I

Мне было скучно.

Стоял один из тех длинных, жарких, ленивых марсианских полудней, когда не знаешь, чем бы заняться. Мне было нужно немного поработать на машине времени «Сатурн» — надувательство, а не машина — но у меня не было ни малейшего желания приниматься за это дело.

Я развалился за столом — ноги задраны, голова запрокинута, размышляя над продвижением марсианского песчаного червя вознамерившегося пересечь потолок моей конторы. Побившись сам с собой об заклад, я рассчитал, что ему понадобится ровно шесть земных минут, чтобы достичь противоположной стены.

Вот тут-то она и вошла.

Мой вкус по отношению к женщинам (сейчас, когда я в земном качестве) в основном таков: я предпочитаю две ноги, две груди и один целователь. Но я не предубежден, поскольку зрелая трехглавая венерианка — это, пожалуй, тоже то, что надо.

Она остановилась и навела на меня три пары холодных, водянисто-зеленых глаз, и чистенький, маленький двухразрядный парализующий излучатель «Вюббли-Смэтчан 25.»

Я мгновенно забыл о черве и поднял обе ладони.

— Вы Сэмюэль Спейс? — произнесла она нежным голосом в три горла.

Я кивнул.

— Если вы пришли сюда, чтобы совершить ограбление, то все, что есть в этой конторе — это бутылка импортного скотча. Пустая наполовину, — спокойно заявил я.

— Докажите, — сказала она.

— Доказать, что бутылка скотча пуста наполовину?

Она покачала тремя головами.

— Нет. Докажите, что вы действительно Сэм Спейс.

Я медленно опустил руки. Затем встал, извлек бумажник и бросил на стол, перед ней.

— Здесь все. Лицензия. НД-карточки.

— Пожалуйста, положите руки на стол, ладонями вниз, — сказала она. — Излучатель не качнулся, он был по-прежнему направлен мне в живот. Я сделал, как она просила, потому что я терпеть не могу разгуливать с парализованным желудком. Она взяла мои бумаги свободной рукой.

— Они могли быть подделаны, — четыре глаза по-прежнему смотрели на меня, два же разглядывали мои мандаты.

— Они не подделаны, — сказал я.

— Мне довелось узнать вашу биографию, мистер Спейс. Расскажите о себе, я посмотрю, не солжете ли вы.

Я пожал плечами.

— Ладно, сестренка. Попробую быстренько ввести тебя в курс. Я парень с Земли, работающий на Марсе, обожженный солнцем, твердый духом, бывший ракетный наездник из Старого Чикаго, США. Я пьянствовал на астероидах и пьянствовал всю дорогу от Плутона до колец Сатурна. Родители хотели, чтобы я изучал межзвездный закон, но у меня всегда был бзик к путешествиям и происшествиям. Поэтому я двинулся по системе. Некоторое время я тянул лямку на Луне. Затем шесть лет гонял по Венере болотные экипажи, пока, наконец, не затеял эту психованную игру.

— И как это случилось?

— Мой прадедушка был частным сыщиком в местечке, которое называется Калифорния. В Лос-Анджелесе, на побережье, до землетрясения. Он гонял за ханыгами на автомобиле с бензиновым двигателем, — здесь я усмехнулся. — Надо думать детективный бизнес у меня в крови.

— Продолжайте, — сказала она, и я повиновался.

— Я не гордый. Я берусь за любую работу, которая позволит оплачивать аренду этой марсианской мухоловки. — Я подарил ей твердый взгляд. — Но я не трепач. С моими клиентами по-честному. У меня лицензия на ношение нейтронозарядного «Смит-Вессона 38» и мне приходилось пользоваться им и не раз за время моей, пусть даже не очень суетной карьеры. Я не играю в азартные игры, потому что однажды попробовал в Нью-Вегасе и лишился всего, кроме коренных зубов. Мое хобби: крепкая выпивка и мягкие женщины. Обожаю душещипательные истории, но спуску никому не даю. — Я хлопнул по боку. — Удовлетворены?

Я полагал, что она удовлетворена, потому что она опустила свой 25-й и сделала утроенный вдох.

— Нам нужна ваша помощь, мистер Спейс. Нам нужна ВАША помощь.

— Кому это «нам»? — спросил я, откидываясь в кресле и укладывая бумажник. Песчаный червь опередил мое время и был уже на полпути к стенке. Я пожелал ему удачи.

— Меня зовут Исма Питкарн Умани. Я с детства удочерена на Венере. Мой отец доктор Имануил Квинтас Умани.

— Ученый чудак?

— Да, — сказала она, кивнув одной из голов. — Он ждет снаружи. Мы хотим нанять тебя.

— Что ж, я работаю по найму, сестренка. Двести соларкредиток в день, плюс расходы. Если я работаю за пределами системы, гонорар удваивается.

Похоже, она решила, что это в самый раз.

— Мы готовы принять твои требования. Мой папа — преуспевающий человек.

— Тогда зови его сюда, — сказал я.

Она предоставила мне набор продолжительных улыбок и вышла пригласить отца. Мне о нем доводилось слышать. Год назад или около этого «Эрспейнс» объявил сенсационные эксперименты доктора Умани в трансплантации мозга. Он оперировал в шикарной клинике за пределами Олднью-Йорка и считался порядком свихнувшимся, но блестящим ученым.

И вот он появился — глаза дикие. Он пересек комнату, шатаясь, подошел к моему столу, причем дочка по пути старалась выровнять папашу.

— Эге, да что за славного парня мы здесь видим, — заговорил он с мощным ирландским акцентом. Он перегнулся через стол и хлопнул меня по плечу. От него пахло запахом дрянного виски. — Ты не из Дублина, малыш?

— Я не ирландец, — сказал я.

— И папа тоже, — заверила меня Исма. — Это его нынешнее тело — тело ирландца.

Я тупо посмотрел на нее.

— В настоящее время, — объяснила она, — он живет в теле пьяного ирландца. В предыдущем теле он был пьяным уэльсцем. Папа предпочитает колоритные тела.

На меня это подействовало.

— Надо полагать, удалась эта затея с пересадкой мозга?

— Да, конечно. Бредовые идеи тут не причем. Мозг папы побывал во многих телах. Вообще-то, мы здесь именно поэтому.

Я развернулся в скрипучем, вращающемся кресле, открыл бутылку скотча, сделал изрядный глоток и почувствовал, как тепло побежало вниз, к самым пяткам.

— Поверь мне, милая душа: один лишь дьявол способен погасить жажду этого достойного человека, — уныло произнес доктор Умэни, глядя на меня кровавыми ирландскими глазами.

— Не давайте ему ни капли, — предупредила меня Исма. — Папочка надирался всю дорогу от Луна-сити.

Я убрал скотч. Исма опустилась в лучшее кресло для клиентов. Чуть ниже трех голов у нее было отличное земное тело, округлое, как гряда марсианских песчаных холмов. Удобно облегающие одежды, которые, надо думать, обошлись папаше в триста соларкредиток минимум, подчеркивали полные бедра. У нее был милый моему сердцу набор рук и ног, а ляжки пухлые, созданные словно нарочно для укуса. Я никогда не упускал случая ущипнуть подобную ляжку, если таковая появлялась поблизости.

— Скажите, что вы от меня хотите? — спросил я.

Она тихонько ответила:

— Это задание будет очень простым. Мы хотим, чтобы вы…

Доктор Умани, уже успевший прикорнуть на моей кушетке, вдруг вскочил и простер к небу кулаки.

— Ей-ей, похоже, они уже снова здесь!

Три лица Исмы побледнели.

 

II

Мы услышали добрый топот ног бегущих людей в холле. Мой 38-й находился в сейфе, где я хоронил его среди папок с делами. Но Исма уже нацелила на дверь свой 25-й.

Дверь распахнулась и ввалились трое мускулистых Луни, паля в нас из утяжеленных микролазеров «Сиддлей-Армстронг 45». Я нырнул под стол, утащив за собой Исму, но я ничем не мог помочь доктору Умани. Он получил в грудь три лазерных пули 45-го калибра — хоп, хоп, хоп. Эти мокрые шлепки не оставляли сомнений в том, что Сиддлей-Армстронг сделал свое дело.

К тому времени, когда я ухватился за диск сейфа, чтобы извлечь заряженный 38-й, один лишь бедолага Умани хрипел на полу, отходя в мир иной.

— Позовите священника, — хныкал старый чудак. — Дайте моей бедной, запятнанной душе войти в жемчужные врата, очиститься от грехов плоти!

— Вздор! — буркнула Исма, опускаясь возле него на колени. — Прекрати глупое нытье и послушай. Ты приготовил очередное?

Доктор Умани посмотрел на нее. Веки его трепетали.

— Корабль… вторая камера с конца, — тут глаза его закатились.

— Он быстро отходит, — сказал я.

— Неважно, — сказала Исма. — Только побудь с ним, пока я вернусь. Если Луни вернутся, не медлите, уничтожьте их.

Я получил уже свою долю неприятностей от лунных головорезов и знал, что не огорчусь, если придется пристрелить еще троих.

— Куда ты собралась?

— На крышу, в наш корабль. Я обернусь за секунду.

Она ошиблась, в действительности ей понадобилось три минуты. Она вернулась с безвольным телом тощего чернокожего мужчины, которое держала, перекинув через плечо. На нем были полосатые брюки и ярко-красная рубаха с золотыми пуговицами. Она положила его рядом с отцом.

— Не задавайте вопросов, — она распустила черные волосы двух голов. — Следите, не появятся ли Луни. Меня ждет работа.

Она поспешно притянула медицинскую сумку и открыла ее. Я не спец в операциях и операционном снаряжении, но я все же узнал мозгорез. Она включила его и аккуратно срезала макушку с пьяной головы ирландца доктора Умани. Затем осторожно полезла внутрь и вытащила большой яйцеобразный стальной цилиндр.

— Подержи, — сказала она, вручая его мне.

— Что это?

— Папа, — сказала она. — Папа, конечно.

Я смотрел на цилиндр. В глубине он пульсировал красным и был твердым на ощупь.

Исма работала над черным мужчиной. Она вскрыла его голову, взяла у меня цилиндр и ловко вставила его. Чтобы присоединить макушку, она воспользовалась быстросшивателем.

— Ну вот, — сказала она, улыбаясь всеми своими тремя ртами. — Все готово.

Тощий черный человек сел, почесывая череп. Он ухмыльнулся в мою сторону, а затем запел:

— Что за чертовщина происходит, — потребовал я объяснений. Исма нахмурила большинство своих бровей и вздохнула.

— Разве вам не ясно?

— Нет, — сказал я.

— Папин мозг пересажен в тело этого черного джазового певца, полученного из нашего филиала в Нью-Оулд-Нью-Орлеане. У папы всегда была тяга к черным джаз-певцам.

«Целый день тружусь один», — скажет белый господин, — пел доктор Умани.

— Он знает, кто он? — поинтересовался я.

— Естественно, — сказала Исма. Она сунула свою ладошку в грубую черную пятерню. — Папочка, ты бы лучше рассказал мистеру Спейсу о том, почему мы решили нанять его.

— А кто возражает? — спросил доктор Умани, изображая ранний южный диалект. Но он даже равняться не мог по убедительности с недавним ирландским акцентом.

— Что мы делай — так это меняй последнее тело. — Он стукнул себя в грудь. — Я в нем. Больше резервных не нанять на Марсе. Это плохие люди посылай Луни застрелить этот бедный человек, и ежели я не разобьюсь и не раздобуду кого-нибудь наняться, эти наемники меня запросто прихлопнут, — на меня уставились глаза с желтыми белками. — Ты въезжай?

— Не совсем, — сказал я.

— Мой папа выполняет здесь на Марсе жизненно важную работу, и для этого должен остаться в живых. Его враги хотят, чтобы он умер, поскольку, пока он жив и продолжает действовать, его работа представляет для них угрозу.

— Какого рода работа?

— Лучше не будем углубляться, — сухо сказала она. — Наше дело к тебе простое: мы хотим нанять телохранителя. Чтобы ты сопровождал на пути из Олднью-Йорка партию замороженных тел и охранял их, пока они не прибудут сюда, на Марс, в Пузырь-Сити. Жизнь моего папы зависит от количества запасных тел.

— О, йасс! О, йасс, йасс, йо, йоасс, в самом деле, — подтвердил доктор Умани.

Я побарабанил пальцем по столу. Логика, похоже, исчезла, а когда именно, я что-то упустил. А я люблю, чтобы все было логично.

— Послушай, — сказал я, — а не было бы гораздо лучше, если бы ты наняла меня личным телохранителем отца?

— Но зачем?

— Чтобы его опять не застрелили.

— О, его обязательно застрелят, — заверила меня Исма. — Враги папочки очень настойчивы. Они его обязательно прикончат и тут нет сомнений. Но я буду рядом и позабочусь, чтобы в случае необходимости его мозг был тут же перетрансплантирован.

— Но разве они не могут попробовать убрать тебя?

— Уже пробовали. Несколько раз. Но моя необычайно толстая, прочная, все поглощающая венерианская кожа не поддается оружию. Пока, во всяком случае, не поддается. Конечно, существует много способов меня уничтожить, и вскоре они попытаются применить один из них. Но я не боюсь. Мне только хотелось прожить еще немного, чтобы посмотреть, как завершится папин эксперимент.

— Звучит несколько необычно, — пробормотал я. А не мог бы кто-нибудь другой сопровождать на Марс тела для твоего отца?

— Совсем ноу, совсем ноу, сэр! — воскликнул доктор Умани. Он задергался, запрыгал вокруг меня, тряся головой и смеясь. — Вы один, кто может делать этот наняй-работа. Никто другой не может делать наняй, верьте старый негр!

— Папа имеет в виду мистер, Спейс, что мы оба знаем вашу анкету. Вы очень смелый человек, целеустремленный и энергичный. — Шесть ее зеленых глаз мягко сияли. — Мы оба чувствуем, что вы тот, кто может обеспечить безопасность переправы папиных тел на Марс. — Вы согласны?

Меня поразила дрожь, прозвучавшая в ее голосе.

— Ладно, сестренка, — сказал я, — когда мне начинать?

— Папа уже распорядился, чтобы в ближайшие полчаса вас взяли на корабль и отвезли в Земледром. Вы летите рейсом двенадцати-пятичасовым в 0800 из Пузырь-Сити в Олднью-Йорк, то есть у вас будет время упаковать 38-й и бутылку скотча.

— Откуда вы знали, что я соглашусь?

Вновь ее взгляд смягчился.

— Я была уверена, что вы согласитесь, мистер Спейс. Помните, вы сами о себе говорили, что у вас есть склонность к трогательным историям? Я просто учитывала факт, о котором вы сами упомянули.

— Но я уже говорил, что никому не спущу. Позвольте поглядеть, какого цвета ваши соларкредитки.

Она вынула свой бумажник, вытащила из него тяжелую пачку и вручила ее мне.

— Уверена, что это должно побудить вас приступить к работе.

Я свистнул через отсутствующий зуб, пересчитав деньги.

— Лихо!

— Приятного путешествия, мистер Спейс, — сказал доктор Умани. Он отбросил негритянский диалект, и теперь его голос был культурен и профессионален. — Можете быть уверены, что моя дочь ничуть не преувеличивала, рассказывая о наших неприятностях. Эти тела должны прибыть в целостности и сохранности, чтобы обеспечить успешное продолжение моей работы. — Он вежливо улыбнулся. Темные глаза его светились. — Можно сказать даже — успешное продолжение существования человечества.

Я ничего ему не ответил.

Работа есть работа и я был рад вновь заняться делом.

 

III

Во время перелета Марс — Земля на борту «Президента Эгнью» я повсюду чувствовал себя голым. На корабле было запрещено ношение гражданского стрелкового оружия, и мой 38-й официально был изъят вплоть до посадки. Мне сказали, что я смогу добиться специального разрешения на его провоз, когда полечу обратно — но на сей раз я вступил на борт без оружия.

Голый против тайных врагов… Но не совсем. Я обучался семнадцати разновидностям рукопашного боя Солнечной Системы и мог сломать ствол маленькой сосны двойным ударом с полулета, предварительно убедившись, что на мне туфли. Я однажды сломал палец, пробуя сделать это своими ногами без обуви.

Я сидел в проходе рядом с парочкой молодых марсиан, страстно тискавших друг друга в положении норкса, что являлось высшим сексуальным уровнем, благодаря которому марсиане могут достигать короткого кайфа, а вы не можете. На борту звездолета, однако, кайфовать было запрещено, поскольку вторичный сексуальный эффект получается благодаря наружному ощупыванию. Ничего ненормального в том, что они делали, не было. Но меня это нервировало.

Я ухмыльнулся. Дьявольщина, Спейс, сказал я себе, ты становишься старым брюзгой, если парочка перевозбужденных марсианских салаг способна довести тебя до черты. Расслабься, подремли немного. Обратный полет на Марс может быть утомительным.

Я почти уже задремал, когда почувствовал руку на своем плече. Я развернулся с уходом вбок и упал на колено в проход, мгновенно приняв боевую стойку.

— Попробуйте сделать это на корабле с нерегулируемой силой тяжести, в состоянии невесомости, и вы треснетесь головой о потолок, — раздался надо мной прочувственный голос. — Вы всегда такой нервный, мистер Спейс?

Земледевочка. Лет двадцати. Высокая. Полногрудая. Верхние конечности и соски обнажены в условной манере землемоды. Рыжие волосы длиной до пояса присыпаны алмазной пылью и пахнут английским вереском. Приятная замена лунному ханыге, помешавшемуся на убийствах. Но я не стал толковать о Луни. Я лишь спросил, откуда она знает мое имя.

— Капитан Ширли была достаточно добра, чтобы сказать мне, — заявила девушка. — Я объяснила ей, что это крайне необходимо, что мне нужна помощь частного сыщика, и она мне посодействовала.

Логично, подумал я уныло. Нельзя верить космическим капитанам-бабам. Они выбалтывают секреты всем остальным бабам на борту. В мои годы, когда я был наездником на лоханках, ни одна баба не достигла офицерского чина. Но прежние времена миновали.

— Я ничем не могу помочь, — сказал я, вновь успокоившись. — Как раз сейчас я на деле.

— Но вы мне нужны временно, в качестве сопровождающего, — стала упрашивать она. — Чтобы проводить меня с этого корабля в мою квартиру в Олднью-Йорке. Центр Парк Южный. Неужели у вас не будет немного времени, чтобы меня проводить?

— У меня билет на «Президента Рейгана», сегодня вечером я возвращаюсь в Пузырь-Сити, — сказал я.

Она улыбнулась и села через проход от меня.

— Но «Рейган» не тронется с места в течение нескольких часов. Я часто на нем летаю, и он, обычно задерживается по прибытии. У вас будет бездна времени, чтобы проводить меня домой.

— Зачем вам нужен сопровождающий? — я уставился на ее соски. Один из них мне подмигнул. Она одевала на них сенсоконтакт, который и вызывал этот эффект. Мигающие соски притягивали земномужчин в двенадцати случаях из тринадцати. Она играла, открыв все карты.

— Некий опасный индивидуум грозился меня убить, когда я покину корабль, — сказала она.

— Что за опасный индивидуум?

— Зовут его Тханам Гханг. Он с одной из песьих планет. Я нашла его привлекательным и мы с ним постельничали полгода. Затем я его бросила ради трехполого спаривания с союзом контрабандистов с Нептуна. Как раз перед тем я занималась этим с торговцами сопрановой губкой с Большой Медведицы.

— Ого! — сказал я. — А вы умеете устраиваться, леди.

Она нахмурилась.

— А я сексуально латентна, если вы это имеете в виду. Но разве не таковы в наши дни все земнодевушки?

Я улыбнулся подмигивающему мне левому соску.

— Ты положила меня на лопатки, сестричка, — Так что там насчет этого типа, Гханга?

Она фыркнула, сморщив веснушчатый нос.

— Он всего лишь зануда-неудачник. Гханг пронюхал, что я возвращаюсь на Землю на «Эгнью» и пригрозил меня убить, когда мы приземлимся. Надо думать, в припадке ревности. Если же там будете вы, он не решится на это.

— А что потом? — спросил я. — После того, как я уйду?

— Я буду носить личное оружие. У меня оно есть, дома. Но на корабль его проносить не разрешается. Капитан Ширли очень строга насчет оружия.

— Знаю, — сказал я, хлопая себя по пустой кобуре, — Мой 38-й сейчас на хранении.

— Вы мне поможете, мистер Спейс? — глаза ее сияли, как звезды. От них, казалось, загорались алмазы в волосах. В ней было нечто трогательное.

— Вот уже второй раз за двенадцать часов у меня простят помощи женщины, попавшие в переделку, — сказал я. — Но черт меня возьми, я еще никогда не отворачивался от подмигивающего мне соска!

Она засмеялась и бросилась мне на колени.

— Меня зовут Николь, — сказала она, — и я хочу тебя соблазнить.

Наши губы сомкнулись в поцелуе с глубоко проникающими языками, которые были так горячи, что могли бы облупить краску с землестены. Два марсианина бешено ощупывали друг друга и поэтому нас не замечали. Если честно, то на этом этапе путешествия я их тоже перестал замечать.

При посадке у нас не было забот. Я забрал свой 38-й и велел Николь подождать меня в корабле, пока я осмотрю окрестности. Она дала мне подробное описание внешности Гханга, но я не очень-то в нем нуждался. Парня с песьей звезды не просто проглядеть в толпе. Вряд ми можно не заметить типа высотой в десять футов с мохнатыми, оранжевыми ушами.

— О'кей, все чисто, — заверил я ее. — Но держитесь ко мне поближе. Если он все же появится, то я с ним справлюсь.

Она подарила мне улыбку, прижавшись ко мне всем телом.

— Я уверена, что ты справишься с кем угодно, мистер Спейс.

Я помахал аэрокэбу, и мы сели в него.

— Зови меня Сэм, — сказал я.

— Но именно об этом я и хотела попросить тебя, — сказала она, сделав гримасу.

— Ты же сказала, что тебя зовут Николь, — я удивленно выгнул брови.

— Но мое среднее имя Саманта, и все мои парни зовут меня Сэм. — заявила она.

— Я не твой парень, сестренка. Для меня ты — Николь. Это французское имя?

— Моя мама родилась в Париже. И я провела там большую часть детства. Папа мой был с Нового Западного побережья Америки, из Сан-та-Фе.

— Это прекрасно, — сказал я; кивая. Эта легкая беседа занимала нас до тех пор, пока мы не добрались до ее квартиры, выходящей на Центр Парка Южный.

Мы поднялись по трубе, и она положила ладонь на дверь, а я прикрывал ее на тот случай, если появится этот хмырь с песьей звезды. Я был готов к этому.

Но к чему я не был готов, так это к молниеносному стриптизу, который она устроила, как только мы оказались внутри. Прежде, чем я успел моргнуть, она оказалась в чем мать родила. Гладко-розовая преступная землеплоть сделала все, на что она была способна — я выронил свой 38-й и бросился к ней.

И тут на меня рухнуло небо. В черепе взорвались золотые и красные ракеты, и я опрокинулся в глубокий космос, черный и бесконечный.

 

IV

Черное. Затем красное.

Синее… разгорающееся в желто-серое. Яркая, режущая желтизна. Я моргнул, скосил глаза, поднес руку, чтобы прикрыть лицо. Я лежал на полу, в квартире Николь, в круге яркого солнечного света. Подтянувшись к окну, я выглянул наружу. Центр Парк играл тенями, и это подсказало мне, что уже слишком поздно.

Я упустил «Рейгана». Тела доктора Умани отправились на Марс без меня, и нет сомнения, что они будут приведены по дороге в негодность. Сочная милашка с подмигивающими сосками провела меня, как последнего дурачка.

Я нашарил свой 38-й и проверил обойму. К нему не прикасались. Я поместил пистолет в кобуру и разорвал облатку с головоисцелителем. Ни один детектив не обходится без них. Я принял две маленькие ампулы-горошины. Пронизывающая боль охватила кожу и кости, но постепенно стала утихать вместе с головной болью.

Через пять секунд я вновь был самим собой.

Я быстро обыскал квартиру. Николь отсутствовала. Это меня не удивило. Я не надеялся, что она будет болтаться поблизости и ждать, пока я очухаюсь.

Очевидно, она работала на компанию, которая желала, чтобы эксперимент Умани закончился неудачей. Странный чудак, наверное, уже мертв, потому что под рукой у него не оказалось запасных тел для мозгового переключения. Насколько я мог догадаться, Исму они тоже убили. Все шло к чертям собачьим, и виноват тут был я. Я шел на неподъемистое дело, как землебык идет на бойню.

Тщательный обыск не дал ничего стоящего. Очевидно, Николь не тратила времени на сборы — ее платья и косметика остались в квартире. На чемодане с молнией я обнаружил имя Хармсуорт. И больше ничего. Никаких снимков. Никаких личных, интимных признаков. Никаких писем. Николь Саманта Хармсуорт была чистюлей. Она не оставила нечего, что говорило бы о ее связях с бандой или организацией.

Я тщательно расспросил управляющего на обратном пути, не желая упустить ни малейшего шанса узнать второй адрес моей голубки.

— Нет, — пробормотал клерк, понурый малый с впалыми, желтоватыми щеками. — Боюсь, что мисс Хармсуорт не позаботилась о том, чтобы снабдить нас новым адресом. — Затем он добавил с улыбкой скелета. — В конце концов она живет у нас уже двадцать полнолет.

— Это невозможно, — сказал я ему. — Она вряд ли старше двадцати пяти. И она мне говорила, что выросла в Париже.

Похоже клерк смутился. Он помахал дряблой рукой.

— У нас живет только одна Хармсуорт. Ее зовут Эмили. Ей семьдесят шесть лет. И своего последнего партнера она потеряла, когда поселилась у нас. На него упал аэрокэб. Несчастный случай. Печальная история. Если вы хотите оставить сообщение для мисс Эмили, я позабочусь о том, чтобы она его получила. Сейчас она прогуливает своих собачек. Она обычно занимается ими в это время дня. Она их очень любит.

— Вы дежурили сегодня весь день? — поинтересовался я.

Он сказал, что дежурил.

— А не видели рыжеволосую девицу, молодую, красивую — она выходила отсюда, может быть, с парнем, — продолжал я.

— Нет, в мое время все было спокойно. Отсюда выходила лишь мисс Эмили со своими собачками. А теперь, если вы будете любезны…

— Отсюда есть запасной выход?

— Естественно, — ответила эта тощая курица. — Но днем он всегда на замке.

— А что если проверить?

— Следуйте за мной, — сказал он.

Дело в том, что я был сбит с толку. Как могли девушка и ее дружок проскользнуть мимо старого пердуна? Очевидно, они воспользовались жилищем Хармсуорт только для того, чтобы заманить меня, но откуда Николь знала комбинацию ладони? И меня интересовало, где была Эмили Хармсуорт все то время, что я валялся без сознания на полу ее квартиры. Может быть, она тоже была в деле? Но я в этом сомневался. Фактами это не подтверждалось.

Я взял аэрокэб до космопорта и проверил на Марсорейсах, не случилось ли чего с «Рейганом» по пути в Пузырь-Сити. Я готов был услышать, что корабль взорван или похищен пиратами. Но мне было сказано нечто куда более интересное.

— Прошу прощения, сэр, но «Президента Рейгана» нет на маршруте Земля — Марс, — сообщил мне клерк Марсорейсов. — Я никогда не слышал о корабле с таким названием. Единственный корабль, покинувший вчера Марс, был «Президент Уоллас».

— Ты, чучело, — рявкнул я. — Мое имя Сэмюэль Спейс и у меня билет до Пузырь-Сиги. Проверь мою бронь.

Он холодно посмотрел на меня, затем погрузился в длинный список пассажиров.

— Я не вижу, чтобы для вас был сделан какой-либо заказ на Марсолинии, мистер Спейс.

Мне было тяжело, и я предупредил:

— Я не знаю, что за чушь ты пытаешься мне скормить, но я ее покупаю. Или ты ищешь, или твои данные — полная ерунда. Я совершенно точно заказал билет для сопровождения парочки замороженных тел на борт «Рейгана» для доктора Эмануила Умани на Марсе. — Сделав паузу, я перевел дыхание. — Не говорите мне, что никогда о нем не слышали.

Чертов пердун медленно поднял брови.

— Ну почему же? Я слышал о докторе Умани. Естественно. О нем есть во всех газетах.

— Ничего не понимаю.

— Он был убит два земнодня тому назад в Пузырь-Сити. Доктор Умани использовал чужое тело, но анализы мозга установили личность. В этом деле замешаны трое лунных преступников.

— Довольно, — сказал я.

— Они так же уничтожили приемную дочь доктора Умани мисс Исму Умани, а заодно и бизнесмена, с которым она была связана.

— Помните имя бизнесмена?

Он покусал нижнюю губу, сосредоточиваясь.

— Подождите… — наконец сказал он, — у меня где-то есть газета. Ага! — Он извлек газету и вручил ее мне.

Я прочел заметку и вздохнул.

— О'кей, я хочу, чтобы вы оформили меня на ближайший марсианский рейс.

— Буду рад, сэр.

Мне предстояло посетить похороны.

Я уставился на тело в пластике: крепкий, мускулистый парень, средних лет, со шрамом на правой щеке и жестким ртом. Черные волосы, черные густые брови. Это лицо видало виды, нос был сломан, уши приплюснуты.

— Очень плохо, Сэм, — сказал я. — Ты был неплохим человеком. Это был я, никакой ошибки. Глаза были закрыты, но это были мои глаза, темные, глубокие и жестокие, как и рот. Я узнал даже дешевый серый псевдокостюм. Я купил его на Уране у маленького крикливого тряпичника — ястреба с шестью руками и полным отсутствием совести.

— Вы друг покойного? — рядом со мной стоял распорядитель похорон с ласковым взглядом, старающийся выглядеть удрученным.

— Мы вместе росли в Старом Чикаго, — сказал я. — Но мы уже давно не виделись, и я только что прочел в газетах о его смерти. Решил постоять рядом и оказать последний долг.

— Как благородно с вашей стороны. Я уверен, что мистер Спейс одобрил бы этот жест. Как он вам нравится?

— Хе?

— Я имею в виду нашу работу. Лицо такое спокойное, умиротворенное. Когда же его к нам доставили, это было нечто из ряда вон выходящее.

— Он выглядит живым и здоровым, — сказал я.

Ласковый человек кивнул и продолжал:

— Действительно, оформление и представление покойного — это такое искусство… Должен сказать, его не до конца оценивают в наше время.

— Готов согласиться, — сказал я. — А удалось ли прищучить хануриков, которые его остудили?

Распорядитель грустно покачал головой.

— Нет, преступники все еще на свободе, — вздохнул он и покраснел. — Я подготовил мисс Умани и ее отца для демонстрации. Не хотите ли посмотреть?

Я в своей жизни видел немало жестокостей, но рассматривание трупов, а в особенности своего трупа, может привести к депрессии.

— Нет, спасибо, на них я смотреть не буду.

Он придвинулся ко мне ближе, а глаза у него были влажные и любопытные.

— Как вас зовут, сэр…? Для реестра, конечно.

У меня были фальшивые усы. Мой настоящий нос чесался. Я не удержался и почесал его, не скрывая при этом своего раздражения.

— Хеммет, — сказал я. — С одной «т» на конце. Многие пишут неправильно.

— Разумеется, — сказал он, тщательно записывая фамилию. — Только одна «т». Вы обоснуетесь в Пузырь-Сити, мистер Хеммет?

— Почему бы и нет? — сказал я.

— Думаю, месса вам понравится. Мы проводим их на высоком уровне.

— Уверен, — сказал я. — Но мне надо бежать. Суматошные наши времена, знаете ли.

— Отлично вас понимаю, сэр, — он кивнул, вновь исчезая за занавеской.

Я бросил последний взгляд на бедного Сэма.

— Ты молокосос, — сказал я. — Тебе нужно было держать 38-й между чемоданами.

Он не моргнул глазом. Он продолжал выглядеть умиротворенным.

 

V

Теперь я знал, что со мной произошло и знал также, что только один человек может мне помочь. Последний раз, когда я его видел, он жил под музеем Искусств в Старом Чикаго.

Туда я и отправился. Древние львы по бокам входа уставились на меня, когда я стал подниматься по мраморным ступеням. Их пластослепки были куда менее величественными, чем оригиналы. Но пластольва гораздо легче содержать в чистоте, чем льва из гранита. Когда я был маленьким, эти гранитные львы впитывали грязь в поры камней, теперь же их копии были совершенно немаркими.

Наверху меня остановил охранник.

— Мы закрыты, — сказал он. — Приходите утром.

— Я здесь не для того, чтобы пялиться на вашу коллекцию, — сказал я. — Мне нужно повидать Натана Оливера. Он все еще здесь живет?

Охранник недовольно кивнул.

— Этажом ниже. Он у нас постоянный реставратор. А если вы спрашиваете меня, то он ищет лопнувший горшок.

— Никто вас не спрашивает, — буркнул я. — Могу ли я его видеть?

— Он вас ждет?

— Нет. Он меня знает. Скажите ему, что здесь Сэм Спейс.

Я ждал, пока он спустится к Оливеру, похлопывая льва по пластозаднице. Все же я предпочел бы гранит.

Когда охранник вернулся, глаза у него были вытаращены.

— Ну, и что он сказал? — спокойно спросил я.

— Он… он сказал… что вас здесь быть не может!

— Почему это?

— Потому что вы мертвы.

— Это не имеет значения, — прорычал я. — Пустите меня, я поговорю с ним. И я все улажу.

…Я попытался прорваться. Он быстро сделал шаг назад, и выхватив излучатель 22 из кобуры, навел его на меня.

— Мне кажется, вы какой-то…

Это было все, что он успел сказать. Я применил к нему «летающее вырубание», выбив левой ногой 22-й из его руки, а кулаком правой выдавив воздух из его брюха. Затем я погрузил его в сон ударом 38-го и спустился по ступенькам на нижний этаж. А потом отбросил назад мой фальшивый нос и густые имбирные усы.

Натан Оливер стал серым, когда увидел меня. У него отвисла челюсть и губы его задрожали.

— С-с-с…

Он не мог выговорить мое имя.

— Я не привидение, нет, если ты боишься этого, — ухмыльнулся я. — Это твой старый дружище Сэм Спейс. Во плоти.

Он не мог в это поверить.

— Но газеты… видеорепортажи… Все они сообщали о твоей смерти… Ты не можешь быть живым…

— А я и не живой. По крайней мере, один из меня не живой. Его пристрелили Луни в Пузырь-Сити.

— Тогда ты его брат-близнец.

Я хихикнул.

— В какой-то мере, ты прав. Если ты расслабишься и перестанешь пялиться на меня, как мертвая голова, я тебе все расскажу.

Мы вошли в его главную жилую комнату, и Оливер опустился в плюшевое, псевдовельветовое кресло, вытирая розовые щеки шелковым платком. В желтом праздничном халате Нат выглядел колокольчиком, а его желтые ноги казались абсурдно маленькими по сравнению с внушительными мраморными плитами пола.

— Ты всегда любил ходить босиком по мрамору, — сказал я, вспоминая. — Ты, старая утка, Нат, и единственный в мире, кто может вытащить меня из передряги, в которую я попал.

— Убеди меня, что я не схожу с ума! Убеди меня в том, что ты не безумное видение, посланное мне космическим Господом за грехи!

— Я всего лишь Сэм, — сказал я ему. — Или один из них. Некоторые из нас живы, некоторые мертвы. В настоящий момент твой мир потерял одного из них. Вот почему я пришел повидаться с тобой. Я хочу уйти.

— Уйти куда?

— Уйти из этого мира. Он твой, а не мой. Для меня он не годится, Нат.

На этом его опасения иссякли. Он отложил платок и выпростал из кресла свое жирное тело.

— Что тебе необходимо, так это выпивка. Скотч. Чистый, насколько я припоминаю.

— Ты правильно припоминаешь.

Он налил мне изрядную порцию. Виски прогрело мои внутренности, как ракетное топливо дюзы. Мы сели и я вкратце рассказал ему, что случилось.

— Эта трехголовая с Венеры наняла меня охранять груз запасных тел. Прежде, чем я успел закончить дело, меня соблазнила детка с мигающими сосками. Она уговорила меня проводить ее до ее квартиры в Нью-Йорке, там меня оглушили и переправили из моего мира в этот.

— С какой целью?

— Они хотели вывести меня из игры по своим соображениям. Поэтому они поменяли местами параллельные Вселенные.

Оливер кивнул. Он сходил к бару и принес еще скотча. Пока я тонул в виски, он обдумывал ситуацию. Нат всегда любил обдумывать ситуацию.

— Ты пришел ко мне, потому что решил, что я смогу отправить тебя назад?

— Ты угадал, Нат. — сказал я. — Когда мы были знакомы в моем мире, ты занимался этой работой в музее, восстанавливая кинофильмы 20-го века, но твоим хобби была пространственная телепортация. Ты умел отсылать деревья и кусты в другие измерения. Но я не уверен, что в этой Вселенной у тебя осталось то же хобби. Но ты можешь попытаться.

— О, я действительно вожусь со временем и пространством, — заверил он меня. — Как раз на прошлой неделе я успешно переправил в другую Вселенную самца гориллы. С этими гориллами всегда хлопотно.

— А ты на людях когда-нибудь это испытывал?

— Еще нет, — глаза его заблестели! — Ты будешь первым.

Мы вошли в его рабочий кабинет, весь заставленный кинематографическими артефактами, которые и составляли музейную коллекцию. Секции полувосстановленных студийных декораций валялись по всему полу. Везде были плакаты с портретами кинозвезд. В одном углу стоял гигантский резиновый булыжник рядом с резиновым утесом. Оба они были потрепанными и шелушащимися.

— Лужу эти временные пустяки уже довольно долго, — сказал Нат, обходя киношную утварь и указывая мне путь в его лабораторию. — Что мне кажется забавным в этой истории с двумя Сэмами, так это то, что тебя переместили, — он затрясся от смеха. — Вот уже подшутили над старым Натом!

— Что меня тревожит, — признался я, — так это то, что тут может оказаться бесконечное число Вселенных, в которых Натан Оливер не стал временным лудильщиком, а я не стал честным детективом. Что, если я угожу в одну из них?

— Такое действительно может быть. Тем не менее ближайший к нам космический поток почти идентичен нашему. Может случиться инцидент-другой, хотя основные условия и зафиксированы. Раз уж ты был здесь для наемной работы, предположим, что мы находимся во Вселенной главной линии, что делает твое возвращение значительно менее сложным.

Лаборатория Оливера, в которой он предавался своим увлечениям, представляла собой массу труб, баков, кнопок и растительности. Растения — маленькие деревья, кусты, цилиндрические папоротники. Я повесил на них куртку.

— Сюда, Сэм, — сказал Оливер.

Он убрал петунию из высокого, конического вместилища и махнул мне, приглашая войти.

— Займи место петунии, — инструктировал он. — Я собирался ее послать. Теперь вместо нее отправишься ты.

— Надеюсь ты знаешь, что нужно делать, — сказал я. Вся эта затея вдруг показалась мне рискованной, и я испытывал все меньше уверенности в толстяке. Если он чего-нибудь напутает, я могу оказаться где угодно. И, может быть, следующий Натан Оливер, если я смогу его разыскать, ни черта не будет знать о параллельных Вселенных.

— Не беспокойся, — утешал меня Оливер, поворачивая маленькие диски на боку металлического конуса. — Я верну тебя домой, так что ты и глазом моргнуть не успеешь. — Он внимательно вгляделся в меня. — Когда ты проснулся в этой Вселенной, сколько было времени? Это важно.

— Точно 08.00 часов. Я сверился с тенями на деревьях, они никогда еще меня не подводили.

— Хммм… а когда на тебя напали? Я имею в виду, в твоем мире?

— Сейчас прикину. Давай посмотрим. Мы покинули «Эгнью» в 16.00 и взяли кэб до самого Центр Парка. Итак, в 16.20.

— Великолепно, — проблеял толстый лудильщик. — Я отправляю тебя в точку. Гораздо хуже было бы, если бы ты не знал времени.

— Слушай, а как этим жуликам удалось меня сюда перенести? Я не видел в квартире никакого металлолома, связанного с измерениями.

— Должно быть, у них был портативный прибор. Более совершенный, чем мой. С этим оборудованием хватает трудностей, но оно работает. Я уверен, что оно работает.

— Черт побери, будем надеяться, — сказал я.

Оливер пристегнул меня к сиденью внутри корпуса, заботясь о том, чтобы я принял правильное космическое положение. Он присоединил несколько металлических присосок к моей шее и голове. Затем он отошел назад, явно довольный собой.

— Когда я активирую этот модулярный активатор, ты почувствуешь недомогание, затем станет темно. Когда недомогание пройдет и ты ввинтишься во тьму, значит ты вылетел из этой Вселенной. Все ясно?

— Да. Давай, щелкай. Я хочу разыскать дамочку, которая подстроила мне ловушку. И, может быть, будет еще время спасти доктора Умани.

Нат стал крутить большее количество дисков, чмокая толстым розовым языком, затем он поглядел на меня.

— Готов?

— Конечно.

Глаза Ната блестели, подбородок дрожал.

— Удачи, Сэм.

— Спасибо за помощь, Нат.

Появилось недомогание. И под громовое жужжание и блеск искр я ввинтился во тьму.

Я проснулся там, где упал, в квартире Николь, в Центр Парке Южном. В одном я мог быть уверен: мне не придется ее разыскивать.

Совершенно обнаженная Николь лежала на полу рядом со мной, глаза ее были широко раскрыты и пристально смотрели в потолок.

Она была жесткой, как рождественская индейка.

 

VI

И все-таки Николь выглядела первоклассно. С ее лицом ничего не сделали и на теле не было заметно повреждений. Она лежала на спине. Я перевернул ее и обнаружил глубокую лазерную рану, разрезавшую плоть от шеи до бедра. Похоже было на работу трехлучевого рукопашного 48 ПА.

Кто бы не выполнил эту работу, он очень спешил, потому что выроненный мной 38-й валялся на полу. Я поднял его и проверил обойму. О'кей! Теперь я владел двумя 38-ми, этим и тем, под курткой, из другой вселенной. Ну что ж, будет чем козырять в предстоящем путешествии.

Убийство Николь имело все признаки надувательства. Очевидно тот, кто преследовал Умани, использовал девушку, чтобы заманить меня сюда, а затем, на всякий случай, убрали с глаз подальше. Они не пожелали оставлять свидетеля, ведь очаровательная девушка могла проболтаться какому-нибудь не тому Джо. Они хотели быть уверенными, что ее рот будет закрыт.

Николь я уже ничем не мог помочь, но квартиру, на всякий случай, стоило обыскать. В прошлый раз я обыскал не ту квартиру. Там квартира принадлежала старой деве, любительнице выгуливать своих собачонок.

Я прикинул, что на этот раз мне должно повезти, и я найду что-нибудь полезное для дела. Так оно и вышло.

Они прихватили с собой шмотки Николь, но слишком спешили, чтобы заглянуть в ее дорожный саквояж. Он стоял слева от двери, там, куда она поставила его, войдя в квартиру. В нем, аккуратно уложенное между двумя глосексуальными блузками, я обнаружил письмо, адресованное Николь С. Таббс, посланное из Куполоулья.

Я вынул письмо из конверта и прочитал:

«Моя дорогая, восхитительная Таббс! Мы имеем сведения, что дочь доктора Умани наняла частного детектива по фамилии Спейс для сопровождения груза замороженных тел с Земли на Марс. Его необходимо обезвредить. И вы избраны для выполнения этого задания. Встретьте его на борту корабля и постарайтесь уговорить проводить вас в ваше жилище. Там им займется наш агент. Вам будет заплачено за вашу услугу. Ф.»

Я вздохнул. Этот Ф., что и говорить, заплатил ей хорошо, кем бы он ни был. Лазерным ударом в сердце.

У меня были улики. Я не слишком-то надеялся на них, но, когда ведешь такую игру, приходится ходить теми картами, которые у тебя на руках.

Как бы то ни было, Ф. мог оказаться моим козырем.

Я справился о «Рейгане» по видеопроводу и узнал, что он прибыл в Пузырь-Сити по графику. Это меня удивило.

Затем я набрал номер Исмы и связался с лабокком доктора Усмани на Марсе и был поражен, услышав его ответ.

— Иасса, босс. Кто хочет видеть эта стара черный?

— Доктор, это я, Сэм Спейс. Я думал, что они уже прикончили вас.

— Нет, я совершенно здоров невзирая на вашу глупость, — буркнул Умани, — Мороженный груз пришел вовремя (вас тут благодарить не за что) и Исма сейчас размораживает поясницу шотландского горца. Я залезу в него сразу же, как только она управится.

— Вот оно!

— Что оно?

— Это объясняет, почему они не попытались уничтожить груз. Я уверен, что шотландский горец — подстроенная ловушка. Бьюсь об заклад на свою ЧСР. Вероятно, они оборудовали каждое тело механизмом самоуничтожения. Я не сомневаюсь, они заминировали весь груз. Как только ваш мозг окажется в любом из этих тел — вы сбитая утка.

— Боюсь, что вы можете быть правы, мистер Спейс.

— Так что оставайтесь внутри Нью-Олд-Нью-Орлеанского джазпевца, пока вам не пришлют свежие тела. Я буду сопровождать случайный груз, но прежде мне надо заскочить на Сатурн. Можете вы посидеть взаперти, пока я не войду с вами в контакт?

— Ну, это я могу себе вообразить… — буркнул доктор. — Но я хотел бы перебраться в человека, который пьет больше… — Затем голос его смягчился. — Ладно, мне и в самом деле нравится бренчать на банджо — а это, нынешнее, единственное из моих тел, которое способно на это.

— Замечательно. Оставайтесь внутри и продолжайте бренчать. И позаботьтесь о том, чтобы Исма всегда крутилась где-нибудь рядом. Я надеюсь, что наши враги не станут сейчас предпринимать что-нибудь еще. Они ждут, когда вы совершите мозговой прыжок в снаряженного мертвеца… что дает мне немного рабочего времени.

— У вас есть идея, кто они такие? — поинтересовался доктор.

Я сглотнул.

— Вы что, не знаете, кто пытается вас убить?

— Три недели назад я получил открытку с требованием свернуть свои эксперименты или же я не смогу жить, чтобы продолжать их. Там не было полной подписи. Только инициалы.

— Этот инициал был «Ф.»?

— Да, верно. Откуда вы?…

— У меня нет сейчас времени вдаваться в подробности. Каждая минута, которую мы тратим на разговор, срезает мое преимущество. Думаю, что «Ф.» — это тот тип, который нам нужен. Он прикончил земледевушку, отправил меня в другую Вселенную. Вот почему я упустил ваш груз. Пока меня не было, он и позаботился о телах.

— Лады, будем надеяться, ваша играй верный партия, — продребезжал доктор Умани, вновь съезжая на свой диалект.

— Я буду держать связь, — пообещал я.

— Иасса! — заявил он. — А это старый темный будет прятаться тут, покуда он не понадобится вам.

Я отключился и купил билет на Сатурн.

Поездка была быстрой и легкой.

Будучи землянином, я горжусь достижениями наших ученых, но нельзя не признать, что именно марсиане и венериане раскололи искривления в гиперпространственном прыжке. И они сделали это задолго до нашего времени. Черт возьми, да я еще был головастиком в Старом Чикаго, а они уже могли добираться в любую точку Системы за один земнодень — а с той поры прошло уже много времени. Я предпринял свой первый космический полет на Меркурий, когда мне было тринадцать (к одной маленькой милашке с Ганимеда, которая знала, как пользоваться своими прелестями), а в двадцать я исследовал Плутон.

Это большая вселенная. Но она ограничена в размерах.

Я жал кнопки на кораблях у Титана, водил тихоходный пеленгационный челнок у поверхности Сатурна.

Куполоулей — чрезвычайно большой город, с тремя или четырьмя, по крайней мере, миллионами жителей из числа обитателей Солнечной Системы, и работа мне предстояла непростая. Где и что этот «Ф.»? Как мне казалось, он должен был быть шестнадцатифутовым уранцем с кривыми жвалами, или газодышащим с внутренних астероидов с прозрачными телтародами. Кто бы он ни был, это был гнусный субъект и совершенно безнадежный. А это представляет собой опасность во Вселенной для любого человека.

Однажды я возился с делом, затрагивающим свиновода с Проксимы Центавра, который сбежал с мультисамкой с Капеллы. Прежний сожитель мультисамки хотел, чтобы я ее выследил. Когда же я их прихватил, свиновод приложился ко мне пульсирующими нижними лопастями, после чего я не мог ходить целый месяц. Такая лопасть очень быстро может превратить ногу выше колена в крошево. Оставалось лишь надеяться, что у «Ф.» нет пульсирующих нижних лопастей.

В Куполоулье у меня не было твердых контактов, которые помогли бы мне наладить дело. Я шел вслепую. Но все же каждый город имеет темное брюхо, как раз для космических бродяг и мастеров всевозможных мерзостей, для всякой голытьбы и негодяев. Куполоулей не был исключением.

Аэроизвозчик предупредил меня:

— Вам бы не надо опускаться туда, мистер. Это небезопасно даже у куполосвете, а в куполотьме вас могут зацепить вольнопчелки.

— С вольнопчелками я и сам могу управиться, — сказал я, — и позволь мне самому позаботиться о том, чтобы меня не сцапали.

— О'кей, парнишка, щупальца не облупятся, если ты не вернешься. — Он в молчании тронулся.

Я ухмыльнулся про себя. Даже этот сатурнианский туземец с тремя щупальцами говорил на древнем камблинго Олднью-Иорка. Извозчики в Системе все одинаковы. Всегда надают тебе кучу бесполезных советов, хочешь ты этого или нет.

— Можешь остановиться здесь, — сказал я.

— Лады, — сказал он. — С вас десять полукредов.

Я уплатил ему и выскочил из ховера. Он погнал кэб назад, в центр города. Моей целью была высокая неряшливая пирамида из пластикирпича в узком ряду захолустных металлических лачуг. Я выбрал притон под названием «У Игоря», где питье было убийственно, женщины визгливы, а цена за вашу душу — копейка. Землепашки называют это — «Куполоулейнырянием».

Я был уже, пожалуй, в пяти футах за дверью, когда толстогубая пискунья приподнялась на лодыжках и захлестнула щупальца вокруг моей ноги.

— Как насчет потащиться? — спросила она.

— Не сегодня, милашка, — сказал я ей. — Брысь!

Она обозвала меня грязной кличкой и отвалила.

Я заказал крепкую выпивку и стал спрашивать о хмыре, который подписывается «Ф».

Мне потребовалось полкуполодня и четырнадцать ныряний, чтобы получить желаемый ответ. Когда я спросил того чистюлю об «Ф», он стал пурпурным. Он был туземцем, и природный цвет у него был красно-коричневым. Если вы на Сатурне стали пурпурным, это значит, что на вас что-то подействовало. Но я знаю, что лезу в грязь за плату.

— Лучше не спрашивай об «Ф», — прошептал он.

— Почему? — спросил я.

— Если ты хочешь жить, держись от него подальше. Это все, что я скажу.

— Нет, не все! — я потянулся через стойку и схватил его за тонкую шею, обеспечив нервирующее давление. — Говори! — сказал я, — или я выжму из тебя весь сок.

— Отпусти меня! — захрипел он.

— Нет, не отпущу, пока не скажешь, — давление усилилось.

— Анхх… Кей, кей!

Я отвел большой палец.

— Круглобашня. Блок АВЗ, — прохрипел он. — Я слышал, что он пошел туда.

Я встал и отпустил его освежиться. Затем стал задавать дополнительные вопросы.

— Чем занимается «Ф»?

— Не могу сказать. Мы, куполонарод, знаем его лишь по инициалу. Он ведет дела с некоторыми из наших. Вы догадываетесь, какого рода дела?

— Угу, — сказал я. — Платные убийства, услуги по изнасилованиям, сомнительные делишки. Я на твоей волне?

— На моей, — сказал гогочка.

— А что делает «Ф» в Круглобашне?

— Я слышал, что это одна из его отраслевых контор. Слух, никто его не проверял, как вы понимаете.

— Ну что же, кому-то ведь придется, — сказал я. Я продвинул десятикредитовую по стойке. — Помалкивай с этим, а?

— Молчу, — сказал он, кивая. — Щупальца его были пурпурными, показывая, что он выведен из равновесия.

— Будем все осторожны, — сказал он, поглаживая обрубок шеи. — Как я слышал, «Ф» не жалует ищеек.

— Не думай о том, кого он там жалует или не жалует, — сказал я. — Лишь держи шкуру на травках насчет того, что я здесь был.

Когда я уходил, он наградил меня тем, что могло бы сойти за улыбку сатурнианина.

 

VII

Круглобашней был алюминиевый цилиндр из соединяющихся конторских блоков, поднимающийся в одной из наиболее процветающих секций Куполоулья.

День был нерабочий, непоходный транспорт был редок, и действовало не более половины скоростных дорожек.

АВЗ было возле верхушки. Я поднялся на труболифте, сошел с длинной трубодорожки и нашел нужный блок без хлопот. В нерабочие дни все было закрыто для публики и поэтому не надо было думать о возможных посетителях.

Внутри было темно, шторы окон занавешены, но у меня был при себе точкофонарь и я воспользовался им, чтобы осмотреть помещение.

Контора «Ф» была богато меблирована неклассической кожаной мебелью. Стол был обит землезеброй. Кушетка покрыта марсианской зеброкожей, а кресла с высокими спинками сияли роскошным венерианским дождезверем.

Я прикинул, что если бы «Ф» знал, что я сейчас нахожусь здесь, он был бы рад присоединить к коллекции и мою шкуру.

У меня все еще не было ни малейшего представления, что содержится в блоке и какого рода бизнесом здесь занимаются. Везде было опрятно и ничего не наводило на мысль, какую игру ведет «Ф». Стол представлял для меня наибольший интерес. Там было больше шансов отыскать что-нибудь, заслуживающее внимания.

Он был велик, с несколькими выдвижными ящичками, полосатый с двух сторон. Я положил фонарь на поверхность стола и нагнулся, чтобы изучить содержимое первого ящика.

Но я не закончил, потому что внезапно мой фонарь стукнулся об пол и погас. Я развернулся, ничего не видя, и получил удар в челюсть, который чуть не снес мне голову. Уже на коленях, полупарализованный, я схлопотал меткий удар в живот. Понятное дело, это должно было вызвать рвоту и я не имел возможности применить иные ответные меры, кроме как воспользоваться плутонским глубокодыхательным методом. Я напряг диафрагму, но это оказалось не эффективным. Я махнул жестко направленными пальцами и вошел в соприкосновение с плотью. Озадаченное человеческое бурчание сообщило мне, что мы с ним находимся в равных шансах — моим врагом было земносущество.

Мог ли это быть «Ф», ударивший меня из темноты? Если это так, то почему он не применил оружия? Что он надеялся выиграть, оставляя меня в живых? Эта мысль привела меня в чувство и тут я почувствовал стальной захват вокруг своей шеи, и тут же был свирепо отброшен к стене. Я упал с глубоким приседанием в полуоборот, чего он не ожидал, и это дало мне возможность высвободиться из захвата.

Пора переходить к обороне!

Я развернулся и залепил ему коленом туда, где должен был находиться кишечник, вновь услышал болезненное урчание, и я уже был на полпути к тому, чтобы нанести следующий пинок — «молот», когда он применил ко мне меркурианское «растягивание». Моя нога лягнула воздух.

Ага. Парень проф, и похоже о специализированном солнечносистемном бое знал не меньше моего. Это было занятно.

Мы медленно кружили друг возле друга в темноте. В потасовке я потерял свой 38-й. Осторожные круги следовали один за другим. Глаза мои, привыкшие к темноте, заметили внушительную, движущуюся фигуру, черную на темном фоне, и я решил применить бешеный уранийский локтевой шлепок, который попал в шею моего противника.

Мы схватились — в некотором смысле. Я чувствовал, как грубые пальцы этого человека сомкнулись на моем горле, лишая меня воздуха. Я жестко ущипнул ладонями его запястье, разрывая удавку.

Я уже был в отчаянии: этот тип меня достанет, если я не буду действовать быстро. Это было не просто. Он применил бательгейский «рубящий вниз», и моя левая рука омертвела. Я резко отступил от твердой «петли» справа, которая должна была свалить меня на пол.

Я поставил между нами стол, чтобы дать руке время прийти в себя. Темная рука нанесла обманный удар левой, но я знал этот гамбит и избежал контакта. В поврежденной руке начинала журчать кровь, я помассировал локоть, пальцы.

Солидно поставленный удар угодил мне под ребра, когда я обошел стол, но обе мои руки были уже в порядке. Я быстро двинул его в грудь левым локтем, а тыльной стороной ладони треснул прямо по голове.

Я его достал! Он лишился равновесия, и тут я привел в действие пару комбинаций, причем провел их основательно, соприкоснувшись с челюстной костью. Мой противник неожиданно отвалился от меня. Битва была завершена.

Судорожно дыша, возбужденный смертельной схваткой, я стал шарить во тьме в поисках моего фонаря, нашел его и включил конус света, а попутно подобрал свой 38-й.

Удалось ли мне пленить неизвестного мистера Ф? Я очень сильно хотел увидеть, на что он похож, даже как просто человеческое существо. Яркий конус света от фонаря прорезал тьму и застыл на лице моего врага. Я выругался и заскрипел зубами.

Это был не Ф.

Это был крепкий парень в дешевом, сером псевдокостюме, черноволосый, с густыми бровями и жестким ртом.

Я знал его. Его имя было Сэмюэль Спейс.

Когда он очухался, я включил стеносвечение. Сэм сел, моргая, и я ухмыльнулся, видя, как чередовались смущение и потрясение на его противной роже. Он косил глазами, пытаясь поймать меня в отчетливый фокус.

— Кто… кто ты, черт подери? — пробормотал он.

Я ухмыльнулся.

— Я — это ты, Сэм, а ты — это я. Или, если сказать иначе, я — это я, а ты — это ты, но оба мы — мы.

— Должно быть, я сошел с катушек, — сказал он, разминая ноющую челюсть. — Я тебя принял за Ф.

— То же самое, — ответил я. — И думается мне, мы оба получили сюрприз. Э… извини, насчет челюсти. — Я помог ему подняться.

— Забудь, — буркнул он. — За мои деньги мне доводилось получать сильнее.

Он все еще выглядел здорово обалделым и поэтому я попробовал все объяснить.

— Протухший кусок сала, по имени Натан Оливер заслал меня сюда по ошибке, — сказал я.

— Знаю Оливера, — сказал Сэм. — он возится с альтернативными вселенными.

— Верно. Он полагал, что отправляет меня домой из одной из них, после того, как меня загнали туда какие-то парни, работающие на Ф. Но, очевидно, он, вместо этого, зашвырнул меня сюда.

— Это означает, — сказал Сэм, — что мы в одном и том же деле, но в разных временных слоях.

— В каком-то роде, — сказал я. — Знаешь, они убили тебя в одном из этих мест, и я только что оттуда. Нас, я хотел сказать.

— Когда?

— Когда Исма пыталась нас нанять на работу. Нас прижали к ногтю трое Луни. Я видел наше тело. А заодно с нами они остудили дока и Исму.

Сэм плюхнулся на край стола, вылущил пару головоцелителей и отправил их работать над своей черепушкой.

— Я себе устроил колющую головную боль, — сообщил он.

— Ага, знаю, сам с этим проснулся после того, как меня подловили. С тобой случилось такое же в этой Вселенной? Им удалось тебя подловить?

— Еще бы, — сказал он. — Треснули меня сзади. Хоть и не надолго, но я вырубился. Очухался, когда кто-то пытался напялить на меня липкую металлическую шляпу. Двое ханыг. Низкопробные гангстеришки. Я их перемешал друг с другом, но они случайно убили Николь. Лазерный заряд был предназначен для меня. Я присел, и он пришелся Николь в спину. Это выбило их из колеи, и они удрали. Я нашел письмо Ф. и по нему добрался сюда.

— Ты не звонил доктору Умани?

— В Марсинии сказали, что мороженые тела прибыли благополучно, и я решил, что все о'кей. Я не хотел, чтобы Ф. успел на Сатурн прежде, чем я до него доберусь.

Я покачал головой.

— Это было чертовски нехорошо, Сэм, замороженные тела с начинкой. Подумай об этом. Они должно быть заминированы. Я предупредил Умани, чтобы он держал ухо востро. Он как раз собирался перепрыгнуть в шотландского горца, но послушал меня. Хотя я был ты, естественно. Который я — это я.

Сэм хлопнул меня по плечу.

— Я всегда говорил, что если бы я смог расколоться надвое, то я был бы вдвойне эффективен. Спасибо, старый дружище. Ты спас для меня Умани.

— Ты знаешь что-нибудь о Ф? Чего не знаю я? — спросил я.

Он пожал плечами.

— Зависит только от того, что ты знаешь сам.

— Только то, что он пользуется инициалом «Ф» и что его контора должна быть вот эта. Я и в этом даже не уверен.

Сэм поджал губы.

— Жаль, но это полный перечень и моей информации.

Мы вдвоем перерыли сверху донизу весь блок. В выдвижных ящичках было пусто. Ничего и в стенных нишах. Нашли мы бутылку звездохуча. Дорогостоящая дрянь с Сатурна. Сидя на тахте и передавая бутылку туда-сюда, мы оба стали успокаиваться.

— О'Мелли устраивал тебе везение с телом Николь? — пожелал узнать Сэм. Я покачал головой.

— Мне это неизвестно. Я оставил ее в блоке, как и ты. А зачем мне искать себе заботу. Пусть уж сержант О'Мелли сам копается.

Сэм изогнул густую, черную бровь.

— В этой Вселенной этот ублюдок зовется «капитаном О'Мелли». Получил повышение в прошлом году за разгром рэкета по торговле зелеными рыбами в туманности Лошадиных Голов.

Я фыркнул.

— Должно быть, это его последний успех. Ему не найти даже снега в декабре.

Мы оба посмеялись над тем, какой болван этот О'Мелли. Затем я спросил насчет «хилой металлической шляпы», которую упомянул Сэм.

— Что с ней случилось?

Он пожал плечами.

— Я не знал, что это такое и поэтому прихватил с собой.

— Что потом?

— Потом, — продолжал он, — я запер эту штуку на надежный замок. Решил разобраться с ней попозже. Я уже сказал, что она какая-то дохлая. К ней подвешены провода и всякая другая дрянь.

— Уверен, что это портативный межвселенский транспортер, который они применили ко мне, — сказал я. — Где ты оставил его, поточнее?

— Отделение 333 — один — половина, нижнее крепление, — ответил он.

— О'кей, — сказал я. — Поскольку у нас общий отпечаток ладони, я его открою. Я лучше пойду. Хотелось бы остаться с тобой в деле, но я обязан вернуться домой.

— Я всегда найду применение второму «я», если ты пожелаешь заскочить обратно, когда все поуляжется, — сказал он. — Мы были бы равными партнерами. Спейс и Спейс.

— Спасибо, но я планирую лепить свой собственный песочный кулич. И последний вопрос.

— Какой?

— Тебе, случаем, не известно, что за эксперимент готовит доктор Умани?

— Нет. Я лишь знаю, что этот хмырь по имени Ф. пытается его прикончить прежде, чем он закончит.

Я вздохнул.

— Похоже, обоим нам следует разузнать побольше. И побыстрее.

Он кивнул и пожал мою руку.

— Хорошей охоты, Сэм!

— И тебе тоже, Сэм.

Он выглядел слегка опечаленным, когда я выходил за дверь.

Печальное это дело — говорить себе «прощай».

 

VIII

Я оказался прав насчет металлической шляпы. Это был портативный транспортер по измерениям и достаточно простой в обращении. Не сложнее детской игрушки.

Я набрал нужные цифры на диске, закрепил шляпу на голове, присоединив кое-какие провода. Затем нажал красную кнопку на боку шляпы.

Дзынь! Я был уже дома, без шляпы, конечно, потому что она автоматически вернулась в свою родную Вселенную.

По крайней мере, на этот раз Николь не была прихлопнута. Не ударилась она также и в бегство. Вообще, когда я материализовался в ее блоке, она стояла прямо передо мной, совершенно потрясенная. Бокал с замороженным бурбоном, который она держала в руке, упал на пол.

— Не ожидала увидеть меня вновь, а, Цыпа? — процедил я. Я пылал от гнева на эту девку.

— Пожалуйста, Сэм, я клянусь тебе…

Я встал и шлепнул ее по губам прежде, чем она успела договорить то, что собиралась. А потом я сгреб ткань ее блузы и устроил ей хорошую трепку. Две роскошные груди мотались, как виброшары в ребоигре, но в эту минуту мне было не до секса.

— Либо ты выложишь все, что знаешь, либо я устрою тебе большие неприятности, — предупредил я ее.

Голос мой был ледяным. И я не намерен был развлекать развращенных дамочек, которые меня заманивают в ловушку и отправляют бог знает куда. — Итак, выкладывай!

— Это все мой экс-партнер по постели, — прохрипела она, заваливаясь на кушетку. — Тот, кто грозился меня убрать. Он, должно быть, поджидал меня здесь, в блоке, и когда ты вошел, он…

Я закатил ей по губам очередную оплеуху.

— Попытайся еще раз, — прорычал я. — И эту мелодию начни с Ф.

Она побелела, прикусив нижнюю губу. В глазах ее был ужас.

— Как ты узнал об Ф.?

— Ты получила письмо от него, которое оставила в дорожном сундуке. Не думай о том, как я его нашел, ты просто прекрати лгать и говори правду.

— Прежде всего, могу ли я еще выпить? — спросила она. — Последнюю порцию я из-за тебя разлила.

Я кивнул. Она встала и полезла в мини-кухню. Я держал ее в поле зрения.

— Ты голоден? — спросила она.

— Ага. Сейчас, когда ты меня об этом спросила, я это почувствовал. Меня бы устроил сыр на пшенице, зерно целиком, с маслом и майонезом, чуть солоноватый, но без перца.

— Поднимайся.

Я поднялся с кушетки, не отрывая от нее глаз. Кости болели. Это нелимитированное метание по Вселенной кое-чего мне стоило. И бой с самим собой тоже мало чем мне помог.

Николь вернулась с едой и питьем. К тому времени я произвел видеопроверку «Рейгана». Замороженные в целости прибыли в Пузырь-Сити, но когда доктор Умани обнаружил, что меня с ними нет, он отказался принять груз. Это означало, что старый гусак в этой Вселенной получше соображал, чем во всех остальных. Смышленый парень для дока.

Я послал видеопривет, сообщив, что вернусь следующим рейсом со свежими телами. Сыр на пшенице был восхитительным, и я трижды жадно откусил, промыв горло скотчем, прежде чем поперхнулся на середине глотка. Я почувствовал себя лопух лопухом.

— Забавно, хе? — сказал я.

— Ты думаешь, я могла отравить сыр? — сказала она. — Ты злишься, что не заставил меня откусить первой, верно?

— Верно, — кисло признался я.

— Голод выше подозрений, — хихикнула она.

Я сунул ей сыр на пшенице.

— Вот что, давай доедай! Если это смертельно, мы с тобой оба окочуримся.

Она откусила, пожевала и вернула мне остаток.

— Ладно, голодный мужчина, я не такая дрянь, чтобы пытаться дважды устроить одно и то же надувательство. Тебе не о чем беспокоиться, Сэм.

Я фыркнул, по-прежнему чувствуя себя лопухом, но доел сэндвич. Все, что я мог — это поверить ей: казалось, ей было стыдно за ее ложный шаг, и она готова была все выложить. Я сказал, что жду, когда услышу о Ф.

— Кто он? Опиши мне его.

— Не могу. Я никогда не видела его, никогда с ним не разговаривала. — Она покраснела, отхлебнула бурбон. — У него кое-что на меня есть — он добыл это во время одной из грязных подпольных встреч — и он пользуется этим, чтобы заставить меня работать на него. Он безжалостен. Я знаю, что он будет вертеть сержантом О'Мелли, как захочет, если я откажусь от сотрудничества.

Я позволил этому застрять в голове.

— Чего добивается Ф.? — продолжал допрашивать я.

— Этого я тоже не знаю. Я всего лишь маленькая пешка, в его космической игре я не участвую. — Она пригладила длинные волосы, потом долго и пристально посмотрела на меня. — Я рассказала тебе все, что знала, Сэм.

— Не совсем, — сказал я. — Что имеет Ф. против тебя?

— Это совершенно не относится к этому делу! — заявила она резко. — Это личное, я никого не собираюсь посвящать в это, — волосы ее, как море, всколыхнулись. — Если ты собираешься меня колотить, то действуй. Но я сказала тебе все, что могла, парень!

Я видел, что она не блефует. И мне нравилось, когда цыпочка была возбуждена. Пожалуй, я оставлю ее гордость для себя.

— О'кей, значит, забудем об этом, — сказал я, отправляя в глотку остаток скотча. — Осталось только одно, что я хочу от тебя.

— Чего же?

— А ты не догадываешься? — на сей раз хитрить стал я. Сыр на пшенице и скотч вновь ввели меня в игривое настроение.

Николь знала, как устраивать такие игры. Она сбросила глобально-сексуальную блузку и присоединилась ко мне на кушетке.

Я отбросил все остальное.

Прежде чем я от нее ушел, Николь припомнила и сочла нужным рассказать мне еще одно — что у Ф. есть отраслевая контора на Юпитере, в Вискетауне. Она запомнила адрес на открытке, которую он ей послал.

Эта информация заставила меня изменить планы. Я решил, вместо того, чтобы отправиться прямиком на Марс, могло оказаться полезным, если я не пожалею времени и посмотрю, что там творится на Юпитере?

Я видеоприветствовал Умани и велел ему держать крепость, пока я не подам о себе весточку. Предупредил, чтобы он не покидал своего блока. Договорился с Исмой, чтобы все было о'кей, пока я буду проверять эту новую ниточку.

— Будь осторожен, Сэмми, — предупредила Николь хриплым, послепостельным голосом. Она пощекотала мой нос одним из обнаженных сосков. — Ф. привык играть не со школьниками.

— Я смогу поймать все, что он в меня бросит, — сказал я. — Смелость — мое среднее имя.

— Я тебе не верю, — сказала она.

— О'кей, взгляни-ка. — Я показал ей лицензию. Она хихикнула. Я поцеловал ее и вышел.

Я не сказал ей, что на самом деле означает среднее «С». Мамаша, называя меня, упражнялась в развитии безудержного чувства юмора. Сэмюэль С. Спейс. И «С» означало «смирение».

 

IX

Я направился на Мраморное Сало, так я называл Юпитер, и такой мне кажется эта планета, когда я к ней приближаюсь: словно гигантский кусок сала, агатовый в черном небе. Я всегда не любил сюда путешествовать, и причин тому было немало. Одна из них, например, в том, что я считал, что никому не нужны 25 биллионов квадратных миль чего-нибудь. Проклятая планета. Слишком уж велика, чтобы быть удобной.

Другая причина — им еще не довелось понюхать у себя под куполами проблему гравитации, а для меня нет ничего хуже, чем толкать контр-гравипояс. Ведь парень вроде меня, весом 190 землефунтов, здесь, у поверхности, будет весить без пояса около 450 килограммов. Не очень-то прогуляешься с таким весом.

Мы были уже близко, поэтому я надел пояс и застегнул его. Больше всего мне было обидно, что в этом поясе я походил на корзину для хлеба.

Мне требовалось больше упражняться. Может быть, с этим будет улажено, когда я найду Ф.

На открытке к Николь был его Юпитерианский адрес — 129, 1/4.1/4.1/2-секция Усач-таун. Туда-то я и направился после посадки.

2-ую секцию строили, держа в голове планы на будущую экспансию — второразрядный набор паучьих, массивных блоков, подвешенных на манер вьющихся растений к центральному куполографу. Полые опорные тросы служили также трубопроводами. Я сел на № 6 и медленно пополз по трубе № 129.

1/4.1/4.1/2 вместе с сотнями других пассажиров, среди которых были рассеяны марсиане и друзья-приятели земляне. Больше всего здесь было местных клопов, амбициозных людей-мышей, которые составляли костяк населения планеты.

— Вы турист? — спросила меня мышь. Она была в шапке, в костюме и держала в лапе небольшой портфель — респектабельный член делового общества.

— Не-а, — сказал я. — Я здесь по другим причинам.

— Надо думать, не по своей воле, — пискнула мышь. — А, собственно, почему с оружием? — будучи очень маленькой, она, должно быть, глядела прямо вверх и видела мой зачехленный 38-й под курткой.

— Я детектив с лицензией, работаю по заданию, — сказал я.

— О, как Микково!

На юппоязыке это означало «замечательно». Это было связано с религией: они боготворили Большого Мика, который в 1920-х годах вышел на земную сцену, чтобы подготовить дорогу ко вселенскому счастью. Считалось, что Маус сотворил благодушное земносущество по имени Уолт Дисней, которому и предназначалось выступить пророком среди людей от лица Мауса. Перед большой Встряской, которая сшибла Старое Западное Побережье в 1998-м, этот Уолт Дисней построил, если верить легенде, гигантскую гробницу в честь Мауса. В местечке, которое они называли Амайхейм. Так утверждают священные Маусокниги. Но я не был склонен рассматривать историю этой религии. Боготворение древнего грызуна — для меня это дикость.

— Можете думать, что то, что я делаю это так уж Микково, если вам угодно, — сказал я. — Я слышал, что ваш мышенарод не одобряет убийств.

— О, да! — пискнула мышь, от чего шерсть у нее пошла рябью. — Большой Маус наказал бы нас за убийство. Его гнев неподделен и быстр. Хотя он никогда не утрачивает самообладания, образно говоря, чтобы обращать внимание на какого-нибудь захудалого земнодетектива. Вы что, собираетесь кого-нибудь здесь убить?

— Быть может, — сказал я. — Как получится.

— А можно мне посмотреть? — спросила мышь.

— Нет, черт возьми, — рявкнул я, сверкнув на нее глазами.

— Я только спросила, — сказала мышь, и усы ее закрутились, словно она хотела извиниться. — Я не подразумевала вмешательства.

Я вышел из трубы, предоставив мыши подниматься дальше. Я был рад видеть, что она исчезла: маленький дьявол задавал слишком много вопросов. Но мне нравилось ее нахальство. Юпы крошечны, но нахальства у них хоть отбавляй.

Согласно найденному указателю, контора Ф. была прямо впереди — нужно было миновать только две вывески. Мой план был груб и прост: прорваться внутрь с 38-м в руке и встретиться с Ф. нос к носу. Если его там нет, я заставлю того, кто бы там ни находился, сказать мне, где найти Ф.

Но все получилось не так, как было задумано. Я уже держал 38-й наведенный на дверь конторы Ф., когда на меня обрушился поток полицейских мышей — по меньшей мере сотня. Они бешено пищали и лупили меня по лодыжкам псевдодеревянными дубинками.

Боль вспыхнула и взорвалась в лодыжках. Я выдержал, но выронил свой 38-й. Любой коп в Системе скажет, что удар дубинкой по лодыжкам чертовски эффективен. А сотня копов, не важно, как малы дубинки, самого бывалого пространственника выведет из дела за считанные секунды.

— Вы официально находитесь под государственным арестом. — сообщил мне один из мышекопов. Это был командир подразделения, с крашеным мехом, что указывало на его ранг. Несколько других мышей держали меня под прицелом парализаторов. — Желаете сопротивляться?

Потирая ноющие лодыжки, я сказал им, что не желаю, черт бы их побрал. Похоже, что это огорчило командира. Я думал, что он с радостью отправил бы меня ко сну. Он напомнил мне сержанта О'Мелли в миниатюре.

Они быстро загнали меня обратно в трубу, и мы двинулись на первый этаж. Двадцать четыре остроглазые мыши всю дорогу не выпускали меня из-под прицелов.

За пределами здания нас уже поджидал полицейский фургон. Это был поверхностный экипаж, достаточно большой, чтобы перевозить землян.

— Входите! — указал мне командир подразделения, махнув парализатором.

Я полез в фургон, чувствуя себя немного нелепо. Две дюжины мышей сопровождали меня по пути в Щ-К. Командир сидел рядом с водителем и держал мой 38-й на коленях, в огромной сумке на молнии. Пистолет был больше, чем он сам, и это придавало его движениям некоторую неуклюжесть.

Мышиная штаб-квартира представляла собой широкое нагромождение плоских белых кубов без окон, поразительно разнообразных размеров. Если вы широкороговый с Оберона, у них для вас найдется очень высокий куб; если вы круглый и приземистый, как слизнебрюхи с Каллисто, у них есть куб широкий; если у вас земные размеры, они предоставят вам куб, специально предназначенный для людей.

Это на меня подействовало.

С меня сняли гравипояс после того, как усадили. Тело мое сразу стало объемистым и масштабным. Под сокрушительным бременем гравитации требовалось немало усилий, чтобы просто поднять руку.

Мышь, облеченная полномочиями вести допрос, села за крохотный столик, лицом ко мне. Стол находился на приподнятой платформе — вровень с моим носом.

— Я полицейский инспектор Ман Фармш, — сказала мне мышь. Она была торжественной и серой, мех ее был многоцветно окрашен. Над самыми усами мыши восседали толстые очки без оправы. — Вы обвиняетесь в очень серьезном преступлении, мистер Спейс.

Он пробил мои удостоверения большими щипцами.

— Как я могу в чем-то обвиняться. Ведь не было слушания.

— В этом нет необходимости, — пискнула мышь. — Мы обходимся без слушания, если имеются свидетельства очевидцев, как в вашем случае. Вы безоговорочно обвиняетесь в попытке нападения со смертельным оружием, в сочетании с потенциально-насильственным проникновением в чужое жилище, — он снял очки и обратил на меня взгляд своих вороватых глаз. — Почему вы, люди Земли, столь неистовы?

Он не ждал ответа, а у меня его и не было. Вместо этого я задал ему вопрос, который меня мучил.

— Как вы узнали, что я буду там? Наверное, эта жутко болтливая мышь, с которой я разговаривал в трубе, подняла полицию по телефону?

— Нет, это не она, — сказал Ман Фармш. — Не следует утруждать себя загадками и догадками. Достаточно будет сказать, что мы получили предупреждение, что вы туда направляетесь. Конечно, мы были беспомощны в отношении закона до тех пор, пока вы не вытащили оружия. Это дало нам право арестовать вас.

Я призадумался. Не Николь ли мне удружила и на этот раз? Похоже, что дело обстояло именно так. Никто больше не знал адреса, который я разыскивал. Выходит, что она устроила мне новую западню. Не уверен, но я разузнаю.

— Что насчет оружия? — сказал я. — У меня есть утвержденное солнечно-системное разрешение на его ношение. У меня есть основание считать, что в конторе находился опасный преступник, убийца, и я действовал совершенно правомочно, пытаясь применить к нему силу.

— Вы неверно информированы, неумны и крайне импульсивны в разрушительном смысле этого слова, — холодно сказала мышь. — Ваши действия далеко вышли за рамки лицензионных полномочий. — Она положила перед собой лапы, пристально глядя на меня. — И кто же этот опасный преступник?

— Думаю, что я могу это вам сказать. Его имя начинается на Ф.

Инспектор-мышь захихикал.

— И это все, что вы о нем знаете?

— Я знаю, что он безжалостен. Я знаю, что он хочет меня убрать, и что он нанял троих Луни, профессионалов, чтобы убить доктора Умани на Марсе.

— Но вы даже не знаете его последнее имя? — тон голоса мыши был весьма саркастическим.

— Я был готов узнать, когда на меня напали ваши мышекопы, — зарычал я. — Я уже громил контору одного из его филиалов.

— Это контора филиала, которую вы собирались громить со смертоносным оружием в руках, принадлежит одному из самых респектабельных граждан в Системе.

— И кто же это такой?

— Ронфостер Кэйн Меркурианский.

— Король роботов?

— Именно, — подтвердила мышь. — Все робосилы Плутона находятся под его контролем. Мы не ели бы сегодня яиц Зубу, если бы не Ронфостер Кэйн.

— Терпеть не могу яйца Зубу, — сказал я.

— Это совершенно не относится к делу, — сказал Ман Фармш.

— А может быть Ф. и этот Кейн — кореши? — предположил я.

— Я не знаком с такой терминологией.

— Может быть, они как-то связаны между собой, — сказал я, — Ф. послал открытку из конторы Кэйна, воспользовавшись этим адресом. Как вы относитесь к такому варианту?

Терпению мыши пришел конец.

— Я ни к чему не отношусь, — заявила она. — Но вы относитесь, сэр. Предположить, что мистер Кэйн каким-то образом связан с убийцей, ведь это просто возмутительно! Да ведь он создал всех роботов — луносвятых! Самую священную и почитаемую группу.

— Штампование жестяных святых самого его не делает таковым, — огрызнулся я. — Я намерен немного потолковать с мистером Кэйном.

Мышь покачала головой.

— Не раньше, чем вас прогонят через Минни.

— Кто это, Минни?

— Она — ключ к вашему будущему, мистер Спейс. — Инспектор ласково захихикал и погладил себя по меху. Черные глаза его сияли за толстыми очками. — Мы оставим ваше оружие в качестве диковинки — ведь вам не придется им воспользоваться.

— Эй, я не думаю…

Но мышь уже прикоснулась к секции своего стола, и пол в кубе внезапно провалился.

— Ступай с миром, — сказала она.

Я почувствовал, что падаю во тьму и потерял сознание…

…Я очнулся внутри Минни…

 

X

Я лежал навзничь, распластавшись на твердой металлической поверхности. Принятие сидячего положения без контр-гравипояса оказалось той еще работенкой, и потребовало нескольких попыток, но я все же добился этого, почувствовав себя беременной женщиной в земном цирке.

Было темно, но во тьме сияли глаза — бесчисленные мигающие огни, плавающие и искрившиеся в стенах. Камеру наполняли звуки: щелканье, жужжание, хрипение, хруст — звуки гигантских пчел.

И я чувствовал запахи смазки и фальмаусов.

Это была машина, и я находился в ее внутренностях.

Но какого рода была машина?

— Приветствую тебя, Сэм, — сказала машина. — Меня зовут Мини.

Сказала. Но не вслух. Слова были скормлены непосредственно моему мозгу. Машина умела читать мысли и отвечать на них.

— Почему я здесь? — спросил я. — И что ты собираешься со мной делать?

— Тебе не следует говорить со мной вслух, — сказала машина. — Твой голос резок и неприятен.

— О'кей, поиграем в игры, Минни. — Я в уме повторил оба вопроса.

— Ты здесь потому, что нарушил закон. Сделал ты это, потому что умственно дефективен. А что касается моих намерений в отношении тебя: я намерена тебя вылечить.

— Как?

— Я извлеку из твоего мозга все агрессивные импульсы и мысли и заменю их на неагрессивные.

Промывание мозгов. Ман Фармш отправил меня сюда на промывание мозгов. Гадкая, крашеная мышь собирается прокипятить мою черепушку!

— Вот видите, — сказала Минни. — Вот от чего мы хотим вас защитить — от гнева, от неистовых мыслей, касающихся инспектора Ман Фармша, мистера Кэйна и других ваших соседей по системе. Подобные мысли могут лишь повредить вам и тем, кто вас окружает. Я их уберу.

Что она и сделала.

Внутреннее гудение Минни переросло в визг. Я почувствовал, как в мое тело и мой мозг проникает металлическая вибрация. Казалось, в голове расцветает желтое и красное пламя. Цветы плясали перед глазами. Вибрация сигналов стала затухать и замерла. Пламя и крутящиеся колеса света заискрились и покатились внутрь черепа. Я вновь услышал обычное гудение Минни. Я моргнул, сглотнул, облизал губы. Сердце стучало, затем биение его замедлилось, становясь регулярным. Пульс успокоился. Я вздохнул.

— Как ты себя чувствуешь, Сэм?

— Прекрасно, Минни. Я чувствую себя прекрасно.

— Это замечательно. Не правда ли, замечательно чувствовать себя прекрасно?

— Все замечательно, — сказал я ей. — Я замечательный. Ты замечательная. Замечательно сидеть здесь, внутри тебя. Замечательно было посетить твою дружественную планету. И все мыши замечательные. — Я закивал.

— Ты счастлив, Сэм?

— Я очень счастлив, Минни!

— И что бы ты хотел сделать?

— Ничего. Я ничего бы не хотел сделать.

— Но каждый член Системы что-то делает.

— Все на свете. Я буду делать все на свете.

Я улыбнулся всем милым огонькам Минни.

— Замечательно слышать это, Сэм. Я собираюсь отправить тебя наверх, где ты будешь устроен на выгодную работу. Разве это не замечательно?

— Очень замечательно, — сказал я. — Очень замечательно, что ты мне помогаешь. — Я прослезился.

— Это моя обязанность, мое счастье помогать любому в системе, кого поручают мне. Ты очень замечательный человек.

— Это замечательно, — сказал я.

И Минни отправила меня наверх.

Я не помню многое из того, что произошло после того, как я попал на Плутон. Новая работа моя заключалась в том, что я помогал роботам искать яйца Зубу.

— Смотри, — сказало большое, веснушчатое существо, которое обратилось ко мне в первый рабочий период. — Я — Зубу, и у меня хватает проблем. Прежде всего, я не знаю точно, рыба я или птица. И еще я не уверен в том, какого я пола. Это для открывателей.

— Да, — сказал я. — Слушаю.

— Так вот, я думаю, я — одновременно самец и самка, и это должно объяснить тот факт, что я не испытываю никакой радости при встрече с другими Зубу. Я, так сказать, сама себя оплодотворяю и сама откладываю яйца.

— Продолжайте, пожалуйста, — сказал я.

— Прекрасно, но далее возникает множество проблем, когда я прячу свои яйца. На это уходит много времени и труда.

— Не сомневаюсь, что это так, — кивнул я.

— Не говоря уже об интенсивной мыслительной деятельности при точном выборе места. Но как только я, наконец, спрячу свое последнее яйцо, так приходите вы, люди и болтаетесь окрест, стараясь его выкопать. Это действует угнетающе. Поверь мне, это добавляется к моей изначальной неуверенности.

— Не знаю, что вам и сказать, — отвечал я рыбе-птице или птице-рыбе. — Я всего лишь здесь работаю.

— Нельзя по-хорошему поговорить с рабочими роботами. — Существо печально присвистнуло. — Они круглые, блестящие, с металлическими головами и отсутствием чувствительности к проблемам Зубу. В тот миг, когда я вас увидел, я сказал себе: он меня выслушает. Я отчетливо вижу, что вы не круглый, не сияющий, и что у вас не металлическая голова. Я решил, что смогу по-настоящему поговорить с вами о своей ситуации.

— Это очень правильно, — сказал я ей. — Я буду счастлив обсуждать с вами любые вопросы. Все то время, что будет мне отпущено на поиски яиц Зубу.

Существо казалось сбитым с толку.

— Но в этом-то и дело, — сказала она. — Я хочу, чтобы вы прекратили разыскивать яйца Зубу.

— О, доброта моя, я никогда не перестану делать это, — воскликнул я. — Я не могу позволить опуститься Большому Маусу. Он зависит от того, как хорошо я выполняю свою работу.

— Я думаю, что все вы, яйцекрады, работаете на Ронфостера Кэйна, короля роботов.

— Они работают, — сказал я, указывая на сутулых и толкающихся рабочих роботов. — Но меня послал сюда Большой Маус. Он нашел для меня продуктивную работу и научил меня жить продуктивной жизнью, полной жизнью. Ныне я помогаю прокормить великие массы Системы.

— А вы знаете, чем вы их кормите? — спросило расстроенное существо. — Я скажу вам. Вы кормите их моими веснушчатыми яйцами.

Я печально покачал головой.

— Честное слово, мне очень жаль, но я не вижу решения этой проблемы. Похоже, вы предназначены прятать яйца, а мы — чтобы их выкапывать. Так уж повелось здесь, на Плутоне, и вы не можете этого изменить.

— Это ужасно угнетает, — сказало существо. Оно постояло сначала на одной тонкой ноге, а затем на другой. — Порой я чувствую, что никогда не смогу спрятать следующие яйца.

— Я искренне сочувствую вашему бедственному положению, — сказал я, — хотя у вас — своя цель, а у меня — своя. Но негоже нам подвергать сомнениям установленный порядок. Дитя мое, если все будет подвергаться сомнениям, то не останется никакого порядка.

— По крайней мере, с вами неплохо было об этом поговорить, — сказало грустное существо, шелестя чешуей. — Может быть, я — какой-нибудь мятежник. Я могу уладить свои проблемы самостоятельно. Я не буду ничего подвергать сомнениям.

— Действительно, не стоит, — согласился я. — Это повлечет за собой лишь печаль и несчастье.

— Спасибо, — сказала птица-рыба. — Я уверена, что мне удастся оправиться. Я поддалась настроению. Но в глубине души я не брюзга.

— Я уверен в этом, — сказал я и улыбнулся.

Она побрела прочь, что-то печально бормоча про себя.

Я обнаружил еще два крапчатых яйца и прибавил их к дневному улову.

Плутон находился в 3 670 миллионов миль от Солнца и постепенно остывал. Но я не обращал на это внимания. Великий Маус был по-настоящему великодушен, подыскав мне такое рабочее место. Мне было позволено съедать по три яйца Зубу в рабочий период, и они были восхитительны. Я спал в запечатанной деревянной коробке под названием «гроб», построенной для меня рабочим роботом, и я был обеспечен самыми значительными материалами для чтения. Я читал их в нерабочие периоды и получал массу удовольствия. Там были материалы под названием «Три поросенка». А так же другие материалы для чтения, которые мне особенно нравились: «Джуфи идет на рынок» и «Большие именины Дональда».

Я перечитывал их вновь и вновь.

Я не могу сказать точно, сколько времени я разыскивал яйца Зубу. Но я помню день, когда моя подружка Николь появилась на Плутоне с металлической корзиной под мышкой.

— Хэлло, Николь! — приветствовал я ее. — Просто замечательно тебя видеть! Надеюсь, у тебя все хорошо? Правда, здесь, на Плутоне, очень мило?

— Они тебе промыли мозги? — сказала она.

— А что значит «промыть мозги»? — спросил я.

— Неважно, делай то, что я тебе скажу. — Она поставила металлическую коробку на землю. Затем присоединила к моей голове какие-то замечательные провода. Они уходили в какую-то коробочку.

— А теперь сиди тихо и не разговаривай, — сказала она.

— Мне скоро на работу, — сказал я ей с улыбкой. — Нужно найти еще много яиц Зубу.

— Не тебе, — ответила она. — Хватит уже.

Прежде чем я успел спросить ее, что она имеет в виду, она что-то сделала с коробкой. Я почувствовал под черепом грандиозное гудение. Вибрация. Красное и желтое пламя. Крутящиеся цветы… Я мигнул. Сердце мое замедлилось. Я сглотнул.

— Ты в порядке, Сэм?

— Да, в порядке, — сказал я. — Спасибо тебе, малышка. Эти мыши опрокинули мой чердак. Как ты меня нашла?

— После твоего ухода вломились эти… — сказала она. — Они пытали меня, чтобы я сказала, куда ты ушел.

Выходит, я был прав, это Николь выболтала адрес.

— Дальше, — сказал я.

— В конце концов я от них отвязалась и отправилась на Юпитер. Узнала, что ты послан сюда за то, что нарушил закон. Остальное было просто. Я позаимствовала этот наполнитель-проявитель для мозга у своего знакомого суперсолярного агента на Ганимеде и привезла его сюда, на Плутон.

— Откуда ты узнала, что он сработает?

— Он предназначен для прояснения искусственно затуманенных мозгов любого типа и происхождения. Суперсолярным агентам всегда приходится прочищать мозги.

Я кивнул.

— Покупаю твою историю. Нужно возвращаться в Пузырь-Сити. Я тревожусь о том, что могло произойти с доктором Умани и его дочерью.

— Уже произошло, Сэм. Именно поэтому я и бросилась сюда тебя прочищать. — Она с отчаянием посмотрела на меня. — Они похитили Исму.

 

XI

Во время перелета на Марс Николь мне все объяснила. Она связалась с доктором Умани после того, как говорила с мышами-полицейскими на Юпитере, и сообщила ему, что я сослан на Плутон. Он сказал, что это очень плохо, потому что его недруги пленили Исму и было бы очень неплохо, если бы я поискал ее, и что он не может прекращать эксперимент на жизненно важной стадии его близкого завершения.

— Неужели старичка не беспокоит то, что его дочку похитили? — спросил я.

— О да, он казался довольно огорченным, — призналась Николь. — Но он говорил, что надо держать хвост пистолетом.

— Черт возьми, я собираюсь разобраться потом, что же там все-таки происходит у него в лаборатории, — сказал я. — Я не люблю играть втемную на высокие ставки.

Доктор Умани встретил нас у дверей своей лаборатории, на окраине Пузырь-Сити. Потрясающе было видеть его вновь, ибо ныне он обитал в теле жирафоголового с Оберона.

— Рад видеть вас живым и здоровым, мистер Спейс, — сказал он, протягивая полированное копыто. Я пожал его.

— Есть новости об Исме? — спросил я.

— Честно говоря, сейчас я не жду новостей. Вы прихватили для меня тела? — он повернул голову на длинной шее и нервно уставился на нас с высоты шести футов. Мне приходилось тянуться и ходить на носках, чтобы хоть как-то с ним общаться.

— У нас не было на это времени, — сказала Николь.

— Да, я хотел побыстрее оказаться здесь, — подтвердил я.

— Вообще-то, я предпочитаю земнотела, — кивнул он, раздувая влажные, черные ноздри, и фыркнул. — Но после того, как моему телу подлинного джазового певца был причинен огромный ущерб, я был вынужден переселиться в другое тело. Этот жирафоглав — лучшее, что мне удалось подыскать на Марсе, да и то мне пришлось переплатить. Мой первый племянник — Варлаг — произвел переключение мозгов, но мне кажется, он поместил меня в бок. Я могу видеть только одним глазом.

— Я заметил, что вы предпочитаете левый, — сказал я.

— И эти копыта совершенно неудобны, — добавил он. — Трудно делать научную работу с помощью копыт, могу вас заверить.

— Представляю себе, — я уставился на него, задрав голову. — Николь сказала мне, что ваш эксперимент находится в завершающей стадии.

— Почти завершен, — поправил он меня.

— О'кей… он почти закончен, а?

— Скажем так, я вижу свет в конце туннеля. — Он опустил рогатую голову и принялся покусывать мою шляпу. Это была узкополая шляпа в стиле 30-х годов, я носил ее иногда на деле.

— Эй, оставьте ее! — зарычал я, отскакивая.

Он печально взглянул на меня левым глазом.

— Извините. Но, кажется, в этом теле я люблю шляпы. Поедание шляп — это, очевидно, одно из обычных занятий жирафоглавов.

— Но не эту шляпу! — сказал я. — Эту шляпу нельзя заменить. — Я осмотрел ее — небольшого кусочка недоставало в ее полях.

Николь начала нервничать. Она вцепилась в мой рукав.

— Слушай, Сэм, ты собираешься искать Исму?

— Вообще-то это работа Солярполиции, — сказал я. — Может быть, они уже нашли ее?

— Нет, нет, нет, — доктор Умани изогнул шею и качнулся взад-вперед. — Этого не может быть, я не заявил о ее похищении.

— Почему? — удивился я.

— Совершенно необходимо, чтобы мой эксперимент был обеспечен тотальной секретностью. Я не могу рисковать, привлекая полицию со всей Системы, которая будет жужжать вокруг меня день и ночь.

— Я вас не понимаю, — сказал я грубо. — Безопасность вашей дочери должна быть принесена в жертву какому-то дурацкому эксперименту!

Хвост-щетка доктора Умани хлопнул его по корпусу.

— Уж не думаете ли вы, что мне безразлична судьба Исмы?!

— Во всяком случае, вы ничем этого не показываете.

— Если моя работа удастся, то, может быть, удастся спасти всю Систему, а не только мою дочь. Я не могу идти на риск. Исма поняла бы меня раньше всех.

— А для меня сейчас самое подходящее время выяснить, что там происходит в вашей лаборатории, — сказал я, двигаясь к двери.

— Нет еще! — доктор Умани рысью подбежал к двери, наставив на меня рога. — Я не могу позволить даже вам, мистер Спейс, войти в мою рабочую квартиру на этой стадии.

— Тогда изложите мне суть дела, — сказал я. — Объясните мне точно, что вы там делаете и кто ваши враги. Если не хотите, чтобы я вышел из дела. Сейчас же.

— О, Сэм, ты не можешь не освободить Исму! — воскликнула Николь. — Ты не такой негодяй!

— Конечно, не такой! — заверил ее Умани. — Мистер Спейс никогда не покинет мою дочь в трудную минуту.

Я блефовал, и он это понял. Я пытался выжать из него информацию, но он на это не клюнул.

— В надлежащее время вы узнаете о моем эксперименте все, — сказал Умани. На его большие влажные глаза падали тени от густых ресниц. — Я должен вас просить поверить мне.

— Какой мне еще остается выбор? — сказал я, приседая, так как он снова потянулся за моей шляпой. Я снял ее и сунул за пояс. Нет смысла выводить его из-под самоконтроля. — А сейчас у вас есть, что мне сказать?

— Разумеется, есть, — сказал он. — Я могу сообщить вам, что Ронфостер Кэйн, король роботов, вовлечен в этот свирепый бизнес.

— Откуда вам это известно?

— Я слышал, как один из киднапперов пробормотал его имя, вскользь, разумеется, но для меня этого было достаточно, чтобы понять, кто стоит за похищением моей дочери.

Я кивнул.

— Это подкрепляет мои подозрения. На самом деле Кэйн может быть Ф., используя этот инициал как прикрытие. Я начал связывать их обоих с той минуты, когда мышекоп на Юпитере сказал мне, что контора, из которой Ф. послал открытку, принадлежит Кэйну. Должно быть, он купил всех мышей, судя по тому, как они отказывались прислушиваться к моей логике.

— Если моя догадка правильна, — сказал Умани, — то он содержит Исму на Меркурии, в своем замке-крепости. Это место охраняет огненный дракон — мне говорили, раздражительная скотина, но много спит.

— Кэйн?

— Нет, огненный дракон. Говорят, он медлителен и обычно дремлет, пока его не разозлят. Лишь когда он зол, он на что-то способен.

— Я буду иметь это в виду, — сказал я.

— Я присмотрю за Николь, пока вас не будет, — пообещал Умани.

— Хорошо, — сказал я. — Мне бы не хотелось, чтобы эти жулики снова добрались до нее. Видите ли, ее пытали.

— О, боже! — Умани подскакал ближе к девушке и опустил длинную шею, уставясь на нее здоровым левым глазом. — Что они с вами сделали, дорогая?

— Вначале, — сказала она ему, — они кололи мой живот папоротниковыми спицами, а это больно!

Она показала живот и следы уколов.

— Затем они меня изнасиловали, — сказала она деловито.

— Как ужасно! — воскликнул доктор Умани.

— Да нет, вообще-то, — сказала она. — Меня насиловали много раз. Это не так уж и плохо, когда привыкнешь.

— Я лучше отчалю, — заявил я.

— Не раньше, чем я изложу вам условия, — возразил Умани.

— Какие условия?

— На которых основан киднапинг. Каждый киднапинг имеет условия. Вам следует прихватить их как часть багажа.

— Шпарьте, — сказал я.

— Я лучше воссоздам сцену, — сказал Умани. Он уселся перед дверью в лабораторию и задрал два передних копыта. Левый его глаз с безмерной печалью уставился на меня. Это длинные ресницы создавали такой эффект. Каждый жирафоглав выглядит печальным.

— Мы получили закуску в городской секции Ням-Ням, — стал рассказывать он. — Я в теле великолепного старого банджиста, джазового певца, моя дочь Исма и мой двоюродный брат, Варлаг. Мы заказали легкую трапезу из кислого молока и жареных нобурнов и сидели за ням-столом, собираясь приступить к еде, как вдруг стена здания растаяла.

— Какой материал? — осведомился я.

— Вы озадачены?

— Да, из чего оно было сделано?

— Глинокирпичная и полиметаллическая надстройка и с почти каменным основанием, насколько я мог определить.

— Значит, они должны были использовать теталорный деэнертизатор «эмерс» с вращательным цилиндром 20–40, — сказал я.

— Весьма возможно, — сказал Умани с явным раздражением. — Я не оружейный эксперт, мистер Спейс. Могу ли я продолжать?

— Конечно.

— Когда стена растаяла, я немедленно почувствовал, что мы там стали лишними. Следовательно, я бросился к Исме, чтобы защитить ее своим телом. В Ням-комнату вошли твое мускулистых Луни.

— Те самые, что выключили из игры ваше ирландское тело?

— Те самые. Они ворвались и грубо сбили Варлага на пол, что, естественно, отрицательно сказалось на состоянии его печени. Они нашпиговали мое тело джазового певца нитрошарами и удалились вместе с Исмой, пробормотав при этом имя Кэйна.

— А что же насчет условий? — нетерпеливо спросил я.

Умани фыркнул, ноздри его раздулись.

— К этому-то я и веду.

— Он делает как лучше, Сэм, — сказала Николь.

— Условия киднапинга были отпечатаны на открытке, которую они оставили на Ням-столе, — сказал доктор Умани.

— Она все еще при вас?

— Нет, она самоуничтожилась. Но я запомнил условия. У меня талант на такие штуки. Помогает в работе, когда приходится вспоминать формулы.

— Так как же насчет условий?

— О, да. Я могу процитировать, — рога мистера Умани поднялись, а розовые губы пожевали. — Открытка начиналась так: «Мы вновь попытались смахнуть доктора И. Хью Умани. Но, если благодаря счастливому случаю, его мозг будет перенесен в другое тело и он выживет, ему следует учесть наше предупреждение. Если он хочет, чтобы его дочь осталась в живых, эксперимент Умани необходимо свернуть. Он не должен быть завершен. Иначе девушка скончается. Болезненно. Если в течение следующего марс-периода эксперимент будет прекращен, а лаборатория уничтожена, девушке будет сохранена жизнь, хотя она будет задержана до тех пор, пока определенные планы не принесут свои плоды». Таков был ее конец.

— Какие планы?..

— Неважно, — фыркнул Умани. — Все дело в том, что я должен продолжать эксперимент. А вы должны вернуть Исму. Ее жизнь зависит от вас.

— А какая связь у Кэйна с вашей работой? — спросил я. — Исма…

Он оборвал меня, подняв копыто.

— Довольно вопросов, мистер Спейс. Варлаг ждет меня в лаборатории. Я должен скакать. Пошли, моя милая. — Он кивнул Николь. — Я тебе покажу твою квартиру.

— Увидимся позже, Сэм, — сказала Николь.

Умани подарил мне прощальную улыбку. Большие желтые зубы на черных деснах. Мне никогда не нравились улыбки жирафоглавов.

 

XII

— Вам не встречался Джимми?

Задав этот вопрос, я повернулся к псолицему, который был велик и космат, как банковская стена. Звали его Хам Бодин и он никогда не говорил трех слов, если можно было сказать два, и двух, если достаточно было одного.

Он сказал:

— Нет!

— Когда он был последний раз?

— Неделю назад.

— Один?

— Нет.

— Кто был с ним?

— Как обычно.

Он имел в виду ТеТе. Джимми Хорвел был слишком глуп и безобразен, чтобы иметь иную жену, чем ТеТе, бывшую Мочильницу, чьи лучшие дни (и ночи) были уже позади.

— Она, выходит, все еще болтается с ним?

— Да.

— Где?

— Трудно сказать.

Я отстегнул ему пятерку.

— А теперь легче?

Мы сидели за столом в одном из самых убогих притонов на Луне, а в таком местечке, как это, кредитки не стоит держать на виду. Вот почему я протянул ему пятерку под столом. Большая толстокожая лапа улеглась на нее, а в глазах, по-собачьи ярких, появился блеск.

— Старая Каланча, — сказал он. — Второй блок от перекрестка по черно-кратерной дороге. Можете попытаться.

— Должен, — сказал я.

Черно-кратерная дорога была вырублена в лунной поверхности в дни основания первой лунной колонии, и сейчас находилась не в лучшей форме, даже если, имея с ней дело, приходилось прибегать к посредству пескохода.

Местность была первобытной и окоченевшей. Зловонные помойки разрушенных куполопостроек и случайных биохоников — их заселяли лунорабочие в те времена, когда колония еще действовала.

Пескоход, который я арендовал, был примерно так же подготовлен к эксплуатации как и дорога. Я уже начал проклинать убогие способности этой машины, когда на виду вдруг появился богоховник Джимми, стоявший на песчаном холме.

Он был там, где и указывал Бодин — как раз через одну халупу от перекрестка. Я заметил извечный Джиммин псевдовелосипед — это означало, что он находится внутри. Вместе с ТеТе, разумеется.

Я выключил тягу и выбрался из машины.

Скалодверь богоховника была не заперта, и я не стал утруждать себя стуком. Джимми был моим старым приятелем.

Он был там, это верно. Но он был не в состоянии даже сказать «привет». Сильный запах луносока ударил мне в нос, когда я вошел.

Джимми лежал навзничь на разбитой псевдолежанке у стены — руки раскинуты, рот раскрыт, дыхание тяжелое — и что-то невнятно бормотал. Он насосался сока до поросячьего визга.

— Это еще что за пират? — спросила меня ТеТе. Она сидела за столом, перед ней стояла выпивка — этакая марсианская синеблондиночка в потертой упаковке. Упаковка имела дыры на обоих локтях. Гнев в ее глазах позволил мне понять, что она достаточно трезва для разговора.

— Если тебе это важно, сестренка, то меня зовут Спейс. — Я кивнул в сторону Джима. — Быстренько разбуди его… Влей в него землекофе. Этот парень мне нужен.

— А ну-ка, не пытайся мне приказывать, ты… — я шлепнул ее разок и она заткнулась, понимая, что, в случае чего, я могу это и повторить.

— Слышала? Пошевеливайся.

Она привела Джима в сидячее положение, чтобы разбудить, заорала на него, и видеть ее в эту минуту было не слишком-то большим удовольствием.

— Фух! Фух! Фух! — зафыркал он. — В чем дело?

Я подошел и схватил его за грудки, наполовину приподняв с кушетки.

— Проснись, Хорвел! У тебя есть то, что мне нужно, и ты собирался мне это дать! Ну же, вставай!

Я встряхнул его. Он закашлял, моргая и собирая меня в фокус.

— Сэм… Сэм, старый дружище…

— Да, — сказал я и жестко врезал ему тыльной стороной ладони, другой рукой я его в это время придерживал. — Это я, твой старый друг, пришел забрать должок.

— Тебе не повезло, Спейс, — кислым голосом произнесла ТеТе. — Джимми никому не сможет уплатить долгов. Он пуст.

— Однажды я спас этому забулдыге жизнь на Деймосе. Лохматозверь принял его за осла. Я пристрелил лохматозверя, и за это он мне должен. Но мне не нужно то, чего у него нет. Я пришел сюда не за кредитками.

— Тогда чего же тебе нужно? — она посмотрела на меня, задержав на мгновение руку с кофейником.

— Информация. — Я тряс Хорвела до тех пор, пока у него не выпучились глаза. Затем я снова его треснул. Это мало помогло. Он плюхнулся на псевдостул у стола и застыл, обхватив руками голову.

— Влей в него кофе, — сказал я. — Давай.

— Погодь две секундочки, ларсе, — лопотала ТеТе на древнем Лунном. Кофейник булькал и шипел.

— Давай, я сказал!

— Ладно, — сказала она, наклонившись над дымящимся кофейником. Она подставила чашку и наполнила ее.

Я дал эту дрянь Хорвелу, заставив его выпить все без остатка. Он закашлялся и стал плеваться, но все же проглотил.

— Еще, — велел я. — Он все еще наполовину вырублен, а я хочу, чтобы он говорил.

Мы продолжали эту возню, пожалуй, до пятой чашки. Затем я схватил его за голову и запрокинул ее.

— Мне нужна информация, Джимми. Ты понимаешь это?

— Конечно… конечно, Сэм. «Джус Лем» поможет мне собраться. Голова у меня болит.

Я стоял над ним, пока он не налил сока. Он хорошо принял, но горячая «Ява» и моя побудка все же подняли его на поверхность.

— Ты знаешь на Луне каждого головореза, — сказал я. — Мне нужны трое из них.

— Кого… которые, Сэм?

Хорвел некогда перевозил контрабандные товары, табачные сорта, затем он нырнул в мутную лохань черного рынка. У него была даже конюшня потаскушек, пока они не спихнули его в канаву. Он понял, кого я ищу.

— Трое Луни, которые работают на Кэйна, — продолжал я. — Они дважды пытались шлепнуть доктора Умани в Пузырь-Сити на Марсе. В последний раз они захватили его дочку. Мне нужны их имена. И еще я хочу знать, где их найти.

Хорвел потер лоб.

— Ты хочешь много знать, Сэм. Я могу влипнуть в большую беду, если я капну тебе.

Глаза мои сузились, и я наклонился над столом, опустив лицо на один уровень с его лицом. Я выглядел так внушительно неспроста.

— Говори, или я устрою тебе беду похлеще лунной. Я затолкаю тебя в пескоход, увезу на Землю и верну тебя О'Мелли. У него большие кулаки и долгая память. Он сделает из тебя отбивную.

— О, Сэм… ты не поступишь так с другом.

— Не поступлю, если ты будешь петь то, что я хочу.

Он застонал, поднятые руки его задрожали. Он был в западне и знал это. Ему ничего не оставалось делать, кроме как дать мне то, что я просил.

ТеТе глядела на нас из дальнего угла лачуги. Она скорчилась там, не желая вмешиваться и не желая связываться с таким парнем, как я.

— Я… я думаю, что знаю жуликов, которых ты ищешь, — сказал Джимми. — Они у Кэйна в постоянном списке. Он бросает их время от времени на работу, где нужны крепкие косточки. Хотя они не распускают об этом языки. Они считают делом чести выполнять грязную работу для Короля Роботов.

— Имена, — потребовал я.

— Я их знаю только по кличкам, — хмыкнул Хорвел. — Одного зовут Фрукт, потому что он любит трескать все их виды. Особенно он любит ягодные сливы с Венеры. Обычно у него этих слив полная пазуха.

— Хватит, — зарычал я. — Остальные?

Джимми поскреб щеку. Он нервничал, но говорил, и это было уже хорошо.

— Второго зовут Паук. У него такая внешность — волосатый и толстый. Третьего зовут Улыбающийся Малыш, потому что он никогда не улыбается. Так сказать, ироническое прозвище.

— Я уловил, — сказал я. — Где они болтаются?

Лицо его было потным и дрожащим от страха.

— Я не… я не уверен, что смогу…

Я сжал кулаки. Хорвел отвернулся.

— Подожди секунду! Я вспоминаю. Ага, я уже вспомнил.

— Тебе повезло, что у тебя такая хорошая память, — ухмыльнулся я. — Она спасла твой нос от раскваски.

Он вернул мне улыбку, поменяв ее на кислую и неуверенную.

— Загляни в «Струю Сока» в Обод-Сити, головорезы Кэйна ходят туда пропустить стаканчик.

— Какие у них хлопушки?

— Фрукт обычно таскает с собой скорострельный рукопашный Регби-Пауэлл 2,20–70. Паук без жезла, у него в туфле спрятан нож с длинным лезвием. Улыбчивый Малыш предпочитает Виккерс-Спейшл 20–40 с боковым автоматическим магазином. И все трое умеют обращаться с тем, что они таскают. Плохие это новости, Сэм?

— В первый раз в Пузырь-Сити у них были тяжелые микролазеры 45 Сидлей-Армстронг, — сказал я.

— Это не лунное снаряжение. Здесь они болтаются с хламом полегче. Но они могут обращаться почти со всем на свете. Кэйн нанял на это дело не первых встречных.

— Что еще мне надо знать?

— Ничего, за исключением того, что тебе лучше не упоминать мое имя. Если кто-нибудь из Луни возьмет в голову, что я проболтался насчет их, то тогда я труп.

— Ты слишком много беспокоишься, — сказал я, вручая ему чашку. — Выпей, Джимми.

Он вернул мне пустую чашку, схватил бутылку Луносока и присосался к ней.

— Этот кофе сгноит мои внутренности, — сказал он, оторвавшись.

Я повернулся к ТеТе. Она не шевелилась.

— Тебе нужен новый мужчина, сестренка, — сказал я. — У этого сокохлеба нет будущего.

Она ничего не ответила, лишь еще пристальнее взглянула на меня из-за угла.

Джимми все еще трясся, когда я садился в пескоход.

 

XIII

Я никогда не был силен в «Спинки». Это исконно лунная игра с применением шаров «Спинки», больших округлых кусков сала. Идея заключалась в том, чтобы вывести противника из-под стражи и сбить его хорошим ударом в грудь. Бить в живот и голову нечестно. Три попадания — и вы выигрываете раунд.

На Луне, с ее слабой силой тяжести, такая игра возможна: на Земле она была бы слишком изнурительна. Но даже здесь для нее необходимо здание.

Луни бывают светлые и темные, высокие и низкие, бородатые и чисто выбритые, но все они имеют одну общую черту — все они сложены, как борцы-профи. «Спинки» выгоняют из них пот в свободное время.

Когда я вошел в «Струю Сока», что в Обод-Сити, игра была в разгаре. Мокрое, упругое «Шмяк!» шара «Спинки» в грудь грубым взрывом бесстыдных воплей сообщило мне, что кому-то досталось.

Я засек троих массивных типов, перелунивавшихся шарами у дальней стенки. Заказав венерианский джуз, я спросил притонослужителя об этой троице.

— Я ищу Фрукта, Паука и Улыбающегося Малыша, — сказал я. — Это не они?

— Конечно, они, приятель, — содержатель поставил джуз на стойку. Он потерял под струями руку и до сих пор не беспокоился о том, чтобы заменить ее. Он махнул культей в сторону троих головорезов. — Они не любят чужаков, которые лезут в их игру. Будь я на вашем месте, я бы сейчас держался от них подальше.

— Но вы не на моем месте, — сказал я, втягивая джуз в три больших глотка. Это было пламя, а мне требовалось немного разогреться перед тем, что я собирался сделать.

Я приблизился к короткому и пухлому парню. Это был Паук. Я схватил его «Спинку» прежде, чем он успел что-нибудь предпринять. Затем я развернулся и влепил шаром Паука что есть силы в грудь унылого Луни по прозвищу Улыбающийся Малыш. Он не ожидал такой игры и рухнул на задницу. Третий жулик, Фрукт, вся рубашка которого была в сливовых пятнах, сделал змеиный рывок к поясу, где, как я догадывался, был его скорострельный Регби-Пауэлл 30–70, но я уже вытащил 38-й и успел показать его прежде, чем он выхватил свое оружие.

Я обезоружил всех троих. Паук попытался достать скорняжный ножик из ботинка, но я выбил его ударом ствола. Обезоруженный, он принялся сосать разбитые костяшки пальцев.

Притоносодержатель следил за этой операцией с отвисшей челюстью: ему еще не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь обламывал этих парней.

Я кивнул в направлении задних комнат:

— Двинулись?

— Погоди, паря, мы… — начал было Фрукт.

— Пшел! — я двинул его по ребрам 38-м, чего он не одобрил. И они пошли. Пошли все.

Короткий, слабо освещенный коридор вел в заднюю комнату. Я затолкал их туда и пинком закрыл дверь. Затем я дождался их гневных вопросов:

— Что это за наглость?! — от Паука.

— Что это за хамские игры?! — от Улыбчивого Малыша.

— Да кто ты такой, черт тебя возьми?! — от Фрукта.

Я подарил им наихолоднейшую улыбку.

— Я от Кэйна. Он не очень-то доволен тем, как вы обтяпали похищение девочки.

— Это еще почему? — возмутился Паук. Он был темный, щербатый и злой. — Мы сделали хорошую, чистую работу.

— Он хочет знать, куда вы ее дели?

— Куда он велел, — выложил Фрукт. — В Южную башню на Мерке. А чем он недоволен?

— Кэйн любит гладкую работу. А вы трое — болваны, вы позволили себя выследить дешевому частному копу.

— Какому еще частному копу? — пожелал узнать Улыбчивый Малыш. Он был примерно моего размера и веса, имел могучие плечи и длинные руки.

— Этому, — сказал я, срывая фальшивые усы и трижды нажимая на курок 38-го.

Они упали, как подрубленные деревья, и я решил, что Системе повезло, так как она отделалась от троих убийц-головорезов. Я ощущал себя сильным и мужественным и испытывал чувство приятного восторга. Если Кэйну еще захочется проделать на Марсе работу, ему придется нанимать новое мясо.

Но я еще не закончил свою работу. У меня был при себе «Полосу Зубер», и теперь я привел его в действие, сделав несколько микроснимков головы Малыша в анфас, профиль и с затылка.

— Ну как, Малыш, скажи «Чиз», — сказал я, снимая его унылую физиономию. Но он не в силах был оценить этой шутки.

Сделав необходимые снимки, я спрятал «Зубер» и вытащил переносной деатомолизатор модели Л-5-ДЖИ. Нехорошо оставлять три кучи дерьма в игорном зале.

Пуф! Нет больше головорезов!

Однорукий притонодержатель выглядел обалделым, увидев, что я возвращаюсь один.

— Мальчики решили уйти пораньше, — сказал я. — Они вышли задним ходом.

— Не буду проливать слез по этому поводу, — сказал он. — Они отвадили половину моих посетителей, — и он махнул обрубком руки. — Вот нынче вечером, например, ни души.

— Пожалуй, здесь и в самом деле слишком тихо, — согласился я.

— А что вы не поделили? — захотелось ему узнать. — Работу бандитскую, что ли?

— Пустячное недоразумение, — сказал я. — Не о чем беспокоиться, мы все уладили прежде, чем они ушли.

Похоже, это его удовлетворило. В Обод-Сити не следует слишком возбуждаться по поводу бандитских работ. Он кивнул в игорный угол.

— Хотите раунд в «Спинки», я против вас? За счет заведения?

— Нет, — сказал я. — Но спасибо за предложение. Дело в том, что у меня сейчас другая игра.

Следующая моя остановка была на Каллисто. Я прибыл туда с полдюжиной резких, цветных фотографий Улыбчивого Малыша. «Зубер» делал работу чисто.

Негативы им понравились.

— Очень отчетливо, — сказал он, просматривая их под увеличением. — Костная структура выражена ясно, видны отчетливые признаки.

— Рад, что вам понравилось, — сказал я, — а теперь сделайте так, чтобы я выглядел, как он. Можете?

— Не следует воображать, что перед нами великая проблема, — сказал он. Звали его Заадер, и у него была солидная репа (репутация) первоклассного мастера пластических операций. За соответствующую плату Заадер мог сделать обезьяну похожей на ангела (и наоборот). Он был отзывчив. Он работал легально, изменяя все то, что только было можно. Мы столковались о гонораре, и я выплатил ему задаток. Он заверил меня, что это в правилах его бизнеса.

— Полежите, пожалуйста, пока мы применим гипосекцию, — сказал он. Заадер был невероятно безобразным ублюдком, и я удивлялся, почему это он не сделает себе новую физиономию.

Я снял куртку и вытянулся на длинном, белом медстоле. Я не люблю, когда в мой целовальник вонзают иглы, но, в данном случае, это было необходимо.

— Поддайтесь, пожалуйста, расслабьте челюстные мышцы, — сказал Заадер. — Это не больно.

Он склонился надо мной и использовал гипо; кожа несколько секунд чесалась, а затем онемела.

Заадер разложил на столе шесть снимков Малыша и внимательно изучил их, ожидая, пока гипраствор окажет свое действие.

Он уколол меня в щеку. Я не реагировал. Мертвая плоть.

— Мы готовы начать, — сказал он.

Я ничего не мог сказать, все лицо было, словно слой сырой глины. Заадер оживил эту глину с помощью своих рук и инструментов, разминая ее и придавая костям и плоти форму и подобие позднего Улыбчивого Малыша. Он насвистывал старый венерианский мотив, протыкая, давя, размешивая. Он явно наслаждался собой.

Один раз он сделал паузу, чтобы свериться с фотографиями.

— Нужно чуть больше углубить скулы, — пробормотал он, косясь на зуберснимки. — И глаза следует разнести на четверть дюйма. — Он принялся за дело, обрабатывая мое лицо, как пекарь в землебулочной формует тесто. — Умм… эту правую мочку следует немного приплюснуть…

Наконец он закончил.

На ногах я чувствовал себя немного лучше, последствия гипраствора исчезли быстро, и в кожу вернулась чувствительность.

— Можете не бояться боли, — заверил меня Заадер. — Ваше новое лицо готово к любой обычной деятельности. Тем не менее, в течение ближайших земночасов, пока кости не затвердеют и не установятся окончательно, мы советуем вам избегать прямых ударов в область лица.

— При моей профессии это не так-то просто, — сказал я. — Но я постараюсь быть осторожным. А как насчет моего старого целовальника?

— Мы вас не поняли.

— Я имею в виду, смогу ли я получить его обратно?

— Когда пожелаете, — сказал Заадер. — Восстановление облика — не проблема. Заходите в любое время.

— Ох, — сказал я. — Я так и сделаю. Я очень люблю свою внешность.

Я оглядел себя в Заадеровском стенозеркале, мягко пробегая пальцами по новой костной структуре.

Она была сделана совершенно великолепно.

Глубоко посаженные глаза. Широкий нос. Тонкие губы.

Приплюснутые мочки. Это был Улыбчивый Малыш.

 

XIV

Меркурий — это да. Больше трех тысяч миль в диаметре, размером с горошину по сравнению с Юпитером, но зато адская температура, потому что он очень близок к Солнцу.

Если вы на Меркурии не под пузырем, вы зажаритесь, как яйца. В 2020-м в Куполовиле сломалась система охлаждения, и десять тысяч невезучих жителей тут же испеклись. После это стали прятать большинство городов с тяжелой промышленностью под землю, но Куполовиль все еще на поверхности. Правда, его угрюмо называли Куполовиллой.

Сейчас это Кубла Кэйн. Король Роботов купил его, выломал общественные блоки и построил там собственную крепость, дополнив ее драконом. Честно говоря, дракон этот меня беспокоил. Я мало надеялся избежать с ним столкновения.

Глупо я сыграл в Обод-Сити. Мне бы выкачать из Улыбчивого Малыша побольше информации о Кэйне, прежде чем спустить его. Теперь же у меня не было ни малейшего шанса узнать планы крепости. Единственный шанс пробраться к Исме — пуститься на великий блеф. Я выбрал низкий хрип, что преобладал в голосе Малыша, и если я буду говорить то, что задумал, и не забуду о необходимости сохранения понурого вида, то я обязательно пройду.

Я упаковал обильные огнесредства: под курткой находились пистолет Малыша вместе с моим 38-м, а заряженный лазернолучевой Лоудер-Лоузенбри ТХ с возвратной камерой 60–20 висел на шее, причем эластичный надствольный чехол был заткнут сзади за пояс. 60–20 может остановить ганимедского зверободая на полном скаку, а эти детки не так уж просто останавливаются.

В трубе, ведущей к Кубла Кэйну, я застегнул молнию на костюме для повышенных давлений и направился к переходу. Я был одет в черную облегающую куртку с установленной эмблемой «КК» и был оснащен поясным оружием и ботинкамеем.

Он встретил меня, положив руку на оружие.

— Ваша личность и ваше дело?

— Я работаю на твоего босса, — произнес я хриплым голосом Малыша, — проверь меня визуальным сканированием и увидишь, что я в порядке.

Черный солдат поднял конический воротосканер. Идентилуч уперся в меня. Шестеренки гудели и тряслись. Сканер выдал вердикт: «Личность знакома и опознана. Улыбчивый Малыш. Пропустить».

Стражник убрал руку с поясного оружия и кивнул мне, пропуская. Мое новое лицо прошло первую проверку. Хорошо это или плохо, но я употребил его, чтобы проникнуть в королевство Кэйна.

Его замок-крепость нетрудно было заметить, он выдавался из круга пузырь-лачуг, как огромный каменный кулак. Я подивился средствам и усилиям, вложенных Кэйном в строительство.

Он создал даже собственную гору, служившую фундаментом замку, используя бесчисленные тонны породы меркурианских кратеров. Моделью крепости служили древние средневековые замки на Земле, что было и неудивительно. Широкий ров, заполненный пузырящейся, кипящей лавой, окружал огромное строение, и длинная извилистая дорога поднималась к массивному подъемному мосту.

Моей следующей проблемой было опустить подъемный мост, потому что я не силен был в плавании в кипящей лаве.

Деревня под замком была переполнена идентичными синто, движущимися в потоке активности. Я напрягся, ожидая, но меня игнорировали. Я прошел ворота-сканер, и это означало, что мое присутствие здесь предполагалось. Следовательно, до тех пор, пока не поднимется тревога, никто из солдат не обратится ко мне с вопросами.

Я быстро миновал кольцо пузырь-лачуг, окаймлявших замок, каждый следующий шаг делая осторожнее. Дорога вверх была полегче и вымощена галькой и заканчивалась у края обрыва. Прямо подо мной кипела и булькала лава.

Я ждал с ухмыляющимся видом, пока опустят мост. Открылась скалопанель в центре поднятого моста, и металлический голос предупредил с надрывом:

— Изложите вашу причину для входа.

— Я по делу Кэйна, — ответил я. — Я имею непосредственное отношение к узнице, содержащейся в Южной Башне.

— Ваше имя?

— Улыбчивый Малыш.

— Имя узницы?

— Исма Умани.

Скалодверь закрылась, и я остался ждать, потея.

Я произвел тщательную проверку, прежде чем отбыть на Меркурий, чтобы удостовериться, что Кэйн не в крепости. Я сумел узнать, что он в отъезде, посещает одну из своих луковых ферм на Венере, с роботоприслугой. Во-вторых, официально я осуществляю надзор за Исмой. Я подделал имя Кэйна на кхаустодиске. Я хороший спец по подделкам, это не помеха моему бизнесу.

Скрипя и визжа в подлинно средневековом стиле, огромный подъемный мост стал опускаться. Наконец, он лязгнул о край дороги. Я прошел по нему, излучая угрюмое раздражение. Двое синтетиков Кэйна стояли по обе стороны ворот с оружием наготове.

— Ваши полномочия, — потребовал один из них. Я вручил ему фальшивый Фандиск.

— У меня приказ переправить узницу на нашу базу на Деймосе, — прохрипел я.

— Почему нас не информировали в первую очередь? — глаза синтетиков были налиты подозрением.

— Это было решено в последние минуты. Поэтому-то Кэйн и должен был дать мне этот диск. Вы можете это видеть. — Я скривил губы, словно Малыш вдруг попытался улыбнуться. — Хотите неприятностей от Кэйна? Если хотите, я могу об этом позаботиться.

Это его встряхнуло. Он вернул диск и махнул рукой, позволяя пройти. Посты были пройдены, и я вошел в зал.

Он был совершенен до малейшей детали. Бронзовые греческие и римские статуи, величественные гобелены, фрески на стенах, лепной потолок, древняя мозаика… фортуна, видно, была щедра к Кэйну, все предметы обстановки зала настаивали на своей подлинности.

Но как пройти в Южную Башню? Вот когда мне могла бы пригодиться информация Улыбчивого Малыша. Мы все получаем уроки, и я тоже получил урок. Нельзя быть таким скорым на расправу.

Я повернулся к бесстрастному стражнику. Он был облачен в средневековые доспехи и имел при себе широкий меч. Я постучал пальцем по забралу. Оно открылось.

— Я здесь по делу, от Кэйна, — сказал я. — Мне нужен эскорт в Южную Башню. Отведите меня туда.

Просто. Бронированный стражник тяжело залязгал по коридору, не возразив ни слова. Чем дальше, тем лучше. В конце концов мой безумный план может и сработать… И к черту огнедышащего дракона!

Мы пробирались по бесчисленным каменным коридорам, под высокими и низкими сводами, по мощеным дворикам, в которых некоторые из стражников Кэйна упражнялись с мечами и копьями, — и поднимались по тысячам каменных ступенек. К тому времени, когда мы добрались до обитой железом двери в Южную Башню, я тяжело дышал, а мускулы на моих ногах гудели. Синтетик, несмотря на тяжелые доспехи, был тих и спокоен.

— Мы пришли, — сказал он. — Хотите, чтобы я вас подождал?

— Нет, — ответил я. — Возвращайтесь на свой пост.

Забрало с лязгом захлопнулось, и он загромыхал по спирали каменных ступеней.

Я попробовал открыть дверь. Она не поддавалась. Я постучал кулаком по дереву. Подождал. Постучал опять. Жива ли там Исма?

Невнятные звуки сообщили мне, что в комнате кто-то есть. Заскрипел ключ в замке, и тяжелый засов с визгом отъехал в сторону. Дверь приоткрылась на дюйм, и черный синтетический крепыш с поясным оружием наготове уставился на меня.

— Я здесь для того, чтобы забрать узницу, — объявил я.

— Полномочия?

— Директива Ронфостера Кэйна.

Я показал ему фандиск. Он повесил оружие на пояс и позволил мне войти.

В комнате пахло потом и сырой соломой. Единственный свет давали лишь чадящие свечи. Исма была прикована к каменной стене в стоячем положении, совершенно нагая, раскинув руки и ноги. Три ее головы были скованы широким металлическим ошейником, вмурованным в камень вместе с цепями. Все ее глаза были закрыты. С ней обращались грубо: тело ее было в шрамах и в грязи.

— Отпустите ее, — приказал я.

В камере было еще два синтетика, но они медлили. Стражник у двери блеснул глазами, что-то соображая. Двое других занялись цепями.

— Вы один из тех трех Луни, которые привезли ее сюда, — холодно сказал стражник. — Я помню ваше лицо.

— Это верно, — сказал я.

— Нам было сказано, что Кэйн хочет, чтобы ее держали в башне скованной. Что заставило его изменить планы?

— Это не твоя забота, — прохрипел я. — Делай свое дело и держи пасть на замке.

Это ему не понравилось. Челюсть его напряглась, а синтетглаза стали излучать на меня черную ненависть. Но он стал держать пасть на замке. После довольно продолжительной работы молотками двое других охранников освободили Исму от цепей. Она повисла у них на руках, и они положили ее на покрытый соломой пол.

Я подошел и несколько раз ущипнул ее. Затем шлепнул по двум лицам жестко, не шутя. Мне нужно было побыстрее разбудить ее и заставить двигаться. Исма зашевелилась, бестолково моргая всеми шестью глазами.

— Просыпайся, сестричка, — буркнул я. — Нам с тобой придется немного прокатиться.

— А куда вы ее забираете? — поинтересовался парень у двери.

— Каллисто, — сказал я.

Наступило зловещее молчание.

— Это неправильный ответ! — Объявил он.

Я развернулся к нему.

— О чем ты говоришь, черт побери!

— У ворот вы сказали, что забираете ее на базу на Деймосе. Я знаю это потому, что такую информацию выдали нам по видеотелефону.

— Я могу это объяснить, — сказал я, подбираясь к нему. Когда я подошел достаточно близко, я сильно ударил его правой в живот. Это было ошибкой. У синтетиков нет животов. Вместо того, чтобы сложиться пополам, он обрушил сокрушительный удар на мое лицо. Я попятился, а он потянулся к поясу за оружием, чтобы прикончить меня. Двое других тоже нашаривали свое оружие.

Я выхватил 38-й и сшиб эту пару первыми же выстрелами; третий выстрел миновал стражника у двери, который успел дернуться в сторону и упал под стол. Его поясной пистолет выстрелил, и в то же мгновение над моей головой из стены разлетелись градом каменные крошки.

Я не дал ему второго шанса убить меня, следующий мой выстрел попал ему в грудь, и он опрокинулся. Пистолет выпал из его мертвой руки.

Я вложил в кобуру 38-й и обернулся к Исме. Она уже полностью пришла в себя и была перепугана.

— Вы собираетесь убить меня? Кэйн послал вас убить меня?

Я опустился перед ней на колени и заговорил вполне нормальным голосом:

— Слушайте меня, мисс Умани. Я Сэм Спейс, детектив, которого вы наняли на Марсе. Я сделал пласто, чтобы получить это лицо и забрать вас отсюда. Вы в состоянии идти?

— Да, да, думаю, что смогу, — она подарила мне улыбку. — Ваш нос переломан.

Я это чувствовал. Кулак дверехранителя угодил точнехонько. Заадер предупреждал, чтобы я не давал бить себя в поцелуйник. Проклятье! Это могло обернуться для нас большими неприятностями.

— Забудьте о моем носе, — сказал я. — Вы можете подняться?

— Уверена, что смогу.

— Хорошо. Давайте отправляться. Сейчас мы увязли в пасти льва, и я хотел бы, чтобы мы успели выбраться прежде, чем вновь сомкнутся его челюсти.

 

XV

Обычно, когда пытаются бежать, ожидают темноты, но в нашем случае ждать темноты было небезопасно и бесполезно. Меркурианский день такой же длинный, как и ночь и продолжается 88 земносуток. Нам пришлось рискнуть и пойти на дневное бегство.

До сих пор не было сигналов тревоги, топота стражников, поэтому мы имели шанс очистить замок, прежде чем обнаружат этих трех синто.

Когда мы вышли, я воспользовался тяжелой связкой ключей с пояса охранника и запер за нами дверь. Закрытая дверь могла дать нам добавочное время. Исма дрожала, привалившись к стене. Я захватил для нее шелковую мантию охранника и, спустившись вниз, она ухитрилась выглядеть нормально. Исма была прекрасным образцом венерианской женственности, но для того, чтобы этим воспользоваться, у меня не было ни времени, ни места. Я припомнил бесстыдный анекдот, у которого была такая концовка: «…и вот почему одна голова хорошо, а три — лучше…» Мне было девять лет, когда я впервые услышал его на Земле и мало что понял тогда. Теперь я хихикнул про себя, вспомнив его.

— Что смешного? — спросила Исма.

— Ничего.

Благополучно оставив позади ступени на обратном пути из замка, я понял, что мы заблудились.

— Каким образом мы найдем обратный путь к воротам? — проворчал я.

— А разве вы пришли не через них? — удивилась Исма.

— Конечно, — сказал я. — Но меня вел жестяной солдат, и я отпустил его, когда мы пришли к цели.

— Попросите помочь нам другого солдата. Они же ничего не подозревают.

— Нельзя, — ответил я. — Нельзя с этим разбитым клювом. Они начнут задавать вопросы, на которые я не смогу ответить. Я попытаюсь вспомнить обратный путь.

— Вы думаете, что сможете?

— Я хочу попробовать. Пошли.

И мы отправились дальше по бесчисленным сводчатым галереям замка. Мне казалось, что эти галереи очень похожи на те, которыми я шел сюда, но уверенности у меня не было, поскольку в этом месте каждый камень был неотличим от другого.

— Я думаю, мы идем правильно, — сказала Исма. — Я помню, что они здесь меня вели. Я уверена, что мы движемся к воротам.

Она успела успокоиться и обрела прежние силы и духовную твердость. Трехголовые — стойкая порода. Затем я засек впереди двор замка.

— Удача все еще с нами, — сказал я. — Как идти от двора, я помню. Мы быстро пересекли двор. Стражники большей частью разбрелись, осталось полдюжины, они лупили друг друга боевыми топорами, которые звенели, словно колокола, ударяясь о бронзовые латы.

— Они слишком заняты, чтобы нас заметить, — прошептала Исма. Она была права. На сей раз обошлось без происшествий.

— Я думаю, — вздохнула она, когда мы приблизились к огромной столовой замка, — что неплохо было бы поесть. Не могли бы мы сделать передышку?

— Я и сам не прочь чего-нибудь перехватить, — сказал я.

Столовая была пуста. Длинный стол был заставлен корзинами со зрелыми, соблазнительными фруктами. Пока Исма лопала яблоки и груши и набивала ими карманы, я наполнил два пузатых кубка вином из бочки у края стола.

— Пей до дна, — ухмыльнулся я.

Мы торопливо ели и пили, не сводя глаз со входа. Вино было бодрящим, а фрукты — восхитительными. Кэйна обслуживали робосады и псевдовиноградники, и я в этот миг был рад, что он ценит в жизни такие штуки.

Мы отправились дальше. Вновь галерея. Коридоры. Комнаты с сероватой мебелью, с портретами герцогов и королей. Итальянские квазимраморные полы. Каменный очаг, а над ним набитые головы кабанов.

— Сэм, нам удалось, — воскликнула Исма, когда подъемный мост опустился, и мы перешли по нему через ров.

— Не совсем, — сказал я. — Гляди-ка, нас ждут. Огнедышащий дракон Кэйна звучно спал на пороге. Огромная его голова загромождала дорогу во всю ширь, с обеих сторон были крутые обрывы и миновать зверя было невозможно. Мы были блокированы.

— Он выбрал чертовски неподходящее место, чтобы вздремнуть, — заметил я.

— Ему вряд ли понравится, если мы его потревожим, — сказала Исма. — Что мы будем делать теперь?

Я попытался найти ответ на этот вопрос, но тут поднялась тревога в замке.

— Джига закончена, — заметил я. — Видимо, они обнаружили наших жмуриков. — Я выхватил 38-й и вручил его Исме. — Держи. Он тебе пригодится.

Подъемный мост стал опускаться, раскачиваясь. Это означало, что стража замка вознамерилась пройти по нему и ударить нам в спину, покуда любимчик Кэйна преграждает нам путь в деревню.

Я подумал, что у него, видимо, была тяжелая ночь, если он по-прежнему спит, не обращая внимания на визг сирены.

— Следи за драконом, — сказал я Исме. — Кричи, если он проснется.

Я оставил ее и помчался по краю дороги, вытаскивая укороченный гибкоствольный лазеромет 60–70 и бросая взгляды на опускающийся мост. Я надавил на спусковой крючок, и яркий луч вонзился в мост, как нож в масло. За какие-то секунды я перерезал мост надвое, два его куска рухнули в кипящую лаву. Это остановило стражу замка. Теперь они больше не могли до нас добраться.

Теперь мне следовало побеспокоиться об огнедышащем драконе и о солдатах, оставшихся в деревне. Даже если мы и проскочим мимо дракона, мы сможем…

— Сэм, Сэм, он просыпается, — закричала Исма, — поторопись!

Так я и сделал, но к тому времени, когда я добрался до Исмы, огромный чешуйчатый дьявол взгромоздился на ноги и выглядел изрядно обезумевшим. Все говорило о том, что он не любил сирены и падающих подъемных мостов, а также честных копов, нарушающих его отдых. Большие, как булыжники, с красным отблеском глаза пялились сверху на нас, а длинный заостренный хвост ворочался туда-сюда.

— Назад! — предупредил я Исму. — Похоже, он собирается…

Он собрался. Огромная пасть распахнулась, как чертова печь, и из нее вырвался длинный язык желто-белого пламени, который облизал дорогу перед нами. Та почернела.

— Кажется, он еще не совсем проснулся, — сказал я. — Он плохо прицелился и промазал на добрых три фута.

— Ох, Сэм, он испепелит нас обоих!

— Нет, не испепелит, — сказал я. У меня был лазерный, и я чувствовал себя уверенно. Если я смог разрезать подъемный мост, то с драконом я и подавно справлюсь.

Я нацелился на бугристую голову и нажал на спуск. Ничего… Я опять попробовал. Опять ничего. Оружие отказало, и как раз тогда, когда я больше всего в нем нуждался.

Я отшвырнул проклятую штуку и вытащил Виккерс 20–40 Улыбчивого Малыша — игрушку, по сравнению с лазером. Но больше у меня ничего не было. Однако, прежде, чем я успел сделать выстрел, новая длинная вспышка пламени вырвалась из драконьего рта, и я отскочил назад. Левая нога зацепилась за камень и подвернулась. Я упал, и Виккерс вылетел из моей руки. Он перепрыгнул через край дороги и исчез.

Разгневанный дракон возвышался надо мной, длинный, как ракета, весь в зеленых и пурпурных чешуйках с бугристой, лоснящейся кожей, с чудовищными глазами с пламенным отливом. Из ноздрей шириной в пещеру шел дым.

Я был в беде. В следующую секунду мне предстояло превратиться в готовое блюдо: даже пьяному дракону вряд ли по силам промазать три раза подряд.

— Сэм, я здесь, — закричала Исма. Она отступила на край дороги и следила за схваткой. Теперь она бежала ко мне, размахивая 38-м.

— Бросай, — завопил я. — Кидай его мне.

Она бросила, и я, ловко поймав его, тут же обернулся к своему чешуйчатому приятелю. Следующая доля секунды ушла на то, чтобы прицелиться: если с первого раза я промахнусь, другой возможности уже может не быть. Я был в этом почти уверен.

Я стрелял в глаза. Два выстрела, разделенные лишь временем, необходимым для того, чтобы перевести мушку с левого глаза на правый. Я расколол их оба.

Теперь у меня было преимущество. Я выстрелил вновь — раз, два, три, четыре, загоняя пули в голову дракона. Я стрелял и стрелял, пока не щелкнул опорожненный магазин 38-го. Большой, ревущий монстр затрясся. Раздвоенный язык метался и извивался, как змея. Ноги раскалывали попадающие под них булыжники. Из глаз и носа валил дым.

— Ты повредил его, Сэм, — с восторгом воскликнула Исма, помогая мне подняться. Моя левая лодыжка сильно болела, и ходьба была для меня убийственным наказанием.

Надо мной ворочалось тело великана. Он трясся, судорожно колотил хвостом. Мы присели, когда он просвистел над нашими головами.

— Назад, — предупредил я. — Он собирается прогуляться!

Словно падающая гора, зелено-пурпурный дракон обрушился на дорогу, испуская пар, шипя и свистя. Хвост в последний раз конвульсивно дернулся и затих. Мы приблизились. На дороге вокруг огромной туши растекалась черная лужа.

— Кровь! — выдохнула Исма, прижимая ладонь к одному из ртов.

— Нет, — возразил я, — масло.

— Ты хочешь сказать, что он…

— Робот, конечно. А как же иначе? Любимчик Кэйна, дракон-робот. Я перебил ему коленчатый вал.

— Изумительно, — воскликнула Исма. — Просто изумительное создание…

— Кэйна называют королем роботов не ради смеха, — сказал я. — Он знает, как надо собирать вместе колесики и шестеренки. Уверен, что он сам проектировал этого малыша.

Исма прикрыла свои огромные глаза.

— Шестеренки… — сказала она. — Я вижу там шестеренки. И трубки, длинные трубки, шланги…

— Это все для огня и дыма, — сказал я.

— Я все еще не могу забыть, насколько страшно он выглядел живым.

— Но ты уже выглядишь лучше, — сказал я. — А сейчас у нас появится компания. — Я потянул Исму за дымящуюся драконью челюсть: к нам направлялась толпа синтетиков, зловещих, как мегеры.

— Ты можешь их остановить? — воскликнула Исма.

Я вздохнул.

— У меня вывихнута лодыжка. Пистолет Малыша улетел. Мой 38-й пуст, а лазеромет заклинило. Мне неприятно говорить тебе это, сестренка, но единственное, что может нас спасти — это чудо.

 

XVI

Мы его получили. Именно чудо. По крайней мере, у меня было именно такое впечатление.

Только что, секунду назад, мы были там, скорчившись за протекающим драконом-роботом, а к нам подбирались по меньшей мере две сотни вооруженных охранников Кэйна, а в следующую секунду мы были уже вовсе не там.

Мы сидели в кабинете Натана Оливера под гигантским Институтом Искусств, и старый Нат приплясывал вокруг нас, с восторгом хлопая в ладоши.

— Получилось! Получилось! Ой, парень, оно сработало, честное слово!

— Что сработало? — спросил я.

— Мой времявыкусыватель, — ответил Нат. — Я много месяцев потел, пытаясь выбить из него толк. Работает по принципу лучевыкусывателя. Предметы лучевыкусываются в прошлом и будущем. Я послал черепаху в 3028-й год, туда-сюда, но потерял ее. Потом я попытался выкусить конного копа с Таймс-сквер, из тех времен, когда разъезжали на лошадях. Но я получил лошадь, а на ней был пьяница-алкоголик с 42-й стрит. Я дал ему выпить и отправил обратно.

— Коня? — спросила Исма.

— Нет, пьяницу. Коня я удержал.

— Слушай, Нат. — Я встал, лодыжка ныла, но ходить было легче. — Как ты узнал, что мы там, на Меркурии, и что с нами происходит? Как ты узнал, что нам необходимо, чтобы нас оттуда лучевыкусили?

— Это не просто объяснить в светских терминах.

— Попытайся, — сказал я.

— Прежде всего, — заметил он, помогая Исме подняться, — я намерен представить вас этому очаровательному созданию. Или, точнее, трем созданиям.

— Одной достаточно, — сказала она. — Мои глаза и головы… обычно пьют по очереди, по одному-два глотка.

Нат был восхищен.

— У вас три различных набора вкусовых бугорков?

— Естественно. Поскольку у меня три мозга, три шеи, три носа, по три комплекта глаз и ушей.

— Это изумительно, — сказал Оливер. — А три мозга не приводят к путанице? Мне и один доставляет уйму хлопот.

— Эй, Нат, — сказал я, хватая его за локоть. — Прекрати болтать и налей выпить даме. Да и мне заодно уж, раз ты все это затеял, да покрепче.

После того, как Нат приготовил выпивку, мы расселись в его загроможденной комнате. Креслами нам служили куклы старых известных актеров. Я сел на Марлона Брандо, Исма — на Джонни Вейсмюллера, а Нат — на Зазу Пикте.

Я выхлебал двойной бурбон, как детское молоко. Боям с гигантскими драконами сопутствует жажда.

— О'кей, — сказал я, когда одна из голов Исмы пригубила шотландское виски с водой. — Выкладывай, как ты нас обнаружил.

Нат неуютно завозился.

— Случайно, Сэм.

— Такова жизнь, — буркнул я. — Давай!

Нат вздохнул, потер красные глаза.

— Ну, что же, когда я с тобой виделся в последний раз…?

— Я видел одного из вас, когда начинал это дело, — сказал я. — Но тот Оливер был в другой Вселенной. Ты, или, вернее, другой ты, ухитрился дать маху: отправил меня обратно и заслал в другое измерение. Мне это было ужасно неприятно.

— Надо думать, на той стадии у меня это еще плохо получалось, — заявил он. — У второго меня, я хотел сказать.

— Ты всегда выглядел несколько протухшим, — сказал я. — Но намерения у тебя были здоровые.

— Спасибо. Это очень мило с твоей стороны.

— Я видел тебя в последний раз… — задумался я, — я бы сказал, что это было год назад, когда ты просил меня расследовать это исчезновение твоей электронной коровы.

— Ах, да, — вздрогнул Нат. — Я опасался, что ее выкрал какой-нибудь другой изобретатель электронных коров. Но оказалось, что она просто отошла и заблудилась. В неустойчивости ее походки было виной разболтавшееся копыто.

— Когда пьяный попытался подоить ее посреди Мичиган-Авеню, его до полусмерти стукнуло электрическим током, — напомнил я.

— Да, — новый вздох. — Мои изобретения, похоже, привлекают внимание забулдыг. Пьяница на лошади, например.

— К чему все это? — Захотелось мне узнать.

— К моему объяснению, конечно. Я лишь хочу рассказать тебе, что произошло со времени нашей последней встречи.

— Тогда давай, вгрызайся!

Нат сцепил и расцепил пухлые пальцы. Способа расшевелить его не существовало, поэтому я вооружился новой двойной порцией бурбона и уселся поудобнее на животе Брандо. Исму, похоже, это забавляло, а то, чтс Оливер выручил нас из Кубла Кэйна, подняло его настроение. Кроме того, ей не привыкать было нянчиться с учеными — вспомним хотя бы ее отца.

— После инцидента на Мичиган-Авеню с пораженным пьяницей, — сказал Нат, — я оставил опыты с электронными коровами и попытался заняться более точными формами творческого созидания. Я на ощупь вошел в область параллельных Вселенных и управления временем, заменив туфли, образно говоря, у великого космического потока.

— Я слышал, ты был занят этими штуковинами, — сказал я.

— Действительно, — Он вытащил огромный ирландский носовой платок и высморкался, словно фыркнул в рупор. Затем он продолжал: — Последним моим достижением было лучеиспускающее устройство, которым я воспользовался для вашего спасения. — Он ухмыльнулся нам. — Это что-то вроде глазка в прошлое и в будущее. Когда энергетические вихри заряженных нейтронов находились в их собственной связанной последовательности, я имею, вследствие этого, окно, через которое можно заглянуть в прошлое и будущее. Но это, конечно, еще не идеал…

— И вот это ты использовал, чтобы нас засечь? — я занимался уже третьим стаканом, чувствуя себя мягким и расслабленным. Лодыжка болела меньше. Лишь для того, чтобы окончательно послать ее к черту, я переменил сидение и уселся на Веронику Лейк. Исма осталась на Вейсмюллере.

— Да, — Нат ответил на мой вопрос и снова ухмыльнулся. — Я как раз занимался понемногу настоящим и подхватил твой энергетический образ на Меркурии.

— Ты присутствовал при всей сцене? — спросил я. — Ты видел, как я зачехлил дракона?

— О, да, разумеется. Это была прекрасная демонстрация холодных нервов и сверхмастерства.

Я ответил ему ухмылкой на ухмылку.

— Пустяки.

— На самом деле, — продолжал Оливер, — я был настолько увлечен вашей драматической борьбой за жизнь, что едва не забыл о том, что вас нужно вовремя выкусить.

— Вы вытянули нас, и это самое главное, — сказала Исма. — Вы очень хорошо сделали свое дело, мистер Оливер.

Нат вспыхнул от удовольствия, что его изобретения принимают, и что они приносят пользу тем, кто в ней нуждается.

Я махнул на него стаканом.

— Давай-ка выясним кое-что, Нат.

Он вопросительно склонил голову в мою сторону.

— Где мы сейчас находимся относительно нашего пребывания в Кубла Кэйне?

Оливер потер ладони.

— Настолько, насколько я могу определить, вы находитесь на Земле и сейчас предыдущий день.

— То есть, приблизительно, мы получили двадцать четыре часа?

— Приблизительно.

— О'кей, — сказал я, ставя пустой стакан на кофейный столик, оформленный под Аллана Лада. — Это дает нам небольшое преимущество перед Кэйном. Если бы мы оказались на день позже того, он мог бы снова устроить покушение на жизнь доктора Умани.

— Нам следует связаться с папой и сказать, что мы в безопасности, — заявила Исма.

— Нет уж, — сказал я, покачав головой. — У Кэйна, возможно, есть возможность нас подслушать. Лучше нам сейчас же вернуться, не афишируя этого. Он будет в достаточной безопасности, пока мы тут. — Я пожал руку Нату. — Спасибо за бесплатную езду в кабриолете.

— С большим удовольствием, Сэм.

Исма клюнула его в щеку каждой парой губ. Он затрепетал.

— Мы отчаливаем в Пузырь-Сити, — сказал я.

— Но я хочу вам показать и другие мои изобретения. Я работаю над методом, который позволит безболезненно выворачивать свиней наизнанку.

— Это еще зачем? — поинтересовалась Исма.

Нат смутился.

— Точно не знаю, честно говоря. Вы не знаете, кому-нибудь требуется выворачивать свиней?

— Видишь ли, — сказал я, — мы совершенно незнакомы со свинарями. Но ты можешь нам помочь еще в одном.

— В чем именно?

— Всю дорогу Исма таскает накидку стражника. У тебя есть что-нибудь из одежды?

— Понимаю, — сказал он, провожая нас в спальную будку. Нажав на кнопку, он распахнул стенку, открылась ниша, увешанная нарядами. Он показал нам пришпиленный женский полнокостюм с широкими рукавами. — Последняя моя жена очень любила его.

— Я не знала, что вы были женаты, — сказала Исма.

— Да. Дороти работала со мной над некоторыми из моих ранних изобретений. Ее утащила и задушила механическая обезьяна. В те дни мне не очень-то удавались обезьяны. Да и сейчас мне с ними много мороки.

— Как печально, — воскликнула Исма, залезая в полнокостюм.

Идеальный полурост.

Нат получил новый транс-поцелуй, и мы отчалили.

 

XVII

Прежде чем покинуть Землю, мы захватили новый груз замороженных тел для старины Умани, что позволило Исме сразу же по приезде пересадить дока в новое тело. Жизнью жирафоглава он был сыт по горло.

Когда он вышел из лабблока, чтобы поблагодарить меня за спасение Исмы, это был уже типичный оклахомский индеец Чарроки. Я объяснил, почему у меня сломан нос и почему я таскаюсь с физиономией Улыбчивого Малыша: у меня не было времени вернуть мою подлинную земную образину перед погрузкой замороженных.

— Угу, ты принес кучу хороших тел, — проворчал он, используя очередной, донельзя фальшивый акцент. — Нам нравится это тело, которое ты нам дал.

— Я считаю, что заслужил награду за возвращение вашей дочери, — сказал я.

Он кивнул головой, бронзовой от солнца.

— Великий дух говорит, что ты — смелый мужчина. Мы награждаем тебя премией. Это отличный вампум, — сказал Умани.

— Это не совсем та награда, о которой я говорю, — возразил я. — Вы мне достаточно платите. И я говорю не о деньгах.

— Тогда скажи честно вождю, что ты хочешь, и мы это дадим.

— Я хочу, чтобы вы перестали морочить мне голову своим экспериментом. Я хочу знать, что вы делаете, и я хочу знать, почему Ф. пытается вас остановить.

Мы глядели друг на друга. В облачных индейских глазах была неукротимая ярость, и я думал, что он откажется. Но он не отказался.

— Ну, что же, мистер Спейс, — сказал он. — Ваша просьба вполне оправдана, и вы заслужили право на ее удовлетворение. Пожалуйста, следуйте за мной, и я вам все объясню.

Он повернулся к своей лабе, я пошел за ним. Варлаг заслонил передо мной дверь. Лысый. Кулаки — кувалды, красные глаза. Огромная глыба бойцового мяса — он выглядел так, будто всю жизнь сдерживался, чтобы не пустить мне пулю в лоб.

— Велите вашему двоюродному брату не строить из себя буйнопомешанного, — сказал я Умани. — Скажите ему, что я приглашен на вечеринку…

— Позволь мистеру Спейсу войти. Отойди в сторону…

Варлаг отодвинулся, пожирая меня взглядом. Я ответил ему тем же и вошел в лабораторию.

Все лабы для меня выглядели одинаково. Эта походила на лабораторию Ната Оливера, которая, в свою очередь, походила на все остальные. Трубки, баки, колбы, искры, провода, кабели, булькающие флюиды. Одна из голов Исмы склонилась над окуляром какого-то прибора на одном из дальних столов, две другие головы, когда я вошел, обернулись ко мне.

— Сэм, я не думала, что папочка…

— Откроет мне семейные секреты? — ухмыльнулся я. — Я заслужил инфо, и вы это знаете.

Умани-индеец кивнул, сложив руки на груди. Ему нравилось играть в вождя. Жаль только, что тело его было в обычном деловом костюме. Ему явно не хватало перьев, бычьей кожи, а также рогов буйвола. Исма была рада мне.

— Мне очень не по душе было скрывать от вас что-либо, Сэм, но папочка настаивал, чтобы я держала язык за зубами.

— Угу. Это правда. Вождь велел дочери держать рот закрытым.

— А сейчас мы ему расскажем все. Правда, папа?

Варлаг с безумными глазами встал между нами.

— А я говорю, этот дешевый шпик не узнает от нас ничего, — прохрипел он. — Он может работать на Ф.: пытается разнюхать наши секреты!

— Варлаг, ты чертов дурак! — рявкнул Умани. — Немедленно оставь нас, ты только что оскорбил человека, который спас нашей Исме жизнь!

— Я настаиваю на том, что это все могло быть подстроено! — зарычал Варлаг.

— Прочь! Убирайся с дороги, — потребовал Умани. Варлаг убрался, сожрав меня взглядом на прощание.

— Я должен извиниться за своего двоюродного брата, мистер Спейс, — сказал доктор Умани. — Он работал днями и ночами. Все эти покушения на меня совершенно разболтали ему нервы. Кроме того, в облике жирафоглава я был не лучшим сотрудником при лабораторных исследованиях.

— Забудем это, — сказал я. — Просто расскажите мне, что там происходит в ваших экспериментах?

— Ах, ну, конечно, — Умани подошел к отгороженному квадратному участку в углублении пола, оно было расчищено от хлама, пустое место.

— Шары, моя дорогая, — сказал он Исме.

Она принесла ему два красных резиновых шара, один больше другого.

— Угу. Ты видишь наши шары, — буркнул Умани. Он бросил их на чистый пол. Шары подпрыгнули и повисли в воздухе. Маленький шар принялся облетать вокруг большого.

— Что за чертовщина? — спросил я. — Что должна доказать эта пара странных шаров?

Умани адресовал мне хмурую индейскую улыбку.

— Бледнолицый не дает вождю возможности сказать. Закрой рот и смотри на шары.

— Шары показывают вращение Земли вокруг Солнца, — сказала Исма. — Обычно орбита Земли ровная, но она может быть дестабилизирована.

Умани щелкнул тумблером, и маленький шар стал пьяно болтаться. Наконец, он потерял контакт и упал на пол.

— Я все еще не вникаю, — сказал я.

Умани свел вместе черные брови чарроки, нахмурившись.

— Земля в опасности. Она более нестабильна. Естественная ее орбита вокруг Солнца уже изменена. В таком же положении и Марс. Всеми планетами в Солнечной Системе скрыто манипулируют, хотя средний гражданин Системы еще не воспринимает перемен.

— Да что вы говорите! — удивился я.

— Разве это не очевидно? Кто-то меняет орбитальные образчики всех тел в нашей Солнечной Системе. Изменения еще не критические, но опасность очень велика. Если не противопоставить что-либо этим орбитальным изменениям…

— Гусь будет зажарен! А вы пытаетесь не дать его зажарить, верно? — я, наконец, сообразил, что хотел сказать док.

— Именно. Мой эксперимент, которому я дал кодовое обозначение ОРСТА, орбитальный образчик, стабилизация орбиты. Но я сталкиваюсь с ужасными трудностями. Я не уверен, что сумею закончить вовремя и спасти Систему.

Я устроился на скрытом древесном рабочем стуле и попытался усвоить информацию.

— Чего я не понимаю, — задумчиво произнес я, — так это — зачем? Зачем кому-то надо пытаться разладить Систему? Если девять планет со всеми спутниками отправятся ко всем чертям, разве тот, кто стоит за всем этим, не составит им компанию?

Умани вздохнул.

— Думаю, нет. Кто бы не вызвал эти орбитальные изменения, он, очевидно, имеет базу за пределами Системы, и последней фазой разрушения он, без сомнения, будет руководить оттуда. Только подумайте: перевести девять планет на встречные орбиты. Космическая игра камешками, в которую играет злой ребенок.

— С какой целью? — настойчиво повторил я.

Умани пожал плечами.

— Не могу догадаться. Пути бледнолицых непонятны индейцу. Великий дух гневается. Вождь смущен.

— Вы единственный ученый, работающий над этой проблемой?

— О, небо, нет. Я поддерживаю контакты с десятками других по всей Системе. Но, похоже, к решению приблизился я один. Вот почему моя глупая мысль постоянно на мушке.

Я хлопнул в ладоши.

— Вот значит как! Вот какая жестянка с бобами. Всю Систему ко всем чертям. Кто бы за этим ни стоял, он на пустяки не разменивается.

— Папа думает, что это может быть Кэйн, — выложила Исма. — И поскольку он устроил мое похищение, эта идея резонна.

Я вздрогнул.

— У Кэйна в Системе масса деловых интересов. Зачем ему уничтожать собственную Солнечную Империю? Сколько времени вам понадобится, чтобы сварганить орбитальный стабилизатор?

— Быть может, неделя, или чуть больше марсовремени, — ответил Умани. — Если мне дадут работать без покушений. К тому времени я смогу ликвидировать орбитальные изменения и спасти Систему.

— Ну, что же, моя работа завершена. Я намерен отправиться на Каллисто, и вернуть свое настоящее лицо.

Исма казалась обеспокоенной.

— Разве ты не собираешься урезонивать Кэйна?

— Зачем?

— Чтобы узнать, не он ли на самом деле этот Ф. И почему он пытается всех нас убить, и зачем меня похитили, и почему…

Я остановил ее.

— Ну-ну. Все, что ты говоришь, — правильно. Но что я могу сделать? У нас нет никаких улик против Кэйна, если говорить юридически. Я всего лишь простой парень и не могу тягаться с Кэйном в одиночку.

— Но ты же дважды его разыскивал, — возразила Исма. — В Куполоулье и в Усач-Тауне. Почему бы тебе еще разок не попробовать?

— Моего любопытства поубавилось. В ту пору я еще не знал, кто этот Ф. А сейчас, похоже, получается, что это сам Ронфостер Кэйн, а если это так, то он недосягаем. Слишком крупная рыба для моих сетей, разве тебе это не ясно?

Исма кивнула всеми своими тремя головами.

— Прости меня, Сэм. Просто я сразу об этом не подумала. Я позволила эмоциям взять верх над логикой. Тебе нет дела до этого Кэйна и нет смысла с ним тягаться. Мы наняли тебя на работу, она закончена и ты имеешь полное право идти…

— Я не уйду, если вы хотите, чтобы я был рядом. Я останусь здесь с твоим отцом, пока его штуковина не заработает.

— Нет, в лабе папы достаточно безопасно. Блок оборудован деструктозаглушкой, да и Варлаг будет рядом.

— Шикарно, — сказал я. — В таком случае ты можешь найти меня на Марсе.

— Спасибо тебе, Сэм, — она приблизилась ко мне и поцеловала в шишку моей головы.

— Эй, — сказал я. — Я забыл о Николь. Где она?

— Папа говорит, что она ушла. Вскоре после твоего ухода. Сказала, что она возвращается в ОлдНью-Йорк.

— Это так, — подтвердил Умани. — Дочь вождя говорит правду.

— Она сказала, зачем?

— Не сказала. Лишь ушла. Села в большую небесную птицу и полетела в дальние края.

Я медленно потер ладонью шею.

— Я-то думал, у нас с ней что-то намечается. Думал, что она меня подождет. Она не оставила мне никакого сообщения?

Умани покачал головой.

— Что поделать, — вздохнул я, пожав плечами. — Очевидно, мне перестало везти.

Две головы Исмы из трех покраснели.

— Я бы так не сказала, Сэм…

Это укрепило мое «я» и дало мне повод посмеяться по дороге.