, кто не ставит защиту на свои видения. А теперь уходи, Ниив. Я хочу помочь Урте.

Она рассердилась и отпрянула от меня, уселась на землю, неподвижные глаза на бледном лице пристально уставились на меня. Я пытался узнать, почему утэны покинули крепость, но мне это не удалось. Я чувствовал надвигающуюся опасность и хотел вернуться в сон, чтобы увидеть, что было дальше.

Я установил простенькую защиту от девичьего любопытства и снова погрузился в видения.

Когда я вернулся из своих грез в ночную рощу, Ниив рядом не было. Я слышал голоса приближающихся мужчин и свет факелов. Ошеломленный от неожиданности, я поднялся и пошел навстречу Урте и его товарищам, которые несли на плечах завернутое тело Уриена, чтобы захоронить его в святилище среди деревьев под пирамидой из белых камней. Когда печальная церемония закончилась, Урта разыскал меня.

Я рассказал ему, что ясно видел, как его утэны уходят из крепости, но не смог разобрать, что было дальше.

Нападавшие подошли с запада, через долины. Они подобрались к крепости под покровом ночи, когда небо было затянуто черными грозовыми тучами, сначала были видны лишь факелы. Здесь не обошлось без колдовства. Я не смог рассмотреть ни лиц грабителей, ни их коней. Я слышал грохот, слышал, как все рушится, но ничего не видел.

Псы за высокими стенами бесновались, они носились по большому кругу, вожаком был самый крупный в стае. Жители бросились к стенам: кто с пращой и камнями, кто с луком и стрелами, кто-то с копьями с металлическими наконечниками. Они тоже кричали, это был угрожающий рев, вопль ярости. Они стучали железом о железо, чтобы отпугнуть нападающих. Но эту толпу призраков напугать было невозможно.

Лавина факелов устремилась на холм. Ворота распахнулись, словно от страшного удара. Отчаявшиеся защитники рассредоточились и сражались с врагом, которого они видели, а вот я нет.

А вскоре псы набросились на своих хозяев.

Все произошло так быстро, что я не сразу понял, что изменилось. Они вдруг застыли, прекратив свою круговую оборону, прижали уши, высунули языки и все уставились в одном направлении, словно их позвали. Потом они развернулись, приняли охотничью стойку и кинулись за убегающей добычей. Я увидел женщину, которая тащила за руки двоих детей, мальчика и девочку, она кричала от ужаса и ярости, а два мастифа гнались за ними. За собаками двигались факелы. Вся группа исчезла в темноте, они убегали в сторону реки, в сторону Рощи Герна.

В доме Урты шла резня. По-моему, мальчик сражался за свою жизнь.

И вдруг все прекратилось.

Поток факелов устремился вниз по холму. Битва закончилась так же неожиданно, как и началась. Я снова слышал ржание коней и крики воинственных всадников, но чары застилали мне глаза.

Урта молча слушал мой рассказ о странных событиях. На его лице читались задумчивость и усталость, словно ничего нового он не услышал. Я тоже устал, кости свербило, я хотел есть. Было далеко за полночь. Мы вернулись в крепость и собрались печальной компанией в доме утэнов.

Урта тихо сказал:

— Вы знаете, я ходил в то холодное место… Похйолу, на то озеро… потому что мне сказали, что там я найду объяснение своим опасениям. Но ответом оказался сам факт моего отъезда, моего отсутствия.

Он был безутешен, и я оставил его в покое.

Сразу после восхода солнца рожок на Арго протрубил трижды — нас звали на корабль. Мы с Ур-той вышли на крепостной вал через главные ворота. К нам скакал Рубобост. Его конь Рувио снова был в порядке. Дак спешился у подножия холма и крикнул нам, что на другом берегу объявился старик, который хочет видеть Урту. У старика лук и стрелы, он грозится застрелить любого, кто попробует переплыть к нему, пока он не разрешит.

— Как он выглядит?

Дак подробно описал сине-зеленый рисунок, покрывающий левую руку старика, и его прическу: череп был выбрит за исключением пучка седеющих волос на макушке, пучок сначала поднимался вверх, как ножка гриба, а сзади рассыпался конской гривой. У него не было двух пальцев, по одному на каждой руке, но это не мешало ему стрелять из лука.

— Арбам! — выдохнул Урта. — Отец Айламунды. Старый хитрый волк! Он спасся. А принимал ли он участие в сражении?

Вопрос был обращен к даку.

— Судя по его виду, — крикнул в ответ Рубобост, — и по незажившим шрамам на руке и шее… очень даже участвовал.

Он развернулся и поскакал к кораблю, который охранял, а мы отправились пешком вслед за ним, все, кроме Илькавара, — он остался в крепости, чтобы петь и играть для мертвых.

 

Глава одиннадцатая

ЗАПУСТЕНИЕ

Человек, поджидавший нас на другом берегу, приготовился к тому, чтобы в одиночку отражать нападение. Пять тонких копий были воткнуты в землю рядом с ним, два щита: один круглый, другой овальный — были прислонены друг к другу, топор с двойным лезвием лежал у правой ноги, а меч в ножнах — у левой. Он стоял напротив пристани, скрестив руки на груди. Он был бос, ноги покрашены черной краской. Его щеки покрывала седая щетина, взгляд жесткий, седые волосы завязаны конским хвостом: они шли вверх от макушки, а потом рассыпались по плечам. На нем была кожаная безрукавка и брюки в зеленую и красную полоску, затянутые на талии веревкой.

— Ну что, Урта, вернулся с победой? — прокричал удивительный старик с другой стороны реки, когда Урта подошел к камышам на нашей стороне. — Привез ли ты котел Игнориона, из которого пили первые короли?

— Нет, у меня его нет.

— Тогда, может быть, ты привез копье Ллуга, которое не падает на землю, не сразив семерых врагов? А может, ты привез заколку от его плаща, которая стряхивает дичь с дубов, если ее правильно вколоть?

— Нет, ничего этого у меня нет.

— Тогда ты, наверное, нашел и убил самого огромного и самого свирепого вепря, в два человеческих роста, на клыках которого до сих пор висят охотники-неудачники, запутавшиеся в собственных ловушках? Ты грозился убить такого! Ты принес его зуб и клыки?

— Нет, отец. Я ничего не принес с собой. Но не потому, что не искал.

— Тогда ты, должно быть, принес серебряный щит Диадары, в котором мы можем видеть не только своих отцов, но и не родившихся еще детей, охотящихся в Царстве Теней Героев? Ведь за ним ты пошел. Ты хотел увидеть будущее своих земель.

— Нет, и щита у меня нет. Меня обманули.

— Но у тебя хотя бы есть что-то интересное, чтобы рассказать детям, истории для утэнов и их братьев? Истории о приключениях, от которых зимней ночью замолкнут даже мертвецы из Страны Призраков?

— Нет, и этого у меня нет.

— Почти год, — крикнул старик, — почти год, Урта! И ничего не привез.

— Меня вел сон, но он меня обманул, — крикнул в ответ Урта. — А вернулся я в кошмар. — И добавил мягче: — Я рад тебя видеть.

— Я же совсем не рад тебя видеть, — крикнул в ответ строптивый старик. Он схватил с земли копье и угрожающе замахнулся в Урту. — Ты должен был находиться здесь. Ты не должен был бросать свою славную крепость на произвол судьбы из-за какого-то сна. Плохие дети вырастают, становятся мужчинами и могут измениться. А что потеряно — не воротишь. Ты должен был остаться!

— Согласен с тобой. И от этого боль утраты еще сильней. Я рад тебя видеть, Арбам. Но если ты хочешь со мной сражаться, хочешь отомстить — нам лучше перебраться на отмель у холма.

Арбам долго не отвечал. Потом поднял левую руку, на ней видны были два свежих пореза, еще не заживших, они шли от плеча к локтю. Урта вздохнул и слегка сгорбился, затем, повернувшись ко мне, прошептал:

— Это раны скорби. Одна за его жену Риону, а вторая за дочь… Айламунду. Мою Айламунду, Мерлин. Она погибла вместе с Уриеном. Я так и знал. Итак, нет сына и нет жены. И нет никакой надежды, что выжили маленькая Мунда и лохматый Кимон.

Он крикнул через реку:

— Я бы лучше приберег свою ярость для убийц. Но выбирать тебе, отец. Я предпочел бы оплакать погибших.

— Так и поступай, — согласился его тесть. Он долго молча смотрел на Урту. Потом сказал: — Но горевать тебе придется меньше, чем ты думаешь. Переходи реку. Возьми своих друзей. Переходите по отмели.

— Мы будем драться? — спросил Урта. — Если будем, я лучше пойду один.

Арбам снова долго смотрел на него тяжелым взглядом, потом отрицательно покачал головой:

— Нет, драться не будем. Не сейчас. И не мы с тобой. Сохрани свою кровь для других дел. Она тебе еще пригодится.

Старик собрал копья и щиты, повесил их на плечо и зашагал через заросли бледно-зеленой ивы к тому месту, где река пенилась и бурлила на черных камнях мелководья.

Урта и Арбам встретились посредине реки и обнялись. Урта представил меня, потом Ниив, которая все время держалась поближе ко мне, потом Ясона. Два уже немолодых человека обменялись настороженными взглядами и слегка кивнули друг другу.

— Беспокойный у тебя корабль, — начал разговор Арбам. — Ему очень хочется уйти отсюда. Корабль странный, хотя не пойму, почему меня это беспокоит. В последнее время мир очень изменился, стал совсем не таким, как раньше.

— Это Арго. Я построил его своими собственными руками, — соврал Ясон. — В Пагазе, в гавани Иолка.

— А где это?

— К югу отсюда, он находится на побережье самого теплого моря, ты даже представить себе не можешь, насколько теплом. Вы называете это место Греческой Землей.

— И ты построил корабль своими собственными руками…

— А потом отремонтировал при свете Полярной звезды, мне помогал твой зять и еще вот этот человек. — Он показал на меня. — Доски были промерзшие, вместо бронзы — лед. А корабль все равно пахнет македонскими винами и оливами из Ахеи, поэтому он беспокойный.

Впервые я понял, что Ясон скучает по дому, он просто переносит свои чувства и желания на корабль. Если Арго и скучает по чему-то, то скорее по снегу и морозу севера, по запаху оленей — по тому, что нравится Миеликки, а не по ароматам Греческой Земли.

Улланна только что перешла реку, на одном плече у нее висел лук, колчан со стрелами на другом. С ней Арбам был куда галантней, чем с Ясоном. Она протянула руку и коснулась двух свежих рубцов на предплечье Арбама.

— Я скорблю о твоей потере, — передала она через меня.

— Моя жена и дочь, мать детей этого человека.

Улланна закатала свой левый рукав. Длинный шрам тянулся от плеча к локтевому сгибу, а на кисти руки я заметил след от стрелы.

— Мой муж и маленький сын, — сказала она. — Их убили персы, когда я охотилась в горах. Мы оплакиваем близких так же, как вы.

Арбам приложил палец к ее ране на кисти руки между мизинцем и безымянным. Улланна вытащила из колчана стрелу с железным наконечником и проколола руку в том же месте.

— Мы скорбим до тех пор, пока рана не заживет, — пояснила она Арбаму, а тот кивнул в знак согласия. — Или делаем так, чтобы она не заживала, — добавила она, а Арбам улыбался, глядя на нее.

— Быстро, болезненно, действенно, — шепнул мне Ясон. — Если бы я знал такой способ оплакивать умерших, переживать так свое горе, возможно, я и не умирал бы двадцать лет.

— Ты уже пережил свое горе.

— Да.

Бараний рог на Арго известил об опасности, но Арбам жестом остановил нас:

— Это друзья. Несколько человек, которые сохранили верность и не ушли с твоими конниками за Куномаглом, а остались в крепости. Остальные погибли. Вот что случилось здесь, Урта. Ты уехал, потом вниз по реке уехали остальные, потом через море в земли бельгов и еще дальше.

Четверо всадников, в серых плащах, с опущенными копьями, уверенно ехали по реке, осторожно, но без напряжения, — они увидели, что Арбам мирно разговаривает и не собирается драться. Урта знал этих людей, но не очень хорошо, они не принадлежали к его лучшим бойцам. Важнее всего для него сейчас было услышать от самого Арбама рассказ о том, что же здесь произошло на самом деле, кто устроил резню. И что тот имел в виду, когда говорил, что «в последнее время мир стал совсем не таким, как раньше»?

— Поговорим по дороге, — предложил Арбам. — Возьмите лошадей, а мои друзья пойдут пешком, поищут еду.

Четверо утэнов не ожидали такого поворота событий, но вежливо спешились, хотя и хмуро поглядывали на Арбама.

Мы оседлали коней, и Арбам повел нас через лес на запад.

После нападения и своего побега, сообщил нам Арбам по пути, он не вернулся в цитадель. Он убежал по одному из притоков реки подальше в лес и остановился в одном из ущелий на самой границе владений Урты и Царства Теней Героев. Это место, где обитают призраки и куда собирались отправиться Урта и люди из его клана, если их в конечном итоге убьют в сражении или они умрут от старости.

Арбам выбрал для своего убежища очень опасное место, но там были пещеры и много дичи. Поскольку на камнях сохранились сильные защитные чары, наложенные в такие далекие времена, что даже в легендах не упоминается, кто их наложил, Арбам, его небольшой отряд и несколько человек, выживших после сражения — семьи с собаками, — чувствовали себя в безопасности после падения крепости. И особенно из-за сокровища, которое они охраняли.

— Сокровища? — переспросил Урта.

Мы уже въезжали в овраг в этот момент. Арбам дунул в короткий бронзовый рожок и вскоре по долине разнесся ответный зов. Потом он повернулся к зятю и тихо сказал:

— Мунда и Кимон. Они избежали смерти. Я охраняю их, позже я отведу тебя к ним.

— Живы? — Урта подскочил на своей лошади, его плечи вздрагивали от беззвучного плача: непостижимая смесь горя и облегчения нашла такой быстрый и благотворный выход.

Наш путь пролегал через бурный ручей, потом по извилистой тропе через дубовую рощу. Над нами высились скалы, неслись по небу облака. Вскоре мы добрались до узкого ущелья, где люди Урты занимались своими обычными делами. Несколько коней, которых объезжали на узком берегу мелкого ручья, проявляли недовольство, брыкаясь и вставая на дыбы.

Неожиданно в моей голове возникло воспоминание, сильное и болезненное, возникло само по себе: это случилось, когда я увидел тяжелые шкуры, закрывающие вход в две пещеры. Они были придавлены у земли деревянными столбиками и разрисованы символами, которые должны привлекать только Доброго Бога и отпугивать Ворона. Я видел такие жилища в давно ушедшем прошлом, в местах очень далеких отсюда. Я все еще помнил болтовню детей, лай собак, треск костра, острый запах дыма и волнующий аромат готовящейся еды.

Я помнил купание в реке, девочку рядом со мной, она бросала камешки в плывущие бревна и подсчитывала удачные, попадания. Но все это я видел словно во сне.

Где же это было? И когда? Жизнь моя открывалась как сон, как несколько снов подряд. Меня охватила тревога, захотелось плакать. Теплые воспоминания, которые не приходили веками, вдруг вернулись, но я чувствовал, что вот-вот они превратятся в трагические. Я не был готов к подобному экскурсу в прошлое, я стал сердиться на Ясона и остальных за то, что они посягали на мою жизнь, понуждая выполнять их желания. Я начал приближаться к зрелому возрасту.

Урта позвал меня, он стоял у входа в самую большую пещеру, прикрытую, как и вторая, шкурой.

— Ты мне нужен, Мерлин, — говорил он, пока я подходил к нему, голова еще кружилась от внезапной встречи с прошлым. — Сам не знаю зачем, но нужен. Это и не важно. Вороны выклевали мои глаза, это точно, но, когда твоя тень проходит мимо, свет становится чуть ярче.

Он выжидающе смотрел на меня. И тотчас я почувствовал, как время оплетает нас. Я ожидал этого, предчувствовал, но страха не было. Я чувствовал то же с Ясоном в Иолке. Мои деловые и дружеские отношения с Уртой будут продолжаться и в будущем, пока неясном. Возможно, пока он жив, а может быть, и дольше. Будущее пока не открывалось, а у меня не было никакого желания в него заглядывать.

— Мы ведь не встречались раньше? — спросил он.

Я встречал его предков, но не мог сказать ему об этом, по крайней мере пока не мог. Не раньше чем разберусь, что же происходит с моей собственной жизнью.

Урта сменил тему:

— Ты невесел, Мерлин. Что тебя печалит? У меня есть верное лекарство от печали.

— Я ничего не понимаю, — честно признался я. — И в самом деле немного опечален.

Он пристально посмотрел на меня, потом дружески потрепал по плечу:

— Тогда будем принимать лекарство вместе. Но поговорим об этом позже, если ты не против. — Он хмурился, произнося эти слова. — У нас достаточно богов, особенно мы чтим Неметону. Но и ты мне нужен, Мерлин. Разве это не странно? Мне предстоит узнать правду о смерти жены и сына, я должен ее узнать и хочу, чтобы ты был со мной, когда я услышу ее. От тебя исходит спокойствие, как в детстве… или в смерти.

Интересно, что он этим хотел сказать?

— Я не собираюсь никуда уходить, Урта.

— Не уходи, мне необходимо это спокойствие.

Он пытался скрыть отчаяние под маской храбрости, но его выдавали глаза, в которых стояли слезы. Он поморгал, вздохнул и отступил внутрь пещеры, усаживаясь в углу у ярко пылающего огня. Туша оленя и несколько тушек птиц были подвешены к деревянным балкам, укрепленным на потолке пещеры. Худые, серьезные лица — боги племени — были вырезаны из поленьев и веток и расставлены в подобающих местах, у подбородка каждого стояла бронзовая чаша. Чуть дальше располагались грубо сделанные кровати, там же были сложены плащи и меха, дрова и оружие, кувшины и сундуки с железными углами — все, что удалось спасти из крепости после нападения. Жилище было теплым, немного мрачным, а мы ели мясо и пили кисловатый, немного неприятный на вкус эль. Пили все, кроме Улланны, которая отхлебнула глоток и тут же выплюнула в костер, отчего пламя ярко вспыхнуло.

— На нашу землю пришло запустение, Урта, — наконец заговорил Арбам, — это случилось сразу после твоего ухода.

— Я знаю, — ответил Урта. Он стоял склонив голову, будто ему было стыдно. — Я видел это, отец. И кажется, я понял, что это значит. Второе опустошение земли из сна Сиамата. Я догадываюсь, что ты хочешь сказать, и я с тобой соглашусь, пока не найду других доказательств. Все случилось из-за того, что я уехал. Земли гибнут всегда по вине королей.

Улланна и Ясон смотрели на меня, ожидая объяснений необычного поведения Урты, замершего перед стариком, руки его были скрещены на груди, а голова склонена.

— Сиамат? — Ясон удивленно поднял брови.

Сиамат родился от союза утеса и рощи. Он был дикарем во всех отношениях, он прятался от всего мира, пока его тело не стало твердым, как его отец-утес, а волосы на теле такими же густыми, как его мать-роща. Высокий, ясноглазый, в одеянии из сплетенных полос обработанной бересты, он явился миру из долины, ведущей в Страну Призраков.

Он не был призраком, скорее провидцем, он нес с собой предупреждение, сон, видение будущего. В его сне, рожденном, как и он сам, в лесной чаще, Сиамат предвидел три разрушительных периода, три «опустошения земли», как он их назвал. Первое — «осквернение земель», второе — «запустение земель» и третье — «разорение земель».

Этот Сон принес человек, который объявился, когда заканчивали строительство окруженных камнями святилищ много поколений тому назад. Эта история, Сон, сохранилась в веках, распространилась на восток, запад и север как предупреждение кланам и царствам.

Я с ужасом вспоминаю первое опустошение. В течение многих лет, пока я проходил крут своих странствий, мир вокруг как бы погрузился в вечную ночь. Другие миры, другие времена вторглись на земли племени, тогда же возникла и Страна Призраков. Пострадали все царства на севере. Во всех лесах деревья горели, но не сгорали. Мольбы к богам приводили лишь к страданиям, по горам и лесам бродили странные, огромные животные.

Все это длилось в течение одного поколения. Помню, я тогда спешно бежал из восточных частей Гипербореи, стараясь быстрее попасть в Греческую Землю, где путь мой вскоре привел меня к Ясону и Арго, кораблю с дубовым сердцем. Более радостные события вошли в мою жизнь. Я так и не узнал, чем закончилось «осквернение земель», хотя меня и заинтересовали серебристые корабли, которые мы видели в тех местах.

В самом ли деле это было начало «запустения»? Может ли один царек, отправившись на север путешествовать, принести такую огромную беду?

И Урта, и я помнили, что Сиамат описывал это следующим образом: «Крепость будет разрушена всадниками, прибывшими из мрака, потемнеет небо от четырех крылых птиц, по всей земле будут стоять деревянные и каменные изваяния тех, кто погиб, летом пойдет снег, пчелы приготовятся к зиме, и появится человек из ниоткуда, который носит дерево вместо плаща…»

Перечень будущих бед был весьма внушительным.

Вид странных деревянных фигур на земле коритани, склонившихся к земле, и события, случившиеся в его собственной крепости, были достаточно убедительны для потрясенного молодого правителя.

Арбам попросил скорбящего предводителя сесть и начал печальный рассказ о событиях месяцев, последовавших за отъездом Урты в неизведанные северные края, чтобы увидеть будущее своей земли.

— Почти сразу же Вернодубн и сорок воинов из Авернии совершили набег на крепость. Куномагл и оставшиеся дома утэны без труда отбили нападение. Схватка происходила за воротами, Вернодубн прибыл на колеснице, он разъезжал взад и вперед как победитель, выкрикивая оскорбления стенам, словно те могли слышать.

У него были неправильные сведения о прочности нашей крепости. Когда же он увидел выбегающего из ворот Куномагла и его людей, вооруженных только щитом и копьем, он стал похож на кабана, который вдруг увидел нож, приготовленный для забоя скота: глаза его широко открылись, подбородок затрясся, и он завизжал от ужаса. Ну и быстрая же была у него колесница! Он несся так стремительно, что возничие выпрыгнули, оставив ему поводья. Куномагл так быстро бежал за колесницей, что при желании мог бы исколоть толстяку весь зад.

Опасность миновала. Куномагл привел в крепость колесницу и двух прекрасных коней в качестве трофея. Он очень гордился собой. Я за ним наблюдал, я подозревал, что он способен начать кровавую резню. Утэны пели и веселились до рассвета, но Куномагл не пил вина. Это меня беспокоило. Я наблюдал за ним, но он все обдумал и умерил свою гордыню, а его товарищи улеглись спать. Мне следовало догадаться.

Еще одна группа налетчиков прибыла с юга. По-моему, это были тринованты. Человек тридцать, очень молодые. Они держались подальше от стен, но на наших глазах забивали наш скот. Куномагл послал своего воина. Дело разрешилось быстро с помощью кулаков и ножей для снятия шкур. Куномагл взял четырех коней в обмен на скот и позволил налетчикам забрать своего убитого воина. Он крикнул им громовым голосом, что такая голова ему не нужна. Они получили хороший урок, и тринованты должны бы были понять предупреждение. Они живут далеко, но ищут новые территории.

Потом целый месяц ничего не происходило, а через месяц прибыли посланцы Бренна.

Они прискакали ночью, их было пятеро, уставших после долгого пути. Их факелы ярко горели, значит, они прибыли с миром, я открыл им ворота и впустил внутрь крепости. Это были не рядовые воины. Они казались измученными и голодными. Посланники Бренна собирали воинов по всему побережью. Они знали про тебя, Урта, и твоих утэнов. Они хотели говорить с тобой. А еще их интересовало, как они сказали, Царство Теней Героев. Их предводителя звали Оримодакс.

Мы устроили для них прекрасный ужин, учитывая, что была ночь, подали вареную свинину, соленую рыбу, свежий хлеб, хрустящие яблоки и изрядную флягу с вином. За ужином посланники вели себя вежливо, отказывались от лучших кусков мяса, хотя я настаивал, чтобы они их взяли. Куномагл начал высмеивать их боевые подвиги, а они не отвечали, лишь смотрели на него. Оримодакс заметил, что они смогут обсудить это еще раз, позже.

Они продолжили трапезу, но в их спокойствии было что-то неприятное.

В разгар ужина Оримодакс предложил мне копье в уплату за гостеприимство. Он сказал, что отдаст его позже и что на его древке есть интересная надпись.

Когда же они поели и отдохнули, я сообщил, что нужный им человек сейчас в походе, куда отправился, увидев сон. Я не стал говорить ему, насколько глупо ты поступил, не сказал, что при рождении тебя посетило безумие, поэтому ты и стал таким самонадеянным. Я представил тебя лучше, чем ты есть на самом деле. Ты отправился на север — вот все, что им нужно было знать.

На это Оримодакс сказал только, что он очень сожалеет об этом, потому что Бренн начинает Великий Поход вместе с тремя кланами, а тебе не удастся воспользоваться этой возможностью. Он отрезал себе еще мяса, посмотрел по сторонам и заявил, что остальным нет причин упускать возможность прославиться.

Я сообщил ему, что наши люди не вольны покидать крепость. Наверное, следовало обратить больше внимания на хмурый вид Куномагла, но я не сделал этого. Я признаю, что своими словами я навел на мысль о слабости охраны крепости, что соответствовало моим собственным соображениям. Я добавил, что, пока Урта не вернется, никто не сможет уйти, надеясь, что вежливый гость удовлетворится моим ответом. Он сделал вид, что все понял.

«Я все понимаю, — ответил он. — Когда Урта вернется, скажите ему, что мы собираем людей по всем северным землям, чтобы они присоединялись к трем кланам. Мы — тектосаги, с нами толистобаги и трокмийцы. Думаю, вы услышите о нас. А мы о вас слышали. Мы рады всем племенам, но есть некоторые ограничения и правила поведения, которых вам придется придерживаться, если вы решите присоединиться. Наши предводители — Бренн, Болджос и Акикорий, три великих вождя, три прекрасных воина. Мы собираем армию вдоль величайшей из рек, реки Даан. Ей принесены уже тысячи подношений, и она поет о победах и удаче, о великих битвах и неувядающей славе, о неисчерпаемых сокровищах, сокрытых в самой земле, в глубине пещер жаркой страны, где во все времена великие мужи платили высокую цену, чтобы узнать свою судьбу».

Мы все слушали, затаив дыхание, а он продолжил:

«Среди этих сокровищ есть то, что принадлежит нам по праву, то, что было похищено во время первого опустошения. Бренн вернет нам это. Ему нужно десять раз по тысяче воинов. Добирайтесь туда сами, когда сможете. Если не опоздаете, мы будем рады взять вас в свои ряды. Я приглашаю вас присоединиться к моим тектосагам. Мы можем продолжить беседу позже…»

Он посмотрел долгим многозначительным взглядом на мрачного Куномагла, который кивал в знак признательности за оказанную честь.

Я обдумал слова Оримодакса и согласился передать их тебе, когда ты вернешься с севера.

В конце долгого вечера Оримодакса и его людей удобно устроили на ночлег. Арбам, хранитель цитадели, устал, его мучили предчувствия, с ними он и отправился спать. У него были причины для беспокойства. Он проснулся утром от топота коней, покидающих крепость. Еще не совсем проснувшийся, с неясной от выпитого вина головой, он вышел из царских покоев и увидел, что Куномагл и все утэны выезжают за ворота в полном снаряжении и с оружием. Они пустили своих коней галопом, догоняя тектосагов. Осталось только несколько воинов постарше. Крепость оставалась без защиты.

Арбам бросился в конюшни, отвязал своего коня и поскакал быстрее ветра за дезертирами. Он догнал их у реки, там, где начинался путь к побережью. Он обогнал Куномагла и преградил ему дорогу конем, вынуждая остановиться, остальные утэны наблюдали.

— Так ты отплатил за доверие Урты? Так ты оправдываешь его доверие?

— Я отговаривал его уезжать, — сердито возразил тот. — Здесь я буду служить более высокой цели.

— Ты будешь служить себе! Своей жадности!

А чему служил Урта? Разве не себе, не своей жадности? И все из-за сна! Он должен был остаться. Этот поход трех кланов — предел мечтаний, такое никогда не повторится. Оримодакс рассказал достаточно, чтобы убедить меня. Каждый воин, достойный так называться, захочет принять участие в Великом Походе всех времен. О нем будут вспоминать и воспевать, пока небо не падет на землю. Мы должны идти. А вы должны остаться. Ты потерял половину своей силы, Арбам, но приобрел вдвое ума. Ты придумаешь, как удержать крепость.

Группа воинов тронулась с места. Все десять утэнов смотрели Арбаму прямо в глаза, на лицах не отражалось никаких чувств, не было ни угрызений совести, ни раскаяния в своем предательстве. А когда-то они были его друзьями. Сейчас же он их не узнавал. Глаза их были затуманены, словно зимним морозом, они ничего не видели, кроме неизведанного впереди, а это неизведанное сияло золотым блеском. Арбам был готов метнуть в них свое копье, но подумал, что Куномагл может ответить более метким ударом. А ему следовало думать о детях.

Описывая это предательство, дезертирство, которое, не сомневаюсь, для него было не менее страшно, чем любое опустошение, он яростно жестикулировал.

— После их ухода случилось несчастье, — заключил Арбам свою историю. — Мы охраняли стены крепости как могли, сделали запас продуктов на случай осады. Мы ожидали набегов, возможно, ночного нападения из самой Страны Призраков — в старину мертвецы на нас нападали, слишком уж близко к их владениям ты построил свою крепость.

Но готов поклясться своим щитом, всадники в ту ночь прибыли из мест, находящихся за пределами Страны Призраков. Это были наши Тени Героев! Они вырвались из своего прекрасного царства и совершили набег с невероятной жестокостью. Среди них была женщина, она вела их, лицо ее было закрыто вуалью, а голос хриплым и странным. Почему они это сделали? Мы видели их на расстоянии, мы все собирались на горе Морндун и смотрели на Светлую Землю. Мы восхищались их конями и блеском доспехов, быстрым оружием, сторожевыми башнями на границе, густыми лесами. Почему они напали на нас? У нас не было ни шанса. Мне жаль твою жену и твоего сына…

Урта положил руку ему на плечо, успокаивая:

— Мне жаль твою дочь и твоего внука. Я знаю, ты сражался до последнего, защищая их.

Ясон и Улланна терпеливо слушали, хотя почти ничего не понимали. Когда я в двух словах передал жуткий рассказ Ясону, тот, пожав плечами, сказал:

— Если тебя тревожит второе опустошение, то начал его Бренн. Этот предатель обезоружил вас перед нападением, он сговорился с Оримодаксом. Избежать этого было невозможно. Это опустошение больше указывает на современную жадность, чем на древнее предсказание. Ты вернулся. Ты можешь все вернуть. Ты, в конце концов, царь.

Урта оценил оптимизм Ясона.

— Я не могу вернуть мою семью и друзей, — мрачно напомнил он. — Но, конечно, могу за них отомстить. Даже мои собаки предали меня. Три моих любимых пса.

— Твои собаки, — с удивлением заметил Арбам. — Нет, только эти три собаки остались верны хозяевам, когда остальные были околдованы и превратились в убийц. Ульгерд пытался защитить твоего сына Уриена, но мальчик подумал, что на него нападают, и ударил собаку кинжалом. Но даже раненый Ульгерд сражался с остальными собаками, но не справился. Уриену не удалось выбраться из дома. Боюсь, что Ульгерд погиб: А вот Гелард и Маглерд унесли Мунду и Кимона в зубах и спрятали в долине. Я бежал за ними. Тогда нас было только трое спасшихся, остальные выжившие подтянулись позже.

Урта был потрясен, переполнен яростью:

— Собаки спасли жизнь моим детям?

— Собаки тащили их несколько часов, — подтвердил старик. — Спасли и спрятали в безопасном месте, словно на них действовали какие-то чары. Я отведу тебя к ним. У каждого их этих детей есть сильный покровитель, заключенный в собаках.

Урта от отчаяния тряхнул головой:

— Нет. А я-то думал, что они — убийцы. Теперь их головы скалятся на воротах. Но я могу исправить этот несправедливый поступок.

Арбам был удручен:

— Ты их убил? Каждый день после нападения собаки ждали на пристани, высматривали тебя. Они словно чувствовали, что ты возвращаешься. Они скучали и тосковали по тебе, Урта. Они стыдились того, что произошло, что они смогли спасти только двоих.

Урта еще больше опечалился:

— Я принял их стыд за чувство вины. Я попробую отплатить им за верность. А сейчас веди меня к детям!

Старик колебался не более секунды:

— Я отведу тебя к ним. Как обещал. До них два дня пути. Возьми с собой только самых нужных людей — у нас мало лошадей.

Урта попросил меня и Улланну ехать с ними. Поедут еще двое из всадников Арбама. Ниив и Ясон возвращались на Арго, хотя девушка пыталась возражать.

Когда мы собрались и были готовы отправиться, Арбам повел нас из лагеря к реке. Но пошел не в сторону Арго, а в противоположную, где узкая тропинка вела через лес в горы.

 

Глава двенадцатая

ПРОНЗИТЕЛЬНЫЙ ВЗГЛЯД

Усталая, подслеповатая лошадь, которую мне выделили для поездки, была слишком старой для того, чтобы Куномагл и утэны взяли ее с собой, но все-таки достаточно нужной, чтобы принести ее в жертву, — она была еще и маленькой. Для такого высокого человека, как я, езда на подобной лошади была лишь немногим лучше, чем путешествие враскорячку на олене. Мне не нравится, когда при езде ноги задевают чертополох. Вскоре я оказался в самом конце маленькой нестройной группы всадников, рядом с Уртой.

— Я всегда считал, что вы, кельты, гордитесь своими лошадьми.

— Да, гордимся. Лучших коней нам поставляют бельги, они привозят их из-за моря. Мы сами частенько туда плаваем и крадем коней. Мы их разводим, но больше развиваем силу, чем резвость, если они предназначены для колесниц, а если для набегов — их тренируют на выносливость. А когда они становятся старыми, мы выпускаем их на свободу. Они всегда сами находят место, где им умереть. Найти лошадиное кладбище считается очень хорошим знаком.

— Подозреваю, что эта лошадь уже присматривает себе местечко.

Два дня мы ехали на запад, через глубокие гулкие ущелья, тихие долины, переваливали через голые холмы и наконец попали в дремучий лес, где в полумраке под пологом сплошной зелени все время шевелились какие-то странные тени.

Не было нужды спрашивать, куда же мы направляемся. Только одно место может быть целью нашего извилистого пути. Страна Призраков, Царство Теней Героев.

На третье утро Урта свыкся с мыслью, что он только увидит, но не сможет коснуться своих выживших детей. Мы наконец вышли из леса и оказались на берегу широкой, подернутой туманом, медленно текущей реки. На противоположной стороне за полоской луга начинался густой лес. На лугу паслись животные, они спускались по скользкому склону на водопой.

Мы разбили лагерь. Арбам вытащил бычий рог и подал целую серию сигналов, он проделывал это несколько раз за день. Животные выходили из чащи, смотрели на нас и снова уходили под защиту леса. Мы видели огромного оленя, ясноглазых волков, двух бурых медведей, группку игривых, серых с черным рысей, стаю поджарых, злобных собак.

Когда дети появились, Урта вскрикнул. А я сидел с ним рядом и наблюдал за происходящим со стороны: мальчик и девочка подошли к воде и присели на корточки. Они смотрели в нашу сторону, но, видимо, могли различить только наши силуэты. Мы виделись им тенями — уверен в этом. Но им все равно было интересно, их выманило из укрытия любопытство — они не смогли устоять перед искушением, услышав зов рога, и пришли сюда, к самой границе своего нового мира. За их спинами у самых деревьев я заметил смутные фигуры трех матрон в монашеском одеянии.

— Как они перебрались через реку? — наконец заговорил Урта. — Никто не может перейти через нее на ту сторону.

— Твои псы перетащили их и оставили там, — объяснил Арбам. — Потом псы вернулись, словно это проще простого. Я всю дорогу бежал за ними, хотел остановить, поэтому все видел. Из леса вышли эти три матроны и забрали детей, унесли в лес. У тебя были замечательные собаки, Урта. Ты даже не знаешь насколько.

— Но я не могу взять на руки дочь, не могу поиграть с сыном. Насколько я понимаю, они мертвы. А то, что я вижу, — лишь их призраки. Ведь это Царство Теней, они не должны там находиться, по крайней мере пока.

Я догадывался, что сейчас произойдет, я чувствовал напряжение мысли Урты, словно крылатый посланец перенес ее из одной головы в другую. Я знал еще до того, как он это произнес, что Урта попросит меня перенести его через реку, попросит воспользоваться моей магией.

— Мерлин… в твоей ли власти перенести меня через реку? Сколько это будет стоить? Я буду твоим вечным должником.

Я хотел напомнить ему, что он уже мой должник за то, что я пытался увидеть происшедшее в крепости, но промолчал. От его просьбы у меня все похолодело внутри, даже сама мысль, что он мог об этом попросить, приводила в ужас. Я не мог переплыть эту реку, хотя причина этого была мне тогда неясна.

Три матроны тихо позвали детей назад. Мунда и Кимон повернули к ним головы, и, хотя их любопытство не было удовлетворено, их захватили уже другие интересные вещи. Я слышал детский смех, когда они погнались за зайцем, на открытом пространстве смех разносился и усиливался, отражаясь от деревьев.

Урта пребывал в мрачном настроении.

Арбам предложил нам всем вернуться к пещерам, но Урта заявил, что останется здесь на ночь. Вечер был теплым, небо безоблачным, бледная луна в три четверти висела на синем фоне, я решил составить ему компанию. Улланна пошла поохотиться, а Арбам построил простенькое укрытие, чтобы развести костер на случай, если она вернется с добычей.

День был унылым, в тон настроению Урты. На небе появились грозовые облака, стало темно. Однако ни грома, ни признаков грозы я не видел, только мрак над Страной Призраков несколько раз разорвали вспышки молний и земля вздрагивала, словно от топота проносящихся мимо всадников. Мы с Арбамом сидели у кромки воды и чувствовали, как что-то приближается с той стороны, но не могли увидеть это что-то сквозь дымку, обволакивающую Царство Теней.

Арбам чувствовал себя неуютно. У него был амулет, вырезанный из лошадиного черепа, изображавший Эпону. Арбам тер свой амулет пальцами и бормотал себе под нос. Непроизвольно я стал делать то же со своим маленьким талисманом, который получил когда-то от Ниив.

Лес, где мы только что видели детей, вдруг начал растворяться, и на его месте стали появляться фигуры вооруженных воинов. Они шагали в нашу сторону, помахивая копьями и круглыми щитами, их плащи были сколоты на плече. Воины казались бестелесными и странными, всего их было пятнадцать, позади них появился еще один, он ехал на колеснице, запряженной двумя белоснежными, как привидения, конями. Тот, что был на колеснице, подъехал к самой кромке воды, развернулся к нам правым боком (что означает мирные намерения) и уставился на меня.

Я был потрясен. Я сразу же узнал его. Потрясение сменилось растерянностью, и я стал вглядываться еще пристальнее. Никаких сомнений, это был тот самый темнобородый, темноглазый воин, который приходил к предсказательнице в Македонии и чьи вопросы я тогда подслушал. Передо мной был Оргеторикс — сын Ясона.

Но ведь это невозможно. Все говорило за то, что Оргеторикс сейчас с Бренном. Туда он направлялся после посещения оракула. Возможно ли, что он попал в засаду и убит, а сейчас разъезжает по Стране Призраков? Но ведь он грек, не кельт. Если Времени было угодно отнять у него дыхание, его место на Ахероне, в Элизиуме. Как мог он сменить свой путь после смерти?

И тогда возникает вопрос: а мертв ли он? Трудно сказать. Страна Призраков не давала мне проникнуть в нее с помощью чар, она насылала на меня ужас даже при мысли об этом. Я чувствовал, что, если попробую проникнуть туда, произойдет страшная трагедия.

Это место не желало моего присутствия. Мне ясно давали понять, что здесь меня не ждут. И это меня удивило. Я крутил седью Ниив в руках и слышал легкий шепот: «Ты крошечный и ничтожный, ты ничто. Ты не можешь всегда получать то, что хочешь».

Арбам дышал ровно и пристально смотрел на противоположный берег.

— Ты их тоже видишь? — спросил я его.

— Это часть того отряда, который напал на нашу крепость, — ответил старик хриплым шепотом. — Я узнаю некоторых их них. Это Тени Героев, но все равно они убивали без предупреждения. Понять не могу почему? Зато понимаю, почему они в Стране Призраков. Они ищут детей Урты. Думаю, причина в этом.

В его глазах читались тоска и страх. Сам же Урта гостей не видел. Он сидел за деревьями, погруженный в свои мысли.

— Как же нам спасти их? — наконец задал он вопрос.

Я не знал, что ответить.

— Не все из них Тени Героев, — сказал я. — Тот, что в колеснице, грек и покойник. Я видел его живым полгода назад. Видимо, его убили примерно в то же время. Он — призрак.

Арбам удивился, потом сказал мне нечто, что заставило меня вздрогнуть от неожиданности.

— Нет, он не призрак, Мерлин. Он рос вместе с остальными. Когда мне было столько лет, сколько Урте, я видел его мальчиком. Тогда он тренировался на этой же колеснице. У нее есть особый знак на боевой стороне. Я время от времени видел его, видел, как он превращается в юношу, потом в мужчину. У него есть брат в Стране Призраков, я очень давно его не видел. Мы звали их призрачными братьями. Ни один из них не участвовал в набеге.

Тогда это не Оргеторикс. Его дух не мог находиться в сердце Альбы двадцать лет, а тело при этом бродить в Македонии и Греции. Или мог?

Нет, это видение, что по-прежнему смотрело на меня с того берега, не было тем молодым человеком, который спрашивал предсказательницу об отце. Это самое простое объяснение. Но когда он развернул колесницу другой стороной, сделав полный круг, а потом дернул поводья, пуская коней галопом вдоль берега, я увидел эмблему, нарисованную на боевой стороне, — голову Медузы! Именно это изображение украшало щит Оргеторикса, когда он поджидал оракула, сидя в тени оливкового дерева.

Мне очень хотелось все узнать, но тогда нужно перейти реку, а она меня не пропустит. А вдруг пропустит?

Я решил проверить, вызвал дух стремительности и по дуге полетел через реку в Страну Призраков. Дважды защитные силы реки отбрасывали меня обратно, но на третий раз я благополучно перелетел на тот берег и оказался среди воинов отряда.

По пути я задел Оргеторикса крылом, и он изумленно обернулся, провожая меня глазами. В этот момент его сущность отрылась мне…

Какая сила! Какая сумятица!

Эти вопящие, мечущиеся тени и видения, груда воспоминаний, обрывки разговоров, визг и отголоски звуков не были сущностью человека. Больше похоже на последние минуты умирающего.

— Кто ты? — спросил Оргеторикс, он почувствовал мое присутствие в стремительной птице. — Кинос? Это ты? Все шуточки шутишь? Где ты, брат? Где ты прячешься? — В его голосе звучала настойчивость, а в проницательном взгляде отчаяние.

Тихий голос его молил, а глаза были полны отчаяния.

И тут его сущность закрылась, ее спрятала темнота. Ярость отключила нашу связь, как удар отключает все чувства. И я улетел обратно. Кто-то меня отшвырнул.

Но он не мог отобрать у меня тот краткий, яркий, страшный взгляд на призрачную сущность, что наполняла Оргеторикса в Стране Призраков. Все воспоминания его жизни были там, от детства до юности, от юности до зрелости, от детских игр до охотничьих забав и битв. А еще там была скорбь по потерянному другу. Но все эти образы рассыпались, как рассыпается сон в момент пробуждения. Только в этом случае все происходило медленнее, беспорядочнее, как взлет чаек, с криками, кружением и паникой. И только одна связная мысль выделялась среди этого сумбура: где мой брат? Где он прячется? Почему он убежал от меня?

Я понял, что коснулся памяти не человека. Хотя, может быть (так я подумал тогда), может быть, это совсем не удивительно в Стране Призраков?

С наступлением сумерек грозовые тучи рассеялись. Я никому не сказал о своей встрече с Оргеториксом. Я все еще был слишком взволнован.

Улланна вернулась в лагерь, она принесла птицу с белыми перьями и печальными глазами и толстую рыбину, в которой еще торчала стрела. У нее был огорченный вид, но она лишь пожала плечами и принялась готовить скудный ужин, бросив:

— Я теряю хватку. Слишком много времени провела в тесноте корабля, мало скакала на коне.

Она подняла нож, чтобы отрубить птице голову, и вдруг, замерла, уставившись на реку.

— Именем Истарты, а это что еще такое?

Из полумрака появилась аккуратная, ярко раскрашенная лодка, она выплывала из-за поворота реки, словно по волшебству, ее небольшой, наполовину свернутый парус раздувался от ветра, которого не было, корпус слегка покачивался. Лодка повернула в нашу сторону. Я увидел крошечную фигурку Ниив, она смотрела вперед, словно во сне. Тут она заметила наш костер и помахала нам. Лодка подпрыгивала в течении, двигаясь рывками, потом вроде бы встала на якорь. Ни весел, ни попутного ветра. Лодка приплыла сюда исключительно силой магии Ниив. Она позвала меня:

— Мерлин! Залезай. Она кое-что хочет сказать тебе.

Я вошел в воду, страх ушел, а Ниив помогла мне залезть на борт. Я сразу узнал Арго, но Арго времен каменных святилищ, когда изящные лодки вроде этой использовались для перевозки тел умерших знатных людей. Их везли ночью при свете факелов по извилистым рекам к высоким круглым сооружениям в сердце леса. Арго скопировал себя, чтобы найти нас.

Сейчас Ниив сидела на носу, в том месте, где запрещено находиться. Когда я к ней присоединился, меня поразил серый цвет ее кожи, казалось, что на ее теле выступил лед.

— Миеликки следит за тобой. И за Уртой. Она перевезет вас к детям, но только двоих. Приведи его.

Я позвал предводителя кельтов. Он скинул свой короткий плащ и ступил в воду, дошел до лодки и поднялся на борт. Он с трудом и предосторожностями втиснулся в крошечное пространство, Ниив сошла на берег. Я не отвечал на вопросы Урты. Лодка подпрыгивала и вертелась, переплывая от одного берега к другому. Наконец она ткнулась в ил, я хотел встать и посмотреть за борт, но лес раскрылся перед нами прямо в лодке.

Мы с Уртой ступили в Дух корабля и попали в жару и солнечный свет мира, который не принадлежал нам. Там стояла Миеликки в летних одеяниях, серая вуаль прикрывала ее лицо от насекомых, которые кружили около нее. У ее ног лежала рысь, она вполглаза смотрела, как мы приближаемся к женщине. Комары досаждали страшно, кустарник и деревья были объедены оленями.

— Это мой дом, — сказала Миеликки из-под темной вуали. — Его вход. Здесь все как я люблю. Идите дальше, и вы попадете в Царство Теней, там твои дети, Урта.

Она была молода. Глаза сверкали сквозь вуаль. Она совсем не походила на злобную старуху, что смотрела вперед с палубы Арго. Миеликки добавила:

— Есть там кое-что и для тебя, Мерлин. Хотя я не очень хорошо это вижу и не знаю, захочешь ли ты это вспоминать.

Мне не понравились ее слова, но любопытство и искушение возобладали. Я слышал где-то вдали веселый смех детей и резкое карканье ворон. Миеликки позволила Урте войти в Дух корабля, что было очень щедрым жестом. Но я знал этого берестяного элементаля, поэтому отнесся ко всему с подозрением, хотя и не стал делиться сомнениями с предводителем.

— Как долго мы можем там находиться? — спросил я ее.

— Сколько хотите. На остальных это не отразится.

— Мы постараемся недолго.

— А я слышала, что ты и так уже надолго задержался.

Я подумал, что Миеликки, наверное, сейчас улыбается под своей вуалью. Насекомые стали еще злее от выступившего на моей коже пота, воздух стал еще тяжелее от усилившегося запаха сосновой смолы. Я расценил слова Миеликки как поддразнивание. Я, конечно, понимал, что мы с Уртой входим в мир, где день или ночь могут длиться целую человеческую жизнь, например жизнь Арбама, или пока продолжается Великий Поход, а могут проскочить за одно мгновение. Правда, это имеет значение скорее для Урты, чем для меня.

Урта сгорал от нетерпения. Он поблагодарил Дух Арго за помощь и побежал вперед, прежде чем я мог с ним обсудить этот вопрос. Я бросился вдогонку и попал из комариного летнего леса покровительницы Похйолы в прохладное лето земли Урты. Очень скоро мы выбрались из леса на поляну, в центре которой дети, взявшись за руки, образовали круг. Они играли в какую-то замысловатую игру, круг двигался то влево, то вправо. В середине стояли четыре ребенка, они размахивали палками с прикрепленной на конце тряпкой. На тряпке были нарисованы глаза и ухмыляющиеся губы.

Сын Урты Кимон находился как раз в центре круга, а дочь была среди тех, кто водил хоровод. Игра продолжалась, пока Мунду не позвали в центр круга. Она присоединилась к брату, который был этим недоволен. И тут они увидели отца, стоящего в тени дерева. Кимон и Мунда радостно закричали и бросились к нам. Игра закончилась, дети разбежались, но совсем не обращали внимания на нас. Окружающий лес словно поглотил их.

Мунда бросилась в объятия отца, теперь она плакала. Урта подхватил ее и закружил, целуя ее лоб и волосы, заплетенные в косички. Сын уцепился за пояс Урты и висел там, пока Урта не поднял его выше. Кимон принялся молотить отца руками по спине, то ли от злости, то ли от радости. Когда Урта усадил детей на землю и принялся рассказывать им о своих приключениях, нежно глядя на них, я почувствовал странный прилив зависти. Дети в свою очередь тоже что-то рассказывали. Я не нашел в ясноглазом Кимоне ничего, что напомнило бы того невыносимого мальчика, о котором Урта рассказывал в Похйоле. Возможно, он был ужасным только в компании своего брата, что в принципе вполне естественно.

Я подумал, что Урта сейчас не видит ничего, кроме своих детей, и решил углубиться в лес, но тот сразу заметил и спросил:

— Куда ты?

— Хочу осмотреться. Не беспокойся, не торопись.

— Не уходи далеко, — велел Урта. — Мы находимся здесь из милости, а не по приглашению.

Верно сказано, подумал я. Для Урты и его родственников эта Страна Призраков была миром легенд, утрат и страха, наверное, в детстве ему рассказывали истории о Царстве Теней Героев. Думается, он компенсировал страх перед этим местом радостью, что сейчас он среди живых, в кругу своей семьи.

А у меня снова возникло странное чувство, будто я знаю эти места. Мне кажутся знакомыми очертания горы, которая высится за лесом, рисунок скал на фоне неба, раскатистый шум водопада, шорох ветра в ветвях, ощущение покоя и одновременно какого-то смутного беспокойства.

Я нашел уютную лощину, поросшую густой травой и цветами, и присел там, наслаждаясь тишиной и покоем. Близился вечер, в лесу вокруг меня собирались тени, я слышат их легкое дыхание, они подбирались поближе, чтобы взглянуть на меня. Я не беспокоился. Я видел отблеск заката на клюве сокола, свет в глазах собаки, мерцание на чешуе лосося. Трава зашуршала от какого-то движения. Сначала печаль, а потом радость пронеслись в голове. На меня вдруг нахлынули воспоминания о прошлом, которые были раньше скрыты для меня, я вспомнил давние события, вспомнил людей и семьи, мне захотелось плакать. Истории, тени появились неожиданно и так же неожиданно ушли, но три мрачных лица приблизились, чтобы рассмотреть меня, прежде чем исчезнуть.

Всего теней было десять. Они расселись кружком вокруг меня и перешептывались, из-за высокой травы виднелись только их капюшоны. Их голоса что-то говорили, кого-то убеждали, десять голосов из забытого прошлого, десять воспоминаний детства, те десять лиц, что преследовали меня всю жизнь, возникая совершенно неожиданно.

— Что ты здесь делаешь? — спросила одна тень. — Тебе здесь не место. Пока не место.

— Мы тебя не ждали, — прошептала вторая. Голос леса. Скоген! — Ты удивил нас.

Трава передо мной раздвинулась, и появилась собака, принюхиваясь, она смотрела на меня. Кунхавал! Воздух вокруг меня пришел в движение от крыльев — я узнал Фалькенну. Это были два существа, в которые я мог переходить из своего тела. Собака и сокол обходились недорого.

Потом появился ребенок, он хихикал и щипал меня за щеку, — как же я не узнал Синизало? — но она тут же исчезла, я не успел как следует рассмотреть ее лицо.

— Я вас помню, — обратился я к собравшимся. — Во всяком случае, некоторых. Вы видели, как я начинал свое странствие по предначертанному пути. Тогда я был еще ребенком. А окружающий мир был таким просторным.

— Ты и сейчас ребенок, — рассмеялся один из них. Я посмотрел ему в глаза и вспомнил пугающее имя: Опустошитель.

— Ты сошел с пути слишком быстро, — продолжил Опустошитель. — Ты ведь еще молод. Ты мог бы еще побродить по свету. Я это знаю. Я наблюдаю за тобой из пещер.

— Все, кроме одного, закончили свой предначертанный путь, — прошептал Фалькенна. — Еще не закончили, но вот-вот закончат. А ты почти и не начал.

Еще один нежный голос, я вспомнил, что он принадлежит Мондриму, добавил:

— Как тебя сейчас зовут?

Я им сказал, и они принялись смеяться. Через какое-то время Мондрим объяснил:

— Это всего лишь прозвище, которое дала тебе мать, Мерлин — лишь частичка того имени, которое ты получил в те времена, когда играл у водопада. В нем часть тебя, но очень небольшая. Твое настоящее имя куда длиннее. У тебя есть еще прозвища… Мерлин?

И опять все смеялись, услышав имя.

Я сказал, что других имен у меня нет. За свою долгую жизнь меня звали по-разному, и только сейчас я понял, что часто возвращался к этому простому имени. Мерлин. В нем я ощущал покой.

— Ты все еще молод, — сказал Скоген. — Ты должен был бы быть старше. Но ты всегда был лентяем. Матери приходилось даже завязывать шнурки на твоих ботинках. Я помню, как ты стоял у водопада, когда все уже уходили. Такой неаккуратный, босой, неуверенный и безразличный. В первые дни, идя по предначертанному пути, ты даже пропускал ужин. Тебе было лень сшить кожаный мешок для своих вещей. Тебе всегда нужна была помощь. Похоже, за все пройденные тобой круги ты так ничему и не научился.

— Зачем ты мне это говоришь? — перебил я резкую речь Скогена.

— Потому что ты вернулся, Мерлин. Чтобы твои шнурки снова завязывали. Если бы ты научился тому, чему научились другие, ты бы знал, что нельзя переходить эту реку. А ты, похоже, ослеп.

— Я помогаю своему другу, тому, что пришел со мной, сейчас он с детьми. Я помогаю еще одному, тому, что воскрес, его зовут Ясоном, он грек.

— Не очень-то ты им помогаешь, — заметил пес Кунхавал.

— Помогаю как могу, я стараюсь не слишком много отдавать.

— Остальные отдали много за свои долгие жизни, — сказал Опустошитель с упреком.

— Поэтому они постарели и потемнели, — зло парировал я. — Постарели и потемнели.

— Зато теперь они мудрее, а мир им по-прежнему интересен, — заявила Синизало — дитя, поучающее другое дитя.

Я поймал взгляд юноши, который смотрел на меня через траву, его темный капюшон был откинут. Маска на лице Синизало была моим собственным лицом, хотя и без бороды, без морщин, без загара, необветренное, без шрамов от колючек и когтей птицы. Тут я почувствовал, что чьи-то руки трогают мои ботинки.

— Ну надо же, зашнурованы! — издевалась Синизало. — Он решил хотя бы одну проблему.

В этот момент все тени растворились в лесу. Последние слова, которые я услышал, принадлежали Опустошителю:

— Я слежу за тобой, когда могу.

— Из пещер, через оракулов. Теперь я все понял. Я никогда не узнавал тебя.

— Я не вмешивался. Я просто был рядом и наблюдал. Но сейчас за тобой следует куда более пронзительный взгляд.

— Пронзительный взгляд? Чей?

— Взгляд того, кто сбился с пути, Мерлин. Она тоже сбилась с пути и перешла реку, но прячется от нас и прячется от тебя. Вы были лучшими друзьями тогда, когда мы играли у водопада. Вы вместе играли, вместе учились и даже придумали свой собственный язык. Разве ты забыл?

— Да… хотя иногда вспоминаю… только чуть-чуть. Я любил ее… помню, мне было очень грустно расставаться. Это было так давно.

— Но теперь она тебя ненавидит. Гнев изменил ее.

— Но почему? За все века моих странствий я не встречал никого из тех. Я даже начал сомневаться, что они еще живы. Мне всегда было одиноко.

— Вы все одиноки. Пока не приходит время возвращаться домой. Все, кроме двоих, скоро будут дома.

— Так как же она может ненавидеть меня?

— Поройся в прошлом. Однако она рядом, она наблюдает. Затаись, — возможно, тебе удастся ее увидеть. Больше ничем не могу тебе помочь. Ты уже научился завязывать шнурки. Уже много лесов выросли, отцвели и умерли, прежде чем случилось это чудо! Теперь учись развязывать другие узлы. И убеди себя, что стареть можно со вкусом.

Ветер пробежался по траве. Все тени прошлого исчезли. Я сидел в раздумьях, солнце скрылось за тучу, стало прохладнее. Мои конечности отяжелели. Я попытался встать, но не смог. И тогда я услышал шум падающей воды. Мне удалось повернуться и посмотреть сквозь редкие деревья на искрящийся пруд, его поверхность была идеально гладкой почти все время, хотя со скалы падал целый каскад прозрачной воды.

Это был мой дом, место, где я играл.

Она сидела там и смотрела на меня. На ней было платье из оленьей кожи и овечьей шерсти, украшенное отполированными ракушками и раскрашенными камнями. В руках был небольшой лук, она пыталась натянуть тетиву потуже, стрела со сливой на конце была вставлена в луку — сейчас она выстрелит. Длинные прямые волосы, матово-черные, в какой-то момент упали ей на лицо, и я воспользовался этим, чтобы отскочить в сторону, но она это почувствовала и с закрытыми глазами. Слива ударила меня в грудь и расплющилась. Она торжествующе засмеялась, откидывая волосы с лица. Ликующий взгляд дразнил.

— Я попала! Попала! Тебе от меня не спрятаться.

Помню, я страшно разозлился. А когда бросился к ней, чтобы столкнуть ее в пруд, она со всех ног унеслась прочь. Я свалился в воду один.

А озорные глаза смотрели с берега, как я барахтаюсь в пруду.

С ней что-то происходит! Вдруг она начала изменяться! Теперь она злая, съежившаяся, старая! Она пристально вглядывается в меня из-под своей блестящей вуали, полная злобы, полная жестокости. Пронзительные глаза, ненавидящий взгляд!

Она неожиданно исчезла, оставив меня совершенно разбитым и потрясенным.

Девочка с нарисованными на щеках стрелами пристально смотрела на меня. Она держала меня за уши и трясла, зовя по имени. Я сразу же узнал Мунду. Когда она поняла, что я снова среди живых, она присела рядом и подобрала два толстокожих яблока.

— Это тебе, — сказала она. — Тебе нужно поесть. Так сказал папа.

— Спасибо.

— А с кем ты разговаривал? — спросила она, пока я расправлялся с первым плодом.

Ее вопрос застал меня врасплох. Давно ли она наблюдает за мной? Я встал и огляделся, потом перевязал узелок на моих ботинках из оленьей кожи. Узлы были в порядке, но я заново их завязал, словно во сне. Ошеломленная Мунда наблюдала за мной.

Оказывается, за мной следили! Следил тот, кто сам сбился с пути! Я пытался угадать. Кто же второй, любой из моих детских воспоминаний? Но даже эпизод у водопада был мимолетным, растворился как сон, оставив в памяти только глаза, жуткие глаза. Была ли эта встреча наяву? Или Страна Призраков пробудила мои собственные воспоминания и я сам упрекал себя за то, что не хочу поддаваться старению?

Я не мог сосредоточиться, не мог разобраться. Побывал ли я дома, в том мире моего детства, пройдя через Дух Арго?

Ничего не вышло, встреча казалась какой-то нереальной. Передо мной стояла только Мунда и хмуро смотрела на меня.

— Папа говорил, что ты странный. Нужно больше кушать, — говорила мне девочка, понимающе кивая.

Потом она взяла меня за руку и повела через лес туда, где Урта и его сын боролись за обладание маленьким бронзовым кинжалом. Три женщины в темных одеяниях молча стояли у кромки леса, одна из них улыбалась, глядя на их игры.

— Мне пора идти, — позвал меня Урта, который лежал прижатый к земле своим решительным сыном. — Я должен идти на восток. Мне нужно действовать, а ты должен пойти со мной, Мерлин.

Неожиданно он перекинул мальчика через голову, повернулся и издал победный клич, переворачивая маленького воина вверх ногами.

— Первый урок жизни: никогда не рассчитывай, что твой отец будет драться честно! — рассмеялся он.

Потом Урта подхватил обоих детей и зажал под мышками, как поросят. Он подошел ко мне и сказал:

— Ты прав, Мерлин, дети большая обуза, чем мне раньше казалось. Как думаешь, сможет наша скифская подруга Улланна разделать и зажарить этих двух маленьких кабанчиков?

— Без всякого сомнения. Боюсь только, ей не понравится готовить дичь, которую не она поймала.

Урта зарычал, а дети визжали и вырывались.

— Очень мудрая мысль. Думаю, ты прав. Может быть, когда вернемся?

— Конечно. Если от них много хлопот, мы их обязательно зажарим и устроим праздник.

— Я ничей праздник! — вопил Кимон, слегка встревожившись, но при этом хохоча, потому что отец щупал его ребрышки.

— Ах, ничей праздник! Ладно, Ничей тоже был хорошим человеком, насколько я знаю. Мы и его пригласим на наш праздник.

Урта крепко прижал детей к себе.

— Ну, дочурка, поцелуй папу, — попросил он Мунду.

Девочка поморщилась и отодвинулась от него:

— Ты слишком волосатый.

— Все равно поцелуй.

— Нет, ты волосатый, — настаивала девчушка.

— Все равно целуй. — Урта крепко прижал ее.

Она внимательно изучила его лицо и в конце концов решила поцеловать в лоб.

— Хватайся за мои усы, — обратился он к сыну, и мальчик ухватился за свисающие кончики. Урта отпустил его, и тот повис на его усах.

Немного повисев, Кимон отпустил руки.

— Кто разрешил тебе отпускать руки?

— А разве тебе не больно?

— Конечно больно. — Урта ухватил мальчика за его конский хвостик и оторвал от земли.

Кимон вскрикнул, потом безвольно повис, гневно глядя на отца.

— Тебе больно?

— Да. — Мальчик демонстративно сложил руки на груди. — Но пока ты меня держишь, мне нравится болтаться в воздухе.

— А очень больно?

— Очень.

— Всего лишь очень?

— Очень больно, — мрачно сказал мальчик. — Но не волнуйся. Твоя рука устанет раньше, чем сломается моя шея.

— Хорошо сказано, маленький негодяй. — Урта отпустил его. — Боль причиняет страдание, так уж устроена боль. Страдание, усталость, не в этом дело. Но если волосы у нас на голове или на губе так крепки, насколько же крепки наши сердца?

— Очень крепки, — подтвердил Кимон, потирая макушку.

Урта присел и притянул детей к себе:

— Крепче волос, нет сомнений. Не забывайте об этом. Оба не забывайте. Я вернусь после того, как встречусь с одним сильным человеком и отправлю его бродить по ядовитым болотам, где у мертвых нет костей, нет памяти и нет песен.

— С Куномаглом! — яростно вскричал Кимон.

— Правильно. С Куномаглом. У него тоже крепкая борода. А вот каково его сердце?

— У цыпленка сильнее! — выкрикнул Кимон.

— Верно. Я использую его бороду для веревки. Зачем выбрасывать хороший волос.

— Когда он умрет, остальные в Стране Призраков будут петь, — гордо заявила маленькая Мунда.

— Да, и ваша мама с ними. Ну а теперь отправляйтесь-ка к своим мамкам. У вас самые надежные защитницы. — Урта поцеловал детей, крепко обнял. А потом подтолкнул по направлению к трем ожидающим женщинам. — Я вернусь до следующей весны, — крикнул он им вслед. Они удалялись неохотно, грустно. — Мы вместе вернемся домой. Обещаю вам!

Когда он играл с детьми, он был любящим и мягким. А сейчас, когда мы шагали к границе этого странного мира к ожидающему нас Арго, его лицо окаменело.

— Я больше не буду ни улыбаться, ни смеяться, пока эти гады, мои предатели-утэны, не окажутся нанизанными на копья, обезглавленными, в крови и смятении. Это будут жестокие времена, Мерлин, зима среди лета. Ты будешь жить в кошмаре. Но обещаю тебе новую жизнь с будущей весны, если останешься со мной.

— Я сделаю для тебя все, что смогу, Урта. И Ясон тоже.

Урта нахмурился:

— Ясон? Он станет делать только то, что нужно ему для исполнения своего сна. Я не верю ему. Ты — другое дело. Не знаю, зачем ты мне нужен, но я верю тебе. Хотя ты меня удивляешь. Когда мы прибыли сюда, ты был полон энергии. А сейчас… будто ты увидел привидение.

— Я в самом деле увидел привидение. Даже одиннадцать привидений. Хорошую порцию привидений.

— Одиннадцать? Неудивительно, что у тебя глаза налились кровью. И кто они?

Ну что я должен был ему сказать? Что я мог ему сказать? Что для него рассказ такого, как я, о тех временах, когда мир был безмолвен, а земля сама создавала людей, которые будут скитаться по ней, незаметные, очарованные, с единственной целью, как кажется, жить, стареть и наблюдать за сменой поколений.

Я заглянул туда, где родился. Я не знал, куда иду. Я жил и действовал одним днем, никогда не осмеливался заглядывать вперед или назад. Ни для себя, ни для других. Жизнь была для меня оболочкой. Причина моего беспокойства не в том, что я заглянул в прошлое, а в том, что я понял беспредметность моих призраков.

Кроме одного, заблудшего, который следил за мной пронзительным взглядом.

Кто она? Почему она злится?

— Не переживай, — сказал Урта, увидев, что я растерялся. Он повернул к реке.

 

Глава тринадцатая

ОТБЛЕСК ЛУНЫ

Миеликки, Госпожа Леса, поджидала нас у реки на границе своих владений. Когда она увидела, что мы возвращаемся, она повернулась и пошла к Арго, стоявшему на якоре. Женщина в вуали шагнула в заросли ивы и на минуту скрылась из виду за дрожащими листьями и ветками. Но вот она снова появилась. Ее взгляд остановился на мне. Я тихо поблагодарил ее:

— Спасибо тебе. За Урту и, конечно, за меня. В ответ женщина сказала:

— Что-то злое проскользнуло мимо меня, сейчас оно на корабле прячется.

Ее слова заставили меня вздрогнуть.

Потом мы с Уртой забрались на борт нашей нарядной лодочки. Она развернулась и отчалила от Царства Теней Героев, направляясь к противоположному берегу. Когда мы вернулись, был все еще вечер, Улланна пела песню, а ее рыба зажаривалась над костром. Арбам приветствовал нас. Мы сошли на берег. Ниив обняла меня и попросила:

— Расскажи, что ты видел. Расскажи мне все. Там на самом деле есть призраки? Арбам говорит, что существуют призраки не только умерших, но и еще не родившихся воинов. Там может находиться и мой ребенок. Ты видел моего ребенка? Это мальчик? Он похож на тебя? Расскажи, расскажи…

Я оторвал хорошенькую приставалу от себя. Я видел много драгоценных камней, но ни один из них не сиял так, как светились глаза этой женщины, когда она засыпала меня вопросами или дразнила.

— Позднее, — пообещал я.

— Рыба! — предложила Улланна. — Осталось немного. Если помните, рыба и так была маленькая, но мы оставили вам пару кусочков. Ешьте быстро, а то совсем сгорит.

Урта снял кусок рыбы с вертела.

— Неплохо, — заметил он.

— Лучше, чем дичь, — отозвалась Улланна. — Одни перья да кости. Как вы здесь живете? Охотиться здесь — все равно что искать дерьмо в тундре!

— Трудно найти? — попробовал отгадать я, откусывая кусочек сочной рыбы.

— К тому же старое и засохшее, когда наконец найдешь, — закончила мысль Улланна. — Зато яблоки созрели на удивление рано. Так что голодать нам не придется.

Урта уставился на скифку осуждающим взглядом и долго не отводил его. Очевидно, его задели слова, сказанные о его стране. Думаю, он хотел ей сказать, что обычно охота здесь неплохая, но мы находимся на границе с Иным миром. Кроме того, все указывало, что настало время третьего опустошения земель… Хотя, если бы Урта все это сказал Улланне, она обязательно напомнила бы про того оленя, которого мы видели несколько дней назад, он был вполне упитан и непуглив.

Урта не стал говорить то, что хотел, только заметил:

— Рядом со Страной Призраков яблоки всегда спелые. — А потом задал довольно неприличный вопрос: — Я много слышал про женщин из твоего племени. Торговцы привозили эти истории вместе с вином и тканями. Правда, что вы отрезаете левую грудь, чтобы не мешала натягивать тетиву?

Ответный взгляд Улланны был полон презрения. Помолчав, она принялась ковырять в зубах небольшим ножиком и, не прекращая свого занятия, спросила:

— А верно, что вы, кельты, настолько неуклюжи верхом, что отрезаете себе яйца, чтобы удобнее было сидеть в седле?

— Неуклюжи верхом? Ты с ума сошла?

Улланна засмеялась. Она расстегнула свою кожаную куртку и обнажила левую грудь. Она была небольшой, с красными прожилками и твердым соском. Женщина гордо вскинула голову и прикрыла свое тело.

— Не стоит верить всему, что говорят хитайты.

— Хитайты? — нахмурился Урта.

— Сплетники. Болтуны. Когда я увидела тебя, сразу подумала, что у тебя нет яиц. Видишь, хитайты всегда врут. Хотя ты не очень ловок на коне, — не удержалась она и ухмыльнулась. — Хотите еще рыбы? Давайте ешьте быстрее. Что вы не съедите, доем я, в конце концов, я ее поймала.

Урта откусил еще. Я обратил внимание, что он подтянул свои брюки, а Улланна чуть заметно улыбнулась, заметив это. Урта мог бы проявить больший интерес к женщине, но над ним витала тень погибшей семьи, и она не исчезнет, пока он не найдет тех людей, которые предали его. Видимо, Улланна тоже это почувствовала, она отвернулась и погрузилась в свои мысли.

Поздно вечером, когда уже стемнело, Ниив вдруг поднялась и заявила:

— Арго хочет вернуться на пристань. Он желает, чтобы я поплыла на нем. Пойдешь со мной, Мерлин?

Мог ли Арго говорить с Ниив? Я ничего не слышал. Может быть, связь между ними теснее, чем я думаю?

Я бросил взгляд на Урту; я помнил, о чем мы договаривались раньше. Если он захочет, чтобы я ехал с ним, я так и сделаю. Но он махнул ножом в знак того, что я свободен от обещания.

— Отправляйся. Увидимся в крепости. Мне нужно еще кое-что сделать, прежде чем я вернусь на Арго. Скажи Ясону, что я быстро обернусь, если он может подождать меня.

Я пошел к реке и залез в лодку. Ниив уютно устроилась за яркими драпировками, и я улегся рядом с ней ногами по ходу судна. Зловещий старинный кораблик снялся с якоря и вошел в течение, его слегка покачивало, когда он проходил поворот реки. Над нами сомкнулись кроны деревьев, мы будем плыть под ними все два дня, пока не доберемся до Ясона.

В залитой лунным светом тишине Ниив принялась за меня, она привлекла все свои чары, особенно смех. Скажи мне это, скажи то: она хотела разузнать побольше про предначертанный путь, про мою магию, причиняют ли мне боль заклинания, так глубоко спрятанные в моем теле. Не поделюсь ли я с ней какими-нибудь несложными заклинаниями? А еще она спрашивала, откуда я родом и как мне удается не стареть. По ее представлениям, я должен походить на дерево, сучковатое, растрескавшееся, обожженное молнией и все еще цепляющееся за жизнь.

Она гладила мое лицо, целовала мои губы. Она сняла с себя одежду и при свете луны, пробивавшемся сквозь ветви, стала похожа на шелковистого, с серебряными пятками олененка. Она ухватилась за веревку и выпрыгнула за борт, я свесился вниз и увидел, как она изящно плывет за лодкой. Против воли я возбудился.

— Ныряй ко мне, ныряй, — соблазняла она меня. — Тебе понравится. Вода течет сквозь меня, сквозь тело, сквозь сознание, я чувствую себя рекой… такое невероятное ощущение! Давай, Мерлин, попробуй.

Я не смог устоять. Я тоже разделся и ухватился за другую веревку, мы поплыли вместе, а Арго тащил нас на восток, прижимая ее прохладное трепещущее тело к моему. Ее нос слегка задевал мой, губы и языки соприкоснулись.

Когда мы залезли обратно в лодку, она дрожала, поэтому обернула драпировку вокруг наших тел. Ее руки были сухими и теплыми.

— Может быть, уже пора? — прошептала она между поцелуями. — Пожалуйста, пусть будет пора.

Если и был момент, когда я расслабился, сейчас я снова собрал всю волю, и снял со своего тела ее руки (поцеловав ее пальцы), и разделил наши тела. Над нашими головами заухала сова, раздался звук хлопающих крыльев. Я увидел ее светящиеся глаза совсем рядом, она наблюдала за мной с ветки, провожая глазами нашу уплывающую по реке лодку. Я сосредоточился на птице, и Ниив надоело меня соблазнять.

— Такая прекрасная возможность, — сердито буркнула она.

— Я слишком стар для тебя, — возразил я устало, но она, конечно, не согласилась.

— Моему ребенку нужен отец. Ты что, боишься, что какое-нибудь заклинание сбежит от тебя к моему ребенку? Или ко мне? Ты поэтому сторонишься меня?

Если честно, я и сам не знал. Во все времена, во всех мирах на моем пути я не отказывал себе в удовольствиях. Думаю, по свету ходило немало сыновей и дочерей бродячего волшебника, большинство из них давно умерли, оставив после себя сыновей и дочерей. Я не ощущал от этого никакого урона моей силе или моим способностям, страдали только спина и дыхание. Я всегда старался не связываться с сумасбродными, помешанными, слишком веселыми, загадочными и несчастными, пока я вызывал живой и нездоровый интерес у дочерей и жен могущественных людей. Кроме того, я благоразумно избегал колдуний. Единственным исключением была прародительница Ниив, Мирга. И именно эта мысль заставляла меня держаться подальше от девушки из Похйолы. Все, что может перейти от меня во время акта любви, должно умереть в положенный срок, я совсем не хотел, чтобы оно преследовало меня во Времени.

Я размышлял обо всем этом на рассвете, наблюдая за воронами, которые перелетали с ветки на ветку среди нависающих над водой деревьев. Я чувствовал мягкие губы Ниив на своем теле и был рад, что она не принимала любовь, как таковую. Неожиданно стало холоднее, лодка закачалась, словно проходя сильное течение, и я увидел, приподнявшись, размытый силуэт греческой галеры прямо перед нами, ее нос нависал над лодкой и казался огромным.

Лодка легко вошла в борт галеры, та без усилия поглотила ее, растворила в себе, как вода растворяет краску, как лес поглощает туман. Мы с Ниив, завернутые в одну драпировку, оказались в трюме большого корабля среди канатов, мешков и запасных весел.

И снова мы плыли по реке, к вечеру уже были на пристани около крепости Урты, там нас встречали Ясон и остальные. Пока нас не было, они жили в крепости; хоронили тела погибших и сооружали защитные талисманы и тотемы, чтобы они охраняли это место в ближайшие несколько месяцев.

Урта и Арбам прибыли верхом на четвертый день. Мы с Ниив поджидали их. Улланна вела на веревке корову, которую прихватила по пути, а за спиной у нее болтались зайцы, наколотые на копье. Она нарушила табу, но не желала слушать Арбама, который до сих пор сердился на нее за отказ внять его мольбам. Он говорил, что зайцев нельзя убивать ранней весной, пока дух злаков с ними, он разгоняет их по полям для защиты будущего урожая.

— Мясо всегда мясо, — заявила она разгневанному старику, — а немного духа злаков мяса не испортит.

Чтобы успокоить Арбама, я высказал мнение, что, если на самом деле наступил период опустошения, все табу снимаются до его окончания, потому что урожая все равно не будет, Я пытался говорить убедительно, но никак не смог вспомнить, какие события положили начало этому запрету.

— В самом деле? — буркнул Арбам. — Мне кажется, ты прав. Клянусь кровью Бриги! Нам нужен поэт или друид, чтобы разъяснять подобные вещи, но они все ушли за реку, — он имел в виду Иной мир, — поэтому поверю тебе на слово.

По-моему, он был рад, что позволил себя убедить.

Урта слез с коня, снял меч, снял золотой обруч, который носил на шее. Он подошел к двум заостренным кольям, на которые накололи тела двух мастифов еще живыми. Он принялся звать их по имени, рыдая от горя:

— Маглерд! Гелард! Ждите меня там, где играют мои дети. Я приду к вам, и мы снова будем охотиться, я никогда больше не посмею сомневаться в вас, мои верные псы! Вы бы очень пригодились мне сейчас, так много вокруг шатается собак на двух ногах, которых нужно убивать, а вы могли бы распознать их раньше, чем я увижу блики на их окровавленных копьях!

И тут он сообразил, что колья пусты, там, где должны находиться высохшие трупы с проколотым горлом, было лишь чистое дерево.

Один из его людей подсказал, что собаки находятся в зале со щитами.

— Вы сняли их. Я очень рад. Я устрою им королевские похороны, прежде чем мы отправимся на пункт сбора у реки Даан. Помоги мне, Мерлин. Мне понадобятся для ритуала все зайцы с духом зерна!

Урта с мрачным видом направился в зал со щитами. Он вошел туда один и тотчас снова раздался его вопль. Громко и угрожающе залаяли собаки. Судя по звуку, собаки атаковали человека, свалили его на пол. Урта нескоро вышел из дому, лицо его было потным, волосы растрепаны, кожа исцарапана когтями, зато глаза хоть ненадолго засияли от счастья.

Маглерд и Гелард вышли вслед за ним, они терлись о его бока, напрашиваясь на ласки.

— Мои псы! — хохотал он. — Они восстали из мертвых!

— Они никогда не были мертвыми! — крикнул я в ответ, а он снова принялся играть со своими собаками.

Ниив тоже смеялась, зажимая руками рот. В последние дни она сильно нервничала, после того как простым заклинанием остановила мечи, которыми должны были убить псов.

— Я не могла допустить это. Что-то говорило мне: они ни в чем не виноваты.

Весь потный и в крови от царапин, Урта наконец угомонил собак, и они пошли с ним к Арбаму, который радостно улыбался.

— Я заберу их с собой, отец. Я уверен, Ясон согласится взять их на борт. Они не могут грести, но зато могут сражаться как демоны. Теперь, когда нет Куномагла, не знаю, кто будет ими заниматься?

— Их жизни спасла девушка, — заговорил Арбам. — Мерлин все мне рассказал.

— Какая девушка? Из Похйолы? Ниив?

— Да.

Урта швырнул ей два свернутых поводка.

— Спасибо, — поблагодарил он Ниив. — Маглерд, Гелард, идите к Ниив.

Огромные псы послушно подошли к девушке и улеглись по обе стороны от нее. Ниив сияла от удовольствия.

— Я буду любить их всей душой, — пообещала она, положив руки на головы тяжело дышащих собак.

— Пора отплывать, — сказал Урта, потирая ушибы и царапины. — Закройте за нами ворота. Если кто-то из другого клана поселится здесь в наше отсутствие, мы убьем его, когда вернемся. Это мой дом. Я больше не позволю красть у меня мою жизнь! Слышишь это, Скайтах? Морриган? — Он выкрикивал эти слова небу, по которому пролетали вороны и с высоты взирали на происходящее под ними. — Это мой дом. Охраняйте его для меня.

Мы закрыли ворота, и Урта прибил на них крестом два меча, которые мы нашли в развалинах. Каждый из мечей был завернут в ткань с серыми и пурпурными полосами — цветами его клана. Только после этого мы вернулись на Арго, где нас с нетерпением поджидали аргонавты.

Ясон установил две жаровни перед резной головой Миеликки. В жаровнях еще были видны следы сожженной плоти и растений, а на обшивке борта появились глубокие царапины. Сам Ясон, в тяжелом темном плаще, пребывал в плохом настроении.

Увидев нас, он немного просветлел и даже с радостью согласился взять на Арго псов, правда, выразил опасение, что их будет непросто прокормить.

Рассказать ему, что я видел тень его сына? Поскольку я пока не мог объяснить это видение, то решил, что благоразумнее будет промолчать. Хотя Ясон все равно догадается. Он умеет читать по моим глазам и понял, что я взволнован.

Поэтому я рассказал ему про «пронзительный взгляд».

Он ответил только, что и у меня есть свои тайны в прошлом.

Очень скоро мы уже гребли вниз по течению, направляясь к морю. Мы намеревались пройти болотистые берега царства Урты и отправиться в дальний путь по реке туда, где собирается Великий Поход. Воинов созывают уже больше двух лет, а наблюдает за ними Даану.

 

Глава четырнадцатая

ПЕСНЬ РЕКИ

Когда все аргонавты собрались на борту, Арго по своей воле отвязался от причала, вошел в течение и поплыл, направляемый веслами, через владения Урты к опустошенным землям племени коритани. Когда мы подошли к тому месту, где Кукал и Боров сошли на берег и пропали, Ясон бросил якорь и направил нос корабля к отмели, чтобы закрепить его. Манандун и Катабах сошли на берег и отправились искать своих братьев по оружию, а на борту Арго мы дули в рога весь день, пока эхо не заполнило собой всю эту землю. Манандун и Катабах вернулись к вечеру, никого они не нашли.

Ниив увидела одинокого лебедя и поймала его. Она воспользовалась своей магией и нашептала что-то птице, та полетела низко над лесом и холмами, делая все большие круги, — лебедь искал пропавших. Он вернулся к закату и в изнеможении опустился в камышах.

А вскоре после лебедя появился Боров, к общему восторгу команды Арго, он вышел из леса и остановился у кромки воды. Усталый, растрепанный, угрюмый.

— Я согласился плыть с тобой, Ясон, но сейчас прошу освободить меня от данного слова. Я должен найти его. Модрона — единственная, кто знает, что здесь происходит! Если я найду его, я постараюсь вас догнать и выполню свое обещание.

Понимая, что, пока Боров не найдет тело своего двоюродного брата, он не сможет прекратить поиски, Ясон сразу же согласился.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросил он.

— Быстрые ноги и острый взгляд, — ответил тот.

Он поднял копье, повернулся и побежал назад к лесу. Ниив сняла заклятие с лебедя. Ясон приказал зажечь факелы и поднять якорь. Арго отправился дальше. Илькавар стоял на носу, а Рубобост у штурвала. На следующий вечер мы прошли мимо обгоревших останков двоих великанов и подняли парус перед выходом в неспокойное море.

Вскоре Арго, возрожденный в Похйоле, вошел в воды, которые должны быть знакомы Духу корабля по старым воспоминаниям о второй экспедиции Ясона, когда его сыновья были еще детьми. В то путешествие Арго держался поближе к белым скалам земли предков Урты (Ясон не решался приблизиться к месту, которое греки считали Царством Мертвых), они пересекали это же море и направлялись в устье реки, посвященной Рейну, изменчивой, опасной, обольстительной Рейну, которая, меняя обличья, поджидала за каждым поворотом реки, под каждой нависающей скалой, в каждом притоке, пытаясь заманить доверчивых людей.

Широкое русло и лесистые берега сменились высокими скалами и пенистыми водоворотами, от которых доставалось и носу, и корме Арго. Рубобосту у руля приходилось быть постоянно начеку, он вел корабль между подводными камнями. Серые, большие и мрачные изваяния, стоящие вдоль берега, наблюдали за нами. Как и на Альбе, земли были безлюдны. Только туман, дух смерти и призрачный, поющий голос самой Рейну еще обитали в этих местах.

По мере нашего продвижения на восток Урта становился все мрачнее. С каждой новой сгоревшей деревней, с каждым опустевшим причалом его скорбь росла, усиливался гнев. Тот, кто был весельчаком и душой нашей компании в начале путешествия, теперь либо молча греб, либо просто сидел. Нередко он надевал свои боевые доспехи и раскрашивал лицо синими кругами, это означало, что он приближается к полю боя. Иногда, когда мы поднимали весла, я видел кровь на его руках — он сжимал весла гораздо крепче, чем было необходимо для борьбы с течением реки.

Улланна, как я заметил, следила за ним холодным, внимательным взглядом, а на стоянках требовала, чтобы он шел с ней охотиться. И всякий раз, как бы мрачен Урта ни был, уходя, возвращаясь, он всегда смеялся, хвастался своей охотничьей доблестью, несколько преувеличивая собственные заслуги. Видимо, эта черта его характера очень помогла ему во времена молодости подняться до того высокого положения, которое он сейчас занимал.

Он беседовал с Улланной об Айламунде, а я старался подслушивать при первой же возможности. Мне кажется, он знал, что я подслушиваю. Несомненно, он решил, что я не захочу слушать все сначала, поэтому сейчас его рассказ о сыновьях предназначался для моих ушей.

Он больше не называл их «двойняшками-демонами», не говорил, что они «разделят его земли». Он их ругал, но за его словами чувствовались восхищение и уверенность, что его мальчики, повзрослев, станут распоряжаться землями справедливо и твердо, они будут ценить красоту и заботиться о насущном. Чего еще может желать отец, спрашивал он меня, хотя сам знал ответ.

Не исключено, что Урта говорил про самого себя: в его сердце жила красота — его семья и все его надежды на будущее. Урту заботила тяжелая необходимость отомстить за гибель всех надежд и особенно за две смерти. Охота будет короткой и жестокой, а дичью станут Куномагл и другие утэны, жадно ожидающие подачек в походе Бренна.

Урта завидовал Ясону:

— Он воскрес из мертвых с надеждой найти сына, который все еще жив. Счастливчик. А я могу умереть, так и не увидев снова своего сына.

— Но ведь после смерти будет еще одна жизнь, в Стране Призраков. Там тебя ждет Уриен. Там же будет Айламунда.

— Да, но мы можем оказаться на разных островах.

Он пребывал в слишком мрачном настроении, а Страна Призраков для кельтов очень запутанное понятие, поэтому не было смысла продолжать разговор.

Германцы, Эрдзвулф и Гебринагот, узнали реку. Они смотрели в воду перед кораблем и выкрикивали указания Рубобосту и гребцам. Они знали, где находятся тихие гавани, а где лучше поднять щиты. Благодаря тому что Бренн собирал рекрутов в свой Великий Поход, эти места стали безопасными. Мы причаливали к глинистым берегам, охотились там, где можно было сойти на берег, и рисковали очень немногим. Нам следовало бояться только клыков, зубов и когтей зверей, которые попадали затем в медный котел к Миховару.

С помощью Эрдзвулфа и Рубобоста Ясон начертил угольком на шкуре овцы карту нашего путешествия. Он подозвал меня к себе и показал карту, на которую наносил маршрут:

— Я знаю, что твой предначертанный путь идет всегда по кругу. А еще я знаю, что ты часто с него сворачиваешь. Тебе приходилось бывать на этой реке?

Я сказал, что не приходилось. Он посмотрел на меня долгим, тяжелым, недоверчивым взглядом и пожал плечами:

— Тем не менее, возможно, ты узнаешь какую-то часть этих земель и поправишь, если мы ошиблись. Итак…

Ясон продолжил прокладывать маршрут, начиная с острова Альба на западе через океан, который он назвал Скрытым морем, на востоке. Скрытое море было круглым. Колхида, где мы украли руно, а Медея вошла в жизнь Ясона, располагалась в противоположном его конце.

— От Альбы до Скрытого моря… сто лет пешком: сто гор, тысяча лесов, болот, в которых может утонуть даже луна. Но через эти земли протекают две реки. Верно, Рубобост?

— Верно, — ответил дак задумчиво, — правда, я слышал только про реку Рейн, но никогда ее не видел.

Ясон нарисовал две реки, Рейн гнал свои воды на запад в сторону Альбы, а Даан — на восток в сторону Скрытого моря, но обе они начинались среди болот и лесов в центре материка.

— Расстояние между ними — всего семь дней пути. — Он указал место на своей грубо сделанной карте. — Наша задача — перенести Арго через этот участок среди болот и лесов, разделяющий бурную реку Рейн и спокойную реку Даан. И считай, мы на месте. Прямо на хвосте у Бренна. Мы перетаскивали корабль и раньше, когда высадились в ливийской пустыне, помнишь, Мерлин? Гигантская волна, — объяснил он остальным, — подхватила нас и два дня тащила вглубь суши, а потом оставила на земле во власти солнца. Мы тогда чуть не умерли. Но пустыня позволила своим мертвецам посещать нас во сне, и они своими насмешками заставили нас вернуться к жизни. Нам хватило мужества оттащить Арго назад к соленым водам и продолжить путь домой.

Я прекрасно помнил тот случай, хотя волна оттащила нас на сушу не на два дня пути, а от силы на полдня, да и погибшие в пустыне нас не посещали. Я возразил:

— Арго тогда был меньше, а людей на борту было больше. У нас было больше рабочих рук.

— Мы посчитаем рабочие руки позднее, — рассердился Ясон, — а теперь обсудим детали…

Общими усилиями аргонавты обозначили все повороты и стремнины обеих рек, насколько помнили. Я наблюдал за ними и удивлялся, потому что время меняет даже горы, многого из того, что я знал, уже нет, хотя оно живет в моей памяти.

— Не грусти, Мерлин, — прервал мои размышления Ясон, он улыбался. — Все ли верно в нашей карте? Мы ничего не упустили, как думаешь? Здесь указано все, что я предлагаю сделать.

Он предлагал плыть вверх по реке Рейн, пока это возможно, а потом тащить Арго по суше семь дней, а может, и больше, туда, где Даан становится достаточно глубоким для плавания корабля. Потом плыть по течению на юго-восток к Скрытому морю, пока мы не доберемся до леса, где Бренн набирает воинов, чтобы отправиться в поход.

— Тебе понадобятся катки, — единственное, что пришло мне в голову, — чтобы тащить по ним корабль.

— Катки? — Ясон почесал бороду. — Пожалуй, да. Я думаю, мы сделаем их из деревьев. Круглые бревна вполне подойдут. Рубобост, а между двумя реками растут деревья?

— Мне говорили, что растут, — ответил дак, — хотя это, может быть, и не так.

Они рассмеялись.

Ясон, искоса посматривая в мою сторону, свернул шкуру с картой. Я сидел с самым несчастным видом.

— Не надо так переживать, Мерлин. Я верну тебя на твой путь очень скоро. В конце концов, ты не в первый раз сходишь с него.

Как всегда, я проговорился, открыл мысль, которая преследовала меня после посещения Страны Призраков.

— Что-то мне подсказывает, что мое время заканчивается.

— Что-то? — Ясон и Рубобост обменялись удивленными взглядами. — С этим, конечно, не поспоришь.

Подозреваю, что они успели изрядно выпить, иначе я не могу объяснить такое безразличие.

Ясон нашел меня позднее, я сидел в трюме поближе к Духу корабля, но на разумном от него расстоянии. Полная луна стояла высоко над горизонтом, поэтому Арго светился серебристым светом, покачиваясь на волнах. Катабах сидел у руля и тихонько напевал, он ждал рассвета, когда корабль снимется с якоря и продолжит свое путешествие.

— Ну, как она? — спросил Ясон, усаживаясь рядом со мной.

Он предложил мне вина из фляги и сладкое печенье, но я отказался.

— Кто? Миеликки?

— Я боялся, что она доставит нам больше хлопот.

— Корабль не принадлежит ей, — напомнил я ему. — Она узнала, что на корабле есть еще кто-то, кто ей совсем не нравится.

— Возможно, это я, — буркнул Ясон.

Он пребывал в мрачном расположении духа, правда, следует заметить, что для него это не характерно. Мне стало любопытно. Мы оба всматривались в темноту трюма, пахло одновременно морозом и летом, запахи смешивались, создавая удивительный аромат — послание из другого мира.

— Я всегда думал, что ты можешь приходить и уходить, когда тебе заблагорассудится, — перевел Ясон разговор на интересующую его тему.

— Я берегу свою жизнь и стараюсь использовать данное мне время, — напомнил я ему.

— Ах да, стараешься оставаться молодым. Делать поменьше благодеяний.

— Да, делать поменьше благодеяний, — согласился я.

— Гера тоже не осыпала меня благодеяниями, — задумчиво продолжил Ясон, — ни в походе за руном, ни с Медеей, когда мы с ней удирали и убили того несчастного паренька. Помнишь? Ни когда мы путешествовали по свету. Она не была щедра с нами. — Его лоб прорезала глубокая морщина, словно ему больно было вспоминать. — Но ты же согласишься, что она всегда честно предупреждала, что сделает для нас, и никогда не обманывала. А эта ведьма их Похйолы…

— Ш-ш-ш! Ведьмы могут услышать и наказать. До сих пор Миеликки была нам хорошей помощницей.

— Для тебя, может быть, — оборвал меня Ясон.

Он явно был пьян, несмотря на то что наши запасы вина иссякали. Его одолевали тяжелые раздумья. Я заметил странный блеск в его глазах.

Он все верно говорил про Геру (ведь для него с тех пор прошло всего лишь двадцать лет!).

Гера, которая была нашим Духом корабля, давала нам советы и направляла нас. Она ни разу не обманула Ясона. Это она помогла нам у сталкивающихся скал, она привела нас к одержимому гарпиями слепому старцу Финею, она нашептывала слова любви Медее, чтобы ей было легче предать своего отца и свой народ. Но когда Ясон и Медея расчленили тело брата Медеи и выбрасывали по кусочкам за борт, чтобы задержать ее мстительного отца, Гера покинула корабль. Такое зверство переполнило чашу терпения богини, и она ушла. Сердце Арго заледенело, он остался без хранителя, но корабль был стар, в нем жили воспоминания, прежние покровители вернулись к жизни. Арго любил своего капитана, каким бы он ни был, какие бы поступки ни совершал.

А самым ужасным деянием, совершенным на борту корабля, было убийство юноши, расчленение его тела и надругательство над останками, а придумал этот план не кто иной, как сестра юноши, для того чтобы задержать отца, потому что ему пришлось хоронить каждый найденный кусочек тела сына отдельно. А Ясон и Медея предавались разврату и веселились всю дорогу.

Ясон выплеснул остатки вина в сторону носовой части. Когда он поднялся на ноги, Рувио забился, почуяв исходящую от Ясона злобу. А на небе облака закрыли луну.

— Получи свободу, Госпожа! — прошипел Ясон. — И еще получи!

Ясон спустил штаны и принялся мочиться на переборку.

Он прошел туда, куда даже я не ходил без приглашения. Там он пригнулся под распорками и веревочными узлами и ударил кулаком по двойной обшивке. Он не злился, он бросал вызов.

Леманку был ослеплен за то, что перешел запретную черту из-за желания побыстрее построить новый, лучший корабль. Пьяный Ясон вошел в сердце корабля безнаказанно — Арго никак не реагировал. Значит ли это, что запрет снят? Неужели сейчас, когда корабль стал мне нужен как никогда, Ясон решил его бросить? Его слова вроде бы подтвердили мои предположения.

— Здесь захоронено множество старых кораблей, — прошептал он, ударив по дереву. — Само время скрипит и жалуется в новых и старых досках. Столько забытых миров сокрыто здесь! Хотя ты, Мерлин, можешь их помнить, — добавил он, покосившись на меня. — Но они все еще здесь, пусть даже это лишь тени. Каждый корабль строился из дерева, в него вложены умение, риск и замысел. Каждый имел своего покровителя. Эти духи-покровители все еще здесь, за березовыми и дубовыми досками. Я верю в это. Если произнести верные слова, они вернутся. Твоя новая ведьма меня не пугает, Мерлин.

Моя новая ведьма? Возможно ли, что Ясон считает меня виноватым в том, что Миеликки стала покровительницей корабля? Я ведь только присутствовал на ритуале, когда рубили березу, больше я ничего не делал.

— Моя прежняя ведьма помогала мне, когда было нужно, — горько сетовал он. — Гера! Она мне поможет, если я попрошу ее, а эта старая карга ничего для меня не сделала. Она даже не намекнула, что ждет нас впереди!

Он уставился на склоненную резную голову, а Госпожа Леса смотрела на него, серая, неприступная в свете луны, губы плотно сжаты. Она взирала на капитана с вызывающим равнодушием.

Я раздумывал, стоит ли напомнить ему, что Гера и ее древние предшественники давно покинули корабль, слишком долго Арго пролежал в ледяной воде на дне озера. Когда Арго поднялся на поверхность, он был мертв. Но я не мог быть абсолютно уверен. А если я решу совершить путешествие и посмотреть — это будет стоить мне слишком дорого.

— А ты просил ее о помощи?

— Дважды. Когда мы стояли на якоре у крепости Урты.

Вот, значит, чем он занимался!

— И что ты у нее просил?

Он удивился моему вопросу:

— Увидеть моего сына, конечно. Или указать мне человека, который поможет найти его. Что-нибудь! Надежду! А что еще я мог просить? Мечту, которая бы помогала мне держаться, пока мы в плавании.

— Но ты же знаешь, где он. Он с Бренном, в армии, которая собирается на берегу реки Даан, и готовится к бредовому походу. — Пустой бурдюк из-под вина ударил меня по лицу — знак недовольства.

— У меня было два сына, Мерлин. Не думаешь же ты, что я забыл Киноса? Моего маленького Ки-носа? Если Тезокор жив, почему и он не может быть жив? Хотя ты прав.

Я ничего такого не сказал, чтобы со мной спорить или соглашаться. Я просто молча смотрел на него.

— Ты прав. Сначала один сын, потом другой. Тезокор должен быть первым, потому что я хотя бы знаю, где он. — Он поднялся на нетвердых ногах. — Забирай корабль, Мерлин. Будь капитаном. У тебя глаза ястреба, слух совы, ты старше гор, но при этом ты — человек. Я видел, какими глазами ты смотришь на эту девушку, ты ее хочешь и боишься одновременно. Только у людей эти чувства могут смешиваться. Можешь секретничать с этой морозной дрянью, с дряхлой Госпожой-корягой. Задай ей жару, доставь мне радость. Я жалею, что написал на нее. — Он повернулся, пошатываясь. — Извини, что я на тебя написал! — крикнул он статуе, Рувио снова заволновался, и заворочались спящие аргонавты. — Я больше не буду!

Он снова рухнул на скамью рядом со мной, посмотрел на меня и тряхнул головой.

— Я хочу спросить. Мне нужно знать, — зашептал он. — Незнание гнетет меня.

Я знал, к чему он клонит. В этом и была причина его пьяной ярости. Слишком долго он откладывал свой вопрос. А сейчас он хотел знать про Медею.

Он сказал:

— Она насмехается надо мной во сне, убегает — в каждой руке по окровавленной голове. Меня преследует это видение. Она поворачивается, хохочет и швыряет трофеи мне, а я их ловлю. Холодные, кровавые головы, детские лица смотрят на меня. Жуткий сон…

— Но ведь это всего лишь сон. Мы можем его остановить.

Он повернулся ко мне, в глазах слезы и страдание, сказывалось выпитое.

— Что с ней сталось? Она долго жила?

Я мог рассказать ему только то, что слышал от других, сведения были весьма неприятными.

— Она дожила до очень глубокой старости. Когда умер ее отец, она смогла вернуться в Колхиду, там построила себе убежище. Ее могила находится в долине Ворона к северу от Колхиды. Правда, ее несколько раз оскверняли.

— Это делал я, — пробормотал Ясон с напряженной, горькой усмешкой. — Я доставал ее из озера. По крайней мере я так думаю.

Потом он заглянул в свой пустой бурдюк:

— Ладно. Ничего не поделаешь. Теперь я знаю. И мне от этого не легче. Жаль, что мы не нашли вина получше, не такого кислого!

Мы плыли вперед, дни были похожи один на другой, единственное, что менялось, — это цвет лесов по берегам реки да высота утесов и скал, которые становились все выше, по мере того как сужалась река. Однажды на закате мы увидели костры. Мы снизили скорость, а Ясон и Гебринагот стали рассматривать низкий, вытянутый остров. Он зарос густым лесом, а часть его была огорожена частоколом. У частокола нас поджидали юноши, у некоторых было оружие.

Когда Гебринагот прокричал им, нельзя ли пристать к их берегу, неизвестно откуда вдруг высыпали дети разного возраста, они выглядывали из-за спин более взрослых товарищей.

— Нет, — донесся их ответ. Появились и взрослые, они крикнули нам:

— Если вы ищете корабли, то они проплыли здесь больше месяца назад.

— Их было не меньше сорока, — сообщил другой голос. — Они били в барабаны и очень спешили.

И вдруг Гебринагот понял, что это за остров.

— Это Земля Непрощенных, — разъяснил он нам. — У племен, живущих к северу от реки, есть обычай: если отец сомневается, что новорожденный сын — его, он бросает ребенка в реку. Законнорожденные дети выплывают на берег, их спасает Рейнаг — мечтательный и добрый муж Рейну. Незаконнорожденных уносит в море, где они тонут. Но как я слышал, некоторым, самым сильным, удается проплыть вверх против течения к этому острову. Рейну запрещает им покидать этот остров, но сохраняет жизнь. Это и есть те выжившие.

А вскоре мы нашли эти сорок кораблей, их вытащили на берег, привязали и укрыли, несколько кораблей были разбиты и брошены полузатопленными на мелководье. Один был сожжен. Его обгоревший корпус лежал отдельно от других кораблей в неглубокой канаве. Внутри его находилось несколько обгоревших трупов животных.

Вооруженные отряды оставили здесь свои корабли и продолжили путь к Бренну на повозках, колесницах и верхом через южные холмы. У них уйдет несколько недель на переход, но им не пришло в голову тащить свои корабли, как собирался поступить Ясон с Арго.

Аргонавты возликовали, когда поняли, что происходит. Теперь они могут сделать катки из мачт чужих кораблей, что сбережет им время и силы. С кораблей сорвали тенты и срубили их невысокие мачты, потом подрезали, чтобы они были одинаковой длины и чтобы их могли переносить три-четыре человека, когда будет построена дорога для корабля.

Сначала мы пойдем тем же путем, что и отряды с кораблей. А через день свернем на восток, перевалим через несколько холмов и переберемся через довольно опасное болото. Нам придется обходиться своими силами, а нас всего лишь двадцать мужчин и женщин. Мы будем волочить к реке наш корабль, припасы и себя самих не меньше месяца.

Но у нас есть Рувио, конь дака, который никогда не устает.

Ниив и Рубобост прокатились верхом на Рувио вверх по реке: они проверяли, может ли Арго проплыть выше. Дак был в смятении:

— Каменистые отмели и быстрины — больше ничего. Меня не удивляет, что корабли оставили в этом месте. Но девушка не согласна со мной.

— Здесь повсюду много ответвлений, — горячо возражала Ниив. — Они расходятся в разные стороны. Некоторые из них довольно широкие. Я их чувствую. Они вытекают с гор и из лесов. Все, что нам нужно, — это найти их. Уверена, мы отыщем их, если нам немного помогут, — многозначительно добавила она.

Сначала я подумал, что она имеет в виду меня, но она дала нам понять, что говорит про Арго и особенно про его хранительницу.

— Старая Госпожа Леса умеет вскрывать лед и разбивать заторы на реках. Она способна перенести Арго через мелководье. Мы еще долго можем плыть по воде. Тогда нам придется меньше тянуть корабль по суше, — добавила она.

Эрдзвулф подтвердил, что в этом месте в Рейн впадает несколько притоков. А если они окажутся судоходными, по ним на самом деле можно доплыть до Волчьего болота. Им придется перебираться только через одну гору по дороге к реке Даан.

— Не получится. Я хочу сказать, что эти притоки не судоходны.

— Пока нет, — согласилась Ниив, чьи глаза сияли. — Нужно поговорить с Миеликки. Мерлин, пойдешь со мной? Пожалуйста. Ты ей нравишься.

Я согласился, хотя и побаивался богиню, после того как Ясон отказался от корабля несколько дней тому назад. Миеликки не стала мстить Ясону за его пьяную болтовню, но я еще не забыл ее жестокость при нашем отплытии из Похйолы и ее доброту, когда она согласилась показать Урте его спасенных детей, а еще она предупредила меня о древнем духе, живущем в корабле.

Ниив принялась распевать хвалы богине, ее длинные волосы струились по плечам и колыхались в ритм с ее пением, а я расположился рядом с Рувио и отдыхал. Бесстрастная Миеликки внимала ей, но черты ее не смягчались. Вскоре Ниив смолкла. Она накинула свой плащ на плечи, а капюшон на голову, встала и повернулась ко мне. Когда она подошла ближе, я увидел, что лицо ее осунулось, скулы выпирали, щеки ввалились.

— Погаси факел, — велела она. — Собери всех. Слушайте мои указания и плывите.

Голос принадлежал Ниив, но ее дыхание приобрело запах зловонного болота.

Аргонавтов растолкали — они отсыпались после бурных возлияний. Со стенаниями они затащили на борт бревна для катков, которые нам пригодятся в будущем, и заняли места за веслами. Ниив велела им завязать глаза.

— Грести вслепую ночью? В реке, где полно порогов? Это сумасшествие, — заявил Манандун, но Ясон его успокоил.

— И ты, Ясон, — командовала Ниив.

Она стояла у рулевого весла, держась за его древко. Лицо ее поблескивало в лунном свете. Ясон подчинился, видимо, ему было стыдно, что Арго готов помочь, несмотря на его грубые слова.

Он завязал себе глаза и занял мое место за веслами. А Ниив крикнула мне:

— Можешь смотреть, но не оглядывайся.

Она знала, что я все равно пойму, что происходит, но хотела немного покрасоваться, вреда в том не было. Я все равно позволил бы ей использовать свои заклинания.

Она скомандовала, чтобы корабль отвязали и опустили весла. Арго покачался на волнах, а потом плавно поплыл, весла погружались в воду с еле слышным плеском.

Берега почти сомкнулись, вода пенилась перед носом корабля, но Арго уверенно шел вперед, к горам, каждый раз, когда появлялась развилка, корабль уходил влево. Иногда он начинал дрожать, иногда его трясло. Если мы проходили каменистую отмель, ветви ольхи и ивы царапали палубу. Гребцы дружно погружали весла в воду, придерживаясь ритма жутковатой песни Ниив, она называла ее северной песней. Она взмахивала рулевым веслом, словно оно было легким как перышко.

— Не оглядывайся! — велела она, когда я повернулся к ней.

И я подчинился, но успел заметить солнечный свет позади нее и туннель, по которому мы двигались. А над нами ярко светил месяц. Хорошо был виден Юпитер, четыре крошечные птички порхали над ним. Река продолжала сужаться. Даже рыбачья лодка не смогла бы здесь пройти. Но Арго плыл в ночи как лебедь, а ночь не кончалась, ее удерживали песня и магия.

Я оставил Ниив в покое.

— Что-то длинный попался нам приток, — через несколько часов сказал Илькавар. — День уже наступил? Можно нам отдохнуть? Можно глотнуть водички?

— Нет, пока рано отдыхать, — твердо сказала Ниив.

Я снова оглянулся. Миеликки склонилась над девушкой, ее силуэт жутковато выделялся на фоне красного солнца.

— Ну, тогда хотя бы смени песню, — настаивал иберниец.

Но Ниив цыкнула на него:

— Закрой рот! Другая песня означает другое заклинание!

Она снова затянула «северную песню». Арго продвигался вперед по ручьям и речкам, в которых он не помещался.

Какие-то существа бегали по лесу вдоль берегов: удивительно, что их головы были подняты к звездам, а когда они бросали взгляд на нас, их глаза сверкали. Если бы аргонавты это видели, они бы перепугались. Я видел огромного волка и морду оленя. Сова заморгала своими глазищами, когда мы проплывали мимо, а в какой-то миг мир погрузился во тьму — это ворон поднялся с гнезда, он пролетел низко над нами, но решил, что мы слишком странные, и улетел прочь.

— Все, дальше нам не проплыть, — вдруг объявила Ниив. — Поднять весла!

Все выполнили команду, но измученные гребцы остались сидеть на своих скамьях, не снимая повязок на глазах, как велела им Ниив. Она приказала им сходить с корабля, и они, пошатываясь, перешли на крутой берег. Рубобост вслепую привязал коня к корме Арго, все остальные толкали корабль изо всех сил, стараясь оттащить его от воды на сто шагов. Там среди молодой поросли Арго слегка наклонился набок и замер.

Наконец мы все смогли отдохнуть и проспали до самого рассвета. Когда я проснулся, Ниив еще спала, прижавшись ко мне, лицо ее было спокойным, как у ребенка. Мы все поднялись и принялись разминать тело, уставшее после изнурительной ночи, а Ниив продолжала спать. Миеликки ушла из ее тела, и красота вернулась.

Ясон позвал меня, и я подошел. Он стоял над поросшим папоротником ручьем, который бежал с горы, петляя среди скал, низкорослых дубов и колючих кустов.

— Ты это сделал? — спросил он. — Ты провел нас по этому ручейку?

— Нет, не я. Я только смотрел вперед и отваживал хищников.

На самом деле у меня болела спина и опухли глаза. Я использовал свои способности против воли, думаю, что это Миеликки захватила мое сердце своей костлявой рукой, пока мы плыли по реке. Мне не хотелось думать, что такое могла сделать Ниив.

— Ты чем-то обеспокоен, — заметил Ясон.

— Я всегда беспокоюсь, когда ты рядом, — буркнул я. — Ты мочишься на богиню и шагаешь по свету как ни в чем не бывало, хотя уже семьсот лет как умер. Ты очень беспокойный человек.

— Семьсот лет? — Он тихо рассмеялся. — Я и знать не хочу, что произошло, пока я спал. Я так считаю. Я просто спал. А теперь я проснулся, и что изменилось? Деревья такие же, как раньше, звезды такие же, и ты такой же. Женщины и выглядят, и пахнут как раньше. И море пахнет как раньше. А я снова плыву с мужчиной, который хочет отомстить, и с другими, которые ищут того, что могут им дать только боги. Что же изменилось? На борту певец, чье пение скорее похоже на предсмертный вопль дикой кошки, чем на пение жаворонка, а его музыкальный инструмент вызывает в воображении Тартар, полный рожениц, и вовсе не звучит как божественные струны арфы Орфея. Но какая разница? Когда я увижу своего сына, я узнаю его по глазам, а он меня по моим. Он захочет сражаться со мной. Он сердит на меня, потому что жил без меня так же долго, как я без него. И не сразу мы с ним обнимемся, а по-другому и не может быть, если мы не могли любить друг друга столько лет. Ну и что здесь нового?

Он уставился на меня, ожидая ответа.

— Не знаю, — ответил я. — Но что-то есть.

Я подумал — корабль. Что-то на корабле, что-то мрачное.

Ясон передернул плечами:

— Новые боги, новая философия, новые металлы, новые королевства. Ты это имел в виду под «что-то»? Мне понадобится вся моя жизнь, чтобы понять это. Но единственное, чего я жажду, — это вернуться в жизнь моих сыновей. Я буду делать для них все. Буду сидеть у огня, делать, что они мне скажут, терпеть их насмешки и гнев, пусть называют меня чудовищем. Я хочу заполнить этот провал в двадцать лет. Меня угнетает эта пустота, Мерлин. Ты понимаешь? Где они бывали? Как охотились? Кого любили? С кем веселились? Чему учились? Все это интересует меня. Это единственные изменения, которые я хочу постичь. Тебе это понятно?

— Понятнее, чем тот факт, что корабль, рассчитанный на сорок человек, с двадцатью гребцами на борту прошел на веслах по ручью, где и лебедю мало места.

— Но ведь это сделал ты. Признайся, Мерлин.

— Не я, корабль.

— Вовсе не корабль. Не корабль! Мне больше не нужен корабль. Ты был прав, когда говорил, что корабль умер, как только я вернулся из мертвых. Я не получу от него помощи, только ты это можешь. А ты можешь получать помощь где хочешь. И можешь отдавать ее другому, если пожелаешь.

Он махнул рукой, вложив в этот жест и злость, и неспособность быть благодарным. Он стремительно направился к другим аргонавтам, сидевшим у костра. Они позевывали и что-то бормотали, пытаясь разобраться в своих сновидениях.

Чуть позже прискакал Рубобост, весь красный от возбуждения:

— Придется долго волочить корабль вверх на холм, но зато мы сможем легко скатить его с холма к болоту. Я видел коней и оленей. У нас будут кони и еда! Мечта дака! Склон сильно зарос и довольно опасен, а за болотом — дремучий лес. Где Улланна? Здесь она может настрелять дичи даже с завязанными глазами.

А Ниив все спала. Мы ее трясли, звали, но она не просыпалась. Тогда я аккуратно завернул ее в плащ и отнес в трюм Арго. Ее охватил Мертвый сон, со мной такое бывало. Но она намного моложе и неопытнее, ей будет куда труднее выбраться из того царства.

Но когда она вернется, то станет сильнее.

Илькавар высказал здравую мысль, предложив нам разгрузить трюм корабля, чем мы и занялись.

— Нам никогда не затащить Арго на холм, — сказал он. — Нас слишком мало. Нужно человек пятьдесят-шестьдесят. Нас слишком мало.

— Мне уже приходилось волочить этот корабль, — накинулся на него Ясон. — И снова протащу.

— Но не с такими узлами, которыми вы закрепляете корабль, — спокойно заявил Рубобост. — Они либо попортят киль, либо совсем отломят его от шпангоутов. На сто шагов они еще сгодились бы, но не на такое расстояние.

Мы все смотрели на него. Его удивило такое внимание.

— Жир, катки, веревки, блоки… жизни не хватит, не имея сотни людей. Тебе нужен Рувио, известный корчевщик, а еще тебе нужны гордиевы узлы.

Все выжидающе смотрели на него, ничего не понимая. Тогда Ясон вскинул руки, как бы спрашивая: ну? Что это такое?

— Гордиев узел очень хитрый. Веревка, продернутая сквозь узел, удерживается им самим! Он как бы затягивает сам себя. Такой узел значительно уменьшает необходимое усилие. Этот узел известен с незапамятных времен, но лишь немногие способны разобраться в его сложности. Македонский полководец пытался развязать его и не смог…

— Александр, — шепнул себе под нос Тайрон.

— Искандер, — буркнула Улланна. — Я сейчас вспомнила.

— Верно. Сто лет тому назад, когда он вел свою армию на восток. Ему было предложено либо развязать узел, либо прилюдно помолиться в их святилище. Он хотел испытать себя и потратил не один день на попытки справиться с узлом. Но у него не вышло, в приступе ярости он разрубил его мечом. От отчаяния. Узел развязался, рассеченные концы распались, и он увидел два маленьких одинаковых узелка. Очень хитрая штука.

— И совершенно бесполезная для нас, — все еще раздраженно заметил Ясон. — Поскольку мы не умеем его вязать.

— Я забыл упомянуть, что я умею его завязывать.

— Вот так да!.. — выдохнул Ясон с одобрительной улыбкой.

— Я же говорил, что пригожусь.

Ясон и Эрдзвулф привязали куски мачт к килю Арго, чтобы увеличить площадь соприкосновения с опорой для лучшего скольжения. Тогда уставший, но исполнительный конь дака принялся тянуть корабль, восемь человек поддерживали корабль за борта, восемь человек толкали его сзади, а четверо перетаскивали катки от кормы к носу, Арго медленно двинулся вверх на холм. Скоро работа стала казаться привычной. Рувио фыркал и покрывался пеной, но вскоре вошел в ритм и дотащил корабль до первой из двух вершин, когда по трясущейся голове и протестующему ржанию его хозяин понял, что пора отдыхать.

Рубобост ласкал и гладил своего коня, даже пил с ним вместе. Я слышал, как он бормочет:

— Надеюсь, у них никогда не кончится мясо. Уверен, они раньше убьют и съедят меня, чем наденут тебя на вертел!

Когда Ниив наконец начала отходить от своего беспробудного сна, мы были уже наверху и вглядывались в туманную даль. Ближайший достаточно широкий участок реки Даан находился всего в двух днях пути от холма, между ним и нами лежали озеро и болота, по мнению Эрдзвулфа, территория племени секваны, которая сейчас погружалась в темноту сумерек.

 

Глава пятнадцатая

СОКОЛИНЫЙ ДОЗОР

Лед на великой реке Даан начал трескаться. Над широко раскинувшимися шатрами, которые тянулись вдоль берега и уходили в прибрежный лес, кружили цапли и вороны. Скоро весна пробудит деревья и согреет землю. В воздухе уже чувствовалась весна, и собравшиеся здесь отряды покидали свои зимние жилища. Костры горели ярче, а к высоким тотемам, которые были установлены в каждой армии, добавились цвета кланов.

Сюда прибыли предводители битуригов и авернийцев, военачальники сенонов и амбарров, вожди и воины карнутов и трокмийцев, большие и малые кланы, некоторые враждовали между собой. Вражда и стычки запрещались под страхом смерти. Но вскоре предводитель Бренн позволил разрешать разногласия схватками между воинами. После поединка исключались какие-либо посягательства на рабов и территории, единственное, что разрешалось, — это выплаты проигравшей стороной части из добытой в будущем походе наживы.

Фуражиры снова отправились на поиски пропитания в этой по большей части пустынной местности, тянувшейся вдоль берегов реки Даан. Они искали потерявшийся скот: коней, овец — и брошенные поля с неубранными корнеплодами. Зерно заберут по дороге, прямо с полей или из амбаров в деревнях.

К концу зимы подошли боевые отряды с севера и востока — последние племена, готовые отправиться в Великий Поход. Они привезли с собой собственные припасы. Каждый отряд представлял собой длинную вереницу всадников, колесниц, пеших солдат, женщин и детей, повозок и подвод, а также волов, коз, гусей.

Всех прибывающих распределяли в одну из двух армий: одной командовал Акикорий, а другой — Болджос. Потом они отправлялись выбирать места для лагеря и добычи продовольствия. Вождей инструктировали о готовящемся марше на юг, пока им сообщали только направление.

Трое предводителей объезжали кишевшие людьми лагери. На Акикорие был серый плащ из волчьей шкуры, его шлем украшало изображение сокола. Рыжебородый Болджос, с усталыми глазами, был одет в кожаное военное облачение с железными шипами. Узкоглазый, узколицый Бренн носил густые усы, его шлем был сделан из клыков кабана, а короткий зеленый плащ украшала вышитая окровавленная морда зверя — тотема его племени. Предводители ободряли людей и раздавали обещания, поздравляли и успокаивали (цель похода была пока известна только им троим). Они проверяли, готовы ли обозы, осматривали коней и всадников. Они допускали лишь мелкие ссоры между враждующими группировками, вершили правосудие в присутствии друидов, наказывали тех, кто нарушал правила и не подчинялся их власти. Они записывали количество людей, припасов и отмечали слабые места в этой дикой, неподдающейся контролю толпе искателей поживы.

Оставалось только дождаться воинов, посланных на запад. Те должны были набирать солдат в лесистой Галлии, среди племен ремов, в туманной Альбе и гористой Каледонии. Каждую ночь часовые высматривали их на западных холмах, но тех все не было.

Пока набиралось необходимое количество воинов, соответствующее увиденному Бренном в его знаменитом сновидении, проводились многочисленные состязания. Они проходили и днем и ночью, между племенами и воинами, между молодыми и опытными. Скачки на колесницах, состязания в беге, в метании копья, воспоминания о прошлых походах — все это скрашивало ожидание. Теперь наступила пора заняться прическами: подстричь волосы и вымочить их в известковой воде, обрезать бороды до минимума, раскрасить тела красками в цвета клана. Пора было начищать медь, точить мечи, расписывать жертвенные щиты и бросать их в воду, посвящая богам-защитникам: Даану, Тевтату и Неметоне. Ткани, сотканные за зиму, раскраивали, шили одежду, отделывали кожей. Умерших за зиму оплакивали и хоронили в курганах на северном берегу реки Даан под сенью деревьев.

Собак ловили и мыли. Лошадей приручали, подстригали хвосты и гривы, готовили им сбрую, давали имена. Несколько коней принесли в жертву, их задние части бросили в реку, остальное распределили между лучшими всадниками.

Постепенно накапливались беспокойство, нервозность, энергия — все это скоро выплеснется наружу, как вода, прорвавшая корку льда. Бренн уже чувствовал, что необходимо выступать как можно быстрее.

А время все шло.

Но вот зазвучали рога и трубы в дымке на западе. Наконец прибыли галлы, воины с Альбы с Острова Мертвых и горячие каледонцы, с их манерой двигаться, словно в танце. Был вечер. Оранжевый свет заплясал на тысячах взметнувшихся копий и щитов, еще тысячи поднялись на склонах холмов и внизу по реке, где тоже располагались воины. Все громко кричали, скакали верхом, а за ними носились лающие собаки и визжащие дети.

Вновь прибывших встретили, накормили, сосчитали и разделили между двумя армиями. А пока всем этим занимались, вдали от общей суеты, у южных ворот укреплений Бренна, объявился небольшой отряд застрельщиков, шесть человек. Они были тепло одеты, хорошо вооружены, у них был с собой запас провизии. Все они валились с ног от усталости. Болджос подошел поприветствовать их:

— Мы уже решили, что вы отправились к праотцам.

— Праотцы нас отпустили, — ответил их черноглазый предводитель. — Мы побывали в самой преисподней, без всякого сомнения, но, похоже, нам там не нашлось места. Маршрут, который ты выбрал, годится. В большинстве долин имеются дозоры, но их легко обойти. Единственное трудное место — Фессалия.

— Расскажете позже. Сначала вам нужно поспать. С возвращением, Оргеторикс. Молодец!

На следующий день Бренн зажег пять огромных костров в обширном главном укреплении и отправил людей, чтобы пригласить вождей, предводителей и лучших воинов из каждого племени на угощение. На празднике им сообщат подробности предстоящего похода. Все приехали празднично одетые, в высоких шлемах и боевых доспехах, сверкая бронзой и золотом, на своих лучших тщательно вычищенных конях. В воздухе запахло жареным мясом и медовым вином. Четыреста человек праздновали весь день. Споры было позволено разрешать только словами, хотя некоторые гости все-таки швыряли друг в друга кувшины и блюда. Вокруг пирующих стояли воины с копьями, которым было приказано пускать оружие в ход, если кто-то попробует вытащить меч из ножен.

Честно говоря, именно эта мера заставила собравшихся держаться в рамках дозволенного.

Днем появилась пара соколов, они парили над кострами в укреплении, словно наблюдали за происходящим. А когда подпивший аверниец Тунгорикс выстрелил из рогатки в крыло самцу, отчего тот потерял несколько перьев, Бренн велел воину покинуть пиршество. Он принял птиц за знамение удачи. А удачу ранили.

— Их послала Неметона. Соколы могут видеть и опасность, и добычу. Так и мы сможем предвидеть опасность и обнаружить нашу добычу, будто у нас тоже глаза сокола. Все птицы — добрые предзнаменования.

Чуть позже один из соколов спустился пониже, чтобы лучше рассмотреть происходящее. Но неожиданно с неба упал ворон, он отогнал соколов ввысь, а сам приземлился на столе около Болджоса и его командиров, которые вдруг смолкли на полуслове. Он раскрыл крылья, отбросив тень на лицо Оргеторикса, сидящего за этим столом. Потом ворон схватил кость с деревянного блюда, с которого ел сам Болджос, и взлетел с ней в воздух, но, вместо того чтобы улететь, снова напал на соколов. Те ныряли в воздухе, взлетали, потом вовсе улетели, спасаясь от нападения. Но вскоре вернулись на свой наблюдательный пост.

После этого эпизода настроение Болджоса испортилось, но он упорно отказывался обратиться к совету мудрых, чтобы верно объяснить этот знак.

Теперь Бренн решил закончить пиршество и наконец объявить цель их похода, подготовке к которому он сам посвятил два года жизни и ради которого отправил гонцов во все концы света.

Он надел красный плащ из грубой шерсти, забрался по наклонной доске на смотровую площадку и окинул взглядом собравшихся внизу гостей, а увидев гору костей, хлеба и лужицы разлитого вина на длинных столах, заулыбался. Настроение было хорошее. Он поставил в ногах свой небольшой круглый щит. Шит был совсем простым: полированное дерево, бронзовая накладка в центре и никаких знаков высокого положения хозяина. Так же скромно начал он свою речь перед собравшимися вождями, предводителями и воинами:

— Я Бренн! У меня нет клана, семьи или земель. Вы мой клан. Вы моя семья. А моя земля — сон, который подарила мне Страна Призраков. Мне было предначертано собрать и повести огромную армию лучших воинов, самых отважных и самых грозных! Без вас я ничто. Когда мой сон сбудется, я снова стану ничем, человеком, который когда-то увидел сон. Но до того момента я — Бренн! Вы откликнулись на мой призыв. И теперь вы должны узнать цель этого призыва. Есть ли здесь хоть один человек, кто не знает, как наших предков грабили жестокие мародеры, убийцы и наемники, пришлые люди? Это были вооруженные воины, которые приходили не с миром, не торговать, а с одной только мыслью разрушать, грабить, опустошать и разорять наши священные рощи и дорогие нам могилы предков! Если такой человек здесь есть — он человек без прошлого. Но я твердо верю, такого человека здесь нет. Те люди забирали наши колесницы, наши щиты, наши головы и наши сердца. Они увозили все, что было сделано из золота и серебра, из бронзы и обсидиана, все, что было для нас свято, потому что в этом хранилось самое важное — память о наших предках! Все те ценные предметы были сосудами, через которые наши мертвые могли общаться с нами. И они были украдены. Их спрятали в темных горных пещерах юга, где болтливые, пропитанные вином боги и богини нашептывают ложь о будущем. Такие места называют оракулами, и у них дурная слава. А эти пещеры набиты сокровищами. Те сокровища — наследие, украденное у нас. Есть ли среди нас человек, кто не слышал стенаний наших предков, когда их жизнь, полная приключений, пиров и битв, закончилась в Стране Призраков? Память о них не хранится в наших домах, а увезена в те храмы лжи и стала добычей чужеземцев. Все мы слышали их плач, я уверен. Я вижу слезы в ваших глазах. Мы все страдаем.

Он помолчал, потом снова заговорил, сначала тихо:

— Когда я был ребенком, я видел, как мой отец сражается за свою честь на поединках. Пять раз каждые пять лет. Кто из вас никогда не дрался на поединках? Уверен, все дрались. Всего пять раз сражался мой отец: в одном бою у него была колесница и легкие, короткие метательные копья; в другом он сражался пешим, с мечом и длинным копьем; в третьем — в воде на топорах и со щитами, а еще один раз врукопашную. И четыре раза он выходил победителем, а на пятый раз он лишился головы, ее с почестями вручили победителю, а тот с почестями принял ее. Тогда я был уже старше. Через два года я напал на убийцу и забрал голову отца. Я сделал это быстро, честно и решительно. А главное. — с достоинством! Если кому-то из вас приходилось возвращать себе голову отца, брата, дяди, сводного брата, стукнете кулаком по столу! Стучите! — выкрикнул он.

— Клянусь самим Повелителем Грома, у вас получилось очень впечатляюще. Сам высекающий искры Тевтат, Повелитель Молнии, вздрогнул бы от такого удара. Да, как вы сейчас подтвердили, нам всем когда-то приходилось это делать. Все мы видели, как близкого нам человека убивали быстро, честно, решительно. Достойно! А мы мстили тоже быстро, честно, решительно. Достойно!

Он поднял лицо к небу и сказал:

— Мы как те два сокола, что парят над нами. Вы их видите? Они все еще там. Они посланцы Неметоны, покровительницы лесов, а может быть, воинственной Бадб, покровительницы сражающихся, какая разница? Это не обычные соколы, они наблюдают за нами и слушают нас. Так и мы — готовы наблюдать, слушать, а затем ударить неожиданно, быстро, решительно! Вы все видели ворона, который клевал кости на блюде Болджоса. Это не знак смерти. Развеселись, Болджос, мой добрый друг! Этот ворон — нам урок. Он поступил недостойно, он падальщик, но, если ему удается, он хватает и свежее мясо. Те чужеземцы, что приходили в наши земли, — падальщики. Они нашли что-то ценное и забрали, воспользовавшись нашей слабостью из-за распрей и войн. Они ограбили наших предков. К концу дня мы устаем от битвы. Пролитая нами кровь окрашивает реки в красный цвет. Волки могут разжиреть на той плоти, что мы вырываем друг у друга. Но утром мы снова сильны, наша мощь возвращается. И мы снова готовы к бою. Чужеземцы нападали, когда мы были слабы. Они похитили нашу память, они украли наши жизни. А теперь мы сильны. Теперь мы заберем назад наши жизни, наше золото, наше серебро, наши маски, наши колесницы — все, что нам дорого, все, что у нас отобрали, все, что утащили презренные чужеземцы. Нам придется долго идти, переход будет непростым. Но чем дольше мы будем идти, тем теплее станет погода. Тем ярче будет светить солнце. Почему? Да потому, что мы отправляемся в Грецию! Мы собираемся совершить набег на Грецию! Мы вернем все, что нам принадлежало, и в Иллирии, и в Македонии, где Александр хранил свою добычу. Но именно в Греции мы найдем прошлое наших предков! В месте, которое называется Дельфы, находится пещера, охраняемая змеем, там спрятано наше прошлое. Мы отрубим змею голову, вырвем сердца у так называемых жрецов, хранящих добычу, а потом пробьемся под землю и заберем назад жизни наших отцов!

Он почти выкрикнул последние слова, собравшиеся бурно реагировали на них. Они выкрикивали одобрения, молотили по столам кулаками и мечами, а Бренн снова взглянул на парящих соколов, что заметил один лишь Оргеторикс, а еще он увидел неуверенность во взгляде предводителя.

Когда Бренн сошел со стены, Оргеторикс сразу направился к нему, чтобы передать ему шлем из клыков кабана. Бренн внимательно, но вместе с тем доброжелательно посмотрел на него.

— Прекрасная речь. Это было незабываемое собрание, предводитель Бренн. Александр собрал армию и завоевал весь известный тогда мир и большую часть неизвестного. Но наше воинство несметно. Ты можешь воевать хоть с самими богами. И ты собрал их здесь одним своим словом. Я преклоняюсь.

Бренн смущенно выслушал похвалы:

— Еще не все сделано, Оргеторикс. Мне нужно еще больше воинов. Иногда то, что кажется тысячей, на самом деле лишь сотня. Несколько тысяч могут казаться десятками тысяч. А воевать с богами я и вовсе не намерен. Только со змеем в Дельфах. Кроме того, я не собираюсь трогать греческих богов. Это уже будет грабеж и разрушение прошлого.

— Прошлое можно украсть разными способами, Бренн.

Военачальник подергал себя за ус, обдумывая дерзкое замечание. Он едва заметно улыбнулся и согласился:

— Да, можно. Когда-нибудь я спрошу тебя о твоем украденном прошлом. Скажи, почему ты, грек, притворяешься кем-то другим и зовешь себя Царем Убийц, Оргеториксом? Но сейчас ты — мой проводник в Грецию, на твою родину! И я тебе верю.

— Ты мне веришь?

— Да. Я так решил. Только предводители Болджос и Акикорий знают, какова наша истинная сила. Да, я тебе верю, видимо, я должен доверять и тем мрачным бродягам, что пришли с тобой. Но вот кому я не верю, так этим соколам. — Он снова поднял глаза к небу, глядя на парящих птиц. — Слишком долго они за нами наблюдают. Это неестественно.

— Да и ворон тоже, — согласился Оргеторикс. — Болджос расстроен, но тень ведь пала на мое лицо.

Бренн задумался над его словами:

— Да. Болджос испугался. А его непросто запугать.

— Ворон унес его еду. Это и испугало Болджоса. Но вороны часто это делают. Они подбирают отбросы. Этот ворон просто взял объедки, как могла сделать любая птица. Но в нем было еще что-то… что-то, что подняло крылья и закрыло меня от солнца. А может быть, от соколов.

— Тогда это не просто птица. Это призрак.

— Не просто птица, — согласился Оргеторикс. — Возможно, призрак. Но не страшный. Он как бы… защищал. Меня больше волнуют соколы. За нами наблюдают, это точно. За мной всю жизнь следили. Но сейчас, мне кажется, за нами охотятся. Не знаю, за кем они следят, за мной или за тобой. Но даже если у тебя нет сто раз по тысяче воинов, как требовал твой сон, по моим подсчетам у тебя больше четверти этого числа — мы, греки, хорошо считаем, — и я могу затеряться в этой закованной в железо разъяренной толпе.

Бренн ответил:

— Можешь прятаться, если нужно, но не теряй меня из виду и следи за направлением, мы ведь идем в Грецию, будь она проклята. Когда мы доберемся до гор и проходов через них, мне понадобится твой совет.

— За всю свою жизнь не встречал кельта, который бы так доверял греку, как ты доверяешь мне, — заметил молодой человек.

Бренн усмехнулся:

— Ты больше кельт, чем грек. По тебе видно.

— Я родился в Греции. Меня оттуда похитили. И моего брата тоже. Я скучаю по брату. Я «заблудший» из Греции, Бренн. Я предаю ее, показывая тебе туда дорогу. Но все равно Греция у меня в сердце.

— В твоем сердце потерянная земля, — заметил Бренн, насмешливо глядя на молодого. — Возможно, твой отец грек, но, насколько я знаю с твоих слов, твоя мать носила цветное стекло и яркую бронзу, пила баранью кровь и настойки из горьких трав. Она была колдуньей. А значит, не гречанка. Мы оба это знаем. Царь Убийц? Тебе бы больше подошло зваться Царем Призраков. Никто не знает, какой призрак вцепился холодными пальцами в твое сердце. Я обещал тебе с этим помочь, и я помогу. Но сначала ты проведешь меня на юг! Помоги мне туда добраться, там покоится мой отец. Дай его обнять. И не только его, всех моих отцов, матерей, братьев, сестер — украденных смертью, утащенных призраками еще давным-давно, когда, возможно, даже звезды были другими.

Оргеторикс улыбнулся и посмотрел на небо:

— Звезды могут двигаться? Я хочу сказать, не только падать? Если да, вряд ли я это увижу за мою короткую жизнь. Но птицы… посмотри на них… Как они парят!

Соколы вдруг остановились, развернулись и полетели на запад. Оргеторикс наблюдал за ними и заметил одну странность: они вдруг растворились на фоне темных облаков, словно дым, развеянный ветром.

— Я не подведу тебя, мой повелитель Бренн. Честно говоря, всем нужны призраки внутри себя, а мне их не хватает. Если бы я их нашел и удержал в душе, я бы не слушал голос, которым Греция зовет меня домой.

— Ты предашь меня.

— Нет, конечно. Я могу выступить против тебя. Но днем! Не ночью!

— Это честно, — отозвался Бренн и потянулся за своим плащом.

На рассвете лагери были разобраны, и первая из армий двинулась в дальний путь на юг, во главе ехали Бренн и его всадники. В течение двух последующих дней слышались лишь зов рожков, скрип колес и приказы. В три приема берега реки Даан опустели и погрузились в пропахшую дымом тишину. Среди дымящихся костров и мусорных ям бродили собаки и волки, отбирая друг у друга объедки.

К тому времени, как ведомый сном Арго подошел к этим берегам, исчезли даже собаки с волками. Он плыл по Даану на запад, ловя бриз низко спущенными парусами.

Разорение и опустошение земель были налицо, но причиной их стал Великий Поход. Орда, легион мстителей Бренна, протоптала дорогу на юг через лес и равнины. Она исчезнет еще не скоро, лет через сто.

 

Глава шестнадцатая

ВНЕ ВРЕМЕНИ

Я выходил из Мертвого сна много раз, но, очнувшись, впервые увидел рядом радостно смеющуюся женщину.

— У нас получилось! Получилось! — воскликнуло это светловолосое видение, ее голубые глаза широко распахнулись и сияли от восторга. — Мы летали вместе!

Она сидела на мне верхом и била по щекам, пытаясь вытащить из запутанных лабиринтов смерти:

— Просыпайся! Мерлин! Просыпайся!

Когда же она увидела, что сознание возвращается ко мне, женщина наклонилась и прижалась своими губами к моим. Поцелуй был крепким, уверенным, страстным и всепоглощающим. Ее бедра сжимали мое тело, пальцы прикасались к закрытым векам, возможно, как напоминание о том, что мы видели вместе.

Она обняла меня, тело ее задрожало, нежная щека прижалась к моей.

— Вместе мы сильны, Мерлин. Моему отцу никогда не удавалось так летать. Я и не знала, что это возможно: улететь на несколько дней или даже недель назад. Мы могли бы перелететь через годы вместе!

Я оттолкнул ее и встал. Ей это не понравилось. Меня трясло, кружилась голова, и подташнивало от захватывающего дух вида с высоты, который я не мог забыть. Я зашатался. На правой руке был синяк, рука болела.

Что же такое она сделала? Что сделала со мной эта северная колдунья?

— Ты выглядишь усталым, Мерлин, и постаревшим, — ворковала она, подперев голову руками и глядя на меня.

Я посмотрел на свои руки. Кожа стала серой, а на запястьях появились складки, которых раньше не было.

— Ты заставила меня лететь сквозь Время! Но это же ужасно и опасно.

— Это было замечательно! — возразила она взволнованно. Она вскочила на ноги и попыталась снова обнять меня. — Это было самым замечательным приключением в моей жизни. Мы увидели целую армию и каждого из воинов в отдельности. А еще мы увидели, куда они направляются! Почему ты злишься?

— Потому что делать подобное опасно и отвратительно! — закричал я на нее, она такого не ожидала.

Мое лицо опухло, зрение еще не восстановилось, я по-прежнему как бы смотрел с высоты вниз.

Ниив пальцем коснулась моего виска.

— Ты постарел, — заметила она, но тут же добавила: — Тебе идет.

Меня раздражало ее кокетство, мной овладела паника, захотелось кричать.

— Из-за тебя я потерял годы жизни. Ты опасная ведьма! Я должен бы убить тебя…

— Почему? — Она оскорбилась до глубины души. Ниив никак не могла понять, почему я злюсь, она не представляла, в чем она провинилась.

У меня в голове крутилась лишь одна мысль: как она это сделала? Я намеревался использовать чуть-чуть магии, чтобы немного полетать и просто посмотреть, далеко ли ушла армия Бренна, послушать и посмотреть, что затевают вожаки, попытаться узнать цель их похода. Летать труднее, чем бегать (в собаке, например), но все-таки проще, чем плавать, чего я терпеть не могу. Полеты в птицах не очень старят, поэтому я и согласился. Ниив уговорила меня разрешить и ей лететь со мной. Я не возражал, потому что знал, кто она такая, и хотел посмотреть, что она может.

А маленькая хитрая тварь заставила нас лететь назад во Времени. Ее тело могло противостоять разрушительной силе такого полета (если не делать этого слишком часто). Мое же тело пострадало очень серьезно. Каким-то образом она соединила свои чары с моими, выкрала у меня способ перемещения по временам года и скопировала, а потом с помощью магии заставила использовать его против моей воли. На моих костях есть отметины — так мне говорили, — в них записаны опасные заклинания. Она подсмотрела, добралась и скопировала знаки. Она очень глубоко проникла в меня. А я ничего не почувствовал!

Она долго гонялась за мной и звала, а я в полном смятении носился по лесу, пытаясь укрыться от всех. Раздались зов рожка и лай собак. Я решил, что Ясон, как и все остальные, озаботился моим отсутствием и отправился на поиски. От девицы я отделался довольно легко. Но вот чертовы собаки Урты!.. Они меня учуяли под уступом, куда я забился. Их лай перешел в сочувственный скулеж, когда они меня увидели.

Казалось, они были рады, что нашли меня живым. Вскоре за ними нарисовался крупный силуэт Ясона, он отогнал псов и присел рядом со мной, его пахнущее вином дыхание было учащенным от бега, грудь вздымалась.

— Ты быстро бегаешь. Мерлин, ты не заболел? Ты весь какой-то серый.

— Эта ведьма украла мою душу. Пусть на одно мгновение, но все-таки украла. Разрешаю тебе убить ее.

— Когда я в последний раз пытался это сделать, ты ее спас. А покровительница Арго чуть не отморозила нам яйца!

— Времена переменились.

— Давай потом обсудим, что делать с этой нимфой. Лучше расскажи, что ты видел. Ты ведь видел армию?

Я рассказал, что видел. Я не стал упоминать, что видел их до того, как они покинули свой лагерь несколько недель назад. И на этом месте сейчас стоит на якоре Арго, а на берегу отдыхают после долгого перехода аргонавты. Я подробно описал то, что видел. Три армии лучших воинов, самый большой набег в истории, а цель его — вернуть племенам священные предметы, дань предков, их связь с миром живых. По дороге, конечно, они будут грабить. Несомненно, жажда крови кипела в каждом из воинов, даже в женщинах.

Это будет жестокий набег на юг, а значит, они оставят за собой след, по которому мы их найдем. Поэтому я не видел смысла в том, чтобы выяснять точное расположение армий на сегодняшний такой теплый и погожий весенний день. Чем быстрее мы отправимся, тем скорее их догоним.

— Как ты сказал, большая у них армия? — переспросил Ясон.

— Три армии. Бренн ведет одну, Болджос вторую, а Акикорий третью. Насколько мне удалось выведать, несколько лет тому назад Бренн увидел сон. Разгневанные духи предков велели ему вернуть племени их святыни. Эти святыни были похищены и отданы в качестве приношения всем вашим оракулам. Во сне ему велели набрать сто раз по тысяче воинов, самых лучших. Не знаю, кто или что наслало на него этот сон, но он послушался. У Бренна есть сильный покровитель в Потустороннем мире.

Ясон почесал голову:

— Сто раз по тысяче человек. Клянусь Аполлоном, это очень много людей. Сто раз по тысяче… сколько же будет всего?

— Сто тысяч. Всего.

Он выставил перед собой руки с растопыренными пальцами:

— Десять пальцев. А если здесь посадить десять человек — это будет сто пальцев. А сто человек — это тысяча пальцев. А чтобы получить сто тысяч… господи! Как много надо пальцев!

— Если ты считаешь на пальцах, то это будет десять раз по десять тысяч.

— Я не силен в счете, Мерлин.

— А пальцы для нас наименьшая из проблем. Их обоз огромен, к тому же с ними еще полстолька женщин и детей. За зиму они накопили припасов и наловили животных. Они подготовились к большому набегу на Грецию. На твою родину, Ясон. А по дороге они будут добывать продовольствие, мародерствовать. Они хорошо организованы.

Он пристально смотрел на меня, морща лоб:

— И куда же они направляются?

Я не сразу решился произнести:

— В храм Аполлона, в Дельфы.

Не знаю, чего я ожидал от Ясона — ярости, возможно, оскорблений, — но я никак не ожидал увидеть сначала изумление, а потом услышать взрыв хохота. Он поднялся на ноги и швырнул собакам палку, чтобы те ее принесли, и лишь потом повернулся ко мне:

— В Дельфы? Тогда они сумасшедшие. Им придется протискиваться через самый узкий в мире проход между горами! Через Жаркие Врата! Фермопилы! Дельфы? Они проиграют. Боги там или не боги, бронзовые или железные, они проиграют! Двадцать человек могут легко удерживать это ущелье, причем им даже не нужно оружия, хватит и палок. Достаточно лишь крикнуть погромче — и стены ущелья начинают осыпаться. Помнишь, как мы едва проскочили между сталкивающимися скалами? По дороге в Колхиду? Они раздавили хвост голубя и ободрали корму Арго. Жаркие Врата в сто раз хуже! — Он вдруг спохватился: — Да, все верно. Если мы хотим их нагнать, нужно сделать это до ущелья. Иначе нагонять будет некого, включая и моего сына.

Он снова присел.

— Кстати о сыне… ты его видел? Тезокора?

Я признался, что видел:

— Он в этой армии, его чин позволяет ему общаться с самим Бренном. Похоже, они дружат.

— Как он выглядел? — наконец решился спросить Ясон.

«Похож на тебя. Очень похож. Тогда, в Македонии, я этого не заметил. Солнце было слишком ярким. Но в жестокости и умении предвидеть он такой же, каким ты был в молодости».

— Сильный, — ответил я вслух. — Молодой. Энергичный. Красивый. Он очень скучает по брату.

— Да. Да, конечно. По Маленькому Сновидцу. Но по одному сыну за один раз, так?

— Еще кое-что, — продолжил я. — Меня очень беспокоит одна вещь. Ниив, когда была в соколе, не заметила, а может быть, не придала значения. Неожиданно прямо на праздничный стол опустился ворон. Он утащил еду с тарелки одного из командиров, но наблюдал он, как мне кажется, за Оргеториксом. Твоим сыном. Он сидел за тем же столом. Этот ворон появился из ниоткуда, как мы с Ниив. Ясон, я знаю этого ворона! Пока я не вспомнил, откуда я его знаю. Но за нами явно следят.

— Ты это уже говорил…

— Значит, повторяю. За нами следят… боюсь, что наш преследователь опасен.

Ясон кивнул и помог мне подняться на ноги.

— У нас двадцать один раз по десять пальцев, чтобы ткнуть ими в глаза старой черной птице, если она попытается украсть что-нибудь на Арго. Нас так просто не возьмешь.

Я посчитал нужным заметить следующее:

— Если бы мы звали, чьи глаза собираемся выкалывать. Тогда я мог бы сказать, достаточно ли у нас пальцев!

Он рассердился

— Это всего лишь птица, Мерлин. Большая черная птица, питающаяся отбросами. Я все про них знаю сам. Не грусти, Мерлин. Расскажи мне лучше про моего сына. Он похож на меня? Есть ли у него искра в глазах? Достоинство, благородство? Похож ли он на внука Эсона?

Мы с Ясоном извращались назад к собакам и Илькавару с Тайроном Критским, которые возглавляли охоту на меня. Я никак не мог до конца понять этого человека, восставшего из мертвых, живущего в мире, который отделен от его мира семью, а то и больше, сотнями лет. Он совсем не ощущал потерянного времени. Его волновало только лицо, жесты, манеры, которые напоминали бы в одном человеке — в его сыне — его самого! Может быть, он просто не хотел видеть в парне что-то от Медеи? А может быть, он очень хотел увидеть сына и пытался убедиться, что это его сын? В душе Ясона шла борьба: он то сердился, то становился задумчивым, то отказывался от всего, во что верил, то вдруг приносил жертвы богам, которых давно нет.

Он существовал вне Времени.

И Оргеторикс тоже.

Ну и я, конечно.

— Твой сын совсем не похож на тебя, — соврал я. Ясона сильно задели мои слова.

— В самом деле?

— Он похож на самого себя. Но я не сомневаюсь, что он твой сын.

— И почему же?

— В нем есть что-то безрассудное. Он отважен, глуп и эгоистичен.

Ясон расхохотался:

— Это уж точно ядовитый букет. Но, как и любое лекарство, в малых дозах и пропорциях яд может как вызвать болезнь, так и излечить!

Я молча уставился на Ясона, меня поразила столь неуместная метафора. И все-таки я не все рассказал ему про Оргеторикса: я не упомянул о его растерянности и замешательстве. Не знаю, заметил ли Ясон, что я что-то скрываю, или он имел в виду, что сочетание этих сильных черт характера может помочь сыну победить слабости.

Меня преследовало лицо молодого кельта. Когда он смотрел вверх на меня, парящего в небе, я заметил в его глазах и тень, и огонь. Он знал, что сокол в небе не просто охотился. Мне показалось, что он окликает меня сквозь разделяющие нас дни, и меня это заинтересовало.

И как раз когда я об этом подумал, тень ворона закрыла солнце.

Арго был накрепко пришвартован и разгружен. Рувио пасся среди земляных валов и деревянных частоколов, среди кострищ покинутого лагеря. Аргонавты обыскивали лагерь в поисках чего-нибудь оставленного прежними обитателями, что может пригодиться: зерно, солонина, кусок ткани или одежда. Они рыскали по лагерю, как и своры собак, собаки недовольно рычали на соперников. К собакам присоединись два пса Урты, среди сородичей они выделялись огромными размерами, поэтому другие старались держать дистанцию, выказывая им уважение.

Рубобост показал на лес, где я совсем недавно прятался. И мы ясно увидели прищуренные глаза и серые морды прячущихся за деревьями волков.

— Их больше десяти. Они на удивление спокойны и терпеливы. Хочется надеяться, что они поджидают, когда мы уйдем, а не когда мы уснем.

Королевское укрепление, где Бренн держал речь перед командирами, прибрали, ворота починили, устроив таким образом место, где все моряки с Арго смогут наконец отдохнуть. Рубобост и Улланна приготовили аппетитную еду из скудных запасов, остававшихся на корабле, и из того, что нашли в лагере. Миховар испек хлеб почти из одной травы.

— Хлеб можно испечь из чего угодно, лишь бы это можно было перемолоть в порошок, — поучал он нас. — Даже из черепов!

Илькавар и двое кимбров, Конан и Гвирион, отобрали семь коней из тех, что паслись на опушке леса и на берегу. Немолодые животные, выпущенные на волю, постепенно одичали, но их еще можно было использовать в походе на юг.

Эрдзвулф сидел над картой и размышлял. А Тайрон Критский, который не знал южных гор, стоявших на пути в Грецию, страну, что так влекла его, обладал талантом ориентироваться в лабиринтах. И поскольку горные проходы и извилистые реки — те же первозданные лабиринты, тонкие, украшенные золотом пальцы Тайрона скользили по карте, прокладывая маршруты, по которым мы сможем догнать и обойти огромную армию, двигающуюся по холмам Македонии подобно наводнению: сначала спокойно, а потом все безудержней.

Теперь нам придется оставить Арго. Нас ждет долгая дорога по все более и более трудным горным перевалам, пока мы не доберемся до восточных границ Иллирии. Потом нам предстоит пройти извилистым путем через Македонию до Фессалии, а там Жаркие Врата — узкое ущелье и переход по враждебным, неприветливым долинам к Дельфам.

Ясон разрывался, размышляя о том, какую из Двух возможностей избрать: то ли перехватить армию до того, как она доберется до Фермопил, учитывая, что там произойдет кровавое сражение и его сын может пострадать, то ли подождать до Дельф потому что там сына найти будет проще. Хотя если кельты сумеют ворваться в Ахею, то скорее всего они рассредоточатся и в Дельфы прибудут уже несколькими летучими отрядами, чтобы обрушиться на оракул, как буря. Оргеторикс может затеряться среди них, а может быть, он и вовсе не станет принимать участие в мародерстве из уважения к святому месту, где бывал.

Урта согласился с рассуждениями Ясона, но по своим соображениям. Он не хотел, чтобы Куномагл погиб от греческого копья. Решено, мы перехватываем армию до Фермопил. Значит, нужно поторопиться с отъездом.

Встал вопрос: кто же сообщит Миеликки, что Арго останется здесь, что мы спрячем его в укромном месте и оставим на время?

— Я мочился на нее, — сказал Ясон. — Боюсь даже представить, что она со мной сделает, если я явлюсь к ней.

Все глаза обратились ко мне, но я отказался. Я еще не отдохнул после полета в соколе, к тому же у меня были свои дела. Но Улланна напомнила мне о моих особых отношениях с кораблем. И мне пришлось согласиться против воли.

Она заставила меня подождать, я сидел на корточках один на корабле, вдыхал запах лошади — хотя навоз давно убрали и счистили, запах остался — и негромко звал старую Госпожу Леса. С носа корабля на меня смотрело угрюмое лицо, я почувствовал дуновение холода. Запахи зимы перебили другие запахи, мне на щеки опустились снежинки. Госпожа Леса не обрадовалась мне. Оказалось, что она слышала наш разговор.

— Вы завели меня в такую даль, чтобы бросить!

Я вздрогнул, услышав голос Духа корабля. Я вдруг оказался в ледяной стране, сидел на сугробе, солнце, сверкавшее на льдинках и снегу, слепило глаза, мне даже пришлось прикрыть их рукой.

На Миеликки была черная медвежья шуба, большой красно-зеленый капюшон скрывал лицо. Она повернулась ко мне, сердито отбрасывая снег ногой. Ее рысь зарычала на меня. Я поднялся навстречу.

— Мы должны идти на юг через горные перевалы. Мы быстрее пройдем пешком и на лошадях. Речной переход закончен. Мы не бросаем тебя, просто ставим на время в сухой док.

— Плывите морем, — предложила она. — Потом на юг через узкий пролив и через Иолк, а можно через Фессалию. Арго там проходил.

Она имела в виду плавание Ясона и узкий и опасный пролив у Геллеспонта. Сам корабль передал свои знания покровительнице. Я помнил это путешествие, словно это было вчера, мы долго волочили корабль по берегу моря, имевшего цвет темного вина. Мы тогда направлялись в Колхиду. А потом поплыли к очень трудному для морехода устью реки Даан, болотистому и поросшему тростником. Затем нам пришлось подналечь на весла, плывя против течения вглубь острова к гористым землям Южной Гипербореи, откуда Бренн и его братья кельты сейчас начали свой поход. Как мне подсказывал мой опыт многовековых странствий, по суше мы будем двигаться гораздо быстрее. Хотя надо учесть, что на море нам следовало опасаться только пиратов и тех морских чудищ, которых на нас мог бы наслать Посейдон. А на суше мы могли столкнуться с вождями диких племен, а если уж совсем не повезет, то и с горячими, хорошо вооруженными македонцами. Сами греки давно утратили свою мощь. Они могли удержать разве что Фермопилы, Бренн как раз и выбрал этот перевал.

— Мы пройдем сквозь как расплавленная магма вулкана, сжигая все на своем пути, живые побегут по мертвым телам! Мы поглотим каждую травинку, каждый клинок, каждую юную жизнь, которая встанет на нашем пути.

Он может это сделать. Эти кельты боятся смерти куда меньше, чем персы, которые штурмовали перевал четыре столетия назад и были отброшены малыми силами спартанцев.

Времена изменились. Гибель воина означала лишь то, что бой продолжится, правда уже в Стране Призраков, и после смерти.

— Мы не покинем тебя, — сказал я Миеликки. — Но путь по суше короче. А вернувшись, мы отвезем тебя домой.

Миеликки сердилась, она ходила взад-вперед передо мной и издавала какие-то странные звуки, словно пела себе под нос. Через некоторое время она остановилась и откинула капюшон. Ее лицо было мертвенно-бледным, глаза как лед, губы вытянулись в тонкую линию, вся кожа была испещрена морщинами, на щеках замерзли слезинки. Она страдала от одиночества, но мне приходилось видеть, как эта женщина становилась жесткой и жестокой.

— Моя предшественница не жила здесь, — сказала она. — Она приходила, когда хотела или когда ее звал тот, кого вы величаете Ясоном.

Миеликки говорила про Геру. Гера обещала Ясону помогать только советами в том плавании. Она участвовала в более крупных и опасных играх за пределами мира смертных.

— Некоторые же старые покровители были привязаны к кораблю, как и я. Как и мне, им не уйти отсюда. Корабль стал их миром, а их прежний мир от них отказался. Чем дальше я ухожу от своего мира, тем холоднее мне становится. Вы не можете просто оставить меня. Я заморожу вас всех на месте, если вы посмеете.

Я весь трясся от холода. Госпожа Леса снова закрыла лицо.

— Мы не сможем тащить корабль долго, даже с помощью Рувио. А нам нужно перебраться за горы. Корабль должен остаться.

— Корабль может остаться, но придется забрать его Дух, — настаивала Миеликки. — Это совсем небольшой кусок, ваши плотники справятся. К тому же он всегда может пригодиться тебе, Мерлин. Ты можешь вызывать Дух корабля. Кроме того, он может пригодиться тебе самому.

Очень многозначительные слова.

— Мне? Почему?

— Пронзительный Взгляд исчезла, она покинула корабль почти сразу, как вы сошли на берег. Теперь она летает.

— В вороне, — выдохнул я. Миеликки не ответила, и я спросил прямо: — В вороне?

— В темной птице. Она очень сердита и очень опасна.

— Она ненавидит меня, я знаю.

— Она боится и тебя, и Ясона.

Миеликки дразнила меня.

Боится нас? Ненавидит меня? Это девушка из прошлого? Если Миеликки знает это, она должна знать и еще что-то. Я умолял ее сказать мне. Но она поведала только следующее:

— Я не такая, как прошлая покровительница Арго. Эта…

— Гера, богиня.

— Да, не важно, как ее зовут. Она могла проникать в Дух корабля. Она играла с теми, кто плыл на Арго. А более старые хранители уважительнее относились к ней. Но, Мерлин, я могу лишь наблюдать с порога за тенями, за их движениями. Если бы я могла сказать больше о Пронзительном Взгляде, я бы сказала. Если ты оставишь меня здесь, я не смогу тебе помочь. Раз не можешь везти меня на корабле, вези по суше. На свете много путей-дорог. Я тебе пригожусь.

Я покинул корабль и отправился на поиски Ясона. Он внимательно выслушал меня, и мы вместе начали прикидывать, сколько понадобится времени, чтобы плыть сначала к океану, потом вдоль западного побережья, через проливы, меж сталкивающихся скал, между островами в Фессалию, Артемиссиум или другое место на побережье, чтобы по суше пройти туда, где мы сможем перехватить армию Бренна.

На лошадях все-таки проще. У нас было семь лошадей, не считая Рувио, а Рувио мог без напряжения тащить целую груженую повозку.

Все говорило в пользу сухопутного путешествия. Но я беспокоился об Арго, и, как ни странно, Ясон тоже.

— Если мы бросим ее, она права, корабль может попасть в чужие руки. Его даже могут разобрать на дрова к зиме. А я и не знал, что мы собираемся отвозить Снежную Госпожу обратно домой.

Он сложил руки на столе, где все еще лежала раскрытая карта. Рубобост громко пел, подкладывая поленья в огонь. А за воротами укрепления кимбры дрессировали коней.

— Согласен, — наконец отозвался Ясон. — Мы хорошо спрячем его. Там, в лесу. Мы вернемся и поплывем обратно. По-моему, это разумно. Бери с собой сердце Арго, если считаешь нужным, но только вырезай его из корабля очень аккуратно. Дерево тяжелое, а мы будем скакать не по лугу.

Он водил пальцем по карте, размышляя. Я не сразу понял, что он меня отпускает.

 

Глава семнадцатая

ЯРОСТЬ КРОВИ

Собаки снова отыскали меня. На этот раз я забрался в другую щель. Я замерз и был в смятении. В том месте, куда попал камень из рогатки, болела рука, суставы потеряли подвижность из-за резкого старения организма.

Гелард тыкался в меня своим мокрым носом; судя по запаху, он недавно ел мясо. Я уже готов был наброситься с проклятиями на Ниив, которая стала теперь собачьей дрессировщицей, но это была не она. Над моим жалким укрытием из веток и листьев склонился сам Урта, он, улыбаясь, смотрел на меня:

— Вот ты где.

— Уходи, мне нужно побыть одному.

— Твоя возлюбленная переживает. Она уже с ног сбилась, разыскивая тебя.

— Она мне не возлюбленная! — накинулся я на предводителя клана, не сразу поняв, что меня поддразнивают.

— Слишком худая, да? — Он расхохотался, раздвинул ветки и вошел в мое убежище.

— Слишком опасная.

Собаки вертелись рядом и дышали нам в лицо, пока им не приказали сесть и успокоиться. Они сразу же выполнили команду.

— Но она уже влезла тебе в душу. Я это вижу.

— Да, и глубоко, — признался я, а Урта кивнул, словно все понял.

Он вздохнул:

— У меня с Улланной то же самое. Когда на меня нападает ярость крови, я чувствую, что Улланна рядом со мной. Она дотрагивается до моего лица или плеча, и приступ отпускает. А потом она сидит со мной и болтает о «тундре», уж не знаю, что это такое, об охоте, о зиме в горах, о надвигающейся войне с какими-то гнусными бандитами, о которых я никогда не слышал. Она рассказывает забавные истории, которые в их племени сочиняют, чтобы скоротать время, о женщинах, которые не уступают в свирепости мужчинам. А я, Мерлин, смеюсь. Она смешит меня. И если даже часть того, что она говорит о своих подвигах с копьем и мечом, правда, значит, она может целый месяц без перерыва развлекать народ своими историями. Она мне нравится. Очень нравится. Она меня смешит.

— Но ведь это же прекрасно.

Урта настороженно взглянул на меня и сморщился, как от боли:

— Мне нельзя сейчас смеяться, Мерлин. Мне нужна вся моя ярость крови. Жизнь не может продолжаться, пока Куномагл не замолк навеки, пока не лежит с растерзанной грудью, расклеванной воронами. Ты понимаешь меня? В моем сердце живет Айламунда. Она говорит со мной во сне. Во сне я обнимаю ее. Ты это понимаешь?

Я сказал, что понимаю. Впервые за все время Урта побрился, подровнял бороду и коротко подстриг волосы. Он стал красивым. Волосы на голове были подготовлены к тому, чтобы залить их известковой водой и сделать из них странный, колючий гребень, который кельтские воины считали необходимым атрибутом солдата на войне.

Теперь Урта выглядел чистым и красивым, в глазах появился блеск, но это была не ненависть, а интерес.

Хотя он еще не был готов расстаться с ненавистью, но мог легко ее потерять.

Словно угадав, о чем я думаю, Урта повторил:

— Мне нужна моя ярость крови.

Он взывал ко мне о помощи. Просил помочь ему сохранить злость. Просил напоминать ему, что его жена и сын были преданы, убиты, они взывают к отмщению.

Я кивнул в знак согласия, вроде бы он был доволен.

— Мне нужна моя ярость крови.

— Я знаю. И Куномагл ее получит. Ясон будет держать твои копья, я буду лечить твои раны. Мы оба будем его оскорблять.

— Только пока он жив.

— Естественно.

— А когда он будет мертв, только я буду его поносить.

— Конечно.

— Спасибо. — Он повернулся ко мне снова и заговорщически ухмыльнулся. — Значит, она проникла в тебя? — повторил он, толкая меня в плечо. — Маленькая Ниив — в сердце молодого старика?

— Она забралась глубже. Сердце еще ладно. У меня в сердце находится ледяной клинок, я умею им пользоваться.

Все повторяется снова: я открываю свое сознание перед этим нахальным молодым кельтом.

— Вот в чем дело! — воскликнул он, потирая руки. — Ну конечно, кости, твои старые кости, резные кости. Она добралась до них?

— Да, добралась. И мне непонятно, почему ты так веселишься.

— Наверное, потому, что не совсем понимаю. Если честно, я давно хотел тебя спросить. О твоих костях. Насколько я слышал, на твоих костях начертаны заклятия, магия, колдовство и различные рецепты приготовления всей той чепухи, которой похваляются друиды: из коры, плесени, красной охры. Надо признать, что это часто срабатывает…

— Да, на моих костях — заклинания…

— Заклинания! Ну конечно. Я вот что хотел узнать. Когда ты умрешь и вся эта убогая плоть сгниет, — он похлопал меня по щеке и ущипнул за руку, — эта уродливая, старая плоть будет сожрана крысами и одичавшими собаками, птицами — падальщиками и прочими тварями, которые не слишком привередливы в еде, и останутся лишь кости, только магические кости. Кости бедного старого мертвого Мерлина…

— К чему ты клонишь, Урта?

— Могут ли они сгодиться кому-нибудь вроде меня? Если я сохраню их себе?

Я уставился на него. Он шутит? Или серьезен? Я начал понимать, что для Урты большая часть жизни — игра. Но при этом многое воспринимается серьезно.

— Зачем ты меня спрашиваешь? Ты собираешься убить меня? Если да, то лучше хорошенько подумай. Глубоко внутри меня спрятано проклятие.

Урте это очень понравилось.

— А ты не можешь встроить такое же мне? Вот было бы здорово. Умереть достойно — это одно, а с копьем в спине — другое. Проклятие, преследующее убийцу, — шикарный подарок. Но решать, конечно, тебе.

— Почему ты обо всем этом спрашиваешь? — поинтересовался я снова, меня все больше раздражали эти разговоры Урты о мести. — Ты хочешь таким способом меня приободрить? Тогда лучше уходи. Мне нужно подумать о другом. А меньше всего я хочу думать о том, что станется с моими костями, если вдруг в меня попадет стрела.

— Я говорю серьезно, — тихо сказал Урта с еле заметной улыбкой и отвернулся, — мне просто стало интересно. Как и тебе, мне есть о чем подумать. Я думал о своих мальчиках и Мунде, о том, что ожидает меня…

Он замолчал, приглаживая свои подстриженные бакенбарды. Он думал о Кимоне. Я был уверен, что он думает о том, как все переменилось, ведь его заботы о будущем оказались построенными на лживом сне. Так же, как он сам выдумал будущую ссору между сыновьями, которая могла бы привести к войне и разделу родовых земель. Страх перед этой возможностью привел его на север. Теперь вероятность такого исхода исчезла, потому что один из его сыновей погиб.

У Урты может родиться третий сын от другой женщины, или маленький Уриен, разорванный собакой, может восстать из мертвых. Все может случиться. Только само Время даст ответ, какой сон верный, а какой ложный. Мне совсем не хотелось узнавать будущее Урты — слишком дорого это мне обойдется.

Кожа моя стала дряблой, в бороде появилась седина, глаза устали, мне самому стало жаль себя. И все из-за улыбчивой ласковой Ниив. Она, как червь, пробралась к моим костям и заглянула в саму сущность магии. Как волчица, она ознаменовала победу громким воем и, как кошка, поняв свою ошибку, внимательно следила за мной своими огромными настороженными глазами. И несмотря на все заботы обо мне, я не был настроен проявить щедрость.

А главное, я лишь предполагал, но не знал наверняка.

— Зачем ты искал меня?

Урта поднялся на ноги, стряхнул с брюк прошлогодние листья, велел собакам сидеть тихо и помог мне подняться, крепко взяв за руку. Он посмотрел мне в глаза:

— Потому что я нашел кое-что. Я хочу, чтобы ты взглянул. Идем, я покажу.

Мы выбрались из моего укрытия. Я взял поводок Геларда, а Урта намотал на руку поводок Маглерда. Мы побежали за собаками через лес. В воздухе витал легкий запах костра, слышался стук топора. Сквозь деревья я увидел аргонавтов, занятых делами, они готовились к длительной погоне за Бренном и его ордой.

Собаки вывели нас на крутой берег к Даану, несущему свои серые воды. Солнце стояло высоко, день был прохладным, по воде пробегала рябь. Собаки натягивали поводки и рычали, тревожно поглядывая на запад.

— Они чуют смерть издалека, — пояснил Урта.

Мы еще немного пробежали вдоль берега и увидели разрытую могилу, в ней лежали два серых трупа в неловких позах, тела были перевернуты лицом вниз. Оружия при них не было. У обоих на спине запеклась кровь. Земля была явно счищена с тел когтистыми лапами, скорее всего собаками Урты, поэтому раны были плохо видны.

Урта заговорил:

— Вот два очень хороших человека. Они были моими друзьями. Они были моими утэнами. И они меня предали. А Куномагл предал их.

Он наклонился и потянул разорванную рубашку одного из мертвецов:

— Удар в спину.

— Кто они?

— Я их знаю, но не скажу тебе имен. — Он швырнул по горсти земли на каждое тело. — Они заслужили, чтобы гнить среди зверья. Хотя я буду их помнить. Мы даже дружили. Я буду помнить их за храбрость в боях и в опасных набегах. Во всем виноват Куномагл. Подозреваю, что он усомнился в их верности. И был прав. Уверен, у них появились большие сомнения в правильности того, что они выбрали. — Урта посмотрел на меня тяжелым взглядом. — Остается девять. Всего девять.

— Это немало для поединка.

— Я вызову на поединок только одного из них. Собачьего вожака. Если я проиграю — всему конец. А если выиграю? Вот тогда и возникнут трудности. Они будут вызывать меня один за другим. Они будут полны сил и ярости. К шестому я буду уже никакой. Трудно придется.

Я дружески сжал его плечо, пряча улыбку:

— Зато ты веришь в свои силы, это помогает. Он кивнул, соглашаясь:

— Хочу надеяться. Но первый — самый главный.

— Мерлин. Мерлин!

В такие минуты я чувствую себя деревом, которое твердо стоит на земле, а вокруг него кружится стая крикливых ворон. Они вьют гнезда, дерутся в моих ветвях, каркают и кормятся. А я ничего не могу сделать, чтобы прогнать их прочь.

Ясон, Миеликки, а теперь еще и Ниив. Она стоит возле лагеря, скрестив руки на груди. На бледном лице играет румянец, она сердится и надувает губы, а глаза метают молнии.

— Мерлин! Что такого я сделала? Ты не должен избегать меня. Правда, что ты велел Ясону убить меня? Почему?

Во мне снова поднялся гнев.

— Держись от меня подальше. Лучше займись Тайроном. Он такой же беспринципный, как и ты.

— Беспринципный? Что это значит? — В отчаянии она начала кричать: — Я больше не понимаю тебя! Что я такого сделала, чем заслужила такое?

— Ты сама прекрасно знаешь! Ты украла у меня мои знания! Ты обессилила меня!

— Ничего я не крала, — крикнула она в ответ, грозя мне пальцем, словно я ребенок. — Ты все время был в седле, все время держал поводья. А я… я просто прыгнула к тебе за спину. И держалась за тебя. С тобой мне так спокойно…

Она меня умоляла, пыталась тронуть мое сердце. Она думала, что я просто рассердился. Откуда ей было знать, что я ее смертельно боюсь.

— Ты меня околдовала, — упрекнул я ее. — И обокрала.

— Это неправда. Ты лжец.

— Мне незачем лгать, разговаривая с такими хитрыми распутницами, как ты.

— Что? Как ты меня назвал? Как ты посмел!

— Думаешь, я таких не видел? Ты носишь полуребенка. Ты самая гнусная из ведьм! Неужели ты думаешь, что твоя прародительница Мирга не играла в эти игры? Я спал с ней, а она меня обманула. За это я убил ее.

Потрясенная Ниив решительно возразила:

— Она умерла в озере, пыталась поговорить с предками. Она не предприняла всех необходимых предосторожностей, и ее забрал Енааки. И с тобой было бы то же, если бы я тебя не предупредила.

— Она умерла на озере. В лодке. Голая. С синяками вокруг шеи. Она поплатилась за свое любопытство! Енааки сожрал ее останки. А я съел ее полуребенка. Я забрал его с собой. Отвез на берег.

— Лгун! Лгун!

— Я знаю, кого ты носишь. У тебя в утробе полуребенок. Не подходи ко мне. Что еще я могу тебе сказать? Что еще могу дать?

— Все! Ты можешь дать мне все!

Я испытал неожиданное удовольствие, когда долго молча смотрел на нее, а потом холодно сказал:

— Оставь меня в покое, Ниив. Я слишком стар, слишком осторожен, чтобы позволить такой северной фее, как ты, такому ничтожеству, жалкой колдунье, еще раз меня одурачить.

— Ничтожеству? — повторила она и на время потеряла дар речи, то ли от огорчения, то ли от ярости, трудно сказать. — Если бы я обманула тебя раз, смогла бы сделать это снова. Но я не обманывала тебя. Обещаю, я никогда не буду даже пытаться. Я не верю, что ты убил Миргу. Я не верю, что ты просил Ясона убить меня. Скажи, что это неправда.

Как приятно видеть, что такая красавица пляшет передо мной. До чего же она похожа на свою прапрабабку Миргу, но без бабьего эгоизма. Мирга была стервятником в моих руках, правда, я не убивал ее своими руками. Я терпеть не мог этот знакомый ястребиный взгляд, который видел в глазах Ниив.

— Верь во что хочешь, — усмехнулся я. — Если Ясон оставит тебя в живых, держись от меня подальше.

— Все из-за той женщины, что сошла на берег! Так ведь? Той, что пахнет кровью и горелой листвой.

«Кровь и горелая листва?»

Теперь пришел мой черед изумляться. Я уже слышал эти слова. Возможно, Ниив приняла мое молчание за недоверие. Она зло добавила:

— Та, что гремит ярко-зеленым металлом. У которой глаза как клинки!

— Миеликки? — осторожно осведомился я, хотя знал прекрасно, что речь идет не о ней. — Миеликки покинула корабль?

— Не она. Другая! — выкрикнула Ниив. — Та, что ушла на берег, когда ты готовился к полету в соколе. Она не знала, что я вижу. Если ты ее ищешь, то ее нет. Все из-за нее, да? Ты ее прячешь и не хочешь, чтобы я знала.

Голос Ниив напоминал завывания ветра. Она стояла в центре своей собственной бури, злая, безудержная, безотчетно ревнуя меня к подруге моей молодости. Казалось, что жизнь лагеря, суета вокруг Арго находятся на другом конце света.

«Кровь и горелые листья?»

Быть того не может!

Я спросил Ниив:

— Ты пряталась на корабле, когда та женщина, с глазами как клинки, уходила?

— Миеликки — моя духовная мать, — напомнила девушка. — Поэтому тебе никогда не удастся меня убить. Я ее дитя. Она не позволит.

Она побывала внутри Духа корабля! Миеликки ее защищала! Почему я удивляюсь? У Госпожи Леса и у юной шаманки было одно сердце. Ничего удивительного, что Миеликки прикрывала свою родственницу.

Но что же видела Ниив? Расскажет ли она все?

— Я не знаю ту женщину, о которой ты говоришь, — крикнул я в ответ. — Ты слышала, как ее зовут?

— Я видела ее мельком. Она была как тень. Она — хищница. Опасная. Надеюсь, она меня не заметила. Ты точно ее знаешь. Я уверена.

— Возможно, ты права. Но сейчас лучше оставь меня одного!

— Нет!

Я отвернулся. Она крикнула мне в спину:

— Кто же она тогда?

Она выкрикнула мое имя, потом сложила руки на груди, опустила голову и начала творить проклятия. Они отскакивали от меня, как желуди от воловьей шкуры.

«Что же делать?»

Ко мне бежал Ясон с мечом в руке, его встревожили наши крики. Илькавар и Конан из Кимбрии тоже двигались в нашу сторону, опасливо поглядывая на девушку в черном, стоящую на склоне надо мной.

— В чем дело, Мерлин? Тебе нужна помощь?

— Нет, не нужна, — ответил я.

Он глянул на Ниив, и меч сверкнул в его руке. Она закричала от злости и возмущения, развернулась и исчезла за крепостным валом.

Я посмотрел на Ясона и на его лице прочел любопытство и тревогу. Он ждал, что я скажу, но меня терзали вопросы: куда же она отправилась? Где она прячется? Это не может быть правдой…

Я не мог сказать Ясону, что у меня на сердце. Пока не мог.

— Не подпускай ко мне эту девицу!

Он вежливо поинтересовался:

— Никогда?

— Нет, не никогда. У нее сильный покровитель на Арго.

 

Глава восемнадцатая

ПОЛЫЙ ХОЛМ

Я должен найти Пронзительный Взгляд. Я должен увидеть лицо под вуалью. Но где ее искать? Куда она пошла, когда покинула корабль? Как призвать ее? На этот раз я принял меры предосторожности.

Наверное, я выглядел по-дурацки в своей грязной меховой куртке, мешковатых шерстяных штанах и с длинными растрепанными волосами. Я побежал к опушке леса, потом вдоль нее, избегая наблюдающих за мной волков. Я пытался отыскать тропинку, проход, дыру или укромное местечко, куда могла спрятаться женщина, сбежав с корабля.

Я бродил несколько часов, искал на юге от широкой дороги, которую протоптали Бренн и его армия, и наткнулся на каменный дом с обвалившейся крышей. Дверь кто-то снял, скорее всего на дрова. Дом давно разграбили и бросили, но в углу я обнаружил сложенную мешковину. Я прикрылся ею, присел на корточки и начал вызывать свои способности к путешествию во сне, затем вошел в Мертвый сон.

Сначала я летел. Я больше привык летать в теле сокола. Парил и падал вниз, взмывал над землей, видел лес, огромную прогалину с дымящимся костром и укреплениями, блеск реки, гряду холмов на севере, вздымающиеся на юге горы, куда очень скоро направится Ясон. Я вызывал Пронзительный Взгляд, мою девочку у водопада. Я парил в потоке воздуха, звал, ждал…

И она ответила на мой призыв. Так неожиданно! Она появилась прямо из солнца, ширококрылая хищница с выпущенными когтями. Она бросилась на меня, визжа от ярости. Я нырнул вниз, и она задела меня только крылом. Горящие глаза пристально смотрели на меня, загнутый клюв приоткрыт, готовый вцепиться мне в горло.

Я еще раз нырнул и полетел к лесу. Она некоторое время преследовала меня, потом без малейшего усилия развернулась и унеслась вверх к солнцу. Я снова ее потерял.

Теперь я выбрал собаку и по запаху находил путь в лесной чаще. Он вел вдоль холодных, засыпанных листьями ручьев. Я завыл, призывая ее. Она опять услышала меня и явилась в виде собаки. Снова она меня удивила.

Она зарычала с высокой скалы. Пока я, подняв голову вверх, разглядывал блеск ее глаз, подрагивающие ноздри, приоткрытую пасть, она прыгнула на меня. Я отскочил назад. Она тяжело приземлилась, поднялась на лапы и подскочила ко мне в два изящных мощных прыжка. Мы дрались, рычали, царапались когтями, клыки наши были в крови, но нам удавалось отрывать друг у друга лишь клочья шкуры, никто не мог добраться до глотки противника.

На этот раз она первая прекратила бой и побежала прочь вдоль ручья, она оглянулась лишь один раз и исчезла в гуще леса.

Лежа в заброшенном доме под мешковиной, я принялся зализывать раны.

Теперь я точно знал одно: где бы она ни находилась, она знала, что я ищу ее. И она отвечала на мои призывы.

Страдая больше от ран, чем от усталости, я вдруг понял, что сильно проголодался, — сколько часов пробыл я здесь? Я потерял счет времени. Тогда я решил попробовать вызвать ее в более привлекательном виде. Я снова стал ребенком, та часть нас, которую я называю «синизало», не исчезает бесследно, а продолжает жить в мужчине или женщине, в которых они вырастают.

Я отправил своего призрачного ребенка назад в лес, он бежал, пока не оказался у того ручья, где только что произошла драка двух собак. Ручеек впадал в Даан в том месте, где располагался лагерь Бренна: неподалеку от укрепления, откуда Бренн обращался к командирам. Но я пошел вглубь леса, пока не подошел к тому месту, где ручей огибал небольшой холм. Нагромождение камней скрывало вход в узкую пещеру. Я позвал ее, возможно, она уже поджидает меня.

Я увидел, как на другом берегу из-за выступа появилась она. Она была маленькой девочкой в одежде из шкур, с распущенными волосами. У нее была рогатка с гладким овальным камнем. Пока я поднимался на ноги из кустарника, она выпустила в меня камень и убежала. Камень больно ударил меня в плечо. Я бежал за ней некоторое время, она пробегала через поляны, перескакивала ямы, перепрыгивала через камни, пролезала под поваленными деревьями. И всегда была впереди меня. На игру это не было похоже. Никто не смеялся, не подтрунивал, никто не радовался.

Через некоторое время я сдался и вернул выпущенного ребенка обратно в свой сон.

Уже наступила ночь, в дверях стоял мужчина и осматривался по сторонам. Я вздрогнул и тем выдал себя, человек повернулся и увидел меня в свете луны. Я откинул мешковину и вытащил свой кинжал, пытаясь встать на ноги.

— Вот ты где! — воскликнул Илькавар. — Убери кинжал. Клянусь Скайтахом, найти тебя нелегко. К счастью, ты давно не мылся.

Он натянул кожаный поводок, и появился Маглерд, он дважды гавкнул в знак того, что узнал и приветствует меня.

Снова меня выследила собака.

— Рад тебя видеть, Илькавар. Но зачем ты меня искал?

— Потому что я немножко понимаю, кто ты такой и кого ты ищешь. Мне кажется, я нашел то, что тебе пригодится.

Она знала, как сбить меня со следа, но то, что я не смог разглядеть, Илькавар обнаружил благодаря свойственному ибернийцам таланту находить вещи, скрытые от глаз. Правда, он сам признавался, что, отыскав подземный ход, может легко в нем заблудиться.

Он нашел узкий проход в выступе на небольшом холме в глубине леса. Действительно, с самого момента нашей высадки здесь он считал, что где-то поблизости должен находиться подземный ход.

— Я чую такие вещи, — напомнил он. — Хотя у меня полностью отсутствует чувство направления, как ты знаешь.

Илькавар пытался, но никак не мог его отыскать. Он попробовал снова — и наконец нашел. Лишь взглянув на это место, я тотчас узнал поле боя с Пронзительным Взглядом в теле собаки.

Вскоре стало ясно, что холм очень стар, но создан руками человека, хотя вход был вырублен довольно грубо.

Проход вел вглубь холма, сначала довольно круто. Илькавар был жутко доволен:

— Моя родина и сейчас славится прекрасными мастерами, а те умельцы, что жили в моих краях во времена данайцев, были лучшими в мире резчиками по камню.

«Знаю, — подумал я про себя. — Я это помню».

Проход сильно петлял, а потом раздваивался в том месте, где были установлены ворота из окаменевшего дуба. Эти ворота отделяли мир живых от мира мертвых. Мы обнаружили, что проход не слишком углубляется в Страну Призраков. В скудном свете мы разглядели неподвижное, безмолвное озеро, полное лягушек, там же плавали болотные птицы. Иногда, когда птица приземлялась или бродила у берега, стоячая вода лениво набегала на скользкие прибрежные камни.

Я не увидел призраков и решил, что этот проход брошен и никуда не ведет.

— Здесь ничего нет, — разочарованно сообщил я.

— В самом деле? — поддразнил он меня.

Я еще посмотрел и попросил Илькавара рассказать мне подробнее.

— Ну, для начала, такие озера, как это и как то, у которого мы встретились на севере, имеют привычку меняться, пока ты их обходишь. Если специально не следишь, ни за что не заметишь. То огромное озеро в Похйоле — одно из пересечений подобных подземных переходов, что ты, возможно, знаешь и сам.

Я не знал этого, но подозревал, особенно после того, как сам Илькавар неожиданно появился в Похйоле. Этим можно объяснить тот факт, что туда приводят многие путешествия во сне и охота с помощью талисманов. Правда, то ледяное необъятное озеро совсем не походило на этот вонючий пруд под маленьким курганом возле реки Даан.

— Если пойдешь дальше вдоль берега, — продолжал иберниец, — увидишь глухой лес и тропинку через него. Недавно там кто-то побывал. Они пытались скрыться от посторонних глаз. Я сидел здесь и нюхал воздух, идущий из леса. Думаю, тропа ведет на юг. Иногда пахнет травами, которые растут на юге. Иногда запах напоминает кровь…

— Кровь? — Мое сердце учащенно забилось. Я вглядывался в лицо Илькавара. — Кровь и что еще?

— Запах. Чего-то горелого.

— Пронзительный Взгляд! Значит, вот куда она ушла! Видимо, она учуяла эту тропу, пока я летал в прошлое с Ниив на шее. — Илькавар, ты герой!

— Какой из меня герой, — скромно возразил он, — у меня врожденная способность находить подобные переходы. Хотя, как я уже говорил, могу легко заблудиться в них. Это и еще пение — единственное, в чем я преуспел. Я подожду тебя здесь.

Я было отправился по берегу озера, но тут у меня родилась мысль.

— Как быстро ты можешь запомнить мелодию?

— Так быстро, как ты ее споешь, — уверенно ответил он.

Он забрался на мрачную, серую скалу, облепленную узловатыми колючками. Они тянулись к беззвездному небу. Вода в озере немного поднялась, но когда я запел песню, которую Илькавар должен будет играть на своем инструменте, оно как бы выплеснуло из себя в воздух темных крылатых существ. Те полетали кругами, но вскоре снова опустились на воду с легким всплеском, и движение прекратилось.

Илькавар засмеялся:

— А теперь послушай, как получится у меня…

Он наполнил воздухом свой мешок с трубками и сильно сжал его. Гудение снова пробудило озеро к жизни, но оно быстро успокоилось и больше не менялось, пока он наигрывал на своем инструменте печальную мелодию песни, которую однажды пела мать своим детям, засыпавшим у нее на руках.

— Можешь повторить слова?

Я повторил, и он запел под неторопливую, теплую и печальную музыку волынки.

Озеро дрогнуло. Тьма стала еще гуще, деревья задрожали, словно приближался шторм. Подул холодный ветер. Но в этом странном месте было по-прежнему тихо.

Илькавар почувствовал, чего я хочу, и запел снова. Казалось, что звуки музыки и слова песни летят, словно во сне, через озеро к черному промежутку между деревьями, куда ушла та, кого зовут Пронзительный Взгляд.

И снова тихо, только негромкий плеск волн о берег и легкое дыхание леса.

Она появилась неожиданно, высокая, темная фигура, окутанная мраком. Она застыла в начале тропы, как статуя, и смотрела на меня.

Я направился к ней. Заклинание, спетое ибернийцем, вернуло ее с предначертанного пути, заставило повернуть назад, как я считаю, скорее из любопытства. Ее влекли приятные, но болезненные воспоминания. На этот раз я был почти уверен, что знаю скрытую под вуалью женщину.

Я стоял перед ней. Она была так близко, что я мог бы дотронуться, но недостаточно близко для поцелуя. Она не позволяла подойти ближе. Я увидел лицо под вуалью, постаревшее, очень сильно постаревшее, но все равно красивое, какое-то неземное, недоступное; как и я, она затерялась во Времени, слилась с ним.

Медея! Дочь Эета, жрица Овна. И совсем не она! Потому что она стала старше на множество поколений. И она, и я, мы были частью одного древнего сердца. Вечного сердца.

— Кто ты такой? — выдохнула она. — Кто ты такой, чтобы знать мою тайную песню? Ты плывешь вместе с Гнилой Костью…

А я думал, что Медея мертва. Оракул в Аркамоне сказал ее сыну, что она слишком много сил отдала на то, чтобы спрятать его. «Она умерла в страшных муках».

Это, конечно, так. Я все понял, она умирала уже семь веков. Я сам ослепил себя, не желая использовать свои таланты. Предсказательница говорила правду, но не всю правду.

Медея не умерла. Она продолжала жить. Медея тоже странствовала по предначертанному пути, а я не узнал ее, когда наши тропинки пересеклись. Я не узнал девочку, с которой играл в детстве.

— Меня зовут Мерлин, — ответил я, с трудом выговаривая слова, — Когда мы были детьми, мы купались в пруду у водопада. Ты любила стрелять в меня стрелами с фруктами на кончике. У нас было десять наставников, они по-прежнему наблюдают за нами, поджидая, когда мы состаримся. Я до сих пор не знаю зачем.

Она внимательно разглядывала меня из-под своей вуали. Я чувствовал, как ее мозг гудит, словно растревоженный улей, — она не хотела принимать правду из-за страха, неожиданности, удивления.

— Когда Ясон впервые набирал людей на Арго, чтобы плыть в Колхиду и разграбить там ваш храм, меня звали Антиох. Я был среди аргонавтов. Я был во дворце, когда ты инсценировала убийство детей.

Медея наконец узнала меня, с жутким криком она сорвала вуаль и уставилась на меня в упор. Ее дыхание отдавало кровью и горелыми листьями. Она никак не могла полностью поверить в то, что услышала.

Узнавание и внезапное просветление прошли быстро, их сменил гнев. Морщины сразу же стали глубже, ввалились глаза, черты лица потеряли мягкость.

— Что ты говоришь? — зашипела она. — Какая инсценировка? Он никогда не увидит своих сыновей! Передай ему. Я немало труда положила, чтобы спрятать их. Он никогда не увидит детей! Они — все, что осталось у меня в жизни. Они становятся сильными. Я горжусь ими.

— Он уже близко подобрался. Он найдет Тезокора.

— Найдет? Я задержала его на Альбе. Я подняла мертвых против живых. Я способствовала опустошению земель, чтобы задержать вас. Я и здесь остановлю его. Я отравила его сознание, настроила против корабля. Я способна задержать его.

Она не могла отвести взгляд от меня. Я с трудом понимал смысл того, что она говорит. Я вспомнил гигантского быка, который свалился со сплетенных из ивы великанов. Значит, Медея приложила к этому руку. А тот хитрый ворон, спокойно сидящий в голове великана, когда мы все-таки набрались смелости и поплыли под ними? Она, оказывается, была совсем рядом. Интересно, насколько опустошение — дело ее рук?

Я тоже не мог отвести от нее глаз. Призрачные образы, отголоски многих и многих веков, начали обретать форму для нас обоих. Нахлынули воспоминания прошлого, холодные, четкие. На нее было больно смотреть. Она была со мной в Стране Призраков и не знала, кто я, кем мы оба были в прошлом, даже когда я пытался уйти от Пронзительный Взгляд, я не понимал, кто за ним прячется. Я соскучился по ней или по нашему общему детству. Она разрушила магию момента, заговорила быстро, негромко и решительно:

— Вам это не удастся. Ты умный человек, Антиох, и ты друг того испорченного человека. Но я сразу вижу уловки. Ты не такой, как я. Я всегда любила одиночество. Остальные для меня были лишь призрачными воспоминаниями. Я странствовала по предначертанному пути совсем одна. А Мерлин… Мерлин был лишь приятным сном!

Тогда почему же ее губы дрожат? Почему ее знобит? Да потому, что и она начала понимать.

— Я тоже так думал, — сказал я. — Я тоже считал, что я совсем один, что со мной лишь давние воспоминания, которые создавали иллюзию, что есть и другие, такие же как я.

— Нет! — закричала она. — Это всего лишь жестокий обман. Ты каким-то образом выкрал у меня мои воспоминания. Но Гнилая Кость никогда не коснется моих детей. Я так долго ждала, чтобы снова быть с ними. Геката! Геката! — неожиданно взвыла она. — Как он оказался здесь? Как он может быть здесь? Весь мир против меня!

И с этим диким, скорбным воплем, в полном отчаянии она повернулась и бросилась бежать. Она быстро исчезла во мраке.

Топот ее убегающих ног затих. Я стоял все на том же месте и смотрел ей вслед, вокруг царил мрак, а Илькавар продолжал наигрывать на своей волынке. Я ее не видел, но знал, что она возвращается.

— Сколько наставников?

— Десять.

— Назови хоть одного.

— Кунхавал. Собака, которая бегает по лесу.

— Этого легко отгадать. Назови еще.

— Синизало. Она тоже была ребенком тогда. Как мы с тобой.

— Еще.

— Скоген. Тень незримых лесов.

Наступила тишина, потом снова топот бегущих ног.

Я пошел следом за ней, но до меня донесся умоляющий голос:

— Оставь меня, оставь меня, Мерлин! Пожалуйста! Я могу защитить себя.

Тогда я понял, что она проникла в свои кости куда глубже, чем я. Она чаще пользовалась заклинаниями. Она была сильнее в магии, а это опасно.

Медея ушла. Я вернулся к Илькавару. Он поджидал меня, сидя на камне у самой кромки воды в этом сером, призрачном подземном мире. Волынка висела у него на плече, а на лице читались любопытство и озорство.

— Ну что ж, ты недолго отсутствовал, — заметил он. — Надеюсь, это не из-за моей песни? Возможно, она не очень понравилась…

— Ты прекрасно пел, — заверил я музыканта.

— Спасибо. Мне тоже так показалось. Я просто подумал, что вы могли бы больше сказать друг другу. У вас явно было много общего в прошлом.

— Да, ты прав, — признал я, забыв об осторожности. — Куда больше, чем ты думаешь. Просто мы оба не ожидали этой встречи.

Илькавар вздохнул, будто на самом деле понимал, что я имел в виду. Затем тряхнул головой, словно знал, что я сейчас должен чувствовать. А потом дал мне совет:

— Я мог бы похвалить тебя за то, как ты обращаешься с женщинами. Но хвалить-то не за что. Ты не владел ситуацией. Ты не смог удержать ее.

— То, что ты видел, еще не конец.

— Ты пойдешь за ней? Молодец! По тому, как она на тебя смотрела, вы когда-то были любовниками. Тот огонь еще можно разжечь. Я напишу песню! Как ее зовут?

— Илькавар… — начал было я, но вдруг понял, что не нахожу слов, чтобы отругать его, объяснить или похвалить.

Если он, с его талантом исследователя подземных ходов, что-то заметил, как мог я усомниться в его интуиции? Все мое прошлое — цепочка различных моментов, живого опыта, приобретенного в странствиях по предначертанному пути. Большая часть моей жизни была столь же неясной для меня, как пейзаж в тумане. Я чувствовал, но не видел, а видеть можно было, только подойдя вплотную.

Любовники? Илькавар явно романтик. Мы просто были детьми еще до начала Времен. И только.

Наши пути разошлись. (И все-таки… и все-таки.)

Любовь Медеи и Ясона поражала своей силой, изумляла глубиной и трагизмом предательства. Я не узнавал в Медее ту девушку, которой я помогал бежать из Колхиды от свирепого царя, вообразившего, что она — его дочь. (И как ей удалось влезть в его жизнь?) Я не узнавал ее в тот день, когда она убегала от Ясона с сыновьями в одной руке и кинжалом в другой. Она сумела остановить преследование, когда заперла нас в проходе между двумя бронзовыми воротами.

Помню, насколько беспомощным я чувствовал себя в тот день в Иолке. Ясон кричал: «Антиох! Используй магию!»

А я не мог!

Значит, это сама Медея остановила меня. Но тогда я и не подозревал, насколько хорошо знаю эту женщину. Просто я не пытался узнать. Она совершенно верно сказала: «Ты был лишь приятным сном. Я странствовала по предначертанному пути совсем одна».

Теперь я знал наверняка, Медея и была тем человеком, про которого в Стране Призраков мне говорили духи из прошлого, что «она сбилась с пути». Остальные были уже дома или подходили.

Мы с Медеей остались на Тропе одни, хотя мы по-разному избегали последствий нашего выбора.

Я должен снова найти ее. Мне нужна ее помощь. С того момента как я встретил ее в лесу и она посмотрела на меня из-под вуали, я постоянно ощущал всевозрастающую потребность вернуть себе утраченную часть моего прошлого, а именно его начало.

 

Глава девятнадцатая

СНОВИДЕНИЯ И ВОСПОМИНАНИЯ

Арго снова обмотали веревками и впрягли Рувио. Безотказный конь выволок Арго на берег и потащил через опустевший лагерь в лес.

— Где ты был? — Ясон с подозрением рассматривал меня. — У тебя опять птичий взгляд.

— Потом расскажу, — бросил я. — У меня еще кружится голова.

На самом деле я со страхом оглядывался, нет ли поблизости Ниив. Не увидев ее, я почувствовал облегчение.

Миховар и его люди вместе с германцами приготовили укрытие для корабля — неглубокую траншею, скрытую ветками. Арго с трудом затащили на место и прикрыли, насколько это было возможно. Конечно, охотники или фуражиры могли обнаружить его, но с реки корабль был совершенно не виден.

Ясон пробрался на судно между многочисленными веревками и с помощью Рубобоста открепил голову Госпожи Леса. Ее завернули и уложили в большую из двух повозок, подготовленных для похода. Ясон один вошел в Дух корабля и под присмотром Миеликки вырезал его сердце. Кусок почерневшего дерева с неровными краями напоминал обломок корабля после кораблекрушения, но на самом деле в нем сохранялись все воспоминания старых времен. Ясон отнес сердце в повозку.

Резную голову и сердце покрыли двумя дополнительными слоями ткани, а потом сверху забили досками. Кроме этого ценного груза в повозке находились провизия, веревки и оружие. Оси всех четырех колес были смазаны жиром. Сзади прицепили два запасных колеса. Рувио без усилий сможет тащить такую небольшую повозку.

На приготовления ушел всего один день. Ночь мы провели в лагере внутри заграждения. Мы лакомились едой, приготовленной Миховаром, пили молодое вино, которое Илькавар обнаружил в глиняном кувшине среди мусора на берегу. Вина было немного, но вольки добавили в него пряностей и подогрели. Благодаря всем этим усилиям усталость и раздражение были забыты и на смену им явились остроумие и желание делиться разными историями.

Тайрон поведал нам свою версию мифа про Дедала и его сына Икара, согласно которой отец пропустил сквозь тело бронзовые сухожилия, чтобы закрепить механические крылья. Илькавар спел нам песню, к великой радости Урты, зато, судя по мрачному виду Ясона, ему понадобилось все его терпение, чтобы дослушать до конца. Миховар и его товарищи сплясали для нас под бой барабана, добавляя к танцу звериные выкрики, а порой довольно мелодичное пение. Это был танец в честь успешной охоты на тигра, которая позволила забрать у зверя его дух. Как мы узнали, тигры редко появляются в их землях, они считаются вестниками перемен и знамением удачи.

Потом Улланна оплакивала свою родину, к счастью, плач был коротким, а Конан и Гвирион как-то странно загудели, довольно мелодично. Они объяснили, что столь необычные звуки «выражают потаенную потребность всех мужчин и женщин в безопасном доме на земле предков».

Миховар остался равнодушен к их пению. Слишком сентиментально для него.

— Вам вряд ли захочется заводить дом в земле наших предков, — заворчал он. — Снег по самую шею, мороз пробирает до костей, а норки жрут ваши ноги. В нашей песне все-таки поется про охоту и добычу…

Костры начали затухать, Конан пошел от костра к костру, он подбрасывал дрова, возвращая огонь к жизни и даря нам тепло. Катабах и Рубобост занимались лошадьми. Манандун и Урта отошли в сторону, негромко разговаривая. Но вот Манандун поднялся, оставляя командира одного. Он знаком показал Улланне, что беспокоить Урту не стоит.

Тогда Улланна присела, завернулась в плащ, положила рядом копье и меч и принялась смотреть на звезды. Она не шелохнулась, когда Урта поднялся, надел плащ и вышел из ограждения. Я пошел за ним на некотором расстоянии, пока не убедился, что он направляется к реке. Он неподвижно застыл у воды, в которой отражались звезды, поднял взгляд к небесам и погрузился в свои мысли.

Я хотел поговорить с ним, рассказать, что я решил пойти впереди аргонавтов, но момент был явно неподходящий. Однако я недалеко ушел, другой человек неожиданно вынырнул из темноты, настороженный и любопытный, от него сильно попахивало вином. Он подошел и обнял меня за плечи:

— Я сейчас разговаривал с плаксивым ибернийцем, а он посоветовал спросить у тебя. Давай погуляем. Я слышал, что ты от нас уходишь, скажи хотя бы почему.

Ясон, как всегда, сразу переходил к делу, при этом весьма дипломатично.

Мы пошли вдоль реки в противоположную от Урты сторону.

— Он уже чует подлых своих предателей, — сказал Ясон, оглядываясь на одинокую фигуру кельта. — Кажется, он вызывает титана. Кельты всегда обращаются к титанам, когда возникает нужда.

— Мы все будем там, когда возникнет нужда.

— Мы? — Ясон остановился и пристально посмотрел мне в глаза. — И ты тоже?

Интересно, что наговорил греку Илькавар? Словно отгадав мои мысли, Ясон продолжил:

— Илькавар сказал, что ты знаешь, как быстро попасть на юг. Я спросил его, где же ты можешь оказаться. Я беспокоился о тебе, потому что девчонка из Похйолы тоже пропала.

Ниив? Она скорее всего где-то рядом, наблюдает за нами из темноты.

— Да, он все правильно сказал, — подтвердил я. — Под землей есть проход, который ведет вперед, я смогу обогнать вас, а может быть, и армию Бренна. Я вас покину ненадолго, чтобы проверить путь. Больше ничего не могу тебе сказать, кроме того, что меня поймало мое прошлое, с ним требуется разобраться.

Ясон пожал плечами:

— Всех нас поймало наше прошлое. Почему ты должен быть исключением? Но ты должен был сказать мне раньше, до того как мы приготовили повозки и лошадей. Мы все можем пройти туннелем.

Я тут же вывел его из заблуждения. Ни один смертный не сможет пройти через ворота в подземный мир. Это возможно только после смерти. Илькавар, как он утверждает, родился для таких путешествий, правда, ходит он вслепую. Как и некоторые другие аргонавты, он — полулегенда, получеловек. Тайрон разбирается в лабиринтах, Рубобост обладает недюжинной силой, Улланна замечательная охотница. Но даже они, кроме, может быть, Тайрона, не смогут пройти под землей.

— И где твой подземный проход выходит на поверхность? — спросил Ясон, помолчав.

— На юге, конечно, — ответил я. — У меня даже есть догадка, где именно, но я не совсем в том уверен. Илькавар поможет мне, если мы вдруг заблудимся.

Ясон недовольно нахмурился, но, заметив улыбку на моем лице, засмеялся:

— Ладно. Тогда желаю тебе удачи.

Но я не стал говорить ему, что это Тропа Медеи или, по крайней мере, проход, соединяющийся с ее Тропой. Я был искренен, когда говорил Ясону, что не совсем уверен. Однако все святилища имеют свой особый запах — иногда сладковатый, как мед, иногда едкий, как сера. А вот запах кедра и розмарина, достаточно сильный, несмотря на присутствие серы, который я уловил при нашей встрече с Медеей, указывал на место, где я уже бывал, а именно на оракул, вполне определенный оракул, если я не ошибаюсь.

— Как я заметил, ты больше не носишь тот зуб-амулет, что подарила тебе девчонка, — неожиданно сказал он.

Сначала я зашил седью в свою куртку из овчины и почти забыл про нее. Но после того печального случая, когда Ниив вмешалась в мой полет над армией в теле сокола, я вытащил ее подарок из своей одежды. Я заподозрил, что она может легко его отыскивать, а мне совсем не хотелось, чтобы Ниив меня преследовала.

Сейчас седья была спрятана на растерзанном Арго, засунута далеко за переборку в трюме.

— Я буду скучать по тебе, Мерлин, — говорил Ясон, когда мы уже возвращались к кострам. — Я прекрасно понимаю, что нахожусь здесь лишь благодаря тебе, твоему упорству и вере в меня. А еще благодаря твоим магическим способностям и тому, что мой мир сошел с ума! Правильно я говорю? Отец и сын снова живут на земле через семьсот лет после своей смерти. — Он задумчиво кивнул своим мыслям. — Да. Пожалуй, иначе как сумасшествием это не назовешь.

В этот момент я готов был сказать ему то, что знал теперь наверняка: Медея тоже жива в этом безумном мире. На самом деле она была жива все эти годы, она странствовала по предначертанному ей пути, долгие годы выжидала, когда ее сыновья снова появятся на земле, выйдут из тьмы на свет, из одной эры в другую и не будут знать о потерянном времени.

Но мой инстинкт подсказывал, что еще рано упоминать Медею. Он тогда растеряется, утратит свою целеустремленность. Он должен думать только о сыне и о том, как его найти.

То, что я узнал на Альбе, и слова Медеи — «Я остановила его на Альбе, остановлю и здесь» — требовали, чтобы я сказал ему что-то еще, чтобы разжечь его интерес.

— В чем дело? — спросил он, заметив мой странный взгляд.

— Кажется, я знаю, где прячется Кинос, — сообщил я.

Его глаза округлились.

— Кинос? Маленький Сновидец? — Лицо его оживилось, на нем читались удивление и интерес. Он обнял меня за плечи. — Откуда ты знаешь? Как тебе удалось? Ты же видел только Тезокора, так ты говорил. Ты видел Киноса? Он тоже приходил в оракул? Почему ты раньше не сказал? Мерлин! Где он?

Я снял руки Ясона со своих плеч, его пальцы так впились в мое тело, что я начал опасаться за свои драгоценные кости.

— Он на Альбе, прячется в том месте, которое называют Страной Призраков. Царством Теней Героев. Он «живет между стен, омываемых морем». Помнишь, я рассказывал тебе о посещении Тезокором оракула? Омываемые морем стены — это скалы Альбы. Но Страна Призраков очень непростое место. Это не просто земля, где обитают умершие. Там живут и еще не рожденные. Каким-то образом Кинос сумел туда войти.

Как? Конечно, его отправила туда Медея! Но я не мог сказать это Ясону.

А Ясон пребывал в недоумении. После долгих раздумий он тряхнул головой и отошел от меня.

— Странная у тебя манера работать, Мерлин. Ты странное, неземное существо. С чего бы мне сомневаться в твоих словах? Но я сомневаюсь. И все потому, что я очень хочу, чтобы все так и было. Я очень боюсь разочарования. Один сын за один раз, так ты мне говорил, а я просто готов взорваться от желания увидеть моего маленького Тезокора. Не могу дождаться, когда прижму его к груди.

Я не мог не рассмеяться:

— Он вовсе не «маленький Тезокор», Ясон. Он взрослый мужчина. По силе он мало уступает Рубобосту. А зовут его Царем Убийц. Я бы на твоем месте поостерегся.

Ясон отмахнулся от меня — он сам все это знал, но не это главное. Главное было увидеть сына, воссоединиться с ним.

— Почему ты так уверен? — снова начал он допрос. — Про Киноса?

— Когда я был в Стране Призраков, я видел там Тезокора. Я не стал тебе говорить, потому что сам был озадачен, почему он вдруг находится в двух разных местах одновременно. Арбам, тесть Урты, видел этого молодого человека и раньше, когда смотрел на остров со стен крепости. Он говорил, что у этого мужчины есть брат. Он был уверен, что они два «брата во гневе», так он их назвал. У меня есть объяснение этому. К тому времени, как мы снова встретимся, я буду знать уже наверняка. Помни, один сын за один раз, Ясон. Но скоро мы найдем их обоих. Считай это хорошей вестью.

— Хорошо будет тогда, когда я обниму своих сыновей, когда увижу их глаза, — мрачно бормотал он. — И только тогда я поверю, что это не сон. Иногда мне кажется, что я очнусь и почувствую холодную воду в легких, а моя тень снова возопит из озера.

— Нет, это не сон, — заверил его я. — Ты сам вскоре убедишься.

Он кивнул как бы в знак благодарности и смирился с моим отъездом.

— Ну что ж, ты уходишь, Мерлин. Пусть хранит тебя Посейдон, пока ты будешь в подземном царстве.

Ясон согласился, что остальным лучше сообщить об этом уже после моего ухода.

Я решил, что, поскольку корабль сейчас брошен, некоторые аргонавты могут решить, что для них путешествие закончено, и отказаться от похода на юг. Особенно это касалось Миховара и его вольков, поскольку они согласились плыть на Арго, рассчитывая в конце концов попасть домой. Они часто обсуждали этот вопрос, но мысль о теплом юге, о загадочном походе Бренна и тайны оракула удерживали остальную команду. Верхом и пешком, иногда в повозке, которую потащит Рувио, они образуют как бы сухопутный Арго.

Урта все еще стоял у реки. Я осторожно подошел к нему и сообщил, что ухожу. Он хмуро смотрел на меня:

— Ты же обещал, что будешь оскорблять Куномагла, пока тот остается в живых. Твои слова.

— Я надеюсь обернуться вовремя, — ответил я. — Вы догоните армию не раньше чем через несколько недель. А потом нужно будет еще найти твоего врага. Эта огромная орда растянулась по горам.

— Я найду его, — заявил Урта без малейшего колебания. — Запах этого ублюдка помнят мои собаки. Как только они начнут пускать слюни и их глаза покраснеют, я буду знать, что он рядом. Безопасного тебе путешествия, Мерлин. А где твоя девушка? — вспомнил он. — Та, что должна присматривать за моими собаками?

В самом деле где? Я признался ему, что не знаю, но попросил быть с ней помягче, если он ее увидит, и уговорить не искать меня, а остаться с ними. Она не сможет меня найти в царстве Посейдона.

— Пожалуй, мы все теперь знаем, — многозначительно хмыкнул Урта, — что ты ходишь туда, куда хочешь.

Илькавар собрал для нас припасы, как мы и договаривались: еду, воду, немного горьких трав, которые я нашел на опушке леса, полоски коры дуба, пепел и лесные орехи. Нам пригодится все это для талисманов в случае нужды. А еще мы взяли оружие, но для защиты не от обитателей подземного мира, а от людей на противоположном конце прохода.

У каждого из нас будет кинжал, нож, четыре тонких метательных копья с заостренными железными наконечниками. У Илькавара будет еще и праща, а также небольшой мешочек с «волшебными камешками», как он их называл, — это оказались небольшие каменные наконечники для стрел, очень старые.

Приготовив все, что потребуется в дороге, мы выскользнули из ограждения, нашли ручей и пошли вдоль него через ночной лес к высокому кургану, где даанцы хоронили своих мертвецов у самого входа в подземный мир.

 

Глава двадцатая

ТЕНЬ ИЗ СТРАНЫ ПРИЗРАКОВ

У греков есть специальное слово, означающее смятение и растерянность, возникающие как результат чрезмерной самоуверенности. Оно очень хорошо подходило ко мне. Я был абсолютно уверен, что догнать Медею в подземном мире будет так же просто, как преследовать армию из десятков тысяч воинов. Но армия оставляет за собой множество следов, она опустошает земли на своем пути. А в подземном царстве, где Персефона и Посейдон могут передвигаться только в виде летучих мышей, где множество тропинок отходят в стороны от мрачного коридора в скале и не меньшее их количество начинается от озера и где нет ни намека на присутствие Медеи, а все запахи давным-давно выветрились, задача становится значительно труднее.

Очень скоро мы заблудились.

— Это я во всем виноват, — мрачно заявил Илькавар, уже в который раз забрасывая удочку в попадавшиеся на пути пруды в надежде поймать рыбу. Но каждый раз он вытаскивал лишь вязкие пучки водорослей. — Я не обращал внимания на приметы.

Какие приметы?

Увы! Он сам не знал. Если они и были, Илькавар их пропустил. Он не обращал внимания.

Даже его волынка не пригодилась. Он наполнял ее воздухом, давил на нее локтем, зажимая нужные дырочки на деревянных трубках, но рождались лишь печальные, слабые звуки, похожие на предсмертный стон.

Посейдон похитил его музыку. А без волынки он не мог петь. Голос его стал неживым. Илькавар не мог песней призвать кого-нибудь или что-нибудь, не мог разжалобить призраков, чтобы они пришли нам на помощь, не мог вызвать ветер из верхнего мира или гром, за раскатами которого мы могли бы следовать вперед. Не мог он и спеть тайную песню Медеи и заманить ее поближе к нам, чтобы мы определили направление.

— Не думаю, что подобное могло случиться с Орфеем, — жаловался с несчастным видом иберниец.

Я напомнил ему о печальной судьбе Орфея. Его разорвали на кусочки фракийские вакханки и выкинули останки в реку, где его голова, отделенная от туловища, продолжала петь.

— Да, так все и случилось, — с умным видом кивал Илькавар. — Такова судьба музыканта — время от времени впадать в немилость у публики. Тогда мне, наверное, повезло. Но мне очень не хватает моих песен.

Он мрачно посмотрел на меня:

— А ты можешь петь?

Я признался, что Посейдон украл и мой голос, а если точнее, мне уже приходилось сталкиваться с тем, что, попадая в подземное царство, я теряю большую часть своих магических способностей. Мне всякий раз удавалось отсюда выбраться, хотя под землей мои чары не действовали. Я никогда не интересовался, почему так происходит, просто принял к сведению.

Чуть раньше я уже пытался петь песню Медеи и понял, что мелодия у меня не получается. А еще я пытался вызвать собаку, сокола и рыбу, и каждый раз меня ждала неудача. Было бы очень кстати обнюхать все коридоры, но я никак не мог добраться до моих костей с магическими надписями и руководствами, словно они были запечатаны.

— Ты обычный человек, — разочарованно вздохнул Илькавар. — Самый обычный человек.

— Да, на данный момент. А когда мы снова выберемся на поверхность, — с усмешкой добавил я, — я опять превращусь в монстра.

— Хочу надеяться.

И тут Илькавару пришла в голову мысль.

— Аргонавты поговаривают, что ты можешь летать и плавать, бегать и многое другое, что могут делать звери. И в самом деле, помнишь, я нашел тебя под мешковиной в разрушенном доме и тогда ты был похож на птицу и на собаку больше, чем на человека? Ты тогда как раз превращался. Только не говори, что я ошибаюсь. Я знаю разных колдунов, которые могут превращаться, у некоторых след зверя остается на лице навсегда, а некоторых выдает только запах. И признайся, друг, когда я застал тебя там, от тебя исходил запах птичьего помета и ты дышал, как собака.

— Спасибо.

— Точно тебе говорю. А еще поговаривают…

— Я знаю, что про меня говорят. И ты совершенно прав. Я нередко летаю в соколе. Это непросто, но очень полезно. И еще, хочу сразу ответить на твой вопрос, я уже все перепробовал: птицу, собаку, рыбу, ребенка… Я даже пытался войти в корень одного из этих деревьев…

Свод коридора над нами представлял собой жуткое переплетение корней и отростков — нижнюю часть того солнечного мира наверху, закрытого от нас. Илькавар посмотрел на переплетающиеся корни, потом на меня, было заметно, что он считает меня ненормальным.

— Зачем?

— Лесные корни соединятся. Сейчас мы как раз под лесом.

— Понятно. Я не знал. Но давай вернемся к тому, о чем мы беседовали. Еще говорят, что ты можешь гораздо больше, чем используешь.

Интересно, с кем он разговаривал обо мне? Или он просто догадывается? И все-таки правильный ответ будет: Урта. Я очень многое доверил Урте, а тот сильно сдружился с ибернийцем во время нашего речного перехода, несмотря на то что их народы нередко воевали между собой.

— И что конкретно сказал тебе Урта?

Илькавар смутился:

— Что тебя с детства преследуют десять лиц, что они тоже записаны на твоих костях, что твои кости могут открывать миры, десять миров. И если я правильно понял, ты открываешь их, превращаясь в птиц, собак…

Я поднял палец в знак того, что прошу его остановиться. Меня встревожило, что он так много знает. Я не сердился — просто не люблю думать о том, что сокрыто внутри моей плоти и что я использую это все чаще и чаще, после стольких веков благоразумного воздержания.

— И к чему ты клонишь?

— Что еще ты умеешь? Ты наверняка можешь вызвать что-то, что поможет нам найти дорогу. Если не собака, то, может, летучая мышь? Червяк, пожалуй, слишком медленно ползает.

Я снова подал ему знак замолчать. Мне надоело его общество, его приставания. Хотя он, конечно, прав. Десять миров, как он сказал, были на самом деле в моей власти.

Я выбрал тот, которого всегда старался избегать. Только он не был закрыт для меня в подземном мире.

Морндун.

Тень из Страны Призраков…

Я и забыл, насколько болезненно вызывать призрак.

Жизнь, которая должна лететь быстрее, вдруг замедляется, окутанная сумрачным холодом. Лед сковывает конечности, а в голове рождается вопль отчаяния. Время все тянется и тянется, бесконечное, унылое, мучительное, пустое, тоскливо тянутся дни, проходят годы. Тени, что наблюдают за мной, — тени потерянных душ. Они бродят, кричат, ругаются, проклинают. Ноги не слушаются, очень трудно их переставлять. Такое чувство, что вязнешь в грязи, запахи противные, пахнет разложением. Издалека доносятся голоса: то крики матери, то вопли отца, то плач сестры. Они ушедшие из жизни. Мы приучаемся мириться со скорбью в душе, думать о насущном. О завтрашнем дне. Но когда вызываешь призрак, вызываешь то, что обычно спрятано, что мы стараемся не тревожить в своей душе.

Заглядывать туда больно.

Только представьте, каково мне пришлось. Я намного старше любого покойника, лежащего в озере, около которого я стоял. Вызвать призрак — значит вернуть из забвения моменты счастья и удовольствия, которые я испытывал, когда еще не было даже гор.

Скрючившись на берегу, я зашелся криком.

Илькавар отскочил подальше, на безопасное расстояние.

Я вызывал мертвых, и они откликнулись на зов. Не все, некоторые были так стары, что смогли лишь высунуть голову над водой. Кое-кто из них смог подойти ко мне, они стояли, наклонившись вперед и прижимая руки к груди, как обычно делают мертвые. Они рассматривали меня темными, пустыми глазницами. Когда они подошли достаточно близко, я увидел, как сильно они хотят услышать от меня, что я пришел, чтобы вывести их отсюда. Как ужасна была их смерть, как преждевременно она наступила. Они решили, что этот юный посланец прибыл сюда, чтобы повести их наверх, к солнечному свету, туда, где время бежит, а не ползет…

Как быстро надежду сменило разочарование. Я сказал:

— Я заблудился. Мне нужен проводник.

Отозвался первый голос:

— Я погиб при Плате, я сражался за спартанцев. Мы выиграли ту битву? Мы так старались!..

Потом другой голос:

— Умирая, я видел пожар над стенами Тирина, перед тем как стрела попала мне в голову. Город сгорел?

И еще один:

— Мой друг Ахилл бился насмерть с Гектором у Трои. Меня убили до того, как закончился поединок. Гектор погиб?

Я ответил, что Гектор мертв, а про других я не знаю. Из-за спин этих еле стоящих на ногах, пропитанных водой тел раздался более спокойный голос:

— А куда вы идете?

— На юг. К оракулу.

— А в какой стране?

— В Македонии. Оракул в Аркамоне.

Вперед вышла женщина, на ней было тяжелое одеяние, руки скрещены на животе.

— Я умерла недавно, — прошептала она. — Поэтому у меня еще есть силы. Я знаю, как туда пройти. Идите за мной.

Она шагнула в нашу сторону, но тут же присела на берегу и принялась отжимать воду с подола своего перепачканного платья, сморщенные руки плохо ее слушались. Потом она отжимала воду с рукавов и пояса. Наконец пошла в мою сторону, я думал, она так и пройдет мимо, не поднимая головы. Но она остановилась и подняла на меня взгляд, темные глазницы на сморщенном лице.

— Мой муж счастлив? — спросила она тихим, потусторонним шепотом.

На лице появились скорбные морщины. Она пристально вглядывалась в меня, мертвец смотрел на мертвеца, но я был потрясен, насколько сильно ей хотелось получить ответ на свой вопрос.

— Прости, я не знаю.

Она не сводила с меня мрачного взгляда:

— У нас было двое сыновей. Замечательные мальчики. Они отправились на войну. Навсегда. Это тяжело. Тяжело умирать от горя. Тяжело покидать доброго человека. Надеюсь, он счастлив.

Она снова опустила голову и пошла по тропинке назад, туда, где мы с Илькаваром пытались выбрать правильный поворот.

Мы шли за ней, держась на некотором расстоянии, без остановок на отдых — наш проводник ни разу не остановился, — наши ноги начали гудеть от усталости, все чувства притупились. Но она все шла и шла, медлительной, шаркающей походкой призрака. Мы проходили через леса и долины, вдоль ручьев, через руины старинных городов, стены которых светились призрачным светом, хотя луны, которая могла бы его давать, не было.

Но вот мы снова почувствовали запах земли, трав и солнца.

А еще страх! и кровь!

Издалека доносились звуки ожесточенной битвы, крики воинов, удары меча о меч, хохот фурий.

Наш призрачный проводник на минуту остановился и поднял лицо к слабому свету, проникающему сверху.

— Спасибо, — только и смог сказать я.

А она все не уходила, не сводя глаз с отблеска солнечного света, отблеска жизни, — она вспоминала. Но вот женщина медленно повернулась и пошла по темной тропе.

Я долго смотрел ей вслед. Потом наконец очнулся от Мертвого сна и увидел перед собой Илькавара, изумленного тем, как быстро мое лицо землистого цвета снова ожило, кровь прилила к щекам, заиграл румянец.

— Я уже собирался хоронить тебя, — сострил он с явным облегчением. — Ты меня до смерти напугал. Из тебя получается очень убедительный покойник!

Пока огромная армия Бренна неспешно продвигалась по горам к северным долинам Фессалии, вооруженные отряды отправлялись на запад и восток. Они рыскали в поисках добычи, провизии и приключений. Ими никто не командовал. До тех пор пока они не возвращались к основным силам, Бренн и командиры не могли до них добраться.

Один отряд человек в двести направился к оракулу в Аркамоне, они проскакали по горным перевалам, прошли через лес и, скатившись со скал, оказались лицом к лицу с маленьким, но решительным отрядом воинов, готовых защищать святилище. Все они были пожилыми, вооруженными копьями и тяжелыми мечами, на них были железные кирасы и наколенники, верхняя часть их желтых шлемов загибалась вперед.

Они явно проигрывали битву.

На мой взгляд, нападавших было человек сто. Они были голыми по пояс, брюки в красную и зеленую полоску крепко стянуты поясами на талии. Воины раскрасили свои лица белой краской под цвет волос. На теле каждого была нарисована черная полоса, которая шла от сердца к паху. Они сражались весело, ловко поворачивались, пинали врага ногами, перескакивали с камня на камень, рубили противника с головокружительной скоростью и жестокостью. Если их протыкали копьем, они либо уползали прочь, либо оставались стоять с поднятыми руками, не выпуская меча, и выкриками призывали своего убийцу. Потом падали на него в смертельной ярости, быстро разделываясь с одним из них. А то и с обоими.

А в лесу я увидел блеск наконечников копий и лошадей. Это были колесницы, ожидающие своей очереди.

Я склонялся к тому, чтобы проскочить через поле брани к лесу, но Илькавар предложил более мудрое решение:

— Ты же видишь, они все выглядят одинаково. Это большой отряд, все они из одного клана, кажется, это тектосаги. А мы с тобой отличаемся и от них, и от тех несчастных в забавных шлемах. Не думаю, что они захотят разбираться, кто мы такие. Они ведь дерутся на мечах, а вот в лесу прячутся копейщики. Их называют гесатами, они могут метнуть четыре копья, пока ты один раз хлопнешь в ладоши.

От мерзкого запаха сводило живот. Звуки вокруг нас напоминали крики голодных чаек. Я посмотрел на то место, где я когда-то лежал и слушал оракула в скрытой от глаз пещере, и увидел, что как раз на том месте кто-то есть и он следит за происходящим. А чуть дальше стояла тесная группа конников, они были одеты в темные плащи и наблюдали за боем с безопасного расстояния.

Высокий, молодой и гибкий воин, один из немногих, кто носил бронзовый обруч на шее, вдруг перескочил через редеющую линию отчаявшихся македонцев и запрыгнул на скалу, откуда можно было пройти к главному входу в оракул. А как раз там сидели мы с Илькаваром. Но в тот момент, когда этот человек начал подниматься по тропе к нам, с противоположной стороны, из расщелины над святилищем, выскочила высокая темная фигура, бросилась за кельтом и проткнула его копьем. Человек согнулся, лицо его исказила боль. Он упал на спину и дернулся всего лишь раз.

Я сразу узнал его убийцу. Оргеторикс!

Сын Ясона быстро огляделся и собрался было вернуться в свое укрытие. Но его заметили снизу. К нему прыжками бросился воин с мечом на изготовку, но Оргеторикс ничего не услышал за шумом сражения. Его чуть не убили. Я схватил копье Илькавара, поднял его, прицелился и метнул во врага.

Оргеторикс видел, что я делаю, видел летящее к нему копье, он застыл от изумления, но еще больше удивился, когда древко лишь скользнуло по его щеке. Он обернулся и увидел, что копье пронзило противника, попав ему прямо в рот, тот отступил, изгибаясь назад, и попытался вытащить древко. Оргеторикс бросился в укрытие, но не туда, где прятался раньше, а ближе к оракулу, туда, где в узкой расщелине между камнями сидели мы с Илькаваром и наблюдали за ходом сражения.

Оргеторикс молчал, но по тому, как он нахмурился, когда встретился со мной взглядом, я понял, что он меня узнал.

Он повернулся к Илькавару, осмотрел его с ног до головы, увидел все знаки, которые могли быть у человека Бренна, и спросил:

— Вы защищаете это место или нападаете?

Илькавар не совсем понял, что он говорит, поэтому мне пришлось вмешаться:

— Это Илькавар из Ибернии. А я… — Что я мог сказать про себя? — Антиох… так ты называл меня когда-то, бегая за мной с рогаткой по дворцу твоей матери. Сейчас меня знают как Мерлина. Мы не защищаем и не нападаем. Но должен заметить, святилищу приходит конец.

— Боюсь, что ты прав. — Он посмотрел на поле боя. — Для меня это особое место. Но эти ублюдки желают получить свою добычу, а я ничем не могу им помешать. — Он замолчал на время и снова принялся разглядывать меня. — С рогаткой? Во дворце моей матери?

— Ты был тогда еще ребенком. Хотя ты метко стрелял уже тогда.

Как он посмотрел на меня! Видимо, мысленно он сейчас бежал по мраморным коридорам, преследуя то птицу, то собаку, — я применил эту хитрость, чтобы спасти свою шкуру от глиняных шариков. Он заливался радостным смехом, когда я исчезал, спасаясь от него, удивлялся, когда я вдруг снова появлялся, но уже позади него, ликовал, когда я позволял ему себя поймать.

Но воспоминания были очень смутными. Я прочел это по его глазам, хотя интерес ко мне, наоборот, разгорался. Война и убийства были важнее.

Пал от руки налетчиков последний македонец. Тела осмотрели, забрали все ценное, потом перевернули лицом вниз. Перепачканные в крови воины бросились в расщелину в поисках прохода, они подобрались совсем близко к нашему укрытию.

Разграбить этот оракул было несложно. У него была странная слава в течение всех веков, что я его знаю. По этой причине, когда выпадала такая возможность, я сворачивал со своего предначертанного пути и посещал его. Сюда приходили только от безысходности. Голос оракула возникал и пропадал по собственной прихоти, поэтому его не очень почитали. Эта странность разжигала мое любопытство, оно и помогло мне найти Оргеторикса.

Сейчас он сидел здесь со мной и смотрел, как это особое для него место подвергается разграблению полуголыми, полусумасшедшими, хвастливыми воинами-тектосагами. Они все более раздражались, обнаружив только голые каменные стены с изображениями призрачных животных, вонючие переходы, ведущие вниз к еще более вонючим и заброшенным помещениям. Им удалось все-таки найти несколько золотых и серебряных вещей. Их вытащили из ниш, где они бережно хранились в специальных мешочках, и унесли с собой.

Как только они уехали, вороны приступили к своему пиршеству. Налетчики увезли с собой своих погибших. А македонцы остались лежать там, где их застала смерть. Скоро они начнут гнить.

Нам больше нечего было здесь делать, поэтому мы выскользнули из пещеры и направились к разграбленной деревне. Здесь тоже было полно ворон. Нас встретили товарищи Оргеторикса с его конем. Они не участвовали ни в набеге, ни в разграблении деревни. Они слишком хорошо знали Оргеторикса, чтобы задавать лишние вопросы и оспаривать приказ: не участвовать в нападении на оракул!

Один из них все-таки узнал меня. Он свесился с седла, когда мы проходили площадь, и сказал:

— Ты здесь уже бывал. Ты сидел вон там, наблюдал и поджидал.

Тут и Оргеторикс что-то заподозрил:

— Точно. Тот неряха с двумя тощими лошадками. Ты сидел, ел оливки, овечий сыр и наблюдал за нами. Ты шел за мной к оракулу. Предсказательница догадалась, что ты слушаешь.

Мы с Илькаваром оказались в окружении семи всадников посреди опустошенной деревни. Надо сказать, что они не столько угрожали, сколько насмехались над нами. Но один из них, сын Ясона, буквально жег меня своим взглядом.

— А я и не отрицаю, — отозвался я. Илькавар нервничал, его волынка попискивала в его руках.

Оргеторикс спросил меня:

— Кто моя мать?

Я посмотрел ему прямо в глаза, в его темные глаза, которые когда-то сияли от счастья. Он носился по дворцу мимо стражников, играл в прятки, за ним бежал Маленький Сновидец, а сзади крался Ясон, а Антиох, друг Ясона, кричал: «Мы тебя видим!»

— Твоя мать — Медея.

Он долго обдумывал мой ответ, лицо его не выражало никаких чувств, наверное, потому, что он не ожидал, что я это знаю, а может быть, потому, что и сам не был уверен.

Он сидел в седле, глядя на меня сверху вниз:

— А кто мой отец?

— Ты хочешь, чтобы я ответил: Гнилая Кость?

Он вздрогнул, услышав эти слова. Его конь поднялся на дыбы и отскочил назад. Он успокоил коня, похлопав его по шее, но не отвел при этом от меня взгляда.

— Как же звали моего отца? — с трудом выговорил он.

Я ему ответил:

— Ясон, сын Эсона. Он проплыл на корабле по всему миру, чтобы вернуть земли, отнятые у него, он тот, кто любил своих сыновей.

— И предал их. И предал их мать. И предал все. Гнилая Кость! Жуткое имя, но очень подходящее для такого гнусного человека, как мой отец.

Странно, что он переспросил;

— Скажи еще раз, как его звали? Хочу еще раз услышать…

Что-то в поведении этого молодого, энергичного человека было не так. И тут я понял: он не может произнести имя своего отца. Медея наложила запрет на его язык. Я не сомневался в этом. Как жестоко: Медея выкинула отца из сердца сына, превратив имя отца в непроизносимое проклятие.

— Ясон, — шепотом произнес я. — Ясон.

Оргеторикс опустил взгляд, в замешательстве он чуть не вывалился из седла. Его люди нервничали и обменивались многозначительными взглядами.

Но тут Оргеторикс сказал негромко:

— Найдите этим двоим коней. — Он кивнул на меня — Мы поедем за этими негодяями к Бренну. Если повезет, они не вспомнят, что ты сделал или я сделал. Сейчас идет война, как ты скоро увидишь. Ты мне снишься. Я был мальчишкой, а ты показывал мне простенькие фокусы, я дразнил своего отца. Ты рассказывал мне чудесные истории… Я тебя помню.

— Рад снова тебя видеть… Тезокор.

— О боги! — удивился, но не испугался он. — Ты знаешь, как меня тогда звали? Мое детское имя? Я тебя не отпущу!

 

Глава двадцать первая

ЦАРЬ УБИЙЦ

Шесть человек, которые ехали с Оргеториксом, являли собой жалкую компанию наемников. Они не сумели с честью выполнить свой долг перед вождями, к которым нанимались в разных странах, и чуть не обломали себе зубы, удирая от правосудия, если можно назвать зубами те желтые обломки, что торчали из их ртов. Двое ибернийцев в куртках из бычьей кожи, угрюмый, раздражительный аверниец, пожилой, умудренный опытом тектосаг с изуродованным лицом, который все время наблюдал за мной, и еще два человека, так долго болтавшихся по свету, что забыли, где родились.

Они прилипли к молодому греку, как прилипают к гранитной скале моллюски; видимо, их привлекли обещания приключений и добычи. Люди их сорта, дикие, крайне независимые, тоже нуждаются в том, чтобы их вели, а у такого мечтателя, как сын Ясона, — не помнящего, кто он такой, полного решимости выяснить, где же он родился, — был ореол таинственности, осветивший их темную, убогую жизнь.

Но сейчас они были недовольны: Оргеторикс, изумленный тем, как много я о нем знаю, проводил со мной куда больше времени, чем с ними. Надо признать, что он пока ничего не спрашивал обо мне самом. Воинов немного успокаивали пение и музыка Илькавара. Волынка и нежный голос открывали для них двери в прошлое, воскрешали воспоминания, когда они сидели у костра, жевали жесткое, непрожаренное мясо и пили очень кислое вино. Иногда кто-нибудь из них поднимался и исполнял песню из своего детства, которая вдруг всплывала в памяти, а Илькавар старался подобрать мелодию на своей волынке и аккомпанировал им.

— Мне никак не удается поймать вдохновение, — как-то признался он мне. — Я хочу сочинить песню скорби по тени убитой матери, которая бродит в бесплодных горах своей родной земли.

В течение двух дней, пока мы ехали на юго-восток вслед за отрядом налетчиков, Оргеторикс был молчалив. Единственное, что он мне рассказал, касалось оракула в Аркамоне. Он услышал, что на оракул собираются напасть, и последовал за их отрядом. Но Оргеторикс не собирался предотвращать разграбление, а лишь хотел убедиться, что не пострадает дух святилища. Он верил, что кусочек его прошлого лежит в этих пещерах. Зачем иначе оракул призывал его к себе?

Мы не спеша ехали вперед, соблюдая предосторожности. И вдруг почувствовали, что земля под ногами дрожит.

Это перемещалась целая армия. На востоке вдоль линии горизонта появилась дымка — пыль, вздымаемая сотнями тысяч коней, поднималась вверх, воздух дрожал от тепла такого количества тел.

Бренн уже подбирался к долинам, ведущим в Фессалию. Эти долины скорее всего хорошо охранялись. Я поскакал вместе с Оргеториксом к холму, на котором мы заметили блеск оружия и доспехов. Отряд налетчиков, который мы встретили у оракула, наверняка уже присоединился к основным силам.

— Ну вот, — задумчиво произнес грек. — Орда явилась сюда, чтобы разорить ту часть страны, которая должна быть для меня дороже жизни. А я внес свою лепту в этот поход. Я лазил по горам, разведывал дорогу для них. И я выполнил свою часть работы, указав им путь сюда. Я привел захватчиков прямо к воротам города. — Он заерзал в седле, темные глаза пристально следили за моей реакцией. — По-моему, ты очень многое знаешь обо всем, Мерлин. А знаешь ли ты, куда направляется орда?

— В Дельфы.

Он машинально кивнул, его не удивило, что я это знаю.

— Они сумеют пройти, может быть не все. Бренн верит, что его предки покоятся в этом оракуле, их похитили грабители еще в древние времена. Но я начинаю подозревать, что он просто выдумал эту красивую историю, чтобы оправдать разграбление святого места. Но самое печальное, я не нахожу в себе сочувствия ни к правым, ни к виноватым. Они все мне безразличны. Это святилище значило для меня больше, чем вся Греческая Земля, а я смотрел, как его разграбляют, и ничего не мог предпринять. Я мертвый внутри. И зачем я все это тебе рассказываю? Наверное, потому, что и ты мертвый внутри. Мы — мертвецы на живой земле. Это не наша земля. Или я ошибаюсь?

— Дело не в том, где мы находимся, а в том когда. Это не наше время.

Оргеторикс засмеялся:

— Ну-ну. Ты меня утешил, теперь я буду спать спокойно. Значит, не наше время? Пора поговорить. Давай перекусим. Завтра наша жизнь полностью изменится.

Его разнузданная банда начала проявлять признаки нетерпения, надоел им и Илькавар, теперь он сидел в одиночестве на краю лагеря. Наемники хотели поскорее присоединиться к основным силам. Хотя Бренн и пытался двигаться быстрее, огни их костров были еще далеко. Они думали о том, что у тех дальних костров пища была куда лучше, чем сушеное мясо, которое мы жевали здесь в горах, и они лучше защищены от ветра, чем мы.

— Я начинаю вспоминать тебя, — начал Оргеторикс.

Он лежал, подперев голову рукой, ему нравилось есть и разговаривать в таком положении. Он размахивал ножиком, когда говорил, им же отрезал кусочки жесткого мяса и быстро их проглатывал.

— Я помню два лица из тех времен. Оба смотрят на меня из-за толстых золотых прутьев. У одного большая черная борода и он кричит, у второго бороды нет вовсе, а на его лице отразилось страдание. Я никак не могу вспомнить слова, которые при этом говорились, но помню, что это были злые, пугающие слова, а еще мольбы. И жуткий запах крови, а потом нож впивается в меня.

И еще одна странность. Это случилось уже позднее. Я совершенно уверен, что это было на самом деле, хотя и помню не очень хорошо. Нас с Маленьким Сновидцем затащили в лодку. Маленький Сновидец — это мой брат. Море было неспокойно, женщина в темном капюшоне выкрикивала приказания вооруженному мужчине, который греб изо всех сил, пот заливал его лицо. Парус порвался и хлопал на ветру, от него уже не было никакой пользы, тогда мы сошли на берег. Тот же мужчина схватил меня и отнес в пещеру. Маленький Сновидец кричал. Женщина шагала по пещере взад-вперед и произносила какие-то заклинания на непонятном языке, а снаружи бушевал шторм. Мне даже вспоминать страшно, как вода ворвалась в пещеру, бросалась на нас, пытаясь утащить в море.

Мой младший брат плакал, а я дрожал от страха. Какая-то сила на нас злилась, видимо Посейдон. Мы попали в немилость к богам, и сомнений в том быть не могло. Наконец волны начали отступать, женщина обняла нас и велела ложиться спать. Я прекрасно помню ее слова: «Вы ляжете спать мальчиками, а проснетесь мужчинами и будете заботиться друг о друге, и о вас будут заботиться».

Оргеторикс молча смотрел на огонь, потом убрал ножик, встал и пошел к дереву, которое цеплялось за скалу тремя крючковатыми корнями. Вдали ночь прорезали крошечные огоньки многочисленных костров.

— Тем человеком с лицом полным страдания был ты, Мерлин, — не глядя на меня, сказал он. — Теперь я вспомнил. А человек с бородой…

— Да, — подтвердил я еще не сказанные слова. — Твой отец.

Я тоже встал и подошел к нему. Его руки были скрещены на груди, он смотрел вниз на извилистую тропинку, которая приведет нас к ближайшей горе прямо в расположение армии.

— Гнилая Кость. Страшное имя для человека. Он предал свою семью. Он обрек нас с Маленьким Сновидцем на изгнание.

Я молчал. У ненависти и гнева есть свой запах. Оргеторикс многого не знал, но ненависть к Ясону переполняла его сердце, а я не был готов освободить его от нее.

Он тяжело вздохнул и повернулся ко мне:

— Как мне кажется, та женщина в пещере и была моей матерью. Только почему она говорила на непонятном языке? Не представляю.

— Медея.

— Из Колхиды.

— Это другая страна. Там говорят на другом, более древнем языке.

— В самом деле? Тогда все сходится. Мне никто не мог объяснить. Она была дочерью царя по имени Эет. Кого бы я ни спрашивал, никто о нем не слышал. Один человек как-то рассказывал об овечьей шкуре, из которой сыпалось золото, оно как раз было в той земле, в Колхиде. Я решил, что это какой-то остров. Но ты говоришь, что это другая, очень древняя страна. Да, видимо, наш с братом дом очень далеко отсюда.

Они пробудились от крепкого сна и, взявшись за руки, вышли из пещеры, но это больше не была прибрежная пещера, где Посейдон пытался их убить. Это было местечко в горах, теплое, душистое, там была целая система пещер, в которых вечно гулял легкий ветерок, его шелест был похож на ласковый голос.

И теперь, уже мужчина, Оргеторикс только что стал свидетелем того, как грабили это самое место. Дети вышли из оракула в Аркамоне.

Вдруг Оргеторикс повеселел. Он оторвался от созерцания долины, схватился за две сросшиеся ветки, подтянулся на них и уселся в развилке; он долго смотрел на меня с явным интересом. Потом кивнул, словно что-то стало для него понятным. Так оно и было. И продолжил:

— Я гораздо лучше помню то, что происходило после. Кругом росли фруктовые деревья и оливы. Мы принялись есть как сумасшедшие, как двое маленьких воришек, оказавшиеся неизвестно где. После всех ужасов, которые мы перенесли в океане, это был настоящий рай. Мы прятались в лесу и наблюдали за людьми, которые приходили и уходили, беседовали с пещерой. Все это представлялось нам очень забавным. Иногда эти люди приносили приготовленное мясо и оставляли его у пещеры, а когда они уходили, появлялись какие-то мужчины и забирали его. Нередко нам удавалось стащить кусочек мяса, а еще там было вино, но мы не знали, что это такое. Однажды мы здорово напились, и нас обнаружили. Но откуда ни возьмись свалился ворон и погнал нас в лес, прочь от наших преследователей. Мы смогли удрать, но ничего не соображали, и нам было очень плохо. Помню, на нас натолкнулся какой-то мужчина. У него был шлем, сиявший, как золото, на шлеме была изображена хищная птица с раскинутыми крыльями, она как бы поднималась из короны. У его лошади была жуткая маска, которая делала ее похожей на демона. Этот человек был Беловис, потомок великого царя битуригов, он сжалился над нами. Я не знаю, что он делал в оракуле, — нас, кельтов, можно встретить повсюду, ты, наверное, уже заметил это. Он забрал нас с собой на север, в свою крепость, там мы воспитывались и росли как его приемные дети.

Оргеторикс спрыгнул с дерева и потер руки, словно они замерзли, хотя вечер был теплым и безветренным. Мне показалось, что он доволен нашей беседой.

— Вот, пожалуй, и все… Мерлин… — улыбнулся он. — У меня есть несколько вопросов, я хотел бы задать их тебе.

— Ну, если я знаю ответы…

— Я хочу спросить про моего брата. Ты видел меня в Аркамоне. Ты — часть моей жизни, нет сомнений. А видел ли ты моего брата?

Он с надеждой ловил мой взгляд. Мне подумалось, что взгляд у него какой-то неживой. И я решил соврать. Я не был полностью уверен в том, что хотя и знал, но пока не видел. Зачем напрасно обнадеживать Оргеторикса. Я уже проболтался Ясону, и это было ошибкой.

Ясон!

Интересно, где он сейчас? Сколько времени провели мы с Илькаваром в подземном царстве? Возможно, аргонавты уже присоединились к армии и разыскивают призраков и виновных в своих бедах.

— Если помнишь, предсказательница сказала, что он находится между двух стен, омываемых океаном, что он правит своей землей…

— Хотя сам этого не знает! Да. Я помню ее слова. А еще я знаю, что ты там был. Прятался в скалах и подслушивал. Я точно знаю. — Он засмеялся. — Хотя тогда я не знал, кто ты такой. Ты следишь за мной, Мерлин?

— Нет, я следую по предначертанному пути. Не спрашивай почему. Иногда оказывается, что моя Тропа пересекает мое же прошлое. Вот и весь секрет.

Оргеторикс покачал головой, он не понял значения сказанного, и его смутили мои слова.

— До чего же ты стар. А скажи, ты любил мою мать?

— Я никогда не любил Медею, — честно признался я.

Его вопрос был как удар ниже пояса. Я вспомнил Пронзительный Взгляд, мое изумление, нахлынувшие воспоминания о нашем общем прошлом в те более добрые, светлые времена нашей дружбы. До Колхиды.

Оргеторикс не заметил моего смятения, он настаивал:

— Тогда, может быть, ты любил моего отца?

— Да, я любил Ясона.

— Ты любил человека, которого я ненавижу. Как это странно. Как странно, что мы сейчас стоим здесь. Оба знаем то, что знаем, а я все-таки изливаю тебе свою душу.

Может, следует сказать ему, где его брат? Рассказать все, что я знаю про его брата, с которым он вместе охотился, скакал на лошадях, воспитывался и рос под присмотром внимательных, заботливых, но непонимающих глаз Беловиса?

Оргеторикс сам избавил меня от мук, он вдруг снова заговорил:

— Я потерял его. Он исчез. Все произошло так странно, Мерлин. Маленький Сновидец. Однажды мы с ним ехали по глубокому ущелью. Был тихий летний день. Мы оправлялись от царапин, полученных во время вылазки за скотом. Вылазка была удачной, мы поймали десять черных быков и одного серого и еще четыре лошади. Назревала война, но она должна была начаться еще не скоро. У врагов для этого мало сил, они лишь бедная семья, живущая на скудной земле, поэтому мы позволяли себе охотиться. Моему брату показалось, что он увидел молодого оленя, — прекрасная добыча. Он поскакал через кусты, потом я слышал его смех: я тебя вижу! Словно он играл в прятки. И больше он не появлялся. Я нашел его коня поблизости, он пасся на лугу, но седока нигде не было. Я искал его в долине два дня. Его внезапное исчезновение было просто невероятно. Если его убили, река не могла отнести тело слишком далеко. Я не могу забыть тот случай, забыть свою утрату. Там не было ни пещер, ни проходов, долина была абсолютно ровной: ни тенистых садов, ни раскидистых дубов, ни святилищ, ни гротов, где он мог бы заблудиться. Мне так не хватало его и сейчас не хватает. Мы жили в изгнании вместе, поэтому потерять его так неожиданно, так загадочно…

Он пристально смотрел на меня и о чем-то сосредоточенно думал, — очевидно, вернулась прежняя боль. Потом он добавил почти шепотом:

— Мне кажется, что из-за этого что-то умерло в моей душе. Это не моя жизнь. Я потерял свою, жизнь. Ущелье в стране битуригов украло у меня последний ее кусочек. Пока ты…

Я попытался привести свои мысли в порядок.

Но меня отвлекла мелодия, которую наигрывал на своей волынке Илькавар. Мы обернулись и увидели, что один из наемников-ибернийцев остановился рядом с нами, его копье было нацелено на нас. Его подозрительный взгляд перебегал с Оргеторикса на меня и обратно. Позади него столпились остальные, они были верхом и держали в поводу запасных лошадей.

— В чем дело, Мадрод? — спокойно спросил Оргеторикс.

— Что-то ты не спишь, — ответил Мадрод. — Ты же настаивал, чтобы мы остановились на ночлег. Мы хотели скакать дальше, а ты захотел сделать остановку, чтобы поспать. Мы хотели сражаться у говорящей пещеры. Но ты решил смотреть издали. Что-то ты больше похож на дичь, чем на охотника, так нам кажется. Поэтому мы прощаемся с тобой.

— Ну что ж, прощайте, — спокойно ответил Оргеторикс, — только лошадей оставьте.

— Лошади пойдут с нами, — пробормотал Мадрод, недвусмысленно поднимая копье.

Вот тогда я узнал, почему молодой Тезокор получил прозвище Царь Убийц.

Оргеторикс был быстр, как молния. Я и не заметил, как он оказался впереди. Он неожиданно набросился на ибернийца, используя технику, которой владели только греки, — внезапная атака, когда либо побеждаешь, либо погибаешь. Мадрод захрипел, когда Оргеторикс схватил его за шею, оттолкнул копье и, со скрежетом выдернув из ножен смертоносный клинок в форме листа, всадил его в тело врага.

В тот же момент один из наемников спешился и бросился ко мне, готовый метнуть свое копье, в его глазах пылало бешенство. Но тут же получил удар волынкой по голове. Илькавар швырнул в него свой инструмент. Тот замер на секунду и отшатнулся — Оргеторикс пронзил его сердце молниеносным ударом.

Остальные всадники развернулись и пустились наутек. Оргеторикс бросился за ними, ловко вскочил на последнего коня, пробежал по его спине, перескочил на спину коня авернийца, оттолкнул копье, направленное на него, проломил череп всаднику, нагнулся через голову животного и ухватил поводья, к которым были привязаны еще три запасные лошади. Остальные всадники понеслись вниз с холма. Он скинул на землю корчащееся тело авернийца, которое продолжало дергаться еще какое-то время. Оргеторикс вернулся к нам, ведя коней, он хмурился.

— Вот уж не ожидал, — мрачно заявил он, глядя на распростертое тело Мадрода.

— А я и не знал, — сказал я в ответ, — что ты дерешься как кошка, только при этом не визжишь.

— Крик сбивает дыхание. Мерлин, хочу тебя попросить, чтобы ты раздел эти тела, когда они перестанут дергаться. Кожаная куртка Мадрода больше подходит для битв, чем твоя грязная меховая…

Снова критикуют мою одежду!

— У них неплохие ботинки и пояса.

Он спешился и осмотрел свою одежду, нет ли на ней пятен крови.

Илькавар осматривал свою волынку. В мешке было две дыры от меча, поэтому она не держала воздух.

— Как заколотая свинья, — печально вздохнул он. — Остаемся без музыки. Но починить нетрудно, когда будет время. Думаю, вас это обрадует.

Мы отдыхали, пока не наступил тот самый темный час, предвещающий близость нового рассвета, когда горизонт вот-вот взорвется солнечными лучами. Где-то среди ночи Оргеторикс оттащил три голых тела своих бывших товарищей к деревьям у скалы и повесил их на ветках. Это была не месть, а проявление ненависти, как мне кажется, ненависти не к этим людям… Эти печальные мертвецы лишь помогли Оргеториксу заявить о своей скрытой ярости. А все началось с моего прихода.

Я наблюдал, как он бродит по лагерю, бледный как призрак, молчаливый и решительный. Если он и заметил, что я на него смотрю, ничем этого не показал.

Теперь мне была ясна если не природа, то источник его ненависти и ложность этого источника. Но по непонятным мне причинам, которые я не хочу пока называть даже себе, сейчас лучше не разговаривать с этим дерзким, храбрым, любознательным и очень одиноким молодым человеком.

Одна из причин была вполне понятна: где-то поблизости должна прятаться его мать. Она наверняка сейчас наблюдает за нами из птичьего гнезда или расщелины в скале, а может быть, с неба или из звериной норы в земле. Я был уверен, что она постарается не обнаруживать себя. Интересно, когда она, наконец, снова появится? И почему она позволяет мне так близко подходить к своему сыну, столь ревниво опекаемому?

В глубине сердца я чувствовал, что она потрясена не меньше моего, — у нас с ней, оказывается, есть общее прошлое. Мы оба не знали, что нам теперь делать, у каждого были свои проблемы, накопившиеся за долгую жизнь в результате сложных отношений с людьми, превосходящими нас в силе.

Опасаясь засады, которую могли устроить товарищи убитых, Оргеторикс повел нас вниз по холму, затем вдоль ручья. На свободном пространстве мы скакали галопом, стараясь побыстрее добраться до головной части приближающейся колонны. Вскоре мы встретили забойщиков скота Бренна. Они двигались бесшумно, отстреливая дичь, которую спугнула приближающаяся армия, в основном это были мелких животных и птиц. Эти воины были мастерами пращи и стрелы. Как только топот идущей армии становился слышен, они складывали подстреленную дичь в кучи и бесшумно и быстро перемещались южнее. Потом они останавливались и поджидали, когда новые жертвы побегут мимо, спасаясь от несметной орды, все сметающей на своем пути.

Вскоре мы увидели армию. Впереди ехали двадцать хорошо вооруженных воинов на черных конях, они двигались не спеша, настороженно вглядываясь в горы и леса впереди. Когда они заметили нас, четверо всадников отделились и поскакали к нам, у них были щиты и опущенные вниз копья. На всадниках не было шлемов, льняные волосы развевались на ветру. Я не смог разглядеть знаки их клана. Они что-то сказали на лающем языке, Оргеторикс понял их без труда. Как мне кажется, один из них узнал Оргеторикса и спрашивал, кто с ним. Получив ответ, он подозрительно оглядел нас с Илькаваром, потом коротко кивнул. Они подождали, пока колонна подойдет к нам, и заняли свои места впереди. Нам было позволено пройти назад через ряды солдат, туда, где шли воины, сопровождавшие повозки, груженные добычей и припасами.

Подстреленную забойщиками дичь собирали с энтузиазмом. Мимо проходили воины. Они разглядывали нас скорее от скуки, чем из любопытства. Говорили о том, что армия направляется к побережью. Такая новость радовала их, придавала сил. Они были согласны на все, лишь бы не видеть этих бесконечных гор и болотистых лесов.

— Мне нужно будет сразу же идти к Бренну, — сообщил нам Оргеторикс. — Мне понадобится его защита, если эти наглые грабители заметят меня. Они видели, как я убил их вождя, этого уже достаточно. Они могут потребовать поединка для отмщения. Нужно преподнести ему подарок. Он любит подарки. — Он оценивающе посмотрел на меня. — Пожалуй, ты не потянешь в качестве подарка, а вот пение Илькавара может ему понравиться. Жаль только, что в этом походе запрещено шуметь.

Запрещено шуметь? Сами горы сотрясались от тяжелой ритмичной поступи марширующих воинов. Он, конечно, имел в виду, что в головной части колонны запрещено издавать боевые кличи, трубить, бить в барабаны, стучать в щиты, громко ссориться. Костров разжигали тоже как можно меньше. Эта необычная армия пыталась пройти по вражеской территории как можно незаметнее, насколько это вообще возможно для многих тысяч человек.

Поэтому впереди и идут забойщики, подстреливающие дичь, поднятую топотом такого количества ног. А самые лучшие воины двигались в отдалении, захватывая дозорные посты врага. Оргеторикс обнаружил большую часть таких дозорных постов, когда он разведывал дорогу для Бренна этой осенью и зимой.

Но он сумел отыскать не все.

Мы подошли к долине, которая извивалась между несколькими горами. Она приведет нас в самое сердце Македонии. Я пролетал над этим местом, когда искал Пронзительный Взгляд, это было тогда, когда Илькавар нашел меня в заброшенном доме.

Тогда я и заметил опасность, хотя только сейчас смог оценить ее масштабы. У меня было что сообщить предводителю этой огромной армии.

У меня был талант, нужный ему.

 

Глава двадцать вторая

СТОРОЖЕВОЙ ПОСТ

Сторожевой пост находился у самой вершины холма и выходил на широкую долину под названием Волчья Тропа, она вела на юг к плодородным равнинам Македонии. Македонцы все еще были воинственным народом, несмотря на непроходящую скорбь о своем давно ушедшем молодом царе Александре, или Искандере, как его еще называли…

Столько имен на стольких языках для одного некрупного мужчины с орлиным взором, данных ему за то, что он дошел до самого края земли. Как решительно и убедительно его дух сумел справиться со временем и остаться жить в легендах!

Домик расположился в роще молодых кедров и сосен, стены его были выкрашены темной краской и почти не видны из долины, раскинувшейся внизу. Даже тому, кто знал про этот домик, было нелегко разглядеть его на лесистом склоне холма.

Однажды в начале лета мужчина, живший в домике, вышел по своим делам, и в этот момент на холм набежала тень. Обитатель домика очень осторожно пользовался огнем, готовил еду только после заката солнца и лишь тогда, когда ветер относил дым на юг. Туда, где жила память об Александре!

Тогда он был очень молод, почти мальчишка, слишком слабый, чтобы участвовать в походе на восток и дойти до самого океана, до конца света. Но он нравился молодому царю и тот нашел ему применение.

— Когда ты подрастешь, станешь дозорным на моих северных границах!

Теперь-то он был взрослым. Настолько взрослым, что старше его не было в округе. Иногда ему казалось, что смерть просто потеряла его из виду. Приходили и уходили десятилетия, скоро ему исполнится восемь десятков лет. Он умел хорошо, считать. Несмотря на возраст, он был резвым, как олень весной. Борода его сделалась белоснежной, но глаза остались по-прежнему зоркими, как у сокола. Он все еще проворно перебегал открытые места от одной рощи к другой, словно заяц, которого вспугнули.

Четыре раза в день он обходил холм незаметно, словно тень, вглядывался в долину и ближайшие холмы, нет ли признаков опасности. Не вспугнули ли птиц военные отряды, не сотрясается ли земля от поступи армии, не поднимаются ли клубы пыли на горизонте от множества шагающих ног.

А как ему хотелось заметить армию, следующую маршем! Он до сих пор помнил блеск доспехов и оружия, когда молодой царь отправлялся в военный поход в Персию, Увы! Сейчас никакой армии он не видел. Долины были пустынны.

Позади дома стояли клетки с голубями. В них могло поместиться шестьдесят птиц. Он отправлял их на юг особым способом. Каждое полнолуние голубей возвращали четверо всадников из крепости. Всякий раз, когда голубь не возвращался — обычно он становился добычей орла, — дозорный огорчался. Он знал каждого из них. Хотя знакомиться с новыми птицами тоже было интересно.

Четыре раза в день он обходил дозором свой пост, раз в день, писал одно и то же письмо на кусочке пергамента: «Все идет своим чередом».

Каждый день послание привязывалось к лапке птицы по-разному — так обеспечивалась дополнительная безопасность для дозорных постов. До крепости, расположенной на равнине за горами, было три дня пути.

Дозорный был осторожным человеком, он менял маршруты, менял свой распорядок, хотя за более чем пятьдесят лет у него ни разу не возникло необходимости изменить свое послание на юг. Каждый раз во время обхода он останавливался у мраморной урны, спрятанной в его собственной рощице из колючих кустов и сосен. Там покоился прах его давно умершей жены.

Они оба любили танцевать. Они танцевали даже в горах под воображаемую музыку. Каждое утро и каждый вечер они танцевали. Она была счастлива здесь, несмотря на изолированность поста от остального мира, несмотря на трудности с добыванием еды, особенно если зима в Македонии выдавалась холодная. Она плакала, когда два их сына ушли на войну. Больше от них не было никаких вестей, сердце отца от скорби окаменело. Он выкинул из памяти дерзких парней, но два отполированных щита лежали по обе стороны урны как символ надежды. У жены все было по-другому.

Теперь дозорный жил один, так долго, что потерял счет времени. Он сохранил душевное спокойствие, глаз и ум служили ему не хуже, чем в детстве.

«Все идет своим чередом».

Иногда он писал другое: «Несколько всадников и вьючных лошадей, усталые, вооружение легкое».

Или: «Кочевники, обоз повозок. Семья, два вола и пять коней».

Но чаще всего просто: «Все идет своим чередом».

И этот седобородый дозорный мог бы счастливо дожить до конца своих дней, люди с юга, для которых он охранял свой пост, поставили бы его урну рядом с урной жены. Но он совершил ошибку: он покинул укрытие, преследуя сокола.

Сокол приземлился на вершине холма. Опасаясь за своих голубей, дозорный швырнул в хищника несколько камней. На него глянули жестокие глаза. Безжалостный мозг тут же понял, где он живет и как замаскирован его дом. Мощные крылья подняли птицу, она полетела на север.

В тот ветреный день дозорному сильно не повезло, он вспугнул хищника, а нарвался на меня.

«Все идет…»

Он перестал писать. Голуби почему-то заволновались в своих клетках. Может, вернулся тот сокол? Луч солнца проникал в маленькое окошко, выходящее на восток, луч освещал каменную чашу с оливками и сушеными фруктами — его пищей на весь день. И тут по небу пробежала туча, в комнатке сделалось темно.

А может быть, это дикая кошка? Рысь, например?

Птицы успокоились, хотя еще слышались хлопанье крыльев и негромкое воркованье почтовых голубей. Они видели тени возле своих клеток. Дозорный вернулся к столу и продолжил писать: «…своим чередом».

Он вздохнул и аккуратно подписал донесение, снова прислушался — голуби не издавали ни звука, что было странно. А вдруг хищник все-таки был?

Дозорный прихватил пращу, зарядил в нее круглый камень и поднялся со своего места. Не успел он дойти до двери, как та сама медленно открылась. Свет загораживала фигура высокого человека в плаще. Человек наклонился, чтобы заглянуть в комнату, шагнул вперед, жестом приказывая молчать, и захлопнул за собой дверь.

За спиной дозорного распахнулась ставня. В комнату заглядывало усмехающееся смуглое лицо.

— Доброе утро, — сказал человек за окном на родном языке старика. — Меня зовут Тезокор. На твоем месте я бы не стал стрелять из пращи.

— Извините, — со странным акцентом заговорил второй. — Я поступил неучтиво. Меня зовут Болджос, я командир армии, которая хочет благополучно пройти здесь. Я тоже желаю вам доброго утра.

Оба засмеялись.

Высокий человек снял шлем и почесал огненно-рыжую бороду. На покрытом пылью лице сияли нефритовые глаза. Его плащ был черного цвета, вроде бы из овчины, от его брюк и рубашки исходил резкий запах лошади и пота. Зеленоглазый держал в руках три клетки с голубями, в них возбужденно вертелись шесть птиц.

— Это на сегодня, — сказал он дозорному, — для донесений.

Он распахнул плащ и показал еще десять птиц со свернутыми шеями, связанных за лапки.

— А это на ужин, — добавил он и захохотал. Второй, со смуглым лицом, распахнул окошко и подобрал со стола только что написанное послание. Он внимательно прочитал и одобрительно кивнул:

— Все на самом деле идет своим чередом. Отправляй его.

— Кто вы такие? — спросил дозорный.

Как бы защищаясь, он вытянул вперед дрожащие руки, глаза округлились от страха.

— А мы друзья того, что сокрыто в Дельфах глубоко под землей, — ответил смуглый незнакомец. — Хотя и в разной степени.

Он обнял старика за плечи:

— А теперь цепляй послание к голубю. И отправляй.

Дозорный все выполнил, как ему сказали. Птица поднялась ввысь, сделала один круг над холмом и исчезла на юге. Тот, что назвался Тезокором, наблюдал за голубем в окно и послал ему воздушный поцелуй.

— Прекрасно. А теперь пиши остальные пять посланий, чтобы они были точно такими же, и привязывай их к голубям. И еще напиши нам, когда следует выпускать голубей.

Дозорный все сделал, как ему велели. Он замешкался лишь на минуту, пристально глядя на голубей в клетках. Потом поднял глаза, встретился с тяжелым взглядом зеленых глаз и вздохнул. Возможно, он передумал обманывать нас, как хотел сначала. Дозорный не торопясь написал послания, подписал их и привязал к птицам.

Он явно страдал от собственного предательства.

— Молодец! — похвалил его Тезокор. — Эти птицы будут жить. Можешь утешиться. Мы оставим здесь человека, чтобы он их отсылал.

Когда все было закончено, зеленоглазый неприветливый северянин обнял дозорного за плечи и вывел наружу. Все птицы лежали мертвыми у своих клеток, а Тезокор запихивал их в мешок. Еще мясо на ужин.

— Я не видел, как вы пришли, — бормотал дозорный, когда Болджос вел его по склону. — Как так получилось, что я вас не заметил?

— Мы знали, что ты смотришь. Мы отправили птицу, чтобы найти тебя. Он сказал, что ты швырял в него камни.

— Сокол? Это сокол?

— Сокол. Мы приняли меры предосторожности. Это было непросто. Послушай…

— Горе мне! — запричитал дозорный. — Как я мог пропустить такое?

Он был потрясен, когда увидел множество конников, солдат, женщин, повозок и волов, заполнивших долину по обе стороны Холма Артемиды, и вся эта плотная толпа, целая армия солдат, стояла неподвижно, лишь слегка колыхаясь. Все смотрели на вершину холма. Они ждали сигнала, чтобы продолжить свой путь дальше к берегу океана. Зеленоглазый высоко поднял руку и махнул направо. Сама земля задрожала — это орда получила приказ и хлынула вперед на юг.

— Но это же невозможно… невозможно… Я проходил здесь всего час назад.

— Час назад нас здесь не было, — ответил смуглый воин. — А твой слух и зрение, скажем так, отвлекли.

— Но я должен был услышать топот ног.

— Мы шли на цыпочках.

— Это же невозможно.

— Но мы это сделали. Спасибо за помощь.

Дозорный посмотрел в темные глаза человека, говорящего на его языке. Потом тихо спросил:

— А что будет со мной?

— Пошли.

Тезокор отвел старика к тому месту, где в тени покоилась мраморная урна.

— Кто здесь лежит?

Старик скрестил на груди руки и начал дрожать:

— Моя жена. Она умерла очень давно. Это был единственный раз, когда я покидал пост, чтобы присутствовать на ее похоронах. Я сам принес сюда ее прах. Я хотел быть с ней рядом. Не трогайте ее!

— Ты любил ее?

— Очень сильно. И сейчас люблю. Оба наших сына ушли на юг на войну. Навсегда. Больше мы о них не слышали. Так тяжело видеть, когда близкий человек умирает от скорби. Мне ее не хватает.

— Что ж, — заметил второй, — такую любовь надо уважать.

Чуть позже сердце дозорного было почтительно уложено в урну на пепел, а урна снова запечатана. Ее оставили покоиться с миром между двух бронзовых щитов его пропавших сыновей.

 

Глава двадцать третья

ПЕРВОЕ СРАЖЕНИЕ

После ликвидации сторожевого поста огромная армия двигалась еще несколько дней на юг в тени гор, тянущихся по сторонам узких долин. Люди шли в основном молча, их терзали неизвестность и мрачные предчувствия. Топот сотни тысяч дог усиливался в ущельях, отражаясь от стен. По рядам побежал слух, что удалось ликвидировать сторожевой пост, слух распространялся как огонь в летнем лесу. До самых Фермопил нечего опасаться.

Даже Бренн поверил в это. Победный рассказ Болджоса о том, как он обманул старика дозорного, настолько притупил бдительность предводителя, что он почти перестал верить в существование противника. Этот рассказ передавался из уст в уста, его повторяли снова и снова — на марше, в лагере, во время трапезы. Наш предводитель вывел нас из долин, впереди показался узкий проход, уходящий постепенно вверх к подернутым туманом горам. Каково же было его изумление, когда он неожиданно увидел тяжеловооруженных македонцев, перекрывающих нам путь на юг.

Они расположились на гребне горы и выглядели весьма устрашающе. Их ряды тянулись настолько, насколько видел глаз, — вдоль всего горизонта, перекрывая путь армии кельтов.

Бренн выслал всадников, чтобы те остановили движение колонн. Он раздавал короткие приказы: выдвинуть вперед колесницы, лучников, отправить разведчиков вперед и выяснить, что находится за первой линией противника.

Но вот Бренн успокоился, снял шлем из клыков кабана и принялся полировать кость ладонью.

Остановившийся рядом с ним Акикорий, голый по пояс из-за жары, занимался тем, что чистил апельсин. Справа от него на своем боевом коне сидел темноглазый Оргеторикс, он уже надел боевые доспехи из бычьей кожи. Наклонившись вперед в высоком седле, он внимательно разглядывал вражескую армию, которая растянулась вдоль гребня холмов перед ними.

Македонцы выстроились фалангами по восемь человек в глубину. Их железные нагрудные пластины сияли, на воинах были красные туники и желтые шлемы странной формы, сандалии и длинные металлические наколенники. У всех были копья: воины передних рядов сжимали длинные копья, средних — еще более длинные, и совсем длиннющие копья были у македонцев, стоящих в задних рядах. Поднятые копья образовали лестницу. Солнце сверкало на острых наконечниках. Копья медленно поднимались и опускались, следуя ритму зловещей песни, которую низкими голосами исполняли воины.

Голуби, летающие кругами над этим величественным полем, где встретились две армии, время от времени садились на острые наконечники копий, птицам приходилось хлопать крыльями, чтобы сохранять равновесие.

Иногда, нарушая порядок в стройных рядах встречающих нас врагов, кто-нибудь из воинов потрясал копьем, чтобы отогнать непрошеных пернатых гостей.

— Я меньше всего ожидал увидеть нечто подобное при выходе из долин на равнину… — вдруг сказал Бренн.

Оргеторикс промолчал, а Акикорий, видимо в знак уважения, прекратил чавкать, он смотрел на предводителя и ждал окончания фразы. Но, не дождавшись, рискнул закончить ее сам:

— Вы не ожидали, что четыре тысячи македонцев поджидают вас и явно знают, что вы приближаетесь? Это вы хотели сказать?

Бренн недовольно покосился на него:

— Что-то подобное. Как они могли узнать? Один из посланных голубей отнес неверное послание?

— Возможно, это дозорный в долине, — предположил Оргеторикс. — То ли записка привязана вверх ногами, то ли погнуто перо в крыле, какой-то незаметный сигнал. Мы, греки, мастера на такие выдумки, а македонцы всему учатся у своих соседей.

— Проклятый дозорный!

— Проклятый? — удивился Оргеторикс. — Сомневаюсь. Сейчас он разгуливает под ручку с Александром и посмеивается над нами. Этот старик знал, что умрет, и очень постарался убедить нас, будто все делает так, как мы хотим. Да о чем говорить, он мертв, его здесь нет. А вот мы как раз здесь и у нас неприятности. Так что же мы будем делать, владыка Бренн?

Акикорий махнул половинкой апельсина в сторону врагов:

— Я предлагаю атаковать, Бренн. Мы понесем потери, но это лучше, чем топтаться на месте.

— Тебе начинать, — ответил Бренн. — Лобовая атака. Ты и твои лучшие копейщики. Мы будем наблюдать и присоединимся позже.

— Я всегда думал, что апельсины должны быть сладкими, — рассуждал Акикорий. — А этот совсем кислый. — Он швырнул недоеденный апельсин через плечо.

Тут подъехал Болджос в сопровождении двоих телохранителей. Из-под шлема выбивались рыжие волосы, руки и ноги блестели от пота. Он надел боевые кожаные доспехи, из оружия у него было пять метательных копий и круглый щит.

— Почему задерживаемся? — гаркнул он.

— Их тысячи четыре, если ты еще не заметил.

— А точнее, тысяча семьсот одиннадцать, — отчеканил Болджос, ухмыльнувшись в сторону Оргеторикса. — Не только греки умеют считать.

— Молодец! — похвалил грек.

— Спасибо. Я просто хочу тебе напомнить, нас десятки тысяч против тысячи семисот. Если бы мы поедали внутренности тех, кого побеждаем, уже к обеду мы бы объелись македонской печенью! Почему стоим?

— Стратегия, — раздраженно бросил Бренн.

— Стратегия? — удивился Болджос.

— Почему они так откровенно показывают нам, что их совсем мало? А их тактика? Поют, опускают и поднимают копья, пугают, что порежут наших коней…

Болджос еще больше изумился:

— Разве это тактика, опускать копья и пугать?

— Они слишком откровенно это делают, дорогой друг Болджос. А это предполагает, что они что-то прячут от нас.

— А может, просто… Как сказать, чтобы не казаться грубым, дорогой друг Бренн? Может, просто они… действительно откровенны.

Бренн и Болджос уставились друг на друга.

— Я принимаю твои упреки, — согласился Бренн. — Но есть и еще кое-что. Не все обстоит на самом деле так, как кажется.

— Где-то я это уже слышал, — пробормотал Болджос.

Вдруг он вскинул голову и посмотрел на небо, его черный конь отступил, когда солидного веса седок переместился назад. Болджос сделал разворот на месте, продолжая смотреть вверх, затем снял свой островерхий шлем и расхохотался:

— Да! Ты прав. Какое безоблачное небо! Теперь я понимаю. Оно просто хочет ввести нас в заблуждение. Оно собирается свалиться нам на голову и застать врасплох! Прости, владыка, я должен скакать к своим солдатам, чтобы велеть им поднять щиты над головой!

Он поскакал легким галопом, выкрикивая на ходу оскорбления в адрес македонцев.

Бренн мрачно смотрел на врагов:

— Он, конечно, прав.

Оргеторикс громко рассмеялся:

— Что небо свалится нам на голову?

— Что мы должны двигаться вперед. Единственное, что я могу предположить: они прячут за фалангами колесницы или лучников. Они хорошо их спрятали. Если Болджос пересчитал македонцев, значит, он находился над ними и все равно ничего не увидел позади.

— Подозреваю, что Болджос просто шутил, — вмешался Акикорий с улыбкой. — Поймите меня правильно, я не ставлю под сомнение его храбрость, но подозреваю, что он может сосчитать только коней, которых крадет во время набегов. Это, конечно, немало, но не слишком много. Просто он хотел нас подбодрить. Перед нами не меньше трех раз по тысяче воинов.

— Да, думаю, ты прав.

— Тысяча семьсот или три тысячи — разница немалая, — осторожно заметил Оргеторикс. — И они перекрывают выход на равнину. А мы не дошли еще даже до Фермопил.

— К черту Фермопилы! — с сердцем воскликнул Бренн. — Один проход за один раз. Где этот чародей? Тот, что предупредил нас насчет дозорного…

— Он позади тебя.

Бренн тяжело повернулся в седле и посмотрел на меня. Когда он глянул сверху вниз на моего коня, тот вздрогнул, словно жестокие глаза этого человека так же пугали коней, как нередко пугали людей. Но даже очень могущественные люди бывают любопытны, а любопытство смягчает жестокость.

— Не видит ли твой взор, устремленный вдаль, еще воинов позади шеренги?

Я ответил просто:

— Да, там есть еще воины, но их немного. Они хотят, чтобы ты подумал, будто они ничего не скрывают, делая вид, что скрывают легион. Так они хотят смутить тебя. Кажется, им это удалось.

На миг лицо Бренна омрачилось, потом он успокоился и даже слегка улыбнулся. Он повернулся к Акикорию и что-то сказал, оба рассмеялись. Акикорий уехал, он направился прямо к головной части своей армии, где стояли его копейщики. Бренн отправил гонца к Болджосу на правый фланг. Колесницы, которые находились прямо позади нас, пришли в движение, они предчувствовали начало битвы. Бренн снова обернулся ко мне:

— Я хочу, чтобы ты покинул поле боя, нашел удобное место и наблюдал оттуда. И ты, Оргеторикс. Я хочу, чтобы вы остались живы. Я хочу снова отправить вас на юг вперед нас.

— Как прикажешь, — довольно мрачно ответил грек.

Мы поскакали вдоль линии войска, маневр довольно рискованный, если македонцы на самом деле прячут за рядами копейщиков лучников и несколько сотен конников. Но мы совсем недалеко отъехали от командного поста, когда из-за конников армии Болджоса, издавая пронзительный боевой клич, полный ярости, выскочила небольшая колесница с двумя длинногривыми конями и помчалась по долине в сторону склона, на котором македонцы, поджидая их, все тянули свою песню и опускали-поднимали копья.

Похоже, македонцы изумились не меньше самих кельтов неожиданной атаке этой всего лишь одной колесницей.

Оба участника шумной вылазки показались мне знакомыми: возничий, который отчаянно бил коней кнутом наклонившись вперед, оказался сухощавой женщиной. Тонкая зеленая жилетка оставляла руки открытыми, кожаные брюки были изрядно поношенными. Она раскрасила лицо черной краской, длинные волосы развевались на ветру. Она все подгоняла коней. Колесница доскакала до рядов македонцев, почти коснувшись их копий, потом резко повернула и понеслась вниз по склону.

Но прежде чем они отъехали, седок, высокий, голый до пояса мужчина, успел швырнуть свое короткое копье с невероятной силой, при этом он почти сложился пополам. Копье попало в македонского солдата и так глубоко вонзилось ему в грудь, что почти пришпилило к нему позади стоящего, а может быть, и пришпилило.

Вслед атакующему швырнули длинное копье, но он ловко увернулся и поймал копье в тот момент, когда оно коснулось его плеча. Возничий развернул колесницу навстречу македонцам, и тяжелое копье вернулось назад. Но тут из рядов противника полетели стрелы и камни, пущенные из пращи. Двое храбрецов, получив несколько ударов камнями, предпочли развернуться и скрыться на безопасное расстояние. Мужчина, держась за край повозки, поднял руку в весьма выразительном приветствии, громовым голосом он изрыгал угрозы и оскорбления.

У Урты был огромный запас таких слов!

Сумасшедшим и очень красивым возничим оказалась Улланна!

Их атака предшествовала началу боевых действий со стороны армии Бренна. Как только Улланна отвела своих коней в сторону, наши ряды раздвинулись и на фаланги македонцев ринулись многочисленные колесницы с кричащими седоками, готовыми метать копья. За ними следовали конники. От топота копыт их лошадей содрогалась земля, они колотили по своим щитам, приближаясь к рядам смертоносных копий. Акикорий и Болджос тоже начали атаку. Мы все подняли щиты, защищаясь от потока стрел, внезапно обрушившегося на нас. Илькавара ранило в ногу, правда, наконечник был коротким и оставил лишь царапину. Илькавар же больше думал о спасении своей волынки.

Я позвал Урту. На его лице застыла свирепая гримаса, он был глух и слеп ко всему, что не относилось к бою. Улланну ранило в плечо острым камнем. От удара она вылетела из колесницы и сейчас, скрючившись на земле, срывала траву и терла ею кровоточащую рану. Крови было много. Урта наконец заметил меня и узнал, но Улланна уже вернулась в повозку, неловко развернула возбужденных коней, и они понеслись в бой. Судя по мрачному выражению ее лица, боль была нестерпимой.

И тут я услышал за своей спиной:

— Опять эта чертова птица! Этот ворон.

Оргеторикс смотрел в небо. Вверху я увидел ворона, падающего на нас, но вот он попал в восходящий поток воздуха и повернул, пролетая над бурлящей массой дерущихся. Мы с Илькаваром поднялись повыше. Долины заполнили люди, нетерпеливо ожидающие приказа к атаке, их удерживала на месте только сильная воля троих предводителей этой орды. Вдоль колонн скакали всадники, многие заезжали на холмы, чтобы увидеть, что же происходит впереди. Дул южный ветер. Все ощущали запах этого безумия и слышали звуки, которые на таком расстоянии казались криками хищных птиц, резкие звуки труб подстегивали, удерживали напряжение и ярость на пределе.

В тот день погиб царь Македонии вместе с тысячей своих верных воинов. Остальные разбежались, армия распалась. Тогда мы еще не знали, что заполучили столь ценную голову, но нам привезли ее солдаты, которые остались хоронить погибших и собирать то, что может пригодиться. Они притащили царское вооружение, его голову и кольца прямо вместе с пальцами, включая царскую печатку. Собрали все ценное и с военачальников. Бренн отдал воинам вражеские доспехи и все кольца, кроме царской печатки. Он отправил трофеи в обозы, чтобы их смазали и периодически показывали.

Потери армии Бренна были огромны. Трудно сказать, были бы они меньше, если бы атака не началась столь стремительно сразу за безрассудной вылазкой Урты и Улланны. Одно можно сказать точно: несмотря на скорбь по многим и многим погибшим, кельты ликовали. На всем пути от реки Даан у них постоянно происходили стычки с небольшими отрядами, но эта битва была первым серьезным столкновением с противником, неожиданным, выигранным исключительно благодаря численному превосходству и решимости.

Для многих участвовавших в сражении эта победа означала, что никакая сила не устоит против них. Маскировка больше не соблюдалась: по утрам и вечерам играли трубы, по ночам воины жгли костры, жарили дичь и, конечно, много пели и перешучивались.

Раненых было не меньше, чем погибших, их отправили на север с сопровождением. Погибшие кельты были торжественно похоронены через день после битвы. На краю долины над их телами насыпали пять огромных курганов. А что с ними сделают время и ветер — другой вопрос. Бренн, практичный до мозга костей, верно почувствовал, что необходимо провести погребальный обряд, чтобы облегчить сердца скорбящих. Своими силами, после произнесения торжественной речи, он отправил души павших в путь в Страну Призраков и сразу же, без малейшей задержки, двинул армию вперед на юг. Теперь уже все греки поднимутся, чтобы остановить захватчиков.

Таким образом, мы похоронили своих товарищей, вознесли песнь богу, чтобы он ниспослал своих чернокрылых птиц проводить души павших в родные края… и вот мы уже маршировали в ночной темноте.

Нужно было наверстать потерянное время.

Оргеторикс незаметно исчез, он отправился вперед по указанию Бренна.

Вскоре Бренн вызвал и Урту. Улланна страшно мучилась, болело ушибленное плечо. Поэтому возничим был Илькавар. Скифка свернулась калачиком на деревянной повозке, укрытая несколькими одеялами, у нее был жар. Но скоро лихорадка спадет.

Мы с Уртой подъехали к Бренну и представились. Урта рассказал, что подобрал брошенную колесницу в одном ущелье, когда догонял армию. Бренн вспомнил, как Урта участвовал в стычке, и без колебаний подарил ему повозку и коней.

— Я многое слышал о твоей земле, — продолжил Бренн. — Мой отец рассказывал, что там живут Тени Героев, дожидающихся своего времени. Не мертвые, а только готовящиеся к рождению.

— Эта земля совсем рядом с моей крепостью, — заявил Урта, гордо выпрямившись в седле. — Да. Моя крепость выходит на реку, которая разделяет наши миры. Иногда я вижу сияющие лодки, пересекающие реку. Мы жжем костры и приносим жертвоприношения в ивовых рощах. Когда Тень Героя выходит на сушу, она ступает на мою землю, а уж куда она направляется дальше, чем намеревается заняться, ее дело.

— Мне нравится то, что я слышу про твою землю, — задумчиво сказал Бренн.

Урту распирало от гордости. Он продолжил:

— Для меня большая честь — принимать тебя в своей крепости. Мой дом полностью в твоем распоряжении. Охота на Альбе замечательная, а рядом с рекой фрукты вызревают круглый год.

— А если я приеду с сотней человек, сможешь нас разместить? — спросил Бренн. — Чтобы мы не причинили вам больших неудобств.

— Приходи с тысячей, — похвалялся Урта. — Мы будем есть оленей и куропаток целый месяц, а потом совершим набег на юг — ты никогда не видел таких огромных быков. Эти южане ничего собой не представляют, но выращивают замечательных быков.

— Твоя крепость должна быть невероятно большой. Я потрясен. Когда закончится наше путешествие, я приеду к тебе с тысячей человек. Спасибо за приглашение. А еще спасибо за ту искру, из которой возгорелось пламя. За ту вылазку. Не могу не признать, что эта атака, абсолютно неожиданная, помогла мне преодолеть собственную неуверенность. Эту вылазку будут долго помнить. А твой возничий визжал, как сова, но на вид гораздо приятней. Память о ней останется навсегда. Она твоя сестра?

Урта ничего не ответил, он ехал рядом с предводителем и смотрел вперед. Бренн оглянулся на меня и слегка улыбнулся, понимая, что коснулся скользкой темы. На самом деле, я понял, что большая часть их беседы была поддразниванием. Бренн, конечно, понимал, что Урта преувеличивает свои возможности и размеры крепости.

Урте нужно было нечто подобное, Бренн это понимал, и он дал дерзкому молодому корнови именно то, что требовалось.

— Она мне не сестра, — через некоторое время признался Урта. — Она с востока, как говорят хитайты…

— Хитайты?

— Сплетники. Лгуны. Они заявляют, что женщины ее племени, скифки, отрезают себе груди, чтобы было удобнее стрелять из лука.

— Я тоже что-то такое слышал. Но хотя твой возничий и не был особенно полным, я заметил…

— Как я уже сказал, владыка Бренн, все это россказни — ложь. Улланна, так ее зовут, помогает мне в одном очень личном деле. Где-то в твоей армии есть один человек…

Бренн придержал лошадь и предостерегающе поднял руку:

— Если ты хочешь сказать, что желаешь кого-то убить, я отвечу — нет. О боги, нам и так тяжело придется у той змеиной норы — Дельф. Мы не можем без конца останавливаться и устраивать поединки, мстить друг другу за украденную лошадь или убитую собаку.

Они сверлили друг друга глазами. Урта покраснел от злости. Бренн, напротив, был бледен и бесстрастен.

Мимо нас проезжали всадники и колесницы. Где-то поблизости перевернулась повозка и яростно залаяли собаки, ринувшиеся к рассыпанным кускам мяса. К Бренну подъехал человек, взглянул на него, развернулся и умчался прочь.

Наконец Урта заговорил:

— Его зовут Куномагл. Он здесь, в орде.

— Здесь может оказаться сотня человек с таким именем. В орде.

Непоколебимый в своих намерениях Урта не остановился:

— Я боялся за будущее своей земли. Я послушался неверного совета и покинул свою крепость. Я пытался отыскать ответы в чужих землях, а надо было искать правду в своей семье. Для тебя это значит что-нибудь, владыка Бренн?

— Значит, — кивнув, ответил предводитель.

Урта продолжил:

— Пока меня не было, Куномагл и остальные присоединились к твоему походу. Они оставили мою крепость без охраны. Я живу на границе со Страной Призраков. А та земля не очень благоволит к смертным. Для тебя это значит что-нибудь, владыка Бренн?

— Значит, — ответил Бренн, наклоняясь в седле и глядя вниз. — Куда больше, чем ты думаешь.

Урта рассказал дальше:

— Моя жена мертва, мой сын погиб, их погубили силы зла. Мне не дано понять, что за силы, пока я не вернусь и не разузнаю все подробно. Но я не могу вернуться, поскольку Куномагл еще не ответил за свое дезертирство. Если бы он остался верен мне, сейчас моя семья смеялась бы надо мной за мою глупость, слушая потоки извинений… а не ожидала бы отмщения на берегу реки в Стране Призраков, чтобы уйти в Царство Теней.

Бренн некоторое время пристально и грозно смотрел на меня. А потом сказал Урте:

— Ты догонял мою армию, чтобы встретиться со мной? Или с Куномаглом?

— С Куномаглом. Все остальные помыслы сейчас не имеют значения.

— И как ты его найдешь?

— Двое моих друзей найдут его по следу, — объяснил Урта и поднял руку.

Я тут же услышал рычание и лай собак. Гелард и Маглерд выскочили из-за движущихся повозок. Их держал на поводках молодой светловолосый парень с бледным лицом, на нем были яркие брюки и рубашка.

— Это мужчина или женщина? — поинтересовался Бренн, с улыбкой разглядывая стройную важную фигуру, что-то шепотом выговаривающую собакам.

— Ни то ни другое, — ответил Урта.

Когда он это говорил, Ниив бросила на него свирепый взгляд, но сразу же перевела его на меня.

Бренн позвал одного из своих командиров, коренастого весельчака. Щеки его были покрыты рыжей щетиной, зато усы тщательно подстрижены, а острые их концы спускались до подбородка. Он был из клана тектосагов.

— Это Лутурий, — представил он его Урте. — А это Урта, — сказал он Лутурию.

Потом снова обратился к моему товарищу:

— Найди своего Куномагла. Отыщи по следу. Думаешь, он знает, что ты здесь?

— Скоро узнает.

— Ладно. Я не могу допустить, чтобы мои люди все время оглядывались. Найди его, а Лутурий и его группа будут следить за ним. Через несколько дней мы доберемся до моря. Ты, Урта, будешь единственным исключением. У моря, если найдешь убийцу своей жены, можешь с ним сразиться. Я не прерву этот поединок. Я подожду, пока он закончится. Если ты попытаешься сделать это раньше, Лутурий остановит тебя. Лутурий очень хорош в таких делах.

— Я перережу тебе глотку, — пояснил Лутурий, хотя говорил это улыбаясь.

Урта поклонился ему, не слезая с седла, повернулся и уехал вслед за Ниив, которая бежала, увлекаемая собаками.

 

Глава двадцать четвертая

ПОЕДИНОК УРТЫ И КУНОМАГЛА

Урта нашел меня позже, пристроил своего черного красивого коня рядом, и мы поехали вместе вдоль пересохшего русла реки.

— Я хочу сам его найти, — начал он. — Возможно, это звучит странно, но для меня важен момент узнавания. Хочу увидеть его глаза, когда он меня узнает и поймет, что я пришел за ним. Если я правильно понял его натуру, я увижу в его глазах страх, а не насмешку.

Я не собирался предлагать ему свои услуги, разве что поездить по войску. Но как я понял, Урта и сам намеревался просить меня не использовать чары, чтобы помочь ему.

Я кивнул в знак согласия.

— Почему страх? — поинтересовался я.

— Потому что когда-то он был человеком чести и любил меня как брата. Он нес в своей душе груз предательства от самых ворот крепости.

Я не стал его разубеждать.

— Можешь просить у меня любой помощи, — заверил я его.

— Давай искать вместе, держаться рядом. Собаки нападут на его след.

Ниив снова ускользнула. Она держалась от меня подальше. Когда Урта нашел брошенную колесницу, запряженную двумя лошадьми, он и Улланна воспользовались ею, чтобы быстрее нагнать армию. Они захватили с собой и Ниив — девушка была такой легонькой, что для коней не представляло труда везти еще и ее. Собаки бежали за колесницей.

За время задержки, вызванной столкновением с македонцами, остальные тоже нагнали орду. Маглерд оповестил об их появлении скулением и воем. Рубобост и Тайрон подошли к нашему костру где-то в середине ночи. Кимбры прибыли чуть позже с повозкой, в которой покоилось сердце Арго. Еще позже прибыли Манандун, Катабах и германцы. Миховар, судя по всему, решил вернуться назад.

А Ясон?

— Мы потеряли его дня два назад, — сообщил Манандун. — Он взял самую сильную лошадь и ускакал на запад. Что-то взволновало его.

— Тот всадник, — пояснил Тайрон. — Молодой человек, который позвал его. Похоже, Ясон его знал.

Всадник появился в раскидистых соснах на каменистом гребне и позвал Ясона. Сначала Ясон остолбенел, потом решил выяснить, кто это такой. Он почти ничего не взял с собой и ускакал вверх по склону. Больше его никто не видел.

Я задал вполне невинный вопрос. Не видели ли они каких-нибудь птиц в тот момент.

Тайрон нахмурился и отрицательно покачал головой, а Манандун поскреб бороду, подумал и ответил:

— Несколько воробьев или вроде того и грача или нечто похожее на грача. Большая черная птица, она была одна. Я ее уже видел раньше. Мне кажется, она преследует армию, видимо кормится мертвечиной.

Я усмехнулся, услышав его последнюю реплику.

Питается мертвецами? Скорее защищает молодую жизнь от восставшего мертвеца.

Урта заметил, что новость меня огорчила. Когда все расселись, он шепотом спросил меня:

— Ясон в опасности?

— Его провели, — ответил я. — Ему показалось, что он видит сына. Вопрос состоит в том, насколько быстро он обнаружит обман и куда отправится потом.

— В Дельфы? — предположил кельт.

— Да. Возможно, в Дельфы. Если только Медея не убьет его раньше.

Урта вытащил свой отполированный кинжал, подержал его в руках:

— Помню, я готов был без колебаний проверить его на твоем старом друге, Озерном трупе. Я был сердит на него. Как только я разберусь с этой гнусной собакой, я, пожалуй, использую свой клинок по назначению и помогу ему. Наверное, это не очень гуманно, но надеюсь, ты меня простишь. Я пригласил Бренна с тысячей воинов погостить в моей крепости. Я обещал угостить их олениной и куропатками, если я правильно помню, что болтал мой длинный язык. Это было несколько опрометчиво. Пожалуй, Ясон может мне пригодиться в такой ситуации.

— Да, лет семьсот назад он был хорош, — подтвердил я.

Урта кивнул, будто я сказал совершенно обычную вещь.

Земля задрожала. Чистое ночное небо было усеяно звездами, воздух наполняли ароматы кедра и лаванды. Просыпаться в этом краю равносильно рождению заново, на щеках лежит роса, в голове — холодный ветер, тело переполняет сила. Этот предутренний час! Если бы Гадес был так полон жизни, как раннее утро, ни один грек не убоялся бы смерти.

Над лесистыми холмами, словно костер, разгоралось солнце, в его свете начали проявляться очертания скал и горных хребтов — первозданный лик земли. Я приветствовал этот лик. Это было утро второго дня после приезда Урты, и в моей душе словно наступило новое время года.

Я пытался растолкать лежащего под одеялом Урту. Кимбры уже проснулись и были готовы. Ниив молчала, ее бледное лицо освещало солнце. Она смотрела на меня, как кошка, но сразу отводила взгляд, как только я сердито хмурился.

Землетрясение!

После ночного перехода следующая ночь была отведена нам для отдыха. А теперь десять раз по десять тысяч мужчин и женщин армии Бренна снова двинулись в путь, к обещанному морю, к смерти для многих из них у Фермопил, к обещанному спасению в Дельфах.

Вся орда неспешно продвигалась на юг. А мы: Урта, я, Рубобост — на более легком, чем его любимый Рувио, коне, Манандун и Катабах, верные рыцари, — уверенно ехали в противоположном направлении, Мы искали пса с красивым человеческим лицом и сердцем негодяя.

Если бы мы получали по кувшину молока каждый раз, когда слышали слова, сказанные насмешливо: «Вы едете не в ту сторону. Дельфы на юге…» — мы уже покрыли бы всю Грецию сыром.

День за днем прочесывали мы вдоль и поперек скопище всадников и пеших воинов, тягловых лошадей, бегающих детей и тяжелых повозок.

Мы делали вид, что передаем информацию, или инструкции, или боевые приказы. Те, кто находился позади трех колонн, уже создали сильно преувеличенную картину жестокой битвы, происшедшей впереди. Они видели похоронные курганы, чувствовали запах жертвенных костров. Они знали о потерях, но проходили поле боя ночью, поэтому лишь воображение могло помочь им представить случившееся.

Маглерд и Гелард бегали и рыскали между скрипучими повозками и усталыми ногами. Их все любили. Целые отряды тяжеловооруженных воинов останавливались, окружали крупных животных и начинали с ними играть. Они скучали по своим питомцам. Маглерд и Гелард принимали знаки внимания, пока резкий голос Урты не останавливал их забавы. Тогда с виноватым видом и понурыми головами они возобновляли поиски.

Благодаря собакам нас везде принимали и были нам рады, а мы осматривали кланы и принимали их гостеприимство.

И вот, как и следовало ожидать, наступил день, когда собаки вдруг сделали стойку, шерсть на холке поднялась дыбом, из пастей закапала слюна. Я почувствовал их запах, хотя они находились метрах в ста от меня и смотрели вдоль рядов идущих. Маглерд припал к земле, а Гелард так напрягся, что, казалось, сейчас переломится пополам. Мимо проезжали около сотни всадников, и, судя по их щитам, это были авернийцы из Западной Галлии. Они жили на побережье моря, отделяющего их земли от земель Урты. Авернийцы падали от усталости, но тащили за собой пять коров и несколько измученных коней. Среди них была группа людей, съежившихся на своих конях, на их одежде не было цветов какого-либо клана. Их волосы были выкрашены в белую полоску. У них у всех был болезненный вид, а темные плащи выглядели странно в такие жаркие дни, когда большинство воинов одевались очень легко.

Урта остановил одного авернийца:

— Ты не знаешь имен людей, которые едут с вами?

— Они из земель близ Страны Призраков, — ответил тот, с подозрением разглядывая Урту с ног до головы. — Они привели прекрасных коров и коней. Мы с ними торговали раньше. Прекрасные люди. А почему ты спрашиваешь?

— Я разыскиваю своего друга. Куномагла. Он корнови. Он присматривал за моими собаками.

Аверниец взглянул на застывших собак, потом снова на Урту и покачал головой:

— Зачем ты спрашиваешь меня, если твои собаки уже все тебе сказали? И зачем ты врешь? Он вовсе тебе не друг.

Он что-то сказал своим товарищам. Сорок всадников повернулись в нашу сторону и сурово посмотрели на нас, потом вышли из строя, позволяя видеть заляпанных грязью воинов, едущих впереди. Собаки залаяли, шерсть снова встала дыбом. Они смотрели на одного человека из группы.

Куномагл обернулся через плечо. Он оказался как раз таким, как я его представлял: крепкий, с желтыми волосами, неприятными глазами и злой улыбкой. На зеленую льняную рубашку была надета кольчуга, полосатые брюки были коротки ему, татуированные руки открыты, на ногах множество шрамов. Сначала он изумился, натянул поводья, развернулся и вдруг выругался в наш адрес. Он выглядел неряшливо, длинная борода не подстрижена, волосы клоками выбивались из-под простого кожаного шлема. Я долго странствовал по предначертанному пути. Мне уже приходилось видеть, как страх и ярость перемешивались, — в таком взгляде появлялось нечто настолько дикое, что даже храбрейшие останавливались перед ним. Не могу описать словами, что я увидел в глазах Куномагла в тот момент — смерть и отчаяние, возможно. Быть может, он неожиданно увидел руины, которые оставлял за собой, уезжая из семьи Урты? Или его преследовали души Айламунды и Уриена из Страны Призраков? А может быть, убитые им товарищи-утэны, которые сохранили верность господину, добрались до него и сейчас неслышно выносят свой приговор? Призраки за его спиной. Что-то случилось с этим человеком, и сейчас он столкнулся со страхами из своих кошмаров: само отмщение было перед ним. Урта спокойно сказал:

— Я прибыл сюда, чтобы убить тебя за убийство моей жены и ребенка. Ты украл у меня мою жизнь, по твоим глазам я вижу, что ты об этом догадываешься. Я прибыл за тобой.

Куномагл застыл как статуя, его белесые глаза смотрели на Урту не мигая. А Урта развернулся и подъехал ко мне.

— Я нашел его! — бросил кельт с улыбкой. — Видел, как он на меня смотрел? Он знает, что должно было произойти в крепости. Он напуган. Далеко еще до океана? Заколдуй меня, чародей. Я жду не дождусь, когда смогу втереть морскую соль в его раны!

Как только мы увидели мерцающее вдали море со множеством разбросанных повсюду островов, кельты нарушили построение и погнали коней и колесницы в голову всей армии. Они выскакивали на лучшие участки берега, где можно было играть и бегать. Когда основные силы подтянулись к скалам, воины увидели, что на берегу нет живого места. Его изъездили колесницами, истоптали ногами, устраивая поединки, соревновались даже в плавании и в прыжках со скал, вздымавшихся из воды недалеко от берега.

Особой популярностью пользовались состязания по метанию копья, камней и тяжелых мешков. Икены, пришедшие из мест, расположенных к югу от земли Урты, и бельги, жившие через пролив от них, разделились на две команды по сорок человек, они играли в игру, которую придумали сами. В ней били ногами и кулаками по надутому воздухом пузырю.

Теперь Бренн отдал приказ строить земляные укрепления и сторожевые заставы. В течение двух дней нас преследовала другая армия. Она растянулась по горам и двигалась параллельно с нами. Намерения незнакомцев были неясны. Позади нашей колонны Бренн поставил большой заслон из воинов с тяжелым вооружением.

Лутурий со своим отрядом сопровождал Куномагла и его людей. Они двигались к берегу реки, которая, извиваясь, бежала между скал и впадала в море. И наконец нашли покрытую травой поляну. Берега были лесистыми, а позади виднелись горы. Вода в реке, в месте, где остановился отряд, доходила до пояса.

Урта и Улланна прибыли в сопровождении кельтов аргонавтов. Тайрон и Рубобост остались, они охраняли Дух корабля.

Лутурий и его люди ушли по мелководью на побережье, расселись там и наблюдали издалека. Если поединок будет проходить по правилам, они так и останутся только зрителями.

Урта и Куномагл разложили свое оружие и подошли к реке. Куномагл выбрил щеки и заплел волосы в толстую косу. Он остался в одних брюках, его обнаженный торс с множеством татуировок выглядел потрясающе. Усталость и страх словно рукой сняло. Руки Куномагла были мощными, с выступающими венами. У него оказались настолько глубоко посаженные глаза, что трудно было определить, куда он смотрит. Возможно, сразу во все стороны.

На Урте были кожаные доспехи и короткий синий плащ, сколотый на плече брошью с собачьей головой. Он повесил на шею ярко сияющую лунулу своего отца, Куномагл, конечно, узнал их семейный тотем. Удивился ли он, что лунула украшает теперь Урту, а не друида, который погиб в крепости со всеми остальными?

Пришла пора переговоров. У кельтов перед поединком принято проводить переговоры. Эти непродолжительные переговоры — чистая формальность. Они состоят в том, что противники высказывают свое мнение друг о друге и осыпают друг друга оскорблениями. Со скрещенными на груди руками противники изучали оружие второй стороны. Первым прервал молчание Куномагл. Он крикнул:

— Вижу, ты выпросил, одолжил и украл неплохой набор оружия. Огромные щиты очень впечатляют, но они не удержат меня.

— Сомневаюсь, что ты притащил все свое оружие из дома. Ты и сам попрошайничал. Смотрю, у тебя каменная пластина? Ты здорово боишься моего клинка.

— С удовольствием одолжу тебе свой камень, если пообещаешь сражаться честно.

— Только такой трус, как ты, может сражаться нечестно. Оставь камень себе. Я воспользуюсь им, когда буду топить твое мертвое тело в море.

— Вообще-то, — возразил Куномагл, — я собирался сделать на нем надпись в память о брате и положить на твой холодный обескровленный труп.

— Не советую утруждать себя молотком и долотом. Колесницы здесь не пройдут.

— Согласен. Я бы с удовольствием сразился с тобой на колеснице, но это несправедливо по отношению к коням.

— Я предлагаю использовать не более двух видов оружия одновременно и обсуждать замену.

— Меня это вполне устраивает. Нужно решить, на чьей стороне реки мы начинаем. Предлагаю использовать саму реку в пятом поединке, ну это я говорю для порядка. Потому что ты пойдешь на корм воронам уже в первом.

— Четыре поединка на суше, пятый в реке, до самого конца, до смерти. Да. И что бы ни происходило, как бы ни шел бой, как только солнце скроется за той горой, поединок прекращается до следующего утра.

— Согласен. С моей стороны за боем будет наблюдать Клувар, у него зоркие глаза. Лексомод будет следить за моим оружием.

— Катабах будет наблюдателем с моей стороны, Улланна из Скифии будет следить за оружием.

Хотя двое из людей Куномагла хихикнули, когда услышали, что женщина будет подавать оружие во время поединка, на самом деле было запрещено оскорблять женщину в такой момент, поэтому Куномагл замер и не двигался, пока неуместные смешки не стихли.

Урта продолжил:

— И еще одна деталь. Поскольку нас привел сюда Лутурий, ни один не может считать себя пришедшим первым и, таким образом, получить право выбора оружия. Предлагаю решить, кто первым выбирает, броском копья в то оливковое дерево у серой скалы. Победителем станет тот, чье копье воткнется ближе к нижней ветке.

— Согласен.

Каждый из противников взял по легкому копью. Они бросили их одновременно. Древки почти соприкоснулись, но оба благополучно попали в дерево. Бросок Куномагла оказался точнее.

— Я выбираю тяжелые копья с широким наконечником и круглые щиты из дуба и кожи с бронзовым ободом. Сражаемся на твоей стороне реки.

— Договорились.

И как раз в тот момент, когда вы думаете, что поединок начинается, у кельтов наступает время размышлений и оскорблений. Каждый соперник выбрал по пять копий и по два щита. Улланна и оружейник Куномагла Лексомод встретились на середине реки, сравнили наборы оружия и признали их равноценными. Урта молча ел, сидя у очага, он смотрел на своего сводного брата. Куномагл в свою очередь смотрел на него.

С восходом солнца они все еще сидели у потухших костров и смотрели друг на друга. Трудно сказать, спали они или нет, но поднялись одновременно, с виду достаточно бодрые, и голые по пояс отправились умываться в реке.

— Сегодня я убью тебя за Айламунду и Уриена. Они погибли, потому что ты бросил крепость без защиты.

— Думаю, тебя хватит только до середины утра. Потом ты устанешь. Я скажу тебе, когда соберусь нанести смертельный удар.

— Обещаю, эхо тех слов будет последним, что ты услышишь в этой жизни.

Урта закрепил свой боевой килт на талии, он был сделан из легкого материала с пурпурной окантовкой, сверху он надел кожаный килт, металлический круг размером с ладонь защищал пах. На ноги он надел сандалии, привязал плоский камень на сердце, потом отрезал концы усов и передал их Улланне. Он связал волосы в узел на макушке и отошел подальше в сторону, где его не было видно, чтобы опорожнить кишечник.

Он вернулся к реке и проверил каждое из пяти копий на вес и балансировку. На мой непросвещенный вкус, огромные круглые щиты будут только мешать, но Урта подбросил каждый из них в воздух, чтобы показать, как хорошо он ими владеет. И наконец стал поджидать Куномагла.

Куномагла перенесли через реку, чтобы мокрые сандалии не мешали в бою. Он был одет так же, только его килт был черным, а на середине груди свободно висела полоса металла, она была привязана тканью к плечам. Он не стал надевать металлический круг на пах.

Противники положили оружие и обнялись, каждый поцеловал другого три раза, потом разошлись и подобрали оружие.

Катабах шепнул мне:

— Три Неотвратимых Объятия: за общее прошлое, за добрые слова и за будущее, которое ждет их в Стране Призраков.

— А когда же они будут биться?

— Наверное, сейчас.

Когда они бросились один на другого, я подумал, что оба рухнут на землю. Я навидался злобных тварей, нападающих друг на друга, дерущихся за добычу, но очень редко видел лица людей, которые были только что красивыми и вдруг превратились в морды жутких существ из греческого ада. Красные, изо рта идет пена, голоса их стали пронзительно визгливыми, как звук рога. Они налетали друг на друга, кололи, подпрыгивали и били ногами, при этом носились как ветер, изгибались самым невероятным образом, швыряли копья, откатывались, спасаясь от жестоких ударов, направленных в разные части тела.

Копье Урты разлетелось на кусочки, и Куномагл отскочил, тяжело дыша, пока Улланна подавала новое копье. И они снова схватились, а когда обломилось копье Куномагла, Лексомод бросил ему другое. Так они и бились все утро — копье против копья. А когда сломалось пятое копье Урты, они отбросили щиты и оружие и бок о бок направились в реку, погружаясь в воду, которая смывала с их тел кровь.

Они отдыхали до середины дня, каждый на своей стороне реки.

Затем сторонники привели обоих в более или менее приличный вид. Противники обратились друг к другу.

Урта объявил:

— Я выбираю тяжелые мечи с костяными ножнами, которые, как я вижу, тебе удалось украсть. Наверное, ты стащил их у трокмийцев.

— Подарены! — возразил Куномагл с издевкой в голосе.

— И маленькие щиты из ясеня и кожи. Мы должны подобраться поближе друг к другу, чтобы ударить как следует!

— Согласен. Ты плясал так далеко от меня, я даже подумал, что больше не увижу твоего лица.

— На этот раз ты его увидишь, обещаю тебе поцелуй в губы в тот момент, когда твоя душа отправится на небо.

— От одной мысли о таком поцелуе меня бросает в дрожь!

Оба засмеялись, потом выбрали нужное оружие, и теперь через реку понесли Урту.

На этот раз крови было больше. К концу схватки у меня звенело в ушах. Когда металл с такой силой сталкивается с металлом, возникает звук, от которого сотрясается воздух, окрестные скалы начинают резонировать и по всей округе разносится эхо. Щиты разбиты и выброшены. Урта получил глубокую рану в бок, но ему удалось отрубить часть мизинца на ноге Куномагла. Они оба сломали по три меча, когда наконец решили остановиться и подлечить раны.

До заката было все еще далеко.

— Он здорово дерется, — заметил Манаидун, когда Улланна прикладывала мох к одной из ран Урты.

— Когда мужчины чувствуют, что не правы, они всегда здорово дерутся, — согласился с ним Урта.

На этом разговор закончился.

Урта выпил горячий настой трав и съел немного меда. А на противоположном берегу Куномагл занимался своей ногой, он проверял, сможет ли бегать и прыгать с забинтованным пальцем. Ему явно было неловко.

Он подошел к самой воде и крикнул Урте:

— Если ты согласишься не прыгать и не атаковать ногами, я обещаю не бить туда, где у тебя рана в боку.

— Принимаю твои условия, — крикнул в ответ Урта. — Теперь ты выбираешь оружие.

— Никакого оружия, только то, что есть в реке. Мы сражаемся в воде. Никакой пощады, бьемся насмерть. И положим этому конец, Урта. Вот мое предложение.

— Сейчас буду на месте, — ответил Урта. — Я принимаю условия.

Он подошел к нам и положил руки мне на плечи. Он ничего не сказал, только повернулся к Улланне и провел рукой по ее лицу:

— Ты так много напихала мха в мое тело, что сердце мое остановилось, а когда я умру, можно пригонять оленей попастись. Спасибо тебе.

— Твое сердце выдержит, — возразила она. — Подбирай острые камни, не бери большие. Они слишком тяжелые для сильного броска.

На этот раз Урта снял камень, прикрывавший сердце, и повесил на шею золотой полумесяц.

Он обнял Манандуна и Катабаха и пошел к воде. Быстро темнело. Куномагл встретил его посредине реки, и битва закипела в третий раз.

Мы наблюдали, как они швырялись камнями, потом бились врукопашную, обхватив друг друга руками, потом свалились и барахтались под водой, всплывая, выплевывали воду. Это состязание в силе ничем не отличалось от подобных ему с самого начала Времен. Мне никогда не нравилось смотреть на убийство. За свою жизнь я видел предостаточно битв со смертельным исходом, чтобы удовлетворить жажду крови любого.

Казалось, что у них не кожа, а шкура мамонта или кираса, как те, что использовали ахейцы в своих яростных битвах на побережье Иллирии. Они были похожи на дерущихся диких котов или на королей, которые отстаивают победу своей флотилии, растянувшейся вдоль всего побережья.

Мне было все равно. Я видел достаточно поединков. Они мне страшно надоели. Если бы не мое расположение к Урте, я бы повернулся и ушел навсегда.

Тогда я свернулся внутри себя и отключился от происходящего. Илькавар пел в своей песне, что они перекидали друг в друга столько камней, что их хватило бы на то, чтобы засыпать целую бухту. Улланна говорила, что они могли бы отдохнуть ночью, что такими жестокими условиями ничего не добиться.

Я чувствовал их состояние. Оба страшно изранены. Ни один не выживет.

Меня разбудил вопль Улланны:

— Нечестно!

Уже наступили сумерки. Я вскочил на ноги и увидел, что Урта уворачивается от копья. В реке было полно копий!

— Только то, что есть в реке! — выкрикнул Куномагл, пытаясь догнать отступающего Урту.

Я тотчас понял, что где-то выше по течению произошла стычка, по реке проплывали мертвые тела и оружие. Улланна опустилась на колени и припала к земле.

— Только то, что есть в реке! — снова выкрикнул уставший, окровавленный Куномагл и бросился на Урту, он ударил прямо в лунулу, сминая золото, и потащил противника на дно.

Я видел, как высунулась из воды рука моего друга и ухватила какую-то деревяшку, это был обломок копья без наконечника.

Урта вдруг вынырнул на поверхность, силы явно вернулись к нему, он сходу наколол противника на свой обломок. Кровь лилась из груди обоих мужчин. Куномагл слабел.

Тогда Маглерд залаял, бросился к реке, прыгнул в воду и утащил человека, который когда-то был его воспитателем, на дно. Огромная собака рвала врага на куски, рычала, когда ее нос появлялся над водой, вся морда была в крови. Она бросала взгляд на людей и снова уходила под воду, чтобы закончить начатое Уртой дело.

Собака и Собачий вожак плыли по течению к морю, они миновали то место, где сидел у костра и наблюдал за схваткой Лутурий.

Урта подполз к берегу. Улланна и Илькавар бросились к нему, оттащили его избитое тело в укрытие, завернули дрожащие ноги в толстый плащ. Улланна вытащила из-за голенища нож с узким лезвием, надрезала кожу у раны на груди и засунула туда пригоршню пропитанного отваром мха.

— Я все еще пища для оленей, — улыбаясь, прошептал Урта.

По лицу Улланны струились слезы. Она наклонилась и поцеловала его в губы.

— Они не посмеют, — негромко сказала она. Урта взял ее за руку и попытался встать.

— Еще одно дело… Надо убедиться…

— Что он умер? Куномагл? Мертв и сожран. Твоей ярости крови хватило. А сейчас твои собаки закусывают. Даже Лутурий не возражал, когда псы бросились за ним. Он сказал: «По моему разумению, это не очень честно. Но все-таки честно». Урта, Куномагла больше нет. А сейчас тебя ожидают остальные утэны.

— Я подозревал, что так и будет, — устало сказал Урта. Он сжимал в руке лунулу, ощупывая трещину в золоте. — Скажи Лутурию, что я буду обсуждать условия поединка завтра на рассвете. — Он побледнел еще больше. Потом улыбнулся мне. — Вместо меня их обсудит Мерлин. Только ничего тяжелого, Мерлин, и ничего острого, — попытался пошутить он.

Улланна взяла обеими руками его голову и слегка потрясла:

— Они ждут тебя, чтобы сказать, что поединок закончен. Они хотят вернуться домой. Они считают себя опозоренными.

Урта не сразу ответил. Он с трудом дышал. Но справился. Как я заметил, он не подпускал меня близко. Так он хотел. Урта дрался честно и может спокойно умирать на руках у смертных, а не у чародея, который пытается остановить кровотечение в его теле.

Я не мог ему помочь. Человеческая смерть не в моей власти.

Прощай, Урта.

— Они не смеют вернуться на свою землю, — сердито зашептал он. — Не в мою крепость. Куда угодно в другое место. Но не туда.

— Лутурий передаст им, — пообещала Улланна.

— А вот я очень хочу домой, — сказал умирающий.

И Улланна ответила:

— Ты сейчас же отправишься туда. Я тебя отвезу. И пусть кто-нибудь попробует меня остановить!

Мы зажгли два костра у воды, Болджос подарил одну из своих лучших колесниц и шесть замечательных коней, а еще дал провизию для дальнего путешествия Улланны. Предводитель пребывал в возбужденном состоянии после сражения, которое произошло в горах, где была разбита вторая армия. Ни один из нас не решился сказать ему, что погибшие в этой схватке проплыли вниз по реке и определили трагический исход поединка двух братьев.

Манандун и Катабах были обеспокоены, их лица стали серыми. Они хотели отправиться с Уртой домой, но помнили об обещании, данном Ясону, что будут сопровождать его, пока он не найдет своих сыновей.

Я заверил их, что Ясон сумел бы понять. Они собрали вещи, каждый взял по собаке Урты.

Ко мне подошла Улланна и протянула самодельную стрелу, совсем маленькую. Она украсила ее перьями из своего ожерелья, которое сделала еще на Арго, но никогда не надевала.

— Я знаю, у тебя сейчас немало забот, но, надеюсь, ты выделишь минутку, чтобы вспомнить старого друга.

Взгляд ее был двусмысленным и загадочным.

Можно было бы на этом развернуться, сжимая стрелу в руке, и уйти. Я уже скучал по молодому предводителю кельтов, он стал нужен мне, и он был еще жив. Но нет ничего проще, чем оставить все как есть. Время снова подгоняло меня, напоминая о себе из пустынных рощ и зияющих пещер, посредством тех десяти лиц, что следили за мной. Моя жизнь мне не принадлежала.

Чья-то холодная неуверенная рука коснулась моего плеча, от неожиданности я вздрогнул. Сзади стояла Ниив, бледная в лунном свете и испуганная.

— Не бегай от меня, — прошептала она и повторила почти зло: — Не бегай от меня. Я знаю, я была не права. Но я не хотела причинить тебе зло. Я плохо понимаю, что можно делать, а чего нельзя. Не наказывай меня за мое невежество. Пожалуйста! И ты просто обязан чем-нибудь помочь ему.

— Урте?

На ней все еще были брюки и свободная кожаная куртка. Если когда-то вокруг ее глаз и рта образовывались кристаллики льда, то теперь, как мне кажется, я видел следы слез. В ее юном лице появилась жесткость, и, хотя волосы Ниив были по-прежнему пышными и густыми, они стали сухими и свидетельствовали о старении. Мне совсем не понравилось то, что я заметил.

— Почему я должен что-то делать?

— Ты сам знаешь! — выкрикнула она с мукой в голосе. — Ты должен это знать! Ведь тебе это почти ничего не стоит!

Меня изумил такой всплеск эмоций. Только Илькавар был свидетелем этой сцены (а он деликатно отвернулся), и я повел Ниив к реке. Вода была чистой и поблескивала в свете звезд. По ней теперь уже не плыли покойники, несколько копий прибило к противоположному берегу, за ними тянулись водоросли, словно траурные ленты.

Мне понадобилась бы лишь пара секунд, чтобы столкнуть ее и, подержав под водой, отправить в Мертвом сне по реке к морю.

— Еще раз спрашиваю. Почему я должен что-то делать?

Она обхватила себя руками и молчала. Виновна! Мое сердце замерло. Мне с трудом удалось говорить спокойно.

— Ты заглянула в будущее… Заглянула в будущее…

— Совсем чуть-чуть, — призналась она и еще больше сжалась. Потом с мольбой повернулась ко мне. — Самую малость! Я не использовала тебя. Я не смотрела что будет с тобой и со мной, только что будет с Уртой. Там ничего не видно.

— Конечно ничего не видно! — зашипел я. — А чего ты ожидала?

Я отвернулся от нее, грудь моя вздымалась.

Что же она сделала? Воспользовалась ли моими способностями? Говорит, что нет. Возможно ли, что у нее есть такая сила? Нет! Это невозможно. Ясно, она не может сейчас находиться у меня внутри. Но если она воспользовалась не мной, то кем же?

До меня донеслись ее слова:

— Я вижу, что сильно обидела тебя. На этот раз я обещаю… Все из-за того, что ты должен помочь Урте. Не бросай меня…

Я бросился от нее прочь.

На этот раз она не кричала, просто смотрела на меня из темноты, стоя у самой кромки воды, маленькая сгорбленная фигурка, одинокая, не подозревающая, какая огромная сила вызревает в ней.

Я бросился бежать за повозкой, как ребенок может бежать вслед за отцом или собака вслед за хозяином, скачущим на коне.

Подождите меня. Подождите меня.

Собаки и утэны скакали впереди. Улланна сидела на одной из лошадей, тащивших повозку, она не замечала меня, пока я не забрался внутрь, не присел рядом с раненым и не взял его руку в свои. Повозка остановилась. Урта был страшно холодным. Он слегка приоткрыл глаза, посмотрел на меня и нахмурился:

— Мерлин? Что ты здесь делаешь? У тебя усталый вид.

— Тяжелый выдался день. Не каждый может выдержать такое веселое купание в реке. — (Он улыбнулся.) — Но ты выглядишь уже лучше. — И я был искренен, говоря это. — Признаюсь, я удивлен. Видимо, ты попал в хорошие руки. И это вовсе не мои руки.

— Ты прав, — согласился он. В его глазах полыхал огонь, хотя сам он был белее савана. — И это странно, потому что после реки я чувствовал приближение смерти. Но я не хотел умирать. Каждый мужчина должен совершить три путешествия, из которых он возвращается обновленным. Это одно из них. Так что можешь возвращаться к Ясону. И не сомневайся, еще до лета я уже буду рассказывать о тебе небылицы своим друзьям.

Мне больше нечего было делать здесь. У меня сразу поднялось настроение. Он не отрываясь смотрел на меня, пока я вылезал из колесницы, а затем провожал их взглядом, стоя на темной дороге. Они не спеша двигались на север.

Он крикнул мне:

— Надеюсь, что увижу тебя в Стране Призраков в ближайшие годы.

— Раньше, чем ты думаешь! — крикнул я в ответ. — И я рассчитываю на угощение из оленины и куропаток. Не забудь.

— Не забуду. Но когда приедешь… — добавил он со смешком, — приезжай один!

Последнее, что я запомнил, была его бледная рука, протянутая ко мне.

 

Глава двадцать пятая

ЖАРКИЕ ВРАТА

Мне очень редко в моей долгой жизни доводилось испытывать такую тоску, как в те первые часы после отбытия Урты в его долгий путь домой. Илькавар был моим молчаливым компаньоном, позже к костру подошли Гвирион и Конан. Ниив, заблудшая Ниив, сидела на высокой скале, сгорбленная фигурка на фоне полумесяца. Она была неподвижна, как сова. Не знаю, смотрела ли она на меня, мне было все равно, хотя она начала снова интересовать меня. Те слова, что она произнесла при отъезде Урты, явились болезненным свидетельством того, что талант этой женщины совершенствовался.

В последние два дня я был поглощен заботами об Урте. Ясон исчез на юге, он погнался за чем-то, что явно было делом рук Медеи. Наверное, он увидел сына на коне и тот позвал Ясона за собой. Но и Оргеторикс тоже пропал, он отправился в Фермопилы, чтобы провести разведку для Бренна.

В армии наблюдался некоторый разброд. Акикорий увидел свое собственное «видение» и решил отправиться вдоль побережья на восток, в земли, где когда-то проходил Александр. Он считал, что там добыча будет куда более легкой, чем в Дельфах. Он забрал с собой несколько тысяч человек с семьями. Болджос был в ярости. Бренн отнесся к этому философски. Он знал, что у него достаточно сил, чтобы протиснуться в узкое ущелье и отправиться дальше в Этолию.

Гебринагот и Гуттас ушли с Акикорием, а Рубобост, как мне говорили, заволновался. Отделившаяся от основной армия Акикория будет проходить недалеко от родных мест Рубобоста. Это очень огорчало его, поскольку они могут без колебаний разорить край, где он родился.

Он разыскал меня. Ему было неудобно и жарко в темном плаще из медвежьего меха, но он отказывался его снять. Мы выпили вина, и он сказал мне, что забирает Рувио, но найдет для нас сильных коней, чтобы те тащили сердце Арго через лес.

— Я согласился плыть с Ясоном до моих родных земель. Я остался бы дольше, чтобы увидеть его счастье, когда он найдет сыновей. Но эти армии только грабят и разрушают, им нет дела до наследия предков… — Он внимательно посмотрел на меня. — Думаю, ты уже понял это.

Я согласился, и он продолжил:

— А моя земля слишком часто подвергалась опустошению в последние несколько веков. Мне придется убедить Акикория двигаться на север, а не на северо-восток.

— Тебе понадобится не один гордиев узел, чтобы удержать их.

Рубобост усмехнулся:

— Я вяжу их быстрее, чем человек может опустошить бутыль вина.

Он передал бутыль мне. Я поднес ее к губам и сделал большой глоток. Я, конечно, не собирался выпивать все вино, но, когда опустил голову и вытер рот, он протянул мне небольшой, но очень аккуратный узелок, сделанный из кожаной полоски.

— Это тебе на память, хотя что-то мне подсказывает, что моя узкая тропинка и твоя широкая дорога еще пересекутся в будущем.

— Надеюсь.

Он поднялся на ноги, попрощался и пошел в сторону выстроившегося под знаменами Акикория войска.

Аргонавты испарялись как летний дождик. Тайрона и Илькавара интересовало, что же скажет им оракул, но они не собирались участвовать в его разграблении. Этих двоих, никогда раньше не обменявшихся и парой слов, сроднили их удивительные таланты — подземные проходы и лабиринты, они теперь были как братья. Они одинаково думали. Их взгляды, жесты, внешний вид тоже были похожи, они могли одновременно рассмеяться над какой-нибудь неловкой фразой, находя в ней какой-то загадочный смысл.

Кимбров одолевали мысли о своих предках. В разговоре с одним командиром они услышали подробный рассказ о том, как захватили их родные места, как ограбили их предков. Каковы бы ни были истинные мотивы, побудившие Бренна напасть на Грецию, он сумел вселить в большую часть своих воинов гнев и обиду за предков. Гвирион помнил истории, слышанные в детстве, которые совпадали с тем, что говорил Бренн тогда у реки Даан. В действительности его земля подверглась нападению три сотни лет тому назад, но память о тех событиях по сей день была источником гнева и боли для его народа. Возможно, это просто истории, но они ранили в самое сердце. Они побуждали к нападению на греков.

Однажды ночью Илькавар вдруг пробормотал:

— А ты не думаешь, что был к ней несправедлив?

— К кому?

— К кому? К любимице Снежной Госпожи! К кому же еще! Клянусь Анну, девчонка страдает, она влюблена в тебя. На случай, если ты не заметил. На ее лице детская обида, а не взрослое кокетство. Дай бог тебе здравого смысла. Ты жесткий, холодный человек, пустой внутри. Ты такой же мертвец, как тот покойник, которого ты поднял из преисподней и который повел нас на Аркамон. Ты не достоин даже тепла собственного тела. Неудивительно, что мухи не кусают тебя. Если бы у твоего сердца были ноги, оно бы уже было на пути к реке Даан и радовалось, что избавилось от тебя.

— Ты хочешь обидеть меня?

— В этом случае — да.

— Считай, что это тебе удалось. А теперь ложись спать.

Илькавар сердился. Я понял это по его дыханию.

— Ты уже не способен обижаться, — помолчав, заявил он. — Ты не способен переживать утрату. Все простые человеческие чувства смыты дождем, сметены ветром. Ты на самом деле мертвец, бредешь по этому миру с улыбкой на устах, у тебя есть маска боли и маска радости. Я не хочу спать рядом с покойниками. Они воняют. А почему я нахожусь рядом с тобой, и сам не пойму. Возможно, в надежде увидеть хоть каплю влаги в твоих глазах. Мы зовем ее слезами. А для тебя это, наверное, составляющая какого-нибудь зелья…

Он еще что-то говорил в таком же духе, потом замолчал. Но чуть позже добавил:

— Ты подумаешь о том, что я сказал? О девушке?

— Я постоянно о ней думаю, — ответил я.

— Неужели это правда? — горько спросил Илькавар, натягивая на плечи плащ и собираясь заснуть. — Если это так, я очень рад за тебя. Что-то человеческое… наконец…

Спать? Невозможно. Я сел на коня и поехал к морю, я стоял у воды, отражающей свет звезд. Небольшие волны накатывали на мои ноги. Теплое, спокойное море светилось изнутри.

На восходе с океана прилетела птица, она тяжело махала крыльями и явно куда-то направлялась. Это оказался лебедь. Он возник прямо из поднимающегося диска солнца, безмолвный и зловещий. Он пролетел над моей головой, задев крылом так, что я упал. Лебедь слегка развернулся, расправил крылья и поднялся над холмами, направляясь вглубь суши. Птица выглядела нездоровой.

Илькавар поднялся из-за камня, натягивая плащ. Я и не заметил, что он шел за мной.

— Доброе утро! — весело сказал он, потом посмотрел вслед лебедю. — Знаешь, по-моему, он хотел что-то сказать.

Я раздраженно спросил, что он имеет в виду. Илькавар пожал плечами:

— Она летит домой, Мерлин. Мне кажется, она прощается.

Его слова ранили меня куда сильнее, чем я ожидал. Несчастный вид Ниив вчера вечером больше не казался игрой. Она так хотела, чтобы я понял ее, а я закрылся от нее из страха, что она воспользуется своим неуемным новым талантом, доставшимся ей по наследству.

Хозяйка Севера должна ответить за многое. Она дала Ниив огромную силу и при этом не следила, как ребенок использует чары, нежданно обретенные ею.

Полдня шел я следом за лебедем и наконец нашел Ниив, она устроилась в миндальной роще у неглубокого пруда среди развалин фермы. Она что-то напевала и выщипывала перья из лебедя, лежащего у нее на коленях. Шея птицы безвольно свисала, она была мертва. Ниив украшала свои светлые волосы перьями из крыльев лебедя, они торчали из ее прически в разные стороны. На Ниив была яркая юбка, которую она привезла из Похйолы, ее маленькие грудки и плечи были обнажены и блестели от пота.

Вокруг нее были разбросаны скорлупки миндаля и пух ее лебедя.

— Ему пришлось долго лететь за мной с севера, — заговорила она, когда я спешился. Она держала мертвую птицу за шею. — Он очень старался. Путь был далек. Я знаю, знаю. Не нужно мне этого говорить. Нельзя использовать колдовство, пока не узнал его действия.

Она вызвала лебедя с тем, чтобы улететь на нем домой. Бедный лебедь. Бедная Ниив. Птице пришлось лететь несколько дней. Наверное, она очень сильно хотела домой.

Глядя на нее, я увидел, что она с собой сделала: под глазами виднелись темные круги, на коже появились морщины, рот сжался, шея стала короткой и морщинистой. Взгляд Ниив был влажным, но не от слез, не от печали, то была влага усталости и старости. Ее руки, выщипывающие перья из окровавленного тела храброй птицы, тряслись.

Ее вид встревожил меня. Я подошел к пруду и наклонился попить воды. В воде отразилось лицо стареющего человека. Мое собственное лицо изумило меня. Я впервые заметил изменения, но тем не менее… тем не менее я больше беспокоился о девушке.

Я подошел к Ниив и вытащил перья из ее волос, забрал мертвого лебедя и отшвырнул в сторону. Она ударила меня, но не попыталась снова подобрать птицу.

— Ниив… ты должна остановиться. Ты умрешь через год, если будешь продолжать.

— Умру от чего? — злобно прошептала она. — Что может убить меня? Меня защищает Хозяйка Севера. И Миеликки тоже помогает мне.

Ну до чего же она глупа! Я мог бы рассмеяться, согласиться с ней и уйти, а потом умереть в муках, вспоминая о ней, когда старые кости в моем молодом теле начнут крошиться. Но я был не в силах так поступить. (Не только Ниив была глупа!)

— Миеликки сейчас не в своем мире, — настаивал я. — К тому же она охраняет Арго. Арго — Дух корабля, поэтому твоя покровительница очень занята. Хозяйка Севера дала тебе колдовство, дала магию, но не дала мудрости. Ты убиваешь себя, растрачивая свой дар так быстро. Слишком быстро.

Ниив плюнула на меня, но тут же устыдилась своего поступка и стерла плевок с моего подбородка. Потом подобрала рассыпанные перья лебедя, сложив их наподобие веера, и стала обмахиваться, выражая тем свою непокорность.

— Оставь меня в покое. Ты не любишь меня. Я постарела только оттого, что пыталась помочь тебе. Ты погубил меня. Уходи.

Я снова чуть не рассмеялся, но почти сразу впал в отчаяние. Ну что я могу сказать глупому ребенку?

— Ты не сможешь использовать магию на мне, — сказал я. — Как только ты это поймешь, ты станешь свободной. Я верю, что ты не хотела ничего плохого, когда решила лететь со мной сквозь Время. Я не сомневаюсь в этом.

— Это правда. Почему ты так долго не верил?

— Потому что ты меня испугала.

— Испугала тебя? — Ее смех прозвучал совсем невесело, в глазах, смотревших на меня, был лед. — Это ты меня пугаешь. Я дала тебе частичку себя. И это была ошибка. Теперь я живу в страхе, гадая, что скрывается за мертвенно-бледной маской твоего лица!

Я не мог решить, говорит ли в ней невинность, откровенность, или Ниив играет со мной. Я пугаю ее? Какая бессмыслица! Просто я рассердился на ее хитрости, как мне казалось, и отверг ее.

Она снова вставила перья в волосы, наверное, в этом был какой-то смысл.

— Ты пугаешь меня, — повторил я, но уже мягче — Потому что я боюсь за тебя. Боюсь того, что ты с собой делаешь, как ты себя разрушаешь. Ниив. когда ты летала через Время, лишь на несколько дней назад, чтобы посмотреть то сборище у реки Даан, ты потеряла год из своей совсем не длинной жизни. Для меня плата была намного меньше. Ты совсем не такая, как я, хотя не могу отказать тебе в таланте. Но талант надо выращивать, как выращиваешь розу. Можно срезать бутон, но тогда ты не увидишь зрелого цветка.

Она вскочила на ноги и закричала:

— Розы? Розы? Ты говоришь мне о розах? В то время как я говорю о времени? Я видела тебя, Мерлин, почему ты не признаешься, что видела? Я видела, каким ты станешь!

— И убила себя этим!

Она пробежалась руками по своему стройному телу:

— Я кажусь тебе мертвой?

— Ты умираешь!

Она не успокоилась:

— Тогда я умру, зная, что ты станешь могущественным! Я видела твою силу!

— Не говори мне!

Я бросился к ней и прикрыл ей рот ладонью, но она вырвалась, полная решимости рассказать о своем фантастическом полете, кошмарном полете в будущее. Одна ее рука была в моей, а второй она отбивалась. Глаза метали молнии. Она торжествовала.

— Я не хочу знать, — отчаянно повторял я. Она успокоилась, смягчилась, ярость ушла, ее сменило смущение.

Мы сели рядом, сплели наши руки, и только сейчас она заметила, что ее грудь не прикрыта. Тогда она накинула на себя свой смятый плащ.

— Я знаю, что этого не следовало делать, — согласилась Ниив. Она поигрывала пером, которое держала в левой руке, правая оставалась в моей. — Ах, Мерлин, я понимаю, что плохо поступила. Но разве я не говорила тебе, что сама это знаю? Я пыталась сказать тебе, что поступила безрассудно. Ты так разозлился. Так перепугался… Я и не предполагала, что ты так испугаешься. Но я меньше всего хотела испугать тебя.

Ниив вставила перо в мои волосы, рассмеялась и поправила его. Ее дыхание было легким, но неприятным. Она шепнула:

— Тебе идут перья. Ты и сам это знаешь. Думаю, за свою жизнь ты износил больше перьев, чем у целой стаи чаек. Так ведь?

— Да.

— А еще ты танцевал в грозу.

— Да, — согласился я.

— И в будущем у тебя будут грозы и перья, хотя плащом тебе станет служить лес. Неужели ты не хочешь узнать, что я видела? Разве от знания будет какой-то вред? Дело сделано. Все отпечаталось в моем сознании. Нельзя приставить к стеблю отрезанную розу, Мерлин. Я не могу вернуть это в котел времени…

— Тогда лучше расскажи.

Она была довольна, захлопала в ладоши от радости, что может поделиться своими идениями.

— Ваши с Уртой судьбы переплетены, как нитки в моей юбке. Очень тесно переплетены! Он умрет, а ты будешь жить. А смыслом твоей жизни станет один из сыновей его сына, он явится и причиной смерти всего, что ты любишь. Его зовут Артур. Ах, Мерлин, ты достигнешь таких высот могущества! Твоей землей станет лес. Ты будешь жить в самой его середине. А когда пойдешь куда-нибудь, лес станет тебе плащом.

Почувствовала ли она, как я вздрогнул, когда она описывала эту сцену, так похожую на предсказания Сиамата? Она продолжила, ничего не заметив:

— Великий человек, великий правитель сидит за толстыми стенами из дерева и земли, высокие башни касаются облаков, крепость построена на сверкающих белых скалах. Правитель боится тебя. Лес окружает эту крепость, как армия, а в центре этой армии Мерлин, он стал старше, мудрее, белее. — Ниив откинулась назад, глаза ее горели, руки были прижаты к груди. — А рядом с Господином Леса бежит маленькая тень. Эта тень… не я, конечно!

Последние слова она произнесла смеясь, прильнув ко мне всем телом. Она прижала меня к земле, ее язык ласкал мои губы, стараясь раскрыть мой рот. Ее дыхание было несвежим, а руки настойчивыми и ищущими. Она подняла юбки, обнажая бедра, и стащила мои брюки, обнажив живот.

Ниив отстранилась разочарованная, надулась, как обычно это делала.

— Тогда на борту маленького Арго ты был твердым. Но ничего не сделал. Сейчас ты мягкий. И не можешь ничего сделать.

— Мягким и останусь.

Она откатилась от меня, села сгорбившись.

— Я рассказала тебе, что видела. А та тень в лесу не может быть мной?

— Та тень в лесу никогда не сможет быть тобой! — резко отрезал я, вставая. — Даже если ты проживешь пять поколений. Как бы долго ты ни прожила, даже если доживешь до очень преклонных лет, станешь морщинистой, беззубой, слепой, все равно не дотянешь до тех времен, когда леса будут следовать за мной по пятам!

— Тогда я останусь здесь. Пока не умру. Мне здесь нравится. Я люблю орехи. А еще здесь есть оливки и вода — сладкая. Я могу призывать пчел, чтобы получить мед, и птиц, чтобы их съесть. Да, я останусь здесь. Это мое Лебединое Убежище. Когда я буду тебе нужна…

Она сердито смотрела на меня и молчала, пока я отвязывал коня. Я в последний раз взглянул на нее и улыбнулся, а потом поскакал вниз по склону в долину, ведущую к морю. Но Ниив еще не закончила. Не совсем закончила.

— Это ты убил мою прапрабабку? Миргу? Это правда?

Она стояла на камне, зажатый в руке лебедь казался игрушечным.

— Да, — крикнул я ей в ответ. — Но совершенно случайно. Я не собирался. Это был несчастный случай.

— Какой несчастный случай?

А почему бы и не рассказать? Она и так уже наполовину догадалась. Она убьет себя, пытаясь разузнать правду с помощью магии.

— Она носила нашего ребенка. Мы оба знали, что в этом ребенке таится опасность. Мы отправились на озеро, чтобы Мирга родила ребенка и мы утопили его во владениях Енааки. Но твоя прапрабабка умерла при родах, и по совершенно непонятным мне причинам я не смог убить новорожденного. Я забрал девочку с собой. И передал ее твоему народу.

— Вот в чем дело — мы родственники! — Она отшвырнула мертвую птицу подальше.

— Да, родственники. Увы! А ты, твой полуребенок? Ты все еще носишь его?

— Да, — ответила она с насмешкой, хотя насмешка получилась плохо. — Правда, он очень маленький. И очень терпеливый! Я еще понадоблюсь тебе, Мерлин. Скоро наступят потрясающие времена.

Только меня это совсем не касается, подумал я, спускаясь в долину, я лишь раз оглянулся и увидел темное дерево на холме. Его ветви тянулись вверх, они раскачивались, словно от сильного ветра.

Прощай, Ниив. Еще увидимся.

И снова за ней осталось последнее слово, ее голос донесся до меня с вершины холма. То, что я услышал, будет всегда преследовать меня.

— Я не все тебе рассказала из того, что видела, Мерлин… не все, что видела…

Снова задрожала земля. Всадники и пешие, повозки, запряженные волами, и грохочущие колесницы покрыли холмы, с шумом переправились через реку. Некоторые ехали по берегу моря, две колонны смеющихся воинов проскакали прямо по воде, белой от занимающейся зари.

Через два дня мы добрались до Фермопил.

Некоторое время мы поднимались в гору. Долины становились уже, кедры и сосны росли все гуще, буйная зелень заглушала звуки, но затрудняла продвижение армии. На чистое лазурное небо было больно смотреть. Многочисленные горные ручьи струились по опасно скользким камням, кони ступали с трудом, часто спотыкались. Теперь колонна продвигалась медленнее. Армия Бренна растянулась по холмам, если бы греки поджидали нас здесь, то смогли бы легко разделить наши силы.

На самом деле людей здесь не было. Дичь убежала при нашем приближении, а может, ее и не было вовсе. Когда мы наконец подошли к мощному горному хребту, перед нами открылось узкое ущелье. Все его дно было усыпано белыми человеческими костями. То были кости тех, кто пытался проникнуть в Фермопилы до нас. Их притащили сюда и бросили гнить, зимние дожди и копыта проходивших здесь животных довершили разрушение.

Горный хребет тянулся влево и вправо, насколько хватало глаз. Склоны были такими отвесными, что местами обрушивались. Деревья крепко цеплялись за камни, их кроны клонились в нашу сторону. Небо было настолько ярким, что, посмотрев на него, человек слеп на несколько секунд. Над суровой цепью гор проплывали пушистые облака, парили соколы.

Но в хребте был разрыв, вертикальный разрез, настолько узкий, словно его сделали ножом. Только подъехав ближе, мы смогли разглядеть расселину. Проход был извилистым, виднелось лишь самое его начало. Из него струился свет и дул печально завывающий ветер. Прямо перед входом из земли торчало копье, словно предупреждение идущим. Копье было огромным, явно сделанным из целой сосны, его венчал широкий наконечник из позеленевшей бронзы. Если бы такое копье метнули, оно могло бы проткнуть сотню человек сразу. К копью были привязаны тысячи лоскутов, трепетавших на ветру: килты и плащи погибших.

Это копье приковало к себе внимание всех. Но вот из узкого прохода выехал всадник и остановился около копья.

Он наблюдал за нами издалека. Шлем закрывал верхнюю часть его лица, напоминая половинку черепа. Шлем был железным, совсем простым, даже без плюмажа. Человек был одет в доспехи в этрусском стиле: короткие брюки, металлическую кирасу, надетую поверх синей рубахи с коротким рукавом, в левой руке он сжимал щит, а в правой метательное копье. На суровом лице я разглядел подстриженную седую бороду и сразу же узнал воина. И на самом деле, некоторое время посмотрев на ряды нашей армии, Ясон снял шлем и выкрикнул мое имя.

Сразу четверо воинов поскакали к нему. Он отступил назад, поднял щит и еще раз выкрикнул мое имя. Тень от копья теперь падала на него. Но резко отданная команда, прозвучавшая из передних рядов, остановила атакующих. Они развернулись и поскакали обратно, а затем вдоль рядов загромыхала колесница.

— Мерлин! Мерлин! Отправляйся к всаднику!

Я вышел вперед и остановил колесницу:

— Он зовет меня.

— Бренн велит пойти и поговорить с ним. Похоже, он тебя знает.

— Передай Бренну, что этот человек — мой друг, еще он друг Урты, он не опасен.

Кельт в колеснице громко расхохотался, его наверняка рассмешило предположение, что один человек может представлять опасность для нашей орды.

Я пустил коня вперед по костям, направляясь к Ясону, который не отрывал от меня своего сурового взгляда. Позади него из расселины задувал и выл сильный ветер. Вблизи я понял, что в расселину могут въехать не более четырех всадников в ряд или войти человек шесть пеших.

— Я ждал тебя, — заговорил Ясон. — Я гонялся за призраком.

— Я знаю. Тайрон рассказал.

— Он сказал, чей это был призрак?

— Тезокора.

— Он позвал меня, Мерлин. Но как только я подъехал, он развернулся и ускакал прочь, словно рассердился. Я мчался что было мочи, но не мог его нагнать. Мне, конечно, следовало бы догадаться что его подослали, чтобы обмануть меня. Тогда возникает вопрос: откуда взялся призрак?

— А ты как считаешь?

Что я мог ему сказать? Что Медея жива и находится в этом мире? По его взгляду я догадался, что он подозревает меня. Подозревает, что я что-то недоговариваю. Если бы это случилось до того, как я узнал правду о Медее, я бы все рассказал ему. Но лицо этой женщины, ее узнающий взгляд, вспышка нежных, приятных воспоминаний останавливали. Я почувствовал, что это было бы предательством.

Ясон продолжил:

— Ты видел призрак в Альбе. Не может ли это быть тот же?

— Возможно, Ясон. Я уверен, что, когда Медея прятала от тебя детей, она спрятала их порознь, одного в Греции, а другого на Альбе. Каждому из них она дала по призраку брата, чтобы они не скучали друг без друга, чтобы были счастливы. Но когда они достигли определенного возраста, призраки исчезли.

Ясон еще сильнее нахмурился:

— Очень странная идея. Откуда ты можешь все это знать?

— Потому что Оргеторикс рассказал мне о своем детстве.

— Он рассказал тебе? — Ясон одновременно изумился и оскорбился. — Когда? Когда он говорил с тобой? Ты с ним встречался?

— Он был в этой армии. Пока ты гонялся за призраком, я встретил его у оракула в Аркамоне.

— А сейчас он где?

— По-моему, он отправился вперед на разведку. — Я указал на расселину.

— Он спрашивал обо мне? Он знает, что я его разыскиваю?

— Пока нет…

Ясон был хитер. Его тонкие губы тронула улыбка. Конь забеспокоился, почувствовав напряжение всадника.

— Что ты от меня скрываешь, Мерлин? Чего ты недоговариваешь?

Я не успел ответить — через долину скакал Илькавар, оповещая о своем приближении прерывистыми взвизгами волынки. Вслед за ним скакал Тайрон. Позади стеной стояли воины Бренна, нетерпеливые, напряженные, ждущие приказа. Они ехали врозь на случай, если греки вдруг появятся на скалах над долиной.

Илькавар остановился и улыбнулся:

— Послание от Болджоса.

— Что в нем?

— А ты как думаешь? Должен заметить, что сначала там идут только сильные выражения. Если коротко, он хочет знать, что за чертовщина здесь происходит, почему, с вашего позволения, вы здесь расселись и болтаете. И если у вас найдется свободная минутка, будьте так любезны, сообщите ему и Бренну свободен проход или нет. Мне кажется, что вы только что оттуда вышли. — Теперь он обращался к Ясону.

— Нет, ошибаетесь. Вон тот грек вышел. — Ясон кивнул на раздетый, окровавленный труп, лежащий за копьем.

Я только сейчас обратил внимание на тело. Вот откуда у Ясона новое оружие.

— Но он был один. И я не могу ответить на ваш вопрос.

— Мы можем попробовать узнать, — предложил Илькавар. Он глянул вверх на величественный, поросший низкими искривленными деревьями монолит. — Чую, ни через гору, ни под горой мы не пройдем. — Он подмигнул мне и усмехнулся. — Клянусь грудью Неметоны! Еще совсем недавно нам довелось проплыть по ручейку не больше струйки мочи холодным утром, если давно не пил. После такого, думаю, этот проход нам не страшен. А ты как считаешь, Тайрон?

Суровый критянин сохранял невозмутимость. Он взглянул вверх на узенькую полоску неба, пожал плечами и пробормотал:

— О чем тут говорить!

— А где Гвирион и Конан? — поинтересовался Ясон.

— Бог их знает, — ответил Илькавар. — В последний раз я видел их в стельку пьяными. Я их поищу.

— И еще Рубобоста с огромным конем, и Утру с его верными утэнами, — добавил Ясон.

Я рассказал ему о том, что Рубобост возвращается на север, о поединке Урты, о том, что корнови, Урта и Улланна выпадают из игры.

Впервые я увидел Ясона в печали. Но он был рад, что Урта выиграл поединок.

— Я должен был остаться, — тихо сказал он. — Не нужно было гоняться за призраками. Поединок Урты с тем негодяем, конечно, не помог бы мне найти сына, но все равно следовало остаться ради других. Мы обязаны держаться вместе. Черт! Черт!

— Нам нужно идти вперед, — сказал Тайрон, глядя на ахейца в упор.

— Да, я знаю. Найдите кимбров.

Тайрон и Илькавар поскакали с докладом.

С нами отправились четверо из армии Болджоса; если мы натолкнемся на опасность, они поскачут обратно и предупредят. Мы въехали в расселину вслед за Ясоном. От скал исходил холод. Каждый шаг, каждое слово отражались от стен и усиливались эхом. Проход петлял то влево, то вправо, то расширялся, то сужался настолько, что только двое могли идти рядом. Небо над нами превратилось в узкую лазурную ленточку, неровную из-за ветвей деревьев.

— Это смертельный капкан, — зачем-то сказал Илькавар. — Наверху чувствуется какое-то движение. За нами наблюдают.

Уверен, так оно и было.

— Возьми поводья моего коня, — шепнул я ему, — и следи за мной.

Он кивнул, подтверждая, что понял.

Я вызвал сокола и вылетел из расселины, опасаясь камней и стрел. Теперь я видел, что ждет нас впереди. Расселина расширялась и выходила на равнину, где нас поджидали стройные ряды греческих воинов. Солнечные блики играли на их шлемах и щитах, вдоль рядов носились конники. Греки знали, что мы приближаемся. Перед самым выходом из расселины они устроили фальшивый сосновый лес, чтобы первые кельты, вышедшие на равнину, не сразу поняли, что их ожидает.

Но наверху над расселиной я видел лишь камни, кусты, искореженные ветром деревья. Несколько оленей спокойно паслись в траве. Те из них, что были сообразительнее, начали искать убежище — они заметили в небе меня.

Я очень сильно удивился, что над нами никого нет. Что же тогда видел Илькавар?

Я вернулся в свое тело, забрал поводья и догнал Ясона.

— Нас ожидают. Нам здесь не пройти, да и ты, хоть ты и ахеец, не пройдешь, новые греки тебя не признают. Нам следует вернуться и предупредить Бренна.

Ясон еще немного проехал вперед, услышанное явно рассердило его. Он хотел ехать дальше. Он хотел догнать своего сына. И не мог смириться ни с чем другим, тем более что теперь подобрался к сыну совсем близко. И близко к своей родине.

Но он все-таки повернул назад и коротко кивнул:

— Ты прав.

Четверо воинов Болджоса поскакали назад, словно за ними гнались сами фурии, мы же отправились вслед за ними легким галопом.

Мы только что выехали из расселины, когда первые ряды армии ринулись в нее. То были ремы, прекрасные наездники, но не очень хорошие бойцы. Тем не менее они были полны решимости прорваться в Фермопилы. С мрачными лицами они проехали мимо нас, держа наготове копья и щиты, чтобы прикрываться от падающих камней.

Бренн отправил их на верную смерть, жесткое решение для такого расчетливого человека, как он.

Сразу за ремами он двинул замечательных копейщиков из тектосагов, гесатов, тех же, что столь дерзко разграбили Аркамон. Их раздражало тесное пространство, поэтому они стремительно неслись вперед и громко требовали, чтобы ремы освободили им дорогу.

Этим они лишь приближали свою смерть.

И тут я понял, слишком поздно, что Медея помешала мне увидеть все. Она поступила, как когда-то я с дозорным. Тогда он удивился, что ничего не заметил. Наверное, умирая, он все пытался понять, как не почувствовал, что земля под ним содрогается от топота наступающей армии.

А теперь я сам просмотрел ряды греков на гребне горы. Сверху посыпались камни, они давили всадников. Те в панике налетали друг на друга. Расселина в горе наполнялась мертвыми телами.

Но Бренн подгонял людей, и новые ряды вливались в разлом, держа поднятые щиты, наступая на погибших и раненых.

После каменного дождя греки принялись метать копья, стрелять из лука и пращи.

Но что за силища была сокрыта в этой армии! Бренн предвидел трудности у Фермопил. Он всех подготовил. Последующие ряды воинов кидали на убитых щиты, создавая мост. По каждому упавшему пробегало пятеро. Там, где ущелье расширялось, они перестраивались, образуя фаланги. Кланы перемешались, все думали только о выполнении задачи. Оружие раздавалось, обменивалось, те, кто лучше владел мечом, забирали мечи у тех, кто лучше метал копья.

Я тоже отправился в проход, хотя Бренн и Болджос уже вошли в него в разное время, чтобы увеличить шансы.

Оба прошли, хотя Болджос потерял палец — в него попало копье, брошенное сверху, оно прошло через руку и воткнулось в седло.

Когда мы мрачно стояли в долине костей, Илькавар бросил на меня взгляд, полный раздражения:

— Я же говорил тебе, что там наверху люди…

— Меня провели.

Ясон услышал наш разговор:

— Кто провел тебя? Кто мог провести человека, способного поднять мертвый корабль со дна озера? Который никогда не стареет? Не умирает? Иногда тебя невозможно понять. Ты что, играешь с нами, Мерлин?

— Нет, меня провели.

Аргонавты столпились вокруг меня, на их лицах была то ли боль, то ли отчаяние. Ясон сказал:

— Напомни мне, что мой сын сказал Бренну? О предательстве. Как он сказал? Напомни.

Я ничего не ответил. Ясон убрал меч. Он знал, уверен, что знал. Он хотел, чтобы я подтвердил, что не предам его ночью, только при свете дня. Так сказал его сын предводителю.

И снова, прежде чем я что-либо сказал, Ясон заговорил:

— Она отправила моих сыновей сквозь время. На семьсот лет вперед, если верить тебе. А сейчас ты заявляешь, что у каждого из них был призрак брата. Я вижу призраков и преследую их. А ты разговариваешь с моим сыном за моей спиной!

Он подъехал ко мне поближе:

— Скажи мне правду, Мерлин. Она ведь жива? Она тоже отправилась сквозь время за ними. Она сейчас с ними. Эта ведьма чинит нам препятствия. Скажи мне правду… пожалуйста…

Илькавар пристально смотрел на меня: Он-то, конечно, знал, но ничего не сказал.

— Да, — признался я. — Да. Она жива. Она постаралась преградить тебе путь на Альбу, потому что там спрятан Кинос. Те огромные статуи, наш страх, возможно, и само опустошение земель — дело ее рук, хотя в этом я не уверен. Она отравила твои мысли на Рейне, чтобы Арго восстал против тебя.

— Она была на Арго? — зарычал Ясон.

— Пряталась. Она умна. Даже Миеликки не знала, что она там.

— Боги знают все.

— Увы! Нет. Или, напротив, к счастью. Она посылала призраков своих сыновей им самим, чтобы те были счастливы. А тебе, чтобы поддразнить и обмануть. Она не позволила мне увидеть греков на скале. Бог знает, возможно, она и во многом другом мешала мне. Я не ожидал ее появления, поэтому и не увидел.

— Она прибыла вместе с ними, — повторил он мои слова.

Он спрашивал, не утверждал. Он чувствовал, что дело не в этом.

Я ничего не сказал. Мне нечего было сказать. Ясон один из немногих людей, встретившихся мне за мою очень долгую жизнь, для кого я был открыт, словно разрезанная туша на столе.

— Ты лжец! — выдохнул он. — Клянусь Священным Быком, ты меня обманывал. Не знаю как, не знаю, в чем именно, но обманывал. Ты предал меня! Что-то теперь произойдет. — Он в отчаянии повторил: — Что-то должно произойти. Оставь меня, Антиох. Нашей дружбе конец!

Он отвернулся и поехал туда, где воины продолжали втискиваться в расселину, готовясь к штурму в ее конце. Гвирион бросил мне:

— Он что же, поедет один? Разве за этим мы сюда приехали?

Тайрон крикнул:

— Что бы там ни произошло между тобой и Ясоном, настоятельно советую забыть об этом на время. Мы должны прорваться; Кроме того, разве мы не обещали помочь Ясону за проезд на его корабле?

— Поехали, Мерлин, — осторожно позвал меня Илькавар. — Может, этот проход и называют Жаркими Вратами, их жар — ничто по сравнению с тем, что ждет нас с другой стороны разлома!

Чего я не заметил сверху, когда издалека смотрел на греческую армию, так это того, что армия греков весьма малочисленна. Они сверкали металлом, яростно выкрикивали оскорбления, но их оказалось меньше, чем я думал. К тому же это были не лучшие воины — Греция еще не оправилась от предыдущих войн. Их земля была закрыта от нападения врагов, расселина препятствовала проникновению чужаков. Кроме того, греков раздирали распри, споры, разногласия.

Клянусь Священным Быком Ясона, этим они напоминали кельтов!

Бренн потерял больше людей, чем мог сосчитать. Я слышал, что их тела оставили в проходе на сто лет. Они так спрессовались от времени и веса людей, проезжающих там, что путники даже не подозревали, что лежит у них под ногами. А потом море, сочувствующее и сострадательное, поднялось до самых гор и унесло эти камни и кости в свои темные воды.

Но в тот день, когда Ясон уехал от меня, греки дрались до ночи, а потом разбежались, оставляя своих убитых на разграбление. Они в ужасе уносили ноги от победоносной орды, способной призывать богов подземного мира, которых даже я боялся и старался избегать.

 

Глава двадцать шестая

СВЯТИЛИЩЕ

Если Бренн ожидал дальнейшего сопротивления со стороны греков, он должен был очень удивиться. Армия греков пала, она растворилась среди гор и долин, словно тень.

Следующие несколько дней мы беспрепятственно двигались на юг, потом повернули на запад. Мы следовали маршрутом, вычерченным по смутным воспоминаниям старейшего среди нас, то есть меня. Нам попадались покинутые деревни и опустевшие поля. Но зверей уничтожить сложнее, чем урожай, а деревья ломились от фруктов. Орда Бренна значительно поредела к тому времени, как мы увидели гору Парнас. Клан за кланом начали отделяться от армии и уходить на поиски добычи.

Акикорий ушел на восток еще раньше. Теперь Болджос и верные ему кланы отправились в другие святилища на западное побережье. Решение предводителя изумило Бренна, но он снова проявил дипломатичность. Длинный переход был прерван ради праздника, который устраивался для всех предводителей и лучших воинов кланов. Празднование длилось до утра, после долгих споров на нем было решено, что обе армии воссоединятся в Иллирии, самой северной части западного моря, оттуда горные перевалы вели как раз к реке Даан.

В доказательство нерушимости своих обещаний оба предводителя принесли в жертву своих лучших коней. Внутренности сожгли, с каждого коня срезали гриву с куском кожи, отскоблили и сделали пояса. Бренн и Болджос обменялись поясами, связь через конский волос считалась сильной. Туши коней были разделаны и засолены, чтобы служить предводителям пищей на ближайшие дни.

Пыль, поднимаемая армией Болджоса, застилала небо. Она держалась даже после того, как земля перестала дрожать от топота воинов. Мы устроились на ночь, но Болджос поднял нас еще до рассвета и приказал двигаться дальше, так что завтракали мы всухомятку. Дни походили один на другой до тех пор, пока не показались сверкающие склоны горы Парнас, ее свет служил маяком, маяком для завоевателей.

В последний раз я видел Парнас в день открытия святилища. Теперь, когда мы находились в Греции, где время имело значение, я развлекался тем, что подсчитывал, сколько именно лет прошло с тех пор. Тысяча восемьсот! Тысяча восемьсот лет моей жизни. Долина дрожала, звенела от воя визгливых рогов, боя кожаных барабанов. По склонам горы бежали кричащие женщины, воздух наполнялся запахом крови убитых козлов и баранов. Я вспомнил, как тогда река, протекающая меж холмов, окрасилась в розовый цвет и запахло смертью.

Теперь здесь было тихо, если не считать топота лошадиных копыт и скрипа колесниц, которые медленно заворачивали в глубокое ущелье, охраняющее оракул Аполлона. Мы легко преодолели обширную равнину под названием Криза. Старые западни и укрепления, разбросанные по склону, не смогли задержать нас. Я скакал впереди главной колонны вместе с Тайроном и Илькаваром, уже чувствовалось прохладное дыхание ледников, лежащих на вершине Парнаса. На расстоянии гора казалась маленькой, а сейчас крутые склоны нависли над нами, каждое движение коней отдавалось эхом.

Мы осторожно огибали склоны и наконец оказались возле ущелья, ведущего в Дельфы. Вертикальные стены удивительно белых скал слепили глаза. Казалось, что земля, которая простиралась перед нами, рассечена мечом на две части. Все, что находилось перед скалами, казалось темным на фоне сияющей белизны. Река петляла по долине между двумя рядами древних оливковых деревьев, они тоже отливали серебром, будто покрытые инеем.

С восходом солнца горы порозовели. Там, в этих горах, Аполлон основал святилище. Я знал, куда нужно смотреть, по какому повороту тропы, вьющейся меж мраморных плит и священных рощ, нужно идти. Мы ехали впереди колонны и вскоре увидели еще одну сверкающую полосу. То были не древние скалы раздвоенного ущелья, а последние защитники оракула, две сотни немолодых греческих воинов, готовых умереть за своего бога.

Нам сообщили, что на них пояса из бычьей кожи. Это означало, что они будут биться до конца, ни за что не отступят. Они принесли клятву.

Над краем утесов вдруг появились грозовые тучи, в ущелье стало темно. Греки принялись стучать мечами по щитам, звук все нарастал из-за эха, разносящегося по долине. А затем греки начали растекаться во всех направлениях, как струйки воды, и занимать оборонительные позиции.

Они, конечно, не устоят против мощной армии кельтов, которые не спеша приближались к своей цели.

Бренн со всей яростью обрушился на оракул в Дельфах. Он бросил на него тысячу отборных конников и гесатов, сорок повозок, чтобы вернуть своих «предков в золоте и серебре», которые находились в плену в этой горе.

Вся неширокая долина благоухала ароматами зажженных курильниц. На каждой тропинке, у каждой статуи, у каждой пещеры, у каждого дерева дымились триподы — так греки молили Аполлона защитить их святилище.

Бренн давил эти курильницы, он срубал ветви и превращал их в жертвоприношения, он сбрасывал мраморные статуи, которые простояли в своих нишах тысячу лет, спокойно созерцая долину и окружающие ее скалы. Бренн велел своим солдатам выкрикивать оскорбления змеям, которых мы не видели, но которые, как он говорил, там были, ползали под землей.

Он грозился, что срубит голову пифии, так называли страшную старуху, которая сидела, прикрывшись вуалью, перед мерзкой расселиной в скале и изрекала предсказания от имени Аполлона. По его словам выходило, что хозяйка оракула была ужасным страшилищем, изрыгающим змей из своего уродливого рта. На самом деле пифия — скорее всего молодая женщина, вполне обычная, которую использовали жадные дельфийские священники в своих целях, — сбежала задолго до того, как на горизонте заклубилась пыль, поднятая приближающимся войском. Разочарованный, но непоколебимый в своем решении Бренн отрубил голову молодому греческому воину, побрил ее своим ножом, намазал охрой губы и глаза. Позднее он показывал этот трофей командирам, заявляя, что ее змеиная кожа скрывает истинный возраст предсказательницы. Потом Бренн смазал голову маслом и убрал отвратительную добычу, пока не начала прорастать щетина и не выдала его уловку.

Бренну пришлось убедиться в правдивости рассказов о том, что персы успели разграбить святилище до него. Почти все, за чем он пришел сюда, давно уже было вывезено на восток. Эти сокровища, возможно, все еще хранились в храмах и дворцах в Персии. Хотя скорее всего Александр из Македонии, который напал на персов вскоре после их набега на Грецию, расплавил сокровища, чтобы раздать воинам в качестве добычи и оплаты. Так что уже целое поколение тому назад все, что Бренн мечтал вернуть, перестало существовать, превратилось в обычные деньги.

Бренн отправил всадников к Акикорию, чтобы тому передали новость, сейчас Акикорий должен был уже приближаться к Геллеспонту, узкому проливу между двумя берегами в самой южной части Черного океана. За проливом начинались руины Персии. Поход Акикория на этом не закончится.

Болджоса тоже не было в Дельфах. Он взял с собой несколько тысяч человек и отправился на северо-запад, в дубовое святилище в Додоне, по пути опустошая земли.

Греки пребывали в смятении. Их крошечная армия отступила за Ахейский пролив, на бывшую родину Ясона, и ожидала там, когда перестанет сотрясаться земля.

В тот день Аполлон не защитил свой оракул, хотя сами греки отрицали это, но уже после того, как Бренн стал пищей для воронов. Только две повозки удалось наполнить вещами, совершенно точно украденными у кельтов. Еще четыре повозки были нагружены другой добычей. Честно говоря, этих сокровищ было слишком мало, чтобы вознаградить за доблесть такую огромную армию.

Бренн это знал, поэтому отправил Болджосу указание «брать все подряд»: шелка, сапфиры, полированные камни, бронзу, даже керамику.

— Все, что блестит!

Слишком много голодных глаз будет приглядываться к повозкам с сокровищами, прикидывая свою долю.

Я наблюдал за разграблением Дельф с противоположной стороны долины, я устроился в развалинах небольшого здания, которое когда-то было казармой для воинов, охраняющих священников и пифию. Илькавар наигрывал на своей волынке. Он пытался сочинить «песнь о героической и трагической судьбе этих мест». Но у него ничего не получалось.

Конан вернулся очень скоро и сообщил, что грабить здесь особенно нечего. А Тайрон, видимо, отправился в пещеру не столько из жадности, сколько из интереса, а когда наконец нашел нас на холме, вид у него был озадаченный.

От оракула доносились пронзительные, но приглушенные звуки. Вполне мирная картина.

Тайрон спешился и присел рядом со мной, потирая руки, словно ему было холодно.

— Под горой — невероятно запутанный лабиринт, — рассказал он. — Помещение за помещением, коридоры уходят в гору по спирали, но снова выходят наружу. Замечательное место! Я здесь как дома. Я уверен, что этот оракул связан с другими. Я слышал звук разных ветров, скрип дубов, учуял запах сосновой смолы. А еще оракул соединен с моей родной землей. Я прекрасно знаю запах своей родины. Кроме того, в лабиринте есть ловушки и тупики. Там полно золота низкого качества, прекрасных обсидианов и замечательной резьбы по кости, все это хранится в глубоких нишах. Эти ублюдки уволокли бы все, но им никогда не найти их.

Илькавар спросил, не видел ли он Ясона, и критянин кивнул, стаскивая с головы свой шлем с зеленым плюмажем. Он указал на тропинку, у начала которой мы сейчас сидели, она вела вниз в долину.

— Кажется, я видел его. На нем снова кельтские доспехи. Он сражался сразу с двумя греками.

Два умирающих грека пытались спрятаться, значит, Ясон где-то поблизости. Мы побежали к белым колоннам перед входом в пещеру. Там мы его и нашли. Он стоял с мечом в руке, взгляд его был устремлен куда-то к выходу из долины. Он был задумчив, может, даже печален. На нем, в самом деле, были яркие доспехи одного из кельтов, погибших в походе. У ног Ясона валялся еще один поверженный грек, он вздрагивал, его душа еще не совсем покинула тело. У самого Ясона на руке был порез, который кровоточил. Илькавар перевязал ему руку полоской кожи. Я держался от него на почтительном расстоянии.

— Я не знаю, как выглядит мой сын, — рассеянно сказал он, посмотрел на Илькавара, глаза его сузились и зло сверкали. — Интересно, он похож на меня? Ну а как выгляжу я? Я понятия не имею, какое у меня лицо. Я оставляю удовольствие созерцать его тем, у кого нет выбора. Ты должен помочь мне найти сына, Илькавар. Он где-то здесь, на этой горе. Я чувствую это. — Он рассмеялся, правда совсем невесело. — Я сгораю от нетерпения. Можешь представить себе? После долгих ожиданий оказаться совсем рядом с ним… я очень волнуюсь. А вдруг он не узнает меня? А если он унаследовал злобу от матери? Ты должен быть рядом. Ты был там, когда этот подлый чародей разговаривал с ним. Ты его узнаешь. Он станет говорить с тобой. И тогда ты сможешь нас познакомить. Наверное, он не сразу сможет поверить в то, что я его отец.

— Здесь Мерлин, — шепнул ему Илькавар.

Ясон выругался, свирепо взглянул на меня, его меч был нацелен мне в голову.

— Я никак не пойму, в какие игры ты играешь? Не подходи ко мне. Уходи. Я не знаю, кто ты такой.

В долине наконец воцарилась тишина, безумная битва закончилась. Все еще слышался топот копыт, это всадники возвращались к основным силам. На их доспехах сверкало солнце, воины везли с собой все, что им удалось найти. Весь склон был покрыт мертвыми телами греков в их белых туниках и шлемах, украшенных конскими хвостами. Возвращающиеся воины приветствовали товарищей, сообщали о своих трофеях, ответные выкрики были едва слышны.

Дельфы погрузились в тишину.

И на фоне этой неподвижности я вдруг увидел Оргеторикса.

С ним был еще кто-то, тоже одетый в разноцветные кожаные доспехи, как принято у кельтов гиперборейцев. Они выскользнули из-за скалы в дальней части долины и побежали вверх по тропинке, направляясь к группе мраморных зданий, где и находился оракул.

— Вон там! Оргеторикс. И еще кто-то.

Некоторое время Ясон стоял неподвижно, словно и сам был статуей, и не отрываясь смотрел на далекие фигуры. Он старался впитать каждую деталь, словно опасался, что это его последний шанс увидеть молодого человека, который пересек Время. До него было совсем близко, рукой подать. Наконец Ясон ожил, выкрикнул распоряжения Илькавару и Тайрону и понесся вниз по заросшему колючками склону. Если он и заметил, что я бегу с ним, то ничего не сказал. Он выкинул меня из головы.

— Я знал, что он появится здесь! — крикнул Ясон, когда мы вброд переходили реку.

Впереди бежал Тайрон — он был самым быстрым из нас и уже успел добежать до мощеной дороги, что вела к воротам во двор перед расселиной в скале. Здесь ощущался сильный запах серы, он вырывался из пещеры, словно зловонное дыхание чудища. Видимо, Ясон вспомнил, что говорил Персей о Медузе, подобрал кем-то брошенный круглый щит, поцеловал его и прикрыл нижнюю часть лица.

Первым в пещеру ворвался Ясон. Мы с Тайроном прислушивались, нет ли здесь кого-нибудь еще. Но ничего, кроме дыхания горы, не услышали. Тайрон удивился не меньше меня, но он уже бегло осмотрел эту систему плохо освещенных коридоров и повел нас туда, где располагалась статуя свернувшегося кольцами Питона, охраняющего проход вглубь пещеры.

Мы пошли дальше, единственным звуком было тяжелое, взволнованное дыхание Ясона.

Мы вздрогнули, уловив какое-то движение в темном туннеле слева. Факел вспыхнул ярче, и Ясон глухо зарычал, он увидел женщину, шагнувшую нам навстречу. Ее грудь и живот были обнажены, глаза сияли над черной вуалью, скрывающей нижнюю часть лица, волосы были заплетены в длинные поблескивающие косы.

Что-то в ее манере двигаться или блеск ее глаз вдруг воскресили в душе Ясона видения. По крайней мере он вдруг что-то вспомнил и ужаснулся.

В этот момент Ясон наполовину понял, наполовину почувствовал, кто появился перед ним. Он не хотел принимать эту мысль и невольно отшатнулся назад, не желая верить своим глазам. Он бормотал:

— Нет. Нет… Только не это.

И тогда Медея сорвала свою вуаль, открывая бледное, постаревшее лицо, на котором застыла жестокая, злобная улыбка. Ясон закричал, как раненый зверь, его крик был полон боли и гнева.

Не оборачиваясь, Ясон взмахнул мечом в мою сторону и закричал:

— Ты знал! Должен был знать!

И снова мне нечего было ему ответить. Подозреваю, что мой язык снова не подчинялся мне, как не подчинялся все время, пока я находился в Иолке, как не подчинялись мне глаза у Фермопил.

Зато Медея ликовала, наслаждаясь видом остолбеневшего, дрожащего перед ней человека.

— Убирайся, Ясон! — вопила она, ее вопль разносился по всей запутанной системе коридоров. — Для тебя здесь ничего нет. Все, что ты видишь, — мое, только я могу его любить. Ты никогда не получишь своих сыновей.

— Попробуй меня остановить! — зарычал Ясон, но в этот момент из-за ее спины вышли два молодых человека.

Ясон задохнулся, остановился и попытался поднять к ним руки. Пламя факела освещало их торжественные лица мигающим, странным светом. Я подумал: «Кинос? Здесь? Это невозможно». Я весь напрягся от нехорошего предчувствия. Я позвал Оргеторикса, он должен был узнать меня, но он равнодушно молчал.

Тогда Медея повернулась и побежала, на ходу гася освещение, оба молодых человека легко бежали рядом с ней в темноту.

Илькавар схватил один из еле мерцающих, коптящих факелов со стены. И совсем как тогда, во время той жуткой погони по залам дворца, я снова бежал рядом с Ясоном, чтобы спасти его сыновей от их матери.

Она завела нас глубоко в гору, летя по пересекающимся коридорам, словно это был ее родной дом. Ее смех, разносимый эхом, дразнил. Самый ее голос звучал как оскорбление:

— Уж лучше бы тебе оставаться в озере, чем гоняться за мной по лабиринту. Я поклялась себе, что ты никогда не коснешься сыновей. — Она помолчала и добавила зловещим голосом: — Но можешь взять их призраки.

Она вдруг снова появилась из темноты. Ее факел снова горел, выхватывая фигуру Медеи из мрака коридора, она держала факел высоко над головой. Оргеторикс и его брат вышли вперед, на их лицах была написана только ненависть.

— Идите к папочке, — сказала им Медея, теперь ее смех стал тихим, даже грустным. Она побежала дальше в лабиринт, унося свой факел, а молодые люди остались.

Ясон сказал:

— Что-то здесь не так. Что это, Мерлин? Воспользуйся магией, скажи…

— Не могу, — шепотом ответил я с отчаянием в голосе. Мои мысли мешались и угасали, когда я пытался вызвать чары. Медея умела заглушать мою магию.

— Конечно можешь! — презрительно возразил Ясон. Обидно. Его слова ранили как стрела. — Но зачем же тебе утруждаться? Вы с ней сделаны из одного теста. Я слишком долго пролежал в озере. Боги лишили меня зрения, я не заметил твоего обмана.

— Нет! — прошептал я. — Я не обманывал, клянусь.

Даже для меня мои слова прозвучали неубедительно. Я не рассказывал ему то, что знал. Но почему? Почему я молчал про Медею? «Это к лучшему. К лучшему», — все повторял я себе.

И тут сыновья сделали два шага в его сторону, а Ясон, несмотря на свое смятение, двинулся им навстречу. Но, словно с них спала змеиная кожа, иллюзия исчезла, открывая обман Медеи. Двое мертвых греков, с лицами белыми, как рыбье брюхо, с выпученными глазами, постояли еще пару минут и рухнули на пол, из легких с жалобным всхлипом вырвался оставшийся там воздух.

С закрытыми глазами Ясон медленно опустился на колени, сжимая кулаки, невероятным усилием воли он погасил вопль отчаяния, готовый вырваться из груди. На губах выступила кровь, и он тихо сказал:

— О боги, будь она проклята! Проклята навеки! Отец Зевс, сожги ее кости прямо в ее теле, Владыка Гадес, повесь ее на ее собственных кишках!

Он потерял сознание. Когда наконец Ясон пришел в себя, он пробормотал:

— Аполлон! Миеликки! Арго! Покажите мне его. Пусть на пару минут. После этого я согласен вернуться в озеро. Миеликки! Миеликки… если есть у тебя власть на небесах, заступись за меня. Озеро может забирать меня обратно…

Он как-то уменьшился в размерах, съежился, словно умирающий.

Я вышел вперед, чтобы протянуть ему дружескую руку, но вдруг испугался и отступил.

Я все еще был «слепым», поэтому не понял, что вызвало следующее событие.

Кажется, Ясон услышал какой-то голос. Он встал, сжал свой меч и щит и наклонился вперед в темноту. Он тяжело дышал, словно знал, что будет дальше. В следующий миг стены коридора сомкнулись вокруг него, будто огромный рот проглотил кусок мяса. Мерзкий запах заставил меня отвернуться. Илькавар и Тайрон закрыли рты руками и ошеломленно смотрели на то место, где только что стоял Ясон и исчез.

Снова коридор принял свой обычный вид, хотя теперь мы слышали удаляющийся топот бегущих ног.

Илькавар повернулся ко мне и спросил:

— Нам бежать за ним?

Пожалуй, в этом мало смысла. Дух Аполлона, живущий в Дельфах, решил помочь Ясону. Поэтому наша помощь была не нужна.

Но Тайрон был Бродящим по лабиринтам. Он поймал мой взгляд и, видимо, подумал то же, что и я — что он может следовать за Ясоном, пока не узнает, в каком именно выходе из оракула появится возрожденный грек.

— Ждите меня снаружи, — бросил критянин, подбирая свой меч.

Он повернулся и побежал в темноту.

Нам не пришлось долго ждать, вскоре Тайрон вышел из горы, он тяжело дышал из-за ядовитого дыма и быстрого бега. Его худое лицо заливал пот, он отжимал влагу из своих прямых черных волос.

Я терпеливо ждал, пока он придет в себя, и расстроился, когда он отрицательно покачал головой:

— У меня не получилось. Я рассчитывал выйти вместе с ним с другого конца, но я его упустил, хотя и слышал его шаги. Единственное, что я заметил, — это запах меда и ветерок, гуляющий в дубовом лесу. У такого ветра свой особый запах. Но ведь такого места нет… или есть?

Он повернулся ко мне, а увидев выражение моего лица, улыбнулся.

Мои глаза наконец открылись, я увидел свет в конце туннеля.

Оргеторикса в Дельфах не было. Он был в Додоне, в дубовом храме! В Святилище Зевса. Туда ездил молодой Ясон, чтобы попросить ветвь священного дерева на строительство киля Арго. С тех пор как его желание было исполнено, Святилище Зевса стало духовным домом Ясона. Он был привязан к нему, как любой ребенок привязан к матери. Сомневаюсь, что он сам понимал это, когда мы вместе плавали по морям много веков тому назад. А та ветвь, что была так мастерски встроена в корабль, считала себя его матерью. Внутри Арго бродили тысячи духов, а сам Ясон был одним из них.

Медея прекрасно об этом знала. Она направляла его туда, не уводила от своего сына, а, напротив, вела на встречу с растерянным, заблудшим молодым человеком.

Она спутала меня, сузила мое видение, она отравила разум сына, воспоминания об отце. С помощью заклинаний она скидывала свой возраст быстрее, чем охотник может освежевать оленя.

Она пыталась не пускать сына к отцу, а теперь, наоборот, хотела свести их вместе. Ее намерения были для меня яснее, чем сияющее, добродушное, непонимающее лицо Илькавара. Как легче всего избавиться от Ясона? Конечно, заставить сына убить его.

— Он в Додоне! — сообщил я Илькавару. Иберниец ответил:

— Для меня это все равно что на луне. Что бы это ни значило, скажи мне, когда петь, а когда молчать.

— Пой, когда душе угодно, — ответил я. — Мне придется идти отдельно от вас. Ясон в опасности. Я не могу рисковать и снова заблудиться в подземном мире, хотя у вас с Тайроном может получиться лучше. Но пока вынужден с вами попрощаться.

— Надеюсь, ненадолго, — хмуро буркнул иберниец. — Я начал привыкать к тебе. К тому же ты — мой лучший шанс попасть домой.

— Я могу заблудиться, как и ты, поверь мне.

— А куда конкретно ты направляешься? — поинтересовался Тайрон.

— Я иду на Арго, хочу попросить его отвезти меня.

Гвирион сидел в одиночестве у костерка, рядом лежало оружие. Он нервничал, понимая, что являет собой слишком слабую защиту для столь ценного груза. Обломок Арго покоился в повозке под шкурами. Голова богини лежала непокрытая, Миеликки уставилась в небо, словно отдыхала. Кимбр посмотрел на меня усталыми глазами.

— Ей было грустно, — хмуро пояснил он. — Это единственное, что я мог для нее сделать. Ясон должен отвезти ее домой на север. Так не годится.

Я с ним согласился, потом залез в повозку, откинул шкуры, прикрывающие старинное деревянное сердце, и присел рядом.

— Миеликки. Арго. Дух корабля! Мне нужно попасть в Додону, где живет часть вас…

Сначала ответом мне была лишь холодная тишина, затем Дух Арго вышел наружу и обволок меня. Теперь я сидел среди серых горячих камней, желтого дрока и искривленных стволов олив. Миеликки тоже была там, молодая, красивая. Она сидела неподалеку от меня в легкой летней тоненькой тунике. На ней не было вуали, светлые волосы заплетены в косы. Она сидела, скрестив ноги, под раскидистым дубом. Позади нее виднелись подернутые дымкой горы, поросшие кустами и деревьями, пахло травами.

— Меня пугает это место, — сказала она. — Я не привыкла к такому теплу. Ты узнаешь эти места, Мерлин? Одна часть корабля родом отсюда. Вот это дерево. Разве оно не прекрасно? Такое старое, настолько старое… Видишь шрам в том месте, где Ясон отрезал ветвь для своего корабля?

Я видел, что могучий дуб с пышной кроной был весь в шрамах. Не менее сотни Ясонов воспользовались этим необычным деревом, когда их мольбы были услышаны.

Мне даже не пришлось просить, мне было позволено пройти в Додону через корабль. Она была добра ко мне.

Словно прочитав мои мысли, Госпожа Леса сказала нетерпеливо:

— Да. Ты уже на месте. А войско еще не добралось сюда. Город еще не подвергся нападению, но почти все жители ушли. Ты можешь спокойно искать Ясона, но обещай мне, Мерлин, что, когда ты найдешь то, что ищешь, ты отвезешь меня домой. Мне нужно домой. Кто отвезет меня домой?

Она просила меня, ее лицо жалобно сморщилось.

— Я отвезу тебя, — пообещал я. — Я и Ясон, вместе. Клянусь своим преклонным возрастом.

— А как насчет легкомыслия молодости? Мне очень нужно домой, — повторила Госпожа Леса. — Это место такое странное. Сейчас я в чужом мире. Мой мир далеко. А где девушка? Та пылкая девушка?

— Я оставил ее на побережье. Она ожидает, что я за ней вернусь. Не думаю, что ее желание исполнится, и вряд ли она отправится за мной. Как и вы, я боюсь чего-то.

Миеликки пожала плечами и осмотрелась.

— Да. Пронзительный Взгляд, — прошептала, она. — Да. Она где-то поблизости. Я чувствую ее присутствие. Она замыслила убийство. Возвращайся ко мне, Мерлин, когда закончишь свои дела. И если ты все-таки встретишь девушку, передай, что я жду ее. Напомни ей: она принадлежит мне.

Замыслила убийство?

Медея могла совершенно свободно перемещаться по этому миру. Как, наверное, она изумилась однажды зимой, когда проснулась утром и учуяла запах Ясона, человека, долго пролежавшего в озере, вытащенного из глубины, где он был привязан к своему прогнившему кораблю водорослями и лохмотьями. Увидела ли она, как его мертвые глаза открылись? Услышала ли она, как клокочет вода в его легких, как вытекает из них, его первый вздох и возвращение жизни в замерзшее мертвое тело?

Какие лихорадочные, пугающие сны, должно быть, видела она в ту ночь!

Бесстрастное лицо, белое, как рыбье брюхо, черные с проседью волосы прилипли к черепу, его глаза открываются и смотрят на нее в том сне.

«Ты убила моих сыновей. Озеро отпустило меня. Охота начинается, Медея. Охота начинается!»

Такие ей, наверное, снились сны. Все это время она жила в мире, где не было тех, кого она любила. Она наблюдала, как зиму сменяет весна, считала лета, считала жизни, проходящие у нее на глазах, бежала. Бежала, пряталась в тени. Ждала момента, того замечательного, счастливого момента…

Когда один из братьев, протирая глаза, вышел из пещеры в Аркамоне рядом со своим братом-призраком…

А когда второй брат проснулся в какой-нибудь влажной лощине на Альбе…

Интересно, к которому из них она пришла первому? Так я размышлял, разыскивая ее в Додоне, бегая по долине, принюхиваясь, теребя свои магические кости, чтобы она не ослепила меня снова. Кого первого она приласкала, невидимо, тайно, как видение из их жизни, как сон? У кого первого начала она высасывать жизнь, радости, невинность? Эта мать, старше пещер, в которых они жили, мать, жадно пьющая их новые впечатления.

Обнимала ли она их во сне? Танцевала ли она, прижимая к груди их призраки и напевая песнь триумфа? «Мои мальчики, мои мальчики. Папа очень далеко-далеко, щуками съеденный, льдом замороженный, стал он озерной водой».

Неужели она никогда не слышала зов Ясона из озера?

Разве не знала, что Ясон не умер? Арго, отважный Арго, верный Арго, так и не позволил душе уйти из смертного тела. Слышала ли она его крики? Возможно, она никогда не прислушивалась.

Лентяйка!

Она была совсем как я. Конечно была. Мы вместе росли, вместе учились, мы оба были ленивы каждый по-своему. Я любил ее тогда, но приложил немало сил, чтобы запереть ту любовь, никогда не вспоминать ее.

Но все равно она покоилась в моей полной призраков голове, как и многие другие дорогие мне воспоминания. Они ждали своего часа, когда разойдутся тучи и снова выглянет солнце.

Я противопоставлял этому чувству мысль, что в ее жизни — не важно, что там было между нами когда-то, — Ясон был важнее, она любила его больше, а сыновей любила больше, чем его. Она сошла с предначертанного пути ради любви, а не вернулась из-за ненависти.

И поступила правильно. Что бы она ни делала, у нее были мгновения счастья. И кем бы она ни стала, это были всего лишь последствия тех блаженных мгновений.

Мгновения блаженства. За тысячу лет жизни.

— Ну, теперь ты понимаешь? — прервал меня ее голос — она застала меня врасплох. — Ты наконец понял? Тебе самому приходилось испытывать нечто подобное? Наверняка приходилось!

Она стояла совсем близко позади меня. Когда я повернулся, то обнял ее, этот мой поступок был продиктован смутными воспоминаниями. Но ее тело было бесчувственным, как камень. Между нами больше не было любви. А если и была, Медея постаралась, чтобы это стало незаметно. Я посмотрел ей в лицо, такое прекрасное, несмотря на жадное Время, ее волосы по-прежнему были цвета начищенной меди, а глаза все такие же милые, умные, ее дыхание благоухало фруктами, на миг наши пальцы переплелись. Красота, которая не увядает… затерянная во Времени… недостижимая.

— Неужели ты ни разу не сходил с Тропы?

— Почему же, сходил. Заводил новых друзей, смотрел на мир со стороны. Но так, как это сделала ты, я не делал никогда.

— Ты помнишь, как все было у нас с тобой? Очень давно, в чаще леса и на полянках?

Она была сильной. Она наверняка знала, что я кое-что помню. Мы оба начали просыпаться от очень продолжительного сна, обнаруживая, что мы не одиноки, что в мире были еще такие же, как мы, и что когда-то мы все были вместе. Но я сказал решительное «нет».

Кажется, ее это огорчило, но она продолжила разговор:

— Я позволила себе вспомнить… совсем чуть-чуть. Если постараться, можно вспомнить. До чего длинную жизнь мы с тобой прожили! Зато вместе были совсем недолго. Теперь я вспомнила, это был ты. Сначала я не хотела верить, а теперь верю. Хотя все равно не могу представить себе, что ты никогда не сходил с Тропы. — Она с любопытством посмотрела на меня. — Как же ты, должно быть, одинок. Ты совсем мало жил. Многие люди назвали бы это пустой тратой времени. Мне жаль тебя.

Как и Ниив, Медея пыталась проникнуть сквозь мою защиту, хотя действовала более умело, чем сирота из Похйолы. Она знала то же, что знал я, нам нельзя открываться, когда мы так близко друг к другу.

Чтобы не позволить ее сильной, изощренной магии воздействовать на меня, я стал думать о Ясоне.

— Ты отравила воспоминания своего сына о Ясоне.

— Конечно! Причем у обоих! — Она рассмеялась, глядя на меня, словно удивляясь, что я сам не понял.

— Тезокор ненавидит Ясона только потому, что его ненавидишь ты. Ты для этого использовала магию? Свои волшебные кости? Для того чтобы отнять жизни у своих драгоценных детей?

Я заметил, что лицо ее на миг омрачилось, — я успел уловить боль и страдание. Но она почти сразу взяла себя в руки, ее глаза, полные муки, снова неистово смотрели на меня.

— Драгоценные? Да. Они для меня драгоценные. А почему драгоценные? Ты задавал себе когда-нибудь этот вопрос? Как думаешь, сколько у меня драгоценных детей? Думаешь, это единственные двое?

Мир словно остановился — я вдруг подумал о Ниив и ее полуребенке, а может быть, и наполовину выдуманном ребенке. Я вспомнил Миргу, ее прапрабабку, и того несчастного полуребенка, которого мы зачали. Он вырос под постоянным присмотром духа-хранителя, которого я дал ему. А еще о том, как я узнал, что не могу больше рисковать, производя на свет ребенка, который будет жить в обычном мире.

Медея тоже все это знала, она сразу увидела, что я понял ее. Уж не слезы ли блестят в ее глазах? Она прошептала:

— Я потеряла счет детям, которых рождало мое чрево. Можешь это себе представить? Каждому из них я давала имя, прежде чем избавиться от него. Они преследуют меня, Мерлин!

Впервые мое имя прозвучало ласково в ее устах.

— Но я не могла дать им жизнь, это было бы несправедливо по отношению к ним. Ты понимаешь, что я хочу сказать. Должен понимать. А может, и не понимаешь. Значит, ты слишком погружен в свой эгоистичный мир. Из всех моих детей только эти двое принадлежали Ясону, и только Ясону. Я посмотрела, когда они были еще внутри меня. Я их родила, и мне очень повезло с ними. Они дети Ясона. От меня почти ничего, лишь легкая тень. А от легкой тени вреда не будет. К тому же я их любила. Я слишком многим пожертвовала, чтобы мы все могли нормально жить до тех пор, пока он и мои дети не состарятся! Я знала, что увижу их смерть, я всегда это знала. Но ведь это должно было случиться очень нескоро. Я любила его так же сильно, как когда-то тебя… очень-очень давно. Мы многое забыли, Мерлин. Неудивительно, ведь так? Но удивительно найти такую любовь…

Я с ней согласился. Или согласился только про себя? Не помню. Я силился вспомнить Медею до того, как она исчезла из моего мира, затерялась во Времени.

— А он предал меня! — выкрикнула она, скорее с болью, чем со злостью. — Он оставил меня ради этой женщины, Главки. Он бросил меня. Он бы забрал детей. Скажи мне, Мерлин, что я должна была делать?

Она пощипывала платье у себя на груди, я помнил этот жест еще по тем временам, когда она металась по гулким коридорам дворца, на грани самоубийства, когда обнаружила, что Ясон ее покинул. И все эти годы то, как Ясон бросил ее, не давало ей покоя.

У меня не было ответа на ее вопрос. Не думаю, что он был ей нужен. Я только сказал:

— Но ты лишила жизни своих детей. Какая жизнь была у них? Ты спрятала их не только от отца, но и от самой себя. Даже теперь они тебя не видят. Собака получает больше ласки от хозяина, чем Тезокор от тебя.

— Жестокие слова, — произнесла она, обиженно глядя на меня.

— Зато верные.

Она не согласилась:

— Вовсе не верные. Я долго жила без них. Мне нужно было время, чтобы снова к ним привыкнуть. Но я утешала их во сне. Когда они были меньше, я дала каждому из них по призраку брата. Для компании. В определенное время я собиралась войти в их пробуждающиеся жизни и снова быть с ними. Время уже подходило, когда ты вдруг притащил обратно их отца.

— И тогда ты отравила их воспоминания. Ради собственных целей.

Она нахмурилась и скрестила руки на груди, а потом посмотрела вниз, словно увидела что-то новое.

— Что сделано, то сделано, — прошептала она.

— А еще ты отравила мои воспоминания. Я ведь легко мог сказать Ясону, что ты здесь. Но что-то запрещало мне. Это было не мое сознание.

— Но и не мое, — возразила она, многозначительно глядя на меня с полуулыбкой. — Ты не сказал Ясону потому, что ты был больше предан мне, чем ему. И сейчас предан, Мерлин. Ты просто обманываешь себя.

Я буквально потерял дар речи. Медея печально смотрела на меня, потом подошла и обняла. Ее губы коснулись моих прежде, чем она отстранилась.

Ее глаза мерцали.

— Тебе еще идти и идти, чтобы догнать меня, Мерлин. Ты попытаешься? Когда уйдет Ясон, все для нас станет ясным. Внизу, в долине, прямо сейчас Ясон и его сын идут навстречу друг другу. Когда все закончится, найди меня, пожалуйста.

Ее боль, ее страсть, ощущение ускользающей любви привели меня в смятение, я отпрянул от нее, мне показалось, что и она тоже отскочила в жаркую дымку над серыми камнями.

На самом деле я упал, потерял равновесие и покатился по крутому склону, то скользил, то катился между кустов, пока не оказался у самого подножия холма. Там я обнаружил воронов, поедающих мертвецов, двоих обнаженных греков, чьи лица были закрыты шлемами, а на животах алела кровь.

По камням бежала речка. Я подполз к ней, чтобы промыть свои синяки и ушибы в воде. Из-за двух покойников выше по течению я не стал пить из нее, но прохладная вода помогла мне прийти в себя. Я перевернулся на спину и стал смотреть в сияющие небеса. А вскоре надо мной склонились две темные фигуры, они стояли по разные стороны журчащей речки.

Их интерес ко мне сразу же погас. Возможно, они решили, что я умер. Я специально не двигался. К тому же у них были свои заботы. Я мельком взглянул на одного из них.

Как только он вышел из горы, он сразу узнал святилище. Он узнал его по форме холмов, по их высоте, белым стенам у реки, окружающим Коварный Дуб, куда попадали неверные сердца. Он посмотрел вверх и увидел нагромождение крупных серых камней и огромное дерево, что росло там. Где-то на его грубой коре остался знак, знак молодого Ясона. Сейчас этот знак едва заметен, потому что ствол за несколько столетий стал значительно толще.

Ясон долго бежал по извилистым коридорам. Он очень устал. Из-под кожаного шлема лился пот. У него не было ни малейшего сомнения, что перед ним лежит Додона, — он чувствовал запах меда в воздухе, слышал шелест листвы дуба.

Медея исчезла. Он не слышал и не видел ее. Она сбежала в свою Страну Призраков, хотя Ясон подозревал, что она наблюдает за ним.

Стоя в тени скалы, он заметил какое-то легкое движение вдали. Поблизости паслись три небольшие белые лошади со свисающими поводьями, лошади беспокоились. Но никого больше не было видно, что очень удивило Ясона.

Он подошел к одной из низкорослых лошадей, поймал поводья и повел ее к реке, к молчаливым строениям святилища. И снова что-то промелькнуло впереди. Теперь он увидел, что это человек, ведущий за собой коня. Незнакомец вошел в реку и принялся ходить от берега к берегу, словно что-то искал в воде. Рассмотреть его лицо было трудно, но он был одет, как Ясон, в короткие брюки и кирасу — доспехи армии захватчиков. Его волосы были подстрижены и уложены гребнем.

На миг Ясон потерял его из виду. Потом откуда-то сзади послышались вскрик и шум падающих камней. Ясон оставил лошадь и подошел к реке в том месте, где она образовывала излучину под раскидистыми ветвями дуба Додоны. Тут Ясон понял, что человек тоже повернул назад, но по другому берегу, стараясь держаться в тени, тоже соблюдая осторожность.

Ясон услышал, как он шепотом спрашивает: «Кинос? Кинос?» — и тут он осознал, что его поиски подошли к концу.

Они оказались прямо у того места, где лежал я, весь промокший, беспомощный. Ясон вздрогнул, взглянув вниз на меня, но тут же поднял взгляд на молодого человека. На лице того отразилось разочарование, сменившееся подозрительностью. Они разглядывали друг друга молча.

— Я подумал, что вы — мой брат, — заговорил Тезокор, словно требовались какие-то объяснения. — Мне сказали, что мой брат здесь. Вы из армии Бренна?

Ясон молчал, потом вздохнул с облегчением и радостью. Он отрицательно качнул головой, загадочно улыбаясь в свою всклокоченную бороду, снял с головы шлем и бросил в сторону.

— Я думал, что не смогу узнать тебя, — негромко сказал он, — с первого взгляда. Я видел твой призрак в Дельфах, но лицо ведь ничего не значит. Но сейчас я узнаю каждую черточку, каждую искорку в твоих глазах. Я узнал бы тебя сразу. Этот человек, Мерлин, этот жалкий негодяй, когда-то описывал мне тебя.

— Кто вы? — перебил его Тезокор сердитым шепотом, он держал руку на костяных ножнах своего меча. Он не мог отвести глаз от человека, стоящего на другом берегу.

Руки Ясона были свободны. Его собственный меч висел за спиной.

— Он описал тебя в самом выгодном свете. Он сказал, что мой сын молодой, энергичный, красивый! Он добавил, что в тебе есть какая-то бесшабашность. Он сказал, что ты совсем не похож на меня. Подозреваю, что этот подлец врал. Я никогда не любил зеркала. Как думаешь, Маленький Быкоборец? Я не могу звать тебя Оргеторикс. Думаешь, ты станешь таким же, как я, когда состаришься?

— Быкоборец?

Ясон напряженно улыбнулся. Вокруг царила полная тишина. Весь мир был где-то далеко.

— Ты сделал это только один раз. Тебе в то время было четыре года. Но ты уже тогда был молодцом. Это было на арене для боя быков в Иолке, помнишь? Бык был небольшой, но и ты был маленьким мальчиком, однако схватил быка за украшенные ленточками рога и запрыгнул через голову ему на спину, ты исполнил воинственный танец у него на спине, прежде чем убежать. Я страшно гордился тобой!

— Нет! — крикнул Тезокор. Он снял куртку и швырнул ее на землю, затем принялся отвязывать меч, он держал руку так, чтобы в любой момент можно было выхватить клинок из ножен. — Я не знаю тебя. Я тебя не узнаю. Этот ублюдок продал тебе мою историю. Он мошенник. Нужно было сразу догадаться, как только я с ним познакомился. Мой отец давно умер, умер и трусливо скалится из своей могилы.

Встреча получилась не такой, как мечтал Ясон. Он предвидел, что будет нелегко убедить сына, что между ними будет борьба, но не ожидал встретить такую враждебность. Я его не предупредил. В голосе Ясона послышалась тревога. Он начал оправдываться.

— Я вовсе не мертвый, — осторожно возразил Ясон. — А очень даже живой. Я искал тебя во Времени. Я обошел полмира. Тезокор…

— Нет!

Слова Ясона приводили молодого человека в ярость. В темных злых глазах бурлило смятение. «Во Времени? Во Времени?» Я читал его мысли, казалось, что часть его сознания знает правду. Но слишком сильны были ненависть и стремление укрыться от нее.

— Тезокор… — почти умолял Ясон, в нем тоже поднимался гнев против упорства сына. — У нас появился шанс. Я тот человек, который поймал тебя, когда ты прыгал с быка. Я знаю, что с тобой сделала твоя мать. Я знаю, что я сделал с твоей матерью. Я был не прав. Я совершил глупость. Ты можешь себе представить, как я скорбел о тебе и Киносе? Я проплыл и проскакал полмира, чтобы положить твое тело на погребальный костер! Год за годом. Я искал вас от Итаки до Эпидамнуса. Я побывал на всех островах. Я пересек Илиум и Эфес. Я искал вас мертвых так же настойчиво, как если бы вы были живы! Но я думал, что вы мертвы, Тезокор. Я видел, как ваша мать убила вас. Разве ты не помнишь тот обман?

— Это сейчас ты обманываешь. — Молодой человек сплюнул. — Мать спрятала меня от отца, потому что иначе он бы меня убил!

— Неправда! Неправда! — вскричал Ясон.

Это был вопль боли. Где-нибудь над нашими головами Медея слушала и смеялась. Хотя, возможно, это блеяла овца или ветер гулял в чаще.

— Зачем ты спрашивал про меня у предсказательницы в Аркамоне? — спросил Ясон уже не так раздраженно. Это была еще одна отчаянная попытка прорвать оборону сына.

Этот вопрос поразил Тезокора.

— Ты так много обо мне знаешь!

— Конечно знаю…

— Конечно! Этот человек все тебе рассказал.

Ответ был полон муки и ярости.

— Я — Ясон! Я твой отец. Я всю свою жизнь ждал встречи с тобой. А сейчас, когда я нашел тебя, разве ты не узнаешь меня? Мы могли бы провести остаток моей короткой жалкой жизни вместе. Мы могли бы вместе разыскать Киноса. Я примерно знаю, где он находится. Клянусь моим щитом, это правда.

— И где же он, по-твоему? — равнодушно спросил Тезокор.

— Между омываемыми океаном стенами, — ответил его отец. — Так ведь сказала предсказательница?

Тезокор усмехнулся:

— Предсказатели? На днях по дороге в Дельфы одна предсказательница шепнула мне, что он здесь. Но я не нашел никого, кроме нескольких мертвецов. Даже стража покинула эти места, хотя они сражались достойно. Похоже, ничему нельзя верить.

Ясон поднял руку в примирительном жесте:

— Твоя мать разбила мою жизнь двумя взмахами меча. Она похитила мою жизнь. Не стану отрицать, я перестал любить ее, но вы с Киносом были нужны мне. Я не мог придумать, как, оставляя вас с ней, не потерять связь с вами. Тезокор, клянусь своим мечом, в тот день я пришел во дворец с небольшим отрядом, чтобы обсудить с Медеей, как мы оба можем воспитывать сыновей. Но она подумала другое и бросилась бежать от меня.

— Вы преследовали нас с обнаженными мечами! — прервал его возмущенный Тезокор. — Вы хотели убивать. Пришли убивать.

— Она наслала на нас свою стражу. Она кидалась в нас огнем! Она глушила наши голоса. Откуда мне было знать, что она собралась бежать? Все было готово к тому, чтобы разыграть спектакль: удар ножом, кровь, колесница, корабль. Она поджидала, когда я появлюсь. Она не могла не знать, что я пришел с миром.

— Нет! Врешь. Опять врешь. Я спросил про тебя в Аркамоне, потому что никак не мог вспомнить твое имя. Теперь я его знаю и ненавижу тебя еще больше. Да, теперь по твоим глазам я вижу, что ты на самом деле Гнилая Кость! Ты — Ясон! Я-то думал, что ты давно умер. Но ты преследовал меня днем и ночью. Сейчас у меня есть прекрасная возможность отомстить за мать.

— Нет!

Отчаянный крик Ясона остался без ответа. Я услышал скрежет металла — меч резко выдернули из ножен.

— Нет. Только не это, — снова взмолился Ясон. — Я был в подземном мире, не живой и не мертвый. Дух мой все еще жил в теле. Но Мерлин увидел тебя в Аркамоне. Он вернул меня в этот мир, чтобы я мог отыскать тебя. Я любил тебя. Я был в отчаянии, думая, что вы убиты. Двадцать лет я прозябал на Арго, потом еще семьсот в аду. Теперь это не имеет значения. Теперь ничто не имеет значения, кроме того, что я в этом мире. Время безвозвратно потеряно. Мы не можем его вернуть. Но есть настоящее. И мы должны воспользоваться им. Чтобы найти Киноса. Чтобы охотиться, собирать урожай, бороться с неизведанным. Строить!

Он замолчал, тяжело дыша, голова его слегка тряслась, словно он терял силы.

Но сын его не мог больше контролировать свои чувства и поступки. Он выслушал слова отца, но никак на них не ответил. А потом прошептал: «Это моя единственная жизнь. Это единственный для меня мир. А найти Киноса — единственное, что стоит сделать. Мертвые родители здесь ни при чем».

На его лице были написаны только гнев и мрачное желание отомстить. На руке, державшей меч, напряглись мышцы. На шее пульсировал вздувшийся сосуд. Тезокор часто дышал.

Ясон заметил угрожающие признаки и снова заговорил:

— Тезокор… только не это!

— Да, — спокойно и решительно заявил Тезокор.

Он перешагнул через мое распростертое тело. Это не Медея парализовала меня, не она лишила меня голоса, я выбрал это сам. Я сделал себя уязвимым для Ясона. Так поступая, я лишал себя возможности помогать ему. Тезокор нанес отцу жестокий, расчетливый удар, сверкнув своим мечом. Ясон, подставив свой меч, отразил удар, но под его напором вынужден был сделать шаг назад. Несколько минут слышались только удары металла о металл. Тезокор пытался достать до эфеса и выбить меч из рук отца.

Но молодой человек споткнулся, и Ясон нанес ему удар, правда лишь вполсилы, Тезокор легко отбил его. Наклонившись, как это делают греки, они сошлись и некоторое время бились молча. Потом снова разошлись. Ясон тяжело дышал. Тезокор же спокойно смотрел на него, приподняв свой меч.

Ясон беспомощно опустил оружие. Он не мог произнести ни слова, но его глаза — прищуренные, ищущие, печальные — как бы говорили сами: «Пора это заканчивать».

И в тот момент, когда Ясон не защищался, Царь Убийц сделал два шага и полоснул мечом по животу своего отца.

Я смотрел, как Ясон, мой старый друг, опускается на колени и валится на бок, пытаясь зажать рану. Молодой грек стоял над ним, окровавленный клинок подрагивал в его руке. Я ждал, что он прикончит противника, но он просто стоял и смотрел.

Насколько же быстро все закончилось по сравнению с тем боем, в котором Урта прикончил Куномагла.

Взгляд Ясона встретился с моим.

— Ты предал меня, Мерлин. Ты заставил меня думать, что она мертва. Но ты знал, что она здесь, в этом мире. Ты мог сказать мне об этом. Мог предотвратить несчастье.

Я вернул силу своим конечностям и сел, опершись на левую руку.

— Я любил ее задолго до того, как ее полюбил ты. Самое печальное в этой истории, что я ничего не помню. Только чувствую. Нас разлучили. Нас заставили забыть друг друга.

— Ты заранее спланировал свое предательство, — прохрипел Ясон. — Твоя ложь помогла тебе решить все проблемы. Ты пустой человек!

Теперь и Тезокор смотрел на меня, лицо его было сурово. Он подошел и кончиком меча поднял мой подбородок. По его телу струился пот.

— Кто находится в этом мире? — спокойно спросил он. Но тон его был необычным, словно он и сам догадался.

— Твоя мать, — ответил я. Он смотрел мне прямо в глаза, слушая ответ. Я продолжил: — Сейчас она на вершине холма, около дуба. Она наблюдает за тобой. Ясон прав, он рассказал тебе правду. Она отравила твои воспоминания об отце. Твоя ненависть к отцу — это на самом деле ее ненависть. Еще не поздно все исправить.

Правда, лицо Ясона было белее снега, и мои слова прозвучали слишком уж оптимистично.

Тезокор по-прежнему стоял надо мной в угрожающей позе, нацелив кончик меча мне в лицо, но смотрел он на гребень холма, долго смотрел. Надеялся ли он увидеть ее? Или решал, стоит ли мне верить?

Его взгляд вопрошал, там ли она.

— Уверен, там.

Он нахмурился:

— Этого не может быть. Предсказательница в Аркамоне сказала, что моя мать умерла.

— Предсказательница в Аркамоне и была твоя мать. Там она пряталась после своего побега. Там же должны были появиться и вы двое, ты и Кинос.

Кончик меча впился мне в щеку. Я чувствовал запах пота и резкий запах страха, исходящий от Тезокора, хотя по его виду вы бы не догадались об этом — он был само спокойствие.

— Откуда ты знаешь? Как ты можешь утверждать? — помолчав, спросил он.

— Я немного потер свои кости, — ответил я.

Он тряхнул головой, не поняв моих слов. Мне даже показалось, что он собирается воткнуть клинок мне в глотку. Но он вдруг опустил меч.

Мне тогда подумалось, что Медея, которая наверняка наблюдала за нами, забрала яд из его воспоминаний. Она вернула Тезокору свободу. Возможно, этот поступок означал раскаяние. Но таким образом она отправила его в бездну.

— Я пришел сюда, чтобы найти брата, я верил, что он жив, — устало сказал он. — А вместо него нашел отца и мать, которые, как я считал, умерли. Я убил отца. А мать наблюдает за мной с дерева, как хищная птица. Незнакомец заявляет, что все, во что я верил, неправда. Даже мои собственные поступки. — Он пристально посмотрел на меня. — О таких вещах мы, греки, пишем в наших трагедиях. Но время развлечений закончилось. Это уже слишком.

Он отошел от отца, посмотрел вниз, потом отбросил меч и уставился на свои руки, словно те были в крови.

— Это слишком. Слишком.

— Тезокор, — слабым голосом позвал его Ясон.

Тезокор в это время подобрал с земли плащ и направился туда, где была привязана его лошадь. Ответом Ясону стал лишь порыв холодного ветра.

— А все могло бы быть иначе, — пробормотал Ясон.

Из раны сочилась кровь, но он приподнялся с трудом, потом силы вернулись к нему.

Он зло посмотрел на меня. Лицо его исказили боль и отвращение.

— Я никогда тебя не прощу, Мерлин. Или убей меня сейчас с помощью своей магии, или не попадайся больше мне на пути. Мой сын чуть не убил меня, а может, и убил, я еще не знаю. Но ранил, конечно, серьезно.

Я пытался найти слова, чтобы убедить его еще подумать. Но он застонал, тяжело вздохнул.

— Можешь пялиться на меня сколько влезет, — заявил он ехидным тоном. — Запомни мои слова, однажды и тебе выпустят кишки!

Он с трудом поднялся, его шатало, он еле держался на ногах.

— Нет у меня Улланны, которая отвезла бы меня на колеснице и любила. Нет у меня рабов, которые позаботились бы обо мне. Собаки? Они ждут-не дождутся, когда смогут обглодать мои кости…

Он поплелся прочь, нашел обломок копья и воспользовался им как посохом, он удалялся, проклиная меня, в последний раз выплескивая свою ненависть. Потом сказал:

— Когда я отыщу Маленького Сновидца, я снова найду тебя, Мерлин. Страшись рассвета, когда ты проснешься и увидишь над собой меня! Страшись этого рассвета! Старик!

Вдруг он застонал и начал клониться к земле. Ясон подобрал брошенный его сыном широкий меч. Посмотрел на него, на свою кровь на лезвии и вдруг с ревом швырнул его в меня. Я едва успел отскочить, костяной эфес задел мое плечо.

Ясон, пошатываясь, уходил. Он шел к роще, где у ручья была привязана его белая лошадь. Но ушел он недалеко, ноги подкосились, Ясон опустился на колени, склонил голову, из последних сил пытаясь не рухнуть на землю.

Я бежал. Бежал как нашкодивший ребенок вверх по склону, бежал к додонскому дубу. Он возвышался надо мной, еще не покалеченный, но уже сотрясающийся от топота кельтской армии.

Медеи нигде не было, зато меня поджидала молодая Миеликки, в глазах ее стояли слезы. Она протянула ко мне руку. А я расплакался, я плакал о потерянных воспоминаниях детства, о молодой женщине, которая стала Медеей, но уже после того, как мы любили друг друга. Мне так хотелось вспомнить нашу любовь. А еще я оплакивал Ясона, моего потерянного друга, человека, который умирал у реки, сгорбленный, зажимающий руками свою рану в ожидании, что появится тень и поведет его в безмолвное царство Персефоны.

Госпожа Леса обняла меня. Я прижался к ней, беспомощный, отчаявшийся. Если бы из тени вышла сейчас Ниив и захотела утащить что-то из моей магии, ей легко бы удалось это сделать.

— Все получилось не так, — прошептал я, бессовестно жалея самого себя. — Я не знаю, куда мне теперь идти. Я потерял Тропу.

— Пронзительный Взгляд смягчилась по отношению к тебе. Это удивительно.

— Да, конечно. Но сколько я потерял! Я потерял слишком многое.

— Тебе не дано это знать. Пока не дано. Пока все не закончится.

Сначала ее слова смутили меня. Но тут я вспомнил Урту, который медленно возвращался домой, к себе на родину, в страну, разоренную и захваченную армией рассерженных мертвецов. Вспомнил Ки-носа, спрятанного где-то в тех краях, возможно, он тоже искал своего брата Тезокора, как Царь Убийц искал его. А Медея будет защищать своего отпрыска, если Ясон вдруг оправится от раны и отправится в царство, расположенное между двумя стенами, омываемыми морем.

Госпожа Леса, бесспорно, была права. Пока еще ничего не закончилось.

Она успокоила меня. По ветвям дуба пробежал ветерок, запах меда из ульев поплыл по воздуху. А где-то неподалеку земля сотрясалась под поступью армии, которая направлялась сюда.

— Теперь самое время тебе отправиться домой. — Госпожа говорила со мной шепотом.

— Да, — согласился я, цепляясь за надежду, за сон, всеми силами своего сердца. — Отвези меня домой. — Я думал про Страну Призраков. Мои воспоминания были светлыми. — Отвези меня на Альбу.

Она удивилась:

— К Урте? В опустошенные земли?

— Опустошенные земли — это здесь, — горько возразил я. — Альба ничем не хуже любого другого дома.

— Тогда Арго отвезет тебя туда, — шепнула Миеликки. — Мы оба поедем с тобой. Север может подождать. Я не против. Арго отвезет тебя домой.

Она взяла меня за руку и отвела к реке. Ясона нигде не было. Мы присели на камни и стали ждать темноты. А с наступлением ночи река начала шириться. Горы стали такими высокими, что теперь была видна лишь полоска неба над головой.

Мы встали и вошли в воду. Из темноты к нам выплыла маленькая, очень красивая лодка, Дух Арго, сияющий в лунном свете. Миеликки подтолкнула меня и сама шагнула вперед. Я забрался на борт, устроился среди шкур и одеял и развязал шнурки на ботинках.

Теперь я свободен. Могу отдохнуть и помечтать.