Разумеется, остаток дня прошел для Атона не лучшим образом - как и следовало ожидать после катастрофы в музее: по возвращении в интернат их вызвали к директору, где был устроен такой нагоняй, что даже вечером у Атона все еще стоял звон в ушах. Само собой, происшествие стало главным событием дня и основной темой всех разговоров. Этим вечером Атон против своего обыкновения рано улегся спать - ему было просто невыносимо снова и снова выслушивать одни и те же вопросы и каждый раз рассказывать одну и ту же историю.
Но это было не единственной причиной.
Несколько успокоившись, он еще раз мысленно попытался восстановить последовательность произошедших событий, и вот что странно: чем больше он об этом размышлял, тем сильнее убеждался, что таинственное оживление мумии вовсе не было игрой воображения. Согласно официальной версии, которую ни Вернер, ни Атон не решались оспаривать, Вернер споткнулся о витрину и случайно разбил ее. Однако Атону было совершенно ясно, что версия эта не соответствовала действительности, да, впрочем, Вернер и оба его друга придерживались того же мнения.
Так что неудивительно, что эта ночь стала для Атона беспокойной. Заснул он далеко за полночь и несколько раз просыпался в холодном поту, с отчаянно колотившимся сердцем после кошмарного сна, содержания которого он не помнил. Но, должно быть, сон этот был поистине ужасен, так как пробуждался он всякий раз с чувством подавленности и страха, какого до сих пор испытывать ему еще не приходилось. Наконец, уже под утро, он забылся глубоким, крепким сном - и проспал звонок будильника. Разбудил его шум, доносившийся со школьного двора. Атон сел на кровати, заспанно озираясь по сторонам, и подскочил на месте, будто укушенный тарантулом, когда взгляд его остановился на зеленом табло радиобудильника. Было уже двадцать минут девятого. Занятия начались пять минут назад, и первая его ясная мысль была о том, что первый урок у них - искусствоведение, которое вела фрау Штеллер, а к непунктуальности она относилась далеко не с воодушевлением.
Из всех виновников вчерашних событий Атон отделался самым лучшим образом, но ведь со всеми дурацкими историями обычно бывает так - не важно, виноват ты или нет, достаточно того, что ты как-то оказался в нее впутан - и на тебя уже косо смотрят. Одним прыжком Атон вскочил на ноги. За минуту он умудрился одеться и, схватив свою школьную сумку, сбежал вниз по лестнице. Классная комната находилась на втором этаже просторного здания, в самом конце коридора.
Урок шел уже больше десяти минут, когда он свернул в нужный коридор и вышел на финишную прямую. В мыслях Атон уже готовил отговорку, чтобы хоть как-то смягчить гнев фрау Штеллер.
Дверь классной комнаты отворилась в тот самый момент, когда Атон нажал на ее ручку, и в последнее мгновение он отпрыгнул в сторону, чтобы с ходу не налететь на выходящую из класса фрау Штеллер. При виде Атона на ее лице отразилось удивление.
- А я как раз собиралась искать тебя.
- Я знаю, - затараторил Атон. - Я прошу прощения. Должно быть, мой будильник... я имею в виду, я не...
- Ну ладно, - перебила его фрау Штеллер. - Во всяком случае, ты сэкономил мне время.
Учитывая то, какой репутацией пользовалась фрау Штеллер в интернате Зенгера, такое великодушие было действительно необычным и Атону служило скорее поводом для беспокойства.
- Директор хотел тебя видеть. Зайди к нему в кабинет.
- Прямо сейчас? - удивился Атон. - А как же урок...
- Прямо сейчас. Не задавай лишних вопросов. Я не знаю, что ему от тебя нужно. Ты, скорее всего, знаешь об этом лучше меня. И поторопись, пожалуйста, а сумку можешь оставить здесь. Хоть до рождественских каникул осталось всего несколько дней, каждый пропущенный урок может стать упущенным шансом.
Атон мысленно закатил глаза. Подобные речи были в обыкновении фрау Штеллер. Правда, никто не воспринимал их всерьез - о чем она, конечно, знала и очень сердилась. Но сейчас его занимали дела поважнее, нежели насмешки над своей учительницей. Он поспешно вручил ей сумку, развернулся и зашагал в обратном направлении.
В конце коридора, правда, он повернул не налево, а направо, к лестнице, ведущей дальше наверх. Интернат Зенгера помещался в стенах бывшего монастыря капуцинов. Классные помещения, как и жилые комнаты учеников, были перестроены и оснащены всеми удобствами, соответствующими интернату такой категории. Однако третий этаж, где находились учительская и кабинеты администрации, оставался практически в первозданном виде. Просторный холл был холоден и мрачен, хотя попытки скрасить это впечатление предпринимались: по стенам были развешаны картины, и даже занавески на окнах - пестрые кляксы, выглядевшие здесь абсолютно не к месту.
Атон ускорил шаг, отклонился немного вправо, чтобы обойти школьника, шедшего навстречу, - точнее говоря, его силуэт, замеченный краешком глаза, так как шел он, опустив голову и не отрывая взгляда от лестничных ступенек.
Проходя мимо идущего навстречу, Атон почувствовал, как волна холода обдала его с ног до головы.
Он невольно поднял глаза - и замер на месте. Он был один. Не только на лестнице - во всем холле не было ни души!
Но он же совершенно отчетливо видел...
Одним рывком, едва не грохнувшись со ступеньки, Атон обернулся. Силуэт... присутствовал, но одновременно его больше не было. Какую-то долю секунды мальчику казалось, что он его еще видит, будто бледнеющее изображение на экране телевизора, который выключили за мгновение до этого. А затем он исчез, бесследно, как могут исчезать только тени.
Но ведь это невозможно! Он... не померещилась же ему эта тень! Волосы на голове его стояли дыбом, он и сейчас ощущал спиной ледяное прикосновение.
Атон подумал о вчерашнем дне - и внезапно почувствовал страх. Сердце его забилось в бешеном ритме. Он не знал, почему и чего именно он боится, но от страха едва не задохнулся. Будто какая-то часть его существа почуяла невидимую угрозу, смертельную опасность, нависшую над ним...
«Ну хватит! - решительно подумал Атон. - Все это полная чушь!» Резкий тон, которым он сам себя одернул, подействовал. Сердце перестало биться как сумасшедшее, и он сообразил, как глупо себя вел - наверняка он видел всего лишь собственную тень. И в холоде нет ничего таинственного. В конце концов, на улице была зима, и просто кто-то открыл окно, а затем сразу же закрыл, и на несколько секунд возник сквозняк.
Так просто все и объяснялось.
И все же руки его слегка дрожали, когда он, не постучавшись, вошел в приемную директора. Стук пишущей машинки тотчас же прекратился, секретарша подняла голову.
- А, это ты, Антон, - произнесла она улыбнувшись.
Она не оговорилась. В большинстве случаев Атон представлялся как Антон или же произносил свое имя так, что отличия никто не замечал, и большинство знавших его не очень близко обращались к нему именно так.
Секретарша было поднялась со своего места, но затем опять опустилась на стул.
- Проходи, - пригласила она. - Господин Цомбек ждет тебя.
Кивком головы Атон поблагодарил ее и открыл дверь в кабинет. В помещении пахло сыростью, было сумрачно и холодно, как в склепе. Даже дорогая мебель, которой Цомбек обставил свой кабинет, не могла изменить этого ощущения.
Услышав звук открываемой двери, директор прервал разговор с человеком, сидящим напротив него.
Незнакомец повернулся и взглянул на Атона. Мальчик узнал его. Этого человека он видел много раз в доме своих родителей. Имя его он забыл, однако помнил, что он был коллегой и хорошим знакомым отца.
- Подойди ближе, Атон, - пригласил Цомбек. - Ты знаком с господином Птахом?
Атон кивнул.
- Мы встречались... несколько раз, - неуверенно произнес он. Сбитый с толку, мальчик никак не мог понять, что делает здесь этот Птах. И имеет ли его визит какое-то отношение ко вчерашнему происшествию?
Птах был худощавым человеком высокого роста, с жидкими, неопределенного цвета седеющими волосами, зачесанными вокруг макушки. Очки без оправы, с маленькими круглыми линзами, казалось, вот-вот соскочат с кончика носа, а под левым глазом виднелось маленькое родимое пятнышко. Лицо Птаха было тщательно выбрито, а смуглая кожа и характерный разрез глаз выдавали в нем уроженца Востока.
Атон нерешительно подошел поближе к столу - и тут внезапно горло его пересохло от неожиданности при виде лежавших на столе фотографий, сделанных «полароидом».
На фото была изображена разбитая музейная витрина. И хотя качество их оставляло желать лучшего, последствия стычки с Вернером и его дружками видны были совершенно отчетливо. Мумия воина изуродована окончательно, от кошки осталась лишь непонятная груда тряпья, а витрина...
Атон почувствовал, как волосы на голове его зашевелились.
Витрина была разбита, а пол перед сломанным шкафом усеян тысячами стеклянных осколков. Только слепой мог не заметить, что стекло было разбито не ударом снаружи, как считали Цомбек и все остальные, а выбито изнутри.
Атон ощутил, как кровь отлила от лица, и это не ускользнуло от внимания Цомбека. Нахмурившись, он взглянул на Атона, затем, покачав головой, собрал фотографии в стопку и демонстративно перевернул их изображением вниз.
- Ты можешь не беспокоиться по этому поводу, - заметил он. - Я поговорил с директором выставки. Он был сильно возмущен, но, думаю, мы сможем возместить ущерб - по крайней мере, материальный. Что же касается остального... - Он тяжело вздохнул. - Хотя Вернер и утверждает, что ты толкнул его прямо на шкаф, я ему не верю. Не волнуйся, тебе ничего не грозит. Я даже не собираюсь сообщать твоим родителям о случившемся.
Сейчас такое неслыханное великодушие Атон оценить по достоинству был не в состоянии. Он не мог оторвать взгляд от фотографий, и хотя теперь он видел только глянцевую, обратную их сторону, холодный пот прошиб его.
- Спасибо, - пробормотал мальчик.
Цомбек, казалось, ожидал больших выражений благодарности: он опять нахмурил лоб. Затем, пожав плечами, сообщил:
- Господин Птах приехал сюда, чтобы забрать тебя.
- Забрать? - Атон удивленно взглянул на директора.
- Твой отец послал его, - подтвердил Цомбек кивком. - К сожалению, у него нет с собой письменного подтверждения, необходимого в таких случаях, - продолжал он, бросив взгляд на Птаха. - А твоим родителям в данный момент дозвониться невозможно. Вот поэтому я тебя и вызвал.
- Но зачем же забирать меня? - удивился Атон. - Занятия ведь еще не...
Цомбек нетерпеливым жестом перебил его:
- Занятия заканчиваются через несколько дней. Я разговаривал с твоей классной руководительницей. И что касается твоих успехов... Ну, ты и сам все знаешь. Я бы только приветствовал, если бы хоть половина наших учеников была такими, как ты.
- Но все же почему меня забирают? - упорствовал Атон.
Птах с удивлением посмотрел на него. Вероятно, он был озадачен подобной реакцией - любой другой мальчишка на его месте обрадовался бы возможности вырваться из интерната и пропустить целую неделю школьных занятий. Но Атон большую часть своей жизни провел в интернатах. Это было связано с профессией отца, который часто месяцами, а то и годами разъезжал по заграничным командировкам. И он прекрасно знал, чего стоило родителям забрать его к себе хотя бы на каникулы. Правда, иногда они даже приглашали Атона с собой поездки. И к тому же он знал, что именно в этом году у отца совершенно не было для него времени. Он работал сейчас над важным проектом в Египте, и его присутствие там было необходимо. До последнего момента Атон пребывал в неведении, где он встретит Рождество - дома или опять под сенью финиковых пальм.
- Так просто будет удобнее, - промолвил Птах немного погодя. По-немецки он говорил почти без акцента. - Твоему отцу пришлось бы отпрашиваться на два дня, чтобы заехать за тобой, и я предложил ему свою помощь. Я и так направлялся к нему, а из-за такого отклонения от маршрута потеряю лишь несколько часов.
Внезапно Атон пришел в тихий ужас. Может, дома произошло нечто такое, что отец не хотел сообщать Атону, пока тот находился в интернате? Или что-то случилось с отцом или матерью, о чем Птах собирался в щадящей форме поведать ему по дороге домой?
- Итак? - взглянул на него Цомбек.
Атон чувствовал беспокойство директора: казалось, тот чуял здесь что-то неладное. И прежде, чем подозрения его окончательно пробудились, тем самым обрекая Атона еще на целую неделю школьных занятий, да еще и неделю общения с Вернером, он поспешил согласно кивнуть.
- В таком случае собирай вещи, - подытожил Цомбек.
Бросив последний, испытующий взгляд на Цомбека, Атон развернулся и вышел из кабинета, а час спустя он уже сидел в машине Птаха. Они миновали ворота бывшего монастыря и уже въезжали на вершину ближайшего холма.
Атон повернулся назад, насколько позволял ему ремень безопасности птаховского «Мерседеса», и взглянул на удалявшееся здание интерната, от которого, казалось, исходила какая-то угроза. Атону показалось, что никогда больше он не вернется сюда, это было явно нечто большее, нежели смутное предчувствие. И еще один вопрос не давал ему покоя: что побудило Птаха приехать за ним?
Будто бы прочитав его мысли, Птах задал вопрос:
- Ты вообще-то рад возвращению домой?
Атон повернулся на сиденье автомобиля. Некоторое время он задумчиво разглядывал пейзаж за окном, затем ответил вопросом на вопрос:
- Мой отец ведь не посылал вас, не так ли?
Птах продолжал делать вид, что полностью сосредоточен на дороге, однако через некоторое время ответ все же последовал:
- Я отвезу тебя домой, можешь не волноваться.
- Но это нельзя назвать ответом на мой вопрос, - возмутился Атон. - Зачем вам все это нужно? Боюсь, что отец будет очень рассержен.
- Возможно, - отрезал Птах. - Но поверь мне, сердиться он будет недолго.
- Неделю назад я говорил с родителями по телефону, - продолжал Атон, - У отца опять куча дел, и у него нет ни секунды свободного времени. Скорее всего, дома я буду просто мешать ему.
Птах нахмурился:
- Я думаю, ты не прав, Атон. Родители в любом случае будут рады тебя видеть, даже если они не смогут уделить тебе много времени. - Птах оторвался наконец от дороги и взглянул на Атона. - Я представляю, что ты сейчас чувствуешь, - тихо произнес он.
- Да? - Ответ Атона был односложен.
Птах кивнул, и, хотя выражение его лица оставалось по-прежнему бесстрастным, Атону вдруг показалось, что его озарила теплая, отеческая улыбка.
- Да, - продолжал Птах, - и я был одиноким в твоем возрасте. У меня не было родителей. И это совершенно неправильно. Дети должны иметь родителей.
- И именно поэтому вы решили забрать меня? - поинтересовался Атон.
- И поэтому тоже, - согласился Птах.
- А почему еще?
Птах опять же попытался уйти от конкретного ответа, сделав вид, что целиком и полностью сконцентрирован на дороге, петлявшей среди горных перелесков.
- Потому что это было единственно правильным решением, - промолвил он наконец. - Тебе... нельзя было оставаться здесь дальше. В интернате ты бы не был в полной безопасности.
- Не был бы в полной безопасности? - Атон вдруг испуганно повернулся назад. Издалека интернат казался еще более мрачным, даже угрожающим. И... было ли это лишь плодом его воображения или же действительно так? На какой-то момент ему показалось, будто нечто мрачное, бестелесное - тень - возникло вдруг ниоткуда, материализовалось и образовало вокруг монастыря кольцо, начавшее медленно, но неуклонно сужаться.
Дорога круто повернула, и через секунду уже пропал из виду интернат, а затем и весь Крайлсфельд, крывшийся за плотной стеной леса. Атон, невольно вздохнув, повернулся обратно.
- И что же все это значит?
Птах, глядя прямо перед собой, нервно облизал губы кончиком языка, как человек, сознающий, что сказал слишком много, и теперь, хотя и запоздало, сожалеющий об этом.
- Иногда события происходят совсем не так, как нам хотелось бы, - промолвил он наконец. - И, кроме того, есть вещи, объяснить которые бывает просто невозможно.
Улыбнувшись, Птах начал рассказывать о своей родине.