Он бежал, спасая свою жизнь.

Они неслись вслед за ним, и хотя он их не видел и не слышал, но чувствовал, что они близко. Они были где-то позади него, а может, уже успели обогнать его по какой-нибудь параллельной улице, пытаясь перехватить. Их не было видно в кромешной тьме, упавшей на город, словно черная туча. Это был их район, и они знали здесь каждую пядь земли, каждое укромное местечко, каждую лазейку. Он сумел немного оторваться от них, но при этом не питал особых иллюзий. Эти парни, по всей видимости, поначалу приняли его за какого-нибудь простофилю, приехавшего из глубинки, — скажем, за крестьянина, у которого при виде блеснувшего лезвия ножа так начинают трястись поджилки, что ему и в голову не приходит защищаться. Но теперь, после того как он, ударив одного из них, вышиб ему передние зубы, трое остальных парней уже не будут делать таких тактических ошибок.

Эндрю остановился, быстро осмотрелся по сторонам и сделал несколько глубоких вдохов. От холодного воздуха у него запершило в горле, а во рту почему-то появился неприятный привкус. Его сердце бешено колотилось.

Улица все еще была пустой. Тогда он успел отбежать от них шагов на двадцать, прежде чем они пришли в себя от изумления, и трое из них тотчас же бросились за ним. Четвертому было не до этого: он лежал, сбитый его ударом, на мостовой и, наверное, выплевывал выбитые зубы. Однако двадцать шагов — это совсем немного. Район, в котором он сейчас находился, явно не относился к фешенебельным районам Лондона. Точнее говоря, это был один из тех районов, где с наступлением темноты лучше не появляться. «Меня же об этом предупреждали, — подумал Эндрю, — а я не послушался. Вот дурак!»

Если бы этим парням были нужны только его деньги! Он без сожаления отдал бы им жалкие двадцать три фунта, которые сейчас лежали в его портмоне. Но, когда они внезапно появились из темноты и окружили его, он увидел в их взглядах и в выражении их лиц что-то такое, что подсказало ему: им нужны не только его деньги. Кроме денег, им хотелось устроить кровавую разборку. Они принадлежали к той категории мерзавцев, о которой его предупреждал Дингман: отморозки, для них избить человека до полусмерти было развлечением. Такие могли и убить.

Послышался странный цокающий звук, который оторвал его от подобных размышлений и вернул к реальности. Эндрю обернулся и настороженно впился глазами в темноту. Улица была абсолютно пуста. Он даже начал сомневаться в том, что действительно находился в самом большом городе Британских островов — городе с более чем миллионным населением и с ярко освещенными улицами, на которых жизнь била ключом даже ночью. Однако он находился совсем в другом Лондоне — в том Лондоне, который редко кому из приезжих доводилось видеть.

И теперь он знал, почему.

Эндрю обернулся вокруг своей оси, несколько раз сглотнул, пытаясь избавиться от подкатившего к горлу кома, медленно и осторожно пошел вперед. Где-то впереди виднелся свет, но это был лишь уличный фонарь, создававший вокруг себя островок тусклого желтого света в окружающем его океане темноты. Эндрю находился сейчас на расстоянии по меньшей мере одной мили от тех районов, где кипела жизнь. Это было слишком далеко.

Он снова услышал тихий цокающий звук. По его спине побежали холодные мурашки, а в душу стал закрадываться какой-то новый, неожиданный страх. Ему даже на миг захотелось, чтобы из-за ближайшего угла наконец-то появились его преследователи.

Он пошел дальше, достиг перекрестка и остановился в нерешительности. За два шага от него путь преграждали стоящие в ряд переполненные мусорные баки, ящики и разбухшие от дождя картонные коробки — все высотой в половину человеческого роста. Влево и вправо простиралась пустынная улица, темная, как глубокое ущелье, а далеко впереди виднелось несколько фонарей. Ему показалось — хотя он не был в этом уверен — что из-за закрытых ставень одного из домов пробивается свет. Может, там он найдет спасение.

Эндрю несколько секунд соображал, как ему поступить, затем подошел к куче хлама и решительно оторвал слабо державшуюся доску от какого-то ящика. Конечно, это было жалкое средство обороны против складных ножей тех троих, но ему теперь хоть будет чем отбиваться, если они снова на него нападут.

Обернувшись, он увидел, что позади него стоит человек, появившийся словно из-под земли.

Это был один из тех троих, что побежали за ним, и он, по-видимому, сделал выводы из плачевного опыта своего товарища. Его рука с выставленным вперед ножом, словно атакующая змея, метнулась к Эндрю. Эндрю отчаянно отшатнулся в сторону, но не смог полностью избежать ножевого удара. Острое лезвие разорвало его куртку, рубашку и чиркнуло по коже, оставив длинную кровавую царапину. Эндрю вскрикнул от боли и отчаяния, зашатался и, потеряв равновесие, упал. Он попытался перекатиться в сторону и ударить своей доской нападавшего, но паренье ножом оказался проворнее. Он резким движением уклонился от удара, затем снова бросился вперед и, выхватив доску из рук Эндрю, отбросил его назад. Эндрю ударился головой обо что-то твердое и на миг потерял сознание.

Когда черная пелена перед его глазами рассеялась, он увидел, что над ним стоит, широко расставив ноги, парень с ножом. Нож в его руке поблескивал в слабом свете газового фонаря, а лицо парня расплылось в мерзкой ухмылке.

— Слышь, ты, гнида, — его голос дрожал от гнева, — сейчас мы с тобой разберемся!

Эндрю попытался приподняться, но парень тут же толкнул его обратно на землю.

— Что… что вам от меня надо? — спросил Эндрю.

На лице парня снова появилась омерзительная ухмылка.

— Что мне от тебя надо? А ничего. Хотя вот Фрэдди, думаю, наверняка захочет сказать тебе пару ласковых слов.

«Фрэдди — это, по всей видимости, тот, кого я повалил ударом на землю», — подумал Эндрю и мысленно обругал себя: вот ведь придурок, нужно было просто отдать им портмоне и вести себя смирно. Тогда они, может быть, лишь слегка поколотили бы его, да и оставили бы в покое.

Теперь они его убьют.

— У меня… у меня есть деньги, — сказал он, запинаясь.

От волнения его язык еле поворачивался. Эндрю отчаянно искал какой-нибудь выход из сложившейся ситуации. Но выхода не было. Парень, стоявший над ним, был настороже и вряд ли еще раз позволит застать себя врасплох. Не было никаких сомнений в том, что он тут же всадит нож Эндрю меж ребер, если тот только попытается встать.

— Деньги? — переспросил парень. Его глаза алчно загорелись.

Эндрю кивнул, вытащил из нагрудного кармана кошелек и протянул его парню. Тот схватил кошелек и, даже не взглянув, засунул его себе в карман. Улыбка на его губах стала еще шире.

— Но это тебе не поможет, гаденыш, — зло сказал он.

— У меня… у меня есть еще, — пробормотал Эндрю. Страх сдавил ему горло. Сердце колотилось так, словно готово было вот-вот разорваться. — В гостинице. Я…

— Ничего не выйдет, гаденыш, — сказал парень. — Сейчас сюда явится Фрэдди, а ему, думаю, от тебя нужны не деньги. Ты…

Он так и не договорил.

Позади него, словно из ниоткуда, появилась темная широкоплечая фигура. Что-то черное мелькнуло в воздухе и коснулось затылка уличного грабителя, от чего тот, охнув, упал лицом вниз. Все это случилось так быстро, что Эндрю не понял, что, собственно говоря, произошло.

Жесткая мозолистая рука подняла его на ноги.

— Быстро уходим, — раздался голос. — Нужно исчезнуть отсюда, пока не пришли другие.

Эндрю в полном недоумении потопал за своим спасителем. Лицо человека скрывалось за натянутым на лоб капюшоном, а черный цвет его одежды, казалось, поглощал даже тот тусклый свет, который освещал улицу, превращая ее в мозаику теней и полутеней. Однако когда незнакомец поднимал Эндрю на ноги, тот почувствовал, что он очень силен.

В конце улицы стоял запряженный двумя лошадьми экипаж. Спаситель Эндрю молча указал на открытую дверь, а сам — все так же молча — вскочил на козлы и взял в руку кнут. Эндрю дрожащими пальцами схватился за дверь и, теряя последние силы, залез, пригнув голову, внутрь экипажа.

— А вы уверены, что это правильный адрес?

Интонация, с какой кучер задал вопрос, сказала больше, чем сами слова. Наклонившись вперед и откинув забрызганную грязью завесу, которая обычно скрывает пассажиров экипажа от любопытных взглядов прохожих, я теперь понял, почему, когда я назвал кучеру адрес, он в ответ недоуменно нахмурил лоб.

— Если это и есть пансионат «Вестминстер», то да, — ответил я, но как-то неуверенно.

Кучер кивнул. Это был крупный, грузный мужчина, и в своей черной кучерской ливрее он выглядел довольно забавно. Но у него было доброе лицо и честные глаза. Я всегда придавал большое значение именно глазам. Лицо может ввести в заблуждение, глаза — никогда.

— Да, тот самый пансионат. А вы уверены, сэр, что ваш приятель живет именно здесь?

— Может, есть еще какой-нибудь пансионат «Вестминстер»? — несколько растерянно спросил я.

Кучер отрицательно покачал головой, сдвинул свой черный цилиндр на затылок и почесал лоб.

— Нет, — сказал он. — Есть еще гостиница с таким же названием, в западной части города, но…

Он пожал плечами и скорчил такую гримасу, что и без слов стало понятно его мнение об этой гостинице.

Я попытался улыбнуться, но это у меня не очень-то хорошо получилось. Что же касается гостиницы «Вестминстер», то я явился туда еще три дня назад, сразу после моего приезда в Лондон. Я даже снимал в ней номер, хотя, в общем-то, жить в такой шикарной и дорогостоящей гостинице мне было не по карману.

Вот только Говарда, того самого таинственного Говарда, к которому направил меня мой отец, я в гостинице «Вестминстер» так и не нашел. Все три последних дня я практически больше ничем не занимался, кроме поисков Говарда.

Я, по крайней мере, сделал все от меня зависящее, чтобы его найти. Однако искать в Лондоне человека, о котором не известно ничего, кроме не особенно оригинального имени «Говард», — занятие, граничащее с безумием. Я уже хотел было поставить на этом крест, но случай свел меня с одним отзывчивым полицейским, который мне сообщил, что, кроме гостиницы «Вестминстер», есть еще и пансионат с таким же названием.

Похоже, сходство между этими двумя заведениями лишь названием и ограничивалось. Пансионат «Вестминстер» находился на такой улице, которая даже в сравнении с нью-йоркскими трущобами, где я жил всего полгода назад, показалась бы убогой.

Из двух десятков газовых фонарей, имеющихся на этой узкой, вымощенной булыжником улице, горела лишь четвертая часть, а то, что можно было рассмотреть благодаря их тусклому желтому свету, не вселило в меня большого оптимизма. Везде валялись пищевые отбросы и прочий мусор, а перед неоштукатуренными кирпичными стенами домов виднелись явно переполненные мусорные контейнеры. Те немногие окна, которые я смог рассмотреть, были все до одного либо закрыты ставнями, либо просто кое-как заколочены досками. Время от времени слышались шорох, попискивание и топанье маленьких лапок. Крысы. Единственные существа в этом районе, отваживавшиеся с наступлением темноты появляться на улицах. Даже здесь, в экипаже, чувствовался сильный запах гнили и помоев, хотя мы простояли на этой улице всего несколько секунд.

Что же касалось самого пансионата… То, что это — пансионат, было видно лишь по самодельной, кое-как приколоченной гвоздями вывеске, да по тусклой газовой лампе под колпаком, висевшей над дверью. Все окна были закрыты ставнями, и лишь из одного из них сквозь щели в ставнях пробивался свет.

— Может, вы подождете здесь немножко? — сказал я, открыв дверь экипажа и выйдя из него. — Если через десять минут я не вернусь, тогда уезжайте.

Я достал из кармана куртки пятифунтовую купюру и протянул ее кучеру, но, к моему удивлению, он отрицательно покачал головой.

— Сожалею, сэр, — сказал он. — Поездка сюда стоит один фунт, а как только вы войдете вовнутрь, — он указал пальцем на обшарпанную дверь пансионата, — я и моя старушка Бет немедленно исчезнем отсюда. Нам, знаете ли, жить еще не надоело.

Я разочарованно вздохнул, но не стал уговаривать его ждать меня. Молча протянув ему один фунт, я стремительно зашагал к дому. Кучера вполне можно было понять. До того, как он согласился везти меня в этот район города, трое возниц, встреченных мною, вообще наотрез отказались ехать сюда.

Идя к дому, я поймал себя на том, что нервно вцепился в рукоятку трости-рапиры, прикрытой плащом. Впрочем, у меня было ощущение, что я на этой улице, не считая кучера, не один. Я ведь все-таки довольно долго в свое время прожил в районах, подобных этому, и еще тогда у меня выработалось умение чувствовать направленный на меня из какого-нибудь укромного местечка взор.

Когда я стучал в дверь, мои руки дрожали. Звук ударов гулко отозвался в доме, и я услышал, что где-то внутри здания хлопнула дверь и ко мне стали приближаться шаркающие шаги.

Я обернулся и показал кучеру жестом подождать меня еще минутку. Он кивнул и стал нервно помахивать кнутом. На другой стороне улицы зашевелились какие-то тени.

Громко щелкнул замок, и дверь приоткрылась на несколько сантиметров. По-видимому, она оставалась закрытой изнутри на предохранительную цепочку. В просвет недоверчиво смотрела пара темных заспанных глаз:

— Ну и что вам нужно?

Вопрос прозвучал не особенно вежливо. Я хотел было ответить что-то резкое, но сдержался, чуть отступил назад и слегка — буквально символически — поклонился.

— Добрый вечер, сэр, — сказал я довольно чопорно. — Мне… нужно увидеть одного из ваших постояльцев. Не будете ли вы так любезны…

— Не буду, — перебил меня человек за дверью. — Вы вообще-то знаете, сколько сейчас времени?

— Слегка за полночь, — автоматически ответил я. — Но у меня очень важное дело.

Человек за дверью вздохнул, протер глаза и хотел было закрыть дверь, но я быстренько просунул ногу в щель, а предохранительная цепочка не позволяла ему приоткрыть дверь побольше, чтобы оттолкнуть меня. Он, похоже, вполне способен был это сделать.

— Ну ладно, — пробормотал он наконец. — С кем вы хотите поговорить?

— С Говардом, — ответил я. — Это один из ваших постояльцев. Будьте так добры…

— С Говардом? Здесь нет никакого Говарда, — заявил мой собеседник. — И никогда не было.

Он солгал. Я почувствовал это в тот самый момент, когда он произнес эти слова. Я всегда, сколько себя помню, чувствовал, если мне лгали.

— Это неправда, — спокойно сказал я. — Почему бы вам не прекратить пререкаться и не сходить за Говардом?

В лице моего собеседника что-то изменилось. Я не мог толком рассмотреть его лицо при тусклом свете, но то, что я все-таки увидел, мне совсем не понравилось. Где-то с полминуты он изучал меня, окидывая взглядом с головы до ног, но я не дал ему времени придумать еще какую-нибудь отговорку.

— Я не хотел бы вас сердить, сэр, — сказал я все еще дружественным, но уже более жестким тоном. — Мы с мистером Говардом — друзья, вернее, станем друзьями, потому что он со мной еще не знаком. Впрочем, я вполне могу сесть обратно в экипаж и через полчаса снова вернуться сюда, но уже с полицией, если такой расклад вам больше по душе.

Мои слова, по-видимому, произвели эффект грома среди ясного неба. Человек за дверью явно испугался, он посмотрел на меня со странным выражением лица: на нем отразилось вдруг возникшее уважение ко мне и желание прикончить меня на месте.

— Хорошо, ваша хитромудрость, — буркнул он. — Уберите ногу. Я открываю.

Я секунду-другую смотрел на него в упор, затем быстро кивнул и сделал шаг назад. Дверь с треском захлопнулась, и я услышал, как он возится с цепочкой. Затем дверь распахнулась, открыв мне вид на темный коридор, освещаемый одной-единственной свечой, да и то наполовину сгоревшей. Я немножко струхнул, увидев, каким крупным и широкоплечим был мужчина, с которым я разговаривал. Он оказался примерно на голову выше меня, раза в два шире, причем такого мощного телосложения, что там, где у людей его комплекции обычно скапливается жир, у него выпирали мускулы. Его лицо все еще было заспанным (по всей видимости, я оторвал его от глубокого сна), а отвислые щеки, слегка выпяченная верхняя губа и большие мешки под глазами делали его похожим на рассерженного бульдога. Если бы я сразу увидел, что он собой представляет, я бы, пожалуй, не разговаривал с ним таким дерзким тоном.

Но тогда он, скорее всего, и не впустил бы меня в дом.

Я быстро прошел мимо него, обернулся и показал жестом кучеру, что он может уезжать. Кучер слегка коснулся пальцами края своего черного цилиндра, щелкнул кнутом и поехал прочь.

Стоящий у двери мужчина проводил кучера взглядом, затем покачал головой и захлопнул дверь.

— Это было не слишком разумно, — сказал он, — вот так вот взять и отпустить кучера.

Тон, которым он это сказал, мне совсем не понравился. Не понравилось мне и то, как он посмотрел на меня. И в его тоне, и во взгляде было что-то угрожающее.

Я попытался выдержать его взгляд, да и вообще старался держаться как можно небрежнее, но у меня это не очень хорошо получалось.

— Почему?

— Потому что я сомневаюсь, что ГП вас примет.

— ГП?

— Говард, — буркнул мой собеседник. — Если вы являетесь сюда посреди ночи, чтобы с ним поговорить, то вам следует хотя бы знать, как его кличут, не так ли? — в его глазах сверкнули искорки недоверия. — Что вам, собственно, от него нужно?

— Думаю, что вас это не касается, — холодно возразил я, сделал шаг назад, снял шляпу и изобразил символический поклон, не упуская, однако, мужчину из виду ни на секунду. — Меня зовут Крэйвен. Роберт Крэйвен. Прошу вас сообщить обо мне мистеру Говарду. И еще скажите ему, что я пришел по рекомендации его друга Андары. Я уверен, что он меня примет.

Мужчина снова несколько секунд смотрел на меня в нерешительности, как будто ему нужно было время, чтобы переварить то, что я сказал, затем он пожал плечами.

— Как вам будет угодно, — промямлил он. — Но не удивляйтесь, если он вам откажет. ГП не очень-то любит посетителей.

Он покачал головой, тщательно закрыл дверь на цепочку и зашаркал передо мной по коридору. В конце коридора находилась двустворчатая, наполовину открытая дверь, из которой падал приятный красноватый свет. Мой чудаковатый проводник распахнул настежь одну из створок, жестом пригласил меня войти в комнату, а сам тут же повернулся в другую сторону, где совсем рядом с дверью находилась лестница, ведущая на второй этаж.

— Подождите здесь, — сказал он не особенно дружелюбно. — Я пойду спрошу ГП.

Я, качая головой, посмотрел ему вслед, однако уже через секунду послушно повернулся и вошел в комнату, в которую он меня пригласил. При этом я снова поймал себя на том, что моя рука нервно сжимает рукоятку трости-рапиры, которую я прятал под плащом. Хоть я сам и не хотел этого признавать, но этот убогий дом и его чудаковатый привратник вызывали во мне очень неприятное чувство, пожалуй, даже страх. Здесь, в этих старых стенах, таилось что-то мрачное и грозное, что-то такое, что было трудно выразить словами.

Комната, в которую я попал, представляла собой что-то среднее между библиотекой и гостиной. Одну стену до самого потолка занимал книжный шкаф, битком набитый книгами, вторую — огромный мраморный камин, а возле третьей стоял большущий стол, окруженный шестью дорогими стульями. Комната оказалась значительнее элегантнее, да и чище, чем я предполагал. Тем не менее, мое первое впечатление от этого дома только усилилось: здесь было как-то… жутковато.

Мгновение я постоял в нерешительности у двери, затем, оглянувшись на всякий случай, подошел к камину. Огонь горел вовсю, наполняя комнату одновременно и светом, и приятным теплом. Я снял плащ, сел на корточки перед камином и протянул руки к пламени. Мои пальцы покалывало от холода, но к этому мне, так или иначе, нужно было привыкать. Дома, в Нью-Йорке, в это время года я вполне смог бы переночевать под открытым небом. Здесь же, в Лондоне, с его туманами и вообще не ахти каким климатом, даже в разгар лета с наступлением темноты становилось весьма прохладно.

Через некоторое время я услышал шаги. Поднявшись во весь рост, я обернулся, но, к моему разочарованию, в проеме двери появился не Говард, а всего лишь уже знакомое мне, похожее на бульдожье, лицо.

— ГП сейчас придет, — буркнул привратник по-прежнему недружелюбно. — А пока что вы можете немножко расслабиться.

Он прошаркал мимо меня, открыл шкаф и достал оттуда два стакана и стеклянный графин. Движением головы он указал мне на стол, налил один стакан почти до краев, а второй поставил на стол вверх дном.

— А я пойду, — промямлил он. — Он сейчас придет. Если вам что-нибудь понадобится, позовете меня.

Не дожидаясь ответа, он пошел, шаркая, к двери, закрыл ее за собой, затем стало слышно, как он грузно, неторопливо поднимается по лестнице. Я посмотрел ему вслед, покачав головой, взял стакан, который он мне предложил, и осторожно отпил из него.

Находившаяся в стакане красноватая жидкость оказалась хересом, причем отличного качества. Я никак не ожидал, что в доме, подобном этому, может оказаться такой прекрасный херес.

Опустошив стакан, я осторожно поставил его на стол и продолжил осматривать комнату.

Особый интерес у меня вызвали книги, стоящие в шкафу. Раньше я мало интересовался книгами, но с тех пор, как обрел отца — хотя тогда я об этом даже и не подозревал — в моей жизни многое изменилось. Многое, если не все.

Я так и не успел подробно рассмотреть стоящие в шкафу книги. Едва я взял одну из них, как дверь за моей спиной отворилась и раздались чьи-то шаги. Как будто чувствуя себя виноватым, я быстренько повернулся к двери и увидел вошедшего.

Это был мужчина лет сорока, а может, чуть моложе. Он был человеком худощавым, с узким аскетическим лицом. Его шевелюра уже отступила ото лба под мощным натиском двух залысин, а щеки слегка ввалились, как будто он перенес тяжелую болезнь. Рот был маленьким, со слегка выпяченными губами, а руки — тонкие и нервные — казалось, никогда не знали покоя.

В течение нескольких секунд мы смотрели друг на друга, и, похоже, оба остались недовольны результатом этих «смотрин».

Говард первым нарушил молчание. Он кашлянул, закрыл за собой дверь резким, очень быстрым движением, и торопливо подошел ко мне. Уже позднее я заметил, что все, что он делал, он делал быстро и чрезмерно резко. А в этот момент я просто удивился его явно бессмысленной поспешности.

За два шага до меня он остановился, пристально взглянул мне в глаза и указал быстрым жестом на стол, за которым я уже успел посидеть.

— Садитесь, молодой человек, — отрывисто сказал он. — Разговаривать лучше сидя.

Я хотел что-нибудь ответить, но почему-то сдержался. Судя по его манерам, Говард был таким же, как и дом, в котором он жил: жутковатым и мрачным.

— Рольф сказал мне, что вы упомянули имя моего старого друга Родерика Андары, — сказал Говард, после того как, перевернув стакан, наполнил его вином, правда, не отпив ни глотка.

— Рольф?

— Да, мой слуга, — кивнул Говард. — Он следит за домом, ведет хозяйство, выпроваживает надоедливых посетителей, — он слегка улыбнулся, но его глаза при этом остались холодными и серьезными, — а также делает для меня многое другое. Я даже не знаю, как бы я без него обходился, — он вздохнул, откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на меня. — Но мы отклонились от темы, мистер… как, кстати, вас зовут?

— Крэйвен, — ответил я. — Роберт Крэйвен.

— Роберт Крэйвен? — то, как Говард произнес мое имя, явно свидетельствовало о том, что он слышит его отнюдь не в первый раз.

Я кивнул.

— Я вижу, мой отец вам обо мне уже рассказывал, — сказал я. — Это значительно упростит наше дальнейшее общение.

Говард кивнул. От его прежней отчужденности и снисходительности не осталось и следа. Казалось, он слегка обескуражен. Он был сейчас похож на человека, выбитого из колеи, и поэтому не знающего, как ему себя вести.

— Так вы знаете, что… что Андара — ваш отец?

— Да, я знаю это. И еще я знаю, что там, в Штатах, его называли колдуном.

В глазах Говарда вспыхнули искорки удивления:

— Называли? Что вы этим хотите сказать?

Я ответил не сразу. Прошло уже почти семь недель, и я считал, что эта рана стала заживать. Но это было не так. Когда я — опустив глаза — отвечал Говарду, мой голос дрожал:

— Мой отец… мертв, мистер Говард. Он умер во время путешествия из Соединенных Штатов сюда, в Англию. Его последние слова были: отправляйся к Говарду. Однако найти вас оказалось не так уж легко.

— Мертв? — Говард был потрясен услышанным. — Ты сказал, он мертв?

Я кивнул, и уже намеревался рассказать о моей встрече с его… С его — чем, собственно — его духом? Но я не сделал этого. Теперь, когда прошло уже столько времени, это воспоминание казалось каким-то нереальным. Да и о Говарде я не знал ничего, кроме его имени. Жизненный опыт научил меня настороженно относиться к малознакомым людям, а потому я ответил на его последний вопрос лишь кивком головы.

— Как… он умер? — спросил Говард.

— Это длинная история, — ответил я уклончиво. — И я не знаю…

— Не знаешь, можно ли рассказать ее мне? — Говард улыбнулся, но тут же снова стал серьезным. — Можешь, парень. Твой отец и я были больше, чем друзья, поверь мне. Я знаю все. Все! И про Иерусалимский Лот, и о побеге колдунов, и о ДОИСТОРИЧЕСКИХ ГИГАНТАХ, — он улыбнулся, видимо, уловив выражение удивления на моем лице. — Ты никогда себя не спрашивал, откуда твой отец узнал о тебе, Роберт? Главным образом от меня, а может быть, лишь благодаря мне.

— Мистер Говард, — пролепетал я. — Я…

— Перестань повторять это дурацкое «мистер Говард», — перебил он меня. — Говард — это мое имя, а не фамилия. Полностью меня зовут Говард Филлипс Лавкрафт, хотя ты можешь называть меня просто Говард. А теперь расскажи все по порядку. У нас достаточно времени для этого.

Кучер гнал экипаж по пустынным улицам с бешеной скоростью. С козел практически непрерывно доносились щелчки кнута, чередующиеся с нетерпеливыми окриками, которыми кучер понукал своих лошадей скакать еще быстрее. Экипаж мотало из стороны в сторону, как лодку в бурном море. Слабые рессоры почти не смягчали тряску экипажа на выбоинах в мостовой, и Эндрю лишь с трудом удавалось удерживаться на узком сиденье.

— Все в порядке? — спросил некто, сидевший напротив Эндрю.

Эндрю инстинктивно кивнул. Ему до сих пор не представилась возможность ни поближе рассмотреть своего таинственного спасителя, ни поблагодарить его. В экипаже было темно. Черные шторы на окнах были задернуты с обеих сторон, и лишь из маленького окошка, через которое пассажиры могли переговариваться с кучером, вовнутрь проникал свет.

Но, несмотря на все это, Эндрю был уверен, что перед ним сидит женщина. Он понял это еще до того, как она с ним заговорила.

Ее тело было полностью закутано в черный, с чрезмерно большим капюшоном плащ, но оно было таким худеньким и таким изящным, что, несмотря на плотную ткань плаща, Эндрю догадался: перед ним сидела женщина.

— Да… в порядке, — ответил он, запинаясь. Он попытался улыбнуться, но вместо улыбки получилась лишь гримаса. — Меня спасли в последнюю секунду. Если бы не подоспел ваш кучер, миссис…

— Терри, — подсказала она, когда Эндрю сделал паузу. — Называйте меня просто Терри. Меня все так называют.

Она засмеялась. Ее голос был очень звонким.

— Хорошо, Терри, — кивнул Эндрю. — Спа… спасибо, Терри.

— Да пустяки, для меня все это в порядке вещей.

Она посмотрела на него из-под своего капюшона, выпрямилась и вдруг резко откинулась на спинку сиденья.

Эндрю чуть было не вскрикнул от удивления. Он сразу же подумал, что перед ним, должно быть, юная девушка, и что-то с самого начала подсказывало ему, что она красивая, однако он никак не предполагал, что она окажется настолько юной. И настолько красивой.

На некоторое время он потерял дар речи, да и вообще был словно парализован, лишь молча во все глаза смотрел на нее. Она была такой миниатюрной, такой тоненькой, что ее хотелось назвать изящной, у нее было узкое аристократическое лицо, тем не менее, его выражение было лишено даже признаков чопорности. Ее длинные блестящие волосы ниспадали ниже плеч. Еще он разглядел чувственный ротик с полными губами, узкий нос, ямочки на щечках, придававшие ее лицу озорной вид, и еще глаза…

На секунду Эндрю даже показалось, что он просто утонул в ее взгляде. Ее глаза были огромными, даже слишком огромными, темно-синего цвета, с золотистыми крапинками.

Она невозмутимо выдержала его взгляд. Похоже, ей это было даже интересно.

— Ну что, нравлюсь? — спросила Терри через некоторое время.

Только тут до Эндрю дошло, что он пялится на нее даже как-то неприлично. Смутившись, он опустил взгляд, вздохнул и — снова растерянно посмотрел на нее, тщетно пытаясь подобрать подходящие слова для ответа.

Терри лишь махнула рукой, когда он попытался было извиниться.

— Ничего страшного, Эндрю, — поспешно сказала она. — Я, знаете ли, привыкла к тому, что меня пристально рассматривают.

Она слегка наклонилась вперед, и Эндрю почувствовал дурманящий запах ее духов. Где-то глубоко-глубоко в его душе прозвучал сигнал тревоги — внутренний голос предупреждал его об опасности, но он никак на него не отреагировал. Просто не смог.

— Эндрю?.. — изумленно сказал он. — Я… мы что, раньше были знакомы? Я же не говорил вам своего имени.

Терри снова засмеялась. В ее глазах мелькнула насмешка.

— Нет, вы меня не знаете, Эндрю, — сказала она. — А вот я вас знаю. Ну, и тем лучше.

Эндрю растерянно покачал головой.

— Вы…

— Мы встретились вовсе не случайно, — прошептала Терри.

В ее голосе что-то изменилось. Эндрю почувствовал, как у него внутри появилось странное, даже немного жуткое ощущение. В этой девушке было что-то необычное. И не только в ее внешности.

— Не… случайно? — переспросил он.

Терри кивнула.

— Те четверо, что на вас напали, действовали по моему поручению, — сказала она.

Ее голос звучал так, как будто она забавлялась.

Эндрю впился в нее взглядом:

— По…

— Хотя при этом совсем не предусматривалось, что вас ранят, — добавила Терри извиняющимся тоном. — Жаль, что так получилось.

Эндрю машинально посмотрел на себя. Рана все еще болела, но кровь перестала сочиться, да и вообще ранение было явно пустяковым.

— Но… но зачем? — спросил он.

Эндрю пытался ощутить в себе гнев, но безрезультатно. Все, что он сейчас чувствовал, — так это лишь полную растерянность. А еще немножко — страх.

Не отвечая на его вопрос, Терри слегка наклонилась вперед, чтобы получше рассмотреть рану. Плащ, скрепленный тонкой серебряной застежкой у нее на шее, слегка разошелся в стороны, и Эндрю увидел, что под плащом у нее не было никакой одежды.

Руки Терри проворно скользнули по порезу у него на животе, и их прикосновение почему-то ослабило жгучую боль. Но ее пальцы, лишь скользнув по ране, медленно двинулись дальше, залезли ему под рубашку и коснулись его груди. Их прикосновение было одновременно и прохладным, и горячим.

— Не… надо, — еле выдавил он из себя.

У него к горлу подступил ком. Он хотел было отвести ее руки в стороны, но его собственные руки его не послушались. При этом он почувствовал, что его дыхание становится неровным.

Лицо Терри внезапно приблизилось к его лицу.

— Но почему? — прошептала она. — Мы ведь одни, Эндрю. Я разыскала тебя, потому что я хочу тебя.

Эндрю глубоко вздохнул, почувствовав при этом, что в горле у него першит. Он осознавал, что все больше и больше поддается соблазну.

— Так… так нельзя, — еле выдавил он из себя. — Мы…

— Но почему же? — прошептала Терри. — Я хочу тебя, Эндрю. А ты хочешь меня. Я это знаю.

Легким скользящим движением она прильнула к нему, обвила руками его шею и поцеловала в губы. Защелка, удерживающая ее плащ, расстегнулась, и плащ как бы сам по себе соскользнул с ее обнаженных плеч. Быстрым и решительным движением она разорвала его рубашку и прижалась к нему.

Эндрю застонал, почувствовав ее горячую кожу. Руки Терри, словно маленькие живые существа, скользили по его коже, их прикосновение сильно возбуждало его.

— Ну нет же, — прошептал он.

В ответ Терри лишь тихонько рассмеялась. Ее губы коснулись его щеки. Они были влажными, прохладными и одновременно жгучими, как раскаленное железо. Затем они коснулись его век, Терри стала целовать его лицо. Эндрю вздрогнул, почувствовав, как ее язык коснулся уголка его рта и затем нырнул ему в рот.

— Ну давай же, — сказала она. — Возьми меня.

Эндрю больше не упирался. Она откинулась на узкое сиденье экипажа и нежно, но настойчиво увлекла его за собой.

Рольф принес нам еще одну бутылку хереса, быстро наполнил стаканы и удалился, шаркая ногами, в свою комнату. Я смотрел ему вслед, пока он не закрыл за собой дверь. Мои глаза жгло огнем, отчасти от дыма тонких черных сигар, которые Говард курил не переставая, отчасти от усталости. От окон сквозь щели в ставнях пробивались первые, еще сероватые, лучи рассвета.

— Если ты устал, — сказал Говард, — то давай ляжем спать. Мы можем продолжить наш разговор позже.

Я отрицательно покачал головой, зевнул, прикрыв рот рукой, и взял стакан с хересом, чтобы спрятать за ним свое лицо. Я чувствовал, что и так уже выпил слишком много, мои губы горели оттого, что я много говорил, а во рту было ощущение сухости, словно я уже неделю изнемогал от жажды. Я и вправду устал, даже очень. Но уж слишком долго я искал Говарда, чтобы сейчас взять и пойти спать как ни в чем не бывало.

— Спасибо, — сказал я. — Но… я себя нормально чувствую, — я указал движением головы на окно. — Так или иначе, нет смысла ложиться спать. Когда я доберусь до гостиницы, уже наступит время завтракать.

Говард нахмурил лоб и затянулся сигарой. Мне почему-то казалось, что курение сигар ему как-то не к лицу.

— Ты можешь поспать здесь, — сказал он. — Здесь достаточно свободных кроватей.

— Так не годится. Присцилла ждет меня в гостинице.

На секунду он уставился на меня со странным выражением лица.

— Присцилла, — повторил он задумчиво.

Я уже рассказал ему о ней, точно так же, как и обо всем остальном, даже о том, о чем изначально хотел умолчать. В этом отношении Говард напоминал мне моего отца: пытаться что-то от него утаить было просто невозможно.

— Мне хотелось бы с ней познакомиться, — сказал он через некоторое время. — Если ты ничего не имеешь против.

— А с какой стати я имел бы что-то против?

Он пожал плечами, стряхнул пепел в камин и зевнул, прикрыв рот рукой. Он устал так же сильно, как и я. Но нам все еще было о чем поговорить. Говард узнал от меня все, что хотел узнать, я же сумел задать ему всего лишь несколько вопросов.

— Так вы были близким другом моего отца? — спросил я.

— Говори мне «ты», — сказал Говард и снова зевнул. — Забудь про «вы», парень. Что касается твоего вопроса: я был единственным другом твоего отца.

Секунду помолчав, он добавил более тихим и несколько изменившимся голосом:

— Точно так же, как он был моим единственным другом.

Я тут же почувствовал себя полным идиотом. Мой последний вопрос был абсолютно ненужным.

— А где вы… а где ты с ним познакомился?

— В Штатах, — Говард бросил свою сигару в камин, понаблюдал, как она, потрескивая, сгорела, и достал новую сигару из украшенной чеканкой серебряной коробочки. — Я познакомился с ним, когда проводил разные исследования в Америке. Задолго до того, как ты родился, Роберт. Это было в его родном городе.

— Иерусалимском Лоте, — сказал я.

Говард никак не прореагировал на мои последние слова, а, наклонившись вперед и взяв из камина горящую щепку, чтобы прикурить свою сигару, продолжил:

— Он многому меня научил, парень. Да и я его. Без помощи друг друга нас обоих уже не было бы в живых.

Он замолчал. Его лицо вдруг посерело, а руки так сильно вцепились в подлокотники кресла, как будто он хотел их сломать. На его лице нервно дернулся мускул.

— Прости, — пробормотал я. — Если не хочешь, мы не будем об этом говорить.

Говард шумно вздохнул.

— Да нет, все нормально, — сказал он. — К тому же, у тебя есть право на то, чтобы узнать все. Ты ведь сын моего друга. И его наследник.

To, как он произнес последние три слова, мне совсем не понравилось.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я.

— У тебя есть деньги? — спросил он, не отвечая на мой вопрос.

Я некоторое время помолчал в замешательстве, затем покачал головой.

— Нет, — признался я. — Лишь несколько фунтов. По правде говоря, их явно не хватит на то, чтобы оплатить счет в гостинице «Вестминстер», в которой мы с Присциллой остановились. Аккредитив, который мне дал отец, сгорел в Голдспи. А наличных средств у меня совсем немного.

Говард кивнул, словно он и не ожидал другого ответа.

— Еще одна причина, чтобы сходить завтра к Грэю, — сказал он. — Точнее, уже сегодня, потому что «завтра» уже наступило.

— Грэю?

— Моему адвокату, — пояснил Говард. — Он же — адвокат твоего отца. Не переживай по поводу счета в гостинице. Ты богат, Роберт.

Его слова меня не особенно удивили. Я знал, что мой отец был состоятельным человеком. Даже очень состоятельным. Но в данный момент этот вопрос меня не особенно интересовал.

Я взял свой стакан, отхлебнул хереса и осторожно поставил стакан обратно на стол. Мои руки дрожали.

Говард пристально посмотрел на меня.

— Ты плохо себя чувствуешь? — спросил он.

Я отрицательно покачал головой.

— Нет, — сказал я поспешно. — То есть… я… со мной все нормально. Просто на меня навалилось слишком много всего за такой короткий промежуток времени. Боюсь, что я не во всем еще разобрался.

— А я, как мне кажется, понял еще меньше, — пробормотал Говард. — Если все то, что ты мне рассказал, произошло на самом деле, то ты в большой опасности, парень.

Я чуть было не рассмеялся.

— Да я это, в общем-то, заметил, — ответил я. — Я только никак не пойму, в чем причина этого?

— Причина в том, что ты — сын Андары, — сказал Говард таким тоном, как будто эти слова все объясняли. — И еще в том, что колдовское проклятие распространяется на всю семью, до последнего колена.

Несмотря на все еще потрескивающий в камине огонь, мне показалось, что в комнате стало прохладнее. Я вздрогнул.

— Однако есть способ отвести это проклятие, Роберт, — продолжал Говард, заметив мой испуг.

— Мой отец пытался это сделать, — сказал я подавленно.

Говард помолчал некоторое время.

— Да, это так, — наконец сказал он. — Но твой отец использовал не совсем те средства, какие следовало бы. Он не мог знать, что они привлекли на свою сторону одного из ДОИСТОРИЧЕСКИХ ГИГАНТОВ, или, иначе говоря, ЧУДОВИЩ ДОИСТОРИЧЕСКИХ ВРЕМЕН. Если бы он это знал, он бы поступил совсем по-другому.

— Но он об этом, по крайней мере, догадывался.

Говард кивнул.

— Несомненно. Но твой отец был все-таки всего лишь человеком, Роберт, не забывай этого, пусть даже он был весьма необыкновенной личностью. А мы, люди, иногда просто неспособны смириться с неизбежным.

Он снова помолчал. В его взгляде ясно читались теплота, дружелюбие и озабоченность.

— В первую очередь, — продолжал он уже другим, изменившимся голосом, — мы должны найти тебе безопасное место. То, что ты подвергся в Голдспи нападению, — отнюдь не случайность. Они вычислили тебя там, и теперь не оставят в покое. Боюсь, что даже тем, кто не обладает сверхъестественными способностями, не составит большого труда отыскать тебя в гостинице «Вестминстер». Тебя или же твою девушку.

— Присциллу?

Говард кивнул.

— Тебе не следовало брать ее с собой, Роберт, — сказал он серьезно. — Она представляет собой опасность для тебя.

— Чепуха, — вспылил я. — Они убили бы ее, если бы я ее там оставил. Присцилла ни для кого не представляет опасности. Она — самое безобидное существо из всех, кого я когда-либо встречал.

Говард тихонько засмеялся.

— И ты, по всей видимости, влюблен в нее по уши, — сказал он. — Но ты меня неправильно понял. Я имел в виду, что, обнаружив ее, твои преследователи затем смогут найти и тебя. Было бы намного лучше, если бы вы расстались.

Я ничего не ответил. Говард, в общем-то, был абсолютно прав. Такие мысли приходили в голову и мне самому, причем задолго до того, как мы приехали в Лондон. Напрасно он решил, что я его неправильно понял. Дело было лишь в том, что я просто не хотел понимать его правильно.

— Давай поговорим об этом завтра, — предложил Говард, так и не дождавшись от меня ответа. — Если они тебя до сих пор еще не обнаружили, несколько часов не сыграют никакой роли.

— Я не расстанусь с ней, — сказал я упрямо, подумав при этом, что, наверное, выгляжу сейчас довольно глупо.

Несомненно, я вел себя как влюбленный школьник. Но мне было все равно.

Говард вздохнул.

— Ну, как знаешь, — пробормотал он. — Впрочем, мы поговорим об этом позже.

Он встал, подошел к письменному столу, открыл ящик и, достав из него пачку купюр, протянул ее мне.

— Вот этим ты оплатишь счета в гостинице — твой и Присциллы, — сказал он.

Я хотел было отказаться, но Говард не дал мне даже слова сказать.

— Возьми, — сказал он строго. — И делай то, то я тебе говорю. Вернешь мне деньги, когда все уладится. Считай, что я даю тебе взаймы.

— Не знаю, можно ли мне брать их, — сказал я, все еще колеблясь.

Говард громко рассмеялся.

— Конечно, можно, — сказал он. — Когда встретишься и поговоришь с Грэем, ты мне поверишь. Ты, я думаю, входишь в десятку богатейших людей этой страны.

Он указал на деньги нетерпеливым движением головы. Я, все еще колеблясь, взял их.

— Вам нужно покинуть гостиницу, — сказал он. — Если вы останетесь там, это будет все равно, что напечатать свои имена в газете и затем отправить номер этой газеты в Голдспи.

— А куда… куда же нам переехать? — спросил я, вдруг почувствовав себя совершенно беспомощным.

Говард подумал минуту-другую.

— Я знаю нескольких людей, которые могут вам помочь, — наконец сказал он. — Для начала вы можете пожить здесь, у меня. Такой комфорт, как в гостинице «Вестминстер», я обеспечить, конечно же, не могу, но здесь, по крайней мере, будет безопасней.

Взгляд, которым я окинул комнату, рассмешил его.

— Пусть обстановка не вводит тебя в заблуждение, Роберт, — сказал он.

— А другие постояльцы?

— Здесь больше нет никаких постояльцев, — сказал Говард. — Уже давно нет. Рольф и я — единственные, кто здесь живет. Пансионат уже многие годы не функционирует, с тех самых пор, как я купил это здание. К тому же Рольф — большой специалист в части выпроваживания потенциальных постояльцев. Здесь вы будете в безопасности.

Я ничего не ответил, а лишь поднялся на ноги. Меня вдруг совершенно одолела усталость.

— Я думаю, мне пора, — сказал я. — Я поеду в гостиницу, посплю там часок-другой, а затем вместе с Присциллой приеду сюда.

— В этом нет необходимости, — поспешно сказал Говард.

Буквально на миг мне показалось, что его голос прозвучал испуганно, но, взглянув на него, я увидел, что его лицо было таким же невозмутимым, как и раньше.

— Мы встретимся в городе, — сказал он. — У моего адвоката. Чем быстрее мы уладим кое-какие формальности, тем лучше. Я напишу тебе адрес. Любой городской извозчик сможет отвезти тебя к нему.

Не дожидаясь ответа, он повернулся, быстро подошел к своему письменному столу и что-то нацарапал на листке бумаги.

Я засунул этот листок в карман, даже не взглянув на него, допил херес из своего стакана и взял плащ с подлокотника кресла. Мне было холодно. Кроме того, я чувствовал себя таким усталым, словно мои руки и ноги налились свинцом.

— Я сейчас отправлю Рольфа, — сказал Говард. — Он раздобудет для тебя экипаж. За милю отсюда есть стоянка извозчиков.

В ответ я отрицательно покачал головой, набросил плащ на плечи и пошел к двери.

— В этом нет необходимости, — сказал я. — Я могу пройтись немножко пешком. Бедняга Рольф, наверное, так же устал, как и мы. А свежий воздух пойдет мне на пользу.

Говард нахмурился, но я, не давая ему возможности что-либо мне возразить, открыл дверь и быстро зашагал по коридору к выходу. Говард последовал за мной и, когда я остановился перед входной дверью, он обошел меня и открыл дверь. Я заметил, что, кроме замка и цепочки, было еще две задвижки. И еще что-то, похожее на задвижку, но не задвижка.

Когда Говард открыл дверь, меня окутала волна холодного воздуха, заставив съежиться. Я получше завернулся в плащ, ступил за порог и посмотрел по сторонам со смешанным чувством тревоги и облегчения.

Было уже не темно, хотя и не особенно светло. В это время суток, в полумраке, когда постепенно уходящая ночь все еще сопротивлялась наступающему блеклому рассвету, было видно еще хуже, чем в темноте. Кроме того, было холодно. Очень холодно.

— Во сколько? — спросил я.

Говард достал из кармана золотые часы на цепочке, открыл их крышечку и несколько секунд молча смотрел на циферблат.

— Сейчас пять, — пробормотал он. — Пока ты доберешься до гостиницы и там немного отдохнешь… — он поднял глаза, словно пытаясь что-то рассмотреть на потолке. — Скажем, в три?

— В три у адвоката, — кивнул я.

Слегка улыбнувшись, я пожал ему на прощанье руку, повернулся и быстро нырнул в предрассветные сумерки.

— Не ахти какой денек для рыбалки.

Джерри Френч потер ладонями лицо, широко зевнул и покрепче ухватил тяжелый полотняный мешок с рыбацкими принадлежностями, который он нес на своем плече, словно ружье.

— Я бы даже сказал, черт знает какой денек для рыбалки, — добавил он чуть громче, так и не дождавшись от двух своих спутников реакции на первую реплику.

— С чего ты взял? — спросил Глен, не глядя на него. — Сегодня очень даже неплохой день для того, чтобы наловить сазанов.

Они подошли к берегу реки. Глен остановился, отработанным движением бросил свой мешок в слегка покачивающуюся на волнах маленькую лодку — единственную у этого полусгнившего причала — и, для равновесия расставив руки, прыгнул в нее сам. Лодочка накренилась, и через ее низкий борт плеснула вода, залив дно.

Френч недовольно нахмурился. Уже одна мысль о том, что ему придется плыть по реке в этой полусгнившей скорлупке, вызывала у него почти физические страдания. Он мысленно чертыхнулся, упрекая себя за то, что согласился — так легкомысленно — на предложение Глена. Он ведь всегда считал полной дуростью вставать ни свет ни заря, чтобы потом часами болтаться в лодке на волнах, дрожа от холода, и все лишь для того, чтобы поймать несколько рыбешек, которые и так можно купить чуть ли не на каждом углу всего за несколько шиллингов.

Глен ободряюще улыбнулся и приглашающе махнул Френчу рукой.

— Ну, давай, — сказал он. — Ты сам увидишь, как это интересно. К тому же, пока не разойдется туман, ни одно судно не отважится пройти по реке. Так что ничего страшного произойти просто не может.

Френч был другого мнения. С тяжестью на сердце он подумал о том, что не умеет плавать. Но отступать было уже слишком поздно, к тому же ему некого было винить, кроме как самого себя. Все еще колеблясь, он передал Глену свои рыбацкие принадлежности и неуклюже полез в лодку вслед за Бобби.

Ему в нос ударил запах реки, смешанный с трудноописуемым влажным ароматом тумана. По крайней мере в этом отношении Глен оказался прав: туман серой призрачной массой заполнил все пространство над рекой, не позволяя увидеть что-нибудь на расстоянии более десяти — в лучшем случае пятнадцати — метров, однако он не даст и речным судам ходить вверх-вниз по реке, во всяком случае, принудит их держаться подальше от берега. В последние годы размеры судов, курсирующих по Темзе вблизи Лондона, становились все больше, поэтому им и так приходилось держаться поближе к центру реки. Тем не менее, мысль о том, что ему придется плыть по реке на такой вот хрупкой лодке, нравилась Френчу с каждой секундой все меньше.

Глен и Бобби без лишних разговоров уже уселись на узенькие деревянные сиденья. Глен взял весла, установил их в уключины и опустил в воду. Френч поспешно занял свое место в лодке, заметив, что, по мере того, как она отходила от берега и устремлялась тупым носом к центру реки, лодку стало раскачивать еще больше.

— Не бойся, — сказал Глен с добродушной насмешкой. — Мы отплывем от берега всего на несколько ярдов. Здесь есть одно хорошее местечко, совсем недалеко от берега.

Френч в ответ лишь слегка кивнул. Он впился взглядом в берег, который теперь, проглядывая сквозь туман, казался тусклой темно-зеленой тенью. Затем его взгляд скользнул в сторону и остановился на поверхности реки. Темза в это утро была необычно спокойной, как будто туман не только поглотил свет раннего утра, но и нейтрализовал какое-либо волнение на воде, и поэтому даже равномерное шлепанье весел казалось неестественно громким.

Когда они отплыли ярдов на тридцать от берега, Глен убрал весла и бросил за борт тяжелую металлическую болванку, к которой была прикреплена ржавая цепь: это был их якорь.

— Ну вот, — сказал он, подмигивая. — А теперь, малыш, мы с Бобби посвятим тебя в таинство рыбной ловли. Вот увидишь, стоит тебе только войти во вкус — и ты уже никогда не сможешь от этого отказаться.

У Френча по этому поводу имелись большие сомнения, однако он лишь обреченно открыл свой полотняный мешок, начал вынимать составные части удочки — этих частей было четыре или пять — и скреплять их в единое целое. Делал он это, надо сказать, не очень умело. Глен собрал свою удочку несколькими отработанными движениями, взглянул, качая головой, на Френча, а затем стал ему помогать.

— Вот смотри, — сказал он добродушно, — это надо делать вот так. Берешь рукоятку и прикрепляешь к ней катушку таким образом, чтобы…

Френч вдруг так резко приподнялся, что лодка сильно закачалась, а Глен замолк, так и не договорив.

— Что с тобой? — удивился Глен.

Френч, коротко махнув на него рукой, несколько секунд во все глаза смотрел на реку.

— Да что такое? — еще раз спросил Глен.

— Мне… мне показалось, что я что-то услышал… — ответил Френч, не отрывая взгляда от реки.

— Услышал? — Глен нахмурился, глядя некоторое время туда, куда смотрел Френч, а затем повернулся к Бобби, который уже собрал свою удочку и теперь молча насаживал наживку на крючок.

Бобби отрицательно покачал головой, не издав при этом ни звука. Он был не особенно разговорчив.

— Мне… мне, наверное, почудилось, — пробормотал Френч. — Извиняюсь.

Глен покровительственно улыбнулся, подмигнул и завершил сборку удочки Френча.

— Да, — сказал он. — Должно быть, почудилось. Забудь об этом.

Френч кивнул. Он, однако, был абсолютно уверен, что ему не почудилось. Он действительно что-то слышал: звучное, довольно продолжительное журчание и всплески. Как будто что-то тяжелое соскользнуло с берега в воду.

Он поймал себя на том, что его взгляд лихорадочно метнулся в сторону берега и тщательно осмотрел поверхность воды между зеленоватой полоской суши и лодкой. Почувствовав озноб, Френч получше укутался в плащ. На реке, похоже, стало еще холоднее.

Глен размашистым движением забросил леску в воду. Крючок шлепнулся ярдах в пяти-шести от лодки, при этом леска, жужжа, стала разматываться с катушки. Глен с довольным видом кивнул, обернулся и сунул удочку Френчу в руки.

— Вот видишь? — сказал он. — Единственное, что ты теперь должен делать, — так это ждать.

Он ободряюще улыбнулся и, откинувшись назад, забросил свою удочку. Бобби уже сидел в типичной позе рыбака — слегка наклонившись вперед.

Френч со смешанными чувствами неуверенности и тревоги стал смотреть на поверхность реки. Он действительно слышал тот странный звук. Однако этому звуку можно было найти тысячу всевозможных объяснений, а потому не стоило ломать себе голову над произошедшим. Просто он устал, у него плохое настроение, туман был ему явно не по душе, к тому же он очень замерз — только И всего.

Однако чуть позже он снова услышал тот же звук. На это раз он раздался ближе, да и был все же каким-то немножко другим. Френчу показалось, будто что-то громадное, черное движется под водой к лодке.

Он так и не успел обратить внимание Глена или Бобби на это очередное нарушение утренней тишины. Удочка Бобби дернулась, как будто кто-то изо всей силы потянул за другой конец лески. Бобби, явно не ожидавший ничего подобного, чертыхнулся, наполовину распрямился и изо всей силы уперся ногами в борт лодки.

— Подожди! — поспешно сказал Глен.

Он передал свою удочку в руки Френчу, встал и бросился на помощь Бобби. Но даже их объединенных усилий едва-едва хватало на то, чтобы удерживать удочку, которая выгнулась в крутую дугу, а леска при этом натянулась так, что начала звенеть.

— Вот черт! — вырвалось у Глена. — Там что, слон на крючок попался?

Под поверхностью воды вдруг проглянуло что-то огромное, бесформенное и темное. Френч хотел было предупредить товарищей криком, но так и не успел.

Лодка содрогнулась от мощного удара, при этом леску опять что-то дернуло с чудовищной силой. Глен, панически вскрикнув, потерял равновесие и, поскользнувшись на мокрых досках, упал на дно лодки.

Бобби повезло меньше. Он, похоже, заупрямился и так и не захотел отпустить удочку, а потому с хриплым криком вслед за удочкой дернулся в сторону воды, на миг завис в воздухе в каком-то просто невероятном положении, а затем перелетел через борт и с плеском шлепнулся в воду.

Глен, выругавшись, тут же вскочил на ноги, вцепился руками в край борта и перевесился через борт настолько, насколько смог. Бобби нигде не было видно. В том месте, где он упал в реку, вода начала бурлить.

Френч бросил свою удочку на дно лодки и опустился на колени рядом с Гленом. Лодка бешено качалась из стороны в сторону, и Френчу снова показалось, что он видит под поверхностью воды какую-то тень. Ужасно громадную тень.

— Он… он не выныривает, — сказал Френч, явно волнуясь. — Глен, он не выныривает!

Глен нетерпеливо махнул рукой.

— Не говори глупостей, — сказал он. — Бобби плавает, как рыба. К тому же здесь неглубоко.

Однако его голос звучал подавленно. Он, казалось, этими словами успокаивал сам себя. Хотя прошло совсем немного времени с того момента, как Бобби упал в воду — секунд пять, не больше — тем не менее, Бобби уже должен был бы вынырнуть.

Но он так и не вынырнул.

Вместо этого вода в том месте, где он упал в реку, начала окрашиваться в темные тона…

Френч почувствовал, что внутри у него все похолодело: он увидел, что вместе с пузырьками воздуха, которые все еще поднимались на поверхность в том месте, где Бобби ушел под воду, начали всплывать темно-красные комочки, превращающиеся на поверхности в пятна и окрашивающие воду вокруг лодки в розоватый цвет.

— Кровь! — ахнул он. — Глен, это же кровь! Это…

Лодку сотряс удар чудовищной силы. Отчаянные крики Френча и Глена потонули в невероятно громком треске: в лодку словно саданули снизу гигантским кулаком, от чего она выскочила из воды в воздух на целый метр. Что-то огромное, чудовищно огромное показалось над поверхностью реки, вспенивая воду вокруг себя. Френч, перевернувшись в воздухе, с силой шлепнулся в воду и, ничего не видя, пытался до чего-нибудь дотянуться. Ему удалось за что-то зацепиться, он что было силы ухватился за этот предмет и начал бешено молотить ногами.

Кое-как ему удалось выбраться на поверхность воды и схватиться за обломки разбитой лодки. Он жадно вдохнул воздух, болтая в воде ногами и стараясь получше уцепиться за остатки борта. Если бы он сорвался, то пиши пропало. Пусть здесь и не глубоко, но он совсем не умел плавать, а чтобы захлебнуться, глубины хватило бы.

Френч сделал несколько глубоких вдохов, изо всех сил стараясь подавить охватившую его панику, перепутавшую все его мысли, и посмотрел по сторонам. Лодка была так сильно разбита, как будто в нее попал пушечный снаряд. Ни Глена, ни Бобби нигде не было видно.

Что-то коснулось его ног. Что-то холодное, гладкое, скользкое.

Френч на секунду замер, а затем посмотрел вниз. Прямо под ним в воде двигалась тень — огромная и мрачная. Сначала она чуть ушла в сторону, а затем начала постепенно подниматься.

Вода вдруг забурлила, словно пенистый гейзер. Что-то гигантское, темное, ослизлое появилось из бурлящих волн Темзы, поднялось на невероятную высоту и уставилось на Френча злобными блестящими глазищами.

Френч закричал.

Но кричал он недолго.

Холод окутал меня ледяной мантией. Пустынность улиц была необычной даже для такого раннего времени. Казалось, что этот район Лондона полностью вымер. Я уже через несколько минут пожалел о том, что отказался от предложения Говарда и пошел пешком. Стоянка извозчиков, встретившаяся мне по пути, была пустой, без признаков чьего-либо присутствия. Да и кому может понадобиться извозчик в пять часов утра, к тому же в таком районе? Но гордость не позволяла мне вернуться назад и — с опозданием — принять предложение Говарда. К тому же он наверняка уже спит, а во второй раз поднимать его с постели мне не хотелось. В общем, мне оставалось лишь шагать вперед. В худшем случае мне просто придется пройти пешком весь путь до гостиницы «Вестминстер». Что ж, тогда часовая прогулка может пойти мне на пользу, особенно учитывая длинную бессонную ночь в прокуренной библиотеке Говарда.

В глубине души я был даже рад, что у меня появилась возможность побыть одному. Я доверял Говарду, но то, что он мне рассказал, было слишком неохватным для моего рассудка, чтобы это можно было быстро «переварить». К тому же я чувствовал — хотя и не мог найти оснований для этого — что он скрыл от меня больше, чем рассказал. Этот человек был окружен тайной, скорее даже не одной, а целым ворохом тайн.

Мои шаги по мокрой брусчатке мостовой отдавались неестественно звонким эхом. Туман, поначалу висевший в воздухе в виде дымки лишь в отдельных местах, в течение буквально нескольких последних минут сильно сгустился. Получалось так, что, чем больше светало, тем гуще становился туман, поэтому видимость с наступлением утра практически не улучшилась.

Я поплотнее укутался плащом, втянул голову в плечи и зашагал еще быстрее. Моя рука как бы сама собой скользнула под плащ и легла на рукоятку трости-рапиры. Все ж таки с оружием было как-то спокойнее. Район, в котором находился пансион Говарда, не зря пользовался дурной славой. И меня опять охватило то же гнетущее ощущение, что и вчера вечером: мне снова казалось, что за мной из тумана наблюдают глаза кого-то, невидимого мне…

Однако это оказалось не просто ощущением.

В тумане передо мной появилась тень и тут же снова исчезла, причем так быстро, что я ничего толком не смог рассмотреть. Затем я услышал быстрые, еле слышные в тумане шаги.

Я резко остановился. Моя рука еще крепче вцепилась в рукоятку трости-рапиры, но я пока что не вытаскивал оружие. Если меня действительно кто-то поджидает, то лучше пока им не показывать, что я не такой уж беззащитный, как они, возможно, думают.

Мой взор буквально сверлил окружающую меня волнообразную серость. Вдруг я заметил, что стало еще холодней. Даже намного холодней. Мои руки и лицо покалывало от холода, а при выдохе перед ртом появлялось облачко пара.

— Роберт…

Голос был еле-еле слышен, и походил на шуршание ветра в кроне дерева. Он звучал неестественно, как будто доносился со всех сторон одновременно. Я снова увидел — или мне просто показалось, что увидел — какую-то тень, но она опять исчезла так быстро, что я не успел ее рассмотреть.

— Ро-о-о-о-бе-е-е-ерт…

Я в растерянности всмотрелся в туман. На какой-то момент мне почудилось, что это был голос моего отца. Впрочем, я, наверное, просто хотел выдать желаемое за действительность, а потому отбросил эту мысль. В интонациях голоса слышался какой-то строгий, даже злобный оттенок. Позади меня раздался звук шагов по мостовой, затем послышался тихий гортанный смех.

— Кто это? — спросил я. Мой голос звучал совсем не так твердо, как мне хотелось бы, а руки дрожали.

— Ро-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-бе-е-е-е-е-ерт…

Произносилось только одно слово — это было мое имя — и больше ничего. Тем не менее, этот жутковатый голос заставил меня содрогнуться. Я еще раз огляделся по сторонам, вздохнул и пошел дальше. Лишь с трудом мне удалось преодолеть в себе желание броситься бежать изо всех сил.

— Роберт, — прошептал голос. — Иди ко мне.

Я зашагал еще быстрее, стараясь не обращать внимания на голос. Но это было не просто. Хотя голос был таким тихим, что я скорее угадывал произносимые слова, чем действительно их слышал, в них чувствовалась настойчивость, пожалуй, даже приказной тон, и просто игнорировать эти слова у меня не получалось. При этом я все еще не мог понять, с какой же стороны доносится голос. Казалось, он звучал везде одновременно, как будто со мной разговаривал сам туман…

Прямо передо мной в сумраке утра забрезжил свет. Я остановился. Свет был мерцающим и очень слабым, но он исходил явно не от газового фонаря. Он также не был похож на свет лампы какого-нибудь проезжающего мимо экипажа. В этом свете было… что-то жуткое.

— Роберт. Иди ко мне.

В этот раз слова прозвучали довольно жестко, словно приказ. Я сделал шаг вперед, затем снова остановился и, отчаянно напрягая глаза, попытался получше рассмотреть этот мерцающий зеленоватый свет.

Он как-то странно трепетал и переливался, как будто был живым. Его сияние ослаблялось туманом, однако я заметил в нем жутковатый ядовито-зеленый оттенок. На миг показалось, что меня коснулось что-то невидимое и очень холодное.

Вдруг из этого света появилась фигура человека.

Несмотря на все сгущающийся туман, я сразу его узнал. Узкое, обрамленное тщательно ухоженной бородкой лицо с горящими глазами, рот, скривившейся в усмешке, прядь белоснежных седых волос в форме зигзагообразной молнии над правой бровью…

— Отец…

Он приблизился, однако, не доходя до меня шага три-четыре, остановился и посмотрел на меня с каким-то странным выражением. Сквозь его почти прозрачное тело были видны очертания находившегося за ним дома.

— Роберт, — сказал он. — Я звал тебя. Почему ты не остановился?

Я хотел что-то ответить, но не смог. Где-то глубоко-глубоко во мне внутренний голос пытался меня остановить, словно предупреждая об опасности, но его при этом что-то заглушало — что-то, находящееся вне меня. Полупрозрачная фигура вселяла в меня страх, но это был какой-то необычный страх. Я почувствовал сухость в горле. Оно вдруг начало болеть.

— Чего… чего ты хочешь? — с трудом спросил я.

— Чего я хочу? — мой отец снисходительно улыбнулся. — Помочь тебе, Роберт. Почему ты не дождался меня там, в Голдспи?

— Не дож… дождался?

Почему мне стало так трудно говорить? И почему мои мысли путались?

— Я потерял твой след, — сказал он. — Но теперь я снова нашел тебя, — вдруг в его взоре что-то изменилось. — Тебе угрожает опасность, Роберт. Еще большая опасность, чем ты предполагаешь.

— Я… знаю, — пролепетал я и вдруг почувствовал, как что-то мучительно сжимает мне виски.

— Нет, не знаешь, — сказал Андара насмешливо. — Ничего ты не знаешь, Роберт. Ты лишь думаешь, что знаешь, но при этом упускаешь из виду главную опасность. Не ходи больше к Говарду.

— Не ходить к Говарду? — тупо переспросил я. — Что ты имеешь в виду?

Внезапная тень нетерпения, даже, пожалуй, гнева пробежала по лицу моего отца. Я раньше никогда не видел его таким.

— Именно то, что говорю, сын мой, — сказал он. — Говард — совсем не тот, за кого он себя выдает.

— Но ты… ты же меня сам… сам к нему направил, — сказал я беспомощно.

Давление в моей голове становилось все сильнее, состояние мое — все мучительнее. Казалось, что мой череп охватывают стальные обручи, которые сжимаются все сильнее и сильнее.

— Я направил тебя к моему другу Говарду, — согласился он, — это верно. Но не к этому Говарду.

— Разве есть… еще один Говард?

Андара покачал головой.

— И да, и нет, — сказал он. — Говард уже давно мертв. Он умер вскоре после того, как Йог-Сотхотх уничтожил наше судно. Колдуньи из Иерусалимского Лота узнали, где он находится, и заменили его на одну из них. Если ты еще раз с ним встретишься — ты погиб, Роберт. Он сделал бы это еще сегодня, но он был слишком обескуражен твоим внезапным появлением. А еще ему хотелось кое-что у тебя выведать. Что ты ему рассказал?

Я уже почти ничего не соображал. От боли у меня выступили слезы на глазах.

— Вс… все, — еле выдавил я из себя. — Я… я думал, что могу… могу ему доверять.

Мой отец вздохнул.

— Вот этого я и опасался, — сказал он. — Но еще не поздно. Он ничего не знает о том, что я все еще существую, — он засмеялся. Это был такой тихий, злобный и холодный смех, что я содрогнулся. — Пойдем со мной, Роберт. Мы заберем Присциллу и скроемся в таком месте, где он не сможет причинить тебе вреда.

Он протянул руку, сделал шаг ко мне и ободряюще улыбнулся. Я вздрогнул, инстинктивно хотел подать ему руку, но что-то меня удержало.

— Пойдем, Роберт, — сказал он еще раз.

От боли у меня из глаз хлынули слезы. Я застонал, пошатнулся и сделал шаг назад. Для этого мне понадобилось напрячь все свои силы. Боль в моем черепе стала просто невыносимой.

— Ты… не… не мой отец, — выдавил я из себя.

Взгляд «Андары» похолодел. Его лицо потускнело, словно сквозь его черты пыталось проступить что-то другое, мрачное.

— Не твой отец? — переспросил он, выжидающе глядя на меня.

Я покачал головой, с трудом двигая ею.

— Я… не знаю, кто ты такой, — сказал я, еле выговаривая слова. Я уже еле стоял на ногах. — Но ты… не мой отец. Ты — не Родерик Андара.

Боль внезапно исчезла, словно ее погасили, как фонарь. Я глубоко вздохнул, встрепенулся, испытывая огромное облегчение, и потер ладонями глаза.

Фигура Андары начала расплываться. Вскоре она стала совсем прозрачной, и я уже различал сквозь нее находившиеся за ней клубы тумана. Затем тени, из которых она состояла, вдруг снова сгустились.

Но образовалась уже не фигура человека.

У меня из горла вырвался изумленный крик, когда я увидел, что появляется передо мной в тумане.

Это нечто было похоже на человека, то есть имело голову, туловище, две верхних конечности и две нижних. Однако на этом сходство заканчивалось. Оно было огромным, как медведь, а может, еще массивнее, его тело, похоже, состояло из зеленой слизистой массы, какого-то колышущегося студня, и находилось в постоянном движении, словно оно время от времени распадалось и тут же возникало вновь. Вместо рук у него были блестящие обрубки без пальцев.

Я в ужасе отшатнулся назад. Чудовище издало отвратительный булькающий звук, с трудом оторвало ногу от земли и сделало шаг ко мне. Его верхние конечности жадно вытянулись в мою сторону.

Я в отчаянии отпрыгнул назад, выхватил трость из-под плаща и слегка наклонился вперед. Что-то подсказывало мне, что, хотя это существо и казалось громоздким и неуклюжим, на самом деле это было совсем не так. Я просто боялся повернуться к нему спиной.

Чудовище бросилось на меня. Все его тело словно единым колеблющимся движением рванулось вперед. Оно скорее плыло ко мне, чем бежало. Я отпрыгнул в сторону, выхватил свое оружие и ткнул чудовище острым, как иголка, лезвием в то место, где у человека находится лицо.

Стальное лезвие с противным хлюпаньем на ширину ладони вошло в зеленую переливающуюся массу. У меня возникло ощущение, что оно пронзает густой сироп. Затем рапира резко содрогнулась, вызвав у меня в плече неприятные ощущения. Лишь с трудом мне удалось удержать ее в руке. Чудовище снова бросилось вперед, протянув ко мне свои ужасные конечности.

Я почувствовал их прикосновение и вскрикнул от боли. Судя по внешнему виду этого отвратительного чудища, можно было предположить, что оно не очень сильно. Однако это было не так. Его конечности, как стальные клещи, мертвой хваткой обхватили верхнюю часть моего туловища, казалось, что мои ребра вот-вот треснут. Хватка чудовища буквально выдавила воздух из моих легких.

Обезумев от боли и страха, я резко поднял рапиру вверх, взял ее двумя руками, словно кинжал, и вонзил изо всей силы в плечо чудовища.

По его телу пробежала болезненная судорога. Хватка его конечностей ослабла, правда, лишь ненамного и только на какую-то долю секунды.

Но мне этого хватило, к тому же страх придал мне силы. Отчаянным рывком я вырвался из его захвата, отскочил назад и, не удержавшись, с размаху шлепнулся на спину. Мой противник издал гнусный булькающий звук и отступил, шатаясь, на несколько шагов, с трудом пытаясь удержаться на ногах. Рапира все еще торчала из его плеча, а ее круглая рукоятка смотрелась как причудливое украшение на теле чудовища, состоявшем из зеленой переливающейся массы.

Оно зашаталось еще сильнее. Из его груди раздался глубокий мучительный стон, а конечности начали хаотически мелькать в воздухе. Медленно, словно изо всех сил сопротивляясь падению, оно опустилось на колени, несколько мгновений поддерживая себя конечностями, а затем рухнуло вперед.

Упав, оно просто стало растекаться. Зеленая масса, из которой состояло его тело, становилась все более жидкой. Тонкие блестящие слизистые волокна расползались по земле, и тело постепенно распадалось на части.

Все это происходило удивительно быстро. Тело чудовища сначала приняло вид колышущейся, похожей на амебу массы, а затем, словно продолжая таять, превратилось в бурлящую лужу светло-зеленой, поблескивающей, густой жидкости.

Я медленно поднялся на ноги. Мои руки и колени дрожали. Кроме того, это ужасное зрелище вызывало у меня тошноту. Усилием воли я все-таки заставил себя смотреть на все это, а через несколько секунд даже подошел чуть поближе.

От чудовища уже почти ничего не осталось. На мостовой передо мной была видна лишь переливающаяся лужа диаметром метров пять. На ее поверхности появлялись блестящие пузыри, которые тут же беззвучно лопались. Подойдя еще ближе, я почувствовал смрадный запах.

И тут я чуть было не заплатил жизнью за свое любопытство.

Из поблескивающей лужи вдруг резко выдвинулось тонкое зеленое щупальце, обвилось вокруг моей ноги и, дернув, свалило меня с ног. Я вскрикнул и уже второй раз упал на спину, отчаянно пытаясь высвободиться. Но у меня ничего не получалось. Щупальце было не толще моего мизинца, но при этом обладало невероятной силой. Я почувствовал, что от его захвата у меня на ноге содралась кожа и потекла кровь, при этом хватка щупальца все усиливалась. Боль у меня в ноге становилась просто нестерпимой.

Отчаянным усилием я дернулся назад, а затем приподнялся настолько, насколько позволили мне это сделать мои невероятные путы.

В центре лужи появлялось все больше пузырей. Жидкость кипела и бурлила. Зелено-коричневые куски слизи сбивались вместе, начинали бешено кружиться и прирастать друг к другу. Затем на поверхности лужи вдруг появился обрубок размером с кулак и начал быстро увеличиваться.

Взглянув на это, я на секунду даже забыл про боль. Чудовище воссоздавалось!

Закричав, я изо всех сил дернулся назад, однако слизистое щупальце лишь сильнее врезалось в мою плоть. В отчаянии я огляделся по сторонам. Улица была пуста, и поблизости от меня не было ничего, что я мог бы использовать как оружие. Если жители ближайших домов и услышали мои отчаянные крики, то они, скорее всего, никак не собирались на них реагировать.

Моя рапира! Где она? Мой взгляд скользнул по бурлящей луже, остановился на мгновение на быстро растущем в ее центре колыхающемся обрубке и метнулся дальше. До того момента, как чудовище снова возродится во всей своей мощи, оставались считанные секунды. И тогда у меня не останется никаких шансов.

Я увидел свое оружие. Оно лежало совсем недалеко от меня, однако находилось под бурлящим слоем зеленой жидкости, почти в центре лужи…

Чудовище словно прочитало мои мысли. Щупальце с силой дернуло меня за лодыжку, стараясь подтащить поближе к луже. От этого рывка я с криком упал вперед, ударился лицом о твердую мостовую, затем невероятным усилием — я не ожидал, что во мне еще было столько силы — перевернулся на спину и протянул руку к рапире.

В первый миг отвращение оказалось сильнее страха. Мои пальцы застыли в нескольких миллиметрах от поверхности бурлящей лужи. Я почувствовал тепло, исходящее от нее, а от ее ужасного зловония у меня перехватило дыхание. Сделав над собой усилие, я схватил рапиру.

У меня возникло ощущение, что я опустил руку в кислоту. Моя кожа горела, как будто она слоями отделялась от моей плоти. Тоненькие слизистые щупальца поползли по моему запястью и обвились вокруг предплечья. Я отчаянным движением рванулся назад и выхватил рапиру из лужи.

Обезумев от боли и страха, я увидел, как блеснуло лезвие рапиры, обернулся, изо всех сил рванулся, натянув удерживающее меня щупальце, и рубанул по нему лезвием клинка.

Отполированная сталь рассекла щупальце, почти не встретив сопротивления. Клинок ударился о мостовую и, спружинив, отскочил, вызвал болезненное ощущение в моей руке. Отрубленный кусок щупальца бешено извивался. Я немного отполз назад, поспешно приподнялся, став на колени, и отсек от себя обрубок щупальца, все еще цеплявшийся за мою лодыжку.

На мгновение я почувствовал, что мне становится дурно. Напряжение борьбы и боль совершенно изнурили меня. Я покачнулся, с большим трудом подавил охватывающее меня чувство тошноты и, пошатываясь, поднялся на ноги. Затем я посмотрел на лужу.

То, что я увидел, повергло меня в отчаяние.

Из центра быстро уменьшающейся лужи вырастало мощное зеленоватое чудовище. Его лишенная лица голова приподнялась и повернулась в мою сторону.

С трудом оторвав взгляд от этого зрелища, я развернулся и изо всех сил побежал прочь, чувствуя при этом, как мучительно болит моя нога. Позади меня на мостовой оставались поблескивающие капельки моей крови, а моя правая рука горела, словно охваченная огнем. Кожа на ней была красная, будто ее обожгли кислотой.

Я на бегу оглянулся и увидел, что чудовище уже поднялось с земли и мчалось вслед за мной. А передвигалось оно удивительно быстро!

Я попытался бежать еще быстрее, однако мои раны сильно этому мешали. Впрочем, если бы я даже и не был изранен, то все равно не смог бы убежать от чудовища. Хотя оно внешне и казалось неуклюжим, приближалось чудище с удивительной быстротой.

Впереди себя я уловил какое-то движение. В тумане мелькнула тень, а затем послышалось цоканье лошадиных подков по мостовой. Наконец из тумана вынырнул черный экипаж, запряженный двумя лошадьми.

Он чуть было не наехал на меня. В самый последний момент я отскочил в сторону, потерял равновесие и упал на землю. Кучер с громким криком дернул поводья на себя. Лошади, испугавшись, остановились как вкопанные, и тут же поднялись на дыбы.

— Роберт! Не вставай!

Я инстинктивно повиновался, хотя был слишком обескуражен, чтобы узнать раздавшийся голос. Перевернувшись на спину, я увидел, как кучер мощным прыжком соскочил с козел. В тот же момент дверь экипажа распахнулась, и из нее на мостовую выпрыгнул худенький человек, одетый в элегантный серый летний костюм.

Говард!

Я поискал взглядом чудовище. Оно за последние несколько секунд приблизилось настолько, что было почти рядом. Я опередил его — если так можно сказать относительно человека, лежащего навзничь на мостовой и почти парализованного от боли и страха, — на каких-нибудь двадцать шагов.

Я с изумлением увидел, что Говард бросился мимо меня к чудовищу без малейшего страха. В правой руке он держал что-то маленькое, серого цвета.

— Говард! — отчаянно крикнул я. — Назад! Оно убьет тебя!

Говард не обратил на мои слова никакого внимания. Остановившись шага за три до чудовища, он замахнулся и бросил в него маленький предмет, который держал в правой руке. Предмет, описав в воздухе дугу, ударился в грудь чудовища.

Результат был поразительный. Чудовище резко остановилось, словно натолкнувшись на невидимую стеку. Его туловище охватила волнообразная судорога, а конечности затряслись.

Затем оно — уже во второй раз — начало исчезать, хотя теперь это происходило совсем по-другому. Его тело не превращалось в зеленую жидкость, оно просто испарялось!

В том месте, куда ударился брошенный Говардом предмет, из груди чудовища пошел серый дым. Слизистая плоть — если можно так назвать то, из чего состояло тело чудовища, — начала кипеть и бурлить, дергаясь при этом в судорогах. Дыма выделялось все больше, и мне даже показалось, что я слышу тихое потрескивание, похожее на электрические разряды.

Все это длилось не более минуты. Дым стал таким густым, что скрыл чудовище, но когда он наконец рассеялся, от жуткого монстра не осталось и следа. Там, где он стоял, на мостовой валялся лишь маленький серый предмет.

Говард быстрыми шагами подошел к этому месту и, наклонившись, подобрал предмет, брошенный им в чудовище. По его губам пробежала торжествующая улыбка.

Моего плеча коснулась чья-то рука. Подняв глаза, я увидел широкое темное лицо, озабоченно склонившееся надо мной. Я даже не заметил, как Рольф подошел ко мне и опустился возле меня на корточки.

— Все в порядке? — спросил он.

— Да, — ответил я и покивал головой. Рольф улыбнулся, просунул под мою спину свою могучую ручищу и без каких-либо усилий поднял меня.

— Что… о господи!.. Что это было? — беспомощно пробормотал я.

Рольф ничего не ответил. Он лишь молча выпрямился и поставил меня на ноги, словно детскую игрушку, правда, при этом был вынужден поддерживать меня, так как моя раненая нога оказалась почти не в состоянии выдержать вес моего тела.

— Отнеси его в экипаж, — сказал Говард.

Рольф что-то буркнул себе под нос, взял меня на руки и отнес, несмотря на мои протесты, в экипаж. Усадив меня на сиденье, он еще раз улыбнулся и вскарабкался на козлы. Через несколько секунд Говард сел рядом со мной, захлопнув дверь, и экипаж покатился прочь от этого жуткого места.

— Похоже, что я явился как раз вовремя, — сказал он, улыбаясь, перед этим тщательно осмотрев меня.

— Спа… спасибо за помощь, — пробормотал я. — Но откуда…

Говард улыбнулся:

— Откуда я узнал, что все это произойдет? А ниоткуда. Но у меня было чувство, что лучше поехать вслед за тобой. Как оказалось, это чувство меня не подвело.

— Но что это было? — спросил я. — Это чудовище…

— Шоггот, — невозмутимо ответил Говард. — Можно сказать, младший брат Йог-Сотхотха.

Он на некоторое время замолчал и наклонился, чтобы получше рассмотреть мою раненую ногу.

— Но все это я объясню тебе попозже, — сказал он, но уже изменившимся тоном. — А пока что я отвезу тебя к одному знакомому врачу, затем мы вместе поедем в гостиницу за твоими вещами. Вам с Присциллой уже небезопасно находиться там.

— А адвокат?

Говард махнул рукой.

— Грэй — не просто мой адвокат, — сказал он, — он мой друг. Он приедет ко мне, когда я пошлю за ним Рольфа и тот ему… расскажет, какая… сложилась ситуация. Вам с Присциллой придется на некоторое время остановиться у меня. Боюсь, что я несколько недооценил нашего противника.

— Да уж, — вздохнул я. — Я тоже так думаю.

Над рекой стоял туман, а от ее поверхности исходило еле заметное холодное дуновение. Было холодно, даже слишком холодно для этой поры года, пусть даже и здесь, на Темзе. Более того, уже седьмой или восьмой день подряд на рассвете все вокруг заволакивало туманом, серые колышущиеся клубы которого поглощали свет и тем самым как бы задерживали наступление утра.

Мортенсон окоченевшими пальцами разжег сигару, бросил спичку в реку и оперся о заиндевевшие поручни. Патрульный катер вяло покачивался на волнах, так ни разу и не тронувшись с места в течение всей этой ночи, часов одиннадцать кряду, — с тех самых пор, как Мортенсон заступил на дежурство.

Взгляд его усталых покрасневших глаз был устремлен на восток. Туман стал таким густым, что даже обе башни моста, расположенного возле Тауэра, виднелись сквозь стоящую над рекой серую стену тумана лишь как темные расплывчатые тени, а все звуки в окрестности казались какими-то приглушенными и неестественными.

Мортенсон опустил глаза, зябко потер руки и повернулся, чтобы пойти к рубке. Его шаги по палубе катера звучали приглушенно. Если бы не искаженная тень Сарсина, видневшаяся за запотевшим окном рубки, он подумал бы, что на многие мили вокруг он один-одинешенек.

Сарсин приподнялся неестественно резким движением и растерянно уставился на Мортенсона, которого он, по-видимому, не сразу узнал. Его улыбка казалась чуточку виноватой.

Мортенсон тоже улыбнулся. Глубоко вздохнув, он уселся на стоявший у штурвала неудобный стул и затянулся сигарой. Ее огонек отражался в оконном стекле маленькой красной точкой.

— Ну как там, снаружи, — ничего интересного? — спросил Сарсин через некоторое время.

Мортенсон отрицательно покачал головой и выпустил облачко дыма в сторону окна. Сарсин демонстративно закашлялся, но Мортенсон не обратил на этот намек никакого внимания.

— Ничего, — сказал он. — Только туман. Все преступники, похоже, дрыхнут без задних ног.

Сарсин потянулся, выпрямил спину и, прикрыв рот рукой, зевнул. Его светлые волосы были взъерошены, и по ним было видно — так же как и по помятой синей форменной куртке, наброшенной на его плечи, — как он провел те полчаса, в течение которых Мортенсон был на палубе. Но Мортенсон не винил его за это, даже ничуточки. Не было ничего более скучного, чем ночное дежурство на реке. Когда Мортенсон более пятнадцати лет назад поступал на службу в лондонскую полицию, у него было совсем другое представление об этой профессии.

— Иногда, — сказал Сарсин и снова зевнул, на этот раз не утруждая себя прикрыванием рта ладонью, — я сам себя спрашиваю, правильная ли у нас профессия. Мы тут проводим бессонные ночи и умираем от скуки, а тем временем гангстеры, которых мы вроде бы должны ловить, лежат у себя дома в кроватях и храпят.

— А кроме гангстеров никто не храпит? — Мортенсон насмешливо поднял бровь и проницательно посмотрел на своего более молодого коллегу. Улыбка Сарсина стала какой-то совсем жалкой.

— Ну, в общем-то… — замялся он. — Я…

Мортенсон махнул рукой.

— Да ладно, малыш, — сказал он добродушно. — Ничего страшного — при условии, что хоть один из нас бодрствует. Тем более, что вряд ли здесь что-нибудь может произойти. При таком тумане только сумасшедшие рискнули бы плыть по реке.

Сарсин улыбнулся, еле удержался, чтобы снова не зевнуть, и хотел уже что-то ответить, но, так ничего и не сказав, вдруг выпрямился и уставился мимо Мортенсона на реку.

— Что это там? — спросил он.

Мортенсон, посмотрев на него секунду, обернулся и тоже устремил взгляд в окно. Сквозь туман вырисовывались контуры чего-то громадного, темного, плывшего по реке на расстоянии ярдов тридцать-сорок от катера. Мортенсону это что-то показалось какой-то странной тенью. Колышущиеся серые клубы тумана не позволяли рассмотреть ее получше, но и так было видно, что она необычная. Совсем не похожая на судно.

Сарсин, похоже, был такого же мнения. Он медленно встал, приблизился к окну вплотную и потер себе большими и указательными пальцами глаза.

— Ну и что это за несуразица? — пробормотал он. — Судно? Да нет, это явно не судно.

Мортенсон пожал плечами.

— Понятия не имею, — сказал он. — Сейчас посмотрим.

Сарсин оторвал взгляд от непонятного объекта.

— Пока мы стронемся с места, этот чудик успеет доплыть до Ла-Манша, — сказал он.

Мортенсон неохотно кивнул. Паровой котел на их стоящем у берега катере сейчас работал на малых парах. Им понадобится, наверное, не менее получаса, чтобы разбудить кочегара, храпящего возле своей угольной кучи, и затем поднять давление в котле до необходимого уровня. Новые паровые машины, которыми лондонская полиция оснастила свои суда несколько лет назад, имели кое-какие недостатки.

— Ты будь здесь, — сказал он, немного подумав. — А я пойду посмотрю на него поближе.

Он вышел из рубки, прошел к носу судна и открыл крышку огромного прожектора, красовавшегося на носовой части патрульного катера. Спички в пропитанном туманом воздухе тут же стали влажными и горели очень плохо. Ему потребовалась почти целая минута, чтобы зажечь фитиль и снова закрыть крышку. Окоченелыми пальцами он покрутил управляющее колесико прожектора. Когда открылся клапан и пламя начало дополнительно подпитываться карбидными парами, мерцающее желтое свечение огонька превратилось при помощи рефлектора в белый, чрезвычайно яркий свет.

Мортенсон сощурился. Ослепительно белый, толщиной в человеческую руку луч прожектора вонзился, словно копье, в гущу тумана. В первый момент Мортенсон увидел не больше, чем раньше, так как серые клубы тумана лишь отражали световой луч, затем, однако, белый луч высветил что-то темное, массивное и начал было скользить дальше, но тут же, повинуясь руке Мортенсона, остановился.

Стояла какая-то поразительная тишина. Не было слышно ничего, кроме приглушенного журчания воды и тихих всплесков. Ни шума мотора, ни шлепанья весел. На секунду он даже подумал, что, наверное, замеченное ими судно — если это действительно было судно — какой-нибудь парусник, капитан которого по недоумию решил, несмотря на отвратительную видимость, довериться ветру и течению. Однако Мортенсон тут же отбросил эту мысль.

Он медленно повел прожектором в обратном направлении. Белый луч наткнулся на что-то темное.

Мортенсон, не веря своим глазам, уставился на гигантское черное существо, лишь небольшая часть которого высвечивалась прожектором из окружающего полумрака. Луч скользнул по выпирающему боку чудища с хрящеватыми, в человеческую руку толщиной, выпуклостями, затем высветил черный рог, затем — чешуйки размером с ладонь…

— Но ведь этого не может быть, — пробормотал Мортенсон. — Такого просто не бывает…

Его руки затряслись, в результате чего луч прожектора забегал туда-сюда: вот он, дернувшись вверх, сошел на миг с этой гигантской тени, затем резким движением вернулся назад. Сердце Мортенсона начало стучать, как кузнечный молот. Он на некоторое время даже перестал дышать, напряженно следя за лучом света, скользящим по телу этого невероятного существа. В центре светового пятна вдруг оказалась длиннющая, в человека толщиной шея, затем — мощная двурогая голова…

Крик ужаса, вырвавшийся из горла Мортенсона, потонул в раздавшемся мощном рыке. Голова гиганта гневно завертелась. Когда луч яркого света попал в маленькие, лишенные век глаза существа, тут же раздался второй, уже какой-то истошный рык. Чудовище вдруг вздыбилось, подняв вокруг себя волну, которая, достигнув патрульного катера, тряханула его так, как будто его ударил гигантский кулак.

Этот мощный толчок сбил Мортенсона с ног. Он упал, при этом ударившись лбом о край прожектора, и на несколько секунд почти потерял сознание. Словно сквозь густую пелену он услышал, что Сарсин выскочил из двери рубки и что-то ему крикнул.

Когда Мортенсон наконец поднялся, он увидел, что чудовище повернулось и теперь движется в сторону их катера. Мортенсон оцепенел. Он почувствовал, что у него внутри что-то сильно сжалось, словно до предела сдавленная стальная пружина, но он стоял как парализованный — и умственно, и физически.

Этого не может быть, повторял он про себя снова и снова. Этого просто не может быть! Его руки так крепко вцепились в поручни, что ногти ломались, из-под них стала сочиться кровь. Но он этого не замечал.

Чудовище надвигалось на них, как атакующий боевой корабль. По размерам оно было таким же, как и их патрульный катер, может даже больше, а его громадная голова раскачивалась намного выше края дымовой трубы катера. Оно перестало реветь, потому что свет уже не слепил ему глаза, но гнев его, похоже, отнюдь не уменьшился.

Мортенсон очнулся от своего оцепенения лишь тогда, когда туловище монстра с чудовищной силой врезалось в борт катера.

От встряски он снова упал и покатился, как детская игрушка, по палубе. Что-то чиркнуло по его спине, разорвав одежду и поцарапав кожу, затем он сильно ударился левой ногой, от чего ее на миг парализовало, вслед за этим он с размаху шваркнулся о надстройку палубы, сломав себе ребро.

Боль окончательно вывела его из оцепенения. Катер трясся и раскачивался, словно вдруг попал в ураган. Из-за треска и грохота от безмятежного утра уже не осталось и следа. Чудовище снова и снова билось своим гигантским туловищем о борт катера. Судно скрипело. Его корпус был сделан из железа, но Мортенсону показалось, что он слышит, как с глухим щелканьем трескаются железные листы.

Он снова был сбит с ног, однако на этот раз он, уже будучи начеку, смягчил свое падение руками и тут же снова поднялся. Его лицо было перекошено от боли.

Чудовище бесновалось возле судна, словно демон из какой-то злой, давно забытой сказки. Когда гигантское туловище в очередной раз врезалось в борт катера, Мортенсона снова отбросило в сторону. Отчаянно вцепившись в какой-то выступ на палубе, он повернулся и попытался добраться до рубки. Сарсина тоже бросало туда-сюда, но ему, по всей видимости, повезло еще меньше: наполовину открытая дверь рубки была основательно разбита, и Сарсин, падая, натолкнулся на торчащие обломки. Его лицо и ладони заливала кровь. Дрожащими руками Мортенсон помог ему встать.

— Вот это да! — пролепетал Сарсин. — Что это такое?

Ответ Мортенсона потонул в новом реве чешуйчатого гиганта. Вода вокруг катера клокотала. Мортенсон увидел, что над ним поднялась какая-то тень, инстинктивно обернулся и, защищаясь, поднял руки над головой. Стоящий возле него Сарсин издал панический крик, повернулся и, обезумев от страха, бросился обратно в рубку.

— Нет! — крикнул Мортенсон. — Сарсин — уйди оттуда!

Но даже если Сарсин и услышал его слова, он на них никак не отреагировал. Мортенсон снова потерял равновесие, сделал, отчаянно махая руками, пять или шесть шагов назад и шлепнулся на спину. Из рубки были слышны пронзительные крики Сарсина. Мортенсон увидел, что он отчаянно копошился в стенном шкафу, пытаясь, видимо, достать оттуда винтовку.

Чудовище опять заревело. Его тело снова ударилось в железный корпус катера, и к общему шуму примешался новый, очень неприятный звук, который издавало судно: это с грохотом разламывались железные листы обшивки. Острый тошнотворный запах, похожий на запах крови, ударил Мортенсону в ноздри.

Переднее стекло рубки со звоном разлетелось. Между острыми осколками стекла появился ствол винтовки.

— Ради бога — НЕ НАДО!!! — надрывно закричал Мортенсон.

Но его голос потонул в реве чудовища и клокотании бурлящей воды. Сарсин, постаравшись занять как можно более устойчивое положение для стрельбы, быстро прицелился и нажал на спусковой крючок.

Хлесткий щелчок выстрела смешался с воплем боли, исторгнутым чудовищем. Как в каком-то кошмарном сне Мортенсон увидел, что кусок пластины с рогатой головы отлетел в сторону и из раны — величиной с кулак — на макушке гиганта потекла темная густая кровь.

От боли чудовище просто обезумело. Его рев стал неимоверным, а мощное тело вздыбилось, с размаху ударилось о катер и сильно вмяло его железный борт. Мортенсон почувствовал, как где-то глубоко под его ногами что-то треснуло и вода хлынула бурлящим потоком внутрь катера. Змееобразная шея чудовища изогнулась, став похожей на атакующую кобру. Голова вместе с шеей отчаянно вертелась из стороны в сторону. Сарсин выстрелил еще раз, и на шее чудовища появилась вторая — рваная — рана. Но эти раны, похоже, были для такого гиганта все равно что уколы иголкой.

— Глаза! — крикнул Мортенсон. — Стреляй по его глазам!

Сарсин быстро перезарядил винтовку, выбил стволом последние осколки стекла из оконной рамы и начал тщательно прицеливаться. Но он так и не успел выстрелить.

Змееподобная шея чудовища еще сильнее изогнулась назад. С чудовищным ревом оно откинуло голову еще больше и приподняло свое мощное тело из воды, словно замахиваясь.

Затем рогатая голова доисторического чудища, словно гигантский молот, обрушилась на рубку и разнесла ее вдребезги.

Мортенсон ухватился за поручень. Он почувствовал, что его грудь пронзила острая боль: сломанное ребро впилось в плоть.

Его взор начал затуманиваться. Словно через темную колышущуюся завесу он увидел, что чудовище немного отодвинулось от катера, хлеща по воде своими смехотворно маленькими, по сравнению с туловищем, плавниками, и наклонило голову.

Мортенсон еще успел почувствовать, как катер задрожал, когда чудовище, подсунув свое тело под днище, начало медленно поднимать судно из воды. Он также еще успел почувствовать, как катер сильно накренился на один борт, со скрежетом царапая при этом другим бортом каменный причал пристани.

После этого Мортенсон не чувствовал уже ничего.

Когда мы вернулись в пансионат, был уже почти полдень. Говард, как и обещал, сводил меня к своему знакомому врачу, на молчание которого мог рассчитывать. Тот оказался, в общем-то, не врачом, а ветеринаром. Тем не менее, он весьма умело обработал мои раны и смог настолько ослабить боль, что я ее после этого уже почти не чувствовал. Кроме того, ожог на моей руке оказался поверхностным, поскольку моя кожа лишь на долю секунды соприкоснулась с бурлящей зеленой жидкостью. Когда же я посмотрел на клинок своей рапиры, по спине у меня побежали холодные мурашки: некогда блестящая сталь стала совсем тусклой и покрылась пятнами, словно она была изъедена кислотой.

Я буквально валился с ног от усталости, когда мы — как мне показалось, спустя целую вечность — наконец-таки вернулись в пансионат Говарда. Мы все собрались в библиотеке — единственном помещении, не считая кухни, которое никогда и не было предназначено для проживания постояльцев и служило Говарду своего рода салоном.

Присцилла побыла с нами буквально пару секунд и затем под благовидным предлогом поднялась наверх, в комнату, приготовленную для нее Рольфом. Она сказала, что очень устала, но, похоже, причина ее такого быстрого ухода крылась совсем в другом. Между ней и Говардом возникло какое-то напряжение, оно и заставило ее так быстро покинуть нас. Это отнюдь не было антипатией: Говард вел себя по отношению к ней исключительно дружелюбно, с изящной непринужденностью, которую я не ожидал обнаружить в нем, уже заметив его обычно резковатую, подчас даже кажущуюся грубой манеру поведения. Но их двоих что-то разделяло — что-то такое, что нельзя объяснить, но можно достаточно отчетливо почувствовать. Они казались абсолютно чуждыми друг другу людьми, пытающимися соблюдать правила этикета, но при этом старающимися узреть друг у друга в обороне слабые места.

Я молча сидел в кресле у камина, вытянув перед собой ноги и попивая теплый чай, принесенный мне Рольфом. Он сделал это до того, как, что-то бормоча себе под нос, снова скрыться на кухне, чтобы приготовить горячую еду для меня и Присциллы. Говард тем временем, абсолютно не обращая внимания на мое присутствие, перелистывал свои записи, то и дело что-то царапал на листке бумаги или доставал с полки шкафа какую-нибудь книгу, чтобы, заглянув в нее на пару секунд, снова поставить на место. У меня было такое ощущение, что он намеренно игнорировал мое присутствие, спокойно выжидая, когда же я наконец засну.

Я решил первым нарушить молчание и неестественно громко кашлянул, посчитав такой способ обратить на себя внимание вполне уместным в данной ситуации. Говард тут же оторвался от своей работы и посмотрел на меня.

— Что такое? — на его лице застыл вопрос.

— Я… жду, когда ты мне все объяснишь, — неуверенно сказал я.

Момент был явно неподходящим, я это чувствовал. Я устал, ощущал себя изможденным, а потому вряд ли был способен вести сколько-нибудь серьезные разговоры. Но меня не покидало чувство, что я сойду с ума, если прямо сейчас не получу разъяснений по поводу случившегося.

Говард осторожно закрыл книгу, которую как раз читал, положил ладони рядом на ее обложку и в течение некоторого времени смотрел на свои ухоженные ногти.

— Это все не так уж просто объяснить, Роберт, — сказал он после столь долгих колебаний, что я уже не надеялся дождаться от него ответа.

— Но ты все ж таки попробуй, — предложил я.

Он улыбнулся, но как-то странно и немного грустно.

— Ты мне рассказывал, что этот О'Мэлли в Голдспи сказал перед тем, как умер.

— О'Бенион, — поправил я его.

Говард кивнул.

— Хорошо, — сказал он, — пусть будет О'Бенион. Он сказал: где-то есть третий маг. Он передал предупреждение твоего отца.

— Если тот, с кем он разговаривал, действительно был моим отцом, — возразил я. — После того, что сейчас произошло, я уже не очень в этом уверен.

При мысли о призрачном двойнике моего отца по спине у меня пробежал холодок.

— Так или иначе, его слова проясняют многое, — продолжил Говард через некоторое время. — Я… не очень хорошо разбираюсь в таких вещах, как колдовство и заклинания, намного хуже твоего отца, — последнюю фразу он произнес подавленным голосом. — Видишь ли, Роберт, мы с твоим отцом были друзьями и партнерами, однако я в своих изысканиях сконцентрировался исключительно на ДОИСТОРИЧЕСКИХ ГИГАНТАХ, тогда как твой отец посвятил свою жизнь изучению тайн колдовской силы. Он много чего мне рассказывал, так же как и я ему, но из его рассказов я понял далеко не все. Вы убили двух магов в Голдспи — Леймана и Донхилла. Но, насколько я знаю, — он поднял левую руку и затем словно уронил ее на кожаную обложку книги, которую держал в руках, — и исходя из того немногого, что имеется в моих записях, настоящий магический круг должен состоять как минимум из трех колдунов. А для получения магической силы, которая была бы достаточной для управления чудовищем в озере Лох Шин, нужен именно магический круг.

— Вот как! — произнес я.

Говард улыбнулся.

— Не переживай, — сказал он. — Ты поймешь все это, пусть даже и несколько позднее. Чтобы в этом разобраться, мне понадобилось несколько лет. Тебе нужно быть терпеливым. И, исходя из того, что я знаю, боюсь, что в Голдспи действительно должен быть еще и третий маг.

— И этот маг…

— …еще жив, — закончил Говард мое предложение. — Именно так. Очевидно, он почувствовал твои скрытые силы, и поступил хитрее, чем два других колдуна. Он уклонился от открытой борьбы, но это отнюдь не означает, что он больше не представляет никакой опасности.

— И ты полагаешь, что он последовал за мной сюда, в Лондон?

Говард кивнул.

— Может быть, не за тобой непосредственно, — пробормотал он, — скорее, за Присциллой. Она жила в Голдспи довольно долго. Ты этого еще не знаешь, Роберт, но маг способен определить местонахождение человека, прожившего с ним по соседству некоторое время, причем чем дольше они жили рядом, тем легче это сделать магу. Для колдуна из Голдспи, все еще остающегося в живых, Присцилла — своего рода маяк, который он отыщет всегда и везде.

Я почувствовал, что во мне нарастает слепой гнев, отодвигающий на задний план мою способность к здравому мышлению, точнее, то, что от нее еще оставалось.

— Она тебе просто не нравится, — заявил я.

Говард вздохнул.

— Дело совсем не в этом, — сказал он удивительно кротко. — Тебе недостаточно того, что произошло? Когда-нибудь в критический момент меня может просто не оказаться рядом, и, соответственно, я не смогу тебя выручить.

— Если ты боишься, — выпалил я, — то так и скажи. Мы с Присциллой можем уйти отсюда.

Похоже, мой гнев Говарда лишь насмешил, но в следующий момент мне и самому стало понятно, какими глупыми — и несправедливыми — были мои слова. Говард ведь уже доказал, что желает мне только добра.

— Я не боюсь, — сказал он. — Для этого нет оснований. Во всяком случае, здесь. Я ведь не случайно живу в этом убогом доме, Роберт. Это жилище — своего рода крепость. Никто, имеющий дело с черной магией, не может приблизиться сюда без моего разрешения. Ни Йог-Сотхотх, ни Цтхулху здесь не могут причинить нам никакого вреда.

— Прости, — пробормотал я.

— Тут нечего прощать, — сказал Говард. — Я тебя понимаю, парень. Да и Присцилла — чудесная девушка, должен это признать. У вас с ней уже есть планы на будущее?

Я отрицательно покачал головой. Мы с ней были уже три недели вместе, но оба избегали разговора о том, что будет после того, как мы разыщем Говарда. Для нас обоих было ясно, что нам, возможно, придется расстаться.

— Пока что нет, — сказал я. — Присцилла хотела найти себе какую-нибудь работу здесь, в Лондоне. Но теперь…

— …это уже ни к чему, — сказал Говард. — Ты достаточно богат, чтобы позаботиться о вас обоих. Однако проблема заключается отнюдь не в этом.

— А в чем? В пресловутом третьем маге?

Говард кивнул.

— Он напал на твой след. Твой или Присциллы — это уже не важно, если вы действительно хотите быть вместе.

Я еле сдержался.

— Я не могу расстаться с ней, — сказал я. — По крайней мере сейчас. Если этот маг действительно существует, то он ее убьет, как только она останется одна. Она абсолютно беззащитна.

— Боюсь, ты прав, — пробормотал Говард. — Кажется, после всего того, что произошло, у нас не остается другого выбора, кроме как вступить с ним в борьбу. Вы не можете постоянно прятаться здесь. Да и не станете же вы всю оставшуюся жизнь бегать от него.

— Поэтому мы должны его уничтожить.

— Да, конечно, — согласился Говард. — Однако не думай, что это будет легко сделать. Шоггот, с которым ты сражался, — это только одно из многочисленных средств борьбы, имеющихся в арсенале третьего мага.

Я отхлебнул из чашки и на некоторое время задержал свой взгляд на красно-коричневом напитке. На его поверхности я увидел искаженное отражение моего лица, и на секунду мне показалось, что оно похоже на скалящийся безглазый череп. Я вздрогнул.

— Но кто он? — спросил я. — Один из ДОИСТОРИЧЕСКИХ ГИГАНТОВ?

Говард улыбнулся, как будто я задал необычайно глупый вопрос.

— Нет, — сказал он. — Определенно нет. Иначе мы оба были бы уже мертвы.

Он засунул руку в карман своего жилета, достал оттуда какой-то маленький предмет и бросил его мне. Я поймал его, чуть было не уронив при этом чашку с чаем.

— Этот камень защитит своего владельца и от Шоггота, и от призраков низшего уровня, если они явятся по чьему-то заклинанию, но вот в борьбе с любым из ДОИСТОРИЧЕСКИХ ГИГАНТОВ от него пользы не больше, чем от мухобойки, — сказал Говард.

Я с изумлением крутил этот небольшой предмет у себя в руках. Это был камешек размером где-то с шестипенсовую монету, однако имеющий форму выпуклой пятиконечной звезды. Его поверхность походила на металлическую, однако на ощупь была пористой и шероховатой. И, самое главное, казалось, что этот предмет — живой. Я нерешительно протянул камень Говарду.

— Исходя из того, что мне рассказал мой отец, — сказал я, — Йог-Сотхотх теперь свободен, поскольку он уже выполнил то, ради чего его вызвали колдуньи из Иерусалимского Лота. Его задача ведь состояла в том, чтобы уничтожить моего отца, и он это уже сделал.

Говард кивнул:

— Это верно. Но он — темная сила, Роберт. Злобное — необычайно злобное — существо, которое живет только для того, чтобы убивать или уничтожать. Так же, как и ему подобные.

Уже второй раз Говард намекал на то, что, кроме Йог-Сотхотха, есть еще и другие ДОИСТОРИЧЕСКИЕ ГИГАНТЫ, но я опять не обратил на это никакого внимания. Уже одна мысль о том мощном существе со змееподобными щупальцами, которое я видел тогда, в море, вызывала у меня тошноту.

— Как и колдуньи из Салема, все они — силы тьмы, — продолжал Говард. — А силы тьмы так или иначе помогают друг другу, даже когда их никто и не заставляет это делать. Те колдуньи уже не могут заставить Йог-Сотхотха попытаться убить тебя, Роберт. Но он все равно это сделает, если сможет.

Его слова казались мне какими-то театральными, однако я продолжал молчать, пытаясь осознать сказанное им.

Говард некоторое время смотрел мне прямо в глаза, затем покачал головой и резко сменил тему.

— Ты устал, Роберт, да и я тоже, — сказал он. — Грэй придет не раньше чем через три часа. Давай поспим хоть немного. Рольф разбудит нас, когда придет время вставать.

У меня осталась еще тысяча вопросов, но я чувствовал, что Говард явно больше не хочет разговаривать. И я не мог с ним не согласиться. Я лишил свой организм целой ночи сна, и теперь он требовал то, что ему полагалось. К тому же лучше, если к встрече с адвокатом у меня будет светлая голова.

Я встал, поставил чашку на каминную полку и без лишних слов покинул комнату. Говард же, суетливо и резковато, что было для него характерно, начал копошиться у себя в письменном столе, пытаясь навести хотя бы относительный порядок в своих бумагах.

Когда я поднимался по лестнице, в доме стояла удивительная тишина. Ступеньки, на которые я наступал, поскрипывали под тяжестью моего тела, однако это были единственные звуки, которые я слышал. В пансионате было в общей сложности одиннадцать комнат, точнее, одиннадцать номеров, каждый из которых состоял из спальни и гостиной, а также небольшой ниши для туалета и ванной. Наличия этой своего рода роскоши трудно было ожидать, глядя снаружи на убогое здание пансионата. Однако, если не считать Говарда, Рольфа, Присциллы и меня, дом пустовал. Мне всегда казалось, что пустые дома чем-то похожи на мертвецов: они напоминали тела, которые покинула жизнь. И этот дом представлялся именно таким: он был мертвым. Просто громадный каменный труп.

Я улыбнулся собственным мыслям. Все эти странные размышления, по всей видимости, были вызваны усталостью. Я быстренько преодолел последние ступеньки, стремительно подошел к своей комнате, вошел в нее — и в изумлении остановился.

Комната не была пуста. У окна на стуле сидела Присцилла и перелистывала книгу, которую, по-видимому, нашла где-то здесь. Услышав мои шаги, она подняла глаза. Похоже, она ждала меня.

Изумленный, я закрыл дверь, сделал к ней несколько шагов и остановился.

— Присцилла, — сказал я в растерянности. — Ты не спишь?

Безусловно, мой вопрос был глупейшим, однако Присцилла, улыбнувшись, проигнорировала мои слова, отложила книгу в сторону и подошла ко мне.

— Я ждала тебя, Роберт, — сказала она, и то, как она это сказала, заставило меня насторожиться.

Ее голос звучал совсем не так, как обычно. Разница была небольшая, но все-таки ощутимая. Бывают ситуации, когда интонации голоса женщины говорят намного больше, чем произносимые слова. Мне были известны такие ситуации.

Она подошла ко мне вплотную, посмотрела мне в глаза длинным томным взглядом и обвила мою шею руками.

— Роберт… — пробормотала она.

Я поднял было руку, чтобы высвободиться из ее объятий, но так и не сделал этого. Наоборот, я обхватил руками ее талию и еще крепче прижал девушку к себе. Я испытывал удивительное чувство теплоты — не просто возбуждение, а и еще что-то. В Нью-Йорке я встречался со многими женщинами, но то все были мимолетные связи без каких-либо чувств — так, одна похоть. С Присциллой все было совсем по-другому. Когда я находился рядом с ней, меня охватывало чувство нежности, ранее мне незнакомое. Но, тем не менее, что-то во мне противилось ее объятиям, хотя это сопротивление казалось мне абсурдным.

— Ты так долго оставался там, внизу, — прошептала она.

Ее голос был нежным и соблазнительным, и я, кроме всего прочего, почувствовал, какой приятный аромат исходит от ее волос. Я уже ничего не соображал.

— Я… разговаривал… с Говардом, — сказал я, с трудом выговаривая слова.

Ладошки Присциллы легонько погладили мой затылок. Она еще сильней прижалась ко мне, и через ткань платья я почувствовал, как горячо ее тело.

— Сколько времени мы здесь будем находиться? — спросила она.

— Сколько времени? — переспросил я в недоумении. — Мы ведь только что сюда приехали, Присцилла.

— Я не хочу здесь оставаться, — сказала Присцилла. Ее рот был у моего уха, и она говорила шепотом. Затем она нежно коснулась губами моей шеи. Я вздрогнул. — Давай уедем отсюда, Роберт. Мне не нравится этот дом. И Говард мне тоже не нравится.

— Но ведь он славный парень, — возразил я. — К тому же, он…

— Он ненавидит меня, — заявила Присцилла. — Давай отсюда уедем. Прямо сейчас.

Мне это стоило больших усилий, но я все-таки снял ее руки с моей шеи и слегка отстранил Присциллу от себя.

— Это невозможно, милая, — сказал я.

Тут же с ее глазами что-то произошло. Я не мог оторвать от них взгляд. У меня было ощущение, будто я падаю в пропасть, мысли начали путаться. «Господи, что со мной?» — подумал я.

— Говард лишь обеспокоен, вот и все, — продолжал я.

Мой голос звучал как будто издалека. Я с усилием буквально выдавливал из себя каждое слово.

Присцилла некоторое время смотрела на меня. Затем она высвободилась из моих рук и сделала шаг назад, при этом продолжая держать меня за руку. Осторожно, но настойчиво она потянула меня за собой в сторону широкой, застеленной свежим бельем кровати.

Я не мог ей сопротивляться. Присцилла легла на кровать на спину и притянула меня к себе.

Я еще раз попытался собрать в себе остатки благоразумия и отстранить ее от себя.

— Нет… — прошептал я. — Так… нельзя. Мы… не должны… это делать.

— Чепуха, — заявила Присцилла.

Она еще сильнее прижалась ко мне. Мои нервы, казалось, могли вот-вот лопнуть от напряжения.

— Я люблю тебя, а ты любишь меня, — прошептала она. — Почему же тогда должны существовать какие-то запреты? И ты хочешь этого так же, как и я.

Я хотел возразить, но не смог. Мои мысли окончательно перепутались, я почувствовал какое-то умопомрачение, при этом от здравого смысла и благоразумия не осталось и следа. Присцилла снова высвободилась из моих рук, проворными движениями дотянулась до застежек и расстегнула платье. Затем она решительно через голову стащила его с себя и беспечно бросила в сторону. Под платьем у нее ничего не было.

Почти целую минуту я лежал, уставившись на нее, а она сидела неподвижно, словно хотела дать мне возможность получше ее рассмотреть. И я рассматривал ее, без какой-либо робости или смущения, и не мог в тот момент думать ни о чем другом, кроме как о том, какая она красивая.

У нее была стройная и пропорциональная фигура, но на это я обратил внимание еще раньше. Чего я до сих пор не замечал, так это того, что она полностью соответствовала моим представлениям об идеальной женщине. Каждый миллиметр ее тела был безупречен — без малейшего изъяна. Ее словно создали специально для меня.

Присцилла наклонилась, упершись руками в кровать слева и справа от меня, и приблизила свое лицо к моему. Ее длинные роскошные волосы упали на мое лицо, а груди коснулись моего тела, и от этого прикосновения я буквально воспламенился. Я приподнялся, обхватил ее так сильно, что это, должно быть, причинило ей боль, и прижал к себе. С ее губ сорвался тихий, сладострастный стон. Ее руки поглаживали мое тело, затем начали расстегивать рубашку.

— Возьми меня, — прошептала она. — Я принадлежу тебе, Роберт. Делай со мной, что хочешь.

Мне показалось, что в комнате мелькнула тень. Позади Присциллы что-то шевельнулось, быть может, от сквозняка встрепенулась занавеска или что-то другое. Но это меня не волновало. Я просто не хотел обращать на это внимания. Все, чего я хотел, — это обладать Присциллой. Никогда еще в своей жизни я не испытывал такого возбуждения, как тогда. Я прижал ее к себе, взял ее лицо в ладони и поцеловал так крепко, что моим губам стало больно. Дыхание Присциллы стало очень быстрым, а ее кожа буквально горела.

— Давай уедем, Роберт, — прошептала она.

Ее голос был одновременно чарующим и вкрадчивым. Он так воздействовал на меня, что позволял ей нежностью добиться того, чего в подобной ситуации не получалось достичь явным принуждением.

— Уедем отсюда. Я знаю здесь, в Лондоне, один дом, в котором мы будем в безопасности.

Все во мне кричало, требуя, чтобы я согласился с ней, подчинился ее желанию уехать. Но я не мог этого сделать. Среди бурного урагана умопомрачительных ощущений в моем разуме все-таки еще оставался островок здравого смысла, позволяющий мне сопротивляться.

— Мы не можем… так поступить, милая, — прохрипел я.

Я хотел снова прижать ее к себе, но на этот раз она отстранилась от меня. В ее взгляде что-то изменилось.

Что-то изменилось и в ней самой. Несмотря на всепоглощающее возбуждение, охватившее всего меня, я почувствовал, что в душе у меня начал возникать страх, пока совсем слабый, но явный. Он был словно неприятный запах, который нельзя проигнорировать, даже если он чуть слышен.

— Пожалуйста, — прошептал я. — Не говори больше ничего. Мы… мы не можем уехать. Говард — наш друг, поверь мне.

Тело Присциллы в моих руках стало словно ледяным. От тепла в ее взгляде не осталось и следа.

И вдруг она сама начала меняться. Черты лица Присциллы — еще почти детские — стали расплываться, словно податливый воск, тающий под жарким солнцем, и вместо них появлялись другие черты. Возле меня находилась уже не Присцилла, а какая-то незнакомая девушка. Каким-то странным и необъяснимым образом она была одновременно и похожа на Присциллу, и отличалась от нее.

— Ну и ладно, — сказала она. Ее голос звучал, как звон разбившегося стекла. Это не был голос Присциллы. — Все равно ты не уйдешь от меня, Крэйвен.

— Что… — начал было я, но так и не договорил.

Лицо девушки, сидящей напротив меня, резко изменилось. Кожа потеряла свой шелковистый блеск и выглядела сухой и сморщенной, как воздушный шарик, из которого выпустили воздух. Волосы сначала стали сероватыми, свалявшимися, а затем быстро поседели и начали выпадать пучками, покрывая мои грудь и лицо. Губы скривились в демоническую гримасу, обнажившую желтые изъеденные зубы. Я почувствовал, что ее руки, которые только что были нежными и мягкими, превратились в какие-то когтистые лапы, кожа на всем теле стала сухой и шершавой, как старый пергамент. Ее лицо разлагалось на глазах, как будто за секунды проходили целые десятилетия. Глаза стали тусклыми, затем превратились в молочно-белые шарики и запали вглубь черепа. За ними бурлило что-то черное, мягкое… Тело Присциллы (Присциллы?!) содрогалось. Ее руки, казалось, потеряли силу и не могли больше удерживать вес ее тела. Она опустилась на локти и затем медленно упала вперед, прямо на меня.

Ее прикосновение развеяло чары, которые до сих пор сковывали мой разум. Я в панике вскрикнул, перевернулся и попытался скинуть с себя ее тело.

Но у меня ничего не получилось. Мои руки завязли в разлагающихся тканях того, что еще недавно было цветущим телом, казалось, что теперь оно состояло не из кожи и костей, а из мягкой водянистой массы. Оно начало растекаться, при этом кости и плоть за считанные секунды превращались в черную зловонную жижу. Я закричал и, ослепленный ужасом, начал размахивать руками и извиваться, как от боли. Черная жижа испачкала всего меня, затекла в складки моей одежды и прилипла к коже.

Я все еще вопил, когда распахнулась дверь и в комнату вбежали Говард и Рольф.

Эта гавань была заброшена уже давным-давно. Она была одной из первых гаваней, появившихся когда-то в этих местах: никто теперь уже толком не мог сказать, кем был вырыт на берегу Темзы внушительный котлован и кто соединил его с рекой. Однако теперь, по прошествии более ста лет, эта гавань стала слишком маленькой для все увеличивающихся в размерах и становящихся все более громоздкими судов, и ее в конце концов официально запретили эксплуатировать. Вместе с судами из окрестностей гавани исчезли все признаки жизни. Склады и ангары, окружающие причал, пустовали и приходили в упадок в течение жизни целого поколения. От большинства из них остались одни лишь фундаменты, от других — только каркасы построек, в свете полуденного солнца возвышавшиеся, как скелеты диковинных древних животных. Неподалеку отсюда находилась часовня, скорее даже маленькая церковь, также заброшенная и пустая, однако она все-таки еще не достигла той стадии разрушения, какая наблюдалась у близлежащих зданий. Тем не менее, время коснулось своей безжалостной рукой и этого маленького божьего храма. Стекла повыпадали из оконных рам и лежали на выстеленном плитками полу церкви, словно ковер из крошечных блестящих осколков. Деревянный алтарь и сиденья для прихожан подгнили, а кое-где уже полностью развалились.

Сюда иногда еще приходили люди, чтобы тихонько помолиться, или же найти под церковной крышей убежище от непогоды и ночного холода. Время от времени — это зависело от того, с какой силой и куда дул ветер — стрелки тяжелых бронзовых часов проворачивались в корпусе-башенке, и тогда был слышен их бой — всегда один-единственный, словно вымученный, удар.

Но несмотря на все это, гавань не была абсолютно пустой. Во всяком случае, она не была пустой сегодня, в этот — вполне определенный — день. Под покрытой масляными разводами поверхностью воды медленно шевелилось что-то громадное. Оно, перемещаясь туда-сюда, то всплывая почти к самой поверхности воды, то погружаясь на самое дно, словно неуверенно, но беспрестанно что-то искало.

Это было смертоносное ужасное чудовище, явившееся из эпохи, отделенной от нас миллионами лет, эпохи, закончившейся задолго до того, как первый получеловек-полуобезьяна поднялся на задние конечности, посмотрел на свои передние конечности и решил впредь называть их руками, а самого себя — человеком. Оно покинуло свое убежище на севере страны, приплыло в Темзу и уже дважды приносило смерть, но не от голода или страха, а испытывая жажду разрушения. Теперь оно находилось в Лондоне — том месте, куда его призвали. И оно ждало. Его примитивный мозг не обращал внимания на течение времени, ибо оно знало: его жертва сама придет сюда. Случится ли это сегодня, завтра или же через год — для него не имело никакого значения.

Оно прождало пятьсот миллионов лет. Что теперь для него задержка в каких-нибудь несколько часов, дней или месяцев?

— Выпей-ка вот это, парень, — сказал Говард. — Вкус, конечно, мерзкий, но зато тебе станет легче.

Ободряюще улыбаясь, он передал мне стакан с бесцветной дымящейся жидкостью.

Я, колеблясь, посмотрел на него, затем послушно высунул руку из-под покрывала, которое Рольф набросил мне на плечи, взял стакан и опустошил его одним решительным глотком. Говард оказался прав — и в том, и в другом. Вкус у жидкости был отвратительный, однако ее живительное тепло успокоило судорожную боль в моем желудке, а еще через несколько секунд я почувствовал расслабление, снявшее напряжение в моем теле и ослабившее сковывавший меня до этого момента страх. Я с чувством благодарности вернул Говарду стакан, поплотнее закутался в покрывало и пододвинул свой стул поближе к камину. Мы были в библиотеке вчетвером: я, Говард, Рольф и Присцилла. Я уже не помнил, сколько времени прошло с тех пор, как Говард и его могучий слуга схватили меня, сорвали с меня одежду и без долгих разговоров засунули в ванну с ледяной водой. Я орал и вырывался, как сумасшедший, однако Рольфу это быстро надоело, и он, прижав меня, как надоедливое насекомое, удерживал в ванне до тех пор, пока холодная вода не оказала на меня должного воздействия и я — хотя и очень медленно — не успокоился. Если я когда-нибудь в жизни и был на грани потери рассудка, то это было как раз в те минуты.

— Тебе ужасно повезло, парень, — сказал Говард.

Он улыбнулся, покачал несколько раз головой и посмотрел в упор на Присциллу. Она спокойно выдержала его взгляд, но мне показалось, что в ее глазах сверкнули искорки. Говард перед этим рассказал ей, что произошло, и она восприняла это с таким мужеством, какого я от нее не ожидал. С того самого момента она не произнесла ни слова. Я не сомневался, что в произошедшем она в значительной степени винила себя.

— Повезло? — пробормотал я через некоторое время. Лицо Говарда нахмурилось: он, похоже, понял, что я собирался сказать. — Я думал, что в твоем доме безопасно.

— Я тоже так думал вплоть до сегодняшнего дня, — сдержанно сказал Говард. Он глубоко вздохнул и затем пробормотал: — Я ничего не понимаю. Этого, в общем-то, не могло произойти.

— Не могло? — если бы я не был так слаб физически, то я бы его сейчас высмеял. — То, что произошло, было уж слишком реальным, чтобы считать его чем-то несущественным.

Говард вздрогнул, как от удара.

— Я этого просто не понимаю, — тихо проговорил он.

— Все дело во мне.

От этих слов Присциллы я одновременно и растерялся, и испугался, да и Говард резко повернулся и посмотрел на нее. Все время до этого момента она слушала наш разговор молча, но с каждым словом Говарда выражение страха на ее лице становилось все отчетливее.

— Я во всем виновата, — выпалила она. — Только я.

— Не говори глупостей, Присцилла, — сказал я. — Твоей вины здесь не больше, чем моей или Говарда.

Присцилла решительно покачала головой.

— Это моя вина, — упорствовала она. — Если бы меня здесь не было, ничего бы не произошло, Роберт. Мне не следовало ехать с тобой. До тех пор, пока я рядом с тобой, тебе от них не скрыться.

— Ни слова больше, — сказал я резко.

— Но я говорю правду, — возразила Присцилла. В ее глазах заблестели слезы, а голос звучал одновременно и нервно, и решительно. — Они… они просто не оставят тебя в покое до тех пор, пока я нахожусь рядом с тобой.

— Они все равно не оставят меня в покое, даже если тебя и не будет рядом со мной, — возразил я.

— Но тогда ты, возможно, сможешь от них скрыться, — продолжала настаивать Присцилла.

Я несколько секунд сердито смотрел на нее, а затем повернулся к Говарду и гневно сжал кулаки:

— Это ты ее так настроил.

— Да, — сказала Присцилла, прежде чем Говард успел мне что-нибудь ответить. — И я даже рада, что он это сделал.

— И как же ты намереваешься поступить? Бежать отсюда, чтобы наверняка погибнуть? — я попытался придать своему голосу насмешливый оттенок.

— Я в любом случае не могу здесь оставаться, — сказала Присцилла решительно. — Я подвергаю опасности не только тебя, но и всех, кто находится здесь.

— Нет, ты останешься, — гневно сказал я. — Я тебе не позволю принести себя в жертву. Если ты сейчас отсюда уедешь, ты обречешь себя на верную смерть.

— Или же я обреку на смерть всех присутствующих, если останусь. И потом, что ты сможешь со мной сделать? Удерживать меня силой?

— Если потребуется — то и силой, — серьезно ответил я.

Присцилла некоторое время смотрела мне прямо в глаза, затем покачала головой и начала в отчаянии заламывать руки. Я уже не видел ее лица, но заметил, что ее плечи вздрагивают. К тому же, я услышал, что она тихонько всхлипывает. Меня вдруг охватил гнев.

— Браво! — сказал я, повернувшись к Говарду. — У тебя все прекрасно получилось. Прими мои поздравления.

Присцилла резко обернулась.

— Он тут ни при чем, Роберт, — сказала она. — Когда мы обнаружили тебя там, наверху, я сама его расспросила о том, что произошло. К тому же, я не полная дура и тоже кое-что понимаю. Я ведь жила в Голдспи достаточно долго.

Я ничего не ответил. Присцилла, конечно же, была абсолютно права. Однако мой гнев в отношении Говарда не уменьшился. Скорее наоборот.

Рольф громко кашлянул.

— Уже… уже почти три, — смущенно сказал он, стремясь, по всей видимости, как-то ослабить возникшее напряжение. — С минуты на минуту должен прийти Грэй.

Говард кивнул, посмотрел на всякий случай на часы и повернулся ко мне.

— Рольф прав, — сказал он. — Тебе нужно что-нибудь надеть, — тут он повернулся к Присцилле. — А вы, девушка, ступайте-ка лучше в свою комнату и отдохните. Сегодня вечером мы еще раз поговорим обо всем. Все вместе.

Заплаканная Присцилла посмотрела на него, нервно теребя подол платья:

— А о чем можно еще говорить?

— О многом, — ответил Говард. — Вы правы относительно колдунов из Голдспи, однако выводы, которые вы из этого делаете, — неверные. Наши враги определили наше местонахождение, и теперь от того, покинете вы нас или нет, все равно ничего не изменится. Они вас убьют или же — в лучшем случае — отвезут обратно в Голдспи. Нравится это нам или нет, но мы должны держаться все вместе и попытаться как-то выпутаться из этой истории, — он ободряюще улыбнулся. — А сейчас ступайте в свою комнату и немножко отдохните. Вы переутомились, к тому же вообще никогда не стоит принимать поспешные решения.

Присцилла, все еще колеблясь, кивнула. Говард почти незаметно дал знак Рольфу, и широкоплечий великан молча вывел Присциллу из комнаты.

— Теперь можно не переживать, — сказал Говард, после того как дверь за ними затворилась и с лестницы послышались их шаги. — Рольф не спустит с нее глаз.

Я посмотрел на Говарда. В моих мыслях, казалось, бушевал ураган. Я прекрасно понимал, что он прав и что у него только благие намерения, но именно поэтому я его сейчас почти ненавидел.

— Почему бы тебе не пойти в свою комнату и не переодеться? — спросил Говард, явно желая сменить тему. — Вот-вот придет адвокат, а подштанники и покрывало — не совсем подходящая одежда для того, чтобы вступать во владение миллионом фунтов стерлингов.

— Миллио… — ахнул я от изумления.

Говард равнодушно пожал плечами.

— А может быть, даже двумя или тремя, — сказал он. — Я точно не знаю. Но в любом случае тебе следует переодеться.

Я еще некоторое время смотрел на него, затем медленно поднялся и пошел в свою комнату. Когда я входил в нее, мое сердце заколотилось от страха. Хотя Рольф убрал испорченные постельные принадлежности и удалил все другие следы пребывания там ужасной Присциллы-двойника, я все еще боялся даже взглянуть туда, где стояла кровать. Мне также было страшно смотреть в зеркало в ванной, куда я зашел переодеться. Еще немного — и я начал бы громко свистеть — так поступает маленький мальчик, которому страшно заходить одному в темный подвал. Я никогда не был трусом, однако бывают такие ситуации, когда мужество и смелость теряют всякий смысл.

Мне понадобилось минут пять на то, чтобы переодеться и выйти из комнаты. В коридоре я встретился с Рольфом.

Я остановился, посмотрел на него с упреком и указал на дверь комнаты Присциллы.

— Вы обещали не спускать с нее глаз, — сказал я.

Рольф ухмыльнулся.

— Ну да, — промямлил он. — Но она спит. И еще долго будет спать.

— Она так быстро заснула?

Ухмылка Рольфа стала еще шире.

— В чае, который ей дал ГП, было снотворное, — сказал он. — К тому же она не сможет открыть окно, уж об этом я позаботился. Так что все в порядке, поверьте мне.

На какой-то миг я вновь ощутил гнев, однако здравый смысл быстро взял над ним верх. Говард, пожалуй, поступил самым благоразумным образом. Присцилла при данных обстоятельствах страдала морально даже больше, чем это было видно по ней. Она и в самом деле думала, что все, что сегодня случилось, произошло по ее вине. К тому же она была еще довольно юной и вполне могла совершить какое-нибудь безрассудство.

Мы вернулись в библиотеку, где нас уже ждал Говард.

Грэй пришел ровно в три. Дверной колокольчик зазвенел как раз в тот момент, когда раздался бой огромных напольных часов, занимавших целый угол в библиотеке. Говард молча кивнул своему мажордому, расправил ладонями рубашку и брюки и вышел в прихожую, чтобы встретить Грэя. Я остался в комнате один.

Внутри у меня пробежал холодок. Я почувствовал, что в моей жизни открывается совершенно новая страница. Когда Андара подобрал меня в трущобах Нью-Йорка, я был нищим, затем я превратился — по крайней мере внешне — в нормального, можно сказать приличного буржуа, теперь же — совсем скоро — я стану богачом. Не просто богачом, а миллионером.

Но это было еще не все. Мне вдруг вспомнилось, с какими странными интонациями Говард говорил о том, что я — наследник отца. Я вдруг осознал, что он имел в виду не только деньги и богатство.

Появление Говарда оторвало меня от этих размышлений. За ним следом в комнату вошел седоволосый мужчина лет шестидесяти, одетый неброско, но элегантно. У него было открытое симпатичное лицо. Глаза — такого же серого оттенка, как и его волосы, — были, пожалуй, довольно маленькими, а взгляд, казалось, замечал мельчайшие подробности.

Я нерешительно пошел навстречу Грэю и протянул ему руку. Он, однако, проигнорировал мой жест и, остановившись, внимательно оглядел меня с головы до ног.

— Так это он и есть, — произнес Грэй наконец.

Говард кивнул.

— Да, это он, Томас. Но ты ведь на большее и не рассчитывал.

На лице Грэя появилась легкая улыбка.

— Итак, ты — Роберт, — сказал он, снова повернувшись ко мне. — Сын Родерика.

Он еще раз улыбнулся, однако уже гораздо более доброжелательно, что сразу расположило меня к нему.

— Да, — добавил он. — Это видно. Ты, конечно же, его сын.

— Вы… были знакомы с моим отцом? — робко спросил я.

Грэй кивнул.

— Еще бы. Он был моим другом, Роберт. Он даже однажды спас мне жизнь.

Говард ухмыльнулся.

— Это у него было такое хобби, — пояснил он.

Мне показалось, что подобные шуточки в данной ситуации весьма неуместны, однако Грэй тихонько засмеялся. Он, по-моему, мало чем походил на адвоката, к тому же я заметил, что у него не было при себе приличествующих адвокату принадлежностей — какой-нибудь папки, или же портфеля, или чего-нибудь подобного.

Мой взгляд, по-видимому, был весьма красноречив. Во всяком случае, Грэй перестал меня разглядывать, огляделся вокруг, словно что-то искал, и присел на стул Говарда за письменным столом. Говард молча показал мне жестом, чтобы я присел с противоположной стороны стола, а сам он, отодвинув от стола стул, сел сбоку от нас.

— Говард рассказал мне, что произошло, — сказал Грэй. — И после того, как я тебя увидел, полагаю, что смогу со спокойной совестью уладить все формальности. Я пришел сюда, парень, чтобы передать тебе наследство твоего отца.

Я в замешательстве сглотнул.

— Так просто? — спросил я в недоумении.

Грэй ведь не потребовал от меня никаких документов. Хотя, если бы он их потребовал, то поставил бы меня в весьма затруднительное положение, поскольку мой паспорт и все другие документы, которые у меня когда-то были с собой, сгорели дотла в Голдспи.

Грэй кивнул:

— Да, так просто. Говард тебе доверяет, да и я тоже.

— И вы…

Грэй резким жестом заставил меня замолчать.

— Я знаю, парень, что ты хочешь сказать. Я охотно сделал бы это как-то по-другому, однако боюсь, что последние события вынуждают нас поторопиться. Конечно же, нам придется доказывать, что ты — это ты. Я имею в виду — доказывать чиновникам. Также нам еще предстоит оформить кучу документов и прочих бумаг, прежде чем ты официально сможешь вступить в права на наследство. Так что особо не тешь себя надеждами: на все это потребуется, может быть, год, а то и больше, хотя я и сделаю все, что в моих силах, чтобы провернуть это побыстрее. А пока суд да дело, мы с Говардом будем поддерживать тебя в финансовом плане.

— Об этом не может быть и речи, мистер Грэй, — сказал я.

— Я знал, что ты так скажешь. Но мы все равно будем помогать тебе деньгами. Хотя я пришел сюда по другому поводу. В ближайшие дни ты придешь ко мне в канцелярию и подпишешь множество всяческих бумаг, которые я заранее приготовлю, а все остальное я улажу без твоего участия. Бюрократическая волокита — дело довольно нудное. Правда, теперь у меня с Говардом нет ни малейших сомнений относительно твоей личности.

Они с Говардом быстро переглянулись, при этом Говард одобрительно кивнул и в очередной раз затянулся пахучей черной сигарой.

— Именно для этого, — продолжил Грэй после секундной паузы, — я сейчас здесь: чтобы убедиться, что ты — действительно Роберт Крэйвен, сын Родерика Андары. И теперь, когда я в этом убедился, я могу передать тебе вот это.

Он засунул руку в нагрудный карман своего фрака, достал оттуда запечатанный сургучной печатью узкий конверт и протянул мне его через стол с почти что торжественным видом.

Я озадаченно посмотрел на конверт, покрутил его в руках и затем снова посмотрел на Грэя:

— Что это?

— Твое наследство, — ответил Говард вместо Грэя. Его голос стал почему-то очень серьезным. — Много лет назад твой отец попросил меня и Грэя, если с ним что-то случится, разыскать тебя и передать тебе это письмо.

Он глубоко вздохнул, неожиданно встал и снова переглянулся с Грэем. Адвокат тоже встал.

— Будет лучше, если мы оставим тебя одного, чтобы ты мог спокойно прочитать это письмо, — сказал он. — Мы подождем за дверью. Позовешь нас, если мы тебе понадобимся или если у тебя возникнет какой-нибудь вопрос.

Прежде чем я успел что-то возразить, они оба повернулись и быстрыми шагами вышли из комнаты.

Я растерянно смотрел, как за ними закрылась дверь, а затем снова уставился на узкий белый конверт, который держал в руках. Это был обычный, ничем не примечательный конверт, на нем не были указаны ни отправитель, ни получатель, но, тем не менее, он был запечатан сургучом. Дрожащими руками я положил его перед собой на стол и сломал печать.

Внутри конверта был лишь один листок бумаги, плотно исписанный мелким витиеватым почерком Андары. Поколебавшись секунду, я вытащил листок из конверта и подошел с ним к окну, чтобы было легче разбирать мелкий почерк отца.

Роберт, если ты держишь это письмо в руках и читаешь его, значит я, твой отец, уже мертв. Я не знаю, представится ли мне возможность познакомиться с тобой лично и самому рассказать тебе о себе, о своей жизни, как не знаю я и того, простишь ли ты меня за все, что я тебе причинил.

Мое удивление росло. «Мне причинил?»

Я попросил своих двух самых надежных друзей вручить тебе это письмо, если возникнут какие-либо чрезвычайные обстоятельства. Молю Бога, чтобы этого не случилось, однако тот факт, что ты читаешь это письмо, означает, что все-таки произошло то, чего я боялся еще при твоем рождении. Многое из того, что тебе расскажут Говард и Грэй, ты не поймешь, и многому из этого не поверишь, но то, что они расскажут, — правда, и единственной причиной, почему я сейчас пишу эти строки, является мое стремление предостеречь тебя. Я отказался от тебя и передал тебя на воспитание чужим людям, но я сделал это, чтобы защитить тебя, Роберт. У меня есть могучие враги, которые не удовлетворились бы только моей смертью, они постарались бы убить и тебя.

С любовью, твой отец.

А сейчас я вкратце сообщу тебе то, о чем Говард и Грэй расскажут тебе более подробно, если им все-таки когда-нибудь придется вручать тебе это письмо.

Я — совсем не такой человек, как те, среди которых ты вырос. Я — маг. Колдун. А ты — мой сын. Сверхъестественные силы, которыми я обладаю, таятся и в тебе, и если тебе удастся избежать опасностей, которые тебе угрожают, ты должен пробудить в себе эти силы и стать таким же колдуном, как и я. Ты сейчас, возможно, еще не осознаешь, какую цену тебе придется за это заплатить, но у тебя нет другого выбора. Прошу тебя доверять моему другу Говарду: он — один из тех немногих, кому я доверял, никогда об этом не жалея. Попроси его передать тебе мои заметки и книги, собранные мной в течение всей моей жизни. Их я и завещаю тебе. В них изложено все, что я когда-либо узнал или испытал, весь мой жизненный опыт. Вместе с Говардом ты почерпнешь из них то, что мне уже не суждено узнать. Быть может, усвоив все эти знания, ты возненавидишь меня, и, быть может, это будет справедливым наказанием мне за то, что я овладел такими знаниями, доступ к которым закрыт роду человеческому на все времена. Молю Бога, чтобы это было не так.

Шум распахивающейся двери нарушил ход моих мыслей. Я испуганно опустил письмо и обернулся. Говард и Грэй вошли в комнату и остановились у двери. Выражение их лиц было теперь совсем другим. На лице Грэя не осталось и следа дружелюбия: он был напряжен, словно выжидал чего-то и готовился к решительным действиям. Теперь он уже совсем не выглядел старым и безобидным, каким казался всего несколько минут назад.

Что касается Говарда, он выглядел таким нервным, каким я его еще никогда не видел. Его пальцы теребили пуговицу жилета, словно хотели оторвать ее, однако он сам этого словно не замечал. В углу его рта дымилась черная сигара, он лихорадочно делал затяжки одну за другой.

— Ну как? — спросил он, после того, как они с Грэем в течение нескольких секунд разглядывали меня. Их взгляды были такими внимательными и странными, что я невольно содрогнулся. — Ты прочел письмо?

Я кивнул и покачал головой.

— Да, прочел, — сказал я. — Но в нем… нет ничего такого, чего бы я еще не знал.

Говард улыбнулся.

— Я знаю, — сказал он. — Когда он писал это письмо, я был рядом.

— Но речь идет не об этом, — сказал Грэй.

Он как будто очнулся от оцепенения, быстрыми шагами подошел ко мне и взял письмо из моих рук. Я был так обескуражен, что никак на это не отреагировал, а лишь с открытым ртом смотрел, как он повернулся и подошел к камину.

— Подождите-ка, — наконец сказал я. — Что… что вы собираетесь делать?

— Сжечь письмо, что же еще? — невозмутимо ответил Грэй.

Подойдя к камину, он наклонился и без долгих разговоров бросил листок в огонь.

Я вскрикнул и хотел было броситься к камину, но Говард, сделав быстрый шаг, преградил мне путь и заставил отступить.

— Оставь его, — сказал он. — Так должно быть.

Я попытался сопротивляться, однако Говард оказался намного сильнее, чем я предполагал.

— Но почему? — сдавленно спросил я. — Письмо…

— …больше уже не имеет никакого значения, — перебил меня Грэй. — К тому же оно представляет опасность. Я должен был его уничтожить, чтобы не случилось непоправимое.

Я уже совсем ничего не понимал. Опустив руки и сделав шаг назад, я растерянно смотрел то на Грэя, то на Говарда:

— Что это все означает? Это письмо… не от моего отца?

— Да нет, именно от него, — сказал Говард. — Но то, что в нем было написано, уже не играет никакой роли. Я мог бы пересказать тебе его наизусть. Да ты и сам уже все это знал.

— И тем не менее…

— Тебя удивляло, что все происходит так быстро и легко, — перебил меня Грэй, — и что мы с Говардом так легко поверили, что ты — это ты. Но на самом деле это было не так, Роберт.

— Ты ведь уже убедился, какие изощренные наши враги, — продолжал Говард.

Мне вдруг пришло в голову, что они похожи на двух артистов, разыгрывающих уже отрепетированную сцену, в ходе которой они обменивались заранее подготовленными репликами. Скорее всего, так оно и было.

— Нам нужно было убедиться, — продолжал Грэй. — Это письмо было своего рода испытанием, Роберт.

— Ис… испытанием?

Говард кивнул:

— Только настоящий Роберт Крэйвен смог бы сломать печать и прочесть письмо. Твой отец запечатал письмо магической печатью.

Я некоторое время помолчал. У меня появилось какое-то нехорошее, странное чувство.

— А если бы я… оказался ненастоящим? — спросил я наконец.

Говард бросил на меня серьезный взгляд.

— Тогда ты был бы уже мертв, — спокойно сказал он.

Меня охватил жуткий страх. Я оторопело смотрел на хлопья белого пепла — это было все, что осталось от сгоревшего письма. В такой ситуации я, наверное, должен был разгневаться на Грэя и Говарда, но я почему-то не чувствовал в себе гнева.

— Ну ладно, — сказал Говард. — Давай присядем, Роберт. Мы должны много о чем поговорить.

Наступил вечер, а мы все говорили и говорили. Точнее, говорили Говард и Грэй, а я слушал их, испытывая все возрастающее замешательство, и лишь периодически — хотя и довольно часто — задавал вопросы, когда мне что-то было непонятно или когда их слова вызывали у меня сомнение. В принципе, они не поведали мне ничего нового: большую часть того, что они рассказали, я уже слышал из уст моего отца, об остальном догадался сам. И тем не менее их слова поразили меня до глубины души: они подробно рассказали мне о мире, существующем параллельно с привычным мне миром, и этот другой, новый для меня мир был в тысячу раз более таинственным и опасным, чем я представлял себе всего несколько недель назад. Кроме Говарда, Грэя и моего отца существовало множество людей, включившихся в борьбу с силами тьмы. У них были союзники по всему миру, но и их противники казались такими могущественными, что моя надежда на победу в этой битве таяла по мере того, как я узнавал от Грэя и Говарда все новые и новые подробности.

Я узнал обо всем: об истории Салема и его жутком конце, о судьбе беглецов, осевших в Иерусалимском Лоте, которых через сотню лет снова постигла та же судьба, о жизни моего отца, почувствовавшего надвигающуюся опасность и безуспешно пытавшегося предупредить о ней остальных.

На улице снова стемнело. Рольф принес нам горячую еду и крепкий кофе (за что я ему был очень благодарен, ибо только кофе и помог мне не заснуть), а Грэй и Говард все говорили и говорили, деловито и даже как-то беспристрастно, ничего ни приукрашивая, но и не очерняя. В конце концов Говард подошел к тому месту в письме моего отца, смысла которого я не понял.

— Вот видишь, Роберт, — сказал он серьезно, — у тебя не остается другого выбора, кроме как принять вызов твоих врагов. А также исполнить то, что завещал тебе отец.

— А если я не хочу? — неуверенно спросил я.

Говард почему-то улыбнулся моим словам.

— Твое нежелание вполне понятно, Роберт, — сказал он. — Я тоже был не в восторге, в первый раз столкнувшись с колдовством и черной магией. Когда я узнал о существовании Цтхулху и ДОИСТОРИЧЕСКИХ ГИГАНТОВ, я скрывался несколько недель, пытаясь спрятаться от действительности. Но у меня ничего не вышло. Сожалею, Роберт, но это невозможно, — он улыбнулся. — Твой отец как-то раз очень удачно выразился: это все равно, что выпачкаться в смоле. Тогда как ни три себе руки, все равно остается след от смолы и ее неприятный запах. И от этого тебе уже не избавиться.

Так вот что отец имел в виду, когда писал: «Быть может… ты возненавидишь меня…»

— Ты прочел письмо, — сказал Говард, помолчав некоторое время. — Мы сделаем то, о чем просил твой отец, Роберт. Ты обладаешь теми же талантами, что и он, и мы вместе пробудим и разовьем их. Но для этого мы должны покинуть Лондон.

Я удивленно посмотрел на него:

— Ты имеешь в виду, из-за его… завещания?

— Из-за его книг и записей, — кивнул Говард. — Именно так. Ты рассказывал мне, что произошло на судне «Владычица тумана». Тебе даже довелось подержать в руках его сундучок, но ты еще не осознавал тогда, какое сокровище ты держишь. Все, что твой отец когда-либо узнал или испытал, изложено в этих записях и фолиантах, Роберт. Нам нужно найти этот сундук.

— Но он утонул, — возразил я. — Вместе с судном.

— А ты сможешь разыскать то место?

Даже если за прошедшее с тех пор время судно полностью развалилось и сейчас покоится на дне морском, я найду это место. Я кивнул:

— Конечно. Но там очень сильные течения. Не думаю, что…

Говард жестом прервал меня.

— Я знаю людей, которые смогли бы нырнуть и в Ниагарский водопад, — убежденно сказал он. — К тому же, у меня есть кое-какие… э-э… другие варианты. Если мы найдем место, где затонуло судно, то нам наверняка удастся достать сундук. Для тебя это может оказаться вопросом жизни и смерти.

— Если сундук все еще там, — пробормотал Грэй.

Говард печально кивнул.

— Да, если он все еще там, — согласился он. — Наши недруги тоже не лыком шиты, и это они нам уже неоднократно доказывали. Не удивлюсь, если окажется, что они тоже знали о существовании этого сундука и пытались его заполучить. Поэтому мы выезжаем завтра утром.

— Утром? — меня испугала даже сама мысль о скором отъезде в Шотландию и возможности снова оказаться поблизости от колдовского поселка.

— Лучше, конечно, было бы отправиться прямо сегодня, — серьезно сказал Говард. — Каждый час может оказаться решающим. Но мы все слишком устали, а потому нам нужно хорошенько выспаться. Рольф позаботится о нашем багаже, билетах и всем таком прочем. Рано утром мы выезжаем.

— Все пятеро?

Говард отрицательно покачал головой:

— Грэй останется здесь. Да и Присцилле, с моей точки зрения, следовало бы остаться в Лондоне.

— Я знаю одно место, где она будет в безопасности, — сказал Грэй.

Я не стал возражать. Хотя мне очень не хотелось расставаться с Присциллой, я понимал, что это просто необходимо. Снова везти ее в окрестности Голдспи было бы не просто безответственным поступком. Это означало бы обречь ее на верную смерть.

Я медленно кивнул.

Говард и Грэй с облегчением вздохнули.

— Тогда лучше сегодня на этом закончить и пойти отдыхать, — сказал Говард. — Я…

С верхнего этажа дома раздался отчаянный крик, вслед за которым послышался грохот и звон разбиваемого стекла. Я вскочил на ноги.

— Присцилла! — вскрикнул я. — Эти звуки раздаются из комнаты Присциллы!

Я резко развернулся, двумя прыжками оказался у двери, распахнул ее и… замер на месте.

На лестнице шла отчаянная борьба: Рольф дрался сразу с тремя противниками, и, несмотря на его незаурядную физическую силу, ему приходилось туго. В руках его противников — троих парней, одетых в потрепанные костюмы, — были длинные и довольно опасные складные ножи, с помощью которых они шаг за шагом оттесняли Рольфа. По тому, как они управлялись с ножами, было видно, что это — прожженные головорезы, тем более втроем они могли не бояться даже такого широкоплечего великана, как Рольф. И действительно, руки Рольфа были уже испещрены кровоточащими порезами, рубашка — разорвана, а его лицо одновременно выражало и гнев, и постепенно нарастающий страх.

Говард и Грэй тоже подбежали к двери, но я сдержал их резким движением руки.

— Рольф! — крикнул я. — Назад! Не позволяй им себя окружить!

Двое из парней при звуке моего голоса испуганно вздрогнули и посмотрели в мою сторону. Тем самым они отвлеклись на миг от схватки — и Рольф использовал предоставленный шанс с такой молниеносной скоростью, какой я от него просто не ожидал. С гневным рычанием он бросился вперед, схватил одного из парней за отворот пиджака и тут же получил еще один глубокий укол в плечо — парень вскрикнул, бешено затопал ногами и пырнул его ножом. Но, раз уж он попался Рольфу, шансов вырваться у него уже не было. Рольф тут же вывернул ему руку, при этом послышался хруст. Парень еще раз вскрикнул, выронил нож и, словно не веря, уставился на свое сломанное запястье. Рольф с размаху ударил его, затем так пихнул парня в грудь, что тот отлетел в сторону своих сотоварищей, и все они полетели вниз по лестнице. Все это произошло за какую-то секунду.

Когда нападавшие поднялись на ноги, мы с Говардом были уже возле них. Парень, которого отделал Рольф, уже не представлял опасности — он корчился на полу, прижимая руку к груди — а вот два его товарища явно не намеревались прекращать схватку. Я, успев лишь в самый последний момент уклониться от нацеленного в мое лицо ножа, схватил парня за запястье и, используя его собственную энергию, так дернул его, что он потерял равновесие и начал падать вперед. При этом я резко поднял свое правое колено вверх.

Ударившись лицом о мое колено, парень взвыл от боли. Нож выпал у него из руки, и я почувствовал, что его тело обмякло. Не дожидаясь, пока парень рухнет на пол, я тут же бросился на помощь Говарду.

Ему приходилось туго. Его противник, оправившись от падения с лестницы, вскочил и вовсю размахивал ножом. Хотя ему пока что не удалось ранить Говарда, молниеносно уклоняющегося от выпадов ножа, я понял, что в этой неравной борьбе Говарду долго не протянуть.

— Эй, ты! — крикнул я.

Парень на мгновение отвлекся от Говарда и бросил на меня взгляд через плечо. Это секундное замешательство тут же обошлось ему очень дорого: я снизу ударил его в пах и, когда он от боли начал сгибаться, схватил его за руку и, присев и используя энергию его движения, с размаху перебросил его через свое плечо. Вскрикнув, он пролетел метра два-три и так ударился о поручни лестницы, что они разломались.

Однако этот парень оказался крепче, чем я предполагал. Уже через секунду он был снова на ногах и схватил обломок поручней, чтобы использовать его в драке как дубинку. Его лицо было бледным, но в глазах бушевал злобный огонь.

Подобный взгляд мне был хорошо знаком, я его видел в своей жизни не раз. Это был взгляд убийцы.

Рольф, грозно рявкнув, хотел было броситься на парня, но я его поспешно удержал.

— Нет, — сказал я. — Позволь мне.

Затем я повернулся к нападавшему.

— Прекращай это все, — сказал я тихо. — У тебя нет никаких шансов. Нас много.

Вместо ответа парень слегка наклонился вперед, расставил ноги и замахнулся своей «дубинкой». Рольф сделал шаг к нему, а мы с Говардом тем временем зашли с двух сторон. Если бы мы напали втроем, у парня не было бы никаких шансов.

— Прекратите!

Голос был таким резким, что мы все невольно застыли на месте. Затем я рывком поднял голову и посмотрел вверх.

На верхней ступеньке лестницы стояла женщина. Она была стройной, с длинными темными волосами, ее фигуру почти до пят скрывало черное одеяние. Я бросил взгляд на ее лицо.

Я узнал это лицо! Это было то самое лицо, которое я — буквально на миг — видел за секунду до того, как мнимая Присцилла начала чудовищным образом менять свою внешность!

— Немедленно прекратите, — повторила женщина.

Рольф, что-то сердито буркнув, хотел было подняться по лестнице навстречу женщине, но тут же отшатнулся назад, встретившись с ней взглядом. От женщины распространялась какая-то жуткая энергия, некая аура власти, которую я ощущал лишь раз в моей жизни — тогда она исходила от моего отца.

Я вдруг понял, кто она.

Ее взгляд остановился на мне, словно она прочла мои мысли. То, что она затем произнесла, подтвердило, что это действительно было так.

— Твоя догадка верна, Роберт Крэйвен, — сказала она. Ее голос звучал очень холодно. — Тебе следовало бы прислушаться к предостережениям. Я — третий маг из Голдспи, — она засмеялась, очень тихо и очень злобно. — Ты что, действительно верил, что сможешь скрыться от нас?

— Что… что тебе нужно? — спросил я. В горле у меня вдруг пересохло.

— Мне нужен ты, — ответила она.

Я вдруг краем глаза увидел какое-то движение и обернулся. Нападавшие на нас парни — их лица были ужасно бледными — медленно поднялись на ноги и начали обходить нас слева и справа.

— Оставьте их, — резко приказала колдунья. — Вы свою задачу выполнили. Идите сюда.

Все трое немедленно повиновались. Как будто нас здесь никогда и не было, они дружно повернулись и стали подниматься по лестнице. По их движениям можно было предположить, что они действуют не по собственной — по чьей-то чужой — воле.

Колдунья подождала, пока все трое встанут за ее спиной, и повторила тем же суровым тоном:

— Мне нужен ты, Роберт Крэйвен. Ты ответишь за злодеяние, которое ты совершил. Неужели ты и в самом деле думал, что сможешь убить двоих из нас безнаказанно?

— Полегче, ведьма, — сказал стоящий рядом со мной Говард. — Ты здесь находишься в…

— Я прекрасно знаю, где я нахожусь, — перебила его женщина. — И я не так глупа, чтобы являться сюда с оружием, которое будет здесь бессильным, — она тихо засмеялась. — Тобой, Говард, мы займемся позже. Есть другие люди, жаждущие тебя уничтожить, и я не буду становиться им на пути. А вот Роберт пойдет со мной.

Говард засмеялся:

— Вряд ли.

— Вряд ли? — в ее голосе прозвучало злорадство. Затем она продолжала почти небрежным тоном. — А я вот уверена, что он пойдет со мной. Во всяком случае, если хочет снова увидеть свою маленькую сучку.

Меня охватил ужас, а перед глазами поплыли круги. Так вот зачем понадобилось это бессмысленное нападение! Задачей троих парней было как можно дольше отвлекать наше внимание.

Я хрипло вскрикнул и хотел было броситься вперед, но Говард схватил меня за руку и удержал.

— Ты что, сумасшедший? — спросил он. — Она же тебя убьет!

— Конечно, — сказала колдунья, улыбаясь.

Я освободился от хватки Говарда.

— Присцилла! — воскликнул я. — Они похитили Присциллу!

— Ты что, думаешь, они отпустят ее, если ты сдашься? — резко сказал Говард. Он посмотрел в сторону черноволосой женщины. — Они убьют вас обоих.

Колдунья начала медленно спускаться по лестнице. Парни последовали за ней. Когда они достигли конца лестницы, Говард, Грэй и я невольно отступили на шаг.

Остановившись на последней ступеньке, колдунья посмотрела на меня ледяным взглядом.

— Ну? — спросила она. — Какое твое решение?

— А что… а что вы сделаете с Присциллой, если я пойду с вами? — спросил я.

Она пожала плечами.

— Ничего. Я отпущу ее. Нам нужен ты, а не эта замарашка. Она не представляет для нас никакого интереса.

— Не верь ей! — выпалил Говард. — Она лжет.

— Может и лгу, — сказала колдунья. — А может и нет. Но он этого так никогда и не узнает, если останется здесь. Зато он будет уверен, что он виноват в ее смерти. Очень мучительной смерти.

Последнее предложение она сказала уже более резким тоном.

Я в нерешительности посмотрел на Говарда. Меня охватили противоречивые чувства. Я вполне осознавал, что Говард прав и что нас с Присциллой, вполне возможно, убьют обоих, а то и сотворят с нами что-нибудь похлеще. Но я не мог думать ни о чем другом, кроме как о Присцилле — моей маленькой любимой Присцилле, попавшей в руки колдуньи.

— Я иду с вами, — тихо сказал я.

Экипаж уже почти целый час мчался по городу с умопомрачительной скоростью. Занавески на окнах были задернуты, а я не отваживался даже пошевелиться, поэтому у меня не было ни малейшего представления о том, где мы находимся. Хотя, по правде говоря, даже если бы у меня и была возможность смотреть в окно, я все равно толком не мог бы определить наше местонахождение: Лондон оставался для меня практически незнакомым городом, в котором — кроме площади Пикадилли, центрального железнодорожного вокзала и гостиницы «Вестминстер» — я практически еще ничего не видел. Однако бешеная скорость, с которой кучер гнал лошадей, и громкое жуткое эхо, каким отдавался на улицах грохот нашего экипажа, подсказывали мне, что мы направляемся не в центр города, а, скорее, в его какой-нибудь малонаселенный отдаленный район.

В конце концов движение экипажа начало замедляться, предвещая завершение этого, уже казавшегося бесконечным, путешествия. Теперь экипаж не раскачивался, как лодка в бурном море, да и стук копыт стал раздаваться реже.

Мое сердце забилось быстрее: мы приближались к цели нашего путешествия.

И этой целью была моя смерть.

Как ни странно, я не испытывал страха — страха за себя самого. Все мои мысли были о Присцилле. Я находился в экипаже один. Моя таинственная похитительница не села со мной в экипаж. Быть может, ее вообще не существовало, и женщина, которую я видел в доме Говарда, — лишь иллюзия.

Моя рука скользнула под плащ и коснулась клинка трости-рапиры, которую я прихватил с собой. Мне было, конечно же, понятно, что это оружие все равно не поможет, но уже сама мысль о том, что оно при мне, действовала на меня успокаивающе.

Впрочем, рапира была не единственным моим оружием. В правом кармане у меня лежал маленький двуствольный дамский пистолет, который мне сунул Говард перед тем, как я покинул его дом, причем сунул так искусно, что ни колдунья, ни три ее головореза ничего не заметили. Трость-рапиру они, конечно же, заметят и отнимут, а вот маленький, почти незаметный пистолет может прийтись весьма кстати.

Экипаж остановился, и лошади беспокойно забили копытами. Я услышал быстрые и гулкие виги. Дверца экипажа распахнулась, и вовнутрь хлынул поток холодного как лед воздуха. Неожиданно запахло туманом и водой. В образовавшемся проеме появилось чье-то широкоскулое, испещренное шрамами лицо, в меня уперся колючий взгляд.

— Выходи! — скомандовал суровый голос.

Я послушно встал и, наклонив голову, нырнул в дверной проем. Оглядевшись по сторонам со смешанным чувством любопытства и все нарастающего страха, я увидел, что мы находимся возле гавани. Впереди, в нескольких шагах от лошадей, мощеная улица обрывалась, переходя в потрескавшееся бетонное обрамление огромной — почти полмили в диаметре — гавани. Вода в ней пахла весьма неприятно, ее поверхность блестела, как деготь, при свете луны. С трех сторон гавань окружали здания, возносившиеся в небо большими черными тенями. Нигде не было видно ни света, ни каких-либо других признаков того, что здесь живут люди. Мы, должно быть, находились в той части порта, которая — по крайней мере в ночное время — чаще бывала безлюдной. Впрочем, это не вызывало удивления. Чего же мне еще было ожидать?

— Пошли, — приказал мой спутник.

Он был человеком с невероятно широкими плечами, как минимум на голову выше меня (что весьма примечательно, учитывая то, что я и сам совсем не низкого роста). На нем были черное пальто и цилиндр — типичная одежда кучера. Однако я ни секунды не сомневался, что это не кучер. У него было лицо отпетого негодяя — такие как раз и водятся в подобных районах — и такой же невыразительный и тусклый взгляд, как и у тех троих парней, которые на нас напали.

— Куда? — спросил я.

Он молча указал на невысокое, наполовину развалившееся здание-склад, расположенное справа от нас. Я еще раз огляделся по сторонам, прежде чем медленно двинулся к нему. Мы были абсолютно одни, казалось даже, что ближайший живой человек находится где-то за сотни миль отсюда. И хотя я старался побороть в себе страх, с каждой секундой мне становилось все страшнее и страшнее.

Когда мы шли к зданию, наши шаги отдавались от брусчатки жутким гулким эхом. Дверь была наполовину открыта, и, приблизившись к зданию, я увидел, что оно изнутри освещено красноватым мерцающим светом. Мне в ноздри ударил запах горелого дерева и ладана.

Перед самым входом в здание я невольно остановился, однако мой спутник, что-то невнятно буркнув, без лишних церемоний грубо пихнул меня в спину. Мне ничего не оставалось, как войти внутрь.

В здании никого не было. Через многочисленные дыры и трещины в крыше в помещение падал лунный свет. Слева и справа от входа в небольших чашах горели угли, а в самом центре этого огромного просторного помещения была водружена черная глыба базальта или какого-то другого подобного камня. Все это почему-то напомнило мне варварские церемонии жертвоприношений, которые я когда-то видел в одной книге с картинками.

Однако теперь это была не картинка, а чудовищная действительность. И я с горечью осознавал, кого собираются принести в жертву на этом камне.

— Подойди ближе, Роберт, — послышался голос.

Я нерешительно обернулся.

Слева от меня виднелись похожие на тени фигуры нескольких человек. Четверых из них я узнал: это были трое налетчиков и колдунья. Двое других были мне незнакомы. У меня во рту появился неприятный привкус. Мне понадобились все мои силы, чтобы решиться подойти к ним.

— Ну и? — спросил я совсем не так самоуверенно, как хотелось бы. — Я прибыл сюда, как ты того хотела. Где Присцилла?

Колдунья сделала шаг вперед и внимательно осмотрела меня с головы до ног. В ее взгляде светилось одновременно и презрение, и ликование.

— Роберт Крэйвен, — сказала она. Ее голос дрожал от еле сдерживаемого волнения. — Сын Родерика Андары. Последний из рода древних магов, — ее взор словно вспыхнул. — Проклятие осуществляется. Наконец-то! Осуществляется проклятие, наложенное на колдунов из Салема — до этого осталось совсем чуть-чуть.

— Где Присцилла? — еще раз спросил я, сознательно проигнорировав ее слова. — Мы договорились, что ты ее отпустишь, как только я сдамся.

Она улыбнулась, но так, что у меня по спине побежали мурашки.

— Договорились, — повторила она. — Ну конечно же, мы договорились. Но боюсь, что я не смогу выполнить договор.

Я почувствовал, что во мне нарастает гнев. Замахнувшись, с яростным криком я бросился к ней.

Две невероятно сильные руки молниеносно легли на мои предплечья и резко прижали их к моему телу. Меня тут же оттащили назад, при этом я получил удар в лицо, заставивший меня вскрикнуть от боли, а вслед за этим чья-то рука залезла под мой плащ, вытащила оттуда трость-рапиру и отбросила ее в сторону. Затем я получил удар, заставивший меня упасть на колени.

Тогда я стал действовать, не раздумывая. Внутри меня словно что-то лопнуло, и я ощутил такой прилив ненависти, такой эмоциональный порыв, какого еще несколько секунд назад от себя не ожидал. Я быстро — так быстро, что мой надзиратель не успел никак отреагировать — вскочил на ноги и с разворота врезал ему изо всех сил.

Мой кулак попал великану как раз между глаз. Мою ладонь пронзила острая боль: сустав хрустнул, из руки потекла кровь. Верзила сильно отшатнулся назад, на мгновение уставился на меня широко раскрытыми глазами, а затем рухнул на землю, как резиновая кукла.

Не успел он упасть, как я уже вступил в новую схватку: еще одного парня, бросившегося на меня, я просто отпихнул в сторону, тут же сбил с ног третьего нападающего ударом локтя и, молниеносно отскочив назад, быстро засунул руку в карман и достал свой пистолет. Направив стволы точно в лицо колдунье, я положил палец на спусковой крючок и взвел оба курка, которые при этом громко щелкнули.

— Не двигаться, — сказал я. — Твои головорезы, конечно же, смогут меня прикончить. Но перед этим я успею тебя пристрелить.

На лице колдуньи появилось испуганное выражение, а трое не участвовавших в потасовке головорезов, уже приготовившихся напасть на меня, остановились в нерешительности и переводили взгляд то на меня, то на свою повелительницу. Мой голос, похоже, прозвучал достаточно убедительно.

— Ты не сможешь выстрелить в женщину, — заявила колдунья.

Я тихо засмеялся, а затем сказал вдруг охрипшим голосом:

— А ты проверь. Натрави этих уродов на меня, и тогда я наконец-таки выясню, правда ли то, что колдунов и пуля не берет.

На ее лице не дрогнул ни единый мускул. Но по выражению ее глаз я понял, что пуля их берет, да еще и как.

— Это бессмысленно, — тихо сказала она. — Ты прекрасно понимаешь, что этой своей… игрушкой ты нас всех не остановишь. У тебя ведь только две пули.

— Для тебя хватит, — грубо ответил я, но мой голос дрожал.

— Надеюсь, у тебя нет иллюзий насчет того, что тебе удастся сбежать?

Я покачал головой.

— Присцилла, — сказал я. — Мне нужна Присцилла — только и всего. Отпусти ее, и я положу свое оружие на землю — как только она уйдет отсюда достаточно далеко. Я свое слово сдержу.

— Отпустить Присциллу? — на лице колдуньи появилось какое-то странное выражение.

Я кивнул.

— Отпусти ее, и я сдамся.

Она чуть склонила голову, не сводя с меня взгляда.

— Как хочешь, — сказала она.

Я уже ожидал, что она пошлет за Присциллой кого-нибудь из своих людей или пойдет за ней сама. Но она не сделала ничего подобного. Вместо этого она весьма грациозным движением накинула себе на голову капюшон, наклонилась и застыла в таком положении на несколько секунд. Затем она подняла голову и резким движением отбросила капюшон назад.

Но теперь на меня смотрело совсем не ее лицо.

Это было лицо Присциллы.

И теперь — наконец-то — я все понял.

— Нет, — прошептал я.

Я еле мог говорить. Оружие больше было мне не нужно. Я почувствовал, что моя рука бессильно опустилась, что чьи-то крепкие руки вырвали у меня пистолет, но все это уже не имело никакого значения.

— Нет, — снова прошептал я. — Это… это неправда. Это… галлюцинация. Так…

— Нет, Роберт, это не галлюцинация, — послышался голос Присциллы, но в нем уже не осталось и следа от прежней нежности. — Время обмана закончилось. Я — та, кого ты видишь перед собой. Я всегда ею была.

— Но… но почему? — спросил я беспомощно. — Почему ты… о господи, Присцилла, я… я же люблю тебя…

Она засмеялась.

— Любишь? — переспросила она. — Ты любишь меня? Ты глупец, Роберт. Ты до сих пор еще не понял, кто я?

— Ты… — мне было очень трудно говорить.

Я уже знал, в чем заключается правда, но я просто не мог в это поверить.

— Я — та, о ком тебя предупреждал твой отец, — спокойно сказала Присцилла. — Тебе следовало прислушаться к его словам — ведь он был прав. Третий маг действительно существует.

— Но почему? — в отчаянии спросил я.

— Почему? — лицо Присциллы исказилось. — Ты спрашиваешь, почему? Ты уничтожил все, ради чего я жила, разрушил все, что я создала, и расстроил все мои планы. Ты, возникнув непонятно откуда, словно злой демон тьмы, уничтожил дело нашей жизни — моей и многих других людей. И теперь ты спрашиваешь, почему?

— И теперь ты хочешь меня убить.

— Не я, Роберт, — ответила она. — Ты прикоснулся к силам, смысла существования которых тебе не понять и за тысячу лет. И теперь ты за это заплатишь.

Я не понимал, что она говорила, хотя в моем сознании и замаячила смутная и тягостная догадка. Но Присцилла не позволила мне больше задавать вопросы. Она сделала знак стоявшему позади меня парню. Он бросился ко мне и, схватив меня за запястье, закрутил руку мне за спину. Я не сопротивлялся. Моя воля к сопротивлению была сломлена, к тому же я уже ничего не чувствовал. Ничего, что может чувствовать человек.

Я уже ожидал, что меня поволокут к глыбе-алтарю в центре помещения, однако парень вместо этого грубо развернул меня и толкнул в сторону двери. Присцилла и ее спутники последовали за нами.

Мы направились к гавани. Экипажа там уже не было. Мне показалось, что ветер стал еще холодней. Луну закрыли черные тучи, и наступила такая темнота, что все окружающие предметы казались лишь тенями. От поверхности воды исходил мерзостный запах.

Парень, державший меня за руку, вдруг так сильно толкнул меня, что я поневоле сделал несколько быстрых шагов вперед. Поскользнувшись, я упал на колени, умудрившись в самый последний момент рвануться в сторону, иначе я бы свалился с края пристани в воду.

Оглянувшись, я увидел, что Присцилла и ее спутники отступили на несколько шагов назад, образовав вокруг меня широкий полукруг, основанием которого был край гавани. Я понял, что они держались теперь на почтительном расстоянии отнюдь не из-за страха передо мной.

Присцилла медленным жестом заклинателя подняла руки вверх, запрокинула голову назад и начала беззвучно шевелить губами, словно произнося какие-то слова. Вдруг в воздухе почувствовалось напряжение. Я услышал, что вода позади меня слегка забурлила, словно из глубины на поверхность стало подниматься что-то громадное и мощное, но у меня не хватило духу оглянуться.

Почти целую минуту Присцилла стояла неподвижно в своей странной позе, а затем она опустила руки и посмотрела на меня. Вся это сцена вдруг показалась мне почему-то знакомой. От страха у меня заныло в груди, в области сердца.

— Что… что сейчас будет?

— Сбудется то, что должно сбыться, — холодно ответила Присцилла.

Вода позади меня забурлила сильнее. Чувствуя, как колотится мое сердце, я повернул голову и посмотрел на гавань, от края которой я был на расстоянии всего лишь метра. Черная поверхность воды сильно клокотала, превращаясь в водоворот. Из глубины поднималась огромная тень странной формы.

— Это… это же чудовище, — пролепетал я. — Чудовище озера Лох Шин.

Присцилла кивнула.

— Ты — тот, кто лишил чудовище его жертвы, — ответила она. — Но оно все равно получит то, что ему должно принадлежать.

— Это ты его… вызвала? — спросил я, запинаясь. — Ты привела это чудовище в Лондон?

— Я его не вызывала, Роберт, — голос Присциллы звучал абсолютно безжалостно. — Оно просто последовало за мной и за тобой. Оно требует, чтобы произошло жертвоприношение, и это свершится.

— И что потом? — тихо спросил я. — Что оно станет делать потом? Убивать невинных людей, все чаще и чаще?

— Чего ты от меня хочешь? — Присцилла цинично рассмеялась. — Кто тебя просил приезжать в Голдспи и нарушать там установившийся порядок? Все было так хорошо до того, как ты приехал. Ты о чем-то переживаешь? Раньше надо было это делать, Роберт. Ты сунул свой нос в дела, которые тебя совершенно не касались. И теперь ты за это заплатишь.

Я хотел было что-то возразить, но так и не сделал этого. Вода позади меня забурлила еще сильнее, и я, обернувшись, увидел, что из гавани поднимается огромная черная тень.

Всмотревшись в нее, я застыл от ужаса.

Тучи снова расступились, и луна осветила гавань серебристым светом. На какой-то миг стало светло, как днем.

Во всяком случае, достаточно светло, чтобы можно было рассмотреть, как из пенящейся и беснующейся воды поднимается настоящее чудовище.

Я не задумывался над тем, что я, собственно, ожидал увидеть в тот момент — быть может, что-то вроде Йог-Сотхотха или же вроде слизистого монстра, нападавшего на меня на улице, только побольше размером. Но уж совсем не то, что я увидел.

Появившееся чудовище было размером с морское судно. Его туловище походило на туловище кита, но было покрыто твердыми блестящими чешуйками. По бокам туловища в воде колыхались смехотворно маленькие плавники, сзади извивался, словно змея, огромный черный хвост. Голова чудовища, венчающая невероятно длинную и гибкую, словно резиновый шланг, шею, возвышалась над туловищем ярдов на восемь-десять. И была эта голова просто ужасной.

Среди прочных чешуйчатых пластинок головы посверкивали два маленьких злобных глаза. Пасть, лишенная губ, была похожа на щель, но такую огромную, что в два укуса вполне могла заглотнуть человека, а челюсти чудища были вооружены четырьмя рядами острых как кинжал желтых зубов размером с ладонь. Рев монстра заглушал шум ветра.

«Ящер!» — подумал я с ужасом. Это был не один из ДОИСТОРИЧЕСКИХ ГИГАНТОВ, а древнее ужасное существо, каким-то образом сумевшее сохраниться спустя миллионы лет.

Присцилла и ее спутники поспешно отошли на несколько шагов назад, но я практически не обратил на это внимание. Взгляд чудовища буквально парализовал меня.

Медленно, но верно чудовище приближалось к берегу. Его широкая, покрытая прочными чешуйчатыми пластинками грудь вынырнула из воды, как носовая часть канонерки, а голова на длинной шее беспрестанно поворачивалась то в одну, то в другую сторону, при этом маленькие злобные глаза чудища ни на секунду не теряли меня из виду. Чудовище открыло пасть, и мне в ноздри ударил неприятный, скорее даже мерзкий запах.

Но я увидел и кое-что еще. На шее и морде монстра зияли рваные кровоточащие раны размером с кулак, а на его левом боку четко выделялось большое темное пятно. Чудовище было ранено, причем серьезно ранено. Значит, оно все-таки уязвимо!

Голова ящера медленно опустилась и замерла напротив меня. Его пасть раскрылась, и я заметил, как напряглись мускулы челюстей.

За миг до того, как чудовище выдвинуло голову вперед и резко сомкнуло челюсти, пытаясь схватить меня, я молниеносно отскочил в сторону. Зубы громадины громко щелкнули. Я с отчаянной быстротой откатился влево, сумев уклониться от удара головы чудовища, попытавшегося размозжить меня о землю, затем вскочил на ноги и бросился бежать.

Однако я не успел сделать и трех скачков. Двое из спутников Присциллы преградили мне путь. Я отчаянно кинулся на них, но одолеть двоих здоровых мужчин одновременно мне было не под силу. Они грубо развернули меня и толкнули обратно, в сторону чудовища.

Оно уже бушевало вовсю. Чудище ударило головой о каменный край пристани, выбив несколько камней, однако после этого у него из головы потекла кровь. От боли чудовище просто обезумело, щелкая челюстями налево и направо.

Вдруг раздался выстрел. Человек, державший меня за руку, вскрикнул, словно от боли, отпустил мою руку и, шатаясь, отступил на несколько шагов.

Я отреагировал мгновенно: сильно ударив второго парня ногой по коленной чашечке, я толкнул его на скорчившегося сотоварища. Парень упал, а его сотоварищ отлетел от удара в сторону — в сторону чудовища.

Он в ужасе закричал, но этот крик тут же оборвался, послышался хруст человеческого тела, схваченного мощными челюстями чудовища.

— Нет! — вскрикнула Присцилла. В ее голосе прозвучала плохо сдерживаемая паника. — Нет! Не дайте ему уйти!

Четверо головорезов бросились ко мне, но прежде чем первый из них успел добежать до меня, снова раздался выстрел, и черноволосый великан — тот, что привез меня сюда в экипаже — упал на землю и судорожно схватился за свою ногу. Остальные остановились на полпути.

Позади меня чудовище, издав душераздирающий рев, запрокинуло голову и в гневе отшвырнуло парня, которого держало в пасти, далеко в сторону. Вслед за этим чудовище рванулось вперед, и каменная кладка пристани содрогнулось под натиском его исполинского туловища.

За Присциллой в темноте сверкнула ярко-оранжевая вспышка. Сразу после хлопка ружейного выстрела послышался вопль боли чудовища, которому пуля попала точно в левый глаз, ослепив его.

Исполин заревел, причем так громко, что, должно быть, этот рев был слышен на мили вокруг. Я инстинктивно закрыл уши руками. Судорожно дергаясь, чудовище отшатнулось назад, вздыбилось еще раз и — вдруг резко исчезло в глубине.

— Держите его! — крикнула Присцилла, однако это было похоже скорее на истерический визг. — Держите его! Он должен умереть!

— Я не стал бы этого делать, — послышался голос позади нее. Три парня, стоявшие вокруг меня в нерешительности, — с одной стороны, вынужденные подчиняться Присцилле, а с другой — опасавшиеся вооруженных людей, — испуганно опустили руки и оглянулись.

В нескольких шагах позади Присциллы виднелись фигуры трех человек.

Каждый из них держал в руках длинноствольное многозарядное ружье, и все три ствола были направлены в сторону Присциллы и трех ее головорезов.

— Иди сюда, Роберт, — сказал Говард.

Я очнулся от оцепенения, обогнул по широкой дуге Присциллу и ее головорезов и встал между Говардом и Грэем. Седоволосый адвокат уже совсем не был похож на доброго пожилого дядечку. Ружье казалось слишком большим для его изящных рук, однако по выражению лица Грэя было видно, что он без колебаний применит оружие, если это потребуется. Я быстро переглянулся с ним, кивнул Рольфу — он был одним из этой троицы — и взял ружье, которое он мне протянул.

— Как… как вы здесь оказались? — удивленно спросил я.

Говард чуть заметно улыбнулся.

— У меня есть свой собственный маленький арсенал фокусов-покусов, — сказал он.

— Он вам все равно не поможет, — прохрипела Присцилла. Ее голос дрожал от ненависти. — Вы, остолопы, даже не знаете, что вы сейчас творите.

Говард ничего не ответил на ее слова. Он лишь молча внимательно посмотрел на нее, слегка опустил ствол своего ружья и покачал головой.

— А ты изменилась, Лисса, — наконец сказал он. — Но, к сожалению, лишь внешне.

— Прошло так много времени, — сдержанно произнесла Присцилла.

Я в недоумении переводил взгляд с нее на Говарда и обратно:

— Так вы знали друг друга раньше?

Говард кивнул:

— Да. Хотя она осталась в моей памяти совсем… с другой внешностью. Должен признать, что ей удалось обвести меня вокруг пальца, по крайней мере в самом начале.

Помолчав секунду, он добавил:

— Правда, я сразу стал подозревать, что Присцилла — не та, за кого себя выдает, но мне почему-то не хотелось в это верить.

— Тебе следовало прислушаться к своему внутреннему голосу, глупец, — с ненавистью сказала Присцилла.

— Присцилла, — пробормотал я. — Почему…

Я не договорил, увидев, как серьезно Говард посмотрел на меня.

— Мне жаль, парень, — сказал он, — но тебе придется примириться с тем, что эта женщина — не Присцилла. Присциллы, которую ты знал, на самом деле никогда не существовало.

Присцилла впилась в него взглядом, и Говард молча ответил ей тем же. Секунд десять-пятнадцать они, не шевелясь, молча смотрели друг на друга. Я почувствовал, что между ними происходит невидимая ожесточенная борьба: это боролись их мощные духовные силы, их воля, и борьба эта разворачивалась в таких плоскостях реальности, о которых я мог только догадываться.

Вдруг, без какой-либо видимой внешней причины, Присцилла отвела взгляд и с тяжелым вздохом отступила на шаг.

— Ты понапрасну тратишь силы, — холодно сказал ей Говард. — Я тоже кое-чему научился, с тех пор как мы виделись в последний раз.

Присцилла застонала. Ее темные, вдруг ставшие нежными глаза встретились с моими глазами.

— Роберт, — прошептала она. — Не позволяй им причинить мне ничего плохого.

Говард что-то сердито буркнул и поднял свое ружье. Присцилла вздрогнула, а я невольно напрягся и подумал, что не позволю убить ее, кем бы она ни была.

— Еще один звук, Лисса, и я тебя пристрелю, — сказал Говард решительным тоном. — Если ты еще раз попытаешься морочить голову этому парню — я убью тебя на месте.

— Нет, Говард, — спокойно сказал я. — Ты ее не убьешь.

Говард изумленно посмотрел на меня. Пока он говорил с Присциллой, я незаметно для него сделал два шага назад и поднял ружье. Теперь его ствол был направлен прямо в лоб Говарду. Его глаза расширились от изумления.

— Роберт! — воскликнул он. — Ты… ты даже не представляешь, что ты сейчас делаешь! Она подчинила себе твою волю и…

— Вовсе нет, — спокойно возразил я. — Я просто не позволю тебе причинить ей вред. Я никому не позволю сделать это, — ствол моего ружья описал полукруг, останавливаясь на долю секунды на Рольфе, на Грэе, а затем я снова прицелился в Говарда. — То, что я сказал, касается всех.

Я снова встретился взглядом с Присциллой. Она выглядела удивленной, однако мне показалось, что в ее глазах светился триумф. Присцилла сделала шаг ко мне, но я направил на нее ствол ружья, и она в изумлении остановилась.

— Стой на месте, — сказал я серьезным тоном.

На ее лице появилось выражение полной растерянности.

— Но Роберт, — сказала она, — я думала, ты…

— Я сказал, что не допущу, чтобы кто-то причинил тебе вред, — перебил ее я. — Однако это не означает, что я позволю себя убить.

Она впилась в меня взглядом. Я почувствовал, как что-то невидимое и нематериальное попыталось подчинить себе мое сознание. Невероятным усилием воли я воспротивился этому воздействию.

— Говард не прав, — продолжал я. — Я по-прежнему люблю тебя, и я знаю, что та Присцилла, с которой я познакомился когда-то, все еще живет в тебе. Она все еще существует где-то в глубине тебя.

Присцилла сглотнула.

— Что… что ты имеешь в виду? — растерянно спросила она.

— Я верну ее, — продолжал я. — Я уничтожу в тебе ведьму и освобожу Присциллу. Я еще не знаю, как я это сделаю, но…

— Ты шутишь! — воскликнула Присцилла.

И тут меня перебил Говард.

— Нет, — сказал он. — Он не шутит. И я не шучу. Я говорил тебе это еще в Салеме, Лисса, и повторю опять: ты, в общем-то, не такая уж и плохая. Позволь нам помочь тебе, избавив от влияния Квентона и других колдунов.

«Салем? — подумал я. — Он сказал: „Салем“?!»

— Вы… вы хотите, — пробормотала Присцилла, — вы хотите отнять у меня колдовскую силу?

Она засмеялась, но в ее голосе чувствовался страх. Говард кивнул.

— Это — единственный способ, — сказал он. — Если, конечно, ты не предпочитаешь умереть.

Присцилла на некоторое время замолчала и задумалась. По ее лицу было видно, что внутри нее происходит напряженная борьба.

— Я уж лучше умру, — сказала она. — Но, умирая, сумею захватить вас с собой, — внезапно в ее глазах появилось какое-то странное, выжидающее выражение. — В общем, как хотите. А ты, Роберт, сейчас наконец-то поймешь, с какими силами столкнулся. Ты высвободил чудовище — так узнай же его гнев!

Последнюю фразу она уже прокричала. Говард, вполголоса выругавшись, подошел к ней и ударил ее стволом ружья по затылку. Потеряв сознание, она упала ему на руки.

И тут началось такое, что мне показалось, будто мир перевернулся.

Вода в гавани резко забурлила, во все стороны разлетелись пена и брызги. Из воды вынырнула гигантская тень и с умопомрачительным воем ударилась о край пристани.

— Назад! — рявкнул Говард.

Рольф выстрелил, но грохот выстрела потонул в гневном реве ящера. Чешуйчатая шея необычайно быстро качнулась вперед, пасть раскрылась — и еще один из людей Присциллы с громким криком распрощался с жизнью.

Я, замерев, уставился на чудовище — меня парализовал страх. Раньше оно казалось ужасным — теперь же оно стало просто кошмаром во плоти! На месте левого глаза у него зияла рваная кровоточащая рана, но боль, похоже, только усиливала его гнев. Голова чудовища снова сделала выпад вперед, чтобы схватить еще кого-нибудь, но на этот раз промахнулась. Тогда чудовище так ударилось всем телом о каменную кладку пристани, что та заходила ходуном.

Чья-то сильная рука схватила меня сзади за плечо и потащила от пристани. Я вышел из оцепенения, повернулся и бросился бежать. Передо мной большими прыжками несся Рольф, держа у себя на плече безжизненное тело Присциллы, а позади, слева и справа от меня бежали четыре парня из окружения Присциллы, оставшиеся в живых. Их лица выражали не только испуг, но и величайшее удивление: они словно бы очнулись от глубокого сна. По-видимому, они освободились от чар Присциллы, как только Говард оглушил ее ударом ружья.

Я оглянулся на бегу. Чудовище все еще бесновалось у края пристани. Грэй и Говард остались там, где и были, и почти непрерывно стреляли из ружей, но звуки их выстрелов тонули в оглушающем реве чудовища. На его голове и шее зияли многочисленные раны, любая из которых могла оказаться смертельной. Но чудовище не умирало, его силы не иссякали, оно лишь все больше и больше свирепело от боли. Я с ужасом увидел, что его огромное тело почти полностью показалось из бурлящей воды и, пытаясь выбраться на берег, цеплялось маленькими плавниками за вывороченные камни пристани.

Говард и Грэй в отчаянии отскочили на несколько шагов. Чудовище все больше вылезало из воды, с невероятными усилиями пытаясь покинуть привычную для него среду обитания и выбраться на сушу. Его шея извивалась, словно в агонии, а челюсти щелкали снова и снова, пытаясь схватить двух маленьких существ, доставлявших ему столько мучений.

Я остановился, как вкопанный, и начал отчаянно махать руками.

— Говард! — крикнул я. — Грэй! Бегите оттуда!

Не знаю, услышали ли они мои слова, заглушаемые ревом чудовища, но они одновременно повернулись и бросились бежать изо всех сил, тогда как чудовище уже практически вылезло на берег.

— Направо! — крикнул Говард.

Я инстинктивно повиновался, да и все остальные резко изменили направление движения. Впереди показались неясные очертания полуразрушенного здания. Я различил наполовину провалившуюся крышу, большую открытую дверь и остроконечную башню. По-видимому, это была либо большая часовня, либо маленькая церковь. Я отчаянно подбежал к ней, прошмыгнул в дверь и, обессиленный, упал на колени. Рядом со мной остановился Рольф. Четыре головореза еще раньше нас забежали в церковь и спрятались между скамейками.

Рольф осторожно положил безжизненное тело Присциллы на пол и вернулся к двери. Я встал рядом с ним, нацелив свою винтовку в сторону гавани.

Но я так и не выстрелил.

Говард и Грэй находились все еще далеко от церкви, а чудовище следовало за ними буквально по пятам. Оно оказалось еще огромнее, чем можно было предположить: оно было раза в два шире и раза в четыре длиннее слона. К моему удивлению, чудище двигалось по суше так же быстро, как и по воде! Его маленькие и вроде бы неуклюжие плавники помогали перемещаться этому гиганту с невероятной скоростью. Говард и Грэй опережали его всего шагов на двадцать, и это расстояние быстро сокращалось.

Рольф выстрелил. Пуля пролетела над головой Говарда и впилась в шею чудовища. Ящер взревел, судорожно дернулся — и еще яростнее бросился вслед за убегающими от него людьми. Рольф быстро перезарядил ружье и снова выстрелил. Я тоже начал стрелять.

Наши усилия не пропали даром. Чудовище стало шататься из стороны в сторону, его рев усилился, а скорость передвижения замедлилась. Но оно все-таки продолжало преследовать бегущих, словно демон из давно забытых времен, явившийся сюда, чтобы всех нас уничтожить. Я безостановочно стрелял, пока в магазине не закончились патроны. К этому времени Говард и Грэй уже успели добежать до церкви и проскочить мимо меня внутрь помещения. У Рольфа тоже закончились патроны, а ящер продолжал приближаться к нам. Я был уверен, что если он навалится всей своей мощью на ветхие стены церкви, то они разлетятся, как стекло.

И вот наконец чудовище добралось до церкви. Его мощное, покрытое кровоточащими ранами туловище заслонило дверной проем. Ящер поднял голову и затем с силой обрушил ее на крышу здания. В том месте, куда пришелся этот удар, опорные балки и кровля разломались и полетели вниз. Мы поспешно отбежали от двери. Чудище всем телом бросилось на здание, от чего оно заходило ходуном.

Послышался звук, похожий на глубокий мучительный стон. Мне показалось, что здание, словно живое существо, съежилось от боли. Высоко над моей головой что-то треснуло. Ящер заревел, немного отполз назад и пригнул шею к земле. Его мерзкая голова — голова рептилии — появилась в дверном проеме, сорвав дверь с петель и разломав дверной блок. Здание снова задрожало.

То, что случилось вслед за этим, произошло за какие-то считанные секунды, но я с невероятной отчетливостью запомнил все до мелочей. Церковь вдруг снова затряслась, словно от удара. Башня с часами завибрировала, с треском наклонилась и начала разваливаться на куски. Часы — весом с тонну — сорвались со своего основания и рухнули вниз.

Они, как огромный молот, ударили чудовище по черепу, размозжив его.

Мы вернулись в дом Говарда уже после полуночи. Я чувствовал себя таким усталым, как никогда в жизни, а мои ноги еле сдерживали вес тела.

Тем не менее я не пошел сразу в дом, а постоял еще некоторое время на темной, холодной, окутанной туманом улице, дождавшись, пока экипаж исчезнет во тьме.

Трудно описать, что я чувствовал в тот момент. Наверное, ничего, кроме огромной, мучительной пустоты — я ощущал, что потерял то, что никогда в полной мере и не было моим. Когда Говард и Рольф положили Присциллу — все еще находящуюся в бессознательном состоянии — в экипаж Грэя, внутри у меня словно что-то оборвалось.

Услышав позади себя шаги Говарда, я обернулся. Его взгляд был серьезным.

— Не переживай, парень, — сказал он. — Грэй позаботится о ней.

Я ничего не ответил, и выражение озабоченности на лице Говарда стало еще отчетливей.

— Не могу тебе обещать, — сказал он, — но возможно — хотя шансов маловато — ты когда-нибудь снова увидишь Присциллу.

— Куда он ее повез? — спросил я.

— В одно место, где она будет в безопасности, — немного поколебавшись, ответил Говард. — В больницу. Там о ней позаботятся как следует. Присцилла больна, Роберт. Очень больна.

— В больницу, — я горько засмеялся. Внутри меня что-то судорожно и очень болезненно сжалось. Слова Говарда показались мне злой насмешкой. — Ты имеешь в виду — в сумасшедший дом?

На этот раз Говард ничего не ответил. Он лишь — после короткой паузы — повернулся и показал на открытую дверь. Из дверного проема падал желтоватый свет, образуя на мостовой нечеткий освещенный прямоугольник.

— Пойдем, — сказал он. — Нам нужно еще кое-что обсудить. В этот раз нам повезло, но так будет не всегда.

«Повезло?» — подумал я. На какой-то миг я снова мысленным взором увидел ту церковь. Это была не очень большая церковь, и ее самой прочной частью казалась башня. В моей голове никак не укладывалось, почему от натиска чудовища в первую очередь развалилась именно башня, которая была самой устойчивой частью здания.

Нет, подумал, я, тут дело не в везении.

Я оглянулся, и на какой-то миг мне показалось, что на противоположной стороне улицы мелькнула черная высокая фигура, похожая на призрак. Призрак с темными глазами, ухоженной бородкой и прядью белоснежных седых волос в форме зигзагообразной молнии над правой бровью. Затем видение исчезло так же быстро, как и появилось.

Заходя вслед за Говардом в дом, я был уже абсолютно уверен, что то, что произошло с церковной башней — не случайность.

НА ЭТОМ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ТРЕТЬЯ КНИГА