1. Актер кукольного театра

Мимо проехала машина. Узкий пучок света слабо отразился от сырой кирпичной стены, скользнул, словно невесомая рука, по черному прямоугольнику двери и исчез.

Сэм Корвейн продолжал неподвижно сидеть на корточках в своем укрытии, пока шум мотора не затих в ночи. Заколотившееся сердце почти успокоилось. Он поднялся из-за кучи картонных коробок и контейнера для мусора и, пригнувшись, шмыгнул к двери.

Он вовсе не боялся, просто вел себя с осторожностью, выработавшейся в нем благодаря ремеслу, которым он зарабатывал себе на хлеб насущный.

Он инстинктивно реагировал на каждый подозрительный шум, на любое движение. Сейчас он прижался к стене, недоверчиво оглядывая улицу и касаясь чуткими пальцами дверной ручки.

Он замерз.

Для этого времени года было прохладно, а полчаса назад внезапный ливень промочил до костей его и Торнхилла.

Может быть, поэтому руки слегка дрожали, когда он ощупывал гладкую дверную ручку и узкую щель автоматического замка с секретом.

— Сэм, ты разобрался? — прошептал за его плечом Торнхилл.

Голос Торнхилла заметно вздрагивал, а дыхание было прерывистым. Корвейн подавил смешок. Торнхилл был неплохим парнем. По крайней мере, в будущем он мог бы стать одним из тех, с кем Корвейну пришлось бы конкурировать. Но пока для Торнхилла это было первое большое дело. До сих пор он пробавлялся сигаретными автоматами и случайной работой. Ничего удивительного не было в том, что он нервничал.

Корвейн кивнул, еще раз быстро посмотрел по сторонам и вынул из кармана связку ключей и отмычек. Кажется, они с Торнхиллом были здесь одни, и нужно было не терять хладнокровия. Три ночи он занимался тем, что зондировал окрестности.

Склад был расположен в старой индустриальной части Лондона, безотрадной, почти пустынной местности.

Ближайший полицейский мог добраться сюда не меньше чем за час. За это время они со своей добычей будут уже далеко.

Торнхилл тревожно шевельнулся. Грубые каблуки его ботинок щелкнули по голому кирпичу. Этот звук примешался к еле слышным завываниям ветра. Сумеречный, мертвенный свет, обшарпанные стены и груды отбросов вокруг создавали зловещую, пугающую атмосферу. Во всяком случае, так казалось Корвейну. Он отбросил эти мысли, собрав сердитые морщинки на лбу, встал на колени и включил фонарик. Батарейки уже подсели, но тусклого желтого света хватило для того, чтобы выбрать нужную отмычку. Он сунул ее в замок, потом повернул два раза направо, затем налево и довольно усмехнулся, когда, наконец, раздался еле слышный металлический щелчок. Он отступил назад и театральным жестом толкнул дверь кончиками пальцев.

— Входите, пожалуйста, господин. Открыто.

Торнхилл засмеялся, но смех его был неестественным, в нем чувствовалось напряжение. Сгорбившись, он прошмыгнул мимо Корвейна и исчез в здании. Корвейн еще раз огляделся и тоже скользнул за дверь, закрыв ее за собой.

Внутри было абсолютно темно. Взломщик постоял с закрытыми глазами, пытаясь отделить посторонние звуки от громкого биения своего сердца. Откуда-то слышался слабый монотонный скрип — ставень, а может быть, это кусок незакрепленного кровельного железа, который дрожал от ветра. Корвейн знал звуки пустого помещения. Дом, который стоит пустым, не должен молчать — наоборот. Каждый дом имеет свой собственный голос, очень характерный.

— О’кей, — сказал он громче, чем, в сущности, было необходимо. — Ты можешь зажечь свет.

Справа, оттуда, где стоял Торнхилл, послышался легкий шорох, потом на пол упал овальный свет от карманного фонарика. Маслянисто поблескивала лужа. Ящики и картонки — в основном разорванные и пустые — громоздились в ужасном беспорядке, а на полу лежал почти сантиметровый слой пыли. Корвейн удовлетворенно кивнул. До сих пор то, что говорил его осведомитель, подтверждалось.

— Посвети-ка направо от меня, — пробормотал он. — Где-то там должна находиться лестница.

Торнхилл безмолвно повиновался. Пучок света скользнул дальше по ящикам, пробежал по куче отходов едва ли не метровой высоты и наконец, остановился на тонком плетении винтовой металлической лестницы. От нее была протоптана в пыли широкая дорожка — доказательство того, что, по крайней мере, часть помещения была обитаемой.

— Хорошо. Идем.

Торнхилл заколебался. Корвейн обернулся, но смог увидеть только расплывчатый черный силуэт своего напарника, который смутно вырисовывался за тусклым конусом света.

— Что, боишься? — спросил он.

Торнхилл издал странный полупридушенный звук. «Страх», — понял Корвейн, но для первого раза это было вполне естественно.

— Не боюсь, — сказал, наконец, Торнхилл жалобно, — но…

Корвейн ухмыльнулся в темноте.

— Немного тревожно, да? — спросил он. — Ничего не поделаешь. Потерпи. Кроме того, этот твой легкий испуг будет хорошо оплачен. Теперь пойдем. Посвети мне.

Он повернулся и решительно направился к лестнице, не дожидаясь Торнхилла. Тот замешкался. Корвейн хорошо понимал, что испытывал сейчас Торнхилл. Он помнил это чувство сковывающего страха, которое ему пришлось пережить при первом деле. Но Корвейн знал также, что это проходит. Пройдет и у Торнхилла, нужно только суметь пересилить себя.

Торнхилл добрался до лестницы, положил руку на перила и посмотрел вверх.

Бледного света карманного фонарика едва хватало для того, чтобы осветить всю лестницу. Свет терялся где-то на половине, и контуры верхней части ее едва можно было рассмотреть. Корвейн подождал, пока Торнхилл приблизится к нему, ободряюще подтолкнул его в бок и быстрыми шагами двинулся вверх по лестнице. Тонкая металлическая конструкция трепетала под его весом, а шаги вызывали странное звонкое эхо в огромном пустом помещении.

— Ты уверен, что здесь есть что взять? — нервно спросил Торнхилл.

Корвейн спокойно кивнул головой.

— Ничуть. Я уверен лишь тогда, когда монеты в моих руках. Но до сих пор все было верно. И почему Бархам нас должен обманывать? В конце концов, он получит свои двадцать процентов только тогда, когда мы что-нибудь найдем.

Затем он добавил почти угрожающе:

— А если нет, он заработает кучу неприятностей! И он это знает.

Он добрался до верха лестницы и встал перед гладкой свежеокрашенной металлической дверью. Замок казался новым и очень прочным, но для профессионального взломщика он не представлял серьезного препятствия. Корвейн осмотрел петли, покопался в замке, мягко повернул ручку и осторожно открыл дверь.

Помещение за дверью было таким же темным, как и большой зал. Корвейн недоверчиво всматривался внутрь, потом требовательно протянул руку и раздраженно зашипел, когда Торнхилл недостаточно быстро дал ему фонарь.

— Тише! — Луч света скользнул по стене. — Ни звука. Будь рядом со мной и ничего не трогай. Где-то здесь должна быть сигнализация.

Он осторожно шагнул вперед, повернулся вокруг, продолжая шарить лучом по стенам. Помещение было без окон и едва ли больше кладовки. Вторая узкая, крепкая на вид дверь вела еще глубже внутрь здания. Корвейн некоторое время молча оглядывался, потом показал на тонкие, составленные из едва заметных линий прямоугольники рядом с дверью.

— Там.

Он вернул Торнхиллу фонарь, расстегнул свою куртку и достал целый набор блестящих инструментов — щипцы, скальпель, моток тонкой серебряной проволоки и измерительный прибор в черном кожаном футляре.

Ощупав цепкими пальцами правый угол, он отыскал замок и вскоре открыл дверцу. За ней был серый, по-видимому, довольно новый металлический ящик.

— А вот и она, — сказал он удовлетворенно.

Торнхилл покачал головой.

— Глупости, — пробормотал он. — Сигнализация устроена так, чтобы сигналить, когда кто-то еще только подходит к двери.

Корвейн покачал головой.

— Не всегда. Конечно, логичней было бы подключить дверь, через которую мы вошли, но мастер, видимо, не успел. Со следующей недели здесь будет крепость. К сожалению, слишком поздно.

Он ухмыльнулся.

Его палец скользнул к коммутатору сигнального устройства с хирургической чуткостью, нашел замок и разомкнул его. Затем на божий свет вылезла страшная неразбериха проводов, транзисторов и маленьких блестящих пластинок.

— Ты с этим справишься?

Корвейн осклабился.

— Детская игра. Это не сигнализация. Это шутка. С таким же успехом он мог бы повесить табличку: ВХОД ВОСПРЕЩЕН.

Торнхилл осторожно засмеялся, но под предостерегающим взглядом Корвейна мгновенно успокоился. Неподвижно и не издавая ни малейшего звука, он ждал целую вечность, пока Корвейн не отошел от коробки, и только тогда внятно вздохнул:

— Все?

Корвейн кивнул:

— Все. Только мне еще нужно собраться.

Он взял отмычку, закрыл оба запасных выхода, поискал ощупью вдоль стены, пока не нашел выключатель.

Под потолком вспыхнула тусклая лампочка, разливая сумеречный свет.

Когда глаза Торнхилла привыкли к свету, он заглянул в соседнее помещение.

Оно было битком набито манекенами: должно быть, сотни, если не тысячи мужчин, женщин и детей, которые стояли длинными рядами или были свалены друг на друга. В одном углу виднелся стеллаж с запасными частями: отвинчивающиеся руки и ноги, блестевшие головы, кисти, которые, казалось, застыли в вечном оцепенении. Торнхилл содрогнулся. Он увидел зловещую усмешку в глазах Корвейна, но его обеспокоило совсем не это.

Взгляд Торнхилла был застывшим, словно бы равнодушным, казалось, он что-то внимательно рассматривал.

Корвейн сделал головой извиняющееся движение и закрыл за собой дверь. Виднелся только один узкий путь, который вел через лабиринт манекенов к маленькому застекленному помещению, пристроенному к южной стене зала.

— Там, внутри, наши милочки, — сказал Корвейн возбужденно. — Только нужно их взять.

Торнхилл не ответил. Он прислушивался к звукам в помещении, и чувство чего-то недоброго не исчезало, наоборот, усиливалось с каждым мгновением.

Это чувство лишало его уверенности в том, что эти бледные фигуры в рост человека в действительности всего лишь только безжизненные, искусственные куклы. Лампочка под потолком едва давала свет, и все, что было позади первого ряда неподвижно стоявших манекенов, лежало за занавесом из колебавшихся теней и неопределенного, может быть, только воображаемого движения. Лампочка слегка покачивалась на своем проводе, как будто ее задевал ветер. Тени танцевали, раскачиваясь взад и вперед. Казалось, бледные мертвые руки манекенов тянулись к добыче.

Корвейн нажал на ручку стеклянной двери конторы. Она была не заперта. Владелец этого склада всецело полагался на свою сигнализацию.

Корвейн молча показал на низкий сейф в углу.

— Смотри, — сказал он торжествующе. — Точно, как сказал Бархам. Будем надеяться, что он полон доверху.

— Полон ли? — с сомнением спросил Торнхилл.

Он закрыл за собой дверь и прислонился к холодному, гладкому стеклу. Внезапно он испытал сумасшедшее чувство, что манекены следят за ним сквозь стекло. Он едва ли не ощущал взгляды их неподвижных, словно нарисованных глаз. Но устоял перед искушением обернуться.

— Как ты думаешь, зачем в этой лавочке нужны деньги? — спросил он не столько из-за действительного любопытства, сколько из-за неожиданно появившейся потребности что-то сказать, совершенно все равно что — со смыслом или без, — только бы не молчать!

Корвейн встал на колени перед сейфом.

Он некоторое время разглядывал древний замок, а потом снова полез в свою куртку, чтобы достать новый набор поблескивающих инструментов.

— Зачем? — повторил Торнхилл.

Корвейн не оборачивался.

— К чему, ты думаешь, парень, велено установить такую дорогую сигнализацию? — наконец отозвался он. — Эти фигуры там, снаружи, стоят денег.

— Эти резиновые пугала?

Корвейн язвительно засмеялся.

— Три-четыре сотни фунтов стерлингов за штуку, — сказал он. — Этого достаточно?

Торнхилл изумленно повернулся. Толпа неподвижно стоявших кукол действовала на нервы все так же жутко, как и прежде, но он неожиданно посмотрел на них другими глазами.

Там, снаружи, стояло целое состояние!

— Предпочитаю, чтобы мне не мешали, — сказал Корвейн. — Эта малютка задержит меня не более чем на десять минут.

Торнхилл послушно кивнул, немного поглядел на работу Корвейна и вышел, несмотря на неприятное чувство, которое все же присутствовало в нем, как непонятный привкус. Он попытался взять себя в руки. Эти манекены были всего лишь неживыми куклами, не более, но нормальная логика не очень-то помогала в этой мрачноватой ситуации.

Он пошарил в карманах, достал сигареты, коробок и дрожащими руками зажег спичку. Огонь в мутном сумраке полыхнул очень ярко. Он закурил, поднес спичку к лицу, чтобы задуть ее, и остановился. Что-то в застывшем облике кукол привлекло его внимание, но он не мог понять что.

Он подошел и поднес спичку ближе. Маленькое желтое пламя отбрасывало дрожащие световые блики на правильные формы женского лица и наполняло темные глаза призрачной жизнью. Торнхилл вздрогнул.

Спичка догорела и обожгла ему пальцы, но он почти не заметил этого. Он выбросил ее, пошарил в кармане куртки и вытащил фонарь.

Действительно, куклы были сделаны исключительно искусно, — это было видно сразу.

Тот, кто моделировал и раскрашивал это женское лицо, постарался на славу. Торнхилл мало разбирался в манекенах, но он был уверен, что нечасто увидишь столь четко выполненную работу. Он осторожно протянул руку и потрогал голову куклы.

Белоснежный материал на ощупь был холодным и грубым, но издали в нем чувствовалось что-то живое и мягкое. Вероятно, это новый материал, по своим свойствам напоминающий человеческую кожу. Он ощупал волосы. Это были не обычные, похожие на солому искусственные жгуты, а настоящие волосы, даже не парик. Он остановил свои пальцы на затылке, скользнул по округлым плечам, прикоснулся к груди. Нужно было действительно совсем немного воображения, чтобы представить себе живую молодую женщину. Только закрыть глаза и…

Торнхилл вдруг испугался, стремительно отдернул руку, как будто обжегся, и смущенно усмехнулся. Если бы Корвейн увидел его таким, вот было бы сраму.

Он поспешно обернулся, сделал по проходу два шага назад и увидел своего товарища, который все еще сидел на корточках у сейфа, сосредоточившись над замком. Десяти минут все-таки не хватило…

Торнхилл затянулся сигаретой, выпустил облако дыма и безразлично посмотрел на носки своих ботинок. Лампочка слегка покачивалась у него над головой, а стоявшие плечом к плечу куклы отбрасывали причудливые тени на пыльный пол. Тут были очертания голов, широких массивных плеч, вытянутых рук с согнутыми пальцами, похожими на когти, которые, казалось, ощущались на горле…

На долю секунды Торнхилл ощутил быстрое скользящее движение. Он отскочил, ударился о какую-то куклу и сдавленно вскрикнул.

Из конторки послышался шум, и в дверях показался Корвейн.

— Что случилось? — прошипел он.

— Я… это…

Торнхилл с большим трудом подбирал слова, и шаг за шагом отступал к выходу.

— Одна из кукол двигается, — сдавленным голосом сказал он.

Корвейн на мгновение оцепенел. На его лице отразилось сначала удивление, потом бешенство и, наконец, открытая насмешка.

— Ага, — сказал он.

— Ты считаешь меня чокнутым или чем-то вроде того, — пропыхтел Торнхилл, — но я это точно видел!

Корвейн ухмыльнулся.

— Если что-то еще шевельнется, то спроси, не могут ли куклы помочь нам разобраться с сейфом.

Усмешка тут же исчезла.

— А теперь возьми себя в руки. Я буду готов через две минуты.

Он повернулся, захлопнул за собой дверь и тяжело шагнул назад к сейфу.

Торнхилл смотрел ему вслед расширенными от страха глазами. Сердце его колотилось, а в ушах шумела кровь.

Проклятье, он еще не сошел с ума!

Он сжал кулаки, закрыл глаза и мысленно сосчитал до десяти. Пожалуй, ничто уже не смогло бы испугать его сильнее.

Он снова бросил тоскливый взгляд на стеклянную перегородку, за которой перед сейфом стоял на коленях Корвейн, потом решительно повернулся и пошел вглубь зала.

Один раз он уже потерял контроль. Повел себя, как испуганный ребенок. Сейчас он пытался взять себя в руки.

Мимо бесконечного ряда кукол Торнхилл направился к задней части зала. Рядом со стеллажом, высившимся до самого потолка и полным заготовок, стоял накрытый клеенкой стол, на котором лежала наполовину готовая кукла. Ее поза была причудлива. Кукла лежала на согнутых, словно застывших посреди движения членах так, как будто только что напряглась, а до этого покоилась, расслабившись. Одна рука лежала рядом с телом, а глаза на неподвижном лице были закрыты — полная иллюзия спящего человека.

Торнхилл нерешительно подошел. Снова им овладело предчувствие опасности, но любопытство было сильнее.

Вид куклы заставил его содрогнуться.

Эта была женщина — вернее, эта фигура однажды должна была стать женщиной. Правая сторона ее, которую он увидел сначала, была почти закончена, но левая половина тела еще не обработана — угловатая пластиковая заготовка, только смутно напоминавшая человеческое тело. Туловище было грязным от проступавшей коричневой краски с белыми пятнами, заготовка руки висела, как беспомощная скрюченная лапа.

Зрелище было ужасным. Внутри Торнхилла что-то судорожно сжалось, когда его взгляд упал на куклу. Правая половина — тонкое, такое, как и нужно, милое женское лицо.

Но только половина.

Левая часть лица была отвратительной, зловещей гримасой — угловатая, неправильной формы, с коричневыми комками, с неровной дырой, сделанной для глаза, искаженная жуткой, злорадной усмешкой. Словно лицо женщины наполовину было залито кислотой или обгорело, а потом зажило отвратительной паутиной шрамов. Во всяком случае, это выглядело чертовски похоже.

Из другого конца помещения раздался резкий крик.

Торнхилл оцепенел.

Крик повторился, резкий, нечеловеческий. Звякнуло стекло, потом что-то с грохотом упало, как будто очень тяжелое тело.

— Торнхилл, на помощь!

Это был голос Корвейна.

Наконец Торнхилл очнулся от своего оцепенения. Он повернулся, мощным движением прыгнул от стеллажа и помчался вперед.

Снова раздался этот резкий нечеловеческий крик, сопровождавшийся глухим шумом борьбы, и снова зазвенело разбитое стекло. Торнхилл опрометчиво шагнул вперед и наткнулся на куклу. Он запутался в неподвижных манекенах. Торопливо пытался выпутаться, но его одежда каким-то непонятным образом застревала между пальцев или когтей манекенов. Наконец он с силой вырвался, отшвырнул две-три фигуры, стоявшие у него на пути, и в слепой ярости ударил в искусственное лицо. Он неуверенно двинулся дальше, снова наткнулся на фигуру и, чувствуя, что панический страх захлестывает его, снова ударил.

Острая боль пронзила его запястье.

Манекен опрокинулся навзничь, в падении повалил еще штук пять ближайших фигур и раскололся, ударившись о твердый бетонный пол. Голова его прокатилась метра на три вперед и, наконец, остановилась, улыбаясь и покачиваясь. Нарисованные глаза вылупились на Торнхилла в бессильном бешенстве.

Юный взломщик с усилием оторвался от ужасного взгляда и двинулся дальше, пошатываясь. Крики Корвейна и шум борьбы смолкли, но неожиданно наступившая тишина показалась ему еще страшнее шума.

Торнхилл осмотрелся остекленевшими, расширенными глазами, а потом начал медленно двигаться к стеклянной перегородке в конце зала. Инстинктивно он сделал большой круг, обойдя сломанную куклу с отбитой головой.

Под его ботинками хрустнуло стекло, когда он приблизился к конторке. Он остановился, сжал кулаки и с усилием выдохнул.

Что-то останавливало его и не давало войти внутрь.

Опять это инстинктивное чувство опасности, подсказывавшее, что впереди его ожидало нечто ужасное, невообразимое.

Овладев собой, он осторожно, шаг за шагом, пошел.

— Сэм!

Его голос призрачно пусто прозвенел в этом широком и высоком зале. Он чуть не испугался своего крика. Ответа не последовало.

Он протянул руку к двери, помедлил и, наконец, нажал на ручку решительным рывком. Разбитое стекло выпало из рамы, когда он распахнул дверь, осколки упали на пол и развалились там на бесчисленное множество крохотных кусочков, а один длинный, остроугольный поранил его руку, оставив длинную кровавую полосу на коже, но едва ли Торнхилл это заметил. Он смотрел, как прикованный, на Корвейна.

Взломщик всё еще стоял на коленях перед сейфом, толстая дверца была открыта, пачки банкнот заполняли сейф.

Перед Корвейном стояла кукла. Она была обнаженной и незаконченной, как и все другие, но она отличалась от тех, которых Торнхилл видел снаружи. Она стояла, наклонившись вперед, с опущенной головой и злорадной усмешкой на нарисованных губах.

Ее вытянутые руки лежали, как смертельные стальные зажимы, на горле Корвейна.

* * *

Майк нажал на нижнюю кнопку, подождал, пока дверцы лифта закрылись, и с преувеличенно деланным стоном застыл у деревянной стенки.

— Готово, — буркнул он. — Наконец-то.

— Хм?

Дамона нахмурила брови.

— Как прикажешь понимать твои слова, великий маэстро?

Майк коротко усмехнулся, но сразу же, без перехода, стал серьезным.

— Как хочешь, дорогая.

Он кивнул и добавил:

— Во всяком случае, переговоры начнутся, поскольку ты или я для этого необходимы.

Он выделил эти слова особо, но Дамона сделала вид, будто не расслышала, и Майк после едва заметной паузы продолжал:

— Кроме того, у меня расшатались нервы, и они расшатываются еще больше, когда я вижу, что ты так думаешь.

Дамона вздохнула. Лифт остановился на первом этаже. Она казалась королевой, когда быстрыми шагами пересекала холл. Лишь когда они перешли заполненную автомобилями Кинд-роуд и сели в обтекаемый красный «Порше», Майк заговорил снова.

— В последнее время ты довольно редко появляешься, — сказал он укоризненно. — Особенно если учесть, что фирма, в сущности, принадлежит тебе.

Дамона усмехнулась, откинулась на мягкие подушки и машинально нащупала ремень безопасности.

— Возможно, — согласилась она. — Но у меня сейчас много забот.

— Ах!

Майк включил мотор, терпеливо дождался свободного места в автомобильном потоке.

— Ты считаешь важным все, кроме меня.

Дамона слегка рассердилась, но в то же время она сознавала свою вину. В сущности, Майк был полностью прав. Ведь он уже в течение месяца нес за нее все основные тяготы управления концерном «Кинг», и эта задача явно истощала его силы. Он выглядел больным и утомленным. Под глазами лежали темные круги, а руки нервно вздрагивали на руле.

— Я серьезно подумаю над этим, — сказала Дамона через некоторое время. — Не отдать ли управление концерном в чьи-нибудь руки? По крайней мере, на некоторое время.

— Отдать?

— Ну, передать полномочия, если это выражение тебе нравится больше. Романо Тоцци готов к этому. Так будет лучше для всех.

Майк выругался, прибавил скорость и заставил «Порше» в последний момент проскользнуть на желтый свет.

— А мы укрываемся в Кинг-крепости и ждем следующего ледникового периода, так? — несколько насмешливо спросил он.

Дамона раздраженно покачала головой.

— Едва ли. Но мы должны, наконец, что-то предпринять против Зарангара и его банды. Я очень жалею, что сидела и ждала его следующего удара, вместо того чтобы действовать. Парень становится опасней день ото дня.

— Ты думаешь?

— Я знаю это, — подтвердила Дамона. — Это затишье в последнее время…

— Затишье? — вопросительно повторил Майк.

— Да, затишье, — подчеркнула Дамона. — И оно мне не нравится. Я считаю, если хочешь знать, что он готовит решительный удар. Действительно опасный удар. Все, что он делал до сих пор, служило только для того, чтобы держать нас в напряжении и отвлекать наше внимание.

Майк задумчиво кивнул.

— Я еще вижу перед собой газетные заголовки, — сказал он едва слышно. — «Крылатый гангстер захватил Лондон», «Ангел-убийца овладел Букингемским дворцом и похитил королеву».

Дамона вздохнула.

— Или я ошибаюсь, — проговорила она, — или ты не принимаешь меня всерьез.

— Да нет же. Ты действительно думаешь, что я хотел тебя разыграть?

Майк усмехнулся.

— Как ты смотришь на то, чтобы обсудить эту проблему за бутылкой хорошего вина у Луиджи?

— Что ж, это неплохо, но я прежде хотела бы еще раз съездить в город.

— Сейчас?

— Почему бы и нет? Поищи где-нибудь стоянку и приготовь свою чековую книжку. Я хочу устроить оргию покупок.

— С моей чековой книжкой?

— Ну, конечно, — невозмутимо ответила Дамона. — Неужели ты думаешь, что с моей? Для чего я плачу тебе ежедневно зарплату, если я не могу таким образом возвращать назад свои деньги?

Майк хотел что-то сказать, но потом решил, что не стоит, и только, пожав плечами, сбросил газ, чтобы высмотреть стоянку.

Одинокое дождевое облако закрыло солнце, и через секунду его тень упала на улицу.

Они припарковались, и Майк поспешил — совсем как галантный джентльмен — обойти машину и открыть перед Дамоной дверцу.

Внезапный холодный порыв ветра заставил их вздрогнуть, и они поспешили покинуть тротуар и укрыться в тепле большого универмага. Торговый зал выглядел пустынным. Это был магазин с повышенной категорией цен, и экономический кризис, разразившийся над страной почти год назад, для таких заведений, казалось, не существовал.

Дамона шагнула к двухметровому табло с планом магазина, где красные метки указывали отделы, а стрелки — направление движения эскалаторов.

— Туда, наверх, дорогой.

Майк закатил глаза в притворном ужасе.

— Нет, — тяжело выдохнул он. — Только не это. Ты действительно для своего удовольствия хочешь накупить драгоценностей и этим удовлетвориться?

— Почему бы и нет?

Дамона решительно шагнула на эскалатор, приглашая его жестом.

— На это у меня обычно не хватало времени. Для чего же ты зарабатываешь столько денег, если я не могу их тратить?

— Эта шутка уже в первый раз мне не понравилась, — проворчал Майк.

Но он послушно ступил вслед за Дамоной на эскалатор, и они поднялись на этаж.

Наверху Дамона повернула направо, куда указывала большая стрелка. Там находились отделы часов и украшений, но она не пошла прямо туда, а прежде свернула в другой отдел.

— О нет, — простонал Майк, — только не меха. Нет, Дамона…

— Но ведь зима на носу, — запротестовала Дамона.

— Потом, потом зайдешь сюда.

Дамона не обратила внимания на это замечание, словно ничего не слышала.

— Скоро зима, — настаивала она, — а мне абсолютно нечего надеть.

Она показала на группу укутанных в дорогие меховые пальто и куртки манекенов.

— Смотри-ка, какое прелестное маленькое нутриевое манто. Неужели тебе не нравится?

— Нутрия? — проворчал Майк. — Ее цену пишут с тремя нулями, а может, даже с четырьмя. Да это еще и крыса! Ты ведь не хочешь носить крысиную шкуру, а?

Дамона долго обдумывала, потом кивнула:

— Да, ты прав. Оцелот выглядит лучше.

Она хотела еще что-то сказать, но неожиданно обернулась и подошла к другому манекену.

— Это кролик, — сказал Майк. — Он, однако, тоже красивый и совсем не дорогой.

Дамона покачала головой.

— Меня интересует не куртка, — сказала она.

Внезапно она стала совершенно серьезной.

— Посмотри-ка на куклу.

Майк послушался, но не обнаружил ничего особенного. Это был манекен, очень точно изготовленная кукла, вероятно, не столь уж и дешевая, но подобного и следовало ожидать в магазине этой категории.

— Я не вижу ничего особенного.

— Не видишь?

Дамона осторожно протянула руку и дотронулась до искусственного лица кончиками пальцев.

— Теплая, — проговорила она.

— Что?

— Она теплая. Температура человеческого тела, я бы сказала, — повторила Дамона.

— Не совсем, — раздался голос позади них. — Чтобы быть точным, тридцать градусов Цельсия.

Дамона вздрогнула и повернулась испуганно и чуть сконфузившись. Позади них стоял маленький лысый человек.

Дамона поглядела сквозь затемненные стекла золотых очков на его лицо.

— Мисс Кинг, если я не ошибаюсь?

Дамона машинально кивнула.

— Мое имя Хирлет. Джефферсон Т. Хирлет, мисс Кинг. Извините, если я вам помешал, но я заметил ваш интерес к нашему новому манекену.

— Это… ничего, — смущенно пролепетала Дамона. — Но откуда вы знаете мое имя?

Хирлет засмеялся. Дамона отметила, что у него была странная манера смеяться — холодно и как-то фальшиво. Чувствовалось, что это было профессиональной гримасой, которая стала за долгие годы непроницаемой маской.

— Но помилуйте, мисс Кинг. Я руковожу работой этого магазина вот уже двадцать лет, и знание определенных слоев общества входит в мою профессию.

— Вы что, имеете в виду потенциальных покупателей? — резко спросил Майк.

Дамона бросила на него предостерегающий взгляд, но Майк проигнорировал его. Ему не понравился этот Хирлет.

Пожалуй, любой управляющий магазином соответственно отреагировал бы на грубость Майка, но Хирлет воспринял это как само собой разумеющееся.

— Вы интересуетесь куклой? — спросил он еще раз.

— Интересуемся — это слишком громко сказано, — уклончиво ответила Дамона. — Она только привлекла наше внимание.

— Это меня радует.

Хирлет прошел мимо Дамоны, коснулся рукой манекена и провел почти нежным движением по лицу, как бы лаская гладкую поверхность.

— Это наша настоящая гордость. Мы — первый магазин в Лондоне, который их приобрел. Они чудесны, вы не находите?

Дамона кивнула.

— Как же вы их делаете? Из кожи?

Она еще раз коснулась манекена, но так и не поняла.

— На ощупь это как настоящая кожа.

Хирлет кивнул. В его глазах сверкала гордость владельца.

— Новый вид пластика, — объяснил он. — А тайна объясняется легко и просто: незаметно проложенным проводом, с помощью которого вся фигура подключена к электрической сети и подогревается.

— А зачем это нужно? — спросил Майк. Он сделал определенные выводы из реакции Хирлета и чувствовал себя провинившимся.

— Конечно, это не имеет никакой практической пользы, — ответил Хирлет уязвлено. — Но они красиво выглядят. С расстояния пяти шагов вы не отличите этот манекен от живого человека. Он действительно живой, мистер Гюнтер.

Майк, не соглашаясь, покачал головой и вгляделся в тонкое кукольное лицо.

Против своего желания он был вынужден признаться, что оно его околдовало. Манекен был не особенно красивым, но это только подчеркивало его правдоподобие.

— Это удивительно.

Он еще раз покачал головой.

— Но, наверное, и дорого?

— Еще бы! — снова заговорил Хирлет. — Вы бы удивились, если бы я назвал их цену. Она на двадцать процентов больше по сравнению со стоимостью обычной куклы. Но они становятся дешевле, если благодаря им мы больше продаем.

— Откуда они у вас? — спросила Дамона.

Звук ее голоса заставил Майка поглядеть на нее.

Взгляд Дамоны был неподвижен и направлен на куклу. Дамона выглядела напряженной, нервной, хотя она явно старалась сделать вид, что ничего не случилось.

Хирлет засмеялся.

— Я очень сожалею, мисс Кинг, но это секрет.

— Вы боитесь, что мы откроем конкурирующее предприятие? — спросил Майк язвительно.

Хирлет нервно поправил очки.

— Нет, конечно, мистер Гюнтер, — сказал он поспешно. — Я должен посоветоваться с моим поставщиком. Я пообещал ему, что буду держать его адрес в тайне, но если вы действительно так сильно этим заинтересовались, я могу попросить его связаться с вами.

Я уверен, что он даст о себе знать.

Майк хотел махнуть рукой, но Дамона оказалась быстрее.

— Сделайте это, мистер Хирлет, — сказала она.

Она не отрывала глаз от манекена.

— Это было бы очень мило с вашей стороны.

— Да неужели?

Хирлет засмеялся, только теперь с типичной английской невозмутимостью.

— Это доставит мне удовольствие. Вы еще остаетесь в Лондоне?

— Да, до конца недели. Но в центральном правлении концерна смогут найти меня и позже.

Она с явным усилием оторвалась от фигуры, еще раз поблагодарила Хирлета и быстрыми шагами пошла к эскалатору. Майк, обменявшись взглядами с Хирлетом, молча пожал плечами и поспешил за Дамоной.

— Что с тобой случилось? — спросил он после того, как догнал ее. — Сначала тебя не оттащить от этого комичного коротышки, и вдруг ты прямо-таки убегаешь.

Дамона раздраженно отмахнулась.

— Потом.

Она ступила на эскалатор, положила руку на поручень и начала сбегать по рифленым ступенькам, как будто ей не терпелось скорее покинуть магазин.

Она нарушила молчание, лишь, когда снова села в автомобиль.

— Эта кукла… — пробормотала она. — Я должна узнать о ней как можно больше. Мы не едем в отель.

— А куда прикажете?

— Еще раз в центральное правление концерна. У нас есть частный детектив, который время от времени работает на нас, или нет?

Майк кивнул.

— И?

— Я должна выяснить, откуда берутся эти куклы.

— А потом? — терпеливо спросил Майк. — Ты опять интересуешься для дела?

Дамона серьезно покачала головой.

— Эта кукла — не обычный манекен, — сказала она с ударением на слове «кукла». — Она живая!

* * *

Торнхилл очнулся с гудящей головой и отвратительным, гнилым привкусом во рту. В первый момент ему было трудно вернуться к действительности. Казалось, что ему все еще снится ужасный сон. Он понимал, что все произошло наяву, но хотелось думать, что это был сон. Он припомнил каких-то неприглядных типов, отбрасывавших противные, длинные тени и вызывавших неприятное ощущение, но, похоже, что именно они-то были во сне. Торнхилл встал, кое-как умылся под краном у двери и торопливо оделся. Через окно в комнату вползал холод, но хозяйка упорно отказывалась включить отопление. Он надел пуловер, вытащил сигарету из пачки и прикинул, как бы ему незаметно выйти из дома. Плата за квартиру была просрочена уже дня на три, а миссис Менерс вообще не принимала шуток на этот счет. Он надеялся на то, что после ограбления сможет пару недель прожить без забот.

Его мысли снова вернулись к складу на севере Лондона, и страх опять овладел им. Кошмар и действительность смешались, и в какой-то момент он уже не знал, что произошло на самом деле и что он себе вообразил. Он и не хотел этого знать.

«Это займет только пять минут… — промелькнуло в его мозгу. — Просто чудо, что полиция еще не появилась здесь».

Он подошел к окну, взглянул на убогую улицу внизу и зажег спичку. Корвейн мертв, в этом можно было не сомневаться. Совсем не хотелось знать, как он был убит. Торнхилл в страшной панике кинулся из здания и убежал так быстро и так далеко, как только мог. Но страх все еще сидел в нем. Стоило только закрыть глаза, чтобы снова увидеть невыносимую картину.

Он едва слышно вздохнул. Наверное, он никогда не сможет забыть этого.

Торнхилл повернулся, натянул свою куртку и шагнул к двери, осторожно приоткрыл ее, внимательно посмотрел в коридор и вышел. В доме было тихо. Как и всегда в полдень, когда жильцы расходятся по делам. Он еще раз осмотрелся, закрыл за собой дверь на замок и начал тихо спускаться по лестнице. Но все же ему не повезло.

Покрытая слоем пыли стеклянная дверь в прихожей была приоткрыта. Когда он коснулся ногой последней ступени лестницы, ему навстречу вышла краснощекая, закутанная в грязный домашний халат миссис Менерс.

Лицо ее было воинственным и грозным.

«Вероятно, — догадался Торнхилл, — старая карга все время подслушивала под дверью, чтобы подкараулить».

— Мистер Торнхилл, — начала она своим резким, неприятным голосом, — как хорошо, что я вас встретила.

Торнхилл принужденно рассмеялся.

— Доброе утро, миссис Менерс. Прекрасный день, не правда ли?

— Вы находите? Я думаю, мы с вами должны когда-нибудь поговорить.

— Охотно.

Торнхилл кивнул.

— Но только не сейчас. Я очень тороплюсь. Простите.

— Это займет всего пять минут.

Она сердито сверкнула на него глазами и быстрым движением преградила ему путь, приглашающе указав на открытую дверь квартиры.

Торнхилл беззвучно вздохнул и покорился своей судьбе. Он вошел в крохотную кухню, подождал, пока миссис Менерс последует за ним, и демонстративно посмотрел на свои часы.

— Сегодня третье, — начала миссис Менерс.

— Я знаю.

Торнхилл печально кивнул.

— И вы снова опаздываете с платой.

— Я знаю, миссис Менерс, — пробормотал Торнхилл. — Я собирался… Прямо по пути…

— Ерунда, — прервала его миссис Менерс. — Вы живете у меня уже полгода и еще ни разу не платили вовремя. Пора нам поговорить.

Она отодвинула стул, уселась и стала ждать, когда Торнхилл сядет напротив нее.

— Все это, — еле слышно начал Торнхилл, — мне тоже очень неприятно. Но мои дела последнее время идут все хуже, знаете ли. Я, правда, думаю, что это скоро изменится…

— Какие еще дела? — неожиданно перебила его миссис Менерс. — Не считайте меня глупее, чем я есть, мистер Торнхилл. Я, может быть, старая женщина, но у меня есть глаза. Вы не работаете, а если вы что-то и делаете, то я не хочу об этом ничего знать. Я сдала вам действительно дешевую комнату, но у меня не благотворительное заведение. Если у вас ничего не изменится, я буду вынуждена вас выселить.

Торнхилл молча кивнул. Он и так собирался покинуть город в ближайшее время. Будет большой шум, когда найдут труп Корвейна. А многим хорошо известно, что он и Корвейн сошлись в последние недели.

— Что, собственно говоря, с вами случилось? — спросила миссис Менерс после паузы. — Вы здоровы и молоды, выглядите так, что можете хорошенько подзаработать. Не хотите же вы сказать, что полный силы молодой человек, как вы, не нашел работы? Так или не так?

Она покачала головой, встала и подошла к плите для того, чтобы вернуться с двумя чашками кофе.

Торнхилл отказался, но миссис Менерс молча поставила чашку перед ним на стол и смерила его таким ехидным взглядом, что он не осмелился больше возражать.

— Я давно обдумала, — продолжала она, — что я должна с вами сделать. По-видимому, самым простым было бы спустить вас с лестницы. Но я хотела бы вам помочь.

Торнхилл хлебнул кофе и вместе с ним проглотил колкое замечание, которое вертелось у него на языке. «А то ведь придется тут же пожалеть об этом», — подумал он.

Знала бы эта старая карга, как ему противны ее ужимки! Но он взял себя в руки и притворился, что слушает ее с интересом.

— Вы знаете, мистер Торнхилл, у меня есть свояк, который держит маленькую автомастерскую. Я могла бы поговорить с ним. Работа тяжелая, но вы бы хорошо зарабатывали. Я…

Внезапно она насторожилась, сильно наклонилась вперед и кончиком пальца указала на руку Торнхилла.

— Что вы сделали со своей рукой, мистер Торнхилл?

Торнхилл проследил за ее взглядом и тоже неожиданно испугался.

Его правая рука была серой.

Он зажмурился, изумленно поднял руку и испытующе пошевелил пальцами. Рука вела себя нормально, и он мог ею двигать беспрепятственно. Но она была серой, словно матовый серый пластик, и его ногти казались нарисованными.

— Я поэтому и хотел так срочно уйти, — сказал он поспешно. — Я собирался пойти к врачу.

Миссис Менерс окинула его недоверчивым взглядом и откинулась на спинку стула. Дружелюбное выражение испарилось с ее лица.

— Надеюсь, что это не заразное? — сказала она. — Я не хотела бы иметь в своем доме инфекционного больного, мистер Торнхилл!

Торнхилл покачал головой и инстинктивно спрятал руку под стол.

— Это пустяки, — сказал он быстро и как можно убедительнее.

— Пустяки! — Миссис Менерс встала и решительно пошла к двери. — Но это выглядит вовсе не так уж и безобидно, мистер Торнхилл.

Торнхилл поднялся.

— Конечно, это неприятно, миссис Менерс. Это от того, что я вынужден был работать с химикатами. Врач уже взялся за лечение.

— Я надеюсь на это, мистер Торнхилл, — холодно сказала миссис Менерс. — Я не хочу, чтобы в моем доме…

— Вы правы, миссис Менерс, но вам не нужно ни о чем беспокоиться, — перебил ее Торнхилл. — Через пару дней все снова будет в порядке.

— Лучше я, пожалуй, подожду спрашивать у свояка.

Торнхилл облегченно вздохнул.

— Хорошо, миссис Менерс. Я дам вам знать, как только все снова будет в порядке. А вопрос с оплатой я улажу сегодня же вечером.

Он попрощался коротким кивком и через мгновение был на улице.

Его мысли громоздились в страшном беспорядке. Он быстрыми шагами спустился вниз по улице и зашел в подворотню, прежде чем рискнул вынуть руку из кармана.

Сердце, казалось, болезненно подпрыгнуло, когда он внимательно рассмотрел свою руку. Кожа слегка поблескивала в мутном полумраке подворотни. Он засучил рукав. Серый оттенок тянулся, как облегающая перчатка, до локтя. Кожа не изменилась, каждая мельчайшая подробность, каждый волосок были такими же, какими и должны были быть, только цвет был другим.

С колотящимся сердцем он поднял другую руку и осмотрел пальцы. На ощупь они были холодными и гладкими, холоднее, чем должно было быть.

«Пластик», — подумал он.

Мысль эта даже особенно и не испугала его. Он был словно парализован, будто в глубоком шоке. Он ничего не чувствовал, только что-то похожее на беспокойство. Его кожа была на ощупь искусственной. Кожа куклы…

* * *

Зазвонил телефон. Дамона приподнялась, но Майк махнул рукой, бросил журнал, который без интереса листал, и поднялся ловким движением. Звякнув второй раз, когда он поднимал трубку, телефон смолк. Майк ответил, сказал пару слов, наконец, поблагодарил и снова положил трубку.

— Ну? — спросила Дамона.

— Херкмент, — объяснил Майк, — детектив, которого я приставил к Хирлету.

Дамона насторожилась.

— И что он выяснил?

— Ничего неожиданного, — сказал Майк.

Он снова сел.

— Хирлет руководит магазином двадцать пять лет и за это время ни в чем не провинился.

— Это меня не интересует. Откуда берутся эти куклы?

— Ни малейшего понятия, — признался Майк. — Херкмент разговаривал с большинством служащих универмага, но никто не знает о происхождении манекенов.

Он помедлил секунду, схватил журнал и вновь бросил его.

— Скажи-ка, — начал он осторожно, — ты точно уверена, что не ошиблась? Я думаю, может быть, Хирлет не зря гордится тем, что эти манекены так совершенны, так похожи на живых людей?

Дамона решительно покачала головой.

— Я знаю, что чувствовала. Это были не куклы, во всяком случае, не обычные куклы.

Она бессознательным жестом схватилась за талисман — черное сердце ведьмы, — который висел на серебряной цепочке у нее на шее, и начала играть со сверкающим камнем.

— Ты можешь мне верить, я чувствую, когда где-то замешана магия.

На какой-то момент она задумалась, потом быстро встала и подошла к телефону.

— Кому ты звонишь? — спросил Майк, когда она уже набрала номер.

— Бену, — ответила Дамона.

— А зачем? — полюбопытствовал Майк.

Дамона пожала плечами.

— Этого я сама точно не знаю, — призналась она. — Это только смутная идея. Может быть, он что-нибудь слышал…

Она отвлеклась, когда на другом конце провода подал голос дежурный Скотланд-Ярда. За несколько секунд она соединилась с комиссией по расследованию дел об убийствах, а потом должна была ждать чуть ли не пять минут, пока к телефону не подошел Бен Мюррей.

— О, Дамона! — радость в голосе Бена была неподдельной, когда он узнал голос Дамоны. — Как прекрасно, что ты позвонила. Ты где? В Лондоне?

Дамона импульсивно кивнула.

— В отеле, — подтвердила она. — Майк тоже здесь. Я надеюсь, мы тебя не оторвали от какого-нибудь важного дела?

— Ничего подобного! — возразил Мюррей весело. — Что может быть важнее, чем ты?

Дамона засмеялась.

— Спасибо за комплимент.

— Не стоит благодарности. Чем я могу быть полезным для тебя?

Дамона помедлила секунду.

— Собственно, у меня только один вопрос, — сказала она наконец. — И, наверное, довольно глупый.

— Ты всегда обращаешься ко мне с глупыми вопросами, — возразил Бен. — Я привык к этому.

— Речь идет о куклах, — начала Дамона.

— Куклы? Что за куклы?

Дамона вздохнула.

— Это тяжело объяснить. Собственно, я только хочу узнать, не появлялось ли в Лондоне что-либо важное, что касалось бы манекенов.

Мюррей немного помолчал, и Дамона живо могла представить себе озадаченное выражение его лица. Если бы она и Бен не дружили так тесно, она бы едва ли отважилась задать ему подобный вопрос.

— Смешно, что ты, как нарочно, спрашиваешь об этом, — ответил Бен через вечность. — Как ты набрела на это?

— Так, — сказала Дамона поспешно. — Что-то случилось?

— Не то чтобы случилось, — торопливо ответил Бен. — Правда, тут одно дело… Мы сегодня утром нашли труп внизу, в порту. Но, может быть, было бы лучше, если бы мы где-нибудь встретились и поговорили об этом?

— Не напускай на себя таинственный вид, — пробормотала Дамона. — Что произошло?

— В общем-то, ничего особенного. Я только удивился, когда ты так неожиданно спросила о куклах. У трупа был палец…

— У меня их пять на каждой руке, — возразила Дамона.

Мюррей тихо засмеялся.

— Но, вероятно, не искусственные пальцы. Дамона. У трупа в кулаке был зажат палец. Это был оторванный палец, и такой только у манекена и увидишь. Но хватит об этом. Что тебе дают эти расспросы?

— Может, действительно будет лучше, если мы встретимся? У тебя есть время?

— Нет, — ответил Бен. — Хотя, впрочем… приезжай. Скажем, через час.

— Договорились. Большое спасибо.

Дамона повесила трубку, повернулась и задумчиво облокотилась о низкий телефонный столик.

— Ну? — спросил Майк. — Он что-нибудь сообщил?

Дамона пожала плечами.

— Возможно. Вероятно, из этого ничего и не выйдет. Увидим. Я встречусь с ним через час.

Она встала, быстрыми шагами пошла в спальню и начала копаться в своем чемодане.

— Что ты ищешь? — крикнул Майк через открытую дверь.

— Теплую куртку. Я не имею ни малейшего желания простудиться в такую дрянную погоду.

— Но у тебя еще час времени.

Дамона достала из чемодана кожаную куртку, помедлила секунду и пристегнула наплечную кобуру, прежде чем надеть куртку.

— Я еще раз хотела бы заехать к Хирлету, — сказала она. — Ты поедешь со мной?

Сбитый с толку, Майк заморгал.

— Зачем?

— Я думаю, этот примечательный человек сказал нам не все, что он знает. Кроме того…

Снова зазвонил телефон.

Майк встал и поднял трубку.

— Да?

Он помолчал секунду, потом с изумлением посмотрел на Дамону и протянул ей трубку.

— Хирлет, — прошептал он.

Он прикрыл левой рукой микрофон.

— Ты опять скажешь, что не можешь читать чужие мысли?

Дамона пожала плечами и взяла трубку.

— Мисс Кинг? Это Хирлет. Я надеюсь, вы помните меня?

— Разумеется, мистер Хирлет, — быстро сказала Дамона. — Мы виделись сегодня в полдень в вашем магазине.

— Правильно, — подтвердил Хирлет. — Вы еще проявили такой большой интерес к нашим новым куклам. Или нет? Я надеюсь, что не помешал вам своим звонком? Дело в том, что я дозвонился до своего поставщика. Он будет рад, если вы его посетите и осмотрите его предприятие.

Дамона чуть-чуть помолчала. Что-то в словах Хирлета ее беспокоило, но она не могла сказать, что именно. Может быть, это была чрезмерная осторожность из-за событий, происшедших с нею за последние месяцы.

— Охотно, — ответила она через несколько секунд. — Когда вам будет удобно?

— Может быть, сегодня вечером? — предложил Хирлет. — Мастерская здесь, в Лондоне, не очень далеко от Сити. Я мог бы заехать за вами на машине. И за мистером Гюнтером, конечно, тоже. Вас обоих сердечно приглашают, скажем, в восемь.

Дамона секунду размышляла. У нее еще была договоренность с Беном, а было уже почти шесть.

— В девять было бы лучше, — сказала она наконец.

— Хорошо, тогда в девять. Я буду ждать вас и мистера Гюнтера в холле отеля.

Он сразу же повесил трубку, и Дамона тоже положила трубку на место и изумленно посмотрела на Майка.

— Он пригласил нас на осмотр, — буркнула она.

— Осмотр?

— Мастерской, в которой изготавливают манекены, — объяснила Дамона.

Для него это тоже было неожиданностью.

— Ну? — сказал Майк. — Что в этом такого особенного?

Дамона мрачно пожала плечами.

— Ничего. Я нахожу смешным только то, что он с этим так внезапно заспешил. И это после того, как он ни разу не назвал фамилию своего поставщика.

— Может быть, он почувствовал выгодное дело? — спросил Майк. — Некоторые люди убеждены, к сожалению, что концерн «Кинг» располагает деньгами, и большими. Или он таким образом хочет все-таки всучить тебе свою поддельную крысиную шкуру.

Дамона коротко засмеялась. Юмор Майка сегодня не особенно забавлял ее.

С тех пор как она вошла в магазин и увидела необычные фигуры, у нее было нехорошее предчувствие, и оно как-то было связано с Хирлетом.

Она вздохнула, снова сняла куртку и опустилась рядом с Майком на диван.

— Может быть, ты прав, — проворчала она.

— В чем? Я считаю, что я всегда в принципе прав, но к чему относится на этот раз твое утверждение?

— К твоему замечанию, что, может быть, Хирлет почуял выгодное дело, — ответила Дамона.

Она словно не замечала грубоватой иронии Майка.

— Может быть, он или тот человек, который изготавливает манекены, надеются, что мы вступим в их дело.

— Почему ты решила, что речь идет об одном человеке? — спросил Майк.

Он сморщил лоб.

— Ведь за такими мастерскими обычно скрывается какая-нибудь фирма.

Дамона насторожилась. Это были ничего не значащие слова, брошенные просто так, не для того, чтобы она на них отвечала, но она почему-то знала, что прав не Майк, а она.

— Это одиночка, — сказала она категорично. — Мужчина. И он один.

Майк долго молчал.

— Значит, ты уверена, — пробормотал он наконец.

Дамона кивнула. Она хотела что-то сказать, но ее горло внезапно пересохло. Она почувствовала, что где-то там, снаружи, сгущается опасность, безмолвная угроза, которая направлена не столько на нее, сколько на весь город; она почувствовала это своей интуицией колдуньи, остатки которой еще теплились в ней. Но увидеть опасность четко и ясно ей не удавалось.

— Что с тобой? — спросил Майк.

В его голосе звучала явная озабоченность.

Дамона с трудом открыла глаза и попыталась засмеяться.

— Ничего, — сказала она не слишком убедительно. — Это… ничего. Почему ты так спросил?

— Ты так побледнела, — серьезно сказал Майк. — Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?

Дамона кивнула, но, словно в наказание за неискренний жест, ее тело пронзила мгновенная острая боль, которая тут же исчезла, но успела на секунду исказить ее лицо болезненной гримасой.

— Ты уверена, что хочешь встретиться с Хирлетом и с Беном? — спросил Майк.

— Конечно, — резко ответила Дамона, — и я была бы тебе признательна, если бы ты перестал вести себя как наседка.

Она быстро встала, шагнула к окну и некоторое время пристально смотрела безжизненными, пустыми глазами вниз, на улицу, на спешащих людей.

— И их жизни… — прошептала она. — Я потеряла самообладание. Я сожалею об этом.

— Ладно, все уже в порядке, — пробормотал Майк.

Дамона услышала, как он пошевелился на диване и зажег новую сигарету. До порядка было далеко, и они оба знали это.

Это была мелкая неприятная сцена, из тех, что часто происходили между ними в последнее время. Без ссор — упаси бог, — но все-таки это были нежелательные мелкие трения, свидетельствовавшие о том, что они уже больше не та безмятежная пара, какой они, возможно, были вначале и какой их до сих пор считали сторонние наблюдатели.

Она закрыла глаза и на секунду прижалась лицом к холодному стеклу. Это было бы слишком просто. Человек не может из года в год бороться и подвергаться все новым и все возрастающим опасностям и однажды не сломаться от этого. А она, в конце концов, была только женщиной, пусть и с необыкновенными дарованиями, но все-таки только женщиной.

Она повернулась, бросила на Майка приглашающий взгляд и пошла к двери.

— Идем. Я не хочу заставлять Бена ждать.

* * *

Громкая музыка, гул множества голосов сливались с дребезжанием стекла и грубым, то взрывавшимся, то опадавшим смехом, типичными звуками пивной, которые ринулись навстречу Торнхиллу, когда он отодвинул занавес в сторону и вошел в зал. Он зажмурился. Его глазам потребовалось несколько секунд для того, чтобы привыкнуть после сумрачного дня к освещению небольшого зала.

Заведение никогда, не пустовало, в особенности в это время суток. Перед баром толпились угловатые верзилы, все места без исключения были заняты.

Торнхилл на секунду остановился перед дверью, поискал взглядом знакомые лица и, наконец, двинулся к бару. Он заказал пиво, положил пару монет на засаленную стойку и осторожно проскользнул со своей кружкой через зал. Воздух был пропитан табачным дымом и алкоголем. Торнхилл отхлебнул пива, привалился к стене и недоверчиво скользнул взглядом по собравшейся толпе. Тут было много людей, которых он знал, не близко, но, по крайней мере, достаточно хорошо, чтобы определить, что чужих здесь нет. Однако человека, которого он искал, здесь не было.

Он зажег сигарету, переложил кружку из правой руки в левую и незаметно посмотрел на свои пальцы. В сумеречном, красноватом освещении пивной нельзя было, слава богу, обнаружить болезненный оттенок кожи. Пока никто пристально не вглядывался в его руку, она не бросается в глаза.

И все же его очень беспокоило все это. После того как первый испуг прошел, он начал обдумывать все трезво и объективно. Может быть, он соприкасался с химикатами на самом деле? Он вспомнил верстак, на котором лежала кукла. Может, он в самом деле коснулся какого-то вещества?

Он выждет некоторое время, а потом пойдет к врачу, если все это не пройдет само по себе.

Но прежде он закончит другое дело.

Он опорожнил кружку, осторожно, но решительно протолкался к стойке и поставил ее со страшным треском. Бармен взглянул, нахмурился и заметно вздрогнул. Но тут же взял себя в руки.

Улыбнувшись, он придвинулся тучным телом к Торнхиллу.

— Еще одну, мистер?

Торнхилл смущенно моргнул.

— Что за вздор, Марк… Я…

Бармен остановил его быстрым предупреждающим взглядом и наклонился вперед.

— Я должен тебе кое-что сказать, — прошептал он в то время, когда казалось, что он был занят тем, что вытирал стойку грязной тряпкой, — но не здесь. Приходи через пару минут в заднюю комнату. Но незаметно.

— Зачем? — спросил Торнхилл точно так же тихо.

— Обернись, но не сразу, — шепнул Марк. — Рядом с дверью сидит ищейка, длинноволосый тип в джинсах. Я уйду сейчас, но ты лучше подожди немного.

Он поставил перед Торнхиллом новую кружку, сгреб деньги и повернулся к другим посетителям.

Торнхилл медленно взял пиво, сделал длинный, глубокий глоток и подчеркнуто безразлично повернулся. Он увидел мужчину, которого описал Марк, сразу же. Тот сидел за маленьким столиком прямо рядом с дверью и, потягивая кока-колу, ковырялся сигаретой в переполненной пепельнице перед собой.

Сидел он здесь, по-видимому, уже довольно давно. Во всяком случае, он производил впечатление человека, который ужасно скучает.

Только, как заметил Торнхилл, глаза его были живыми. Видно было, что он подмечает даже малейшую мелочь.

Торнхилл заставил себя насильно улыбнуться и зажечь еще одну сигарету. Дым был безвкусным и горьким, но он курил долго, затем допил пиво и медленно, стараясь не привлекать внимания, поплелся к узкой двери в заднюю комнату.

Марк уже нетерпеливо ждал его.

— Он не заметил? — выдохнул он, едва Торнхилл закрыл за собой дверь.

— Кто? Ищейка?

Марк кивнул.

— Учти, у меня будут чертовские неприятности, если обнаружится, что я тебя предупредил.

Торнхилл сердито дернул головой.

— Что вообще случилось? — прошептал он. — Чего этот парень от меня хочет?

— Именно это я и хотел бы у тебя спросить. Часа два назад сюда пришла целая банда полицейских. Они допрашивали меня о тебе, о Сэме. Сэм мертв?

Торнхилл вздрогнул, как будто коснулся оголенных электрических проводов. Совершенно внезапно перед его глазами предстала невыносимая картина прошедшего вечера. Только с большим трудом ему удалось отделаться от этого видения.

— Да, — пробормотал он. — Поэтому я здесь. Я ищу Бархама. Ты его сегодня видел?

Марк слегка вздрогнул при упоминании Бархама, и Торнхилл это заметил.

— Сегодня перед обедом, — продолжил Марк после явного замешательства. — Смешно, что ты про него спросил.

— Почему?

— Он спрашивал про тебя. Хотел знать, где ты живешь.

— И ты ему сказал?

— Ни звука ни ему, ни ищейке. Но что все-таки в действительности случилось? Что-нибудь сорвалось вчера вечером?

Торнхилл засмеялся истерическим смехом.

— Сорвалось? Можно сказать и так. Как ты думаешь, почему я ищу Бархама? Если он не расскажет мне кое-что об этом чертовом складе, он пожалеет, что родился на свет. Сэм был отличным товарищем, ты знаешь.

Марк шевельнул губами, но не добавил больше ничего. Кто-то резко и сильно стукнул в дверь, потом ручка повернулась, и дверь распахнулась от грубого толчка.

Торнхилл повернулся на каблуках и озадаченно уставился на человека, который вошел сюда так бесцеремонно. Это был тот самый длинноволосый тип в джинсах, полицейский шпик, от которого предостерегал его Марк.

Человек ногой закрыл за собой дверь и, скрестив руки на груди, в небрежной позе прислонился к стене.

Взгляд его темных внимательных глаз несколько раз обшарил Торнхилла и бармена.

— Мистер Торнхилл, если не ошибаюсь? — сказал он спокойно.

Торнхилл невольно кивнул и сразу же после этого мысленно обругал себя идиотом.

Мужчина его не знал, и он мог бы с легкостью улизнуть, назвавшись другим именем, но он упустил этот шанс.

— Что вы хотите? — выдохнул Марк. — Это служебное помещение. Посетителям здесь не…

— Я здесь не посетитель, и вы это наверняка знаете, — спокойно перебил его полицейский.

Потом он вновь обратился к Торнхиллу:

— Мистер Торнхилл, у вас нет оснований для беспокойства. У меня только пара вопросов.

— Почему я должен отвечать на вопросы первого встречного? — упрямо ответил тот.

Он окинул полицейского злобным взглядом и отошел в сторону.

Полицейский вздохнул, покачал головой и полез во внутренний карман своей грязной джинсовой куртки.

Только этого Торнхилл и ждал.

Он без подготовки прыгнул вперед, замахнулся и ударил правой в подбородок полицейского, который был почти на две головы ниже и гораздо легче.

Но он недооценил своего противника. Тот отскочил в сторону и отбил удар Торнхилла, тут же ответив коротко и сильно.

Раздался особый хрустящий звук, когда его кулак врезался в грудную клетку Торнхилла. Удар был так силен и встретил такое неожиданное сопротивление, что полицейский отшатнулся, прислонился к двери и растерянно уставился на Торнхилла. Сгибы его пальцев были разбиты и окровавлены, а рука распухала так быстро, что это было заметно простым глазом.

Торнхилл удивился едва ли не меньше, чем полицейский. Но он растерялся. Он почти не почувствовал удара, но все никак не мог воспользоваться своим преимуществом. Наконец он прыгнул вперед, схватил противника за отворот куртки и сунул кулак ему в лицо.

Раздался глухой стук. Тело в руках Торнхилла обвисло.

Через секунду в маленькой комнате наступила почти неестественная тишина. Торнхилл медленно приходил в себя, глядя на безжизненное тело в своих руках. Он очень медленно начал осознавать, что убил человека.

— Но это же… — прохрипел он. — Он же мертв, Марк.

Внезапно его охватил леденящий, мучительный страх. Он отскочил, оставив тело падать, и отступал шаг за шагом назад, пока не ударился спиной о противоположную стену.

— Мертв… — недоверчиво повторил он.

Хозяин автоматически кивнул. Его лицо в мутном освещении казалось неестественно белым, нижняя губа тряслась.

— Ты его убил, — пробормотал Марк.

В его глазах ничего, кроме ужаса, не было.

— Но это же невозможно! — прохныкал Торнхилл. — Я же только один раз ударил. Нельзя же убить человека с одного удара!

— Все же, Торнхилл, можно, — сдавленно сказал Марк.

Взгляд Торнхилла блуждал в отчаянии между безжизненным телом перед дверью и жирной фигурой хозяина.

Только с большим усилием ему удалось преодолеть себя и кое-как направить свои мысли в нужном направлении.

— Ты должен мне помочь! — сказал он. — Мы должны его спрятать.

Марк резко засмеялся.

— Ты спятил, — крикнул он.

Его голос был уверенным и твердым.

— Ты убил ищейку, Торнхилл. Ты действительно думаешь, что я так устал от жизни, что влезу в это дело? Я же первый после тебя на очереди.

Торнхилл хотел вспылить, но потом понял, что бармен прав. В этот момент просить у него помощи равнялось подстрекательству к самоубийству.

— Хорошо, — прохрипел он. — Но дай мне, по крайней мере, час, прежде чем ты позовешь ищеек.

— Десять минут, — сказал Марк. — В самом крайнем случае.

Он оторвался, наконец, от созерцания трупа, с секунду пристально смотрел на Торнхилла, а потом показал движением головы на узкую, наполовину загороженную ящиками и картонками дверь за своей спиной.

— Ты можешь выйти тут. Но торопись. Через четверть часа тут все будет кишеть полицейскими.

Торнхилл сделал шаг к двери и опять остановился.

— Мне нужны деньги.

— Деньги?

— Всего несколько фунтов. Чтобы хватило на билет. Пожалуйста, Марк.

Бармен какое-то время колебался, потом кивнул с явным неудовольствием. Он сунул руку в карман своей куртки и из пачки плотно свернутых банкнот торопливо отсчитал двадцать фунтов.

Торнхилл схватил их, благодарно кивнул и двинулся без лишних слов мимо него к двери.

Леденящий ветер, пахнувший дождем, ударил его в лицо, когда он вышел на убогий задний двор, но он совсем не заметил этого. Не оборачиваясь, свернул вправо, проскользнул через низкую подворотню и тут же очутился на улице.

— Марк сказал: «десять минут», — пробормотал он про себя. — Может быть, десять минут, прежде чем полиция будет здесь.

Пожалуй, у него было, в общем, больше часа, прежде чем начнется погоня. А то, что погоня будет беспощадной, Торнхилл не сомневался ни секунды. Лондонская полиция была известна своей оперативностью, а когда погибал полицейский, это считалось самым тяжким преступлением, которое только можно было совершить в Лондоне.

Торнхилл должен был напрячь все свои силы, всю свою волю, чтобы не побежать по улицам в панике. Его разум все еще сопротивлялся мысли, что он убил человека. Он этого не хотел, видит бог.

Но этому никто бы не поверил.

Он заставлял себя спокойно идти дальше, но снова и снова ловил себя на том, что оборачивается, как затравленный зверь. Если он поторопится, то сможет за полчаса добраться до вокзала и сесть в ближайший поезд. Но наверняка полиция догадается и проверит поезд в пути. Он отчетливо понимал, что с двадцатью фунтами далеко не уедет.

Вообще, если трезво посмотреть, его положение было безвыходным. Если даже Марк будет держать язык за зубами и не выдаст его адрес, Скотланд-Ярду понадобится меньше часа для того, чтобы получить о нем все сведения и наводнить город розыскными фотографиями.

Он мрачно подумал, что действительно был бы мудрецом, если бы сразу пошел и сдался ближайшему бобби, который попался бы ему на дороге.

Но кто ему поверит? Он убил человека единственным ударом…

Он остановился, поднял руку к глазам и медленно повернул ее. Серый оттенок не изменился, наоборот, он, казалось, усилился.

Его кожа сейчас больше, чем когда-либо, напоминала искусственный материал.

«Кожа куклы», — подумал он с внезапным страхом. И сразу же ему вспомнилось, что почему-то он не почувствовал удар полицейского. Он торопливо огляделся, шмыгнул в щель между двумя припаркованными грузовиками и расстегнул дрожащими руками рубашку.

Кожа на его груди тоже начала меняться, но оттенок здесь был еще не совсем серым. Виднелось большое раздробленное пятно, которое покрывало его грудную клетку как блекло-серая сыпь, и когда он провел по нему кончиками пальцев, то почувствовал неестественную онемелую холодность.

Где-то в отдалении завыла полицейская сирена. Звук быстро удалялся, но это настойчиво напоминало Торнхиллу о его положении. Он торопливо застегнул рубашку, суетливо оглянулся по сторонам и быстро пошел по улице.

* * *

Доктор Теракис покачал головой, тяжело опустился в поблескивающее хромом кресло из металлических трубок перед письменным столом и провел обеими руками по лицу.

Жест выглядел усталым, а темные круги под его глазами и глубокие складки вокруг рта еще больше подчеркивали это впечатление. Он некоторое время пристально вглядывался в пространство перед собой, потом улыбнулся Бену Мюррею и, вздохнув, наклонился над столом, чтобы выудить сигару из пепельницы.

— Закурите?

Мюррей молча отказался, но дал доктору закурить и терпеливо ждал, пока он сделает две или три глубоких затяжки, а потом снова откинется назад.

— Это уникальный случай в моей сорокалетней практике, — начал, наконец, Теракис, — а я пережил уже многое.

Он пососал сигару и выпустил плотное голубое облачко дыма. Мюррей заметил, что он не затягивается, а только пускает дым.

— Где вы нашли этот труп?

— Внизу, в порту, — ответил Мюррей, — недалеко отсюда. Но человек был убит не там. Кто-то его туда притащил уже после убийства.

Теракис кивнул ему.

— И причиной смерти, говорите вы, было удушение?

Мюррей помедлил секунду.

— Во всяком случае, это мнение ваших коллег, — сказал он осторожно.

Между крутыми бровями Теракиса появилась вертикальная складка.

— В этом они тоже полностью правы. Мужчина был задушен. Среди прочего.

— Среди прочего?

Теракис отрывисто засмеялся и потушил едва начатую сигару о пепельницу.

— На чьей бы совести ни был этот парень, — медленно сказал он, — тот, кто его убил, должен иметь силу Кинг-Конга. Я редко видел гортань, которая была бы так основательно раздавлена. Но не поэтому я попросил вас прийти, по крайней мере, не только поэтому.

— Ну и?.. — спросил Бен.

Любопытство его уже достигло предела.

— Ну, — сказал Теракис, — это ваша задача — найти убийцу, и в это я не могу вмешиваться. Но все же я хочу попросить вас держать меня в курсе дел. Прежде всего, когда вы намерены задержать убийцу?

Мюррей довольно долго молчал.

— Вы недоумеваете, не правда ли?

Теракис засмеялся.

— Но я вам попробую объяснить. Видите ли, коллеги по патологоанатомическому отделу советовались со мной, потому что в этой смерти имеется определенная особенность. Они толком не знали, с чего начать, и попросили меня помочь. И слава богу, хотел бы я сказать.

Бен все еще молчал. Он впервые столкнулся с самим Фемистоклом Теракисом, но, конечно, раньше много слышал о нем.

Теракис был чем-то вроде пожарной команды для лондонских врачей, врачом-криминалистом с немыслимой выдержкой и невероятным чутьем. Кафедру в институте он возглавлял исключительно для проформы. Большую часть времени он занимался тем, что исследовал загадочные убийства, когда убийцы ловко скрывали способы преступления.

Теракис некоторое время смотрел перед собой, потом внезапным движением встал и поспешил к письменному столу.

— Рассмотрите-ка повнимательней эту картинку, инспектор, — попросил он.

Мюррей встал и подошел к нему. Теракис положил на стол желтую пластиковую папку и раскрыл ее. Появилось несколько увеличенных черно-белых фотографий.

— Корвейн.

Бен кивнул. Он видел этого человека лишь утром, и образ его был еще ясен в памяти: вылезшие из орбит, остекленевшие глаза, застывшее выражение неимоверного ужаса, как будто он увидел в момент смерти что-то такое, что было страшнее, чем мысль о близком конце. Бен содрогнулся.

Он видел уже много смертей, очень много, но так и не смог привыкнуть к этому. Хотя внешне казалось, что он загрубел на своей работе. И вид трупа взволновал его так же, как и в самый первый раз.

— Кто его так? — пробормотал Теракис.

Он положил первую фотографию и взял в руки вторую.

— А сейчас, пожалуйста, взгляните на эту картинку.

Бен повиновался, но не смог увидеть ничего необычного. Фото было увеличенным фрагментом первого — часть шеи Корвейна. Отчетливо были заметны темные пятна от удушения.

— Совсем обычные следы на первый взгляд, не правда ли?

— Вы преподносите это очень увлекательно, доктор, — нетерпеливо сказал Бен.

Теракис коротко усмехнулся.

— Это на самом деле увлекательно, — сказал он. — Подождите и поблагодарите случайность, а также наблюдательность юного ассистента за то, что мы вообще обратили внимание на это. Рассмотрите внимательно эту картинку.

Он взял в руки третье фото. Это был тот же снимок, только на этот раз цветной.

— Тщательно вглядитесь в отпечатки рук, — попросил он, — и обратите внимание на цвет кожи. Вероятно, вы что-то заметите.

Мюррей проклинал в душе неторопливость врача, но сделал то, о чем просил Теракис.

Зрелище было ужасным. Пальцы убийцы оставили после себя глубокие, налитые кровью следы на шее Корвейна. Даже Мюррей, который не был врачом, понял, какую чудовищную силу должны были иметь пальцы, которые лежали на шее Корвейна. Внезапно он осознал, что это была нечеловеческая сила, но ничего не сказал. Теракис был человеком науки, не из тех, кто верил в духов, демонов и оккультные силы. Бена наверняка основательно могла бы сбить с толку научная система взглядов доктора Теракиса, но его мнению были все основания доверять.

— Мне жаль, доктор, — сказал он через некоторое время, — но я не вижу ничего особенного.

— Если вы внимательно посмотрите, то увидите маленькие серые точки на коже, — сказал Теракис.

Он снисходительно усмехнулся.

— А точнее, на следах удушения. Эти точки — то, что побудило меня срочно позвать вас сюда.

Бен смущенно вгляделся.

— Но каким образом…

Теракис перебил его.

— Я объясню это вам, инспектор. Ваш врач заметил эти точки и основательно исследовал их, хотя официально осмотр трупа был уже закончен. То, что он нашел…

Он сделал драматическую паузу и взял следующую картинку из папки, но держал ее так, чтобы Мюррей не мог ее увидеть.

— Пластик.

— Пластик? — тупо повторил Мюррей.

Теракис кивнул.

— Балакрон, чтобы быть точным.

— Балакрон?

Мюррей изумился.

— Скажите, доктор, это не та штука, из которой обычно делают манекены?

— Да, из него тоже.

Теракис кивнул.

— При трупе нашли кусок такой куклы, не так ли?

— Правильно. Ну и…

Мюррей секунду помедлил.

— Эта штука может продвинуть нас дальше. По крайней мере, поможет установить моего происшествия!

Теракис вздохнул, но так, будто Мюррей объяснил ему только то, и так очевидно, что два плюс два равняется семи.

— Я боюсь, что это не так просто, инспектор, — проворчал он. — Знаете, наша первая мысль была, естественно, что и говорить, о частичках пыли, которая, возможно, каким-то образом въелась в кожу Корвейна. Но дело, к сожалению, обстоит по-другому.

— А как?

Вместо прямого ответа Теракис повернул картинку, которую держал в руках, и Мюррей смог увидеть изображение.

— Этот снимок сделан при помощи электронного микроскопа, — объяснил он. — То есть мы можем — а правильнее сказать, не можем — понять, что мы в итоге обнаружили. Но это доказательство.

— Ага, — сказал Мюррей, ничего не понимая.

На этот раз Теракис остался серьезным.

— Что вы здесь видите?

Он указал подчеркивающим жестом.

— Это нормальная человеческая клетка, из кожи Корвейна, если быть точным. А сейчас посмотрите на клетку рядом с ней. Вы что-нибудь замечаете?

Мюррей сосредоточенно склонился над картинкой.

— Нет, — сказал он через некоторое время. — Я не вижу никакого различия. Они выглядят совершенно одинаково.

— Это верно, — сказал Теракис. — Они похожи, как могут быть похожи только две клетки, но, несмотря на это, имеются различия, которые, честно говоря, заставляют меня сомневаться в своем рассудке. Левая клетка, как было сказано, совсем обычная, и та, что рядом с ней, тоже выглядит абсолютно нормальной.

После точно выверенной паузы он закончил:

— Только она насквозь из БАЛАКРОНА.

Он выждал некоторое время, пока Бен осмыслил, что именно сказал только что Теракис.

— Вы думаете, что…

Бен остолбенел.

Теракис кивнул.

— Я думаю, что тело Корвейна превращалось в искусственный материал, по крайней мере, частично, — сказал он серьезно. — Его кожа там, где она соприкасалась с руками убийцы, превратилась в балакрон. Я знаю, что с точки зрения науки это невероятно, и мне кажется, что я прямой дорогой иду в сумасшедший дом, поскольку рассказываю подобные истории. И все же это именно так.

Он положил фотографию обратно, вздохнул и оперся о край письменного стола.

— Может быть, вы теперь понимаете, почему я хотел бы знать, когда вы задержите убийцу?

Бен с усилием кивнул.

— Еще бы, доктор. Если то, что вы мне тут рассказали, правда, то…

— Это при известных обстоятельствах указывает на опасность, размеры которой мы пока не в силах оценить, — закончил за него Теракис. — Под это еще, конечно, рано подводить какие-либо теории, но сам факт…

Он испуганно замолчал.

Некто ходит по городу и одним своим прикосновением может сделать пластиковым любое человеческое тело.

— Вы полагаете, что реакция пошла бы и дальше, если бы Корвейн не умер?

Теракис кивнул:

— Да. Видите ли, инспектор, клетка еще продолжает жить, даже если наступает клиническая смерть. Кожа, например, жила еще час. По распределению трансформированных клеток можно однозначно вычислить процесс развития.

— Но он все-таки умер? — удивленно спросил Мюррей. — Я думаю, что если жизненно важные органы поражены…

Врач медлил с ответом.

— Клетка в определенном смысле тоже жизненно важный орган, — сказал он уклончиво. — И эта клетка явно жила и изменялась, несмотря на то, что это невозможно.

Мюррей безмолвно кивнул. Он осознавал опасность, может быть, даже больше, чем Теракис. Мысль о человеке, который неузнанным разгуливает по городу и может одним лишь прикосновением превращать в куклы других людей, заставила его содрогнуться.

— У вас уже есть следы? — прервал его мысли голос Теракиса.

— Ни одного следа, но…

Он испуганно оборвал себя.

— Дамона! — выдохнул он.

Теракис наморщил лоб.

— Хм?

— Я должен сейчас же позвонить! — поспешно сказал Мюррей. — Может быть, у нас все-таки есть след!

Теракис без слов показал на аппарат и отступил в сторону, чтобы дать Бену место. Мюррей подошел к телефону, торопливо набрал номер и подождал, пока на другом конце снимут трубку.

— Мисс Кинг? — прокричал он в трубку. — Быстрее позовите мисс Кинг!

— Кто это — мисс Кинг? — полюбопытствовал Теракис.

Мюррей закрыл рукой трубку телефона.

— Одна моя знакомая. Я боюсь, что она в опасности. Я объясню это вам позже, но…

Он замолчал, прислушивался с секунду, а потом его лицо раздраженно вытянулось.

— Что значит — здесь нет? — сказал он резко. — Если ее нет в комнате, тогда разыщите и позовите ее. Это очень важно. Сейчас же!

Он снова подождал секунду, затем в бешенстве бросил трубку на аппарат и поспешно отвернулся.

— Пойдемте, доктор! Мы сейчас же должны идти. По дороге я вам все расскажу. Я, кажется, тоже схожу с ума.

Теракис поспешно последовал за ним к двери, снимая на ходу свой рабочий халат.

— Почему я должен считать вас сумасшедшим, инспектор? — спросил он.

Мюррей сумрачно ухмыльнулся, рванул дверь и нетерпеливо помчался по коридору.

— Подождите-ка, доктор. Сначала один вопрос: вы верите в духов?

* * *

Дамона включила дворники, положила руки на руль и, расслабившись, откинулась назад. Дождь глухо и монотонно барабанил по крыше «Порше» и превращал улицу за стеклом в серое, матово поблескивавшее зеркало, в котором, как призраки, отражались автомобили.

Тихая музыка доносилась из радиоприемника.

— Ты действительно считаешь разумным пойти с Хирлетом? — спросил Майк.

Дамона повернула голову, задумчиво посмотрела на Майка и убрала руки с руля.

— Ревнуешь? — спросила она. — Или ты внезапно испугался за меня?

— Ни то, ни другое, — сухо ответил Майк.

Он был в дурном настроении.

— Но, в конце концов, ты сама сказала, что у тебя нехорошее предчувствие.

— Тебе не нравится Хирлет, верно? — сказала Дамона вместо прямого ответа.

Майк сердито наморщил лоб.

— Какое это имеет отношение к делу? Да, я не особенно доверяю Хирлету, но это действительно не играет здесь никакой роли. Ты лучше меня должна знать, что твои предчувствия всегда имеют под собой реальную подоплеку.

— Вот именно поэтому меня так и тянет к нему.

— А Бен?

Майк горячился.

— Ты уже забыла, что он сказал. Эта смерть в порту…

— Случайность, — небрежно сказала Дамона. — Если бы это было как-то связано с куклами, он велел бы нам передать. Ты не знаешь Бена. Он заботливее, чем родная мать.

— По крайней мере, мы должны были сообщить о нашей поездке Бену, — настаивал Майк.

— Конечно, но его не было на месте, дорогой, — язвительно ответила Дамона. — В конце концов, у него такая профессия. Видит бог, мне не очень улыбалось сидеть в Скотланд-Ярде до полуночи и ждать, когда он вернется и вернется ли вообще.

Она отвернулась, пристально посмотрела на улицу и закрыла глаза.

Она сказала Майку неправду, во всяком случае, не полную правду. Но правду сказать она не могла.

Ей тоже не хотелось встречаться с Хирлетом.

Но она должна была это сделать.

Что-то шевельнулось в ней, когда она увидела в магазине Хирлета тот необычный манекен, что-то ее тревожило, чуть ли не пугало. Она не находила этому никакого объяснения. Ей никак не удавалось изгнать из памяти вид этого оцепеневшего кукольного лица. О чем бы она ни думала, перед ней всегда стояли эти глаза, темные, вытаращенные, наполненные немым криком. Особым, едва ли объяснимым рассудком образом она чувствовала в них какое-то загадочное притяжение. Она почти знала, что это больше чем бесчувственная кукла. Что-то бесплотное, жуткое скрывала фигура, как будто где-то внутри взывала о помощи законная душа.

Дамона очнулась от своих мыслей, когда на противоположной стороне улицы остановилась машина, и ее пассажиры размашистыми шагами поспешили под дождем к отелю.

— Это не Хирлет, — пробурчал рядом с ней Майк. — Я скажу тебе, когда он появится.

Он помедлил секунду, потом, закряхтев, уселся поудобнее и укоризненно добавил:

— Может быть, ты будешь так любезна и объяснишь, почему мы ждем здесь, на улице, в машине, вместо того чтобы сидеть в холле отеля?

— Потому что мне совсем не хочется еще раз ставить машину в гараж, — резко ответила Дамона.

Она приподняла левый манжет куртки и быстро взглянула на часы.

Было без шести девять. Он мог появиться в любой момент.

— Может, он врезался в дерево? — с надеждой сказал Майк.

Дамона не ответила. Она снова откинулась назад, лизнула указательный палец левой руки, а затем потерла им кончики пальцев на правой руке.

— Что случилось? — спросил Майк.

Дамона пожала плечами, быстрым движением включила освещение, снова потерла и стала рассматривать кончики своих пальцев.

— Понятия не имею, — буркнула она. — Я, должно быть, где-то измазалась, по-видимому, масляной краской. Эта гадость не оттирается.

Она потерла еще раз, растерянно вгляделась в серый оттенок на кончиках пальцев и, наконец, оставила руки в покое.

— Я попробую потом бензином или растворителем. Если это не поможет… А вот и тот, кого ждем.

Тяжелый американский автомобиль приблизился к отелю. Водитель затормозил, остановился прямо перед входом и выскочил из автомобиля, чтобы открыть заднюю дверцу.

Это был Хирлет.

Майк уважительно присвистнул.

— Малый умеет жить, — сказал он.

Дамона коротко усмехнулась, надавила клаксон и одновременно открыла дверцу. Ветер и холодный дождь ударили ее по лицу, когда она высунулась из «Порше» и совсем не по-женски резко свистнула, вложив пальцы в рот, чтобы привлечь внимание Хирлета.

Хирлет остановился, растерянно оглянулся и потом кивнул, узнав Дамону. Он повернулся и поспешил через улицу маленькими семенящими шагами.

— Мисс Кинг, — радостно сказал он, — я надеюсь, вам не пришлось долго ждать?

— Да минут пять, — ответила Дамона. — Мы только решили ждать вас в машине, так как было бы хлопотно снова ставить ее в подземный гараж. Вы один?

Хирлет кивнул.

— Мой партнер ждет вас и мистера Гюнтера в своем офисе. Я предлагаю вам пересесть в мой автомобиль. Это проще, чем ехать за нами. Само собой, мой шофер отвезет вас обратно в отель.

Дамона отказалась движением головы.

— Вы очень добры, мистер Хирлет, но мы лучше поедем сзади.

Хирлет не растерялся ни на секунду.

— Но дорога скользкая, вы можете потерять нас, — возразил он.

— Да нет, — настаивала Дамона. — Оставим этот спор. Езжайте впереди, а мы последуем за вами. Никаких проблем.

Хирлет все медлил, но потом молча пожал плечами и пошел назад к своей машине. Дамона снова села за руль «Порше», захлопнула дверцу и откинула со лба прядь волос. Она завела мотор и наблюдала в зеркало заднего вида, как машина Хирлета проехала вниз по улице, затем двинулась следом.

* * *

Боль пришла неожиданно — сильный и резкий удар между лопатками, который пронзил его, как гром среди ясного неба, и заставил с пронзительным криком упасть на колени.

Десять, пятнадцать минут катался Торнхилл с криками по сырой булыжной мостовой, окутанный покровом боли и муки, не в силах что-либо соображать.

Потом боль так же внезапно прошла, оставила его. Ужасные толчки между лопатками исчезли, не осталось ничего, кроме глухой парализующей тяжести, как будто невидимый великан давил своими руками на его спину.

Торнхилл еще несколько секунд лежал без движения и ждал, когда исчезнет перед глазами светлая мерцающая точка. Он застонал. Его собственный голос прозвучал чуждо в его ушах, тяжелым хрипом, как будто его гортань больше была не в состоянии издать человеческий звук. Руки его дрожали, когда он с трудом приподнялся. Он встал на колени, пошатываясь, и, переводя дыхание, сел на корточки, а после этого осторожно выпрямился. Кружилась голова. Он неуверенно шагнул, облокотился о стену и снова бы упал, если бы не ухватился за каменный забор. Словно у годовалого ребенка, у него не было силы держаться на ногах, пришлось прислоняться к стене. Короткий приступ израсходовал, казалось, все его жизненные силы.

С трудом, словно многопудовую гирю, он поднял руку и попытался ощупать то место на спине, где вспыхнула боль. Он не дотянулся до него, но понял, что это не был чей-то удар.

Торнхилл снова застонал, постоял еще несколько секунд неподвижно, прислонившись к стене, и попытался идти.

Его сердце бешено стучало. Собственно, он должен был бы замерзнуть — дождь промочил его до костей, и в ботинках при каждом шаге хлюпала вода, — но он не замерз. И вообще он не чувствовал ни тепла, ни холода — совсем ничего. Как-то глухо, с чужеродным чувством постепенного угасания жизни он ощущал свое тело, но координация движений не нарушалась.

Торнхилл снова остановился, обессиленный, оперся о стену и огляделся вокруг. Глаза его были полны слез.

До цели уже было недалеко. Склад находился через четыре дома. До него было десять минут ходьбы, но это больше, чем в состоянии был пройти Торнхилл.

Его кожа между тем окончательно приняла серый пластиковый оттенок, и он все больше начинал чувствовать себя чужим в своем собственном теле. Кожа была холодной и гладкой, как у мертвеца, а дождевая вода сбегала по ней, как будто она взаправду состояла из пластмассы, а не из живой ткани.

Торнхилл оттолкнулся от стены и с трудом поплелся дальше. Шаги гулко отражались от глухих каменных стен и издавали какое-то особое, звякающее эхо.

* * *

Настроение Майка ухудшалось в той же степени, в какой местность, через которую они проезжали, становилась невзрачней. Они быстро миновали главную улицу, повернули на восток, прочь от Сити с его пульсирующей жизнью, и углубились в районы города, которых не найти в рекламных туристских проспектах.

Дома здесь были низкие и старые, а через некоторое время они оказались в окраинном индустриальном квартале, в котором никто больше не жил, и, пожалуй, лишь какой-нибудь ночной сторож во время своего обхода обратил бы внимание на два роскошных автомобиля.

— Пожалуй, этот район подходит Хирлету, — проворчал Майк. — Во всяком случае, больше, чем его сверхаристократический магазин.

Дамона вздохнула.

— Сделай милость, не высказывайся так категорично. Почему ты так недоброжелателен к нему? — сказала она умоляюще. — В конце концов, этот человек ничего плохого тебе не сделал.

— Это еще не основание для того, чтобы любезничать с ним, — возразил Майк. — Чем бы это кончилось, если бы я поддавался на авантюры каждого встречного. Тогда бы я был все время занят.

Дамона окончательно сдалась. Конечно, Майк со временем успокоится, она была в этом уверена. Спорить с ним сейчас не имело абсолютно никакого смысла. Она сосредоточилась на том, чтобы не потерять из вида «Форд», включила скорость и слегка нажала на педаль газа для того, чтобы сохранять прежнюю дистанцию. Постепенно она начинала понимать правоту предложения Хирлета ехать вместе. Улица была почти не освещенной и невероятно извилистой — настоящий лабиринт, в котором, потерявшись однажды, никто и никогда не нашел бы выхода.

Они ехали еще какое-то время дальше на восток, прежде чем Хирлет, наконец, повернул в узкую боковую улочку и остановился перед высоким кирпичным зданием без окон. Дамона припарковала свою машину позади машины Хирлета и, недоверчиво оглядев окрестности, подавила дрожь. Эти заброшенные дома и улицы всегда несут в себе что-то жуткое, но тут это впечатление было особенно отчетливым.

Она вышла, тщательно, вопреки обыкновению, закрыла дверцу и медленно подошла к Хирлету, который тем временем тоже вылез из своего «Форда» и лихорадочно шарил в карманах пальто.

— Вы должны меня извинить, — сказал он. — Это совсем необжитой район. Но мой партнер основал это дело совсем недавно и пока не смог найти ничего лучшего.

Затем он добавил с коротким смешком:

— Но возможно, что все скоро и изменится.

— Ага, — буркнул Майк так громко, что Хирлет услышал его, но не мог решить, как ему прореагировать на это.

Хирлет, казалось, на секунду растерялся, но ничего не сказал, молча повернулся и пошел к узкой, изъеденной ржавчиной, несгораемой двери, которая вела внутрь здания. Щелкнул замок, и дверь распахнулась внутрь. Хирлет пошарил рукой по стене. Нашел выключатель, и под потолком зажглась целая батарея неоновых ламп.

— Это все ваше ателье? — с сомнением спросил Майк.

Он вошел за Дамоной в дом.

Хирлет нервно усмехнулся.

— Нет, конечно, — сказал он быстро. — Я уже сказал, что мы не смогли найти подходящее помещение. Этот нижний зал используется как склад, насколько мне известно. Наше хозяйство расположено выше.

— Как склад?

Майк поднял левую бровь и осмотрелся, сморщив нос.

— Для городских мусорщиков?

Если Хирлет и был уязвлен, то не подал виду. Не тратя лишних слов, он повел Дамону и Майка через настоящий лабиринт из нагроможденных друг на друга коробок, бочек и всевозможных контейнеров к узкой винтовой лестнице, которая вела наверх и упиралась на узкой галерее в очередную металлическую дверь.

Майк недоверчиво оглядел ржавую конструкцию.

— Вы абсолютно уверены, что она выдержит всех нас? — спросил он.

Хирлет смущенно улыбнулся.

— Очень остроумно, — ответил он.

Он продолжал натянуто улыбаться.

— Действительно, у вас есть чувство юмора, мистер Гюнтер. Это мне по вкусу.

Он выудил из кармана связку ключей, выбрал нужный и буквально поскакал перед ними наверх по ступенькам. Металлическая конструкция тряслась под его ногами.

Майк вздохнул, бросил на Дамону почти умоляющий взгляд и последовал за предпринимателем.

Хирлет все еще боролся, ворча, с замком, когда они поднялись к нему на маленькую галерею.

— Еще чуть-чуть, и мы войдем, — буркнул Хирлет.

Майк насмешливо заметил:

— Надеюсь, вы не слишком полагаетесь на нашу помощь?

Майк не обращал внимания на предостерегающие взгляды Дамоны.

— Мы пришли только из чистого любопытства, не больше.

Наконец Хирлет с усилием открыл замок и триумфально распахнул дверь. За ней была маленькая комнатка, которая, казалось, едва ли сможет вместить трех человек.

— Я благодарен вам, мистер Гюнтер, — проговорил Хирлет.

Он кивнул головой.

— Деловая связь с концерном «Кинг» пришлась бы нам очень кстати, но я вообще-то об этом не думал, когда устраивал эту встречу. Я лишь хотел оказать любезность мисс Кинг.

Он открыл следующую дверь, включил свет и сразу же с театральным жестом отступил в сторону, пропуская вперед Майка и Дамону.

Дамона вскрикнула от удивления, увидев хранилище. Оно, вероятно, тянулось через все здание. Огромное помещение, длиной около тридцати пяти метров и шириной метров двадцать, с полого скошенным потолком-крышей почти целиком было заполнено манекенами. Вплотную к Дамоне и Майку стояли фигуры серого и телесного цвета, ряд за рядом, немые, словно застывшие во время движения. Дамона подумала, какая беззвучная оргия произошла бы здесь, оживи все эти манекены. Немая армия, казалось, только ждала приказа к выступлению.

На Майка это зрелище тоже, вероятно, произвело сильное впечатление. Ироническая усмешка слетела с его лица и уступила место сначала удивлению, а затем испугу, который непрерывно усиливался.

— Это производит сильное впечатление, — пробормотал он чуть слышно, — действительно сильное. Я вынужден признаться, что вы меня поразили, мистер Хирлет.

Хирлет рассмеялся, однако сначала скорее напряженно и лишь потом словно высокомерный, самоуверенный делец.

— Я думаю, вы не такое еще скажете, — сказал он. — Но то, что вы здесь видите, совершенно обычные фигуры. Специальные модели, которые вы видели у меня, хранятся отдельно, и их очень мало.

— Вашего партнера еще нет? — спросила Дамона после короткого осмотра.

Помещение, несмотря на множество кукол, казалось совершенно пустым.

Хирлет показал на маленькую стеклянную перегородку у противоположной стены.

— Он может прийти в любой момент. Подождем его лучше в бюро. Но прежде вы можете осмотреть все, что пожелаете, — сказал он.

Короткая злорадная усмешка мелькнула на его лице, когда он произнес эти слова, но Дамона, все еще полностью находившаяся в плену фантастического зрелища, не заметила этого.

— Охотно, — сказала она. — Должна признаться, что меня это зрелище околдовало.

— Не спешите и немного осмотритесь вокруг. Здесь нет никакой тайны, по крайней мере для вас и мистера Гюнтера.

Хирлет помедлил, посмотрел на часы и нетерпеливо покачал головой.

— Прошу извинить меня, я отлучусь на одну минуту. Позвоню. Насколько я знаю моего партнера, он собирался прийти, но, возможно, перепутал время. Художник!

Он вздохнул.

— Но к этому, пожалуй, придется привыкать.

Он кивнул, повернулся и поспешил к бюро.

Майк выждал, когда он отойдет подальше.

— Что ты обо всем этом думаешь? — прошептал он.

— Поразительно, — ответила Дамона. — Прежде всего, если эти фигуры дороги, то здесь стоит целое состояние, Майк.

— И что?

— Ему всего-то нужно продать каких-нибудь пятьдесят манекенов, чтобы арендовать себе подходящее хранилище, — размышляла Дамона. — Странно, почему он ничего не предпринимает. То, что мы видим вокруг, едва ли может способствовать коммерческому успеху.

— Кроме того, обрати внимание на его хладнокровие, — продолжал дальше свою мысль Майк.

Дамона задумчиво посмотрела на него.

— Пошли, — сказала она, — осмотримся немного.

Они не спеша побрели по узкому проходу между куклами.

Здесь были всевозможные модели — мужчины, женщины, дети и старики, и каждый из них поразительно был похож на живого человека.

Если бы они были одеты, можно было бы подумать, что стоят живые люди.

Интерес Дамоны к человеку, который создал этих кукол, возрастал с каждой минутой, но и тревога тоже. Она начинала чувствовать себя все хуже и хуже.

Она заметила, что стала испытывать какое-то новое, незнакомое ощущение.

Дамона остановилась, инстинктивно нащупала руку Майка и осмотрелась недоверчиво и едва ли не испуганно. Свет был таким слабым, что можно было по-настоящему разобрать только первый ряд кукол.

Дальше начиналась область нереальных, словно колеблющихся вверх и вниз теней, море немых, матово поблескивавших голов, среди которых виднелась время от времени рука или наполовину разжатая кисть. В этом полумраке тени, казалось, фантастическим образом жили.

Майк внезапно коротко и сильно сжал ее руку и показал удивленным жестом на фигуру, которая стояла в конце ряда и немного в стороне от других.

— Посмотри-ка туда!

Дамона проследила за его движением и тоже вздрогнула.

— Хирлет!

Она быстро подошла, остановилась в полуметре от фигуры и удивленно ощупала ее. Манекен был так удивительно похож на управляющего магазином, что долю секунды она серьезно сомневалась, действительно ли перед ней стоит неживая кукла. Каждая мельчайшая особенность, каждая морщинка, каждая линия, даже любой самый маленький волосок совпадали с настоящим Хирлетом. Дамона изумленно приблизилась, осторожно подняла руку и ощупала лицо манекена. Оно было холодное и шершавое, но именно так, как и ожидала Дамона. Ее снова пронизало то особое, трудно выразимое словами чувство, которое она уже ощутила однажды в магазине Хирлета.

Она отшатнулась.

— Невероятно, не так ли?

Дамона испуганно обернулась. Она и не заметила, что Хирлет уже вернулся и остановился сзади нее.

— Собственно, этим я и хотел вас удивить, — сказал он.

Он улыбнулся.

— Но, как я вижу, вы ее уже и сами нашли. Это наша особенная гордость.

Он шагнул ближе к фигуре и по-хозяйски положил руку на ее плечо…

— Должен признаться, что мне пришлось истратить кучу денег и пустить в ход все мое искусство убеждения, чтобы изготовить эту модель. Но это оправдало себя.

Дамона растерянно кивнула. Особый, чуть ли не фантастический блеск появился в глазах Хирлета. Его голос заметно дрожал.

— Когда же придет ваш партнер? — спросила Дамона.

Голос ее был нетверд, она произносила слова с легкой запинкой.

— Через пару минут. Он уже в дороге. Я же говорил вам, что он слегка эксцентричен. Художник, что поделаешь…

Он засмеялся, отступил от куклы назад и указал на узкую деревянную дверь в стене.

— Наша лучшая модель стоит в соседнем помещении. Может быть, мы используем время ожидания и посмотрим на нее сейчас?

Внезапно Дамоне расхотелось осматривать манекены. Двойник Хирлета скорее ее испугал, чем поразил, и, как она заметила, это чувство с каждой секундой становилось все острее.

Но Хирлет не дал Дамоне времени на размышления, Он взял ее за руку, повернулся и с поразительной силой потянул за собой.

Дверь в соседнее помещение запиралась огромным висячим замком. Хирлет церемонно ее открыл, шмыгнул внутрь и повозился некоторое время в темноте. Вскоре под потолком зажглась слабенькая темно-красная лампочка.

— Вы можете войти.

Дамона без всякой охоты вошла в дверь.

Здесь зрелище было еще фантастичнее, чем в зале.

Добрая дюжина фигур стояла или сидела в маленькой запыленной каморке. В отличие от тех, что были снаружи, эти были одеты в костюмы и платья, один был в форме лондонского бобби, другой, высокий и длинноволосый, в плотно облегающей форме офицера военно-воздушных сил.

Хирлет торжествующе засмеялся, когда увидел выражение лица Дамоны.

— Это тоже наша гордость, — сказал он.

Он сделал широкий жест.

— Каждая из этих фигур изготовлена с живого образца. Они уникальны.

Дамона чувствовала, что Майк переносит весь этот спектакль немногим лучше. Безусловно, тут не требовалось иметь сверхвосприимчивость колдуньи, чтобы увидеть, что дело нечисто.

— Но я пригласил вас сюда не для того, чтобы хвастать нашей продукцией, — продолжил Хирлет.

— Вот как? — протянул Майк.

Хирлет засмеялся, но это был другой смех, не тот, которым он смеялся раньше. Это был злой, страшный и грубый смех охотника, который заманил свою жертву в ловушку и готовит последний выстрел.

— Мы расширим нашу коллекцию двумя следующими экземплярами, — сказал он. — Мисс Дамоной Кинг и мистером Гюнтером.

Майк на несколько секунд онемел от изумления.

— Не думаю, что мы согласимся на это, — сказал он потом.

Хирлет пренебрежительно пожал плечами.

— А кто вам сказал, что ваше согласие так уж необходимо? — равнодушно спросил он.

Майк побледнел. Он подошел на шаг к Хирлету, поднял руку и остановился так резко, как будто налетел на невидимую стену. В руке Хирлета вдруг опасно блеснул маленький пистолет.

— Я на вашем месте не стал бы торопиться, мистер Гюнтер, — спокойно сказал управляющий. — Хотя вы и моложе, и наверняка намного сильнее и быстрее, чем я, но сомневаюсь, что вы достаточно быстры, чтобы увернуться от пистолетной пули.

— Что это значит? — выдохнул Майк. — Если это шутка…

— Никаких шуток, мистер Гюнтер. Вы мне нужны. Вы и мисс Кинг, чтобы быть точным.

— Послушайте, Хирлет, — быстро сказала Дамона. — Мы могли бы договориться об этом, если уж вы непременно хотите изготовить с нас модели, но спокойно и как благоразумные люди.

— Я спокоен, — сказал Хирлет. — А благоразумнее было бы, если бы вы сейчас не делали глупостей и точно выполнили то, о чем я вас попрошу.

Он быстро отступил на два шага от Майка и сделал повелительное движение пистолетом.

— Назад к стене.

Дамона и Майк повиновались.

— Вы нам, по крайней мере, объясните, что все это значит, — потребовала Дамона. — Если вы хотите нас убить, то вы могли бы сделать это гораздо проще.

Хирлет резко рассмеялся.

— Убить? Помилуйте, мисс Кинг. Я же не варвар. Кроме того, вы мне нужны.

— А для чего?

— Это вам знать еще слишком рано. Ваша жизнь, во всяком случае, не находится под угрозой, если этим я могу вас успокоить. А сейчас…

Майк без подготовки прыгнул вперед.

Хирлет с проклятием отскочил и сделал один за другим два выстрела, но пули просвистели мимо Майка и безобидно шлепнули в деревянную стенку.

Майк кувыркнулся и снова стал на ноги, качнулся вправо и наклонился, чтобы уйти от третьей пули.

Он прыгнул вперед, схватил подвернувшийся под руку манекен и изо всех сил швырнул его в Хирлета.

По крайней мере, он попытался это сделать.

Манекен ожил в тот момент, когда Майк его коснулся. Он вздрогнул, качнулся и обвил своими руками Майка.

* * *

Дом расплывался перед его глазами.

Боль не возвращалась, но слабость все больше овладевала им. Тело, казалось, весит целую тонну.

Торнхилл с усилием, пошатываясь, перешел через улицу, провел руками по лицу и попытался отогнать от своих глаз мутную завесу. Он нашел склад, несмотря на то, что уже не надеялся, что у него хватит на это сил.

Перед зданием стояли две машины — тяжелый американский «Форд» и ярко-красный лакированный «Порше», который выглядел в этом мрачном районе как алмаз в угольном ведре. Торнхилл с трудом подошел к машине, тяжело оперся на нее и потрогал капот.

Он был еще теплый.

Торнхилл с секунду постоял, собирая силы, потом оттолкнулся от «Порше» и нетвердо шагнул к запачканной металлической двери. Она не была заперта, внутри склада горел свет, а на слое пыли, покрывавшей пол, виднелись свежие следы, которые вели через зал к винтовой лестнице.

Торнхилл еще раз собрал все свои силы и, шатаясь, пошел к лестнице. Он слишком долго шел, чтобы сейчас поворачивать назад. Ему было все равно, кого он встретит там, наверху, — он сделает это ради памяти Сэма. Он добрался до лестницы, тяжело оперся на узкие металлические перила и с трудом начал подниматься. Металлические ступени оказались сырыми и скользкими, и координировать движения ног было необычайно трудно. Он поскользнулся, схватился в поисках опоры за перила, но промахнулся. Со сдавленным криком он упал назад, грохнулся на ступени и ударился о бетонный пол ангара.

Ожидаемой боли не было. Он почувствовал удар, словно глухое прикосновение, хотя осознавал, что ударился сильно. Его тело, казалось, утратило способность ощущать боль. Несколько секунд он лежал в оцепенении, наконец, с трудом перевернулся на живот и попытался встать.

Его руки подломились под весом тела. Торнхилл еще раз упал на пол. Что-то выпало из правого рукава его куртки и откатилось немного в сторону.

Торнхилл застонал. Зал поплыл перед глазами, разбился на куски, превратился в сумасшедший калейдоскоп из красок и бессмысленных образов. Лишь постепенно все стало на свои места. Он попытался еще раз подняться, снова рухнул и ударился лицом. Что-то случилось с его глазами.

На какой-то миг он ослеп, а когда зрение вернулось к нему, исчезло восприятие цвета, все вокруг стало унылым черно-белым, миром без красок.

Но он отметил это только попутно. Его взгляд был, как под гипнозом, направлен на серый искривленный предмет, который лежал в нескольких сантиметрах от его лица на полу.

Это была человеческая рука.

Медленно, напрягая всю свою волю и преодолевая тяжесть, он поднял вверх правую руку.

Он уже знал, что увидит, но, несмотря на это, увиденное поразило его, как удар молота.

Рука там, впереди, была ЕГО РУКОЙ, его собственной рукой, которая отломилась при ударе о стальной край лестницы.

* * *

Бен Мюррей привычным движением опустился за руль патрульной машины и с ненужной силой закрыл за собой дверцу.

— Слишком поздно, — раздраженно сказал он. — Они уехали полчаса назад.

Он яростно покачал головой, провел нервным движением по мокрым волосам и поморщился, когда прислонился к спинке сиденья — его промокшая куртка прилипла к спине. Дождь усилился. Нескольких шагов от машины до входа в отель и снова назад хватило, чтобы вымокнуть до костей.

— Мисс Кинг? — спросил Теракис.

— Она и Майк.

Бен раздраженно кивнул.

— Один из служащих отеля видел, как они уезжали.

— Но разве они не оставили никаких сведений?

— Нет, конечно!

Бен возмутился.

— Только они не входили в отель, а ждали кого-то на улице, черт знает почему!

Теракис подумал секунду.

— Может быть, это совсем не опасно, — попытался успокоить он Бена. — Все же мы не имеем доказательств, что предчувствие мисс Кинг, как вы это называете, действительно связано с нашей проблемой.

Бен невесело засмеялся.

— Я рассказал вам о мисс Кинг или нет?

— Вы это сделали.

Теракис коротко усмехнулся.

— Дамона Кинг, колдунья.

— Я могу на вас обидеться, если вы мне не верите…

— О, напротив, я верю вам, инспектор, — перебил его Теракис. — С сегодняшнего утра я, впрочем, верю во все: в жизнь на Марсе, вампиров, перерождение клетки. Почему бы и не колдунья?

Он снова улыбнулся и без всякого перехода стал серьезным.

— Я и без того не принадлежу к людям, которые верят только тому, что могли бы объяснить, — продолжал он. — Я узнал по роду своих занятий уже слишком много удивительного. Может быть, я не верю в ведьм, но считаю вполне возможным, что имеются люди с определенным талантом предчувствия.

— Ну, конечно, имеются.

Бен вздохнул.

— Если Дамона сказала, что у нее нехорошие предчувствия, то окончится это большими неприятностями, по меньшей мере.

— Несмотря на то, что мы не имеем никаких оснований быть уверенными в том, что на этот раз все обстоит именно так.

Бен кивнул, потянулся к зажиганию и отдернул руку, не коснувшись ключа.

На приборной панели замигала маленькая лампочка. Бен наклонился, взял трубку телефона и ответил. Три-четыре минуты он молча слушал, потом повесил трубку и опять потянулся к зажиганию.

— Я боюсь, что вам придется и дальше сопровождать меня, доктор.

Он завел мотор и ждал просвета в текущем мимо потоке автомобилей.

— Один полицейский считает, что видел Торнхилла. Я прикажу ближайшей патрульной машине вернуть вас в институт.

— Торнхилл?

Мюррей дал газ и ловко ввел машину в поток. Его пальцы нервно играли на руле.

— Фамилия не говорит вам ничего, — буркнул он. — Но он, вероятно, присутствовал при убийстве Корвейна. По крайней мере, он знает достаточно. Но считает, что, видимо, лучше скрыть убийство, чем отвечать на наши вопросы.

Теракис внезапно насторожился.

— Вы полагаете, он знает подробности убийства?

— Я надеюсь на это. Но не радуйтесь слишком рано, доктор. Вы хоть чуть-чуть знаете старые индустриальные кварталы Лондона?

Теракис молча покачал головой и поспешно схватился за свой ремень безопасности, когда Бен высмотрел просвет через пять или шесть автомобилей впереди и вышел из своего ряда, скрежеща колесами. Яростный концерт из гудков сопровождал этот маневр.

— Лабиринт, — объяснил Бен. — Чистейшая крысиная нора. Я не вполне уверен, что мы задержим Торнхилла. Там внизу есть дюжина пустующих зданий. Места достаточно для целой армии. Несмотря на это, мы осмотрим всю местность. В конце концов, полицейские тоже иногда имеют право на маленькое везение.

Теракис некоторое время пристально смотрел в боковое окно, но его глаза, казалось, совсем не видели улицы.

— Возможно, — прошептал он наконец, — вы желаете удачи не только себе, но и всему городу, инспектор…

* * *

На долю мгновения Дамона была парализована страхом и не способна ни на что другое, кроме созерцания фантастической сцены. Кукла ожила в тот же миг, как ее коснулись руки Майка, будто в момент телесного контакта с живым человеком проскочила невидимая искра, которая пробудила до того безжизненный манекен к необычному поведению.

Медленно, как-то автоматически повернувшись, кукла раздвинула руки Майка в стороны и положила их в гротескном объятии на свою грудь.

Майк вскрикнул, когда его сжала ожившая тварь, отчаянно вывернулся из захвата и в слепом, страхе ударил чудовище в лицо. Точно так же он мог ударить грубый бетон. Кукла-человек, казалось, вообще не заметила удара.

Дамона, наконец, стряхнула с себя оцепенение. Она повернулась, резко напружинила колени и, выбросив вперед руки, бросилась на Хирлета.

Низкорослый управляющий заметил опасность на долю секунды позже, чем требовалось. Он попытался применить оружие, но Дамона налетела на него прежде, чем он смог довести свое намерение до конца. Вцепившись друг в друга, они повалились на пол. Дамона отчаянно схватила запястье Хирлета, вывернула его, и наконец, Хирлет выпустил оружие.

Но она недооценила своего противника.

Хирлет и не думал сдаваться. Он внезапно согнулся, отбросил Дамону и фантастически быстрым рывком снова оказался на ногах. Его кулак без промедления рванулся вперед, скользнул по виску Дамоны и отшвырнул ее. Она упала на спину, несколько секунд лежала оглушенная и инстинктивно подняла руки перед лицом, когда Хирлет оказался над ней. Издалека до нее доносились глухие звуки борьбы, которые показывали, что Майк был еще в состоянии, по крайней мере, защищаться.

Хирлет грубо рванул ее вверх за отворот куртки, толкнул в грудь и ударил по лицу. Дамона предплечьем отбила удар и вскрикнула от боли. Ей показалось, что она получила удар металлическим стержнем.

Хирлет резко рассмеялся и во второй раз толкнул ее на пол. Дамона инстинктивно подтянула колени к телу и резко выбросила ноги вперед, когда Хирлет бросился на нее.

Глухой звук удара прошел через тело Хирлета. Он хрюкнул больше от изумления и ярости, чем от боли, отшатнулся и тотчас же снова перешел в наступление. Дамона едва успела вскочить на ноги.

Его левая рука рванулась вперед, легла на запястье Дамоны и с силой сжала его. Одновременно он обвил ногой бедро Дамоны и стал сгибать ее назад.

Дамона задыхалась от боли. Она всегда считала себя сильной и хорошо тренированной, но устоять против этого невзрачного человечка она не имела никаких шансов. Хирлет медленно клонил ее назад и одновременно блокировал ногой ее бедро. Боль была почти непереносимой. Дамона отчаянно вцепилась свободной рукой в лицо Хирлета, царапала его лоб и пыталась дотянуться до глаз, но силы ее шли на убыль. Боль в спине была особенно острой, и искаженное лицо перед ее глазами стало медленно исчезать. Хирлет, казалось, не собирался и в самом деле ее убивать, в этом совсем не было необходимости. Еще несколько секунд, и она потеряет сознание от боли.

Она напряглась еще раз, схватилась за шею и сорвала ведьмин камень с цепочки. Черное сердце, казалось, на мгновение вспыхнуло нереальным внутренним огнем, когда она ударила им Хирлета в лицо.

Ничего не произошло. Ведьмино сердце, это магическое тайное оружие, которое уже защищало ее столько раз, теперь отказало.

Хирлет блеяще засмеялся и нажал немного сильнее. Боль в спине Дамоны увеличилась до безумия, а рука Хирлета так сильно сжимала ее лицо, что она почти не могла дышать.

Раздался выстрел. Пуля рванула назад голову Хирлета. Хватка его рук ослабла.

Дамона тяжело упала на пол и несколько секунд лежала полуоглушенная.

Хирлет покачнулся, но не упал.

Дамона в недоумении уставилась на дыру между его глазами. Ее края были расплющены, а сеть тонких разветвленных трещин тянулась через лоб и лицо.

Теперь, наконец, Дамона все поняла.

Перед ней был не Хирлет, во всяком случае, не настоящий Хирлет. Это была кукла.

Она все время боролась с куклой, не заметив этого.

Майк выстрелил еще раз. На этот раз пуля снова попала в голову и прямо-таки разорвала ее. Хирлет — или двойник Хирлета — качнулся назад, постоял секунду без движения и потом медленно пошел с приподнятыми и согнутыми руками на нее.

Дамона пронзительно вскрикнула. Вид безголового туловища, которое приближалось, шатаясь, к ней, как неуклюжий робот из фантастического фильма, был слишком ужасным для ее нервов. Она отползла назад, прочь от ужасного призрака, оттолкнулась от двери и с трудом поднялась.

Монстр приближался. Его согнутая лапа находилась теперь едва ли не в полуметре от лица Дамоны.

— Наклонись! — крикнул Майк.

Дамона заставила себя упасть.

Над ней с устрашающим скрежетом щелкнули когти куклы-чудовища, а Майк в третий раз нажал на спусковой крючок.

Пуля разбила правую ногу куклы. Секунду она неподвижно стояла, потом очень медленно накренилась в сторону и тяжело ударилась об пол. Но таинственная сила, которая поддерживала жизнь в чудовище, еще не совсем иссякла. Кукла зашевелилась, приподнялась на колени и медленно поползла к Дамоне. Дамона вскрикнула и заметалась. Это было безумие. Медленно, сантиметр за сантиметром подбирались к ее ногам руки Хирлета.

— Дамона! — закричал Майк.

Голос его срывался.

— Стреляй же, наконец!

Дамона с отчаянием взглянула на запасной выход, но чудовище загнало ее в угол. Казалось, оно заранее угадывало каждое ее движение.

Дамона вздрогнула, полезла трясущимися руками в куртку и рванула пистолет. Страх в ней был так силен, что она забыла о своем оружии.

Она метнулась в сторону, уперлась в стену спиной и нажимала на спусковой крючок до тех пор, пока не опустел магазин. Казалось, в пустоте звонко бил молот. Выстрелы слишком громко звучали в маленькой каморке.

Хватка чудовища, успевшего вцепиться ей в ногу, наконец ослабла. Дамона выронила оружие, перевела дыхание и опустилась на пол без сил. Сатанинская кукла развалилась на груду осколков.

— Ты в порядке?

Майк заботливо наклонился над ней, подхватил обеими руками под мышки и бережно поставил на ноги.

— Ничего, уже все нормально, — пробормотала Дамона.

Она успокаивала сердцебиение, стоя неподвижно, чтобы собрать силы, потом наклонилась за своим оружием и дрожащими пальцами зарядила пистолет.

— На мой вкус, приключений было маловато, — сказал Майк.

Он внимательно осмотрелся, бросил недоверчивый взгляд через приоткрытую дверь и снова повернулся к Дамоне.

— Похоже, что мы кому-то мешали.

Дамона пыталась засмеяться, но это ей не очень-то удавалось. Взгляд ее скользнул мимо Майка и на несколько секунд остановился на поверженной фигуре, боровшейся против Майка.

— Чистая удача, — сказал Майк.

Он, казалось, отгадал ее мысли.

— Она так ударилась об пол, что раскололась напополам, иначе я едва ли смог бы тебе помочь.

Он еще раз взглянул на разбитое туловище — все, что осталось от куклы-Хирлета.

Они понимали, что опасность еще не прошла. Никто из них не забыл вторую фигуру Хирлета, которая стояла снаружи в холле. Она и несколько сотен других, вероятно, только и ждали, когда они выйдут из каморки.

Майк осторожно подкрался к двери, выглянул наружу и оглянулся.

— Кажется, все спокойно.

Дамона покачала головой.

— Это только так кажется. Нам лучше попробовать выйти здесь.

Она показала на деревянную стену и синий стеклянный потолок. Майк без слов отступил от двери. Кажется, и он не имел особого желания выходить в зал.

Они обследовали каждый сантиметр стен, но второго выхода не было. За прогнившим деревом находилась массивная каменная стена.

— Нам остается только потолок.

Майк вздохнул, когда они покончили с поисками.

— Надо надеяться, что он выдержит наш вес.

Он запрокинул голову, секунду размышлял и решительным движением вспрыгнул на стол. Кончики его пальцев всего на несколько сантиметров не доставали до стеклянного потолка, когда он протянул руку.

— Стул, — попросил он.

Дамона быстро осмотрелась, убрала со стула стопку пыльных проспектов и подала его Майку. Он поставил стул на стол, попробовал его устойчивость и влез на него. На этот раз он свободно достал до стеклянного потолка.

Он помедлил еще секунду, вытащил из наплечной кобуры пистолет и сильно ударил стволом по стеклу. Стекло треснуло при первом же ударе. Град из больших и мелких осколков посыпался на Майка, а вслед за этим ворвался поток леденящего, смешанного с дождем ночного воздуха. Майк отряхнулся, выбрал пальцами из волос несколько осколков и стал выбивать оставшиеся куски стекла из рамы.

Дамона все время нервно поглядывала на дверь. В любой момент там могло появиться очередное чудовище. Однако хладнокровие не покидало ее.

Майк полностью очистил раму, сунул оружие на место и подтянулся на руках, влезая на тонкую железную конструкцию. Потолок, казалось, задрожал под его тяжестью, а через стекло в соседней раме пробежала длинная извилистая трещина. Но каркас выдержал.

Майк вылез на крышу и несколько секунд оставался стоять на коленях, хорошенько обдумывая, как лучше распределить свой вес на тонких железных прутьях.

— Подожди секунду, прежде чем подниматься, — сказал он. — Я боюсь, что каркас развалится, если мы его перегрузим.

Он осторожно поднялся на ноги, расставил руки, как канатоходец, и осторожно поставил ногу на следующее скрещение конструкции. Потолок снова задрожал.

Дамона еще немного подождала и тоже влезла на стол.

В это время в дверях появилась огромная грозная фигура.

Дамона вздрогнула и, оцепенев, уставилась на чудовищную куклу. Затем с замершим от страха сердцем рванула свой «люгер» из кобуры. Кукла остановилась и огляделась слепыми глазами. Она медленно подняла руку, шагнула в комнатушку и пошла, пошатываясь, прямо к Дамоне. Позади нее появились другие массивные тени, которые молча протиснулись в помещение.

Дамона тщательно прицелилась и дважды нажала на спусковой крючок. Пули отшвырнули манекен на метр назад. Через секунду дверной проем превратился в неразбериху из тел и конечностей.

Дамона резко напрягла колени, потом подпрыгнула с вытянутыми руками и решительным рывком выбралась на крышу.

Ледяной ночной воздух набросился на нее, как незримый и яростный зверь с миллионом острых зубов. Дождь усилился. Капли кололи ее лицо, как мелкие иголки, а холод почти мгновенно парализовал руки. Острая боль пронзила спину Дамоны. Она попыталась преодолеть ее, проползла еще немного на руках и коленях по крыше и потом неуверенно поднялась.

Она качнулась, с трудом восстановила равновесие и попробовала догнать Майка.

— Они пришли! — с трудом произнесла она.

Майк кивнул. Его лицо помрачнело. Конечно же, он слышал два выстрела. Совсем не трудно было догадаться, почему стреляла Дамона. Он показал движением головы на конек крыши.

— Нам нужно перейти через него на тот скат. На этой стороне нет никакой возможности спуститься. Может быть, там?

Дамона озабоченно осмотрелась. Разбитое окно зияло на пологой, поблескивавшей синевой поверхности крыши, как темный бездонный кратер. К счастью, наклон стеклянной крыши был едва ощутим, но и так опасным для жизни предприятием было это балансирование на хрупкой конструкции из рам. Один ошибочный шаг — и они упадут через стеклянные рамы на бетонный пол.

Узкая, бледная рука показалась в отверстии, потом другая, затем наверх протиснулась бледная голова. Дамона вздрогнула, поспешно повернулась и, балансируя, пошла как можно быстрее к коньку крыши.

Кукла полностью вылезла наверх, когда Дамона дошла до гребня. Но почему-то она не стала преследовать Дамону.

Высокая и бледная, она стояла у дыры и пристально смотрела слепыми глазами в сторону Дамоны и Майка. Ее искусственная кожа матово поблескивала. В лунном свете она походила на мертвеца.

— Пошли дальше, — поторопил Дамону Майк. — Где-то ведь должна быть лестница.

Они стали пробираться к другому краю крыши. Тонкие прутья под ногами были мокрыми от дождя, Дамона и Майк несколько раз поскальзывались, и только чудо спасло их от падения. Казалось, прошла вечность, пока они добрались до края и оказались перед бездонной пропастью.

— Проклятье! — свирепо выругался Майк. — Ничего! Должна же быть лестница! Есть такая инструкция!

Дамона невольно засмеялась.

— Может быть, ты подашь жалобу на архитектора, если мы отсюда выйдем? — посоветовала она. — Или на домовладельца.

Майк засопел.

— Ты могла бы найти для своей шутки момент и получше. Подумай-ка, как нам отсюда выбраться.

Дамона осторожно повернулась и несколько секунд пристально вглядывалась в конец крыши.

— Спроси их, — сказала она удивительно спокойно.

Майк проследил ее взгляд и снова громко выругался. Гребень крыши выделялся черной, совершенно прямой линией на фоне покрытого облаками ночного неба.

И из-за этой линии появилось полдюжины больших, тускло поблескивавших кукол.

Их движения казались неуклюжими и механическими, но, тем не менее, они двигались к ним с фантастической осторожностью и поразительной быстротой.

Майк вытащил свое оружие, пристально посмотрел в темный, лежащий на двадцатиметровой глубине внутренний двор и поспешно отступил на несколько метров от края крыши.

— Ну, хорошо, — зло прошептал он. — В таком случае…

Он положил ствол «люгера» на предплечье, тщательно прицелился и спустил курок.

Выстрел хлестнул по стеклу. Переднюю фигуру, словно внезапно схватила невидимая рука и отшвырнула назад. Звон разбитого стекла, донесшийся до них, последовал вслед за глухим, раскалывающимся ударом.

Дамона и Майк тут же побежали. Чудовища чуть ли не мгновенно среагировали на их движение и устремились к коньку крыши. Майк выстрелил еще раз, и следующее чудовище упало вниз и пролетело через ломавшееся стекло. Другие невозмутимо приближались. Через разбитое окно на другой стороне крыши торопились вылезти все новые.

Дамона выстрелила в ближайшую куклу и, тяжело вздохнув, остановилась.

— Это безумие. Им требуется только дождаться, когда у нас кончатся патроны, и они нас возьмут.

Майк яростно кивнул.

— Я знаю. Но ты можешь предложить что-нибудь получше?

— Мы должны спуститься. Где-нибудь здесь впереди должен быть выход.

Она показала на стеклянную поверхность перед ними и затравленно оглянулась. Фронт чудовищ приблизился. Но у них еще было время.

— Если мы спустимся к выходу, может быть, у нас будет шанс спастись.

— С десятиметровой высоты на бетон?

Дамона не ответила. Майк знал так же хорошо, как и она, что у них не осталось никакого выбора.

Она молча повернулась, осторожно опустилась на колени и ударила по стеклу перед собой рукояткой «люгера». Стекло со звоном упало вниз. Под ней оказался склад.

Она была права в своих расчетах — они находились на противоположном конце помещения на расстоянии менее пяти метров от входной двери.

Скользящий шорох заставил ее поднять глаза.

Одна кукла уже приблизилась на опасное расстояние. Ее вытянутые лапы были в пяти метрах от них. Но Дамона не стала стрелять. Боеприпасы ей были еще слишком нужны.

Прежде чем Майк успел что-то сказать, она решительно перемахнула через край дыры, медленно опустилась в проем и отпустила руки.

Падению, казалось, не было конца.

Она видела несшийся на нее бетонный пол, напрягла в ожидании удара мускулы и приготовилась к приземлению.

Странный удар пронзил ее тело. Она упала, снова вскочила инстинктивно выполненным кувырком на ноги и упала от своего же собственного броска во второй раз. Несколько секунд она лежала без движения. Глухая, безграничная боль разливалась по всему ее телу, а когда она подняла голову, все закружилось на какой-то момент вокруг. Но головокружение, к счастью, быстро прошло.

Она приподнялась, ощупала свое тело и с облегчением заметила, что хорошо отделалась, если не принимать во внимание несколько царапин и контузии.

— Ты цела? — донесся до нее голос Майка.

Дамона медленно села, покачала головой и попыталась забыть сверлящую боль в спине.

— Пройдет, — ответила она еле слышно. — По крайней мере, я еще жива.

Позади нее звякнуло что-то, потом с крыши спрыгнул Майк, приземлился на руки и на ноги и тяжело упал на бок. Он попытался подняться и опустился назад со сдавленным криком боли.

Дамона вскочила.

— Что? — испуганно спросила она.

Майк поморщился.

— Моя нога, — ответил он. — Боюсь, что я ее вывихнул.

Он протянул Дамоне руку и еще раз попытался встать. Теперь ему это удалось, но перекошенное болью лицо явно показывало Дамоне, что он отделался совсем не так легко, как она.

Он оперся на ее плечо, и они поковыляли к двери.

Дверь была заперта.

Дамона отчаянно затрясла ручку, и в тот же момент позади них ожили куклы.

* * *

Услышав шум, Дамона резко вскрикнула и обернулась. Одна кукла в переднем ряду задвигалась. Ее рука медленно поднялась, снова опустилась и опять поднялась. Жуткое, мерцающее свечение появилось в ее глазах. Она поднялась, медленно повернула голову направо и налево и повела плечами, как человек, который пробуждается после долгого, глубокого сна.

Оживала не только эта кукла. Глухой скрежет и шелест, как невидимая волна, пробежал по залу, кукла за куклой пробуждались к демонической жизни.

— Назад! — крикнул Майк.

Он грубо рванул Дамону за плечо, когда к ней потянулись искусственные руки, поднял свой «люгер» и выстрелил в ближайший манекен. Куклу отшвырнуло назад, и в падении она опрокинула полдюжины других.

Майк повернулся, прицелился в замок и трижды выстрелил. Пули отлетели от стального замка.

Где-то разбилось стекло, но все же замок подался… Дверь распахнулась, когда Майк изо всех сил ударил в нее.

— Быстро!

Они устремились в маленькую прихожую.

Майк отчаянно осматривался в поисках какого-нибудь предмета, которым можно было бы заблокировать ручку. Помещение было совершенно пустым. Он выругался, подскочил к противоположной стене и с отчаянием нажал на ручку.

— Открыто!

Он с облегчением вздохнул.

— Хоть здесь нам повезло!

Тем временем дверь, через которую они вышли из зала, задрожала под мощными ударами. Дамона отчаянно упиралась, но понимала, что сможет противостоять бурному натиску чудовищных кукол еще лишь несколько мгновений.

Майк открыл дверь, вышел на узкую галерею и нетерпеливо махнул:

— Быстрее!

Дамона еще раз со всей силой прижала дверь и потом отпрыгнула назад отчаянным прыжком.

Чудовищный удар пробил дверную доску.

Как от удара пушечного ядра, дверь вылетела и хрустнула, ударившись о стену. Из отверстия показалась гигантская бледная фигура.

Майк без церемоний рванул Дамону к себе, выпустил две последние пули и повернулся. Его лицо блестело от пота, и он вздрагивал всякий раз, когда опирался на покалеченную ногу. Несмотря на это, он довольно быстро спустился вниз по узкой винтовой лестнице.

Дамона последовала за ним. Она на бегу оглянулась, выстрелила через плечо и увидела, как одну из гигантских кукол отбросило назад и разбило о твердые железные ступени. Разумеется, это мало изменило ситуацию. За каждой фигурой, которую они уничтожали, появлялась, чуть ли не сотня новых.

Майк так резко остановился, что Дамона ударилась о него и чуть не слетела вниз головой с лестницы.

— Что случилось? — крикнула она, с трудом переводя дыхание.

Майк без слов указал вниз.

У основания лестницы стоял манекен. В противоположность тем, в зале, он был одет в потертый костюм и худ.

На месте правой руки не было ничего, кроме раздробленных осколков, сыпавшихся из серой порошкообразной массы, а на лице его было мучительное, полное безмерного страдания выражение.

Наверху застучали тяжелые шаги. Дамона бросила быстрый взгляд туда. Несколько огромных бледных фигур шли, неуклюже покачиваясь, вниз по лестнице.

За ними появлялись все новые и новые.

Дамона повернулась, подняла свое оружие и прицелилась в голову стоявшего внизу манекена, но не нажала на спусковой крючок.

— Что случилось? — спросил Майк. — Ты хочешь пустить здесь корни?

Дамона медленно покачала головой.

— Это не манекен, — тихо сказала она.

Она прошла мимо Майка, спустилась ниже на пару ступеней и остановилась в двух метрах от непонятной фигуры.

Человек представлял собой ужасное зрелище.

Его лицо было серым от матового глянца.

— Кто вы? — спросила она, помедлив.

Человек застонал. Это был глубокий, хриплый звук, который не имел уже ничего человеческого. По спине Дамоны пробежал озноб.

— Торнхилл, — простонал он.

Его голос был едва различим. Он пошатнулся, неуверенно схватился за перила лестницы и держался за них последним неимоверным усилием.

— Прочь! — выдохнул он. — Идите!

Дамона испуганно оглянулась. Куклы приближались, но их неуклюжие тела казались слишком тяжелыми, чтобы справиться с лестницей.

— Уничтожить! — пробормотал Торнхилл. — Их нужно уничтожить! Всех кукол!

Он опустился на колени, поднялся и взглянул мимо Дамоны на приближавшихся монстров.

— Они убили Сэма, — выдавил он. — Нужно… разрушить…

Внезапно нечто вроде судороги пробежало по его телу. Он вскрикнул, обернулся и прыгнул неожиданно ловким движением мимо Дамоны и Майка навстречу куклам, сталкиваясь с ними в бешеной ярости.

Глухой треск раздался в помещении, когда он ударил в грудь переднюю куклу. Фигура качнулась, упала навзничь и разбилась о ступени.

Торнхилл снова размахнулся и снес с лестницы еще две куклы. Потом в него вцепились две большие руки. Он вскрикнул, метнулся назад и попытался освободиться от хватки чудовища. Несколько секунд они молча боролись друг с другом. В конце концов, на узких ступенях лестницы они потеряли равновесие и перевалились через перила вниз.

Дамона испуганно отвела взгляд.

Но у нее не оставалось времени переживать случившееся. Майк схватил ее за руки и потащил к выходу. Над ними на лестницу вылезали новые враги.

Дамона внезапно остановилась и вырвала у Майка руку.

— Подожди, — тяжело сказала она. — Мы не можем уйти.

— Ты с ума сошла?

— Нет, стой. Мы должны уничтожить этих чудовищ.

— А как, позвольте спросить?

Дамона быстро оглядела просторное, заполненное коробками, картонками и бочками помещение. Решительным движением она протянула Майку свое оружие и опустилась на колени рядом с полуразорванной картонной коробкой.

— Дай твою зажигалку.

Майк нервно взглянул на лестницу, по которой громыхали шаги, и торопливо протянул зажигалку. Дамона отыскала горсть сухой древесной стружки и поднесла к ней язычок газового пламени. Маленькое и неровное желтое пламя рванулось вверх, выросло через секунду в потрескивавший костер и стало быстро распространяться по помещению.

Дамона торопливо отскочила назад и швырнула в огонь еще несколько коробок.

Стало нестерпимо жарко, через несколько секунд загудело мощное желтое пламя.

— Скорее! — заторопил ее Майк.

Дамона подняла глаза и заметила, что первые куклы добрались до основания лестницы. Майк выстрелил, и передний манекен, ломаясь, упал на пол. Однако адское войско все наступало.

Дамона бросила в огонь еще одну коробку и медленно отходила к двери.

Огонь распространялся с фантастической скоростью.

Пламя нашло здесь богатую пищу, и уже через несколько мгновений поперек помещения протянулась бурлящая огненная стена.

Чудовищные манекены продвигались дальше. Упрямо, как роботы, приближались они к огненному барьеру и невозмутимо шагали в пламя. Дамона видела, как одна из кукол вся вспыхнула, но, несмотря на это, продолжала двигаться дальше.

В заднем конце помещения что-то взорвалось, вырос яркий столб огня, окутал винтовую лестницу и превратил ее в кипящий ад. Огненный столб погас так же быстро, как и возник, но короткого горячего дыхания было достаточно, чтобы находившиеся на лестнице куклы превратились в пылающие факелы.

Дамона с трудом оторвалась от ужасного зрелища и прижалась к стене рядом с дверью. Майк уже покинул здание и с перекошенным от боли лицом сидел на тротуаре, массируя ногу, а Дамона все еще медлила.

Уже больше половины помещения было охвачено огнем. Куклы метались как темные, расплывчатые призраки позади занавеса из огня и жара. Дамона хотела убедиться, что ни одному чудовищу не удастся избежать уничтожения. Между тем лестница превратилась в огромный костер. Горящие куклы оседали на ступени. Огненные капли летели с их плавившихся тел и падали на пол, а пламя уже жадно лизало открытую дверь на верхнем конце лестницы. Дамона плотно прижалась к стене еще ближе к двери.

— Выходи же наконец! — торопил ее Майк.

Его голос дрожал от усталости.

— Нам нужно уйти до того, как весь склад взлетит на воздух.

Словно для того, чтобы подчеркнуть его слова, у задней стены взорвалось несколько бочек. Жаркая волна, как горячая лапа, ударила в спину Дамону и вытолкнула се из здания. Пошатываясь, она шагнула на улицу, схватилась за дверь и с облегченным стоном захлопнула ее за собой. Металл был теплым. Она закрыла глаза, прислонилась к двери и легко вздохнула. Что-то царапалось и скреблось по двери изнутри, словно грубые когти шарили по металлу. Дамона подавила желание бежать в панике и сильнее надавила на дверь. Спустя некоторое время царапанье прекратилось.

Майк с трудом поднялся, оперся на стену и проковылял к машине. Дамона торопливо последовала за ним. Дрожащими пальцами она открыла дверцу, протиснулась к рулю и вставила ключ зажигания в замок. Мотор завелся лишь с третьей попытки. Она включила свет, дала газ и заставила «Порше», визжа шинами, стрелой пронестись мимо «Форда» Хирлета. Немного поодаль на углу она еще раньше заметила телефонную кабину. Необходимо было тотчас же сообщить в Скотланд-Ярд Бену Мюррею о происшедшем с ними, а также вызвать пожарников, пока огонь не перекинулся на соседние здания и не уничтожил весь квартал.

«Порше» перескочил через каменный бордюр и помчался вниз. Внезапно перед ними появилась машина, засигналила и в последний момент уступила им дорогу. Дамона увидела в зеркале заднего обзора, как резко вспыхнули стоп-сигналы.

— Бен!

— Что? — недоуменно спросил Майк. — Что с Беном?

— Это его машина там, сзади!

Она резко затормозила, встала у обочины и нетерпеливо наблюдала в зеркало, как Мюррей разворачивается и возвращается. Майк с трудом повернулся назад.

— Ты уверена?

— Совершенно.

Она открыла дверцу и вышла.

Майк хотел последовать за ней, но она удержала его быстрым движением руки.

— Подумай о своей ноге.

Дамона нетерпеливо ждала, пока машина Мюррея остановится позади ее «Порше». Рядом с Беном сидел пожилой седовласый мужчина. Мюррей поспешно опустил боковое стекло, когда Дамона подошла к машине.

— Дамона, что случилось?

Дамона неестественно засмеялась. Впервые за все это время ей пришло в голову, как она, должно быть, ужасно выглядит, оборванная и усталая.

— Случилось очень многое, — сказала она и резко махнула рукой. — Но это я объясню позже. А теперь вызови, пожалуйста, пожарную команду.

— Пожарную команду?

— Боюсь, что я действовала как поджигательница, — призналась Дамона. — Поэтому вызывай скорее, если не хочешь, чтобы сгорело полгорода.

Мюррей заморгал, сбитый с толку, но сделал то, что просила Дамона.

— Так, — произнес он после того, как повесил трубку. — А сейчас я был бы тебе благодарен, если бы ты мне объяснила все. Я ездил с полчаса по району в страшной панике и беспокоился о тебе, а ты в это время играла со спичками!

— Не совсем, — поправила его Дамона. — Скорее с куклами.

* * *

Ночную тишину разорвал рев сирены.

Пожарная машина, сверкая синими и красными сигнальными огнями, пронеслась мимо через семь-восемь минут, а с запада уже приближался вой сирены следующей машины.

Казалось, половина пожарных команд Лондона спешили сюда. На противоположной стороне улицы появилось оцепление, сдерживавшее невесть откуда сбежавшихся любопытных. Склад пылал как гигантский костер.

Пламя вырывалось на тридцать-сорок метров выше треснувшей крыши и опаляло ночное небо над кварталом мерцающим жаром. На асфальте перед раскаленной дверью лежала груда расплавленного черного шлака, остатки отдельных фигур, которым удалось ускользнуть из огненного хаоса внутри дома. Но и они смогли пройти только несколько метров.

Мюррей снова покачал головой, несколько секунд пристально смотрел широко открытыми глазами на пламя и потом удрученно взглянул на Дамону.

— Ты знаешь, что ты единственный человек, которому я верю в этой сумасшедшей истории? — спросил он.

Это были первые слова, которые он произнес, после того как Дамона закончила свой рассказ.

— Я хотела бы, чтобы это было неправдой, — буркнула Дамона, — но это, к сожалению, произошло, и я боюсь, нам предстоит еще много работы.

Мюррей с сомнением поглядел на ярко полыхавший склад.

— Оттуда не выбраться, если ты об этом… — убедительно сказал он. — У здания только один выход.

— Я не об этом. Есть еще несколько кукол.

Мюррей заметно вздрогнул.

— По крайней мере, три, — спокойно объяснила Дамона. — Столько я и Майк видели в универмаге Хирлета. Если он не спрятал где-нибудь еще несколько.

— Неужели нам предстоит сейчас ехать еще и туда? — подал голос Майк.

Он полулежал на заднем сиденье автомобиля Бена, пристроив там свою вывихнутую ногу.

Вопреки настояниям Бена и Дамоны он упорно отказывался уезжать на другой патрульной машине в больницу, хотя ему явно было тяжело.

Дамона обернулась и серьезно взглянула на него.

— Это необходимо, — ответила она. — Ведь мы волей-неволей должны что-то предпринять.

— Один вопрос, — вмешался Теракис.

Он до сих пор не произнес ни слова, а только молча слушал.

— Да?

— Вы сказали, что боролись с куклой.

Дамона холодно усмехнулась.

— Если это можно назвать борьбой. Малютка почти разломила меня напополам. Моя спина будет здорово болеть еще с неделю.

— Она вас касалась? — спросил Теракис.

В его голосе звучала озабоченность.

— Я говорю, она где-нибудь касалась вашей кожи?

— Конечно, — ответила Дамона, — и не слишком нежно.

Лицо Теракиса помрачнело.

— Где? — спросил он.

— Где? — Дамона с удивлением посмотрела на врача. — Везде. На руках, на лице. Почему вы спрашиваете?

Теракис медлил с ответом. Он обменялся с Беном озабоченным взглядом, повернулся на сиденье и включил внутреннее освещение. Дамона рассерженно отмахнулась, когда он взялся за ее лицо.

— Что это значит?

— Пожалуйста, разреши ему, — тихо сказал Бен. — Он знает, что делает.

— Будем надеяться, — проворчала Дамона.

Все же она позволила, чтобы Теракис ощупал ее лицо ловкими пальцами.

Он заметно помрачнел. Через некоторое время он откинулся назад, взглянул на Мюррея и еле заметно кивнул.

— Вы уверены? — тяжело произнес Бен.

— Совершенно уверенным я могу быть только после основательного обследования. Но я боюсь, что это то же самое, что и у Корвейна.

Мюррей сильно побледнел. Недоверчивое, испуганное выражение появилось в его глазах.

— Может быть, кто-нибудь из вас будет так любезен и объяснит мне, что означает весь этот театр? — раздраженно спросила Дамона. — У меня чума или что-то в этом роде?

Мюррей мучительно подыскивал слова ответа.

— Хуже, — сказал он наконец.

При этом он не поглядел на Дамону.

— Ты рассказывала мне о Торнхилле…

— Человек, которого мы встретили в ангаре? Что с ним?

Мюррей снова помедлил. Он опустил глаза, сжал кулаки и вздохнул.

— У доктора Теракиса есть одна гипотеза, — тихо начал он. — К сожалению, она, кажется, находит себе подтверждение.

— И что? — спросила Дамона.

Она с трудом владела голосом.

— Что говорит эта гипотеза?

— Короче говоря, — ответил Теракис вместо Мюррея, — с вами случится то же, что и с Торнхиллом.

И тут же поспешно добавил:

— Если мы не найдем лечения.

Дамона оцепенела. Она в растерянности взглянула сначала на Теракиса, потом на Мюррея.

— Вы считаете, что…

— Может быть, вы сами это и не видите, — спокойно сказал Теракис, — но на вашем лице уже есть серые пятна. Я боюсь, что клетки вашего тела уже начали трансформироваться.

На несколько бесконечных секунд в машине воцарилась угнетающая тишина. Смысл того, о чем сказал Теракис, медленно просачивался в мозг Дамоны. Она подняла руки, потрогала кончиками пальцев свое лицо и снова пристально взглянула на врача.

— То есть я попросту превращусь в куклу? — ужаснулась она.

Ее голос звучал хрипло.

— Так же, как Торнхилл?

Теракис кивнул.

— Боюсь, что это так.

Он уклонился от взгляда Дамоны, уставился на кончики своих пальцев и продолжал изменившимся голосом:

— Конечно, я не могу сказать ничего определенного, прежде чем основательно не обследую вас и мистера Гюнтера. Было бы лучше всего, если бы мы сейчас же поехали в институт. Быть может, мы отыщем возможность остановить превращение.

Дамона не ответила. Странно, но она уже не чувствовала особого страха.

Она просто приняла к сведению слова Теракиса. Случившееся было слишком неоднозначным для того, чтобы осознать его неотвратимость сразу же. Реакция — она это знала — наступит позже.

Если для нее будет это «позже»!

— Как долго? — спросила она.

Теракис пожал плечами.

— Я этого не знаю. Двадцать четыре, может быть, тридцать шесть часов, если исходить из того, как долго длилось это у Торнхилла. Но это только предположение. Если бы я мог обследовать его тело, я бы сказал определеннее.

— Двадцать четыре часа, — проговорил Майк. — Это чертовски мало.

— Но мы предпримем все возможное.

Дамона выпрямилась и, попытавшись беззаботно рассмеяться, кивнула.

— Поехали.

— В институт?

— Нет. К Хирлету.

Мюррей решительно покачал головой.

— Об этом не может быть и речи. Это моя забота. Ты и Майк поедете с доктором Теракисом.

— Именно этого мы и не сделаем, — возразила Дамона.

Она повернулась к Теракису.

— Я не сомневаюсь в ваших знаниях и таланте, но я боюсь, что у нас не осталось времени. Мы должны поймать Хирлета. Вероятно, он единственный, кто знает, как можно повернуть процесс назад или, по крайней мере, приостановить.

Теракис мгновение размышлял. Его лицо отражало напряженную работу мысли, а руки непроизвольно шевелились.

— Боюсь, что вы правы. Это надолго — обследовать и экспериментировать.

— Едем к Хирлету, — сказала Дамона.

Но Бен не двигался.

— Ты думаешь, он сидит в своем магазине и только и ждет того, чтобы мы его задержали?

— Я не уверена, но…

— Нам нужны, прежде всего, эти три фигуры, о которых рассказала мисс Кинг, — вмешался Теракис. — Само собой, если мы его не задержим, эти манекены могли бы нам помочь.

Бен все еще медлил.

— Хорошо, — недовольно проворчал он. — Но я вызову подкрепление. Одного такого происшествия вполне достаточно на сегодня.

Он завел мотор, тронулся с места и левой рукой поднял трубку телефона.

Вскоре они с ревущей сиреной мчались в направлении Сити.

* * *

Улица перед универмагом была наводнена полицейскими машинами. Другие автомобили блокировали возможные пути побега.

Люди Мюррея действовали быстро и точно — квартал был уже герметически оцеплен, когда они подъехали. А в воздухе над магазином висел полицейский вертолет с мигавшими сигнальными огнями.

— Отлично, — одобрил Майк.

Они остановили машину перед универмагом и быстрыми шагами — даже Майк — двинулись к главному входу.

— Похоже, что я вынужден буду изменить свое мнение о работе и о способностях полиции, которое сложилось у меня за последние несколько часов, — буркнул Майк, прихрамывая.

Мюррей окинул его сумрачным взглядом, но удержался от колкостей.

— Лучше будем надеяться, что все это не слишком поздно, — прокаркал он. — Все же этот тип уже однажды поводил вас за нос.

Плотный кордон из полицейских блокировал главный вход. Бен вынул свое служебное удостоверение, рявкнул на одного замешкавшегося полицейского, недостаточно быстро уступившего ему дорогу, и подошел к массивной защитной шторе, преграждавшей путь к стеклянной двойной двери. Несколько секунд он тщетно тряс ее и затем сердито повернулся.

— Кто-нибудь из ваших умников догадался вызвать слесаря? — прошипел он.

— Есть швейцар, — ответил один из полицейских. — Он живет совсем рядом.

— Так приведите его!

— Он уже идет, инспектор, — натянуто ответил полицейский. — Он должен появиться с минуты на минуту.

Мюррей проглотил колкое замечание, которое вертелось у него на языке, и опять безуспешно потряс массивную предохранительную штору.

— Спокойствие, Бен, — сказала Дамона. — Если Хирлет действительно внутри, он все равно уже оттуда не выйдет. Пять минут ничего не решают.

Мюррей, рассерженный, повернулся.

— Может быть, и нет, Дамона. Это твое время. И оно истекает.

Дамона смущенно замолчала и отвернулась.

Мюррей, казалось, что-то хотел сказать еще, но все же передумал и деликатно оставил ее в покое.

Дамона сделала несколько шагов в сторону, прислонилась к витрине и пристально вгляделась вглубь, плотно прижав лицо к мокрому стеклу.

Ее взгляд, казалось, проходил насквозь через все препятствия. У нее внутри бушевал целый океан чувств — за двадцать минут дороги Дамона так и не смогла оправиться от головокружительного вихря событий. В памяти звучали слова Теракиса, они парализовали, оглушили ее.

Превращение…

Слово слетело с уст Теракиса так безобидно, дьявольски безобидно. Но перед ее глазами все еще стояло ужасное зрелище, которое являл собой Торнхилл, тело которого начало изменяться после короткого соприкосновения с сатанинской куклой. Хотя она и гнала прочь это видение, перед ней снова и снова вставало жестоко обезображенное лицо. Это была ее участь, то, что ее ожидало. «Двадцать четыре часа, может быть, тридцать шесть», — сказал Теракис.

Тридцать шесть часов — и она сама превратится, разделит эту участь, которая для нее хуже, чем смерть. Она в беспомощной ярости сжала кулаки. Должен быть выход! Она не хочет умирать, во всяком случае так глупо и страшно!

Она повернулась и пошла к Майку и Бену. Мюррей нервно переступил с одной ноги на другую и нетерпеливо поискал глазами машину, которая должна была привезти швейцара с ключами.

В его машине запищала рация.

Мюррей повернулся на каблуках и поспешил к кабине. Он рванул трубку.

— Мюррей слушает!

Он несколько секунд слушал. Лицо его помрачнело.

— Порядок, — пробормотал он.

Потом добавил:

— Спасибо. Оставайтесь там.

Он в бешенстве швырнул трубку, раздраженным взглядом окинул сначала магазин, потом полицейский наряд и, задумавшись, уставился на висевший в воздухе вертолет.

— Что произошло? — спросил Майк.

— То, чего я и опасался, — ответил Мюррей. — Хирлет опять провел нас. Он точно знал, что мы сюда придем.

— Ну?

— Что «ну»? — яростно зашипел Мюррей. — Мы, конечно, послали машину и к его дому. Они-то и увидели, как он бежал на вертолете.

Он повернулся к одному из полицейских.

— Быстро очистите улицу и передайте пилоту там, наверху, чтобы приземлился.

— Здесь? — изумленно спросил полицейский.

— Нет, на площади перед Букингемским дворцом, где же еще? Я так непонятно говорю?

Полицейский побледнел, поспешно кивнул и ушел, чтобы передать распоряжение Мюррея.

— Вы останетесь здесь, Теракис, — продолжал Мюррей. — Мисс Кинг описала вам три манекена. Как вы думаете, сможете вы их узнать?

Теракис кивнул.

— Уверен.

— Хорошо. Позаботьтесь о том, чтобы их никто не трогал. Мы попытаемся задержать Хирлета. Но если нам это не удастся, то куклы — наша последняя надежда.

Полицейские освобождали улицу, очищая большую площадку для посадки вертолета.

Шум мотора над ними усилился. Машина зависла над улицей, несколько секунд висела неподвижно и затем медленно опустилась на мостовую.

Дамона втянула голову в плечи, когда вертолет опустился, и вихрь от винта ударил ей в лицо. Стеклянная дверца кабины распахнулась.

Мюррей побежал, за ним Дамона и Майк. Они добрались до машины, и Мюррей схватился за ручку, готовый влезть в кабину.

Пилот махнул рукой, когда Дамона и Майк хотели залезть следом.

— Я сожалею, сэр, — прокричал он, перекрывая голосом шум винта. — Больше двух пассажиров я не могу взять.

Мюррей раздосадовано присвистнул, но возражать не мог. Он сам видел, сколь мала была кабина пилота. Даже для троих и то тесновато.

— Майк мог бы остаться, — предложила Дамона. — Может быть, Теракис обрадуется. Вполне возможно, ему потребуется помощь.

Она не стала ждать, встретит ли ее предложение поддержку, и быстро влезла в кабину, усевшись рядом с пилотом. Бен что-то сказал, но шум мотора заглушал его слова, и он уселся, пожав плечами.

Пилот закрыл кабину, терпеливо дождался, пока Майк отойдет на безопасное расстояние, и потом двинул вперед рычаг.

Мягкая дрожь пробежала по машине, взревел мотор, и Дамона увидела, как на улице люди отступали назад, спасаясь от мини-тайфуна, который производили лопасти винта.

Машина оторвалась от земли и медленно поднялась вверх.

— Вы знаете, в каком направлении улетел Хирлет? — Дамона повернулась к пилоту.

Тот коротко кивнул.

— У него нет никаких шансов, — оптимистично сказал он. — Он у воздушной инспекции на радарном экране. Идея слабоумного! Захотел удрать на вертолете!

Затем он добавил:

— Даже если он ускользнет от нас, его перехватят военные, как только он покинет пределы города.

— Какое направление он выбрал? — поинтересовался Мюррей.

— Север, если он не изменил свой курс.

Он замолчал и сосредоточился на несколько секунд на писклявом голосе, раздавшемся из наушников.

— Северо-запад, — поправился он. — Направление — Арлингтон.

— Арлингтон?

Дамона сморщила лоб.

— Там нет опорного пункта военно-воздушных сил?

— Есть. Конечно. Но это, возможно, случайность.

Дамона сомневалась в этом. Она вдруг вспомнила, что одна фигура в кунсткамере Хирлета была в форме офицера военной авиации. На ее взгляд, до сих пор было слишком много случайностей. Но она сочла за лучшее умолчать об этом.

Между тем вертолет поднялся высоко над крышами Лондона и плавной дугой лег на северо-западный курс. Дамона с любопытством наклонилась вперед и взглянула вниз через прозрачную стенку кабины.

Город съежился до игрушечных размеров, а машины на улицах казались неподвижными светлыми точками.

— Сколько времени нам потребуется, чтобы его догнать? — спросила она.

Пилот пожал плечами.

— Не имею представления. Я не знаю, что у него за машина. До сих пор он летел относительно медленно, но это вовсе не означает, что он не может увеличить скорость. Но вам не нужно беспокоиться. Все уже приведено в боевую готовность. Если он действительно так глуп и верит, что может уйти от нас в этой местности, то мы его возьмем.

Вертолет поднялся еще немного выше и набрал максимальную скорость.

* * *

Майк Гюнтер направил луч карманного фонарика на три фигуры.

— Это они, — тихо сказал он.

Его голос дрожал от волнения. Память о том, как быстро эти безобидные фигуры могут превратиться в смертоносных убийц, была в нем еще слишком свежа.

Теракис хотел пройти мимо него к куклам, но Майк удержал его жестом.

— Подумайте о ваших собственных словах, доктор, — сказал он предостерегающе. — Нам совсем ни к чему, если и вы заразитесь.

Он обошел на почтительном расстоянии группу манекенов и скользнул лучом фонарика над ними.

Даже при этом слабом освещении было заметно, как удручающе похожи они на людей.

Теракис нетерпеливо подошел ближе, но тщательно избегал прикосновений.

— Фантастика! — пробормотал он. — Я никогда еще не видел такой совершенной работы. Можно подумать, что это стоят живые люди.

— Возможно, они были ими когда-то.

Теракис вздрогнул, сбитый с толку, посмотрел на Майка и снова обратил свое внимание на манекены. Казалось, его квалифицированному уму было трудно, несмотря ни на что, принять этот факт.

— На стойке позади вас лежат перчатки, — сказал Майк. — Наденьте их, прежде чем возьметесь за малюток.

Теракис огляделся вокруг, увидел прилавок, на который показывал Майк, и взял пару перчаток. Они были по меньшей мере на два номера больше, но он, казалось, вовсе не заметил этого.

Он натянул их, снова подошел к куклам и осторожно ощупал их лица.

— На ощупь как кожа, — пробормотал он. — Даже через перчатки я…

— Тихо! — прошипел Майк. — Здесь кто-то есть.

Теракис испуганно умолк. Майк отступил назад, пристально вгляделся прищуренными глазами в темноту и скользнул лучом фонарика по комнате. Они вошли сюда одни. Ни Майк, ни Теракис не хотели рисковать, подвергая посторонних людей опасности. Печальной участи Торнхилла и Корвейна было более чем достаточно.

На границе светлого пятна от луча фонарика что-то шевелилось. Майк поднял фонарь немного выше и инстинктивно нащупал свой «люгер».

Но это было не чудовище, а полицейский, который, очевидно, не понял или просто проигнорировал их предупреждение и последовал за ними.

Майк облегченно вздохнул.

— Приятель, ты напугал меня, — простонал он. — Вас, наверное, учат в полиции, как незаметно подбираться к взломщикам!

Полицейский отрывисто засмеялся.

— Сожалею, если я вас напугал, — сказал он. — Но я думаю, что могу быть чем-нибудь полезен.

— Можете, — сказал Майк.

Человек медленно приблизился.

— Найдите швейцара и попросите его включить здесь свет, а потом вызовите грузовую машину. Мы увезем отсюда эти три манекена.

Полицейский подошел ближе, остановился перед манекенами и подробно осмотрел сначала их, а потом Майка.

— Не трогать! — предупредил Теракис, когда тот хотел протянуть к ним руку.

Но полицейский, казалось, не слышал его предупреждения.

Он засмеялся, положил руку на плечо ближайшего манекена, затем коротко и сильно нажал.

В этот момент Майк вспомнил, где он его уже видел — на складе Хирлета!

Это была одна из кукол, которых они видели там, в каморке!

Майк с хриплым криком неловко прыгнул вперед и оттолкнул мнимого бобби от кукол, но было слишком поздно. В глазах всех трех манекенов зажегся одинаковый сатанинский огонь, который он и Дамона уже однажды видели.

Майк отшвырнул от себя бобби яростным движением, повернулся и рванул «люгер» из наплечной кобуры. Оружие коротко и сухо тявкнуло, и один манекен на глазах развалился на части.

Потом что-то ударило его по голове, и Майк почувствовал, что падает в черную бездонную шахту…

* * *

Вертолет мчался с максимальной скоростью на северо-запад. Городская черта Лондона промелькнула под ними, потом пошли предместья.

А спустя некоторое время под ними потянулась плоская, местами болотистая местность.

— Сколько времени это еще будет продолжаться? — нетерпеливо спросил Мюррей. — Вы хотите дождаться, пока он доберется до Шотландии?

Пилот повернул голову, одарил Мюррея насмешливой улыбкой и указал на желтую, чуть поблескивавшую точку далеко перед ними.

— Это он. Через полчаса мы его догоним.

Дамона наклонилась вперед и пристально вгляделась прищуренными глазами через изогнутое переднее стекло. Для нее маленькая точка ничем не отличалась от бесчисленных звезд, которые временами виднелись через слой облаков.

Или у пилота были лучше, чем у нее, глаза, или многолетний опыт помог ему точно опознать другой вертолет.

— Достаточно вызвать Арлингтон, и они пришлют истребитель, который вынудит его совершить посадку, — предложил пилот.

Мюррей поспешно покачал головой.

— Ни в коем случае. Он нам нужен живым. Вы думаете, что сможете заставить его приземлиться?

Пилот кивнул.

— Это будет не первая птица, которую я убедил приземлиться, — оптимистично сказал он. — Я думаю, мы…

Дамона озабоченно подняла глаза, когда пилот внезапно умолк на полуслове и внимательно посмотрел на маленькую светлую точку перед ними. На его лице появилось напряженное ожидание.

— В чем дело? — спросила она.

— Я не знаю. Я могу ошибиться, но похоже на то, что он поворачивает.

Он щелкнул парой тумблеров на приборной доске, тронул кнопку вызова радиопереговорного устройства и связался с воздушной инспекцией ближайшей военно-воздушной базы.

— Он изменил курс. Поворот на сто восемьдесят градусов. Мчится прямо навстречу нам.

Дамоне тоже показалось, что светлая точка приблизилась, но она не была уверена в этом.

Глухой шум лопастей над их головами изменил свою окраску, когда пилот поменял угол наклона, и машина стала медленно терять высоту.

— Он направляется к нам и вверх, — пробормотал Бен. — Я этого не понимаю.

Пилот не отвечал, но на лице его было выражение явной тревоги. Руки судорожно сжимали рычаги управления. Он спустился еще ниже и ввел машину в плавный поворот. Вертолет, за которым они гнались, в свою очередь тоже совершил маневр и несколькими секундами позже снова лег на встречный курс.

— Парень, видимо, сошел с ума, — с трудом выговорил Бен. — Не думает ли он, что нас этим можно запугать?

Потом все произошло чрезвычайно быстро. Маленькие белые искры перед ними превратились в ярко сверкавший световой конус прожектора. Что-то большое и массивное внезапно бросилось на них, совершенно заполнило на несколько ужасных секунд поле обзора перед кабиной пилота и потом промчалось мимо на расстоянии едва ли не двадцати метров. Воздушная струя более крупной и тяжелой машины поразила хрупкий полицейский вертолет, как незримый гигантский молот. Разрушительный удар пришелся по кабине. Звякнуло стекло, и погас весь сектор приборного освещения. Дамону тяжело тряхнуло в ремнях безопасности, когда вертолет завертелся, как игрушка, и одновременно стал падать вниз. Земля под ними начала кружиться, блуждать в неистовом танце, потом скользнула направо. Машина провалилась, легла на бок и полсекунды стояла вертикально, кабиной вниз, прежде чем пилоту снова удалось выровнять полет. Их еще раз тряхнуло, потом пилот снова овладел вертолетом.

Но опасность не была еще преодолена.

Огромная темная тень внезапно появилась сзади, выросла с огромной быстротой и снова вышла на встречный курс.

Пилот, яростно ругаясь, рванул ручки рулевого управления и заставил машину провалиться дальше на тридцать-сорок метров.

— Ради бога, сделайте же что-нибудь! — закричал Мюррей.

— Я и так пытаюсь сделать все возможное. Но взгляните-ка повнимательнее…

Дамона удивилась спокойствию, с которым говорил пилот вертолета. Он в настоящем смысле слова боролся за свою жизнь, но его голос звучал так же ровно и бесстрастно, как у робота.

— Парень с самого начала водил нас за нос, — тихо продолжал он. — Он бы мог играючи оставить нас позади. Это «Сикорский» — военная машина.

Мюррей помолчал несколько секунд.

— Это значит, что он вооружен?

— До зубов. Он оказался достойным противником, инспектор.

Мюррей в этот момент, кажется, был не особенно восприимчив к мрачному юмору вертолетчика. Он раздраженно взглянул на него, поспешно отвернулся и осмотрел небо над ними.

Вертолет противника явно отставал, но они уже знали, какой быстрой может быть эта машина.

Над ними что-то ярко сверкнуло. Трассирующая пуля пронзила тьму и прошипела менее чем в десяти метрах от пилотской кабины.

— Приземляйтесь, — тяжело выговорил Мюррей. — Ради всего святого, идите вниз.

Пилот сдержанно покачал головой и положил машину набок. Снова над ними блеснуло, в этот раз мимо пронесся целый веер ярко светившихся, безумно быстрых пуль.

— Если мы приземлимся, он нас поймает. Там внизу открытое поле. Мы должны от него отделаться. Держитесь крепче!

Дамона и Бен не успели выполнить его требование. Оба двигателя вертолета взревели. Машина заложила петлю, снова поднялась ощутимым рывком и по короткой спирали понеслась на большой вертолет. Это выглядело так, будто пилот хотел таранить «Сикорский» прямо в лоб.

Лишь в последний момент он рванул машину в сторону, на таком приближении, что они увидели маскировочную окраску и номер военного вертолета.

Пилот противника попытался повторить их маневр, но его машина была гораздо менее поворотливой, чем маленький полицейский вертолет. Но и этот маневр дал им только маленькую передышку.

Их преследователь сбросил скорость, заложил вокруг них отчаянную дугу и рассек воздух, как разъяренная гигантская стрекоза. Из-под кабины блеснуло ярко-оранжевым. Что-то ударило в корпус их машины.

Окно, у которого сидела Дамона, мгновенно превратилось в сетку из бесчисленного количества маленьких щелок и трещин.

Пилот снова выругался и опять заставил машину провалиться вниз. Второй залп трассирующих пуль прорезал воздух там, где они находились еще мгновение назад.

— Этот малый здорово летает, — озабоченно сказала Дамона.

— Верно. Но он не умеет стрелять, иначе он нас давно бы сбил.

Спокойствие в голосе пилота сейчас звучало совсем не так правдоподобно, как мгновение назад. Они получили, по меньшей мере, еще одно попадание, и наверняка это было уже больше, чем могла выдержать маленькая полицейская машина.

— Вызовите Арлингтон! — потребовал Мюррей. — Они должны прислать помощь!

— Слишком поздно. Пока они прибудут сюда, он нас уже собьет. Мы должны приземлиться.

— Но недавно вы говорили…

— Я знаю, что я говорю, инспектор! — холодно остановил его пилот. — Еще недавно у нас не было дыры в баке. Держитесь крепче. Мы резко идем вниз!

Земля прыгнула им навстречу. Вертолет камнем падал, остановился лишь в последний момент и приземлился с сокрушительным ударом. Шум мотора затих с пугающей внезапностью, а кабина вдруг наполнилась запахом керосина.

Дамона оцепенело нащупала замок своего ремня безопасности, открыла боковую дверцу и скорее вывалилась, чем вылезла из кабины. Яркая светлая точка прыгала перед ней на горизонте вверх и вниз, а глухой гул вертолетного мотора наполнял воздух.

Дамона инстинктивно упала в сторону, когда на них резко спикировал военный вертолет.

Оба пулемета на носу машины тявкнули жестко и сухо. Двойной ряд маленьких фонтанов пыли промчался через поле к ней, прошел мимо не более чем в метре и слился за ее спиной с полицейским вертолетом. Пластиковая кабина мгновенно превратилась в кучу осколков. Где-то внутри машины вспыхнула маленькая желтая искра и с фантастической скоростью выросла в пламя, а потом в яркое огненное облако.

Дамона прижалась лицом к земле и спрятала голову в ожидании ударной волны. Казалось, раскаленная кисть коснулась ее спины. Она вскрикнула, с трудом встала на четвереньки и поползла прочь от горящей машины. Поле внезапно осветилось, как днем.

Кто-то схватил ее за руку и резко рванул вверх.

Это был Бен. Его лицо было испачкано сажей, и он дышал так тяжело, словно у него позади был двадцатикилометровый марш. Но он казался невредимым.

— Ты цела?

Дамона кивнула:

— Да. Что с пилотом?

— Он тоже успел выскочить. Но мы должны немедленно отсюда уходить. В другой раз он не промахнется.

Рев мотора снова приближался. Машина повернула и помчалась на них на бреющем полете. Яркие световые конусы ее неистовых прожекторов, как бледные пальцы гигантской руки, ощупывали размокшее поле.

Бен хотел бежать, но Дамона не двинулась с места. Она понимала, что бегство не имеет никакого смысла. Поле было совершенно открытым, ближайшее укрытие находилось от них не ближе километра. Даже если они побегут в разные стороны, вертолет догонит их и перестреляет, как зайцев.

У них оставался только один шанс.

— Дамона! — отчаянно крикнул Бен. — Пошли, наконец!

Дамона, казалось, совсем не замечала его слов.

Она неподвижно встала во весь рост в зареве горевшей на земле машины, оцепенело уставившись на мчавшийся на нее вертолет. Ее лицо приняло какое-то кукольное, застывшее выражение.

Внезапно поднялся ветер, сперва слабый, едва ощутимый порыв, который в несколько секунд усилился и перерос в яростный рев. Темное дождевое облако сгустилось в гигантскую черную громаду, внутри которой что-то призрачно светилось и мигало. Начался дождь. Его капли были холодными и колючими, а в небе словно что-то кипело и бурлило.

Все это произошло буквально не более чем в два-три мгновения.

Оба прожектора на пятнистом вертолете снова зажглись. В этот раз они попали точно в цель. Прямой, как проведенный по линейке, двойной ряд грязевых фонтанчиков помчался по полю, пересек горевший вертолет и понесся с фантастической скоростью к Дамоне.

А потом…

Единственная, белая, как раскаленный клинок, молния ударила из бурлившей тучи в пилотскую кабину вертолета и за долю секунды укутала боевую машину ярким белым сиянием.

Чудовищный удар грома прокатился по полю.

Прожектора «Сикорского» погасли, и там, где за мгновение до этого был вертолет, появился огненный шар, из которого падали на землю горящие обломки и темные бесформенные предметы.

Бен подскочил как раз вовремя и успел подхватить Дамону. Ее лицо внезапно стало бледным, как у покойника, а дыхание порывистым и неровным. Бен бережно опустил се на землю, положил ее голову себе на колени и с чувством недоверчивого облегчения посмотрел на запад.

На месте падения вертолета пылало зарево. Огонь, должно быть, виднелся за много миль.

Одиночный, глухой раскат грома прокатился по небу. Мюррей поднял голову и взглянул вверх. Грозовое облако исчезло так же внезапно, как и появилось. Взгляд Бена переместился дальше и коснулся горевших обломков полицейского вертолета и следа пулеметной очереди.

След заканчивался на расстоянии едва ли метра от Дамоны. Еще мгновение, и…

Мюррей закрыл глаза и попытался не думать, что было бы тогда. Порой он тоже забывал, что Дамона была ведьмой.

А ведьма умела отразить опасность своими способами.

 

2. Кукла-чудовище

Человек пытался выбраться на берег.

Его тело наполовину погрузилось в грязную, масляно поблескивающую дождевую воду, которой быстро заполнялась воронка от взрыва. Обрубленные пальцы лихорадочно шарили по размякшей земле и снова соскальзывали назад. Одежда висела клочьями и была прожжена во многих местах.

Левой ноги не было. Ниже колена торчал только черный обрубок, из которого сыпалась порошкообразная серая масса, а на месте лица на темно-серой поверхности неровные дыры и трещины указывали места, где прежде находились рот, нос и глаза. Тело буквально расплавилось от чудовищной температуры, образовавшейся при взрыве.

Но он жил…

Вопреки всем законам природы ужасная, изуродованная кукла жила. Ее тело дернулось, словно его сотрясла мощная внутренняя судорога, повернулось на мокрой земле, опять схватило обгорелыми обрубками грязь и упорно начало подтягиваться. Туловище миллиметр за миллиметром стало выползать из воронки.

Дамона оцепенело уставилась на обугленную куклу. Хотя зрелище вызывало в ней тошноту и омерзение, она не в состоянии была отвести взгляд. Мысли беспомощно бегали по кругу.

Кукла, как безобразная, изуродованная улитка, ползла по сырой земле.

— Хирлет… — раздался голос рядом с ней.

Дамона с трудом оторвалась от ужасного зрелища, поспешно отступила назад и зябко обхватила руками плечи.

— …Или тот, кого мы приняли за Хирлета, — продолжил Бен через некоторое время.

Голос его дрожал, и не только от холодного ветра и нервного напряжения. Он провел рукой по лицу и вздохнул как-то необычно, почти жалобно. Отблески пламени, которое все еще вырывалось из обломков горевшего полицейского вертолета, освещали их лица. Небо над полем окрасилось в кроваво-красный цвет. В воздухе стоял запах гари.

Обугленные, тлеющие куски военной машины, подобно маленьким мерцающим звездочкам, были рассеяны по всему полю. «Сикорский», как бомба, врезался в мягкую землю; из центра неглубокой, округлой воронки, как грозный кулак, торчало то, что от него осталось.

Но ни Дамона, ни Бен, ни пилот-полицейский ничего не замечали. Они в оцепенении застыли на краю воронки и смотрели на чудовищную куклу, которая с упорством автомата пыталась выползти к ним наверх.

— Хирлет, — повторил Бен. На этот раз его голос прозвучал спокойнее, но Дамона понимала, как трудно ему давалось каждое слово.

— Он нас надул, а мы по своей простоте попались на его удочку. Когда мы здесь дрались с его творением, он наверняка был уже далеко за горами.

Дамона не ответила. У нее совсем не осталось сил. Она чувствовала себя усталой и измученной.

Гроза, которую она вызвала для защиты от вертолета, отняла всю ее энергию.

— Я не понимаю… — пробормотал пилот.

Он заикался.

— Как, каким образом… Ведь он никогда не смог бы… И эти гром, молния… Ничего не понимаю…

Он замолчал растерянно и испуганно, посмотрел сначала на Бена, потом на Дамону и покачал головой.

Его пальцы теребили молнию кожаной куртки, а взгляд снова и снова возвращался к тому, что было распластано в грязи перед ними. Рассудок его отказывался понимать то, что видели глаза.

— Вам и не надо понимать, — резко сказал Бен. — Главное, чтобы вы потом никому не рассказывали об этом.

Он засмеялся, — но смех его прозвучал совсем не весело, — еще несколько мгновений постоял в раздумье и затем почти автоматически вытащил из кармана револьвер. Подойдя к краю воронки, он неторопливо прицелился и шесть раз нажал на спусковой крючок.

Пули раздробили голову и грудную клетку куклы. В местах их попадания торчали острые зубцы, от которых расходились черно-серые трещины.

«Пластмасса, — смутно подумала Дамона, — балакрон…» Да, они преследовали кукол.

— Как же это… — опять беспомощно произнес пилот. — Что это было? Это же был не человек!

Замолчав, он повернулся и уставился на Дамону недоверчиво раскрытыми глазами.

— Кто вы? — прошептал он.

Вместо прямого ответа Бен взял его за плечо и с секунду пристально смотрел на него.

— Я сейчас все объясню, — сказал он тихо. — Вероятно, вас нет необходимости предупреждать о том, что все это строго секретно. Никто не должен знать о том, что вы только что видели, абсолютно никто. Как вас зовут?

— Мандрейк, — сказал пилот. — Поль Мандрейк. Лейтенант Мандрейк. Я ничего не скажу.

Он тихо засмеялся, и в его смехе слышались истерические нотки.

— Да я думаю, что мне никто и не поверил бы. Я и сам этому не верю.

Бен кивнул.

— Это хорошо, Мандрейк, очень хорошо. Это чудовище, которое вы только что видели, было не человеком, а куклой.

Мандрейк замедленно кивнул.

— Робот, да?

— Вроде того, — подтвердил Бен. — Но мы и сами пока точно не знаем. Ясно, что о существовании такого «робота» пока нельзя распространяться. Пока это тайна. Я думаю, мы… Что это?

Он поднял лицо и прищуренными глазами стал вглядываться в небо.

На севере, над темным горизонтом появилась маленькая желтая точка, а ветер донес тихое гудение, которое постепенно нарастало.

— Это, вероятно, машина из Арлингтона, — предположил Мандрейк. — Наверняка они видели воздушный бой на экранах радаров и сейчас проверяют, что случилось.

— Поздновато, однако, — проворчал Бен.

Он взглянул еще раз на светлую точку, что прыгала вверх и вниз, потом торопливо сунул пистолет в кобуру и предостерегающе посмотрел на Мандрейка.

— Как договорились, лейтенант, ни слова. Мы не знаем, что уничтожило вертолет. Пусть они сами поломают над этим голову.

— А что это было на самом деле? — быстро спросил Мандрейк.

Бен ухмыльнулся.

— Молния, мой милый. А если вы меня спросите сейчас, откуда она взялась, эта молния, то я вам объясню, что мисс Кинг — настоящая ведьма.

Мандрейк помолчал немного, в замешательстве посмотрел на Дамону и нервно усмехнулся.

— Все в порядке, инспектор. Я понял.

— Я в этом не уверен, — буркнул Бен, но так тихо, что пилот ничего не услышал.

Шум винта превратился тем временем в воющий рокот, заглушавший порывы ветра и треск пламени, и вскоре сделавший невозможным любой разговор. Машина скользила к ним на бреющем полете, пару раз облетела оба пожарища на местах падения вертолетов и села в пятидесяти метрах от них. Двигатели взвыли в последний раз и умолкли.

Сигнальные огни на борту и хвосте погасли, а в кабине пилота вспыхнул яркий поисковый прожектор. Луч света, как длинный палец, ощупал поле, скользнул над горящим костром полицейского вертолета и остановился на Дамоне, Бене и Мандрейке. Открылась темно-зеленая мокрая бортовая дверца. На землю опустилась короткая металлическая лестница, и человек в форме майора ВВС стал спускаться по ней.

Он на мгновение остановился, посмотрел на обе разбитые машины и комично заковылял к ним, увязая по щиколотку в грязи.

Бен двинулся к нему навстречу. Майор остановился, небрежно отсалютовал и сказал:

— Майор Пелхам, сэр. Я полагаю, вы инспектор Мюррей?

Бен озадаченно кивнул.

— Откуда вы знаете?..

Пелхам усмехнулся и сразу же вновь стал серьезным.

— Мы получили радиограмму, в которой нас просили помочь вам. Что случилось? Скотланд-Ярд теперь играет в войну?

Бен стал серьезным. Он кратко и точно рассказал Пелхаму, что произошло.

— Мы не имеем представления, почему вертолет внезапно взорвался в воздухе, — закончил он. — Но я должен признать, что нас сейчас, вероятно, не было бы уже в живых, если бы этого не произошло.

Пелхам сморщил лоб.

— Просто так — взорвался в воздухе? — спросил он.

В его голосе прозвучало явное сомнение.

— Без?..

Бен не дал ему продолжить.

— Лейтенант Мандрейк провел ложную атаку, — сказал он. — Возможно, пилот ошибся от страха или еще от чего-нибудь.

Пелхам задумался на секунду.

— Вы довольно близко подвели машину к нему, не так ли? — неожиданно спросил он Мандрейка. — Случайно никто не заметил номер?

— Нет, — сказала Дамона.

— При такой скорости было совершенно невозможно, — добавил Бен.

Мандрейк поморщился.

— Подождите. Я думаю, Альфа-Браво-семь-четыре…

— Девять-семь-семь-Альфа? — закончил Пелхам.

Мандрейк ошеломленно кивнул.

— Мне кажется, да. Почему вы спрашиваете?

— Потому что я знаю, откуда эта машина. Она наша. С авиабазы Арлингтон.

— А?

Бен пришел в замешательство. Пелхам как-то внезапно сгорбился и сейчас выглядел совсем несчастным.

— Она была украдена, — нехотя признался он, — больше двух недель назад.

— Украдена!

Мюррей охнул.

— Громадный военный вертолет украден! Вы шутите!

— К несчастью, нет. Украден — может быть, неточное выражение. Он находился в плановом полете, когда вдруг оборвалась радиосвязь. Затем машина сразу же исчезла с экранов радаров.

Он указал на все еще пылавший «Сикорский»:

— Вот это — и первый след.

— А экипаж? — спросила Дамона.

Пелхам пожал плечами.

— Исчез. Пилот, второй пилот, радист и три стрелка исчезли. Мы предполагаем преступление. Боюсь, что это именно так и есть.

— А почему же об этом никто не знает? — поинтересовался Бен.

Пелхам вздохнул.

— Ну, инспектор Мюррей, королевский воздушный флот в подобных случаях берет обычно расследование на себя. Кроме того, мы стараемся избегать широкой огласки.

— Но кто же мог украсть вертолет? — изумился Мандрейк.

— О, людей, интересующихся этим, достаточно много, — сказал Бен, опередив Пелхама. — Торговцы оружием, преступный мир, да и наши «друзья» с той стороны.

Он усмехнулся.

— Но об этом мы побеседуем позднее.

И, помолчав, продолжил, обращаясь к Пелхаму:

— А сейчас я был бы весьма признателен, если бы вы помогли нам отсюда выбраться.

— Конечно, — поспешно сказал Пелхам. — Я прикажу доставить вас на базу. Сожалею, что не могу сопровождать вас лично. Вы, конечно, понимаете, что я должен остаться здесь и проследить за тем, чтобы территорию оцепили и осмотрели. Но я дам указание, чтобы о вас позаботились.

Он приглашающим жестом указал на вертолет и поковылял перед ними через грязное поле.

Оказавшись в кабине, Дамона с облегчением вздохнула. Пелхам предоставил ей свое место. Вертолет был меньше, чем она думала. Большую часть салона занимали зеленые и серые ящики и приборы. Два громоздких пулемета торчали вправо и влево через бортовые стенки.

Пелхам выкрикнул пару команд, после чего все солдаты, кроме пилота и радиста, вылезли из вертолета и кольцом оцепили место падения. Кто-то притащил огнетушитель и начал сбивать им пламя на полицейском вертолете. Затем дверца с глухим стуком захлопнулась, затрещали винты. Машина поднялась в воздух и, набирая скорость, понеслась в сторону Арлингтона.

* * *

Кто-то осторожно, но упорно тряс его за плечо, что-то говоря, но что — он не понимал. Прикосновение пробудило пульсирующую боль в голове, от которой он застонал. Он заморгал, дотронулся рукой до затылка и издал болезненный крик.

— Не двигайтесь, — пробормотал голос. — Врач скоро придет.

Майк открыл глаза, снова заморгал и попытался вспомнить, что произошло и где он находится.

Вокруг была темнота, полная скользящих теней, голосов и шарящего луча карманного фонарика. В ноздри проник мягкий аромат дорогих тканей, смешался с тяжелым, вязким запахом ковров и безликим кондиционированным воздухом. Это был универмаг.

Он сел, застонал снова и попытался не замечать гудящую боль в затылке.

Ему казалось, что по голове кто-то настойчиво и сладострастно молотит кувалдой.

— Что случилось? — с трудом выговорил он.

— Вас ударили, сэр, — ответил полицейский.

Он стоял на коленях рядом с ним.

— Я уже велел позвать врача и…

— Врач — ерунда! — перебил его Майк. — Что случилось? Где Теракис и…

Он вдруг замолчал, поднялся и обернулся. Жуткое чувство пронзило его, когда он увидел пустую невысокую тумбу, на которой еще несколько минут назад стояли три манекена.

— Где Теракис? — еще раз спросил он.

Бобби грустно пожал плечами.

— Мне это неизвестно, сэр, — признался он. — Мы вошли сюда, когда услышали шум, но здесь никого больше не было, кроме вас, разумеется.

Майк замолчал. Ему пришлось сделать усилие, чтобы вспомнить все подробности происшедшего. Он пришел сюда вместе с ученым, чтобы забрать трех кукол-чудовищ, оставленных Хирлетом при торопливом бегстве.

Они нашли их, а потом…

— Вы уверены, что никто не выходил из здания? — спросил он. — А группа людей? И с ними ваш сотрудник?

— Наш сотрудник?

Майк нетерпеливо кивнул.

— Человек в форме полицейского, — сказал он. — Без фуражки, так как я сбил ее с его головы. Теракис и три молодые женщины в меховых пальто.

— Три молодые женщины в меховых пальто?.. — тупо повторил полицейский.

По выражению его лица можно было понять, что он считал удар по голове Майка слишком сильным и принимал за бред все его слова.

— Я никого не видел, — нерешительно сказал он. — Дом окружен. Они не смогли бы выйти.

Раздался тихий щелчок, и под потолком одна за другой вспыхнули дюжина ламп дневного света.

Очевидно, служащие, наконец, нашли выключатель.

Майк быстро подошел к тумбе. Следы борьбы были налицо: одежда лежала на полу в страшном беспорядке, а поодаль он обнаружил серый зазубренный осколок пластика — обломок манекена, который был явно поврежден при падении. Несколько секунд он задумчиво держал его в руке, а затем сунул в карман пиджака и снова обратился к полицейскому.

— Прикажите обследовать все здание, буквально каждый сантиметр, — сказал он. — Абсолютно все. И подвал. И чердак. Профессор Теракис похищен.

— Похищен?

— Человеком в полицейской форме, — подтвердил Майк. — И предупредите ваших людей об осторожности. Малый опасен.

Полицейский испуганно посмотрел на него, повернулся и вышел.

Майк постоял полсекунды, повернулся и направился к ближайшему телефону. Трубка издавала тихий гудок «свободно», но, когда он набрал номер Скотланд-Ярда, ответа не последовало.

Ему показалось это ненормальным. Однако, возможно, что все разговоры велись через телефонную станцию магазина, которая в нерабочее время, естественно, была отключена. Он зло бросил трубку на рычаг и позвал одного из полицейских.

— Позовите мне администратора этого универмага, — отрывисто приказал он. — Потом мне нужно будет поговорить с вашим начальством.

Он даже сам удивился, насколько беспрекословно воспринимались его распоряжения. Но, возможно, люди были рады, что тут вообще кто-то был, к кому они могли обратиться. Что-то не в порядке было с этим, казалось бы, таким безобидным магазином, Майк это чувствовал, и, возможно, они это чувствовали точно так же.

Это было странное, не подтверждаемое логикой ощущение. Казалось, что за ними ведется постоянное наблюдение. Инстинкт подсказывал, что в этом здании таилось что-то немыслимо враждебное и злое.

Майк содрогнулся, с трудом отогнал эти мысли от себя и прошелся в нерешительности взад-вперед между вешалкой и прилавком. С десяток полицейских в черной форме лондонской патрульной полиции методично исследовали каждый закоулок огромного помещения, но Майк уже знал, что они ничего не найдут.

Несомненно, манекены-похитители еще не успели покинуть здание: слишком мало прошло времени, да и люди Мюррея так основательно оцепили магазин, что и мышь не прошмыгнула бы незамеченной.

Он был уверен, что нет такого пути и такого средства, чтобы они и их беспомощная жертва могли скрыться.

Майк горько упрекал себя, что поднялся сюда с Теракисом один. Профессор не мог знать, насколько были опасны эти чудовищные манекены. Если с ним случилось что-нибудь, то в этом был виноват он, Майк. Правда, с другой стороны, эта злая сила совершила сейчас свою первую ошибку.

Видимо, Теракис был важен для нее по каким-то причинам, а это могло означать только, что он — возможно, и не подозревая об этом сам — был в состоянии разгадать ее тайну или даже уничтожить ее.

— Мистер Гюнтер?

Майк оторвался от своих размышлений и взглянул в лицо тридцатилетнего полицейского, на рукаве которого блестели три золотых нашивки констебля.

— Вы хотели поговорить со мной?

— Вы командир группы?

— Ланден, сэр. Констебль Ланден. Я руковожу здесь всем, пока не вернется инспектор Мюррей. Чем могу быть полезен?

Майк объяснил Ландену, что произошло.

— Похитители еще должны находиться в здании, — заключил он. — Во всяком случае, если ваши люди действительно контролируют все выходы.

Несколько секунд Ланден казался обиженным.

— Будьте уверены, сэр, — сказал он твердо. — И полицейская форма тоже не поможет этим молодчикам. Я распорядился, чтобы никого не выпускали из здания без моего личного разрешения. Мы задержим их.

— Хотелось бы надеяться.

Майк не мог разделять оптимизма Ландена, но все же почувствовал какую-то надежду.

— Я посылал за администратором, — напомнил он. — Вы знаете, где он?

— Он открыл нам несколько дверей на втором этаже, — ответил Ланден. — К сожалению, выяснилось, что в его ведении находятся только эти ключи. Остальные хранит сам Хирлет.

— Вы уже что-то о нем узнали?

Вопросительным движением головы Майк показал на переговорное устройство на ремне Ландена.

— К сожалению, нет. Ни о нем, ни об инспекторе Мюррее.

Он слегка ухмыльнулся.

— Не волнуйтесь. Им от нас не уйти. Затея с вертолетом была такой глупостью, какую я еще не встречал.

— Правда? — сказал Майк изумленно. — Вы считаете?

Ланден убежденно кивнул.

— Такое бывает только в фильмах о Джеймсе Бонде, — заверил он. — Он не сможет сесть в городе, не замеченный сотнями людей. А если он вылетит из Лондона, его засечет дюжина радаров. Кроме того, он стал бы первым, кому удалось уйти от Мюррея. Я не знаю, насколько хорошо вы знаете инспектора, мистер Гюнтер, но в Ярде он у нас знаменитость.

Майк махнул рукой.

— Я знаю его, констебль, — ответил он, — достаточно хорошо знаю. А сейчас мы должны найти администратора. Поговорить друг с другом мы сможем и потом.

Ланден виновато поежился и пошел впереди Майка по безжизненному эскалатору на нижний этаж.

Они нашли администратора в его маленькой, без окон, конторе в южной части универмага.

Это был сморщенный седовласый человечек с одной рукой. Лицо его, казалось, состояло только из складок и морщин. Ланден представил Майка и объяснил служащему суть дела.

— Меня интересует план универмага, его схема или что-нибудь подобное, — сказал Майк.

— Я смогу вам помочь.

Управляющий несколько раз подряд кивнул, вытащил из кармана большую связку ключей и открыл канцелярский шкаф. Оттуда он достал свернутый в трубку план магазина, развернул его на столе и прижал углы шариковыми ручками, извлеченными из его бездонного портфеля.

Майк и Ланден низко склонились над планом. Универмаг размещался на трех этажах, девяносто процентов площади находились в распоряжении покупателей. Меньшая часть оставшейся площади использовалась под бюро, склады, примерочные кабины и туалеты для персонала.

Майк показал рукой на подвальный этаж:

— А что тут?

— Ничего. Отопление, помещение, где складывают ящики и упаковочные материалы, и несколько маленьких помещений, которые стоят пустыми уже несколько лет.

Майк насторожился.

— Пустыми?

Человек пожал плечами.

— Во всяком случае, я не знаю, что там. Двери закрыты, а ключей к ним у меня нет.

Майк и Ланден мгновенно переглянулись.

Казалось, они подумали об одном и том же.

— Проводите нас туда, вниз, — попросил Майк.

Администратор снова кивнул и проковылял мимо них к двери. Ланден подозвал еще двоих полицейских, настрого приказал выставить у двери пост и никого не пропускать и вслед за этим бросился догонять через торговый зал Майка и старика. Они добрались до узкой, едва заметной потайной двери на дальней стороне зала, и служащий с трудом открыл ее. За дверью была крутая бетонная лестница, которая вела на три-четыре метра вниз, а потом резко поворачивала вправо. Майк оставался на верхней ступеньке, ожидая, когда служащий зажжет свет, а потом достал из кобуры свой «люгер».

Ланден удивленно посмотрел на него, но Майк не смутился. На этот раз он был готов сначала стрелять, а уж потом рассуждать. Он уже несколько раз испытал на себе, как опасны эти куклы-убийцы, и не собирался ставить на карту жизнь других невинных людей.

Один за другим они спустились по лестнице, сначала Майк, потом Ланден с двумя полицейскими. Завершал процессию администратор. Фальшивый блеск торговых залов поблек, когда они оказались внизу.

Здесь были голые, холодные бетонные стены, на которых еще можно было разглядеть следы опалубки. Вдоль одной стены тянулся, подобно пестрой змее, толстый пучок электрических проводов. Голая, защищенная только тонким проволочным каркасом лампа освещала ярким, лишенным теней светом узкий коридор. Справа и слева от прохода через неравные промежутки находились двери.

Майк остановился и бросил на администратора вопросительный взгляд. Тот показал на коридор и затем поднял два пальца. Итак, вторая дверь.

Они пошли дальше. Майк, приготовив оружие, занял позицию перед дверью и подождал, когда Ланден и полицейские встанут справа и слева от него. Он осторожно нажал на ручку двери.

Тяжелая железная дверь была не заперта. Ржавые петли внятно скрипнули, когда Майк медленно открыл ее внутрь.

Тусклый свет из коридора упал в темное помещение, осветил голый, покрытый пылью бетонный пол и противоположную стену.

Майк с бьющимся сердцем нащупал выключатель и включил свет.

Комната была пуста. Воздух в ней был сухим и горьким, а нетронутый слой пыли на полу говорил о том, что в помещение входили несколько лет назад.

Пожав плечами, Майк вышел обратно в коридор и снова посмотрел на управляющего.

— Что за другими дверьми?

— Там две комнаты, которые никогда не использовались, — объяснил старик. — За этой дверью — подвал отопления, а две следующие комнаты — склады.

Майк на секунду задумался.

— Ладно, — сказал он наконец. — Сначала кочегарка, а потом по очереди другие.

Он закрыл за собой дверь и приглашающе махнул оружием. Администратор нехотя повернулся, взял из связки следующий ключ и открыл кочегарку.

Там царил полумрак, в котором сверкала контрольная лампочка, как маленький сердитый глаз. Майк повернул выключатель, но свет не зажегся.

— Лампочка перегорела, — сокрушенно объяснил служащий. — Я уже неделю собираюсь ее заменить, но все время что-то отвлекает, тем более что сюда никто и не заходит, а…

Майк заставил его замолчать недовольным движением руки и осторожно двинулся внутрь полутемного помещения. Оно было не очень большим. Отопительный котел и четыре больших бака из белого пластика, где хранилось жидкое топливо, занимали значительную его часть. Даже собаке здесь было бы негде укрыться.

Майк почувствовал одновременно облегчение и разочарование, повернулся к двери, но внезапно остановился.

— Что это? — спросил он.

Его рука показала на прямоугольный контур на сером бетоне пола.

— Шахта, — помедлив, ответил управляющий.

— Шахта? Что за шахта? И куда она ведет?

— Насколько мне известно, в канализацию, — пробормотал тот. — Ее сделали лишь несколько месяцев назад. Прежде здесь был простой водосток, но мистер Хирлет велел строительной фирме сделать шахту.

— Да зачем? — изумился Ланден.

Зато Майк прекрасно понимал зачем: Хирлет был предусмотрительным человеком, он своевременно позаботился о том, чтобы при необходимости можно было легко исчезнуть.

— Боюсь, что они от нас ускользнули, — тихо сказал он.

— Вы думаете, они спустились здесь? В канализацию?

Майк кивнул.

— Почему бы и нет? Если там, внизу хорошо ориентироваться, то можно добраться до любой точки города. Но далеко уйти они не могли.

Он решительно опустился на колени рядом с люком.

Это был тяжелый, почти метровый прямоугольник из дюймового чугуна. Вдвоем с Ланденом они с трудом подняли его.

Под люком открылась мрачная квадратная шахта, стены которой терялись в темной глубине. Тихое бульканье текущей воды и перехватывавшие дух воздушные волны гнили и тления хлынули к ним наверх.

Майк попросил фонарь.

Один из полицейских протянул ему карманный фонарик. Майк включил его и направил луч в глубину.

Бледный свет преломлялся на заплесневелых стенах и отражался от текущей воды где-то глубоко под ними.

Ланден с отвращением поморщился.

— Вы что, серьезно хотите туда спуститься? — спросил он.

— У вас, может быть, есть идея получше?

Майк передал фонарь Ландену, взялся за верхнюю перекладину металлической лестницы и решительно двинулся вниз. Ланден наклонился, чтобы посветить ему.

Майк осторожно спускался. Металл лестницы был сырым, его покрывал слой грязной слизи, а вонь, поднимавшаяся снизу и окутывавшая его, как незримое покрывало, почти не давала дышать. Он шаг за шагом опускался ниже и тщательно считал ступени, пока не добрался до низа. Их было сорок, следовательно, шахта шла под землю на глубину почти десяти метров. Несколько мгновений он стоял по щиколотку в грязной воде и смотрел наверх. Выход из шахты казался маленьким, мутным прямоугольником, на фоне которого черной плоской тенью выделялись плечи Ландена.

— Я уже внизу, — крикнул он.

— О’кей.

Голос Ландена, казалось, донесся из бесконечной дали.

— Подождите меня. Я спускаюсь.

Майк отступил от стены шахты и попытался хоть что-то разглядеть в окружавшей его темноте, черной как смоль. Штольня была полукруглой и в самом высоком месте достигала почти трех метров. В середине клокотал мутный поток зловонной воды, покрытой разноцветными разводами и маслянистой пленкой. Справа и слева возвышались дорожки приблизительно метровой ширины, сложенные из кирпича.

Он с нетерпением ждал, когда Ланден спустится к нему и включит фонарь.

Штольня вела в обе стороны, луча фонарика едва хватало, чтобы немного рассмотреть ее. Местами через канал были перекинуты узкие металлические мостки, а кое-где в основное русло впадали ручьи из боковых штолен.

— И что же дальше? — спросил Ланден.

Майк пожал плечами. Его надежда отыскать след беглецов померкла. Даже с более мощными фонарями было бы почти невозможно обнаружить здесь какие-нибудь следы.

Внезапно он замер, поднял голову и, насторожившись, пристально посмотрел в темноту перед собой.

— Что? — спросил Ланден.

Майк предостерегающе поднял руку и молча указал вперед.

Ланден умолк, а через некоторое время тоже услышал какие-то звуки. Из-за бормотания и шелеста воды они были едва различимы, но, несмотря на это, Майк и Ланден пришли к единому мнению: это были торопливые, тяжелые шаги нескольких человек.

— Вперед! — скомандовал Майк.

Они бросились в темноту, навстречу опасности, действительных размеров которой даже Майк в те мгновения не осознавал.

* * *

Вертолет мягко приземлился.

Смолк рокот лопастей над головой, Дамона взялась за пряжку страховочного ремня и расстегнула его. Бен и Мандрейк уже поднялись из своих кресел. Дверь вертолета открылась, и в проеме возник полный любопытства человек, облаченный в военную форму.

— Инспектор Мюррей и мисс Кинг? — спросил он.

Бен кивнул и повернулся к Дамоне. Кабина была такой низкой, что им пришлось пробираться к выходу согнувшись, чтобы не удариться головой о выпуклый потолок.

— Я сержант Темпс, — сказал военный. — Майор Пелхам предупредил по радио о вашем прибытии. Мне приказано позаботиться о вас.

Он протянул Дамоне руку, помогая спуститься из вертолета по короткому трапу. Одновременно он указал другой рукой на джип, который с работавшим мотором и включенными фарами стоял почти вплотную к приземлившейся машине.

— Генерал Джоргер уже ждет вас, — сказал он.

Они подошли к джипу.

— Но прежде вы можете немного отдохнуть, если чувствуете себя слишком усталыми.

Дамона села на заднее сиденье и немного подвинулась в сторону, когда Бен уселся рядом. Мандрейк, после небольшого промедления, влез на сиденье рядом с водителем. Его взгляд с любопытством блуждал по длинному ряду темно-зеленых геликоптеров, выстроившихся вдоль летного поля.

— Отдых сейчас не самое главное, — ответила Дамона. — Мы готовы встретиться с генералом. Надеюсь, он едва ли захочет отнять у нас половину ночи.

Темпс принужденно засмеялся и уселся за руль.

— Не беспокойтесь, — заверил он.

Он дал задний ход и развернул джип.

— Вертолет, который доставит вас в Лондон, уже готов. Генерал Джоргер только задаст вам несколько вопросов, и все. Чистая формальность.

Он вздохнул, прибавил скорость и поехал к плоским баракам на южной стороне аэродрома.

— Вы знаете, — объяснил он, — в армии абсолютно ничего не делается без протоколов и бумажной волокиты. Надеюсь, что для вас это продлится не слишком долго.

Он поднял голову и посмотрел на Дамону в зеркало заднего вида.

— Может быть, вы обратитесь к нашему штабному врачу? — сказал он дружелюбно. — Вы, видимо, много пережили.

— Ничего страшного, — возразила Дамона. — Мы просто порядочно перетрусили, не более того.

Темпс усмехнулся, но лицо его оставалось серьезным.

Они быстро пересекли летное поле, проехали мимо ряда темных безмолвных бараков и, наконец, остановились перед ярко освещенным зданием. Темпс выпрыгнул из машины, помог Дамоне — как истинный джентльмен — выйти и поспешил вперед, чтобы доложить о прибытии.

— Только этого нам не хватало, — проворчал Бен, когда Темпс оказался за пределами слышимости. — Тысяча вопросов. Этот генерал не поверит нашей истории.

— Конечно, нет, — согласилась Дамона. — Особенно после того, как они обыщут место падения и вместо трупов пилотов найдут только несколько разбитых кукол.

Бен явно нервничал. Он никак не мог сосредоточиться.

Они вошли в здание и нерешительно остановились. Лишь сейчас, оказавшись в сухом и теплом помещении, Дамона ощутила, как было холодно снаружи. Ее била дрожь, а руки и ноги просто онемели от сырости и стужи. Она зябко поежилась и спрятала руки под мышки.

— Вы можете пройти.

Темпс показал на дверь в противоположном конце маленькой приемной и сделал приглашающий жест.

— Генерал Джоргер ждет вас.

Он посмотрел на Дамону, нахмурился и покачал головой.

— Да вы совсем окоченели, — пробормотал он сочувственно. — Подождите, я принесу вам плед.

Он бросился мимо Дамоны в другую комнату и секундой позже вернулся со сложенным серым армейским пледом. Дамона благодарно кивнула, когда он накинул плед ей на плечи.

— Пойдемте, — сказал Темпс.

Они прошли через короткий, стерильно белый коридор и вошли в огромный кабинет.

Необъятный письменный стол господствовал в помещении, и сидевший за ним человек казался совсем незначительным. На стенах висели разноцветные карты, которые были испещрены на первый взгляд бессмысленными линиями и штрихами. В углу калорифер отважно сражался с холодом.

— Присаживайтесь, — дружелюбно сказал Джоргер.

Это был крупный, атлетического вида мужчина под шестьдесят. Один из тех спортивных, натренированных людей с седыми волосами и волевым подбородком, которые каждое утро встают перед восходом солнца. Они игнорируют ревматизм и боли в коленях, по расписанию занимаются йогой и воображают, что все еще могут производить впечатление на женщин. Дамона с первого взгляда почувствовала к нему неприязнь.

Они сели на три заранее приготовленных стула и стали ждать вопросов генерала.

Генерал настойчиво вглядывался в каждого из них. Его глаза блестели колюче и неприятно.

Наконец с едва заметной улыбкой он повернулся к Мандрейку.

— Вы пилот, который вел вертолет, — определил он.

Мандрейк кивнул.

— Я наблюдал за вашим маленьким фокусом на экране радара, — продолжил Джоргер.

В его голосе прозвучало явное одобрение.

— Если вы, молодой человек, когда-нибудь будете искать работу, защищенную от кризисов, обращайтесь ко мне.

Мандрейк неуверенно улыбнулся.

— Вы пригласили нас для того, чтобы вести разговоры о найме на работу? — недовольно проворчал Бен.

Джоргер невозмутимо покачал головой.

— Конечно, нет, инспектор, — ответил он. — Я просто хотел поздравить вашего пилота. Мне всегда приятно бывает признать чьи-то успехи. Но вы, конечно, правы.

Тон его изменился.

— Вы утомились после всего пережитого. Я только хочу вас попросить, чтобы вы рассказали мне ход этого инцидента.

— Рассказывать тут почти нечего, — резко ответил Бен. — Мы преследовали молодчиков, не подозревая, что вы любезно предоставили в распоряжение преступников боевой вертолет. Когда мы это заметили, было уже слишком поздно. Если бы Мандрейк не был таким превосходным пилотом, а их стрелок не был бы таким близоруким, мы бы сейчас здесь не сидели.

Джоргер воспринял этот выпад без особой реакции.

— Вы считаете, что стрелок был не на высоте? — спокойно спросил он.

— Я вижу, куда вы клоните, — ответил Мандрейк вместо Мюррея. — Машина летела с экипажем, который не особенно хорошо умел с ней обращаться. Это были не ваши люди. Вас это заботит, генерал?

— Вы уверены?

— Вполне уверен. Ваши люди спустили бы нас с небес в преисподнюю при помощи бортового оружия, — уверенно сказал пилот.

Джоргер немного помолчал, но Дамона видела, что он усиленно размышляет.

— Надеюсь, вы понимаете, как важно для меня знать, участвовали мои люди в этом инциденте или нет, — сказал он. — Достаточно уже и того, что исчезла боевая машина. Собственно, где она появилась? Где-то над Лондоном, как я слышал.

Бен кивнул.

— В Харроу, — сказал он. — И для меня просто загадка, как Хирлет смог перегнать ее туда незаметно. Но мы это выясним.

— Хирлет?

— Человек, которого мы подозреваем, — поправился Бен.

— Подозреваете?

В глазах Джоргера появилась настороженность.

— То есть вы не уверены, был ли это он?

— Машина стартовала с принадлежащего ему участка, но между тем я не слишком уверен, присутствовал ли он при этом. Возможно, это был только трюк для того, чтобы навести нас на ложный след. Вам что-нибудь говорит это имя?

— Хирлет?

Джоргер покачал головой.

— Нет. Я знаю каждого человека, который нес здесь службу за последние десять лет, но мистера Хирлета тут не было. Но я, конечно, несмотря на это, произведу розыск. До сих пор мы блуждали в потемках. Возможно, мы получим благодаря этой фамилии первый след.

— Не уверен. Он мог действовать под другой фамилией. Особенно если занимался темными делишками. Спекуляцией оружием, например.

Джоргер пожал плечами.

— Это обнаружится. Мы исследуем трупы экипажа. Я вам гарантирую, что мы схватим преступников.

— Хочется надеяться, — проворчал Бен.

Он откинулся назад, нашарил в кармане сигареты и извлек наполовину размокшую пачку.

— Вообще-то, кроме вертолета, ничего больше не пропало? — простодушно спросил он.

На этот раз тень скользнула по лицу Джоргера.

— Нет, — выдавил он. — А почему вы спрашиваете?

Бен пожал плечами.

— Я только подумал, действительно ли было случайностью то, что они летели именно в этом направлении. Вертолет был, скажем так, заимствован у вас, а лететь на украденном вертолете через его родную военную базу довольно глупо, если вы позволите такое выражение. А Хирлет до сих пор действовал весьма разумно.

Джоргер недовольно кивнул.

— Я прикажу перепроверить дело, — пообещал он. — В случае, если тут есть хоть какая-нибудь связь, мы ее найдем.

Телефон на его столе зазвонил. Джоргер, казалось, очень обрадовался перерыву. Разговор мало-помалу приобретал нежелательный для него оборот.

Он взял трубку, представился и некоторое время молча слушал.

— Вертолет для вас готов, — сказал он, положив трубку. — Вы можете лететь в Лондон, если хотите. В ближайшие дни я свяжусь с вами и выясню все остальное. Разумеется, вы можете оставаться у нас и до утра. Здесь достаточно места, а наш врач…

Бен поспешно отклонил предложение и встал.

— Это очень любезно с вашей стороны, генерал, но я должен срочно вернуться в Лондон.

— Я понимаю.

Джоргер встал и проводил их до двери.

Снаружи ждал Темпс и на своем джипе снова вывез их на летное поле.

Через полчаса за окном вертолетной кабины выросло зарево огней. Ночной Лондон стремительно приближался.

* * *

Ослепительный свет бесчисленных прожекторов буквально затопил поле. Вой дизельных моторов и резкие выкрики команд перекрывали шум ветра. Дюжина больших зелено-коричневых грузовиков образовала широкий полукруг вокруг места падения, а на краю освещенного участка торчала громоздкая тень транспортного вертолета, предназначенного для транспортировки обломков «Сикорского» в Арлингтон.

Майор Пелхам, зябко поежившись, поплотнее застегнул воротник форменной куртки и окоченевшими пальцами прикурил сигарету. Он дожидался, когда прибудут люди с близлежащей базы. Упоминание о боевом вертолете действовало как заклинание — Джоргер направил ему людей и транспорта больше, чем нужно. В круге диаметром примерно в двести метров, образованном машинами и прожекторами, теснились сотни солдат, которые обыскивали буквально каждый сантиметр грязной земли и поднимали даже мельчайшие обломки. Все это тщательно упаковывалось в полиэтиленовые пакеты. Но до сих пор ничего, кроме обломков, они не нашли.

Пелхам щелчком отбросил спичку в сторону и медленно поковылял к воронке, в центре которой лежали обломки «Сикорского».

— Ну, что?

Человек в коричневой форме сапера вскинул голову, узнал майора и грустно пожал плечами.

— Абсолютно ничего, майор, — сказал он Удрученно. — Ни трупов, ни их следов, ничего…

Пелхам немного помолчал. Они уже часа два напряженно искали тела экипажа. Может быть, даже больше.

— Возможно, их выбросило, когда взорвался вертолет, — пробормотал он.

Однако сам он совершенно не был уверен в своих словах. Он имел достаточный опыт полетов, чтобы знать, что такого быть не могло.

Сапер покачал головой. На его лице появилось озабоченно-грустное выражение.

— Он не взорвался, — сказал он тихо.

Пелхам изумленно моргнул.

— Что?

— Он не взорвался, если не все, что я узнал за тридцать лет — глупость, — заверил сапер.

Взгляд Пелхама переместился к бесформенным очертаниям того, что было вертолетом.

— Не взорвался? — бессмысленно повторил он. — Тогда что же?

— Расплавился, — объяснил сапер. — Я понимаю, это безумие, но обломки выглядят так, будто в машину попала молния.

— Не мелите чепухи, уважаемый!

Пелхам фыркнул.

— Нет такой молнии, у которой хватило бы энергии, чтобы расплавить целый вертолет.

— Вам, конечно, больше нравится объяснение с лазерным лучом? — спокойно отозвался сапер.

Пелхам подозрительно посмотрел на него.

— Скажите-ка, вы не слишком увлекаетесь научно-фантастическими романами? А может, вы хотите меня разыграть? — выжидающе спросил он.

— Ни то, ни другое, майор. Но это единственное объяснение, которое у меня есть. Вы сами можете в этом убедиться.

Пелхам немного помедлил, потом решительно вошел в холодную воду, которая уже успела заполнить воронку.

Он должен был сознаться, увидев обломки вблизи, что ему в голову пришла та же мысль, что и саперу.

Требовалась очень уж большая фантазия для того, чтобы в этой спекшейся массе обнаружить очертания вертолета. Алюминиевый корпус расплавился как воск. Всюду виднелись застывшие наплывы или, наоборот, размазанные, как масло, поверхности.

Массивный металл отдельных конструкций корпуса был искорежен и частично обгорел, а там, где должна была находиться кабина пилота, просто зияла обугленная дыра.

— Это действительно странно, — признал Пелхам. — Но наверняка можно найти логическое объяснение…

— Но это еще не нее, — сказал сапер. — Мы нашли нечто более странное. Посмотрите сами.

Он начал по колено в воде обходить машину и сделал знак Пелхаму следовать за ним.

На боковой стенке корпуса зияла зазубренная дыра почти метровой ширины. Через нее можно было заглянуть в кабину пилота — точнее, в то, что от нее осталось.

Сапер включил фонарь и направил его на разбитую приборную доску и обугленный каркас кресла пилота.

— Глядите сюда.

Лишь через несколько секунд Пелхам распознал, что он имеет в виду. К пилотскому креслу приклеилась черно-серая блестящая масса, контуры которой смутно напоминали форму человеческого тела. Пелхам с любопытством наклонился вперед, взялся рукой за неровный край дыры, а другой ощупал сиденье.

— Пластмасса, — ошеломленно пробормотал он. — Это какая-то пластмасса, довольно обугленная, но…

— В «Сикорском» нет ничего пластмассового, тем более такого размера, — спокойно сказал сапер.

— Но…

— Кроме того, в момент катастрофы сиденье было прожжено, — невозмутимо продолжил он, — а это значит, что именно в этот момент тут должно было находиться и вот это. В кресле пилота.

— Да вы сошли с ума, — слабо сказал Пелхам.

— Я хотел бы, чтобы это было так, майор, — ответил сапер, — но, к сожалению, факты говорят за себя. Кроме того, тут еще кое-что…

— Что там еще?

Сапер молча достал из кармана куртки прозрачный пластиковый мешочек.

— Это я нашел в грязи совсем рядом с воронкой, — сказал он.

Пелхам взял мешок и нерешительно повертел его в руках. Штука, которая в нем лежала, неприятным образом напоминала ему палец. Но она была из пластмассы.

Он сглотнул.

— Невозможно, — сказал он. — Я думаю, что это совершенно невозможно.

Он хотел добавить еще что-то, но в этот момент на противоположном краю воронки раздался громкий выкрик. Пелхам повернулся, небрежно сунул мешок в карман куртки и поспешно пошлепал вокруг обломков корпуса.

Несколько солдат столпились вокруг темного, бесформенного тела, наполовину высовывавшегося из воды. Пелхам раздвинул людей в сторону и опустился на колени рядом с находкой.

— Откуда это? — спросил он.

— Это лежало в воде, — ответил один из солдат, — прямо у края. Должно быть, выбросило при падении.

Но Пелхам едва ли слышал его слова. Он снова включил фонарь и осветил невероятную находку. То, что он увидел, заставило его на секунду усомниться в своем рассудке.

Сначала у него появилось впечатление, что он стоит на коленях перед пустым пальто, которое кто-то сначала основательно прожег, а потом набил бумагой и отбросами. Но Пелхам быстро обнаружил, что это не так. В одежду были всунуты остатки человеческого тела, точнее сказать, половина человеческого тела.

Голова и верхняя часть туловища отсутствовали, и тело начиналось лишь с груди. Но туловище было пустым, кожа обгорела и была в дырах и неровных трещинах.

— Кукла! — изумленно воскликнул Пелхам.

То, что лежало перед ним, было обгорелыми остатками куклы в рост человека.

Внезапно он снова подумал о расплавленной серой массе на сиденье пилота и на мгновенье почувствовал, как ледяная рука коснулась его шеи и медленно скользнула к спине.

Он поднялся, ошарашено помотал головой и инстинктивно отошел на несколько шагов назад от ужасной находки.

Серых пятен, оставшихся на кончиках его пальцев, когда он касался куклы, он не заметил…

* * *

Майк внезапно остановился и предостерегающе поднял руку.

— Выключи свет!

Ланден повиновался. Бледный луч фонаря погас, и через секунду после этого над ними, как черная вода, сомкнулась темнота. Бульканье и журчанье у их ног, казалось, стало громче, а вместе с темнотой изо всех углов и закоулков выползли смутная тревога и беспричинный страх.

Их возбужденное воображение наполняло абсолютную темень вокруг них движением и бесплотными грозными существами. Им казалось, что рядом с ними происходит что-то ужасное. Майк внезапно почувствовал, что его легкие не получают больше воздуха, и не только из-за перехватывавшей дыхание вони от канализации. Он услышал, как беспокойно задергался Ланден. Его дыхание тоже стало быстрым и неровным. По-видимому, Ланден ощущал то же самое.

— Там, впереди, что-то есть, — пробормотал Майк.

Он старался говорить как можно тише, но каменные стены, казалось, подхватывали и усиливали его голос, многократно отраженным эхом бросая его через проход.

Прямо перед ними слышалось нечто вроде шагов и шороха, будто по земле тащили тяжелое тело.

Майк невольно взялся за пистолет.

Надежная тяжесть и прохладная жесткость металла придали ему обманчивое чувство уверенности. Он вытянул руку. Его пальцы натолкнулись на узкие, изъеденные ржавчиной железные перила, переброшенные через канал.

— Пошли, — прошептал он. — Они на другой стороне.

Он осторожно поставил на узкий скользкий мостик сначала одну ногу, крепко уцепился левой рукой за поручень и встал на мостик обеими ногами.

Он чувствовал, что они уже очень близко подошли к чудовищам. Прошло совсем немного времени с тех пор, как они проникли в подземный переход, но у детищ Хирлета было, видно, немало хлопот с Теракисом, к тому же они едва ли ожидали, что их могут преследовать.

Шаг за шагом он ощупью перебирался через мост и, наконец, сошел на другую сторону канала. Железная конструкция задрожала снова — это Ланден тоже начал свой переход.

Майк терпеливо дождался, пока молодой констебль не окажется рядом с ним, а потом на цыпочках двинулся дальше.

Теперь шаги раздавались совсем рядом, а через некоторое время он услышал и голос. Это был человеческий голос.

— Все готово? — спросил он.

Голос показался Майку странно знакомым, но искажался сбивавшей с толку акустикой подземелья, поэтому он не мог определить точно, когда и где он мог его слышать.

— Конечно, — ответил другой голос.

Этот голос Майк узнал. Это был фальшивый полицейский, который его ударил.

— Машина готова. Все погружено. Мы можем покинуть город в течение часа.

— Очень хорошо.

На минуту все затихло. Майк тотчас замер и схватил Ландена за руку.

— Нам придется изменить наш первоначальный план, но это не страшно. Задержка на несколько дней, вот и все. Мы… Что это?

Майк невольно вздрогнул от этого испуганного крика. Впереди зажглась лампа. Яркий луч света прорезал темноту, скользнул по сырому камню у их ног и поднялся к лицу Майка.

— Проваливай!

Майк, защищаясь от света, поднял руку и отступил назад. Бесформенный черный силуэт прыгнул на него из-за слепящего луча. Майк наклонился, оттолкнул атакующего и одновременно выстрелил. Под каменными сводами выстрел прогремел, словно пушечный залп. Фигура отлетела от него, размахивая руками, и ударилась о стену.

— Назад! — рявкнул Майк.

Он повернулся, яростным движением втолкнул Ландена на узкий мостик и еще раз выстрелил в темноту.

Пуля ударилась о стену и рикошетом отлетела от нее.

— Держи! — пронзительно завизжал голос. — Они не должны уйти!

Одновременно вспыхнули несколько фонарей, залив штольню ярким светом.

Майк вслед за Ланденом рванулся через узкий мостик. Шаги преследователей гремели вслед за ними. Он приостановился, повернулся и выстрелил в тот момент, когда первая кукла ворвалась на мостик. Пуля попала в шею и разбила ее.

Голова, казалось, растворилась в облаке взорвавшихся обломков пластмассы, упала и покатилась через мостик, после чего свалилась в воду и утонула. Безголовое тело пробежало еще несколько шагов и тоже опрокинулось в бурлящую муть.

Майк выстрелил еще раз, и вторая фигура словно наткнулась на огромный невидимый кулак, который разнес ее вдребезги. Обломки сокрушили узкий парапет и тяжело рухнули в воду, застыв на какое-то мгновенье над поверхностью потока.

Бледная рука со скрюченными пальцами исчезла под водой, но тут же снова показалась над коричневыми волнами, беспомощным движением схватила воздух и, наконец, исчезла насовсем.

— Боже мой! — ахнул Ланден. — Что это?

— Потом объясню, — торопливо сказал Майк, — разумеется, если мы будем живы. А теперь бежим!

Он подтолкнул Ландена, выстрелил еще раз и помчался вслед за ним по дороге, по которой они шли сюда. Его выстрелы немного задержали преследователей, но ненадолго. Мостик загремел под тяжелыми шагами нескольких монстров. Майк предполагал, что они преследовали только четырех кукол, но это — увы! — было не так. За ними неслась, по меньшей мере, дюжина манекенов, за которыми появлялись все новые тени. Магазин, должно быть, кишел чудовищами, и те четыре, которых он видел, были не более чем крошечной горсткой.

Вдруг они увидели знакомую вертикальную шахту.

Майк остановился и, задыхаясь, сказал:

— Быстро лезь наверх! Я попытаюсь их задержать.

Пуля размозжила руку передней фигуры, пыль полетела во все стороны, но манекен невозмутимо надвигался на них, размахивая расколотым обломком, как дубиной.

Майк выстрелил еще раз, на этот раз сила удара отшвырнула чудовище назад, под ноги остальным. За какое-то мгновение коридор превратился в невероятную кучу-малу из рук, ног, голов и тел. Один из монстров потерял равновесие и упал в канал. Бурное течение тотчас утащило его под воду и унесло прочь.

Ланден поспешно карабкался вверх по ступенькам. Майк снова выстрелил, взялся левой рукой за нижнюю перекладину и торопливо полез наверх. Серая, нечеловечески сильная рука схватила его за щиколотку и потянула вниз. Майк вырвался отчаянным усилием и полез дальше так быстро, как только мог. Внизу раздался яростный многоголосый вой.

Казалось, шахта не имеет конца. Ланден карабкался быстро, как обезьяна, перебирая перекладины. Несмотря на это, у них было впечатление, что они не двигаются с места. Майк взглянул вниз и удвоил свои усилия. Куклы были совсем рядом. Верхняя — всего на полтора метра ниже его и карабкалась с упорством машины, не знающей изнурения и усталости.

Наконец, после целой вечности, Ланден достиг края шахты и подхватил под локоть Майка. С отчаянным усилием тот выбрался из люка и вцепился в крышку на шарнирах. Она весила с центнер, и он тщетно силился поднять се.

— Черт побери! — прорычал Майк.

Он задыхался.

— Помоги мне!

Ланден стал помогать, но крышка двигалась с томительной медлительностью. Серые, когтистые, искривленные кисти появились над краем шахты, царапая и кроша бетон.

— О небо! — закричали двое полицейских.

Они были вне себя от увиденного.

— Что это?

— Не отвлекаться! — прорычал Майк. — Лучше навалитесь!

Те немедленно ухватились за крышку и изо всех сил потянули ее на себя.

Медленно, миллиметр за миллиметром, поднималась чугунная плита.

В прямоугольнике шахты возникли безволосые серые черепа. Ланден, придя в ужас, вскрикнул и в отчаянном рывке со всей силой навалился на ржавые шарниры.

Крышка пошла быстрее, застыла на долгий момент вертикально, затем с чудовищной силой рухнула вниз. Головы кукол были размозжены. Грохот крышки смешался с треском пластмассы.

Смутный шум еще несколько мгновений раздавался из закрытой шахты; затем звук, похожий на падение тяжелого тела, унес все это с собой. Вскоре стало тихо.

— Мой бог, — прохрипел Ланден, — едва успели.

Сглотнув слюну, он обменялся беспомощными взглядами со своими людьми и затем уставился на Майка.

— Что это были за монстры?

Майк явно медлил с ответом.

Он никак не мог отдышаться, а сердце стучало так, что даже ныло от боли.

Только сейчас он вспомнил про свою ногу. Она, к счастью, почти не болела. И вот, когда все уже было позади, он осознал в полной мере, какой смертельной опасности они избежали. Все могло закончиться гораздо печальнее.

— Это были, кажется, не люди, — уклончиво ответил он.

Ланден пронзительно рассмеялся.

— Это и я заметил. Но что тогда это было? Роботы?

Его слова были произнесены так обыденно, словно для большинства людей человекоподобный робот являлся самым обычным предметом. Но так как он все еще был в шоке от пережитого, то мог, пожалуй, примириться с этим самым простым объяснением.

Майк кивнул.

— Пожалуй, это не робот в том смысле, который вы, вероятно, имеете в виду, но предположение недалеко от истины. Да, это была разновидность роботов.

— Роботов? — спросил один из полицейских.

Он поднял с пола отколотый палец и держал его на ладони.

— Это ведь от того монстра, что был там, внизу.

Майк снова кивнул.

— Боюсь, что да, — признался он. — Мы не будем больше терять времени. Надеюсь, они не смогут выйти.

Он встал, шагнул к двери и вдруг резко остановился.

— Вы можете связаться со своей конторой? — спросил он у Ландена.

Констебль кивнул.

— Я уже думал…

— Тогда сделайте это. Они должны перекрыть канал и спустить вниз людей с тяжелым оружием, лучше всего с огнеметами.

Ланден отстегнул рацию от пояса и нажал кнопку вызова. На торцевой стороне прибора зажглась крошечная красная лампочка, но передатчик остался безмолвным.

Ланден попытался установить связь еще раз, затем пожал плечами и прикрепил прибор на свое место.

— Вероятно, вокруг нас слишком много бетона, — предположил он. — Я не могу пробиться. Но мы попытаемся сделать это из патрульной машины.

Он встал и взглянул на обоих подчиненных.

— Вы останетесь здесь и будете охранять шахту, — сказал он. — Но не играйте в героев. Если вы хоть что-то заметите — подозрительный шум или что-нибудь еще — поднимите тревогу и исчезайте. Ясно?

Полисмен кивнул и послушно встал на посту около захлопнутого люка.

Он выглядел бледным и нервным, и казалось, что недавнее происшествие подействовало на него больше, чем на остальных.

— Пойдемте, Гюнтер, — поторопил Ланден. — Поднимемся наверх.

Они вышли из котельной.

Ланден поставил второго полицейского перед дверью и спешно направился вслед за Майком по узкому коридору к лестнице.

Дверь на верхнем конце лестницы была приоткрыта.

Когда Майк поставил ногу на нижнюю ступеньку, она распахнулась, и в проеме возник мужчина, одетый в черное зимнее пальто.

Майк в ужасе отскочил назад.

— Хирлет?

— Совершенно верно, мистер Гюнтер, — сказал Хирлет.

Он засмеялся.

— Как приятно так неожиданно вновь увидеть вас.

Он захлопнул за собой дверь и стал медленно спускаться по шаткой лестнице.

В руке он сжимал черный короткоствольный автоматический пистолет, ствол которого постоянно смотрел то на Майка, то на Ландена.

Майк даже и не пытался достать свой «люгер».

На узкой лестничной клетке Хирлет мог вообще не целиться, чтобы в одно мгновение поразить их обоих.

— Как же вы сюда попали?

— Сверху, — спокойно ответил Хирлет. — Я позволил себе прятаться все это время.

— Но вертолет…

— Это был маленький, ловкий приемчик, чтобы отделаться от вашей очаровательной спутницы и этого назойливого инспектора, — объяснил Хирлет. — Признаться, я недооценил вас, мистер Гюнтер. По моим расчетам, вы должны были обнаружить шахту не так быстро. Но это уж все равно не исправишь.

Он грозно повел оружием и, спустившись в коридор, встал перед Ланденом и Майком, пристально глядя на них.

— Вы должны поторопиться, если хотите убраться отсюда, — спокойно сказал Ланден. — Дом оцеплен, а здание набито моими людьми.

— Полагаю, я имею двух хороших заложников на этот случай.

Хирлет рассмеялся.

— К тому же у меня есть пара союзников, которые помогут мне скрыться отсюда. А теперь…

Ланден сделал резкий выпад в сторону, выбил у Хирлета оружие и одновременно нанес ему удар ребром ладони по горлу.

Коренастый Хирлет вскрикнул, отшатнулся и вцепился руками в стену. Он застонал. Его ногти оставляли на крепкой бетонной стене глубокие царапины, когда он медленно оседал на пол.

Ланден невозмутимо наклонился за его оружием, поднял его и бросил на Хирлета взгляд, не предвещавший ничего хорошего.

— Может быть, мы побеседуем с вами на эту тему еще раз и в более спокойной обстановке? — предложил он.

— Я согласен, — откликнулся голос за его спиной.

Майк и Ланден одновременно обернулись.

Позади них стоял Хирлет!

Ошеломленно и растерянно они уставились на это явление. А тем временем из распахнувшихся дверей слева и справа по коридору показались второй, третий, четвертый и пятый Хирлеты. Каждый был вооружен автоматическим пистолетом. И каждый появлялся с одинаковой приветливой улыбкой на толстых губах.

* * *

В течение последних тридцати минут Бен Мюррей то и дело поглядывал на свои часы.

Вертолет летел, не меняя скорости, на восток. Смутный гул мотора наполнял кабину и делал беседу почти невозможной.

Шум был монотонным и как-то убаюкивал.

— Долго еще мы будем так лететь? — раздраженно сказал Бен. — Путь туда показался мне короче.

Дамона слышала за шумом только обрывки слов, но она понимала, почему нервничает Бен. Напряженное ожидание измучило и ее.

Она устала, но знала, что не может позволить себе даже незначительный отдых. Нужно было как можно скорее возвращаться за Майком и Теракисом.

Потрясение от пережитого все не проходило. Возможно, лишь теперь она начала проникаться всей серьезностью происходящего.

Если Хирлет постарался пустить их по ложному следу, то, естественно, он преследовал этим определенную цель. Смутное предчувствие охватило ее. Повернувшись в кресле, насколько это позволял ремень безопасности, она обратилась к Бену.

— Можем ли мы связаться отсюда с оперативной группой в универсальном магазине? — спросила она.

Бен покачал головой.

— Прямо нет, — проревел он. — Я могу поговорить по радио с Товером в Лондоне, а тот позвонит в полицию. Но я против этого. Слишком много ушей! Мы должны скоро прилететь. Но я не понимаю одного — когда же этот парень приземлится!

Он указал движением головы на кабину пилота и расстегнул пряжку своего пояса.

Меж его бровей залегли глубокие, сердитые складки, когда он пришел назад.

— Это продлится еще некоторое время, — буркнул Бен раздраженно.

Он вновь опустился в кресло.

— По какой-то причине мы не получили с земли разрешения на посадку. Видимо, аэродромы перегружены.

— Разрешения с земли? — вмешался Мандрейк. — Вам пилот сказал эту чушь?

— Как так — чушь?

— Это военная машина, инспектор, — терпеливо объяснил Мандрейк. — Разрешение с земли ей так же нужно, как рыбке зонтик. А гражданскому воздушному движению особого вреда не причиняется, потому что мы не занимаем посадочные площадки. Вертушка может сесть даже на крышу мельницы, когда это нужно.

Бен на мгновение задумался.

— Естественно, — озадаченно сказал он.

Он явно был сбит с толку.

— Как я об этом не догадался? Тогда, впрочем, в чем же дело?

Он хотел вскочить с кресла, но в этот момент из репродуктора на потолке раздался внятный щелчок.

— Вы правы, инспектор, — произнес голос пилота. — Я очень удивлен, что вы не догадались раньше. А теперь вы останетесь сидеть и ждать, что произойдет дальше.

Бен недовольно буркнул и вскочил с кресла.

Вертолет дернулся, лег набок, а затем мгновенно вернулся в прежнее положение. Ноги Бена подвернулись, и он беззвучно шлепнулся на пол.

— Это было только предостережение, инспектор, — пояснил тот же голос. — В следующий раз я закручусь волчком. Вы должны понять, что тогда с вами произойдет. Садитесь и попробуйте сохранять выдержку.

Бен спешно вернулся на свое место и даже застегнул ремень.

Казалось, он перенес падение безболезненно, но кости его ныли довольно ощутимо.

— Как только мы окажемся внизу, я сверну этому парню шею, — пригрозил он. — Собственноручно!

Из громкоговорителя раздался мощный, клокочущий хохот.

— Я понимаю ваши чувства, инспектор, но едва ли это у вас выйдет.

— Что это значит?

Бен взорвался.

— Я требую объяснения!

Громкоговоритель молчал.

— Хирлет, — пробормотала Дамона.

— Как?

— Это единственное объяснение. Нас похитили. И ты трижды мог бы сообразить, кто за этим стоит.

— Но это означает, что Арлингтон у него в руках.

— Не обязательно. Просто пара специалистов на нужном месте. И это не случайно, что он уволок нас именно так.

Бен побледнел, и Дамона могла живо представить себе, что творится в его душе.

Арлингтон был не просто аэродром. Это был стратегический опорный пункт, нашпигованный современным оружием и средствами поражения, которыми оснащался британский воздушный флот.

И такой пункт в руках опаснейшего преступника!

Шум мотора над их головами изменился, машина пошла на снижение. Так как их отсек был без иллюминаторов, ориентироваться они не могли. Но тут по обтекателю кабины, до этого ярко освещенному огнями Лондона, прошла темная матовая полоса Темзы.

— Мы летим где-то в районе порта, — сказал Бен.

Не скрывая ярости, он посмотрел через приоткрывшуюся дверь в кабину и зло поджал губы.

— Как только он приземлится, мы с ним разберемся.

Но ему не удалось осуществить свое намерение.

Машина неожиданно содрогнулась раз, потом другой. Бена, Дамону и Мандрейка сильно встряхнуло в креслах, затем резко бросило вперед на ремни. Что-то с грохотом покатилось.

Дамона расстегнула ремень и, опираясь на кресло, с трудом встала. Пол еще колебался под ее ногами, несмотря на то, что машина уже приземлилась и мотор был выключен.

Дверца распахнулась наружу. Несколько темных фигур проникли в вертолет.

Бен вскочил и автоматически выхватил оружие, но Дамона сдержала его.

— Не надо, Бен, — сказала она. — Это бессмысленно.

Их тут же схватили и выволокли из вертолета.

Ледяной ветер парализовал их. Поверхность под ногами оказалась скользкой и влажной. Это был металл, гулко гудевший от их шагов.

Они находились на судне, стоявшем на якоре неподалеку от берега и глубоко осевшем в воду.

Вертолет приземлился на крышку бункера в носовой части судна. Их быстро провели к плоской светлой надстройке на корме. Дамона все же успела осмотреться вокруг.

Они, вероятно, находились в старой части гавани — гаражи и ангары, склады слева и справа от реки были темными и безжизненными. Каменная набережная, к которой крепились суда, густо покрыта трещинами и частично разрушена.

Это было превосходное убежище. Дамона поняла, что их похищение и пленение было тщательно подготовлено.

Грубый толчок в спину швырнул ее через дверь в недра судна.

Споткнувшись и пролетев пару ступеней, она ударилась о стену и обернулась.

Бена и Мандрейка втолкнули в крошечное помещение так же грубо, как и ее. Затем за ними заперли дверь на замок, и они услышали, как задвигается тяжелый засов.

Бен в два прыжка преодолел лестницу и затряс ручку двери. Она поддалась, но дверь была заблокирована снаружи и отошла не более чем на несколько миллиметров. Бен начал колотить в дверь.

— Оставь это, Бен, — устало сказала Дамона.

Мандрейк, поднявшийся к Бену, нанес еще один яростный удар по двери, скорчил гримасу и спустился вниз.

— А что дальше? — вопросил он.

Дамона пожала плечами.

— Похоже на то, что мы попали в плен, — сказала она равнодушно. — Во всяком случае, в данное время.

— Действительно? — съязвил Бен. — А я все удивляюсь, как быстро изменилась обстановка.

Глухой рев проник через закрытую дверь, за несколько секунд превратился в резкий свист и затих вдали.

Судно качнулось.

— Это вертолет, — сказал Мандрейк. — Они, кажется, чертовски спешат.

— Во всяком случае, мы не единственные, кого ожидал сегодня неприятный сюрприз, — пояснил Бен.

Он злорадно усмехнулся.

— Жаль, что я не смогу присутствовать в тот момент, когда этот опереточный генерал будет заносить вторую машину в список потерь.

Дамона стала беспокойно ходить из угла в угол по крошечной камере. Помещение было квадратным, в десять шагов, с потолком таким низким, что ей приходилось ходить пригнувшись, чтобы не удариться головой. В одной стене была низкая округлая дверь. Она была закрыта и не поддалась, когда Дамона потрясла ручку.

— Нам бы не помешало хоть какое-нибудь оружие, — буркнул Бен. — Рано или поздно за нами придут. И мне очень хотелось бы встретить наших хозяев надлежащим образом.

— А ваш пистолет, — напомнил Мандрейк.

Бен покачал головой.

— Он разряжен.

— А запасная обойма?

— Не имею привычки таскать на себе оружейный склад, — съязвил Мюррей. — Кроме того…

Он замолчал, наморщил лоб и поглядел на низкую дверь в боковой стене. Смутный, скребущий шум проник сквозь металл.

— Сейчас войдут, — прошептал он.

Он мгновенно пересек помещение, занял позицию сбоку от двери и показал головой Мандрейку, чтобы тот встал по другую сторону.

Потом он вытащил пистолет, повернул его и взялся за ствол. Он собирался орудовать им как дубинкой.

Повернулся ключ. Дамона затаила дыхание, никто так и не появился!

— Это выглядит как приглашение, — заметил Мандрейк через некоторое время.

Он отскочил от стены, схватился за ручку и яростно дернул ее вниз.

Дверь распахнулась, на этот раз без всякого усилия.

За ней находилась большая, уютно обставленная каюта с обшитыми деревом стенами, изогнутым белым потолком и толстым ковром на полу.

Сквозь два иллюминатора на южной стене виднелись огни порта.

Мандрейк, чуть помедлив, вошел, за ним последовали Дамона и Бен, который все еще сжимал пистолет и явно был разочарован, не встретив никого из противников.

— Пожалуйста, господа, подходите ближе, — раздался голос.

Дамона испуганно оглянулась. Каюта была пустой, но рядом с дверью она обнаружила маленький громкоговоритель, а рядом с ним телевизионную камеру. Но не это напугало ее.

Она узнала голос. Он был искажен репродуктором, но, несмотря на это, она узнала его.

— Хирлет! — прошептала она.

— Совершенно верно, мисс Кинг. Меня радует, что вы меня не забыли. Пожалуйста, простите меня за обстановку, в которой я вынужден вас принимать, но ничего другого у меня нет.

— Чего вы хотите от нас?

— Об этом потом, мисс Кинг, — ответил Хирлет.

Его голос звучал насмешливо.

— Присаживайтесь, устраивайтесь поудобнее. В маленьком шкафчике на стене вы найдете, чем подкрепиться. Я о вас позабочусь.

Тихий щелчок возвестил, что громкоговоритель выключили.

Дамона нерешительно повернулась. Мюррей стоял рядом с ней и с мрачным видом слушал короткий разговор. Мандрейк, явно склонный к практическим действиям, уже начал исследовать иллюминатор.

— Бессмысленно, — донесся до них яростный возглас. — Он задраен.

— Мы могли бы его разбить, — предложил Бен.

Мандрейк тихо засмеялся.

— Вряд ли, инспектор. Я уверен, что этот мистер Хирлет не спускает с нас глаз. Кроме того, это стекло чуть ли не пятисантиметровой толщины.

Он покачал головой, отошел от стены и со вздохом разочарования опустился на койку.

— Будем ждать.

— Ждать! — возмутился Бен. — Чего же ждать?

Почти в тот же момент, будто эти слова были сигналом, дверь, через которую они вошли, отворилась во второй раз.

Два манекена кинули в каюту человека и снова закрыли дверь, прежде чем Бен и Мандрейк успели на них броситься.

Дамона и Бен поспешно опустились на колени рядом с безжизненным телом.

Бен изумленно воскликнул:

— Теракис!

* * *

— Лучше не дергайтесь, — спокойно сказал Хирлет — один из девяти абсолютно одинаковых Хирлетов, которые тем временем вышли в узкий коридор. — К сожалению, я не могу вас убить, мистер Гюнтер. Вы нам еще нужны.

Майк бессильно опустил руки. Сопротивляться действительно было бессмысленно — даже одна кукла-монстр была сильнее, чем человек. Против же девяти чудовищ они не имели ни единого шанса. Он бросил на Ландена предостерегающий взгляд и медленно отступил через проход, который образовали куклы.

— Я не понимаю, — пробормотал Ланден.

— И не нужно, мистер Ланден.

Хирлет усмехнулся — Хирлет, которого они встретили на лестнице. Этот Хирлет явно был кем-то вроде руководителя группы.

— Вы будете своевременно информированы обо всем, что вы должны знать. В конце концов, я просто не люблю, когда мои сотрудники блуждают в потемках.

— Ваши сотрудники? — испуганно переспросил Ланден.

— Ну, конечно, мистер Ланден. Через несколько дней вы станете моими вернейшими союзниками.

— Вы спятили?

Хирлет продолжал снисходительно улыбаться.

— Спросите мистера Гюнтера, — сказал он. — Он объяснит вам, что я имею в виду. Или посмотрите на его руки, особенно на правую.

Ланден невольно повернул голову и уставился на руки Майка. При ярком свете, который падал с потолка коридора, был отчетливо заметен матово-серый цвет рук.

Майк тоже посмотрел на свои руки и содрогнулся. Он почти сумел выбросить эти мысли из головы, но слова Хирлета ясно предсказали его судьбу.

Смерть уже сидела в нем, как яд замедленного действия. Там, где он прикасался к куклам-чудовищам, его кожа начала превращаться в пластмассу. Он знал, что изменения эти остановить невозможно, что скоро они захватят все тело. Он превращался в куклу.

Казалось, Хирлет отгадал его мысли.

— Два дня, — сказал он дружелюбно, — самое большее, мистер Гюнтер. Но вы не бойтесь — этот процесс безболезнен.

— Вы чудовище! — выдохнул Ланден.

В какой-то момент казалось, что он хочет броситься на маленького человечка, несмотря на оружие в его руках, но потом он отступил назад и только сжал в бессильной ярости кулаки.

— Почему чудовище? — спросил Хирлет. — Может быть, вы неправильно поняли ситуацию, мистер Ланден. Но ведь я не причиню вам и впредь никакого вреда. Вы не умрете, если это то, чего вы боитесь. Вы будете жить и дальше, мыслить, будете сами себе хозяин, конечно, с определенными ограничениями.

— Но эти куклы…

Хирлет презрительно махнул рукой.

— О, это! Не думайте о них. Мои слуги принадлежат к первому поколению. Я должен признаться, что мне потребовались годы для того, чтобы довести до совершенства мою технологию. То, что произойдет с вами и мистером Гюнтером, — конечный продукт многолетних исследований и многих неудач.

— Но это ведь действительно куклы? — недоверчиво спросил Майк. — Не люди, которые…

Хирлет перебил его движением головы.

— Нет, не люди, по крайней мере, не совсем. Это куклы, вид механизмов, если угодно. Только вот управляются они не техническими средствами, а благодаря силе мысли. Но вы все равно не сможете проникнуть в тайну моего метода. Вам и так слишком легко удалось обо всем узнать, и что удивительно — как же вы во всем этом смогли разобраться, мистер Гюнтер?

Майк свирепо кивнул.

— К сожалению, мы не всех поймали.

— Но большинство. Я вынужден признаться, что вы нанесли мне тяжелый удар, когда сожгли мой склад. Но все же не такой сокрушительный, как вы вероятно, надеялись. Осталось еще достаточно. Моя армия растет с каждым мгновением. И для этого мне ничего не приходится делать.

Майк поднял руки и несколько секунд пристально вглядывался в серые пятна на своей коже.

Казалось, они заметно увеличились с того момента, когда он увидел их впервые.

— Ваше подозрение правильно, — продолжал Хирлет. — Вы не единственный. Имеется уже дюжина зараженных, и с каждым часом их становится все больше и больше. Достаточно одного прикосновения — и процесс уже не остановить. Уже через несколько дней я буду располагать непобедимой армией, мистер Гюнтер.

— А потом? — язвительно спросил Майк. — Вы намерены объявить войну английскому правительству?

Хирлет фыркнул.

— Не будьте смешным, мистер Гюнтер. Мы и дальше будем действовать втайне, по крайней мере, сначала. Время для крупных акций еще не пришло, но оно придет. Кроме того — хотя я и рискую остаться непонятым вами — я принципиально против насилия там, где его можно избежать.

Майк ему верил. Он живо представил себе план Хирлета. Ведь ему достаточно подчинить своей воле людей, находящихся на влиятельных постах, — политиков, ученых, полицию, военных, банкиров, промышленных боссов. Нет, Хирлету вовсе не обязательно применять насилие.

— А теперь, — сказал Хирлет, — пожалуйста, следуйте за мной.

— Куда?

— Я доставлю вас в такое место, где вы, прежде всего, будете в безопасности.

— В безопасности?

Ланден изумился.

— От кого в безопасности?

Вместо ответа Хирлет внезапно шагнул и резко и грубо стиснул рукой затылок Ландена. Ланден вскрикнул и отбил его руку в сторону.

— Это маленькое внушение, надеюсь, заставит вас вести себя спокойно.

Хирлет ухмыльнулся.

— А сейчас идемте.

Ланден не шевельнулся. Растерянный, он уставился сначала на Хирлета, потом на серые пятна на руках Майка и снова на Хирлета. Он поднял руку, ощупал свой затылок и осмотрел кончики пальцев, как будто боялся увидеть на них серый цвет.

Хирлет грубо толкнул его в бок и сделал короткий повелительный жест. Ею немые двойники двинулись вперед, сопровождая Майка и Ландена вниз по коридору. Перед дверью в котельную они остановились. Майк посмотрел на стоявших на посту полицейских, ожидая помощи, но на их лицах были только холод и еле заметная усмешка. В бессильном бешенстве он понял, что они тоже принадлежали к тварям Хирлета, как, вероятно, и старик-администратор.

Хирлет устроил для них гигантскую ловушку, и они простодушно забрели в нее.

Они вошли в котельную. Крышка люка снова была открыта, а вокруг нее толпились серые нагие чудовища.

Хирлет приглашающим жестом показал на открытую шахту.

— Пожалуйста, вы ведь знаете дорогу.

— Куда вы нас ведете? — спросил Майк.

— В одно безопасное место, мистер Гюнтер, — нетерпеливо ответил Хирлет. — Вы там будете не одни. Кое-кто из очень близких вам людей уже ждет вас.

— Кто же?..

Майк ужаснулся.

— Дамона!

Хирлет торжествующе кивнул.

— Да. Мисс Кинг не смогла отказаться от моего приглашения. А теперь в путь!

Майк наклонился, поставил ногу на верхнюю перекладину и начал медленно спускаться вниз.

* * *

Утро уже занялось, когда майор Пелхам въехал во главе колонны грузовиков, заполненных невыспавшимися и усталыми солдатами, в широкие ворота, за которыми простиралась территория военной базы Арлингтон. Он приказал остановиться, высунулся в окно и показал постовому на воротах свое служебное удостоверение и особый приказ, подписанный генералом Джоргером.

Часовой тщательнейшим образом осмотрел документы, хотя он прекрасно знал Пелхама и большинство из его людей и со многими из них дружил. Но здесь, в Арлингтоне, особенно строго господствовал устав. Особенно с тех пор, как две недели тому назад практически из-под самого носа генерала был похищен вертолет.

Колонна грузовиков въехала на просторное, блестящее от дождя поле и почти тут же разъехалась. Машины двинулись в различных направлениях, доставляя людей к их баракам. В конце концов, на поле остались только машина Пелхама и два грузовика, в кузовах которых, надежно укрытые под брезентом и охраняемые для уверенности усиленными, вооруженными до зубов постами, лежали таинственное тело куклы и пилотское кресло из военного вертолета.

Пелхам приказал своим саперам вырезать на скорую руку кресло автогеном. Остов вертолета и остальные обломки будут вывезены в ближайшие часы колонной, которая сменила Пелхама и его людей.

Майор приказал своему водителю подъехать прямо к командному бараку. Машина резко повернула и помчалась поперек бетонной полосы.

Несмотря на ранний час, в узких окнах уже — или еще — горел свет. Джоргер, должно быть, ожидал его прибытия с нетерпением: все же обломки, которые доставил Пелхам, были первыми конкретными следами, на которые они натолкнулись после безуспешных попыток отыскать вертолет.

Пелхам откинулся назад и дрожащими руками прикурил сигарету. У дыма был пресный и горький вкус, да ему, собственно, совсем и не хотелось курить. Просто необходимо было что-то сделать, чтобы занять свои руки.

Мысленно он прокрутил еще раз доклад, который подготовил. Он коротко сообщил Джоргеру по радио, что они наткнулись на что-то необычайное, не вдаваясь, однако, ни в какие подробности. Хотя их радиочастота вроде бы и была защищена от подслушивания, но Пелхам принципиально не доверял таким утверждениям. Если верить в них, то и боевой вертолет невозможно выкрасть прямо из Арлингтона.

Когда они подъехали, дверь барака была открыта, а генерал Джоргер вышел вслед за своим адъютантом. Пелхам раздавил в пепельнице едва прикуренную сигарету и открыл дверцу машины. Он спрыгнул, небрежно отсалютовал и без лишних слов двинулся ко второму грузовику.

— Ну? — спросил Джоргер. — Что вы там обнаружили?

По знаку Пелхама оба солдата в кузове сняли брезент и ушли.

— Лучше посмотрите сами, — сказал он.

Он вскочил на машину и протянул руку Джоргеру, предлагая помощь.

Генерал проигнорировал предложение и подтянулся наверх, не так элегантно, как Пелхам, но едва ли намного медленнее.

Пелхам указал на почерневший, обугленный металлический обломок, который они вырезали автогеном из вертолета. Даже специалист затруднялся определить, что это, собственно, такое. Но этого было и не нужно. То, что хотел сказать Пелхам, Джоргер увидел с первого же взгляда. Металл, видимо, подвергся прямо-таки невообразимому нагреванию. Почти сантиметровая сталь, достаточно массивная для того, чтобы противостоять снаряду, была выгнута, обожжена и застыла маленькими причудливыми каплями. Сталь, подвергшаяся такой температуре, на долю секунды должна была стать мягкой, как масло.

Пелхам не смог подавить беглую злорадную усмешку, когда увидел выражение лица Джоргера. Он хорошо представлял себе, что творится в голове генерала. Если исключить ядерный взрыв, то не существовало оружия, способного причинить столь ужасные разрушения. Тем более расплавить такую специально закаленную сталь.

Джоргер долго молчал.

— Я понимаю, почему вы не упомянули о подробностях по радио, — пробормотал он. — Вы были правы, майор! Кроме этого есть еще что-нибудь?

— К сожалению, есть.

Пелхам показал на продолговатый черный предмет рядом с обломком и отошел, давая Джоргеру возможность рассмотреть его. Генерал, казалось, лишь сейчас понял, о чем идет речь. Он опустился на колени, отбросил тонкими пальцами в сторону полуобгоревшую шинель и ошеломленно застыл, увидев обожженный торс.

— Это…

— Кукла, — пробормотал Пелхам, — во всяком случае, раньше было куклой.

Он показал на пилотское кресло и подождал, пока Джоргер встанет и повернется к этой третьей находке.

— А здесь, вероятно, сидела еще одна. По крайней мере, я предполагаю, что эта серая масса — остатки одной из них. Но это должны выяснить точно ребята из лаборатории.

— Кукла? — недоверчиво протянул Джоргер. — Ради бога, что это может означать?

Пелхам грустно пожал плечами.

— Я действительно не знаю этого, генерал. Но мы не нашли ни малейшего следа экипажа. Если бы мысль не была такой сумасшедшей, я бы предположил…

— Лучше оставьте это, — проворчал Джоргер, — а то я должен буду приказать арестовать вас. Да и меня, возможно, тоже…

Он тихо и нервно засмеялся, поднялся на ноги и отряхнул брюки.

— Весь этот хлам под замок, — грубо приказал он. — Усиленные посты. Сколько ваших людей знают об этом?

— Я боюсь, что все. Этого нельзя было избежать. Все люди зрячие, знаете ли.

Джоргер свирепо кивнул.

— Хорошо. Тогда вдолбите каждому, я повторяю, каждому, что я лично отправлю любого, кто скажет хоть единственное словечко, на миллион лет в каторжную тюрьму.

Пелхам засмеялся.

— Уже сделано, генерал. Что с этим Мюрреем и его спутниками? Они еще здесь?

— Нет. Я приказал доставить их в Лондон. Но я сейчас же свяжусь по телефону и вызову Мюррея назад.

— И у меня возникла такая же идея, — сказал Пелхам. — Я полагаю, он что-то от нас скрыл. Вертолет сбила не молния. По крайней мере, не обычная молния. А экипаж… Мы, конечно, будем искать дальше, но, я думаю, едва ли мы найдем еще что-нибудь.

Джоргер молча повернулся, выпрыгнул из кузова и подождал, пока Пелхам последует за ним. Они направились к командному бараку. Джоргер бросился к телефону, рванул трубку и поспешно набрал номер.

Снаружи послышался рев грузовиков. Водители стали разворачиваться и поехали к специально охраняемому ангару на западном краю базы.

Обычно туда ставили самолеты и военную технику, которая не была предназначена для глаз общественности. Грузовики и их невероятное содержимое будут там в безопасности.

Пелхам медленно подошел к окну и посмотрел наружу. Стекло запотело, и летное поле таинственно проглядывало сквозь тонкую пелену тумана. На востоке из-за горизонта показалась серая рассветная полоса. Прожектора, заливавшие поле светом, погасли.

В Пелхаме поднялась усталость, словно теплая, убаюкивающая волна. На этот раз подавить зевок стоило ему значительных усилий. Он слышал, как Джоргер позади него тихим, возбужденным голосом говорил по телефону, но слова, казалось, совсем не доходили до его сознания. Он поднял руку и из нагрудного кармана вытащил пачку сигарет. На кончиках его пальцев были маленькие серые пятна, такого же цвета, что и кукла, и расплавленная пластмасса из пилотского кресла.

Наморщив лоб, он потер пальцы друг о друга, но пятна не исчезли. Он решил, что сотрет их потом каким-нибудь растворителем.

Позади него Джоргер швырнул трубку на рычаг.

Пелхам повернулся и удивленно посмотрел на генерала.

— Что-нибудь не в порядке?

Джоргер кивнул.

— Пожалуй, можно сказать и так, — проворчал он. — Этот Мюррей будто бы до сих пор не прибыл в Лондон.

— Не прибыл? Но…

Джоргер перебил его недовольным жестом.

— Я знаю, что вы хотите сказать. Машина, на которой они отбыли, давно вернулась. Здесь что-то не так.

Он несколько мгновений что-то обдумывал и потом начал набирать второй номер.

— У меня в Лондонском аэропорту есть хороший друг, — сказал он. — Он мне скажет, садилась ли там военная машина или нет.

— Вы думаете, она не прилетала?

— Чепуха! Нас пытаются надуть. Этот Мюррей знает что-то, а кое-кто не хочет, чтобы мы с ним переговорили. Если я этим идиотам в Скотланд-Ярде сообщу точное место и время прибытия Мюррея, то они больше не смогут отрицать, что он там.

Его связали с абонентом, и он заговорил тихим и торопливым голосом. Потом выжидательно замолчал.

Закрыв правой рукой микрофон трубки, он сказал:

— Знаете, Пелхам, с самого начала что-то в этой истории было нечисто. Маленький полицейский вертолет сбил вооруженный до зубов «Сикорский». Каково!

— Капрал Стоун подумал о лазерном луче, когда заметил обугленные пятна, — нерешительно сказал Пелхам.

Джоргер пожал плечами.

— А почему бы и нет. Сейчас все возможно. По крайней мере, нам стало бы ясно, почему вокруг этой истории столько тумана.

Он замолчал, минуту внимательно слушал и потом сказал:

— Вы абсолютно уверены?

Его лицо помрачнело, когда он выслушал ответ. Некоторое время он в оцепенении смотрел перед собой и молчал, затем выдавил едва слышно «спасибо» и медленно положил трубку.

— Что? — спросил Пелхам.

— Мюррей действительно не прилетел, — объяснил Джоргер.

— Они уверены? Его могли направить на другой аэродром или еще куда-нибудь.

— Это мы выясним.

Джоргер громко вздохнул, в ярости обошел вокруг письменного стола, протопал через канцелярию и рванул дверь.

— Темпс! — проревел он. — Ко мне!

Адъютант появился в дверях через секунду.

— Генерал?

— Где Рэнсом?

— Я думаю, в своем бараке, — ответил Темпе.

— Я хочу знать не то, что вы думаете, а где он в действительности! — прошипел Джоргер. — Немедленно вызовите его и весь экипаж ко мне. Хотя подождите, лучше мы сами туда отправимся. Машина готова?

— Конечно.

— Хорошо, тогда едем сейчас же. Пелхам, позвоните дежурному и прикажите прислать к бараку шесть человек. Быстро!

Пелхам повиновался, хотя смысл этого приказа он не совсем осознал.

Джоргер уже нетерпеливо ждал в машине, когда он выскочил из барака. Пелхам прыгнул на сиденье рядом с генералом, и Темпс рванул с места.

— Боже мой, как я не подумал об этом раньше! — пробормотал Джоргер.

— О чем?

— О чем?! — Джоргер грубо засмеялся. — Я подозревал это все время, но мне не хватало доказательств. Ребята, которые украли машину, должны были иметь друзей на базе. Друзей, которые очень хорошо здесь ориентируются.

Пелхам ужаснулся.

— Не думаете же вы что-нибудь о Рэнсоме?

— Почему бы и нет? Кто лучше знаком с летными планами и условиями охраны, чем наши собственные пилоты?

— Но ведь нет никаких доказательств!

— Он мне солгал в своем послеполетном рапорте. По его словам, он доставил Мюррея и других на аэродром.

— Вы полагаете, он куда-то подевал их, а потом со спокойной совестью вернулся сюда? — с сомнением спросил Пелхам. — Это было бы слабоумием в кубе!

— Не обязательно. Кроме того, каждый однажды делает ошибку. Даже мудрец.

Джип, визжа покрышками, обогнул угол и сразу же после поворота остановился перед низким бараком. С другого конца узкой улицы приближалась машина с солдатами, на касках которых блестели белые полоски военной полиции.

Джоргер выпрыгнул из машины, резким жестом приказал людям следовать за ним и бросился в барак, не доставив себе труда постучаться.

— Рэнсом! — проревел он. — Лейтенант Рэнсом!

Полдюжины людей сонно поднялись со своих коек, когда оглушительный орган Джоргера проревел в помещении.

— Лейтенант Рэнсом, ко мне! — проревел Джоргер еще раз.

С одной из дальних кроватей поднялась заспанная, одетая в пижаму фигура. Это был Рэнсом. Его кожа в мутном освещении спального барака мерцала бледным, почти серым цветом, как отметил Пелхам.

Потом все завертелось с чудовищной быстротой.

Джоргер был прав со своей догадкой.

Рэнсом действительно играл свою игру.

В тот момент, когда он увидел появившихся перед ним генерала и людей из военной полиции, он понял, что его пришли арестовать. Не проронив ни слова, он рванулся к своей портупее, выхватил пистолет из кобуры и выпустил пулю в грудь Джоргеру.

* * *

Эта резкая, ослепляющая боль снова поднималась в ней без предупреждения и, казалось, сжимала все внутри, как незримая рука.

Дамона застонала, судорожно глотнула воздух и скорчилась. Каюта исчезла из ее глаз, на какое-то мгновение она ослепла и не видела ничего, кроме мерцавших красок, пронизанных красными пульсирующими линиями.

Потом боль ушла так же быстро, как и появилась.

Дамона еще несколько секунд, задыхаясь, сидела на корточках и только потом тяжело поднялась. Это движение стоило ей огромных усилий. Казалось, короткий припадок израсходовал все ее силы.

— Дамона, ради бога, что случилось?

Кто-то тронул ее за плечо, и Дамона лишь сейчас заметила, что Бен все время заботливо поддерживает ее.

Она подняла глаза, попыталась улыбнуться и замерла, увидев ужас на его лице.

— Что случилось? — спросила она.

Бен с усилием сглотнул.

— Боже мой, Дамона, ты… Твое лицо…

Несколько мгновений Дамона смотрела на него непонимающим взглядом, потом оттолкнула его руку в сторону и нерешительно коснулась своего лица кончиками пальцев.

На ощупь кожа была грубой, холодной, неподатливой и застывшей, вовсе не человеческая кожа, а…

Дамона глухо вскрикнула, затравленным, блуждающим взглядом осмотрела каюту и рванулась к иллюминатору. В отшлифованном стекле она смогла разглядеть свое отражение.

Бесконечно долго стояла она без движения и, застыв, смотрела на страшную картину, парализованная и онемевшая.

На ее лице был отчетливо заметен отпечаток человеческой руки, серой, пятипалой. Этот отпечаток распластался на ее лице, как уродливый паук, пройдя через подбородок, рот, глаза, нос и лоб, — след руки Хирлета, безжалостно изменяющий человеческие ткани и превращающий их в мертвую пластмассу.

Она застонала. На короткое, ужасное мгновение ей вспомнилась отчаянная схватка на старом складе. Рука Хирлета коснулась ее только на несколько секунд, и все же этого мимолетного касания было достаточно, чтобы страшное проклятие вошло глубоко в ее тело, положив начало страшному превращению.

Кто-то мягко тронул ее за плечо. Это был Теракис. Она повернулась, некоторое время смотрела ему в глаза и потом попросила, чтобы он внимательно осмотрел ее лицо. Когда он хотел кончиками пальцев коснуться переродившейся кожи, она оттолкнула его руку.

— Думаете, на вас это не подействует? — сказала она. — Легкого прикосновения может быть достаточно, чтобы заразиться.

— Я боюсь, что этот жребий так или иначе предстоит нам всем, — спокойно возразил Теракис.

Все же он убрал руку и отступил на шаг в сторону.

— Вам было больно? — спросил он.

Дамона кивнула.

— Да, но недолго.

— И после этого началось изменение? — предположил Теракис.

— Нет, оно началось уже вчера, но я не думала, что оно пойдет так быстро.

— Я тоже не предполагал, — признался Теракис. — Если говорить честно, я надеялся, что у нас есть еще несколько дней. Но то, как это выглядит… Если превращение происходит скачкообразно, то я вообще не могу больше что-либо предсказать. Кроме этого, никаких изменений больше на теле не произошло?

Дамона смутилась.

— Я не знаю, — сказала она через некоторое время.

— Вы не должны испытывать неловкости, мисс Кинг. Я задаю этот вопрос только как врач.

— Я понимаю.

Дамона кивнула.

— Но я ничего не чувствую. Внутри, я имею в виду.

— Вообще ничего?

Теракис наморщил лоб и стал рассматривать ее лицо с новым интересом. Этот взгляд не нравился Дамоне: он походил на взгляд человека, который рассматривает кролика, прежде чем свернуть ему шею.

— Действительно ничего? Ни чувства холода, ни глухоты, ни онемения органов?

— Совсем ничего, — настаивала Дамона. — Кожа кажется странной, если до нее дотронуться, но я ничего не чувствую. Только эта боль недавно.

— А раньше вы чувствовали что-нибудь подобное?

— Вчера. Но не так сильно.

Теракис задумчиво закусил губу и беспокойно начал ходить взад-вперед.

— Скачкообразно, — бормотал он. — Это странно, очень странно.

— Почему же? — спросила Дамона.

Она снова постепенно обретала самообладание. В груди еще бушевал вулкан смятенных чувств и страхов, но она через силу старалась не обращать на эго внимания.

— Потому что это противоречит моей теории, — объяснил Теракис. — Видите ли, это совершенно невозможно с научной точки зрения. Процесс не может идти скачкообразно. Выглядит это чуть ли не так, словно что-то в вашем организме противится превращению.

Дамона невольно коснулась каменного ведьмина сердца, висевшего у нее под блузой. Магический талисман не выручал ее, но это еще ничего не значило.

Она уже давно потеряла надежду управлять ведьминым сердцем или хотя бы как-то воздействовать на него. Ей ни разу не удалось открыть его тайну.

Она знала только, что талисман обладает огромной магической силой, и она действует, казалось бы, совершенно произвольно. Возможно, Теракис прав: и в самом деле ее тело инстинктивно с помощью этой магической силы борется со страшным превращением. А может, ведьмино сердце помогает ей так, чтобы она сама этого не заметила. Но если это так, то опасность крайне велика, ибо это означает — не больше и не меньше, — что могущественная энергия даже самого ведьмина сердца бессильна против враждебной магии.

Эти размышления разбудили в ней смутное предчувствие. В сущности, она знала только одну силу, которая была мощнее ведьмина сердца. Но эта сила давным-давно была уничтожена.

— Вы лучше постарайтесь найти выход, доктор, — вмешался Бен.

Теракис невесело усмехнулся.

— А как, инспектор? Мы в ловушке на этом корабле, не забывайте про это. Ведь Хирлет не предоставит в наше распоряжение лабораторию.

Бен хотел ответить резкостью, но сдержался и отвернулся, пробормотав что-то маловразумительное.

— Простите, инспектор, — буркнул Теракис. — Я забылся. Я… просто у меня нервы.

— Они у всех, — сказала Дамона. — Давайте забудем об этом.

Мандрейк встал и прислушался.

— Кто-то идет.

Снаружи действительно слышались тяжелые, глухие шаги. Ключ звякнул в замке, и с легким шумом открылась дверь.

Дамона испуганно вскрикнула, когда узнала Майка и следовавшего за ним Хирлета. Майк Гюнтер шел позади коротконогого менеджера.

Он сутулился, но его кулаки были яростно сжаты. Рядом с ним шагали двое рослых полицейских в черной форме. А следом в каюту вошли все остальные Хирлеты.

— О боже! — воскликнул Мандрейк. — Но это ведь невозможно!

— Как видите, — возразил Хирлет, — все же возможно.

Он усмехнулся.

— А теперь я был бы вам всем весьма обязан, если бы вы проявили любезность и отошли к стене. Мне очень жаль, но должен вам признаться, что я вам не доверяю.

Он дополнил свое требование движением пистолета. Один из его двойников резко двинул Майка в бок, заставляя его пройти вперед.

— Дамона!

Глаза Майка испуганно округлились, когда он увидел, что произошло с ее лицом. Он подошел к ней, взял ее руки и прижал к своей груди.

— Боже мой, Дамона, я так боялся за тебя!

— Как трогательно, — хихикнул Хирлет. — Но я надеюсь, вы меня простите, если я должен буду прервать ваши нежности.

Майк яростно обернулся. Его лицо исказилось, но он взял себя в руки.

Хирлет ухмыльнулся и отошел назад, к двери.

Его копии заняли места справа и слева от него. Это была странная картина: на Дамону смотрели десять абсолютно идентичных людей напротив. Эти Хирлеты были не просто похожи — они выглядели абсолютно одинаково.

Теракис первым преодолел изумление.

— Что вы хотите от нас? — спросил он.

— На это легко можно ответить, доктор: вашего сотрудничества. По крайней мерк согласия на это от вас, мистера Мюррея и мисс Кинг, а также мистера Гюнтера. Подобные люди, занимающие влиятельные посты, всегда мне нужны. Вы увидите, не борьба со мной, а совместная работа принесет вам верную выгоду.

— Никогда!

Бен задыхался от ярости.

Хирлет покачал головой.

— Ну, мистер Мюррей, — сказал он осуждающе, — судя по тому, что о вас рассказывали мисс Кинг и уважаемый доктор, я считал вас рассудительнее. У вас нет другого выбора, кроме как работать со мной. Мне даже нет надобности вас принуждать. Я подожду. Время работает против вас.

Он засмеялся, взглянул на лицо Дамоны и снова посмотрел на Бена.

— Мисс Кинг может стать первой, кто перейдет на мою сторону.

Он захохотал так, словно отпустил очень веселую шутку.

— У других это может продлиться немного дольше, два дня, возможно, три. А пока я задержу вас здесь, инспектор!

— Это вам не поможет! — прорычал Бен.

Но его голос свидетельствовал, что он четко осознает, как безвыходно их положение на самом деле. У них не было ни одного шанса бежать с корабля. Судно буквально нашпиговано этими тварями, созданиями Хирлета, а на помощь извне они рассчитывать не могли. Возможно, уже началась грандиозная поисковая акция, ведь их исчезновение должны заметить, но пока их найдут — если это вообще произойдет, — будет уже слишком поздно.

— Я думаю, вы все же согласитесь со мной, — спокойно возразил Хирлет. — Вы здесь в безопасности. Я немало потрудился при выборе этой штаб-квартиры. Если вы мне не верите, я охотно готов показать вам все. Это позднее избавит меня от длительных объяснений.

Он отошел в сторону и сделал приглашающий жест.

— Идемте, инспектор, и вы, мисс Кинг, и доктор тоже. Мои объяснения могут быть вам интересны.

Бен нерешительно двинулся вперед, секундой позже за ним последовали Дамона и Теракис.

Дамона напряглась, когда проходила сквозь строй безмолвно стоявших Хирлетов. У нее в голове возник отчаяннейший план. Возможно, он может стоить и жизни, но это в данный момент было ей безразлично. Пожалуй, быстрая смерть была даже предпочтительнее долгого и мучительного превращения в куклу.

Ее рука скользнула под блузу и сняла ведьмино сердце с шеи.

Она подождала, пока не оказалась рядом с Хирлетом. И тогда отчаянным прыжком рванулась вперед и ударила магическим талисманом прямо его по лицу.

Хирлет удивленно вскрикнул и отшатнулся назад. Позади нее Майк испустил яростный рев и бросился вместе с Беном на остальных.

Но их атака была сломлена почти мгновенно. Монстры справились с ними в течение нескольких секунд. Дамона внезапно почувствовала себя стиснутой нечеловечески сильными руками. Ее оттащили от Хирлета.

Одна рука легла на ее шею и надавила резко и грубо. Это было не больше чем предупреждение, но и его оказалось достаточно, чтобы она прекратила сопротивление.

Хирлет, кряхтя, поднялся. Тонкая кровяная нить тянулась из уголка его рта, куда попал камень, и лицо было перекошено от ярости.

— Это не очень умно с вашей стороны, мисс Кинг, — прошипел он.

Он вытер рот, взглянул на выпачканную кровью ладонь и злобным движением вырвал камень из рук Дамоны.

— Что это? — прорычал он. — Что-то вроде талисмана, да?

Он тихо и зловеще засмеялся.

— Неплохо. Это мысль. Действительно, неплохо. Что ж, я вам покажу, что я делаю с людьми, которые противятся моей воле.

Он повернулся, указал на Мандрейка и сделал знак двум своим тварям.

Куклы с непостижимым проворством схватили пилота.

Мандрейк отчаянно защищался, но против нечеловеческой мощи кукол он был бессилен.

Хирлет повернулся и показал на дверь.

— Теперь вперед!

* * *

Какое-то мгновение Пелхам стоял неподвижно, с открытым ртом, глядя на дымившееся оружие в руках Рэнсома. Звук выстрела еще звучал в его ушах. В маленьком бараке запахло порохом и жженой тряпкой.

Генерал Джоргер издал протяжный, жалобный стон и медленно поднял руки.

В его груди неожиданно появилась круглая черная дырка, очень маленькая и обманчиво безобидная. Рана совсем не кровоточила. Он пошатнулся, взглянул испуганно и недоверчиво на Рэнсома и медленно опустился на колени.

Его руки судорожно ухватились за спинку стоявшей перед ним кровати.

— Рэнсом, — выдохнул Пелхам, — что вы…

Хотя он этого и ожидал, но не успел среагировать. Рэнсом повернул пистолет и прицелился в его голову. Пелхам отчаянно рванулся в сторону, перекатился по полу, вскочил на ноги и бросился за спинку кровати, когда раздался выстрел. Пуля прошила спинку кровати, ударилась о металлическую раму и рикошетом просвистела мимо.

— Огонь! — заорал Пелхам.

Время словно остановилось. Он слышал тихие металлические щелчки, когда люди из военной полиции снимали оружие с предохранителей. Затем грянуло несколько выстрелов, и так плотно друг за другом, что они прозвучали как один рокочущий залп. Пелхам вскочил на ноги, обернулся и оцепенел.

В первый момент его разум отказался воспринимать эту картину. Залп целиком поразил Рэнсома. На таком маленьком расстоянии нельзя было не попасть.

В его обнаженной груди виднелись пять черных зазубренных отверстий.

Но Рэнсом не падал. Он покачивался, ухватившись рукой за спинку кровати, и с медленным упорством вновь поднимал свой пистолет. На его лице все еще сохранялось ровное, безразличное выражение.

— Стреляйте! — заорал Пелхам сумасшедшим голосом. — Ради бога, стреляйте же!

У него не было никакого объяснения ужасной картины, представшей его глазам, но он и не задумывался об этом.

Все, что он сейчас ощущал, — был страх.

Вновь прогремел залп. Рэнсома развернуло и буквально швырнуло на стену. Его левая рука разлетелась на маленькие серые осколки. Одна пуля ударила в лицо. И опять эта ужасная, темная, пустая дыра.

— Майор, осторожно!

Голос военного полицейского предостерег его в последний момент. Пелхам краешком глаза заметил скользящее движение, инстинктивно прыгнул вперед и в прыжке нанес удар. Второй солдат — человек из экипажа Рэнсома, насколько он успел заметить, — обошел кровать и подобрался к нему сзади. Пелхам отбил в сторону кулак нападавшего, ударил его ногой по колену и одновременно нанес прямой правый в голову.

Но, казалось, это не произвело на солдата особого впечатления. Он пошатнулся, отступил на полшага назад и тут же снова кинулся на Пелхама.

Пелхам охнул. Его взгляд, казалось, впился в подбородок солдата. То, что он увидел, казалось настолько невероятным, что он даже позабыл о защите.

В том месте, куда попал его кулак, подбородок солдата был сплющен и расколот, маленькая капля крови блестела на его губе, но это была кровь Пелхама — кровь, которая текла из его разбитых пальцев.

Внезапно перед ним пронеслось видение обгорелого торса, который они нашли в обломках.

Рэнсом и другие не были людьми! Пелхам со своими подчиненными боролись против кукол, роботов, точно изготовленных двойников, занявших места людей!

Пелхам очнулся от своего оцепенения лишь тогда, когда руки чудовища схватили его за горло. Он захрипел, отчаянно хватая воздух, и с огромным усилием сумел освободиться.

Сзади прогремел выстрел. Большое серое тело качнулось вперед, словно от удара невидимого кулака, и раскололось. Пелхам оттолкнул от себя нападавшего, увернулся от мощного удара и бросился к маленькой группе военных полицейских. Люди отступили к двери и открыли огонь в глубину барака. Пелхам стал понимать, что они попали в дьявольскую ловушку. Не только Рэнсома и его экипаж подменили куклами-чудовищами, но и весь состав барака! Тридцать пять человек, которые до сих пор жили неопознанными, под масками давно знакомых товарищей!

Пелхам выхватил из кобуры револьвер и, не целясь, стал стрелять в замаскировавшуюся свору. Секунду манекены продолжали беспорядочно толпиться. Затем они все вместе бросились на Пелхама и шестерых солдат. Заградительный огонь больше уже не сдерживал их.

Пелхам, объятый ужасом, наблюдал, как в одного из нападавших попала автоматная очередь.

Верхняя часть его тела словно соскользнула в сторону и разбилась об пол, но ноги сделали еще один неверный шаг, и только потом, медленно, как машина, которую внезапно выключили и которая еще движется по инерции, изуродованный манекен рухнул.

— Выходим! — завопил Пелхам истошным голосом.

Они кинулись из барака, преследуемые полудюжиной серых чудовищ. Пелхам отскочил на несколько шагов от двери и выстрелил через плечо. Пуля попала в переднюю куклу и отшвырнула ее назад. Преследование на некоторое время застопорилось.

— Задержите их! — крикнул Пелхам. — Я вызову подкрепление!

Он повернулся, одним прыжком добрался до машины и сорвал трубку радиотелефона с рычага.

Выстрелы не остались незамеченными.

В бараках, расположенных поближе, распахивались двери и окна, а встревоженные солдаты выбегали на улицу.

Казалось, прошла вечность, прежде чем отозвался дежурный офицер.

— Это Пелхам! — заорал Пелхам в трубку. — Быстро пятьдесят человек с тяжелым оружием к бараку тридцать семь!

— Но почему…

— Без вопросов! — крикнул Пелхам. — Чрезвычайная ситуация. Мы подверглись нападению! Джоргер мертв.

Он швырнул трубку на рычаг, не дожидаясь ответа. Дежурный отреагирует и без лишних вопросов. Пелхам мог положиться на дисциплину своих людей.

Тем временем у барака не было заметно никакого движения.

Три-четыре разбитые фигуры лежали перед разломанной дверью и на пороге: цена, которую заплатили чудовища за попытку выйти из здания.

Однако долго так продолжаться не могло. Куклы, обладающие нечеловеческой силой, были способны проломить тонкие деревянные стены или вылезти в окна. И тогда Пелхам не смог бы задержать их с шестью полицейскими, он это прекрасно понимал.

Где-то завыла сирена. Пелхам обернулся — темные силуэты точек стремительно двигались через летное поле. Это были люди, которых он вызвал. Офицер действительно среагировал быстро.

Просто чудо, что куклы не предприняли еще одной попытки прорыва, пока Пелхам нетерпеливо ждал прибытия подкрепления. Его мысли двигались по кругу. Все совершалось так быстро, что он еще не осмыслил всего случившегося.

После гибели Джоргера он фактически стал командиром базы, по крайней мере, до тех пор, пока не минует этот кризис. Пелхам внезапно почувствовал себя страшно одиноким и беспомощным.

Джип, скрипнув тормозами, остановился позади него. Группа солдат выпрыгнула из переполненного кузова и построилась с готовым к применению оружием. Тут же подъехали еще четыре машины.

— Окружить барак! — резко приказал Пелхам. — Стрелять в каждого, кто выйдет.

Он увидел ужас на лицах солдат и смог живо представить себе, что сейчас происходит с ними.

— Но, сэр, — подал голос командовавший ими лейтенант. — Люди там, внутри — наши товарищи.

— Может, когда-то так и было, — спокойно ответил Пелхам. — Вы будете стрелять не в ваших товарищей, не беспокойтесь. Те, что там, внутри, не английские солдаты. Ни один из них.

Видно было, что офицер совершенно всерьез считает его сумасшедшим. Пелхам молча показал ему на кучу разбитых обломков перед бараком.

Кое-что можно было узнать: кисти, ноги и руки, там и сям раскрошенные осколки пластиковых фигур.

Лейтенант побледнел.

— Великий боже! — простонал он. — Что произошло?

— Я этого не знаю, — ответил Пелхам. — Кто-то подменил их совершенными двойниками. Я могу только надеяться, что они еще живы. Но прежде мы должны уничтожить эти человекообразные куклы. Разделите своих людей, лейтенант. Быстро!

На этот раз люди подчинились без колебаний.

Каждый слышал слова Пелхама, и все имели возможность взглянуть на разбитые манекены.

Пелхам вгляделся в барак. Со времени неудавшейся попытки прорыва в здании установилась странная тишина. Пелхам не сомневался ни секунды в том, что монстры готовят какую-нибудь провокацию. Они, конечно, поняли, что их распознали.

Взгляд Пелхама недоверчиво скользнул по лицам людей справа и слева от него.

«Сколько их еще?» — думал он. Были ли эти чудища там, внутри, единственными, кого невидимый враг избрал своими жертвами, или есть кто-нибудь еще?

Возможно, заражено уже пол-лагеря, возможно, он командует группой кукол, которые будут подчиняться его воле ровно столько, сколько захочет их хозяин.

— Внимание! — крикнул один из солдат.

Пелхам вздрогнул, обернувшись к бараку. Из дверей на секунду показался какой-то человек, недоверчиво глянул на них и снова исчез. Мгновением позже на задней стене барака зазвенели стекла разбитого окна. Тут же раздалась короткая, отрывистая автоматная очередь.

А потом началось светопреставление.

Все окна разлетелись вдребезги, и дюжина больших серых существ вырвалась на свободу.

Солдаты открыли огонь, и площадь перед бараком, казалось, превратилась в хаос из взрывавшихся пластиковых тел и неузнаваемых лохмотьев. Только несколько манекенов были вооружены, да и они едва ли успели использовать свое оружие. Солдаты встретили их яростной стеной огня, и уже в первые секунды больше половины бездушных роботов-убийц рухнули под пулями.

Но остальные хладнокровно шли вперед, не обращая внимания на рваные дыры в груди, на отколотые кисти рук, искореженные ноги. В отличие от людей они не знали ни боли, ни страха, ни усталости.

Слева от Пелхама завязалась яростная схватка — двое монстров прорвали завесу огня.

Пелхам прыгнул туда, отчаянным усилием оторвал чудовище от его жертвы и в упор разрядил магазин своего пистолета в его грудь. Тот отшатнулся, ударился о землю и раскололся.

Поблизости грохнул взрыв. Пелхам инстинктивно пригнулся, и над ним пронесся рой мелких осколков. Потом последовала сильная ударная волна. Должно быть, кто-то бросил гранату. Часть барака охватило пламя, а перед огнем лежало семь или восемь кукол. За яркой огненной завесой мелькали тени, человеческие силуэты, которые испуганно отступали от жара и все еще отчаянно искали возможность вырваться.

С другого конца барака раздался последний отрывистый выстрел, за которым последовали треск и глухой удар. Потом наступила тишина.

Бой закончился.

Пелхам, тяжело дыша, выпрямился.

Бой длился совсем немного, несколько минут, и все-таки он никогда в жизни не забудет это ужасное зрелище.

Схожие эмоции отражались и на лицах остальных.

— Мы должны обыскать барак, — слабо пробормотал он. — Может, там еще что-то есть.

— Прежде всего, мы должны попытаться заполучить одну из этих штук неповрежденной, — сказал какой-то солдат.

Пелхам обратил внимание на небольшую заминку при слове «неповрежденной». Хотя люди видели этих бестий собственными глазами, им с трудом удавалось осознавать, что это не их старые друзья, сослуживцы, а куклы.

Пелхам нехотя кивнул.

— Вы правы. Попытаемся сделать это, прежде чем помещение полностью сгорит.

Пламя тем временем охватило всю западную часть барака. Из рваных дыр, пробитых осколками гранаты, валил жирный черный дым. Едкий смрад от горящей пластмассы перехватывал дыхание.

— Четыре добровольца ко мне, — приказал Пелхам. — Другие остаются здесь и внимательно следят, чтобы огонь не распространялся.

Ему пришлось ждать довольно долго, пока рядом с ним, наконец, не собрались четыре человека. Он слишком хорошо понимал людей: они не были трусливы, но были готовы на что угодно, только не входить в барак. Каждый из них знал, что смог бы войти туда, если бы это происходило на настоящей войне. Но эти пластмассовые монстры были так похожи на их товарищей.

— Идем, — хрипло сказал он.

Кто-то протянул ему автомат, и он во главе своей маленькой группы двинулся к входу.

Внутри барак был наполнен густым черным дымом и мечущимся пламенем. Огонь бушевал, и длинные языки лизали потолочные балки. Больше половины помещения уже горело вовсю, и, пожалуй, еще несколько секунд — и все здание будет охвачено пламенем. Пелхам остановился у двери и настороженно осмотрелся.

Его нервы были напряжены до предела, а указательный палец нервно опустился на спусковой крючок автомата.

Но их поход был напрасным. Куклы, которые избежали пуль, стали добычей огня. Два или три монстра забились в дальний угол, но их пластмассовые тела уже тлели от жара, и в тот момент, когда Пелхам заметил их, один ярко вспыхнул и почти мгновенно расплавился.

— Назад! — приказал Пелхам. — Здесь больше нечего делать.

Пятясь, они отошли к двери. От дыма и раскаленного воздуха было невозможно дышать.

Глаза Пелхама слезились, когда он вышел на улицу, а на его черном от копоти лице появились красные пузыри от ожогов. Но он не чувствовал боли, оглушенный странным, бесконечным кошмаром. Все, что происходило вокруг него, даже слова, которые он произносил, казалось, доходили до его сознания через какой-то плотный занавес, словно он сам был не более чем посторонним наблюдателем.

— Что с генералом? — спросил один из солдат.

Пелхам побледнел, несколько секунд смотрел как бы сквозь спросившего и молча покачал головой. Даже если генерал не был убит выстрелом, то в аду, бушевавшем внутри, никто не мог выжить, никто и ничто.

Южная стена барака обрушилась, посыпался град искр и пылающих обломков, и люди отступили на несколько шагов. Никто не проронил ни звука. Ужас, казалось, охватил их всех. Это был не только шок от появления пластмассовых людей: люди там, внутри, были их товарищами и друзьями, и, возможно, каждый спрашивал себя сейчас, что с ними произошло, где они и кто смог провернуть эту совершенно невозможную штуку — увести тридцать пять человек с базы и заменить их этими ужасными манекенами.

Пелхаму с трудом удалось сбросить с себя оцепенение.

— Окружить это место, — пробормотал он едва слышно, — и выставить посты. Я должен связаться с Лондоном.

Он прыгнул за руль джипа, повернул непослушными пальцами ключ зажигания и включил двигатель. Неожиданно он обрадовался возможности уехать прочь с этого места.

* * *

— Сюда!

Хирлет повелительным жестом указал на узкую металлическую дверь красного цвета.

Он провел их через палубу к люку на носу судна, и через эту дверь они спустились в недра корабля. Дамоне сразу стало ясно, что это была списанная старая посудина — под палубой едва ли можно было разместить что-либо грандиозное. Узкий, едва достаточный для прохода человека, слабо освещенный коридор шел вдоль всего судна. По его бокам справа и слева были двери, и Дамоне один раз удалось заглянуть в одну из них. То, что она увидела, походило на современную лабораторию. Но они слишком быстро прошли мимо, и она не успела разглядеть подробности. Очевидно, все-таки судно было основательно перестроено. Его потрепанная внешность была лишь маскировкой.

Мюррей нерешительно взялся за ручку двери и нажал на нее. Дверь бесшумно отворилась внутрь. За ней была темнота.

— Выключатель справа, рядом с дверью, — сказал Хирлет.

Мюррей, помедлив, вошел.

— Ну-ну, не стесняйтесь!

Бен метнул на него яростный взгляд и после непродолжительных поисков нашел выключатель. Под потолком засияла батарея желтых лампочек.

Дамона даже вздрогнула, когда вслед за Майком и Теракисом переступила порог.

Помещение казалось огромным — больше тридцати метров в длину и десяти в ширину, с высоким, выгнутым потолком. Очевидно, это один из трюмов, разделенный дополнительной переборкой, но все еще огромный. Противоположная стена так же, как потолок и пол, покрыта слоем ржавчины. Видно, баржа была очень старой. Их шаги отдавались в тишине жутким, гулким эхом.

Взгляд Дамоны застыл на группе странных фигур, выстроенных у стены. Они приковали к себе ее внимание.

Сперва у нее появилось ощущение, что она попала в кабинет восковых фигур. Тут собралось множество страннейших существ: викинги, питекантропы, солдаты первой мировом войны, а также какие-то фигуры в длинных, ниспадавших широкими складками одеждах — ведьмы и колдуны.

Хирлет негромко засмеялся.

— Как я вижу, моя маленькая коллекция произвела на вас впечатление, — сказал он. — Это мой каприз, первая попытка, знаете ли.

Дамона с трудом оторвалась от странного зрелища.

— Что же это значит? — спросила она.

Хирлет пожал плечами.

— В сущности, ничего. Ничего страшного, во всяком случае. С них, в общем-то, все и началось.

Он быстро подошел к фигурам и встал между ними.

— Эго первые объекты моего эксперимента. Тогда я приобрел их по дешевке на одной выставке. Владелец закрыл свое заведение. В сущности, эти модели ни на что не пригодны. Мои новые творения функционируют лучше, они сильнее и, главное, не так бросаются в глаза. Но и эти иногда все же бывают необходимы. Прежде всего, — продолжал он изменившимся голосом, — для того, чтобы устроить представление.

Его лицо ожесточилось. Он повернулся к манекенам, которые держали Мандрейка, и быстро выкрикнул какое-то непонятное слово.

Те подтащили беззащитного пилота к своему хозяину и поставили его перед ним на колени.

Хирлет злобно ухмыльнулся, повернулся к своей коллекции и опять пробормотал что-то на незнакомом языке. Несколько секунд казалось, что ничего не произойдет. Потом с двумя воинами-викингами произошли одинаковые зловещие изменения, подобные Дамона уже наблюдала на складе Хирлета. Их глаза наполнились жизнью. Казалось, судорожное, незаметное движение скользнуло по их лицам, их кисти, а затем и руки шевельнулись, сначала с трудом, потом мягче, словно они пробуждались от глубокого, бесконечного сна.

Оба воина медленно повернулись, посмотрели сперва на своего хозяина, а потом на Мандрейка и медленно шагнули к нему.

Мандрейк закричал. Он отчаянно старался вырваться из железной хватки, но силы одного человека было совершенно недостаточно, чтобы противостоять этим чудовищам. Оба воина-варвара подошли к нему, схватили его за руки и потащили за собой.

— Что вы собираетесь делать? — заорал Бен. — Вы…

Хирлет оборвал его резким движением.

— Спокойно, инспектор. С ним сделают примерно то же, что и со всеми вами, только немного быстрее и не так эффектно. Смотрите же! Кто еще имел когда-нибудь возможность увидеть свою собственную судьбу?

Викинги приподняли пилота и грубо бросили его на пол. Мандрейк охнул, вскочил на ноги и рухнул во второй раз, когда один из воинов почти нежно коснулся его спины.

Ужасные изменения происходили с молодым пилотом. Его кожа потеряла все краски, стала белой, потом серой и начала матово поблескивать. Послышался тихий шорох, как будто где-то разбился тонкий лед. Тело Мандрейка содрогалось.

Потом он словно бы заснул и некоторое время лежал спокойно. Весь процесс занял не больше пяти минут.

Хирлет смотрел на каждого из присутствующих в отдельности, как будто хотел лично убедиться в том, что ни один из них не пропустил этой ужасной картины.

Прошла почти минута, прежде чем он, наконец, нарушил гнетущее молчание.

— Встань, Мандрейк! — приказал он.

Скрюченное тело на полу шевельнулось. Деревянным, неуклюжим движением оно поднялось на четвереньки, застыло на секунду, как будто ему нужно было собраться с силами, и, в конце концов, совсем выпрямилось для того, чтобы подойти к Хирлету. На его лице лежало застывшее выражение, похожее на маску.

— Будешь ли ты мне повиноваться? — спросил Хирлет.

Мандрейк кивнул.

— Буду, господин.

Тонкая, злая усмешка играла на губах Хирлета, когда он повернулся к Дамоне и остальным.

— Вот видите, — сказал он торжествующе, — хотя мой метод и имеет определенные недостатки, но он действует безотказно.

— Вы — чудовище! — беспомощно прошептала Дамона.

Она хотела сказать еще что-то, но внезапно ее горло как будто что-то сдавило. Она подняла руки и ощупала грубые, холодные участки на своем лице, где кожа уже переродилась. Ее охватил безумный страх. Через несколько часов она будет выглядеть точно так же, как несчастный Мандрейк: кукла в человеческий рост, подвешенная на незримых нитях, которая должна выполнять желания Хирлета.

— Впечатляет, не правда ли? — спросил Хирлет.

Он снова засмеялся.

— Но, как было сказано, метод имеет некоторые недостатки. Для вас и ваших друзей я предусмотрел кое-что получше. Полюбопытствуете?

Он, не дожидаясь ответа, повернулся и маленькими семенящими шагами пошел к низкой двери в противоположной стене помещения.

И снова его двойники окружили Дамону и остальных, вынуждая следовать за Хирлетом.

Они вошли в другое, меньшее помещение, которое было тесно заставлено полками и стойками.

Здесь лежала дюжина кукол, но они выглядели далеко не так совершенно, как те, которые Дамона видела до сих пор. Хотя их тела имели человеческие пропорции, но это были не более чем заготовки — гладкие, матово поблескивавшие серые куклы без лиц и рук. Хирлет подвел их к длинному, низкому столу в глубине помещения, на котором лежало несколько неподвижных фигур.

Дамона нерешительно придвинулась ближе.

Она предчувствовала, что ее ожидает, и, несмотря на это, ощутила сильнейший шок.

Одна из кукол, хотя и незаконченная, имела явно женские пропорции. Ее формы выглядели нежнее, чем у других, мягче, с широкими бедрами и плавно обозначенными выпуклостями там, где должна была находиться грудь. Кожа поблескивала серым, совсем как у других, только на лице начали медленно проявляться изменения. Подбородок, щеки, рот, нос становились светлее, белее. На лице виднелось большое пятно. Оно имело неясные очертания человеческой руки. Именно в местах этого отпечатка пластиковая кожа изменилась и стала походить на человеческую, была как настоящая. Это было зеркальное отражение отпечатка руки на ее лице!

Дамона издала тихий, испуганный стон, в ужасе прижала руку ко рту и отшатнулась назад. Она мгновенно поняла ужасную действительность. В той же мере, в которой ее тело превращалось в мертвую пластмассу, это чудовище превращалось в ее совершенного двойника, а другие заготовки предназначались для Майка, Бена, Теракиса и других жертв. Всех их ожидала безмолвная серая смерть.

И опять Хирлет засмеялся.

— Вот видите, мисс Кинг, совершенно бессмысленно оказывать сопротивление и дальше. Это будет продолжаться не более двадцати четырех часов, и превращение закончится. То же самое произойдет и с вашими друзьями.

Он остановился, помолчал немного и продолжил изменившимся голосом:

— А теперь я предоставлю вам достаточно времени. Мои слуги отведут вас в каюту. А сейчас извините меня. Мне необходимо еще многое сделать, как вы, наверное, понимаете, но мы снова увидимся попозже, скорее всего завтра.

* * *

В комнате было так тихо, что даже слабое пощелкивание электронного будильника рядом с кроватью было явственно слышно и мешало. Пелхам опустил жалюзи и еще вдобавок задернул шторы. Несмотря на это, смутный свет проник в окно и нарисовал запутанный узор из линий и неровных пятен на белом потолке. Воздух был пропитан прогорклым сигаретным дымом и потом. Снаружи раздавались приглушенные звуки военной базы: рев и завывание машин, голоса, хриплые команды, шаги, топот, шумы. Он закрыл глаза, положил голову на подушку и попытался расслабиться. Но это ему не удалось. День принес слишком много волнений, чтобы он мог сейчас бездумно полежать.

Через некоторое время он убедился в этом и устало уселся на краю кровати. Его взгляд скользнул на часы и на мгновение задержался на зеленых цифрах светящегося табло. Он провел два дня и целую ночь без сна, однако его тело все еще сопротивлялось усталости.

Он встал, потянулся и взял с ночного столика пачку сигарет. Пепельница, стоявшая на нем, была переполнена окурками и пеплом, но он все равно взял сигарету и дрожащими пальцами прикурил.

В соседней комнате зазвонил телефон.

Звук был отчетливо слышен сквозь тонкую дощатую перегородку. Пелхам вздрогнул и почти испуганно ждал, что откроется дверь и появится дежурный, чтобы позвать его к аппарату. Он больше двух часов провел у телефона. Эти бесконечные объяснения, разговоры с начальством, людьми из министерства обороны, контрразведки! Приходилось снова и снова говорить об одном и том же и при этом чувствовать, что люди на другом конце провода наверняка считают тебя сумасшедшим.

Пелхам с ужасом подумал, что это всего лишь начало. Он уединился для того, чтобы отдохнуть хотя бы пару часов, прежде чем начнется настоящий штурм. В пять на аэродром сядет машина с целой кучей разных шишек. Возможно, из-за всего того, что он сообщил по телефону, они прихватят еще нескольких психиатров и смирительную рубашку.

Он встал, подошел к окну, и некоторое время смотрел сквозь узкую щель наружу. Отсюда барак, в котором разыгралась драма, виден не был, но ему казалось, что он видит огонь и дым. Когда же он закрыл глаза, то отчетливо увидел вереницу застывших серых лиц, жадно вытянутые, налитые нечеловеческой силой лапы.

Пелхам тихо застонал и попытался отогнать страшное видение, но это удалось ему лишь отчасти. Картина поблекла, но осталась где-то рядом, невидимая и затаившаяся, готовая в любой момент возникнуть перед ним. Он был очень удивлен, что перенес смерть Джоргера довольно безучастно. Собственно говоря, случившегося кошмара было бы вполне достаточно, чтобы сойти с ума. Но, возможно, все еще впереди.

Негромкий стук заставил его обернуться.

Несколько мгновений он глядел на запертую дверь, потом еще раз взглянул на будильник и наморщил лоб. До прибытия машины оставалось еще больше двух часов, и он отдал строжайший приказ не беспокоить его. Если Темпс все же сделал это, то у него, должно быть, какое-то очень важное сообщение. Вздохнув, он подошел к двери, одернул свою измятую форму и повернул ручку.

Это был действительно Темпс.

— Майор Пелхам, — начал он, — простите, если я вам помешал, но…

Пелхам перебил его:

— Ладно, Темпс. Что у вас?

— За воротами стоит человек, который добивается встречи с вами.

Пелхам наморщил лоб.

— Что за человек?

— Он отказывается назвать свое имя, майор, — с сожалением объяснил Темпс, — но очень настаивает на разговоре с комендантом базы. Он утверждает, что у него есть важная информация о том, что здесь сегодня случилось.

Пелхам на мгновение задумался.

Совершенно необычным было то, что кто-то ни с того ни с сего появился у ворот такой строго охраняемой базы, как Арлингтон, и захотел поговорить с комендантом, к тому же еще не желая называть своего имени. Но то, что произошло сегодня, тоже было совершенно из ряда вон выходящим явлением. Из того обстоятельства, что незнакомец в курсе происшедшего, следовало сделать вывод, что он прибыл из Лондона или из какой-нибудь вышестоящей организации, возможно, из контрразведки. «Некоторые из этих досужих Джеймсов Бондов, — с усмешкой подумал он, — любят окружать себя таинственностью».

— Хорошо, проводите его ко мне, — сказал он наконец.

Темпс, казалось, что-то хотел сказать, но потом передумал и молча повернулся кругом.

Пелхам вернулся в комнату, раздвинул шторы и поднял жалюзи. Яркий солнечный свет ослепил его, и он вдруг снова почувствовал, что устал. Он подошел к маленькому умывальнику, бросил несколько пригоршней ледяной воды в лицо и взялся за полотенце.

Его взгляд упал на руки. Серые пятна не исчезли. За всеми этими событиями он совершенно забыл о пятнах, а они как будто стали сейчас заметно крупнее и ярче. Он взял кусок мыла и щетку и с силой, впрочем, без успеха, попытался их смыть.

Пятна действительно были странные.

Кожа, казалось, не только окрасилась, но и стала какой-то другой — жесткой, холодной.

Пелхам сжал кончики пальцев и потер их друг о друга, потом подошел к окну и внимательно рассмотрел свои руки при ярком свете.

Первые фаланги всех десяти пальцев были серыми, а через правое запястье протянулась тонкая, будто проведенная острым карандашом полоса.

Он немного помедлил, отвернул манжету и засучил рукав еще выше. Линия проходила через все предплечье и на локте расширялась в серое, с рваными краями пятно.

Легкий страх охватил Пелхама. Это была не краска. Это выглядело скорее как заражение крови, хотя он не чувствовал ни боли, ни каких-либо других неприятных ощущений. Он осторожно поднял рукав еще выше и выгнул шею, чтобы можно было рассмотреть руку.

Серый цвет распространился вверх от локтя до плеча и дальше по всему плечу.

Без сомнения, с его телом что-то происходило, может быть, заражение. Ему следовало сходить к врачу сразу же после того, как он позаботится о своем необычном посетителе.

С легким беспокойством он опустил рукав, застегнул манжету и застелил кровать.

На дворе послышался шум мотора.

Темно-серый «Бедфорд»-трейлер показался между бараками, следуя за джипом Темпса и двумя машинами, заполненными солдатами. Пелхам, оценив это, усмехнулся. Джоргер действительно хорошо подготовил своего адъютанта.

Он повернулся и пошел к двери, чтобы встретить посетителя.

Человек, который несколькими мгновениями позже в сопровождении Темпса вошел в барак, отнюдь не соответствовал ожиданиям Пелхама. Маленький, приземистый, на вид — лет пятидесяти, с лысой головой, вялой фигурой с очевидной склонностью к ожирению, с маленькими водянистыми глазами и руками, которые находились в безостановочном, беспокойном движении. Не такой тип тайного агента представлял себе Пелхам.

Несмотря на это, он изобразил нечто вроде дружеской улыбки и протянул посетителю руку.

Человек не обратил на нее внимания и смерил Пелхама недоверчивым взглядом.

— Вы комендант базы? — спросил он.

Пелхам проглотил колкое замечание, вертевшееся у него на языке.

— Я майор Пелхам, — сухо ответил он. — В настоящее время я командую базой, это точно. Чем могу быть полезен? Мой адъютант сказал, что вы будто бы имеете точную информацию об инциденте, который произошел сегодня утром.

— Это верно, — сказал человек, словно бы раздумывая.

Он снова оценивающе оглядел Пелхама и продолжил хриплым голосом:

— Однако было бы лучше, если бы мы могли поговорить с глазу на глаз.

Пелхам разозлился.

— Послушайте, мистер…

— Хирлет.

— Мистер Хирлет, — злобно продолжал Пелхам, — вы свалились сюда бог знает откуда, не удосужились предъявить документы, ставите требования и…

Хирлет перебил его мягким кивком.

— Вы меня поймете, когда увидите, что находится в моей машине, майор, — сказал он спокойно.

Пелхам задумался. В какое-то мгновение он не знал, что делать.

Джоргер бы с этой ситуацией справился, у него было достаточно опыта. Он, возможно, уже приказал бы выставить за ворота этого странного Хирлета.

Но он не Джоргер и чувствовал себя совершенно не готовым к подобной ситуации.

Он бросил взгляд в открытую дверь. Тяжелый грузовик стоял рядом с бараком. Через тонированное лобовое стекло виднелся силуэт водителя, а в крытом кузове окон не было.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Пошли. Я надеюсь, вы покажете действительно нечто важное. В настоящий момент мы здесь не особенно склонны к юмору, знаете ли.

Он проскользнул мимо Хирлета и быстрыми шагами двинулся к задней двери трейлера. Хирлет поспешил за ним, нашел в своей связке ключ и вставил его в замок.

Он открыл дверь, неожиданно сильным движением вспрыгнул в машину и сделал знак Пелхаму следовать за ним. Потом он снова быстро закрыл за собой дверь. Пелхам слышал в темноте его возню.

— Подождите, майор, — пробормотал он. — Я включу свет.

Под потолком машины вспыхнула лампа.

Пелхам удивленно огляделся. Фургон был пустым, только на полу лежали два длинных, накрытых белой материей предмета. Пелхам с недоверчивым удивлением посмотрел на Хирлета, потом опустился на колени и стянул простыню с одного из них.

Перед ним лежала кукла.

Она была одета в форму майора английских ВВС и выглядела бы совершенно живой, если бы не пустое, бесформенное пятно вместо лица.

— Что это означает? — спросил Пелхам.

Хирлет тихо засмеялся.

— Вы это сейчас поймете, майор.

Его голос внезапно зазвучал совсем иначе, чем несколько секунд назад.

— Я надеялся, что можно будет не прибегать к этому средству, но все раскрылось раньше, чем я думал.

Пелхам на долю секунды позднее понял, что Хирлет имел в виду. Он хотел повернуться и выскочить из фургона, но Хирлет чудовищно быстрым движением бросился на него, сбил с ног и тут же зажал ему рот.

Пелхам отчаянно отбивался. Ему не хватало воздуха, а тело маленького человечка, казалось, обрело вес в несколько тонн. Пелхама вдруг охватил глубокий, ледяной холод, а его силы иссякали с каждой секундой. Он с трудом повернул голову и взглянул на неподвижно лежавшую куклу.

На мгновение, прежде чем потерял сознание, он успел увидеть, как на пустом месте под форменной фуражкой начали появляться нос, рот и глаза, как изменялась кожа, как судорожно дергалось и медленно, неохотно формировалось человеческое лицо, его собственное лицо…

* * *

Констебль Ланден простоял неподвижно почти четверть часа после того, как Хирлет со своими чудовищами, конвоировавшими Майка, исчезли и оставили его одного. Фактически он все еще не понимал, что, собственно, здесь произошло. И если быть честным, то он и не хотел этого понимать. Он знал определенно лишь одно — здесь произошло нечто, что подорвало его нормальное мироощущение. Знал он, и что Хирлет — безразлично как — должен быть остановлен.

Странно, но его почти не путала мысль, что, вероятнее всего, через несколько часов он должен будет умереть.

С тех пор как Хирлет захватил его и Майка врасплох в подвале универмага и притащил сюда, он находился в каком-то чуть ли не наркотическом трансе, в котором главенствовала мысль: остановить Хирлета и его чудовищную армию.

Он встал и в который раз начал обследовать крошечную каюту. Он понимал, что это бессмысленно. Здесь были только одна дверь и три намертво задраенных иллюминатора, да они и без того слишком малы, чтобы взрослый человек мог пролезть через них. Но он просто не мог больше терпеть — было невмоготу сидеть и покорно ждать конца.

Он отодвинул от стен немногочисленную мебель и обследовал каждый сантиметр пола в слабой надежде найти какой-нибудь люк в полу. Но люка, конечно, не было. Хирлет предусмотрел все. И все-таки должен был существовать какой-нибудь простой путь, чтобы отсюда выбраться.

Отчаяние нарастало, Ланден потерял всякую надежду найти выход. Его взгляд в который раз обшаривал каюту. Внезапно он остановился на узкой полочке для бутылок, висевшей у двери. И почти тут же у него стал складываться необычный план. Он опасливо покосился на телекамеру над дверью, а потом решительно подошел к полке и взял с нее початую бутылку коньяка.

Выбора у него не было, надо было рисковать: ведь Хирлет или его подручные могли в это время за ним наблюдать и, разгадав его намерения, жестоко расправиться. Но ничего другого не оставалось. Он отвинтил пробку, стараясь держаться естественно, сделал большой глоток и вылил остальной коньяк на пол прямо перед дверью. Крошечная каюта наполнилась резким запахом.

Ланден педантично поставил пустую бутылку на прежнее место, с удовлетворением посмотрел на блестящую коричневую лужу и отошел от двери. Теперь оставалось только ждать.

Ожидание длилось недолго. Грузные шаги раздались за дверью, засов, снабженный сигнализацией, сдвинулся, и дверь медленно отворилась.

Ланден сунул руку в карман куртки и достал коробок спичек. Медленно, почти спокойно он вынул спичку, прижал головку к коробку и поднял голову.

В дверях стояли два Хирлета.

— Заходите, — сказал Ланден. — Я уже вас заждался.

Он ухмыльнулся.

Лицо первой куклы приняло недоуменное выражение.

— Почему ты… — с грозным видом начала кукла.

Ланден осклабился, чиркнул спичкой и бросил ее под ноги кукле. Яркое пламя рванулось вверх и охватило манекен. Коньяк вспыхнул ярко-желтым с коричневым пламенем. Площадка перед дверью превратилась в преисподнюю.

Ланден не стал медлить. Он нагнулся и в два прыжка проскочил через пламя. Ему показалось, что он прыгнул в огненную печь.

Жар перехватил дыхание, затрещали волосы, и обожгло открытые участки кожи. Ланден упал на пол, через кувырок встал на ноги и увидел перед собой фигуры двух монстров. Инстинктивно, не раздумывая, он нанес удар в грудь одному из них. Тот пошатнулся, споткнулся о нижнюю ступеньку лестницы и, размахивая руками, рухнул вниз.

Ланден, как затравленный зверь, отчаянным прыжком метнулся прочь, взлетел по лестнице к выходу и захлопнул за собой массивную дверь. Резкий треск, раздавшийся вслед за глухим ударом двери, показал ему, насколько близок был его преследователь. Дрожащими руками Ланден закрыл засов и на несколько секунд остановился, чтобы отдышаться.

Он был на свободе, правда, далеко не в безопасности, но зато на свободе!

Он прислонился спиной к стальной двери, с хрипом хватая воздух. Лицо горело: пламя опалило кожу и волосы. С минуту он стоял неподвижно и осматривал темную палубу судна, похожего на большую баржу. Кроме рубки, за которой находилась его тюрьма, здесь были еще две надстройки. Ланден не знал, бывает ли на барже мостик, но, возможно, что-то подобное здесь и находилось.

За узкими окнами надстроек горел свет и мелькали тени. Значит, путь туда был закрыт.

По двери за его спиной замолотили грубые кулаки, что напомнило Ландену об опасности.

Тишина на палубе продлится еще пару мгновений, пока не обнаружат пожар. Если он промедлит, то его игра будет проиграна.

Он оттолкнулся от двери и, пригнувшись, прокрался к борту. Темная, слабо поблескивавшая поверхность воды недалеко: хорошо были видны отбросы и всякий мусор, болтавшийся у борта.

До набережной, пожалуй, не больше десяти метров. Даже для такого плохого пловца, как он, это легкое препятствие.

Но ему не хотелось бросать на произвол судьбы остальных. Его исчезновение заметят быстро, и уж Хирлет не будет терять ни секунды. Главная квартира, где рождались чудовища, так или иначе была потеряна, и Ланден ни минуты не сомневался, что Хирлет захватит с собой всех своих пленников, и участь их будет печальной.

Ланден стянул с себя куртку и швырнул ее на палубу у борта. Потом, снова пригнувшись, прокрался на корму и сжался в комок в черной тени надстройки.

Спустя некоторое время дверь надстройки открылась, и рослый человек шагнул на палубу. Оглянувшись, он не спеша пошел на корму.

Сердце Ландена забилось быстро и неровно.

Другого шанса у него не будет.

Если чудовище не клюнет на его фокус, то он пропал.

Манекен подошел к двери, подергал ручку, а потом отодвинул засов. Дверь со скрипом раскрылась. Дым и ярко-желтое пламя вырвались на палубу. Кукла испуганно отпрянула, замерла на секунду, а потом одним прыжком исчезла внутри.

Ланден не стал дожидаться, пока она вернется.

Пригнувшись, он метнулся к открытой двери надстройки, влетел внутрь и молниеносно осмотрел внутренность помещения.

Это была маленькая каюта, из которой вели три двери и одна лестница, круто уходившая вниз. Он взялся за поручни, бросил через плечо затравленный взгляд и помчался вниз, перескакивая через ступеньки.

* * *

— Мы должны выбраться отсюда, — решительно сказала Дамона, — неважно как!

Майк и Бен не ответили, только Теракис засмеялся тихо и фальшиво.

— Героическое намерение, мисс Кинг. Только, к сожалению, в настоящий момент я не вижу ни малейшей возможности претворить его в жизнь.

Дамона с отчаянием оглядела маленький кубрик. В прежнюю каюту, где они были вначале, они не вернулись. Их сунули еще глубже в брюхо баржи и заперли в маленьком сыром кубрике, который был чуть ли не по щиколотку залит водой. Его стены были испещрены ржавчиной и грязными пятнами.

— Интересно, почему нас заперли здесь внизу? — задумчиво произнес Майк. — Ведь Хирлет распорядился, чтобы нас вернули в прежнюю каюту.

— Это имеет какое-нибудь значение? — спросил Теракис.

— Конечно!

Майк кивнул и оперся о стену.

Он пошарил в воде носком ботинка. Все продрогли. Вода была ледяная, а воздух таким холодным, что при каждом выдохе лица их окутывались легким парком.

— Видимо, что-то случилось, — продолжил после паузы Майк.

— Ну а нам-то что?

— Все, что плохо для Хирлета, хорошо для нас, — ответил Майк. — К тому же он наверняка не будет держать нас здесь до утра. Он не заинтересован в том, чтобы мы замерзли. Мы нападем на них, когда они придут за нами.

Теракис опять тихо засмеялся.

— Зачем? Вы уже пытались с ними бороться. Нет ни одного шанса победить их голыми руками.

— И все же… — пробормотала Дамона.

Майк с интересом посмотрел на нее.

— Ты что-то придумала?

Дамона показала на массивный, окрашенный суриком выступ, который торчал из пола посреди кубрика. Его форма смутно напоминала гидрант, такой иногда можно увидеть в старых фильмах.

— Определенно, Хирлет сделал ошибку, приказав запереть нас здесь, — сказала Дамона.

Она присела, сунула руки в воду и ощупала выступ.

— Это то, что я и предполагала, — через некоторое время сказала она с удовлетворением. — Это кингстон.

Майк изумленно ахнул.

— Если ты собираешься сделать то, что я подумал…

— Именно это я и собираюсь сделать.

Теракис нервно сглотнул.

— Вы ведь не собираетесь открыть вентиль? — выдавил он.

Он заикался.

— А почему бы и нет?

— Но это было бы самоубийством. Мы утонем.

Дамона покачала головой.

— Ничего подобного, доктор. Эта дверь лет тридцать назад, возможно, и была водонепроницаемой, а сейчас уже нет. Они нас отсюда выпустят, если не захотят рисковать баржей. Иначе она затонет.

Дамона невесело засмеялась.

— Я согласна, что это рискованно. Но это наш единственный шанс. Даже если ничего хорошего не выйдет, мы хотя бы утопим судно.

— И при этом погубим себя!

— Возможно! — сказала Дамона со спокойствием, которого испугалась даже сама. — Но сейчас, судя по всему, выбора нет. Что вы предпочитаете — утонуть или стать рабами Хирлета?

Теракис побледнел.

— Вы сошли с ума! — заорал он. — Я не допущу этого! Вы можете умирать, это ваше дело, а я хочу жить! Мы утонем, как крысы, если вы откроете вентиль.

Он бросился на Дамону, но Майк быстрым движением перехватил его и оттащил от нее. Потом незаметно кивнул Дамоне.

Дамона обеими руками взялась за колесо и попыталась повернуть его. Сначала оно не двигалось с места, потом вдруг резко подалось, и пенная струя вонючей ледяной воды забурлила в помещении.

Дамона отскочила к стене. Ее взгляд, как зачарованный, был прикован к двери. Вола разливалась по кубрику с фантастической скоростью, добралась до двери и все продолжала прибывать.

Теракис испуганно завизжал.

— Дверь не пропускает воду! Мы утонем, как крысы!

— Этого не произойдет, — спокойно ответила Дамона. — Я могу закрыть вентиль в любой момент.

— Так сделайте же это!

Теракис захныкал. Вола дошла почти до колен и непрестанно поднималась выше.

— Закройте его!

— Еще рано.

Дамона покачала головой, добралась до вентиля и попробовала повернуть его. Он двигался легко и без затруднений в обе стороны. Решительным движением она открыла его до конца и снова поднялась…

Водный поток заклокотал еще сильнее.

Теракис начал визжать, как помешанный, извиваясь в руках Майка.

— Черт возьми, Теракис, успокойтесь же! — зарычал Бен. — Мы не утонем. Вы что же, не понимаете, что мы хотим сделать?

Он подошел к ученому и несколько раз шлепнул его по щекам. Теракис вскрикнул, жадно глотнул воздух и обмяк. Его лицо сморщилось, но он заметно успокоился.

— Я… простите.

Через некоторое время он всхлипнул.

— У меня расшатались нервы. Все-таки это слишком.

Мюррей злобно пробурчал:

— Все нормально, доктор. Такое может случиться с каждым. Но сейчас, пожалуйста, не теряйте самообладания, если сможете. Другого такого шанса мы не получим.

Он вздохнул, повернулся к Дамоне и спросил:

— Сколько еще, как ты думаешь?

Дамона пожала плечами. Вода поднялась уже на полметра. Ледяной, мертвенный холод пронизывал их до костей. При таком напоре водяной струи маленькое помещение наполнится за считанные минуты.

— Мне кажется, этого достаточно, — сказала она. — Тот, кто сейчас откроет дверь, испытает неприятное чувство.

Она снова наклонилась над вентилем и начала вращать колесо.

Оно сделало два оборота и со скрежетом застопорилось.

Дамона замерла.

— Похоже, что заклинило, — растерянно сказала она.

Майк отпустил Теракиса и одним прыжком оказался рядом с ней. Они вместе отчаянно уперлись в колесо и изо всех сил пытались сдвинуть его с места. Оно тяжело повернулось еще на пол-оборота и потом застряло окончательно.

Дамона тяжело распрямилась. Вода уже доходила им до бедер. Уровень ее поднимался теперь не с такой бешеной скоростью, как несколько секунд назад, но все же с неумолимой неизбежностью.

* * *

Мужчина, который выглядел как майор королевских ВВС Георг Пелхам, быстрыми шагами направлялся к низкому самолетному ангару на южном конце дорожки. С момента визита таинственного Хирлета прошло едва ли полчаса. Пелхам оставался в трейлере минут десять, когда же он появился снова, то необычно изменился, но не внешне, а внутренне. Вопреки своим прежним привычкам, он не стал долго разговаривать с подчиненными, а только отдал короткие приказания — беспрепятственно выпустить Хирлета с базы и подготовить к вылету новый истребитель «Фантом Ф-107». Приказ вызвал удивление, но, несмотря на это, был выполнен. После гибели Джоргера Пелхам оставался на базе старшим и должен был знать, что делает.

Большие алюминиевые ворота ангара, громыхая, разъехались в стороны, когда Пелхам подошел к зданию, и одна из стройных серебряных птиц, прицепленная к маленькому электрокару, выскользнула на свободу.

Пелхам остановился и неподвижно ждал, пока машина полностью выйдет из ангара и развернется. Острый, как игла, нос смотрел теперь на восток. Электрокар отцепили, а вся орава техников и наземного персонала набросилась на машину, чтобы закончить последние приготовления к полету.

Пелхам взял плоский коричневый чемоданчик, полученный от Хирлета, медленно подошел к истребителю и все так же молча стал подниматься в кабину.

Один из техников остановился у трапа и подмигнул Пелхаму:

— Ну, майор, маленькое удовольствие от маленького полета?

Пелхам сморщил лоб, бросил чемоданчик на сиденье и взял шлем.

— Пробный полет, сержант, — сухо ответил он. — В конце концов, я хочу знать, что это за птица, на которой я посылаю своих мальчиков в полет.

Объяснение прозвучало натянуто и недостоверно. Пелхам уже давно не летал сам.

И даже если бы он находился в хорошей летной форме, все равно он не смог бы пролететь на «фантоме» без подготовки. Истребитель-бомбардировщик принадлежал к новейшему классу боевых машин, стоявших на вооружении ВВС. Это было техническое чудо, и управлять им смог бы скорее инженер или специалист-компьютерщик, чем обычный пилот. Но никто из техников даже не мог и предположить, что Пелхам замыслил большее, чем пробный круг над базой.

Пелхам втиснулся, наконец, в кабину, поправил шлем и быстро и уверенно повернул несколько тумблеров. На узкой приборной доске перед ним замигали лампочки и огоньки. Еще щелчок тумблера — и кабина с легким жужжаньем закрылась. Мощно взревели реактивные двигатели, и техники поспешно отбежали от машины.

Никто не заметил злой усмешки, промелькнувшей в глазах Пелхама.

«Фантом» медленно покатился, вырулил на взлетную полосу и взял разбег.

Несколькими мгновениями позже стройный серебристый снаряд со сверхзвуковой скоростью мчался в сторону многомиллионного Лондона.

* * *

Констебль Ланден плотно вжался в тесную нишу и, затаив дыхание, ждал, когда две куклы пройдут мимо него. Ему пока везло. Его исчезновение вызвало на судне переполох, но, по-видимому, никто не мог и предположить, что он все еще на борту.

За последние несколько минут мимо его укрытия пронеслось более двух дюжин серых чудовищ, среди них и несколько двойников Хирлета, но никто не удостоил взглядом узкую нишу, в которую втиснулся Ланден.

Возможно, монстры сейчас покинут баржу и кинутся в порт, чтобы там поймать беглеца. Во всяком случае, он на это надеялся.

Если у него и есть шансы освободить Гюнтера и остальных, то лишь в том случае, если большая часть экипажа уйдет с судна.

Он дождался, когда шаги монстров затихнут, и осторожно высунулся из своего укрытия. Осмотревшись, он стал пробираться дальше по коридору. Видимо, под палубой судно было полностью перестроено. Проход, по которому он двигался, выглядел новым и чистым, в открытую дверь он мельком увидел нечто походившее одновременно на лабораторию и на склад. Но он искал не это. Он искал машинное отделение.

Ланден прошел весь коридор, открыл низкую дверь и неожиданно оказался в сводчатой, пропахшей нефтью и сыростью каморке. Узкая винтовая лестница вела еще ниже, а через люк в полу сочился мерцающий желто-оранжевый свет. Металлический лист под его ногами мягко вибрировал, и снизу слышался негромкий, ритмичный гул, будто там работала тяжелая машина. Видимо, это было то, что он искал.

Он закрыл за собой дверь на запор и огляделся в поисках чего-нибудь, что могло бы стать оружием. Его взгляд упал на гигантский, почти метровый гаечный ключ. Это было то, что нужно.

Он поднял его, взвесил в руке и на цыпочках скользнул вниз по лестнице. Чем глубже он спускался, тем слышнее становился шум машины. Одновременно до него доносились тихие, неразборчиво бормочущие голоса.

Наконец он добрался до длинного, тускло освещенного помещения. Оно, очевидно, тянулось во всю длину судна и находилось уже ниже ватерлинии. Большую его часть занимала громоздкая машина.

Ланден облегченно вздохнул. Его надежда оправдалась — баржа была основательно модернизирована, но двигатель остался тот же, что и сорок лет назад, — доисторическая паровая машина, работавшая на угле.

Он немного задержался у лестницы, выжидая, пока глаза привыкнут к полутьме. Потом стал пробираться в направлении невнятных голосов.

Их было двое — высокие голые фигуры из серого пластика. Они равномерными механическими движениями бросали уголь в топку и изредка регулировали вентили и заслонки, находившиеся на передней стенке. Огонь в котле горел не слишком сильно, давления пара хватало только на то, чтобы работал судовой электрогенератор. Одна из кукол постоянно следила за дюжиной манометров, сбрасывая или повышая давление.

Ланден наблюдал из своего укрытия за их работой, пока не уверился в том, что принцип работы машины ему понятен. После этого он сжал в кулаке гаечный ключ и шагнул к чудовищам.

Они заметили его слишком поздно. Ланден взмахнул своим оружием, и тяжелый ключ расколол одного из кочегаров, а Ланден покачнулся от собственного удара.

Второе чудовище отшвырнуло лопату и, растопырив руки, двинулось на него. Ланден еще раз поднял ключ…

Потом он, задыхаясь, выпрямился и подошел к паровому двигателю. Взгляд его беспомощно заметался между мешаниной вентилей, рычагов, манометров. Теперь он не так был уверен в себе, как пару минут назад. Но было уже поздно.

Он нерешительно повернул одно колесо и стал наблюдать, куда пойдет стрелка манометра. Он не представлял себе, какие последствия вызовут его манипуляции — поразит ли он жизненно важный нерв судна или просто выключит второстепенную магистраль. Перед ним была дюжина вентилей, и он поворачивал их торопливо, но методично.

Когда он завернул все вентили, шум машины, казалось, изменился. Какое-то время он беспомощно стоял перед громадной приборной доской, потом повернулся, поднял свой ключ и пошел к выходу. На одном из манометров стрелка тем временем уже приближалась к краю шкалы, давно перейдя красную черту.

Он не успел добраться до лестницы.

Рядом с ним лопнула труба, и струя кипящего пара, вырывавшегося под высоким давлением, ударила и окутала его.

Он уже не почувствовал, как упал на пол.

* * *

Майк, отфыркиваясь, вынырнул из воды, несколько мгновений хватал воздух, затем подплыл к Дамоне и остальным.

— Бессмысленно! — проговорил он. — Эту штуку заело намертво. Надо ее поддеть рычагом.

— А если мы попробуем вместе? — нервно спросил Теракис. — Все четверо.

Майк молча покачал головой. Вода уже поднялась до уровня груди. Она прибывала теперь не так быстро. Несмотря на это, через несколько минут им придется держаться на воде уже вплавь, и даже это будет лишь короткой отсрочкой. Высота кубрика была около двух метров, и даже если вода остановится от встречного давления воздуха, они или задохнутся, или окончательно окоченеют и утонут.

— В этом нет смысла, — наконец сказал Майк. — Нам нужно отсюда выбираться.

— Выбираться? — завизжал Теракис. — А как? Может быть, вы хотите выбить дверь?

— Возьмите себя в руки, Теракис, — спокойно сказала Дамона.

Теракис завизжал как ужаленный. Его глаза яростно запылали.

— В руки?! — Он задохнулся. — Это вы требуете, чтобы я взял себя в руки?

Он двинулся к Дамоне, угрожающе подняв кулак.

— Это из-за вас мы оказались в таком положении из-за вас и ваших бредней. И вы еще требуете от меня, чтобы я взял себя в руки! Я но хочу умирать, вы слышите? Не хочу!

— Замолчите наконец, доктор! — приказал Бен. — Ни у кого из нас нет особого желания утонуть здесь, а ваши вопли нам не помогут.

Он добрался до двери и начал молотить по ней кулаками.

— Лучше помогите мне. Может быть, придет какой-нибудь проверяющий!

Теракис умолк, потом с трудом подошел к инспектору и стал так же, как и он, обеими руками колотить по двери.

Удары глухо раздавались в корпусе судна.

Дамона сомневалась в результате этих действий. Они находились на нижней палубе баржи, глубоко под складами и лабораториями Хирлета. Если даже их и услышат, то не обратят внимания. Несмотря на это, вскоре и она подошла к двери и тоже стала барабанить по ней.

Но это было действительно бессмысленно. Скоро они это поняли и отошли от двери. Даже Бен покачал головой и опустил разбитые кулаки в воду. Только Теракис продолжал в слепой ярости молотить по массивной двери.

— Да перестаньте, доктор, — пробормотал Бен. — Мы… Что это?

Дамона тоже заметила, что появился какой-то новый непонятный шум: глухое, вибрирующее громыхание, которое почти потонуло в плеске воды и грохоте, производимом Теракисом.

— Теракис, послушайте! — резко приказала Дамона. — Остановитесь на секунду!

Доктор замер и тоже прислушался. Шум не повторился, но вместо этого заметно задрожала под ногами железная обшивка.

Потом что-то треснуло, и глухой мощный удар сотряс баржу.

— Это взрыв, — пробормотал Бен. — Шум такой, как будто что-то взлетело на воздух.

Они завороженно вслушивались в тишину. Секунд пятнадцать все было спокойно, потом в коридоре послышались тяжелые торопливые шаги, и возбужденный голос что-то прокричал.

— Прочь от двери! — скомандовал Бен. — Кто-то идет!

Они поспешно отступили к дальней стене.

— Ухватитесь за что-нибудь покрепче! — прошептала Дамона.

Сама она инстинктивно ухватилась за руку Майка.

Ключ вставили в замок и повернули, потом дверь распахнулась наружу под давлением накопившейся воды, словно ее выбросило катапультой. В памяти Дамоны запечатлелось, как три серых фигуры были подхвачены пенившимся потоком, который с чудовищной силой швырнул их в стену коридора. Потом и Дамону сбило с ног и понесло. Она вскрикнула, хлебнула воды и отчаянно рванулась вверх, сильно ударившись обо что-то плечом. Неизвестно откуда на щеке образовалась глубокая кровавая царапина. Поток вытащил Дамону из кубрика, бросил на стену и проволок почти по всей длине судна, прежде чем его сила иссякла. Дамона шлепнулась на пол, покатилась, и некоторое время судорожно глотала воздух. И лишь потом она смогла подняться и посмотреть, что сделалось с остальными.

Майк лежал в нескольких метрах от нее.

Он стонал, схватившись за голову, но был в сознании. Бен и Теракис, казалось, инстинктивно ухватились друг за друга, и их унесло не так далеко, как ее и Майка.

Бен уже с трудом поднимался на колени и ощупывал себя, словно хотел убедиться в целости своих костей.

А Теракис…

Дамона в ужасе вскрикнула, когда увидела ученого. Вода швырнула его на стенку коридора. Правая рука у него была, казалось, отломана и неестественно вывернулась, а из лица был выбит треугольный кусок.

За ним не было ничего, кроме темной пустоты.

Теракис был куклой!

Хирлет приказал одной из своих тварей постоянно следить за ними, а никто из них этого и не заметил!

По судну прокатился глухой удар. На этот раз баржа, казалось, немного поднялась вверх и накренилась. Дамону снова сбило с ног и отшвырнуло к стене. Она с трудом поднялась. Судно заметно дало крен. Освещение замигало, погасло и снова замигало.

— Бежим скорей! — крикнул Майк. — Судно тонет!

Дамона невольно посмотрела в кубрик, из которого их вынес поток. Вода все еще хлестала из открытого вентиля, но даже если Хирлету не удастся закрыть кингстон, пройдут еще часы, прежде чем судно окажется в опасности. Однако Майк был прав — баржа тонула.

Она вскочила. Майк тем временем тоже поднялся и одной рукой тяжело упирался в стену.

Только Бен, казалось, все никак не мог встать.

Наконец Дамона заметила, что на самом деле Бен отчаянно борется с Теракисом.

Монстр крепко вцепился в его ноги и со сверхчеловеческой силой тянул Бена к себе.

— Майк! — испуганно вскрикнула Дамона. — Надо помочь Бену!

Майк лишь сейчас заметил, что Теракис не человек. Он остолбенел, недоверчиво разглядывая вытаращенными глазами расколотое лицо Теракиса, а потом с яростным воплем бросился на мнимого профессора. Но даже втроем им едва удалось усмирить разбушевавшееся человеческое чучело. Наконец отчаянным усилием Бен вырвал ногу и нанес мнимому Теракису удар, от которого тот опрокинулся в воду.

— Скорее! — прохрипел Бен.

Они бросились бежать по коридору. Судно тем временем продолжало крениться, и им пришлось опираться о стену, когда они поднимались по трапу. Майк плечом вышиб дверь. Яростное пламя ударило ему навстречу. Воздух был раскален, коридор полон дыма.

Судно снова вздрогнуло от оглушительного взрыва. Одна кукла высунулась из лестничного проема, замерла на мгновение и с вытянутыми лапами бросилась на Майка.

Майк отскочил в сторону, подставил монстру ногу и нанес ему сокрушительный удар локтем по спине. Кукла грохнулась на пол и разбилась.

— Бежим! — крикнул Майк. — Нам нужно выбраться отсюда.

Он схватил Дамону за руку и потащил за собой.

— Подожди, Майк! Мы должны найти Хирлета!

— Ты с ума сошла! — рявкнул Майк.

Он помчался еще быстрее к трапу в конце коридора, волоча за собой Дамону.

— Но у него мое ведьмино сердце! — настаивала Дамона.

Она попыталась освободиться от хватки Майка, но он неумолимо тащил ее дальше.

Потом двери справа и слева от них распахнулись, и дюжина абсолютно одинаковых Хирлетов предстала перед ними.

Майк в ужасе отскочил назад. Коридор был блокирован. Между ними и спасительной лестницей, вероятно, всего лишь двадцать шагов, но с таким же успехом это могли быть и двадцать тысяч километров.

— Примите мои поздравления, — тихо сказал один из Хирлетов, которые, как живая стена, с ненавистью глядели на беглецов.

Голос его дрожал от ярости, а руки сжались в кулаки.

— Не знаю, как вам это удалось, но вы вырвались на свободу. Вам удалось во второй раз уничтожить мою главную квартиру. Боюсь, что я вас недооценил, — угрожающе тихо произнес он. — Это ошибка, и я вынужден в ней признаться. До сих пор я не ошибался. Боюсь, что мне придется отказаться от вашего сотрудничества. Весьма жаль.

— Откажитесь, Хирлет, — сказал Майк. — Вы проиграли.

Хирлет наморщил лоб и одарил Майка таким взглядом, будто сомневался, в своем ли тот уме.

— Проиграл? — повторил он. — Отказаться? Единственные, кто проиграл, так это вы и мисс Кинг, мистер Гюнтер. Я не буду вас убивать, если вы этого боитесь. Это совершенно излишне.

Он злобно ухмыльнулся и подал знак своим тварям.

Куклы начали медленно отступать из коридора.

— Это продлится всего лишь несколько минут, пока паровой котел окончательно не взорвется, — со зловещим дружелюбием объяснил он. — Даже если вы переживете взрыв, то судно имеет внизу небольшую симпатичную дыру. Конечно, мне жаль вас, но вы — жертвы собственного коварства. Единственный путь наверх ведет вот по этому самому трапу, а дверь я запру собственноручно, прежде чем покину судно. Счастливо оставаться…

Майк яростно вскрикнул и бросился вперед.

Хирлет сделал шаг в сторону, встретил его ударом в живот и добавил коленом по лицу, когда Майк скорчился от боли.

— Проклятый глупец, — прошипел Хирлет. — Даже если вам удастся устранить меня, вам это нисколько не поможет.

Он повернулся, поспешно отступил за своих монстров и начал подниматься по лестнице.

Глухой удар сотряс корпус судна. Палуба под лестницей взорвалась. Яркий язык пламени протянулся по коридору, вслед за ним из дыры вырвалась тугая, кипящая струя пара и окутала трап. Пронзительный вопль прорезал шипение пара.

Хирлет, шатаясь, вывалился из бурлящего облака с перекошенным от боли лицом, завертелся волчком и остановился, пошатываясь, на краю рваной дыры. Потом он очень медленно опрокинулся вниз и беззвучно исчез в глубине.

* * *

Дамона еще долго стояла на набережной и смотрела на медленно погружавшееся в воду судно.

Она замерзла. Ее тело онемело и застыло, а короткое плавание в ледяной воде от баржи до берега отняло все силы. Если бы она не опиралась на Майка, она бы не удержалась на ногах.

Она беспрерывно ощупывала пальцами лицо. Кожа снова стала нормальной. Со смертью Хирлета чудовищные куклы стали снова неподвижными игрушками, а подкрадывавшаяся к ней, Бену и Майку смерть отступила.

Власть Хирлета кончилась.

Но она не чувствовала триумфа и радости победы.

Не ее заслугой было то, что Хирлета остановили. Человек, который это совершил, заплатил своей жизнью. Они знали, что Ландену уже не спастись. Судно более чем наполовину ушло под воду и с каждой минутой погружалось все быстрее.

Нижняя палуба превратилась в ад из бурлящего пара и воды, когда они покидали судно.

Никто не смог бы выйти живым из этого хаоса.

Майк мягко дотронулся до ее плеча.

— Пойдем, Дамона, — сказал он. — Надо идти.

Она покачала головой и отстранила его руку.

— Подожди еще немного, — прошептала она. — Я должна увидеть, как оно утонет.

— Ты думаешь, Хирлет, как Феникс, возродится? — в шутку спросил он.

Дамона немного помолчала.

— Мое ведьмино сердце там, внизу, — сказала она вместо прямого ответа.

Майк кивнул.

— Я знаю. Мы наймем водолаза, чтобы он достал его. Я думаю, судно так или иначе будет обшарено. Полиция может заинтересоваться этим.

Дамона не отвечала. Она была расстроена не только из-за потери талисмана. Она видела гибель Хирлета собственными глазами, но что-то говорило ей, что кошмар еще не закончился.

«Возможно, — думала она, — он лишь сейчас начинается».

Не исключено, что они пережили только первый акт драмы, в последнем акте которой все они, быть может, найдут свою смерть.

Баржа вздрогнула, ее нос опустился метра на три под воду. Одновременно поднялась корма и показались покрытые водорослями винт и руль. И тут же с глухим плеском судно окончательно скрылось под водой.

Дамона медленно повернулась, и они пошли к выходу из порта.

 

3. Серая смерть

В пилотском кресле в неестественной, судорожной позе сидел человек.

Его руки лежали на штурвале боевого самолета, но он, казалось, совсем не держался за него, управляя машиной. Голова его благодаря сферическому летному шлему с опущенным затемненным стеклом была похожа на голову какого-то насекомого. Лицо выглядело очень напряженным и бледным. На верхней губе поблескивал мелкий холодный пот.

Истребитель «фантом» с чудовищной скоростью мчался на восток. Почти сразу же после старта он преодолел звуковой барьер и с грохотом, который следовал за ним, как треугольная носовая волна за кораблем, летел, заставляя вздрагивать ландшафт Южной Англии далеко внизу под собой. Грохот двигателя отставал от самолета, и в маленькой пилотской кабине царила почти неестественная тишина.

Человек застонал. Его руки задрожали, и он хотел снять их со штурвала, но сил для этого у него больше не было. Его тело внезапно дернулось, как от неожиданной внутренней судороги, выгнулось и осело в кресле, словно резиновая кукла, из которой выпустили воздух.

Лицо человека как-то сразу осунулось и приобрело сонное выражение.

Машина начала капризничать. Глухой скрежет пронизал корпус истребителя-бомбардировщика, а на приборной доске перед пилотом тревожно замигала красная лампочка. Ландшафт, проносившийся далеко внизу под стеклянной кабиной пилота, накренился вправо, затем вернулся обратно в горизонтальное положение и снова начал бешено качаться из стороны в сторону. Человек собрался с силами еще раз, отчаянным усилием поднялся и попытался снова покорить машину.

На какое-то время качка прекратилась, но только для того, чтобы через мгновение начаться еще сильнее.

Человек попытался закричать, но из его рта вырвался лишь придушенный, сиплый звук, который потонул в реве обтекавшего кабину воздуха.

Нос «фантома» незаметно опустился вниз, а к первой мигавшей лампочке на приборной доске добавлялись все новые: четкая компьютерная техника боевой машины докладывала о становившемся все более опасным отклонении от курса.

Но пилот был уже не в состоянии остановить стремительное падение. Его руки внезапно ослабели, словно рукава его темно-серой летной формы стали пустыми, соскользнули со штурвала окончательно и безвольно повисли по бокам. Шлем со всеми приспособлениями для дыхания и связи свалился с головы и повис на груди.

Глаза и лоб, до того скрытые за черным стеклом, словно подернулись тонкой серой пылью.

Майор Георг Пелхам уже не чувствовал, как несся к земле его «фантом» под все более крутым углом и как, наконец, врезался в нее гигантским стальным копьем.

Клубящийся огненный шар взорвавшегося самолета можно было видеть на расстоянии многих миль.

* * *

Над рекой дул холодный восточный ветер. Вода была серой и гладкой и, казалось, потеряла свою способность отражать свет, так что вытянутый прямоугольник между причальными стенками выглядел как огромная заполненная серым асфальтом яма. Это была странная и жуткая картина.

Дамона с дрожью отвернулась и в последний раз проверила, хорошо ли закреплены баллоны с кислородом и дыхательная маска. Она замерзла, хотя всего лишь несколько минут назад покинула машину и подошла к причалу. И все же мерзнуть в ледяной ноябрьский день было для нее лучше, чем бездеятельно сидеть, подавляя страх, который давно гнездился у нее в душе.

— Вы уверены, что хотите идти со мной? — спросил Хэнк Сэгиттер.

Он кивнул головой на свинцово-серую воду. Худощавый, приземистый человек сидел на опрокинутой нефтяной бочке у стенки причала и изредка посасывал свою трубку. Черный, из синтетического каучука костюм делал его стройнее, чем он был, и его худые плечи, казалось, сгибались под тяжестью водолазного снаряжения.

— Уверена, — сказала Дамона.

Хотя в действительности немного вещей она бы сделала сейчас менее охотно, чем погружение в ледяную серую воду акватории порта.

Сэгиттер пожал плечами, кряхтя, наклонился вперед и натянул ласты.

— Вы когда-нибудь уже ныряли? — спросил он.

Дамона кивнула.

— Много раз. И хотя я не Жак Кусто в женском облике, но думаю, что в этом разбираюсь. Мы почти каждое лето плаваем в Карибском море с моим женихом, — сказала она.

Сэгиттер посмотрел на нее, сморщился и неторопливым движением вынул трубку изо рта.

— В Карибском, да, — проворчал он, — милое дело, могу себе представить. Прозрачная, теплая вода, прекрасная видимость, по меньшей мере метров на пятьдесят.

— Акулы, — вставила Дамона.

— И опытный инструктор с лодкой прямо над вами, — обстоятельно продолжал Сэгиттер. — Но здесь все по-другому, мисс Кинг.

Он вытянул указательный палец в направлении акватории и поморщился.

— Лужа холодная и такая грязная, что вы в ней можете увязнуть. Если повезет, вы будете видеть примерно на полметра вокруг, а на дне, возможно, лежит больше мусора, чем на всех свалках Лондона, вместе взятых. Если бы я был на вашем месте, я бы черта с два туда пошел.

— Но вы же не я, — ответила Дамона резче, чем было необходимо.

Сэгиттер опять невозмутимо пожал плечами.

— Конечно, нет. Вы отсчитали мне монеты, чтобы я погружался с вами. Столько я не зарабатывал ни разу даже за целую неделю. Следовательно, вы не будете испытывать никаких угрызений совести, если разрешите мне пойти одному.

Дамона приготовила резкий ответ, но потом передумала и лишь покачала головой. Ей рекомендовали Сэгиттера как одного из лучших и опытнейших профессиональных водолазов Лондона, и она верила, что он действительно честно говорит то, что думает. Но она должна сама туда спуститься, даже если это было и неприятно, и страшно.

— Я знаю, что вы правы, — сказала она, — но я должна идти вместе с вами. То, что мне нужно, вам одному не найти.

Сэгиттер ухмыльнулся.

— Я достал бы вам зубную пломбу, если бы вы сказали примерно, где она выпала.

— Я вам верю, — ответила Дамона, — но я должна идти с вами. Я не могу вам точно сказать, где лежит этот предмет, который я потеряла. Если я найду место, я его сразу узнаю, но так…

Между бровями Сэгиттера появилась вертикальная морщина. Он вынул трубку изо рта, тщательно выколотил ее о край ржавой бочки, служившей ему вместо сиденья, и уложил в раскрытую сумку, которая стояла рядом с ним.

— Понимаете, мисс Кинг, — сказал он, — если бы я не знал обстоятельства лучше, то был бы почти уверен, что вы что-то скрываете.

Дамона незаметно вздрогнула.

— Как вы догадались? — спросила она.

Сэгиттер усмехнулся.

— Так. Чутье, если хотите. В моей работе я встречал уже немало комичных фигур. И я понимаю уже через пять минут, темнит ли человек или нет. Уходя под воду, необходимо знать, можно ли положиться на своего партнера, не так ли? Стопроцентно. Если вы уже там, внизу, и вдруг заметили, что ваш партнер — последняя собака, то вы можете просто не вернуться, и бог недосчитается одного хорошего человека.

— Я знаю, — сказала Дамона. — Поэтому я вас и пригласила. Мне сказали, что вы — наилучший вариант.

Сэгиттер кивнул. Жест не выглядел хвастливым или надменным. Он был человеком, который знал свои возможности и который уже давно не видел необходимости в том, чтобы проявлять ложную скромность.

— Что же, собственно, случилось внизу? — спросил Хэнк.

Без всякого перехода он возвратился к прежней теме.

— Ведь я могу пустить в ход свои связи и попытаться узнать что-нибудь… Правда, полиция может заставить людей держать язык за зубами.

— Что произошло точно, я сама не знаю, — после недолгого промедления сказала Дамона. — Правда, я была на судне, но поняла только, что что-то взорвалось. Все произошло очень быстро.

Сэгиттер кивнул.

— Точно так, — проворчал он. — Люди думают, что корабль тонет медленно, но чаще всего он погружается в считанные секунды. Вам повезло, вы выбрались.

Он встал, подошел к краю причала и несколько секунд смотрел вниз на грязно-серую поверхность воды.

— Надеюсь, ваши друзья скоро придут? — буркнул он. — Уже поздно, и у меня нет особого желания нырять ночью.

Дамона невольно обернулась и посмотрела на узкую, мощенную булыжником улицу.

Майк оставил здесь ее и Сэгиттера и поехал за Беном Мюрреем. Местность вокруг порта была безлюдной. Мюррей приказал оцепить всю эту часть порта после того, как грузовое судно, на котором Хирлет организовал свою запасную базу, утонуло.

Если бы это зависело от нее, она бы больше не медлила ни минуты и сейчас же пошла бы в воду. Но Сэгиттер упорно отказывался погружаться, не оставив на берегу помощника, и Дамона не могла спорить с ним в этом вопросе. В конце концов, она пригласила его на работу, потому что была уверена в его знаниях. В одном Сэгиттер прав — подводные прогулки в Карибском и Средиземном морях нельзя сравнивать с тем, что ее ожидало здесь.

Перед ее глазами пронестись еще раз события, произошедшие три дня назад. Тогда было очень тяжело, и речь шла о большем, чем о ее жизни или жизни Майка. Конечно, в действительности Хирлет не добился бы мирового господства, как он насмешливо утверждал. Никогда над всем миром не могло бы господствовать абсолютное зло, равно как и силы добра. Но с помощью своих дьявольских кукол Хирлет мог бы быстро добиться почти ничем не ограниченной власти.

Дамона содрогнулась, когда представила себе многомиллионный Лондон, управляемый куклами Хирлета.

Но кошмар еще не миновал. Она должна вступить в бой еще раз, возможно, даже не последний, если они не добьются успеха. Ей не удалось, когда она покидала корабль, захватить свой талисман — ведьмино сердце. И сколько времени оно находилось на дне, столько же оно представляло потенциальную опасность. Талисман обладал чудовищной магической силой, но она никогда наверняка не знала, какого рода была эта сила. Он мог лежать там, внизу, столетия, не причиняя никакого вреда, но мог и внезапно вернуть к жизни уничтоженную армию монстров Хирлета. Даже если бы она сама решилась отказаться от талисмана, у нее не было бы другого выбора, как спуститься под воду и опять же самой спрятать ведьмино сердце.

Она отогнала эти мысли и нетерпеливо посмотрела на водонепроницаемые часы на руке. Майк хотел вернуться через десять минут, но этот срок давно прошел.

Она беспокойно переступила с ноги на ногу и, спасаясь от холода, обхватила себя руками.

Похолодало заметно. Ветер посвежел, и небо затянулось тяжелыми темно-серыми облаками. Собирался дождь.

— Проверьте еще раз вашу лампу и переговорное устройство, — сказал Сэгиттер.

— Я уже это делала, — возразила Дамона, — трижды!

Сэгиттер пожал плечами.

— Тогда сделайте это в четвертый раз, — хладнокровно ответил он. — Если вы там, внизу, заметите, что ваше оборудование не в порядке, то это может обернуться чертовскими неприятностями.

Дамона, вздохнув, сдалась и еще раз внимательно проверила свою аппаратуру.

На ее взгляд, Сэгиттер немного перегибал со своей добросовестностью, но она не видела никакого резона в том, чтобы спорить с ним. Возможно, он тоже нервничал и пытался на свой лад скоротать время.

Это продолжалось еще несколько минут. Наконец в конце узкой улицы появилась машина Майка.

Дамона с облегчением вздохнула, ободряюще посмотрела на Сэгиттера и хотела пойти навстречу Майку, но тотчас же остановилась, вспомнив, как смешно она должна выглядеть в ластах и с кислородным баллоном.

Машина быстро приближалась и остановилась в нескольких метрах от стенки причала.

Дамона демонстративно посмотрела на часы, когда Майк и Бен вышли из машины и подошли к аквалангистам.

— Да, пунктуальность никогда не была твоим достоинством, — укоризненно сказала она.

Майк ухмыльнулся.

— Как обычно, ты вцепляешься мне в горло, если я мешаю тебе примерять новую вещь.

Он бросил долгий, внимательный взгляд на ее водолазный костюм.

— Ты хорошо выглядишь. Туфли вот только мне не нравятся, но в остальном…

— Это моя вина, Дамона, — поспешно сказал Бен.

Он опередил ее — Дамона не смогла приготовиться к намеренно резкому ответу.

— Майк торопился, но быстрее нельзя было управиться.

— Трудности?

Бен грустно пожал плечами.

— Не прямые, — ответил он уклончиво. — Но я думаю, вы должны поторопиться. Я могу держать оцепление не слишком долго. Правда, я имею определенное влияние, но, в конце концов, я лишь мелкий служака. Оцепление снимут рано утром.

Он комично надул щеки.

— Как это красиво называется, из экономических соображений.

— Кризис не пощадил и Скотланд-Ярд.

Майк усмехнулся.

Казалось, Бен не нашел реплику очень смешной.

— Иногда я не выношу твоего занудства, — проворчал он. — Вообще-то там у нас пытаются сделать все возможное, а потом какой-нибудь супермудрец подсчитывает, сколько все это стоит. Не исключено, в скором времени нас снова пересадят на лошадей, чтобы экономить средства.

— Если ты когда-нибудь будешь подыскивать новую работенку… — начал Майк.

И сразу же замолчал под предостерегающим взглядом Дамоны.

Она уже неоднократно предлагала Мюррею поступить на службу в концерн «Кинг», но он упорно отказывался. Бен был профессиональным полицейским и в другой профессии — пусть даже очень достойной — никогда не нашел бы удовлетворения.

— Слышно ли что-нибудь о Теракисе? — спросила Дамона.

Лицо Бена помрачнело.

— Нет, — сказал он тихо. — Никаких следов. Я уже не верю, что мы его найдем.

— Прошло всего лишь три дня, — возразил Майк.

— Три дня — это много. Теракис был слишком известным человеком. Если бы он был жив, он бы объявился. Я уверен, что Хирлет подменил его двойником, как он намеревался это сделать с нами.

Он запнулся, несколько мгновений смотрел мимо Дамоны на неподвижную поверхность акватории и потом с видимым усилием спросил:

— Вы готовы?

Дамона чувствовала, как тяжело ему было скрывать свое состояние. Он был привязан к Теракису, хотя и сам не очень осознавал это. Она кивнула, обернулась и сделала знак Сэгиттеру. Аквалангист натянул маску на лицо и без лишних слов прыгнул в воду.

— Ты уверена, что действительно должна нырять? — тихо спросил Майк.

Его голос звучал озабоченно.

— Мне совсем не хочется, — совершенно искренне ответила Дамона. — Но я должна. А после того, что Бен только что рассказал, тем более. Мы должны найти амулет еще сегодня. У нас осталось время только для двух погружений.

Она наклонилась, подняла маску и хотела ее надеть, но Майк быстрым движением остановил ее.

— Позволь мне спуститься, — сказал он.

Дамона оттолкнула его руку и отступила на полшага назад.

— Собственно говоря, с чего это вы все вдруг стали заботиться обо мне? — рассерженно спросила она. — Я же ныряю не в первый раз.

— Я знаю, но у меня какое-то нехорошее предчувствие.

Дамона засмеялась, но смех прозвучал неестественно.

— Ты ведь знаешь, что я сама должна искать амулет. Было бы совершенно бессмысленно, если бы ведьмино сердце искал ты или кто-то другой. Все ныряльщики мира не нашли бы такой маленькой вещи в этой похлебке. Так что пожелай мне успеха и жди.

Майк, покачав головой, отошел.

Конечно, он понимал, что Дамона права.

Он никогда бы не дал согласие на это рискованное предприятие, если бы существовала какая-нибудь другая возможность отыскать ведьмино сердце. Но такой возможности, увы, не было. Только сверхвосприимчивость Дамоны могла помочь отыскать потерянный талисман.

Дамона натянула маску, прикусила мундштук и повернула вентиль кислородного баллона. Воздух был пресным и горьковатым и отдавал металлом. Она еще раз провела пальцем по краям резиновой маски, чтобы убедиться в том, что та сидит плотно и вода не сможет проникнуть внутрь, затем повернулась и неловкими шагами пошла к причалу. Уровень воды был на метр ниже причала. На поверхности плавали нефтяные пятна и грязь, и в какое-то мгновение Дамона даже здесь, наверху, почувствовала, какая холодная была вода.

Маленький наушник в ее правом ухе затрещал и ожил:

— Вы скоро, мисс Кинг?

Это был Сэгиттер. Дамона невольно подняла взгляд и попыталась найти водолаза в воде рядом с причалом.

Голова Сэгиттера, как пробка, торчала из воды в нескольких метрах от нее. Рядом с ним покачивался кусок какой-то неопределенной серой массы.

— Я готова, — ответила она.

— Тогда вперед.

В голосе Сэгиттера, казалось, проскользнула нотка мягкого упрека.

— Теплее не станет, если вы будете медлить.

Дамона кивнула, закрыла глаза и кубарем полетела в воду.

Ее мгновенно охватил холод. Она охнула, отчаянно глотнула воздуха, и чуть было не потеряла мундштук. Несколько секунд она не соображала, где верх, а где низ, где право, а где лево.

Она отчаянно сражалась, била ногами и, наконец, задыхаясь, снова вынырнула на поверхность.

— Очень впечатляюще, — раздался в ее наушниках голос Сэгиттера, — но не слишком умно.

— Я знаю, — смущенно ответила Дамона. — Но ничего не поделаешь.

— Так и должно быть, — серьезно сказал аквалангист. — Никогда не прыгайте в воду, не проверив, что под вами находится. С таким же успехом вы могли упасть на какую-нибудь неприятную штуковину под водой. Идем дальше?

Дамона кивнула:

— Да. Только очень холодно.

Сэгиттер тихо засмеялся.

— Будет еще холоднее, когда мы спустимся глубже. Но к этому можно привыкнуть. Включите ваш фонарь и идите ко мне.

Дамона под водой нащупала увесистый фонарь, который тонкой цепочкой был прикреплен к ее поясу, включила его и равномерными толчками ласт двинулась к Сэгиттеру.

Холод свирепо пронизывал ее, было такое чувство, будто она медленно превращается в ледышку. Но теперь она ритмично дышала, да и движение помогало, и ей стало немного легче.

— Сейчас мы точно над обломками, если ваши сведения верны, — сказал Сэгиттер. — Оставайтесь пока рядом со мной и поверьте, что мне не нужно доказывать, как хорошо вы можете нырять. Единственное, чего я от вас требую, это не заболеть и живой подняться наверх. К тому же я еще не получил до конца свой гонорар, — шутя, добавил он. — А теперь — вниз.

Он нырнул. Свет исчез почти мгновенно, и даже луч от ее фонаря терялся уже в нескольких метрах в мутно-серой взвеси.

Сэгиттер плыл менее чем в метре от нее, но если бы не лампа у него на поясе, она бы не видела его и на этом расстоянии.

— Есть! Там, внизу!

Сэгиттер взволнованно указал рукой на вытянутую темную тень, которая начала обозначаться в серой бесконечности под ними. Голос Сэгиттера звучал здесь, внизу, иначе. Давление воды искажало его и делало похожим на резкое кваканье.

— Оно лежит на боку, — продолжил он.

Они приблизились к барже настолько, что стали различать подробности.

— Нужно получить крепкий удар, чтобы так опрокинуться. Можете указать место, где вы потеряли вашу вещицу?

Дамона обратила внимание на легкую дрожь в его голосе, но не стала над этим задумываться.

— Приблизительно. Во всяком случае, это дальше, впереди. Средняя палуба была разрушена. Это должно находиться прямо под ней.

— Будем надеяться, что течение не натворило большого беспорядка, — проворчал Сэгиттер.

Он поплыл быстрее, отстегнул фонарь от пояса и медленно провел лучом по железному корпусу судна. Дамона почувствовала странную тревогу при виде обломков.

Прошло лишь три дня с тех пор, как она, Майк и Бен на этом судне боролись за свои жизни. Но обломки выглядели так, будто они лежали здесь, внизу, столетие или дольше. Открытый люк попал в конус света от фонаря — темная, бездонная дыра, полная таинственных теней. Дамона вздрогнула.

— В каком месте вы предлагаете проникнуть в судно? — спросила она.

Голос ее срывался.

Сэгиттер помолчал немного.

— Посмотрим, не открыт ли грузовой люк, — наконец отозвался он. — У меня нет особого желания плыть через коридор мимо кают. Там болтается слишком много хлама. В таких развалинах бывает невероятно много всего — кабели, канатные концы, крючья, обломки. Не впадайте в панику, если зацепитесь.

Останки корабля медленно скользили под ними. Время от времени конусы света от фонарей выхватывали из темноты бесформенные комки серой массы, водоросли или гнилые отбросы. Один раз Дамона чуть не закричала от ужаса, когда течение подтащило к ней нечто похожее на человеческую руку, но потом она разглядела, что это только обрывок материи.

Но это послужило ей предостережением. Она должна была готовиться к самому худшему, когда они проникнут в мрачное нутро корабля.

* * *

— Ты, должно быть, сошел с ума, — мягко сказал Сильсон. — Целиком и полностью выйти из игры, и именно сейчас? Да?

Он затянулся, яростно стряхнул пепел в приоткрытое окно и несколько секунд молчал, уставившись в темноту за лобовым стеклом. Маленький огонек его сигареты отражался в темном стекле, освещая матово-красным светом лицо.

— Ты должен меня понять, — нервно сказал Дэрик. — Я…

— Ха! — Сильсон усмехнулся. — Понять! Уже три дня я ломаю голову, пошел на все, а ты думаешь, что я должен еще и тебя понимать?

Дэрик Джонс неожиданно покрылся потом. Он беспокойно ерзал на сиденье «Форда-континенталя» рядом с водителем. Затем нервно сжал руки и попытался, правда, без особого успеха, выдержать сверлящий взгляд Сильсона.

— Пит, — пробормотал он, — я…

— Послушай-ка, — спокойно перебил его Сильсон, — ты хочешь испортить мне всю игру или что?

На этот раз его голос звучал угрожающе.

Дэрик сглотнул.

— Ты, собственно говоря, знаешь, сколько средств я уже вложил в это предприятие? — продолжил Сильсон. — Как же я могу упустить такой шанс? Такой подарок, как этот, получают лишь раз в жизни, малыш, и я не намерен от него отказываться. Кроме того, я дал обещание. Я не могу отступить. И ты тоже.

— Это-то я понимаю, — тихо сказал Дэрик. — Просто это дело для меня слишком крупное, Пит.

— Слишком крупное!

Сильсон грубо захохотал.

— Может быть, ты хочешь остаток своей жизни провести, взламывая сигаретные автоматы и обирая богатых туристов с континента?

— Я хочу провести остаток своей жизни, во всяком случае, не в тюрьме! — вскипел Дэрик. — Черт тебя возьми еще раз, Пит. Ведь мы до сих пор занимались проделками, которые под стать глупым юнцам, но вот то, что…

— Ты уже говорил, — проворчал Сильсон. — То время уже прошло, малыш. Полчаса работы, и мы обеспечены на следующие полмесяца, а может, и дольше. Этот Смит платит чертовски хорошо.

Затем он добавил:

— Но он будет и чертовски зол, если его подведут.

— Я не хочу, Пит, — настаивал Дэрик.

Но его голос потерял решительность, необходимую для того, чтобы эти слова звучали правдоподобно.

— Я не могу пойти на это, понимаешь? Я возмещу твои убытки, и мы забудем все это безумие.

— Ты возместишь мои убытки? — язвительно повторил Пит. — Я пошлю Смита к тебе, если он появится. Так?

Дэрик изворачивался, как придавленный уж.

— Пит, подумай все-таки, — умоляюще попросил он. — Ведь там вокруг солдаты! Они долго мешкать не будут. Кроме того, это предательство, измена родине!

Сильсон изумленно охнул. Его нижняя челюсть отвалилась вниз, и он несколько секунд оцепенело глядел на своего партнера, как будто серьезно сомневался в его нормальности.

— Измена родине? — эхом растерянно проговорил он. — Ты что, сбрендил вконец или дразнишь меня? Я тебе не верю, малыш. Ты боишься, вот и все. А русские и без того знают «фантом», можешь быть уверен.

— Тогда почему этот Смит так хорошо платит за несколько обломков?

Сильсон пожал плечами.

— Откуда я знаю? Мало ли зачем ему… А теперь — конец дискуссии. Надо потихоньку начинать.

— Но.

— Никаких «но». Пусть ты наделаешь в штаны, но теперь ты заткнешь свою пасть и сделаешь то, о чем мы договорились, — грубо сказал Сильсон.

Он загасил сигарету в пепельнице, обернулся и взял ободранную сумку с заднего сиденья. Она звякнула, когда он потянул ее вслед за собой из машины.

Дэрик нерешительно взял свою куртку.

— У меня нехорошее предчувствие, — сказал он.

Несмотря на это, он открыл дверцу потрепанного «Континенталя», вылез и обстоятельно натянул куртку. Его взгляд блуждал между плотно стоявшими деревьями, за которыми они спрятали машину, и пытался в темноте проникнуть на ту сторону холма.

Он знал, что там происходит. В последние три дня они были здесь, по меньшей мере, раз десять, первый раз едва ли не через час после падения самолета, немногим позже, чем появилась полиция, и сразу же вслед за ней военные оцепили то место, где лежали горящие обломки.

Катастрофа вызвала волнение не только в его родном муниципалитете Симсвиль.

«Торнадо», который упал здесь, принадлежал к первому поколению этих летающих боевых компьютеров. Это была — если можно верить прессе и радио — вообще первая машина такого типа, которая разбилась.

Собственно говоря, неудивительно, что сразу появились военные и попытались прикрыть это дело покровом тайны. Чего Дэрик не понимал, так это почему обломки так долго не убирают, а довольствуются тем, что местность на пять миль в окружности объявили зоной военного оцепления и обнесли двухметровым забором из колючей проволоки.

Все это дело, так или иначе, было сугубо секретным. Среди населения Симсвиля ходили странные слухи, начиная с предположения, что машину увел русский шпион, до утверждений, что она была сбита НЛО.

Если даже все они лишь наполовину соответствовали истине, приближаться к обломкам было делом небезопасным.

Но Дэрик понимал также, что назад пути нет. Хотя и не мог сказать, какой черт его попутал согласиться на безумное предложение Сильсона. Сначала он не принял все это всерьез. Когда же понял, что Сильсон действительно хочет подобраться к обломкам и спрятать некоторые из них, чтобы потом продать за большие деньги, было слишком поздно давать обратный ход.

— Теперь вперед, — сказал Сильсон рядом с ним.

Дэрик подтянул молнию своей темно-коричневой куртки, надел перчатки и, крадучись, двинулся за ним. Мягкая лесная почва заглушала шум шагов, а темная одежда делала их почти невидимыми.

Хотя место падения и было окружено сплошной сеткой и постоянно охранялось, но посты не были бдительными, как предполагал Дэрик. Солдатам наскучило постоянное и однообразное дежурство — большей частью дежурные после полуночи то и дело забегали во временно сооруженный барак, чтобы обогреться чашечкой кофе и перекинуться парой словечек. А им с Сильсоном не нужно было много времени. Забор не окажет сопротивления кусачкам Сильсона. Судя по всему, Смит — или как там его еще называл таинственный связной Сильсона, адрес которого он узнал бог знает откуда, — достаточно точно описал ему место, где нужно искать. От машины осталось не слишком много. Но специалисту даже наполовину оплавленная деталь могла открыть довольно ценную информацию.

Дэрик пытался утешить себя мыслью, что они, в конце концов, утащат всего лишь немного железного лома. Но это было слабое утешение.

Они подкрались к опушке леса и остановились под защитой последних деревьев.

Сильсон приложил палец к губам, предостерегающе посмотрел на Дэрика и достал из сумки складную треногу.

Он установил на ней бинокль, торопливо навел резкость и довольно долго вглядывался в оцепленную зону.

— Все в порядке, — шепнул он.

Затем сложил и убрал треногу.

— Все спокойно. Наши храбрые ребята сидят в бараке, и дельце может пройти гладко.

Он ухмыльнулся, поднял сумку и сделал приглашающее движение головой.

— Пошли.

Дэрик с трудом кивнул и побежал. Расстояние до забора казалось бесконечным. И хотя оно было длиной максимум пятьдесят метров, у Дэрика было впечатление, что надо пробежать целую милю.

Инструмент в сумке Сильсона гремел так громко, что этот звук, казалось, должен был слышать весь Симсвиль. Каждое мгновение Дэрик ожидал, что дверь барака распахнется, оттуда выскочит вооруженный солдат и рявкнет: «Стой! Стрелять буду!»

Но они беспрепятственно достигли забора. Сильсон опустился на колени, торопливо расстегнул сумку и извлек почти метровой длины резак.

— Будь внимателен! — прошипел он.

Дэрик кивнул, полуобернулся и горящими глазами уставился на низкий, окрашенный в зеленый цвет барак. За узкими окнами горел свет, и время от времени он замечал в окнах смутные тени. За его спиной раздавалось тихое звяканье — ножницы Сильсона, как бумагу, резали петли проволочного заграждения. Время как будто остановилось. В животе Дэрика распространялась противная слабость.

— Готово, — шепнул Сильсон. — Давай быстрее!

Дэрик нехотя повернулся, заставил себя опуститься на колени и пополз за Сильсоном через дыру в сетке. Как-то внезапно у него появилось чувство, что они преодолели не только эту сетку, но и вторую, невидимую границу. То, что они делали до сих пор, было безобидными детскими проделками, как он сам это называл. Но теперь все было совсем иначе. Если их сейчас поймают, то ближайшие десять лет они проведут в каторжной тюрьме или часовые пристрелят их здесь же.

Сильсон коснулся его руки и молча показал на обширный кратер перед ними. Истребитель взорвался, как бомба, и разворотил довольно большой участок поля. Земля выглядела обожженной, а под их ногами хрустели обломки.

Они осторожно продвинулись дальше и остановились в нескольких метрах от обугленного фюзеляжа «фантома».

Обломки самолета утратили всякое сходство с ним. Треугольные крылья были сорваны и смяты, как бумага, а там, где должны были находиться двигатели, зияла лишь черная, обожженная дыра с ржавыми, ломаными краями.

Дэрик вздрогнул. На какое-то мгновение ему показалось, что идет война.

Он с трудом оторвался от ужасной картины и вслед за Сильсоном забрался в пилотскую кабину. На секунду он был поражен, какой она была маленькой. Пилот должен был умещаться в ней, как в консервной банке. Но, в конце концов, эту машину сконструировали не для удобства. Кабина полностью сгорела. Приборная доска была расколота, и наполовину расплавлена, а из разорванных внутренностей машины вываливалась неразбериха проводов, каких-то трубок, кабелей и мудреных деталей.

— Однако все это лишь бесполезное железо! — прошептал он. — Надо отсюда убираться, Пит.

Сильсон со злостью покачал головой и включил свой фонарик.

Тонкий желтый луч, дрожа, ощупывал пол кабины.

— Заткни свою пасть, — тихо сказал он. — Я знаю, где искать. Лучше смотри, чтобы нас никто не увидел. Я сейчас!

Он порылся в своей сумке, вытащил отвертку и маленький красный резак и начал ловкими движениями работать на приборной доске. Он, казалось, точно знал, что ему надо.

Беспокойство Дэрика росло. С большим трудом удалось ему подавить бурливший в нем страх. Они были в оцепленной зоне лишь несколько минут, но ему казалось, что прошла уже вечность. Часовые могли вернуться каждое мгновение.

Сильсон тихо выругался, яростно повернулся к той штуке, которую он пытался отсоединить, и, охнув, выпрямился. На его лбу блестел пот.

— Эта зараза сидит крепко, — сказал он.

— Да брось ты ее. Мы…

Сильсон в ответ зашипел.

— Что ты понимаешь! За эту штуку мы получим триста фунтов. Ты думаешь, я взял весь риск на себя и теперь уйду с пустыми руками? Дай мне молоток.

Дэрик вздрогнул.

— Какой…

Сильсон грубо оттолкнул его в сторону, полез в сумку и вытащил нужный инструмент.

— Нет! — выдохнул Дэрик. — Они услышат!

— Единственное, что они могут услышать, это твое нытье! — яростно зашипел Сильсон.

Он поднял молоток и со всей силой опустил его на приборную доску. Раздался резкий, звонкий звук, который в ушах Дэрика прозвучал как пушечный выстрел. Он повернулся и с колотящимся сердцем уставился на барак для часовых, в то время как Сильсон позади него продолжал стучать по приборной доске.

— Прекрати! — молил его Дэрик.

Его голос дрожал от страха. «Они должны услышать это», — думал он в отчаянии.

Но в дежурном бараке все оставалось спокойно.

— Готово! — сказал Сильсон за его спиной. — Она у нас!

Он все уложил в свою сумку, облегченно выпрямился и хищно осмотрелся в разбитой кабине пилота в поисках еще чего-нибудь.

— Это может быть интересно, — пробормотал он.

Он нагнулся, снова включил свой карманный фонарик и направил луч на вырванный наполовину из своего гнезда прибор с разбитым стеклом.

— Ради бога, Пит, скорее! — взмолился Дэрик.

Сильсон посмотрел на него. Злобная ухмылка скользнула по его лицу.

— Что, наложил полные штаны?

Дэрик с усилием сглотнул.

— Да, — сказал он. — Мы здесь слишком долго. Ты уже нашел, что мы искали. Можно, наконец, смыться. Часовые каждое мгновение могут вернуться. Они, в конце концов, не слепые.

Сильсон покачал головой, решительным движением вырвал приглянувшийся ему прибор из гнезда и, вздохнув, поднялся.

— Я, честное слово, не знаю, почему я с тобой вожусь, — сказал он. — Если ты боишься, тогда ты должен… Э! Что это?

Он нагнулся, покопался в слое пепла, разбитого стекла и обломков перед креслом пилота и наконец, извлек на свет плоский металлический чемоданчик. Тонкий слой искусственной кожи, который когда-то покрывал жесть, обуглился черными полосами и обгорел, но сам он, казалось, был даже не поврежден.

— Возьмем его с собой, — сказал Сильсон. — В этом чемодане наверняка что-то ценное, секретные документы или что-то вроде того. Мистер Смит, возможно, заплатит нам еще кое-что, если мы принесем ему больше, чем он требовал.

Он хотел сунуть чемодан в руки Дэрику, но тот, отказываясь, поднял руки и отступил на полшага назад.

— Эта штука слишком тяжелая, — сказал он. — У нас и так больше, чем нам нужно. Сейчас можно удирать. Может быть, в чемодане только карта местности или бутерброды пилота.

— Такой чемодан используют только для важных документов, — утверждал Сильсон. — Я видел уже один раз такую штуку. Она надежна, как несгораемый сейф. Ну-ка, возьми ее. А теперь будем уходить.

Дэрик нерешительно взял металлический чемодан и помог Сильсону выбраться из обломков корпуса. Они немного понаблюдали за бараком, потом, крадучись, так же беззвучно, как и пришли, выбрались из зоны. Они и не подозревали, что уносят с собой нечто худшее, чем смерть.

* * *

Человек, наглухо застегнутый в плотный черный плащ, снова и снова подносил к глазам массивный бинокль и подолгу наблюдал, время от времени подкручивая резкость. Судя по мощной оптике, наблюдатель не был дилетантом, со знанием дела была выбрана и обрывистая лесная опушка, откуда сквозь расступавшиеся ели открывалась широкая панорама на равнинную часть внизу. Закончив наблюдение и удовлетворенно осмотрев бинокль, неизвестный спрятал его под плащом.

Он повернулся, пошел без особой спешки к опушке леса и почти беззвучно исчез в подлеске. Несколькими секундами позже он открыл дверцу черного «Форда», стоявшего с зажженными фарами на узкой лесной дороге.

— Ну, Торнтон? — спросил его сидевший за рулем мужчина.

Это был стройный, темноволосый, южного вида человек. Сильсон знал его под именем Смит, но это имя было таким же фальшивым, как и Марк Боландер, которым он пользовался в Соединенных Штатах, Фердинанд Крюль в Германии и Генри Асмьер во Франции.

В действительности его звали Борис Держанович, и он был родом из маленькой деревни на Кавказе. Несмотря на то, что ему едва ли исполнилось тридцать лет, он был уже одним из лучших агентов КГБ, работавших на Западе.

Торнтон с облегченным вздохом опустился в мягкое кресло и нащупал ремень безопасности.

— Прибор у них, — пробормотал он. — Я, правда, не разобрал, что они взяли там еще, но они что-то сняли и уложили в свою сумку. Кроме того, они, кажется, нашли еще что-то вроде чемодана. Не имею представления, что в нем.

Смит ухмыльнулся.

— И ты считаешь, что это было рискованно?

— Я все еще так думаю, — сказал Торнтон.

Смит нагнулся и повернул ключ зажигания. Мотор «Форда» ожил.

— Это всегда опасно — нанимать любителей. Я против.

Смит равнодушно пожал плечами, включил фары и тронул машину.

— Иногда необходимо избирать не лучший путь, мой дорогой, — насмешливо сказал он. — Я описал этому Сильсону прибор, который нам нужен, достаточно точно. Дешевле мы наверняка не получили бы его никогда.

Он ухмыльнулся.

Лицо Торнтона потемнело.

— Ты думаешь? Английская секретная служба, может быть, и глупа, но не настолько. Не пройдет и двух дней, как они заполучат обоих друзей.

Смит на мгновение задумался. Машина пошла быстрее, свернула через некоторое время на основное шоссе, и он выжал до отказа педаль газа.

— Возможно, — проворчал он наконец. — Но мы заберем прибор еще сегодня. К тому же у них обоих возможности говорить больше не будет…

* * *

Тьма сгустилась еще сильнее, когда они проникли в недра корабля. Серый полумрак, царивший снаружи, уступил место абсолютной черноте. Сердце Дамоны невольно застучало, хотя она и крепилась, но все же чувствовала, как в ней поднимается панический страх. Они скользнули мимо каких-то крупных обломков и, наконец, вернулись к открытому люку, который видели вначале. Сэгиттер медлил заплывать в него. Он предпочел бы проникнуть в судно через более удобное отверстие. Но все грузовые люки были задраены, а за пятиметровой рваной и зазубренной трещиной, пробитой взрывом в корпусе судна, лежал непроходимый лабиринт из разорванных труб, кабелей и проводов — смертельная ловушка, в которой они застряли бы наверняка.

— Где мы сейчас? — спросила Дамона.

Сэгиттер немного помедлил. Луч его фонарика скользнул по стене, на мгновение задержался на открытом проеме люка, а затем двинулся по полу, который представлял собой вертикальную стену, так как судно лежало на боку.

— Середина корабля, — невнятно пробормотал он. — Примерно середина. Нам нужно дальше к корме, не так ли?

Дамона кивнула, хотя Сэгиттер едва ли мог видеть это движение.

— Я боюсь, — сказала она.

Сэгиттер тихо засмеялся.

— Боитесь? Я вас предупреждал. Залезть в подобное судно не всякий сможет. Мы еще можем повернуть назад.

— Нет, — возразила Дамона. — Сейчас, пожалуй, немного тревожно, но все худшее уже позади.

Она поплыла быстрее, чтобы догнать Сэгиттера, который тем временем уплыл далеко вперед.

Водолаз бросил на нее короткий взгляд и ободряюще кивнул ей. Его лица нельзя было разобрать за блестящим стеклом маски.

Снова Дамона должна была восхититься той элегантностью, с которой двигался Сэгиттер.

На земле он выглядел маленьким и невзрачным, немного неловким, но под водой совершенно преобразился.

Сэгиттер плыл с легкостью рыбы, и каждый жест, каждое движение, казалось, были у него чрезвычайно элегантными и легкими, как будто бы здесь, а не на твердой земле была его стихия. Она начинала понимать, почему ей порекомендовали этого человека.

— Там, впереди, лестница.

Сэгиттер указал вперед. Дамона на какое-то время потеряла ориентацию. Судно лежало на боку, все опрокинулось на девяносто градусов и выглядело на редкость чуждо и причудливо. Желтый свет фонаря Сэгиттера ощупал тонкую металлическую лестницу, ведущую глубоко внутрь судна.

Тонкий серый туман из мельтешащих хлопьев под лучом фонаря делал тьму с другой стороны лестницы абсолютно непроницаемой. И в то же время казалось, что эта тьма постоянно находится в беспорядочном, угрожающем движении.

— Я хотел бы знать, что это за муть, — прозвучал в ее наушниках голос Сэгиттера.

— Где? — спросила Дамона.

— Эта серая, грязная муть вокруг. Она плавает повсюду. Это бросилось мне в глаза еще снаружи, но она как будто лезет из корабля.

Он вытянул руку и попытался поймать хлопья, но они, казалось, сразу же растворялись между его пальцев.

Дамона тоже заметила эти серые, грязные сгустки еще на пути к обломкам корабля, но она думала, что это обычная грязь, которую можно найти повсюду в акватории Лондонского порта, и перестала обращать на нее внимание.

— Ничего удивительного, что наша река медленно гибнет, — продолжал Сэгиттер. — Они перевозят на судах огромное количество грязи, и ни один человек не заботится ни о чем. Я здесь, внизу, находил такие вещи…

Он вздохнул, замолчал и взялся правой рукой за поручень лестницы, чтобы потихоньку подтягиваться вдоль нее.

Дамона следовала за ним на небольшом расстоянии. Давящее чувство тревоги усиливалось, чем глубже они продвигались внутрь. Вода казалась здесь особенно холодной. Дамона тщетно пыталась разобрать что-нибудь в вибрировавшей тьме, в которую упирался луч фонаря. Перед ними не было ничего, кроме тьмы, полной таинственного движения и беззвучных, танцующих теней.

Дамона тряхнула головой и попыталась отпугнуть гнетущие мысли, но это не помогло, наоборот.

Она подплыла к шахте лестницы, перебралась через короткий, усеянный множеством острых обломков коридор и поднырнула под наполовину сорванную с петель дверь. Свет ее фонаря внезапно потерялся к темноте перед ней.

— Главный коридор, — объяснил Сэгиттер. — Он идет от носа до кормы через все судно. Нам нужно налево.

Он немного помедлил, коснулся ее руки и на мгновение направил свет фонаря на ее лицо. Дамона заморгала.

— Теперь лучше вы плывите вперед, — сказал Сэгиттер. — Коридор достаточно высокий. Нет никакой опасности, что вы где-нибудь заплутаете. Но все-таки будьте осторожны. Я все время буду рядом с вами.

Дамона вытянула руку и подняла большой палец вверх: международный знак ныряльщиков — о’кей. Он указал еще раз рукой в направлении кормы, отступил и подождал, пока Дамона не проплывет мимо него. Они были не очень далеко от места, где погиб Хирлет. Но до сих пор Дамона ни разу не видела следов кукол-монстров, хотя судно ими прямо-таки кишело. Кукольник собрал здесь большую часть своей армии после того, как потерял склад в городе.

Но сейчас судно было пустым. Все, что Дамона видела, только и было, что черная вода, насыщенная этими серыми, пушистыми хлопьями. Дамона лучом фонаря медленно скользнула по потолку, полу и стенам коридора, когда они двинулись дальше к корме.

Серая слизь, казалось, была повсюду.

Она сочилась из-под дверей, вываливалась из открытых люков и иллюминаторов и большими, клубящимися облаками поднималась из глубины судна. Слизи становилось тем больше, чем ближе Дамона приближалась к корме. Дамона протянула руку и попыталась поймать комочек, хотя все в ней противилось этому. Комочек был на ощупь мягким и скользким, как грязная вата, которая уже наполовину растворилась в воде.

— Я действительно хотел бы знать, что это за гадость, — еще раз сказал Сэгиттер. — Вы понимаете, что это, или нет?

— Нет, — ответила Дамона. — Так же, как и вы.

Ее голос звучал неуверенно, но если Сэгиттер и заметил это легкое колебание, то молча пропустил его мимо ушей.

Дамона выбрала его не только за высокую квалификацию водолаза, но и — что, пожалуй, важнее — потому, что он пользовался репутацией человека, который умеет молчать и не задает лишних вопросов. У нее мелькнула догадка, откуда могла появиться серая слизь, но она была слишком фантастичной, чтобы высказывать ее вслух.

Она поплыла дальше. Коридор казался необычайно длинным, но скорее это зависело от ее нервов. Когда она находилась здесь в последний раз, они должны были бороться за свою жизнь и не располагали достаточным временем, чтобы оценить размеры судна.

— Там, впереди, что-то есть, — через некоторое время сказала она.

Сэгиттер играючи, одним движением ласт оказался рядом с ней и осветил разбитую лестницу. Металл был искривлен и обожжен, а зазубренная дыра внизу выглядела, как жерло потухшего вулкана. Дамона ужаснулась.

На какое-то мгновение перед ее глазами встало лицо Хирлета, когда он пытался подняться по лестнице, прежде чем смертоносный взрыв не сбросил его обратно. Это была не лучшая смерть. Хирлет был ее врагом, человеком, который безжалостно убил бы ее, если бы ему представилась такая возможность. И, несмотря на это. Дамона при мысли о его смерти не чувствовала ни триумфа, ни облегчения. Несмотря ни на что, этот человек, возможно, не был ответствен ни за один из своих поступков. Это ведь уже не первый случай, когда черные силы зла проводили свои замыслы за счет ни в чем не повинных людей.

— Что с вами? — спросил Сэгиттер.

Дамона вздрогнула. Она лишь сейчас заметила, что застыла у края рваной дыры и, как загипнотизированная, оцепенело смотрит в глубину.

— Вы боитесь?

Она кивнула. Она боялась, но ее страх имел иную причину, нежели та, которую, возможно, предположил Сэгиттер.

Какая-то опасность подстерегала ее там, внизу, она это ясно чувствовала.

Эти обломки не были мертвы, как казалось.

— Если хотите, я один нырну вниз, — сказал Сэгиттер. — Вы можете меня подождать здесь.

Дамона покачала головой.

— Об этом мы уже говорили, — сказала она, запинаясь. — Это же не очень далеко. Вещь, которую я ищу, должна быть там, внизу.

— Внизу?

На этот раз сомнения в голосе Сэгиттера нельзя было не услышать.

— Под этой палубой находится машинное отделение. Судя по тому, как это все здесь выглядит, там, внизу, царит еще больший беспорядок.

Вместо ответа Дамона направила луч фонаря в глубину и неестественно спокойными движениями поплыла туда.

Облака серых хлопьев поднимались ей навстречу. Тусклый луч ощупал лопнувшие трубы и разорванный бак, а потом потерялся где-то под ними в черно-серой мгле. Кусок скользкой серой массы коснулся ее маски и зацепился за шланг кислородного прибора. Она с отвращением отпихнула его и поспешно протерла стекло маски. Серая слизь вздрогнула и завибрировала, будто наполненная внутренней силой.

На короткий, ужасный миг Дамоне показалось, что она ощутила нечто вроде вытянутых щупалец, как будто студенистая, осклизлая масса пыталась изо всех сил вцепиться в нес. Но, возможно, это было воспаленное воображение, призрак, который представили ей ее возбужденные нервы.

Наверно, это было именно так.

— Куда теперь? — проник в ее сознание голос Сэгиттера. — Машинное отделение чертовски большое, знаете ли. Рассчитывать здесь на удачу трудновато.

— Это должно быть где-то здесь, внизу, — запинаясь, ответила Дамона. — Хирлет упал в эту дыру, когда пол разорвался.

Сэгиттер вздохнул.

— И теперь вы думаете, что это лежит прямо под нами, да?

— Я надеюсь.

— Вы представляете себе, с какой силой движется вода через затонувшие суда? — сухо спросил Сэгиттер.

Дамона промолчала. Водолаз был прав. В обычных условиях такое предприятие было бы совершенно бессмысленным — найти вещь, которая едва ли больше детского кулачка, в таком хаосе. Но она и рассчитывала не на обычные возможности.

— Ждите здесь, — сказала она. — Я уверена, что знаю, где нужно искать.

Она, наконец, освободилась от сгустка слизи, погрузилась глубже и направила луч фонаря на пол.

Перед ней предстала причудливая картина. Дамона ожидала сильных разрушений, но вид, который представился ей, превзошел даже самые худшие ожидания. Машинное отделение было разбито так основательно, как только возможно.

Взорвавшийся паровой котел, должно быть, вызвал настоящую цепную реакцию других взрывов.

Двигатели были разрушены до основания, провода и трубы спутаны в клубок, а сантиметровой толщины железные листы разорваны и смяты, как бумага.

Тонкий, напоминавший туман серый слой лежал на полу, легкая серая пленка, подобная пушистой слизи, которая встречалась повсюду на судне.

Дамона поводила лучом фонаря несколько раз взад и вперед, проплыла немного вправо и попыталась найти место, где, по крайней мере, можно было бы кое-как устроиться, будучи уверенной, что какой-нибудь обломок не оборвет кислородный шланг и не порвет костюм.

Она заставила себе медленно опуститься вниз, погрузиться до лодыжек в серую слизь, пока, наконец, не коснулась пола.

— Все в порядке там, внизу? — озабоченно спросил Сэгиттер.

— Да, — ответила Дамона. — Но я была бы вам благодарна, если бы вы немного помолчали. Я должна сконцентрироваться.

— Охотно. Но…

Дамона недолго думая выключила переговорное устройство. Ей необходимы были спокойствие и тишина, если она хотела найти талисман.

Она закрыла глаза, нащупала руками надежную опору и попыталась сосредоточиться. В первый момент она ничего не почувствовала, но потом ощутила прикосновение мягкой, словно бестелесной руки, легкой и одновременно бесконечно сильной.

Дамона вздрогнула, словно от удара электрическим током. Внезапно она поняла, что глухое, беспокойное чувство, которое она ощущала все время, исходило не только из таинственного окружения, холода и ее воспоминаний.

Это судно не было мертвым. Хирлет и его кукольные твари могли погибнуть, но что-то осталось, что-то бестелесное и злое, которое здесь гнездилось и, как терпеливый хищник, подстерегало жертву, шедшую в его ловушку.

Она ужаснулась. Страх в ней заклокотал интенсивнее, чем прежде. Она боролась с желанием вскочить и уплыть отсюда как можно быстрее и одновременно пыталась сконцентрировать всю свою волю и способности.

Она немного выждала и попыталась сконцентрироваться еще раз. Ее скрытые резервы были давно уже не такими, как раньше, но их должно было хватить для того, чтобы найти ведьмино сердце.

Дамона отчетливо представляла себе, что произойдет, если магическая сила ведьмина сердца соединится с наследством, оставленным Хирлетом.

На этот раз прикосновение было иным, не мягким и ощупывающим, а требовательным — незримая волна чужой воли, которая билась в ее душу и угрожала унести ее. Что-то злое, смертельное окружало ее.

Дамона тихо засмеялась. В какой-то момент она подумала, что не сможет остановить приступ чуждых сил. Но этот приступ оборвался так же внезапно, как и начался. Дамона немного помедлила, прежде чем продолжить свои поиски. Она уже давно не обладала настоящими телепатическими способностями, но достаточно долго носила ведьмино сердце, для того чтобы почувствовать его присутствие.

Кто-то коснулся ее плеча. Это был Сэгиттер. Он резко жестикулировал, все время качал головой и показывал рукой на ее наушники. Дамона сердито повернулась и сделала ему знак ждать где-нибудь в стороне. Сэгиттер пожестикулировал еще некоторое время, потом пожал плечами и яростным движением отплыл прочь.

Она снова сосредоточилась. Ее взгляд ощупывал пол, усеянный обломками и грязью, но она сосредоточилась не на этом зрительном впечатлении, а на том, что ей подсказывало ее колдовское чутье. Камень был здесь — это она чувствовала — совсем рядом с ней. Она сделала осторожное движение, остановилась и двинулась немного вправо. Ее движение подняло облако серой слизи, и снова у нее появилось чувство, что эта масса, как большое, странным образом наполненное жизнью существо, реагирует на ее присутствие — присоски и щупальца, образованные тонкими, гибкими нитями, которые охватили ее ноги и начали медленно обвивать ее тело…

Ей стоило чудовищного напряжения отогнать ужасное видение и снова сконцентрироваться на ведьмином сердце. Она находилась сейчас совсем рядом с камнем. Она осторожно опустилась на колени, вытянула руки и аккуратно ощупала пол.

Снова взвилось облако серой массы, заколебалось на уровне ее груди и легло, как тонкая липкая пленка, на стекло ее маски. Она закрыла глаза, подавила подступавшую тошноту и продолжила поиски.

Ее пальцы скользнули по чему-то маленькому, твердому и круглому. Это был камень!

Дамона облегченно вздохнула. Ее рука обхватила ведьмино сердце, осторожно вытащила его из путаницы обломков и немного прополоскала в воде, чтобы смыть липкий серый налет.

Она еще ненадолго замерла, потом надела через голову тонкую цепочку, к которой был прикреплен талисман. Затем она подняла руку, включила переговорное устройство и нажала кнопку вызова.

— Мне очень жаль, что я была так невежлива, мистер Сэгиттер, — сказала она, — но теперь я нашла то, что искала. Мы можем всплывать.

Но она не получила ответа. Из маленького наушника доносился только монотонный шум электромагнитных волн.

Дамона подождала несколько секунд, еще раз нажала на кнопку и снова вызвала Сэгиттера.

Но и в этот раз ничего не изменилось.

Сэгиттер или выключил свое переговорное устройство, или не мог больше отвечать.

Дамона озабоченно подняла фонарь вверх. Повсюду была серая, пушистая слизь, она мягко двигалась, образовывала причудливые фигуры и картины и снова распадалась. Никаких следов водолаза не было.

Дамона еще раз взялась за переговорное устройство и изменила частоту.

— Майк! Я — Дамона! Отвечай!

И снова никакого ответа. Шум и треск в ее ушах стал немного громче, и лишь на какое-то мгновение она смогла различить неясные голоса, не сумев, однако, понять ни слова. Она вызвала еще раз, тщетно подождала ответа и, наконец, с тяжелым сердцем оставила эти попытки. Вероятно, маленький передатчик был слишком слабым, чтобы пробиться через металлический корпус судна.

Она повернулась, направила луч фонаря вверх и попыталась найти выход. Вода была мутной, и ее движения взбудораживали столько скользкой серой гадости, что луч терялся уже в нескольких сантиметрах в бурлящем облаке. Она еще раз вызвала Сэгиттера и оттолкнулась от пола. Помещение внезапно показалось ей выше, чем несколько секунд назад. Ей казалось, прошли часы, пока, наконец, в бушевавшей серой буре над ее головой не показался выгнутый потолок. Она протянула руку, схватилась за выпиравшую металлическую болванку и двинулась на руках, равномерно ударяя ластами, в направлении, в котором, по ее предположениям, находился выход.

Что-то большое и бесформенное вынырнуло из бурлившей массы.

Дамона испустила сдавленный крик, и тут же поняла, что перед ней был Сэгиттер.

Водолаз как-то неестественно плыл на нее. Его руки и ноги слабо колебались, а тело было расположено под совершенно непостижимым углом.

Дамона через силу протянула руку, взялась за кисть Сэгиттера и потянула его к себе. Тело начало вращаться, ударилось о потолок и снова повернулось от течения.

Из вентиля его кислородного баллона поднималась цепочка маленьких одинаковых пузырьков. По крайней мере, он еще дышал.

Она несколько раз ударила ластами, чтобы удержать равновесие, схватила Сэгиттера за плечи и повернула его.

Сердце Дамоны, казалось, подпрыгнуло в болезненном ударе и потом стало биться быстрее и яростнее, когда ее взгляд упал на маску Сэгиттера.

За блестящим стеклом было не лицо, а лишь бурлящая серая слизь.

* * *

— Они находятся внизу уже дьявольски долго, ты не находишь? — спросил Майк.

Его голос звучал озабоченно, а взгляд все время обшаривал свинцово-серую поверхность акватории, будто он мог различить, что происходит под водой.

— Восемнадцать минут, — ответил Бен, взглянув на часы.

Майк изумленно посмотрел на него.

— Ты уверен?

Мюррей кивнул.

— Я засек время, когда они спускались.

— Мне показалось, дольше, — пробормотал Майк.

— Мне тоже, — сказал Бен после некоторого колебания. — Но нам нужно набраться терпения. У них кислорода на полтора часа. Видимо, в обломках корабля двигаться очень тяжело.

— И опасно.

Майк кивнул.

— Верно. Но Сэгиттер знает свое дело. Он лучший водолаз, какой только есть на пятьсот миль вокруг. Ты можешь не беспокоиться.

Майк вздохнул, еще раз посмотрел на воду и, покачав головой, пошел обратно к машине.

— Вся эта затея — чистое безумие, — проворчал он. — Я никогда бы не дал согласия на это.

— Она все равно стала бы нырять, — сказал Бен серьезно. — Но, наверное, одна. Тогда бы ты имел все основания беспокоиться.

Майк вздохнул, открыл рывком дверь машины, кряхтя, перегнулся через сиденье и достал пачку сигарет.

— Я уже думал об этом.

Он щелкнул зажигалкой и сделал глубокую затяжку.

— Ты будешь?

Бен взглянул на протянутую пачку и покачал головой.

— Нет, спасибо. Я и так достаточно нервничаю.

Майк с преувеличенной обстоятельностью уложил зажигалку в карман куртки, сморщил лоб и укоризненно посмотрел на Мюррея.

— Я думаю, мы можем не беспокоиться, — сказал он без особой уверенности.

— Это же не рядовая прогулка.

Бен неуверенно уступил.

— Но я не столько нервничаю из-за Дамоны. Она с Сэгиттером — это надежно. Не волнуйся. От чего у меня болит голова, так это Теракис. Он буквально исчез с лица земли.

Майк помолчал, затянулся и задумчиво посмотрел на небо. Горизонт начал темнеть, низкие грязно-серые тучи затягивали его. Скоро должны были наступить сумерки, и сейчас уже было довольно пасмурно.

— Прошло лишь три дня, — сказал он, не глядя на Бена. — А Лондон большой.

Мюррей засопел.

— Ты имеешь хотя бы представление, что могут сделать полиция и Скотланд-Ярд, если они действительно захотят? — возмущенно воскликнул он.

Майк вынул изо рта сигарету и ухмыльнулся.

— Это можно понимать так, что вы в обычных условиях нормально работать не хотите?

— Чепуха!

Бен фыркнул. За последнее время его чувство юмора заметно иссякло.

— Ведь Теракис не кто-нибудь, Майк. Для персоны его калибра никакие издержки и затраты не играют роли. Я могу тебя уверить, что мы весь Лондон практически поставили на голову. Он просто исчез. Совсем.

— Может, он мертв? — предположил Майк.

— Едва ли. Почти все жертвы Хирлета найдены. Я не думаю, что именно Теракиса он потрудился доставить в другое место. И сам Теракис не мог покинуть город, если ты это предполагаешь.

— Что в этом человеке, собственно, такого важного? — спросил Майк.

— Такого важного? — ахнул Бен. — Ты серьезно?

— А почему бы и нет? — невозмутимо спросил Майк.

— Потому…

Бен оборвал себя, несколько секунд судорожно искал слова и потом произнес сдержанным голосом:

— Теракис не кто-нибудь, Майк. С одной стороны, он не гражданин Англии, а только приглашенный — к тому же еще и профессор. У себя на родине он персона высочайшего ранга. И если он так просто исчезнет, то поднимется такая суматоха, которую ты не сможешь себе представить даже в самых смелых своих мечтах.

— А с другой стороны? — спросил Майк.

— С другой? Откуда ты взял, что есть еще какая-то сторона?

— И все же? — спокойно ответил Майк. — Я знаю тебя достаточно долго и могу сказать точно — ты что-то не договариваешь. Тебе нужен Теракис вовсе не потому, что он иностранный подданный, есть еще какая-то причина. Итак, что это за причина?

Бен немного помялся, а потом со вздохом пожал плечами.

— Причина — это, пожалуй, слишком громко сказано, — пробормотал он. — Это скорее предчувствие. Я уверен, что он больше знает о Хирлете, чем сказал нам. Я знаю это не наверняка, но…

— Но ты почему-то не уверен, что со смертью Хирлета все кончилось, не так ли? — спокойно спросил Майк.

— С чего ты это взял?

Майк пренебрежительно махнул рукой, затянулся и сморщил лицо.

— Прекрати этот театр, Бен. Для меня все это значит не меньше, чем для тебя. Номер, который снимал Хирлет, был немного великоват для него. За последние три дня я, знаешь ли, основательно это обдумал. Имеется несколько вещей, в которых нет никакого смысла. Например, это нападение на военную базу в Арлингтоне. Что это значит? Очевидно, как ясный день, что это бы у него не прошло. И потом история с истребителем «фантом», о которой ты мне рассказывал…

— Что я, собственно, не имел права делать, — пробормотал Бен.

Майк резко усмехнулся и невозмутимо продолжил дальше.

— Я не могу отделаться от чувства, что Хирлет, в конце концов, тоже был не больше чем марионетка. Я даже уверен, что за ним кто-то стоит. Возможно, Теракис…

— По крайней мере, он знал, кто это был, — подтвердил Бен. — Я пришел к такому же заключению. Поэтому я с большим желанием снова увидел бы Теракиса. То, что он случайно оказался такой важной персоной, облегчает мне дело. Я могу использовать любые средства для того, чтобы найти его.

Он несколько мгновений разглядывал носки своих туфель, затем с разочарованным вздохом покачал головой и вытащил из нагрудного кармана Майка пачку сигарет, чтобы все же воспользоваться его предложением.

— Надеюсь, Дамона найдет камень, — пробормотал он. — Неужели тот, кто за все это ответствен, получил в руки талисман? От этой мысли я заработаю пять дополнительных язв желудка…

Он попытался засмеяться, но его смех звучал так натянуто и неестественно, что эта попытка выглядела довольно удручающе.

— Я…

Он остановился, с секунду пристально всматривался прищуренными глазами в акваторию порта и вынул сигарету изо рта.

— Что с тобой? — спросил Майк.

Вместо ответа Бен взял его за руку, вытянул из машины и молча указал на реку.

Прямо перед входом в безветренную акваторию порта остановилась стройная, белоснежная моторная яхта, элегантная красавица, какие в этой части порта почти никогда не попадаются на глаза.

— Смотри! — испуганно воскликнул Бен.

— Что?

Майк удивился.

— Я не вижу ничего из ряда вон выходящего, кроме той вон яхты.

— Вода! — выдохнул Бен.

В его голосе слышался и страх, и невероятное удивление.

Майк вгляделся и увидел то же, что заметил Бен. Серая водная поверхность повсюду была неподвижной и такой ровной, как будто ее полили нефтью, только именно под яхтой вода шипела и бурлила, словно ее кипятили. Большой вялый пузырь поднялся на поверхность, беззвучно лопнул и образовал серую тонкую дымовую завесу, которая, несмотря на порывистый ветер, почти неподвижно висела над яхтой и рекой.

— Что это? — испуганно спросил Майк.

— Не знаю, — буркнул Бен. — Но мне это совсем не нравится.

Он отпустил руку Майка, вернулся к машине и снял трубку радиотелефона.

— Что ты собираешься сделать? — спросил Майк.

— Я прикажу проверить, кому принадлежит яхта. Ты не можешь разобрать название?

— Не точно, — сказал Майк. — Но я…

Его голос запнулся. Серый туман над яхтой внезапно начал изменяться. Облако сжалось, образовало бурлящую, бушующую воронку, а потом приняло форму, которая удручающе напоминала Майку угрожающе сжатый кулак. И, наконец, превратилось в растянутую в ухмылке дьявольскую рожу.

— Боже мой, что это? — растерянно выдавил Бен.

На яхте открылась дверь рубки. Стройная, смутно различимая на большом расстоянии фигура вышла на палубу, секунду постояла и медленно повернулась к ним.

Хотя яхта находилась более чем в двухстах метрах от причальной стенки, у Майка внезапно появилось чувство, что за ним пристально наблюдают.

Человек постоял, потом поднял руку и сделал быстрый, повелевающий жест.

И облако над его головой отозвалось на это…

Майк в ужасе наблюдал, как гигантское бурлящее образование опять распухло, сжалось и снова развалилось, чтобы сформировать дюжину маленьких, причудливых облаков.

Он осознал опасность, которой подвергались он и Бен, слишком поздно. Облака неожиданно рванулись ввысь, помчались под острым углом к акватории порта и опустились, как рой хищных птиц, прямо на них. В воздухе внезапно повисло глухое, вибрирующее жужжание, как будто от пчелиного роя.

В последний момент Майк отпрянул в сторону. Одно из этих туманных образований пронеслось в сантиметре от него, задело крышу полицейской машины и свалилось оттуда. Краска машины там, где облако коснулось ее, стала изменяться. Она стала коричневой и ломкой, будто обгоревшей. Все это длилось не дольше доли секунды.

— Осторожно! — закричал Майк. — Эти штуки опасны!

Краем глаза он заметил движение, чисто интуитивно увернулся, упал и отчаянным прыжком вновь встал на ноги.

Весь рой полупрозрачных туманных привидений бросился на него и промахнулся на какие-то миллиметры. Майк испуганно отшатнулся в сторону, опять увернулся от следующей призрачной лапы и отчаянно огляделся. Бен принял единственное правильное решение: вскочил в машину и захлопнул за собой дверцу.

Несколько смертоносных облачков прилипли, как полупрозрачные медузы, к стеклу машины, но, казалось, были не в состоянии проникнуть через толстое стекло.

Бен пытался завести машину. Мотор кашлянул, заработал и тут же умолк.

Майк немыслимыми зигзагами продвигался к складу, высившемуся на краю причала. Там он, возможно, получил бы какой-нибудь шанс отделаться от этих дьявольских штук. На открытом же месте столкновение с ними было лишь вопросом секунд.

Наконец ожил мотор машины Бена. Майк бросил через плечо отчаянный взгляд, прыгнул вправо, чтобы уклониться от несущегося на него облака, и в последний момент наклонился, когда три маленьких, проворных образования, нагоняя его, двинулись с трех различных направлений и одновременно бросились на свою добычу.

Колеса полицейской машины взвизгнули, когда Бен до отказа выжал газ и рванул машину мимо него. Весь рой невесомых серых образований последовал за машиной, как выводок алчных, хищных рыбок.

Бен затормозил, круто развернул машину и, резко ударив по тормозам, остановил ее.

— Нет! — испуганно закричал Майк, когда понял, что намеревается сделать Бен.

Но было слишком поздно. Мюррей решительно перегнулся через сиденье и распахнул дверцу.

У Майка не было ни единого шанса добраться до машины. Четыре дьявольских облака пронеслись мимо него, скользнули в широко распахнутую дверь и набросились на Бена. Мюррей резко вскрикнул и в слепой панике начал отбиваться.

Но Майк вряд ли видел это. Жгучая боль пронзила все его тело, едва лишь призрачное облако коснулось его руки.

Он пошатнулся, рухнул на колени и, слепо защищаясь, поднял руки, когда на него бросились другие смертоносные облака.

Потом он чувствовал только боль, ощущение, будто он парит в воздухе, жар, тошноту… и больше ничего.

* * *

Сильсон захлопнул за собой дверь, щелкнул замком, поставил чемодан и быстрыми шагами прошел вдоль стены.

— Подожди, — пробормотал он. — Я включу свет.

Он повозился в темноте, раздался тихий щелчок, и под потолком загорелась тусклая лампочка, питаемая от аккумулятора.

Дэрик с любопытством огляделся в маленьком помещении. Комната была битком набита старой мебелью, коробками, свертками и бессчетными стопками старых журналов. От двери узкий проход вел к трехногому низкому столу, рядом с которым стояли две колченогие табуретки и ржавый электрообогреватель.

— Что это здесь? — спросил он. — Личная свалка?

Сильсон ухмыльнулся.

— Нечто подобное, — сказал он. — Мой старый хозяин купил этот сарай десять лет назад и хотел сделать из него что-нибудь вроде охотничьего домика, но до этого дело так и не дошло. С тех пор он использует его для всевозможного хлама. Но эта развалюха годится как превосходное убежище. Эту штуковину мы можем здесь хранить спокойно, пока не объявится Смит с «капустой».

Он опустился на табуретку и ткнул рукой в сторону чемоданчика.

— Принеси-ка эту штуку. Я бы очень хотел знать, что там, внутри.

Дэрик взял чемодан и принес его к столику.

Дрожь в его руках не прекратилась. Он все еще нервничал, как и раньше, когда они были у обломков. И хотя он прилагал все усилия, чтобы успокоиться, но предательская дрожь не унималась.

— Что? — насмешливо посмотрел Сильсон. — Штаны все еще полные?

— Нет, — солгал Дэрик. — У меня нехорошее предчувствие. Армия все вокруг поставит на голову, если они заметят, что кто-то поработал в обломках.

— Это если они заметят, — спокойно сказал Сильсон. — Но этого не произойдет. В самолете и так все вверх дном. Ты действительно думаешь, что они заметят, если две маленькие вещички оттуда и исчезнут? При том количестве железного лома, которое там находится, можно никогда не заметить, что только разбито, а чего нет совсем.

— Но они заметят, что нет чемодана! — настаивал Дэрик.

Сильсон немного помолчал.

— Возможно, — пробормотал он потом. — Но даже если и так, то им это ничего не даст. Завтра вечером эта штука будет уже где-нибудь в Лондоне или вообще бог знает где. Нас никто не будет подозревать.

— Ты уверен? — спросил Дэрик.

Сильсон злобно дернулся.

— Перестань каркать и лучше дай мне сумку с инструментом, — яростно сказал он. — Я хочу открыть эту штуку.

Дэрик испуганно уставился на плоский, продавленный металлический чемодан, занимавший почти весь стол перед Сильсоном.

— Ты хочешь его открыть? — нерешительно спросил он.

— Конечно, — не колеблясь, ответил Сильсон. — Я хочу знать, что внутри. Может, там секретные документы или еще что-нибудь в этом роде. Мы выудим из Смита больше, чем эти смехотворные три сотни, если содержимое достаточно ценно. Дай мне молоток, зубило и клещи.

Дэрик не пошевелился.

— Мне это не нравится, — сказал он. — Ты же сказал, что такие чемоданчики используют только для важных документов. Это может быть опасно.

Сильсон озадаченно уставился на него.

— Ну конечно, — саркастически сказал он. — Наверно, они вмонтировали в него атомный заряд, который нас и все кругом поднимет на воздух, как только мы его взломаем. Теперь дай мне клещи. Или мне самому за ними идти?

Дэрик неохотно двинулся.

— Не нравится мне этот чемодан, — сказал он.

Он передал Сильсону необходимый инструмент.

— Давай забудем об этой штуке. Три сотни — это и так совсем неплохо.

Сильсон яростным движением вырвал у него инструменты из рук и встал.

— Если ты боишься, то можешь выйти из дела, — прошипел он. — Тебе нужно лишь уйти. Я охотно могу оставить деньги себе. До сих пор ты, так или иначе, почти ничего не сделал.

Он вставил зубило в один из сложных секретных замков, замахнулся молотком и с силой ударил.

Зубило соскользнуло и откололо от стола длинную щепку.

— Зараза! — выругался Сильсон. — Штука крепче, чем я думал. Держи!

Дэрик нерешительно подошел и крепко взялся за чемодан.

Сильсон три-четыре раза подряд ударил молотком, не нанеся замку никакого вреда, кроме маленькой царапины и едва заметной вмятины. Его лицо помрачнело.

— Так дело не пойдет, — проворчал он больше для себя, чем для Дэрика. — Нужен инструмент получше. Дай мне ломик.

Дэрик хотел что-то сказать, но Сильсон ледяным взглядом заставил его замолчать. Дэрик послушно наклонился над сумкой с инструментами, вытащил ломик и передал его Сильсону.

— О’кей, — сказал тот. — Теперь-то уж мы откроем эту штуку. Я попросил бы тебя держать покрепче.

— Пит, — измученно начал Дэрик, — я…

Он не успел договорить.

Сильсон неожиданно повернулся, обеими руками схватил Дэрика за отвороты пиджака и рванул его к себе.

— Теперь послушай меня, — яростно прошипел он. — Весь вечер ты со своим нытьем лезешь ко мне. Баста! Или ты сейчас исчезнешь так, чтобы я тебя больше не видел, или ты, наконец, заткнешься и сделаешь то, что я тебе сказал. Ты понял?

Дэрик тщетно попытался вырваться из его хватки. Сильсон был намного сильнее его, и это он уже много раз доказывал. Он не сомневался в том, что при необходимости Сильсон мог бы силой заставить его помогать.

— Отпусти меня! — задохнулся он.

Сильсон держал его так крепко, что он едва мог дышать.

— Я же помогаю тебе!

Сильсон засмеялся, толкнул его в грудь так, что он шлепнулся на табуретку, и нагнулся за ломиком.

— Смотри в другой раз, малыш, — сказал он неожиданно мягко. — Может, содержимое чемодана настолько ценно, что мы будем обеспечены на ближайшие годы. Теперь помоги мне его открыть.

Затем он добавил с нервным смешком:

— Могу же я пожить хоть немного!

Дэрик нерешительно приблизился. Его шея болела, а на горле он все еще чувствовал хватку Сильсона. Внезапно он почувствовал страх перед Сильсоном. Дэрик больше не отваживался возражать. Он шагнул к столу, нагнулся над чемоданом и сжал его изо всех сил, в то время как Сильсон попытался поддеть крышку. Даже в спокойных условиях этот чемодан он не открыл бы и более пригодным инструментом. От чудовищной температуры, которая возникла при взрыве «фантома», пострадал и чемодан. Крышка словно прилипла к корпусу. Сильсону после нескольких толчков и рывков все же удалось всунуть инструмент. Он торжествующе ухмыльнулся, напряг мускулы и надавил всем весом. Металл чемодана даже заскрипел. Сильсон запыхался. Его лицо покраснело от напряжения, и на руках проступили вены и сухожилия. Он застонал, на мгновение ослабил нажим и потом навалился изо всех сил на рычаг.

Чемодан с глухим щелчком подпрыгнул.

Сильсон потерял равновесие, отшатнулся на два-три шага назад и ударился о дверь.

Ломик выскользнул из его рук и с резким звоном упал на пол.

— Видишь, — выдохнул Сильсон, — я же говорил, что это не опасно. Тот замок, который я не вскрою, еще не изобрели.

Он лихорадочно засмеялся и потер свое ушибленное запястье.

— Что там? — возбужденно спросил он. — Открой крышку. Я хочу посмотреть.

Дэрик нехотя наклонился и откинул крышку.

Чемодан был пуст.

На дне лежал светло-серый слой мелкого пепла толщиной около двух сантиметров, но больше в чемодане не было ничего.

— Но это…

Сильсон заикался.

— Это же…

— Сгорело, — пробормотал Дэрик. — То, что было внутри, сгорело. Остался только пепел.

Сильсон нерешительно подошел. На его лице было написано нескрываемое разочарование.

Он протянул руку, провел по пеплу и покачал головой, как будто все еще не мог поверить увиденному.

— Но это же невероятно, — сказал он. — Ведь этот чемодан несгораемый.

— Может, он повредился при ударе, — пробормотал Дэрик. — Или жар был слишком сильным.

Он наклонился, взял щепотку серой пыли и растер ее между пальцами.

— Ощущение такое, как будто это и не пепел, — пробормотал он.

Сильсон, казалось, не слышал его. Он оцепенело смотрел на пепел, покусывая нижнюю губу, и усиленно о чем-то думал.

— Пожалуй, — пробормотал он, — мы все-таки сможем заработать еще несколько фунтов на этом деле.

— Каким образом? Неужели?..

Дэрик недоверчиво показал на открытый чемодан.

Сильсон кивнул.

— Точно.

Он внезапно ухмыльнулся.

— Мы его снова закроем и скажем, что не знаем, что там внутри. Смит так же любопытен, как и мы, я уверен в этом. Он наверняка отдаст еще пару бумажек.

Он поправил крышку и несколько раз ударил молотком по замку.

— Вроде держится, — сказал он. — Он выглядит, правда, изрядно потрепанным, но это могло произойти и при катастрофе.

— То, что ты хочешь сделать, стишком рискованно, — сказал Дэрик. — Этому Смиту может не понравиться, если он поймет, что ты его обманываешь.

— Как? — эхом отозвался Сильсон.

Он широко улыбнулся.

— Я же не утверждаю, что внутри что-то ценное. Мы просто скажем, что не смогли его открыть.

— У тебя это не пройдет! — испуганно сказал Дэрик. — Мы…

— Тихо!

Сильсон сделал предостерегающее движение и посмотрел на дверь.

— Я уверен, что там кто-то есть. Выключи свет! Быстро!

Дэрик наклонился и сдернул зажим с аккумулятора. Тусклый свет погас, и комната погрузилась в абсолютную темноту.

Дэрик напряженно вслушивался. Сначала он ничего не слышал, кроме быстрых ударов собственного сердца, но потом услышал тихое, нарастающее гудение.

— Сюда едет машина, — прошептал он. — Они нас заметили, Пит! Они уже здесь!

— Заткни глотку! — прошипел Сильсон. — Ни один человек ничего не заметил. А даже если и так, то они совершенно не могут знать, что это именно мы. Может, парочка влюбленных или…

Он замолчал, когда шум мотора стал громче и потом затих рядом с домом. Открылась дверца и снова захлопнулась, потом по гравию заскрипели шаги.

— Пит…

Дэрик захныкал.

— Я…

— Заткни пасть, черт тебя возьми! — сдавленно зарычал Сильсон. — Только не начинай выть. Может быть, это не полиция.

Но его голос звучал уже далеко не так самоуверенно, как раньше.

Он боялся точно так же, как Дэрик, если не больше.

Шаги приблизились к двери и затихли.

Несколько бесконечных секунд ничего не происходило, потом опустилась ручка двери, она медленно распахнулась внутрь, и яркий лунный свет проник в помещение.

Дэрик испуганно задержал дыхание, когда заметил приземистую тень перед дверью.

— Вы можете совершенно спокойно включить свет, мистер Сильсон, — сказал голос. — Мы знаем, что вы здесь.

Сильсон облегченно вздохнул.

— Смит! — простонал он. — Откуда… Как вы попали сюда?

Смит тихо засмеялся.

— Меня обычно информируют люди, которые на меня работают, — сказал он. — Но все-таки включите свет, пожалуйста.

Сильсон помедлил, потом повернулся и стал шарить вокруг, пока не зажег лампу.

Смит закрыл за собой дверь, с явным любопытством осмотрелся и засмеялся.

— Действительно со вкусом. Но в качестве убежища не очень подходит.

Он повернулся и посмотрел на Дэрика.

— Это ваш друг, о котором вы мне рассказывали, я полагаю? — сказал он. — У вас вещь, заказанная мной?

Сильсон усердно закивал, поднял кожаную сумку с пола и вытащил оба прибора, извлеченные из обломков истребителя.

— Надеюсь, это то, что требовалось, — сказал он.

— Они были на том месте, которое вы мне описали.

Смит взял у него из рук оба полуразбитых прибора и внимательно рассмотрел их. Его лицо ничего не выражало, как у игрока в покер.

— Все в порядке, — сказал он. — Вы сделали хорошую работу. Я очень доволен.

Он улыбнулся, сунул руку в нагрудный карман куртки и вытащил дорогой, крокодиловой кожи бумажник.

— Я, пожалуй, добавлю еще пятьдесят фунтов, — сказал он. — Так сказать, в качестве премии.

Он открыл бумажник, отсчитал несколько пятидесятифунтовых банкнот, протянул деньги и замер — его взгляд упал на чемодан, который все еще лежал на столе.

— Что это? — спросил он.

Сильсон победоносно улыбнулся.

— Это лежало под пилотским креслом, — объяснил он, — под целой грудой мусора и пепла. Я думал, что вы, может быть, заинтересуетесь этим.

— Заинтересуюсь?

Смит поспешно убрал бумажник и деньги, подошел к столу и провел пальцем по замку.

— Вы его открывали?

Сильсон обменялся с Дэриком молниеносными взглядами.

— Мы пытались, — признался он, — но эта штука чертовски прочная.

Смит кивнул.

— Радуйтесь, что вам не повезло, — сказал он. — Иногда такие чемоданы имеют взрывной механизм, который автоматически срабатывает, когда пытаются открыть его силой. За него я дам вам отдельно еще две сотни. Согласны?

Сильсон подавил торжествующую ухмылку.

— Мы не знаем, что внутри, — поспешно сказал Дэрик.

Смит посмотрел на него. Между его темными бровями появилась вертикальная складка.

— Вот-вот, мой мальчик, — сказал он. — И я этого не знаю. Может быть, там что-то более ценное, но может быть, и совсем ничего. Может случиться, что я плачу две сотни за чемодан, наполненный пеплом. Но я могу его и оставить, если вы хотите.

— Дэрик не имел в виду ничего такого, — поспешно сказал Сильсон. — Он только хотел сказать, что мы не хотим вас обмануть. Может быть, внутри действительно нет ничего важного, а…

— Я знаю, что он этим хотел сказать, — резко сказал Смит.

— Две сотни — в самый раз, правда, — поторопился заверить Сильсон, — в самый раз.

Смит пожал плечами, взял чемодан и еще раз полез в свою куртку.

Но в этот раз он вытащил не бумажник, а крупнокалиберный пистолет.

Сильсон ахнул.

— Что это значит?

— Ты действительно не знаешь, мальчик? — спокойно спросил Смит. — Неужели ты серьезно думаешь, что я кого-либо, кто так хорошо знает мое лицо, как, например, ты, оставлю в живых?

Сильсон медленно поднял руки над головой и шаг за шагом отступал к стене.

— Пожалуйста, мистер Смит, — умолял он, — не делайте этого. Я никому не выдам, кто вы и как вы выглядите. Я не хочу никаких денег. Вы можете все оставить себе, и чемодан, и…

— Идиот! — тихо сказал Смит.

Раздался выстрел. Дэрик от страха рухнул на пол. Его нога дернулась, толкнула аккумулятор и отшвырнула его. Свет погас. Смит выстрелил еще дважды, яростно выругался по-русски и выстрелил еще раз. Пуля ударила в пол в нескольких сантиметрах от головы Дэрика.

— Где ты? — прошипел Смит. — Я же все равно поймаю тебя, малыш. Лучше встань и покажись, тогда все пройдет побыстрее.

Дэрик отчаянно прижался к полу.

Смит был от него максимум в двух метрах и ждал, когда его глаза привыкнут к темноте, и он, по крайней мере, сможет заметить очертания тела и движение. После этого Дэрик погибнет.

Он старался дышать как можно тише.

Смит осторожно двигался возле него. Его обувь производила тихий, скрипящий звук по дощатому полу. Дэрик осторожно вытянул руку, ощупал ею вокруг и почувствовал что-то мягкое и теплое.

Он чуть было не закричал, когда ему стало ясно, что он ощупывает лицо Сильсона, а теплое и липкое на его пальцах — кровь. Несколько секунд он лежал неподвижно и ждал, пока тошнота не отступила.

— Сдавайся, малыш, — сказал Смит где-то в темноте. — У тебя все равно нет шансов. Я сохраню тебе жизнь, если ты будешь благоразумен и вылезешь.

Дэрик испустил резкий, отчаянный крик, вскочил и бросился в направлении, в котором примерно находился Смит.

Пистолет агента КГБ разрядился со страшным грохотом. Оранжево-красная молния пронизала темноту, и пуля свистнула у виска Дэрика. Он прыгнул на Смита, толкнул его со всей силой, которую ему придал страх, на стол и бросился к двери.

Смит вскрикнул от боли и ярости и выстрелил в беглеца еще раз. Дэрик почувствовал грубый толчок в плечо, шатнулся вперед, ударился о дверь. Странно, но он почти не почувствовал боли, а его левое плечо и рука внезапно обмякли и онемели.

Он отчаянным усилием нащупал ручку, нажал на нее и метнулся из дома. Позади опять прогремел пистолет Смита. Пуля ударилась в косяк рядом с головой Дэрика и осыпала его щепками.

— Задержи его, Томпкинс! — закричал Смит.

Дэрик зашатался, немного пробежал к машине и испуганно отпрыгнул назад, когда дверца «Форда» распахнулась, и из нее выскочила черная тень.

— Пристрели его! — завизжал Смит. — Не дай ему уйти!

Дэрик отчаянно рванулся в сторону. Томпкинс два раза выстрелил, опустился на одно колено и выстрелил в бегущего еще раз. Пуля зацепила бедро Дэрика и оставила длинную кровавую царапину.

Он закричал от боли и страха, слепо рванулся вперед и бросился через кусты и подлесок. Вслед ему один за другим прогремело несколько выстрелов.

Пули жужжали совсем рядом, щелкали по деревьям и кустам, зарывались в землю у его ног. Он с трудом перепрыгнул узкий ручей и, задыхаясь, упал за ствол поваленного дерева.

Снова прогремел выстрел, но на этот раз не прицельный, и пуля прожужжала где-то далеко от него в лесу.

Дэрик вжался в землю и закрыл глаза.

Его плечо постепенно начинало болеть, и чувствовалось, что рука медленно опухает и превращается в какой-то бесформенный комок.

— Где он? — донесся до него голос Смита.

— Исчез, — ответил Томпкинс. — Он исчез в подлеске. Малый слишком шустрый.

— Идиот! — зашипел Смит. — Ты дал ему убежать!

— Я знаю, — еле слышно сказал Томпкинс, — но все произошло слишком быстро. Он выскочил и был уже почти в лесу, прежде чем я…

— Заткни пасть, — грубо перебил его Смит. — Может, он где-нибудь здесь поблизости и спрятался. Надо его искать. Малыш не должен уйти.

Сердце Дэрика болезненно подпрыгнуло.

— Это невозможно, — сказал Томпкинс. — В такой темноте мы можем споткнуться об него, даже и не заметив этого. У тебя вещи?

— Да, — проворчал Смит.

— Тогда пусть уходит. Он едва ли тебя видел достаточно отчетливо для того, чтобы составить нужное описание. И пока он все это успеет выложить, мы уже давно будем в…

— Закрой же, наконец, пасть! — взревел Смит. — Или ты еще укажешь название нашего отеля?

Он замолчал, и единственное, что слышал теперь Дэрик, были беспокойные, нервные шаги.

— Хорошо, — сказал Смит. — Ты прав. Парень не стоит таких затрат. Уходим.

Прозвучал шум захлопывавшихся дверей, заурчал мотор, и машина уехала.

Дэрик громко вздохнул.

Потом начал тихо выть от боли.

* * *

На секунду Дамона оцепенела от ужаса.

Серая масса за стеклом маски Сэгиттера бурлила и колебалась, и Дамоне внезапно бросилось в глаза, каким необычно сонным и вялым казалось его тело. Она отпустила его плечо, в ужасе отшатнулась и глядела широко распахнутыми глазами, как тонкие, казавшиеся серой кровью ручейки сочились из рукавов водолазного костюма. Ласты свалились, но под ними были не ноги, а только серая скользкая масса, которая, как дым, вырывалась из штанин.

Секундой позже то же произошло и с его перчатками. Тело Сэгиттера, казалось, оседало, как баллон, из которого выходил воздух. Водолазная маска съехала с головы и медленно опустилась на дно.

Дамона пронзительно вскрикнула, повернулась и в панике поплыла прочь. Тело Сэгиттера, продолжая вращаться у нее за спиной, подняло в гротескном, умоляющем жесте пустой рукав и окончательно сникло. Водолазный костюм опустел и под тяжестью кислородного баллона погрузился на дно.

Дамона слепо двигалась дальше, она ударилась о какое-то препятствие и на секунду потеряла ориентацию. Зазубренная дыра, через которую они проникли внутрь, показалась вдруг в поле ее зрения и снова исчезла. Дамона яростно ударила ластами, перевернулась и изо всех сил поплыла наверх. Кислородный баллон на ее спине весил целый центнер, и она почувствовала, что погружается в глубину, вместо того чтобы двигаться наверх. Луч фонаря терялся в бурлившей темноте и все-таки, наконец, скользнул по краю пробоины. Она опять бросилась в ту сторону, последним мощным рывком ввинтилась в пробоину и оказалась в широком главном коридоре.

Перед ней неожиданно появилась плотная серая стена.

Прошло несколько секунд, пока Дамона поняла, что это не та стена, которая была здесь, когда они спускались с Сэгиттером. Эта стена состояла из такой же серой массы, с которой она столкнулась под машинным отделением.

Она охнула, повернулась и вскрикнула во второй раз, когда ее взгляд упал вниз. Пол глубоко под ней, казалось, пришел в движение. Как лава из кратера, из всех щелей вытекала серая слизь, лениво расползалась вправо и влево и тонкими щупальцами тянулась к ее ногам.

Дамона отчаянно бросилась назад, уклонилась от движущегося сгустка серой слизи и поплыла так быстро, как только могла, в направлении выхода. Позади нее серая стена пришла в движение и последовала за ней.

Дамона выскочила из коридора, подплыла к лестнице и свернула на узкий мостик. Темнота за ее спиной теперь была уже не пустой, а заполненной приближавшейся серой смертью, смутными, бурлившими движениями, серыми бестелесными облаками, которые неумолимо настигали ее.

Наконец, после того как прошла целая вечность, перед ней появилось светлое пятно прямоугольного люка.

Она бросила последний взгляд через плечо. То, что она увидела, заставило ее плыть быстрее. Смертоносные серые облака приближались. Их мягкие, легкие движения казались медлительными, но это было не так. Масса двигалась быстрее ее, не намного, но достаточно для того, чтобы все больше и больше сокращать расстояние.

Когда она, наконец, добралась до люка, первые ощупывающие отростки серой смерти были уже в нескольких метрах позади нее.

Она дотянулась до края люка, крепко ухватилась и отчаянным рывком выбралась на свободу. Ее кислородный баллон ударился о корпус судна. Этот звук пугающе громко отозвался в огромных пустых обломках и, как дьявольская насмешка, резко прозвучал в ее ушах.

Она заработала ластами, как только могла быстро, спеша прочь от обломков корабля, изредка бросая полуиспуганный, полулюбопытный взгляд через плечо. Вода здесь была почти такой же мутной, как внутри обломков, и со светом, казалось, было что-то не в порядке.

Луч ее фонаря терялся уже через несколько метров в этой серой неопределенности.

— Серой?

Дамона рывком подняла голову, когда поняла эту мысль до конца.

Над ней, не далее чем в пяти метрах, висел плотный серый потолок.

Она испуганно обернулась и увидела, что окружена со всех сторон. Это были не движущиеся серые снежинки, которые она видела при спуске, а бурлившая стена, колеблющаяся со всех сторон и беспощадно смыкающаяся.

Дамона заметалась на одном месте, рванулась немного вниз и снова поспешно поплыла наверх, когда слизь под ней начала бурлить сильнее. Она была в западне — в пузыре относительно чистой воды диаметром около десяти метров, который со всех сторон был охвачен смертоносной серой массой.

И пузырь неумолимо уменьшался…

* * *

«Форд» с почти двухсоткилометровой скоростью мчался на восток. Автострада в это время была настолько пустынна, что водитель едва ли рисковал попасть в поле зрения радара или по ошибке обогнать полицейскую машину.

Расстояние до Лондона постоянно сокращалось, и световой колокол города уже давно висел над горизонтом.

Томпкинс наклонился и включил радио.

Тихий, ритмичный кантри-рок донесся из динамика и заглушил монотонный шум мотора.

Смит наморщил лоб, бросил на своего спутника укоризненный взгляд и снова выключил радио.

— У меня болит голова, — объяснил он.

— Сильно?

Смит покачал головой.

— Нет. Я немного устал, вот и все.

Он демонстративно зевнул, посмотрел на вмонтированные в приборную панель часы и удовлетворенно кивнул.

— Через двадцать минут мы будем в отеле, а завтра в это время в самолете, летящем в Париж. Товарищ Борович очень обрадуется нашему подарку.

Он слегка усмехнулся.

Томпкинс обернулся и чуть не вывихнул себе плечо, когда рассматривал оба маленьких, невзрачных прибора на заднем сиденье.

— Он хотя бы притащил то, что нужно? — спросил он.

— Сильсон?

Смит засмеялся.

— О да. Прибор телеуправления и что-то еще, что мы до сих пор никогда не видели. Насколько я понял, это модернизированный гироскоп. Там, естественно, разберутся, дружище.

Он снова стал серьезным.

— Иногда, Торнтон, — сказал он, — у меня появляется желание все бросить и махнуть на виллу, в тишину. Такие дни, как сегодняшний, выжимают из меня все.

— Ты из-за Сильсона? — удивленно спросил Томпкинс.

Смит кивнул.

— Он был еще наполовину ребенок.

— Это точно, — подтвердил Томпкинс. — Но я смотрю на это иначе. Я считаю, что мы находимся на войне, а на войне жертвы неизбежны.

— И безвинные жертвы? — спросил Смит.

— «Безвинные», — повторил Томпкинс, как будто это слово было каким-то непристойным. — Он был гражданином этой страны. Во всяком случае, я так считаю.

— Я знаю.

Смит вздохнул.

— Возможно, это и есть причина того, что вы никогда не займете такого поста, как мой, Томпкинс. Хладнокровный убийца редко делает карьеру.

Лицо Томпкинса помрачнело. Его губы задрожали, но он взял себя в руки и молча уставился через лобовое стекло на дорогу.

Смит слегка улыбнулся.

— Не обижайтесь, Томпкинс. Это не говорит о моем к вам плохом отношении. Все же иногда действует на нервы, когда хладнокровно убиваешь человека.

— Это необходимость, — еле слышно сказал Томпкинс.

— Я знаю, — кивнул Смит.

Он вздохнул.

— И это еще хуже.

Он сжал губы, громко вздохнул еще раз и покачал головой.

— У вас не найдется для меня сигареты?

— Разумеется.

Томпкинс порылся в ящичке, взял сигарету, передал ее Смиту и щелкнул зажигалкой.

— Чемодан, — начал он не из особого интереса, а скорее из стремления сменить тему, — что в нем? Вы уже видели?

Смит покачал головой.

— Сильсон пытался его открыть, но ему не удалось. Я открою его в отеле. У вас есть необходимые инструменты?

Томпкинс кивнул, обернулся и еще раз внимательно осмотрел чемодан.

— Что в нем может быть? — пробормотал он.

Смит пожал плечами.

— Там может быть все, что угодно, начиная от завтрака пилота и до секретных государственных документов. Но я не думаю, что там что-нибудь действительно важное.

— Почему?

Смит засмеялся и затянулся сигаретой.

— Разве они оставили бы его лежать три дня в обломках самолета, если бы там было что-то важное, а?

Ни Томпкинс, ни Смит не подозревали, что чемодан содержит бомбу замедленного действия, которая опаснее, чем все атомные и водородные бомбы в мире вместе взятые.

А она начала тикать в тот момент, когда Дэрик откинул крышку чемодана.

* * *

Потеряв надежду, еле шевеля ластами, Дамона висела в центре ловушки, которая уменьшилась до пяти метров в диаметре, прежде чем неумолимое движение серой массы стен прекратилось. Но и теперь они не стояли неподвижно, а двигались в воде с порядочной скоростью, будто принуждая Дамону плыть в определенном направлении.

Она в который раз уже посмотрела на манометр кислородного баллона.

Запасов воздуха хватит едва ли на двадцать минут. Но она сомневалась, что продержится так долго. С каждым мгновением ей становилось все тяжелее держаться в этом маленьком пузыре и одновременно успевать за движением своей странной тюрьмы. Почти часовая подводная экспедиция и поспешное бегство из обломков утомили ее больше, чем она думала сначала.

Она еще попыталась вызвать Майка и Бена. Но безуспешно. Или серое облако поглощало все радиоимпульсы, или с ее друзьями на берегу тоже что-то случилось.

Эта мысль показалась ей вполне логичной, хотя и невероятно испугала. Почти не было сомнений, что они попались в ловушку. Тот факт, что таинственная материя убила Сэгиттера, а ее оставила в живых, доказывал однозначно, что серая слизь была чем-то большим, нежели агрессивной протоплазмой, очевидно, ею управляли откуда-то извне. Дамона не знала, чего ей бояться больше.

Постепенно стало светлее. Луч ее фонаря значительно потускнел. Батарейки садились. Но зато сейчас через бурлившую пленку над ее головой проникал серый, мутный свет, показывая, что она приближалась к поверхности. Сверкнула маленькая яркая точка, быстро выросла до круга и потом, все более увеличиваясь, превратилась в прозрачную воду. Это была поверхность! Дамона тремя сильными рывками всплыла наверх, со стоном облегчения вздохнула и зажмурилась. Уже наступили сумерки, но после подводного мрака даже этот слабый свет казался ей непривычно ярким, ослеплял ее.

Она заработала ластами, повернулась вокруг своей оси и затравленно осмотрелась. Ее отнесло далеко. Собственно говоря, акватория порта была уже позади, она плыла по реке.

Прямо перед ней было судно — белая яхта с низкой надстройкой и надписью по-гречески на борту. Веревочная лестница спускалась с борта.

Дамону повернулась и посмотрела на причал. Портовые сооружения выглядели безлюдно. Машина, в которой приехали Бен и Майк, еще стояла там, но ни ее друга, ни Бена Мюррея видно не было.

Маленький круг чистой воды, в центре которого она находилась, стал медленно стягиваться. Дамона тщетно искала путь к отступлению или возможность вырваться.

Подняться по трапу на судно казалось единственной возможностью избежать прикосновения этой дьявольской материи. Но Дамона чувствовала, что там ее ждет еще большая неожиданность. Однако в воде она больше не могла оставаться.

Несмотря на превосходный костюм из синтетического каучука, она постепенно начала страдать от переохлаждения. Руки и ноги стали негнущимися и онемевшими. Она понимала, что силы ее на исходе.

Она повернулась, легла на воду и кролем проплыла последние метры до судна.

Когда она вскарабкалась по трапу на борт, то настолько обессилела, что почти десять минут просидела на корточках, пока ее колотившееся сердце немного не успокоилось, и она обрела, наконец, силы расстегнуть ремень и стащить баллон. Она сняла маску, выключила бесполезное переговорное устройство и, шатаясь, поднялась во весь рост. Ее рука нащупала рукоятку широкого водолазного ножа, который входил в снаряжение. Хотя она едва ли думала, что оружие ей понадобится, оно придавало ей некоторую уверенность. С ним она была не совсем беспомощна.

Палуба яхты была совершенно безлюдна.

В каюте мерцал белый неоновый свет, а настил под ногами дрожал в такт работы дизеля.

Она переложила нож из левой руки в правую, внимательно осмотрелась и быстрыми шагами пошла к носу. Судно было не очень велико, и, казалось, на узкой палубе нельзя было устроить засаду. Тем не менее, Дамона тщательно обыскала судно, прежде чем вернулась к каюте. В течение последнего часа она пережила слишком много неприятных сюрпризов.

Дамона еще раз подошла к низкому поручню и посмотрела вниз на поверхность воды, прежде чем подойти к двери каюты.

Серое облако тотчас же окружило судно со всех сторон. Ее снова преследовала враждебная серая сила. Вероятно, ей не удастся незамеченной покинуть яхту — выбора не оставалось.

Она решительно стиснула нож и протянула руку к дверной ручке.

Дверь была не заперта. Взгляду открылась каюта, освещенная единственной неоновой лампой. Обстановка каюты подбиралась, очевидно, скорее из соображений целесообразности, чем вкуса, но, несмотря на это, выглядела — как, собственно говоря, все на этой яхте — дорогой и изысканной.

Дамона вошла в каюту, закрыла за собой дверь на замок и быстрыми шагами двинулась к двери на противоположной стороне. Она была закрыта лишь тяжелыми темными портьерами. Дамона отодвинула их в сторону и вошла в открывшееся помещение. Сердце ее билось.

Это было нечто вроде спальной каюты.

На боковых стенах висели одна над другой по три узких койки, заднюю стену занимал широкий, на всю ширину судна шкаф. Под потолком светилась голубая неоновая лампа.

Несмотря на слабый свет, Дамона смогла отчетливо различить две неподвижные фигуры на нижних койках.

— Майк! — испуганно вскрикнула она. — Бен!

— Совершенно верно, моя дорогая, — раздался голос позади нее.

Дамона повернулась с быстротой змеи. Блеснул нож.

— Не стоит, Дамона, — мягко сказал Теракис. — Вы давно уже должны были понять, что сопротивление бессмысленно.

* * *

Дома высились перед ним плотной черной массой. Его тень делила улицу вдоль, как прямая линия, проведенная по линейке. Казалось, перед ним была фантастическая трещина, за которой не было ничего, кроме бездонной черной дыры.

Дэрик стонал. Плечо невыносимо болело, и казалось, что он лишен собственной воли. Он видел и слышал все как-то особенно, иначе, чем привык, и ему было трудно на чем-то сосредоточиться. У него была лихорадка. Рана перестала кровоточить, но левая половина тела, казалось, горела в огне. Он никогда не предполагал, что вообще бывает такая невыносимая боль.

Он пошатнулся, сделал шаг к домам и рухнул на колени посреди тротуара. На какое-то мгновение он чуть было не потерял сознание. Перед глазами все исказилось и поплыло, словно он смотрел сквозь водяную завесу. Приступ прошел так же быстро, как и начался, но после него Дэрик почувствовал себя еще беспомощнее и слабее, чем прежде. Он попытался подняться, снова упал на колени и, опираясь на руки, отчаянным напряжением сил встал.

Ему нужно добраться до дома. Его ощущения были хаотичной смесью из паники, боли и смятения. Но существенным был лишь только главный приказ — домой. Он, шатаясь, побрел дальше, споткнулся о низкий поребрик и снова растянулся во весь рост на тротуаре.

Яростная боль пронзила тело и заставила вскрикнуть. Несколько секунд он лежал без сознания, потом отчаянным усилием попытался вернуть себе ясность рассудка и каким-то чудом еще раз встал на ноги. Уже было не так далеко. Дом его родителей был третий по счету. Рядом шла узкая дорожка — собственно, почти случайно образовавшаяся щель между двумя зданиями — во внутренний двор. Если он туда доберется, то он спасен. Родители не выдадут его полиции.

Он должен туда добраться!

Дэрик, шатаясь, как пьяный, двигался дальше. Боль в левом плече на короткое время отпустила, но потом вернулась с новой силой. Рука, казалось, пульсировала. Он прислонился к стене дома, подавил крик и поднял руку к глазам.

Она стала скрюченной и парализованной, бесполезной лапой, которая, казалось, состояла лишь из одной боли. Он больше не мог шевелить пальцами.

Дэрик постоял, хрипло вздохнул и побрел дальше. Через целую вечность он добрался до узкого прохода между домами, остановился ненадолго, постоял, привалившись к стене, и двинулся дальше.

С ним что-то происходило.

Дэрик не мог описать это ощущение.

Это была не боль, а нечто, чего он никогда прежде не испытывал: как будто сильная, бесплотная рука ласкала его душу. Боль в плече угасла, но зато тело внезапно наполнилось мощным внутренним напряжением. Будто у него внутри находилась туго сжатая пружина. Это было не больно, но так неприятно, что он вряд ли предпочел бы подобное ощущение боли. Он пытался закричать, но сразу же задохнулся.

Его горло внезапно заполнилось тонкой, удушающей пылью. Напряжение внутри него росло.

Потом у него появилось чувство, будто что-то рушится у него внутри. Тело скорчилось, как от сильной судороги, руки рванулись вперед и вверх. Одна рука внезапно взорвалась.

Дэрик растерянно наблюдал, как она, его правая рука, растворилась в сером пылевом облаке. Он пошатнулся, качнулся вперед и упал на бок — его нога неожиданно подалась под его весом. Он почему-то не чувствовал больше боли.

А потом его правая нога словно растворилась. Носки вяло обмякли, а из брючин заструился поток тонкой серой пыли.

Далее все завершилось необычайно быстро.

Его тело распалось в одну секунду, костюм, шурша, осел. Через несколько мгновений от Дэрика Джонса остались лишь кучка одежды и серое пятно с примерными очертаниями человеческого тела.

Серая смерть получила свою первую из возможных миллионов жертву.

* * *

— Профессор Теракис?! — простонала Дамона. — Вы…

Теракис махнул рукой.

— Оставьте этот театр, Дамона. Мы здесь одни и можем быть откровенны. Вы уже давно меня подозревали, не правда ли?

Дамона принужденно кивнула. Мысленно она рассчитывала свой прыжок на грека и готовила молниеносный удар ножом.

Но она почти сразу же отказалась от своего намерения. Теракис едва ли держался бы так непринужденно, если бы не был абсолютно уверен в своем превосходстве.

— Это верно, — сказала она. — Я только не могла этого доказать. Хирлет не был главным заправилой, так ведь?

Теракис засмеялся.

— Конечно, нет. Он был маленьким, обманутым человеком с очевидной склонностью к мании величия.

Им легко было пользоваться. Но я знаю, что с вами он не справился. Чего я не ожидал, — добавил он с оттенком неохотного одобрения, — так это того, что вы и ваши друзья так быстро положите конец его деятельности. Но он, несмотря на это, все равно выполнил свою задачу.

— Куклы… — начала Дамона.

— Они были только первой фазой моего плана, Дамона, — спокойно сказал Теракис. — Я полагаю, вы заметили моего помощника?

— Эту серую слизь?

Теракис кивнул.

— Серая слизь, как вы ее называете, протоматерия. Жизнь в ее изначальной форме. И она подчиняется моей воле, как вы наверняка заметили.

Дамона озлобленно молчала. В какой-то момент она снова увидела блестящую водолазную маску Сэгиттера, бурлящую слизь, которая сочилась из всех щелей его водолазного костюма.

Теракис злобно рассмеялся. Ему, казалось, не составляло труда читать ее мысли.

— Почему вы это сделали? — через некоторое время спросила Дамона. — Человек с вашими способностями…

Теракис отрывисто засмеялся.

— Вы, кажется, еще не поняли, что я не тот человек, за которого вы меня принимаете. Профессор Теракис прекратил свое существование…

— Вы его убили? — в ужасе спросила Дамона.

— Нет. Скажем, что я присвоил его тело. Представитель вашей жалкой расы был бы не в состоянии понять что-то в научных выкладках, необходимых для такого мероприятия, как моё.

Он тихо и гадко засмеялся.

— Я хотел снова увидеть вас, Дамона, но даже в самых смелых мечтах не надеялся, что это произойдет так скоро. Вы, правда, поработали над тем, чтобы лишить меня магических способностей, но, как видите, я все еще в состоянии сопротивляться.

— Кто вы? — спросила Дамона, запинаясь.

— В настоящий момент я — профессор Теракис. И это выглядит так, что, пожалуй, я был пойман в его теле, пока он не умер естественной или насильственной смертью. Но то, что вы видите, только внешняя оболочка. Мы однажды уже встречались, мисс Кинг, на родине человека, которого вы остерегаетесь.

Дамона лихорадочно сопоставляла. Теракис играл с ней в прятки, но она медленно понимала, что он имеет в виду.

— Вы правы, — сказал Теракис.

Его голос внезапно зазвучал с ненавистью.

— Я являюсь — или я должен сказать правильнее — был Мурдором.

Дамона испустила короткий страшный крик и отшатнулась.

Теракис засмеялся, и в его смехе прозвучала решимость, смешанная со злобой.

— Не бойтесь, Дамона, — насмешливо сказал он. — С нашими настоящими телами мы потеряли и все наши силы, почти все, во всяком случае.

— Это значит, что вы все еще живы? — потерянно спросила Дамона.

— Пятеро из нас.

Теракис продолжал спустя тягостное мгновение.

— Мне еще не удалось найти других, но это всего лишь вопрос времени. Для того чтобы их разыскать, понадобится меньше двадцати четырех часов.

Он усмехнулся.

— Возможно, — добавил он, — вы почувствуете удовлетворение, узнав, что мы начали наше триумфальное шествие не с помощью средств магии, а с помощью науки, которая вам, конечно, может показаться волшебством. Наш народ уже летал к звездам, когда ваши предки еще жили на деревьях. То, что вы только что пережили, демонстрация лишь малой части моей силы.

Он засмеялся, повернулся и протянул руку к дверной ручке.

— Если вас интересует, почему вы еще живы, — сказал он, — я охотно дам вам ответ, прежде чем уйти.

— Я не хочу этого знать.

— И все же, — тихо сказал Теракис, — вы хотите, Дамона. Ваша раса нам всегда была чужда, несмотря на миллионы лет, которые мы за вами наблюдаем. Но с тех пор, как я сам нахожусь в теле человека, я начинаю понимать вашу сложную эмоциональную жизнь. Я хочу, чтобы вы были свидетелем моего победного шествия. Во всех подробностях. Я хочу, чтобы вы видели, как умирает ваш родной город. Я возьму себе некоторые ваши чувства. Жажда мести требует этого.

После короткой паузы он продолжал:

— Сейчас я все же оставлю вас. Располагайтесь поудобнее. В шкафу еда и напитки. Не пытайтесь бежать. Это бессмысленно.

Он не потрудился даже запереть за собой дверь. Его шаги раздались на палубе и постепенно затихли.

Дамона, как парализованная, с минуту смотрела ему вслед.

Из-за бури самых противоречивых чувств она не могла сосредоточиться и спокойно все обдумать. Мурдоры… Она думала, что кошмар исчез навсегда после битвы на Джар-Морафар, она верила в это, хотя и получила случайное предостережение.

Но это было не так.

Мурдоры были живы, и они были более опасны, чем раньше.

Негромкий шум заставил ее вернуться к действительности. Она повернулась. Майк открыл глаза и приподнялся. Выражение его лица выдавало смущение. Дамона быстро подошла к нему, опустилась на колени рядом и взяла его за руку.

— Что? — прошептал Майк. — Где я? Как ты сюда попала?

— Так же, как и ты, я думаю, — ответила Дамона.

— Один наш общий знакомый по-дружески пригласил меня. Что случилось?

— Случилось?

Майк покачал головой, потер глаза рукой и приподнялся, насколько это позволила низкая койка.

— Я был бы счастлив, если бы сам это знал, — пробормотал он. — Мы были на набережной и ждали тебя, и вдруг появились эти штуки.

— Что за штуки?

— Не имею ни малейшего представления, — подавленно сказал Майк. — Это было нечто вроде облака. Может, газ или, я не знаю, какая-то серая дрянь. Мы попытались удрать, но не имели на это ни единого шанса.

Он внезапно вздрогнул, резко сел и больно ударился головой о верхнюю койку.

— Как там Бен?

— Он в порядке, — успокоила его Дамона. — Теракис придает очень большое значение тому, чтобы держать нас у себя невредимыми.

— Теракис? — изумленно повторил Майк. — Ты думаешь, за всем этим стоит он?

— Я не думаю, я знаю, — сказала Дамона. — Он сам рассказал мне об этом несколько минут назад.

Она отпустила руку Майка, опустилась на стул и закрыла лицо руками.

Потом она начала тихим, принужденно спокойным голосом повторять то, что она слышала от Теракиса, и что пережила сама. Когда она рассказывала о смерти Сэгиттера, то потеряла самообладание. Ее голос заметно задрожал, и только большим усилием воли она смогла подавить рыдания. В душе она обвиняла себя в смерти Сэгиттера. Это она потащила его под воду, хотя подозревала, что их там ожидает.

— О, проклятье! — пробормотал Майк, когда она подошла к концу своего рассказа. — Похоже, что в этот раз нам действительно конец.

Он встал, подошел к Бену и озабоченно наклонился над ним.

— Мы должны уйти с яхты, — сказал он, не глядя на нее.

Дамона чуть было не засмеялась.

— Может быть, ты посоветуешь, как? — спросила она.

Майк повернулся, помолчал и грустно пожал плечами.

— Давай осмотрим все снаружи, — предложил он. — Теракис не запрещал тебе покидать каюту?

— Нет, — ответила Дамона. — Но это не имеет смысла. Плыть невозможно. Мы не проплывем и метра. И, судя по тому, что ты сказал, его власть не ограничивается водой.

Несмотря на это, она встала и пошла за Майком к двери.

Уже совсем стемнело. Над акваторией порта лежала тонкая, едва заметная пелена тумана, и силуэты оставленных складов обозначились, как зубчатая линия странных, необычайно угловатых гор на фоне освещенного города.

Дамона молча показала на воду рядом с яхтой. Даже в тумане была ясно различима грязно-серая слизь. Вода пульсировала, как огромное живое существо, и на какой-то миг Дамона снова почувствовала присутствие злого, враждебного призрака. Она содрогнулась.

— Что с твоим ведьминым сердцем? — спросил Майк.

Его голос, казалось, впитывался туманом.

— Ты его нашла?

Дамона кивнула.

— Но на него не надо надеяться, — предвосхитила она следующий вопрос Майка. — Оно там, внизу, не помогло мне против этой дьявольской дряни. Я не верю, что оно вообще в состоянии это сделать. Не забывай, что сказал Теракис. Это не магия. Это неразгаданная наука.

Майк недовольно хмыкнул.

— Слова «невозможно» для меня не существует, — сказал он. — Мы найдем средство попасть на берег.

— Ты забыл про облака-убийцы, — напомнила Дамона. — Они на нас нападут, как только мы попытаемся оставить яхту.

Майк вздрогнул и невольно коснулся своей головы. Слова Дамоны снова напомнили ему ужасную боль от прикосновения газообразной материи.

— На яхте должна быть рация, — пробормотал он. — Мы могли бы вызвать помощь.

— Я ставлю нашу фирму против конфетной обертки, что Теракис предусмотрел это, — сказала Дамона.

— Но мы все-таки можем попробовать.

Она повернулась и торопливыми шагами пошла в каюту, словно больше не могла оставаться рядом с этой пульсировавшей на водной поверхности серой массой.

Они сразу же нашли радиопередатчик, или то, что от него осталось. Теракис, казалось, здорово пошутил, разломав его так основательно, как только вообще возможно.

Лицо Майка вытянулось, когда он уставился на изуродованные обломки, бывшие когда-то отличным радиопередатчиком.

— Меня удивляет лишь то, что он не приклеил на него этикетку и не написал: «Ну что, съел?» — саркастически пробормотал он.

Дамона устало засмеялась.

— Посмотрим, как там Бен, — предложила она.

Она повернулась, отбросила портьеру в сторону и отпрыгнула назад с коротким испуганным криком. Что-то маленькое, серое с писком метнулось прочь и исчезло под койкой.

— Что случилось? — озабоченно спросил Майк. Дамона покачала головой и смущенно засмеялась.

— Ничего. Я, кажется, в последнее время стала всего пугаться. Это была всего лишь мышь, больше ничего.

— Мышь?

Майк внезапно задумался.

— Ты уверена?

Дамона кивнула.

— Конечно. Что я, мышь не узнаю? А что?

— Объясню попозже, — взволнованно сказал Майк.

— А сейчас помоги мне разбудить Бена. Нам обязательно нужно поймать эту мышь.

* * *

Томпкинс, кряхтя, поднял тяжелый чемодан на кровать, открыл замки и откинул крышку.

Показалась стопка аккуратно сложенных белых рубашек, белье, носки и непропорционально большая груда цветных носовых платков. Но на все это он сейчас не обратил внимания. Он вытащил одежду, небрежно бросил ее на смятую кровать и ловким движением перевернул опустошенный чемодан. Дно отсоединилось с тихим металлическим щелчком, и открыло узкое пространство, заполненное инструментами, оружием и стопкой фальшивых паспортов и водительских удостоверений.

— Не слишком ли рискованно таскать с собой такой винегрет? — через его плечо спросил Смит.

Томпкинс посмотрел на него, невольно нахмурился и снова наклонился над чемоданом.

Его пальцы почти ласково ощупали тщательно уложенный инструмент и выбрали тонкую, особым образом изогнутую отвертку.

— Иногда этот винегрет очень необходим, — подчеркнуто сказал он. — Например, сейчас. Или, может быть, вы со своим чемоданом пойдете к ближайшему слесарю?

Смит засмеялся.

— Может быть, — сказал он. — Вы бы удивились, как просто можно иногда дойти до цели.

Томпкинс снова посмотрел на него, но в этот раз его взгляд не был раздосадованным или гневным, а лишь удивленным.

— Могу я задать вам один откровенный вопрос?

— Конечно, — сказал Смит.

— Я уже пять лет в вашей фирме, и за эти годы слышал о вас настоящие чудеса…

— …И сейчас вы будто разочарованы, потому что не видите перед собой второго Джеймса Бонда.

Смит засмеялся.

— Да нет, — ответил Томпкинс. — Но…

— Ну как же, — настаивал Смит, — именно так. Вы не первый, кто так реагирует, Томпкинс, и вы не первый, кому я даю один и тот же совет — если в нашем деле хочешь жить долго, то оставь желание чувствовать себя суперменом. Действительно хороший профессионал не должен выделяться. Рядом нужно иметь хорошего соседа, кого-то, кто всегда был бы с вами и о ком вы бы просто никогда не думали.

— Это так просто? — насмешливо спросил Томпкинс.

Смит кивнул.

— Это звучит просто, но, к сожалению, быстро забывается многими. И я боюсь, что вы повторяете эту ошибку.

Он вздохнул, покачал головой и показал на металлический чемодан, лежавший на столе.

— Лучше позаботимся о нем. Позднее у нас будет еще много времени для того, чтобы побеседовать. Сейчас я больше хочу знать, что в этой штуке. Вы разбираетесь в чемоданах такого типа?

Томпкинс кивнул.

— Я знаю эту модель. Это переносной сейф, но никакого взрывного устройства в нем нет. Открыть его тяжело, но не невозможно.

Он наклонился, поковырялся некоторое время своей отверткой в замках и наморщил лоб.

— Это странно, — пробормотал он.

Смит с интересом приблизился.

— Что?

— Замок не защелкнут. Похоже, что его пытались открыть силой.

— Сильсон говорил что-то об этом, когда передавал мне чемодан, — задумчиво сказал Смит. — Возможно, они долго с ним возились, не замечая, что он давно открыт.

— Так оно и есть, — подтвердил Томпкинс.

Он положил отвертку, взял вместо нее короткую фомку и решительно вставил ее в замок. Раздался тихий металлический скрип, и крышка чемодана подскочила.

Победное выражение лица Томпкинса сменилось откровенным разочарованием.

— Пепел, — пробормотал он. — В этой штуке нет ничего, кроме пепла.

Он отложил фомку и нерешительно ткнул пальцами в серую порошкообразную массу на дне чемодана.

— Нет!

Смит оттолкнул его и предостерегающе покачал головой.

— Не трогайте.

— Почему?

Смит усмехнулся.

— Вы действительно уверены, что в чемодане только пепел? — спросил он.

Томпкинс изумленно промолчал. Он уставился на Смита, потом на открытый чемодан и потом на свою руку, которой он все же успел схватить горстку пепла. Он побледнел.

— Конечно, — пробормотал он. — Это было неосмотрительно с моей стороны. Простите.

Смит махнул рукой.

— Ничего же не случилось. Возможно, это и в самом деле не больше чем пепел. Мы возьмем пробу и опечатаем чемодан. Принесите пипетку и пробирку.

Томпкинс кивнул и послушно повернулся, для того чтобы взять требуемое из своего почти неисчерпаемого чемодана.

— Поторопитесь, пожалуйста, — пробормотал Смит позади него. — Почему-то мне не нравится эта дрянь. Лучше бы я этот че…

Он замолчал на полуслове, издал странный, придушенный звук и повалился навзничь. Томпкинс мгновенно обернулся и попытался его подхватить, но руки не встретили никакого сопротивления, а одежда Смита смялась, как будто бы костюм внезапно стал пустым или был наполнен рыхлым песком.

Томпкинс пронзительно вскрикнул, когда увидел, что произошло с агентом КГБ. Голова и руки Смита исчезли. Серая, сухая пыль струилась из рукавов и воротника, вытекала из петель и из-под ремня.

Томпкинс в ужасе отпрыгнул назад, ударился о стену и в отчаянии стал нащупывать дверную ручку. Тело Смита продолжало разваливаться со страшной скоростью. Его одежда осела. Пыль блестящим облачком танцевала в воздухе.

Томпкинс закашлялся, отчаянно рванул запертую дверь и со всех сил бросился на нее.

Смит запер ее после того как они вошли в номер, и ключи все еще находились в кармане его куртки. Дверь задрожала под натиском Томпкинса, но выдержала.

Томпкинс прыгнул назад, собрался с силами и ударил ногой по замку.

Его ботинок слетел с ноги. Серое пылевое облако рванулось вверх. Внезапно правая нога Томпкинса до самого колена распалась. Он вскрикнул, потерял равновесие и упал на пол.

Тут же он почувствовал слабость и смутную, почти благотворную боль. Мир стал серым, потом черным, потом больше ничего не стало.

* * *

Бен Мюррей, ругаясь, поднялся и тыльной стороной ладони потер лоб. Над его правым глазом красовалась свежая шишка.

Его одежда была испачкана и измята.

Последние полчаса он, так же, как Дамона и Майк, занимался тем, что ползал по полу и заглядывал под кровати и во все углы.

— Мне начинает это надоедать, — проворчал он. — Если вы мне сейчас же не скажете, что вы вообще задумали, то я устрою забастовку.

— Перестань брюзжать и ищи дальше!

Голос Майка глухо донесся из-под койки, под которой он лежал.

— Нам нужна мышь, если мы вообще хотим выбрать отсюда!

— А зачем? — спросил Бен. — Ты хочешь послать ее с сообщением в Скотланд-Ярд или как?

Майк задом выполз из-под койки и поднялся на колени. Его лицо было измазано, а одежда выглядела так, как будто он целый час рылся в куче угля.

— Нам нужно что-нибудь живое, — нетерпеливо объяснил он.

Он встал, осмотрелся и пошел, наконец, к открытому шкафу. Они обыскивали его уже в десятый раз и не находили даже малейшего следа грызуна.

— Я хочу кое-что попробовать, — сообщил Майк.

Он осторожно опустился на колени и кончиками пальцев вытаскивал ящики.

— Но для этого мне нужно живое существо.

— Здесь их три, — сказала Дамона.

Майк заворчал.

— Мы ведь уже решили, кого попробуем использовать. Может так случиться, что испытуемый не переживет эксперимент.

Он толкнул ящики на свои места, покачал головой и, кряхтя, встал.

— То, что я хочу выяснить, заключается в следующем, — нетерпеливо сказал он. — Эта протоматерия совершенно очевидно реагирует на наше присутствие — на меня, на тебя, Дамона, и на Бена. Но я не верю, что она настолько сознательна, Теракис ее наверняка…

Он остановился, некоторое время подыскивал подходящее слово и пожал плечами.

— Я не знаю, как он это делает, но, возможно, правильное слово — «программирует». На наши мысли, на запах нашего тела или на что-то там еще. Если бы эта гадость нападала на все живое, то она давно бы покинула акваторию порта и искала бы для себя более богатые охотничьи угодья.

— Ты думаешь, она приставлена к нам троим как сторожевая собака? — пробормотала Дамона.

Майк кивнул.

— Ты начинаешь потихоньку понимать, золотко. Я хочу выяснить, реагирует ли она на другое живое существо. То есть я надеюсь, что других людей или животных она оставит в покое. А для того, чтобы это выяснить, нужна мышь.

— Ну и что нам это даст? — спросил Бен.

Майк засмеялся.

— Тебе и мне ничего, Бен. Но это пригодится, если кто-нибудь из нас, кто сможет отсюда выбраться, вызовет помощь. Среди нас есть кое-кто, кто может изменять свой облик.

Дамона побледнела.

— Ты думаешь…

— Ты делала это уже много раз, — тихо сказал Майк.

— Я знаю. Но…

Дамона запнулась. На ее лице внезапно появился испуг.

— Но это же было так давно, и я не знаю, получится ли…

— Я понимаю, что это неприятно, Дамона, — терпеливо сказал Майк, — но это наш последний шанс. Теракис наверняка не шутил, когда сказал, что решение будет принято уже сегодня ночью. Он планирует какую-то дьявольскую штуку. Ты уже много раз превращалась в кошку. Этого достаточно, чтобы доплыть до берега и отойти от него на несколько сот метров.

— Доплыть? — усмехнулась Дамона. — Кошки боятся воды, не забывай этого.

Майк усмехнулся.

— Но ты же не боишься.

— Ты меня не понимаешь.

Дамона покачала головой.

— Я даже не знаю, что происходит в моем теле, когда я превращаю себя, ведь я изменяюсь не только внешне. Я на самом деле становлюсь животным, ты понимаешь? Я еще могу думать и сохраняю свою память, но это примерно то же, если бы я была гостьей в чужом теле. Все инстинкты и рефлексы кошки сохраняются, и мне не всегда удастся действовать так, как я, собственно говоря, должна по-человечески.

— Все равно, тебе необходимо попытаться, — настаивал Майк. — Когда ты будешь на берегу, ты пойдешь в Скотланд-Ярд — или позвонишь — и пошлешь нам помощь.

Дамона не ответила. Бесконечно долго, не двигаясь, сидела она и оцепенело смотрела в воображаемую точку на стене за спиной Майка.

— По крайней мере, мы можем попытаться, — проговорила она.

В ее голосе чувствовалось сомнение.

Майк засмеялся.

— Сперва нам нужен подопытный кролик, или, вернее, подопытная мышь. Будем искать дальше. Она должна быть где-то здесь.

Он хотел встать и снова начать поиски, но Дамона остановила его быстрым жестом.

— Оставь это, — спокойно сказала она. — Если уж я должна это сделать, то не играет никакой роли, когда. Или ты знаешь лучшего охотника на мышей, чем кошка?

— Конечно, нет, — сказал Майк. — Но не забывай, что она нужна нам живая.

Дамона с усилием засмеялась.

— Я возьму это на заметку.

Она встала, расстегнула молнию своего водолазного костюма и начала его снимать.

— Процесс очень болезненный, — объяснила она. — Я сохраню кошачий облик, когда вы будете проводить ваш эксперимент. Лучше будет, пожалуй, если кто-то из вас будет меня крепко держать. И я едва ли по своей воле прыгну в воду.

Она стащила каучуковый костюм, отбросила волосы назад и встала, одетая только в купальник, совершенно неподвижно.

Ее лицо приняло спокойное, сосредоточенное выражение.

В первый момент, казалось, не произойдет ничего из ряда вон выходящего, но потом…

Ни Майк, ни Бен не поняли, что произошло на самом деле. Тело молодой женщины перед ними, казалось, замерло на мгновение, странно скрючилось и изогнулось. Потом там, где долю секунды назад была Дамона, появилась сидевшая на задних лапах черная кошка.

Бен закачался.

— Если бы я этого не видел, я бы никогда не поверил, — пробормотал он. — Я еще и сейчас не верю в это.

— Это жутко, — подтвердил Майк.

Он наклонился к кошке и протянул к ней руку. Кошка фыркнула, прижала уши и отскочила на полметра назад. Шерсть на ее спине встала дыбом.

В душе у Дамоны царила сумятица. Она совершала превращения и раньше, но в этот раз все было иначе. Душа, казалось, была поймана в маленькой комнатке, где ее захлестнула и подавила волна инстинктов и глупых животных чувств. Кошка была в ней сильнее, гораздо сильнее, чем прежде. Перевоплощенная Дамона пыталась взять верх над сознанием животного, но это не получалось. Она испытывала только страх и тягостную смесь из незнакомых чувств. И еще что-то, что не оформилось в ясное ощущение, но висело тяжким грузом в сознании.

Дамона с удивлением отмстила, как расширились ее зрительные и слуховые способности.

Кошка отступала шаг за шагом назад от Майка и Бена и издавала резкое, предостерегающее шипение. Опасные когти на ее лапах торчали, как маленькие, отточенные кинжалы. Где-то далеко осталось сознание, что оба эти человека были ее друзьями, — сейчас все в ней подавляла звериная осторожность.

— Мышь, — сказал Майк. — Попробуй ее найти.

Она понимала слова, но ей почему-то не удалось, как обычно, перевести их в понятия и мысли. Ее сознание не сливалось с сознанием кошки, как бы сосуществуя с ним параллельно.

Она попыталась представить себе образ мыши. Сперва ей это удалось с трудом. Получилось какое-то горбатое серое пятно с размытыми контурами. Потом чужеродное сознание кошки перехватило этот образ и молниеносно дополнило его, она увидела перед собой одного из маленьких грызунов живее и ярче, чем раньше.

Проснулся охотничий инстинкт зверя.

Тело Дамоны было внезапно подхвачено волной кровожадности и едва ли управляемой энергии. Она забыла про людей, стоявших перед ней, опустила взгляд и внимательно осмотрела каюту. Ее уши нервно вздрагивали, отмечая шумы и звуки, которые людям показались бы странными и, возможно, пугающими.

Потом она почти бесшумно скользнула по полу и начала охоту.

* * *

Река спокойно и неестественно гладко лежала перед яхтой. Поднялся легкий порывистый ветер, так что стена тумана перед портом все время разрывалась и, казалось, находилась в беспрестанном пульсирующем движении. Было далеко за полночь, но свет над центром города, казалось, мерцал еще ярче, чем раньше, как будто город лишь сейчас действительно проснулся.

Майка била дрожь. Он замерз, хотя ночь для этого времени года была необычайно теплой. Майк поднял воротник, сунул поглубже руки в карманы куртки и перегнулся через поручень. Серая, мерзкая слизь двигалась в воде, окутывала корпус яхты и образовывала причудливые формы и контуры.

Он отошел назад, поднял голову и посмотрел на небо. Трудно разобраться, был ли серый чад над яхтой туманом или там, наверху, поджидали смертоносные облака Теракиса, возможно, и то, и другое.

— Я готов, — сказал Бен сзади.

Майк оглянулся. Мюррей маленькими осторожными шагами вышел из каюты, держа пойманного зверька в вытянутой руке перед собой. Несмотря на помощь Дамоны, им потребовался почти час для того, чтобы выгнать мышь из ее укрытия и поймать.

Майк горько подумал, что они теряют время, которого у них и так мало.

— Включи фонарик, — сказал Бен.

Он подошел к поручню, перегнулся через него как можно ниже и опустил мышь к самой воде. Зверек начал пищать и испуганно дрыгать лапами.

Майк включил фонарик из водолазного снаряжения Дамоны и направил луч на воду.

— Давай, — сказал он.

Бен разжал руку.

Мышь шлепнулась на воду и скрылась в ней. Серый туман начал бурлить, образовался маленький водоворот, исчез и появился снова.

— Не получилось, — прошептал Бен. — Эта гадость сожрала ее, если она до этого сама не захлебнулась.

— Тихо! — резко прошипел Майк.

Фонарь задрожал в его руке.

Луч света двинулся немного вправо и быстро вернулся на то место, где зверек упал на воду.

Секунд десять, бесконечных и томительных, ничего не происходило, потом над водой появилась маленькая серая голова со сверкающими глазами-пуговками.

— Получилось! — прошептал Майк. — Смотри! Она еще жива! Эта чертова дрянь реагирует только на нас.

Мышь отчаянно работала лапами.

До них доносился тихий испуганный писк.

Серая протоматерия булькала и бурлила вокруг мыши, но не трогала ее. Зверек несколько раз повернулся на одном месте и затем целеустремленно поплыл в направлении берега.

— Рискнем, — сказал Майк.

Бен медлил. На его лице было написано явное сомнение.

— У меня нехорошее предчувствие, — еле слышно сказал он. — Дамона все еще остается Дамоной, хоть и в другом теле.

— Я знаю, — ответил Майк подавленно. — Но это наш последний шанс. Если мы будем ждать до утра, то будет уже поздно. И не только для нас. Я бы пошел сам, если бы имел хотя бы малейший шанс, ты же знаешь.

— Мы могли бы попытаться оборвать якорную цепь, — поспешно сказал Бен. — Яхту подхватило бы течением и где-нибудь прибило к берегу.

Вместо ответа Майк молча показал на клокотавшие обрывки серого тумана вокруг яхты.

Бен немного помолчал, удрученно повернулся и исчез в каюте. Несколькими мгновениями позже он вернулся с шипевшим и бившимся у него в руках комком шерсти.

— Я не понимаю этого, — пробормотал Майк. — Она сейчас не такая, как раньше. Ей, кажется, с трудом удается справляться со зверем.

Бен подошел к поручню, поднял царапавшееся животное над водой и ждал, когда Майк снова включит лампу. Кошка почувствовала близость воды и начала брыкаться, как сумасшедшая. Ее острые, как бритва, когти царапнули по руке Бена и оставили на ней глубокие кровоточившие раны.

Мюррей громко вскрикнул и разжал руки.

Кошка заорала и со звонким плеском упала в воду.

Река начала бурлить опять. Пенившиеся серые волны ударили о яхту, снова возник маленький водоворот и тут же исчез. Майк и Бен, полные непередаваемого ужаса, наблюдали, как серая протоматерия пробудилась к пульсирующей жизни. Огромный, напоминавший многопалую причудливую руку сгусток поднялся, схватил кошку и словно окутал ее серым плащом. Зверь отчаянно бил лапами, но его движения, казалось, только еще больше усиливали агрессивность протоматерии.

Со всех сторон внезапно рванулись склизкие щупальца, как тонкие, гибкие лианы обмотались вокруг тела кошки, опутали ее лапы. Она превратилась в бесформенный комок и камнем пошла в глубину.

* * *

Сначала она не чувствовала ничего, кроме страха, кроме смертельной, неодолимой паники, которая, как удушливая волна, накрыла сознание кошки. Она задыхалась, а скользкие щупальца цепко опутали ее лапы, так что она не могла шевельнуться.

Она тонула.

Что-то происходило с ее телом, когда она медленно опускалась на подводный грунт. Она чувствовала, как сначала шерсть, потом кожа и мышцы и, наконец, кости и внутренние органы растворились, соединения клеток и группы молекул распадались и разламывались.

Но она не чувствовала никакой боли.

И она думала…

Это длилось долго, пока ей казалось, что она жива. Ее тело неумолимо рушилось, но душа продолжала существовать.

Ее сознание двигалось через черный, беспросветный космос, но она чувствовала, что она не одна. Что-то было здесь, совсем рядом с ней, что-то большое, мягко пульсировавшее.

Она внезапно вспомнила о том странном чувстве, которое владело ею внизу, в обломках корабля. И там ей казалось, что она соприкоснулась с большим, бесконечно враждебным духом.

Сейчас она ощущала то же, но гораздо сильнее. Она чувствовала, как чуждое сознание протягивает к ее душе хищные, осторожные, ощупывающие, зондирующие щупальца.

Потом она поняла, что это был Теракис или существо, завладевшее его телом и создавшее с помощью своей протоматерии жизнь, которая была исполнена неопределенным, неоформившимся сознанием. Дух, который еще не совсем достиг границы сознательного мышления, но который живет, существует и, возможно, еще не думает, но который в состоянии реагировать на внешние воздействия так, как это делает зачаточное сознание растений.

И так, как растворилось ее тело в смертоносной протоматерии, растворилось бы и ее сознание в этом огромном, рефлексирующем болоте.

Дамона начала отчаянно защищаться, как будто она поняла, какая судьба ей уготована.

Этот гигантский, безграничный дух не был таким пустым, как это казалось. Очень далеко она почувствовала присутствие другой души, тихие, бесконечно мучительные стоны и крики, звуки, которые словно поднимались из глубочайших бездн ада. Это была душа другой жертвы, которую уже поглотило это жуткое вещество, Сэгиттер, но не только он, а и другие души тех людей, которые были пойманы в адские сети этого страшного существа.

Она боролась. Не впервые она должна была выдерживать дуэль на чисто духовной основе. Но в этот раз все было иначе. Не было противника, не было враждебного сознания, которое должно было ее победить или убить, а только эта жуткая пустота, в которой ее сознание грозило рассеяться, как горсть пыли в мировом пространстве. Центр этого чуждого духа, его средоточие, находилось, казалось, где-то рядом с ней, как большое, невидимо бьющееся сердце. Но ей не удавалось определить его точное местоположение, потому что там, где была она, не было верха и низа, не было никаких направлений и расстояний. Она хотела закричать, но у нее не было тела, не было и горла, и даже та малость, что от нее осталась, угрожала потеряться в этой страшной бесконечности. Ее окружала враждебная, неумолимая сеть, машина из переплетенного безумия, которая мягко, но неумолимо рвала и уничтожала ее духовную защиту.

Она ушла в себя, попыталась сконцентрироваться и вслушаться в бесконечность.

Неясный шепот и шелест наполнял этот могущественный, пустой космос, шум, как от дальнего морского прибоя, который звучит то громче, то снова затихает.

Она пыталась ухватиться за это, настроить свои собственные мысли на причудливый ритм чужой души, понять это, но там не было никаких мыслей, никакого «я», а только огромная, бесформенная мысленная масса, сознание, как у еще не родившегося младенца.

Дамона чуть было не потеряла контроль над своим сознанием в тот миг, когда отчетливо поняла, что на самом деле было перед ней. Это гигантское нечто не было ни плохим, ни хорошим. Оно существовало, но было неспособно действовать по своей воле. Дамона могла властвовать над ним.

Она могла властвовать над ним так же, как Теракис, только лучше, более непосредственно и неограниченно, потому что ее душа слилась с сознанием этого огромного нечто.

Предусмотрительно, осторожно и с готовностью в каждую секунду снова уйти в себя, она убрала свои мысленные барьеры и начала понемногу брать чуждое нечто под свой контроль. Внезапно она снова почувствовала тело, но не свое или кошки, а фантастическое, невероятное нечто, которое, казалось, состоит из миллиардов отдельных частиц и, несмотря на это, подчиняется ее воле. Она не могла видеть, слышать или чувствовать, но зато у нее сразу появились другие способности, которые полностью отличались от всего, что она когда-либо переживала. Она почувствовала свое окружение, яхту, ледяной холод воды и воздух, Майка, Бена и Теракиса.

И она властвовала над этим огромным, безмолвным нечто. Она внезапно поняла, какие фантастические возможности таила в себе эта громада едва оформленной жизни, возможности, о которых никогда не догадывался Теракис.

Ни Бен, ни Майк не заметили, как над судном собрался слой облаков и потом, направленный невидимой силой, скользнул на запад к центру города.

* * *

Отель находился поблизости от центра. Он был не столь помпезным, чтобы бросаться в глаза, но и недостаточно обшарпанным, чтобы привлекать внимание каких-нибудь полуночников. Трехэтажное здание было расположено на узкой боковой улице. Сейчас здесь, когда ночная жизнь Лондона в Сити только лишь началась, было абсолютно тихо.

Окна были темными, и только из маленькой кабинки швейцара у входа падал на тротуар мутный желтый свет.

В доме было как-то необычайно тихо. Это была не просто тишина спящего здания, а покой смерти, молчание гигантского склепа. И в воздухе была тишина, он был пропитан едва ощутимым чужеродным ароматом, а на верхнем конце крутой лестницы, ведущей из вестибюля наверх, виднелось мягкое золотистое мерцание.

Дамона осторожно двинулась через помещение. Под ее ногами клубилась серая пыль, взмывая и медленно опускаясь в неподвижном воздухе.

Ее тело было возрожденной, совершенной копией ее прежнего «я». Ей не в первый раз приходилось осуществлять обратное превращение. Гигантское нечто из протоматерии было не более чем послушным инструментом в ее руках, которым она могла управлять по своему желанию. Мысль о чудовищной власти, которую она внезапно обрела, почти внушала ей страх. Если она действительно властвовала над этим нечто, то для нее больше не существовало ничего невозможного.

Она бросила взгляд за стойку. Стул, на котором должен был сидеть ночной портье, был пуст. На полу лежал раскрытый иллюстрированный журнал, а на маленьком столике стояла чашка кофе, еще горячего, и лежал надкушенный бутерброд. Сам портье куда-то исчез. Только серая блестящая пыль, которая лежала повсюду на полу и мебели, как тонкая завеса, висела в воздухе и, как легкая паутина, блестела на стеклах.

Дамона остановилась, осмотрелась и взяла книгу записей постояльцев.

Жильцов в отеле было сейчас немного.

Восемь из двенадцати комнат были пустыми, но на узкой доске за стойкой не хватало только трех ключей. Дамона облегченно вздохнула.

Хотя она пришла сюда слишком поздно и пока не смогла задержать Теракиса, ему недолго теперь осталось вершить зло.

Она нерешительно обернулась и, наконец, двинулась к лестнице. Стертые деревянные ступени сильно скрипели под ее весом.

Этот шум громко раздавался по всему зданию. Она остановилась, некоторое время вслушивалась и потом начала на цыпочках красться дальше.

Дамона протянула руку к перилам лестницы и поспешно отдернула ее обратно, когда и здесь заметила паутину из тонкой серой пыли. Ее пальцы щипало, и без видимой причины внезапно у нее появилось ощущение чего-то очень знакомого и близкого.

Она громко вздохнула, посмотрела наверх и пошла дальше. Узкий коридор, начинавшийся от лестницы, тоже был покрыт тонким, неощутимым слоем пыли. Казалось, будто через пустое здание пронесся смерч и равномерно рассеял повсюду пыль.

Она остановилась на лестничной площадке, нерешительно осмотрелась и, наконец, повернула направо. Было темно, но дверь в конце коридора была приоткрыта, так что узкая полоса серебристого лунного света падала из лежавшей за ней комнаты.

Дамона осторожно приблизилась к двери, остановилась и вслушалась. Единственное, что она услышала, было глухое эхо ее собственного сердцебиения.

Нерешительно, полная неопределенного страха, она протянула руку и до конца распахнула дверь.

Комната была пуста. Через большое окно на западной стене лился мягкий серебристый свет и придавал помещению необычный вид. И здесь повсюду виднелась серая тонкая пыль.

Дамона отбросила страх и решительно ступила в комнату. Ее глаза быстро привыкли к слабому освещению. На полу возле кровати стоял полупустой чемодан, телевизор работал с выключенным звуком, но на экране рябил белый блестящий снег, кровать была смята. На ней лежала пижама и…

Сердце Дамоны, казалось, остановилось, когда она поняла, что произошло. Пижама лежала там не просто так, и телевизор работал потому, что человек, лежа на кровати, смотрел фильм. Но тело, которое было в пижаме, превратилось в эту серую блестящую пыль.

Дамона в ужасе отпрыгнула назад.

Внезапно она поняла, что означает эта пыль, лежащая повсюду, откуда появилось это чувство знакомого, близкого. Пыль была ничем иным, как еще одним проявлением адской материи Теракиса, той материи, в которой она сама растворилась и из которой возродилась снова.

Пыль…

Ужасное видение поднялось перед внутренним взором Дамоны. Она видела пустой, мертвый город, голую равнину, над которой ветер нес серую пыль, смертоносные облака, растворявшие все, чего они касались, и увеличивавшиеся в той же мере, в какой исчезала жизнь.

Дамона ужаснулась.

С трудом ей удалось отогнать от себя это ужасное видение. Она отчетливо осознала, что Теракис ДОЛЖЕН быть задержан, совершенно безразлично, какой ценой. Видение, представшее перед ее сознанием, никогда не должно стать реальностью. Мурдор был ненасытен в своей жажде мести. Он не удовольствовался бы тем, что убил ее или Майка, он угрожал всему человечеству и готов был его уничтожить.

Дамона быстрыми шагами пошла назад к лестнице и, перепрыгивая через две ступеньки, без особой осторожности стала спускаться вниз. Свет стал ярче, а на середине лестницы она услышала шум: шаги, тихое, затрудненное дыхание, звуки, которые издает человек, старающийся идти тихо.

Наверху, прямо над ней, открылась дверь. Большая, четко очерченная фигура появилась и замерла в ярко освещенном прямоугольнике.

— Дамона!

Она услышала неподдельное удивление в голосе Теракиса, и хотя его фигура была не больше чем плоской тенью над ней, она почти ощутила на мгновение его горящий, ненавидящий взгляд.

Но он быстро овладел собой.

— Вы меня действительно изумили, — сказал Теракис.

— Я надеюсь на это, — ответила Дамона.

Внезапно в ней появился панический страх. Она пришла сюда для того, чтобы остановить Теракиса, но она не имела представления, каким образом сделать это.

— Вы должны рассказать мне при случае, как вам удалось перехитрить моих стражей, — сказал Теракис. — Но для этого у нас будет время позднее. Сейчас я очень занят.

Затем он добавил:

— Пожалуй, ваше присутствие очень кстати. Вы будете свидетелем начала конца. Конца вашего мира, понимаете?

Он тихо засмеялся, отступил назад и приглашающе кивнул головой.

— Идемте, Дамона.

Дамона подавила желание броситься на него и ударить. Теракис не был сильным человеком, и, возможно, она даже справилась бы с ним. Но ей было совсем ни к чему его убивать. Мурдор просто выскользнул бы в другое, более совершенное тело и продолжил бы свое черное дело.

Нет, должна была существовать другая возможность победить его.

Она принужденно спокойными шагами вошла в дверь. Эта комната была больше той, в которую она попала до этого.

Здесь тоже все покрывала серая пыль — легкий блестящий покров, который, как тонкая пленка, лежал на мебели и коврах.

Теракис захлопнул за ней дверь и указал на открытый металлический чемодан, лежавший на столе. Комок пустой одежды валялся рядом на полу. Это было все, что осталось от человека, жившего в этой комнате.

— Чудовище, — тихо сказала Дамона. — Вы…

Теракис сделал предостерегающее движение головой.

— Не будьте так опрометчивы, Дамона. То, что здесь произошло, не моя вина. Этот человек открыл чемодан и умер от того, что нашел внутри. Я ничего для этого не делал. Я же сказал вам, что вы будете свидетелем начала конца, не так ли? То, что вы видите, только… ну, скажем, исходный материал. Он давно потерял настоящую опасность, иначе ни вас, ни тела, которым я пользуюсь сейчас, давно бы не было здесь.

Он тихо засмеялся.

— Но я располагаю необходимыми знаниями для того, чтобы снова его активизировать.

Затем он добавил со злобной усмешкой:

— А потом он распространится буквально с быстротой молнии.

Дамона нерешительно подошла к столу.

Куча одежды зашуршала, когда она задела ее ногой. Дамона содрогнулась.

— Обдумайте все спокойно, Дамона, — сказал Теракис. — Сейчас здесь лишь начало. Но это будет иметь продолжение. Возможно даже, вы сделаете мне и другим одолжение, если поможете разрушить наши тела. Ваш мир иной, чем наш. Он слишком ориентирован на рациональное, на науку. А так как едва ли кто-либо верит в магию здесь по-настоящему, то победить вас средствами магии сложно, но средствами науки можно.

Он взял пустой чемодан, перевернул и встряхнул его.

— Пыль, — сказал он.

Усмехнулся.

— Ничего, кроме безобидной пыли. И все же…

— Вы не добьетесь успеха, — глухо сказала Дамона. — Вы не первый, кто пытается уничтожить человечество. Все потерпели неудачу.

— Но я первый, кто имеет реальную возможность это сделать, — невозмутимо возразил Теракис.

Он взял горсть тонкой серой пыли и пропустил ее сквозь пальцы.

— Она еще безобидна, но это долго не продлится. Одно маленькое заклинание…

Он запнулся, посмотрел на Дамону и стал недоверчиво разглядывать ее.

— Как вы попали сюда? — спросил он, как будто это лишь сейчас пришло ему в голову. — Охрана была запрограммирована на ваши телесные импульсы. Она бы вас никогда не пропустила.

— Я знаю, — сказала Дамона. — Она и не сделала этого.

Теракис немного подумал.

— И вы… — сказал он.

Он запнулся.

— Потом вы…

— Ваш охранник выполнил свою задачу, — сказала Дамона.

Она кивнула.

— Но вы начали делать роковые ошибки. Вы должны были бы убедиться, что ваши создания действительно подчиняются вашей воле.

Теракис побледнел. Казалось, внезапно он что-то понял. Но было слишком поздно.

Дамона подняла руки. Из кончиков ее пальцев заструились серо-голубые искры.

Протоматерия начала бурлить. Дрожь сотрясла все вокруг, и на какие-то короткие секунды Дамона смогла услышать стон чужеродной материи.

Теракис закричал. Мурдор тщетно пытался вернуть власть над протоматерией. Но власть Дамоны была сильнее. Она боролась не только своими собственными духовными силами, но и силами гигантского существа. Она была в нем. Ее собственное тело было составной частью этой невероятной громады, в то время как Мурдор пытался повлиять на нее извне.

Серая пыль съежилась. Как при обратной прокрутке фильма, когда камень вылетает из воды, ленивые серые волны побежали к Теракису, подкатились к его ногам и начали медленно подниматься по телу.

Теракис закричал. Отчаянными движениями он пытался сбросить, стряхнуть с себя пыль, но мысленные приказы Дамоны бросали на него все больше смертоносной материи, пока грек не оказался в центре причудливого тайфуна.

Он зашатался. Тяжелый, едва ли по-человечески прозвучавший стон вырвался из его горла. Слепой от боли и паники, он начал отмахиваться руками, споткнулся, но в последний момент устоял на ногах.

Его тело начало растворяться. Внутри его еще оставались невероятные силы Мурдора, но сопротивление заметно ослабло, и протоматерия начала свою разрушительную работу. Кожа его посерела и растрескалась. Тонкие языки пыли стали сочиться из рукавов куртки. Он попытался закричать, но изо рта вырвалась лишь серая пыль. Лицо разрушилось и оплыло, превратившись в плоское место, на котором все бурлило и кипело.

Он покачнулся, шатаясь, двинулся через помещение и грохнулся об окно. Рама задрожала от удара. Стекло зазвенело и раскололось. Теракис потерял равновесие и беззвучно упал вниз.

Дамона какое-то время стояла оглушенная. Прошли две, три секунды, потом через помещение опять пробежало нечто вроде невидимой дрожи.

У нее внутри что-то умерло.

Серая пыль вокруг нее внезапно стала лишь пылью, и на короткое время у нее возникло ощущение потери.

Теракис был мертв, а с ним умерла и протоматерия.

Дамона с трудом справилась с оцепенением и подошла к окну. Двор находился еще в предутренней тени, но с улицы и от окружающих домов падало достаточно света, чтобы она могла разобрать, что произошли.

Прямо под окном рос высокий, мощный дуб. Теракис упал в его крону, попытался удержаться за ветви и сорвался.

Его тело лежало в неестественной, странно вывернутой позе рядом со стволом.

Дамона долго стояла у окна и оцепенело смотрела вниз. Человек, который лежал там, не играл никакой роли в этой изматывающей борьбе. Он был только пешкой, оболочкой, беззащитной игрушкой в дуэли, которая началась миллионы лет назад и, пожалуй, столько же продлится. Мурдоры живы. Они ослабели, но все же опасны, и возможно даже еще опаснее, чем раньше.

Борьба продолжалась.

Дамона еще немного постояла, прежде чем повернуться и снять трубку телефона.

* * *

Ошкат-квейл просыпался. Как всегда, когда он совершал обмен тела, какое-то время ему пришлось приводить себя в порядок. Это было нелегко. Его душа уцелела после смертельного падения. Она вырвалась из тела Теракиса и почти сразу же нашла другое тело. В этот раз все было очень легко сделать.

На какое-то мгновение в Мурдоре шевельнулся неопределенный страх. Но у него не было времени искать подходящее тело, нужно было брать то, что попалось. Если ему не повезет, то он попадет в зверя, но даже и это неплохо. Он подождал бы, получил бы полный контроль над телом и заставил бы потом существо, в котором он оказался, совершить самоубийство. Смерть была единственной возможностью поменять тело.

Он попытался открыть глаза, но у него ничего не получилось.

У него не было глаз.

У него не было ни рук, ни ног. Его тело было чудовищно сильным, но неподвижным, странно неподвижным.

Это продолжалось долго, пока Мурдор не понял, что произошло.

Когда он понял, он хотел закричать, но не смог.

Деревья не кричат.

 

1

Я плавно скользил по бесконечной прохладной простыне в вязкую пропасть, на дно которой кто-то вылил пару цистерн дезинфицирующего раствора. Было приятно от ощущения, что я укрыт лишь тонким одеялом, а не грудой искореженного металла вперемешку с разной дрянью, которая еще недавно называлась автомобилем, мне также нравилось, что одеяло не спадает от этого бесконечного скольжения. Мне казалось, что моя душа отделилась от тела, и это радовало, потому что тело горело, как созревший стошестидесятифунтовый нарыв. В то же время правую руку я не чувствовал совсем, зато с левой ноги, похоже, содрали всю кожу. Тот же садист, что проделал со мной все это, каким-то образом умудрился вставить мне в грудную клетку острую спицу, которая при каждом вздохе все глубже входила в измученное тело. В каком состоянии находятся мои глаза, я не знал, — на них лежала повязка, кроме того, я ничего не слышал. В принципе, я не знал — умер я или нет, но склонялся к мысли, что нет, потому что никогда не слышал, чтобы на том свете кто-то пользовался дезинфекторами.

Мне повезло, я не долетел до дна пропасти, а повис где-то в пространстве, плавно покачиваясь. Пора было каким-то образом определить, где я и что от меня осталось. Я и до аварии был паршивым эспером, а сейчас и вовсе ослабел — моей чувствительности хватало всего на несколько дюймов пространства. Простыни, одеяло, кровать. Самое новое из человеческих чувств оказалось самым хрупким, зато обоняние ничуть не пострадало, скорее даже наоборот.

Какой-то добрый самаритянин вытащил меня из горящего автомобиля, и я надеялся, что у него хватило ума вначале спасти Катарину или хотя бы то, что от нее осталось. Эта мысль оказалась слишком тяжелой, и я с облегчением потерял сознание.

Когда я очнулся в следующий раз, было светло, и приятный мужской голос произнес:

— Стив Корнелл, вы меня слышите?

Я попробовал ответить, но не смог издать ни звука.

Голос позвал вновь:

— Не пытайтесь говорить, Стив. Лучше думайте.

«Катарина», — тут же подумал я, сообразив, что со мной говорит врач-телепат.

— Катарина в порядке, — ответил он.

«Могу я ее увидеть?»

— Не стоит, вы сейчас неважно выглядите.

«Неужели я так плох?»

— Куда уж хуже, Стив. Сломаны ребра, тяжелый перелом левой ключицы, сломаны предплечья, ушибы, ссадины, несколько ожогов, остаточный шок. И, если вам интересно, нет ни следа Мекстромовой болезни.

«Мекстромовой болезни?» — мои мысли в панике заметались.

— Не дергайтесь, Стив. Я заметил бы ее обязательно. Моя специальность — диагностика этой болезни.

«Хорошо, хорошо… Сколько я здесь лежу?»

— Восемь дней.

«Восемь дней? И все еще в таком состоянии?»

— Вам здорово досталось, Стив. Так что пришлось потрудиться. Но теперь, полагаю, вы в состоянии рассказать, что случилось.

«Мы с Катариной сбежали. Так поступали многие, с тех пор как стало трудно хранить личные тайны. А потом эта авария».

— Как это случилось? — спросил доктор. — Эсперы обычно чувствуют опасность задолго до ее появления.

«Катарина обратила мое внимание на странный дорожный знак, и я отвлекся. В итоге мы съехали с дороги и несколько раз перевернулись. Остальное вы знаете».

— Ужасно, — сказал доктор. — Но какой знак так приковал ваше внимание?

«Странный знак, — подумал я. — Декоративный железный диск, похожий на новенький бойскаутский значок, подвешенный на трех планках. Одна из них была оторвана. Я попытался сообразить, как это можно сделать, не повредив центральную конструкцию, и не уследил за дорогой!»

— Это весьма прискорбно, Стив. Но через некоторое время с вами все будет в порядке.

«Спасибо, доктор. Доктор?..»

— Простите, Стив. Меня зовут Джеймс Торндайк.

Много позже, очнувшись в очередной раз, я обнаружил, что моя чувствительность простирается уже до стены и даже на несколько дюймов за дверь. По всему было видно, что это типичный госпиталь; насколько хватало чувствительности эспера, вокруг была только слепящая белизна и нержавеющая сталь.

В моей палате находилась сиделка, шуршащая накрахмаленной одеждой. Я откашлялся и попробовал заговорить.

— Могу… я видеть… — Я остановился, потому что язык не слушался меня.

Но сиделка оказалась на высоте и сумела разобраться в моих мыслях.

— Мистер Корнелл? Вы проснулись?

— Взгляните, сестра…

— Проще, мисс Фарроу. Я позову доктора.

— Нет, подождите. Я пробыл здесь уже восемь дней?

— Немного больше, но вы были очень плохи, сами знаете.

— А доктор? Он сказал, что она тоже здесь.

— Не волнуйтесь, мистер Корнелл.

— Он сказал мне, что с ней ничего страшного.

— Конечно, ничего страшного.

— Тогда почему… почему она здесь так долго?

Мисс Фарроу весело улыбнулась.

— Ваша Кристина жива и здорова. Она отказалась уехать, пока вы в опасности. Не волнуйтесь. Скоро вы ее увидите.

Ее улыбка была веселой, но меня она обмануть не смогла. И сестра поняла это. Ее поспешный уход дал мне возможность прощупать дверь снаружи, так как она прислонилась спиной к деревянной панели и заплакала, ненавидя себя за то, что не смогла справиться со своей ролью, и, понимая, что я знал об этом.

Катарину никогда не называли Кристиной.

И Катарины не было в госпитале, потому что, если бы ее доставили сюда вместе со мной, сиделка знала бы ее настоящее имя.

Мисс Фарроу была телепатом, но я называл свою девушку не по имени, а только привычным ассоциативным образом.

 

2

Я почувствовал, что пора попытаться встать, но тут в палату бегом ворвался доктор Торндайк.

— Не спеши, Стив, — сказал он нетерпеливо и уложил меня в постель рукой, которая оказалась неожиданно сильной и в то же время мягкой.

— Катарина? — умоляюще прохрипел я.

Торндайк нажал кнопку вызова и набрал на пульте какой-то код, или что-то вроде того, перед тем как мне ответить.

— Стив, — признался он. — Все равно нельзя скрывать от тебя вечно. Хотя мы надеялись сказать тебе это чуть позже, когда ты окрепнешь…

— Кончайте ходить вокруг да около! — крикнул я. Пожалуй, мне показалось, что я крикнул, потому что крик этот прозвучал только в моем мозгу.

— Спокойно, Стив. Тебе здорово досталось. Шок…

Дверь отворилась, и вошла медсестра с доверху наполненным шприцем, его иголка была завернута в клочок ваты. После профессионального осмотра Торндайк взял шприц; медсестра молча вышла из комнаты.

— Не волнуйся, Стив. Это будет…

— Нет! Не надо, пока я не узнаю…

— Спокойно! — повторил он и поднял иголку к глазам. — Стив, — сказал он, — я не знаю, достаточно ли вы тренированный эспер, чтобы определить содержимое этого шприца, но если нет, можете поверить мне на слово. В нем находится нейрогипнотик. Вы не провалитесь в беспамятство. Вы очнетесь таким же, как прежде, но зато ваш мозг временно отключится и вы спасетесь от срыва. — Потом с удивительной стремительностью доктор вогнал иглу мне в руку, и моя кровеносная система приняла всю дозу до капли.

Я ощутил поднимавшееся во мне возбуждение, и мне стало не по себе от мысли, что эта дрянь сработала. Через полминуты я все еще мог взвешивать факты, но уже был не в силах ни на чем как следует сосредоточиться.

Торндайк увидел, что содержимое шприца подействовало, и спросил:

— Стив, кто такая Катарина?

Под действием наркотика моя голова пошла кругом от мыслей, кем была и что значила для меня Катарина, а доктор в это время пытался разобраться в хаосе мыслей в моем мозгу.

— Стив, ты еще не оправился от недавнего потрясения. С тобой не было никакой Катарины. С тобой вообще никого не было. Пойми это и прими как должное. Никого, ты был один. Понимаешь?

Я покачал головой. Мне казалось, что я говорю как актер, впервые читающий свою роль. Мне хотелось стукнуть по столу и усилить свой хриплый голос, но все, что я смог сделать, так это ответить спокойно:

— Со мной была Катарина. Мы… — Я не стал углубляться, потому что Торндайк отлично знал, чем мы занимались.

— Стив, выслушай меня!

— Да!

— Я хорошо знаю вас, эсперов. Вы чувствительны, может быть, даже больше, чем телепаты. Более впечатлительны… С вами случился несчастный случай. Вы разбили машину, вообразили, как было бы ужасно, если бы с вами была Катарина, а потом построили в подсознании историю катастрофы и подогнали ее под факты.

«Но… как они могли осмотреть место катастрофы и не заметить даже следов еще одного человека. Моей Катарины?..»

— Полицейские осмотрели все в округе, тщательно осмотрели, — сказал он, отвечая на мой мысленный вопрос. — Там не было никаких следов.

— А отпечатки?

Торндайк спокойно кивнул:

— Была масса ее отпечатков. Но ничего нельзя сказать о точной их дате или о том, какие оставлены раньше, а какие позже. Полиция обошла все близлежащие дома, желая убедиться, что она не ушла, ошеломленная и потрясенная катастрофой. Не удалось найти никаких следов. — Он горестно покачал головой. — По-моему, ты хочешь спросить о том дорожном чемодане, который якобы положил на заднее сиденье. Там не было никакого чемодана.

— Доктор, — спросил я резко, — если мы не ехали вместе, может быть, вы объясните мне, откуда, во-первых, появилось свидетельство о браке в моем кармане, во-вторых, с какой стати мы виделись с преподобным Тоулом в Индтауне и, в-третьих, с чего это я хлопотал о свадебном костюме в Рейгнор-отеле в Вестлейке? Или я рехнулся задолго до несчастного случая? Может, — добавил я, — после стольких приготовлений я поехал и разбился, чтобы не возвращаться без невесты?

— Я… все, что я могу сказать, это то, что на месте аварии не осталось никаких следов вашей невесты.

— Вы копались в моем мозгу. Вы нашли ее телефонный номер?

Он уставился на меня озадаченным взглядом.

— И что вышло, когда вы позвонили?

— Я… э…

— Хозяйка сообщила вам, что мисс Левис нет дома, потому что мисс Левис проводит медовый месяц под именем миссис Корнелл. И как насчет этого?

— Прекрасно. Сами знаете как.

— Тогда где же она, черт побери, доктор? — Наркотик оказался не столь сильным, как следовало бы, и я вновь почувствовал волнение.

— Не знаю, Стив.

— А как насчет того парня, который вытащил меня? Что он сказал?

— Он был там, когда мы приехали. Машину подняли при помощи блоков. Пока мы туда добирались, канаты загорелись, и машина рухнула обратно, превратившись в исковерканное месиво металла. Он фермер, по фамилии Харрисон, парень лет двадцати четырех, зовут Филипп, он клянется, что там и в помине не было никакой женщины.

— Он, он…

Доктор Торндайк медленно покачал головой и мягко произнес:

— Стив, нельзя предсказать, что может случиться с человеком при сильном шоке. Я видел, как люди, очнувшись, приобретают совершенно новую, фальшивую личность — всю, вплоть до воспоминаний детства. Теперь возьмем еще раз ваш случай. Среди других удивительных вещей…

— Удивительных вещей? — прорычал я.

— Спокойно. Лучше выслушайте. Собственно, чему мне верить? Вашей невероятной истории или показаниям кучи свидетелей, полицейским протоколам, врачам скорой помощи и парню, который вытащил вас из горящей машины перед тем, как она взорвалась?

Я пожал плечами:

— Очевидно, у вас сложилось ошибочное мнение. Кто-то мог…

— Полиция пытается разобраться в этом трудном деле, — сказал медленно доктор. — Пока она ничего не добилась. Скажите, кто-нибудь видел, как вы покинули квартиру с мисс Левис?

— Нет, — сказал я медленно, — насколько я знаю, никто из знакомых.

— Поэтому нам придется заключить, что вы находитесь под влиянием шока.

Я зло фыркнул.

— Тогда объясните свидетельство, встречу со священником, бронь в отеле.

— Выслушайте меня, Стив, — сказал спокойно Торндайк. — Это не только мое мнение, а мнение многих людей, изучавших человеческий мозг…

— Другими словами, я рехнулся.

— Нет, перенесли тяжелый шок.

— Шок?

Он кивнул.

— Поверьте этому. Согласитесь, что вы хотели жениться на мисс Левис. Вы сделали соответствующие приготовления: обставили квартиру, договорились со священником, запаслись свадебным костюмом, купили цветы невесте. Отпросившись с работы, пришли к ее дому и тут узнали, что мисс Левис выбыла в неизвестном направлении — вот все, что вам удалось узнать. Может, она оставила вам письмо…

— Письмо?

— Послушайте меня, Стив. Вы пришли к ней домой и узнали, что она исчезла. Вы прочитали письмо, где говорилось об отказе стать вашей женой. Это так глубоко поразило вас, что вы не выдержали. Знаете, что произошло дальше?

— Вне себя я помчался по проселочной дороге неизвестно куда, пока не перевернулся на скорости девяносто миль в час…

— А если серьезно?

— Все, что вы говорите, доктор, кажется мне удивительно нелепым.

— Вы отвергаете это, как отвергаете тот факт, что мисс Левис бежала, не желая выходить за вас замуж.

— Валяйте дальше, доктор.

— Вы поехали по той же дороге, по которой собирались ехать вместе с вашей невестой, но горечь и боль повредили ваш рассудок. Поэтому вы и разбились. Последнее, что вы успели заметить перед аварией, был дорожный знак, который, естественно, врезался вам в память.

— Может быть, вы и правы.

Торндайк серьезно взглянул мне в лицо.

— Стив, — сказал он, — признайся, ни один эспер не допустит, чтобы физическая опасность подобного рода…

— Я же объяснял вам, как это случилось. Мое внимание отвлек этот чертов знак!

— Ладно, еще одно доказательство, что с вами была мисс Левис? Теперь выслушайте меня. После нервного потрясения вы не помните ничего такого, что не хочет вспоминать ваш мозг. Авария слишком тяжелая вещь, так что теперь все свои невзгоды можете валить на нее.

— Тогда лучше расскажите, как объяснить тот факт, что Катарина сказала хозяйке, друзьям, начальству и всем остальным, что она давным-давно собиралась замуж и все ждала, когда же я сделаю ей предложение.

— Я…

— Думаете, я всех подкупил?

Торндайк пожал плечами.

— Я не знаю, — сказал он. — Я действительно не знаю, Стив. Я хотел бы…

— Это касается только нас двоих? — рявкнул я. — Или кто-то думает арестовать меня за похищение, убийство, рискованную и опасную езду и аварию?

— Да, — сказал он спокойно, — полиция настроена весьма решительно. Вами заинтересовались два каких-то высокопоставленных чина.

— Они что-нибудь нашли? — спросил я сердито.

— Они считают, что вся ваша история — чистая правда.

— Тогда к чему эта болтовня насчет шока, отклонений и тому подобного?

Он покачал головой.

— Ваша история убедительна, и вы не врете. Вы верите в каждое свое слово. Вы видели и пережили все, о чем рассказываете, но это еще не значит, что ваша история — правда.

— Послушайте!

— Это доказывает только одну вещь, что у вас, Стив Корнелл, не было каких-либо преступных планов, злых намерений относительно Катарины Левис. Они раскопали все, и поэтому мы можем вполне уверенно сказать, что с вами случилось.

Я фыркнул от отвращения.

— Ох уж эта ваша телепатия! Все так точно подогнано в ряд, будто жердочки в заборе. Что касается меня, то я собираюсь поговорить со специалистом, пусть действительно копнет меня поглубже.

Торндайк покачал головой.

— Это были лучшие специалисты, Стив. Известные ученые Редфери и Берко. Райновские специалисты. МАГНА КУМ ЛАУД.

Я захлопал глазами от удивления. Я знал множество подобных докторов, от медиков до языковедов. Я знал даже одного-двух профессоров, но не близко. Но если приглашают пси-доктора из школы Райна, тогда, брат, это да… Я умываю руки.

Торндайк рассмеялся.

— Вы и сами не так плохи, Стив. Окончили двенадцать классов в Иллинойсе, не правда ли?

— Это было уже давно, — сказал я уныло, — они выбрали одаренных мальчиков и собрали их под одной крышей для особой подготовки. Но, признаться, мне легче давалась механика, а не пси-тренировки. Надеялся дорасти до дипломированного инженера, может, чуть выше, но пришлось остановиться. Отчасти потому, что не хватало сноровки, а отчасти потому, что не было денег.

Доктор Торндайк кивнул.

— Я знаю об этом.

Я понял, что он пытается осторожно уйти в сторону от основной темы, но не знал, как вернуть его к интересующему меня вопросу, не вступая в новые споры. Он мог прощупать мой мозг и найти лучший способ увести разговор в сторону. Мне захотелось хотя бы на миг отключиться от этой идиотской головоломки. Он уловил мои мысли, но его лицо даже не дрогнуло, когда он мягко продолжил нашу беседу.

— Я не стану вас принуждать, — сказал он горестно. — Я пси-специалист, и довольно хороший. Но я телепат, а не эспер. Я овладел интуицией в медицине только благодаря, как говорится, силе и упорству, — он застенчиво улыбнулся. — Я ничем не отличаюсь от тебя или других пси. Все эсперы думают, что развитое восприятие важнее способности читать мысли, и наоборот. Я собрался доказать, что телепат может стать хорошим медиком. Я нашел свою дорогу в медицине, читал мысли приятелей-однокурсников, которые все были отличными эсперами. Я так навострился, что мог прочитать мысли эспера, наблюдавшего за моим осторожным анатомированием, и действовать руками согласно его предсказаниям. Я мог успешно определять и устанавливать скрытые болезни, пока рядом находился какой-нибудь эспер.

— И чего вы добились?

— Телепатам лучше заниматься людьми, а эсперам — предметами.

— А медицина — как раз та область, где имеют дело с людьми?

Он покачал головой.

— Только когда не опухоль мозга, а внутреннее расстройство или сильное обморожение. «Доктор, — говорит пациент, — я чувствую сильную боль в левой стороне, чуть ниже бедра», а после твоего диагноза оказывается, что это острый аппендицит. Понимаете, Стив, пациент не всегда знает, что у него болит. Только симптомы. Телепат может безукоризненно распознать все симптомы пациента, но требуется эспер, чтобы прощупать его и найти опухоль, которая давит на позвоночник или печень.

— Понятно.

— Я сорвался на парочке тестов, которые проскочила остальная часть класса. И только потому, что не смог читать их мысли достаточно быстро и использовать мой собственный метод работы. Это показалось подозрительным, и вот я очутился здесь — простой доктор, а не ученый.

— Но здесь вы нашли себя, это ваша область, я уверен.

Он кивнул.

— Даже две — психиатрия и психология, к каждой из которых я испытываю настоящую любовь. И медицинские исследования, где вполне можно использовать замыслы, идеи и теории других врачей и ученых, а не привлекать к экспериментам эсперов. Возьмем, к примеру, Мекстромову болезнь.

— Давайте возьмем что-нибудь попроще. Все, что я знаю о Мекстромовой болезни, можно вырезать на булавочной головке тупым столовым ножом.

— Давайте возьмем Мекстромову. Это мой шанс стать дипломированным ученым-медиком, Стив, если я смогу найти ответы на несколько главных вопросов. Я работаю в клинической лаборатории, где только и встречаются редкие случаи Мекстромовой болезни. Остальные врачи — все как один эсперы — будут прощупывать человеческие тела до последней клетки. Вы знаете, некоторые из лучших эсперов могут чувствовать даже части клетки, а я буду доктором, который собирает всю информацию, приводит ее в систему и, возможно, найдет ответ.

— Вы вышли на золотую жилу, — сказал я.

Это было действительно так. Отто Мекстром был специалистом-механиком на космической станции «Белые пески», совершившей облет и посадку на Венере, Марсе и Луне. Через две недели после возвращения Отто Мекстрома домой у него начали твердеть кончики пальцев левой руки. Отвердение медленно распространялось дальше, пока его рука не стала твердой, как скала. Ученые изучали его, работали с ним, используя всевозможные средства и проделывая всевозможные исследования, пока плечо Отто не стало таким же твердым, как его рука. Тогда они ампутировали ему руку по плечо.

Но в это время стали твердеть кончики пальцев на обеих ногах Отто, и на второй руке появились те же признаки. На одной стороне руки плоть оставалась нормальной, а на другой — нельзя было проколоть кожу острой иголкой. Бедный Отто сыграл в ящик после того, как чертова мерзость поглотила обрубки его ног и рук. Он умер, когда затвердение достигло жизненно важных органов.

С того дня прошло около двадцати лет, и каждый год приносил порядка тридцати подобных случаев. Все смертельные, несмотря на ампутации и использование всех достижений современной медицины. Но один Бог знает, сколько еще невезучих людей кончили жизнь самоубийством, не обращаясь в гигантский Медицинский Исследовательский Центр в Марион, штат Индиана.

Ладно, если Торндайк ничего не скрывает, никто не смеет утверждать, что телепатии нет места в медицине. И пожелаем ему удачи.

Больше я Торндайка в этом госпитале не видел. Они отпустили меня на следующий день, и мне ничего не оставалось, как только грызть ногти и гадать, что же случилось с Катариной.

 

3

Следующей недели я почти не помню и не буду вдаваться в подробности. Короче, я прослыл женихом, упустившим невесту, а жизнь между туманными обвинениями и полускрытыми насмешками была довольно жалкой. Два-три раза я говорил с полицией как гражданин, запрашивающий определенную информацию и сетующий на неосведомленность соответствующих служб. Вскоре меня просто стали посылать куда подальше. Очевидно, полиция забросила столько же удочек, сколько рыбацкая флотилия на Большой Банке, а улов был меньше, чем в Мертвом море. Они сами признались в этом; миновали дни, когда полиция посылала многочисленные рапорты о ежечасно готовящихся арестах, а это значило, что они сели в лужу. Полиции с ее прекрасной компанией пси-специалистов пришлось признаться в своем бессилии. Я беседовал с телепатами, которые сказали мне, что я ел на завтрак в день поступления в подготовительные классы, и с эсперами, которые могли распознать цвет носимой вчера одежды. Эти парни были молодцы и хорошо знали свое дело. Но Катарина Левис исчезла точно так же, как Амброзия Бирс. А решиться встретиться лицом к лицу с отцом и матерью Катарины, приехавшими с востока, чтобы повидать меня, мог только сумасшедший.

Поэтому первым делом я отправился обратно в госпиталь, надеясь, что доктор Торндайк сможет чем-нибудь помочь. В моем бессознательном лепете могли проскользнуть слова, значение которых навело бы на какой-нибудь след Катарины.

Но и здесь меня подстерегала неудача. Начальство госпиталя очень извинялось, но пару дней назад доктор Торндайк перешел в Медицинский Исследовательский Центр. Связаться с ним невозможно, потому что он взял шестинедельный отпуск, который собирался потом продлить, и отправился в поездку по Иеллоустоунскому заповеднику, не сообщив маршрута.

Я остановился на ступеньках госпиталя, надеясь поймать рейсовый коптеркеб, когда двери распахнулись, и из них вышла женщина. Обернувшись, я взглянул на нее. Это была мисс Фарроу, моя недавняя сиделка. Оказалось, что и она узнала меня.

— Ба, мистер Корнелл, что это вы опять здесь делаете?

— Хотел найти Торндайка. Но его здесь нет.

— Знаю. И не удивительно. Наверное, он получил возможность продолжить свое образование.

Я мрачно кивнул.

— Во всяком случае, надеюсь. — Это было утверждение, а не вопрос.

— Вы все ищете свою Катарину?

Я медленно покачал головой.

— Похоже, я один пытаюсь разрешить эту загадку. Все остальные уже сдались.

— Желаю удачи, — сказала она с улыбкой. — Видно, вы настроены весьма решительно.

— Это все, что мне остается, — буркнул я.

Мисс Фарроу кивнула.

— Не только, — махнула она рукой. — Вы говорили с людьми, которые вытащили вас из-под машины?

— Нет, с ними беседовала полиция и заявила, что они ничего не знают. Сомневаюсь, что смогу выпытать у них что-то стоящее.

Мисс Фарроу взглянула на меня искоса.

— Не хотите спрашивать людей, которые о вас ничего не слышали?

— Наверное.

В этот миг подошел коптеркеб и, по-видимому, отвлек мое внимание. Звякнул звонок. Мне хотелось поговорить с мисс Фарроу подольше, но шум мотора помешал нашему разговору. Я раскланялся, а она пошла по ступенькам, предоставленная собственным заботам.

Мне следовало бы задержаться, но через несколько часов я уже катил по тому же злосчастному хайвэю, пытаясь использовать все свои способности эспера. Ехал я на этот раз медленно и осторожно.

Я тихо миновал место недавней катастрофы, постаравшись не очень волноваться при виде черного выжженного пятна. С верхней ветки дерева все еще свисал блок, а на нем качался обгоревший канат.

Я свернул влево к дому Харрисонов и поехал по извилистой грунтовой дороге, а впереди все ясней и ощутимей возникало мертвое пространство.

Собственно, это была не мертвая зона, так как кое-что я там чувствовал, но чем дольше я всматривался в детали дома Харрисонов, тем больше нужно было полагаться на зрение, нежели на экстрасенсорное восприятие. Но даже если это и не была по-настоящему мертвая зона, Харрисоны сумели выбрать такое место, где мое восприятие являлось малоэффективным. Это было все равно, что смотреть сквозь легкую туманную дымку, и чем ближе подъезжал я к дому, тем гуще она становилась.

Как раз в месте, где ощутимо начинал сказываться эффект мертвой зоны, я наткнулся на рослого загорелого парня, примерно двадцати четырех лет от роду, который копался внутри своего трактора. Услышав звуки моего автомобиля, он выпрямился и вопросительно посмотрел на меня.

— Мистер Харрисон?

— Я Филипп. Вы мистер Корнелл?

— Зовите меня, как все, Стив, — сказал я. — Как вы догадались?

— Узнал, — сказал он, улыбнувшись. — Я тот парень, что вас вытащил.

— Спасибо, — сказал я, протягивая ему руку.

— Чем я могу вам помочь?

— Мне хотелось бы услышать все из первых уст, Фил.

— Да рассказывать-то почти нечего. Мы с отцом корчевали пни неподалеку от места аварии. Услышали грохот. Моего восприятия хватает, чтобы прощупать на таком расстоянии, поэтому мы поняли, что лучше захватить блок и канаты. Трактор не проехал бы. Поэтому мы помчались на своих двоих. Отец с помощью блока приподнял автомобиль, я нырнул вниз, схватил вас в охапку и вытащил наружу. А потом вся махина рухнула наземь. Мы очень рады за вас, Стив.

Я хотел огрызнуться, но пришлось кивнуть с улыбкой.

— Думаю, вы слышали, что я все еще пытаюсь найти девушку, которая была со мной?

— Да, я что-то слышал, — сказал он и бросил на меня быстрый взгляд. Я совершенно глух как телепат, подобно всем эсперам, но отлично представляю, что он подумал.

— Все уверены, что Катарины со мной не было. Но только не я. Я знаю, что она была.

Он покачал головой.

— Сразу же, как только мы услышали шум аварии, мы прощупали это место, — проговорил он спокойно, — и нашли вас, конечно. Но только вас одного. Больше никого не было. Даже если она выпрыгнула до того, как автомобиль перевернулся, то не смогла бы убежать отсюда слишком далеко. А что до исчезнувшего чемодана, то ей пришлось бы ждать, когда машина прекратит кувыркаться и остановится, а к тому времени мы с отцом уже спешили на помощь. Ее не было, Стив.

«Ты лжешь».

Филипп Харрисон не пошевелил ни одним мускулом. Телепатически он был глух. Я прощупал мышцы его желудка, где первым проявляется гнев, но ничего не заметил. Он не читал моих мыслей.

Я слабо улыбнулся Филу и пожал плечами.

Он ответил смущенной улыбкой, но я почувствовал, как он хочет, чтобы я бросил ворошить прошлое.

— Я от всей души хотел бы помочь, — сказал он. И в этом он был искренен. Но где-то и в чем-то — нет, и я хотел выяснить, в чем именно.

Тут разом наступило молчание, но, к счастью, нас прервали. Я уловил движение, обернулся и поймал взгляд женщины, шедшей к нам по дороге.

— Моя сестра, — сказал Фил. — Мариан.

Мариан Харрисон казалась почти девочкой; и если бы я не был так влюблен в Катарину Левис, то не упустил бы случая заняться ею. Мариан была того же роста, что и я, — красивая молодая темноволосая женщина двадцати двух лет, с искристыми, ярко-голубыми глазами, буквально сверкавшими на фоне загорелой кожи. Ее красный ротик удивительно сочетался с цветом лица, а белые зубки сверкали на темном фоне, когда она смеялась.

Я мысленно сделал ей несколько комплиментов, потом прошелся по ее фигуре, но Мариан ничего не заметила. Она не была телепаткой.

— Вы — мистер Корнелл, — сказала она. — Я вспомнила вас, — проговорила она еще тише. — Пожалуйста, поверьте нам, мистер Корнелл, мы вам сочувствуем.

— Благодарю, — сказал я хмуро. — Поймите меня правильно, мисс Харрисон. Я ценю ваше сочувствие, но мне нужны ответы на мои вопросы. А когда я получу их, сочувствие будет ни к чему.

— Конечно, я понимаю, — тотчас ответила она, — все мы отлично знаем, что сочувствием горю не поможешь. Весь мир буквально рыдает, но никто не в силах вернуться в прошлое и вытащить вас из этой передряги. И даже если мы всем скопом захотим это сделать — ничего у нас не выйдет.

— В том-то и дело, — сказал я беспомощно, — ведь я сам толком не знаю, что произошло.

— Значит, тогда еще хуже, — проговорила она спокойно. У Мариан был приятный голос, такой грудной и низкий, он звучал очень доверительно, даже когда она говорила о чем-то обыденном. — Я бы хотела вам помочь, Стив.

— Я бы тоже не прочь, чтобы мне помогли.

Она кивнула.

— Они допрашивали меня тоже, хотя я и пришла туда в самый последний момент. Они спрашивали, — повторила она задумчиво, — о чем может думать женщина, бежавшая накануне свадьбы. Я сообщила, что не знаю, как там с вашей женщиной, но вот что могу сказать о себе, окажись я в тех же обстоятельствах.

Она на секунду смолкла, а ее брат вернулся вразвалочку к своему трактору, зацепил маленьким гаечным ключом головку болта и повернул. Кажется, он подумал, что пока мы с Мариан будем беседовать, он может заняться своей работой. Я с ним согласился. Я не воображал, что весь мир остановится, чтобы помочь мне. Он закрутил один болт и принялся за другой, не отвлекаясь от работы, пока Мариан говорила.

— Я сказала им, что ваша история достоверна — вплоть до свадебной ночной сорочки. — Под глубоким загаром появился слабый румянец. — Я рассказала, что однажды тоже побывала в такой переделке и как-то, собираясь замуж, впопыхах сложила вещи, потом вывалила все обратно и аккуратно разложила по полкам. Я сказала им, что сделала бы то же самое, что и ваша женщина, все равно — был бы это наспех подготовленный или продуманный побег. Есть вещи, с которыми надо считаться, это не просто какие-то блеск и мишура. В результате легавые пришли к выводу, что либо вы говорите правду, либо вы случайно расспросили какую-то женщину насчет ее замужества и после аварии решили, что все это случилось с вами.

— По-моему, — сказал я с кислой улыбкой, — и то и другое.

— Тогда они спросили меня, возможно ли, чтобы женщина решилась на такой шаг ни с того ни с сего, и я их высмеяла… Я сказала, что задолго до Райна женщины предсказывали свои свадьбы, как только джентльмен начинал с чуть меньшим, чем обычно, отвращением смотреть на свою женитьбу, и что к тому времени, когда он задавал, запинаясь, главный вопрос, она уже практически писала свое имя как миссис и подбирала имена своим будущим деткам, и что не было еще в истории случая, когда какая-нибудь женщина была ошеломлена предложением настолько, что помчалась бы за суженым, не захватив с собой даже зубной щетки.

— Тогда вы со мной согласны?

Она пожала плечами.

— Пожалуйста, — сказала она тем же низким волнующим голосом, — не спрашивайте мое мнение о вашей истории. Вы в нее верите, но все факты против вас. Нигде вдоль всего вашего пути не было и намека на следы женщины, начиная с того места дороги, где вы съехали на обочину, и до места, где вы перевернулись. Ни одного следа в обширном районе — почти в полмили диаметром — не нашли. Использовали лучших специалистов по пси-прощупыванию, изучили все отпечатки пальцев. И все напрасно.

— Но куда же она делась?

Очень медленно Мариан покачала головой.

— Стив, — сказала она голосом таким тихим, что я едва услышал его за слабым скрипом болтов, завинчиваемых ее братом. — Насколько мне известно, ее здесь не было. Почему бы вам не забыть о ней…

Я взглянул на нее. Она стояла, прямая и напряженная, словно стараясь противостоять неуместному сейчас чувству любви, возникшему, несмотря на разделяющую нас пропасть, словно желая дать мне физическую и моральную поддержку, хотя мы были незнакомыми людьми, случайно встретившимися всего десять минут назад. На ее лице отразилась душевная мука.

— Забыть ее… — воскликнул я. — Скорее я умру!

— О, Стив, нет! — Одна рука ее взметнулась ко рту, словно пытаясь удержать вырвавшиеся слова, другая крепко сжала мое предплечье. У нее были очень сильные пальцы.

Я стоял, не зная, что делать дальше. Пальцы Мариан разжались, и она отступила назад.

Я отрезвел.

— Простите, — сказал я искренне, — я доставил вам кучу неприятностей, придя сюда со своими проблемами. Лучше заберу их обратно.

Она тихо кивнула.

— Хорошо, идите, но, пожалуйста, возвращайтесь, когда покончите с этим делом, и неважно как. Мы все будем рады видеть вас, когда ничто не будет тяготить вам душу.

 

4

Следующие шесть недель я провел в глубокой депрессии. В конце четвертой недели я получил маленькую картонную коробку, содержащую кое-какие мои личные вещи, которые находились в квартире Катарины. Мужчина не может неделями встречаться со своей девушкой, не забывая у нее каких-нибудь вещей вроде зажигалки, галстучной булавки, каких-то бумажек, писем, книг и всякого хлама, из ценных и ненужных предметов, которые потом оказываются дороги нам по той или иной причине. Получить такую посылку — все равно, что заново пережить сильнейшее потрясение, и это выбило меня из колеи дня на три-четыре.

Потом, в конце шестой недели, мне принесли открытку от доктора Торндайка. На ней была стереолитография какого-то вида Иеллоустоунского заповедника, но не того всемирно известного Великого Нагромождения, а нечто более прозаическое.

На обороте было какое-то загробное послание:

«Стив, я случайно проезжал по той дороге, где случилась катастрофа. Это напомнило мне твой случай, так что я решил написать, потому что желаю знать, как ты выпутался из этой передряги. Через пару недель я буду в Медцентре, напиши мне туда.

Джим Торндайк».

Я перевернул открытку и критически ее осмотрел. Меня осенила мысль. У обочины стоял высокий размалеванный сварной дорожный знак. Тот же самый дорожный знак, что так не вовремя привлек мое внимание.

Я сидел, уставившись через увеличительное стекло на высившийся у обочины дорожный знак; его стереоизображение, казалось, было живым и реальным. Оно вернуло меня к тому моменту, когда Катарина прильнула к моему плечу, волнуя своим теплом и желанием.

Это, естественно, тоже выбило меня из колеи на несколько дней.

Прошел еще месяц. Наконец я решился выйти из своей скорлупы, так как почувствовал, что смогу прогуляться в бар, не боясь, что все остальные люди вокруг будут показывать на меня пальцем. Я порвал со всеми прежними приятелями и за прошедшие недели не завел новых. Одиночество начало утомлять меня, и все больше хотелось поговорить с кем-нибудь или даже встретить знакомых.

Несчастный случай уже не казался чем-то ужасным, — время хороший лекарь. Катарина заняла свое место в моей памяти, и я уже не вздрагивал, случайно увидев похожую на нее женщину. Я помнил тепло ее рук и жар поцелуев, и мой разум, особенно под градусом, откалывал с моими воспоминаниями различные фокусы. Не раз во сне мне чудилась Катарина, но когда она приходила в мои объятия, это оказывалась Мариан — загорелая, с искрящимися голубыми глазами и живым трепетным телом.

И я ничего не мог с этим поделать. Я знал, что если я решусь попросить Мариан Харрисон о свидании и она согласится, то мне уже никогда не разобраться в своих чувствах к этим двух женщинам, и если вернется Катарина, то я окажусь между двух огней.

Я просыпался и называл себя отъявленным дураком. Я всего-то и видел Мариан пятнадцать минут — и то в компании ее брата.

Короче говоря, однажды утром я признал свое поражение в борьбе с самим собой, точнее, в борьбе двух воспоминаний. Мой хитрый мозг решил, что пора снова заняться нерешенной проблемой и для этого мне просто необходимо опять прошвырнуться роковым хайвэем и заодно нанести визит на ферму Харрисонов. Я объяснял своей на редкость сговорчивой совести, что делаю это только потому, что не успел выказать своей признательности Харрисону-старшему, но знай я, что его не окажется дома и я застану лишь его дочь, моя решимость посетить ферму лишь укрепилась бы.

Но человек предполагает, а Бог располагает, и тем же утром, когда я принял решение, в девять часов прозвенел звонок, и, когда я вышел на порог, то столкнулся нос к носу с двумя джентльменами с золотыми значками на кожаных удостоверениях, лежащих в карманах их курток.

Я открыл дверь, потому что не мог изображать свое отсутствие перед командой из эспера и телепата. Оба знали, что я на месте.

— Мистер Корнелл, не будем терять времени. Мы хотели бы знать, откуда вы знаете доктора Торндайка.

Я не стал хлопать глазами от такой фамильярности. Это стандартный прием, когда расследование проводит эспер-телепатическая команда. Телепат знал обо мне все, включая тот факт, что я прощупал их бумажники и удостоверения личности, значки и серийные номера маленьких автоматических пистолетов, которые они носили. Им важно было задать главный вопрос сразу и в упор, чтобы некогда было придумывать уклончивые ответы. Мои сведения о Торндайке были довольно отрывочными, и не стоило их скрывать, поэтому я рассказал им все, что знал.

Наконец «Это все, — подумал я. — Но почему вы о нем спрашиваете?»

Телепатическая половина команды ответила:

— Мы не имеем права отвечать вам, тем более что вы не произнесли вслух свой вопрос. Единственное, что мы можем сказать, это то, что вы последний человек, получивший какие-либо известия от доктора Торндайка.

— Что… я?

— Открытка. Она была последней связью Торндайка с внешним миром. Потом он исчез.

— Но…

— Торндайк должен был прибыть в Медицинский Центр в Марион, штат Индиана, три недели назад. Мы знаем каждый его шаг до последнего пункта в Иеллоустоунском заповеднике. Там следы оборвались. Он позвонил в маленький отель, забронировал номер и как в воду канул. Теперь, мистер Корнелл, разрешите взглянуть на открытку?

— Конечно. — Я подал ее. Эспер взял, поднес к окну и взглянул на нее при свете. Когда он сделал это, я встал рядом, и вместе мы прощупывали ее до тех пор, пока края открытки не начали загибаться. Но если там и был какой-нибудь шифр, тайнопись, какой-то скрытый смысл или послание, я ничего не заметил.

Я неискушенный следователь и посредственный эспер, но я знаю, что Торндайк был хорошо знаком с моей глубиной восприятия и не стал бы что-то далеко от меня прятать.

Наконец эспер покачал головой и протянул мне открытку.

— Никаких следов.

Телепат кивнул. Он взглянул на меня и улыбнулся как-то кисло и натянуто.

— Мы, естественно, заинтересовались вами, мистер Корнелл. Кажется, это уже второе исчезновение. И опять вы ничего не знаете.

— Понимаю, — проговорил я медленно, вновь в моей голове завертелись вопросы, и все они были связаны с недавней аварией.

— Наверное, мы еще вернемся, мистер Корнелл. Вы не против?

— Слушайте, — сказал я довольно грубо, — когда эта чехарда кончится, я буду самым счастливым человеком на планете. Может, я смогу чем-нибудь помочь, только дайте знать.

После этого они ушли. Я все еще не оставил надежду навестить ферму Харрисонов. Тем более что чувствовал какую-то связь между новым таинственным исчезновением и Харрисонами. Я был уверен, что ничто не исчезает бесследно, тем более здоровые люди с видами на будущее.

Я не позволил себе задержаться около знака, опасаясь неизвестно чего. И все же, к своему удивлению, я заметил, что кто-то удосужился починить его. Поломка была такой незначительной, что ее устранение напоминало вызов механика при заполнении пепельницы окурками.

Потом я заметил еще некоторые перемены, внесенные временем.

Выжженное пятно заросло высокой сорной травой. Сук дерева, нависавший над местом катастрофы, на котором раньше висел блок, потерял былую черноту. Блок убрали.

«Дайте год, — подумал я, — и единственным напоминанием о катастрофе останется только шрам в моей памяти, а потом и он исчезнет».

Я вернулся на дорогу, покрутился по проселку и выскочил на шоссе прямо напротив большого приземистого дома.

Он выглядел холодным и неуютным. Лужайка перед крыльцом сильно заросла, а на веранде валялось несколько клочков бумаги. Венецианские ставни были закрыты и плотно пригнаны. Поскольку сейчас было лето, закрытые окна и запертые двери (не важно, стояли противомоскитные сетки или нет) тут же говорили об отсутствии хозяев. Харрисоны съехали.

Еще одно исчезновение?

Я быстро развернулся и помчался в ближайший городок. Проще всего было все узнать на почте.

— Я ищу семейство Харрисонов, — радостно сообщил я человеку за стойкой.

— А они уехали несколько недель назад.

— Уехали? — разочарованно спросил я.

Клерк кивнул. Затем он наклонился вперед и проговорил конфиденциальным шепотом:

— Прошел слух, что девочка подхватила космическую чуму.

— Мекстромову болезнь? — ляпнул я.

Клерк взглянул на меня так, будто я скверно выругался.

— Она была славная девушка, — сказал я нежно.

Он кивнул и ушел за какими-то документами. Я постарался проследить его, прощупать, но бумаги оказались в маленькой мертвой зоне в самом конце здания. Я проклял весь белый свет, хотя и ожидал, что дела будут находиться в мертвой зоне. Как только открылся институт Райна, правительство прочесало всю страну на предмет обнаружения мертвых зон для хранения секретных и личных бумаг. Бизнесмены, высшее общество и всякое отребье, вкупе с правительством, подняли большой шум в защиту законных прав личности.

Он вернулся с виноватым видом.

— Они оставили закрытый адрес, — сказал он.

Я испытал острое желание сунуть ему двадцатку, но не стал этого делать. Из-за Райна взятки для должностных лиц стали невозможными. Так что мне пришлось изобразить страшное разочарование.

— Это чрезвычайно важно. Я сказал бы, дело жизни и смерти.

— Простите. Но закрытый адрес есть закрытый адрес. И тут ничего не поделаешь. Если вам надо с ними связаться, опустите письмо. И если они захотят ответить, то свяжутся с вами сами.

— Возможно, чуть позже я вернусь, — сообщил я ему, — отправлю письмо прямо отсюда.

Он склонился над конторкой, я кивнул и вышел.

Размышляя, я медленно поехал назад к бывшей ферме Харрисонов. Удивительно! Насколько я знаю, люди никогда не бегут куда глаза глядят, подцепив Мекстромову болезнь. И, кроме того, мысль о том, что Мариан Харрисон тихо увянет и умрет или, быть может, безбоязненно уйдет из жизни, казалась настолько абсурдной, что полностью не воспринималась моим сознанием, и лишь иногда по мне прокатывались волны ужаса.

Я вновь подъехал к жилому дому и остановился напротив веранды. Я не могу объяснить, почему там оказался, просто мне хотелось побродить по дому, посмотреть, что можно обнаружить перед тем, как вернуться на почту и написать письмо или открытку.

Со двора дом был заперт на старинный задвижной засов, который открывался достаточно просто. Я пожал плечами, успокоил совесть и пошел искать кусок железной проволоки. Сделав отмычку, я прощупал дверь и поднял два простейших сигнализатора. После этого отодвинул засов так быстро, словно пользовался настоящим ключом.

Это не бегство и не исчезновение. В каждой из четырнадцати комнат виднелись явные следы продуманных сборов. Ненужный хлам валялся вперемешку с остатками упаковочных материалов, набором коротких гвоздей, так и не понадобившимся полузаконченным ящиком, набитым старой одеждой.

Я обошел все вокруг, но больше ничего не нашел, а то, что нашел, я мог бы увидеть и так, без своего эсперовского чутья.

Я медленно бродил по дому, позволив своему восприятию блуждать от точки к точке, пробуя прощупать место во времени, но все было впустую. Моего уровня восприятия не хватало.

Мне удалось уловить лишь один отклик в одной из верхних спален, мне показалось, что это следы смерти. Но когда я остановился в комнате, где спала Мариан, то вновь начал сомневаться в своих ощущениях. С эсперами такое случается.

И я вдруг понял, что все встало на свои места.

Мир в ощущении эспера выглядит наподобие облачного неба, с чистыми местами и туманными пятнами, расположенными в полном беспорядке. Качественно картина обычно не менялась. Но этот дом находился в темной, почти мертвой зоне. Теперь это стало совершенно ясно. Я покинул дом и прошел в громадное сооружение, которое, видимо, использовалось как сарай и гараж одновременно. Оно оставило у меня то же чувство неудовлетворенности, что и дом. Филипп Харрисон или кто-то еще, должно быть, держал здесь мастерскую. Я нашел верстак и небольшой столик с отверстиями для болтов, покрытый масляными пятнами и другими следами, говорящими о том, что здесь стоял один из тех больших универсальных деревообрабатывающих станков с циркулярной пилой, дрелью, токарным станком, рубанком, стамеской и всякой всячиной. Там валялось также немного металлолома, но никаких столярных поделок. Виднелись полотна ножовок, электродрель и круглая подставка, на которой крепился светильник.

Не знаю почему, но я там задержался, копаясь в этом брошенном хламе. Видимо, мое чутье предвидело тот факт, что я должен был здесь что-то узнать, но след был таким слабым, что мог ускользнуть от меня. Я стоял в недоумении, соображая, что меня здесь держит.

Я лениво наклонился, поднял с пола кусочек металла и ощупал его руками. Потом огляделся вокруг, но ничего не увидел. Я еще раз тщательно прощупал гараж, но результат был равен нулю. Наконец, изрядно разозлившись на самого себя, я вышел наружу.

Время от времени с каждым случается что-то подобное. На обратном пути к машине, погруженный в круговорот мыслей, планов, вопросов и идей, я так ничего и не сообразил. Возможно, так бы и витал в облаках, пытаясь заставить свой интеллект выдать хоть какое-нибудь решение, но оказалось, что я не могу завести машину. Рассеянность никогда не была мне присуща, но в этот момент я пытался вставить в замок зажигания железку, которую подобрал в гараже.

Я улыбнулся — железка остудила голову, бросил обломок металла в траву, вставил ключ в зажигание и…

И тут же рванулся за этой железкой обратно…

Маленький кусочек металла был планкой от дорожного знака, которая отсутствовала, когда мы с Катариной разбились.

Я выехал на хайвэй и остановился около знака. Я изучал его, сравнивая свое восприятие с внешним видом. Точно!

Этот обломок металла, полдюйма длиной и в четверть дюйма диаметром, с чуть шероховатыми, зазубренными краями, был точно таким же, как сломанная перекладина знака!

Затем я заметил кое-что еще. Фигура в середине знака была не такой, как на стереофото. Я достал из кармана открытку Торндайка, сравнил картинку с реальной вещью и понял, что был прав.

Как я уже говорил, фигура была похожа на значок бойскаутского новобранца или символ, который они использовали для обозначения Северного полюса на компасе. Только нижнее основание листьев трилистника было шире, чем обычно на эмблемах, и почти таким же широким, как верхнее. Так вот, те знаки, что стояли сейчас вдоль дороги недалеко от Иеллоустоунского заповедника, были повернуты набок, в то время как на моем любимом хайвэе — вверх ногами.

Последнее, что я сделал, еще раз прощупал эту конструкцию. Я ощупал сам знак, затем позволил моему восприятию скользнуть вдоль перекладины, потом — по диску, на котором крепились перекладины эмблемы.

Это еще ничего не значит. Он так задуман, как говорится. Если бы кому-то пришло в голову поинтересоваться моим профессиональным мнением, я бы отметил, что знак представляет собой продуманную композицию, которая, впрочем, не создана для того, чтобы вертеть эмблему как заблагорассудится.

Собственно, если бы не эта маленькая сломанная перекладина, найденная мной на полу гаража Харрисонов, мне бы и за миллион лет не пришло бы в голову, что эти дорожные знаки значат нечто большее, чем кажется на первый взгляд.

На почте я написал письмо Филиппу Харрисону:

«Дорогой Фил!

Сегодня я заезжал к вам домой и был очень огорчен, узнав, что вы съехали. Мне бы хотелось вновь связаться с вами. Если не возражаете, пожалуйста, сообщите ваш нынешний адрес. Если вы желаете, я сохраню его в тайне или отвечу через почту, до востребования. Кстати, я обнаружил, что ваш дом лишился своей мертвой зоны. Это может определить любой эспер. Вы когда-нибудь слышали прежде об изменениях пси-обстановки?

Да. И еще: кто-то сменил тот дорожный знак со сломанной перекладиной. Вы, должно быть, здорово постарались, чтобы не выбить те странные завитки в середине. Я нашел выбитую перекладину на полу вашего гаража. Возможно, вы хотели взять ее на память, как сувенир для любимой девушки.

Пожалуйста, напишите и дайте знать, как идут ваши дела. Ходит слух, что Мариан подхватила Мекстромову болезнь. Простите, что затрагиваю столь деликатный вопрос, но я делаю это только из искреннего желания помочь.

Не знаю, как вы это воспримете, но я чувствую себя перед вами в долгу, так как обязан вам своей жизнью и не в силах забыть об этом.

Искренне признателен, Стив Корнелл».

В полицию я не пошел.

От одного моего вида им становилось плохо, и они уже записали меня кандидатом в палату параноиков. Все, что я мог бы сделать, это поехать в участок и объяснить там, что обнаружил какую-то организацию, которая подпольно использует декоративные дорожные знаки, и что исчезновение Катарины Левис, доктора Торндайка и переезд Харрисонов связаны между собой.

Вместо этого я запер квартиру, сообщил всем, что надолго уезжаю в туристическую поездку, чтобы успокоить свои нервы: я решил, что, уйдя со сцены, покончу с заботами, завладевшими мной, раз и навсегда.

Я отправился путешествовать. Проведя несколько дней за баранкой автомобиля, я бесцельно исколесил громадную территорию. Мне нравилось мчаться четыре часа по одному хайвэю на север, а потом следующие четыре часа — по параллельному на юг или даже иногда возвращаться назад в исходную точку. Через неделю я уже был между Западной Вирджинией и Восточным Огайо. И в Восточном Огайо я, наконец, увидел знакомые дорожные знаки.

Все эмблемы были повернуты набок, и знаки выглядели как новенькие. За следующие семьдесят пять миль я не встретил ничего примечательного, пока, наконец, не догнал грузовик, нагруженный трубками, жестью и декоративными металлоизделиями. Грузовик впереди был одним из тех старых железных кротов, которые вы сами неоднократно встречали на наших дорогах.

Я наблюдал, как автоматический привод подхватывал и вырывал с корнем один из старых черно-белых эмалированных знаков и укладывал в кузов, полный металлолома. Потом на моих глазах этот крот, ревя двигателем и тряся кузовом, вгрызался в землю, быстро делал отверстие под основание нового знака, затем экипаж вставлял в патрон один из этих новых знаков, и машина ставила его на место, бетонировала, укрепляла в грунте и потом двигалась по дороге дальше.

Вряд ли стоило расспрашивать экипаж, поэтому я помчался как можно быстрее в столицу округа — Колумбус.

Чистый, сияющий, отутюженный и весьма консервативно одетый, я предстал перед Особо Уполномоченным Штата по Договорам и Хайвэям. Я нагло изображал из себя важного чиновника какого-то отдаленного штата, интересующегося этими знаками по деловым соображениям. Уже после я подумал, что если наткнусь на более-менее приличного телепата, то сяду в лужу. Но, с другой стороны, попытка расспрашивать прохожих казалась еще более глупой и опасной.

Один секретарь Уполномоченного выставил меня из приемной, другой — послал вверх по лестнице, третий — отфутболил меня в Департамент Дорожных Карт и Топографии.

Наконец один из секретарей Департамента заявил, что мог бы мне помочь. Его звали Хатон. Был ли он эспером или телепатом, оказалось не важно, потому что здание Департамента стояло прямо посреди мертвой зоны.

Все же я решил играть начистоту. Я сказал, что являюсь жителем Нью-Йорка, интересующимся новыми дорожными знаками, которыми столь славится Огайо.

— Я рад, что они вам понравились, — сказал он, сияя.

— По-моему, эти знаки стоят несколько дороже, нежели старые, покрытые черно-белой эмалью.

— Но зато, — гордо сказал он, — при массовом производстве их стоимость резко падает. Видите ли, прежде чем закупить несколько тысяч знаков для какого-нибудь хайвэя, их нужно заказать, отштамповать, покрасить и прочее. Новые же знаки изготавливаются на одном станке и по мере необходимости. Вряд ли вы знаете, что номера магистралей и любая другая информация переносятся на металлические таблички с широких листов фотобумаги. Это значит, что нам пришлось бы заказать десятки тысяч таких цифр и соответственное количество заготовок транспарантов, а потом использовать их по мере необходимости. Конечно, при новом способе некоторых дополнительных затрат не избежать, но если суметь достаточно заинтересовать другие штаты, то цена знаков значительно снизится. К тому же компания даже подписала в контракте особый пункт, что они согласны покрыть неустойку. Так что на первых порах покупателей не очень волнует вопрос о текущих затратах.

Его явно несло, как бюрократа, севшего на любимого конька. Я был рад, что находился в мертвой зоне, потому что, узнай он мои мысли, он выставил меня из своего кабинета.

Наконец красноречие мистера Хатона иссякло, и я удалился.

У меня возникла мысль проехать в главную контору компании, но потом я решил, что это все равно, что сунуть голову в пасть голодного зверя.

Я убрал в карман выданную мне карточку компании и принялся изучать новенькую карту автодорог, которую мистер Хатон с гордостью вручил мне. Она имела выносную табличку нарядных новых знаков, которыми штат Огайо разукрасил свои хайвэи и которые не увеличивают расходов бюджета, а также зеленые цифры на различных дорогах, сообщавшие о дате установки новых знаков. Внизу таблички крупным шрифтом стояло имя Особого Уполномоченного Дорог, а ниже и мельче — имя Хатона.

Дорога оказалась новая, и это была еще одна приятная неожиданность. Миля летела за милей, и за стеклом мелькал знак за знаком.

Я не знал, что меня ждет, и не мог точно определить, что именно ищу. Но я шел по следу, и судя по активности, как умственной, так и физической, после долгих недель депрессии у меня, наконец, поднялось настроение и обострились ментальные способности. Радио в машине заливалось сладкозвучными песенками, какие можно услышать только в Огайо, но меня это не трогало. Я искал что-то более существенное.

 

5

Уже в полдень на полпути между Дайтоном и Цинциннати я нашел то, что искал. За пятьдесят ярдов до перекрестка я увидел знак с оторванной планкой. Я уже понял систему обозначений и остановился, чтобы обдумать детали.

Тогда, рядом с фермой Харрисонов, исчезла левая планка. Харрисоны жили по левую сторону хайвэя.

Теперь пропала правая планка, поэтому я должен свернуть на перекрестке направо и проехать до следующего целого знака.

Вот те на! Я развернулся, помчался назад по основному хайвэю и проехал около пятидесяти миль, рассматривая пролетавшие вокруг знаки. Все, что были справа, имели перевернутый трилистник. Все, что были слева, — повернуты набок. Разница казалась такой незаметной, что только те, кто знали, в чем суть, могли отличить один от другого.

Я снова развернулся и помчался, следуя знакам.

В двадцати милях от основного хайвэя, где я увидел знак, означавший поворот, мне пришлось наткнуться еще на один знак с исчезнувшей планкой, указывавшей левый поворот. Я повиновался и съехал на подъездную дорогу, ведущую к какой-то ферме.

Я решил изобразить заблудившегося человека и очень надеялся, что не встречу телепата.

Через несколько сотен ярдов я увидел девушку, которая быстро шла мне навстречу. Я остановился. Она взглянула на меня с насмешливой улыбкой и спросила, не может ли чем-нибудь помочь.

Я небрежно кивнул:

— Ищу старых друзей, которых не видел несколько лет. По фамилии Харрисон.

— Я не знаю никаких Харрисонов, — с улыбкой ответила она на огайском диалекте.

— Не знаешь?

— А где они живут?

Я смотрел на нее, надеясь, что не напоминаю ей волка, взирающего на бедного ягненка.

— О, они сказали, как их найти. Мне следовало свернуть с главного хайвэя на эту дорогу, проехать по ней двадцать миль и остановиться с левой стороны, когда увижу один из этих знаков, на котором кто-то сшиб одну планку.

— Планку? С левой стороны… — промямлила она, переваривая мысль в своем мозгу. Ей было не больше семнадцати, загорелая, живая и здоровая от жизни на воле. Она меня поразила. Насколько я мог судить, она была замешана в этой истории. Не важно, что она сделает или скажет, но совершенно ясно, что тайные дорожные знаки-указатели ведут к этой ферме. А поскольку никто из семнадцатилетних не может совершенно безучастно взирать на дела родителей, то она должна быть осведомлена кое о чем.

После некоторого раздумья она произнесла:

— Нет. Я не знаю никаких Харрисонов.

В ответ я хмыкнул. На большее рассчитывать не приходилось, в этом я теперь убедился окончательно.

— Кроме тебя дома кто-нибудь есть?

— Да.

— Думаю, мне стоит расспросить их тоже.

Она пожала плечами.

— Пошли! — И, как бы исподволь, заметила: — А что, вы сами не удосужились разглядеть табличку почтового ящика?

— Нет. — Я быстро прощупал пройденный путь, затем добавил: — Его там не было.

— Тогда мы избавились от почтальона. Если вы не против, подбросьте меня до дома.

— Хорошо.

Она широко улыбнулась и быстро шмыгнула внутрь. Казалось, она заинтересовалась моей машиной и наконец, сказала:

— Я никогда прежде не ездила в такой машине. Новая?

— Пару недель, — сообщил я.

— Быстрая?

— Как прикажешь. По этой дороге пройдет на пятидесяти, если, конечно, у кого-то хватит ума на такую глупость.

— Давай посмотрим.

Я улыбнулся.

— Ни один дурак не возьмет эту дорогу на пятидесяти.

— А мне нравится быстро ездить. Мои братья катят тут на шестидесяти.

Это, насколько я заключил, была просто бравада юности. Я принялся объяснять ей прелести быстрой езды, как вдруг из кустов вдоль дороги выскочил кролик и юркнул под радиатор.

Я вывернул руль. Машина рванулась с узкой дороги и, чуть накренившись, въехала на склон. Я чуть не выпрыгнул на дорогу следом за кроликом, но девушка схватила меня за руку, стараясь удержать на сиденье.

Хватка у нее была как у гидравлического пресса. Моя рука онемела, а пальцы перестали чувствовать руль. Я боролся изо всех сил, чтобы выкрутить левой рукой баранку и удержаться на узкой и извилистой дороге, а ногу в это время держал на тормозе, чтобы машина не полетела вниз.

Когда мы остановились, я глубоко вздохнул и потряс правой рукой, держа ее левой за запястье. В ней орудовала тысяча игл. Было такое чувство, будто отрезали руку и оставили вместо нее кровавый обрубок.

— Простите, мистер, — сказала она, едва дыша и широко раскрыв глаза. Ее лицо было белым.

Я перегнулся и взял ее за руку.

— У тебя чересчур сильная хватка…

Мышцы на ее руке были твердыми и упругими. Правда, не такими, какие бывают у здоровых тренированных людей. А крепкими, ну словом… мне ничего не пришло в голову, кроме воспоминания о зеленом огурчике. Я сжал ей руку, и плоть слегка подалась. Я провел пальцем по ее ладони и нашел ее твердой и плотной, а не нежной и податливой.

Я удивился. Пока что я не встречался с Мекстромовой болезнью.

Я посмотрел на ее руку и проговорил:

— Юная леди знает, что подхватила Мекстромову болезнь?

Она холодно взглянула на меня и ответила твердым голосом:

— Теперь я знаю, зачем вы приехали.

Мне крайне не понравилась ее манера разговаривать. Сейчас я не поставил бы и цента на ее искренность.

— Ты прав, — сказала она спокойно.

«Телепат!»

— Да, — ответила она холодно, — и ты никогда не узнал бы этого, не случись подобная глупость.

«Пора делать ноги!»

— Нет, ты пойдешь со мной.

— Ищи дураков! — взорвался я.

— Не суетись. Пойдешь. Или хочешь, чтобы я заткнула тебе рот и понесла на себе?

Нужно было что-то делать, чтобы освободиться. Иначе…

— Какой ты глупый! — сказала она нагло. — Ты же знаешь, что от телепата ничего не скроешь. А если пойдешь напролом, я тебя так взгрею, что будешь неделю отлеживаться.

Я дал ей побурчать несколько секунд, поскольку в период бурчания она не могла сосредоточиться на моих мыслях.

Она запнулась, когда поняла, что ее болтовня дает мне шанс подумать.

— Неплохо, крошка! Растешь прямо на глазах. Слиняла от мамочки, сняв панталоны, как большая девочка.

И я фамильярно похлопал ее по бедру.

У семнадцатилетних куда больше скромности, чем они любят показать, девушка покраснела и отстранилась. В этот момент я, перегнувшись, быстро дернул ручку двери с ее стороны.

Дверь распахнулась, и в тот же миг я вытолкнул девицу вон. Она должна была переломать себе кости. Но лишь грохнулась на спину, перевернулась и вскочила на ноги, словно кошка.

Я не стал ждать, когда эта супердевочка попытается влезть в машину, а нажал на педаль газа и резко рванул вперед, хлопнув дверью. Я оказался прав, подозревая эту девицу в упорстве, но она не успела.

Куда деваться, я не знал. Единственное, что мне хотелось, так это поскорее убраться отсюда, но для этого мне надо было развернуться. Я съехал с дороги и с реактивным ревом обогнул дом, почти срезая углы здания своими шинами. Я крутил руль, как чемпион мира по автогонке, и вообще был очень доволен собой. До тех пор, пока не выехал на дорогу…

Она стояла, спокойно ожидая меня. Другой дороги не было, и я, проклиная всех больных Мекстромовой болезнью вообще, а эту в частности, утопил педаль газа. Мне кажется, что при желании она могла бы остановить и танк. Одной рукой это хрупкое создание ухватилось за стойку двери, причем у меня создалось полное впечатление, что мой автомобиль зацепил кран. Другой рукой она схватила баранку.

Что будет дальше, я уже знал. Она повернет руль, и я, съехав с дороги, врежусь в канаву или дерево, и покуда из моих глаз будут сыпаться искры, она вытащит меня из машины, взвалит на плечо и отнесет домой, где ей все-таки придется переодеться, потому что приличная девушка не должна ходить в пыльной одежде.

Я давно уже заметил, что, когда речь идет о жизни и смерти, о великосветских манерах как-то забываешь, поэтому я съехал с дороги и проехал в полудюйме от дерева, которое очень удачно выросло у дороги.

Я услышал вначале крик, а потом звук удара: это ее тело столкнулось с деревом. Но когда я выехал на дорогу, понял, что моя совесть по-прежнему чиста, потому что у дороги стояла эта во всех отношениях исключительная девушка и грозила мне своими опасными кулачками.

Не останавливаясь, я проехал до Дайтона, и стрелка спидометра ни разу не оказалась левее ста десяти. В Дайтоне я решил остановиться и разобраться в случившемся.

Что же в действительности я узнал?

Я убедился в том, что существует какая-то тайная организация, использующая в своих целях собственную систему магистралей, охватывающую всю территорию Соединенных Штатов. Я был почти уверен, что именно она замешана в исчезновении Катарины и доктора Торндайка. Они…

Внезапно я вспомнил кое-что еще.

Такое, что нормальный, здоровый мозг воспринял бы как галлюцинацию. Я наконец-то сообразил, что у Харрисонов не должно было хватить времени, чтобы притащить блок, закрепить его на дереве над пылавшей машиной и извлечь пойманную в ловушку жертву, пока она не сгорела заживо. И тем более казалось немыслимым, чтобы у человека лет шестидесяти хватило сил поднять машину за передний бампер и держать ее, пока его сын вытаскивал меня из пламени.

Трос принесли и сожгли позднее. Но кто мог подумать о невероятно сильном человеке, видя перед собой трос и блок? Нет, при виде троса образ человека, поднимающего перевернутый автомобиль, точно штангист штангу, покажется любому просто нелепой галлюцинацией. Видимо, я был в ударе, потому что новая мысль пронзила мой мозг. Она была такой странной, что я буквально подскочил на месте.

Оба, Катарина и доктор Торндайк, были телепатами. А телепат лучше любого члена подпольной группы мог узнать их цели, распознать организацию, уловить суть их замыслов. Такие люди были для них попросту опасны.

С другой стороны, такого эспера, как я, можно было легко отвадить вежливыми и убедительными речами. Я отлично знал, что не смогу отличить ложь от правды, и это еще больше усложняло мои проблемы.

Я понял, что без компаньона мне не обойтись. Конкретнее, я нуждался в высококлассном телепате, который выслушает мой рассказ и не бросится тут же звонить в сумасшедший дом. В ФБР было много сыщиков-телепатов, и их постоянно использовали в сложных случаях.

Требовалось время, чтобы найти подходящего помощника. Поэтому я провел следующий час в дороге к Чикаго и через некоторое время пересек границу Огайо — Индиана и въехал в Ричмонд. Там я привел в исполнение сформировавшийся в дороге план. Я вызвал Нью-Йорк и через несколько минут уже говорил с медсестрой Фарроу.

Я не стал вдаваться в детали, потому что существовала масса нюансов, которые не имели никакого практического значения и которых оказалось куда больше, чем можно было себе представить, с момента нашей встречи на ступеньках госпиталя. Я не сказал ей по телефону о моих истинных намерениях, а мисс Фарроу не могла прочитать мои мысли из Нью-Йорка. Суть сделки заключалась в том, что в настоящее время мое состояние таково, что мне необходима сиделка. Не то чтобы я был болен, просто мне было сейчас не по себе, и, по-видимому, надолго. Слишком много работал и, видимо, переутомился. В конце концов, мисс Фарроу признала это вполне возможным. Я повторил мое предложение платить ей по расценкам квалифицированной сестры и на месяц вперед. Это несколько поколебало ее самоуверенность. Потом я добавил, что выпишу ей чек, вполне достаточный, чтобы покрыть все издержки плюс билет туда и обратно. Пусть приедет и посмотрит, и если ее что-то не устроит, она вернется, не тратя деньги из собственного кармана. Все, что она теряет — так это один день, и то не полностью, если прилетит самолетом.

Мои доводы произвели впечатление, и она согласилась повременить с отказом. Мы должны были встретиться с ней послезавтра утром в центральном аэропорту Чикаго.

Я отправил ей чек в полной уверенности, что склоню ее к мысли стать телепатом моей команды сыщиков-любителей. Потом, поскольку мне нужна была кое-какая информация, я повернул на запад и пересек границу Индианы, направляясь в Марион. У меня накопилась масса существенных подозрений, но пока мне приходилось только констатировать факты. Я хотел выяснить, как определить Мекстромову болезнь и как передается инфекция. Мне также хотелось знать, как выглядит инфицированный больной на разных стадиях развития болезни. В результате я хотел понять, было ли виденное мной в Огайо стопроцентной Мекстромовой болезнью.

 

6

Я вошел в приемную, являясь воплощением самоуверенности, и предстал перед секретарем-эспером — красивой крашеной блондинкой с весьма привлекательной внешностью и фигурой. Она холодно взглянула на меня и спросила о деле.

— Я писатель и журналист. Собираю материал, — нагло соврал я.

— Вы по заданию? — спросила она без тени интереса в голосе.

— Сейчас нет. Я свободный журналист. Мне так больше нравится, люблю ни от кого не зависеть.

Ее холодность растаяла. Мои старания явно не пропали даром.

— Где вы печатаетесь? — спросила она.

Я равнодушно ответил:

— Последняя статья была о недавних археологических находках в Сирии. Прямо по первоисточникам Института Востока в Чикаго.

— Очень жаль, что я ее пропустила, — сказала она удрученно.

Я согласился, что она на самом деле много потеряла.

— Разве вас не удовлетворяют обычные популярные издания? — продолжала она.

— В этих кондуитах, конечно, собрано много полезных сведений, но они слишком туманны, безличны. Люди предпочитают читать анекдоты, а не копаться в цифрах и диаграммах.

Она глубокомысленно кивнула.

— Минуточку, — с улыбкой сказала она и что-то тихо начала говорить в телефонную трубку. Окончив, она тепло улыбнулась, будто говоря, что сделала для меня все, что было в ее силах, и что это следует оценить. Я постарался изобразить в ответ точно такую же улыбку. Мы еще не закончили улыбаться друг другу, как дверь отворилась, и в комнату влетел человек.

Он был рослым малым, прямым, как шомпол, с крепкой челюстью и коротко стрижеными усами.

Один к одному — капитан Блад. Когда он заговорил, его голос оказался таким же резким и четким, как его усы, настолько четким, что казался почти механическим.

— Дипломированный специалист Фелпс, — сказал он. — Чем могу служить?

— Мистер Фелпс, мне бы хотелось побольше узнать о Мекстромовой болезни. Извините, может, мне не придется использовать эти материалы в статье, но для писателя-документалиста важны мельчайшие подробности.

— Никаких извинений. Что вас интересует?

— Я часто слышал, будто бы о Мекстромовой болезни почти ничего не известно. Это невероятно, особенно если учесть, что ваши коллеги работают не покладая рук около двадцати лет.

— Конечно, мы кое-чего достигли, — кивнул он. — Но очень немного…

— Мне кажется, исследуя ткани…

Он улыбнулся.

— Мы так и сделали. Провели тщательные химические исследования. В принципе, мы могли бы даже взять пробы с чародейского котла Макбет и определить, правильно ли Шекспир указал свою формулу. Молодой человек, если вы думаете, что что-то внедряется в человеческую плоть, делая ее мекстромовой тканью, то глубоко ошибаетесь. Обычные анализы показали, что тело больного Мекстромовой болезнью ничем не отличается от нормального. Ничего лишнего, как и в случае окостенения.

— В чем же различие?

— В структуре. С помощью рентгенокристаллографии мы определили, что мекстромовы ткани имеют оригинальную микрокристаллическую структуру. — Фелпс задумчиво взглянул на меня. — Вы что-нибудь смыслите в кристаллографии?

Как инженер-механик я, конечно, смыслил, но как автор журнальных статеек — вряд ли, поэтому осталось только признаться, что в кристаллографии я профан.

— Отлично, мистер Корнелл, вы, наверное, знаете, что в стереометрии существует только пять правильных многоугольников. Подобно закону топологии, утверждающему, что для раскраски карты плоской поверхности необходимо всего четыре цвета, а для раскраски границ на торе достаточно семи цветов, законы стереометрии гласят, что возможно не более пяти правильных многогранников. А в кристаллографии существует тридцать два возможных класса кристаллических решеток. Из них в природе найдено всего тридцать. Правда, мы знаем, как выявить остальные две, если они окажутся в естественных формациях.

Все это я прекрасно знал и, тем не менее, усердно царапал в своей записной книжке, будто открыл что-то новое. Специалист Фелпс терпеливо выждал, пока я не закончу свои заметки.

— А теперь, мистер Корнелл, вас ожидает маленький сюрприз. Мекстромова ткань состоит из молекул, атомы которых расположены в узлах решеток, принадлежащих одному из этих классов.

Вот так новость! Я оторопел.

Его лицо вспыхнуло торжеством.

— К несчастью, — проговорил он тихим голосом, — знание типа кристаллической решетки не в силах подсказать нам, как она возникла. Мы не можем контролировать положение атомов в кристаллической решетке. Мы можем разрушить кристаллическую структуру, можем контролировать размер и форму кристалла, но не в силах перевести кристалл одного вида в другой.

— По-моему, это все равно, что испечь кекс. Все составные части перемешиваются — кекс может получиться большим или маленьким, иметь форму сковороды или оказаться вконец испорченным. Но если вы смешали дерьмо, то и получите дерьмо.

— Немного странная, хотя и вполне точная аналогия. Но мне больше нравится другая, высказанная когда-то давным-давно доктором Билли Леем, проделавшим довольно тонкие эксперименты. «Вы не сможете узнать, как устроен паровоз, разрушив его и исследуя обломки».

Потом он продолжил:

— Давайте вернемся к Мекстромовой болезни. Мы выяснили, что скорость затвердевания тканей составляет одну шестьдесят четвертую дюйма в час. Так, к примеру, если вы заметили на среднем пальце правой руки следы болезни, то приблизительно через три дня первый сустав пальца будет полностью состоять из мекстромовой ткани. Еще через две недели средний палец полностью затвердеет. Можете взять пилу, отрезать его без всякой анестезии и принести нам для исследования.

— И ничего не почувствуешь?

— Вообще ничего. Хотя суставы срослись, артерии стали твердыми, как стальные трубы. Правда, сердце уже не может работать нормально. Когда Мекстромова болезнь ползет от руки к плечу, крупные сосуды затвердевают, и сердце не может прокачивать по ним кровь в прежнем режиме. Получается то же самое, что и при атеросклерозе. Далее инфекция выводит из строя плечо, на это уходит девяносто дней. За это время заражаются остальные конечности, и болезнь охватывает руки и ноги.

Тут он торжествующе взглянул на меня.

— Остальное выглядит весьма скверно: вскоре наступает смерть. Собственно, я могу сказать, что счастлив тот, кто подцепит Мекстромову болезнь на пальцах левой руки, потому что в этом случае заражение достигнет сердца быстрее всего. Те, кому инфекция первоначально попала в пальцы ног, практически прокляты, ибо инфекция вначале поразит нижнюю часть тела. По-моему, вы можете представить результат — смерть из-за остановки перистальтики. Гибель наступает за счет интоксикации организма и бывает медленной и болезненной.

Я содрогнулся. Мысль о смерти уже тревожила меня. Сознание того, что в случае заражения я должен умереть буквально по календарю, приводило меня в дрожь.

Я проговорил сквозь зубы:

— Дипломированный специалист Фелпс, я вот только не возьму в толк, то ли вы и ваш центр боретесь с Мекстромовой болезнью, то ли потворствуете ей?

— Потворствуем? — переспросил он.

— Конечно. Вы выяснили, что будет с человеком, если он пройдет через все стадии Мекстромовой болезни?

— Он станет практически суперменом, — кивнул Фелпс. — Стальные мускулы, движущие твердой, как сталь, плотью под непробиваемой кожей. Возможно, такой человек будет свободен от всех болезней и недугов. Вообразите себе бактерию, которая старается проникнуть в тело твердое, как бетон. Более того, мекстромова плоть физически почти невосприимчива к кислотам. Очевидно, что такой супермен трижды переживет наши живые тела, а может, и раз в десять. Но…

Тут он остановился.

— Не хочу разрушать ваших иллюзий, но эта мысль не нова. Несколько лет назад мы пригласили сюда одного блистательного молодого доктора, чтобы тот пополнил свое образование. К несчастью, парень прибыл сюда со следами Мекстромовой болезни на среднем пальце правой руки. Под его руководством провели около сотни великолепных опытов, и у него возник свой подход к этой проблеме. Но все было тщетно: несмотря на все усилия, он не смог отдалить смерть хотя бы на секунду. С тех пор и до настоящего времени над этой проблемой работает одна из наших групп.

Тут мне пришло в голову, что, окажись у меня признаки Мекстромовой болезни, я бы скорее помчался в убежище на хайвэе, чем в Медицинский Центр. Через секунду меня осенило: предположим, доктор Торндайк нашел у себя следы болезни или, скорее, его навели на эту мысль люди хайвэя. Что тогда будет лучше, — присоединиться к штату Медицинского Центра или оказаться перед лицом компромисса: «Вы поможете нам, работая с нами, а мы спасем вашу жизнь»?

Эти размышления привели к следующей мысли:

«Если люди в убежище руководствовались благими намерениями, они не стали бы скрываться и предоставили бы свой метод лечения Медицинскому Центру. Ну, хорошо, у меня накопилось к ним порядочно претензий, поэтому придется нанести сокрушительный удар».

— Видите ли, Фелпс, — сказал я спокойно, — одной из причин, по которой я оказался здесь, является то, что у меня есть веские доказательства существования способа лечения Мекстромовой болезни. Я видел людей с ультраплотными телами и сверхчеловеческой силой.

Он смотрел на меня с той терпеливой улыбкой, которая возникает у отца, когда ворвавшийся к нему отпрыск заявляет, что он изобрел вечный двигатель.

— У вас есть веские доказательства ваших слов?

— Я видел этих людей, как сейчас вижу вас.

— Тогда я могу заверить, что вы неверно истолковали то, что увидели, — ответил он холодно, — энтузиасты летающих тарелок до сих пор утверждают, что те штуки, которые они наблюдали, пилотировались маленькими зелеными человечками с Венеры, хотя мы уже побывали там и обнаружили, что Венера необитаема, за исключением нескольких жучков, личинок и маленьких животных, подобных теллурическим пиявкам.

— Но…

'— Старая история, — сказал он мне с капризной улыбкой. — Тайная организация, заговор. Эта сказка была популярна еще во времена форта Чарли. А теперь… лучше скажите, что вы видели.

Я состряпал сказку, в которой на четыре процента правды приходилось сорок процентов полуправды. А остальное было просто ложью. Я просто упомянул, что как-то сбил на дороге девицу и, когда остановился помочь ей, девица вскочила и, как ни в чем не бывало, помчалась прочь. Она не потеряла ни капли крови, хотя передний бампер машины был здорово изувечен.

Он торжествующе кивнул.

— Такие вещи случались. Человеческое тело действительно очень прочно, ведь и раньше бывало много случаев, когда самые страшные катастрофы кончались легкими ушибами. Я читал рассказ о человеке, у которого не раскрылся парашют и который выжил и явился на завод собственной персоной, как в старом анекдоте. Но сейчас, мистер Корнелл, разве можно в этом мире скрыть какую-либо тайную организацию? Даже до Райна это было трудно. В вашей сказке не хватает только каких-нибудь секретных знаков, может, особого рукопожатия или, скорее, охватывающей весь мир системы знаков, служащих каким-то ужасным, дьявольским целям.

Я взвился. Дипломированный специалист оказался слишком близок к истине, чтобы это пришлось мне по вкусу, а он еще издевался. Он буквально довел меня до белого каления.

— Чтобы не слишком углубляться, я хочу только знать о возможных мотивах такой организации. Вы наделили их сверхчеловеческой силой и громадной продолжительностью жизни. Если они хотят захватить власть на земле, разве им придется применить силу? Или их не трогает превосходство над человеческой расой, и они спокойно ждут, когда исчезнет обычный гомо сапиенс? Разве вы не приписываете им полноправное владение планетой?

Я удрученно покачал головой.

— Ладно. В этом есть своя логика, мистер Корнелл. К тому же вам известно, что, даже живя на Марсе и Венере с массой привезенного оборудования, мы чувствуем себя весьма неуютно. Без посторонней помощи мы не прожили бы и минуты на любой из планет Солнечной системы.

— На мой взгляд, эти гипотетические супермены могли бы причинить массу неприятностей, — сболтнул я.

— О, я допускаю, что в вашей истории есть своя доля правды. Но давайте оставим эти никчемные предположения. Если вы подумаете, то увидите, что скрыть подобную организацию невозможно. На их пути всегда встанут несколько телепатов и эсперов.

Пусть это группа. Представьте, сколько продержится такая компания? Их обнаружат, как только первый же из них влипнет в историю с аварией где-нибудь на Таймс-сквер или же его вытащат из огня в автомобильной катастрофе.

Тут он окинул меня холодным взглядом.

— Опишите это как вымысел, фантазию, мистер Корнелл. Но не упоминайте моего имени. Лучше придерживайтесь фактов.

— Ладно. Но боюсь, эти факты скоро всплывут наружу.

— Пусть, — согласился он. — Но признать, что существует какая-то таинственная организация, подпольная группа, пока мы не можем. Мы — те, кто имел самые лучшие мозги и самые большие деньги за последние двадцать лет.

Я кивнул и, хотя не согласился с Фелпсом, знал, что настаивать — все равно, что оскорблять его в лицо и ждать, пока тебя выставят.

— Хотелось бы посмотреть, чтобы иметь полное представление, — сказал я бесцеремонно.

Фелпс предложил мне показать помещения, и я согласился. Я не встретил ни одного пациента, но Фелпс позволил постоять в коридоре перед комнатами и попробовать мои эспер-способности на человеческой плоти. Это было болезненно и поучительно.

Он пояснил:

— Обычное дело для таких посетителей, как вы. Все испытывают желание побыстрее выскочить вон. В медицинских кругах подобную вещь называют «синдром Софома». Слышали?

Я кивнул.

— В прежние времена медики слишком мало знали о болезнях и изучали их, вызывая у себя те же симптомы, что испытывал сам больной. И так с каждым новым пациентом.

— Правильно. Поэтому, чтобы избежать «синдрома Софома», мы демонстрируем подлинные вещи. К тому же, — добавил он серьезно, — мы были бы очень рады, чтобы как можно больше людей могли распознать настоящую болезнь как можно быстрее. Пусть даже в настоящее время мы не в силах им помочь, но когда-нибудь это удастся.

Он остановился перед закрытой дверью:

— Здесь девочка восемнадцати лет, она должна умереть через месяц…

Его голос сорвался, когда он постучал в дверь комнаты.

Я обмер. Несколько капелек пота скатилось по моей спине, и меня забила нервная дрожь. Я прогнал видение, спрятал его как можно глубже и постарался не думать о нем. Вроде бы мне это удалось.

Перестук Фелпсовых пальцев по дверной панели нельзя было спутать ни с чем.

Дипломированный специалист Фелпс был мекстромом!

 

7

Сестра Глория Фарроу помахала мне рукой с трапа лайнера, и я кинулся к ее багажу. Она посмотрела на меня внимательно, но ничего не сказала, кроме обычного приветствия, и показала на свой чемодан.

Я понимал, что она телепат и все время читает мои мысли, поэтому позволил узнать все, что было нужно. Потом я велел мозгу бормотать всякую чушь, чтобы он не сболтнул лишнего. Возможно, проскользнула пара понятий тут и там, но ничего существенного. Не говоря ни слова, мисс Фарроу последовала за мной к машине и позволила засунуть ее чемодан в багажник.

— Стив Корнелл так же здоров, как и я, — сказала она первым делом.

— Допустим.

— Тогда к чему все это? Вам не нужна сиделка!

— Мне нужен опытный наблюдатель, мисс Фарроу.

— Для чего? — казалось, она недоумевала. — Думаю, вам стоит сейчас же остановиться и объясниться.

— И вы выслушаете до конца?

— До следующего самолета два часа. У вас есть время либо убедить меня, либо… ну как?

— Идет, — ляпнул я сразу и решил рассказать все, как оно есть.

Объяснять что-либо телепату — самая милая вещь в мире. Несмотря на то, что я запинался вначале, едва домямлил до конца, начинал по новой, перескакивая туда-сюда, мисс Фарроу умудрилась заполнить пробелы в хронологии событий, так что когда я кончил, в ее глазах загорелся интерес.

«Я сумасшедший?» — послал я вопрос.

— Нет, Стив, — ответила она твердо. — Не думаю.

Я хмыкнул.

— А как насчет рехнувшегося парня, который справляется о своем здоровье с единственной целью — убедить других, что с ним все в порядке? Ибо он знает, что сумасшедшие всегда уверены в своем рассудке!

— Но сумасшедший не станет вдаваться в такие сложности. Я имею в виду, что у него не может возникнуть сомнения, в здравом ли он уме. И оставим это, теперь я хотела бы знать, куда мы направимся.

Я горько покачал головой.

— Вызывая вас, я спланировал все. Я собирался выложить вам доказательства как беспристрастному наблюдателю и узнать ваше мнение. Потом мы бы поехали в Медицинский Центр и выдали бы им все на блюдечке с голубой каемочкой. Но тут меня ошарашили, и оказалось, что не стоит так далеко загадывать. Ученый Фелпс оказался мекстромом. А это значит, что парень знает, куда ведет Мекстромова болезнь, и все же скрывает компанию этих проклятых профи, чтобы казаться беспомощным перед лицом незримой болезни. Кроме того, Фелпс может оказаться главой организации, греющей руки на общественном благополучии.

— Вы уверены, что Фелпс — мекстром?

— Не совсем. Мне было некогда, пришлось замкнуть мозг, поскольку рядом мог оказаться телепат. Но, по-моему, ни один человек с нормальными пальцами не мог издавать такой костяной звук.

— А ногти?

Я покачал головой.

— Слишком звонко. Ухо уловило бы различие.

— Допустим. Но, отбросив первоначальный план, что мы будем делать дальше?

— Я не знаю, я вам привел все факты. Может быть, стоит вызвать группу ФБР, которая вышла на меня после исчезновения Торндайка, и всучить это дело им?

— Хорошая мысль. Но зачем Фелпсу врать? И что ты можешь привести в доказательства, кроме сплошных подозрений?

— Очень немного. Я допускаю, что мои доказательства очень шатки. Я видел, как Филипп Харрисон заворачивал головки болтов в моторе трактора коротким гаечным ключом. А для этого нормальному человеку требуется хороший рычаг и крепкие мускулы. Потом эта девица в Огайо, которая должна была стать кровавым месивом от моего угощения. А она вскочила и помчалась за мной. И тут меня осенило: уехали ли Харрисоны из-за того, что Мариан подцепила Мекстромову, или же они почувствовали, что я слишком близок к разгадке их тайны? Ведь они уехали сразу после моего посещения.

— Звучит слишком туманно, Стив.

— Вам так кажется, — проворчал я. — А потом я встретил парня, которому следовало бы знать ответы на все вопросы, человека, посвятившего себя общественному благополучию, медицине и служению человечеству. Человека, давшего клятву Гиппократа. Или, — оборвал я себя, — в этом и заключается клятва Гиппократа?

— Стив, пожалуйста…

— Сколько угодно, черт побери, — взорвался я. — Почему он спокойно сидит в этой мекстромовой темнице и открыто льет слезы по ужасной смерти своего друга?

— Я не знаю.

— Ладно, попытаемся разобраться, — буркнул я.

— Разобраться? — переспросила она тихо.

— Мисс Фарроу, — сказал я, чуть усмехаясь. — Я вижу два возможных ответа. Либо мне дадут возможность разобраться, либо я сам ее получу, но я не позволю, чтобы мной играли. У меня есть еще около восьми недель, чтобы скрепя сердце отказаться от второго, предпочтя первое.

— Но с чего вы взяли, что вам дадут разобраться? — пожелала она знать.

— Нельзя сказать, что я такая важная персона, чтобы меня не устранили так же просто, как Катарину и доктора Торндайка. Да, и раз мы о нем упомянули, скажите, зачем какому-то доктору, который некогда встретил обычного пациента, посылать ему открытку с сообщением, причиняющим ему боль. К тому же этот парень привлек мое внимание к так называемой «шоковой галлюцинации», где Харрисон-старший поднял автомобиль, а Филипп Харрисон бросился в огонь, рискуя из-за меня жизнью. Ну, как? — сказал я резко.

— И потом он отправился в Медицинский Центр изучать Мекстромову болезнь. Вместо того чтобы осесть там, он послал мне открытку с изображением одного из хайвэев, после чего исчез совсем.

— Существует ли связь между людьми хайвэя и мекстромами? — спросила задумчиво мисс Фарроу.

— Но это еще не все, — проговорил я. — Почему Харрисоны снялись так внезапно?

— Вы задаете вопросы, на которые я не могу ответить, — пожаловалась мисс Фарроу. — И я не уверена на все сто процентов, что вы правы.

— Вы уже здесь, и если захотите, увидите все собственными глазами и убедитесь сами. А для начала будем считать, что все идет как прежде. Меня несколько смущает одно обстоятельство: создается впечатление, что их действия направлены на то, чтобы я начал большую заваруху, в результате которой люди хайвэя выйдут из своего убежища.

— Зачем им это нужно? — недоуменно спросила мисс Фарроу.

— Сам не пойму. Лишь смутные предчувствия. Они обратили мое внимание на такие вещи, которые следовало бы скрывать как можно тщательней. Так что я решил следовать за ними до конца, потому что в конце этого пути мы найдем ответы на все вопросы.

Она согласно кивнула.

— Я собираюсь отправиться в Убежище по какому-нибудь хайвэю, — добавил я, заводя машину. — Мы проследуем по нему, читая знаки вдоль дороги. А потом вы сами увидите, что там что-то нечисто.

— С удовольствием, — ответила она спокойно.

Выворачивая машину на дорогу, я украдкой бросил на нее взгляд. Она сидела с безучастным выражением лица, и это меня удивило.

— Стив, вы должны понять одно, — отозвалась она моим мыслям, — все, во что крепко веришь, неизбежно отражается в мозгу как действительный факт. Так что простите мне остатки сомнений, но я хотела бы получить некоторые доказательства из первых рук.

— Ладно, — сказал я. — Всегда хочется, чтобы первый удар не был самым тяжелым.

Я быстро мчался через Иллинойс в Айову, следя за дорожными знаками. Я знал, что, убедив одного, смогу убедить второго, третьего, четвертого, пятого и так далее, пока весь мир не будет на моей стороне. Мы мчались весь день, останавливаясь лишь, чтобы перекусить, будто молодожены во время свадебного путешествия. Где-то около полуночи, остановившись в маленьком городке, мы нашли приют в заурядном отеле, так и не обнаружив за весь день и намека на убежище людей хайвэя.

Мы встретились за завтраком, немного обсудили наши впечатления и двинулись дальше. В полдень пересекли границу Небраски и продолжали колесить по ней, пока под вечер не увидели первый интересующий нас дорожный знак.

— Вот, — торжествующе возвестил я.

Она кивнула.

— Я вижу знак, Стив. И больше ничего. Теперь вам осталось показать мне тройной указатель на этой эмблеме.

— Если они не изменили свой метод, — сообщил я ей, — он указывает на юго-запад. — Я остановил свой автомобиль в нескольких ярдах от знака и исследовал его, обострив свое восприятие. — Заметьте, как просто эмблема может быть перевернута вверх ногами! — воскликнул я. — Видите одинаковую ширину верха и низа трилистника? Только заинтересованный наблюдатель может заметить разницу.

Мы поехали дальше, пока не увидели еще один знак, с другой стороны дороги, но не остановились, дав знаку промелькнуть над головой.

«Заметьте, что знак указывает направление обратное, вверх ногами», — продолжал я, не говоря ни слова.

Я использовал свое восприятие, прощупывая знак и комментируя результаты.

«Теперь, — закончил я, — мы поедем по этому хайвэю в Убежище. А там сама все увидишь».

Она молчала.

Мы помчались по этой дороге еще быстрее и следовали по ней несколько миль, проезжая знак за знаком с эмблемами, повернутыми по правой стороне вверх и перевернутыми вверх ногами, когда знак стоял слева.

Очевидно, мы приближались к пересечению хайвэев, и я торжествующе указал на новый знак.

— Заметьте, перекладина исчезла! — сказал я с новым энтузиазмом. — Теперь, мисс Фарроу, мы сделаем новый поворот, проехав несколько миль, развернемся и поедем дальше, чтобы пересечь хайвэй как нужно.

— Мне кажется, я начинаю верить, Стив.

Мы повернули на север и проехали для уверенности сорок или пятьдесят миль. Все знаки смотрели против нас. Я развернулся на полной скорости и помчался обратно на юг.

— Комментарии будут? — спросил я ее.

Она покачала головой.

— Еще нет.

— Если хотите, двинемся прежним курсом, — кивнул я.

— Валяйте.

— Другими словами, вы не просто хотели убедиться?

— Да, — сказала она откровенно. Потом замолчала. Я стал размышлять, о чем она думает, но так и не удосужился получить ответ.

Наконец мы опять подъехали к перекрестку, и с чувством удовлетворения я повернул на юг, чувствуя уверенность, которой так не хватало прежде. Мы остановились пообедать в маленьком городишке. Быстро, но сытно поев, затеяли небольшой спор.

— Вы не против немного выпить и отдохнуть?

— Не против, — призналась она честно. — Но я что-то сомневаюсь, что смогу отдохнуть.

— Понимаю. Но вообще-то это неплохая идея, отдохнем полчаса. Может, лучше двинуться в путь ранним утром?

— Стив, — отозвалась она, — я смогу отдохнуть или расслабиться, только если приму порядочную дозу, чтобы вернуться к жизни. Но это отпадает, потому что назавтра я встану с сильным похмельем. И если честно, я очень заинтригована и собираюсь исследовать это дело до конца.

— Ладно, — сказал я. — Будем ехать, пока не остановят.

Где-то около восьми часов мы снова тронулись в путь. До девяти сорока пяти мы проехали что-то около двухсот миль, следуя сбитым перекладинам знаков, и направились согласно карте прямо в верхний угол Колорадо.

В начале одиннадцатого мы оказались у дорожного знака, указывающего на напоминающий ранчо дом, стоящий прямо на вершине небольшого холма, в нескольких сотнях ярдов от основной дороги. Я затормозил всего в сотне футов от подъездной дорожки и спросил мисс Фарроу:

— Какой у вас ранг телепата? Вы никогда не говорили.

— Я чувствую концентрированную мысль, направленную на меня, в полумиле. Поверхностные мысли, которые касаются меня или моей личности, чувствую за пятьсот ярдов. Уловить мысли, не затрагивающие меня или мои интересы, могу на расстоянии до двухсот футов. Мысли, которые вообще далеки от меня, чувствую за сорок-пятьдесят метров.

Этого было вполне достаточно для человека, прошедшего первоначальную пси-тренировку, будь то телепат или эспер, но не в полной мере соответствовало требованиям дела. Она имела в виду мысли, а не смысл. Я однажды уже потратил немало времени, ища различия между этими понятиями, столь чуждыми нетелепату. Куда больше времени уходит на определение сути письма одного неизвестного человека к другому, чем письма, адресованного человеку, которого знаешь лично. Смысл сам по себе безличен, и вряд ли тут я открываю вторую Америку.

— Ладно, сойдет, — сказал я ей. — Мы попробуем приблизиться настолько, чтобы вы смогли прощупать украдкой всю округу. Пусть ваш мозг будет предельно чувствителен. Если вы почувствуете опасность, кричите. Я постараюсь использовать свои эспер-способности до предела, и если вдруг рвану, как стартующий звездолет, то, значит, я нашел что-то ужасное. Но настройте свой мозг на них, а не на меня, потому что по вам я определю ментальное направление.

— Тяжело все время помнить, что остальные люди лишены способности к мысленному контакту, — кивнула мисс Фарроу, — это все равно, что описывать картину слепому. Я постараюсь все учесть.

— Потом я уйду в тень, — сказал я. — И если начнется суматоха, воспользуюсь обстановкой. Как только они почувствуют, что ваш мозг достает их, они поймут, что мы приехали не для того, чтобы справиться об их здоровье. Так что, поехали?

— Я неплохая актриса, — сказала она, — и не важно, что я имею в виду, главное, я буду с вами до конца.

Я погнал машину вперед и развернулся. Легко ориентируясь, я дал задний ход и поехал по дорожке на вполне приемлемой скорости, полузакрыв глаза, сосредоточив свое внимание вдоль дороги. Когда я на секунду отвлекся от мысли, прежде чем сделать следующий поворот, я подумал: «Надеюсь, эти люди знают лучшую дорогу до Колорадо». Мисс Фарроу осторожно сжала мою руку, давая понять, что она думает в том же плане.

— Здесь мертвая зона, Стив, — внезапно проговорила она.

Конечно, это была мертвая зона, мои чувства натолкнулись на барьер, ослабляющий чувствительность до нескольких ярдов. Однажды у меня уже появилось такое же мрачное предчувствие, когда я попал в мертвую зону и понял, что отчетливо вижу здание и не в силах протянуть свои мысленные рецепторы дальше нескольких футов.

Я продолжал двигаться задним ходом в самое сердце мертвой зоны, пока не оказался на обочине, потребовавшей сосредоточенности всех моих чувств, чтобы выбрать дорогу, по которой я мог бы вести машину. Теперь я двигался ощупью, словно слепой, прокладывающий свой путь. Мы были в сорока футах от ранчо, когда мисс Фарроу вскрикнула:

— Они окружают нас, Стив!

Мои руки пришли в действие, а правая нога с силой нажала на педаль газа. Машина взвизгнула, словно вспугнутый зверек, подскочила и с ревом помчалась вперед.

Из кустов выскочил человек и замер перед машиной, словно статуя, широко расставив руки. Мисс Фарроу выкрикнула что-то нечленораздельное и как безумная вцепилась в мое плечо. Рыча, я скинул ее руку, еще сильнее вдавил педаль газа и врезался в живот человека. Машина подскочила, раздался скрежет металла. Мы накренились, дважды сильно подпрыгнули, когда колеса перескочили через его распростертое тело, и как сумасшедшие помчались по дороге, на которой нельзя было дать больше двадцати миль в час. Показалась основная магистраль, и я развернул машину, скрипя задними покрышками, работая тормозами и на диво удачно выкручивая руль, и при этом, как-то умудряясь увернуться от грозящей опасности.

Мы помчались по широкой и удивительно пустынной бетонке, а стрелка спидометра держалась в районе ста пятидесяти.

— Стив, — выдохнула мисс Фарроу, — тот человек, которого ты сбил…

— Когда я смог оглянуться, он был уже на ногах, — сказал я твердым голосом.

— Знаю, — проговорила она, повернувшись. — Я проникла в его мозг. Его не задело. Боже! Против чего мы идем? — Ее голос стал походить на визг.

— Лучше подумаем, что делать дальше, — сказал я.

— Но, Стив, что мы можем сделать?

— Поодиночке или вдвоем — очень мало. Но мы можем убраться подальше от этого хайвэя и потом убедим четвертого, пятого, пятнадцатого, тысячного. И тогда мы вновь начнем действовать.

— На это уйдет время.

— Конечно. Но мы попробуем. Посмотрим, сколько времени угробим на первый раз.

— Но что они хотят? — спросила она.

«Этого я сказать не могу. Я не могу сказать многого, как, где и почему. Но знаю, что мы уже завязли в этом деле и отступать поздно, — подумал я. — Можно было бы попробовать на Торндайке, он бы поверил, если бы мы его нашли. Еще неплохо бы вызвать ФБР-группу, которая вышла на меня, — парочку хладнокровных типов, которые, казалось, были способны просеять миллионы тонн песка, чтобы найти один нужный уголек. Они бы выслушали. Я…»

Мисс Фарроу взглянула на свои часы. Я почувствовал положение стрелок прежде, чем она сообщила время:

— Одиннадцать часов. Вызовешь? — спросила она.

— Нет, — ответил я. — Слишком поздно. Это ведь Нью-Йорк. Группа не будет готова тут же взяться за дело.

— И что?

— Я не собираюсь, набрав номер ФБР, спросить: «Вы готовы?» Тут между вопросом и ответом пройдет восемь часов. Слишком многое может случиться с нами за это время. Но если я вызову их утром, мы, может быть, сможем продержаться до их прибытия, если остановимся в каком-нибудь людном месте.

— Звучит вполне резонно.

На том и порешили. Я нажал до отказа педаль газа.

Мы въехали в Денвер где-то около полуночи и немного поплутали, пока не обнаружили гостиницу, удовлетворившую всем нашим требованиям. Она была достаточно большой, чтобы воспрепятствовать открытым действиям «врага», и к тому же находилась в мертвой зоне, которая препятствовала чтению мыслей. В ней мы могли спать спокойно.

Посыльный одарил нас злобным взглядом, но я разрешил ему думать все, что заблагорассудится. Лучше пусть думает хуже, чем есть на самом деле. Он прошествовал в комнату мисс Фарроу на девятом этаже, спеша за хорошими чаевыми, которые он надеялся получить, оставляя нас наедине, так как все время давал нам понять, что мы находимся в сильной зависимости от него. Наконец он устал выдвигать ящики, проверять лампочки и поправлять полотенца и проводил меня на двенадцатый этаж. Я выдворил его с пятью монетами в кулаке и с еще большей злобой в глазах.

Если он ожидал, что я спущу его по ступенькам, как только он появится у слухового окна, то жестоко ошибался — я упал как подкошенный и первый раз за последние несколько недель забылся глубоким сном, не нарушаемым судорожными кошмарами и мучительной бессонницей. Теперь, имея под ногами твердую почву, я мог наметить какие-то конкретные действия.

 

8

Я просил разбудить меня в восемь часов. Хотя сон оказался глубоким и крепким, я очнулся уже в семь тридцать. Торопливо оделся, побрился и отменил по телефону восьмичасовой звонок. Потом я набрал номер и попросил телефонистку соединить меня с комнатой № 913.

В трубке раздался грубый и злой мужской голос, похожий на рев. Я рассыпался в извинениях, но парень грохнул трубкой так сильно, что у меня зазвенело в ушах.

Я зло теребил рычажок аппарата и, когда телефонистка ответила, отчитал ее за ошибку. Она выслушала мои претензии и потом проговорила умоляющим голосом:

— Но я вызвала 913, сэр. Я попробую снова.

Я хотел сказать ей, чтобы попробовала без всяких «снова», но не стал. Я постарался мысленно пробраться через мрак к ее пульту, но не смог продвинуться и на фут в этой зоне. Я едва дождался, когда она установит связь на своем пульте, и услышал гудок на другом конце провода. Потом тот же голос, похожий на рев быка, изверг массу оскорблений, относящихся к людям, звонящим среди ночи, после чего, не слушая моих извинений, вновь повесил трубку. Я остался ни с чем и потребовал соединить меня с регистратурой. Им я и высказал свои претензии.

— Одну секундочку, сэр, — проговорил клерк, через полминуты он отозвался вновь: — Простите, сэр. Но у нас не значится никакой Фарроу. Может, я вас не расслышал?

— Да нет же, черт побери, — взорвался я. — Фарроу. Ф — Фрэнк, А — Артур, два Р — Роберт, О — Оливер, У — Уолтер.

Наступила мертвая тишина. Затем он сказал:

— Вас зовут мистер Корнелл. Зарегистрированы в комнате 1224 прошлой ночью приблизительно около четырех минут пополуночи.

— О себе я все знаю. Это именно я. И если вы меня зарегистрировали около четырех минут пополуночи, то мисс Фарроу зарегистрировали около двух минут пополуночи, потому что чернила на ее карточке еще не просохли, когда я записывал свое имя. Мы прибыли вместе, мы путешествовали вместе. И что теперь?

— Я не знаю, сэр. У нас нет постояльцев с именем Фарроу.

— Посмотрите получше, — огрызнулся я. — Неужто у вас нет никого с именем Фарроу?

— На регистрационном столе передо мной — никого. Может быть, в прошлом…

— Оставьте прошлое. Что за тип живет в 913-м?

Регистратор обернулся и проинформировал меня холодно:

— Комната 913 занята мистером Горацием Вестфилдом более трех месяцев. Ошибки быть не может.

— Его голос звучал любезно, и я понял, что он забудет мои претензии, как только его телефонная трубка ляжет на рычаг.

— Оставим, — оборвал я в сердцах. Потом прошел к лифтам, двигаясь, словно в полусне. Казалось, в глубине моего желудка застрял холодный и тяжелый ком. Спина покрылась испариной, и пот катился градом по всему телу. Лицо стало холодным, но когда я провел по нему ладонью трясущейся руки, то обнаружил, что оно покрыто липким потом. Все вокруг стало чудовищно жутким.

— Девятый, — сказал я лифтеру далеким хриплым голосом.

Может, это просто такой яркий и живой сон, подумал я, и стоит мне вернуться в свою комнату и немного вздремнуть, как все пойдет по-старому.

Лифт замер на девятом этаже, и я вышел в тот же коридор, что и прошлой ночью. Я постучал в дверь комнаты № 913.

Дверь отворилась, оттуда высунулся человек, похожий на громадную небритую гориллу, и проревел:

— Это ты нахально звонишь незнакомым людям по ночам?

— Послушайте, — сказал я терпеливо, — прошлой ночью в этом отеле зарегистрировалась моя приятельница, и я приводил ее в этот номер, 913. Сейчас…

Человек схватил меня за лацканы пиджака своей длинной обезьяньей лапой и втащил внутрь. Дыхание у него было гнилое, глаза налились кровью — он был чрезвычайно зол. Другой рукой он схватил меня за брюки и потащил в комнату, словно барахтающуюся муху.

— Приятельница? — взревел он. — Здесь вообще нет никаких женщин, видишь?

Он сорвал меня с места и швырнул на кровать, пружины которой сжались под моим телом и отбросили к стене. Шмякнувшись о стенку, я медленно соскользнул на пол с громким хлюпом: «У-у-ух!» Затем, не успел я собраться с силами и духом, как он одним громадным прыжком перелетел кровать и вновь сгреб меня за лацканы пиджака. Вторая рука легла на мое плечо и напомнила двадцатипятифунтовый мешок муки, по тяжести равный мешку цемента.

«Стив, — обратился я к себе, — на этот раз ты влип».

— Ладно, — сказал я извиняющимся тоном. — Мной допущена большая ошибка. Извините. Я даже допускаю, что вы можете дойти до того, что используете меня вместо половой тряпки, чтобы вытереть весь отель.

Умственные процессы мистера Горация Вестфилда не отличались особой медлительностью и неповоротливостью. Они протекали так же быстро, как и физические. Он отвесил несколько комплиментов моему благоразумию, моему воспитанию, моим родителям и моему страху перед настоящим противником. Перечисляя мои достоинства, он выволок меня к двери и открыл ее. Он закончил лекцию, возвестив, что в будущем я никогда не достигну того, что регистратор гостиницы назвал бы Истинным Благосостоянием, и что если у меня еще остались какие-то сомнения, то можно обратиться в полицию. Потом он вышвырнул меня вон, с диким грохотом захлопнув дверь комнаты № 913. Я врезался спиной в стену и упал на разбитые колени.

Я проклял привычку строить гостиницы в мертвой зоне, хотя тут же отметил, что сам оставлял без внимания любой отель в открытой зоне. Но мне нужна была открытая зона, чтобы понять, что комната № 913 была совершенно лишена какого-либо отдаленного намека на присутствие женщины. Собственно, несмотря на животную силу и изрядную мускулатуру, мистер Гораций вряд ли вообще когда-либо принимал в этой комнате женщин.

Было еще одно объяснение: возможно, тут не обошлось без содействия дьявольских сил. Характерный запах серы, свойственный дьявольской силе, навсегда впитался в обстановку любого порядочного отеля. Но только удивительно, что общего у них с такой беззаботной пташкой, как Гораций Вестфилд?

Поэтому я пришел к неутешительному выводу, что 913-я комната никогда не принадлежала сестре Фарроу, но я все-таки не удивился, что она напрочь исчезла из здания.

Не вызывая лифта, я воспользовался лестницей и спустился на восьмой. Мое восприятие было не настолько сильным, чтобы действовать в этом мраке, но мысленно передо мной возникал образ медсестры Фарроу достаточно ясно, и если бы она оказалась где-то поблизости, я бы уловил ее след, даже в таком мертвом пространстве. Прислонившись лбом к двери комнаты № 813, ощутил пустоту. Я не мог проникнуть далеко за дверь, но если бы Фарроу была в 813-й, то мог бы уловить хоть какой-то след. Поэтому я спустился в 713-ю и попытал счастья там. Я решил проверить все тринадцать комнат каждого этажа, но когда прислонился лбом к двери 413-й комнаты, кто-то тихо подкрался ко мне со спины и спросил грубым голосом:

— И что вы здесь делаете, мистер?

По одежде он походил на частного сыщика, но, конечно, я не мог проверить документы в его бумажнике, так же как он не мог прочесть мои мысли.

— Это тебя не касается, косолапый, — сказал я, — проваливай. Я разыскиваю моего друга.

— Лучше пройдемте со мной, — сказал он спокойно. — А то будут жалобы.

— Да, — возмутился я. — Может, я сам подам одну.

Я плюнул, и он улыбнулся. Это была каменная улыбка, безжизненная, как трещина в стене. Он хранил на лице профессиональную улыбку, пока мы не достигли кабинета заведующего. Тот отсутствовал, но за его столом сидел один из помощников. Маленькая табличка на столе гласила: «Генри Уолтон. Заместитель заведующего».

— Кажется, вас что-то беспокоит, мистер Корнелл? — сказал он холодно.

Я решил рассказать о том, что произошло накануне.

— Прошлой ночью, — осторожно объяснил я, — мы приехали в отель. Я и женщина, сиделка по вызову мисс Глория Фарроу. Она зарегистрировалась первой, и один из ваших служащих проводил ее в 913-ю, а меня в 1224-ю комнату. Я последовал за мисс Фарроу в 913-ю и видел, как она вошла. Потом служитель проводил меня в 1224-ю и оставил там на ночь. А утром я не нашел и следа мисс Фарроу в этом блоховнике.

Он ощерился было на это унизительное прозвище, но быстро опомнился.

— Можете быть уверены, что никто из служащих отеля не собирался вводить вас в заблуждение, мистер Корнелл.

— Я уже по горло сыт этой игрой, — проревел я.

— Конечно, принимаю ваши заверения, но кто-то же виновен в том, что подменил регистрационный лист.

— Не горячитесь, — ответил он спокойно. — Фальсификация или подмена регистрационной книги отеля незаконна. То, что вы говорите, — это ложь и клевета, понятно?

— А если это правда?

Я почти ожидал, что Генри Уолтон пойдет на попятный, но вместо этого он только продолжал сверлить меня взглядом с таким отвращением, как будто обнаружил волосатых гусениц в тарелке с зеленым салатом. Ледяным тоном он проговорил:

— Вы можете это доказать, мистер Корнелл? Вы уже показали себя сегодня утром, — просветил он меня. — Поэтому я решил ненавязчиво расспросить о вас ночную смену. — Он нажал кнопку, вошла целая компания и выстроилась в ряд, словно солдаты на поверке. — Мальчики, — сказал спокойно Уолтон. — Что вы можете рассказать о приезде мистера Корнелла сегодня ночью?

Они кивнули в унисон головами.

— Минуточку, — огрызнулся я. — При допросе мне понадобится надежный свидетель. Собственно, если можно, мне хотелось бы выслушать их показания под присягой.

— Вы хотите выдвинуть официальное обвинение? Может, похищение малолетних или незаконное содержание?

— Мне нужен только беспристрастный свидетель, — раздраженно сообщил я.

— Отлично. — Он поднял трубку и что-то сказал. Мы подождали несколько минут, и наконец, вошла очень чопорная молодая женщина. Она шла за одетым в форму полицейским и несла одну из миниатюрных бесшумных пишущих машинок. Привычным движением она водрузила ее на подставку. — Мисс Мэсон, наша дипломированная государственная стенографистка, — проговорил он. — Офицер, я хотел бы, чтобы вы заверили копию, когда мы кончим. Это обычное дело, но все должно быть по закону для удовлетворения мистера Корнелла. А теперь, мальчики, поехали, поставим точки над i. И назовите сначала для мисс Мэсон свои имя, фамилию, должность и положение.

Это было исполнено, и тут я заметил, что ночная смена уже расположилась в хронологическом порядке. Первым выступил пожилой агент. Он был ночным швейцаром, но теперь содрал золотые адмиральские аксельбанты и выглядел не лучше любого другого человека преклонного возраста, которого постоянно клонит ко сну.

— Джордж Комсток, — начал он, — швейцар. Как только я увидел машину, сворачивающую к подъезду, то нажал кнопку звонка и вызвал посыльного. Прибежал Питер Райт и стал, выжидая, пока машина мистера Корнелла не остановилась у тротуара. Следом за ним вышел Джонни Олсон, и, пока Питер занимался багажом мистера Корнелла, Джонни сел в его машину и отогнал ее в гараж гостиницы…

— Пусть каждый говорит сам за себя. И не торопитесь, пожалуйста, — прервал его Уолтон.

— Ладно, тогда выслушайте уж до конца. Джонни Олсон сел в машину мистера Корнелла, Питер Райт забрал багаж мистера, и мистер Корнелл последовал за Питером.

Повинуясь кивку заместителя заведующего, на полшага вперед выступил следующий в шеренге и сказал:

— Я Джонни Олсон. Я вышел из дверей за Питером Райтом, и после того, как Питер забрал багаж мистера Корнелла, я сел в его машину и отогнал ее в гараж.

Третьим был посыльный Питер Райт.

— Я поставил его багаж на стол и подождал, пока он зарегистрируется. Потом мы поднялись в комнату 1224. Я открыл дверь, зажег свет, открыл окно и туалет, мистер Корнелл дал мне пять долларов, и я оставил его одного.

— Я Томас Бус, лифтер. Я доставил мистера Корнелла и Питера Райта на двенадцатый. Питер велел мне подождать, сказав, что он отлучится ненадолго, и поэтому я стоял на двенадцатом, пока он не вернулся. Вот и все.

— Я Дорис Каспар, ночная телефонистка. Мистер Корнелл вызвал меня в пятнадцать минут первого и попросил разбудить его в восемь часов утра. Потом он позвонил в семь тридцать и сказал, что он уже проснулся.

— Так как, мистер Корнелл? — сказал Генри Уолтон.

— Но…

Полицейский выглядел озадаченным.

— Что все это значит? Если меня позвали засвидетельствовать подобные показания, то я ничего не понимаю.

Уолтон взглянул на меня. Я не знал, что ответить, но, тем не менее, сказал:

— Прошлой ночью я прибыл сюда с женщиной, и мы зарегистрировались в разных номерах. Мы прошли в 913-й, я подождал, пока она устроится, и потом поднялся в свою комнату на двенадцатом. Сегодня утром женщина бесследно исчезла.

Я продолжал, упомянув еще о некоторых деталях, но чем больше я говорил, тем выше поднимались его брови.

— Вы что-нибудь пили? — спросил он резко.

— Нет.

— Точно?

— Абсолютно.

Уолтон взглянул на свою команду.

— Да, казалось, он не был под градусом и твердо держался на ногах, — проговорили они хором и потом добавили еще кучу эпитетов, из которых следовало, что я был пьян, но, видимо, я не из тех парней, по которым это можно определить с первого взгляда.

Полицейский тихо прыснул.

— А зачем с вами путешествовала эта медсестра?

Я объяснил им это случайностью, тем, что я оказался на мели и так далее. Собственно, я сделал это, чтобы доказать полицейскому, что у меня твердый характер. По его отношению было видно, что он считает, будто любой человек, путешествующий в машине с медсестрой-сиделкой, был либо ненормальный, либо калека.

И тут меня осенило, я повернулся к Джонни Олсону.

— Вы видели мою машину? — спросил я его. Посмотрев на Уолтона, он кивнул. — В моей машине сколько угодно доказательств. Между тем, подумайте, офицер, как просто оказалось изобличить меня во лжи. Но тогда стоило ли мне добиваться допроса при свидетелях, если бы я не был уверен в собственной правоте? Я стоял за мисс Фарроу, когда заполняли и подписывали регистрационный лист. Очень жалко, что в отеле стали применять регистрационные карточки, а не старые регистрационные книги. Карточку очень просто подменить или перепутать…

— Если это обвинение, я склонен был бы услышать его в суде, и по всем правилам, — зло оборвал Уолтон.

Полисмен казался невозмутимым.

— Скажем проще, мистер Корнелл. Ваша история не столь нелепа. Но служащие отеля сменялись один за другим. И по записям явствует, что вы постоянно были на виду по крайней мере двух человек с того момента, как ваша машина подрулила к главному входу, и до того момента, как вы оказались в своей комнате.

— Вы обвиняете меня в похищении! — вставил помощник заведующего.

— А вы обвиняете меня в умственной неполноценности! — отрезал я. — С какой стати нам ходить вокруг да около, ища виноватых, когда проще вам рассказать все начистоту!

Мы мрачно уставились друг на друга. Атмосфера накалялась. И только полицейский и дипломированная стенографистка, едва касавшаяся беззвучных клавиш пишущей машинки, невозмутимо слушали нашу перебранку.

Потом наступила тишина, которую прервал вернувшийся Олсон.

— Ваша машина подана, — зло бросил он.

— Прекрасно, — сказал я. — Выйдем и посмотрим. Там вы отыщете сколько угодно следов мисс Фарроу. Офицер, вы телепат или эспер?

— Эспер, — сказал он, — но не здесь.

— На сколько простирается эта чертова мертвая зона? — спросил я Уолтона.

— До середины тротуара.

— Отлично. Тогда пошли.

Они двинулись к дороге. Мисс Мэсон вынесла свою маленькую молчунью и вытянула повыше подставку, так, чтобы можно было записывать стоя. Мы встали вдоль обочины, и я, торжествуя, заглянул в свою машину.

И тут моя спина вновь покрылась холодным потом. Машина сверкала и блестела чистотой. Ее вымыли, выскоблили и отполировали, пока она не стала как новая, словно только что сошла с подмостков магазина.

Уолтон выглядел озадаченным, и я хлестнул его мыслью:

«Чертов телепат!»

Он слегка кивнул и сказал тихо:

— Я очень извиняюсь, но мы не можем найти каких-либо отпечатков пальцев, сами видите. — Тут он повернулся к полицейскому и продолжил: — А мистер Корнелл станет обвинять нас в том, что мы умышленно вымыли его машину, чтобы скрыть улики. Однако можете узнать у начальника охраны отеля, что мойка машины является здесь обычной услугой. Точнее, если кто-либо из гостей ставит машину в наш гараж и его машина не выглядит как с иголочки, кто-нибудь обязательно наведет на ней лоск.

Вот так-то. Я быстро огляделся, так как пора было сматываться. Если я останусь и начну приводить еще какие-нибудь аргументы, из меня сделают отбивную. Я не сомневаюсь, что весь персонал гостиницы причастен к исчезновению медсестры Фарроу. Но они провели свою работу так, что если бы я был более настойчив, мне пришлось бы выдержать официальную атаку, вершиной которой было бы обвинение в убийстве и сокрытии трупа.

Поэтому я открыл дверцу и скользнул внутрь. Я покопался в так называемом ящичке для перчаток и обнаружил, что карты сложены в одну кучку, а все пометки начисто стерты. Я еще немного повозился внутри, уронил парочку карт на пол и, поднимая их, повернул ключ зажигания, который Олсон оставил в машине.

Завизжав шинами, автомобиль сорвался с места. Послышался пронзительный звук полицейского свистка. Завернув за угол, я осторожно прощупал свои тылы. Они вернулись в отель. Я не верил, что полицейский был частью их заговора, но мог поспорить, что Уолтон сунул полисмену пачку прекрасных сигарет, чтобы тот помог им избавиться от весьма неуживчивого клиента.

 

9

Колорадо все еще оставался той частью Соединенных Штатов, где любой человек мог пойти в магазин и спокойно купить себе револьвер, словно обыкновенные грабли или лопату. Я выбрал «Бонанзу-375», потому что он был достаточно маленький, чтобы уместиться в заднем кармане, легкий, не стеснял меня в движениях и обладал убойной силой, способной остановить разъяренного гиппопотама. Я не знал, способен ли он продырявить мекстромову шкуру, но от его пули любая мишень, по крайней мере, шлепнется наземь.

Затем я покатил в Вайсмин, достиг Йеллоустона и в один прекрасный день оказался на той самой дороге, что была изображена на открытке Торндайка. Я смело и уверенно поехал дальше и увидел дорожные знаки, которые повели меня к цели.

Наконец я подъехал к неизбежной сломанной перекладине. Она указывала на какое-то напоминающее ферму хозяйство, расположенное посреди мертвой зоны. Я осторожно осмотрел его, не решаясь двигаться дальше, ибо в мои планы не входило ломиться в дверь, будто жалкому коммивояжеру.

Вместо этого я проехал до следующего города, расположенного в двадцати милях дальше по дороге. Достигнув его уже в сумерках, я остановился перекусить, наблюдая за движением на шоссе, убил несколько минут в баре и где-то около полуночи отправился обратно. Имя, которое я выудил с почтового ящика, было Маклин.

Теперь я остановился у обочины автострады, где-то в трех милях от фермы, прикинув, что только телепат с докторской степенью мог нащупать что-то на таком расстоянии. Я решил, что вряд ли там есть подобный умственный гигант.

Я проделал свой путь к ферме, обходя все тропинки, через поля и покатые холмы. Я простер свое восприятие как можно дальше и, став чувствительным к опасности и ощупывая землю фут за футом, искал следы, настораживающие знаки, отпечатки и контуры тех, кто лежал, поджидая меня в засаде.

Я не заметил никакой ловушки или ее следов на всем пути до мертвой зоны.

Возможно, они знали о моем присутствии и спокойно поджидали, когда я попаду к ним в лапы в сердце зоны, поэтому я был очень осторожен, когда, осмотрев окрестности, решил проникнуть в то место, где неровная граница зоны была ближе всего к дому.

Я вошел и совершенно пси-ослеп. Звезды давали достаточно света, чтобы не угодить в кротовую нору или обо что-нибудь не споткнуться, но через несколько ярдов все сливалось в кромешной мгле и становилось совершенно черным. Вокруг царила мертвая тишина, и только слышался легкий шорох ветра в ветвях деревьев.

Мои рецепторы ощущали окружающее пространство не дальше, чем видели глаза. Я углублялся дальше и дальше в зону, стремительно утрачивая чувствительность. Я зондировал тьму. Это было все равно, что тыкать пальцем в висящее шерстяное одеяло. Тьма отступала, когда я пытался проникнуть как можно глубже в каком-нибудь направлении, но, когда я снижал интенсивность восприятия, она тут же возвращалась на прежнее место.

Я пригнулся и, пройдя несколько шагов вдоль границы зоны, нашел место, где проглядывали контуры дома.

Темный, безмолвный, он казался необитаемым. Неплохо, если бы в колледже читали курс о взломах, кражах и тому подобных операциях. Я продвигался очень медленно. Казалось, прошло полжизни, прежде чем я перебрался через перила задней террасы. От страха короткие волоски на моей шее встали дыбом, да и не только на шее. В любой момент меня могли превратить в кровавое месиво, если, конечно, мекстромы захотят развлечься, а не пристрелят самым тривиальным образом.

Зона действительно оказалась мертвой. Моего восприятия хватало не более чем на шесть дюймов. Может быть, вид Стива Корнелла, прижимавшего лоб к краю окна, был смешон и забавен, но только не на этот раз. Правда, я обнаружил, что оконная рама не закрыта и створку можно открыть снаружи.

Я вошел в столовую. Внутри было темно, как в пропасти.

Следуя интуиции и инстинкту, я пересек столовую и ухитрился без особого шума пробраться в коридор. Там я остановился и спросил себя: «А чего, собственно, я добиваюсь?» Пришлось согласиться, что конкретного плана у меня нет. Я прокрался сюда, чтобы выудить любую информацию, которую удастся здесь обнаружить.

За холлом находилась библиотека. По-моему, многое можно узнать об обитателях дома, осматривая их библиотеку, и потому я принялся рассматривать корешки книг над моей головой.

Книги, входившие в состав библиотеки, свидетельствовали, что эта семья отличается широтой взглядов. Там было все: от научной фантастики до Шекспира, от философии до приключений. Короткий ряд детских книжек. Библия. Британская энциклопедия. Никаких намеков на какое-то особое пристрастие не было.

Я нащупал ступени и начал очень медленно подниматься. Сделав третий по счету шаг, я понял, что был прав. Какие бы чувства они ни питали, вряд ли стали бы устраивать ловушку в своей библиотеке. Что-то не вязался образ взломщика или убийцы.

Однако у всех есть бумаги и вещи, которые не стоит показывать первому встречному. И если их не окажется на втором этаже, то придется спуститься в подвал. И уж если там меня не схватят, я прощупаю все это чертово логово дюйм за дюймом, включая по возможности даже те комнаты, где спят люди.

На пятом шаге раздался слабый скрип. Прозвучало это так, будто вытащили гвоздь из деревянного ящичка. Я замер, силясь разобрать хоть что-то напоминающее опасность, но, осознав, что вокруг мертвая зона, оставил свои усилия. Многого здесь не добьешься. Правда, куда хуже пробовать это в свободной зоне.

Я продолжал подниматься, и, когда моя голова оказалась на уровне пола, все стало пси-свободным.

Здесь не было и намека на мертвую зону. Я был просто поражен, так как такого не видел никогда. Прямо на уровне второго этажа их мертвая зона исчезла, и поверхность пола была чистой, яркой и сверкала, как днем. Я замер, уставившись на нее, и посвятил несколько минут изучению обстановки. Мертвая зона возвышалась над крышей, и ее границы находились вне моей досягаемости. Из того немногого, что я смог различить в пси-темноте, я понял, что она напоминала по форме воздушное пирожное в виде пирамиды. Исключение составляла центральная часть, которая простиралась вниз только до первого этажа. Для дома это было просто удивительно. Сохранение тайны гарантировалось на первом этаже, с дороги и окружающей территории, а на втором этаже было совершенно свободное пси-пространство для близких родственников и друзей. Мертвая зона идеально соответствовала дому любой формы.

Тут я бросил воздавать дань этой своеобразной пси-архитектуре и занялся своим делом, потому что дальше, прямо перед моим носом, я уловил знакомые черты медицинского кабинета. Пройдя остаток лестницы, я действительно оказался в медицинском кабинете. Ошибки быть не могло. Обычный кабинет, полный инструментов, столик для лабораторных анализов, полки маленьких пузырьков и мензурок и вдоль одной из стен — целая библиотека медицинских книг. Для полного порядка не хватало только таблички над дверью «Доктор С. П. Маклин».

В конце комнаты лежала стопка больших тетрадей. Я вытащил несколько последних и поднес к лицу. Мне не понадобился свет, поскольку я был эспер.

Но даже в открытой зоне они сказали бы мне очень мало. Эсперы чувствуют не так, как обычные люди видят, трудно подобрать аналогию, но, наверное, можно сказать, что они слышат печатное слово и могут представить движение зеленой змейки осциллографа. Экстрасенсорное восприятие дает возможность уловить форму и суть вещей, их взаимосвязь с другими вещами. Это словно обозревать предмет сразу со всех сторон и вдобавок еще изнутри, если, конечно, такое можно себе представить. Это относится и к любым записям, я должен читать их буква за буквой, прощупывая форму чернил на странице, а если у писавшего к тому же был отвратительный почерк, то тогда совсем дохлый номер — все равно, что письмо написано по-латыни. Если же почерк четок или как-то стилизован, дело идет на лад, а если там говорится обо мне, становится вообще совсем просто. Но как только…

— Что вы ищете, мистер Корнелл? — спросил холодный голос, пронизанный кислым сарказмом. В тот же миг вспыхнул свет.

Я повернулся, выхватил из заднего кармана пистолет и, упав на колени, направил дуло моего 375-го на затянутое в шелк изваяние.

Она стояла надменно и лениво, что, судя по всему, было ей совсем не свойственно. Она была безоружна. Я почувствовал бы опасность, если бы она вышла ко мне с каким-то оружием, даже если бы я увлекся чтением заметок.

Я встал и наскоро окинул ее тело своим восприятием. Она была еще одним мекстромом, и это меня не удивило.

— Я, кажется, нашел то, что искал, — сказал я.

Она чуть скорбно кивнула.

— С чем вас и поздравляю, мистер Корнелл.

«Телепат?»

— Да, и неплохой.

«Кто еще проснулся?»

— Пока только я, — ответила она спокойно. — Но я хочу позвать остальных.

«Лучше не надо, сестричка».

— Не будьте идиотом, мистер Корнелл. Надо или не надо, не вам решать, но вы уберетесь из этого дома, или я вас заставлю.

Я быстро изучил своим восприятием весь дом. Двое пожилых людей спали в передней комнате. За ними спал одинокий мужчина; на двухъярусных кроватках в спальне, примыкающей к холлу, спали двое подростков. Следующая комната, наверное, принадлежала ей: постель была смята, пуста. В следующей за медицинским кабинетом комнате помещался человек, весь стянутый шинами, белыми бинтами и почти весь увешанный гирляндами крошечных скляночек, в которых находилось все что угодно, начиная от крови и плазмы и кончая водой и жидкостью для смазки суставов. Я попытался узнать лицо под бинтами, но понял только, что оно наполовину из мекстромовой ткани.

— Этот человек болен Мекстромовой болезнью, — сказала спокойно мисс Маклин. — Он без сознания.

— Наверняка один из ваших дружков, — почти прорычал я.

— Не совсем, — сказала она. — Позволь заметить, что это бедный больной человек, который умер бы, не поставь мы вовремя диагноз.

Тон и выражение ее голоса окончательно вывели меня из себя. Видно, она считала себя настоящим благодетелем человечества, полагая, что ее приятели помогут чем-то бедолаге, что подхватил Мекстромову болезнь, утверждая, что они вовремя узнали об этом.

— Правильно, мистер Корнелл.

— Кретины, — просипел я.

— Стоит ли обсуждать мои слова? — спросила она с издевкой.

Я гневно окинул ее взглядом и почувствовал, как моя рука сжала пистолет.

— У меня есть причина быть подозрительным, — сказал я ей голосом, который, как я надеялся, звучал на ее манер. — Потому что за последние полгода люди исчезают без всяких следов и причин, за исключением того обстоятельства, что я находился где-то поблизости. И ко всему прочему здесь замешаны еще ваши тайные общества и Мекстромова болезнь.

— К несчастью, — добавила она спокойно.

Я едва удержался от крика:

— К несчастью? — и потом добавил, справившись с голосом: — Люди умирают от Мекстромовой болезни, потому что вы держите в секрете лекарство, и мне пришлось приложить уйму усилий, чтобы… — я запнулся, потому что действительно не знал зачем.

— К несчастью, вы по уши завязли в этой истории, — сказала она сурово. — Потому что…

— К несчастью для вас, — прервал я ее. — Потому что я собираюсь раскрыть это дело и предать гласности.

— А я и не боюсь. Когда вы решите уйти отсюда, то поймете, что не сможете этого сделать без моего разрешения.

— Мисс Маклин, — огрызнулся я. — У вас, мекстромов, твердые тела, но неужели вы думаете, что они устоят перед свинцом?

— Вряд ли когда-нибудь вы это узнаете, мистер Корнелл. Видите ли, мне кажется, у вас не хватит мужества спустить курок.

— А если вы ошибаетесь?

— Нажмите, — сказала она. — Или признайте, что вы не в том состоянии, чтобы обмануть телепата.

Я взглянул на нее смущенно, потому что она была права. В ней чувствовалась сила, которая основывалась на ее слабости: я не мог нажать на курок и вогнать кусок свинца в это твердое, покрытое шелком изваяние.

 

10

Слегка изменив цель, я нажал на курок, и «Бонанза-375» грохнул, как будто кто-то взорвал около микрофона атомную бомбу, свинец просвистел между ее рукой и телом и высверлил кратер в пластике за ее спиной.

Это поколебало ее надменность. Краска сбежала с лица, она бессознательно отшатнулась. У меня хватило времени заметить, что хотя ее тело было твердым, как железобетон, нервная система осталась человеческой и достаточно чувствительной, чтобы поддаться внезапному шоку. Она взяла себя в руки и приложила изящную, но твердую, как сталь, ладонь к своему рту.

Потом я прощупал жильцов — они сорвались с мест, будто вымуштрованная команда пожарных пс сигналу тревоги. Они появились на пороге кое-как одетые в следующем порядке: парень двадцати двух — двадцати трех лет, влетевший в комнату диким галопом и оторопевший под дулом 375-го калибра с тонкой струйкой дыма, все еще вытекавшей из жерла; парочка четырнадцатилетних близнецов, которые обратились бы в бегство, если бы до смерти не напугались моего грозного вида; папаша и мамаша Маклин, которые быстро, но без паники оказались на месте.

Возникла пауза.

Наконец мистер Маклин, прокашлявшись, сказал:

— Могу я получить объяснения, мистер Корнелл?

— Я — крыса, которую загнали в угол, — сказал я веско. — И поэтому боюсь. Я хочу унести отсюда ноги. И думаю, что если мне помешают, я начну паниковать и причиню кому-нибудь вред. Понятно?

— Само собой, — спокойно сказал мистер Маклин.

— Вы дадите ему уйти? — просипел старший сынок.

— Фред, нервный человек, да еще с револьвером, очень опасен. Особенно если у него нет даже элементарных навыков профессионального взломщика.

Я не мог не восхититься спокойной самоуверенностью старого джентльмена.

— Молодой человек, — обратился он ко мне. — Вы делаете ошибку.

— Вряд ли, — отрезал я. — Я очень долго шел по следу чего-то определенно таинственного и теперь, раз я кое-что обнаружил, не позволю этому делу идти своим чередом. — Я покачал пистолетом, и они все, казалось, смирились, за исключением мистера Маклина.

— Пожалуйста, опустите оружие, мистер Корнелл. Не добавляйте к своим преступлениям еще убийство, — проговорил он.

— Тогда не заставляйте меня прибегать к этому. Уйдите с дороги и дайте мне спокойно удалиться.

Он улыбнулся.

— Не нужно быть телепатом, чтобы понять, что вы не станете нажимать на курок, пока вас не подтолкнут к этому, — объяснил он спокойно, и он был настолько прав, что привел меня в бешенство. — К тому же вы уже истратили четыре пули в пустой комнате, — добавил он. — Вы уже не хотите прибегать к оружию, мистер Корнелл.

Что ж, я не стану пользоваться оружием. Теперь я вспомнил, что невозможно выпустить пулю без мысли о нажатом курке.

И, говоря мне о моем нежелании стрелять, он имел в виду, что если я собирался устроить хорошую бойню, то в моем барабане оставалось всего две пули, а даже одних близнецов было бы более чем достаточно, чтобы разорвать меня на части, когда револьвер будет пуст.

— По-моему, вы слишком самонадеянны, мистер Корнелл, — сказал он с чарующей улыбкой.

— Ну, вы, вежливая свора…

— Прошу, — оборвал он резко, — моя жена и дочь не привыкли к подобным оскорблениям, хотя, возможно, сын и близнецы знают достаточно оскорбительных выражений. Спокойнее, мистер Корнелл, давайте будем предельно вежливы. Одно неверное движение — и вы выстрелите, а это означает крах для всех нас. Одно ваше неверное движение, слово — и кто-то из нас выйдет из себя, а это будет фатально. Давайте успокоимся и все обсудим.

— Что обсудим? — отозвался я.

— Условия мира. Или, скажем, перемирия.

— Согласен.

Он взглянул на семью. Я последовал за его взглядом. Мисс Маклин прислонилась к стене с чрезвычайно заинтересованным видом. Ее старший брат Фред стоял начеку, готовый в любой момент броситься вперед, но не вполне сгруппировавшийся для прыжка. У миссис Маклин на лице застыла обезоруживающая улыбка, которой она по неизвестной причине одарила меня. Близнецы стояли рядом, на их лицах было написано замешательство, и я прикинул, были ли они эсперы или телепаты. Двойняшки бывают либо теми, либо другими, вне зависимости — однояйцевые они или нет. Собственно, меня беспокоила их сила. Казалось, они смотрели на меня, словно я был бедной заблудшей овечкой, которая забрела к ним на огонек после того, как долго вращалась в дурной компании. Они напомнили мне Харрисонов, которые говорили и выглядели так же приветливо и дружелюбно, когда я искал там Катарину.

Катарина — вот кого я действительно хотел бы увидеть.

И тут до меня дошло, что второе, чего я желаю, так это обладать мекстромовой плотью, стать суперменом.

— Думаете, — сказала мисс Маклин, — что это невозможно?

— Невозможно? То, чего достигли вы, и то, чего не суждено иметь мне?

— Мекстромова болезнь, — спокойно ответила мисс Маклин.

— Прекрасно, — взорвался я, — и где же мне подцепить ее?

— Вы подцепите ее так или иначе или не подцепите совсем, — сказала она.

— Тогда слушайте, — начал было я, но мистер Маклин остановил меня, подняв руку.

— Мистер Корнелл, — сказал он, — мы очутились в очень затруднительном положении, стараясь убедить человека, что его предвзятое мнение неверно. Мы не в силах предоставить прямых доказательств нашим утверждениям. Единственное, что мы можем, — рассказать вам все то, что нам известно о Мекстромовой болезни, но никто из нас не привил себе инфекцию искусственно.

— Так я вам и поверил!

— В этом-то и соль. Мы не в силах привести никаких доказательств нашим словам. Мы только можем ссылаться на нашу честность, правдивость, доброту, гордость, альтруизм и тому подобные качества. Мы можем говорить до второго пришествия и ничего не добьемся.

— Тогда чего же вы добиваетесь? — спросил я.

— Надеемся заставить вас усомниться в ваших взглядах, — сказал он. — Спросите себя, с какой стати такая группа, как наша, должна представлять вам какие-то доказательства?

— Хорошо. Скажу. Но я все равно ничего не понимаю.

— Вот именно, — рассмеялся он. — Конечно, нет.

— Послушай, па, — прервал Фред Маклин, — чего мы цацкаемся с этим типом?

— Потому что, я надеюсь, мистер Корнелл попробует взглянуть на все это с нашей точки зрения.

— А не жирно? — огрызнулся я.

— Пожалуйста, поскольку я старше, не тратьте попусту мое время. Вы пришли сюда раздобыть какую-нибудь информацию, и вы ее получите. Хотите верьте, хотите нет, но будет именно так: она западет в каком-нибудь темном уголке вашей памяти и потом при случае всплывет наружу, и вы все обдумаете, сравните, взвесите. Как инженеру-механику вам проще подойти к тому, что мы, гуманитарии, называем Окаама.

— Закон наименьшего воздействия, — сказал я автоматически.

— Что? — переспросила миссис Маклин.

— Я прочла в мозгу мистера Корнелла, мама, — проговорила мисс Маклин. — Закон наименьшего воздействия можно представить так: если нагреть ведро бензина, смешанного с древесными опилками, существует определенная вероятность, что бензин загорится первым, ибо он легче возгорается, то есть, склонен к наименьшему воздействию.

— Правильно, — сказал я. — Но как это связать со мной?

— Просто ваше предчувствие насчет Катарины оказалось верным. Во время аварии у нее вскрылась ранняя форма Мекстромовой болезни. Харрисонам пришлось забрать ее, чтобы спасти от смерти. Сейчас, оказавшись по другую сторону истории, мы можем проследить ваши мытарства. Катастрофа для некоторой группы лиц стала просто судьбой. В результате ее в руках медиков оказался человек, в чей разум могли незаметно подсадить ненавязчивый интерес к странным дорожным знакам и прочим удивительным уликам. В итоге вы отправились в это путешествие.

Звучало вполне логично, но тут же появилась масса вопросов.

— Давайте, мистер Корнелл, немного отвлечемся, — продолжал мистер Маклин. — Как вы относитесь к Мекстромовой болезни?

— Ну, здесь просто. Это проклятие человеческой расы, за исключением тех нескольких групп, которые знают, как ее лечить. И раз излечившись, из так называемых жертв они сразу становятся настоящими суперменами. Что сдерживает восторги и ликование, так это число неудачников, которые подхватили чуму и умерли в мучениях без помощи и сострадания или покончив жизнь самоубийством.

Он кивнул, когда я был еще на полпути к выводам, а в душе уже протестовал против них.

— Мистер Корнелл, вы возомнили, что ваша судьба в чьих-то руках. Вы чувствуете, что человеческая раса смогла бы извлечь выгоду из Мекстромовой болезни.

— Возможно, если все будут помогать друг другу и работать вместе.

— Вместе? — спросил он лукаво. Я вновь затосковал о том, что не обладаю возможностями телепата, и понял вдруг, что хожу вокруг да около только потому, что всего лишь эспер и не способен окончательно узнать правду. Я застыл, словно столб, и постарался собраться с мыслями.

Тут меня осенило. Ведь существуют люди, которые терпеть не могут диктатуру, и существуют люди, которые не выносят демократии; в любом сообществе вроде человеческой расы найдутся обделенные Богом души, которые плевать хотели на остатки человечности. Они стремятся к диктатуре, и если туда не попадают, они борются до тех пор, пока не придет к власти новая диктатура, та, где они могут одержать победу.

— Верно, — сказал мистер Маклин. — И все же, если они провозгласили свои замыслы, сколько они продержатся?

— Недолго. Пока у них хватит сил сохранять свою популярность.

— Или, вернее, пока у них хватит сил облагодетельствовать этим других, чьи умы в согласии с ними. Так что теперь, мистер Корнелл, я считаю, вы примете этот явный набор слов, чтобы использовать в споре с самим собой: мы представляем две группы. Одна пытается установить иерархию мекстромов, в которой остаткам человеческой расы суждено стать дровосеками и водоносами. В противовес ей существует другая группа, которая просто считает, что ни один человек, ни один конгресс людей не имеет права рвать и пинать человека, которому судьбой даровано тело супермена. Мы не собираемся сторожить сторожей, мистер Корнелл, и не хотим взваливать на свои плечи выбор. Подумайте об этом на досуге.

— На досуге, — хмыкнул Фред Маклин. — Не собираешься же ты…

— Вот именно, — сказал твердо его отец, — мистер Корнелл может оказаться именно тем агентом, посредством которого мы сможем победить. — Потом добавил, обращаясь ко мне: — Ни одна группа не сможет раскрыться, мистер Корнелл, мы не можем обвинять другую группу в какой-то нечистоплотности, как, впрочем, и они нас. Их стиль нападения заключается в том, чтобы навести вас на наш след, помогая группе тайного руководства, занимающегося производством суперменов.

— Послушайте, — спросил я его, — а почему бы и нет? У вас же нет за душой ничего дурного?

— Подумайте о тех миллионах людей, которые окончили лишь подготовительные классы школы, — сказал он, — людей со скрытыми пси-способностями и не получивших должной тренировки, или о бедолагах, которые вообще не имеют пси-способностей. Вы знаете историю института Райна, мистер Корнелл?

— Довольно смутно.

— На заре работы Райна в Герцогском Университете над ним все смеялись. Насмешники и злословы, разумеется, были людьми с наименьшими пси-способностями. Стоит заметить, что хотя пси-способности оставались скрытыми, они иногда все же давали о себе знать. Но после Райна его сторонникам удалось подтвердить его теорию и, вероятно, разработать систему тренировок, развивающих пси-способности. Потом, мистер Корнелл, те, кому суждено было родиться с высокой способностью телепата и эспера-ясновидца, как обычно говорят сами эсперы, потому что ничего экстраординарного и сверхъестественного в ясновидении нет — обнаружили, что их постоянно ненавидят и подозревают люди, лишенные этого тонкого чувства. Прошло не менее сорока — пятидесяти лет, прежде чем рядовой обыватель смог воспринимать телепатию и ясновидение, как опытное ухо музыку или опытный глаз живопись. Пси-способности — это талант, которым в той или иной мере владеет каждый, и сегодня его воспринимают почти без злобы и недоразумений.

— А теперь посмотрим, — продолжал он задумчиво, — что случится, если мы публично заявим, что перенесли Мекстромову болезнь, став из несчастных жертв настоящими суперменами. Наш главный враг поднимет голову и завопит, что мы скрываем секрет, и ему поверят. На нас набросятся всей сворой, начнут преследовать и, скорее всего, прикончат, в то время как враг будет подбирать и выискивать жертвы, чьи взгляды сходятся с его собственными.

— И кто же он? — спросил я, хотя уже знал ответ. Просто мне хотелось услышать его вслух.

Он покачал головой.

— Я не скажу, потому что не хочу обвинять его во всеуслышание, как и он не сказал тебе прямо, что мы — подпольная организация, которую следует искоренить во что бы то ни стало. Он знал о людях хайвэя и о нашем лечении, потому что он сам использует аналогичные средства. Он будет скрываться, пользуясь своим положением, пока его не выведут на чистую воду, прижав к стенке прямыми уликами. Вы ведь знаете закон, мистер Корнелл.

Еще бы мне не знать закон.

В том случае, когда обвиняемый является в суд с чистым сердцем и по доброй воле, он находится в безопасности. А мистер Фелпс мог с полной уверенностью настаивать на обвинении, но, с другой стороны, не мог привести против меня бесспорные прямые улики. Что же касается моего обвинения, я мог бы привлечь его как соучастника, а он тут же начал бы приводить не только какие-то доказательства, но и демонстрировать самые чистые, благородные намерения. Короче говоря, старый фокус, когда подставляют другого, чтобы скрыть свое преступление, стал попросту невозможен в современном мире всеобщей телепатии. Закон, конечно, утверждает, что каждый подозреваемый может безбоязненно думать о чем угодно, если нет прямых доказательств его причастности к преступлению. Но как же туго придется свидетелю, если он начнет кривить душой, хотя само по себе это не будет еще преступлением.

— И еще, — сказал мистер Маклин, — представьте медика, которого нельзя профессионально квалифицировать, потому что он телепат, а не эспер. Он всей душой стремился стать ученым-медиком, как его отец и дед, но его телепатическая способность не позволяет ему быть настоящим ученым. Доктором — пожалуйста, но ему никогда не получить полного образования, на самом высшем уровне. Такой человек чувствует себя обойденным и отвергнутым, становясь благодатной почвой для теории суперменства.

— Доктор Торндайк! — воскликнул я.

Лицо мистера Маклина было безжизненным, как лицо статуи. В нем не было ни утверждения, ни отрицания. Оно было наигранно невозмутимым. Так или иначе, а из него ничего не вытянешь.

— Так вот, мистер Корнелл, я дал вам пищу для размышлений. Я не указывал прямо, никого не выдавал. Просто я обезопасил себя, доказал свою невиновность. И, тем не менее, я надеюсь, вы уберете свою пушку и освободите помещение.

Я вспомнил о «Бонанзе-375», который все еще держал в руке, и стыдливо сунул его в задний карман.

— Но, пожалуйста, сэр…

— Не надо, мистер Корнелл. В любом случае я не раскроюсь полностью, чтобы избежать дальнейших неприятностей. Я перед вами извиняюсь. Не так-то легко быть пешкой. Только надеюсь, играть вы будете за нас, и это пройдет для вас безболезненно. А теперь, пожалуйста, оставьте нас в покое.

Я поикал плечами. И оставил. А когда уходил, мисс Маклин коснулась моей руки и сказала с нежностью в голосе:

— Я надеюсь, вы найдете вашу Катарину, Стив. И надеюсь, что когда-нибудь сможете на ней жениться.

Я глупо кивнул. И только идя по дороге к своей машине, я вдруг понял, что ее последнее замечание чем-то схоже с пожеланием переболеть корью, после чего я приобрел бы иммунитет.

 

11

Я вошел в квартиру. Там было затхло, пыльно и как-то одиноко. Какие-то вещи Катарины все еще валялись на столике, куда я когда-то их бросил. Они казались немым укором, и я накрыл их кипой почтовой макулатуры, которая накопилась в мое отсутствие. Я достал бутылку пива и начал просматривать корреспонденцию, перелистывая рекламу, сваливая в кучу журналы и откладывая редкие деловые письма (напоминавшие мне, что я все еще инженер и что мои капиталы не беспредельны), и наконец, наткнулся на следующее письмо:

«Дорогой мистер Корнелл!

Очень рады, что вы дали о себе знать. Мы переехали не потому, что Мариан подцепила Мекстромову болезнь, а потому, что мертвая зона передвинулась, наполнив нашу жизнь заботой и суетой. Все мы здоровы и желаем вам всего наилучшего.

Пожалуйста, не думайте, что вы в долгу перед нами. Мы освобождаем вас от каких бы то ни было обязательств. Нам очень жаль, что с вами не было вашей Катарины. Может, тогда бы ничего и не произошло. Но мы уверены, что наше имя связано с самым горестным периодом вашей жизни, и было бы лучше, если бы вы забыли о нашем существовании. Пусть это горько звучит, Стив, но если смотреть правде в глаза, единственное, что мы для вас можем сделать, так это постоянно напоминать о постигшем вас несчастье.

Привет вам от всех наших, мы рады случаю выразить вам свою искреннюю признательность. Прощайте.

Филипп Харрисон».

Я печально хмыкнул. Приятное письмо, но в нем отсутствует правда. Я сам попробовал понять скрытый смысл письма, но безрезультатно. Ладно, не важно. Собственно, на большее я и не рассчитывал. Даже если бы они и не написали вовсе, на их месте я сделал бы то же самое.

Поэтому я сел и написал Филиппу Харрисону записку:

«Дорогой Филипп!

Получил сегодня ваше письмо, как только вернулся из долгого путешествия по западу. Рад слышать, что Мариан уберегли от Мекстромовой болезни. Я всегда говорил, что это фатально. Однако надеюсь, что вскоре свидимся.

С уважением, Стив Корнелл».

«Вот так-то», — подумал я.

Тут на помощь мне и моему чутью пришел маленький шелковый носовой платок Катарины, который она забыла во время одного из своих визитов. Я засунул его в конверт и написал, что письмо предназначается Филиппу Харрисону. Опустив его в почтовый ящик около одиннадцати ночи, я решил не суетиться с письмом до утра. Теперь оставалось только проследить его путь к адресату. Но дело обещало быть очень непростым, ибо я понятия не имел о тайном адресе Харрисонов.

В конечном итоге письмо вынули и отнесли в местное почтовое отделение, а оттуда его перекинули в 34-е отделение Пенсильванского вокзала, где я нащупал его в главной багажной секции и слонялся там до тех пор, пока не привлек внимания полицейского.

— Что-нибудь ищете, мистер Корнелл?

— Не совсем, — сообщил я легавому телепату. — А что?

— Вы прощупываете каждый багаж, выносимый отсюда.

— Я? — спросил я бесхитростно.

— А кто же, бандюга, или указать тебе дорогу в тюрьму?

— Вы не можете арестовать человека только за его мысли.

— Зато могу за бродяжничество, — сказал он едко.

— У меня билет на поезд.

— Вот и используй его по назначению.

— Конечно, когда придет время.

— А какой поезд? — спросил он подозрительно. — Ты уже три пропустил.

— Я жду особого, офицер.

— Тогда будьте любезны, пройдите отсюда и подождите в баре, мистер Корнелл.

— Ладно, я извиняюсь, что причинил вам столько хлопот, но у меня довольно тонкое, личное дело и вполне законное.

— Все, что касается прощупывания почты США, — незаконно, — сказал полицейский. — Личное или нет, не важно. Так что кончайте прощупывать, или будет хуже.

Я кончил. С легавыми лучше не препираться. Во всяком случае, добром это обычно не кончается. Поэтому я ретировался в бар и понял, почему тот его рекламировал. Он находился в слабой мертвой зоне, достаточно мутной, чтобы воспрепятствовать подглядыванию за камерой хранения. Правда, пару раз это мне удалось, но я не смог все время стоять и мучиться, не зная, забрали мое письмо или нет.

И вот первый раз, пока мне сопутствовала судьба, я сдался. Единственная надежда была на то, что тайный адрес получателя должен принадлежать маленькому городку, неподалеку от которого жили Харрисоны. Поэтому я сел в поезд, который вообще не был почтовым, и отправился ловить удачу.

Теперь жизнь моя стала невыносимой. Я часами рыскал по округе этого чертова города, наблюдая украдкой за почтой и ожидая какого-то наития, связанного с письмом. Не раз я ощущал на себе пристальный взгляд блюстителя порядка, но всегда убеждался, что пока удача сопутствует мне.

Через город прошел скорый поезд и забрал полторы машины почты. Следующей остановкой этого поезда был Албани. Но моего конверта в этой почте не было. Далее наступил новый период частых посещений почты (я уже упоминал прежде, что она находилась в мертвой зоне, поэтому я не видел, что делается внутри, и лишь следил за входящими), пока, наконец, я не почувствовал, что ту часть почты, где было мое письмо, переложили в другой мешок. Потом его отвезли на перрон и повесили на крюк. Я купил билет до Нью-Йорка и сел на скамейку рядом с крюком, проникнув мысленно в мешок, насколько позволяло мое восприятие.

Я проклял весь белый свет. Мешок был жирно помечен буквами, которые можно было разглядеть с девяноста футов: «Срочная почта». Конечно, мне не составляло труда прочесть свое письмо, каждую точку над «i» и черточку над «т», рисунок платка Катарины. Но я не мог прощупать адрес, напечатанный на бланке, приклеенном к лицевой стороне самого конверта.

Пока я сидел, силясь разобрать надпись, мимо промчался скорый, подхватив с крюка всю корреспонденцию.

Я кинулся в следующий поезд. Я клял и поносил его почем зря, потому что допотопный паровоз едва тащился по ровному месту, постоянно останавливался, пропуская машины, и в основном пытался выяснить, сколько времени он в силах тянуть аж под сорок миль в час. Видно, это была судьба. И, разумеется, все остальные поезда, задерживаемые моим грохочущим монстром, тоже поминутно тормозили по дороге, где какие-нибудь аборигены останавливались, чтобы распить бутылочку пива из его крытых вагонов.

И все же я вернулся на Пенсильванский вокзал как раз вовремя, чтобы почувствовать, как мое письмо опустили в контейнер для Ла Гардина.

Тут-то меня и засек мой старый приятель полицейский.

— Ну вот, — произнес он.

— Вновь свиделись, офицер. Я…

— Вы пойдете сами, мистер Корнелл? Или мне применить силу?

— Что?

— Вы нарушили положение о тайне переписки Закона Федеральной Связи, и не будем спорить.

— Послушайте, офицер, я же говорил, что здесь нет ничего криминального.

— Я не идиот, Корнелл.

Я с сожалением отметил, что он пренебрег формальностями обращения.

— Вы последовали за определенной почтой, чтобы узнать, куда она направляется. А поскольку местонахождение адресата является тайной, вы нарушили закон, пытаясь его узнать. — Он уставился на меня холодно, видно, ожидая, что я начну протестовать. — А теперь, — подытожил он, — давай послушаем твои сказочки.

Он пытался нагнать на меня страху. При нарушении закона всегда действует одно старое правило, которое гласит, что никто не имеет права использовать средства связи в корыстных целях. После прихода Райна закон «70 нарушений» стал просто всеобъемлющим законом, охватывающим всю нашу жизнь.

— Послушайте, офицер, это касается моей девушки, — сказал я, надеясь, что эти слова на него подействуют.

— Знаю, — сообщил он спокойно, — вот почему я не стал тебя задерживать. Я просто велел тебе проваливать. Твоя девочка сбежала, оставив тебе только свой пересыльный адрес. Может, она не хочет тебя больше видеть.

— Она больна, — сказал я.

— Может, ее семья думает, что в этом виноват ты. Так что лучше остановись и проваливай подобру-поздорову. И если я снова увижу, как ты прощупываешь почту, то отправлю тебя прощупывать железную решетку. А теперь уматывай!

Он подтолкнул меня к выходу с вокзала, будто овчарку, прозевавшую его стадо. Я взял мотор до Ла Гардина, хотя вряд ли добраться на нем можно было быстрее, чем на метро, лишь бы поскорее скрыться с глаз полицейского.

В Ла Гардина я вновь нашел следы моего письма. Его погрузили на борт ДС-16, направлявшегося по маршруту Чикаго — Денвер — Лос-Анджелес — Гавайи — Манила. Я не знал, куда заведет меня это путешествие, поэтому купил билет на тот же рейс и вскочил в самолет буквально перед закрывающейся дверью.

Мое письмо лежало в отсеке подо мной, и по дороге я понял, что Чикаго и будет местом назначения багажа, хотя конечный адрес на штемпеле письма все время оставался смутным.

Я последовал за багажом, выгруженным из самолета в Чикаго, и застрял, сдавая билет. Не стоило пренебрегать деньгами, достаточными для полета от Чикаго до Манилы. Я отправился в город в полугрузовом автобусе, находясь менее чем в шести футах от моей маленькой корреспонденции. Всю дорогу я пытался прочесть адрес.

Выходило, что оно шло в Ледисмит, штат Висконсин, а оттуда — куда-то в провинцию, куда — я не понял, смог разобрать только номер.

Потом я отправился обратно в аэропорт Мидвей и к своему неудовольствию обнаружил, что в Чикагском аэропорту нет бара. Меня это немного обескуражило, но тут я вспомнил, что Чикагский аэропорт строился на средства Публичной школы, а согласно закону, они не имеют права продавать что-либо крепче содовой, не важно, кто арендует их сооружение. Поэтому я проторчал в баре напротив Цицеро-авеню до отправления самолета и взял билет на старый винтовой «Конвоир» до На Клаир, стоявший среди обширных маргаритковых полей. Из На Клаир багаж перегрузили на еще один допотопный «Конвоир», облетавший все деревеньки по своему маршруту, а я сел в поезд, потому что моей почте суждено было приземлиться в Ледисмит.

В Ледисмит я нанял машину, отметил возможные маршруты и тронулся, влекомый предчувствием. В девяти милях от Ледисмит находился холм, названный Брюс, а недалеко от Брюса виднелась гладь воды, чуть больше деревенского утиного прудика, звучно именовавшаяся озеро Калей.

Дорога, украшенная инкрустированными металлическими дорожными знаками, вывела меня мимо Брюса, штат Висконсин, к озеру Калей, где оказался знак со сбитой планкой.

Я воспрянул, почувствовал себя как Фердинанд Магеллан, когда он, наконец, прошел сквозь пролив и открыл моря, лежащие за Новым Светом. Я проделал хорошую работу и хотел, чтобы кто-нибудь приколол мне на грудь медаль. Дорога петляла еще несколько сотен ярдов, и вдруг я увидел Филиппа Харрисона.

Он копался длинным ключом внутри автоматического насоса, подававшего воду из глубокого колодца в водонапорную башню, около сорока футов высотой. Он не заметил моего появления, пока я не затормозил машину за его спиной и не произнес:

— Как инженер-механик и эспер, могу сказать тебе, Фил, что…

— Мелкая ничтожная ищейка! — сказал он. — Чтобы заниматься этим, не нужно быть инженером. Как ты нашел нас?

— В вашем почтовом ящике лежит письмо, — сообщил я ему. — С ним я и пришел.

Он взглянул на меня насмешливо.

— Сколько стоила тебе пересылка? Или ты пользуешься второсортной почтой?

Я уже не был уверен за последствия, но тут Филипп обезоружил меня своей улыбкой.

— Ну, Фил, скажи, пожалуйста, что же дальше? — спросил я.

Его улыбка потухла. Он удрученно покачал головой.

— Почему ты не хочешь оставить нас в покое? Не кажется тебе, что ты слишком много на себя берешь, разыскивая нас?

— Я не в первый раз рискую своими мозгами, — буркнул я.

— Но это не выход.

— Так дай мне возможность принять нужное решение.

— Ну, раз ты здесь, делать нечего, — пожал плечами Филипп. — Ты уже слишком много знаешь, Стив. Хотя лучше бы тебе не ввязываться в это дело.

— Я не слишком много знаю. Кроме того, я действовал, словно… — Я замер, ошеломленный новой мыслью, и потом продолжил, запинаясь: — Находился под чьим-то постгипнотическим воздействием.

— Стив, лучше пойди и поговори с Мариан. Может, так оно и было.

— Мариан? — сказал я глухо.

— Она первоклассный телепат. Пси-мастер, не меньше.

Я мысленно вспыхнул, вспомнив, как недавно, при нашей первой встрече, силился угадать, чем усилено ее физическое обаяние: ясновидением или телепатией. Мариан хорошо владела собой. Наверняка в душе она кипела и клокотала, слушая мои мысленные посягательства на нее. И мне не хотелось встречаться сейчас с Мариан лицом к лицу, но деваться было некуда.

Филипп бросил свой насос и дал мне знак следовать за ним к ферме. Мы проехали мертвую зону, которая идеально экранировала дом. Не совсем круглая, с просветом, выходящим на поля за домом, она обеспечивала почти полную свободу и безопасность.

На ступенях веранды стояла Мариан.

Ее вид заставил меня забыть о недавних угрызениях совести. Она стояла, высокая и стройная, образец силы, красоты и здоровья.

— Добро пожаловать, Стив, — сказала она, протянув руку. Ее пожатие было крепким, твердым и в то же время нежным. «Если покрепче сожмет, она раздавит мне руку», — подумал я.

— Я рад видеть, что все эти слухи оказались выдумкой и вы не… пострадали от Мекстромовой болезни, — сказал я.

— Очень плохо, что вы все знаете, Стив.

— Почему?

— Теперь на нас легла дополнительная нагрузка. И даже на тебя. — Она задумчиво посмотрела на меня и добавила: — Ладно, входи и отдохни, потом побеседуем, Стив.

Мы вошли внутрь.

На диване жилой комнаты, накрытая светлым одеялом, забывшись легким сном, лежала женщина. Ее лица не было видно, но волосы, линии тела и…

«Катарина!»

Она повернулась и тут же села, еще не пришедшая в себя ото сна. Она протерла глаза ладонью, прогоняя остатки сна, и сквозь пальцы взглянула на меня.

— Стив! — вскрикнула она, и весь мир и душа зазвенели в ее голосе.

 

12

Катарина сделала один неверный шаг и вдруг рванулась ко мне. Она рухнула в мои объятия, обхватила меня руками и сжала.

Это напоминало нападение бульдозера.

Филипп стоял за моей спиной и несколько сдержал ее стремительный рывок, иначе я вышиб бы дверь, перелетел веранду и шлепнулся посреди двора. Ее сила сдавила мне грудь, выгнула спину. Ее губы смяли мои. Я задыхался от физического голода женщины, которая не осознавала силы своего тела. Единственное, что хотела Катарина, — это прижаться ко мне изо всех сил и никогда не отпускать, но для меня это означало смерть.

Ее тело оставалось таким же гибким, но приятное тепло и мягкость ушли. Оно стало похожим на гибкую сталь, мне показалось, что я держу бронзовую статую, снабженную каким-то чудовищным сервомеханизмом. Это была уже не женщина.

Филипп и Мариан оттащили ее от меня, пока она не успела сломать мне хребет. Филипп шепнул ей что-то на ухо и увел прочь. Мариан отнесла меня на диван и осторожно положила лицом вниз. Ее руки казались воистину нежными, когда она делала мне искусственное дыхание. Постепенно я начал приходить в себя, но каждый вдох заставлял содрогаться от боли.

Потом боль исчезла, уступив место душевным мукам: тяжело сознавать, что девушка, которую ты любишь, никогда не прижмется к твоей груди. Я содрогнулся. Единственное, что я хотел в жизни, — это жениться на Катарине, а теперь, вновь обретя ее, я оказался перед лицом факта, что первое объятие станет для меня последним.

Я проклинал судьбу, как инвалид, проклинающий свою болезнь, которая сделала его неспособным и обременительным для супруги, несмотря на ее привязанность и любовь. Проклятие! Слишком жестоким было наказание.

— Но почему? — не зная, что спросить, воскликнул я тоскливым голосом.

— Не вини себя, Стив, — отозвалась Мариан с нежностью в голосе. — Катарина пропала для тебя еще до того, как вы встретились тем вечером. То, что она принимала за мозоль на мизинце, в действительности было зачатком Мекстромовой болезни. Мы все пси-чувствительны к Мекстромовой, Стив. Так что, когда вы разбились и Фил с отцом бросились вам на помощь, они обнаружили ее присутствие. Естественно, мы ей помогли.

Должно быть, я выглядел очень несчастным.

— Послушай, Стив, — проговорил медленно Филипп. — Разве ты бы отказался от нашей помощи? Неужели захотел бы, чтобы Катарина осталась с тобой, чтобы наблюдать, как она умирает со скоростью одной шестьдесят четвертой дюйма в час?

— К черту! — проревел я. — Почему не дали мне знать?

— Мы не могли, Стив, — покачал головой Филипп.

— Поставь себя на наше место.

— А почему вы не хотите понять меня? — Конечно, я был благодарен им за помощь Катарине. Но почему никто не вспомнил об одном бедолаге, лежащем в больничной палате? Не вспомнил обо мне, похожем на птичку, которой пришлось скакать с жердочки на жердочку, стараясь отыскать след своей любимой? Я прошел через все жертвы и тяготы, меня допрашивало ФБР, подозревала полиция.

— Полегче, Стив! — воскликнул Филипп Харрисон.

— Ничего себе полегче! Чем вы оправдаете то, что втянули меня в эту кутерьму?

— Послушай, Стив. Мы в рискованном положении. Мы затеяли войну с беспринципным врагом, войну подпольную. Если мы откопаем что-нибудь против Фелпса, то выведем его и весь Медицинский Центр на чистую воду. Конечно, если мы уступим хоть на миллиметр, Фелпс прижмет нас так, что небо покажется с овчинку. На его стороне правительство. Мы не можем позволить бросить на нас даже тень подозрения.

— А как же я?

Он печально покачал головой.

— Здесь, как видишь, произошел обычный несчастный случай. Все авторитеты по-своему правы, считая, что в каждом автомобиле находится как минимум один водитель. И само собой они верят, что в каждой катастрофе должны быть жертвы, даже если ущерб, причиненный им, не больше испуга.

Я мог, конечно, поспорить, но решил сменить тему.

— А как насчет тех, кто просто скрылся?

— Мы проследили, чтобы были посланы правдоподобные объяснения.

— Вроде того, что написали мне.

Он пристально посмотрел на меня.

— Если бы мы узнали о Катарине заблаговременно, она бы… исчезла, оставив тебе банальную записку. Но кто же мог подумать о письме до ее исчезновения после аварии?

— А, ясно.

— И все-таки ты отыскал ее, живую и здоровую, не так ли?

— И никто не пожелал уведомить меня?

— Чтобы ты растрезвонил об этом, словно радиовещательная станция?

— А разве я не могу присоединиться к ней… и к вам?

Он покачал головой, как человек, старающийся объяснить, что два плюс два будет ровно четыре, а не пять или три с половиной.

— Стив, — сказал он, — у тебя нет Мекстромовой болезни.

— А как мне ее заполучить? — воскликнул я горячо.

— Никто не знает, — сказал он грустно. — Если бы мы могли, то снабдили бы всю человеческую расу несокрушимыми телами и потратили бы на это все свои силы.

— А я не могу вам чем-нибудь помочь? — спросил я. Наверное, мой голос звучал как писк жалкого котенка.

Мариан положила ладонь на мою руку.

— Стив, — сказала она, — тебе нужно успокоиться. Может, тебя ввели бы потом в курс дела и ты смог бы работать на нас в какой-нибудь мертвой зоне. Но вдруг ты станешь для нас опасен?

— Кто? Я?..

— Придя к нам, ты стал для нас угрозой.

— Что ты имеешь в виду?

— Дай мне покопаться в тебе. Расслабься, Стив. Я хочу почитать в тебе поглубже. Катарина, помоги.

— А что будем искать?

— Следы постгипнотического вмешательства. Найти будет довольно тяжело, потому что остались лишь следы замысла, все спрятано так, что кажется вполне естественным, логичным, обоснованным.

— Когда же они успели? — усомнилась Катарина.

— Торндайк. В госпитале…

Катарина кивнула, и я расслабился: Вначале это было очень неприятно. Я не желал, чтобы Катарина рылась в темных и пыльных уголках моего мозга, но вмешалась Мариан Харрисон.

— Подумай об аварии, Стив, — сказала она.

Я заставил свой сопротивляющийся мозг понять, что она старается помочь мне. Я мысленно и физически расслабился и вернулся назад, ко дню аварии. Мне было неприятно, но я снова прошел через любовную игру и сладкую полноту чувств, которая существовала между мной и Катариной, осознавая выдающиеся способности Мариан Харрисон читать чужие мысли. Но я отбросил всякую сдержанность и стыд и пошел дальше.

Практически я пережил заново всю катастрофу. Теперь это было проще, ведь я нашел Катарину. И это напоминало очищение. Я даже начал наслаждаться им. Поэтому я быстро пробежал по моей жизни и недавним приключениям и вернулся к настоящему. Дойдя до конца, я остановился.

Мариан взглянула на Катарину.

— Нашли?

Молчание. Снова молчание. Наконец…

— Видно, но очень смутно. Что-то еле уловимое… возможно… — Она замолчала, снова погружаясь в мысли.

— Эй, вы, поупражняйте голосовые связки! Остальные — не телепаты. Вы же знаете! — рявкнул Филипп.

— Извини, — проговорила Мариан. — Это очень сложно и тяжело описать. Ты же знаешь. Вроде бы похоже… — сказала она неуверенно. — Мы не можем найти какого-нибудь прямого доказательства или чего-то вроде гипнотического вмешательства. Желание последовать в Убежище людей хайвэя явно нечто большее, чем просто приступ любопытства, но очень смутное. Думаю, давление на тебя было чрезвычайно осторожным. Интуиция Катарины говорит, что только блестящий пси-телепат может сделать такую ювелирную работу, не оставив явных следов операции.

— Какой-то отличный специалист в области психологии и телепатии, — сказала Катарина.

На секунду я задумался.

— Мне кажется, что кто бы это ни был, если он существовал на самом деле, он был хорошо осведомлен, что добрая часть давления на мою психику должна приходиться на полное и необъяснимое исчезновение Катарины. Вы избавили бы себя от стольких хлопот, а меня от стольких страданий, если бы сообщили мне хоть что-то. Господи! Неужели у вас нет сердца?

Катарина посмотрела на меня с болью в глазах.

— Стив! — сказала она тихо. — Миллионы девушек клялись, что лучше умрут, чем будут жить без своего единственного. И я клялась тоже. Но когда жизнь подойдет к концу, словно в стеклышке микроскопа вдруг увидишь, что любовь становится не столь важной. Так что же оставалось делать? Умереть в муках?

Это меня немного отрезвило. Пусть было больно, но не такой уж я тупоголовый, чтобы не понять, что она лучше бросит меня и останется жить, чем пойдет со мной на смерть. Больно было от неизвестности.

— Стив, — проговорила Мариан, — ты же знаешь, что мы не могли сказать правду.

— Да, — согласился я безутешно.

— Предположим, Катарина написала бы письмо, сообщив тебе, что жива и здорова, но передумала выходить за тебя замуж. Что ты должен забыть ее и все такое. И что потом?

— Я бы не поверил, — сказал я грустно.

— А потом заявилась бы эспер-телепатическая команда, — кивнул Филипп, — возможно, с высоким чутьем, и проследила бы письмо вплоть до отправителя, а потом подключили бы высококвалифицированного телепата, достаточно сильного, чтобы пробить дыру даже в мертвой зоне вокруг Вашингтона. А если учесть и Институт Райна… Короче говоря, было бы полным безрассудством посылать письмо. Ну, а теперь…

Я кивнул. Все, что он сказал, было правдой, но от этого не стало легче.

— А с другой стороны, — продолжил он более весело, — взгляни на нас, Стив, иначе и скажи мне, дружище, где ты, в конце концов, очутился?

Я воззрился на него. Филипп смеялся с чувством превосходства. Я посмотрел на Мариан. Она чуть улыбалась. Катарина казалась довольной. Наконец до меня дошло.

— А, конечно, здесь.

— Ты очутился здесь без всякого письма, не оставив за собой никаких подозрительных следов. Ты не исчез, Стив. Ты исколесил по собственному почину вдоль и поперек всю страну. Где ты был и что ты делал, это твое дело, и никто не будет поднимать шума и устраивать погоню. Пусть на это ушло больше времени, но зато надежней. — Он широко улыбнулся и продолжил: — И если тебе захочется найти здесь приют, вспомни, что ты показал себя способным, полным сил и решимости сыщиком.

Он был прав. И, конечно, если бы я попытался проследить за письмом раньше, то оказался бы здесь куда скорее.

— Ладно, — проговорил я, — так что мы будем теперь делать?

— Мы пойдем дальше, дальше и дальше, пока не добьемся своего, Стив.

— Своего?

Он спокойно кивнул.

— Мы будем работать, пока не сделаем каждого мужчину, каждую женщину, каждого ребенка на земле такими же суперменами, как и мы.

— Кое-что я узнал у Маклинов, — кивнул я.

— Тогда это не будет для тебя таким уж большим потрясением.

— Да, не будет. Но остается еще много пустых клеток. А основную мысль я усек. Дипломант Фелпс и его Медицинский Центр стремятся использовать свое общественное положение для создания ядра тоталитарной власти или иерархии… А вы в Убежище стремитесь скинуть Фелпса, потому что не хотите жить под гнетом каких-то наместников Бога, королей, диктаторов или царствующей династии.

— Правильно, Стив.

— Ладно, но катились бы вы лучше ко всем чертям!

— Ну нет, старина, ведь ты же хотел стать мекстромом? И даже несмотря на хватку и положение, тебе же обидно, что ты не можешь.

— Ты прав.

Филипп задумчиво кивнул.

— Давай немного пофантазируем, вообразим, что человек ничего не может поделать с Мекстромовой болезнью. Таков один из старейших приемов научно-фантастического сюжета. Какая-то катастрофа обрушилась на Солнечную систему. Будущее Земли уничтожено, а у нас есть только один космический корабль, способный вывезти куда-нибудь в безопасное место всего сотню людей. По какому принципу их выбирать?

Я пожал плечами.

— Поскольку мы фантазируем, думаю, что выбрал бы наиболее здоровых, наиболее развитых, наиболее надежных, наиболее…

Я мучился, придумывая новую категорию, потому что думал о другом.

— Здоровых, а все остальные займутся подготовкой к вознесению на небеса, и как ты объяснишь какому-то Вильбуру Зилчу, что Оскар Хозенфейфер умнее и здоровее и, во всяком случае, более жизнеспособен; может, у тебя это получится, но в конечном счете все равно Вильбур Зилч прикончит Оскара Хозенфейфера. Зилчу терять нечего, не важно, схватят его или нет, но он испытает чувство удовлетворения, что остановил парня, который добился того, чего ему не удалось добиться честным путем.

— Так какое это имеет отношение к Мекстромовой болезни и суперменам?

— В тот день, когда мы возвестим, что можем «лечить» Мекстромову болезнь и делать из бывших безнадежных больных настоящих суперменов, поднимется большой скандал, и каждый будет требовать той же обработки. Нет, скажем мы им, мы можем вылечить только больных. Тогда некоторые умники встанут и провозгласят, что мы утаиваем информацию. В это поверит достаточно народа, чтобы добро обернулось для нас злом. Заметь, Стив, мы — абсолютно безвредны, но, возможно, нас даже убьют. Нас разорвут на куски толпы разгневанных обывателей, которые увидят в нас угрозу своей безопасности. Ни у нас, ни у Фелпса из Медицинского Центра пока не хватает надежных людей.

— Допустим, тогда встанет вопрос: как быть со мной?

— Согласись, что мы не в состоянии двинуться вперед, пока не узнаем, как привить космическую чуму здоровой ткани. Нам нужны обыкновенные люди в роли подопытных свинок. Смог бы ты совершить для людей земли такое благодеяние?

— Если согласишься, Стив, — сказала Мариан, — ты войдешь в историю наравне с Отто Мекстромом. Знаешь, ты можешь стать поворотным пунктом в развитии человеческой расы.

— А если я погибну?

Филипп Харрисон окинул меня тяжелым оценивающим взглядом.

— Стив, провала быть не может. Мы будем пытаться снова и снова.

— Приятная перспектива. Старая морская свинка Корнелл справила уже свое шестидесятилетие, а эксперимент продолжается.

Катарина наклонилась вперед, глаза ее сверкали.

— Стив! Ты только попробуй! — воскликнула она.

— Тогда зовите меня героем поневоле, — сказал я скучным голосом. — И велите, чтобы обреченному естествоиспытателю устроили сердечный прием. Я подозреваю, что в этом доме найдется выпить.

Виски оказалось достаточно, чтобы привести молодого естествоиспытателя в почти бессознательное состояние. Вечер прошел в обильных излияниях, легких шутках. Главную тему старательно избегали. Виски было хорошим. Я пил его не разбавляя и набрался до того, что меня на руках отнесли на кровать.

Я проснулся около трех часов утра с сильным желанием узнать, что происходит в нижней комнате. Конечно, я сопротивлялся, но кто же устоит перед таким соблазном.

Внизу, в жилой комнате, Катарина плакала в объятиях Филиппа Харрисона. Он нежно обнял ее одной рукой за тонкую талию, а второй рукой тихо гладил ее волосы. Я не стал изучать их беседу, но ошибки быть не могло.

Когда он что-то сказал, она отодвинулась и взглянула на него. Потом ее голова качнулась, как бы говоря «нет», и она глубоко вздохнула перед новыми рыданиями. Она уткнулась ему в шею и заплакала. Филипп на миг прижал ее к себе, потом отпустил и достал носовой платок. Он осторожно вытер ей глаза и что-то говорил, пока она не затрясла головой, словно смахивая слезы и горькие мысли. Видно, он зажег две сигареты и подал одну ей. Потом они прошли к дивану и сели, прижавшись друг к другу. Катарина нежно наклонилась к нему, он обнял ее за плечи и притянул к себе. Она расслабилась, и хоть не выглядела счастливой, но почувствовала себя уютно в присутствии этого сильного человека.

Черт дернул меня заниматься прощупыванием! Я погрузился в сон, заполненный странными кошмарами, пока они оставались внизу. Если честно, я даже хотел забыться, потому что не хотел бодрствовать и следить за ними.

Как бы ни были ужасны мои кошмары, они все были лучше реальности.

О, как я был дьявольски горд, когда блестяще раскрыл главный секрет Убежища. И вдруг понял, что не знаю и одной двенадцатой правды. У них была сеть хайвэев, перед которой Департамент Дорог и Хайвэев казался мелкой второразрядной политической организацией.

Я раньше думал, что люди хайвэя селились только вдоль главных артерий, проходящих через их перевалочные базы. В действительности их система охватывала всю страну от края до края. Нити тянулись из Мена и Флориды на главный магистральный хайвэй, который бежал через все Соединенные Штаты. Потом с главным хайвэем встречалась разветвленная сеть Вашингтона и Южной Калифорнии. Чуть меньшие линии обслуживали Канаду и Мексику. Гигантская магистральная ветка от Нью-Йорка до Сан-Франциско имела одно большое ответвление. Толстая линия отходила к местечку в Техасе с названием Хоумстид. Хоумстид, штат Техас, был громадным центром, перед которым Медицинский Центр мистера Фелпса казался не более деревни Тини-Вини.

Мы поехали в машине Мариан. Мой взятый напрокат автомобиль вернули, конечно, хозяевам, а мой собственный шарабан должны были перегнать после того, как приведут в порядок. Так что вряд ли я окажусь в Техасе без личного транспорта. Катарина осталась в Висконсине, потому что она была еще слишком молодым и зеленым мекстромом и не знала пока, как вести себя так, чтобы ни у кого не возникло подозрений и не раскрывались рты при виде ее сверхмощного тела.

Мы поехали по хайвэю в Хоумстид с грузом мекстромовой почты. Путешествие прошло без приключений.

 

13

Поскольку это описание моей жизни и приключений писалось без всякого плана, я не уверен, что эта часть должна приходиться на главу тринадцать. Вечно несчастливая тринадцатая охватывает девяносто дней, которые, как я думаю, были самыми мрачными днями моей жизни. Все вроде текло довольно гладко и неожиданно обернулось полным провалом.

Мы начали с энтузиазмом. Они резали, ковыряли, втыкали в меня иголки и брали образцы тканей на анализ. Я помогал им копаться в моем теле и позволял их лучшим телепатам читать мои мысли.

У нас с ними установились теплые отношения. Лучше и быть не может. Но одних теплых отношений для меня было недостаточно. Такие чувства мог испытывать Гулливер среди бробдингнегианцев. Они были так сильны, что сами не сознавали своей собственной силы. Особенно это касалось мекстромовых отпрысков. Я как-то ночью попытался перепеленать ребенка, и пальцы буквально опухли от бешеных усилий. Это все равно, что бороться не на жизнь, а на смерть с Бедом Сирилом.

Дни складывались в недели, и их надежды и энтузиазм начали увядать. Длинный перечень предполагаемых экспериментов иссяк, и стало очевидным, что нужно разрабатывать другие идеи. Но факел новых идей то ли не разгорелся, то ли оказался слаб, и дело не продвигалось, а время потянулось тягуче медленно.

Они избегали моего взгляда, прекращая обсуждать свои намерения при мне, и я больше не понимал, что они затевают и чего хотят добиться. Они чувствовали безнадежность положения, и это чувство разочарования передалось мне.

Мысль об этом сначала приводила меня в бешенство, но шли дни, и факт стал налицо. Пришлось признаться, что здесь Стиву Корнеллу удачи не будет.

Пора было менять лошадей.

Смена личности, жизни — переориентация — одна из форм гибели сознания. Когда переориентируешься, проблемы, делавшие жизнь невыносимой, забываются, личность изменяется, круг интересов полностью пересматривается, происходит полная переоценка жизненных ценностей. А ты становишься новым человеком.

Так что, как-то рассматривая свое изображение в зеркале, я пришел вдруг к выводу, что не хочу быть никем, кроме М. Лучше вообще не жить, — сказал я своему изображению, и оно покорно со мной согласилось. Я не стал спорить с М. Просто взял сел в машину и был таков. Все вышло очень просто, ведь в Хоумстиде мне доверяли.

 

14

Я старательно объезжал хайвэи. Правда, несколько проскочил, но в противоположном направлении. Ожидая погони, я постоянно держал начеку свое восприятие. Но никого не заметил. Если бы не хайвэйские знаки, я бы пересек Миссисипи еще до заката. Но я выбился из сил задолго до приближения реки, нашел мотель в довольно безлюдном месте и остановился на ночь.

Я проснулся перед рассветом с чувством, что что-то происходит. Это было не предчувствие гибели, иначе меня бы подстегнуло чутье. И не было что-то очень хорошее, потому что, предвидя это, я бы очнулся. Происходило что-то странное. Я начал поспешно одеваться и, натянув одежду, стал осторожно прощупывать соседние номера мотеля.

В первом номере находился какой-то торговец, в чем я убедился, исследуя его багаж. Второй номер занимала пожилая пара, нагруженная туристским шмотьем. В третьем номере приютился заезжий водитель грузовика, а четвертый наводнила банда школьниц, набившихся в единственную кровать, как сельди в бочки. Пятый номер был мой, шестой номер оставался свободным, седьмой тоже был свободный, но постель смята, а в умывальнике бежала вода. Дверь еще не захлопнулась, по маленьким ступенькам раздавался быстрый стук высоких каблучков и…

Я выскочил сломя голову из номера и опрометью бросился к машине. Одним движением открыл дверцу и нажал сцепление. Взвизгнули колеса, разбрызгивая грязь, автомобиль рванулся со стоянки, и моя голова откинулась назад.

Я сконцентрировал зрение и восприятие, выбирая кратчайший путь по автомобильной стоянке, заполненной стоящими машинами и деревьями, призванными придать ей некий уют. Я был слишком занят, чтобы уловить больше, чем слабый стук руки о дверную раму, пока дверь открывалась и закрывалась. А потом я уже был на хайвэе и мог немного расслабиться.

— Стив, — проговорила она, — зачем ты это сделал?

Ух! Передо мной была Мариан Харрисон.

— Я не просил тебя впутывать меня в это дело! — прорычал я.

— Но ты же не просил, чтобы тебя родили.

На мой взгляд, аргумент показался не очень логичным.

— Жизнь была вполне сносной, пока я не встретил ваших людей, — сказал я ей раздраженно. — И было бы лучше, чтобы вы исчезли. С другой стороны, жизнь — единственное, что у меня осталось, и она куда лучше смерти. Поэтому если я сделал твою жизнь несчастной, то свою сделал несчастной вдвойне.

— Почему бы тебе не устраниться? — спросила она.

Я остановил машину. Теперь я нашел ее болевой центр и старался не упустить его из виду.

— Почему ты хочешь, чтобы я отступился, Мариан? Неужели кому-то придется по душе, если я вытащу из кармана пушку и продырявлю себя кусочком свинца? Или осчастливлю кого-то, ворвавшись в ближайший музей переориентации и, пуская из носа дым, объявлю, что я чайник, сбежавший с плиты, прежде чем сомкнуть веки?

Мариан опустила глаза.

— А ты ждал, что найдешь у меня сладостное забвение? — Она тихо покачала головой.

— Тогда, во имя Господа, что тебе от меня надо? — проревел я. — Я такой, как есть, ни рыба, ни мясо, просто мерзкий и грязный. Я вряд ли отстранюсь, Мариан. Если думаешь, что угрожаю тебе или твоему роду, то перебираешь через край. Но если ты хочешь сбросить меня со счетов, то лучше скрути покрепче и пригони, криками ли, пинками, в ваш Департамент Отточенного Ума. Потому что моего уже не хватает. Понимаешь?

— Понимаю, Стив, — сказала она мягко. — Я знаю тебя, мы все знаем тебя и людей твоего типа. Ты не устранишься. Не сможешь.

— Тем более если меня загипнотизировали, — сказал я.

— Гипнотическое вмешательство Торндайка, — вскинула голову Мариан, — было почти ничтожным. Он только заронил идею, чтобы остаться впоследствии неопознанным, — объяснила она. — Нет, Стив, ты настроился на розыск по собственному почину. Все, что сделал Торндайк, так это слегка намекнул о нас и подтолкнул в нашу сторону. Ты же сделал остальное.

— Ладно, ты телепат. Может, ты тоже можешь совершать постгипнотическое воздействие и я скоро забуду внушенную мне идею?

— Я не хочу, — сказала она вдруг с внезапным жаром.

Я взглянул на нее. Не будучи телепатом, я не мог прочесть ее мысль, возникшую внезапно, но было ясно, что она убежденно говорит правду. Наконец я сказал:

— Мариан, если ты знаешь, что меня не переубедить логикой и аргументами, так чего же ты добиваешься?

Минуту она молчала, потом подняла ко мне глаза, засиявшие голубым цветом:

— То же, что мистер Фелпс, надеявшийся использовать тебя против нас, — проговорила она. — Твое будущее и твоя судьба связаны с нами, кем бы мы ни были — друзьями или врагами.

— Прямо мыльная опера, Мариан, — огрызнулся я. — А что, Катарина найдет утешение в объятиях Филиппа? А Стив Корнелл подхватит мекстромову чуму? А подлый дипломант Фелпс…

— Перестань! — взмолилась она.

— Ладно. Я перестану, если ты скажешь, что вы намереваетесь со мной делать теперь и зачем ты снова за меня уцепилась.

Она улыбнулась.

— Стив, я останусь с тобой. Частично для того, чтобы служить телепатическим придатком твоей команды. Если ты собираешься докопаться до сути. А частично для того, чтобы быть уверенной, что ты не влипнешь в какие-нибудь неприятности.

Мысленно я скривил губы. Мое седалище уже успело задубеть, пока я избавлялся от привычки пользоваться маминой защитой от стрел и ремней жестоких сокурсников и сокурсниц. С восьми лет я уже не прятался за женские юбки. Мысль о бегстве под защитой женщины вызывала такое же негодование, как у кота, которого гладят против шерстки, хотя я и знал, что Мариан здорово превосходит меня физически. Но оказаться под опекой подруги в сто десять фунтов…

— Сто восемнадцать фунтов…

— Было бы мне не по душе.

— Ты не веришь мне, Стив?

— Верю. Но лучше тебе остаться. Я сосунок перед такой женщиной, как ты. Они мне кое-что сообщили, а я оказался достаточно мягкотелым, чтобы показать им, что я не верю.

Она внезапно схватила мою руку, но вовремя отпустила, иначе бы сделала меня калекой.

— Стив, — сказала она серьезно, — поверь мне и возьми меня с собой. И позволь я буду твоей…

— Лучшей подругой, — закончил я с раздражением.

— Пожалуйста, не надо, — сказала она, понурившись. — Неужели ты никому не доверяешь?

Я холодно посмотрел ей в лицо.

— Слишком тяжело в этом мире нетелепату найти кого-нибудь, кому можно довериться. Да и с телепатом-то не так просто, потому что вряд ли телепат поймет, чем вызвано это недоверие. Так что…

— Ты не хочешь взглянуть фактам в лицо…

— Так же, как и ты, Мариан. Ты собираешься пойти со мной под предлогом, что желаешь мне помочь. Выражаю тебе свою признательность, но ты отлично знаешь, что я буду биться и биться, пока что-нибудь не проясню. И теперь скажи мне честно: пойдешь ли ты со мной до конца, поможешь ли прорваться и раскрыть тайну, или укажешь мне каналы, которые не дадут результатов и не причинят тебе вреда?

Мариан Харрисон на миг потупилась. Мне не нужна телепатия, чтобы понять, что я задел ее больное место.

Тут она подняла глаза и сказала:

— Больше всего на свете я хочу уберечь тебя от неприятностей. Ведь ты теперь понял, что много вреда в нашей маленькой междоусобной войне ты никому не причинишь.

— Но если я не причиню вреда, то и пользы от меня тоже не ждите.

Она кивнула.

«Я ведь тоже кое-что значу».

Она снова кивнула. Тут пришлось сдаться. Все пошло бы опять по кругу, как последние полгода повторялось неоднократно.

«Чарчес ле англ», — подумал я на дрянном французском. Должно быть, я чем-то важен для обеих сторон, если они решили освободить меня, а не пустить в расход со всеми моими неприятностями. Правда, на мой взгляд, для них я так же бесполезен, как защитное покрытие для нержавеющей стали. Я был иммунным к Мекстромовой болезни, и мой иммунитет был таков, что о него разбились все усилия ученых, изучавших болезнь. Единственной зацепкой было внезапное исчезновение каждого, с кем я имел дело.

— Не стоит думать об этом, Стив, — тихо сказала Мариан, нежно коснувшись меня рукой. — Напрасно ты занимаешься самобичеванием. Неужели ты веришь, что стал носителем какой-то ужасной заразы? Ведь этого нет на самом деле!

— Пока я не узнаю правды, — ответил я, — вряд ли смогу что-то прощупать. Я не телепат. Может, если бы я был им, я бы не оказался в таком затруднительном положении.

И вновь ее молчание послужило доказательством, что я коснулся больного места.

— Так кто я? — воскликнул я. — Великое, гигантское бедствие! Единственное, что я сделал, — это провел некоторое время с людьми, которые потом исчезли. Что я, вроде Тифозной Мэри, только мужского пола?

— Но, Стив…

— Это единственное, что я чувствую. Стоит мне до чего-нибудь дотронуться, как все зеленеет и начинает разлагаться. И не важно, на чьей стороне были жертвы, так случалось каждый раз — с Катариной, с Торндайком, с тобой, сестрой Фарроу.

— Стив, о чем ты говоришь?

Я изобразил подобие улыбки.

— Ты, конечно, не имеешь ни малейшего представления, о чем я думаю.

— Ох, Стив…

— Ты вновь собираешься увести мой загадочный маленький разум от так называемой опасной темы.

— Вряд ли мне удалось бы…

— А я не сомневаюсь. Будь ты на моем месте, я бы так и сделал. На мой взгляд, не так уж плохо защищать собственное положение, Мариан. Но тут тебе меня не провести. У меня закралось подозрение, что я вроде Тифозной Мэри, только мужского пола. Давай наречем меня Старым Мекстромом Стивом! Переносчиком мекстромовой чумы, умышленно или нет болтающимся, где попало, и заражающим всех, кто попадется под руку. Не так ли, Мариан?

— Весьма логично, Стив. Но это не так.

Я холодно взглянул на нее.

— Считаешь, я тебе поверю?

— Вот беда! — проговорила она, всхлипывая. — Ты ничего не принимаешь на веру, Стив.

Я криво усмехнулся.

— Мариан, — сказал я, — это смотря, под каким углом взглянуть. А поскольку я не могу читать твои мысли, мне приходится полагаться на твои эмоции. И хочется отметить, что Мариан Харрисон не может мне лгать по многим причинам, среди которых та, по которой люди не лгут слепым, чтобы не причинить калекам нечаянную боль. Ладно, черт с ним! Какой бы гамбит здесь ни разыгрывался, он будет все же лучше, чем ничего. Сейчас, Мариан, я что-то среднее между пешкой и королевой. Фигура, которой можно пожертвовать в любое время для развития дальнейшей игры. Передвинь меня раз или два, чтобы заставить идти в нужном направлении, причем так, чтобы все казалось абсолютно естественным.

— Но зачем тебе лгать? — спросила она и тут же закусила губу.

На мой взгляд, она промахнулась. Ведь вряд ли она собиралась подтолкнуть меня к размышлениям над своими проблемами, поскольку я преуспел в последнее время в глубоком анализе. В конце концов, лучший способ отвлечь людей от опасных мыслей — это увести их от интересующей темы. Первое правило. А дальше, если первое правило не сработает, следует подсунуть им ложную информацию.

— С чего бы тебе врать? — заметил я с усмешкой. В действительности я не хотел говорить насмешливо, но это вышло как-то само собой. — Раньше это было бы ни к чему.

— Что? — переспросила она.

— Было бы ни к чему, — повторил я. — Давай представим, что мы живем в середине пятидесятых, до Райна. Стив Корнелл стал переносчиком болезни, которая на самом деле является не бедствием, а благом. В то время, Мариан, любая сторона могла открыто объявить меня мессией, а я мог бы колесить по стране, освящая честных людей, граждан праведного образа жизни, мыслей, склада ума или обладающих какими-либо прочими достоинствами. А за мной следовал бы корпус сборщиков трупов, которым при общении со мной привилась болезнь. Здорово, не правда ли? — Не ожидая, согласятся ли со мной или нет, я продолжал:

— Но теперь у нас всюду телепатия и ясновидение. Поэтому Стива Корнелла, разносчика заразы, пинают по кругу — от сломанной перекладины к почте, от человека к человеку, и он заражает их, даже не сознавая, что творит. Потому что если он узнает, что делает, то его способности похоронят в стенах Института Райна.

— Стив, — начала она, но я перебил:

— И единственное, что мне стоило бы сейчас сделать, так это спуститься по главной улице, излучая во все стороны свои подозрения, — отчеканил я. — И пусть Стив достанется Медицинскому Центру, если люди хайвэя не перехватят меня первыми.

— Нам действительно не по вкусу заниматься переориентацией людей, — сказала Мариан. — Они так изменяются, что…

— Но мне это предстоит, не так ли? — заключил я спокойно.

— Прости, Стив.

— Так что мне остается только веселиться, — продолжал я зло, — ничуть не заботясь, что, в конце концов, меня прихлопнут и что я вбиваю гвозди в собственный гроб. Но ничего. Я пойду дальше, производя на свет новых мекстромов для ваших легионов.

Она посмотрела на меня, и на ее глазах показались слезы.

— Мы надеялись… — начала она.

— Вы надеялись привить мне болезнь в Хоумстиде, — перебил я ее грозно, — или же действительно изучали меня, чтобы выяснить, почему я стал только носителем, а не жертвой.

— И то и другое, Стив, — сказала она, и в ее тоне не было лжи. Я бы уловил ее, это уж точно.

— Мрачные перспективы, не так ли? — спросил я. — Тем более для парня, который не сделал ничего дурного.

— Нам очень жаль.

— Слушай! — сказал я, пораженный внезапной мыслью. — А почему бы мне не начать? Я мог бы хоть сейчас, в любой момент, не откладывая в долгий ящик, начать прививать болезнь каждому встречному-поперечному. Тогда я мог бы работать на вас и не бояться сойти с ума.

Она покачала головой.

— Мистеру Фелпсу тоже все известно, — сказала она. — И нам пришлось бы вырвать тебя из его лап. Он был бы рад использовать тебя в своих целях.

Я криво усмехнулся.

— Он уже не раз пытался, и будет пробовать еще. Но не в этом суть. У Фелпса было достаточно шансов снять или подцепить меня на крючок. Так что твои страхи не имеют оснований.

— До сих пор, — сообщила она мне серьезно, — пока ты еще не осознал своей роли в общей картине, ты был полезен Фелпсу, скитаясь на воле. Но теперь, когда ты обо всем догадался, Фелпс не в силах пасти тебя украдкой, и все его надежды пойдут насмарку.

— Вряд ли.

— Увидишь, — сказала она, пожимая плечами. — Они попытаются. Не стоит экспериментировать, Стив, или же я тут же ухожу. Очень скоро ты поймешь, что тебе надо держаться меня.

— А знание условных знаков делает меня к тому же опасным для людей хайвэя? Все равно, что их Убежище раскрыто?

— Да.

— Но поскольку теперь меня бросили на произвол судьбы, я вправе заключить, что ты со мной хитришь.

— А что мне еще остается делать? — горестно проговорила она.

Ответить было нечего. Я сидел, глядя на нее, и старался забыть, что в ней сто восемнадцать фунтов твердой стали и чудовищной силы и что она может поднять меня одной рукой и, не переводя дыхания, доставить в Хоумстид. Я не мог вырваться и сделать ноги. Ей ничего не стоило скрутить меня вновь. Я не мог врезать ей по зубам и смыться. Я только сломал бы руку. Может, «Бонанза-375» ее остановит, но у меня не хватило бы мужества хладнокровно поднять оружие на женщину и пристрелить. Я печально хмыкнул. Это оружие пригодилось бы больше, если бы было направлено против разъяренного медведя или египетского сфинкса.

— Все равно, я не согласен, — сказал я упрямо.

Она удивленно взглянула на меня.

— А что же ты будешь делать? — спросила она меня.

Я почувствовал вспышку самоуверенности. Если я не смогу бежать, гонимый виной за разнос Мекстромовой болезни, меня ожидает, что кое-кто меня похитит. Я бы излучал мысли, как сумасшедший. Я бы жаловался и кричал о своей беде на каждом перекрестке, перед каждым фермером, я бы настойчиво жаловался, и рано или поздно у кого-нибудь зародилось бы подозрение.

— Не будь похожим на идиота! — осадила она. — Помнишь, ты недавно исколесил всю страну. Ну и кого ты убедил?

— Я не пробовал, но…

— А помнишь людей в отеле Денвера, — вопрошала она настойчиво. — Ну и чего ты добился?

«Очень немногого, но…»

— Одним из преимуществ телепата является то, что его ничем не удивишь и не застигнешь врасплох, — проинформировала она. — Потому что никто ничего не сделает, пока хорошенько все не продумает.

— Вот телепатам и приходится мучиться, — отпарировал я, — потому что они настолько привыкли использовать свои знания о том, что случится в следующий момент, что мир потерял для них всякий элемент неожиданности и таинственности. А ведь до чего скучно и…

Элемент неожиданности влетел через заднее стекло, просвистел между нами и грохнул в ветровое. Раздался звук, будто кто-то колол ломом лед. Вторая пуля влетела через заднее стекло следом за первой, отскочившей на пол машины. Но вторая не отскочила рикошетом назад, а прошила ветровое стекло насквозь. Третья пуля прошла тем же путем.

Это были предупредительные выстрелы. Стрелок промазал намеренно. Он сумел трижды попасть в ту же дырку.

Я машинально рванул стартер, и мы сорвались с места. Мариан прокричала что-то. Но слова вылетели на мостовую через дыру в заднем стекле.

 

15

— Стив, остановись! — закричала Мариан, как только перевела дух.

— Жди больше! — прорычал я, выписывая широкую дугу и выравниваясь вновь. — Не видать ему наших трупов, милая. А он по наши шкуры, не иначе.

Четвертый выстрел пришелся по мостовой сбоку. Пуля взвизгнула где-то в стороне, наделав столько шума, что лязгнули зубы и захотелось втянуть голову в плечи. Я выжал педаль газа, стрелка спидометра достигла дальнего конца шкалы. Я подумал, что если мы не прибавим ходу, то этот парень сзади прострелит нам шины и мы, как пить дать, перевернемся. Но, возможно, он не собирается этого делать, пока я не наберу скорость. Он охотился не за Мариан. Мариан могла выбраться из любой катастрофы без единой царапины, а вот я — вряд ли.

Мы с ревом вышли на вираж, я дважды выписал колесами корявую S-образную кривую, обходя грузовик и вновь прижимаясь к своей стороне дороги, уходя из-под носа встречной машины. Я буквально пересчитал зубы того парня, что вел свой автомобиль, когда мы вывернули из-под его носа с запасом не более колеса. При этом я до смерти напугал всех троих в автомашинах, включая себя.

Затем я миновал пару прохожих, стоящих у края дороги. Один из них только кивнул на меня, а второй уставился мне вслед. Потом шарахнулась в сторону еще какая-то команда, вылезавшая по другую сторону дороги из кузова прицепа. Они перегородили своим прицепом всю дорогу и спускались с его борта прямо в придорожную канаву.

Я успел уловить тусклое мерцание огнестрельного оружия, прежде чем снова перевел свое восприятие вперед на дорогу. Очень скоро меня не станет, ибо смерть ждала где-то через тысячу футов или около того, в том месте, где они устроили второй заслон.

Мариан, не обладавшая предвидением, вскрикнула, прочитав этот новый образ в моем мозгу. Я нажал на тормоза и остановился задолго до препятствия. Сзади прозвучали выстрелы, а спереди вышли трое, потрясая оружием.

Я развернулся прямо у них на виду и ринулся назад к первому кордону. На полпути моя машина свернула на ухабистую обочину, затормозив только тогда, когда левая шина съехала с дороги. Машина взревела и уткнулась носом в небольшой кювет. Не успела она еще остановиться, а я уже выскочил вон и был таков.

— Стив! — закричала Мариан. — Вернись!

— К черту! — огрызнулся я на ходу. Передо мной в двухстах ярдах лежала рощица. Я помчался туда. Потом решил прощупать преследователей. Мариан присоединилась к ним и показывала в мою сторону. Один из них вскинул ружье, но она остановила его.

Я перешел на рысь. Казалось, все сойдет благополучно, если я не окажусь жертвой случайной пули. Я чувствовал себя счастливым еще и потому, что никто не желал мне смерти.

Лесная чаща была не такой густой, как хотелось бы. На расстоянии она казалась почти непроходимой, но когда я бежал сквозь нее в самую гущу, она оказалась удивительно редкой. Она просвечивала во всех направлениях, а почва под деревьями была аккуратно очищена от ветвей и утрамбована.

Я почувствовал перед собой несколько преследователей, осторожно приближающихся к роще, а сзади догоняла еще одна банда. Я ощущал себя гусеницей, сидящей на травинке перед жаворонком.

Я попробовал спрятаться в кустарнике, сознавая, что это слабая защита от ружейного выстрела. Я вытащил «Бонанзу» и взвел затвор. Я не знал, в какую сторону придется стрелять, но это меня не заботило. Буду стрелять туда, откуда появится враг.

Над моей головой просвистело несколько пуль. Они подняли сильный шум, словно кого-то стегали кнутом. Я не мог сказать, откуда они прилетели, потому что был чрезвычайно занят, стараясь втиснуться в норку под кустами.

Я огляделся вокруг, усилив свое восприятие и оценивая ситуацию. Обе банды растянулись цепью и продвигались вперед, словно протискивались сквозь толпу. То один, то другой поднимал винтовку и стрелял куда-то вперед, почти не целясь.

Это, заключил я, скорее происходило от нервозности, а не от охотничьей сноровки, потому что отряд телепатов и эсперов не станет палить куда попало, если не будет слишком нервничать. На мой взгляд, они запросто могли перестрелять друг друга.

Обливаясь холодным потом, я следил за их продвижением. Они шли мимо моего укрытия, стараясь обойти его стороной и оказаться между мной и отрядом врага. Маневр был довольно грубым, вроде игры в шахматы двух телепатов. Обе стороны знали с точностью до минуты, что на уме противника, где он и что собирается предпринять. Но они увиливали, притворялись, отступали, стремясь получить превосходство в расположении и количестве, поэтому противнику приходилось предпринимать ответные действия. Это была война нервов, игра людей с сильной волей-тех, кто подойдет ближе, оставаясь на мушке врага, и не выстрелит первым.

Оружие у них было самое разное: два охотничьих «Экспресс-35-70», которые пробивали дыру чуть меньше кончика сигареты, несколько короткоствольных ружей, спортивный карабин, напоминавший «Гаранд», только с укороченным на пару дюймов стволом, несколько револьверов, один обшарпанный автоматический кольт 45-го калибра и тому подобное.

Как только выстрелы затрещали всерьез, я замер в своей маленькой берлоге. Видно, противники собрались хорошенько прочесать эту рощу. И, по-видимому, у них получился хороший заслон с ружьями, смотрящими во всех направлениях, так что тяжело было уберечь голову в целости. На сцену вышли эсперы и телепаты.

Я до сих пор не понимал, где кто. Вроде бы банда за моей спиной состояла из дружков Мариан Харрисон, но из этого следовало то, что та банда, впереди, была из фелпсовского Медицинского Центра или какой-нибудь связанной с ним группы, а все остальное мне было абсолютно безразлично. Я мог биться об заклад своей новой шляпой, что старина дипломант Фелпс даже не знал, что сейчас происходит. Скорее всего, он был далек от той открытой борьбы и заварухи, которая шла у его порога.

Вновь смертоносно рявкнули «Экспрессы-35-70», и отряды вернулись в исходное положение. Правда, я предчувствовал, что ни одна сторона не собирается играть в солдатики. Кому-то действительно придется плохо.

Теперь они начали сходиться и расходиться, и время от времени кто-нибудь приостанавливался, получая передышку, после чего вскидывал ружье и сшибал кого-то с ног точным выстрелом.

Конечно, без кровопролития не обошлось, но в основном выстрелы не достигали цели. Насколько я мог предвидеть, ни один из них не стал фатальным. Может, причинил немного боли. В общем, один дым.

Мекстромы запросто управлялись с ружьями и ножами, как, впрочем, и с дубинками, прикладами винтовок или тяжелыми булыжниками, колотя друг друга почем зря. Такое поле брани никак не подходило для Стива Корнелла.

Теперь в дело пошло все искусство эспера. Если они засекут меня, то возьмут в оборот, забыв, что я не мекстром. Поэтому я решил, что пришло время Стиву удалиться.

Я окинул округу своим восприятием. Банда, к которой присоединилась Мариан, двигалась почти к тому месту, где я находился. Они шли с обеих сторон парами, пригнувшись, а один все время держался прямо против меня. Я подивился Мариан, будучи не в силах представить женщину, участвующую в этой заварухе. Мариан была телепатом не того ранга, с которым мне хотелось бы потягаться.

Я осторожно выполз из своего убежища, поднялся на ноги и, пригнувшись, побежал. Двое из них заметили меня и взвыли, но они были слишком заняты своими врагами, чтобы последовать за мной. Один из них открылся, я выстрелил и свалил его на спину кусочком свинца из «Бонанзы-375». Мне не казалось ужасным и мерзким стрелять, поскольку это не было смертельно. Скорее, это напоминало игру в ковбоев и индейцев, чем бой не на жизнь, а на смерть.

Теперь я развязался с ними окончательно, выскочил из рощи и помчался, словно лань.

Я до сих пор не понимал, где кто. Банда за моей спиной спохватилась и пустилась в погоню. Я услышал крики, мне было приказано остановиться. Как всякий разумный человек, я проигнорировал приказ. Сзади что-то с ревом громыхнуло, и мимо меня пронесся огромный снаряд из «Экспресса», чиркнув впереди о камень.

Это только ускорило мой полет на лишних полтора фута в секунду. Уж если они позабыли о вежливости, я и не подумаю остановиться.

Не целясь, я выстрелил через плечо, но безрезультатно. Разве что поднял свой боевой дух. Я надеялся, что это поумерит их пыл, но насколько, знать не мог. Далее, перелетев через канаву, я подбежал к группе машин. Наскоро их прощупав, я подошел и выбрал одну — самую быструю модель, в замке которой торчал ключ.

Я вскочил внутрь с наибольшей скоростью, на которую только способен смертельно перепуганный человек. И пока они вопили и дрались в чаще леса, я спокойно смылся.

Машина, в которую я прыгнул, была «Спешл Клинтоном» с утесоподобными рессорами и низкой рамой, возвышавшимися над землей подобно каменной глыбе. Я намеревался оставить как можно больше миль между мной и местом недавней стычки и сделать это как можно быстрее. «Клинтон-175», казалось, лучше всего подходил для подобной цели, пока я не вспомнил, что цифра 300 на шкале спидометра означает не мили, а километры. Тогда я выжал педаль до предела и заставил стрелку плясать у центра шкалы.

Я был так занят своим бегством, что не заметил геликоптера, который свалился на мою голову, завывая, как все грешники ада. Тогда, притормозив автомобиль, я мгновенно настроил свое восприятие на быстрое прощупывание.

Геликоптер был разукрашен изображением Голубого Полицейского и отличался громадным золотым листом сбоку. Внутри кабины находились два суровых джентльмена в форме с медными пуговицами и непреклонным взглядом старины Байли. Сбоку у них позвякивала пара наручников.

Они пролетели в пятнадцати футах над моей головой, промчались на тысячу ярдов вперед и сбросили заградительную бомбу. Она ярко вспыхнула, выбросив клубы густого красного дыма.

Я покрепче нажал на тормоза, поставив «Клинтон» почти на дыбы, поскольку, коснись я передним бампером облака дыма, это послужило бы им сигналом схватить меня. Я остановил машину в футе от бомбы, и геликоптер, зависнув, снизился. Его турбины разогнали дымовую завесу, и аппарат приземлился перед моим новым резвым «Спешл Клинтоном».

Полицейский был краток и зол. «Паспорт, водительские права, регистрационный талон», — буркнул он.

Что ж, чему быть, того не миновать. Водительские права у меня были в полном порядке, но они не давали мне права водить машину, которую я выбрал, как мне заблагорассудится. Регистрационный талон машины находился в ящичке для перчаток, где ему и полагалось быть, но то, что в нем говорилось, не совпадало с написанным в правах. И что бы я ни плел, предстоит расплачиваться сполна.

— Я пойду сам, офицер, — сказал я.

— Не падай духом, пилот, — ответил он цинично и начал писать в правах, заполняя пустые графы. Беспечная езда, превышение скорости. Вождение машины без соответствующей доверенности в регистрационном талоне владельца (отметка об угоне машины) и так далее, и так далее, пока не набралось на пожизненное заключение.

Я благоразумно подчинился. С полицией можно держаться надменно только в том случае, если вы уже убедили их, что они ошиблись, или стоя перед зеркалом в своей квартире, представляя перед собой полицейского и высказывая о нем все, что ты думаешь.

Меня доставили в суд в сопровождении пары полицейских, сидевших по обе стороны от меня. Надпись на табличке судьи гласила: «Магистр Холлистер».

Магистр Холлистер оказался пожилым джентльменом со вставной стальной челюстью и холодным, как ком снега, взглядом. Он управлял правосудием, словно орудуя острой лопатой, и, казалось, считал каждого либо виновным в преступлении, либо постоянно гадал, на какие еще злодеяния пойдет тот, уйдя от правосудия. Я видел это и ерзал, пока он откручивал головы парочке ребят только за то, что они просрочили плату за стоянку. Я сидел, дрожа от макушки до пяток, пока он засаживал одного негодяя в тюрьму за поворот налево, вопреки постановлению городских властей. Следующей попыткой он изъял десять долларов за явный проезд на красный свет, несмотря на то что виновный оказался эспером, да еще приличного ранга, несомненно прощупавшим и убедившимся, что вокруг на полмили нет перекрестного движения.

Затем Его Честь ударил в гонг и принялся за меня.

Он пригвоздил меня ледяным взглядом к стулу и саркастически спросил:

— Ну-с, мистер Корнелл, какой уловкой вы воспользуетесь, чтобы объяснить ваши преступления?

Я растерянно заморгал.

Он холодно посмотрел на судебного пристава, который вырос словно из-под земли, и зачитал выдвигаемые против меня обвинения загробным глухим голосом.

— Скажите, — бросил он, — признаете ли вы себя виновным?

— Признаю, — скромно сказал я.

Он просиял от праведного ужаса. Ни разу на его памяти ни один человек в этом кабинете не признал так просто своей вины, как я. Никто не соглашался с его обвинениями так легко. И вдруг на меня нашло. Я почувствовал зуд. Мне стало невтерпеж, и я вдруг понял, что, если сейчас попробую почесаться, Его Честь воспримет это как личное оскорбление. Я подавил безумное желание поскрестись обо что-нибудь. А пока Его Честь добавлял к прочим моим преступлениям попытку покушения на человеческую жизнь на хайвэе, зуд локализовался в указательном пальце моей левой руки. Тогда я потер его о шов моих штанов.

Тем временем Его Честь продолжал, излагая лекцию номер семь «О преступлении, виновности и Страшной Каре». Далее он рассмотрел меня в качестве примера, указывая на то, что раз я эспер, то уже ненормальное (он использовал именно это слово, показав, что старая ворона слепа как сова и ненавидит всех зрячих) человеческое создание, которое не следовало бы подпускать к нормальным людям ближе чем на полмили. И не важно, что моя жизнь в опасности или что я, безусловно, в машине был неконтролируемым, но мои действия могли породить панику среди нормальных, — он опять же не преминул использовать это слово, — людей, которые с рождения не блещут телепатией или ясновидением. Последнее еще раз подтвердило мою догадку — ведь как ни крути, врожденные способности значат куда меньше пси-тренировки.

Он закончил свою лекцию следующей тирадой:

— … и закон требует наложения штрафа, не превышающего тысячи долларов, девяностодневного заключения в тюрьме или того и другого вместе… — Он специально посмаковал последние слова.

Я безучастно ждал. Зуд в пальце усилился. Я быстро его прощупал, но ничто не напоминало Софоров синдром. Слава Богу, это просто добрые старые нервные ассоциации. Как раз этот палец сосала маленькая трехмесячная супердевочка. К счастью, у нее еще не было зубов. Да и я оставался тем же старым Стивом.

— Ну что, мистер Корнелл?

— Да, ваша честь? — откликнулся я.

— Что будем делать? Я склонен к снисхождению и позволю вам самому выбрать себе наказание.

Возможно, я смог бы наскрести тысчонку, продав кое-какое имущество, личные вещи и исчерпав мой и без того уже опустевший банковский счет. Большая часть моих личных сбережений уже уплыла в сточную канаву, и мне остались только шестимесячные выплаты.

— Я бы предпочел уплатить, ваша честь, если бы вы дали мне время, чтобы собрать требуемую сумму…

Он стукнул молоточком по столу.

— Мистер Корнелл! — гневно прогудел он. — Разве можно доверять вору? Всего за несколько минут вы можете удрать от правосудия, не получив наказания в соответствии с объявленным вам приговором. Правда, вы можете отправиться за деньгами, но только если оставите что-нибудь в залог, по ценности равное штрафу.

— Ничего себе…

— Однако, если вы не в состоянии заплатить, мне ничего не останется сделать, как засадить вас на девяносто дней в тюрьму! Пристав!

Я отказался платить. И отказываясь, даже почувствовал своеобразное удовлетворение. Уж слишком много они хотели получить!

И не важно, что мне предстояло исчезнуть на девяносто дней. За это время я смогу обдумать планы на будущее, погрызть ногти.

Зуд в пальце начался снова, только на этот раз сильней, и уже не унимался от почесывания о штаны. Я надавил на подозрительное место ногтем большого пальца и почувствовал что-то твердое.

Я посмотрел на зудящий палец и, сосредоточившись изо всех сил, прощупал своим восприятием.

В кончике пальца сосредоточилось колечко величиной не больше булавочной головки. Я поковырял его ногтем. Из ранки брызнула кровь, и я с волнением прощупал крошечный комочек плотной плоти, в который проникала и который омывала горячая кровь. Мое восприятие не лгало: несомненно, мекстромова инфекция. Иммунитет был прорван!

Пристав толкнул меня в плечо и сказал:

— Топай, Корнелл!

У меня было девяносто дней, чтобы проследить, как этот комочек разрастается до невообразимой величины со скоростью одна шестьдесят четвертая дюйма в час!

 

16

Судебный пристав повторил:

— Топай, Корнелл! — и добавил сурово: — А не то я надену на тебя наручники.

Я повернулся, беспомощно пожав плечами. Попробовал подлизаться, заговорить, но безуспешно. В то мгновение, когда я готов был заговорить и открыл свою пасть, меня ошарашило, что я чуть было не совершил непростительную ошибку. Ведь какая разница, стану я огрызаться или нет? Все равно я погибну. Но зато, рано или поздно, кто-то в этой местной тюряге войдет в мое положение и переправит меня в Медицинский Центр дипломированного специалиста Фелпса.

Снова я попал в ситуацию, где единственное, что мог сделать, — это расставить пошире уши и смотреть в оба. Авось что-нибудь и выплывет. Но прежде чем я прошел один-два шага по направлению к двери, кто-то в зале суда ясно произнес:

— Ваша честь, у меня имеется на этот счет кое-какая важная информация.

Его Честь с непередаваемым изумлением на лице оглядел зал.

— В самом деле? — проскрипел он.

Я обернулся, потрясенный.

Между рядами спокойно шел доктор Торндайк. Он подошел вплотную к судье и объяснил, кто он и почему здесь оказался. Затем выудил бумажник, до краев набитый всякими бумагами, удостоверениями и кредитками.

Вид у судьи был весьма подозрительный и осторожный. Удостоверившись в содержимом бумажника, он кивнул. Торндайк усмехнулся в усы и продолжал, обернувшись ко мне:

— Было бы против моих правил позволить вам засадить в тюрьму этого негодяя, — сказал он внушительно. — Ведь у мистера Корнелла Мекстромова болезнь!

Как только он объявил меня заразным, все отпрянули и уставились на меня с ужасом и отвращением на лице. Двое даже принялись вытирать руки носовыми платками. Приятель, который оказался на том месте, где я недавно ковырял комочек мекстромовой плоти, отодвинулся подальше. Несколько посетителей поспешно удалились.

Его Честь побледнел.

— Неужто? — переспросил он доктора.

— Точно. Обратите внимание на кровь на его пальце. Только что мистер Корнелл нащупал кусочек мекстромовой плоти размером с булавочную головку. Это первый признак, — продолжал объяснять доктор. — Естественно, подобную раннюю стадию тяжело обнаружить, разве что при клинических исследованиях. Но поскольку я телепат, а Корнелл — эспер, его мозг сообщил моему мозгу об этих печальных обстоятельствах. Единственное, что необходимо прочесть в его мозгу, — что стало с тем комочком мекстромовой плоти, который он ковырял и уронил на пол.

Судья резко ударил молотком.

— Я вверяю этого преступника в руки доктора Торндайка, который, как представитель Медицинского Центра, переправит заключенного в такое место, где ему окажут соответствующую помощь.

— Но послушайте, — начал было я, но Его Честь прервал:

— Делайте, как я сказал.

Я обернулся к Торндайку:

— Ладно, вы победили.

Он снова улыбнулся; мне так захотелось вмазать по этой улыбающейся физиономии костяшками пальцев, но я понимал, что только расплющу руку о твердое, как камень, лицо Торндайка.

— Тогда, мистер Корнелл, — сказал он тоном лечащего врача, — давайте обойдемся без обычных выходок.

— Всякого подхватившего мекстромову чуму, — объяснил он судье, — начинает мучить мания преследования. Некоторые даже обвиняют меня в каком-то гигантском фантастическом заговоре против них. Не так ли, мистер Корнелл? — он продолжал смотреть на меня. — Мы обеспечим вам наилучшее лечение, которое только известно современной медицине.

— Валяй! — проворчал я.

Его Честь еще раз ударил молотком.

— Офицер Грюнвальд! — рявкнул он. — Проводите подсудимого и доктора Торндайка в Медицинский Центр, а потом доложите мне о выполнении задания.

Потом судья оглядел зал, ударил молотком еще раз и прокричал:

— Дело окончено. Следующее дело!

Мое второе посещение Медицинского Центра прошло довольно спокойно. Я вошел через служебный вход, так и не увидев крашеной блондинки у переднего подъезда. Мы проехали через широкие автоматические ворота в стороне от основной дороги. Потом остановились напротив небольшого кирпичного строения и, как только прошли приемную, оказались в отдельном кабинете. Торндайк велел секретарше, чтобы она меня оформила. Мне совсем не нравилось, что со мной обращаются как с посылкой, но, казалось, никого не волновало, что я думаю по этому поводу. Все было сделано быстро и эффектно. Я едва успел сесть и закурить сигарету, как в дверь уже вошла сестра с указанными Торндайком документами, огляделась и вручила их офицеру Грюнвальду.

— А не опасно для меня это… э… общение… — запинаясь, обратился он к Торндайку.

— Если заметите, что… — попробовал я привлечь его внимание к спокойствию Торндайка в моем присутствии и подбить Грюнвальда прощупать доктора, но тот вновь оборвал меня.

— Никто пока не нашел никаких следов инфекции, — сказал он, — а мы постоянно живем бок о бок с Мекстромовой. Вы же видите, мисс Клифтон абсолютно спокойна.

Мисс Клифтон, сестра, продемонстрировала себя полицейскому и подала руку. У мисс Клифтон было такое личико и фигура, что человек забывал обо всем. Она превосходно выучила свою роль. Полицейский и сестра вышли из кабинета рука об руку, и я только подивился, что делать мекстрому в подобной компании.

— Я не хотел говорить вам, Стив. Вы сами не сознаете, что боитесь причинить кому-нибудь вред.

Разум подсказывал мне: за что такие почести? Высоко взлетел? Или хочется посмотреть, как я корчусь от боли, пока инфекция подбирается к моим внутренним органам? Собирается отрезать больную плоть, дюйм за дюймом наблюдая мои страдания?

— Стив, некоторые вещи вы уже знаете. Хотя бы то, что вы — переносчик. Других переносчиков нет. Мы бы хотели знать, как вы разносите инфекцию?

«Снова в лабораторию», — подумал я.

Он кивнул.

— К тому же, возможно, количество случаев Мекстромовой удастся снизить, устранив фактор переноса.

— Надеюсь, буду вам полезен как мекстром, — воодушевляясь, сказал я.

Торндайк выглядел немного озадаченным.

— Возможно.

— Послушайте, Торндайк! Хватит ходить вокруг да около, — сказал я ему. — Я довольно хорошо осведомлен о том, что здесь происходит. Лучше посоветовали бы, как отсюда поскорее смыться.

— Этого я не скажу.

— А кто скажет?

Он ничего не ответил, только принялся разглядывать меня, словно букашку. Я тут же последовал его примеру, и теперь мы были на равных.

Мои пальцы отбивали дробь, оценивая ситуацию. Я готов был забыть, что Торндайк мекстром, и врезать ему по морде.

Он цинично усмехнулся.

— Вы слишком в незавидном положении, чтобы диктовать свои условия, — сказал он резко.

— Ладно, — неохотно согласился я. — Значит, я заключенный. К тому же под угрозой смерти. Не считайте меня безрассудным.

— Беда, что вы делите все только на черное и белое, и не более. Спросите меня, что лучше: жить или умереть? И не ждите ответа. Единственное, что могу сказать: не знаю. Это зависит от обстоятельств.

— А конкретнее?

Он окинул меня холодным взглядом.

— Стоит ли вам оставлять жизнь?

— И кто же будет решать?

— Мы.

Я чертыхнулся, сожалея, что не знаю латыни. А как хотелось бы процитировать на ней о стражах и страждущих. Он видел меня слишком узко, ограниченно, а я ждал, что он процитирует эту фразу, прочтя ее в моем мозгу. Но, очевидно, суть фразы до него не дошла, и он не проронил ни слова.

— А разве какой-нибудь человек или группа людей вправе решать, жить мне или умереть?

— Для любого всегда есть такой человек или группа людей, — ответил он.

— Разве…

— Преступники…

— Я не преступник. Я не нарушал общечеловеческих законов. Я даже почти не нарушал Десяти Заповедей. А если и нарушал, то не настолько, чтобы быть достойным смерти.

Он помедлил и произнес:

— Стив, вы жертва широкой пропаганды.

— И не отрицаю, — буркнул я. — Весь человеческий род находится под властью то одной, то другой формы пропаганды, начиная с младенчества и кончая преклонным возрастом и смертью. Мы все повинны в свободомыслии. Мой отец, к примеру, бросил школу, не получив полного образования, и ему пришлось самому, упорством, рвением, настойчивостью, прокладывать себе дорогу. Он всегда клялся, что это закалило его волю и характер, дало мужество совершать такие поступки, на которые он не был способен раньше и при мысли о которых его прямо бросало в дрожь. А потом вдруг старик начинал сам себе противоречить, что не хотел бы иметь сына, если бы тот совершил то же самое.

— Не совсем так, Стив. Я знаю, какую пропаганду вы имеете в виду. Это вечная история для всех и каждого, и никто не убежит от этого.

— А разве это плохо?

Доктор Торндайк пожал плечами.

— Вы имеете в виду, широкую пропаганду. В этом сумбуре полной свободы у каждого человека, в конце концов, выпадает счастливый случай выбрать ту линию поведения, которой стоит придерживаться всю жизнь. Мне даже хотелось бы подчеркнуть, что при этом и та и другая сторона будут одинаково правы. Не так ли?

Я выдавил улыбку:

— Вряд ли. Я бы не стал так говорить, потому что было бы ошибкой в любой политической дискуссии ставить на то, что твой противник немного лучше идиота.

— Тем лучше, — сказал он, немного просветлев. — Тогда вы согласитесь с тем фактом, что у нас есть право искать, находить и отбирать тех людей, которые, как мы думаем, больше подходят к созданию совершенной человеческой расы. Вы не раз слышали эту давнюю притчу о гипотетическом катаклизме, погубившем человечество, и о том, как отбирают сотню людей, которых удастся спасти. Сейчас сложилась в чем-то аналогичная ситуация, не правда ли?

— Не знаю. Может быть.

— Разве вы никогда не следили хотя бы за одним из этих громких судебных процессов, когда какой-нибудь полоумный маньяк вышибал мозги полудюжине граждан, наводя на них револьвер и спуская курок? А если следили, разве вас не напугало рыдание сестричек и сочувствующих, когда порочный характер временно изымали из нашего окружения? Мы не можем карать сумасшедших, не важно, сколько они причинят горя. Мы должны защищать их, оберегать, кормить, поить и содержать целых пятьдесят лет. И разве общество стало лучше, если заперло его на пятьдесят лет? Так он еще все эти годы будет жить на шее других. И, наконец, пока этот чокнутый жив, существует опасность, что какой-нибудь мягкотелый параноик последует его примеру и попробует еще раз.

— Согласен, — сказал я. — Но вы вновь говорите о преступниках, а я себя к ним не причисляю.

— Нет, конечно, — произнес он быстро. — Я просто хотел показать вам на более конкретном примере, что все зависит от точки зрения. Теперь мы продвинулись в нашем взаимопонимании на два шага вперед. Медицина способна ослабить действие подобных рецидивов. Эпилептиков берегут, чтобы они плодили новых эпилептиков, гемофиликов защищают, невротиков покрывают. Немощь и возрожденные пороки процветают и производят новую немощь.

— Только какое это имеет отношение ко мне и моему будущему? — спросил я.

— Самое прямое. Я постараюсь доказать вам, что на земле сейчас находится тьма никчемных людишек.

— А разве я отрицаю это? — спросил я резко, но он пропустил мои слова мимо ушей.

Я видел, куда клонит Торндайк. Сначала вывести на теле вшей. Ладно, раз я так слеп, оставим тюремное заключение, когда нужно кормить, поить, одевать, содержать преступника и оплачивать прочие его естественные надобности. Следующим шагом мы уничтожим все болезни — физические и умственные. Я бы назвал второй шаг довольно сносным, но… Ну, а третьим — возьмемся за нищих, бродяг, пьяниц, недоумков. Только тут следует призадуматься. Я знал некоторых прелюбопытных бродяг, пьяниц и нищих, которых вполне устраивала их жизнь, как меня — работа инженера-механика.

Вся беда была в том, что хотя подобная философия взывала к логике и здравому смыслу, она была очень опасной. От маленького камня — большие круги. Затем, когда нижняя прослойка общества исчезнет, возьмемся за следующую. Следуй Аристотелевой логике и добьешься того, что останется только одна партия, вроде тебя и меня, которая мало чем выделяется по сравнению с другими, но к которой ты теперь принадлежишь.

Я не задумывался об этом прежде, но раз уж так вышло, пришлось признать, что общество не может переходить скачком из одного состояния в другое или стоять на месте. Оно должно постоянно развиваться в каком-то одном направлении. И если бы пришлось расплачиваться за всяких пустоголовых, за их нужды, я бы согласился, ибо, в противном случае, кто-то принялся бы выпихивать остальных, неспособных достичь определенного уровня образования. Поскольку тенденция направлена вверх, а не вниз, то граница сословий стирается. Анархия на одном конце не менее вредна, чем тирания на другом.

— Простите, вы так и не смогли прийти к правильному выводу, — проговорил доктор Торндайк. — Если вы не понимаете логики…

— Слушайте, док! — резко оборвал я его. — Если вы не видите, куда заведут ваши мысли, то можете сесть в лужу.

Он посмотрел на меня с превосходством.

— Вы злитесь потому, что не можете постичь этого.

Меня как прорвало.

— Вы настолько глупы, что не понимаете, что в любом обществе суперменов вам не доверят даже выносить помои.

Он самоуверенно усмехнулся.

— Пока доберутся до моего уровня, если, конечно, доберутся, вы уже будете далеко. Простите, мистер Корнелл, но для вас места нет.

 

17

Не совсем приятно упоминать здесь, что банда Медицинского Центра отличалась грубостью, жестокостью, цинизмом и ее абсолютно не волновали человеческие страдания. К несчастью, из-за моих моральных принципов я им не подходил. Они не срезали огромных лоскутов кожи без всякой анестезии. Они не вгоняли в меня тонких иголок и не раскладывали на столе, вспарывая мне нутро мясницкими ножами. Вместо этого они обращались со мной, будто я платил им за обхождение и, в конечном счете, должен был бы покинуть центр, превознося их достоинства и добродетели. Я отлично питался, спал на чистой удобной кровати, курил дармовые сигареты, читал хорошие журнальчики — и пусть в ущерб себе, но если говорить начистоту — свободно заводил шашни с персоналом, гостями, жертвами, пациентами и т. п., пока меня силой не водворяли в палату.

Само собой, не всегда ко мне относились как к желанному и любимому члену их компании. Конечно, нет, насколько подсказывали их чувства, ни один из них не проявлял сочувствия к моему бедственному положению. Они смотрели на это как на рождение или воспитание.

В моей комнате поместили еще одного человека такого же возраста. Он поступил за день до меня с ранней стадией заражения в кончике среднего пальца. Он шел, если прикинуть, на три восьмых дюйма впереди меня и ни о чем не тревожился. Он был одним из их последователей.

— Как вы вышли на них? — спросил я.

— Я и не искал, — сказал он, потирая больной палец. — Они сами связались со мной.

— Да?

— Конечно. Я крепко, без сновидений спал, когда кто-то постучал в дверь. Я вскочил с постели и сразу же понял, что к чему. Было три часа утра. На пороге стоял парень с извиняющимся выражением на лице.

«Вам письмо», — сказал он.

«Неужели нельзя было подождать до утра?» — проворчал я в ответ.

«Нет, — ответил он. — Это очень важно».

Пришлось его впустить. Он не стал терять времени даром. Не успев войти, он указал на металлический торшер в углу и спросил, сколько я за него дал. Я ответил. Тогда этот субчик смахивает в два приема все с журнального столика, прыгает в угол, хватает торшер и свивает металлическую трубку замысловатой закорюкой, даже не улыбнувшись.

«Мистер Мулени, — представился он. — Вам хотелось бы стать таким же сильным?»

Я не стал ходить вокруг да около, а сразу сказал честно и прямо. После этого с трех до пяти тридцати мы занимались игрой в вопросы и ответы, будто заполняя тестовую таблицу. В шесть часов мистер Мулени предложил мне собраться и отправиться с ним.

— Да ну? Прямо так, сразу? — спросил я.

— Конечно, сразу, — ответил он.

— И что же дальше?

— Завтра меня везут на обследование, — сказал он. — Поскольку они собираются начать обследование и лечение прежде, чем инфекция достигнет сустава, иначе я могу лишиться его вообще. — Он задумался, разглядывая меня (насколько я понял, он тоже был эспером). — Вас же отвезут через пару деньков, потому что ваш указательный длиннее моего большого пальца.

— А что за обследование? — спросил я.

— Этого я не знаю. Я пробовал навести кое-какие справки, но выяснил только, что оно проходит где-то далеко отсюда. Здесь что-то вроде предварительного бокса. Полагаю, они знают, как и с чего начинать.

Он глянул на меня. Несомненно, мой сосед был осведомлен о моей участи.

— В шахматы? — спросил он, внезапно сменив тему разговора.

— Почему бы и нет? — усмехнулся я.

Правда, мои мысли были далеко. Он разбил меня в трех партиях из четырех.

Я улегся около одиннадцати и, к моему удивлению, тут же заснул. Должно быть, они что-то подмешали мне на сон грядущий, я очень хорошо знаю себя и уверен, что не смог бы сомкнуть глаз, если бы они не подсыпали снотворное. Это выбило меня из колеи на всю ночь, пока не стукнуло семь. Утром я проснулся живой и здоровый.

Мой сосед исчез, и больше я его не видел.

В полдень или около того кончик указательного пальца на моей левой руке стал твердым, как камень. Я мог прищемить его дверью или прижечь сигаретой. У меня появилась дурацкая привычка чиркать об него спички, между делом прощупывая твердую плоть. Я уже привык к своему новому состоянию, но не совсем.

К тому же к этому времени слабый зуд изменился. Сами знаете, как достает такой зуд. Но иногда он может быть даже приятен. Словно слабое жжение после долгого купания в соленой морской воде и высыхания на жарком солнце, когда по телу идет легкое покалывание, будто заново родился. Это совсем не то, как будто у вас в теле копошится какая-то букашка. После такого покалывания хочется нырнуть еще раз, в то время как назойливое насекомое просто необходимо вырезать вместе с куском мяса. Что и говорить, чесотка в пальце была на удивление приятной. Я мог с остервенением скрести твердый, как сталь, сустав пальцами другой руки. Но затем зуд сменился жгучей ноющей болью.

Моего восприятия явно не хватало, чтобы отчетливо прощупать структуру мекстромовой плоти, но его оказалось вполне достаточно, чтобы сообщить мне о том, что ползущий кошмар достиг первой фаланги. Поэтому, наверное, и появилась жгучая боль. Следовательно, если никто мне сейчас не поможет, я лишусь кончика своего пальца.

Никто не явился, чтобы успокоить мою боль и утешить мой разум. Они бросили меня на произвол судьбы. Я провел время с полудня до трех часов, прощупывая свой кончик пальца, будто никогда не видел его прежде. Он был твердым, как камень, но когда я сильно надавливал на его поверхность, он оказывался удивительно податливым. Он двигался, сгибаясь под моими пальцами. Ноготь напоминал обломок каленой стали. Я не мог согнуть ноготь ни рукой, ни ударом, ни зубами. Он оставлял неприятное ощущение куска металла и для старых зубов был слишком твердым орешком. Я попробовал подцепить металлическую стойку ногтем, вогнав его в трещину между железной трубкой и ножкой стола. Мне удалось расширить трещину, но остальное тело воспротивилось, обессилев и отказавшись служить противовесом крошечному рычажку, которым был мой ноготь. Интересно, какими пилочками мекстромы наводят свой маникюр?

В три тридцать дверь в комнату отворилась, впустив мистера Фелпса с сердечной улыбкой на устах.

— А, — весело произнес он, — вот мы и встретились, мистер Корнелл.

— При плачевных обстоятельствах, — сказал я.

— К сожалению, — кивнул он. — Однако не всегда же нам везет.

— Мне не нравится, что я являюсь живым примером.

— А кому нравится? Все же, с философской точки зрения, у нас не больше прав жить за чужой счет, чем у других. Ведь все там будем. И, кроме того, если всем людям обеспечить бессмертие, мир превратится в сумасшедший дом.

Я признал, что он прав, но не мог согласиться с его беспристрастной логикой, поскольку мне здесь отводилась роль жертвы. Он угадал мои мысли, хотя был только эспером. Правда, это и не составляло большого труда.

— Все верно. Но стоит заметить, что у нас нет времени рассиживаться и разглагольствовать на темы философии, метафизики или чего-нибудь подобного. Вам сейчас не до того.

— Верно подмечено.

— Вы уже знаете, конечно, что являетесь переносчиком.

— Пришлось поверить. Во всяком случае, все, с кем я встречался, либо исчезали, либо подхватывали Мекстромову болезнь, либо и то и другое.

Специалист Фелпс кивнул.

— Когда-нибудь вы все равно бы догадались.

— Но неужели, — взглянул я на него, — вы отправили за мной целую спасательную бригаду, чтобы собирать жертвы? Или подбирали только тех, кого надо? А люди хайвэя потворствовали вам в этой гонке?

— Слишком много вопросов сразу. И было бы лучше, если бы большинство из них остались без ответа. Во всяком случае, для вас. А может, даже и для нас.

Я пожал плечами.

— По-моему, мы вновь увлеклись философией, хотя куда важнее выяснить, что вы собираетесь со мной делать?

Он насупился.

— Трудно оставаться нефилософом в подобных случаях. Слишком много открывается перспектив, идей, точек зрения. С удовлетворением хочется отметить, что вы завершили наше дело, наличие переносчика явилось решающим фактором, который мы искали на протяжении последних двадцати лет или около того. Вы стали направляющей силой, последним кирпичом в здании, окончательным ответом. Или, к сожалению, были.

— Был?

— В соответствии с нашими знаниями о Мекстромовой болезни, которые, кстати, остаются довольно скудными, — сказал он, — главная причина болезни — носитель — должен быть абсолютно иммунным. Иногда мы бываем свидетелями, когда переносчиком становится человек, подцепивший незначительную или ослабленную инфекцию, иммунизировавшую его, но не способную убить и комара. А с другой стороны, мы не раз сталкивались с переносчиком, который, наконец, заразившись, вдруг становился обычным больным. А что мы имеем теперь? Останется ли Стив Корнелл переносчиком Мекстромовой болезни после того, как сам заболеет ею, или…

— Ну, и какой вывод?

— Загадка не из простых, — проговорил он задумчиво. — Одни полагают, что нам не следует вас лечить, поскольку само лечение может уничтожить какой-то неизвестный фактор, делающий вас переносчиком, другие утверждают, что если мы не станем вас лечить, то вы свалитесь задолго до того, как кончатся всесторонние обследования. А третьи уверяют, что следует попытаться выяснить, почему вы являетесь переносчиком, сделать соответствующие анализы и вылечить вас, после чего повторить анализы.

— Полагаю, меня никто спрашивать не собирается, — оборвал я его.

— Вряд ли. — Его лицо осталось невозмутимым.

— А к какой группе относитесь вы сами? — спросил я безысходно. — Станете мной заниматься или же заставите подохнуть, как собаке, замеряя кровяное давление? А может, я спокойно лишусь пальцев, пока вы сидите здесь сложа руки, ожидая доклада лаборатории.

— В любом случае мы узнаем от вас очень много о Мекстромовой болезни, — бросил он. — Даже если вы умрете.

— Мне очень лестно сознавать, что моя смерть будет не напрасна, — как можно язвительнее проговорил я.

Он взглянул на меня презрительно.

— Вы же не боитесь смерти, мистер Корнелл?

— Боюсь я смерти или нет, сейчас или погодя, к счастью или нет — это не имеет значения. Теперь не место и не время, да я и не вижу причин говорить об этом.

Мы сидели, уставившись друг на друга. Он не знал, то ли обидеться, то ли рассмеяться, а меня это тем более не волновало. Казалось, мы приближались к чему-то похожему на конец. Потом последуют похороны, заявления, что я-де умер, ибо современная медицина бессильна, и вечные «сожаления» о недостатке фондов и об очередных пожертвованиях Медицинскому Центру. В результате Фелпсу еще больше развяжут руки, а все остальные покатятся ко всем чертям.

— Ну что ж. Чему быть, того не миновать, — просипел я. — У меня нет ни мнения, ни права на апелляцию. Никого не волнует, каково мне сейчас.

— Я ведь не нелюдь, не толстокожий монстр, мистер Корнелл, — откликнулся он холодно. — Я думаю, вы понимаете мою точку зрения или, во всяком случае, согласитесь, что в ней есть доля истины.

— Мне кажется, я уже прошел это с Торндайком.

— Другой подход. Я говорю о своем праве на открытие.

— О чем?

— О моем праве на открытие. Вам как инженеру должна быть близка подобная идея. Будь я поэтом, я бы написал оду моей любимой, и никто не в силах был бы заставить посвятить ее кому-нибудь другому. Будь я поваром, открывшим новый рецепт, никто не посмел бы утверждать, что я увел его у своего друга. Тот, кто открыл что-то новое, должен иметь право не выпускать его из своих рук. Если бы создание мекстромов было бы каким-то техническим открытием или новшеством, я мог бы его запатентовать, получив исключительное право использования на семнадцатилетний период. Не так ли?

— Да, но…

— Да, но сейчас на мои права наплевали бы, и дело вышло бы из-под контроля…

Я замер и с гневом посмотрел ему в лицо. Он ничего не скрывал, просто был мекстромом. И все же на миг запнулся.

— Взгляните на меня! — рявкнул я. — Разве вправе один человек, или даже какая-то группа, скрывать, утаивать или держать в руках какой-то процесс, который можно использовать, чтобы спасти человеческую жизнь?

— Этот аргумент уже приводился ранее. Вы, возможно, по-своему правы. Но, к моему счастью, мистер Корнелл, у меня есть секрет, а у вас — нет, и тут уж ничего не поделаешь. Я имею право использовать его на тех людях, которые, по моему мнению, в большей мере будут способствовать прогрессу человеческой расы. Однако не стоит снова вдаваться в скучные и надоедливые дискуссии. Как сказал один древнегреческий философ, сколько с человеком ни спорь, а мысли его не переделаешь. С другой стороны, думается, однако, что вы нам кое в чем могли бы помочь, хоть и против своей воли.

— Да? И что я с этого будут иметь? Наверное, нужно кого-то убить? — Я цинично оглядел его и добавил: — Или, может, спросить, кого я должен убрать? Вы же знаете, как я люблю подобные штучки.

— Не смейтесь, я серьезно, — сообщил он.

— Тогда хватит юлить! Выкладывайте! — взорвался я. — Вы в курсе. А я нет. Поэтому, если хотите меня заинтересовать, лучше говорите, чтобы мне не ломать голову.

— Вы, конечно, были переносчиком. Может, им и остались. Но определить это мы не в силах. Собственно, мы могли бы, если бы…

— Ради Бога, кончайте, — вскрикнул я. — Что вы темните?

— Простите, — сказал он извиняющимся тоном, от которого меня пробрало до мозга костей.

Он немного помялся и продолжил:

— Если бы вы остались переносчиком, то могли бы принести пользу Медицинскому Центру. Теперь понимаете?

Еще бы не понять. Как нормальные люди, они ничего против меня не имели, только пинали туда-сюда и подбирали за мной жертвы. А теперь, когда я сам стал жертвой, они обеспечат мне «лечение», если только я побожусь объехать всю страну, намеренно заражая подобранных ими людей. Либо это, либо ложись и подыхай. Вряд ли специалиста Фелпса внезапно осенила подобная мысль. Он вынашивал ее давно, выжидая решения второго деликатного вопроса, когда мне деваться будет некуда и останется лишь терзаться угрызениями совести. А кому-то, несомненно, достанется роль спасителя-чудотворца.

— Здесь есть одно скользкое место, — сказал он мягко. — Если мы вас вылечим, нам придется полагаться только на вашу честность и порядочность, чтобы получить обещанное. Мы не так наивны, мистер Корнелл. Мы с вами отлично понимаем, что честное слово — лишь джентльменское соглашение. Поскольку, на ваш взгляд, медицинское обслуживание несовместимо с дискриминацией, а наша программа улучшения человеческой расы путем выборочной селекции претит вашим чувствам, то вы будете связаны лишь честным словом. Разве не так?

Что мне было ответить? То будут, то не будут, то опять будут! Чего Фелпс добивается?

— Если бы вы очутились на моем месте, мистер Корнелл, уверен, вы бы искали какую-нибудь дополнительную управу против меня. По той же причине я продолжаю искать такой же рычаг против вас. Между тем, мистер Корнелл, мы должны посмотреть, стоит ли вообще пытаться искать с вами реальную основу для нашего соглашения. Ведь вы можете быть переносчиком, сами знаете.

— Да, — ответил я мрачно.

— Между тем, — сказал он бодро, — мы, наконец, можем начать лечение вашего пальца. Мне было бы неприятно, если бы вы уклонились от сделки, потому что мы не в силах вылечить все ваше тело сразу.

Он просунул голову в дверь и позвал сестру, которая вошла с черным саквояжем. Из саквояжа она извлекла подкожный инъектор и маленькую металлическую коробочку, на вершине которой находилась тонкая раздвижная платформочка и несколько крошечных ремешков. Он притянул ими мой палец к платформе и вставил длинный шнур в ближайшую розетку.

Маленькие шторки раздвинулись, ближняя к запястью быстро завибрировала и чуть передвинулась, оставив ощущение невыносимого зуда. Край створки изогнулся, вывернув кончик пальца под углом в шестьдесят градусов от прямой. Это движение повторялось неоднократно, медленно, но регулярно.

— Не стану врать, — сказал он наставительно, — это будет очень болезненно.

Он поднес подкожный инъектор к концу фаланги и нажал спуск. На миг палец онемел и по нему растекся приятный холодок. Потом шок прошел, и кончик пальца, весь палец, а потом и часть руки охватила жуткая, невыносимая боль, которую вряд ли испытывал хоть один смертный. Вспышки и волны боли поднимались по руке к локтю, сводя мышцы предплечья. Нервный узел в локте гудел, посылая усиливающиеся волны вибрирующих иголочек к моему плечу. Моя рука стала источником жгучего жара и морозного холода, и все это время боль ломала, выкручивала и сотрясала тело.

Фелпс вытер мое мокрое лицо полотенцем, вынул еще один инъектор и всадил мне в плечо. Дрянь постепенно подействовала, и жуткая боль начала спадать. Пусть не совсем, но уменьшилась от совершенно невыносимой до едва ощутимой.

На миг я понял, почему животное, попавшее в капкан, отгрызает собственную лапу, чтобы вырваться из ловушки.

Из недр своего саквояжа он извлек бутылку и налил мне полстакана какой-то жидкости, которая подействовала на меня словно глоток хорошего мягкого виски. А вообще это напоминало удар. Он обжег словно пламя, встряхнув мне желудок и мозг. Фелпс плеснул мне чистого спирта.

Своеобразное противоядие подействовало. Жуткая боль в руке начала понемногу стихать.

— Где-нибудь через час снимите манипулятор, — сказал он мне, — а потом продолжим лечение.

Я прикинул, что они всегда смогут прекратить его, если надобность во мне исчезнет.

 

18

Полночь. На несколько часов с моей руки сняли манипулятор, и стало очевидно, что Мекстромова болезнь завладела первым суставом и перебралась к следующему. Но меня это не радовало. Хотя я и мечтал о прекрасном твердом теле, но мне совсем не нравились невыносимые муки, сопутствующие этому процессу. Я прикинул насчет запястья. Это довольно сложный сустав, и боль в нем наверняка превзойдет боль в суставе указательного пальца. Я, конечно, слышал рассказы, будто бы, достигнув вершины, дальнейшие страдания не причиняют больших мук. Я принял это как должное. Но теперь я не был слишком уверен, что то, что я испытал, не станет исключением, потому что, как известно, нет правил без исключений.

Я все еще пребывал в мрачном и безутешном настроении. Но умудрился поесть, побриться, принять душ и расслабиться, поскольку попал все же не в самое плохое положение. Ведь могло получиться гораздо хуже. Я лег и прощупал помещение.

В здании находилось несколько пациентов, но ничто не напоминало дом Маклинов. Когда начиналось лечение, те отправляли больных в другую часть света. Там не было ни сиделок, ни докторов, ни ученых, ни какого-либо другого персонала.

Снаружи, по другую сторону дороги, находился маленький светлый домик, который, очевидно, принадлежал охране. По сравнению с армейской она была куда более формальной. Территория, вместо того чтобы патрулироваться охранниками (которые могли проболтаться невесть где), была разбита на квадраты, нашпигованные индукционными датчиками и фотореле.

Вы наверняка читали, как маскируются подобные устройства. Я тоже. Поэтому, прощупывая территорию, я знал, что следует искать, и выбирал безопасный путь от черного хода моего здания до ближайшей границы мертвой зоны. Это была в высшей степени необычная мертвая зона, она, вздымаясь волнами, простиралась к зданию, словно гряда обломков. Ее вершина поднималась, словно колонна неизвестно какой высоты, ускользая от моего мысленного взгляда. Она снижалась недалеко отсюда, но не проходила над зданием. Дальний конец колонны терялся вдали. Даже несмотря на свою тренировку, я был несказанно поражен, прощупав дальний конец мертвой зоны. Меня будто нарочно наводили на мысль окинуть все поверхностным взглядом вместо детального осмотра.

Я расслабился. Если мне и суждено выбраться отсюда, то только с посторонней помощью. Мне бы понадобился лихой пилот геликоптера, севший в мертвой зоне с выключенным двигателем. У Медицинского Центра не было радара. Наверное, по тем соображениям, что слишком высокая засекреченность говорит о важности скрытого. Поэтому пилот должен был бы спуститься с выключенным мотором, приземлиться и ждать. Выбрать момент нужно безупречно, потому что мне, заключенному, придется преодолеть галопом двести метров свободной спецзоны, перелезть высокую изгородь, увенчанную колючей проволокой, пересечь еще пятьдесят ярдов во тьме и найти своего сообщника. Взлетать пришлось бы вслепую, сразу же, как я обнаружу аппарат, а дальше все зависело бы от сноровки пилота, который должен настолько разбираться в двигателях и ускорителях, что смог бы рвануть вверх без предварительного разогрева.

Конечно, через некоторое время, наперекор всем моим планам, люди Медицинского Центра прочтут мои мысли и, скорее всего, заполнят мертвый участок патрулями из грубых здоровых джентльменов, вооруженных достаточно, чтобы остановить танк.

За неимением всякого рода устройств или приспособлений, которые экранировали бы мой мозг от любопытных телепатов, мне оставалось только одно — улечься в мягкую постель и погрезить во сне о бегстве.

Очевидно, я уснул и вообразил, что за мной гонятся молларды с шампурами, унизанными чертовыми пончиками. Но беспокоила меня почему-то в основном парочка клиентов, решивших, что единственный способ унять моллардов — пальба. И их одежда была под стать снаряжению. Кто охотился на уток с каноэ, разве станет надевать штормовку и бутсы? Потом они, очевидно, купили у меня несколько уток и отправились домой, бросив меня на съедение кошмарам…

Около восьми утра в мою дверь тихо постучали. Поскольку я проворчал, что могли бы и не прибегать к таким формальностям, дверь отворилась, и вошла женщина с завтраком на подносе. Это была не моя сиделка. Это был эспер в образе лакированной блондинки.

Собственно, лакированной она была чисто условно. Это не следовало из ее косметики, одежды или прически. Она была само совершенство. Короче, у нее был такой глянцевый вид, что наводил на мысль об автоматроне, запрограммированной создавать определенное впечатление и в нужный момент говорить нужные слова. Как будто она никогда не задумывалась ни о себе, ни о проблемах, которые выходили за компетенцию ее запрограммированных интересов. Как будто покрой ее платья и застывшая красота лица были важнее всего в ее жизни.

Девица с налетом полной безразличности быстро исчезла, и у меня было всего несколько мгновений прощупать ее сущность. И все же я видел ее глаза. Они какое-то время бездумно смотрели в точку в трех дюймах над моим плечом, а потом сосредоточились на мне. Причем не важно, где, в какой точке комнаты она сейчас находилась: поднимала ли шторы или убирала всякую мелочь, будто какая-нибудь младшая сестра. Наконец она поставила мой поднос на столик и остановилась, глядя на меня сверху вниз.

С первого взгляда я понял, что она не телепат. Поэтому я грубо спросил:

— А где та девушка? Где моя сиделка?

— Я заменю ее на время, — сказала она. В ее голосе чувствовалась какая-то напряженность. Она старалась использовать тот вкрадчивый деликатный тон, которым пользуется профессиональный ясновидец. Но заученный голос ломался и сквозь него проступали ее естественные интонации.

— Почему?

Тут она смягчилась или, может, чуть расслабилась. В ее лице появились намеки на характер, а тело потеряло свою суровую недоступность.

— Вас что тревожит? — спросил я ее мягко. У нее на уме было что-то такое, что оказалось чересчур велико для нее, а дрессировка была не столь хороша, чтобы она могла это скрыть. Я надеялся ей помочь. И еще я хотел знать, что она здесь делает. Если ученый Фелпс думает надавить на меня рычагом в образе женщины, он глубоко заблуждается.

Она смотрела на меня, и я ловил тень борьбы на ее лице.

— Тревожит? — спросила она шепотом.

— Да. Что вас тревожит?

— У меня…, Мекстромова болезнь. — Последнее слово вырвалось с парой слезинок, появившихся из-под прикрытых век.

— Ну и что? — спросил я. — Стоит ли из-за этого так убиваться?

Она захлопала глазами и посмотрела на меня.

— А разве это не ужасно?

Я вспомнил о боли в пальце и попробовал солгать:

— Мне чуточку больно, но, по правде говоря, это, наверно, из-за того, что я долго тянул с первой процедурой.

Я потянулся к столику и нашел сигареты. Выудил две и предложил ей. Она осторожно протянула руку, готовая в любой момент ее отдернуть. Правда, почти тотчас это прошло. Такое чувство испытываешь, когда отправляешься в кабинет зубного врача, чтобы покончить раз и навсегда с неприятным делом. Это стоит непреодолимых усилий. Но стоит пересечь какой-то рубеж, после которого повернуть назад уже невозможно, и дальше идешь вперед без всяких колебаний.

Наконец она дотянулась до сигарет, но была очень осторожна, стараясь не касаться моей руки, будто та могла ее ужалить. Потом, как бы решившись, ее рука скользнула мимо пачки и коснулась моего запястья.

Три мгновения мы стояли как вкопанные. Потом я поднял другую руку, вытащил сигарету, о которой она забыла, и протянул ей.

Я участливо взглянул на нее. Потом поднял левую руку и посмотрел на заразу. Палец, который когда-то жевал мекстромов младенец в Хоумстиде. Неуверенно пожав плечами, я поднес ее руку ко рту и коснулся ее языком и прощупал своим восприятием, зажав тонкий кусочек ее кожи между зубами. Затем резко сжал их, почувствовав кровь. Она дернулась, замерла, прикрыла глаза и сделала глубокий вдох, но даже не вскрикнула.

— Если не ошибаюсь, должно сработать, — сказал я спокойно. — Теперь ступайте и помажьте йодом. Похоже, человеческий укус переносит инфекцию, и я не думаю, что какой-нибудь антисептик сможет остановить Мекстромову инфекцию. Они пробовали на мне антисептики, — вспомнил я Хоумстид. — Теперь, мисс, не знаю, как вас там, садитесь сюда и рассказывайте, как вас осенила эта жуткая идея.

— О, я не могу — заплакала она и перестала сосать свой кровоточащий палец.

В объятиях я не нуждался. Я только хотел убедиться. Кто-то нажал на нее. Может, кто-то, кого она любила, стал мекстромом, и она решилась. К тому же была вероятность, что ей дали понять, что возьмут ее в сообщники только в том случае, если она подхватит Мекстромову, и использовали мое пребывание как отличную возможность проверить меня, а заодно получить и ее.

Я поразился. Вроде бы она была не большого ума. Я не мог себе представить, с какой стати Фелпсу, который держал ключевые позиции, давать ей зеленый свет. За исключением того, что она была женщина привлекательная, если вам нравятся красивые куколки. А ей, наверное, нравилось жить в своеобразном мирке, окруженном со всех сторон журналами, кружевными занавесками, телевизионной мыльной оперой и полным загоном мекстромовых детишек. Просто немыслимо, как поборники нового общества начинают удовлетворять свои потребности в женщинах, чьи мозги связаны мирскими заботами о доме и семье.

Ладно. Надеюсь, она ее подхватит, если по-настоящему этого захочет. И голову могу дать на отсечение, что она пошла на это ради своего суженого, а не во имя элитарного общества, которое он создает.

Я покончил с завтраком и отправился посмотреть, как парочка телепатов играет в шахматы. Но после ленча все это мне наскучило. Шахматы телепатов ничем не лучше покера ясновидцев.

Потом настал черед обеда, заполненного лабораторными анализами, экспериментами, обследованиями, процедурами и тому подобным; они были ничем не лучше предпринятых в Хоумстиде, и я удивил их и несказанно обрадовал, выдав на-гора прошлые данные о крови и прочей дряни.

Они не удостоили меня новой подружкой, и я бродил вокруг после обеда, скрываясь от Торндайка или Фелпса. Мне не хотелось вступать в какую-нибудь новую дискуссию с ними, и не нужно было быть большим ясновидцем, чтобы предсказать, в какую беспросветную тьму повергнут меня их семантические упражнения.

И я снова пораньше завалился спать. И снова в восемь утра меня разбудил стук в дверь. На этот раз это был уже не робкий, испуганный стук. Теперь он звучал куда веселее и громче. Моя реакция осталась прежней. Поскольку это был их спектакль и декорации, я просто недоумевал, с чего им так раскланиваться.

Опять лакированная. Она вошла с грустной улыбкой и поставила поднос.

— Взгляните! — воскликнула она и вытянула руку. Кровь перестала течь, и ранка покрылась тонкой корочкой. Я прощупал ее и кивнул. Без сомнения, чувствовались первые признаки Мекстромовой.

— Вышло, детка.

— Знаю, — проворковала она в ответ. — Боже, дай я тебя расцелую!

И не успел я подумать, что она хотела этим сказать, как она упала в мои объятия в несдерживаемом порыве, да таком, какого я давно уже не видывал. С тех пор как я обнимал Катарину у нее в квартире, незадолго до катастрофы, а потом провел некоторое время в обществе сестры Фарроу, которая оказалась ко мне весьма равнодушной, на мою долю выпадали только приятельницы-мекстромки, а с их хваткой можно было от волнения свернуть шею. Через некоторое время, когда я начал отвечать ей с энергией и энтузиазмом, она выскользнула из моих объятий, уйдя из зоны досягаемости к подножию кровати.

— Гарри благодарит вас за это, — сказала она холодновато.

«Чтоб твой Гарри сдох!» — подумал я, когда она ушла. Затем я ухмыльнулся себе, как чеширский кот, потому что вдруг осознал, что стал теперь настолько значим, что они просто не позволят мне умереть. Не важно, как я буду жить, но я буду жить. И после долгой сумятицы и треволнений мысли быстро вернулись в привычное русло.

Я вспомнил случай с ребенком. Даже если ребенок окажется еще одним переносчиком, пройдет слишком много времени, пока он вырастет и его смогут использовать.

Я пошел даже дальше. Ведь не колесил же я по округе, кусая наивных граждан. Видно, вполне достаточно меньшего контакта. Укус просто ускоряет процесс.

Так что я здесь в полной безопасности и могу поступать в соответствии со своими желаниями. Могу остаться с Фелпсом и кусать только Фелпсовых аристократов, а могу отправиться к людям хайвэя и кусать там кого заблагорассудится.

Я усмехнулся, глядя в зеркало. Пусть я добрый парень, но уж кусаю лучше, чем другие. Я показал зубы своему отражению — получилась отличная реклама зубной пасты с голливудской улыбкой.

Мое отражение посуровело.

«Стив! — подумало оно. — Старый чертяка! Уж если собрался кого-нибудь укусить, ступай подальше от Медицинского Центра».

 

19

Часом позже они вырвали мне клыки без всякой анестезии.

Торндайк зашел посмотреть развитие инфекции и признал, что через несколько дней я буду готов к основному лечению.

— Мы бы хотели отсрочить основные процедуры, — сообщил он, — потому что это слишком надолго лишает пациента способности передвигаться.

Он нажал кнопку звонка, выждал, и скоро дверь открылась, пропуская санитара, толкающего передвижной столик, нагруженный медицинским хламом.

Я даже не понял, что лежит на столике, потому что был слишком поражен, чтобы это заметить.

Все внимание я уделил Катарине, выряженной в униформу Серой Леди и ставшей чрезвычайно услужливой, посвежевшей, веселой и довольной. Язык мой застыл, дернулся и остался неподвижен.

Управлялась Катарина вполне профессионально. Она подняла подкожный инъектор и вложила в протянутую руку Торндайка. Ее глаза глянули на меня и ободряюще подмигнули. Она твердой рукой взяла мою руку, крепко сжала ладонь и держала ее, в то время как Торндайк выстрелил мне во второй сустав. Ее хватка стала еще крепче, когда она выдохнула:

— Стив, я так рада!

И затем продолжила свою работу. Меня поразила ирония происходящего, но я вспомнил чудовищную радость тех, кто подхватил инфекцию.

Затем меня захватила волна агонии, и я запомнил только то, как Катарина сложила полотенце, вытирая капельки пота с моего лица. Она обняла мою голову руками и тихо напевала, пока не прошла пучина боли. Потом она вновь взялась за дело и отодвинула Торндайка в сторону, чтобы самой закрепить ремешки манипулятора. Она сделала это нежно и осторожно. Затем наградила меня стаканом ледяной воды, поставив его так, чтобы я мог дотянуться до него здоровой рукой. Затем она вышла, окинув меня напоследок долгим изучающим взглядом, и я понял, что она вернется позже, чтобы поговорить со мной наедине. Такой искушенный телепат, как Торндайк, мог запросто подслушать смысл нашей интимной беседы и использовать ее с пользой для себя.

Как только Катарина вышла, Торндайк обернулся ко мне и с циничной самоуверенностью сказал:

— Вот и нашли на вас управу, Стив!

Наркотик сломил все, но притупленные волны боли устояли.

— Так вы предложили ей уплатить по счету, Торндайк? — умудрился я улыбнуться.

— Да за вашу шкуру она не даст и цента, — отозвался он презрительно и, хмыкнув, вышел, оставив меня наедине с мыслями и болью.

Крошечный манипулятор обрабатывал второй сустав моего пальца, ритмично перемещаясь вверх и вниз, и с каждым мгновением боль возвращалась. К тому же он упражнял и первый сустав, который так закостенел, что мои мускулы отказывались им двигать уже несколько часов. Это тоже подливало масла в огонь.

Наркотик помогал переносить боль, но он также мешал моей способности сосредоточиться. И, тем не менее, все становилось ясно, логично и понятно. Катарина была здесь, потому что они связались с ней по каким-то каналам и сказали: «Попробуйте отказаться и увидите, что ваш любимый умрет в муках». Вроде бы разумно, но дальше все вещи обретали какой-то сумбурный и загадочный смысл. При обычных обстоятельствах Катарина должна была бы прийти ко мне при первой же возможности, как, впрочем, и я к ней, если бы знал как. И мало того, я, возможно, поклялся бы им в вечной преданности, даже если бы не разделял их воззрений.

Но Катарина была достаточно смышленой, чтобы понять, что я для них более ценен живой, нежели мертвый.

Зачем же тогда она пришла сюда, отдав себя в их руки? Одна она могла бы потерять голову от беспокойства. Но у людей хайвэя было достаточно хороших советников, которые объяснили бы, что Стив Корнелл был тем малым, который мог бы запросто устроиться среди врагов или друзей. Почему они не пытались подобрать меня, пока не стало очевидным, что я на пороге курса лечения. Люди Фелпса забрали меня, поскольку Медицинскому Центру требовалась любая информация, какую только они могли добыть обо мне как о переносчике. Если бы кто-нибудь в Хоумстиде знал о происшедшем в зале суда, я бы сейчас был среди друзей.

И тут жуткая мысль поразила меня как удар грома.

Переориентация.

Добровольное желание Катарины помогать им было вызвано переориентацией, и ничем больше.

Хотя я слышал о ней и раньше, но теперь столкнулся с ней воочию и понял, какая это мерзость. С ее помощью доктор Джекилл превращался в мистера Хайда. Она проходила почти мгновенно, ее скорость зависела от соотношения силы мозга оператора и испытуемого объекта. Сопротивляющийся мозг переориентировать куда труднее, чем уступивший добровольно. И возникнет новая личность, пока кто-нибудь не высвободит старую. Причем проще сделать плохого человека из хорошего, чем наоборот. Слишком трудное дело удовлетворить каждого, хотя люди выработали теорию, будто все «хорошее» должно идти на пользу человечеству, в то время как «плохое» несет ему одни неприятности. Короче, я считаю так: ни одна культура, основанная на грабеже, жульничестве, разбое и мракобесии, не выживет.

При мысли о том, что в мозг Катарины вмешались, я закипел от негодования. Забыв о боли, я начал неистово зондировать окружающее. И чем больше я зондировал, тем больше понимал, что все тщетно.

Здесь я был практически неподвижен и зависел во всем от них. Не стоило и пытаться спасти возлюбленную, которая будет брыкаться и звать на помощь, по крайней мере до тех пор, пока я не доберусь до укромного места, где смогу провести переориентацию. Последнее не так уж сложно — среди многих вещей, которые я услышал о переориентации, было то, что она могла не устоять и рухнуть перед сильными человеческими чувствами и узами, да и подсознание всегда оказывало сопротивление новой личности.

Что касается моего экстрасенсорного прощупывания, я не нашел ничего нового. Пациенты, медсестры, персонал, сиделки, пара врачей и ученых, корпевших над кипами бумаг. И, наконец, Катарина, склонившаяся над автоклавом. Она раскладывала в ряд инструменты под надзором старшей сестры, объяснявшей, что для чего служит.

У меня вырвался глубокий благодарный вздох. Она была слишком занята, чтобы читать мысли, исходившие из моего мозга. Я даже не хотел, чтобы она знала о моей ужасной беспомощности и гневе.

И тут, пока я был поглощен мыслями о себе и Катарине, дверь вдруг распахнулась, и я не успел прощупать входящего. Открывший дверь был именно тем, в ком я нуждался, чтобы открыть пошире пасть и завыть в припадке бешенства. Это было так кстати. Помочь невозможно, оставалось только идти навстречу.

— Привет!

Мисс Фарроу даже не удостоила меня ответом. Ее лицо казалось мрачнее моих мыслей, если это возможно. Сомнительно, чтобы она занималась своей телепатией. Люди, которые выполняют подобную работу, говорят, что это тяжело, даже когда видишь и слышишь. Пусть так. Но телепаты и эсперы выходят из любой заварухи первыми, потому что пси-довольно деликатный фактор.

Она холодно глянула на меня.

— Ты настоящий недоумок!

— Ох, детка! — огрызнулся я. — Полегче! Я, конечно, не блеск, но что поделаешь? — и шлепнул ее по щеке. Это было как болеутоляющее, если бы она не была мекстромом.

Фарроу сразу остыла, ее лицо сделалось безучастным и апатичным. Она рухнула на кровать и уткнулась лицом мне в грудь. Помочь я не мог, но мог утешить. Она была как кусок мрамора, но теплый и дрожащий. Все равно, что плачущая статуя на твоем плече. Она повисла на мне, словно огромный мешок цемента, а руки обвили плечи, будто пара скоб. Большие горькие слезы скатывались по ее щекам мне на грудь, и я был по-настоящему поражен, обнаружив, что слезы мекстромов не падают подобно каплям ртути. Они разбивались, словно капли обыкновенной воды, и увлажняли мою грудь.

Я отстранил ее, слегка встряхнул и сказал:

— Ну зачем так убиваться, Фарроу?

Она затрясла головой, будто прочищая мозговой аппарат.

— Стив, — сказала она спокойно и серьезно. — Я была такой непроходимой дурой.

— Вы не одиноки, Фарроу, — сообщил я, — все люди вытворяют такие глупые фокусы.

— Знаю, — оборвала она. И потом, собравшись с духом, добавила: — Наверное, есть еще одна версия сказки о садах Эдема. Еву уже обвинили в совращении Адама. А ведь могло получиться так, что совратил Адам?

Я не знал, к чему она клонит. Лишь гладил ее волосы и ждал. Существует всего два способа образовать одну пару.

— Стив, беги отсюда! Пока ты в безопасности!

— Что за бред, Фарроу?

— Я была тряпкой, — сказала она и выпрямилась. — Я была дурой, Стив. Если бы Джеймс Торндайк попросил меня спрыгнуть с крыши, я бы только спросила «куда?». Я просто потеряла голову.

Да, теперь кое-что начало проясняться.

— Я… выдала тебя.

Как обухом по голове! Видно, здесь не просто треп. Полминуты она проревела на моем плече в моих объятиях, и это, наверное, был наш первый чисто физический контакт с Фарроу. Вроде…

— Нет, Стив. Не тот случай. Я не собираюсь подменить тобой Торндайка, как ты мной — Катарину. — Очевидно, к ней вернулась телепатия. — Стив, — сказала она, — я тебя выдала, сделала все, как велел Торндайк. Уже тогда твоя участь была решена. Мне полагалось заманить тебя в ловушку, а потом таинственно исчезнуть. Ну, а дальше, мы либо… сторговались бы… либо…

Она вновь расплакалась, втянув голову в плечи, а потом посмотрела на меня с жалостью.

— Бедный эспер! — сказала она тихо. — Ты по-настоящему даже не знаешь…

— Что? — спросил я сурово.

— Он одурачил меня, — сказала она, будто речь шла о чем-то не относящемся к делу.

— Послушайте, Фарроу! Окажите любезность бедному эсперу, который не может читать мыслей. Прощупайте их вокруг, ладно?

Снова, будто невзначай, она проронила:

— Он телепат чрезвычайно высокого разряда. Он умеет контролировать.

— Контролировать? — тупо спросил я.

— Ты не понимаешь, — сказала она. — Ведь хороший телепат может мыслить символами, которые мешают по-настоящему глубоко прослушивать менее сведущему телепату. А Торндайк — превосходный телепат, действительно высшего класса. Он…

— Подождите! Что за чушь вы городите?

Она гневно вскинула голову:

— Я о вашей драгоценной Катарине!

Я глядел на нее без холода, но с возрастающим недоумением. Я попробовал сформулировать собственные мысли, но она резко продолжала:

— Ваша авария была одной из тех приятных случайностей, которую вам не подстроили, Стив.

— Когда стало известно, что я переносчик Мекстромовой болезни? — спросил я прямо.

— Почти за три недели до того, как вы повстречали Катарину Левис, — ответила она так же прямо. — Медицинский Центр изрядно потрудился, чтобы вы сошлись с ней, Стив.

Вот это да! Если не будет еще каких-нибудь сюрпризов, станет ясно, почему Катарина оказалась здесь добровольно. По правде говоря, я в это никогда не верил, потому что трудно поверить, но я не мог отрицать, что подобные утверждения требуют доказательств. Если это окажется правдой, моя помолвка с Катариной была подстроена ими для нажима, вроде той белокурой. Катастрофа должна была действительно спутать им планы.

— Так и было, Стив, — сказала Фарроу, которая следила за моими мыслями. — Люди хайвэя спасли ее и помогли. А это спутало карты и тем и другим.

— И тем и другим?

Она кивнула.

— До аварии Медицинский Центр не знал, что существуют люди хайвэя. Но когда Катарина исчезла, не оставив следа, Торндайк хорошенько поработал, исследуя вас. Тогда-то он и отыскал, как слабую улику, хайвэйский знак и старого Харрисона, поднимавшего машину, в то время как Филипп извлекал вас оттуда. Тут он понял…

— Фарроу! — прорычал я. — В вашей истории масса пробелов. К примеру…

Она подняла руку, останавливая меня.

— Стив, — сказала она спокойно. — Ты ведь знаешь, как трудно телепату найти кого-то, кому можно по-настоящему верить. Но я постараюсь доказать тебе…

Тут уж я остановил Фарроу.

— А как же вам верить? — спросил я чуть ли не ее словами. — Какую роль играете вы в этой тихой войне?

Сестра скривилась, словно только сейчас догадалась, что держит во рту клубок мохнатых многоножек.

— Я женщина, — сказала она просто. — Я уступчива и легковерна, особенно когда в благодушном настроении. Но потом я узнала, что подход к женщине основан на том, что ни одна культура не может обойтись без плодящих самок. Я вдруг обнаружила, что… — она смолкла, сглотнула, и в голосе ее прорезались стальные нотки, — пригодна лишь как рожающая скотина. Как одна из тех бедняжек, которые с гордостью лежат, вынашивая им потомство. А я говорила тебе, Стив, — здесь она воспрянула, — что буду клясть себя всю жизнь, если позволю своему ребенку вырасти с самомнением, что он — Божьей Милостью Царь Земли.

Мое чувство эспера обнаружило изменение в распределении людей по зданию. Люди задвигались. Нет, передвигался кто-то один. Внизу, в лаборатории, в дальнем конце здания, Катарина все еще продолжала работать над автоклавом и инструментами. Ее наставница куда-то вышла, и пока Катарина была одна, она оказалась в объятиях доктора Торндайка. Испугавшись, что они почувствуют мое незримое присутствие своим собственным телепатическим чутьем, я подглядывал осторожно.

Дверь отворилась, и вошел Торндайк. Катарина обернулась, оставив свое занятие, и что-то сказала. Что именно, я, конечно, не мог уловить.

«О чем они говорят, Фарроу?» — спросил я мысленно.

— Не знаю. Для моего ранга они слишком далеко от меня.

Я выругался, но в действительности меня не особенно интересовал их диалог. То, что они делали, было ясно без слов.

Катарина обернулась и похлопала его по щеке. Они улыбались друг другу. А потом Катарина начала передавать ему инструменты из автоклава, которые он складывал на хирургический поднос. Катарина смотрела, что он делает, и отпускала какие-то замечания, потом пригрозила ему парочкой щипцов, достаточно больших, чтобы вырвать с корнем его трехдюймовый шланг. Это была довольно забавная и невинная игра, вроде той интимной близости людей, когда они знают друг друга долгое время. Торндайк, конечно, вовсе не испугался щипцов, а Катарина вовсе не мечтала претворить в жизнь свою угрозу. Наконец им надоело бороться за инструменты, и Торндайк их отобрал. Они прислонились бок о бок к стене кабинета. Их колени коснулись, и они продолжали разговор, будто обсуждая что-то важное и смешное.

Или это была переориентация, или Катарина собственной персоной. Но все же я не мог полностью поверить, что она меня разыгрывала. Мой мозг прикидывал то так, то эдак, пока, наконец, с моих губ не сорвался прямой вопрос:

— Фарроу, а какого класса Катарина как телепат?

— Почти класса доктора, — сказала она спокойно.

— Может, потребовалось бы несколько подготовительных тренировок, если бы не запретили экономисты. Я не запрашивала о ней материалов Школы Райна, но у меня к ней предубеждение.

Если Фарроу говорит правду, Катарина была достаточно сильным телепатом, чтобы контролировать и управлять своими мыслями для маскировки. Она могла думать и планировать, не боясь, что другие телепаты выведут ее на чистую воду. И была достаточно умна, чтобы водить за нос недоучку эспера вроде меня. Я был таким же большим дураком, как и Фарроу.

 

20

Сестра Фарроу коснулась моей руки.

— Стив, — сказала она спокойно, — прикинь только одну вещь. Подумай о том, как Катарина оказалась здесь. Она приехала защитить твою жизнь и твое будущее.

— Что?

— Представь себе! — Ее голос стал походить на визг. — Она скоро придет.

Я мучительно пытался понять. Потом ухватил мысль — Катарина придет, чтобы перемещать манипулятор и побеседовать со мной. Я не хотел ее видеть, но потом пришлось согласиться. Меня вдруг озарило, и я понял, что теперь знаю правду, что гораздо важнее, чем что бы то ни было. Я перевел мозги на низкие обороты и начал лениво размышлять, погружаясь в какие-то фантазии. Я убеждал себя, что все не так просто, но мысли текли чересчур драматично. Я смаковал последнее сообщение. При повторном обдумывании оно казалось мне все более вероятным. Я попался в ловушку, и Катарина приехала сюда как заложник моего примерного поведения. Она бежала из убежища или тихо покинула его. Видно, Фелпс проследил, чтобы Катарине дали знать обо мне. Важно то, что Катарина оказалась здесь, чтобы сохранить мне жизнь.

Я продолжал обдумывать положение. Вдруг стремительно вошла Катарина и увидела, что делает сестра Фарроу.

— Я сама собиралась сделать это, — сказала Катарина.

Фарроу выпрямилась, отрываясь от работы.

— Простите, — сказала она холодно. — Я не знала. Обычно это моя работа. Ведь это довольно тонкая операция. — В голосе Фарроу послышался холод профессионального отпора. Дерзкая белая шляпка с золотой булавкой смотрела сверху вниз на серую униформу без каких-либо украшений. Катарина почувствовала себя несколько неуютно, но потом, очевидно, справилась с собой.

— Видите ли, мистер Корнелл — мой жених, — неудачно отпарировала Катарина.

Фарроу набросилась еще яростнее:

— Мне известно об этом. Тем более не стоит забывать, что дипломированные медики не лечат близких по этическим соображениям.

Катарину словно ударили.

— Я уверена, что доктор Торндайк не доверил бы мне ухаживать за ним, если это так, — отпарировала она.

— Возможно, доктор Торндайк не учел, что мистера Корнелла нужно готовить для Лечебного Отделения. Или, — добавила она лукаво, — может, вы возьметесь подготовить пациента к основному курсу лечения?

— К основному курсу? По-моему, доктор Торндайк не имел в виду ничего подобного.

— Пожалуйста, — сказала Фарроу. Ее голос был непреклонен. — Как сестра я должна придерживаться указаний врачей. Я выполняю приказ.

Это был хороший удар. Катарине выговаривалось, что она, как простая санитарка, имеет еще меньше прав. Катарина попыталась ответить, но передумала. Вместо этого она нагнулась и взглянула на меня. Потом вытерла мой лоб.

— О, Стив! — выдохнула она. — Так тебя подготавливают к лечению! Благодаря мне, Стив. Пусть оно будет не слишком тяжелым!

Я слабо улыбнулся и посмотрел ей в глаза. Они были нежными и теплыми. Ее губы, полные и красные, чуть раздвинулись, а нижняя слегка блестела на солнце.

Как бы я целовал эти сладкие губы, как бы держал в руках ее лицо! Ее волосы слегка развевались, ниспадая на плечи. Не так просто грезить и лежать здесь.

Она отпрянула, и ее лицо резко изменилось. Из-под маски нежной заботы проглядывала суровая расчетливость. Я чуть было не поскользнулся на последнем отрезке своих умствований и не провалил все дело.

Катарина выпрямилась и направилась к двери. Сделав один шаг, она вдруг рухнула, как мокрое полотенце.

Над ее неподвижным телом я увидел сестру Фарроу. Она хладнокровно всадила вторую дозу в основание шеи Катарины, чуть ниже ключицы.

— Это, — сказала коротко Фарроу, — свалит ее на неделю. Из меня получился бы настоящий убийца.

— Что?..

— Одевайтесь! — оборвала она меня. — На улице холодно.

Фарроу швырнула мою одежду, и я принялся одеваться. Между тем она продолжала:

— Я не знала, что тебе не удастся утаить наш разговор. Она слишком хороший телепат. Поэтому, пока ты отвлек ее внимание, я выстрелила ей в шею. Преимущество мекстромов в том, что они почти не замечают легких воздействий инъектора.

Я замер.

— А разве это хорошо? Кажется, я слышал, что боль — необходимый фактор для защиты…

— Кончай разглагольствовать и одевайся! — оборвала Фарроу. — Боль полезна, когда необходима. А зачем она нужна, когда колешь шкуру мекстрома иглой? Другое дело, когда мекстрому что-то причиняет настоящий физический вред.

— Вроде паровоза, свалившегося ему на голову?

— Одевайся, а то мы вообще не выберемся из этих дебрей.

— А у тебя есть какой-нибудь план?

Она кивнула:

— Да, Стив… Раз ты позвал меня быть твоим телепатом, мы составим отличную команду. Я ведь тебя подвела. Теперь я снова с тобой и выведу тебя отсюда.

— Заметано, — кивнул я ей.

— Хорошо. Теперь, Стив, прощупай приемную.

Я так и сделал. Там никого не было. Я открыл было рот, чтобы сказать ей об этом, и с глупым видом закрыл вновь.

— Прощупай приемную слева, через три двери от той, что сейчас прощупываешь. Там есть кресла-каталки?

— Кресла-каталки? — изумился я.

— Это госпиталь, Стив. Здесь не разрешается разгуливать поодиночке, даже если идешь к стоматологу с больным зубом. Тебя отвезут. А теперь хорошенько прощупай зал. Если кто-то появится, пока я выйду, хорошенько всмотрись в их лица. Возможно, на таком близком расстоянии я узнаю их по твоему образному восприятию. Хотя Бог знает, уж если, столкнувшись нос к носу, путают двоих, то что же говорить о ясновидении.

Она вышла, оставив меня наедине с распростертым телом возлюбленной, лицо которой приобрело расслабленное, сонное выражение.

«Крепись, детка!» — подумал я, прикрывая глаза, чтобы направить всю энергию на восприятие.

Фарроу спустилась в холл, словно профессиональный катальщик, явившийся по вызову. Никто не подумал ее остановить. Она достигла запертой комнаты и вывезла каталку, словно готовя ее для настоящего пациента. Дрожь и подергивание в пальце возобновились, и я вспомнил, что ничем не отличаюсь от настоящего пациента. Она покатила кресло назад в мою комнату.

— Садись! — сказала она, и я сосредоточился на восприятии холла, лифта и лестницы центрального коридора.

Она пристегнула меня ремнями, расположив их так, чтобы не была видна моя верхняя одежда и башмаки. Потом подхватила Катарину с пола, опустила на мою постель, закатала в одно из полотнищ, которые медики использовали вместо постельного белья. Если кто-нибудь наскоро здесь прощупает, то решит, что она — пациент. Если, конечно, щупая, не знает, что эту комнату занимает один больной мужчина, Стив Корнелл.

— Ну, а теперь, Стив, справишься?

— Справлюсь.

— Я повезу. А ты прощупывай. Уж дорогу я найду сама, — сказала она мне со смехом. — Заостряй свое восприятие только на тех типах, которые любят всюду совать свой нос. А остальное я возьму на себя.

Мы выехали в вестибюль. Я быстро окинул взором комнаты и зал впереди. Вроде все было чисто. Ждать грузового лифта было равносильно пытке. Но наконец, он подъехал, и мы загрузились. Лифтер оказался на высоте. Он улыбнулся сестре Фарроу и весело кивнул мне. Может, он был слепой.

Но как только лифт начал спускаться, из одной комнаты нижнего этажа вышел какой-то доктор. Он бросил быстрый взгляд на индикатор над дверью лифта и шлепнул рукой по кнопке. Лифт со скрежетом затормозил, и тот вошел внутрь.

Это насторожило меня. Но Фарроу только идиотски улыбнулась парню. Тот растаял, и она оттерла его в сторону. Она отпустила ему какое-то смешное замечание, которое я не расслышал, но по внезапному учащению пульса понял, что она отделывается от провожатого. Она взяла его за руку, и если бы приятель вспомнил обо мне, то назвал бы меня не иначе как Синг Хау Лау, и был бы я китайским полицейским.

Он держал ее руку до тех пор, пока мы не достигли первого этажа, где он выгрузился с осоловелым взглядом, не сводя глаз с сестры. Мы проследовали на нижний этаж и по коридору к выходу. Там мы выждали некоторое время, заполнив какой-то картонный бланк.

Управляющий окинул меня презрительным взглядом.

— Я вызову машину, — сказал он. Я ожидал, что сестра отпустит какое-то замечание, но она молча кивнула, и мы еще немного подождали, пока не подрулила большая машина. Вошли два здоровенных парня, выдернули рычаг на спинке кресла-каталки, превратив его в тележку на колесах, и, как вначале, когда Фарроу усадила меня на каталку, меня обдало холодом, так что я почувствовал первые спазмы где-то пониже пупка. Затем они развернули меня и всунули вперед головой в заднюю дверь машины.

Машина? Это была полностью оборудованная лаборатория длиной в квартал, тяжелая, как броненосец. Она была приспособлена для чего угодно, имела турбоэлектрогенератор, способный обеспечить электроэнергией на много миль от ближайшей розетки.

За мной захлопнулась дверь, и мы стартовали. Фарроу сидела выпрямившись за двумя высокими госпитальными служащими — водителем и другим, который строил Фарроу глазки, будто делая нескромные предложения. И она давала повод. Ведь я не говорил, что Фарроу — привлекательная женщина, только потому, что не отвечал вниманием на ее взгляды. Но теперь я поддался на провокацию и тоже начал заигрывать, правда, прикинув, что не будь я эспер и не заигрывай она в более свободной и развязной манере, я даже не задумался бы над тем, ради чего она сейчас так старается.

А тем временем, пока я размышлял, как лучше за ней приударить, Фарроу выудила из-под одежды два инъектора. Она протянула свою руку к краю сиденья и, наклонив к водителю лицо, проговорила:

— Мальчики, угостите кто-нибудь сигареткой.

Все, что последовало потом, было отработано великолепно. Водитель хмыкнул и повернул к ней голову. Второй парень потянулся за сигаретами. Водитель щелкнул зажигалкой, не спуская глаз ни с сестры Фарроу, ни с дороги. Мужчина, сидящий рядом, потянулся за зажигалкой и придержал ее, пока Фарроу раскуривала сигарету. Она спустила курки подкожных инъекторов. Мужчина рядом с водителем вернул зажигалку. Водитель повалился на бок к двери, а через мгновение и второй — осел, словно спущенный баллон.

Санитарная машина завалилась вправо, ткнулась носом в мелкий кювет и выскочила с другой стороны, словно подстреленный олень. Фарроу перевалилась через сиденье, а я скатился с носилок в угол между полом и боковой стенкой. После грохота и нескольких пируэтов мы замерли. Я выбрался из-под груды выпавших медикаментов и взглянул в ветровое стекло. Ветви деревьев скрывали поле зрения подобно мертвой зоне.

— Пошли, Стив! — сказала Фарроу, выбираясь из-под руля и двух санитаров.

— А что потом? — спросил я.

— Мы достаточно постарались, чтобы разбудить статую Линкольна. Бежим, Стив!

— Только куда?

— За мной! — рявкнула она и выскочила из машины. Несмотря на высокие каблуки, она проделала это феноменально. К счастью, все произошло около полудня, так что мне не пришлось воспользоваться своим восприятием, чтобы найти ее следы, поскольку она уже скрылась из виду. Она проследовала по утоптанной зелени и, миновав несколько ям и выбоин, направилась прямиком к ближайшей группе строений.

Я догнал ее только тогда, когда мы достигли крошечного пятнышка мертвой зоны. Там она остановилась, и мы повалились на траву, наполняя легкие воздухом. Потом она указала на строения и вымолвила:

— Стив, сделай несколько шагов за мертвое пространство и быстро прощупай, что к чему. Обрати внимание на машины.

Я кивнул и через несколько шагов уже смог окинуть восприятием окрестность и прощупать наличие нескольких машин, стоявших в ряд около одного из домов. Я не стал тратить время, нырнул обратно в мертвую зону и рассказал ей, что видел.

— Прощупай еще, Стив. Прощупай ключи зажигания. Нам нужно их свистнуть.

— Я не собираюсь ничего красть, — сказал я и повторил поход, чтобы обследовать замки зажигания. Я попробовал представить их с вставленными ключами и обнаружил нужные.

— Отлично, Стив! Рванем туда, возьмем парочку машин, и поминай как звали.

— Да, но с какой стати…

— Это единственный способ убраться отсюда, — сказала она веско.

Я пожал плечами. Фарроу знала о Медицинском Центре куда больше меня. Раз она это придумала, пусть так и будет. Когда мы выбрались из мертвой зоны в открытую, Фарроу нашла мою руку и сжала.

— Будем вести себя как парочка влюбленных пташек, — усмехнулась она. — Будем идти и беседовать естественно и непринужденно.

— И никто не заметит разницы между человеком и мекстромом?

— Не заметят, если мы будем начеку, — сказала она. — А если даже они попробуют прочитать что-то в наших мозгах, мы будем думать соответственно о чем-нибудь легком. Ну, — добавила она, — не будь таким букой.

— Что?

— Понимаешь, ты очень хороший парень, Стив. Веселый, находчивый и милый. У тебя было много женщин, ты решителен и мужествен. И… может быть, тебя это ошарашит — какая женщина предпочтет красоту мужчины всем остальным достоинствам? А у тебя…

— Ну, — пробормотал я. — Полегче, пока ты…

Она вновь сжала мою руку.

— Стив, — проговорила она серьезно, — я не люблю тебя. Женщина не может любить человека, который не в силах ответить на ее любовь. Ты же меня не любишь. И ничего не поделаешь. Может, при других обстоятельствах ты бы положил немало сил на это древнее чувство. Но я хочу отметить, что не все потеряно. А теперь давай забудем предрассудки и начнем грезить, как парочка влюбленных, для которых и время, и место, и другие люди потеряли всякий смысл.

Я никак не мог заставить себя думать о сестре Фарроу не как о сестре. Имя Глория не хотело срываться с языка. Я постарался подавить это чувство и посмотрел на нее с выражением потерявшего голову юнца. По-моему, это напоминало потуги актера провинциального театра, и то неудачные. Фарроу расхохоталась, но стоило мне бросить на нее мимолетный взгляд, как я попал под влияние ее чар, и она превратилась в Глорию. К тому же у меня мелькнула мысль: если Фарроу стала безразлична Торндайку, а меня продинамила Катарина, то мы стали вроде сродни.

— Только не в пример древним факелам, — хмыкнула она, — мы слишком быстро воспылали.

Она взяла меня под руку и сжала ладонь. Мы двинулись вокруг поля в блаженной эйфории, будто парочка неразлучных приятелей. Ей, конечно, досталось с лихвой — изранена, уничтожена, отшита Торндайком. Во внезапном порыве мне захотелось ее поцеловать.

— Пойдем, Стив! — сказала она. — Это только для особо любопытных. Я же мекстром, ты знаешь.

Так что пытаться я не стал. Только крепче сжал ее руку и понял, что это лучше, чем выбивать искры из кремня кусочком фланели.

Мы прошли под ручку к зданиям, завернули как бы невзначай к двум машинам, кивнули друг другу, будто два влюбленных в коротком «прощай», расселись по машинам и дали ходу. Глория была впереди.

Мы покатили вниз по дороге. Фарроу в первой машине, я — в ста футах позади. Мы с ревом обогнули холм, и я окинул восприятием лежащую впереди местность. В поле зрения попали главные ворота. Мы мчались к их широкому стальному порталу, словно парочка сумасшедших.

Без долгих размышлений Фарроу протаранила их. Они рассыпались на мелкие кусочки. Стекол как не бывало, шины лопнули, а в воздух полетели кусочки металла и пластика. Ее машину занесло, я забыл о дороге и перевел восприятие на ее автомобиль.

Фарроу выкручивала баранку, как заправский гонщик. Ее руки рвали руль со всей силой мекстромовой мощи, и руль прогибался под ее хваткой. Ее подкинуло, развернуло и помчало дальше с порванной шиной, с нижней перекладиной ворот, повисшей на бампере. Все же она умудрилась выровнять машину, вильнув к обочине.

Из караульной будки выскочил одетый в форму человек с ружьем. Но времени поднять его у него не хватило. Фарроу примерилась и направила автомобиль прямехонько ему в живот. Переехав охранника, она врезалась в караульную будку. Конструкция разлетелась, как спичечный коробок. Раздался грохот, короткая вспышка пламени, и из рухнувшей задней стены здания вылетела машина мисс Фарроу. Она появилась из мешанины камней и балок, перевернулась раз, другой в бешеном, стремительном вращении и рухнула вниз бесформенной грудой железа, застыв там окончательно, в то время как воздух еще бороздили последние осколки. Наконец наступила полная тишина.

И тут впервые в жизни я ощутил мощный удар посторонней чужой мысли. Это был мысленный контакт с другим разумом.

«Стив! — прокричало в моем мозгу. — Давай! Жми! Твоя очередь! Путь к свободе!»

Я поставил ногу на педаль и дал газу.

 

21

Моя машина рванулась по шоссе к автостраде. Я промчался через ворота, миновал сбитого охранника, разрушенную будку и искореженную машину Фарроу.

Но этот гамбит не стал для сестрицы Фарроу последним. Как только я поравнялся с машиной, она выкарабкалась из-под обломков и что было мочи пустилась через площадь. А как эта девочка бегала!

Несмотря на мою скорость, она догнала меня и, не успел я затормозить, запустила руку в одно из открытых окон.

Моя машина вильнула в сторону, но я удержал баранку, и Фарроу выдохнула:

— Давай, Стив! Жми!

Фарроу втиснулась внутрь и грохнулась на сиденье позади меня.

— А теперь единственное, — сказала она, — что остается — не болтать попусту. А гнать во всю катушку.

— Куда?

Она едва слышно хмыкнула.

— Не все ли равно? Как можно дальше отсюда!

Я кивнул в знак согласия. Фарроу поудобнее устроилась, открыла ящичек для перчаток и достала аптечку первой помощи. Только теперь я заметил, что она не слишком помята даже для мекстрома. Меня не удивило, что она выбралась из этой переделки, так как уже свыкся с мыслью о несокрушимости мекстромов. Меня даже немного удивил причиненный ей ущерб. Я так привык к прочности их шкуры, что порезы, ссадины и синяки привели меня в замешательство. Нормального человека такая авария, само собой, превратила бы в кровавое месиво. И все же я надеялся, что мекстром выйдет из нее без единой царапины.

С другой стороны, повреждения выглядели незначительными. Кровь сочилась только из глубокой длинной раны на бедре, из пореза на правой руке и из маленьких ссадин на лице, шее и плечах.

Пока я мчался как угорелый от Медицинского Центра, сестра Фарроу увлеченно орудовала лейкопластырем, салфетками и бинтами, накладывая на раны вместо швов аккуратные маленькие скобки. Потом она зажгла две сигареты и предложила одну мне.

— Теперь все в порядке, — сообщила она кратко. — Можно не мчаться так рьяно.

Я выжал из машины ровно сто и почувствовал, как спадает напряжение последних часов.

— Насколько помнится, здесь неподалеку убежище людей хайвэя.

Она покачала головой:

— Нет, Стив. Думаю, к ним не стоит.

Поскольку я мог положиться в дороге на свое экстрасенсорное восприятие, то обернулся к ней. Она чуть улыбалась, но за улыбкой была видна твердая самоуверенность.

— Нет, — сказала она. — Мы не станем к ним обращаться. Если мы поедем туда, Фелпс и его команда перевернут небо и землю, чтобы разгромить их, поскольку ты им нужен. Ты забываешь, что Медицинский Центр стремится выглядеть законной и добропорядочной организацией, а эти скрываются в подполье. Фелпс может вежливо вывести их на чистую воду.

— Ладно, тогда куда мы поедем? — спросил я.

— На запад, — сказала она. — В Нью-Мексико. Ко мне домой.

Это меня испугало. Образ Фарроу как-то не вязался с каким-то постоянным домом. Как сиделка и как представительница Медицинского Центра, она не ассоциировалась с постоянным местом жительства. Но, как у большинства из нас, у Фарроу были где-то отец, мать, а возможно, и несколько братьев и сестер. У меня они давно умерли, а имущество пошло с молотка.

Поэтому мы поехали через южный Иллинойс по мосту Сент-Луис в Миссури и дальше на запад. На ночь мы останавливались в маленьких мотелях и спали поочередно. Кто-нибудь обязательство бодрствовал, вооруженный телепатией или ясновидением. Мы старались избегать людей хайвэя и никогда не останавливались вблизи их перевалочных баз. От этого наш путь стал длиннее и извилистей, зато в итоге мы очутились в маленьком ранчо на краю такого же маленького городка в Нью-Мексико.

Джон Фарроу оказался рослым мужчиной с сединой на висках и острыми голубыми глазами, от которых ничего не могло укрыться. Он был бы отличным эспером, если бы окончил полный курс университета.

Миссис Фарроу была женщиной такого типа, что любому человеку хотелось бы назвать ее матерью. Она была нежной и мягкой, без намека на глупую привязчивость или душевную пустоту. Она была телепаткой и не скрывала этого. Фарроу имела брата, который жил с женой в городке, но каждую неделю и по праздникам навещал родителей.

Они приняли меня так, будто я пришел к ним в дом по каким-то сомнительным соображениям. Пришлось нам сесть с ними в гостиной и все без утайки рассказать. Они осмотрели мою руку и признали, что кое-что сходится. Их очень заинтересовала проблема лечения Мекстромовой болезни и поразила сказочная сила и выносливость дочери.

К этому времени мою руку снова стало дергать. Инфекция подобралась к среднему и безымянному пальцам; во втором суставе указательного наступил черед длительного накопления инфекции перед тем, как она перекинется на следующую фалангу. Первые волны пульсирующей боли наступали через определенные интервалы, и я понимал, что она превратится в такую глубокую агонию, что мне уже не выстоять.

В общем, Фарроу вызвала из города своего брата Джеймса с инструментами, и мне соорудили маленький манипулятор для руки. Фарроу использовала содержимое саквояжа, который мы захватили из машины, угнанной из Центра.

Затем, когда моя болезнь перешла в следующую фазу, Фарроу внимательно осмотрела руку и высказала мнение, что приближается время основного курса лечения.

Однажды вечером я лег в постель на четыре долгих месяца. Хотелось бы дать полную картину этих четырех месяцев. К сожалению, большую часть времени я находился под действием наркотиков, так что едва помнил происходящее. Но хорошего было мало. Моя рука лежала, словно ствол окаменелого дерева, вытянутая в устройстве, которое регулярно сгибало сустав, и каждое движение отдавалось в плече лавиной огня и жгучей боли. Каждый удар плазмы и крови в венах отдавался тысячью игл.

Я смутно помнил, как окостенела вторая рука, и волны боли стали накатывать на меня с обеих сторон. Единственное, что сохранилось в моей памяти, кроме боли, были промежутки от инъекции до инъекции и ожидание беспробудной тьмы, которая сменяла агонию. И все это только для того, чтобы часом позже очнуться с инфекцией в новом месте. Когда она достигла правого плеча, то ненадолго остановилась и начала подниматься по левой руке, остановившись на подходе к телу.

Очнувшись от наркотиков, я обнаружил, что Джеймс с отцом прилаживают один из манипуляторов к правой ноге, а потом почувствовал нарастающую боль в икре и бедре.

Несколько раз, когда мой разум прояснялся, я прощупывал комнату и обнаружил, что лежу в настоящем лесу из колб, резиновых трубок и связок бинтов. Пусть без особого восторга, но все же я смутно осознал, что меня не бросили на произвол судьбы. Периоды просветления если и случались, стали теперь редкими и непродолжительными. Как-то я очнулся и обнаружил, что парализовало рот, а потом и челюсть; язык и низ лица превратились в сплошной комок горящих иголок. Позже уши перестали воспринимать звуки, а однажды, очнувшись после очередного забытья, я обнаружил себя в портативном реаниматоре, который с безжалостной силой сжимал мою грудь.

Это все, что я помнил, когда туман наконец рассеялся и с моих глаз спала пелена. Наступила весна, и я стал мекстромом.

Я сел в кровати. Было утро. В окно ярко светило солнце, а свежий весенний ветер слегка трепал занавески. Было тепло. Снаружи долетал аромат жизни и молодой листвы. Я сразу почувствовал, как хорошо быть живым.

Висящие колбы, фестоны резиновых шлангов исчезли. Кустарные манипуляторы куда-то убрали, а на бюро пропали медицинские склянки и всякий хлам. Нигде, насколько позволяло зрение, не было видно даже обычного термометра в стакане, и если честно, я был так рад оказаться снова в живых, что даже не пытался узнать, куда все подевалось. Вместо этого мне захотелось встать и пробежаться.

Я сунулся к шкафу с одеждой и нашел свое барахло. Затем осмотрел дом и нашел ванную. Мне никто не мешал.

Только я собрался побриться, принять душ, одеться и спуститься вниз, как по ступенькам взбежала сестра Фарроу и, не церемонясь, вторглась в комнату.

— Я пришла проследить, чтобы ты не попал в переделку, — сказала она.

— В переделку?

— Ты мекстром, Стив, — сказала она. — Надо об этом помнить. Ты должен научиться владеть своей силой.

Я сжал мускулы одной, потом другой руки. Они напряглись, как всегда. Я сделал глубокий вдох, воздух легко вошел внутрь и вышел вновь.

— Я не чувствую разницы, — сообщил я ей.

Она улыбнулась и протянула мне отточенный деревянный карандаш.

— Напиши свое имя, — велела она.

— Думаешь, придется учиться снова? — усмехнулся я. Взяв карандаш, я положил палец на крышку бюро, где лежал блокнот бумаги, посмеиваясь над Фарроу: — Ну, смотри! Мое имя начинается на букву «С». Она представляет собой красивую, грациозную кривую, идущую сверху и…

Кривой не получилось. Когда графитовый кончик ткнулся в бумагу, он проткнул ее и сломался. Карандаш дошел до доски, расщепив тонкую деревянную панель почти на восемь дюймов. Тот факт, что я не смог им воспользоваться, привел меня в изумление, и я инстинктивно сжал деревянный стержень. Тот сразу надломился в моей руке в трех местах, а кончик упал на пол.

— Видишь? — участливо спросила Фарроу.

— Но… — Я в замешательстве запнулся.

— Стив, все твои мускулы сделали одинаковое усилие. Тебе придется переучиваться сочетать силу мускулатуры и информацию обратной связи от выполняемой ею работы.

Я начал понимать, что она имеет в виду. Вспомнилось, Как много лет назад, в школе, изучая некоторые новые сплавы, мы получили образец магниево-литиевого сплава в виде гладкого цилиндра около четырех дюймов в диаметре и в фут длиной. Он казался твердым как сталь. Люди, которые сталкивались с ним впервые, неизменно напрягали свои силы и хватались за него обеими руками. А он был настолько легок, что от чрезмерного усердия буквально подлетал к потолку. И даже много времени спустя, когда все уже знали это, трудно было удержаться от инстинктивного желания видеть в каждом большом куске металла неподъемную тяжесть.

Я шагнул к креслу.

— Будь осторожен! — предупредила Фарроу. Мне без всяких фокусов ничего не стоило подхватить кресло за ножку и поднять на уровень подбородка.

— Теперь можешь принять душ, — сказала она. — Только, пожалуйста, Стив, поосторожней с водопроводом. Ты можешь запросто свернуть краны, понимаешь?

Я кивнул и протянул ей руку:

— Фарроу, вы молодчина!

Она пожала мне руку. Ее ладонь была теплой, упругой и нежной, а не твердой как сталь. Настоящая рука женщины.

Фарроу отступила на шаг.

— Только запомни одно, — сказала она весело, — тебе придется общаться только с себе подобными. А теперь марш в душ и бриться! Я пойду приготовлю тебе завтрак.

Мыться оказалось нетрудно, и, памятуя о предупреждении, я не стал сворачивать краны. Бриться было еще проще, хотя трижды пришлось менять лезвия. Я сломал все зубья у расчески, потому что ее было невозможно протащить сквозь чащу гитарных струн, в которую превратились мои волосы.

Одеться тоже кое-чего стоило. Засунув ногу в одну штанину, я порвал брюки. Сломал пряжку на поясе и превратил ботинки в порцию длинных спутанных спагетти. Пуговица под воротником рубашки оторвалась, и когда я завязал галстук, его узел напоминал что-то вроде апельсина.

Завтрак прошел удовлетворительно, не считая того, что я погнул зубья вилки, пытаясь проткнуть бифштекс, и оторвал ручку кофейной чашки. После завтрака я обнаружил, что не могу достать сигарету из пачки, не расплющив кончика. А после того как я все же умудрился сунуть одну в рот, пришлось заняться спичками, которые разлетались вместе с дымом, будто клочки папиросной бумаги. Посадив огонек на кончик сигареты, я одной затяжкой смахнул половину ее длины.

— Тебе придется хорошенько поучиться, прежде чем выйти на люди, Стив, — сказала Глория с довольным видом.

— Спасибо за информацию, — сказал я, с тревогой обозревая учиненный мной разгром. В сравнении с новоявленным Стивом Корнеллом известный слон в посудной лавке казался Нежным Фердинандом. Я вновь достал пачку сигарет. Но как ни старался обращаться с ней осторожно, она оказалась смятой. Я чувствовал себя совершенным идиотом.

После завтрака мое обучение продолжалось. Я ронял с мансарды старые книги, газеты. Превратил в труху еще несколько карандашей и точилку в придачу. Даже не почувствовав, проткнул локтем кухонную дверь и умудрился согнуть дверную ручку. Короче, я опустошил жилище Фарроу, словно армия вандалов.

Когда я превратил в руины славный домик, Глория решила испытать мои силы на своей машине. Я рьяно нажал на тормоза, потом на газ. Мы взвились ракетой и понеслись.

«Кажется, — подумал я зло, — что обе стороны по очереди натравливают меня друг на друга, чтобы я вывел их на чистую воду».

— Не совсем так, — сказала Фарроу. — Вернись к дням, когда ты не знал, что происходит.

— Послушайте, Фарроу! — буркнул я. — Скажите, с какой стати нам пережевывать все снова и снова?

— Потому что только когда ты убедишься во всем сам и решишь, что тебе делать, поймешь, что тебя не водят за нос. Подумай об этом, Стив.

— Даже если бы я пришел к ложным выводам, то поверил бы в них куда больше, чем если бы услышал их от других.

Фарроу кивнула, следя за ходом моих мыслей.

Тогда я нырнул глубже.

«Вначале у нас был человек, оказавшийся переносчиком Мекстромовой болезни. Он ничего о ней не подозревал. Правильно? (Фарроу кивнула.) Поэтому Медицинский Центр забрасывает переносчику удочку, используя в качестве приманки привлекательную даму». Тут мне пришлось пораскинуть мозгами, решая одну из головоломок. Фарроу смотрела на меня без всякого выражения, выжидая. С шестого захода я пошел дальше.

«Всех факторов я не знаю. Очевидно, им пришлось торопиться поженить нас, прежде чем она подцепит от меня Мекстромову болезнь. Но здесь какая-то неувязочка, Фарроу. Маленькая блондиночка подхватила ее в двадцать четыре часа?»

— Стив, — сказала Фарроу, — мне придется пояснить, поскольку ты не медик. Инкубационный период зависит от типа контакта. Когда ты укусил нашу девицу, произошел контакт с кровью. А в случае Катарины об этом не могло быть и речи.

— Мы были довольно близки, — сказал я, и мочки моих ушей покраснели.

— С точки зрения медицины, ты был не более близок с Катариной, чем со мной или доктором Торндайком.

— Ладно, оставим на время этот вопрос открытым. Так или иначе, мы с Катариной должны были пожениться до того, как появятся первые признаки болезни. Тогда я попал бы в положение человека, чья жена подхватила Мекстромову болезнь в свой медовый месяц. На арене появился бы Медицинский Центр и проявил заботу о ней, а я оказался бы у них в вечном долгу, согласившись сделать для Медицинского Центра все что угодно. А поскольку я не телепат, то, возможно, так никогда бы и не узнал правды. Верно?

— Более-менее, — сказала она тем же безразличным тоном.

— Ну а дальше мы разбиваемся на хайвэе, недалеко от дома Харрисонов. Они спасли ее потому, что подбирали любую из жертв без разбора. Я также полагаю, что Катарина была довольно хорошим телепатом, поскольку сумела скрывать свои мысли и оставаться законсервированным агентом в сердце организации людей хайвэя. Наконец после долгого пути мы приходим к развязке, верно? Шайка Медицинского Центра не знала о существовании централизованного подполья людей хайвэя, пока мы с Катариной не влипли в это дело по уши.

Лицо Фарроу смягчилось, и хотя она не произнесла ни слова, я понял, что недалек от истины.

«И тут, — продолжал я про себя, — Медицинский Центр оказался в замешательстве. Вряд ли они могли бы пустить по моему следу другую женщину, поскольку я привязался к исчезнувшей Катарине. Поэтому они решили меня использовать по-другому. Видно, я уже достаточно созрел, чтобы меня можно было заставить пуститься в поиски Убежища людей хайвэя для Медицинского Центра. К тому же вскоре я уже наверняка бы сделал первое открытие, и тогда Фелпсу с приятелями оставалось бы только умыть руки».

— Если бы ты подумал об этом раньше, Стив, то давно бы уже знал ответ.

— Наверное. Может, Фелпсу хотелось приберечь мою историю для правительства. А если ни одна сторона не заинтересована, чтобы секрет всплыл наружу? — Некоторое время я взвешивал все и наконец пришел к выводу, что чего-то здесь не хватает.

Фарроу покачала головой и сказала:

— Стив, я пытаюсь пробудить тебя снова и снова. Но воспоминание, которое я стараюсь вызвать у тебя, исчезло. Итак, ты напал на след организации, которой выгодно оставаться в тени. И вдруг кто-то узнает ее секрет и взывает к авторитетам. Каким будет тогда твой следующий шаг?

— А! — отозвался я. — Какой же я осел! Естественно, я втяну усики, спрячу рожки и сделаю вид, что ничего не произошло.

— Тем самым остановив рост организации, — этого и добивается Фелпс.

«Зато меня самого эта история привела бы в какое-нибудь гнездышко для начинающих параноиков», — подумал я.

Она кивнула.

— И что теперь?

— А теперь я — живое доказательство моей истории. Не так ли?

— Правильно. И ни на секунду не забывай, Стив, что ты жив по причине, что только живой представляешь ценность для обеих сторон. Мертвый ты годишься лишь на несколько мекстромовых прививок.

— Не продолжай, — угрюмо хмыкнул я. — Сама говоришь, я не медик.

— У живого у тебя растут волосы, и их приходится подстригать. Ты бреешься, подравниваешь бороду. Подрезаешь ногти. То здесь, то там ты теряешь маленькие частицы кожи или миллилитры крови. Эти вещи, попав под кожу нормального человека, делают из него мекстрома. Мертвое измельченное тело и то не даст столько ценной субстанции.

— Радужные перспективы, — сказал я. — Так что же мне делать, чтобы избежать такого будущего?

— Я не знаю, Стив. Я сделала для тебя что могла. Я провела лечение на совесть. Ты ведь остался Стивом Корнеллом.

 

22

— Послушай! — вырвалось у меня. — Если я так необычайно важен для обеих сторон, как тебе удалось спрятать меня на четыре месяца?

— Мы воспользовались законом тайны личности, — сказала просто Фарроу. — Каждая сторона может сколько угодно осыпать другую оскорблениями. Более того, поскольку никто толком не знает, где ты находишься, они рыщут по лагерям друг друга, играют в разведчиков и контрразведчиков, то есть завязли по уши. Твои скитания можно было бы приписать Катарине, поскольку в твоем сознании преобладали чувства влюбленного, убитого потерей своей возлюбленной. Но кто станет разыскивать Стива Корнелла из чисто личных побуждений?

— На протяжении целых четырех месяцев? — спросил я все еще недоуменно.

— Смотря как подходить. Ведь обе стороны знали, что ты где-то лежишь, прикованный к постели, проходя курс лечения. Заполучить тебя как мекстрома — именно то, что желают обе стороны. Поэтому они и заинтересованы в твоем благополучном и спокойном лечении.

— Пока кто-то будет вкалывать?

— Конечно, — подтвердила она.

— Ладно, — сказал я с угрюмой усмешкой. — Теперь мне ясно, что надо податься в Вашингтон и разыскать кого-нибудь из руководства секретной службы. Я выложу ему свою историю и факты, сделаю его мекстромом, вылечу, а потом мы разработаем план действий по вовлечению широких масс…

— Стив, ты инженер. Наверняка изучал математику. Так вот, предположим, ты сможешь… э… потратить на укус одного человека десять секунд.

— Это шесть человек в минуту, триста шестьдесят в час и… восемь тысяч шестьсот сорок в день. При ста шестидесяти миллионах американцев по последней переписи. Шестьдесят лет без отдыха. Ты это имела в виду?

— Не только, Стив. Но уже это вызовет панику, если не глобальную войну. Сделай подобное заявление, и все наши не слишком дружественные соседи захотят войти в долю или что-нибудь в этом духе. Так что вдобавок тебе придется позаботиться еще о трех миллиардах людских душ на земле, Стив.

— Верно. Придется распроститься со своими необдуманными предложениями. И все же правительство должно знать…

— Если бы мы были абсолютно уверены, что каждый избираемый нами представитель честен и неподкупен, мы бы так и сделали, — сказала Фарроу. — Но, к сожалению, вокруг столько демагогов, мерзавцев и всякого сброда, что удержать секрет практически невозможно.

Возразить было нечего. Фарроу была права. Да и суть не только в этом. Ведь в мире, где господствуют идеи Райна, сохранить подобную тайну правительству будет просто невозможно.

Возразить было нечего.

— О’кей, — сказал я. — Тогда остается только одно — вернуться обратно в Хоумстид, штат Техас, оказать людям хайвэя помощь и подумать, что можно сделать, чтобы обеспечить землян каким-нибудь более приемлемым методом прививки. Мне совершенно не улыбается всю оставшуюся жизнь провести, кусая бедных, ни в чем не повинных граждан.

— Согласна, Стив!

Я посмотрел на нее.

— Пойду, займусь твоей машиной.

— Она твоя.

— А как же ты?

— Со мной все в порядке. Скорее всего, организую новую перевалочную базу на хайвэе. А ты управишься один, Стив? Или, может, подождешь, пока не поднимутся на ноги мои родители? Тебе ведь может понадобиться помощь.

— Думаешь, лучше подождать?

— Прошло четыре месяца. Так что неделя-другая…

— Ладно. Тем более мне стоит потренировать новое тело.

На том и порешили. Я слонялся по дому Фарроу, помогая Глории ухаживать за родителями. Постепенно я научился контролировать силу новой мускулатуры, узнал, как обходиться с нормальными людьми, не привлекая их внимания, и, в конце концов, преуспел, пожимая руку лавочникам и не выдавая своего секрета.

Потом, окончив лечение, поднялись родители Фарроу, и пару дней мы провели вместе.

Мы покинули их, на мой взгляд, чересчур поспешно, но они, казалось, были только рады этому. Они договорились по телефону о доставке продуктов на дом, так что им не придется ездить в город, пока они не научатся управлять своим телом. Фарроу заметила, что больше помочь мы уже не в силах.

Время поджимало, и мы уехали. Хотя обе стороны оставили нас в покое, пока я был нетранспортабелен, они были хорошо осведомлены о расписании процедур. Собственно, как мне сейчас кажется, обе стороны, должно быть, поджидали на краю какой-то теоретической зоны моего появления, поскольку они не могли показаться, не обнаружив своих намерений.

Мы уехали в машине Фарроу и вновь помчались по огромной широкой дороге, направляясь в Техас, пока не попали на хайвэй в поисках перевалочной базы. Я хотел связаться с людьми хайвэя, а через них установить связь с Харрисонами или теми, кто выжил. В конце концов, мы наткнулись на знак со сломанной перекладиной и свернули.

Боковая дорога, петляя, вывела нас далеко от хайвэя к традиционной мертвой зоне. Дом казался белой громадой среди редкой зелени деревьев. Подъехав ближе, мы повстречали человека, работавшего за тракторным плугом.

Фарроу остановила машину. Я высунулся и собрался было окликнуть его, но что-то меня остановило.

— Он не мекстром, Стив, — сказала Фарроу шепотом.

— Но, судя по дорожному знаку, это перевалочная база.

— Знаю. Но здесь что-то не то. Он знает о Мекстромовой болезни не больше, чем ты до встречи с Катариной.

— Ну и что здесь плохого?

— Не знаю. Он эспер, но не очень опытный. Зовут Уильям Кэрол. Дай мне с ним поговорить, и я найду наметки, по которым ты что-нибудь нащупаешь.

Человек проявил любезность.

— Кого-нибудь разыскиваете? — спросил он весело.

— Да, — ответила Глория. — Мы шапочно знакомы с Мангеймами, которые жили где-то здесь. Вроде друзья их друзей, — продолжала она, скрыв тот факт, что выудила имя фермера из его мозга.

— Мангеймы съехали два месяца назад, — сказал он. — Продали нам место — мы заключили сделку. Точно не знаю, конечно, но ходят слухи, что у одного из них стало сдавать здоровье.

— Ужасно! А вы не знаете, куда они подались?

— Нет, — ответил Кэрол удрученно. — Кажется, у них было много друзей. Хотите, загляните, но вряд ли я смогу быть вам чем-нибудь полезен.

«Неужели они съехали так быстро, что даже не успели убрать свой дорожный знак?» — подумал я с тревогой.

Фарроу едва заметно кивнула и обратилась к Кэролу:

— Ладно, не будем вас задерживать. Очень жаль, что Мангеймы съехали, не оставив адреса.

— Да, — согласился, он без всякого энтузиазма. Его глаза обратились к непаханому полю, и Фарроу завела машину.

Мы тронулись, а он вернулся к своей работе.

— Ну и? — спросил я.

— Ничего, — сказала она в замешательстве. — Ничего такого, за что я могла бы зацепиться.

«Одна ошибка — не правило. Посмотрим, что будет дальше».

Так или иначе, а до Хоумстида нам еще встретятся перевалочные базы. Или нет. Но в любом случае это кое-чему научит. Поэтому мы с непреклонной решимостью покатила дальше, пока, наконец, не распрощались с ложными знаками, свернув на 66-е шоссе. Но долго мы на нем не удержались, потому что этот небезызвестный хайвэй США отклоняется к северу, в то время как Хоумстид находится в южной части Техаса. Мы оставили 66-е шоссе у Амарилло и свернули на 67-е, которое вело на юг.

Недалеко от Амарилло мы наткнулись еще на один знак, который указывал на юг. Я попытался припомнить, не вел ли он в конечном счете в Хоумстид, но поскольку раньше не слишком утруждался созерцанием карты, да и не до нее было, то решил положиться на судьбу.

К тому же не успели мы с Фарроу опомниться, как наткнулись на новый знак, указывающий на ближайшую ферму.

— Все гораздо проще, — сказал я.

— Еще бы, — отозвалась она, указывая на деревянный почтовый ящик у дороги.

Я кивнул. Ящик был не нов, но на боку у него красовалась надпись.

— Еще влажная, — сказал я с усмешкой.

Когда мы поравнялись с домом, Фарроу притормозила машину, а я высунулся и окликнул. На крыльцо вышла женщина.

— Я ищу семью по фамилии Харрисон, — начал я.

— Проживают где-то здесь неподалеку.

Женщина, казалось, задумалась. Ей было около тридцати пяти, одета бедно, но опрятно. Щека была выпачкана в муке, на лице застыла улыбка, а сама она выглядела довольной и счастливой.

— Хм! Что-то не припомню, — сказала она. — Фамилия кажется очень знакомой, а вот точно сказать не могу.

— Понятно, — протянул я удрученно.

Фарроу слегка ткнула меня в лодыжку пальцем и начертила рукой букву «Э».

— Не хотите ли войти? — предложила женщина.

— У нас здесь есть телефонный справочник. Может…

Фарроу ткнула меня снова и быстро начертила пальцем букву «М». На этот раз мы не промахнулись, эта женщина была эспером и мекстромом с перевалочной базы. Я слегка прощупал ее руки, и мои сомнения рассеялись.

В дверном проеме за женщиной показалась голова высокого широкоплечего мужчины, на грубом лице которого играла широкая улыбка, а в зубах торчала дымящаяся трубка.

— Пойдемте, посмотрим! — предложил он.

Фарроу вывела знаки «Т» и «М», сообщив мне, что он телепат. Правда, буква «М» была лишней — я уже наскоро прощупал его шкуру. Опережая возникающие подозрения, я коротко бросил:

— Нет, спасибо. Мы хотели просто спросить.

— Бросьте, мистер! Пойдемте, выпьем чашечку кофе! — Его приглашение было таким неожиданным, что застало меня врасплох.

Я отвел от него восприятие и быстрым взглядом окинул окружающую местность. Слева, вдоль дороги, тянулась зыбкая мертвая зона. Она круто изгибалась кругом по большой дуге, а другой конец этой подковы уходил за дом. Плотность зоны варьировалась. Область, в которой стоял дом, была настолько плотна, что я не мог через нее пробиться, в то время как с другой стороны она сходила на нет, так что нельзя было определить границы.

Если кто-то захочет обойти нас с фланга, отрезая отступление, я сразу замечу.

«Фарроу! — мелькнуло в моем мозгу. — Они мекстромы. Он — телепат, а она — эспер, и ясно, что если они люди хайвэя, все будет в порядке, но если они связаны с Фелпсом…»

— Пошли, — повторил мужчина. — Нам нужно переслать в Хоумстид кое-какую почту. Захватите с собой.

Фарроу не издала ни звука. Она развернула машину тремя резкими рывками, выбросив из-под вращающихся колес струи гравия, и с визгом заложила крутой вираж, подняв в воздух пару колес. Потом мы выровнялись, обдав мужчину еще одним градом камешков, и умчались восвояси. Облако пыли и гравия ослепило его и удержало от соблазна вцепиться в автомобиль и взобраться внутрь. Он остался позади, протирая глаза от грязи. Мы достигли уже другого конца подковообразной зоны, когда в область, где мое восприятие улавливало довольно занятные подробности (вроде тех дородных парней, вооруженных охотничьими ружьями), с ревом вылетел джип. Он пересек пустырь и выскочил на подъездную дорожку прямо за нами. Поболтай мы подольше с нашими друзьями, они смогли бы нам отрезать путь к отступлению.

— Жми, Фарроу!

Давно знал, что в душе я ковбой, но она дала сто очков форы. Мы ураганом промчались по извилистой дороге, порой колеса машины даже отрывались от дороги, словно в гонках.

Меня беспокоили охотничьи ружья, но зря. Мы ехали слишком быстро, чтобы поймать нас в прицел, а их джипу было далеко до аппарата, славившегося превосходной скоростью. На каком-то из ухабов они потеряли одного спутника, который, перелетев через голову, шлепнулся в траву. Он вскочил на ноги, подхватил ружье и изготовился к стрельбе. Но прежде чем он успел нажать на курок, мы уже выехали с подъездной дорожки и оказались на широком хайвэе.

Фарроу сразу же прибавила скорость, и мы проскочили прямо у них перед носом. Джип был трудолюбивой машиной, перетаскивал грузы, взбирался на стены, но для погони не годился.

— Чему быть, — сказал я, — того не миновать. Но где-то вышла промашка.

— Наверное, — согласилась Фарроу. — Правда, я сомневаюсь, что им удалось справиться с Хоумстидом. Он слишком велик. Поэтому давай-ка доберемся до Хоумстида и посмотрим сами, какая там заварилась каша.

— А ты дорогу знаешь?

— Нет, но я знаю, где он на карте, поэтому мы сможем сориентироваться. Стив, подожди. Взгляни осторожно вправо.

— Что-нибудь прощупать?

— По дороге с той стороны поля нас сопровождает какая-то машина.

Я попытался, но безуспешно. Тогда я откинулся на сиденье, закрыв глаза, и попробовал вновь. Со второй попытки я очень смутно уловил гигантскую движущуюся массу, которая могла быть только машиной. В машине я ощутил присутствие оружия. Это было единственное, что удалось выжать.

Я достал дорожный атлас и развернул его на карте Техаса. Перелистав отдельные карты, обнаружил район, через который мы проезжали, а потом довольно точно определил участок 87-го шоссе. В полумиле вправо, параллельно нашей, проходила еще одна дорога, грунтовая, как говорилось в описании. Через несколько миль она пересекалась с нашей.

Моим первым побуждением было проверить прикрытие. Как и ожидалось, сзади, на грани моей чувствительности, за нами следовала еще одна машина, чьи пушки были нацелены нам в спину.

Следовала — не то слово! Машина буквально висела у нас на хвосте. Дело в том, что мы ехали с максимальной скоростью, граничащей с безрассудством. В любом случае они преследовали нас сзади и по параллельной дороге справа.

Я быстро и очень осторожно окинул мысленным взглядом местность слева, но ничего не заметил. Потом, через некоторое время, повторил, но все осталось по-прежнему.

«Сверни влево на проселочную дорогу в миле впереди!» — подумал я, и Фарроу кивнула.

Была одна возможность, которая меня пугала. Мы ясно видели погоню справа, сзади, но не слева. Это не означало, что слева нет засады. Вполне вероятно, что банда в тылу связалась телепатически с компанией других телепатов, и последнее звено этой цепочки могло оказаться далеко за пределами моей чувствительности, но постоянно было в курсе событий и действовало сообразно обстоятельствам. Этим методом очень часто пользовалась полиция, расставляя свои сети. Но идея, конечно, принадлежала не ей. Я смутно припомнил парочку подобных случаев.

Делать было нечего. Придется сворачивать влево на проселочную дорогу, потому что дьявол, которого мы знали, был опаснее неизвестности.

Фарроу свернула на боковую дорогу, и мы погнали дальше, только чуть снизив свою головокружительную скорость. Я тревожно всматривался вперед, подозрительно и осторожно ощупывая каждый клочок, ища признаки скрытой засады.

Вдруг я ощутил чувство опасности, идущее с юга, по сети маленьких дорог. Быстро взглянув на карту, я решил, что это не страшно, потому что дорога пересечется с нашей не скоро. Пока мы будем ехать на запад, все будет в порядке.

Банда сзади, конечно, последовала за нами, оставаясь на пределе моего восприятия.

— Жаль, что мы не летаем, Фарроу, — сказал я ей. — Если банда на юге не отстанет, нам не удастся повернуть на Хоумстид.

— Стив, я и так держусь изо всех сил.

Но тут она преувеличила. Я внимательно и подозрительно осматривался вокруг, опасаясь, что кто-нибудь из них вернется на вертолете. Уж слишком долго небо оставалось чистым…

Время шло. Я почувствовал, что приближающаяся машина с юга застряла. Недолго думая, мы повернули на юг, проскочили прямо перед их носом и, не сбавляя хода, помчались дальше, достигнув 180-го шоссе западнее Брекенриджа. Идея была в том, чтобы достигнуть Форт-Борса и затеряться в городе, где о современных играх, забавах и телепатических кошках-мышках миролюбивые жители имели довольно смутное представление. Затем мы бы рванули к югу по 81-му шоссе, пересекли бы где-то южнее 75-е и, свернув, помчались бы, словно пушечное ядро к знакомой дороге на Хоумстид.

Форт-Борс оказался убежищем для обеих сторон. Никто из нас не посмел переступить букву закона. Поэтому мы с Фарроу снизили скорость и запетляли по городу, пытаясь прозондировать дороги к югу, в надежде отыскать свободный путь. Нас преследовали уже три машины, отрезая южное направление. Они гнали нас на запад, точно собаки стадо овец в хозяйский загон.

Мы покинули Форт-Борс по 180-му шоссе, прорвались в Даллас и почти оторвались. Затем выехали из Далласа по 67-му шоссе, но как только покинули пределы города, снова увидели преследователей.

— Ловушка, — сказал я.

— Похоже на то, — ответила Фарроу. Я взглянул на нее. В ней чувствовались признаки усталости, и я прикинул, что она за рулем уже несколько часов.

— Давай я! — предложил я.

— Нам не обойтись без твоего восприятия, — отозвалась она. — А ты не сможешь вести машину и пользоваться своим восприятием, Стив.

— Зато, если ты уснешь, не надо быть эспером, чтобы предсказать, как мы грохнемся в канаву.

— Но…

— Нас окружают, — сообщил я ей. — Мы завязли. Нас могут окружить в ближайшие шесть часов. Разуй глаза, Фарроу!

— А зачем?

— Ты устала, — сказал я ей с угрюмой усмешкой, — любая банда, располагающая достаточным количеством автомобилей, чтобы установить барьер вдоль улиц таких городов, как Форт-Борс и Даллас, имеет достаточно людей, чтобы схватить нас, если захочет. Но зачем же нас ловить, если мы и сами едем куда нужно?

— Мне ненавистна сама мысль об этом.

— Так же, как и мне. Но представь, если вдруг удастся попробовать на них твои телепатические способности и выяснить, что они замышляют?

Она кивнула, притормозила, и мы быстро поменялись местами. Дав газу, я напоследок окинул внутренним взором местность и обнаружил машины, которые перекрыли все дороги на юг, запад и север, оставив маленькую, соблазнительную лазейку на северо-востоке.

— Улавливаешь их планы?

Ответа не было. Я взглянул на нее. Глория Фарроу спала, свернувшись калачиком на сиденье. Ее глаза были плотно закрыты. Дыхание сделалось тихим и ровным. Я знал, что она сильно устала, но не ожидал такой реакции. Чертовски славная девчонка!

 

23

Трижды в течение ночи я старался проскочить или прорваться через их кордон, и каждый раз оказывался перед угрозой перехвата. Становилось очевидным, что, пока их устраивает наш маршрут, они не станут припирать нас к стенке.

Сестра Фарроу проснулась рано на рассвете и тут же заметила, что неплохо бы воспользоваться зубной щеткой и термосом горячей воды. Она принялась в шутку распекать себя за то, что не догадалась набить багажник перед отъездом. Затем, вновь посерьезнев, подробно расспросила о прошедшей ночи.

Мы остановились ровно настолько, чтобы поменяться местами, и я вытянул ноги, но заснуть так и не смог.

Наконец я произнес:

— Остановись у следующей забегаловки, Фарроу. Нам надо бы подкрепиться.

— А это не опасно?

— Брось! — буркнул я сердито. — Они только спасибо нам скажут. Наверняка тоже голодны как волки.

— Ладно.

Запахи придорожной харчевни обычно вызывают ощущение чего-то грязного и недоброкачественного, но я был так голоден, что съел бы что угодно. Мы заказали кофе и апельсиновый сок и надолго исчезли в туалетных комнатах, приводя себя в порядок. Затем мы задали работу парню у плиты, проследив, как он управляется с беконом, яйцами и мясом.

Мы так энергично взялись за завтрак, надеясь опередить слетавшихся мух, и так увлеклись, что даже не заметили подъехавшие машины, пока вошедший мужчина не заказал кофе с рогаликом и не сел за наш стол.

— Неплохой денек для прогулки, не правда ли?

Я оглядел его, Фарроу ощетинилась и напряглась.

— Что-то не припомню тебя, приятель, — сказал я сурово.

— Вполне возможно. Зато я вас знаю, Корнелл.

Я быстро прощупал его. У него не было оружия, только обычный набор ключей, отверток и инструментов, которые вряд ли могли стать смертельно опасными.

— Я не подослан, Корнелл. Я здесь только для того, чтобы избавить вас от излишних неприятностей.

«Телепат?»

Он едва кивнул, затем произнес:

— Мы только потеряем время, бензин и, возможно, влипнем в какую-нибудь передрягу с легавыми, если вы не свернете в Сент-Луисе на сороковое шоссе. Надеюсь, оно вам придется по вкусу.

— А если я этого не сделаю?

— Попробуйте, — сказал он с кривой усмешкой. — И увидите, что свернете на сороковом в Сент-Луисе, хотите вы этого или нет.

— Послушайте, дружище! — ответил я, возвращая ему кривую усмешку и попутно прощупывая его шкуру (он, конечно, оказался мекстромом). — После твоих слов ничто не убедит меня, что сороковое шоссе лучше коровьей тропы.

Он поднялся.

— Корнелл, я вижу, куда вы клоните. Вам не нравится мой совет, так я помогу вам, ребята. Если не хотите прокатиться по такому вшивому и разбитому бетону, скажите только слово, и мы организуем для вас шикарную дорожку безо всякой боли и страданий. Мы с вами еще увидимся. Счастливого пути, мисс Фарроу.

Затем этот тип откланялся, подошел к кассе, расплатившись за наш завтрак как за свой собственный. Потом уселся в машину, и с тех пор я его больше не видел.

Фарроу взглянула на меня. Ее лицо побелело от страха.

— Сороковое ведет прямехонько из Сент-Луиса в Индианаполис.

Дальше продолжать не было смысла. В шестидесяти милях севернее Индианаполиса на федеральном хайвэе уже 37 лет находился респектабельный мегаполис Марион, штат Индиана, самым важным органом которого (для меня и Фарроу) было хозяйство, называемое Медицинским Центром.

Кто-то принуждает меня ехать из Сент-Луиса по сороковому шоссе. Я отлично знал, что они заинтересованы оставить меня живым и здоровым. Если я не выеду из Сент-Луиса в указанном направлении, мне придется сворачивать раз за разом, постоянно натыкаясь на противника. Только заявлять о себе он будет не в вежливой манере, а на грани смертельной угрозы. Попробуй я смыться, он, несомненно, загонит меня основными силами и оставит в соплях и слезах от навешанных тумаков. Но если я поеду к ним, чтобы убить или быть убитым, они устранятся, предварительно удержав меня от самоубийства. Не думаю, чтобы я стал нарываться на последний удар, от которого протяну ноги.

После завтрака мы двинулись дальше. Я направился в Сент-Луис. Его центр был единой громадой бесформенной мертвой зоны — такой густой и непроницаемой, что он превратился из обычного города в единое скопище многоэтажных зданий. Со времен Райна кварталы трущоб уступили место новым небоскребам. Так что мертвая зона и новые широкие магистрали с упорядоченным движением сделали Сент-Луис доступным для автомобиля в любом месте. Я не мог поверить, что какая-то банда, вынужденная работать скрытно, сможет набрать достаточно людей и машин, чтобы перекрыть все дороги, ведущие из такого большого города, как Сент-Луис.

И вновь они преследовали нас, двигаясь по параллельным дорогам и сзади. Мы мчались как дьяволы. Не снижая скорости, влетели в Сент-Луис и нырнули в обширную мертвую зону. Мы влились в общий поток транспорта и стали выписывать колесами бойскаутские узлы. Меня тревожило нападение сверху, с геликоптера, хотя я уже говорил, что мертвая зона Сент-Луиса в некоторых местах протянулась вверх на тридцать тысяч футов.

Единственное, чего недоставало, — это какого-нибудь устройства, с помощью которого мы могли бы воспользоваться своим восприятием или телепатией в окружающей мгле. Но пока мы были так же пси-слепы, как и они, поэтому нам пришлось колесить по улицам и смотреть в оба за владельцами подозрительных машин. Мы заметили несколько легковых автомобилей с номерами других штатов и задали им хорошую трепку. Один из них висел у нас на хвосте, пока я не совершил великолепный кульбит, проскочив на красный свет и втиснув мою машину между двумя четырнадцатиколесными фургонами. С каким наслаждением я заглянул бы в лицо водителю! Он остался позади.

Я держался между фургонами, пока мы не подъехали к центру, и собрался было уже юркнуть в боковую улочку…

Но, как видно, оставался между ними чересчур долго.

Потому что парень впереди вдруг ударил по тормозам, и гигантский фургон замер на месте. Зато парень сзади даже не снизил скорости. Он несся на нас словно лавина. Я быстро огляделся и рванул машину в сторону, но он врезался мне в хвост, и мы заскользили вперед. Я выжал тормоза, но масса движущегося фургона была настолько велика, что шины лишь оставили черный след на мостовой.

Нас понесло на остановившийся фургон, словно мы собирались как можно быстрее раздавить своей малолитражкой эту громадину.

Потом вдруг задняя стена переднего фургона обрушилась передо мной сверху, вращаясь на шарнирах, и образовала прекрасный скат. Задний фургон подтолкнул на него нашу машину, и мы влетели внутрь по толстому эластичному настилу. В ту же секунду задняя стенка закрылась, с обеих сторон подскочили два парня и с криком «вылазь!» рванули дверцы.

Рослый детина с моей стороны одарил меня самоуверенной улыбкой, а короткий произнес:

— Вы не против выехать из Сент-Луиса по сороковому шоссе, Корнелл? Вряд ли вам эта шутка покажется слишком грубой.

Я попробовал увернуться, но высокий схватил меня за локоть и повалил на пол. Короткий нагнулся и достал бейсбольную биту.

— Ну что, Корнелл? Может, поговорим? А то тебя ничем не проймешь, — сказал он.

Я взглянул на эту парочку и сдался. В этом мире существуют личности, которые обожают потасовки. Они не остановятся, пока не выбьют из поверженного всю душу. Эти из их числа, из тех, что сводят счеты в темных аллеях, обменявшись сначала легкими ударами, чтобы придать мордобою справедливый характер. И единственное, чего бы я добился, — это выбитой челюсти и сломанных ребер.

Я расслабился и кивнул головой в знак согласия.

— Сороковое шоссе покажется тебе куда приятней и ровнее, чем ты ожидаешь, — заметил он, несколько разочарованный, что я не дал ему отвести душу. — Это ведь как в жизни — мы сами ищем неприятности на свою голову.

— Пошел к черту со своей философией! — огрызнулся я. Это был слабый протест, но на большее меня не хватило.

— Короче, Корнелл, вам не прорваться, — сказал детина.

Я взглянул на Фарроу. Она склонилась к ветровому стеклу, разглядывая стоявшую перед ней парочку. Те вели себя довольно развязно. Один предложил ей сигарету, а другой держал наготове спички.

— Спокойнее! — сказал один, выпуская изо рта дым.

— Может, так оно лучше, мисс Фарроу, — добавил другой. — Бороться, конечно, неплохо, но только не так. Нужно сначала заручиться поддержкой.

— Почему бы мне не закурить свои? — спросила она презрительно, не глядя на них.

Я мысленно согласился.

«Пусть им будет хуже, Фарроу».

Я тоже вытащил сигареты. Вдоль борта фургона стояли скамейки. Я сел, вытянув ноги, и затянулся. Покончив с сигаретой, я заметил, что возбуждение от погони внезапно угасло, оставив только желание поспать.

Я задремал, размышляя о том, чего только не бывает в жизни — едешь в Хоумстид, Техас, а оказываешься в Марионе, Индиана.

Фелпс не расстелил зеленой дорожки к нашему приезду, но ожидал нас вместе с Торндайком, когда наша передвижная тюрьма остановилась в глубине Медицинского Центра. Торндайк с тремя сестрами-амазонками выстроились эскортом вокруг Фарроу, словно конвоируя опасного преступника.

— Да, молодец! Вы устроили нам хорошую охоту, — самодовольно усмехнулся Фелпс.

— Разрешите, мы устроим еще одну, — ответил я нагло.

— Нет. Это лишнее, ведь у нас относительно вас грандиозные планы, — прогудел он весело.

— А есть у меня право выбора? Если да, то я отказываюсь.

— Вы слишком торопитесь, — сказал он, — и, по-моему, зря. Раскройте глаза.

— Для чего?

— Для чего, — проговорил он, махнув рукой, — В том-то и беда, что нынче люди не думают. Они слепо следуют за теми, кто думает за них.

— А я разве один из ваших последователей?

— Я преувеличил, конечно. Но только для того, чтобы показать, что вы одержимы старыми бреднями, встав на позицию лентяев и следуя по стопам своего отца.

— Бросьте! — огрызнулся я.

— Никто не может составить мнение за такой короткий срок. Запомните, большинство мнений нельзя отвергать только потому, что они не согласуются с вашими предвзятыми идеями.

— Послушайте, Фелпс! — пробурчал я, намеренно опуская его ученую степень, чтобы слегка уязвить. — Мне не нравится ваша политика и ваши методы. Вам не удастся…

— Вы ошибаетесь, молодой человек, — проговорил он спокойно, даже не рассердившись на мою неучтивость. — Я уже сказал, что мне чужды ваши игры. Я находился в полном неведении относительно существующей против меня оппозиции, пока вы так дерзко не привлекли к ней мое внимание. В прошлом году я усмирил инакомыслящих, обратив в бегство их основные силы, разрушил разветвленную сеть их коммуникаций и упрочил свое положение, открыто завладев всеми ключевыми позициями. А потом и вами, молодой человек. Беспокойной, но весьма необходимой особой для ведения такой войны. Вы лепечете о моей позиции, мистер Корнелл, и утверждаете, что она несостоятельна и обречена на гибель. Но пока вы стоите здесь и изрекаете всякие глупости, мы готовим главный штурм их основной базы в Хоумстиде. Мы взяли их на измор. Теперь достаточно малейшего толчка, чтобы опрокинуть их и разогнать на все четыре стороны!

— Прекрасная лекция! — хмыкнул я. — А кто автор?

— Оставьте ваш сарказм! — сказал он визгливо. — Вы им, видно, еще не переболели, мистер Корнелл.

— А жаль, что вы им не заразились, — огрызнулся я.

— Ваш юмор не лучше вашего сарказма.

— Возможно, — отозвался я. — Видно, поэтому вы меня и прихватили. Все же…

— Вы чересчур наивны, мистер Корнелл. Неужели вы думаете, что так нам необходимы? Ваша решимость сражаться против нас весьма похвальна и, может быть, с кем-то другим и сработала бы. Но мне посчастливилось узнать, что вы очень любите жизнь и что в решающий миг вы отступите.

— Узнали достаточно.

— Да, не без этого. А теперь мы отправимся в ваши апартаменты.

— Ведите! — сказал я глухо.

С демонстративной вежливостью он указал на дверь и последовал за мной. Мы сели в громадный лимузин с шофером, и он угостил меня сигаретой. Машина заурчала и двинулась с места.

— Вы будете для нас просто неоценимы, — сообщил он развязным тоном. — Я говорю так только потому, что вы значительно важнее для нас как добровольный союзник, нежели как вынужденный.

— Не сомневаюсь, — ответил я глухо.

— Я предлагаю вам отбросить свои предвзятые представления и заняться практической логикой, — предложил дипломированный специалист Фелпс. — Оцените свою позицию с точки зрения других условных ценностей. Заметьте, что сказанное или сделанное вами нисколько не повлияет на то, что мы станем использовать вас в наших целях. Я уверен, вы не питаете на этот счет никаких иллюзий.

Я пожал плечами. Фелпс мог бы и не говорить о подобных вещах.

— И поскольку вас будут использовать независимо от вашего желания, вы, скорее всего, проявите благоразумие. Короче говоря, мы надеемся на сотрудничество с обоюдной выгодой.

— То есть вы хотите меня нанять?

Фелпс снисходительно улыбнулся:

— Не совсем так, мистер Корнелл. Термин «нанять» подразумевает выполнение определенного задания за условленное вознаграждение. Нет, по моим замыслам, место, которое вы получите в этой организации, определить практически невозможно. Послушайте, молодой человек, ваше желание сотрудничать было бы, на мой взгляд, куда более ценно. Присоединяйтесь к нам, и вы сможете рассчитывать на дружбу самых доверенных и влиятельных членов организации, вы займете достойное место в нашей будущей элите, войдете в высший исполнительный орган и будете пользоваться всеми его привилегиями.

Он запнулся и взглянул на меня со странным выражением.

— Мистер Корнелл, вы заставляете меня признаться, что наша организация занимается куда более грандиозным делом, чем просто благотворительность.

Я взглянул на него с иронией, которая слишком часто посещала меня в последнее время.

— По вашим словам выходит, будто ваше благотворительное и культурное общество не имеет ничего общего с такими грязными вещами, как деньги. Лучше не морочьте мне голову и называйте все своими именами. Вы хотите, чтобы я помогал добровольно, выполнял работу, претворял вашу программу. А взамен мне позволят разъезжать в кадиллаке из чистого золота, упиваться дорогим шампанским и подбирать обстановку кабинета по своему вкусу. Не так ли?

Дипломированный специалист Фелпс великодушно улыбнулся.

— Мистер Корнелл, я знаю, что для того, чтобы изменить свое мнение, вам потребуется какое-то время. Более того, было бы весьма подозрительно, если бы вы тут же перешли на нашу сторону. Однако теперь я обрисовал ваше положение, и у вас будет время подумать. Решайте, но имейте в виду: будете ли вы с нами сотрудничать или откажетесь — в любом случае мы воспользуемся вашим даром. Я и так слишком много сказал.

Лимузин остановился около четырехэтажного кирпичного строения, которое мало отличалось по своей архитектуре от остальных в Медицинском Центре. Разница была только в том, что оно находилось в мертвой зоне.

Дипломированный специалист Фелпс перехватил мой недоуменный взгляд и учтиво сказал:

— Мы возродили традиции содержания нежданных гостей. Так мы остаемся спокойны за образ их мыслей, к тому же строительство зданий в мертвой зоне удерживает их от заговора. Я надеюсь, ваша здешняя резиденция будет временной, мистер Корнелл.

Я мрачно кивнул.

В последних словах проскользнуло: «А иначе…»

Фелпс заполнил журнал на посту дежурного в вестибюле. Затем мы поднялись на третий этаж в скоростном лифте, и Фелпс проводил меня по коридору, вдоль которого располагались двери общих камер. В каждой двери на уровне глаз находился глазок.

— Сюда, — вкрадчиво сказал он.

Я повиновался и оказался в одной из комнат.

 

24

Когда Фелпс вышел, я тщательно осмотрел свои хоромы. Комната была четырнадцать на восемнадцать, но мне отводилось в ней только четырнадцать на десять. Остальные восемь футов были отгорожены внушительными металлическими прутьями и такими же мощными поперечными балками. Там находилась раздвижная дверь, как в банковском подвале. Она закрывалась на тяжелые засовы и открывалась с помощью автоматики. В барьере имелась плоская горизонтальная щель — достаточно широкая, чтобы просунуть поднос, и достаточно высокая, чтобы передать чайную чашку.

Я попробовал прутья руками, но даже с помощью новых мускулов не в силах был сжать их больше, чем на несколько тысячных дюйма.

Стены казались стальными. Все, чего я добился, — это исполосовал их ногтями. Пол был тоже стальной. Потолок — слишком высокий, чтобы попробовать на нем свои силы, но похоже, что и он был стальной. Окно оказалось зарешеченным изнутри, и так хитро, что снаружи нельзя было догадаться, что это каталажка.

Обстановка бункера была скудна и с минимумом удобств. Умывальник, туалет. Койка из металлических прутьев приварена прямо к полу. Постель на широких эластичных ремнях, пересекавшихся в ногах и в изголовье кровати. Поролоновый матрац, простыни и одеяло завершали убранство постели.

Это была клетка, сконструированная мекстромами, чтобы содержать мекстромов, или одними юмористами, чтобы содержать других.

Неметаллические вещи в комнате были, естественно, огнеупорными. За что бы я ни брался, все оказывалось бесполезным с точки зрения использования как орудия, рычага или инструмента. Я оказался связанным по рукам и ногам.

Покончив с исследованиями, я сел на койку и закурил. Я осмотрел камеру в поисках жучка и обнаружил линзы телекамеры над дверью за барьером. За линзами виднелась решетка динамика и маленькое отверстие для микрофона.

Я раздраженно запустил сигарету в глазок телекамеры. В тот же миг тоненький голосок произнес:

— Мистер Корнелл, это запрещается. Вы обязаны соблюдать нормы личной гигиены. А поскольку вы не сможете сами поднять окурок, эту неприятную работу придется выполнять нашему персоналу. Если подобное нарушение повторится, вы будете лишены удовольствия курить.

— Пошли к черту! — рявкнул я.

Ответа не последовало. Даже наглого щелчка. Молчание было хуже любого ответа. Этим они подчеркивали свое превосходство.

Очевидно, я задремал. Когда проснулся, увидел поднос с пищей. Я поел. Потом задремал снова, и пока спал, поднос убрали. Проснувшись утром, я увидел здорового парня, который принес поднос с завтраком. Я попробовал втянуть его в беседу, но он не проявил никакого интереса, сделав вид, что не замечает меня. Позже он забрал поднос так же молча, как и принес. Я провел четыре часа, скучая в одиночестве, пока он не возвратился с ленчем. Шестью часами позже пришло время обеда.

Ко второй ночи я был уже на грани истерии и не мог уснуть.

Следующим утром с подносом явился доктор Торндайк. Он уселся в кресло за оградой и молча уставился на меня. Я попытался пересмотреть его, но, конечно, потерпел фиаско.

— Так куда же мы отправимся?

— Вы здорово влипли, Корнелл, по собственной вине.

— Может быть, — заметил я.

— И все же, как ни крути, вы — жертва обстоятельств.

— Оставьте свои причитания! Я обыкновенный заключенный. Взгляните в лицо фактам, Торндайк, и кончайте трепать языком! — оборвал я его.

— Ладно, — сказал он. — Факты таковы: мы рассчитываем, что вы поможете нам добровольно. Мы предпочли бы, чтобы вы остались таким, как есть, без всякой переориентации.

— Вы не можете мне верить, — буркнул я.

— Может быть. Не секрет, что мы посадили под замок нескольких ваших друзей. Допустим, они пройдут отличный курс лечения, если вы согласитесь сотрудничать с нами.

— Уверен, что все мои друзья предпочтут, чтобы я стоял до конца, нежели предал их идеалы.

— Дурацкая позиция, — отозвался он. — Бороться с нами — все равно, что в одиночку свергать правительство. Взгляните в лицо фактам, и вы увидите, что куда разумнее сменить карты, а потом уже выбирать масть в зависимости от расклада.

— Мне не нравится ваш новый расклад, — проворчал я.

— Многим не нравится, — заверил он. — Но ведь они не всегда знают, что для них хорошо, а что плохо.

— Слушайте, — я чуть над ним не рассмеялся. — Лучше уж я сам наделаю кучу глупостей и ошибок, чем попрошу какого-то папочку позаботиться о моей жизни. И говоря о папочках, следует упомянуть, что сам Господь Бог ратовал за полное единство наших желаний.

— Если уж цитировать Священное Писание, — сказал кисло Торндайк, издеваясь надо мной, — то замечу, что сам Господь — жестокий Бог, ниспосылает гнев свой на семь поколений тех, кто его ненавидит.

— Разумеется, — ответил я. — Но любить его или ненавидеть — это наше личное дело. Так что…

— Что вы мелете чушь! Здесь у вас тоже есть выбор. Вами никто не помыкает. Либо вы обрекаете себя на страдания, либо наслаждаетесь жизнью. Также в ваших силах решать — кому помочь, кому отказать.

— Ну, вы просто бог.

— Ладно, — сказал он, — обдумайте.

— Идите к черту.

— Довольно слабые аргументы, — сказал он надменно. — Никому от этого ни вреда, ни пользы. Так что кончайте трепаться и думайте.

Торндайк ушел, оставив меня наедине с мыслями. Наверное, стоило поторговаться, но что толку. Я ведь им нужен только до тех пор, пока они не откроют какой-нибудь метод заражения мекстромовой чумой. И когда все заботы лягут на их плечи, Стив Корнелл станет обузой.

Наступило третье утро моего заключения, но ничего не изменилось. Они даже не удосужились подкинуть мне какого-нибудь чтива, так что я оказался на грани помешательства. Вы даже не можете себе представить, какими долгими могут показаться четырнадцать часов, не побыв в камере, где абсолютно нечего делать. Я делал гимнастику. Хотелось пробежаться, но комната была мала. Я подтягивался до изнеможения, потому что для мекстрома пятьдесят раз на одной руке — не Бог весть какой подвиг. Потом передохнул и занялся мостиком, отжиманием и прочей ахинеей, пока снова не выбился из сил.

И все это время мои шарики вертелись и вертелись. Получалась весьма убогая перспектива. Выходило, что не важно, что я решу — все равно мне придется им помогать. Буду я это делать по собственному желанию, или же они меня задолбают своими лекциями и прочистят мозги, после чего Стива Корнелла больше не будет, останется тупой исполнитель их приказов. Единственное, в чем я был уверен, что не переменю своего решения. Иначе я перестал бы быть самим собой и переориентировался бы в того, о ком они мечтают. А после этой штуки человек превращается в тряпку. Вы ни за что не заставите лошадь пить воду, если она не захочет этого сама, но приведите человека под дулом пистолета, и он вылакает все до дна.

Раз карты открыты, а у меня хватит мужества сказать «нет», то меня уволокут прямиком в их департамент промывания мозгов. Собственно, больше всего я боялся, что в последний момент дрогну и не выдержу.

Для меня было уже не важно, чем им вздумается напичкать мои мозги. Достаточно было оставить меня наедине с безудержным круговоротом мыслей.

От скуки я вновь лег в постель и, ворочаясь, принялся размышлять в полузабытьи, кто же будет следующим посетителем с векселем для оплаты услуг.

Следующий посетитель появился полночью или около этого. Я очнулся от ощущения, что кто-то вошел в дверь и стоит в полумраке, освещенный полной луной, заглядывающей через зарешеченное окно.

— Стив! — сказала она почти шепотом.

— Уходи! — отозвался я. — Разве ты еще недостаточно сделала?

— О, пожалуйста, Стив! Я пришла поговорить с тобой.

Я сел на край кровати и взглянул на нее. Она была безупречно одета. На ней было светлое набивное шелковое платье ее любимого покроя. Собственно, Катарина выглядела так, как я и представлял ее во время долгих безутешных недель нашей разлуки.

— Ты хочешь что-нибудь добавить? — холодно спросил я.

— Я хочу, чтобы ты все понял, Стив.

— Что понял? — огрызнулся я. — Я и так уже все знаю. Ты намеревалась женить меня, каким-то образом привязать к себе. Бог знает, что ты добивалась. Если бы не катастрофа, я был бы связан по рукам и ногам.

— Все это правда, — прошептала она.

— Естественно! Не имеет смысла отрицать!

— Ладно, не буду.

Она покачала головой.

— Стив, ты действительно не понимаешь. Если бы ты только мог прочитать мои мысли и узнать правду!

Она хитрила неумело. Подобные утверждения ничего не значили, их можно было раздавать друзьям и врагам, а проверить невозможно.

Я взглянул на нее и вдруг кое-что вспомнил. Впервые в жизни я мог воспользоваться словесным заслоном, оказавшись с телепатом на равных. Я мог сказать «да», а подумать «нет». Абсолютно безнаказанно. Собственно, я мог пойти даже дальше, ибо, не будучи телепатом, успел набить руку на лжи, изворотливости и дипломатических уловках, чего не мог постичь ни один телепат.

Наконец-то мы с Катариной оказались в положении, когда по-настоящему не знали мыслей друг друга.

— Какую там правду? — спросил я.

— Стив, ответь мне честно. Взялся бы ты за самую грязную работу, если бы она вдруг пришлась тебе по сердцу?

— Да.

— Тогда выслушай меня. Я добровольно взялась сделать то, что сделала. Мне велели познакомиться с тобой, окружить… — Ее лицо казалось возбужденным и, наверное, вспыхнуло румянцем. Но чтобы удостовериться, не хватало света. — И тут я встретила тебя, Стив. Оказалось, что ты действительно очень хороший парень.

— Благодарю.

— Не злись. Лучше выслушай. Если бы не было Отто Мекстрома, если бы не было такой вещи, как Мекстромова болезнь, и мы повстречались бы с тобой честно и открыто, как обыкновенные мужчина и женщина, я бы почувствовала то же самое, Стив. Я хочу заставить тебя понять, что мое чувство к тебе не зависит от моего задания. Короче, моя работа только помогла совмещать полезное с приятным.

— И ты была ужасно счастлива, — усмехнулся я.

— Да, — прошептала она. — Я собиралась выйти за тебя замуж и честно жить с тобой до конца своих дней…

— Чертовски занятная свадьба была бы в Медицинском Центре во имя Мекстромовой болезни! Наш первенец…

— Стив! Неужели ты не понял, дурачок? Если бы первый ребенок родился как положено, то я заразилась бы от отца ребенка… Тогда бы мы…

— Гм, — проворчал я. — Я как-то не подумал об этом. «Хотя на поверку чистая ложь. Иначе к чему эта тюрьма? Подарить Медицинскому Центру ребенка-мекстрома и переносчика — и старый добрый папа больше не нужен».

— Вот о чем я думала, когда узнала тебя поближе. Но теперь…

— Что теперь? — тихо перебил я. Мной овладело подозрение, что она куда-то клонит, но решила ходить вокруг да около, пока не выяснит, о чем я думаю. Если бы мы были в чистой зоне, этого бы не понадобилось, но сейчас придется ее подтолкнуть.

— Но теперь я пропала, обманула твои надежды, — сказала она, чуть не плача.

— Что значит «пропала»? — спросил я резко. — Тебя сошлют в Сибирь? Прикуют к пушке? Или сделают из твоей шкуры барабан?

— Не знаю.

Я пригляделся к ней повнимательнее. Стоило признать, что она была чертовски привлекательна. Несмотря на доставленные мне неприятности, я не мог отрицать, что был в нее так влюблен, что собирался бежать за ней на край света и даже жениться. Вспоминал, как обнимал ее, и пытался понять: отвечала она искренне или была превосходной актрисой? Мистер Фелпс вряд ли мог бы найти более обольстительное создание, а натравить ее на меня сейчас было поистине гениально.

Я встал у койки и посмотрел на нее через прутья. Она тоже приблизилась, и мы посмотрели друг другу в глаза.

— Ты еще не совсем пропала, детка, не так ли? — улыбнулся я грустно.

— Я не совсем понимаю… — ответила она.

Я обвел печальным взглядом свою маленькую камеру.

— Не я выбирал этот дом. И все же мне суждено сидеть здесь, пока кто-то не решит, что содержать меня — слишком дорого.

— Знаю, — выдохнула она.

Я закусил удила и проговорил:

— Катарина, даже теперь… Хотя… ладно. Я тебе помогу.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она, почти дрожа от нетерпения.

— Помнишь, как мы тогда умчались?

— Это было так давно, — сказала она срывающимся голосом. — Как бы мне хотелось вернуться туда, Стив, и чтобы не было никакой Мекстромовой болезни, чтобы…

— Поменьше надо хотеть, а побольше думать, — сказал я полушутя. — Если бы не Мекстромова болезнь, мы бы вряд ли когда-нибудь встретились.

— Это мучительнее всего! — всхлипнула она. Я и не сомневался, что всхлипнет. Поэтому я прислонился к железной решетке и сказал горестно:

— Так разве я могу тебе помочь, Катарина, в этом положении?

Она просунула свои руки через решетку и притянула ими мою голову. Казалось, она напряженно всматривается мне в глаза, будто стараясь преодолеть телепатическую блокаду мертвой зоны. Она прижалась к стали, и наши губы встретились. Поцелуй получился не совсем приятный, поскольку нам пришлось вытягивать губы. Это было все равно, что заниматься любовью через замочную скважину.

К счастью, это неудобное проявление любви продолжалось не слишком долго.

— Я хочу тебя, Стив, — сказала Катарина дрожащим голосом.

— Через эти стальные прутья?

Она достала маленький цилиндрический ключик. Затем вставила его в медную пластинку на стене за дверью и повернула. Дверь камеры бесшумно скользнула в сторону.

Потом, внимательно глядя на меня, Катарина прикрыла маленькой шторкой стеклянный глазок в двери. Ее рука потянулась к скрытой кнопке над дверью. Когда она ее нажала, на динамик, объектив и решетку микрофона опустился с тихим шорохом толстый чехол. Очевидно, из каких-то высших соображений эти камеры использовались не только для содержания буйных заключенных. Я чуть не прыснул — общество, которое создавал мистер Фелпс, вовсе не процветало в атмосфере всеобщего доверия и секретности, за исключением, должно быть, самой верхушки. Катарина обернулась и направилась ко мне, подняв лицо.

— Возьми меня, Стив!

Моя рука резко рванулась вперед и воткнулась в ее болевой центр — чуть ниже ребер. Ее грудь замерла на полувздохе, глаза остекленели. Она покачнулась. Моя вторая рука взлетела вверх и со всего размаха врезалась кулаком в ее челюсть. Ее голова запрокинулась, колени подогнулись, и, выгнув спину, она рухнула на пол. Изо рта вырвался какой-то булькающий звук.

Я выскочил за барьер, потому что не сомневался, что они могут перекрыть камеры с главного контрольного пульта. Я плохо в этом разбирался, но разве можно было упустить такой случай? Просто удивительно, как мне везло.

Катарина шевельнулась и застонала. Я на миг задержался, чтобы успеть выдернуть ключ из настенной пластинки. Дверь камеры закрылась, тихо скользнув на прежнее место.

Я едва успел застегнуть молнию на брюках, как дверь снаружи распахнулась. Слава Богу, что я вовремя спрятался за ней.

В комнату из коридора ворвался сноп света, а с ним — доктор Торндайк. Должно быть, в двери решетки была сигнализация.

Торндайк сжимал в руке громадный пистолет. Он всматривался в полумрак, которого не коснулась полоска света.

И тут я свалил его на пол твердым ребром ладони правой руки, ударив в основание шеи. Помнится, он аж подпрыгнул и рухнул на пол. Он, к счастью, выпустил пистолет, и после короткой судороги жизнь покинула его тело.

Я сглотнул комок горькой желчи, поднявшейся из желудка, потянулся за его пистолетом. Комната показалась нестерпимо душной и маленькой, и я почувствовал непреодолимое желание уйти отсюда.

 

25

Пройдя несколько ярдов, я успокоился. Я вспомнил, где я, и быстро огляделся. В коридоре, конечно, никого не было, иначе бежать мне попросту не удалось бы. Но на всякий случай стоило оглядеться, пока здравый рассудок не подскажет мне, что следует делать, чтобы выйти сухим из воды.

Как у канарейки, мои планы бегства кончались на пороге клетки. Я не вполне представлял, что делать со своей новообретенной свободой. Одна вещь становилась мучительно очевидной: меня схватят и свяжут по рукам и ногам, стоит мне сделать шаг из мертвой зоны, в которой построено это здание. Мне нужны были друзья, оружие, снаряжение и хороший план бегства. У меня не было ни того, ни другого. Скорее всего, моим плененным друзьям тоже требовалась помощь. А пойти к ним я не мог: сигнализация успеет оповестить главный контрольный пульт прежде, чем я соберу свою маленькую безоружную армию.

Так я стоял в ярко освещенном коридоре в надежде что-нибудь придумать. Не знаю, чем бы это кончилось, но меня вернул к жизни донельзя знакомый звук поднимающегося лифта в конце коридора.

Я с подозрением взглянул на двери остальных камер. Занять любую из них, но если комната окажется занятой, — не избежать комментариев постояльцев. А времени заглянуть в глазок, чтобы определить, какая из них пустая, не было.

Поэтому вместо того, чтобы скрыться в коридоре, я рванулся к окружавшей лифт лестнице, надеясь достигнуть ее прежде, чем лифт поднимется на мой этаж. Я сознавал, что мой топот отдается, будто рев летящего самолета, но достиг лестницы и совершил рискованный прыжок через короткий пролет как раз в тот момент, когда дверь лифта отворилась. Я с лету врезался в стену, чуть было не лишившись чувств, но удержался на ногах и оглянулся.

Меня ожидало занятное зрелище: в коридор с сигаретой в руке вышел охранник. Он не ожидал никаких неприятностей, а я не собирался их чинить.

Я тихо прокрался вверх по ступенькам и, когда голова моя оказалась на уровне пола, замер.

Очевидно, ничего не подозревавший охранник заглянул в пару комнат, окинул долгим взглядом камеру, из которой я только что смылся, и затем прошел в конец коридора, где вставил ключ в коробку сигнализатора. На обратном пути он снова заглянул в мою камеру, но, так ничего и не разглядев, вздохнул и ушел обратно.

Я спустился на цыпочках по лестнице на второй этаж и подождал. Лифт двинулся вниз, остановился, и охранник повторил свой обход, не потрудившись заглянуть ни в одну из камер.

Я замер на последнем пролете первого этажа, высунув над верхней ступенькой только голову и дуло пистолета. Внизу находился стол охранника, а у стола, источая безудержный гнев, стоял дипломированный специалист Фелпс.

Лифт спустился, и оттуда вышел прямо на растерзание Фелпсу довольный охранник.

— На службе, — заявил холодно рыцарь науки, — вам вменяется совершать обход.

— Да, сэр…

— Обход! — взорвался в гневе Фелпс. — А не разъезжать на лифте, безмозглый баран! Вы не следите за лестницей!

— Но, сэр…

— Кто-нибудь может запросто спуститься вниз, пока вы будете подниматься.

— Я знаю, но…

— Тогда почему вы ослушались? — проревел Фелпс.

— Видите ли, сэр, с тех пор как построили это здание, никто не пытался это сделать. Да и кто посмеет? — В голосе охранника послышался священный трепет.

Фелпс принял это к сведению. Его тон стал благосклоннее.

— Если я что-то приказываю, вам следует выполнять. Все до последней буквы.

— Да, сэр, обязательно.

— Посмотрим. Теперь я поднимусь наверх лифтом, а вы пойдете пешком. Встретимся в лифте внизу, но сначала на четвертый этаж.

— Да, сэр.

Я рванулся по ступеням, будто вспугнутый кролик. Снова вверх, на третий, по коридору в едва заметную нишу, образованную дверью. Медленно и флегматично по ступеням поднялся охранник, прошел перед лифтом, повернувшись ко мне спиной, и направился на четвертый этаж.

Когда его нога ступила на четвертый, я оказался сзади.

— Теперь с этого момента, Балдрон, — сказал Фелпс, — вы будете выполнять каждое мое указание от «а» до «я». Когда я вызову лифт, не вздумайте подниматься на нем. Он поднимется сам.

— Да, сэр. Простите. Но и так охранять-то нечего.

— Тогда и не охраняйте. Но каждый человек в вашем положении оценивается тем, насколько он сумеет сам себе не наскучить.

Охранник начал спускаться, и я чуть приподнялся, чтобы хоть одним глазом увидеть, где стоит Фелпс. Как только я оказался на уровне пола, на меня будто обрушилась лавина ледяной воды. Верх пола служил концом мертвой зоны.

Я нырнул обратно во мрак, будто пловец, глотнувший воздуха.

Потом я чуть двинулся вбок, и картина стала отчетливее. Очевидно, я попал в какой-то маленький гребень, чуть вздымавшийся над уровнем поля. Я медленно и бесшумно двинулся по этажу, скрывая тело в пси-мраке, который поднимался и спадал, будто облако черного дыма, непроницаемого для моего чутья.

Должно быть, со стороны я выглядел довольно глупо, словно морская свинка.

Но слишком далеко я продвинуться не мог. Мертвая зона опустилась ниже уровня пола, оставив меня на голом полу и обнажив мое чувство восприятия.

Я выставил голову из зоны и быстро прощупал обстановку, вновь лег, мысленно воспроизводя картину увиденного. Я проделал это дважды, осуществляя каждый раз быстрое сканирование какого-нибудь участка четвертого этажа.

Я нащупал пару пустых комнат, хорошо укомплектованную больничную операционную и какое-то место, напоминавшее кабинет для консультаций.

На четвертом сканировании я нащупал Фелпса, глубоко ушедшего в свои мысли.

Я вскочил, миновал зал и рывком отворил дверь. Только сейчас разума Фелпса коснулось предчувствие, что к его двери подошел кто-то с пистолетом сорок пятого калибра.

— Ни с места! — рявкнул я.

— Уберите оружие, мистер Корнелл! Вы и так получите свободу.

— А может, я всю жизнь мечтал, что вы с ней расстанетесь.

— Уверен, что вы не настолько глупы, — ответил он.

— Возможно.

Он самоуверенно улыбнулся.

— Мистер Корнелл, вы очень любите жизнь. Удел мученика вам не к лицу.

— Я мог бы забиться в угол, как крыса, — отозвался я, — а не играть с вами в прятки, Фелпс.

— Дипломированный специалист Фелпс, пожалуйста.

— Я весьма низкого мнения о профессии медиков, — сообщил я. — Так…

— Так что вы собираетесь делать?

— Выбраться отсюда.

— Не будьте смешным. Сделайте только шаг из здания, и через минуту вас возвратят обратно. На что же вы рассчитываете?

— На личное обаяние. А теперь…

— Я бы посоветовал вам сдаться и прекратить бесполезные попытки. Бежать вам не удастся. Здесь, в этом здании, уверяю вас, сидят под замком все ваши моральные и интеллектуальные вдохновители.

Я холодно и спокойно взглянул на него:

— Вы меня не убедили. Я все равно ухожу. И если вы прощупаете пониже, заверяю вас, найдете мертвого мужчину и лежащую без сознания женщину. Я сломал доктору Торндайку шею собственной рукой, Фелпс, и свалил Катарину одним ударом. Может, эта штука вас не убьет, но я тоже мекстром, и она мне поможет запросто вас обезвредить.

— Это вам ничего не даст.

— Что же, поиграйте на моем терпении. Могу поспорить на мою никчемную шкуру. — Я усмехнулся: — Правда, не такая уж она никчемная?

— Стоит мне только крикнуть, мистер Корнелл, и…

— И вам не жить и не увидеть, что случится. Я бы прикончил вас сразу. Но я решил подождать до ночи. Как видите, идея далеко не нова. Я убью вас, Фелпс, и ничто меня не остановит.

Усмехнувшись, Фелпс повернулся к своему столу, и я почувствовал под ворохом бумаг и всякого хлама кнопку звонка. Я пулей метнулся через комнату и, подлетев, взмахнул рукояткой пистолета. Сталь коснулась его виска и, прежде чем палец успел нажать кнопку вызова, отбросила Фелпса прочь. Потом я добил его ударом кулака в живот, потому что удар пистолета смог лишь оглушить противника. А кулак сделал свое. Фелпс свалился на пол и бездыханно замер.

Я обернулся к стене, которую он так внимательно рассматривал. Она была усеяна рядами маленьких телеэкранов, и на каждом виднелась мрачная обстановка камер. На столе располагался блок кнопок, динамик и микрофон. И, помимо кнопок, папка со списками заключенных.

Я отыскал Мариан Харрисон, нажал кнопку и услышал из громкоговорителя ее посапывание. Под экраном вспыхнула зеленая лампочка. Я увидел знакомое лицо на подушке.

Я рванулся к столу и схватил микрофон.

— Мариан! — сказал я. — Мариан! Эй! Мариан Харрисон!

На экране что-то замельтешило, потом она села и удивленно огляделась вокруг.

— Мариан, это Стив Корнелл.

— Стив!

— Не кричи!

— Где ты? — спросила она шепотом.

— В контрольной.

— Но каким образом?

— Некогда объяснять. Я мигом спущусь с ключом.

— Да, Стив.

Я вышел, прихватив регистрационную книгу. Через миг я был уже на третьем этаже перед камерой Мариан. Когда я ворвался туда, она была уже готова. Не успела за нами захлопнуться дверь, как она уже выскочила в коридор и поволокла меня к камере брата.

— Что случилось? — спросила она.

— Потом! — бросил я и открыл камеру Филиппа.

— Иди, разбуди Фреда Маклина и вели ему прийти сюда! Затем — к девушке Маклин — Алисе, это здесь, а потом буди остальных и отсылай наверх. Как только управлюсь, я вызову тебя по селектору.

Мариан ушла с ключом и книгой, а я потряс за плечо Филиппа Харрисона.

— Проснись! — закричал я. — Проснись, Филипп!

Филипп что-то пробормотал.

— Проснись!

— Что?

— Это я, Стив Корнелл! Вставай!

Зевая, Филипп выбрался из-под одеяла. Он посмотрел на меня, прищурившись спросонок, потом вытаращил глаза, подошел к умывальнику, намочил полотенце холодной водой и обтер им лицо, плечи и тело. Бросив полотенце в раковину, обернулся ко мне с посвежевшим лицом, в его глазах смешались любопытство и изумление.

— Что происходит? — спросил он и принялся наскоро одеваться.

— Я бежал, хорошенько отделал специалиста Фелпса, захватил контрольный пункт. Мне нужна помощь. Если не поспешим, нам долго не продержаться.

— Да уж! Придется поторопиться, — сказал он кисло. — Есть какой-нибудь план?

— Мы…

Дверь отворилась, пропуская Фреда Маклина.

— Что происходит? — спросил он.

— Слушайте, — сказал я быстро. — Если будете меня постоянно перебивать и требовать объяснений, у нас вообще не останется времени. Существуют две опасности. Первая — это охранник внизу у лестницы. Вторая — неожиданные посетители. Вы возьмете парочку ребят помоложе и уберете этого охранника, только быстро.

— Ладно, а ты?

— А я усмирю заложников. Поскольку знаю, как расстегивать лифчики, то устрою такое представление, что вам и не снилось.

— Но как? — изумился Филипп, прежде чем испариться.

— Соблазню всю тюрьму, — ответил я.

На полпути я ощутил какую-то суматоху, но не стал разбираться и направился сразу к спецу Фелпсу. Я успел вовремя. Он очнулся и застонал. Выбора не было, и я свалил его коротким ударом под ложечку, а потом добил вторым.

Когда вошла Мариан, он уже погрузился в тяжкое забытье.

— Думаешь, тебя разбудили для того, чтобы… обернулся я к ней.

— Я отдала ключи и книгу Джоанни, — сказала она. — Джоанни — хрупкая молодая девочка, которую ты отделал в Огайо. Она в курсе, Стив. И она взяла в помощь близнецов Маклинов. Думаю, поднять на ноги лагерь — работа для малолеток. — Ее глаза с отвращением посмотрели на Фелпса. — А как быть с ним?

— Он еще пригодится, — сказал я. — Используем его, чтобы выкупить свободу.

— Думаешь…

Дверь вновь отворилась. Это был Джон Харрисон.

Он остановился в проеме двери и взглянул на нас с угрюмой усмешкой. Я никогда прежде не встречал патриарха семьи Харрисонов, но мысленно уповал на него. Он стоял высокий, статный, увенчанный копной белоснежных волос, с белыми бровями и усами. Его глаза здорово контрастировали с этой белизной. Они были ярко-карими.

Передо мной стоял человек, которому я отвел основную роль в осуществлении нашего побега. Джон Харрисон должен был обеспечить нам прикрытие.

У него оказался густой и мощный голос, который звучал так непреклонно и самоуверенно, что ни у кого не хватало смелости перечить.

— Да, сынок! Похоже, ты хорошо потрудился этой ночью. И что же нам делать дальше?

— Бежать отсюда к чертовой матери! — ответил я, удивляясь про себя, с чего это я вдруг решил, что это Джон Харрисон. Густой и звучный голос вызвал какое-то смутное воспоминание. Что-то очень важное начало всплывать из трясины моего подсознания, пытаясь вырваться наружу.

Я перевел взгляд с острых карих глаз на Мариан. Она была безо всякой косметики, я как будто увидел ее впервые. Красивые волосы свободно рассыпаны по плечам, слегка загорелые стройные ноги.

Я взглянул на нее, и на несколько мгновений ее образ померк, уступив место знакомой фигуре Катарины. От такого наваждения голова пошла кругом. Затем образ Катарины померк, и я снова увидел одну Мариан.

Мариан стояла со спокойным и величественным видом. Ее глаза смотрели прямо на меня, будто мысленно заставляя извлечь это скрытое воспоминание наружу.

Затем я вдруг увидел и почувствовал нечто такое, чего никогда не замечал прежде, — красивую золотую цепочку, свисавшую с ее шеи и тщательно скрытую от посторонних глаз под платьем. Я нащупал небольшой бриллиант и даже смог разобрать крошечные буковки, выгравированные на металлическом обрамлении: СК — MX

Я вдруг понял, что для меня это чрезвычайно важно, что это связано с подсознательным образом. Когда-то очень давно Мариан Харрисон была моя!

Обалдевший, я шагнул вперед и пропустил цепь между пальцами. Я сжал ее и нащупал кольцо.

— Ты наденешь его снова, моя дорогая?

Она протянула мне левую руку.

— Стив! — вздохнула она. — Если по правде, то я никогда его не снимала.

— Но я до сих пор его не видел…

— Ты бы и не увидел его, Стив, если бы не вспомнил, — сказал Джон Харрисон.

— Но послушайте…

— Тут целиком моя вина, — заявил он решительно. — С тебя все началось, тобой все и кончилось, Стив. Когда Мариан подцепила Мекстромову болезнь, она возомнила, что причинит тебе страдания. Поэтому я вычеркнул ее из твоего сознания, Стив, и устранил все возможные ассоциации. Затем, когда за нами пришли люди хайвэя, я пустил это дело на самотек, потому что Мариан стала для тебя недосягаемой, все равно, что умерла. Я прошу прощения за то, что вмешался в твои мысли и чувства.

— Прощения? — вспыхнул я. — Мы с вами попали в беду, и только вы сможете вызволить нас из этой мышеловки.

— Вызволить? — пробормотал он. В его колючих глазах мелькнула искорка понимания, и он стал еще более решительным и самоуверенным.

Мариан чуть откинулась назад в моих объятиях и заглянула в глаза.

— Стив! — воскликнула она. — Это должно получиться!

Тут в разговор вмешалась Глория Фарроу:

— Нам придется основательно потрудиться! — И начала лихорадочно перебирать медицинские инструменты.

Говард Маклин и Джон Харрисон затеяли какое-то долгое телепатическое совещание, прервавшееся, только когда Джон Харрисон обернулся к Филиппу с пожеланием, чтобы их не беспокоили.

Мариан нехотя высвободилась из моих объятий и потащила меня из комнаты:

— Пойдем, поможем ему, Стив! То, что мы собираемся сделать, не стоит видеть ни одному телепату.

Филипп погрозил мне ключом от ящичка сигнализации.

— Может, расскажешь нетелепату, что вы там готовите?

Я улыбнулся.

— Если у твоего отца хватило мысленной энергии вычеркнуть Мариан из моего мозга, то провести переориентировку Фелпса окажется плевым делом. А раз мы выбьем дурь из головы главаря, то пойдем по пирамиде дальше, линия за линией, эшелон за эшелоном, и каждый переориентируемый рекрут будет только умножать наши силы. А когда завершим операцию, то возьмемся за остальную человеческую расу!

Ну, вот почти все. Медицинский Центр и люди хайвэя образовали одно агентство, призванное отбирать ничего не подозревающих переносчиков и больных, которым суждено было постепенно вытеснить человеческий род. Мы пока не продвинулись ни на шаг в решении основной проблемы, поэтому я до сих пор весьма преуспевающий человек.

Я пишу отчет, раскрывая наш секрет, ибо хочу уменьшить страдания жертв Мекстромовой болезни.

Поэтому хочется закончить с горячей мольбой и верой в будущее:

«Пожалуйста, не колесите без толку по нашим хайвэям, пока вы здоровы. Вряд ли я смогу заразить всю человеческую расу и не собираюсь выбирать, выискивать каких-нибудь ценных экземпляров, чтобы уделить им особое внимание. Я объезжаю только тех людей, чьих близких уже коснулась Мекстромова болезнь. Тогда люди не станут разлучаться со своими любимыми и родными. Остальные пусть ждут своей очереди.

И она придет рано или поздно. Тридцать дней назад родился наш первенец — Стив. Он оказался вполне здоровым маленьким мекстромом. Как и его папочка, Стив-младший — тоже переносчик».

 

I

Мне было скучно.

Стоял один из тех длинных, жарких, ленивых марсианских полудней, когда не знаешь, чем бы заняться. Мне было нужно немного поработать на машине времени «Сатурн» — надувательство, а не машина — но у меня не было ни малейшего желания приниматься за это дело.

Я развалился за столом — ноги задраны, голова запрокинута, размышляя над продвижением марсианского песчаного червя вознамерившегося пересечь потолок моей конторы. Побившись сам с собой об заклад, я рассчитал, что ему понадобится ровно шесть земных минут, чтобы достичь противоположной стены.

Вот тут-то она и вошла.

Мой вкус по отношению к женщинам (сейчас, когда я в земном качестве) в основном таков: я предпочитаю две ноги, две груди и один целователь. Но я не предубежден, поскольку зрелая трехглавая венерианка — это, пожалуй, тоже то, что надо.

Она остановилась и навела на меня три пары холодных, водянисто-зеленых глаз, и чистенький, маленький двухразрядный парализующий излучатель «Вюббли-Смэтчан 25.»

Я мгновенно забыл о черве и поднял обе ладони.

— Вы Сэмюэль Спейс? — произнесла она нежным голосом в три горла.

Я кивнул.

— Если вы пришли сюда, чтобы совершить ограбление, то все, что есть в этой конторе — это бутылка импортного скотча. Пустая наполовину, — спокойно заявил я.

— Докажите, — сказала она.

— Доказать, что бутылка скотча пуста наполовину?

Она покачала тремя головами.

— Нет. Докажите, что вы действительно Сэм Спейс.

Я медленно опустил руки. Затем встал, извлек бумажник и бросил на стол, перед ней.

— Здесь все. Лицензия. НД-карточки.

— Пожалуйста, положите руки на стол, ладонями вниз, — сказала она. — Излучатель не качнулся, он был по-прежнему направлен мне в живот. Я сделал, как она просила, потому что я терпеть не могу разгуливать с парализованным желудком. Она взяла мои бумаги свободной рукой.

— Они могли быть подделаны, — четыре глаза по-прежнему смотрели на меня, два же разглядывали мои мандаты.

— Они не подделаны, — сказал я.

— Мне довелось узнать вашу биографию, мистер Спейс. Расскажите о себе, я посмотрю, не солжете ли вы.

Я пожал плечами.

— Ладно, сестренка. Попробую быстренько ввести тебя в курс. Я парень с Земли, работающий на Марсе, обожженный солнцем, твердый духом, бывший ракетный наездник из Старого Чикаго, США. Я пьянствовал на астероидах и пьянствовал всю дорогу от Плутона до колец Сатурна. Родители хотели, чтобы я изучал межзвездный закон, но у меня всегда был бзик к путешествиям и происшествиям. Поэтому я двинулся по системе. Некоторое время я тянул лямку на Луне. Затем шесть лет гонял по Венере болотные экипажи, пока, наконец, не затеял эту психованную игру.

— И как это случилось?

— Мой прадедушка был частным сыщиком в местечке, которое называется Калифорния. В Лос-Анджелесе, на побережье, до землетрясения. Он гонял за ханыгами на автомобиле с бензиновым двигателем, — здесь я усмехнулся. — Надо думать детективный бизнес у меня в крови.

— Продолжайте, — сказала она, и я повиновался.

— Я не гордый. Я берусь за любую работу, которая позволит оплачивать аренду этой марсианской мухоловки. — Я подарил ей твердый взгляд. — Но я не трепач. С моими клиентами по-честному. У меня лицензия на ношение нейтронозарядного «Смит-Вессона 38» и мне приходилось пользоваться им и не раз за время моей, пусть даже не очень суетной карьеры. Я не играю в азартные игры, потому что однажды попробовал в Нью-Вегасе и лишился всего, кроме коренных зубов. Мое хобби: крепкая выпивка и мягкие женщины. Обожаю душещипательные истории, но спуску никому не даю. — Я хлопнул по боку. — Удовлетворены?

Я полагал, что она удовлетворена, потому что она опустила свой 25-й и сделала утроенный вдох.

— Нам нужна ваша помощь, мистер Спейс. Нам нужна ВАША помощь.

— Кому это «нам»? — спросил я, откидываясь в кресле и укладывая бумажник. Песчаный червь опередил мое время и был уже на полпути к стенке. Я пожелал ему удачи.

— Меня зовут Исма Питкарн Умани. Я с детства удочерена на Венере. Мой отец доктор Имануил Квинтас Умани.

— Ученый чудак?

— Да, — сказала она, кивнув одной из голов. — Он ждет снаружи. Мы хотим нанять тебя.

— Что ж, я работаю по найму, сестренка. Двести соларкредиток в день, плюс расходы. Если я работаю за пределами системы, гонорар удваивается.

Похоже, она решила, что это в самый раз.

— Мы готовы принять твои требования. Мой папа — преуспевающий человек.

— Тогда зови его сюда, — сказал я.

Она предоставила мне набор продолжительных улыбок и вышла пригласить отца. Мне о нем доводилось слышать. Год назад или около этого «Эрспейнс» объявил сенсационные эксперименты доктора Умани в трансплантации мозга. Он оперировал в шикарной клинике за пределами Олднью-Йорка и считался порядком свихнувшимся, но блестящим ученым.

И вот он появился — глаза дикие. Он пересек комнату, шатаясь, подошел к моему столу, причем дочка по пути старалась выровнять папашу.

— Эге, да что за славного парня мы здесь видим, — заговорил он с мощным ирландским акцентом. Он перегнулся через стол и хлопнул меня по плечу. От него пахло запахом дрянного виски. — Ты не из Дублина, малыш?

— Я не ирландец, — сказал я.

— И папа тоже, — заверила меня Исма. — Это его нынешнее тело — тело ирландца.

Я тупо посмотрел на нее.

— В настоящее время, — объяснила она, — он живет в теле пьяного ирландца. В предыдущем теле он был пьяным уэльсцем. Папа предпочитает колоритные тела.

На меня это подействовало.

— Надо полагать, удалась эта затея с пересадкой мозга?

— Да, конечно. Бредовые идеи тут не причем. Мозг папы побывал во многих телах. Вообще-то, мы здесь именно поэтому.

Я развернулся в скрипучем, вращающемся кресле, открыл бутылку скотча, сделал изрядный глоток и почувствовал, как тепло побежало вниз, к самым пяткам.

— Поверь мне, милая душа: один лишь дьявол способен погасить жажду этого достойного человека, — уныло произнес доктор Умэни, глядя на меня кровавыми ирландскими глазами.

— Не давайте ему ни капли, — предупредила меня Исма. — Папочка надирался всю дорогу от Луна-сити.

Я убрал скотч. Исма опустилась в лучшее кресло для клиентов. Чуть ниже трех голов у нее было отличное земное тело, округлое, как гряда марсианских песчаных холмов. Удобно облегающие одежды, которые, надо думать, обошлись папаше в триста соларкредиток минимум, подчеркивали полные бедра. У нее был милый моему сердцу набор рук и ног, а ляжки пухлые, созданные словно нарочно для укуса. Я никогда не упускал случая ущипнуть подобную ляжку, если таковая появлялась поблизости.

— Скажите, что вы от меня хотите? — спросил я.

Она тихонько ответила:

— Это задание будет очень простым. Мы хотим, чтобы вы…

Доктор Умани, уже успевший прикорнуть на моей кушетке, вдруг вскочил и простер к небу кулаки.

— Ей-ей, похоже, они уже снова здесь!

Три лица Исмы побледнели.

 

II

Мы услышали добрый топот ног бегущих людей в холле. Мой 38-й находился в сейфе, где я хоронил его среди папок с делами. Но Исма уже нацелила на дверь свой 25-й.

Дверь распахнулась и ввалились трое мускулистых Луни, паля в нас из утяжеленных микролазеров «Сиддлей-Армстронг 45». Я нырнул под стол, утащив за собой Исму, но я ничем не мог помочь доктору Умани. Он получил в грудь три лазерных пули 45-го калибра — хоп, хоп, хоп. Эти мокрые шлепки не оставляли сомнений в том, что Сиддлей-Армстронг сделал свое дело.

К тому времени, когда я ухватился за диск сейфа, чтобы извлечь заряженный 38-й, один лишь бедолага Умани хрипел на полу, отходя в мир иной.

— Позовите священника, — хныкал старый чудак. — Дайте моей бедной, запятнанной душе войти в жемчужные врата, очиститься от грехов плоти!

— Вздор! — буркнула Исма, опускаясь возле него на колени. — Прекрати глупое нытье и послушай. Ты приготовил очередное?

Доктор Умани посмотрел на нее. Веки его трепетали.

— Корабль… вторая камера с конца, — тут глаза его закатились.

— Он быстро отходит, — сказал я.

— Неважно, — сказала Исма. — Только побудь с ним, пока я вернусь. Если Луни вернутся, не медлите, уничтожьте их.

Я получил уже свою долю неприятностей от лунных головорезов и знал, что не огорчусь, если придется пристрелить еще троих.

— Куда ты собралась?

— На крышу, в наш корабль. Я обернусь за секунду.

Она ошиблась, в действительности ей понадобилось три минуты. Она вернулась с безвольным телом тощего чернокожего мужчины, которое держала, перекинув через плечо. На нем были полосатые брюки и ярко-красная рубаха с золотыми пуговицами. Она положила его рядом с отцом.

— Не задавайте вопросов, — она распустила черные волосы двух голов. — Следите, не появятся ли Луни. Меня ждет работа.

Она поспешно притянула медицинскую сумку и открыла ее. Я не спец в операциях и операционном снаряжении, но я все же узнал мозгорез. Она включила его и аккуратно срезала макушку с пьяной головы ирландца доктора Умани. Затем осторожно полезла внутрь и вытащила большой яйцеобразный стальной цилиндр.

— Подержи, — сказала она, вручая его мне.

— Что это?

— Папа, — сказала она. — Папа, конечно.

Я смотрел на цилиндр. В глубине он пульсировал красным и был твердым на ощупь.

Исма работала над черным мужчиной. Она вскрыла его голову, взяла у меня цилиндр и ловко вставила его. Чтобы присоединить макушку, она воспользовалась быстросшивателем.

— Ну вот, — сказала она, улыбаясь всеми своими тремя ртами. — Все готово.

Тощий черный человек сел, почесывая череп. Он ухмыльнулся в мою сторону, а затем запел:

— Что за чертовщина происходит, — потребовал я объяснений. Исма нахмурила большинство своих бровей и вздохнула.

— Разве вам не ясно?

— Нет, — сказал я.

— Папин мозг пересажен в тело этого черного джазового певца, полученного из нашего филиала в Нью-Оулд-Нью-Орлеане. У папы всегда была тяга к черным джаз-певцам.

«Целый день тружусь один», — скажет белый господин, — пел доктор Умани.

— Он знает, кто он? — поинтересовался я.

— Естественно, — сказала Исма. Она сунула свою ладошку в грубую черную пятерню. — Папочка, ты бы лучше рассказал мистеру Спейсу о том, почему мы решили нанять его.

— А кто возражает? — спросил доктор Умани, изображая ранний южный диалект. Но он даже равняться не мог по убедительности с недавним ирландским акцентом.

— Что мы делай — так это меняй последнее тело. — Он стукнул себя в грудь. — Я в нем. Больше резервных не нанять на Марсе. Это плохие люди посылай Луни застрелить этот бедный человек, и ежели я не разобьюсь и не раздобуду кого-нибудь наняться, эти наемники меня запросто прихлопнут, — на меня уставились глаза с желтыми белками. — Ты въезжай?

— Не совсем, — сказал я.

— Мой папа выполняет здесь на Марсе жизненно важную работу, и для этого должен остаться в живых. Его враги хотят, чтобы он умер, поскольку, пока он жив и продолжает действовать, его работа представляет для них угрозу.

— Какого рода работа?

— Лучше не будем углубляться, — сухо сказала она. — Наше дело к тебе простое: мы хотим нанять телохранителя. Чтобы ты сопровождал на пути из Олднью-Йорка партию замороженных тел и охранял их, пока они не прибудут сюда, на Марс, в Пузырь-Сити. Жизнь моего папы зависит от количества запасных тел.

— О, йасс! О, йасс, йасс, йо, йоасс, в самом деле, — подтвердил доктор Умани.

Я побарабанил пальцем по столу. Логика, похоже, исчезла, а когда именно, я что-то упустил. А я люблю, чтобы все было логично.

— Послушай, — сказал я, — а не было бы гораздо лучше, если бы ты наняла меня личным телохранителем отца?

— Но зачем?

— Чтобы его опять не застрелили.

— О, его обязательно застрелят, — заверила меня Исма. — Враги папочки очень настойчивы. Они его обязательно прикончат и тут нет сомнений. Но я буду рядом и позабочусь, чтобы в случае необходимости его мозг был тут же перетрансплантирован.

— Но разве они не могут попробовать убрать тебя?

— Уже пробовали. Несколько раз. Но моя необычайно толстая, прочная, все поглощающая венерианская кожа не поддается оружию. Пока, во всяком случае, не поддается. Конечно, существует много способов меня уничтожить, и вскоре они попытаются применить один из них. Но я не боюсь. Мне только хотелось прожить еще немного, чтобы посмотреть, как завершится папин эксперимент.

— Звучит несколько необычно, — пробормотал я. А не мог бы кто-нибудь другой сопровождать на Марс тела для твоего отца?

— Совсем ноу, совсем ноу, сэр! — воскликнул доктор Умани. Он задергался, запрыгал вокруг меня, тряся головой и смеясь. — Вы один, кто может делать этот наняй-работа. Никто другой не может делать наняй, верьте старый негр!

— Папа имеет в виду мистер, Спейс, что мы оба знаем вашу анкету. Вы очень смелый человек, целеустремленный и энергичный. — Шесть ее зеленых глаз мягко сияли. — Мы оба чувствуем, что вы тот, кто может обеспечить безопасность переправы папиных тел на Марс. — Вы согласны?

Меня поразила дрожь, прозвучавшая в ее голосе.

— Ладно, сестренка, — сказал я, — когда мне начинать?

— Папа уже распорядился, чтобы в ближайшие полчаса вас взяли на корабль и отвезли в Земледром. Вы летите рейсом двенадцати-пятичасовым в 0800 из Пузырь-Сити в Олднью-Йорк, то есть у вас будет время упаковать 38-й и бутылку скотча.

— Откуда вы знали, что я соглашусь?

Вновь ее взгляд смягчился.

— Я была уверена, что вы согласитесь, мистер Спейс. Помните, вы сами о себе говорили, что у вас есть склонность к трогательным историям? Я просто учитывала факт, о котором вы сами упомянули.

— Но я уже говорил, что никому не спущу. Позвольте поглядеть, какого цвета ваши соларкредитки.

Она вынула свой бумажник, вытащила из него тяжелую пачку и вручила ее мне.

— Уверена, что это должно побудить вас приступить к работе.

Я свистнул через отсутствующий зуб, пересчитав деньги.

— Лихо!

— Приятного путешествия, мистер Спейс, — сказал доктор Умани. Он отбросил негритянский диалект, и теперь его голос был культурен и профессионален. — Можете быть уверены, что моя дочь ничуть не преувеличивала, рассказывая о наших неприятностях. Эти тела должны прибыть в целостности и сохранности, чтобы обеспечить успешное продолжение моей работы. — Он вежливо улыбнулся. Темные глаза его светились. — Можно сказать даже — успешное продолжение существования человечества.

Я ничего ему не ответил.

Работа есть работа и я был рад вновь заняться делом.

 

III

Во время перелета Марс — Земля на борту «Президента Эгнью» я повсюду чувствовал себя голым. На корабле было запрещено ношение гражданского стрелкового оружия, и мой 38-й официально был изъят вплоть до посадки. Мне сказали, что я смогу добиться специального разрешения на его провоз, когда полечу обратно — но на сей раз я вступил на борт без оружия.

Голый против тайных врагов… Но не совсем. Я обучался семнадцати разновидностям рукопашного боя Солнечной Системы и мог сломать ствол маленькой сосны двойным ударом с полулета, предварительно убедившись, что на мне туфли. Я однажды сломал палец, пробуя сделать это своими ногами без обуви.

Я сидел в проходе рядом с парочкой молодых марсиан, страстно тискавших друг друга в положении норкса, что являлось высшим сексуальным уровнем, благодаря которому марсиане могут достигать короткого кайфа, а вы не можете. На борту звездолета, однако, кайфовать было запрещено, поскольку вторичный сексуальный эффект получается благодаря наружному ощупыванию. Ничего ненормального в том, что они делали, не было. Но меня это нервировало.

Я ухмыльнулся. Дьявольщина, Спейс, сказал я себе, ты становишься старым брюзгой, если парочка перевозбужденных марсианских салаг способна довести тебя до черты. Расслабься, подремли немного. Обратный полет на Марс может быть утомительным.

Я почти уже задремал, когда почувствовал руку на своем плече. Я развернулся с уходом вбок и упал на колено в проход, мгновенно приняв боевую стойку.

— Попробуйте сделать это на корабле с нерегулируемой силой тяжести, в состоянии невесомости, и вы треснетесь головой о потолок, — раздался надо мной прочувственный голос. — Вы всегда такой нервный, мистер Спейс?

Земледевочка. Лет двадцати. Высокая. Полногрудая. Верхние конечности и соски обнажены в условной манере землемоды. Рыжие волосы длиной до пояса присыпаны алмазной пылью и пахнут английским вереском. Приятная замена лунному ханыге, помешавшемуся на убийствах. Но я не стал толковать о Луни. Я лишь спросил, откуда она знает мое имя.

— Капитан Ширли была достаточно добра, чтобы сказать мне, — заявила девушка. — Я объяснила ей, что это крайне необходимо, что мне нужна помощь частного сыщика, и она мне посодействовала.

Логично, подумал я уныло. Нельзя верить космическим капитанам-бабам. Они выбалтывают секреты всем остальным бабам на борту. В мои годы, когда я был наездником на лоханках, ни одна баба не достигла офицерского чина. Но прежние времена миновали.

— Я ничем не могу помочь, — сказал я, вновь успокоившись. — Как раз сейчас я на деле.

— Но вы мне нужны временно, в качестве сопровождающего, — стала упрашивать она. — Чтобы проводить меня с этого корабля в мою квартиру в Олднью-Йорке. Центр Парк Южный. Неужели у вас не будет немного времени, чтобы меня проводить?

— У меня билет на «Президента Рейгана», сегодня вечером я возвращаюсь в Пузырь-Сити, — сказал я.

Она улыбнулась и села через проход от меня.

— Но «Рейган» не тронется с места в течение нескольких часов. Я часто на нем летаю, и он, обычно задерживается по прибытии. У вас будет бездна времени, чтобы проводить меня домой.

— Зачем вам нужен сопровождающий? — я уставился на ее соски. Один из них мне подмигнул. Она одевала на них сенсоконтакт, который и вызывал этот эффект. Мигающие соски притягивали земномужчин в двенадцати случаях из тринадцати. Она играла, открыв все карты.

— Некий опасный индивидуум грозился меня убить, когда я покину корабль, — сказала она.

— Что за опасный индивидуум?

— Зовут его Тханам Гханг. Он с одной из песьих планет. Я нашла его привлекательным и мы с ним постельничали полгода. Затем я его бросила ради трехполого спаривания с союзом контрабандистов с Нептуна. Как раз перед тем я занималась этим с торговцами сопрановой губкой с Большой Медведицы.

— Ого! — сказал я. — А вы умеете устраиваться, леди.

Она нахмурилась.

— А я сексуально латентна, если вы это имеете в виду. Но разве не таковы в наши дни все земнодевушки?

Я улыбнулся подмигивающему мне левому соску.

— Ты положила меня на лопатки, сестричка, — Так что там насчет этого типа, Гханга?

Она фыркнула, сморщив веснушчатый нос.

— Он всего лишь зануда-неудачник. Гханг пронюхал, что я возвращаюсь на Землю на «Эгнью» и пригрозил меня убить, когда мы приземлимся. Надо думать, в припадке ревности. Если же там будете вы, он не решится на это.

— А что потом? — спросил я. — После того, как я уйду?

— Я буду носить личное оружие. У меня оно есть, дома. Но на корабль его проносить не разрешается. Капитан Ширли очень строга насчет оружия.

— Знаю, — сказал я, хлопая себя по пустой кобуре, — Мой 38-й сейчас на хранении.

— Вы мне поможете, мистер Спейс? — глаза ее сияли, как звезды. От них, казалось, загорались алмазы в волосах. В ней было нечто трогательное.

— Вот уже второй раз за двенадцать часов у меня простят помощи женщины, попавшие в переделку, — сказал я. — Но черт меня возьми, я еще никогда не отворачивался от подмигивающего мне соска!

Она засмеялась и бросилась мне на колени.

— Меня зовут Николь, — сказала она, — и я хочу тебя соблазнить.

Наши губы сомкнулись в поцелуе с глубоко проникающими языками, которые были так горячи, что могли бы облупить краску с землестены. Два марсианина бешено ощупывали друг друга и поэтому нас не замечали. Если честно, то на этом этапе путешествия я их тоже перестал замечать.

При посадке у нас не было забот. Я забрал свой 38-й и велел Николь подождать меня в корабле, пока я осмотрю окрестности. Она дала мне подробное описание внешности Гханга, но я не очень-то в нем нуждался. Парня с песьей звезды не просто проглядеть в толпе. Вряд ми можно не заметить типа высотой в десять футов с мохнатыми, оранжевыми ушами.

— О'кей, все чисто, — заверил я ее. — Но держитесь ко мне поближе. Если он все же появится, то я с ним справлюсь.

Она подарила мне улыбку, прижавшись ко мне всем телом.

— Я уверена, что ты справишься с кем угодно, мистер Спейс.

Я помахал аэрокэбу, и мы сели в него.

— Зови меня Сэм, — сказал я.

— Но именно об этом я и хотела попросить тебя, — сказала она, сделав гримасу.

— Ты же сказала, что тебя зовут Николь, — я удивленно выгнул брови.

— Но мое среднее имя Саманта, и все мои парни зовут меня Сэм. — заявила она.

— Я не твой парень, сестренка. Для меня ты — Николь. Это французское имя?

— Моя мама родилась в Париже. И я провела там большую часть детства. Папа мой был с Нового Западного побережья Америки, из Сан-та-Фе.

— Это прекрасно, — сказал я; кивая. Эта легкая беседа занимала нас до тех пор, пока мы не добрались до ее квартиры, выходящей на Центр Парка Южный.

Мы поднялись по трубе, и она положила ладонь на дверь, а я прикрывал ее на тот случай, если появится этот хмырь с песьей звезды. Я был готов к этому.

Но к чему я не был готов, так это к молниеносному стриптизу, который она устроила, как только мы оказались внутри. Прежде, чем я успел моргнуть, она оказалась в чем мать родила. Гладко-розовая преступная землеплоть сделала все, на что она была способна — я выронил свой 38-й и бросился к ней.

И тут на меня рухнуло небо. В черепе взорвались золотые и красные ракеты, и я опрокинулся в глубокий космос, черный и бесконечный.

 

IV

Черное. Затем красное.

Синее… разгорающееся в желто-серое. Яркая, режущая желтизна. Я моргнул, скосил глаза, поднес руку, чтобы прикрыть лицо. Я лежал на полу, в квартире Николь, в круге яркого солнечного света. Подтянувшись к окну, я выглянул наружу. Центр Парк играл тенями, и это подсказало мне, что уже слишком поздно.

Я упустил «Рейгана». Тела доктора Умани отправились на Марс без меня, и нет сомнения, что они будут приведены по дороге в негодность. Сочная милашка с подмигивающими сосками провела меня, как последнего дурачка.

Я нашарил свой 38-й и проверил обойму. К нему не прикасались. Я поместил пистолет в кобуру и разорвал облатку с головоисцелителем. Ни один детектив не обходится без них. Я принял две маленькие ампулы-горошины. Пронизывающая боль охватила кожу и кости, но постепенно стала утихать вместе с головной болью.

Через пять секунд я вновь был самим собой.

Я быстро обыскал квартиру. Николь отсутствовала. Это меня не удивило. Я не надеялся, что она будет болтаться поблизости и ждать, пока я очухаюсь.

Очевидно, она работала на компанию, которая желала, чтобы эксперимент Умани закончился неудачей. Странный чудак, наверное, уже мертв, потому что под рукой у него не оказалось запасных тел для мозгового переключения. Насколько я мог догадаться, Исму они тоже убили. Все шло к чертям собачьим, и виноват тут был я. Я шел на неподъемистое дело, как землебык идет на бойню.

Тщательный обыск не дал ничего стоящего. Очевидно, Николь не тратила времени на сборы — ее платья и косметика остались в квартире. На чемодане с молнией я обнаружил имя Хармсуорт. И больше ничего. Никаких снимков. Никаких личных, интимных признаков. Никаких писем. Николь Саманта Хармсуорт была чистюлей. Она не оставила нечего, что говорило бы о ее связях с бандой или организацией.

Я тщательно расспросил управляющего на обратном пути, не желая упустить ни малейшего шанса узнать второй адрес моей голубки.

— Нет, — пробормотал клерк, понурый малый с впалыми, желтоватыми щеками. — Боюсь, что мисс Хармсуорт не позаботилась о том, чтобы снабдить нас новым адресом. — Затем он добавил с улыбкой скелета. — В конце концов она живет у нас уже двадцать полнолет.

— Это невозможно, — сказал я ему. — Она вряд ли старше двадцати пяти. И она мне говорила, что выросла в Париже.

Похоже клерк смутился. Он помахал дряблой рукой.

— У нас живет только одна Хармсуорт. Ее зовут Эмили. Ей семьдесят шесть лет. И своего последнего партнера она потеряла, когда поселилась у нас. На него упал аэрокэб. Несчастный случай. Печальная история. Если вы хотите оставить сообщение для мисс Эмили, я позабочусь о том, чтобы она его получила. Сейчас она прогуливает своих собачек. Она обычно занимается ими в это время дня. Она их очень любит.

— Вы дежурили сегодня весь день? — поинтересовался я.

Он сказал, что дежурил.

— А не видели рыжеволосую девицу, молодую, красивую — она выходила отсюда, может быть, с парнем, — продолжал я.

— Нет, в мое время все было спокойно. Отсюда выходила лишь мисс Эмили со своими собачками. А теперь, если вы будете любезны…

— Отсюда есть запасной выход?

— Естественно, — ответила эта тощая курица. — Но днем он всегда на замке.

— А что если проверить?

— Следуйте за мной, — сказал он.

Дело в том, что я был сбит с толку. Как могли девушка и ее дружок проскользнуть мимо старого пердуна? Очевидно, они воспользовались жилищем Хармсуорт только для того, чтобы заманить меня, но откуда Николь знала комбинацию ладони? И меня интересовало, где была Эмили Хармсуорт все то время, что я валялся без сознания на полу ее квартиры. Может быть, она тоже была в деле? Но я в этом сомневался. Фактами это не подтверждалось.

Я взял аэрокэб до космопорта и проверил на Марсорейсах, не случилось ли чего с «Рейганом» по пути в Пузырь-Сити. Я готов был услышать, что корабль взорван или похищен пиратами. Но мне было сказано нечто куда более интересное.

— Прошу прощения, сэр, но «Президента Рейгана» нет на маршруте Земля — Марс, — сообщил мне клерк Марсорейсов. — Я никогда не слышал о корабле с таким названием. Единственный корабль, покинувший вчера Марс, был «Президент Уоллас».

— Ты, чучело, — рявкнул я. — Мое имя Сэмюэль Спейс и у меня билет до Пузырь-Сиги. Проверь мою бронь.

Он холодно посмотрел на меня, затем погрузился в длинный список пассажиров.

— Я не вижу, чтобы для вас был сделан какой-либо заказ на Марсолинии, мистер Спейс.

Мне было тяжело, и я предупредил:

— Я не знаю, что за чушь ты пытаешься мне скормить, но я ее покупаю. Или ты ищешь, или твои данные — полная ерунда. Я совершенно точно заказал билет для сопровождения парочки замороженных тел на борт «Рейгана» для доктора Эмануила Умани на Марсе. — Сделав паузу, я перевел дыхание. — Не говорите мне, что никогда о нем не слышали.

Чертов пердун медленно поднял брови.

— Ну почему же? Я слышал о докторе Умани. Естественно. О нем есть во всех газетах.

— Ничего не понимаю.

— Он был убит два земнодня тому назад в Пузырь-Сити. Доктор Умани использовал чужое тело, но анализы мозга установили личность. В этом деле замешаны трое лунных преступников.

— Довольно, — сказал я.

— Они так же уничтожили приемную дочь доктора Умани мисс Исму Умани, а заодно и бизнесмена, с которым она была связана.

— Помните имя бизнесмена?

Он покусал нижнюю губу, сосредоточиваясь.

— Подождите… — наконец сказал он, — у меня где-то есть газета. Ага! — Он извлек газету и вручил ее мне.

Я прочел заметку и вздохнул.

— О'кей, я хочу, чтобы вы оформили меня на ближайший марсианский рейс.

— Буду рад, сэр.

Мне предстояло посетить похороны.

Я уставился на тело в пластике: крепкий, мускулистый парень, средних лет, со шрамом на правой щеке и жестким ртом. Черные волосы, черные густые брови. Это лицо видало виды, нос был сломан, уши приплюснуты.

— Очень плохо, Сэм, — сказал я. — Ты был неплохим человеком. Это был я, никакой ошибки. Глаза были закрыты, но это были мои глаза, темные, глубокие и жестокие, как и рот. Я узнал даже дешевый серый псевдокостюм. Я купил его на Уране у маленького крикливого тряпичника — ястреба с шестью руками и полным отсутствием совести.

— Вы друг покойного? — рядом со мной стоял распорядитель похорон с ласковым взглядом, старающийся выглядеть удрученным.

— Мы вместе росли в Старом Чикаго, — сказал я. — Но мы уже давно не виделись, и я только что прочел в газетах о его смерти. Решил постоять рядом и оказать последний долг.

— Как благородно с вашей стороны. Я уверен, что мистер Спейс одобрил бы этот жест. Как он вам нравится?

— Хе?

— Я имею в виду нашу работу. Лицо такое спокойное, умиротворенное. Когда же его к нам доставили, это было нечто из ряда вон выходящее.

— Он выглядит живым и здоровым, — сказал я.

Ласковый человек кивнул и продолжал:

— Действительно, оформление и представление покойного — это такое искусство… Должен сказать, его не до конца оценивают в наше время.

— Готов согласиться, — сказал я. — А удалось ли прищучить хануриков, которые его остудили?

Распорядитель грустно покачал головой.

— Нет, преступники все еще на свободе, — вздохнул он и покраснел. — Я подготовил мисс Умани и ее отца для демонстрации. Не хотите ли посмотреть?

Я в своей жизни видел немало жестокостей, но рассматривание трупов, а в особенности своего трупа, может привести к депрессии.

— Нет, спасибо, на них я смотреть не буду.

Он придвинулся ко мне ближе, а глаза у него были влажные и любопытные.

— Как вас зовут, сэр…? Для реестра, конечно.

У меня были фальшивые усы. Мой настоящий нос чесался. Я не удержался и почесал его, не скрывая при этом своего раздражения.

— Хеммет, — сказал я. — С одной «т» на конце. Многие пишут неправильно.

— Разумеется, — сказал он, тщательно записывая фамилию. — Только одна «т». Вы обоснуетесь в Пузырь-Сити, мистер Хеммет?

— Почему бы и нет? — сказал я.

— Думаю, месса вам понравится. Мы проводим их на высоком уровне.

— Уверен, — сказал я. — Но мне надо бежать. Суматошные наши времена, знаете ли.

— Отлично вас понимаю, сэр, — он кивнул, вновь исчезая за занавеской.

Я бросил последний взгляд на бедного Сэма.

— Ты молокосос, — сказал я. — Тебе нужно было держать 38-й между чемоданами.

Он не моргнул глазом. Он продолжал выглядеть умиротворенным.

 

V

Теперь я знал, что со мной произошло и знал также, что только один человек может мне помочь. Последний раз, когда я его видел, он жил под музеем Искусств в Старом Чикаго.

Туда я и отправился. Древние львы по бокам входа уставились на меня, когда я стал подниматься по мраморным ступеням. Их пластослепки были куда менее величественными, чем оригиналы. Но пластольва гораздо легче содержать в чистоте, чем льва из гранита. Когда я был маленьким, эти гранитные львы впитывали грязь в поры камней, теперь же их копии были совершенно немаркими.

Наверху меня остановил охранник.

— Мы закрыты, — сказал он. — Приходите утром.

— Я здесь не для того, чтобы пялиться на вашу коллекцию, — сказал я. — Мне нужно повидать Натана Оливера. Он все еще здесь живет?

Охранник недовольно кивнул.

— Этажом ниже. Он у нас постоянный реставратор. А если вы спрашиваете меня, то он ищет лопнувший горшок.

— Никто вас не спрашивает, — буркнул я. — Могу ли я его видеть?

— Он вас ждет?

— Нет. Он меня знает. Скажите ему, что здесь Сэм Спейс.

Я ждал, пока он спустится к Оливеру, похлопывая льва по пластозаднице. Все же я предпочел бы гранит.

Когда охранник вернулся, глаза у него были вытаращены.

— Ну, и что он сказал? — спокойно спросил я.

— Он… он сказал… что вас здесь быть не может!

— Почему это?

— Потому что вы мертвы.

— Это не имеет значения, — прорычал я. — Пустите меня, я поговорю с ним. И я все улажу.

…Я попытался прорваться. Он быстро сделал шаг назад, и выхватив излучатель 22 из кобуры, навел его на меня.

— Мне кажется, вы какой-то…

Это было все, что он успел сказать. Я применил к нему «летающее вырубание», выбив левой ногой 22-й из его руки, а кулаком правой выдавив воздух из его брюха. Затем я погрузил его в сон ударом 38-го и спустился по ступенькам на нижний этаж. А потом отбросил назад мой фальшивый нос и густые имбирные усы.

Натан Оливер стал серым, когда увидел меня. У него отвисла челюсть и губы его задрожали.

— С-с-с…

Он не мог выговорить мое имя.

— Я не привидение, нет, если ты боишься этого, — ухмыльнулся я. — Это твой старый дружище Сэм Спейс. Во плоти.

Он не мог в это поверить.

— Но газеты… видеорепортажи… Все они сообщали о твоей смерти… Ты не можешь быть живым…

— А я и не живой. По крайней мере, один из меня не живой. Его пристрелили Луни в Пузырь-Сити.

— Тогда ты его брат-близнец.

Я хихикнул.

— В какой-то мере, ты прав. Если ты расслабишься и перестанешь пялиться на меня, как мертвая голова, я тебе все расскажу.

Мы вошли в его главную жилую комнату, и Оливер опустился в плюшевое, псевдовельветовое кресло, вытирая розовые щеки шелковым платком. В желтом праздничном халате Нат выглядел колокольчиком, а его желтые ноги казались абсурдно маленькими по сравнению с внушительными мраморными плитами пола.

— Ты всегда любил ходить босиком по мрамору, — сказал я, вспоминая. — Ты, старая утка, Нат, и единственный в мире, кто может вытащить меня из передряги, в которую я попал.

— Убеди меня, что я не схожу с ума! Убеди меня в том, что ты не безумное видение, посланное мне космическим Господом за грехи!

— Я всего лишь Сэм, — сказал я ему. — Или один из них. Некоторые из нас живы, некоторые мертвы. В настоящий момент твой мир потерял одного из них. Вот почему я пришел повидаться с тобой. Я хочу уйти.

— Уйти куда?

— Уйти из этого мира. Он твой, а не мой. Для меня он не годится, Нат.

На этом его опасения иссякли. Он отложил платок и выпростал из кресла свое жирное тело.

— Что тебе необходимо, так это выпивка. Скотч. Чистый, насколько я припоминаю.

— Ты правильно припоминаешь.

Он налил мне изрядную порцию. Виски прогрело мои внутренности, как ракетное топливо дюзы. Мы сели и я вкратце рассказал ему, что случилось.

— Эта трехголовая с Венеры наняла меня охранять груз запасных тел. Прежде, чем я успел закончить дело, меня соблазнила детка с мигающими сосками. Она уговорила меня проводить ее до ее квартиры в Нью-Йорке, там меня оглушили и переправили из моего мира в этот.

— С какой целью?

— Они хотели вывести меня из игры по своим соображениям. Поэтому они поменяли местами параллельные Вселенные.

Оливер кивнул. Он сходил к бару и принес еще скотча. Пока я тонул в виски, он обдумывал ситуацию. Нат всегда любил обдумывать ситуацию.

— Ты пришел ко мне, потому что решил, что я смогу отправить тебя назад?

— Ты угадал, Нат. — сказал я. — Когда мы были знакомы в моем мире, ты занимался этой работой в музее, восстанавливая кинофильмы 20-го века, но твоим хобби была пространственная телепортация. Ты умел отсылать деревья и кусты в другие измерения. Но я не уверен, что в этой Вселенной у тебя осталось то же хобби. Но ты можешь попытаться.

— О, я действительно вожусь со временем и пространством, — заверил он меня. — Как раз на прошлой неделе я успешно переправил в другую Вселенную самца гориллы. С этими гориллами всегда хлопотно.

— А ты на людях когда-нибудь это испытывал?

— Еще нет, — глаза его заблестели! — Ты будешь первым.

Мы вошли в его рабочий кабинет, весь заставленный кинематографическими артефактами, которые и составляли музейную коллекцию. Секции полувосстановленных студийных декораций валялись по всему полу. Везде были плакаты с портретами кинозвезд. В одном углу стоял гигантский резиновый булыжник рядом с резиновым утесом. Оба они были потрепанными и шелушащимися.

— Лужу эти временные пустяки уже довольно долго, — сказал Нат, обходя киношную утварь и указывая мне путь в его лабораторию. — Что мне кажется забавным в этой истории с двумя Сэмами, так это то, что тебя переместили, — он затрясся от смеха. — Вот уже подшутили над старым Натом!

— Что меня тревожит, — признался я, — так это то, что тут может оказаться бесконечное число Вселенных, в которых Натан Оливер не стал временным лудильщиком, а я не стал честным детективом. Что, если я угожу в одну из них?

— Такое действительно может быть. Тем не менее ближайший к нам космический поток почти идентичен нашему. Может случиться инцидент-другой, хотя основные условия и зафиксированы. Раз уж ты был здесь для наемной работы, предположим, что мы находимся во Вселенной главной линии, что делает твое возвращение значительно менее сложным.

Лаборатория Оливера, в которой он предавался своим увлечениям, представляла собой массу труб, баков, кнопок и растительности. Растения — маленькие деревья, кусты, цилиндрические папоротники. Я повесил на них куртку.

— Сюда, Сэм, — сказал Оливер.

Он убрал петунию из высокого, конического вместилища и махнул мне, приглашая войти.

— Займи место петунии, — инструктировал он. — Я собирался ее послать. Теперь вместо нее отправишься ты.

— Надеюсь ты знаешь, что нужно делать, — сказал я. Вся эта затея вдруг показалась мне рискованной, и я испытывал все меньше уверенности в толстяке. Если он чего-нибудь напутает, я могу оказаться где угодно. И, может быть, следующий Натан Оливер, если я смогу его разыскать, ни черта не будет знать о параллельных Вселенных.

— Не беспокойся, — утешал меня Оливер, поворачивая маленькие диски на боку металлического конуса. — Я верну тебя домой, так что ты и глазом моргнуть не успеешь. — Он внимательно вгляделся в меня. — Когда ты проснулся в этой Вселенной, сколько было времени? Это важно.

— Точно 08.00 часов. Я сверился с тенями на деревьях, они никогда еще меня не подводили.

— Хммм… а когда на тебя напали? Я имею в виду, в твоем мире?

— Сейчас прикину. Давай посмотрим. Мы покинули «Эгнью» в 16.00 и взяли кэб до самого Центр Парка. Итак, в 16.20.

— Великолепно, — проблеял толстый лудильщик. — Я отправляю тебя в точку. Гораздо хуже было бы, если бы ты не знал времени.

— Слушай, а как этим жуликам удалось меня сюда перенести? Я не видел в квартире никакого металлолома, связанного с измерениями.

— Должно быть, у них был портативный прибор. Более совершенный, чем мой. С этим оборудованием хватает трудностей, но оно работает. Я уверен, что оно работает.

— Черт побери, будем надеяться, — сказал я.

Оливер пристегнул меня к сиденью внутри корпуса, заботясь о том, чтобы я принял правильное космическое положение. Он присоединил несколько металлических присосок к моей шее и голове. Затем он отошел назад, явно довольный собой.

— Когда я активирую этот модулярный активатор, ты почувствуешь недомогание, затем станет темно. Когда недомогание пройдет и ты ввинтишься во тьму, значит ты вылетел из этой Вселенной. Все ясно?

— Да. Давай, щелкай. Я хочу разыскать дамочку, которая подстроила мне ловушку. И, может быть, будет еще время спасти доктора Умани.

Нат стал крутить большее количество дисков, чмокая толстым розовым языком, затем он поглядел на меня.

— Готов?

— Конечно.

Глаза Ната блестели, подбородок дрожал.

— Удачи, Сэм.

— Спасибо за помощь, Нат.

Появилось недомогание. И под громовое жужжание и блеск искр я ввинтился во тьму.

Я проснулся там, где упал, в квартире Николь, в Центр Парке Южном. В одном я мог быть уверен: мне не придется ее разыскивать.

Совершенно обнаженная Николь лежала на полу рядом со мной, глаза ее были широко раскрыты и пристально смотрели в потолок.

Она была жесткой, как рождественская индейка.

 

VI

И все-таки Николь выглядела первоклассно. С ее лицом ничего не сделали и на теле не было заметно повреждений. Она лежала на спине. Я перевернул ее и обнаружил глубокую лазерную рану, разрезавшую плоть от шеи до бедра. Похоже было на работу трехлучевого рукопашного 48 ПА.

Кто бы не выполнил эту работу, он очень спешил, потому что выроненный мной 38-й валялся на полу. Я поднял его и проверил обойму. О'кей! Теперь я владел двумя 38-ми, этим и тем, под курткой, из другой вселенной. Ну что ж, будет чем козырять в предстоящем путешествии.

Убийство Николь имело все признаки надувательства. Очевидно тот, кто преследовал Умани, использовал девушку, чтобы заманить меня сюда, а затем, на всякий случай, убрали с глаз подальше. Они не пожелали оставлять свидетеля, ведь очаровательная девушка могла проболтаться какому-нибудь не тому Джо. Они хотели быть уверенными, что ее рот будет закрыт.

Николь я уже ничем не мог помочь, но квартиру, на всякий случай, стоило обыскать. В прошлый раз я обыскал не ту квартиру. Там квартира принадлежала старой деве, любительнице выгуливать своих собачонок.

Я прикинул, что на этот раз мне должно повезти, и я найду что-нибудь полезное для дела. Так оно и вышло.

Они прихватили с собой шмотки Николь, но слишком спешили, чтобы заглянуть в ее дорожный саквояж. Он стоял слева от двери, там, куда она поставила его, войдя в квартиру. В нем, аккуратно уложенное между двумя глосексуальными блузками, я обнаружил письмо, адресованное Николь С. Таббс, посланное из Куполоулья.

Я вынул письмо из конверта и прочитал:

«Моя дорогая, восхитительная Таббс! Мы имеем сведения, что дочь доктора Умани наняла частного детектива по фамилии Спейс для сопровождения груза замороженных тел с Земли на Марс. Его необходимо обезвредить. И вы избраны для выполнения этого задания. Встретьте его на борту корабля и постарайтесь уговорить проводить вас в ваше жилище. Там им займется наш агент. Вам будет заплачено за вашу услугу. Ф.»

Я вздохнул. Этот Ф., что и говорить, заплатил ей хорошо, кем бы он ни был. Лазерным ударом в сердце.

У меня были улики. Я не слишком-то надеялся на них, но, когда ведешь такую игру, приходится ходить теми картами, которые у тебя на руках.

Как бы то ни было, Ф. мог оказаться моим козырем.

Я справился о «Рейгане» по видеопроводу и узнал, что он прибыл в Пузырь-Сити по графику. Это меня удивило.

Затем я набрал номер Исмы и связался с лабокком доктора Усмани на Марсе и был поражен, услышав его ответ.

— Иасса, босс. Кто хочет видеть эта стара черный?

— Доктор, это я, Сэм Спейс. Я думал, что они уже прикончили вас.

— Нет, я совершенно здоров невзирая на вашу глупость, — буркнул Умани, — Мороженный груз пришел вовремя (вас тут благодарить не за что) и Исма сейчас размораживает поясницу шотландского горца. Я залезу в него сразу же, как только она управится.

— Вот оно!

— Что оно?

— Это объясняет, почему они не попытались уничтожить груз. Я уверен, что шотландский горец — подстроенная ловушка. Бьюсь об заклад на свою ЧСР. Вероятно, они оборудовали каждое тело механизмом самоуничтожения. Я не сомневаюсь, они заминировали весь груз. Как только ваш мозг окажется в любом из этих тел — вы сбитая утка.

— Боюсь, что вы можете быть правы, мистер Спейс.

— Так что оставайтесь внутри Нью-Олд-Нью-Орлеанского джазпевца, пока вам не пришлют свежие тела. Я буду сопровождать случайный груз, но прежде мне надо заскочить на Сатурн. Можете вы посидеть взаперти, пока я не войду с вами в контакт?

— Ну, это я могу себе вообразить… — буркнул доктор. — Но я хотел бы перебраться в человека, который пьет больше… — Затем голос его смягчился. — Ладно, мне и в самом деле нравится бренчать на банджо — а это, нынешнее, единственное из моих тел, которое способно на это.

— Замечательно. Оставайтесь внутри и продолжайте бренчать. И позаботьтесь о том, чтобы Исма всегда крутилась где-нибудь рядом. Я надеюсь, что наши враги не станут сейчас предпринимать что-нибудь еще. Они ждут, когда вы совершите мозговой прыжок в снаряженного мертвеца… что дает мне немного рабочего времени.

— У вас есть идея, кто они такие? — поинтересовался доктор.

Я сглотнул.

— Вы что, не знаете, кто пытается вас убить?

— Три недели назад я получил открытку с требованием свернуть свои эксперименты или же я не смогу жить, чтобы продолжать их. Там не было полной подписи. Только инициалы.

— Этот инициал был «Ф.»?

— Да, верно. Откуда вы?…

— У меня нет сейчас времени вдаваться в подробности. Каждая минута, которую мы тратим на разговор, срезает мое преимущество. Думаю, что «Ф.» — это тот тип, который нам нужен. Он прикончил земледевушку, отправил меня в другую Вселенную. Вот почему я упустил ваш груз. Пока меня не было, он и позаботился о телах.

— Лады, будем надеяться, ваша играй верный партия, — продребезжал доктор Умани, вновь съезжая на свой диалект.

— Я буду держать связь, — пообещал я.

— Иасса! — заявил он. — А это старый темный будет прятаться тут, покуда он не понадобится вам.

Я отключился и купил билет на Сатурн.

Поездка была быстрой и легкой.

Будучи землянином, я горжусь достижениями наших ученых, но нельзя не признать, что именно марсиане и венериане раскололи искривления в гиперпространственном прыжке. И они сделали это задолго до нашего времени. Черт возьми, да я еще был головастиком в Старом Чикаго, а они уже могли добираться в любую точку Системы за один земнодень — а с той поры прошло уже много времени. Я предпринял свой первый космический полет на Меркурий, когда мне было тринадцать (к одной маленькой милашке с Ганимеда, которая знала, как пользоваться своими прелестями), а в двадцать я исследовал Плутон.

Это большая вселенная. Но она ограничена в размерах.

Я жал кнопки на кораблях у Титана, водил тихоходный пеленгационный челнок у поверхности Сатурна.

Куполоулей — чрезвычайно большой город, с тремя или четырьмя, по крайней мере, миллионами жителей из числа обитателей Солнечной Системы, и работа мне предстояла непростая. Где и что этот «Ф.»? Как мне казалось, он должен был быть шестнадцатифутовым уранцем с кривыми жвалами, или газодышащим с внутренних астероидов с прозрачными телтародами. Кто бы он ни был, это был гнусный субъект и совершенно безнадежный. А это представляет собой опасность во Вселенной для любого человека.

Однажды я возился с делом, затрагивающим свиновода с Проксимы Центавра, который сбежал с мультисамкой с Капеллы. Прежний сожитель мультисамки хотел, чтобы я ее выследил. Когда же я их прихватил, свиновод приложился ко мне пульсирующими нижними лопастями, после чего я не мог ходить целый месяц. Такая лопасть очень быстро может превратить ногу выше колена в крошево. Оставалось лишь надеяться, что у «Ф.» нет пульсирующих нижних лопастей.

В Куполоулье у меня не было твердых контактов, которые помогли бы мне наладить дело. Я шел вслепую. Но все же каждый город имеет темное брюхо, как раз для космических бродяг и мастеров всевозможных мерзостей, для всякой голытьбы и негодяев. Куполоулей не был исключением.

Аэроизвозчик предупредил меня:

— Вам бы не надо опускаться туда, мистер. Это небезопасно даже у куполосвете, а в куполотьме вас могут зацепить вольнопчелки.

— С вольнопчелками я и сам могу управиться, — сказал я, — и позволь мне самому позаботиться о том, чтобы меня не сцапали.

— О'кей, парнишка, щупальца не облупятся, если ты не вернешься. — Он в молчании тронулся.

Я ухмыльнулся про себя. Даже этот сатурнианский туземец с тремя щупальцами говорил на древнем камблинго Олднью-Иорка. Извозчики в Системе все одинаковы. Всегда надают тебе кучу бесполезных советов, хочешь ты этого или нет.

— Можешь остановиться здесь, — сказал я.

— Лады, — сказал он. — С вас десять полукредов.

Я уплатил ему и выскочил из ховера. Он погнал кэб назад, в центр города. Моей целью была высокая неряшливая пирамида из пластикирпича в узком ряду захолустных металлических лачуг. Я выбрал притон под названием «У Игоря», где питье было убийственно, женщины визгливы, а цена за вашу душу — копейка. Землепашки называют это — «Куполоулейнырянием».

Я был уже, пожалуй, в пяти футах за дверью, когда толстогубая пискунья приподнялась на лодыжках и захлестнула щупальца вокруг моей ноги.

— Как насчет потащиться? — спросила она.

— Не сегодня, милашка, — сказал я ей. — Брысь!

Она обозвала меня грязной кличкой и отвалила.

Я заказал крепкую выпивку и стал спрашивать о хмыре, который подписывается «Ф».

Мне потребовалось полкуполодня и четырнадцать ныряний, чтобы получить желаемый ответ. Когда я спросил того чистюлю об «Ф», он стал пурпурным. Он был туземцем, и природный цвет у него был красно-коричневым. Если вы на Сатурне стали пурпурным, это значит, что на вас что-то подействовало. Но я знаю, что лезу в грязь за плату.

— Лучше не спрашивай об «Ф», — прошептал он.

— Почему? — спросил я.

— Если ты хочешь жить, держись от него подальше. Это все, что я скажу.

— Нет, не все! — я потянулся через стойку и схватил его за тонкую шею, обеспечив нервирующее давление. — Говори! — сказал я, — или я выжму из тебя весь сок.

— Отпусти меня! — захрипел он.

— Нет, не отпущу, пока не скажешь, — давление усилилось.

— Анхх… Кей, кей!

Я отвел большой палец.

— Круглобашня. Блок АВЗ, — прохрипел он. — Я слышал, что он пошел туда.

Я встал и отпустил его освежиться. Затем стал задавать дополнительные вопросы.

— Чем занимается «Ф»?

— Не могу сказать. Мы, куполонарод, знаем его лишь по инициалу. Он ведет дела с некоторыми из наших. Вы догадываетесь, какого рода дела?

— Угу, — сказал я. — Платные убийства, услуги по изнасилованиям, сомнительные делишки. Я на твоей волне?

— На моей, — сказал гогочка.

— А что делает «Ф» в Круглобашне?

— Я слышал, что это одна из его отраслевых контор. Слух, никто его не проверял, как вы понимаете.

— Ну что же, кому-то ведь придется, — сказал я. Я продвинул десятикредитовую по стойке. — Помалкивай с этим, а?

— Молчу, — сказал он, кивая. — Щупальца его были пурпурными, показывая, что он выведен из равновесия.

— Будем все осторожны, — сказал он, поглаживая обрубок шеи. — Как я слышал, «Ф» не жалует ищеек.

— Не думай о том, кого он там жалует или не жалует, — сказал я. — Лишь держи шкуру на травках насчет того, что я здесь был.

Когда я уходил, он наградил меня тем, что могло бы сойти за улыбку сатурнианина.

 

VII

Круглобашней был алюминиевый цилиндр из соединяющихся конторских блоков, поднимающийся в одной из наиболее процветающих секций Куполоулья.

День был нерабочий, непоходный транспорт был редок, и действовало не более половины скоростных дорожек.

АВЗ было возле верхушки. Я поднялся на труболифте, сошел с длинной трубодорожки и нашел нужный блок без хлопот. В нерабочие дни все было закрыто для публики и поэтому не надо было думать о возможных посетителях.

Внутри было темно, шторы окон занавешены, но у меня был при себе точкофонарь и я воспользовался им, чтобы осмотреть помещение.

Контора «Ф» была богато меблирована неклассической кожаной мебелью. Стол был обит землезеброй. Кушетка покрыта марсианской зеброкожей, а кресла с высокими спинками сияли роскошным венерианским дождезверем.

Я прикинул, что если бы «Ф» знал, что я сейчас нахожусь здесь, он был бы рад присоединить к коллекции и мою шкуру.

У меня все еще не было ни малейшего представления, что содержится в блоке и какого рода бизнесом здесь занимаются. Везде было опрятно и ничего не наводило на мысль, какую игру ведет «Ф». Стол представлял для меня наибольший интерес. Там было больше шансов отыскать что-нибудь, заслуживающее внимания.

Он был велик, с несколькими выдвижными ящичками, полосатый с двух сторон. Я положил фонарь на поверхность стола и нагнулся, чтобы изучить содержимое первого ящика.

Но я не закончил, потому что внезапно мой фонарь стукнулся об пол и погас. Я развернулся, ничего не видя, и получил удар в челюсть, который чуть не снес мне голову. Уже на коленях, полупарализованный, я схлопотал меткий удар в живот. Понятное дело, это должно было вызвать рвоту и я не имел возможности применить иные ответные меры, кроме как воспользоваться плутонским глубокодыхательным методом. Я напряг диафрагму, но это оказалось не эффективным. Я махнул жестко направленными пальцами и вошел в соприкосновение с плотью. Озадаченное человеческое бурчание сообщило мне, что мы с ним находимся в равных шансах — моим врагом было земносущество.

Мог ли это быть «Ф», ударивший меня из темноты? Если это так, то почему он не применил оружия? Что он надеялся выиграть, оставляя меня в живых? Эта мысль привела меня в чувство и тут я почувствовал стальной захват вокруг своей шеи, и тут же был свирепо отброшен к стене. Я упал с глубоким приседанием в полуоборот, чего он не ожидал, и это дало мне возможность высвободиться из захвата.

Пора переходить к обороне!

Я развернулся и залепил ему коленом туда, где должен был находиться кишечник, вновь услышал болезненное урчание, и я уже был на полпути к тому, чтобы нанести следующий пинок — «молот», когда он применил ко мне меркурианское «растягивание». Моя нога лягнула воздух.

Ага. Парень проф, и похоже о специализированном солнечносистемном бое знал не меньше моего. Это было занятно.

Мы медленно кружили друг возле друга в темноте. В потасовке я потерял свой 38-й. Осторожные круги следовали один за другим. Глаза мои, привыкшие к темноте, заметили внушительную, движущуюся фигуру, черную на темном фоне, и я решил применить бешеный уранийский локтевой шлепок, который попал в шею моего противника.

Мы схватились — в некотором смысле. Я чувствовал, как грубые пальцы этого человека сомкнулись на моем горле, лишая меня воздуха. Я жестко ущипнул ладонями его запястье, разрывая удавку.

Я уже был в отчаянии: этот тип меня достанет, если я не буду действовать быстро. Это было не просто. Он применил бательгейский «рубящий вниз», и моя левая рука омертвела. Я резко отступил от твердой «петли» справа, которая должна была свалить меня на пол.

Я поставил между нами стол, чтобы дать руке время прийти в себя. Темная рука нанесла обманный удар левой, но я знал этот гамбит и избежал контакта. В поврежденной руке начинала журчать кровь, я помассировал локоть, пальцы.

Солидно поставленный удар угодил мне под ребра, когда я обошел стол, но обе мои руки были уже в порядке. Я быстро двинул его в грудь левым локтем, а тыльной стороной ладони треснул прямо по голове.

Я его достал! Он лишился равновесия, и тут я привел в действие пару комбинаций, причем провел их основательно, соприкоснувшись с челюстной костью. Мой противник неожиданно отвалился от меня. Битва была завершена.

Судорожно дыша, возбужденный смертельной схваткой, я стал шарить во тьме в поисках моего фонаря, нашел его и включил конус света, а попутно подобрал свой 38-й.

Удалось ли мне пленить неизвестного мистера Ф? Я очень сильно хотел увидеть, на что он похож, даже как просто человеческое существо. Яркий конус света от фонаря прорезал тьму и застыл на лице моего врага. Я выругался и заскрипел зубами.

Это был не Ф.

Это был крепкий парень в дешевом, сером псевдокостюме, черноволосый, с густыми бровями и жестким ртом.

Я знал его. Его имя было Сэмюэль Спейс.

Когда он очухался, я включил стеносвечение. Сэм сел, моргая, и я ухмыльнулся, видя, как чередовались смущение и потрясение на его противной роже. Он косил глазами, пытаясь поймать меня в отчетливый фокус.

— Кто… кто ты, черт подери? — пробормотал он.

Я ухмыльнулся.

— Я — это ты, Сэм, а ты — это я. Или, если сказать иначе, я — это я, а ты — это ты, но оба мы — мы.

— Должно быть, я сошел с катушек, — сказал он, разминая ноющую челюсть. — Я тебя принял за Ф.

— То же самое, — ответил я. — И думается мне, мы оба получили сюрприз. Э… извини, насчет челюсти. — Я помог ему подняться.

— Забудь, — буркнул он. — За мои деньги мне доводилось получать сильнее.

Он все еще выглядел здорово обалделым и поэтому я попробовал все объяснить.

— Протухший кусок сала, по имени Натан Оливер заслал меня сюда по ошибке, — сказал я.

— Знаю Оливера, — сказал Сэм. — он возится с альтернативными вселенными.

— Верно. Он полагал, что отправляет меня домой из одной из них, после того, как меня загнали туда какие-то парни, работающие на Ф. Но, очевидно, он, вместо этого, зашвырнул меня сюда.

— Это означает, — сказал Сэм, — что мы в одном и том же деле, но в разных временных слоях.

— В каком-то роде, — сказал я. — Знаешь, они убили тебя в одном из этих мест, и я только что оттуда. Нас, я хотел сказать.

— Когда?

— Когда Исма пыталась нас нанять на работу. Нас прижали к ногтю трое Луни. Я видел наше тело. А заодно с нами они остудили дока и Исму.

Сэм плюхнулся на край стола, вылущил пару головоцелителей и отправил их работать над своей черепушкой.

— Я себе устроил колющую головную боль, — сообщил он.

— Ага, знаю, сам с этим проснулся после того, как меня подловили. С тобой случилось такое же в этой Вселенной? Им удалось тебя подловить?

— Еще бы, — сказал он. — Треснули меня сзади. Хоть и не надолго, но я вырубился. Очухался, когда кто-то пытался напялить на меня липкую металлическую шляпу. Двое ханыг. Низкопробные гангстеришки. Я их перемешал друг с другом, но они случайно убили Николь. Лазерный заряд был предназначен для меня. Я присел, и он пришелся Николь в спину. Это выбило их из колеи, и они удрали. Я нашел письмо Ф. и по нему добрался сюда.

— Ты не звонил доктору Умани?

— В Марсинии сказали, что мороженые тела прибыли благополучно, и я решил, что все о'кей. Я не хотел, чтобы Ф. успел на Сатурн прежде, чем я до него доберусь.

Я покачал головой.

— Это было чертовски нехорошо, Сэм, замороженные тела с начинкой. Подумай об этом. Они должно быть заминированы. Я предупредил Умани, чтобы он держал ухо востро. Он как раз собирался перепрыгнуть в шотландского горца, но послушал меня. Хотя я был ты, естественно. Который я — это я.

Сэм хлопнул меня по плечу.

— Я всегда говорил, что если бы я смог расколоться надвое, то я был бы вдвойне эффективен. Спасибо, старый дружище. Ты спас для меня Умани.

— Ты знаешь что-нибудь о Ф? Чего не знаю я? — спросил я.

Он пожал плечами.

— Зависит только от того, что ты знаешь сам.

— Только то, что он пользуется инициалом «Ф» и что его контора должна быть вот эта. Я и в этом даже не уверен.

Сэм поджал губы.

— Жаль, но это полный перечень и моей информации.

Мы вдвоем перерыли сверху донизу весь блок. В выдвижных ящичках было пусто. Ничего и в стенных нишах. Нашли мы бутылку звездохуча. Дорогостоящая дрянь с Сатурна. Сидя на тахте и передавая бутылку туда-сюда, мы оба стали успокаиваться.

— О'Мелли устраивал тебе везение с телом Николь? — пожелал узнать Сэм. Я покачал головой.

— Мне это неизвестно. Я оставил ее в блоке, как и ты. А зачем мне искать себе заботу. Пусть уж сержант О'Мелли сам копается.

Сэм изогнул густую, черную бровь.

— В этой Вселенной этот ублюдок зовется «капитаном О'Мелли». Получил повышение в прошлом году за разгром рэкета по торговле зелеными рыбами в туманности Лошадиных Голов.

Я фыркнул.

— Должно быть, это его последний успех. Ему не найти даже снега в декабре.

Мы оба посмеялись над тем, какой болван этот О'Мелли. Затем я спросил насчет «хилой металлической шляпы», которую упомянул Сэм.

— Что с ней случилось?

Он пожал плечами.

— Я не знал, что это такое и поэтому прихватил с собой.

— Что потом?

— Потом, — продолжал он, — я запер эту штуку на надежный замок. Решил разобраться с ней попозже. Я уже сказал, что она какая-то дохлая. К ней подвешены провода и всякая другая дрянь.

— Уверен, что это портативный межвселенский транспортер, который они применили ко мне, — сказал я. — Где ты оставил его, поточнее?

— Отделение 333 — один — половина, нижнее крепление, — ответил он.

— О'кей, — сказал я. — Поскольку у нас общий отпечаток ладони, я его открою. Я лучше пойду. Хотелось бы остаться с тобой в деле, но я обязан вернуться домой.

— Я всегда найду применение второму «я», если ты пожелаешь заскочить обратно, когда все поуляжется, — сказал он. — Мы были бы равными партнерами. Спейс и Спейс.

— Спасибо, но я планирую лепить свой собственный песочный кулич. И последний вопрос.

— Какой?

— Тебе, случаем, не известно, что за эксперимент готовит доктор Умани?

— Нет. Я лишь знаю, что этот хмырь по имени Ф. пытается его прикончить прежде, чем он закончит.

Я вздохнул.

— Похоже, обоим нам следует разузнать побольше. И побыстрее.

Он кивнул и пожал мою руку.

— Хорошей охоты, Сэм!

— И тебе тоже, Сэм.

Он выглядел слегка опечаленным, когда я выходил за дверь.

Печальное это дело — говорить себе «прощай».

 

VIII

Я оказался прав насчет металлической шляпы. Это был портативный транспортер по измерениям и достаточно простой в обращении. Не сложнее детской игрушки.

Я набрал нужные цифры на диске, закрепил шляпу на голове, присоединив кое-какие провода. Затем нажал красную кнопку на боку шляпы.

Дзынь! Я был уже дома, без шляпы, конечно, потому что она автоматически вернулась в свою родную Вселенную.

По крайней мере, на этот раз Николь не была прихлопнута. Не ударилась она также и в бегство. Вообще, когда я материализовался в ее блоке, она стояла прямо передо мной, совершенно потрясенная. Бокал с замороженным бурбоном, который она держала в руке, упал на пол.

— Не ожидала увидеть меня вновь, а, Цыпа? — процедил я. Я пылал от гнева на эту девку.

— Пожалуйста, Сэм, я клянусь тебе…

Я встал и шлепнул ее по губам прежде, чем она успела договорить то, что собиралась. А потом я сгреб ткань ее блузы и устроил ей хорошую трепку. Две роскошные груди мотались, как виброшары в ребоигре, но в эту минуту мне было не до секса.

— Либо ты выложишь все, что знаешь, либо я устрою тебе большие неприятности, — предупредил я ее.

Голос мой был ледяным. И я не намерен был развлекать развращенных дамочек, которые меня заманивают в ловушку и отправляют бог знает куда. — Итак, выкладывай!

— Это все мой экс-партнер по постели, — прохрипела она, заваливаясь на кушетку. — Тот, кто грозился меня убрать. Он, должно быть, поджидал меня здесь, в блоке, и когда ты вошел, он…

Я закатил ей по губам очередную оплеуху.

— Попытайся еще раз, — прорычал я. — И эту мелодию начни с Ф.

Она побелела, прикусив нижнюю губу. В глазах ее был ужас.

— Как ты узнал об Ф.?

— Ты получила письмо от него, которое оставила в дорожном сундуке. Не думай о том, как я его нашел, ты просто прекрати лгать и говори правду.

— Прежде всего, могу ли я еще выпить? — спросила она. — Последнюю порцию я из-за тебя разлила.

Я кивнул. Она встала и полезла в мини-кухню. Я держал ее в поле зрения.

— Ты голоден? — спросила она.

— Ага. Сейчас, когда ты меня об этом спросила, я это почувствовал. Меня бы устроил сыр на пшенице, зерно целиком, с маслом и майонезом, чуть солоноватый, но без перца.

— Поднимайся.

Я поднялся с кушетки, не отрывая от нее глаз. Кости болели. Это нелимитированное метание по Вселенной кое-чего мне стоило. И бой с самим собой тоже мало чем мне помог.

Николь вернулась с едой и питьем. К тому времени я произвел видеопроверку «Рейгана». Замороженные в целости прибыли в Пузырь-Сити, но когда доктор Умани обнаружил, что меня с ними нет, он отказался принять груз. Это означало, что старый гусак в этой Вселенной получше соображал, чем во всех остальных. Смышленый парень для дока.

Я послал видеопривет, сообщив, что вернусь следующим рейсом со свежими телами. Сыр на пшенице был восхитительным, и я трижды жадно откусил, промыв горло скотчем, прежде чем поперхнулся на середине глотка. Я почувствовал себя лопух лопухом.

— Забавно, хе? — сказал я.

— Ты думаешь, я могла отравить сыр? — сказала она. — Ты злишься, что не заставил меня откусить первой, верно?

— Верно, — кисло признался я.

— Голод выше подозрений, — хихикнула она.

Я сунул ей сыр на пшенице.

— Вот что, давай доедай! Если это смертельно, мы с тобой оба окочуримся.

Она откусила, пожевала и вернула мне остаток.

— Ладно, голодный мужчина, я не такая дрянь, чтобы пытаться дважды устроить одно и то же надувательство. Тебе не о чем беспокоиться, Сэм.

Я фыркнул, по-прежнему чувствуя себя лопухом, но доел сэндвич. Все, что я мог — это поверить ей: казалось, ей было стыдно за ее ложный шаг, и она готова была все выложить. Я сказал, что жду, когда услышу о Ф.

— Кто он? Опиши мне его.

— Не могу. Я никогда не видела его, никогда с ним не разговаривала. — Она покраснела, отхлебнула бурбон. — У него кое-что на меня есть — он добыл это во время одной из грязных подпольных встреч — и он пользуется этим, чтобы заставить меня работать на него. Он безжалостен. Я знаю, что он будет вертеть сержантом О'Мелли, как захочет, если я откажусь от сотрудничества.

Я позволил этому застрять в голове.

— Чего добивается Ф.? — продолжал допрашивать я.

— Этого я тоже не знаю. Я всего лишь маленькая пешка, в его космической игре я не участвую. — Она пригладила длинные волосы, потом долго и пристально посмотрела на меня. — Я рассказала тебе все, что знала, Сэм.

— Не совсем, — сказал я. — Что имеет Ф. против тебя?

— Это совершенно не относится к этому делу! — заявила она резко. — Это личное, я никого не собираюсь посвящать в это, — волосы ее, как море, всколыхнулись. — Если ты собираешься меня колотить, то действуй. Но я сказала тебе все, что могла, парень!

Я видел, что она не блефует. И мне нравилось, когда цыпочка была возбуждена. Пожалуй, я оставлю ее гордость для себя.

— О'кей, значит, забудем об этом, — сказал я, отправляя в глотку остаток скотча. — Осталось только одно, что я хочу от тебя.

— Чего же?

— А ты не догадываешься? — на сей раз хитрить стал я. Сыр на пшенице и скотч вновь ввели меня в игривое настроение.

Николь знала, как устраивать такие игры. Она сбросила глобально-сексуальную блузку и присоединилась ко мне на кушетке.

Я отбросил все остальное.

Прежде чем я от нее ушел, Николь припомнила и сочла нужным рассказать мне еще одно — что у Ф. есть отраслевая контора на Юпитере, в Вискетауне. Она запомнила адрес на открытке, которую он ей послал.

Эта информация заставила меня изменить планы. Я решил, вместо того, чтобы отправиться прямиком на Марс, могло оказаться полезным, если я не пожалею времени и посмотрю, что там творится на Юпитере?

Я видеоприветствовал Умани и велел ему держать крепость, пока я не подам о себе весточку. Предупредил, чтобы он не покидал своего блока. Договорился с Исмой, чтобы все было о'кей, пока я буду проверять эту новую ниточку.

— Будь осторожен, Сэмми, — предупредила Николь хриплым, послепостельным голосом. Она пощекотала мой нос одним из обнаженных сосков. — Ф. привык играть не со школьниками.

— Я смогу поймать все, что он в меня бросит, — сказал я. — Смелость — мое среднее имя.

— Я тебе не верю, — сказала она.

— О'кей, взгляни-ка. — Я показал ей лицензию. Она хихикнула. Я поцеловал ее и вышел.

Я не сказал ей, что на самом деле означает среднее «С». Мамаша, называя меня, упражнялась в развитии безудержного чувства юмора. Сэмюэль С. Спейс. И «С» означало «смирение».

 

IX

Я направился на Мраморное Сало, так я называл Юпитер, и такой мне кажется эта планета, когда я к ней приближаюсь: словно гигантский кусок сала, агатовый в черном небе. Я всегда не любил сюда путешествовать, и причин тому было немало. Одна из них, например, в том, что я считал, что никому не нужны 25 биллионов квадратных миль чего-нибудь. Проклятая планета. Слишком уж велика, чтобы быть удобной.

Другая причина — им еще не довелось понюхать у себя под куполами проблему гравитации, а для меня нет ничего хуже, чем толкать контр-гравипояс. Ведь парень вроде меня, весом 190 землефунтов, здесь, у поверхности, будет весить без пояса около 450 килограммов. Не очень-то прогуляешься с таким весом.

Мы были уже близко, поэтому я надел пояс и застегнул его. Больше всего мне было обидно, что в этом поясе я походил на корзину для хлеба.

Мне требовалось больше упражняться. Может быть, с этим будет улажено, когда я найду Ф.

На открытке к Николь был его Юпитерианский адрес — 129, 1/4.1/4.1/2-секция Усач-таун. Туда-то я и направился после посадки.

2-ую секцию строили, держа в голове планы на будущую экспансию — второразрядный набор паучьих, массивных блоков, подвешенных на манер вьющихся растений к центральному куполографу. Полые опорные тросы служили также трубопроводами. Я сел на № 6 и медленно пополз по трубе № 129.

1/4.1/4.1/2 вместе с сотнями других пассажиров, среди которых были рассеяны марсиане и друзья-приятели земляне. Больше всего здесь было местных клопов, амбициозных людей-мышей, которые составляли костяк населения планеты.

— Вы турист? — спросила меня мышь. Она была в шапке, в костюме и держала в лапе небольшой портфель — респектабельный член делового общества.

— Не-а, — сказал я. — Я здесь по другим причинам.

— Надо думать, не по своей воле, — пискнула мышь. — А, собственно, почему с оружием? — будучи очень маленькой, она, должно быть, глядела прямо вверх и видела мой зачехленный 38-й под курткой.

— Я детектив с лицензией, работаю по заданию, — сказал я.

— О, как Микково!

На юппоязыке это означало «замечательно». Это было связано с религией: они боготворили Большого Мика, который в 1920-х годах вышел на земную сцену, чтобы подготовить дорогу ко вселенскому счастью. Считалось, что Маус сотворил благодушное земносущество по имени Уолт Дисней, которому и предназначалось выступить пророком среди людей от лица Мауса. Перед большой Встряской, которая сшибла Старое Западное Побережье в 1998-м, этот Уолт Дисней построил, если верить легенде, гигантскую гробницу в честь Мауса. В местечке, которое они называли Амайхейм. Так утверждают священные Маусокниги. Но я не был склонен рассматривать историю этой религии. Боготворение древнего грызуна — для меня это дикость.

— Можете думать, что то, что я делаю это так уж Микково, если вам угодно, — сказал я. — Я слышал, что ваш мышенарод не одобряет убийств.

— О, да! — пискнула мышь, от чего шерсть у нее пошла рябью. — Большой Маус наказал бы нас за убийство. Его гнев неподделен и быстр. Хотя он никогда не утрачивает самообладания, образно говоря, чтобы обращать внимание на какого-нибудь захудалого земнодетектива. Вы что, собираетесь кого-нибудь здесь убить?

— Быть может, — сказал я. — Как получится.

— А можно мне посмотреть? — спросила мышь.

— Нет, черт возьми, — рявкнул я, сверкнув на нее глазами.

— Я только спросила, — сказала мышь, и усы ее закрутились, словно она хотела извиниться. — Я не подразумевала вмешательства.

Я вышел из трубы, предоставив мыши подниматься дальше. Я был рад видеть, что она исчезла: маленький дьявол задавал слишком много вопросов. Но мне нравилось ее нахальство. Юпы крошечны, но нахальства у них хоть отбавляй.

Согласно найденному указателю, контора Ф. была прямо впереди — нужно было миновать только две вывески. Мой план был груб и прост: прорваться внутрь с 38-м в руке и встретиться с Ф. нос к носу. Если его там нет, я заставлю того, кто бы там ни находился, сказать мне, где найти Ф.

Но все получилось не так, как было задумано. Я уже держал 38-й наведенный на дверь конторы Ф., когда на меня обрушился поток полицейских мышей — по меньшей мере сотня. Они бешено пищали и лупили меня по лодыжкам псевдодеревянными дубинками.

Боль вспыхнула и взорвалась в лодыжках. Я выдержал, но выронил свой 38-й. Любой коп в Системе скажет, что удар дубинкой по лодыжкам чертовски эффективен. А сотня копов, не важно, как малы дубинки, самого бывалого пространственника выведет из дела за считанные секунды.

— Вы официально находитесь под государственным арестом. — сообщил мне один из мышекопов. Это был командир подразделения, с крашеным мехом, что указывало на его ранг. Несколько других мышей держали меня под прицелом парализаторов. — Желаете сопротивляться?

Потирая ноющие лодыжки, я сказал им, что не желаю, черт бы их побрал. Похоже, что это огорчило командира. Я думал, что он с радостью отправил бы меня ко сну. Он напомнил мне сержанта О'Мелли в миниатюре.

Они быстро загнали меня обратно в трубу, и мы двинулись на первый этаж. Двадцать четыре остроглазые мыши всю дорогу не выпускали меня из-под прицелов.

За пределами здания нас уже поджидал полицейский фургон. Это был поверхностный экипаж, достаточно большой, чтобы перевозить землян.

— Входите! — указал мне командир подразделения, махнув парализатором.

Я полез в фургон, чувствуя себя немного нелепо. Две дюжины мышей сопровождали меня по пути в Щ-К. Командир сидел рядом с водителем и держал мой 38-й на коленях, в огромной сумке на молнии. Пистолет был больше, чем он сам, и это придавало его движениям некоторую неуклюжесть.

Мышиная штаб-квартира представляла собой широкое нагромождение плоских белых кубов без окон, поразительно разнообразных размеров. Если вы широкороговый с Оберона, у них для вас найдется очень высокий куб; если вы круглый и приземистый, как слизнебрюхи с Каллисто, у них есть куб широкий; если у вас земные размеры, они предоставят вам куб, специально предназначенный для людей.

Это на меня подействовало.

С меня сняли гравипояс после того, как усадили. Тело мое сразу стало объемистым и масштабным. Под сокрушительным бременем гравитации требовалось немало усилий, чтобы просто поднять руку.

Мышь, облеченная полномочиями вести допрос, села за крохотный столик, лицом ко мне. Стол находился на приподнятой платформе — вровень с моим носом.

— Я полицейский инспектор Ман Фармш, — сказала мне мышь. Она была торжественной и серой, мех ее был многоцветно окрашен. Над самыми усами мыши восседали толстые очки без оправы. — Вы обвиняетесь в очень серьезном преступлении, мистер Спейс.

Он пробил мои удостоверения большими щипцами.

— Как я могу в чем-то обвиняться. Ведь не было слушания.

— В этом нет необходимости, — пискнула мышь. — Мы обходимся без слушания, если имеются свидетельства очевидцев, как в вашем случае. Вы безоговорочно обвиняетесь в попытке нападения со смертельным оружием, в сочетании с потенциально-насильственным проникновением в чужое жилище, — он снял очки и обратил на меня взгляд своих вороватых глаз. — Почему вы, люди Земли, столь неистовы?

Он не ждал ответа, а у меня его и не было. Вместо этого я задал ему вопрос, который меня мучил.

— Как вы узнали, что я буду там? Наверное, эта жутко болтливая мышь, с которой я разговаривал в трубе, подняла полицию по телефону?

— Нет, это не она, — сказал Ман Фармш. — Не следует утруждать себя загадками и догадками. Достаточно будет сказать, что мы получили предупреждение, что вы туда направляетесь. Конечно, мы были беспомощны в отношении закона до тех пор, пока вы не вытащили оружия. Это дало нам право арестовать вас.

Я призадумался. Не Николь ли мне удружила и на этот раз? Похоже, что дело обстояло именно так. Никто больше не знал адреса, который я разыскивал. Выходит, что она устроила мне новую западню. Не уверен, но я разузнаю.

— Что насчет оружия? — сказал я. — У меня есть утвержденное солнечно-системное разрешение на его ношение. У меня есть основание считать, что в конторе находился опасный преступник, убийца, и я действовал совершенно правомочно, пытаясь применить к нему силу.

— Вы неверно информированы, неумны и крайне импульсивны в разрушительном смысле этого слова, — холодно сказала мышь. — Ваши действия далеко вышли за рамки лицензионных полномочий. — Она положила перед собой лапы, пристально глядя на меня. — И кто же этот опасный преступник?

— Думаю, что я могу это вам сказать. Его имя начинается на Ф.

Инспектор-мышь захихикал.

— И это все, что вы о нем знаете?

— Я знаю, что он безжалостен. Я знаю, что он хочет меня убрать, и что он нанял троих Луни, профессионалов, чтобы убить доктора Умани на Марсе.

— Но вы даже не знаете его последнее имя? — тон голоса мыши был весьма саркастическим.

— Я был готов узнать, когда на меня напали ваши мышекопы, — зарычал я. — Я уже громил контору одного из его филиалов.

— Это контора филиала, которую вы собирались громить со смертоносным оружием в руках, принадлежит одному из самых респектабельных граждан в Системе.

— И кто же это такой?

— Ронфостер Кэйн Меркурианский.

— Король роботов?

— Именно, — подтвердила мышь. — Все робосилы Плутона находятся под его контролем. Мы не ели бы сегодня яиц Зубу, если бы не Ронфостер Кэйн.

— Терпеть не могу яйца Зубу, — сказал я.

— Это совершенно не относится к делу, — сказал Ман Фармш.

— А может быть Ф. и этот Кейн — кореши? — предположил я.

— Я не знаком с такой терминологией.

— Может быть, они как-то связаны между собой, — сказал я, — Ф. послал открытку из конторы Кэйна, воспользовавшись этим адресом. Как вы относитесь к такому варианту?

Терпению мыши пришел конец.

— Я ни к чему не отношусь, — заявила она. — Но вы относитесь, сэр. Предположить, что мистер Кэйн каким-то образом связан с убийцей, ведь это просто возмутительно! Да ведь он создал всех роботов — луносвятых! Самую священную и почитаемую группу.

— Штампование жестяных святых самого его не делает таковым, — огрызнулся я. — Я намерен немного потолковать с мистером Кэйном.

Мышь покачала головой.

— Не раньше, чем вас прогонят через Минни.

— Кто это, Минни?

— Она — ключ к вашему будущему, мистер Спейс. — Инспектор ласково захихикал и погладил себя по меху. Черные глаза его сияли за толстыми очками. — Мы оставим ваше оружие в качестве диковинки — ведь вам не придется им воспользоваться.

— Эй, я не думаю…

Но мышь уже прикоснулась к секции своего стола, и пол в кубе внезапно провалился.

— Ступай с миром, — сказала она.

Я почувствовал, что падаю во тьму и потерял сознание…

…Я очнулся внутри Минни…

 

X

Я лежал навзничь, распластавшись на твердой металлической поверхности. Принятие сидячего положения без контр-гравипояса оказалось той еще работенкой, и потребовало нескольких попыток, но я все же добился этого, почувствовав себя беременной женщиной в земном цирке.

Было темно, но во тьме сияли глаза — бесчисленные мигающие огни, плавающие и искрившиеся в стенах. Камеру наполняли звуки: щелканье, жужжание, хрипение, хруст — звуки гигантских пчел.

И я чувствовал запахи смазки и фальмаусов.

Это была машина, и я находился в ее внутренностях.

Но какого рода была машина?

— Приветствую тебя, Сэм, — сказала машина. — Меня зовут Мини.

Сказала. Но не вслух. Слова были скормлены непосредственно моему мозгу. Машина умела читать мысли и отвечать на них.

— Почему я здесь? — спросил я. — И что ты собираешься со мной делать?

— Тебе не следует говорить со мной вслух, — сказала машина. — Твой голос резок и неприятен.

— О'кей, поиграем в игры, Минни. — Я в уме повторил оба вопроса.

— Ты здесь потому, что нарушил закон. Сделал ты это, потому что умственно дефективен. А что касается моих намерений в отношении тебя: я намерена тебя вылечить.

— Как?

— Я извлеку из твоего мозга все агрессивные импульсы и мысли и заменю их на неагрессивные.

Промывание мозгов. Ман Фармш отправил меня сюда на промывание мозгов. Гадкая, крашеная мышь собирается прокипятить мою черепушку!

— Вот видите, — сказала Минни. — Вот от чего мы хотим вас защитить — от гнева, от неистовых мыслей, касающихся инспектора Ман Фармша, мистера Кэйна и других ваших соседей по системе. Подобные мысли могут лишь повредить вам и тем, кто вас окружает. Я их уберу.

Что она и сделала.

Внутреннее гудение Минни переросло в визг. Я почувствовал, как в мое тело и мой мозг проникает металлическая вибрация. Казалось, в голове расцветает желтое и красное пламя. Цветы плясали перед глазами. Вибрация сигналов стала затухать и замерла. Пламя и крутящиеся колеса света заискрились и покатились внутрь черепа. Я вновь услышал обычное гудение Минни. Я моргнул, сглотнул, облизал губы. Сердце стучало, затем биение его замедлилось, становясь регулярным. Пульс успокоился. Я вздохнул.

— Как ты себя чувствуешь, Сэм?

— Прекрасно, Минни. Я чувствую себя прекрасно.

— Это замечательно. Не правда ли, замечательно чувствовать себя прекрасно?

— Все замечательно, — сказал я ей. — Я замечательный. Ты замечательная. Замечательно сидеть здесь, внутри тебя. Замечательно было посетить твою дружественную планету. И все мыши замечательные. — Я закивал.

— Ты счастлив, Сэм?

— Я очень счастлив, Минни!

— И что бы ты хотел сделать?

— Ничего. Я ничего бы не хотел сделать.

— Но каждый член Системы что-то делает.

— Все на свете. Я буду делать все на свете.

Я улыбнулся всем милым огонькам Минни.

— Замечательно слышать это, Сэм. Я собираюсь отправить тебя наверх, где ты будешь устроен на выгодную работу. Разве это не замечательно?

— Очень замечательно, — сказал я. — Очень замечательно, что ты мне помогаешь. — Я прослезился.

— Это моя обязанность, мое счастье помогать любому в системе, кого поручают мне. Ты очень замечательный человек.

— Это замечательно, — сказал я.

И Минни отправила меня наверх.

Я не помню многое из того, что произошло после того, как я попал на Плутон. Новая работа моя заключалась в том, что я помогал роботам искать яйца Зубу.

— Смотри, — сказало большое, веснушчатое существо, которое обратилось ко мне в первый рабочий период. — Я — Зубу, и у меня хватает проблем. Прежде всего, я не знаю точно, рыба я или птица. И еще я не уверен в том, какого я пола. Это для открывателей.

— Да, — сказал я. — Слушаю.

— Так вот, я думаю, я — одновременно самец и самка, и это должно объяснить тот факт, что я не испытываю никакой радости при встрече с другими Зубу. Я, так сказать, сама себя оплодотворяю и сама откладываю яйца.

— Продолжайте, пожалуйста, — сказал я.

— Прекрасно, но далее возникает множество проблем, когда я прячу свои яйца. На это уходит много времени и труда.

— Не сомневаюсь, что это так, — кивнул я.

— Не говоря уже об интенсивной мыслительной деятельности при точном выборе места. Но как только я, наконец, спрячу свое последнее яйцо, так приходите вы, люди и болтаетесь окрест, стараясь его выкопать. Это действует угнетающе. Поверь мне, это добавляется к моей изначальной неуверенности.

— Не знаю, что вам и сказать, — отвечал я рыбе-птице или птице-рыбе. — Я всего лишь здесь работаю.

— Нельзя по-хорошему поговорить с рабочими роботами. — Существо печально присвистнуло. — Они круглые, блестящие, с металлическими головами и отсутствием чувствительности к проблемам Зубу. В тот миг, когда я вас увидел, я сказал себе: он меня выслушает. Я отчетливо вижу, что вы не круглый, не сияющий, и что у вас не металлическая голова. Я решил, что смогу по-настоящему поговорить с вами о своей ситуации.

— Это очень правильно, — сказал я ей. — Я буду счастлив обсуждать с вами любые вопросы. Все то время, что будет мне отпущено на поиски яиц Зубу.

Существо казалось сбитым с толку.

— Но в этом-то и дело, — сказала она. — Я хочу, чтобы вы прекратили разыскивать яйца Зубу.

— О, доброта моя, я никогда не перестану делать это, — воскликнул я. — Я не могу позволить опуститься Большому Маусу. Он зависит от того, как хорошо я выполняю свою работу.

— Я думаю, что все вы, яйцекрады, работаете на Ронфостера Кэйна, короля роботов.

— Они работают, — сказал я, указывая на сутулых и толкающихся рабочих роботов. — Но меня послал сюда Большой Маус. Он нашел для меня продуктивную работу и научил меня жить продуктивной жизнью, полной жизнью. Ныне я помогаю прокормить великие массы Системы.

— А вы знаете, чем вы их кормите? — спросило расстроенное существо. — Я скажу вам. Вы кормите их моими веснушчатыми яйцами.

Я печально покачал головой.

— Честное слово, мне очень жаль, но я не вижу решения этой проблемы. Похоже, вы предназначены прятать яйца, а мы — чтобы их выкапывать. Так уж повелось здесь, на Плутоне, и вы не можете этого изменить.

— Это ужасно угнетает, — сказало существо. Оно постояло сначала на одной тонкой ноге, а затем на другой. — Порой я чувствую, что никогда не смогу спрятать следующие яйца.

— Я искренне сочувствую вашему бедственному положению, — сказал я, — хотя у вас — своя цель, а у меня — своя. Но негоже нам подвергать сомнениям установленный порядок. Дитя мое, если все будет подвергаться сомнениям, то не останется никакого порядка.

— По крайней мере, с вами неплохо было об этом поговорить, — сказало грустное существо, шелестя чешуей. — Может быть, я — какой-нибудь мятежник. Я могу уладить свои проблемы самостоятельно. Я не буду ничего подвергать сомнениям.

— Действительно, не стоит, — согласился я. — Это повлечет за собой лишь печаль и несчастье.

— Спасибо, — сказала птица-рыба. — Я уверена, что мне удастся оправиться. Я поддалась настроению. Но в глубине души я не брюзга.

— Я уверен в этом, — сказал я и улыбнулся.

Она побрела прочь, что-то печально бормоча про себя.

Я обнаружил еще два крапчатых яйца и прибавил их к дневному улову.

Плутон находился в 3 670 миллионов миль от Солнца и постепенно остывал. Но я не обращал на это внимания. Великий Маус был по-настоящему великодушен, подыскав мне такое рабочее место. Мне было позволено съедать по три яйца Зубу в рабочий период, и они были восхитительны. Я спал в запечатанной деревянной коробке под названием «гроб», построенной для меня рабочим роботом, и я был обеспечен самыми значительными материалами для чтения. Я читал их в нерабочие периоды и получал массу удовольствия. Там были материалы под названием «Три поросенка». А так же другие материалы для чтения, которые мне особенно нравились: «Джуфи идет на рынок» и «Большие именины Дональда».

Я перечитывал их вновь и вновь.

Я не могу сказать точно, сколько времени я разыскивал яйца Зубу. Но я помню день, когда моя подружка Николь появилась на Плутоне с металлической корзиной под мышкой.

— Хэлло, Николь! — приветствовал я ее. — Просто замечательно тебя видеть! Надеюсь, у тебя все хорошо? Правда, здесь, на Плутоне, очень мило?

— Они тебе промыли мозги? — сказала она.

— А что значит «промыть мозги»? — спросил я.

— Неважно, делай то, что я тебе скажу. — Она поставила металлическую коробку на землю. Затем присоединила к моей голове какие-то замечательные провода. Они уходили в какую-то коробочку.

— А теперь сиди тихо и не разговаривай, — сказала она.

— Мне скоро на работу, — сказал я ей с улыбкой. — Нужно найти еще много яиц Зубу.

— Не тебе, — ответила она. — Хватит уже.

Прежде чем я успел спросить ее, что она имеет в виду, она что-то сделала с коробкой. Я почувствовал под черепом грандиозное гудение. Вибрация. Красное и желтое пламя. Крутящиеся цветы… Я мигнул. Сердце мое замедлилось. Я сглотнул.

— Ты в порядке, Сэм?

— Да, в порядке, — сказал я. — Спасибо тебе, малышка. Эти мыши опрокинули мой чердак. Как ты меня нашла?

— После твоего ухода вломились эти… — сказала она. — Они пытали меня, чтобы я сказала, куда ты ушел.

Выходит, я был прав, это Николь выболтала адрес.

— Дальше, — сказал я.

— В конце концов я от них отвязалась и отправилась на Юпитер. Узнала, что ты послан сюда за то, что нарушил закон. Остальное было просто. Я позаимствовала этот наполнитель-проявитель для мозга у своего знакомого суперсолярного агента на Ганимеде и привезла его сюда, на Плутон.

— Откуда ты узнала, что он сработает?

— Он предназначен для прояснения искусственно затуманенных мозгов любого типа и происхождения. Суперсолярным агентам всегда приходится прочищать мозги.

Я кивнул.

— Покупаю твою историю. Нужно возвращаться в Пузырь-Сити. Я тревожусь о том, что могло произойти с доктором Умани и его дочерью.

— Уже произошло, Сэм. Именно поэтому я и бросилась сюда тебя прочищать. — Она с отчаянием посмотрела на меня. — Они похитили Исму.

 

XI

Во время перелета на Марс Николь мне все объяснила. Она связалась с доктором Умани после того, как говорила с мышами-полицейскими на Юпитере, и сообщила ему, что я сослан на Плутон. Он сказал, что это очень плохо, потому что его недруги пленили Исму и было бы очень неплохо, если бы я поискал ее, и что он не может прекращать эксперимент на жизненно важной стадии его близкого завершения.

— Неужели старичка не беспокоит то, что его дочку похитили? — спросил я.

— О да, он казался довольно огорченным, — призналась Николь. — Но он говорил, что надо держать хвост пистолетом.

— Черт возьми, я собираюсь разобраться потом, что же там все-таки происходит у него в лаборатории, — сказал я. — Я не люблю играть втемную на высокие ставки.

Доктор Умани встретил нас у дверей своей лаборатории, на окраине Пузырь-Сити. Потрясающе было видеть его вновь, ибо ныне он обитал в теле жирафоголового с Оберона.

— Рад видеть вас живым и здоровым, мистер Спейс, — сказал он, протягивая полированное копыто. Я пожал его.

— Есть новости об Исме? — спросил я.

— Честно говоря, сейчас я не жду новостей. Вы прихватили для меня тела? — он повернул голову на длинной шее и нервно уставился на нас с высоты шести футов. Мне приходилось тянуться и ходить на носках, чтобы хоть как-то с ним общаться.

— У нас не было на это времени, — сказала Николь.

— Да, я хотел побыстрее оказаться здесь, — подтвердил я.

— Вообще-то, я предпочитаю земнотела, — кивнул он, раздувая влажные, черные ноздри, и фыркнул. — Но после того, как моему телу подлинного джазового певца был причинен огромный ущерб, я был вынужден переселиться в другое тело. Этот жирафоглав — лучшее, что мне удалось подыскать на Марсе, да и то мне пришлось переплатить. Мой первый племянник — Варлаг — произвел переключение мозгов, но мне кажется, он поместил меня в бок. Я могу видеть только одним глазом.

— Я заметил, что вы предпочитаете левый, — сказал я.

— И эти копыта совершенно неудобны, — добавил он. — Трудно делать научную работу с помощью копыт, могу вас заверить.

— Представляю себе, — я уставился на него, задрав голову. — Николь сказала мне, что ваш эксперимент находится в завершающей стадии.

— Почти завершен, — поправил он меня.

— О'кей… он почти закончен, а?

— Скажем так, я вижу свет в конце туннеля. — Он опустил рогатую голову и принялся покусывать мою шляпу. Это была узкополая шляпа в стиле 30-х годов, я носил ее иногда на деле.

— Эй, оставьте ее! — зарычал я, отскакивая.

Он печально взглянул на меня левым глазом.

— Извините. Но, кажется, в этом теле я люблю шляпы. Поедание шляп — это, очевидно, одно из обычных занятий жирафоглавов.

— Но не эту шляпу! — сказал я. — Эту шляпу нельзя заменить. — Я осмотрел ее — небольшого кусочка недоставало в ее полях.

Николь начала нервничать. Она вцепилась в мой рукав.

— Слушай, Сэм, ты собираешься искать Исму?

— Вообще-то это работа Солярполиции, — сказал я. — Может быть, они уже нашли ее?

— Нет, нет, нет, — доктор Умани изогнул шею и качнулся взад-вперед. — Этого не может быть, я не заявил о ее похищении.

— Почему? — удивился я.

— Совершенно необходимо, чтобы мой эксперимент был обеспечен тотальной секретностью. Я не могу рисковать, привлекая полицию со всей Системы, которая будет жужжать вокруг меня день и ночь.

— Я вас не понимаю, — сказал я грубо. — Безопасность вашей дочери должна быть принесена в жертву какому-то дурацкому эксперименту!

Хвост-щетка доктора Умани хлопнул его по корпусу.

— Уж не думаете ли вы, что мне безразлична судьба Исмы?!

— Во всяком случае, вы ничем этого не показываете.

— Если моя работа удастся, то, может быть, удастся спасти всю Систему, а не только мою дочь. Я не могу идти на риск. Исма поняла бы меня раньше всех.

— А для меня сейчас самое подходящее время выяснить, что там происходит в вашей лаборатории, — сказал я, двигаясь к двери.

— Нет еще! — доктор Умани рысью подбежал к двери, наставив на меня рога. — Я не могу позволить даже вам, мистер Спейс, войти в мою рабочую квартиру на этой стадии.

— Тогда изложите мне суть дела, — сказал я. — Объясните мне точно, что вы там делаете и кто ваши враги. Если не хотите, чтобы я вышел из дела. Сейчас же.

— О, Сэм, ты не можешь не освободить Исму! — воскликнула Николь. — Ты не такой негодяй!

— Конечно, не такой! — заверил ее Умани. — Мистер Спейс никогда не покинет мою дочь в трудную минуту.

Я блефовал, и он это понял. Я пытался выжать из него информацию, но он на это не клюнул.

— В надлежащее время вы узнаете о моем эксперименте все, — сказал Умани. На его большие влажные глаза падали тени от густых ресниц. — Я должен вас просить поверить мне.

— Какой мне еще остается выбор? — сказал я, приседая, так как он снова потянулся за моей шляпой. Я снял ее и сунул за пояс. Нет смысла выводить его из-под самоконтроля. — А сейчас у вас есть, что мне сказать?

— Разумеется, есть, — сказал он. — Я могу сообщить вам, что Ронфостер Кэйн, король роботов, вовлечен в этот свирепый бизнес.

— Откуда вам это известно?

— Я слышал, как один из киднапперов пробормотал его имя, вскользь, разумеется, но для меня этого было достаточно, чтобы понять, кто стоит за похищением моей дочери.

Я кивнул.

— Это подкрепляет мои подозрения. На самом деле Кэйн может быть Ф., используя этот инициал как прикрытие. Я начал связывать их обоих с той минуты, когда мышекоп на Юпитере сказал мне, что контора, из которой Ф. послал открытку, принадлежит Кэйну. Должно быть, он купил всех мышей, судя по тому, как они отказывались прислушиваться к моей логике.

— Если моя догадка правильна, — сказал Умани, — то он содержит Исму на Меркурии, в своем замке-крепости. Это место охраняет огненный дракон — мне говорили, раздражительная скотина, но много спит.

— Кэйн?

— Нет, огненный дракон. Говорят, он медлителен и обычно дремлет, пока его не разозлят. Лишь когда он зол, он на что-то способен.

— Я буду иметь это в виду, — сказал я.

— Я присмотрю за Николь, пока вас не будет, — пообещал Умани.

— Хорошо, — сказал я. — Мне бы не хотелось, чтобы эти жулики снова добрались до нее. Видите ли, ее пытали.

— О, боже! — Умани подскакал ближе к девушке и опустил длинную шею, уставясь на нее здоровым левым глазом. — Что они с вами сделали, дорогая?

— Вначале, — сказала она ему, — они кололи мой живот папоротниковыми спицами, а это больно!

Она показала живот и следы уколов.

— Затем они меня изнасиловали, — сказала она деловито.

— Как ужасно! — воскликнул доктор Умани.

— Да нет, вообще-то, — сказала она. — Меня насиловали много раз. Это не так уж и плохо, когда привыкнешь.

— Я лучше отчалю, — заявил я.

— Не раньше, чем я изложу вам условия, — возразил Умани.

— Какие условия?

— На которых основан киднапинг. Каждый киднапинг имеет условия. Вам следует прихватить их как часть багажа.

— Шпарьте, — сказал я.

— Я лучше воссоздам сцену, — сказал Умани. Он уселся перед дверью в лабораторию и задрал два передних копыта. Левый его глаз с безмерной печалью уставился на меня. Это длинные ресницы создавали такой эффект. Каждый жирафоглав выглядит печальным.

— Мы получили закуску в городской секции Ням-Ням, — стал рассказывать он. — Я в теле великолепного старого банджиста, джазового певца, моя дочь Исма и мой двоюродный брат, Варлаг. Мы заказали легкую трапезу из кислого молока и жареных нобурнов и сидели за ням-столом, собираясь приступить к еде, как вдруг стена здания растаяла.

— Какой материал? — осведомился я.

— Вы озадачены?

— Да, из чего оно было сделано?

— Глинокирпичная и полиметаллическая надстройка и с почти каменным основанием, насколько я мог определить.

— Значит, они должны были использовать теталорный деэнертизатор «эмерс» с вращательным цилиндром 20–40, — сказал я.

— Весьма возможно, — сказал Умани с явным раздражением. — Я не оружейный эксперт, мистер Спейс. Могу ли я продолжать?

— Конечно.

— Когда стена растаяла, я немедленно почувствовал, что мы там стали лишними. Следовательно, я бросился к Исме, чтобы защитить ее своим телом. В Ням-комнату вошли твое мускулистых Луни.

— Те самые, что выключили из игры ваше ирландское тело?

— Те самые. Они ворвались и грубо сбили Варлага на пол, что, естественно, отрицательно сказалось на состоянии его печени. Они нашпиговали мое тело джазового певца нитрошарами и удалились вместе с Исмой, пробормотав при этом имя Кэйна.

— А что же насчет условий? — нетерпеливо спросил я.

Умани фыркнул, ноздри его раздулись.

— К этому-то я и веду.

— Он делает как лучше, Сэм, — сказала Николь.

— Условия киднапинга были отпечатаны на открытке, которую они оставили на Ням-столе, — сказал доктор Умани.

— Она все еще при вас?

— Нет, она самоуничтожилась. Но я запомнил условия. У меня талант на такие штуки. Помогает в работе, когда приходится вспоминать формулы.

— Так как же насчет условий?

— О, да. Я могу процитировать, — рога мистера Умани поднялись, а розовые губы пожевали. — Открытка начиналась так: «Мы вновь попытались смахнуть доктора И. Хью Умани. Но, если благодаря счастливому случаю, его мозг будет перенесен в другое тело и он выживет, ему следует учесть наше предупреждение. Если он хочет, чтобы его дочь осталась в живых, эксперимент Умани необходимо свернуть. Он не должен быть завершен. Иначе девушка скончается. Болезненно. Если в течение следующего марс-периода эксперимент будет прекращен, а лаборатория уничтожена, девушке будет сохранена жизнь, хотя она будет задержана до тех пор, пока определенные планы не принесут свои плоды». Таков был ее конец.

— Какие планы?..

— Неважно, — фыркнул Умани. — Все дело в том, что я должен продолжать эксперимент. А вы должны вернуть Исму. Ее жизнь зависит от вас.

— А какая связь у Кэйна с вашей работой? — спросил я. — Исма…

Он оборвал меня, подняв копыто.

— Довольно вопросов, мистер Спейс. Варлаг ждет меня в лаборатории. Я должен скакать. Пошли, моя милая. — Он кивнул Николь. — Я тебе покажу твою квартиру.

— Увидимся позже, Сэм, — сказала Николь.

Умани подарил мне прощальную улыбку. Большие желтые зубы на черных деснах. Мне никогда не нравились улыбки жирафоглавов.

 

XII

— Вам не встречался Джимми?

Задав этот вопрос, я повернулся к псолицему, который был велик и космат, как банковская стена. Звали его Хам Бодин и он никогда не говорил трех слов, если можно было сказать два, и двух, если достаточно было одного.

Он сказал:

— Нет!

— Когда он был последний раз?

— Неделю назад.

— Один?

— Нет.

— Кто был с ним?

— Как обычно.

Он имел в виду ТеТе. Джимми Хорвел был слишком глуп и безобразен, чтобы иметь иную жену, чем ТеТе, бывшую Мочильницу, чьи лучшие дни (и ночи) были уже позади.

— Она, выходит, все еще болтается с ним?

— Да.

— Где?

— Трудно сказать.

Я отстегнул ему пятерку.

— А теперь легче?

Мы сидели за столом в одном из самых убогих притонов на Луне, а в таком местечке, как это, кредитки не стоит держать на виду. Вот почему я протянул ему пятерку под столом. Большая толстокожая лапа улеглась на нее, а в глазах, по-собачьи ярких, появился блеск.

— Старая Каланча, — сказал он. — Второй блок от перекрестка по черно-кратерной дороге. Можете попытаться.

— Должен, — сказал я.

Черно-кратерная дорога была вырублена в лунной поверхности в дни основания первой лунной колонии, и сейчас находилась не в лучшей форме, даже если, имея с ней дело, приходилось прибегать к посредству пескохода.

Местность была первобытной и окоченевшей. Зловонные помойки разрушенных куполопостроек и случайных биохоников — их заселяли лунорабочие в те времена, когда колония еще действовала.

Пескоход, который я арендовал, был примерно так же подготовлен к эксплуатации как и дорога. Я уже начал проклинать убогие способности этой машины, когда на виду вдруг появился богоховник Джимми, стоявший на песчаном холме.

Он был там, где и указывал Бодин — как раз через одну халупу от перекрестка. Я заметил извечный Джиммин псевдовелосипед — это означало, что он находится внутри. Вместе с ТеТе, разумеется.

Я выключил тягу и выбрался из машины.

Скалодверь богоховника была не заперта, и я не стал утруждать себя стуком. Джимми был моим старым приятелем.

Он был там, это верно. Но он был не в состоянии даже сказать «привет». Сильный запах луносока ударил мне в нос, когда я вошел.

Джимми лежал навзничь на разбитой псевдолежанке у стены — руки раскинуты, рот раскрыт, дыхание тяжелое — и что-то невнятно бормотал. Он насосался сока до поросячьего визга.

— Это еще что за пират? — спросила меня ТеТе. Она сидела за столом, перед ней стояла выпивка — этакая марсианская синеблондиночка в потертой упаковке. Упаковка имела дыры на обоих локтях. Гнев в ее глазах позволил мне понять, что она достаточно трезва для разговора.

— Если тебе это важно, сестренка, то меня зовут Спейс. — Я кивнул в сторону Джима. — Быстренько разбуди его… Влей в него землекофе. Этот парень мне нужен.

— А ну-ка, не пытайся мне приказывать, ты… — я шлепнул ее разок и она заткнулась, понимая, что, в случае чего, я могу это и повторить.

— Слышала? Пошевеливайся.

Она привела Джима в сидячее положение, чтобы разбудить, заорала на него, и видеть ее в эту минуту было не слишком-то большим удовольствием.

— Фух! Фух! Фух! — зафыркал он. — В чем дело?

Я подошел и схватил его за грудки, наполовину приподняв с кушетки.

— Проснись, Хорвел! У тебя есть то, что мне нужно, и ты собирался мне это дать! Ну же, вставай!

Я встряхнул его. Он закашлял, моргая и собирая меня в фокус.

— Сэм… Сэм, старый дружище…

— Да, — сказал я и жестко врезал ему тыльной стороной ладони, другой рукой я его в это время придерживал. — Это я, твой старый друг, пришел забрать должок.

— Тебе не повезло, Спейс, — кислым голосом произнесла ТеТе. — Джимми никому не сможет уплатить долгов. Он пуст.

— Однажды я спас этому забулдыге жизнь на Деймосе. Лохматозверь принял его за осла. Я пристрелил лохматозверя, и за это он мне должен. Но мне не нужно то, чего у него нет. Я пришел сюда не за кредитками.

— Тогда чего же тебе нужно? — она посмотрела на меня, задержав на мгновение руку с кофейником.

— Информация. — Я тряс Хорвела до тех пор, пока у него не выпучились глаза. Затем я снова его треснул. Это мало помогло. Он плюхнулся на псевдостул у стола и застыл, обхватив руками голову.

— Влей в него кофе, — сказал я. — Давай.

— Погодь две секундочки, ларсе, — лопотала ТеТе на древнем Лунном. Кофейник булькал и шипел.

— Давай, я сказал!

— Ладно, — сказала она, наклонившись над дымящимся кофейником. Она подставила чашку и наполнила ее.

Я дал эту дрянь Хорвелу, заставив его выпить все без остатка. Он закашлялся и стал плеваться, но все же проглотил.

— Еще, — велел я. — Он все еще наполовину вырублен, а я хочу, чтобы он говорил.

Мы продолжали эту возню, пожалуй, до пятой чашки. Затем я схватил его за голову и запрокинул ее.

— Мне нужна информация, Джимми. Ты понимаешь это?

— Конечно… конечно, Сэм. «Джус Лем» поможет мне собраться. Голова у меня болит.

Я стоял над ним, пока он не налил сока. Он хорошо принял, но горячая «Ява» и моя побудка все же подняли его на поверхность.

— Ты знаешь на Луне каждого головореза, — сказал я. — Мне нужны трое из них.

— Кого… которые, Сэм?

Хорвел некогда перевозил контрабандные товары, табачные сорта, затем он нырнул в мутную лохань черного рынка. У него была даже конюшня потаскушек, пока они не спихнули его в канаву. Он понял, кого я ищу.

— Трое Луни, которые работают на Кэйна, — продолжал я. — Они дважды пытались шлепнуть доктора Умани в Пузырь-Сити на Марсе. В последний раз они захватили его дочку. Мне нужны их имена. И еще я хочу знать, где их найти.

Хорвел потер лоб.

— Ты хочешь много знать, Сэм. Я могу влипнуть в большую беду, если я капну тебе.

Глаза мои сузились, и я наклонился над столом, опустив лицо на один уровень с его лицом. Я выглядел так внушительно неспроста.

— Говори, или я устрою тебе беду похлеще лунной. Я затолкаю тебя в пескоход, увезу на Землю и верну тебя О'Мелли. У него большие кулаки и долгая память. Он сделает из тебя отбивную.

— О, Сэм… ты не поступишь так с другом.

— Не поступлю, если ты будешь петь то, что я хочу.

Он застонал, поднятые руки его задрожали. Он был в западне и знал это. Ему ничего не оставалось делать, кроме как дать мне то, что я просил.

ТеТе глядела на нас из дальнего угла лачуги. Она скорчилась там, не желая вмешиваться и не желая связываться с таким парнем, как я.

— Я… я думаю, что знаю жуликов, которых ты ищешь, — сказал Джимми. — Они у Кэйна в постоянном списке. Он бросает их время от времени на работу, где нужны крепкие косточки. Хотя они не распускают об этом языки. Они считают делом чести выполнять грязную работу для Короля Роботов.

— Имена, — потребовал я.

— Я их знаю только по кличкам, — хмыкнул Хорвел. — Одного зовут Фрукт, потому что он любит трескать все их виды. Особенно он любит ягодные сливы с Венеры. Обычно у него этих слив полная пазуха.

— Хватит, — зарычал я. — Остальные?

Джимми поскреб щеку. Он нервничал, но говорил, и это было уже хорошо.

— Второго зовут Паук. У него такая внешность — волосатый и толстый. Третьего зовут Улыбающийся Малыш, потому что он никогда не улыбается. Так сказать, ироническое прозвище.

— Я уловил, — сказал я. — Где они болтаются?

Лицо его было потным и дрожащим от страха.

— Я не… я не уверен, что смогу…

Я сжал кулаки. Хорвел отвернулся.

— Подожди секунду! Я вспоминаю. Ага, я уже вспомнил.

— Тебе повезло, что у тебя такая хорошая память, — ухмыльнулся я. — Она спасла твой нос от раскваски.

Он вернул мне улыбку, поменяв ее на кислую и неуверенную.

— Загляни в «Струю Сока» в Обод-Сити, головорезы Кэйна ходят туда пропустить стаканчик.

— Какие у них хлопушки?

— Фрукт обычно таскает с собой скорострельный рукопашный Регби-Пауэлл 2,20–70. Паук без жезла, у него в туфле спрятан нож с длинным лезвием. Улыбчивый Малыш предпочитает Виккерс-Спейшл 20–40 с боковым автоматическим магазином. И все трое умеют обращаться с тем, что они таскают. Плохие это новости, Сэм?

— В первый раз в Пузырь-Сити у них были тяжелые микролазеры 45 Сидлей-Армстронг, — сказал я.

— Это не лунное снаряжение. Здесь они болтаются с хламом полегче. Но они могут обращаться почти со всем на свете. Кэйн нанял на это дело не первых встречных.

— Что еще мне надо знать?

— Ничего, за исключением того, что тебе лучше не упоминать мое имя. Если кто-нибудь из Луни возьмет в голову, что я проболтался насчет их, то тогда я труп.

— Ты слишком много беспокоишься, — сказал я, вручая ему чашку. — Выпей, Джимми.

Он вернул мне пустую чашку, схватил бутылку Луносока и присосался к ней.

— Этот кофе сгноит мои внутренности, — сказал он, оторвавшись.

Я повернулся к ТеТе. Она не шевелилась.

— Тебе нужен новый мужчина, сестренка, — сказал я. — У этого сокохлеба нет будущего.

Она ничего не ответила, лишь еще пристальнее взглянула на меня из-за угла.

Джимми все еще трясся, когда я садился в пескоход.

 

XIII

Я никогда не был силен в «Спинки». Это исконно лунная игра с применением шаров «Спинки», больших округлых кусков сала. Идея заключалась в том, чтобы вывести противника из-под стражи и сбить его хорошим ударом в грудь. Бить в живот и голову нечестно. Три попадания — и вы выигрываете раунд.

На Луне, с ее слабой силой тяжести, такая игра возможна: на Земле она была бы слишком изнурительна. Но даже здесь для нее необходимо здание.

Луни бывают светлые и темные, высокие и низкие, бородатые и чисто выбритые, но все они имеют одну общую черту — все они сложены, как борцы-профи. «Спинки» выгоняют из них пот в свободное время.

Когда я вошел в «Струю Сока», что в Обод-Сити, игра была в разгаре. Мокрое, упругое «Шмяк!» шара «Спинки» в грудь грубым взрывом бесстыдных воплей сообщило мне, что кому-то досталось.

Я засек троих массивных типов, перелунивавшихся шарами у дальней стенки. Заказав венерианский джуз, я спросил притонослужителя об этой троице.

— Я ищу Фрукта, Паука и Улыбающегося Малыша, — сказал я. — Это не они?

— Конечно, они, приятель, — содержатель поставил джуз на стойку. Он потерял под струями руку и до сих пор не беспокоился о том, чтобы заменить ее. Он махнул культей в сторону троих головорезов. — Они не любят чужаков, которые лезут в их игру. Будь я на вашем месте, я бы сейчас держался от них подальше.

— Но вы не на моем месте, — сказал я, втягивая джуз в три больших глотка. Это было пламя, а мне требовалось немного разогреться перед тем, что я собирался сделать.

Я приблизился к короткому и пухлому парню. Это был Паук. Я схватил его «Спинку» прежде, чем он успел что-нибудь предпринять. Затем я развернулся и влепил шаром Паука что есть силы в грудь унылого Луни по прозвищу Улыбающийся Малыш. Он не ожидал такой игры и рухнул на задницу. Третий жулик, Фрукт, вся рубашка которого была в сливовых пятнах, сделал змеиный рывок к поясу, где, как я догадывался, был его скорострельный Регби-Пауэлл 30–70, но я уже вытащил 38-й и успел показать его прежде, чем он выхватил свое оружие.

Я обезоружил всех троих. Паук попытался достать скорняжный ножик из ботинка, но я выбил его ударом ствола. Обезоруженный, он принялся сосать разбитые костяшки пальцев.

Притоносодержатель следил за этой операцией с отвисшей челюстью: ему еще не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь обламывал этих парней.

Я кивнул в направлении задних комнат:

— Двинулись?

— Погоди, паря, мы… — начал было Фрукт.

— Пшел! — я двинул его по ребрам 38-м, чего он не одобрил. И они пошли. Пошли все.

Короткий, слабо освещенный коридор вел в заднюю комнату. Я затолкал их туда и пинком закрыл дверь. Затем я дождался их гневных вопросов:

— Что это за наглость?! — от Паука.

— Что это за хамские игры?! — от Улыбчивого Малыша.

— Да кто ты такой, черт тебя возьми?! — от Фрукта.

Я подарил им наихолоднейшую улыбку.

— Я от Кэйна. Он не очень-то доволен тем, как вы обтяпали похищение девочки.

— Это еще почему? — возмутился Паук. Он был темный, щербатый и злой. — Мы сделали хорошую, чистую работу.

— Он хочет знать, куда вы ее дели?

— Куда он велел, — выложил Фрукт. — В Южную башню на Мерке. А чем он недоволен?

— Кэйн любит гладкую работу. А вы трое — болваны, вы позволили себя выследить дешевому частному копу.

— Какому еще частному копу? — пожелал узнать Улыбчивый Малыш. Он был примерно моего размера и веса, имел могучие плечи и длинные руки.

— Этому, — сказал я, срывая фальшивые усы и трижды нажимая на курок 38-го.

Они упали, как подрубленные деревья, и я решил, что Системе повезло, так как она отделалась от троих убийц-головорезов. Я ощущал себя сильным и мужественным и испытывал чувство приятного восторга. Если Кэйну еще захочется проделать на Марсе работу, ему придется нанимать новое мясо.

Но я еще не закончил свою работу. У меня был при себе «Полосу Зубер», и теперь я привел его в действие, сделав несколько микроснимков головы Малыша в анфас, профиль и с затылка.

— Ну как, Малыш, скажи «Чиз», — сказал я, снимая его унылую физиономию. Но он не в силах был оценить этой шутки.

Сделав необходимые снимки, я спрятал «Зубер» и вытащил переносной деатомолизатор модели Л-5-ДЖИ. Нехорошо оставлять три кучи дерьма в игорном зале.

Пуф! Нет больше головорезов!

Однорукий притонодержатель выглядел обалделым, увидев, что я возвращаюсь один.

— Мальчики решили уйти пораньше, — сказал я. — Они вышли задним ходом.

— Не буду проливать слез по этому поводу, — сказал он. — Они отвадили половину моих посетителей, — и он махнул обрубком руки. — Вот нынче вечером, например, ни души.

— Пожалуй, здесь и в самом деле слишком тихо, — согласился я.

— А что вы не поделили? — захотелось ему узнать. — Работу бандитскую, что ли?

— Пустячное недоразумение, — сказал я. — Не о чем беспокоиться, мы все уладили прежде, чем они ушли.

Похоже, это его удовлетворило. В Обод-Сити не следует слишком возбуждаться по поводу бандитских работ. Он кивнул в игорный угол.

— Хотите раунд в «Спинки», я против вас? За счет заведения?

— Нет, — сказал я. — Но спасибо за предложение. Дело в том, что у меня сейчас другая игра.

Следующая моя остановка была на Каллисто. Я прибыл туда с полдюжиной резких, цветных фотографий Улыбчивого Малыша. «Зубер» делал работу чисто.

Негативы им понравились.

— Очень отчетливо, — сказал он, просматривая их под увеличением. — Костная структура выражена ясно, видны отчетливые признаки.

— Рад, что вам понравилось, — сказал я, — а теперь сделайте так, чтобы я выглядел, как он. Можете?

— Не следует воображать, что перед нами великая проблема, — сказал он. Звали его Заадер, и у него была солидная репа (репутация) первоклассного мастера пластических операций. За соответствующую плату Заадер мог сделать обезьяну похожей на ангела (и наоборот). Он был отзывчив. Он работал легально, изменяя все то, что только было можно. Мы столковались о гонораре, и я выплатил ему задаток. Он заверил меня, что это в правилах его бизнеса.

— Полежите, пожалуйста, пока мы применим гипосекцию, — сказал он. Заадер был невероятно безобразным ублюдком, и я удивлялся, почему это он не сделает себе новую физиономию.

Я снял куртку и вытянулся на длинном, белом медстоле. Я не люблю, когда в мой целовальник вонзают иглы, но, в данном случае, это было необходимо.

— Поддайтесь, пожалуйста, расслабьте челюстные мышцы, — сказал Заадер. — Это не больно.

Он склонился надо мной и использовал гипо; кожа несколько секунд чесалась, а затем онемела.

Заадер разложил на столе шесть снимков Малыша и внимательно изучил их, ожидая, пока гипраствор окажет свое действие.

Он уколол меня в щеку. Я не реагировал. Мертвая плоть.

— Мы готовы начать, — сказал он.

Я ничего не мог сказать, все лицо было, словно слой сырой глины. Заадер оживил эту глину с помощью своих рук и инструментов, разминая ее и придавая костям и плоти форму и подобие позднего Улыбчивого Малыша. Он насвистывал старый венерианский мотив, протыкая, давя, размешивая. Он явно наслаждался собой.

Один раз он сделал паузу, чтобы свериться с фотографиями.

— Нужно чуть больше углубить скулы, — пробормотал он, косясь на зуберснимки. — И глаза следует разнести на четверть дюйма. — Он принялся за дело, обрабатывая мое лицо, как пекарь в землебулочной формует тесто. — Умм… эту правую мочку следует немного приплюснуть…

Наконец он закончил.

На ногах я чувствовал себя немного лучше, последствия гипраствора исчезли быстро, и в кожу вернулась чувствительность.

— Можете не бояться боли, — заверил меня Заадер. — Ваше новое лицо готово к любой обычной деятельности. Тем не менее, в течение ближайших земночасов, пока кости не затвердеют и не установятся окончательно, мы советуем вам избегать прямых ударов в область лица.

— При моей профессии это не так-то просто, — сказал я. — Но я постараюсь быть осторожным. А как насчет моего старого целовальника?

— Мы вас не поняли.

— Я имею в виду, смогу ли я получить его обратно?

— Когда пожелаете, — сказал Заадер. — Восстановление облика — не проблема. Заходите в любое время.

— Ох, — сказал я. — Я так и сделаю. Я очень люблю свою внешность.

Я оглядел себя в Заадеровском стенозеркале, мягко пробегая пальцами по новой костной структуре.

Она была сделана совершенно великолепно.

Глубоко посаженные глаза. Широкий нос. Тонкие губы.

Приплюснутые мочки. Это был Улыбчивый Малыш.

 

XIV

Меркурий — это да. Больше трех тысяч миль в диаметре, размером с горошину по сравнению с Юпитером, но зато адская температура, потому что он очень близок к Солнцу.

Если вы на Меркурии не под пузырем, вы зажаритесь, как яйца. В 2020-м в Куполовиле сломалась система охлаждения, и десять тысяч невезучих жителей тут же испеклись. После это стали прятать большинство городов с тяжелой промышленностью под землю, но Куполовиль все еще на поверхности. Правда, его угрюмо называли Куполовиллой.

Сейчас это Кубла Кэйн. Король Роботов купил его, выломал общественные блоки и построил там собственную крепость, дополнив ее драконом. Честно говоря, дракон этот меня беспокоил. Я мало надеялся избежать с ним столкновения.

Глупо я сыграл в Обод-Сити. Мне бы выкачать из Улыбчивого Малыша побольше информации о Кэйне, прежде чем спустить его. Теперь же у меня не было ни малейшего шанса узнать планы крепости. Единственный шанс пробраться к Исме — пуститься на великий блеф. Я выбрал низкий хрип, что преобладал в голосе Малыша, и если я буду говорить то, что задумал, и не забуду о необходимости сохранения понурого вида, то я обязательно пройду.

Я упаковал обильные огнесредства: под курткой находились пистолет Малыша вместе с моим 38-м, а заряженный лазернолучевой Лоудер-Лоузенбри ТХ с возвратной камерой 60–20 висел на шее, причем эластичный надствольный чехол был заткнут сзади за пояс. 60–20 может остановить ганимедского зверободая на полном скаку, а эти детки не так уж просто останавливаются.

В трубе, ведущей к Кубла Кэйну, я застегнул молнию на костюме для повышенных давлений и направился к переходу. Я был одет в черную облегающую куртку с установленной эмблемой «КК» и был оснащен поясным оружием и ботинкамеем.

Он встретил меня, положив руку на оружие.

— Ваша личность и ваше дело?

— Я работаю на твоего босса, — произнес я хриплым голосом Малыша, — проверь меня визуальным сканированием и увидишь, что я в порядке.

Черный солдат поднял конический воротосканер. Идентилуч уперся в меня. Шестеренки гудели и тряслись. Сканер выдал вердикт: «Личность знакома и опознана. Улыбчивый Малыш. Пропустить».

Стражник убрал руку с поясного оружия и кивнул мне, пропуская. Мое новое лицо прошло первую проверку. Хорошо это или плохо, но я употребил его, чтобы проникнуть в королевство Кэйна.

Его замок-крепость нетрудно было заметить, он выдавался из круга пузырь-лачуг, как огромный каменный кулак. Я подивился средствам и усилиям, вложенных Кэйном в строительство.

Он создал даже собственную гору, служившую фундаментом замку, используя бесчисленные тонны породы меркурианских кратеров. Моделью крепости служили древние средневековые замки на Земле, что было и неудивительно. Широкий ров, заполненный пузырящейся, кипящей лавой, окружал огромное строение, и длинная извилистая дорога поднималась к массивному подъемному мосту.

Моей следующей проблемой было опустить подъемный мост, потому что я не силен был в плавании в кипящей лаве.

Деревня под замком была переполнена идентичными синто, движущимися в потоке активности. Я напрягся, ожидая, но меня игнорировали. Я прошел ворота-сканер, и это означало, что мое присутствие здесь предполагалось. Следовательно, до тех пор, пока не поднимется тревога, никто из солдат не обратится ко мне с вопросами.

Я быстро миновал кольцо пузырь-лачуг, окаймлявших замок, каждый следующий шаг делая осторожнее. Дорога вверх была полегче и вымощена галькой и заканчивалась у края обрыва. Прямо подо мной кипела и булькала лава.

Я ждал с ухмыляющимся видом, пока опустят мост. Открылась скалопанель в центре поднятого моста, и металлический голос предупредил с надрывом:

— Изложите вашу причину для входа.

— Я по делу Кэйна, — ответил я. — Я имею непосредственное отношение к узнице, содержащейся в Южной Башне.

— Ваше имя?

— Улыбчивый Малыш.

— Имя узницы?

— Исма Умани.

Скалодверь закрылась, и я остался ждать, потея.

Я произвел тщательную проверку, прежде чем отбыть на Меркурий, чтобы удостовериться, что Кэйн не в крепости. Я сумел узнать, что он в отъезде, посещает одну из своих луковых ферм на Венере, с роботоприслугой. Во-вторых, официально я осуществляю надзор за Исмой. Я подделал имя Кэйна на кхаустодиске. Я хороший спец по подделкам, это не помеха моему бизнесу.

Скрипя и визжа в подлинно средневековом стиле, огромный подъемный мост стал опускаться. Наконец, он лязгнул о край дороги. Я прошел по нему, излучая угрюмое раздражение. Двое синтетиков Кэйна стояли по обе стороны ворот с оружием наготове.

— Ваши полномочия, — потребовал один из них. Я вручил ему фальшивый Фандиск.

— У меня приказ переправить узницу на нашу базу на Деймосе, — прохрипел я.

— Почему нас не информировали в первую очередь? — глаза синтетиков были налиты подозрением.

— Это было решено в последние минуты. Поэтому-то Кэйн и должен был дать мне этот диск. Вы можете это видеть. — Я скривил губы, словно Малыш вдруг попытался улыбнуться. — Хотите неприятностей от Кэйна? Если хотите, я могу об этом позаботиться.

Это его встряхнуло. Он вернул диск и махнул рукой, позволяя пройти. Посты были пройдены, и я вошел в зал.

Он был совершенен до малейшей детали. Бронзовые греческие и римские статуи, величественные гобелены, фрески на стенах, лепной потолок, древняя мозаика… фортуна, видно, была щедра к Кэйну, все предметы обстановки зала настаивали на своей подлинности.

Но как пройти в Южную Башню? Вот когда мне могла бы пригодиться информация Улыбчивого Малыша. Мы все получаем уроки, и я тоже получил урок. Нельзя быть таким скорым на расправу.

Я повернулся к бесстрастному стражнику. Он был облачен в средневековые доспехи и имел при себе широкий меч. Я постучал пальцем по забралу. Оно открылось.

— Я здесь по делу, от Кэйна, — сказал я. — Мне нужен эскорт в Южную Башню. Отведите меня туда.

Просто. Бронированный стражник тяжело залязгал по коридору, не возразив ни слова. Чем дальше, тем лучше. В конце концов мой безумный план может и сработать… И к черту огнедышащего дракона!

Мы пробирались по бесчисленным каменным коридорам, под высокими и низкими сводами, по мощеным дворикам, в которых некоторые из стражников Кэйна упражнялись с мечами и копьями, — и поднимались по тысячам каменных ступенек. К тому времени, когда мы добрались до обитой железом двери в Южную Башню, я тяжело дышал, а мускулы на моих ногах гудели. Синтетик, несмотря на тяжелые доспехи, был тих и спокоен.

— Мы пришли, — сказал он. — Хотите, чтобы я вас подождал?

— Нет, — ответил я. — Возвращайтесь на свой пост.

Забрало с лязгом захлопнулось, и он загромыхал по спирали каменных ступеней.

Я попробовал открыть дверь. Она не поддавалась. Я постучал кулаком по дереву. Подождал. Постучал опять. Жива ли там Исма?

Невнятные звуки сообщили мне, что в комнате кто-то есть. Заскрипел ключ в замке, и тяжелый засов с визгом отъехал в сторону. Дверь приоткрылась на дюйм, и черный синтетический крепыш с поясным оружием наготове уставился на меня.

— Я здесь для того, чтобы забрать узницу, — объявил я.

— Полномочия?

— Директива Ронфостера Кэйна.

Я показал ему фандиск. Он повесил оружие на пояс и позволил мне войти.

В комнате пахло потом и сырой соломой. Единственный свет давали лишь чадящие свечи. Исма была прикована к каменной стене в стоячем положении, совершенно нагая, раскинув руки и ноги. Три ее головы были скованы широким металлическим ошейником, вмурованным в камень вместе с цепями. Все ее глаза были закрыты. С ней обращались грубо: тело ее было в шрамах и в грязи.

— Отпустите ее, — приказал я.

В камере было еще два синтетика, но они медлили. Стражник у двери блеснул глазами, что-то соображая. Двое других занялись цепями.

— Вы один из тех трех Луни, которые привезли ее сюда, — холодно сказал стражник. — Я помню ваше лицо.

— Это верно, — сказал я.

— Нам было сказано, что Кэйн хочет, чтобы ее держали в башне скованной. Что заставило его изменить планы?

— Это не твоя забота, — прохрипел я. — Делай свое дело и держи пасть на замке.

Это ему не понравилось. Челюсть его напряглась, а синтетглаза стали излучать на меня черную ненависть. Но он стал держать пасть на замке. После довольно продолжительной работы молотками двое других охранников освободили Исму от цепей. Она повисла у них на руках, и они положили ее на покрытый соломой пол.

Я подошел и несколько раз ущипнул ее. Затем шлепнул по двум лицам жестко, не шутя. Мне нужно было побыстрее разбудить ее и заставить двигаться. Исма зашевелилась, бестолково моргая всеми шестью глазами.

— Просыпайся, сестричка, — буркнул я. — Нам с тобой придется немного прокатиться.

— А куда вы ее забираете? — поинтересовался парень у двери.

— Каллисто, — сказал я.

Наступило зловещее молчание.

— Это неправильный ответ! — Объявил он.

Я развернулся к нему.

— О чем ты говоришь, черт побери!

— У ворот вы сказали, что забираете ее на базу на Деймосе. Я знаю это потому, что такую информацию выдали нам по видеотелефону.

— Я могу это объяснить, — сказал я, подбираясь к нему. Когда я подошел достаточно близко, я сильно ударил его правой в живот. Это было ошибкой. У синтетиков нет животов. Вместо того, чтобы сложиться пополам, он обрушил сокрушительный удар на мое лицо. Я попятился, а он потянулся к поясу за оружием, чтобы прикончить меня. Двое других тоже нашаривали свое оружие.

Я выхватил 38-й и сшиб эту пару первыми же выстрелами; третий выстрел миновал стражника у двери, который успел дернуться в сторону и упал под стол. Его поясной пистолет выстрелил, и в то же мгновение над моей головой из стены разлетелись градом каменные крошки.

Я не дал ему второго шанса убить меня, следующий мой выстрел попал ему в грудь, и он опрокинулся. Пистолет выпал из его мертвой руки.

Я вложил в кобуру 38-й и обернулся к Исме. Она уже полностью пришла в себя и была перепугана.

— Вы собираетесь убить меня? Кэйн послал вас убить меня?

Я опустился перед ней на колени и заговорил вполне нормальным голосом:

— Слушайте меня, мисс Умани. Я Сэм Спейс, детектив, которого вы наняли на Марсе. Я сделал пласто, чтобы получить это лицо и забрать вас отсюда. Вы в состоянии идти?

— Да, да, думаю, что смогу, — она подарила мне улыбку. — Ваш нос переломан.

Я это чувствовал. Кулак дверехранителя угодил точнехонько. Заадер предупреждал, чтобы я не давал бить себя в поцелуйник. Проклятье! Это могло обернуться для нас большими неприятностями.

— Забудьте о моем носе, — сказал я. — Вы можете подняться?

— Уверена, что смогу.

— Хорошо. Давайте отправляться. Сейчас мы увязли в пасти льва, и я хотел бы, чтобы мы успели выбраться прежде, чем вновь сомкнутся его челюсти.

 

XV

Обычно, когда пытаются бежать, ожидают темноты, но в нашем случае ждать темноты было небезопасно и бесполезно. Меркурианский день такой же длинный, как и ночь и продолжается 88 земносуток. Нам пришлось рискнуть и пойти на дневное бегство.

До сих пор не было сигналов тревоги, топота стражников, поэтому мы имели шанс очистить замок, прежде чем обнаружат этих трех синто.

Когда мы вышли, я воспользовался тяжелой связкой ключей с пояса охранника и запер за нами дверь. Закрытая дверь могла дать нам добавочное время. Исма дрожала, привалившись к стене. Я захватил для нее шелковую мантию охранника и, спустившись вниз, она ухитрилась выглядеть нормально. Исма была прекрасным образцом венерианской женственности, но для того, чтобы этим воспользоваться, у меня не было ни времени, ни места. Я припомнил бесстыдный анекдот, у которого была такая концовка: «…и вот почему одна голова хорошо, а три — лучше…» Мне было девять лет, когда я впервые услышал его на Земле и мало что понял тогда. Теперь я хихикнул про себя, вспомнив его.

— Что смешного? — спросила Исма.

— Ничего.

Благополучно оставив позади ступени на обратном пути из замка, я понял, что мы заблудились.

— Каким образом мы найдем обратный путь к воротам? — проворчал я.

— А разве вы пришли не через них? — удивилась Исма.

— Конечно, — сказал я. — Но меня вел жестяной солдат, и я отпустил его, когда мы пришли к цели.

— Попросите помочь нам другого солдата. Они же ничего не подозревают.

— Нельзя, — ответил я. — Нельзя с этим разбитым клювом. Они начнут задавать вопросы, на которые я не смогу ответить. Я попытаюсь вспомнить обратный путь.

— Вы думаете, что сможете?

— Я хочу попробовать. Пошли.

И мы отправились дальше по бесчисленным сводчатым галереям замка. Мне казалось, что эти галереи очень похожи на те, которыми я шел сюда, но уверенности у меня не было, поскольку в этом месте каждый камень был неотличим от другого.

— Я думаю, мы идем правильно, — сказала Исма. — Я помню, что они здесь меня вели. Я уверена, что мы движемся к воротам.

Она успела успокоиться и обрела прежние силы и духовную твердость. Трехголовые — стойкая порода. Затем я засек впереди двор замка.

— Удача все еще с нами, — сказал я. — Как идти от двора, я помню. Мы быстро пересекли двор. Стражники большей частью разбрелись, осталось полдюжины, они лупили друг друга боевыми топорами, которые звенели, словно колокола, ударяясь о бронзовые латы.

— Они слишком заняты, чтобы нас заметить, — прошептала Исма. Она была права. На сей раз обошлось без происшествий.

— Я думаю, — вздохнула она, когда мы приблизились к огромной столовой замка, — что неплохо было бы поесть. Не могли бы мы сделать передышку?

— Я и сам не прочь чего-нибудь перехватить, — сказал я.

Столовая была пуста. Длинный стол был заставлен корзинами со зрелыми, соблазнительными фруктами. Пока Исма лопала яблоки и груши и набивала ими карманы, я наполнил два пузатых кубка вином из бочки у края стола.

— Пей до дна, — ухмыльнулся я.

Мы торопливо ели и пили, не сводя глаз со входа. Вино было бодрящим, а фрукты — восхитительными. Кэйна обслуживали робосады и псевдовиноградники, и я в этот миг был рад, что он ценит в жизни такие штуки.

Мы отправились дальше. Вновь галерея. Коридоры. Комнаты с сероватой мебелью, с портретами герцогов и королей. Итальянские квазимраморные полы. Каменный очаг, а над ним набитые головы кабанов.

— Сэм, нам удалось, — воскликнула Исма, когда подъемный мост опустился, и мы перешли по нему через ров.

— Не совсем, — сказал я. — Гляди-ка, нас ждут. Огнедышащий дракон Кэйна звучно спал на пороге. Огромная его голова загромождала дорогу во всю ширь, с обеих сторон были крутые обрывы и миновать зверя было невозможно. Мы были блокированы.

— Он выбрал чертовски неподходящее место, чтобы вздремнуть, — заметил я.

— Ему вряд ли понравится, если мы его потревожим, — сказала Исма. — Что мы будем делать теперь?

Я попытался найти ответ на этот вопрос, но тут поднялась тревога в замке.

— Джига закончена, — заметил я. — Видимо, они обнаружили наших жмуриков. — Я выхватил 38-й и вручил его Исме. — Держи. Он тебе пригодится.

Подъемный мост стал опускаться, раскачиваясь. Это означало, что стража замка вознамерилась пройти по нему и ударить нам в спину, покуда любимчик Кэйна преграждает нам путь в деревню.

Я подумал, что у него, видимо, была тяжелая ночь, если он по-прежнему спит, не обращая внимания на визг сирены.

— Следи за драконом, — сказал я Исме. — Кричи, если он проснется.

Я оставил ее и помчался по краю дороги, вытаскивая укороченный гибкоствольный лазеромет 60–70 и бросая взгляды на опускающийся мост. Я надавил на спусковой крючок, и яркий луч вонзился в мост, как нож в масло. За какие-то секунды я перерезал мост надвое, два его куска рухнули в кипящую лаву. Это остановило стражу замка. Теперь они больше не могли до нас добраться.

Теперь мне следовало побеспокоиться об огнедышащем драконе и о солдатах, оставшихся в деревне. Даже если мы и проскочим мимо дракона, мы сможем…

— Сэм, Сэм, он просыпается, — закричала Исма, — поторопись!

Так я и сделал, но к тому времени, когда я добрался до Исмы, огромный чешуйчатый дьявол взгромоздился на ноги и выглядел изрядно обезумевшим. Все говорило о том, что он не любил сирены и падающих подъемных мостов, а также честных копов, нарушающих его отдых. Большие, как булыжники, с красным отблеском глаза пялились сверху на нас, а длинный заостренный хвост ворочался туда-сюда.

— Назад! — предупредил я Исму. — Похоже, он собирается…

Он собрался. Огромная пасть распахнулась, как чертова печь, и из нее вырвался длинный язык желто-белого пламени, который облизал дорогу перед нами. Та почернела.

— Кажется, он еще не совсем проснулся, — сказал я. — Он плохо прицелился и промазал на добрых три фута.

— Ох, Сэм, он испепелит нас обоих!

— Нет, не испепелит, — сказал я. У меня был лазерный, и я чувствовал себя уверенно. Если я смог разрезать подъемный мост, то с драконом я и подавно справлюсь.

Я нацелился на бугристую голову и нажал на спуск. Ничего… Я опять попробовал. Опять ничего. Оружие отказало, и как раз тогда, когда я больше всего в нем нуждался.

Я отшвырнул проклятую штуку и вытащил Виккерс 20–40 Улыбчивого Малыша — игрушку, по сравнению с лазером. Но больше у меня ничего не было. Однако, прежде, чем я успел сделать выстрел, новая длинная вспышка пламени вырвалась из драконьего рта, и я отскочил назад. Левая нога зацепилась за камень и подвернулась. Я упал, и Виккерс вылетел из моей руки. Он перепрыгнул через край дороги и исчез.

Разгневанный дракон возвышался надо мной, длинный, как ракета, весь в зеленых и пурпурных чешуйках с бугристой, лоснящейся кожей, с чудовищными глазами с пламенным отливом. Из ноздрей шириной в пещеру шел дым.

Я был в беде. В следующую секунду мне предстояло превратиться в готовое блюдо: даже пьяному дракону вряд ли по силам промазать три раза подряд.

— Сэм, я здесь, — закричала Исма. Она отступила на край дороги и следила за схваткой. Теперь она бежала ко мне, размахивая 38-м.

— Бросай, — завопил я. — Кидай его мне.

Она бросила, и я, ловко поймав его, тут же обернулся к своему чешуйчатому приятелю. Следующая доля секунды ушла на то, чтобы прицелиться: если с первого раза я промахнусь, другой возможности уже может не быть. Я был в этом почти уверен.

Я стрелял в глаза. Два выстрела, разделенные лишь временем, необходимым для того, чтобы перевести мушку с левого глаза на правый. Я расколол их оба.

Теперь у меня было преимущество. Я выстрелил вновь — раз, два, три, четыре, загоняя пули в голову дракона. Я стрелял и стрелял, пока не щелкнул опорожненный магазин 38-го. Большой, ревущий монстр затрясся. Раздвоенный язык метался и извивался, как змея. Ноги раскалывали попадающие под них булыжники. Из глаз и носа валил дым.

— Ты повредил его, Сэм, — с восторгом воскликнула Исма, помогая мне подняться. Моя левая лодыжка сильно болела, и ходьба была для меня убийственным наказанием.

Надо мной ворочалось тело великана. Он трясся, судорожно колотил хвостом. Мы присели, когда он просвистел над нашими головами.

— Назад, — предупредил я. — Он собирается прогуляться!

Словно падающая гора, зелено-пурпурный дракон обрушился на дорогу, испуская пар, шипя и свистя. Хвост в последний раз конвульсивно дернулся и затих. Мы приблизились. На дороге вокруг огромной туши растекалась черная лужа.

— Кровь! — выдохнула Исма, прижимая ладонь к одному из ртов.

— Нет, — возразил я, — масло.

— Ты хочешь сказать, что он…

— Робот, конечно. А как же иначе? Любимчик Кэйна, дракон-робот. Я перебил ему коленчатый вал.

— Изумительно, — воскликнула Исма. — Просто изумительное создание…

— Кэйна называют королем роботов не ради смеха, — сказал я. — Он знает, как надо собирать вместе колесики и шестеренки. Уверен, что он сам проектировал этого малыша.

Исма прикрыла свои огромные глаза.

— Шестеренки… — сказала она. — Я вижу там шестеренки. И трубки, длинные трубки, шланги…

— Это все для огня и дыма, — сказал я.

— Я все еще не могу забыть, насколько страшно он выглядел живым.

— Но ты уже выглядишь лучше, — сказал я. — А сейчас у нас появится компания. — Я потянул Исму за дымящуюся драконью челюсть: к нам направлялась толпа синтетиков, зловещих, как мегеры.

— Ты можешь их остановить? — воскликнула Исма.

Я вздохнул.

— У меня вывихнута лодыжка. Пистолет Малыша улетел. Мой 38-й пуст, а лазеромет заклинило. Мне неприятно говорить тебе это, сестренка, но единственное, что может нас спасти — это чудо.

 

XVI

Мы его получили. Именно чудо. По крайней мере, у меня было именно такое впечатление.

Только что, секунду назад, мы были там, скорчившись за протекающим драконом-роботом, а к нам подбирались по меньшей мере две сотни вооруженных охранников Кэйна, а в следующую секунду мы были уже вовсе не там.

Мы сидели в кабинете Натана Оливера под гигантским Институтом Искусств, и старый Нат приплясывал вокруг нас, с восторгом хлопая в ладоши.

— Получилось! Получилось! Ой, парень, оно сработало, честное слово!

— Что сработало? — спросил я.

— Мой времявыкусыватель, — ответил Нат. — Я много месяцев потел, пытаясь выбить из него толк. Работает по принципу лучевыкусывателя. Предметы лучевыкусываются в прошлом и будущем. Я послал черепаху в 3028-й год, туда-сюда, но потерял ее. Потом я попытался выкусить конного копа с Таймс-сквер, из тех времен, когда разъезжали на лошадях. Но я получил лошадь, а на ней был пьяница-алкоголик с 42-й стрит. Я дал ему выпить и отправил обратно.

— Коня? — спросила Исма.

— Нет, пьяницу. Коня я удержал.

— Слушай, Нат. — Я встал, лодыжка ныла, но ходить было легче. — Как ты узнал, что мы там, на Меркурии, и что с нами происходит? Как ты узнал, что нам необходимо, чтобы нас оттуда лучевыкусили?

— Это не просто объяснить в светских терминах.

— Попытайся, — сказал я.

— Прежде всего, — заметил он, помогая Исме подняться, — я намерен представить вас этому очаровательному созданию. Или, точнее, трем созданиям.

— Одной достаточно, — сказала она. — Мои глаза и головы… обычно пьют по очереди, по одному-два глотка.

Нат был восхищен.

— У вас три различных набора вкусовых бугорков?

— Естественно. Поскольку у меня три мозга, три шеи, три носа, по три комплекта глаз и ушей.

— Это изумительно, — сказал Оливер. — А три мозга не приводят к путанице? Мне и один доставляет уйму хлопот.

— Эй, Нат, — сказал я, хватая его за локоть. — Прекрати болтать и налей выпить даме. Да и мне заодно уж, раз ты все это затеял, да покрепче.

После того, как Нат приготовил выпивку, мы расселись в его загроможденной комнате. Креслами нам служили куклы старых известных актеров. Я сел на Марлона Брандо, Исма — на Джонни Вейсмюллера, а Нат — на Зазу Пикте.

Я выхлебал двойной бурбон, как детское молоко. Боям с гигантскими драконами сопутствует жажда.

— О'кей, — сказал я, когда одна из голов Исмы пригубила шотландское виски с водой. — Выкладывай, как ты нас обнаружил.

Нат неуютно завозился.

— Случайно, Сэм.

— Такова жизнь, — буркнул я. — Давай!

Нат вздохнул, потер красные глаза.

— Ну, что же, когда я с тобой виделся в последний раз…?

— Я видел одного из вас, когда начинал это дело, — сказал я. — Но тот Оливер был в другой Вселенной. Ты, или, вернее, другой ты, ухитрился дать маху: отправил меня обратно и заслал в другое измерение. Мне это было ужасно неприятно.

— Надо думать, на той стадии у меня это еще плохо получалось, — заявил он. — У второго меня, я хотел сказать.

— Ты всегда выглядел несколько протухшим, — сказал я. — Но намерения у тебя были здоровые.

— Спасибо. Это очень мило с твоей стороны.

— Я видел тебя в последний раз… — задумался я, — я бы сказал, что это было год назад, когда ты просил меня расследовать это исчезновение твоей электронной коровы.

— Ах, да, — вздрогнул Нат. — Я опасался, что ее выкрал какой-нибудь другой изобретатель электронных коров. Но оказалось, что она просто отошла и заблудилась. В неустойчивости ее походки было виной разболтавшееся копыто.

— Когда пьяный попытался подоить ее посреди Мичиган-Авеню, его до полусмерти стукнуло электрическим током, — напомнил я.

— Да, — новый вздох. — Мои изобретения, похоже, привлекают внимание забулдыг. Пьяница на лошади, например.

— К чему все это? — Захотелось мне узнать.

— К моему объяснению, конечно. Я лишь хочу рассказать тебе, что произошло со времени нашей последней встречи.

— Тогда давай, вгрызайся!

Нат сцепил и расцепил пухлые пальцы. Способа расшевелить его не существовало, поэтому я вооружился новой двойной порцией бурбона и уселся поудобнее на животе Брандо. Исму, похоже, это забавляло, а то, чтс Оливер выручил нас из Кубла Кэйна, подняло его настроение. Кроме того, ей не привыкать было нянчиться с учеными — вспомним хотя бы ее отца.

— После инцидента на Мичиган-Авеню с пораженным пьяницей, — сказал Нат, — я оставил опыты с электронными коровами и попытался заняться более точными формами творческого созидания. Я на ощупь вошел в область параллельных Вселенных и управления временем, заменив туфли, образно говоря, у великого космического потока.

— Я слышал, ты был занят этими штуковинами, — сказал я.

— Действительно, — Он вытащил огромный ирландский носовой платок и высморкался, словно фыркнул в рупор. Затем он продолжал: — Последним моим достижением было лучеиспускающее устройство, которым я воспользовался для вашего спасения. — Он ухмыльнулся нам. — Это что-то вроде глазка в прошлое и в будущее. Когда энергетические вихри заряженных нейтронов находились в их собственной связанной последовательности, я имею, вследствие этого, окно, через которое можно заглянуть в прошлое и будущее. Но это, конечно, еще не идеал…

— И вот это ты использовал, чтобы нас засечь? — я занимался уже третьим стаканом, чувствуя себя мягким и расслабленным. Лодыжка болела меньше. Лишь для того, чтобы окончательно послать ее к черту, я переменил сидение и уселся на Веронику Лейк. Исма осталась на Вейсмюллере.

— Да, — Нат ответил на мой вопрос и снова ухмыльнулся. — Я как раз занимался понемногу настоящим и подхватил твой энергетический образ на Меркурии.

— Ты присутствовал при всей сцене? — спросил я. — Ты видел, как я зачехлил дракона?

— О, да, разумеется. Это была прекрасная демонстрация холодных нервов и сверхмастерства.

Я ответил ему ухмылкой на ухмылку.

— Пустяки.

— На самом деле, — продолжал Оливер, — я был настолько увлечен вашей драматической борьбой за жизнь, что едва не забыл о том, что вас нужно вовремя выкусить.

— Вы вытянули нас, и это самое главное, — сказала Исма. — Вы очень хорошо сделали свое дело, мистер Оливер.

Нат вспыхнул от удовольствия, что его изобретения принимают, и что они приносят пользу тем, кто в ней нуждается.

Я махнул на него стаканом.

— Давай-ка выясним кое-что, Нат.

Он вопросительно склонил голову в мою сторону.

— Где мы сейчас находимся относительно нашего пребывания в Кубла Кэйне?

Оливер потер ладони.

— Настолько, насколько я могу определить, вы находитесь на Земле и сейчас предыдущий день.

— То есть, приблизительно, мы получили двадцать четыре часа?

— Приблизительно.

— О'кей, — сказал я, ставя пустой стакан на кофейный столик, оформленный под Аллана Лада. — Это дает нам небольшое преимущество перед Кэйном. Если бы мы оказались на день позже того, он мог бы снова устроить покушение на жизнь доктора Умани.

— Нам следует связаться с папой и сказать, что мы в безопасности, — заявила Исма.

— Нет уж, — сказал я, покачав головой. — У Кэйна, возможно, есть возможность нас подслушать. Лучше нам сейчас же вернуться, не афишируя этого. Он будет в достаточной безопасности, пока мы тут. — Я пожал руку Нату. — Спасибо за бесплатную езду в кабриолете.

— С большим удовольствием, Сэм.

Исма клюнула его в щеку каждой парой губ. Он затрепетал.

— Мы отчаливаем в Пузырь-Сити, — сказал я.

— Но я хочу вам показать и другие мои изобретения. Я работаю над методом, который позволит безболезненно выворачивать свиней наизнанку.

— Это еще зачем? — поинтересовалась Исма.

Нат смутился.

— Точно не знаю, честно говоря. Вы не знаете, кому-нибудь требуется выворачивать свиней?

— Видишь ли, — сказал я, — мы совершенно незнакомы со свинарями. Но ты можешь нам помочь еще в одном.

— В чем именно?

— Всю дорогу Исма таскает накидку стражника. У тебя есть что-нибудь из одежды?

— Понимаю, — сказал он, провожая нас в спальную будку. Нажав на кнопку, он распахнул стенку, открылась ниша, увешанная нарядами. Он показал нам пришпиленный женский полнокостюм с широкими рукавами. — Последняя моя жена очень любила его.

— Я не знала, что вы были женаты, — сказала Исма.

— Да. Дороти работала со мной над некоторыми из моих ранних изобретений. Ее утащила и задушила механическая обезьяна. В те дни мне не очень-то удавались обезьяны. Да и сейчас мне с ними много мороки.

— Как печально, — воскликнула Исма, залезая в полнокостюм.

Идеальный полурост.

Нат получил новый транс-поцелуй, и мы отчалили.