Глава 1

Буря утихла, и теперь, после долго бушевавшего ненастья, река умиротворенно катила свои воды. Сквозь тяжелые серые тучи едва пробивались слабые лучи весеннего солнца, а ветер был злобным и колючим. До самого горизонта простирался пустынный берег, лишь кое-где покрытый редкой травой. Еще недавно яростно разбивавшиеся о него волны сейчас тихо плескались — Рейн словно отдыхал после бури, а может, собирал силы для нового штурма. В воздухе пахло туманом, и серая дымка окутывала небо над рекой — противоположный берег едва виднелся за серой пеленой. Хотя зима в этом году необычно рано сдала позиции, чувствовалось, что весна еще не одержала окончательной победы.

В монотонный шелест волн влился приглушенный рокот. На гребне холма появилась цепочка тёмных силуэтов, топот лошадиных копыт становился все громче. Перепуганный ворон с карканьем выпорхнул из зарослей кустарника, где он укрывался от ненастья. Маленькие точки вдалеке сформировались в четкие контуры: по склону холма к воде спускалась вереница всадников. Копыта лошадей, увязая в мокром песке, оставляли глубокие следы — но они тут же исчезали, будто река давала понять людям, как преходяще любое их деяние. Стряхнув с оперения последние капли влаги, ворон совершил еще один круг над водой, а затем улетел прочь.

Отряд представлял собой жалкое зрелище. Одежда всадников была изорвана и заляпана грязью, некогда сияющие железные латы утратили блеск. С ожесточенными лицами, скрючившись в седлах и мертвой хваткой вцепившись окоченевшими руками в поводья, воины продвигались вдоль берега Рейна. Многие из них были ранены, о чем свидетельствовали окровавленные повязки, иные даже не считали нужным перевязать раны. Из последних сил они держались в седлах. Тела лошадей блестели от пота, несмотря на холод. Белые клочья пены срывались с их губ, слышно было тяжелое дыхание загнанных животных. Не зная отдыха, они мчались многие часы, а может, и дни. Всадник, возглавлявший отряд, внезапно натянул поводья, поднял руку и гортанно вскрикнул. Один за другим его спутники тоже остановились, расположившись тесным полукругом. Кони беспокойно били копытами, стремясь поскорее к реке, к водопою.

— Остановимся здесь, — прозвучал приказ предводителя. — Лошади нуждаются в отдыхе.

Внешне этот человек ничем не отличался от остальных рыцарей. Одежда его была такой же простой, оружие покрыто зазубринами и высохшей грязью. Ростом он был даже ниже иных своих спутников. Единственным, что привлекало взгляд, были его шлем и щит, выкованные из черной стали. Массивный шлем венчали два орлиных крыла, оттенявших резко очерченное, изборожденное морщинами лицо, заросшее густой черной бородой. Круглый боевой щит, как и шлем, казался несколько громоздким. Одет всадник был в национальный костюм норманна: черный камзол и перевязь из прочного грубого сукна не обременяли никакие украшения. Кожаные перчатки и сапоги были подбиты узкими полосками черненого железа. На плечи наброшен длинный плащ — единственная деталь костюма не черного, а темно-красного цвета.

Нет, Хаген из Тронье внешне ничем не отличался от своих спутников. Напротив, среди рослых, мускулистых воинов фигура его казалась маленькой и незаметной. Но кто угодно с первого взгляда угадал бы в нем предводителя маленького отряда. Что-то было в его голосе, в манере держаться и прежде всего во взгляде, позволявшее безошибочно это определить.

— Так близко от цели, господин? — К Хагену приблизился смуглый, невысокого роста всадник в простой одежде кнехта, — До Вормса уже недалеко, мы можем успеть туда к полудню.

— Не важно! — Хаген с трудом спрыгнул на землю и схватился за седельную луку: он едва стоял на ногах. — Или нет, как раз в этом все и дело. Не пристало нам возвращаться домой ободранными, как попрошайки.

Лангобард Гримвард усмехнулся — как всегда, когда они с Хагеном расходились во мнениях, в его улыбке скрывалась ирония. Однако, послушно склонив голову, он спрыгнул с седла в мокрый, вязкий песок. Конь облегченно фыркнул, освободившись наконец от тяжелой ноши.

Остальные всадники тоже спешились. Войско Хагена состояло из представителей самых разных народов: белокурые великаны с севера, маленькие, жилистые темноглазые южане, даже гунны — желтокожие, с чуть раскосыми глазами. Ни один рыцарь не походил на другого: если бы кто-то захотел воочию созерцать все разнообразие народностей мира, отряд послужил бы ему великолепным примером. И все же что-то объединяло их всех. Казалось, эти воины были братьями — но не кровные узы сплотили их, а сообща пережитые тяготы и страдания.

«Да, — подумал Хаген, — последние две недели принесли много невзгод». Он грузно опустился на влажный, холодный песок. Давно ли он в последний раз так же сидел на этом берегу, глядя на воду? Два месяца назад? Ему они показались куда длиннее — скорее два года или нет, два человеческих века, два столетия. Тогда тоже небо было серым, сплошь затянутым тучами, а на полях лежал снег: была еще зима. Было куда холоднее, чем теперь. Но сейчас он мерз сильнее.

Хаген попытался отогнать прочь мрачные мысли. Но тьма окутывала его душу до самой глубины, как болезнь, от которой невозможно было излечиться. Неужели два месяца могли так перевернуть его жизнь, что теперь, возвращаясь домой, он не испытывал радости, будто дом стал чужим?

Нет, мир не изменился. Он сам стал другим.

Дело было не в том, что тени казались ему мрачнее, и не в том, что земля стала беднее, а холод болезненно впивался в самое сердце. Что-то изменилось в нем самом, в его душе.

Негромкий скрип песка под чьими-то шагами прервал его мысли. Рука невольно потянулась к перевязи.

— Не помешаю, господин? — Это был Гримвард. От взгляда лангобарда, разумеется, не ускользнуло инстинктивное движение Хагена. Иные расценили бы его как привычку воина быть все время начеку, но в действительности это говорило о крайней степени его усталости. Гримвард промолчал, сделав вид, что ничего не заметил.

Хаген откинулся назад, облокотившись на локоть.

— Нет, присаживайся. Только забудь слово «господин». По крайней мере когда мы одни.

Гримвард опустился рядом, зачерпнул рукой горсточку песка:

— Трудно будет к этому привыкнуть.

Хаген недовольно хмыкнул:

— Мы же не в Вормсе! Целых два месяца ты называл меня просто по имени, и я не вижу причин это менять только потому, что теперь мы почти дома, — Он помолчал, глядя на свинцово-серые волны, — Дома…

— В твоем голосе сквозит горечь, господин… Хаген, — быстро поправился Гримвард, — Ты не рад возвращению в надежную крепость?

Хаген глубоко вздохнул. Тень пробежала по его лицу. Как и Гримвард, он задумчиво погрузил руку в песок.

— В надежную крепость… — пробормотал он. — Неплохо сказано, Гримвард, — но чего стоит такая надежность, если она заканчивается за ее стенами?

Лангобард промолчал. Десять дней они двигались вдоль берега реки, избегая городов и деревень. Такова была воля Хагена, и воины его считали, что предводитель отдал этот приказ из-за внешнего вида войска. Полные сил и надежд, отправлялись они в поход два месяца назад — блистая оружием, с решимостью на лицах. Теперь же они были лишь кучкой изможденных, усталых людей — жалкая пародия на отряд, некогда покидавший Вормс. Они возвращались домой с победой, но выглядели проигравшими.

И рыцари думали, что Хаген из Тронье не хочет показывать людям, в каком жалком состоянии пребывает его войско.

Но Хаген поступал так не только поэтому. Истинная причина была иной, куда более простой. Его душа была исполнена горечи, и все пережитое за шестьдесят дней похода вдоль границ империи лишь усиливало ее. Неизвестно когда и где нанесенная Хагену рана открывалась все шире. Разумеется, он был героем, вождем, в которого верил народ. А он одновременно восхищался своим народом и страшился его, страдая под бременем славы, о чем догадывались лишь немногие друзья. Но, быть может, на самом деле он страшился самого себя?

— Вормс не так уж надежен, — внезапно проговорил Хаген. К удивлению Гримварда, в его голосе не прозвучало ни горечи, ни гнева. Он просто утверждал очевидное. — Как ты можешь говорить о безопасности, когда страну разоряют банды разбойников, а у границ пахнет войной так, что тяжело дышать?

— Войны не будет, — возразил Гримвард, — А…

— Ты ошибаешься, — спокойно перебил его Хаген, — Поверь мне, друг. Твои соотечественники в Паннонии давно уже поглядывают на наши земли и богатства, Рим только и ждет повода нарушить мир, а на востоке саксы всегда готовы прибрать к рукам то, что упустит римское войско.

Если бы кто-то иной обратился к нему с подобной речью, Гримвард не раздумывая выхватил бы из ножен меч и слова были бы оплачены кровью. Он давно покинул родину — больше пятнадцати лет назад, из которых последние восемь провел при дворе короля Гунтера, а последние пять был другом Тронье (о чем в Вормсе знали немногие). Но за все эти годы родина не стала ему чужой. Гримвард был рожден крепостным и жил как раб до тех пор, пока не попал в Бургундию. И хотя его страна и его народ принесли ему горя не меньше, чем иному — злейшие враги, он любил свою родину. Наверное, потому, что родная земля была единственным имуществом раба. Он не одобрял политику Рима — политику завоевания и разорения, но не мог допустить, чтобы о его родине говорили с презрением. В этом они были с Хагеном едины, и Гримвард знал, что слова друга не имели целью задеть его лично.

— Война будет, Гримвард, поверь мне, — повторил Хаген, — Я это чувствую, — Он быстро вскочил на ноги. Повернув голову, прищурился, вглядываясь в даль. От воды поднимался густой серый туман. — Пусть люди отдохнут, — продолжал он изменившимся голосом, — Нужно почистить лошадей и сменить одежду. Нельзя допустить, чтобы издалека было видно, что я привел в Вормс горстку оборванцев.

— Что ты задумал? — Гримвард оставил без внимания насмешку Хагена.

Тронье пожал плечами:

— Ничего. Я… хотел немного осмотреть окрестности, вот и все.

Лангобард хотел последовать за ним, но Хаген жестом остановил его:

— Нет, Гримвард. Я хочу побыть один.

Гримвард замялся. Рука его невольно схватила рукоять меча, который в отличие от других он носил справа, хотя не был левшой.

— Не беспокойся, — молвил Хаген, — Здесь все спокойно. Ты ведь сам сказал: мы почти в Вормсе.

Гримвард расценил это как отговорку. Взгляд его темных, глубоко посаженных глаз оставался озабоченным. Наверняка он думал сейчас о разбойниках, жертвой которых мог оказаться любой путник в этой пустынной местности. В конце концов он молча поклонился, повернулся и пошел обратно.

Хаген взобрался на вершину холма и затем спустился вниз по противоположному, почти отвесному склону. Из-под ног полетели камни и комья глины. Он ускорил шаг, балансируя руками, чтобы не упасть. У подножия холма он остановился.

Резкий порыв ветра едва не сбил Хагена с ног. Перед ним простирался заболоченный, заросший сероватой травой луг. Белесые камни местами проглядывали сквозь мох. Тоненький быстрый ручеек широкой дугой огибал одинокий старый дуб, неся свои воды дальше, к Рейну. Хаген оправил плащ и нерешительно оглянулся. Он сам не мог бы толком объяснить, зачем пришел сюда, зачем покинул отряд. Его спутники могли расценить это как бегство.

Хаген встряхнулся. Чепуха! Люди слишком утомлены, чтобы думать о чем-то другом, кроме родного дома, мягкой постели и кубка доброго вина.

И все же не случайно он пришел сюда — точно так же, как и неспроста отдал приказ остановиться на этом самом месте. Именно здесь состоялся первый привал их отряда на пути из Вормса. Сейчас он узнал массивный дуб, и ручеек, и редкую поросль кустарника. Трава здесь тоже росла редко, зато туман, казалось, сгущался еще сильнее.

Да, он пришел сюда, чтобы побыть одному и поразмыслить — о том, что довелось им пережить и что делать дальше. Быть может, это были последние минуты одиночества. Дома, в Вормсе, такой возможности уже не представится. Он слыл человеком замкнутым, одиночкой, и это соответствовало истине. Вормс был большим городом, в котором кипела жизнь, и минуты уединения были на вес золота. Хаген знал, что ни ему, ни его товарищам не удастся избежать иллюзии защищенности и надежности, внушаемой его стенами. Очень скоро, быть может даже на следующее утро, будут забыты пережитые невзгоды. А через несколько дней для них все станет смутно вспоминаемым кошмарным сном. И для него — тоже.

Хаген оглянулся, и на какой-то момент ему показалось, будто он уже видит остроконечные зубцы крепостных стен.

На самом деле пройдет всего несколько часов, они минуют последнюю излучину Рейна, и Вормс во всей красе и мощи предстанет перед ними. Гримвард был прав — Хаген действительно стремился в Вормс, стремился погрузиться в иллюзию мира и благополучия. Он устал. Последние шестьдесят дней отняли у него больше сил, чем он сам себе признавался. На его глазах отряд гордых всадников, с уверенностью в глазах и улыбкой на устах отправлявшихся в поход, превратился в горстку измученных людей — так с чего он взял, что был исключением? Потому что он был героем? Непобедимым Хагеном из Тронье, человеком, слава о котором разнеслась далеко за пределы Бургундии и Тронье, чье имя отваживались произносить лишь шепотом?

Смешно.

Он был всего лишь человеком, а не легендарным героем, хотя почти стал им еще при жизни. Ему было уже сорок три года — он миновал пору расцвета сил, хотя пока еще не чувствовал прихода старости. Но быть может, ждать осталось недолго.

Хаген устало снял шлем, положил его рядом с собой в траву и провел ладонью по поредевшим, но все еще черным как смоль волосам. Рука сильно болела. Он уселся на землю, стянул тяжелую боевую перчатку и увидел капельки свежей крови. Рана снова открылась; будто крошечные иголки глубоко впились в плоть от одного лишь взгляда на нее. «Так и есть, — с горькой иронией подумал Хаген. — Я постепенно старею». Были времена, когда на подобную царапину он не обратил бы внимания.

Он сорвал пучок травы и прижал его к ране, дожидаясь, пока она перестанет кровоточить. Картина недавнего нападения вновь встала перед глазами. Это была банда разбойников — двадцать, от силы двадцать пять человек — потрепанные голодранцы на тощих клячах, вооруженные плохим оружием. Ожесточенность на их лицах объяснить можно было скорее голодом, чем жаждой крови. Они дорого заплатили за свою ошибку в выборе жертвы. Хаген и его отряд оказались вовсе не беззащитными путешественниками, за которых их приняла свора бандитов, а когда злодеи поняли, что драться придется с дюжиной бывалых воинов, — было уже поздно. Не многим из них удалось избежать кровавой резни — иным словом сражение, разыгравшееся в глухой чаще леса, назвать было сложно. Но мысль об этом вовсе не наполнила душу Хагена триумфом или гордостью. Истинный воин не может быть горд, обратив в бегство горстку разбойников с большой дороги.

Но не один лишь этот случай так удручал Хагена. В Бургундском королевстве было неспокойно. Он сказал Гримварду, что чует неладное, беду, будто над страной сгущаются недобрые грозовые тучи, — и при этом он не кривил душой.

Только всем его подозрениям не находилось объяснимой причины, и Хаген прекрасно понимал, что Гунтер не станет его слушать. Бургундия была богатой державой, а блеск двора в Вормсе распространялся и на окрестные города и деревни. Поля давали хороший урожай, люди были сыты и согреты холодной зимой, и даже ненастья и беды, иногда посылаемые богами на землю — чтобы напомнить людям о бренности жизни и о том, что Аасы могут быть своенравны, — в последние годы щадили Бургундию. Не было в королевстве ни бедняков, ни нищих, а разбойники…

«Разбойники, — он уже слышал насмешливый голос Гунтера, — существовали во все времена, мой друг. Мы отправим отряд рыцарей, чтобы их схватили. Нельзя же судить о благополучии страны по какой-то шайке голодранцев, и мир не перевернется из-за того, что ты сегодня плохо выспался».

Да, так все и будет, и он, Хаген, склонит голову и со всем согласится, как он делал всегда. Он не скажет, что видел на горизонте знак — предвестник Рагнарока, конца света. Он промолчит, как молчал с тех пор, когда дал клятву у смертного ложа Данкрата позаботиться о его сыне. Помочь ему нести корону, слишком тяжелую для него, подняться по недосягаемым ступенькам трона. Называть его королем, которым он не был. Гунтер был слаб, но его слабость превращалась в силу, когда рядом стоял Тронье. Нет, Хаген не станет говорить Гунтеру, что он молил Одина, Тора и Фрею, но не получил ответа, не скажет и о том, что знает, почему молчали боги. Он пробовал завести об этом речь с Гунтером — единственный раз, и никогда больше с тех пор. Род Гидипидов называл теперь себя бургундцами, а королевство — Бургундией, и правители его отвернулись от старых богов, больше по политическим причинам, нежели из-за веры. Над стенами Вормса простирались теперь не копье Одина и не молот Тора, а христианский крест — Аасы уступили место Христу и его апостолам. Но древние боги не умерли. Хаген не был религиозным человеком. Он не знал, существуют ли боги реально, будь то Аасы или христианский Бог, но он был убежден: если они жили, то могли управлять судьбами каждого человека, каждой империи. Он чувствовал, что времена будут меняться — быстро и именно теперь. Так же, как старые боги канули в туман Вальгаллы, сгорит в пламени Рагнарока мир, над которым они властвовали. Быть может, он застанет день, когда завершится Прошлое и начнется Будущее, и начало будет ужасным, сопровождаемое болью, кровью и смертью. Вот что чувствовал Хаген, что пугало его.

Внезапный шорох оторвал его от раздумий. Подняв взгляд, Хаген краем глаза заметил мимолетное движение у кромки леса. Он вскочил на ноги, схватил шлем и бросился вперед, прямо в густую чащу. Тоненькие ветки, будто узловатые коричневые пальцы, вцепились в лицо и плащ, будто дух этого леса всеми силами сопротивлялся нежеланному вторжению. Впереди Хагена бежал человек, то и дело среди деревьев мелькала темная накидка и длинные черные волосы. Хаген споткнулся, рукой схватился за ствол дерева и тут же стиснул зубы от резкой боли. Чем дальше он углублялся в лес, тем труднее было бежать: дождь превратил землю в сплошное месиво, ноги увязали в чавкающей грязи.

Но беглец испытывал такие же трудности. Хаген отчаянно рванулся вперед, срезая путь убегавшему, и бросился ему под ноги. Оба упали. Беглец тут же приподнялся, пытаясь улизнуть на четвереньках, и голой пяткой ударил Хагена, целясь в лицо, но попал по шлему, распоров себе ступню. Хаген, умудрившись схватить его за волосы, рванул противника к себе. Тот пронзительно вскрикнул, снова падая, и на этот раз неподвижно замер на земле, прикрыв голову руками. Вскочив на ноги, Тронье приставил острие меча к его спине.

— Вставай, — приказал он. — Но медленно!

Пленник нерешительно поднялся на колени, затем выпрямился во весь рост.

Хаген ошарашенно опустил оружие. Перед ним стояла женщина, вернее, девочка лет четырнадцати — пятнадцати, худенькая, невысокого роста. Надето на ней было мешковатое рубище, перехваченное в талии пояском. Длинные волосы не знали воды, судя по всему, уже полгода. Лицо покрывала сплошная маска грязи, из-под которой на Тронье испуганно таращились огромные темные глаза. Босые ноги девочки тоже были неимоверно грязны, а над левой бровью сочилась кровью свежая царапина — падая, она наткнулась на сучок. Пораненная ступня тоже кровоточила, от сильной боли малышка переминалась с ноги на ногу.

Хаген смутился. Он представил вдруг, насколько нелепо он выглядит — со свирепым лицом и обнаженным клинком — перед перепуганным до смерти беззащитным ребенком. Смущенно улыбнувшись, он отпустил плечо девочки и спрятал меч в ножны.

Облегченно вздохнув, та отступила назад и принялась растирать затекшее плечо — очевидно, железная хватка воина причинила ей боль.

— Кто ты такая? — строго осведомился Хаген, — И что тебе здесь нужно?

— Я… — Девочка потупила взгляд, — Меня… меня зовут Хельга, — запинаясь, пробормотала она. Глаза ее затравленно бегали.

— Хельга, — Хаген кивнул, — И что же ты тут делаешь? Разве ты не знаешь, что маленькой девочке опасно бродить одной по лесу? Ведь на тебя могут напасть разбойники…

Хельга упрямо замотала головой, но, тут же опомнившись, вновь опустила глаза и отступила еще на шаг. Мимолетная улыбка скользнула по ее губам.

— Да, — Голос ее дрожал, Хаген чувствовал, что девочка боится, но боится не только его.

— И все-таки ты пошла в лес совсем одна? — Тон его теперь смягчился, будто Хаген чувствовал себя виноватым, причинив девочке боль, и теперь старался загладить вину.

— Я… я хорошо знаю лес, — не поднимая глаз, отвечала Хельга, — И не боюсь. Никто меня не поймает.

Хаген подавил усмешку:

— Но я же тебя поймал.

— Но ты не разбойник, господин, — уверенно заявила крошка, — И к тому же я была неосторожна. Ты бы меня и не заметил, будь я немного осмотрительнее.

— Что же ты так неосторожно повела себя?

Девочка смутилась.

— Я… подглядывала за тобой, — призналась она, — За тобой и твоими спутниками. Я никогда не видела ничего подобного. Вы… рыцари?

Хаген не знал, рассердиться ему или чувствовать себя польщенным. Он подумал, что ведет себя глупо, теряя время на разговоры с этим ребенком.

— Во всяком случае, ты не разбойник, — заключила Хельга и добавила, взглянув на его платье: — Но ты не из Бургундии.

— Нет, не из Бургундии, — улыбнулся Хаген, — Но я держу путь в Вормс.

— Так я и думала, — Хельга кивнула, — Весной здесь проходило много чужестранцев, и все направлялись в Вормс. Ты одет как воин, а куда еще воин может направляться?

— Ты считаешь, что в городе собирают войско? — улыбнулся Хаген.

Хельга пожала плечами и смахнула со лба прядку прилипших волос. Царапина над глазом перестала кровоточить, но девочка этого даже не заметила.

— Я не разбираюсь в этом, господин, — Преодолев первый испуг, она немного освоилась. В ее взгляде теперь сквозило любопытство. — Но моя мать говорит, что в больших городах всегда нужны воины, — Она шмыгнула носом и подошла ближе, — Ты выглядишь усталым, господин. Наверное, ты проделал долгий путь?

— Да, очень долгий, дитя мое.

— И хочешь попасть в Вормс. Тогда ты должен вымыться и переодеться. Они там, в городе, очень придирчивы. И могут не открыть вам ворота.

Хаген опять с трудом подавил смех. Малышка с каждой минутой нравилась ему все больше. Скорее всего, она была дочерью бедного крестьянина или поденщика. Но если ее прилично одеть, чисто вымыть и причесать — она наверняка могла бы выглядеть даже привлекательной.

— И все же, — Хаген решил сменить тему, — что делает такая крошка совсем одна в лесу — кроме того, что она подсматривает за путниками?

Хельга промолчала. В ее глазах опять промелькнул страх. Туман вдруг сгустился, будто слова Хагена потревожили злых духов, населявших лес.

— Я… я ищу Регис, — пробормотала девочка.

— Регис?

Хельга кивнула:

— Нашу козу. Мать послала меня с ней на луг, но я… я задремала, а когда проснулась, ее уже не было. — Ее голос задрожал. — Прошу тебя, господин, я должна найти Регис, пока ее не задрал волк или не украли чужие. Мать прибьет меня, если я вернусь без козы. Это все, что у нас есть. Нам нужно молоко и…

— Вы ведь очень бедные? — перебил девочку Хаген.

— Нет, — Судя по тону Хельги, он сказал глупость. — Мы небогаты, но живем достойно, не голодаем. Когда благородные господа из Вормса охотятся здесь или устраивают празднества, мать всегда помогает на кухне.

— И все же она тебя прибьет, если вернешься без козы, — вздохнул Хаген.

Хельга молчала, да Хаген и не ожидал ответа. Задумавшись, он взглянул на берег, где ждал его отряд. Он давно должен был уже вернуться. Гримвард будет беспокоиться и отправится его искать.

— Где ваш дом? Далеко отсюда?

— Нет, — смущенно пробормотала Хельга, показывая на запад, — Не… не очень. Сразу за лесом.

— Так отправляйся домой. Найдется твоя коза.

Хельга умоляюще уставилась на него. Смущение Хагена росло.

— Ну иди же! — грубо рявкнул он, — Чего ты ждешь? Ваша коза не вернется домой, если ты будешь стоять здесь и таращиться на меня, — Девочка вдруг как-то съежилась, страх снова отразился в ее глазах, — Не оторвет же мать тебе голову?! — прибавил он немного мягче.

Хельга потупила взгляд:

— Конечно, господин. Только…

— Что?

— Я… у меня так болит нога, и… и я боюсь, — пробормотала она. — Мать задаст мне трепку и…

— И ты хочешь, чтобы я пошел с тобой и замолвил за тебя словечко? — Хаген покачал головой. Что вообще придумала эта кроха?

Но тут — было ли это случайностью? — туман вокруг них вдруг рассеялся, и взгляд Хагена упал на поврежденную ногу девочки. Рана все еще кровоточила, должно быть, она оказалась глубже, чем он думал.

— Здесь недалеко, господин, — не поднимая взгляда, промолвила девочка. Говорила она так тихо, что слова почти тонули в шуме листвы.

— Ну пойдем, — Хаген был ужасно зол, но скорее на самого себя, чем на нее.

Хельга облегченно вздохнула, медленно повернулась и пошла по тропинке.

«Что я здесь делаю? — думал Хаген, совершенно сбитый с толку. — Я давно уже должен сидеть в седле и направляться к Вормсу!»

Девочка все дальше углублялась в чащу. Прихрамывая, она старалась не наступать на больную ногу, но отстранила руку Хагена, когда тот хотел ее поддержать. Вскоре кромка леса и заболоченный луг пропали из виду. Туман сгустился, становилось все холоднее, дышать стало тяжело. Земля под ногами из вязкого месива превратилась в каменистую почву, торчащие отовсюду узловатые корни мешали идти вперед. В серой пелене тумана фигура девочки неясным силуэтом маячила перед глазами Хагена. Он никак не мог избавиться от ощущения нереальности происходящего. Трудно было поверить, что всего лишь в нескольких часах пути от этого мрачного туманного леса находится Вормс, где царит совершенно иная жизнь.

Наконец перед ними замаячил просвет.

— Вот и наш дом, господин, — сказала Хельга.

Хаген шагнул вперед, пытаясь разглядеть в тумане маленький домик, на который показывала девочка. Хижина была не больше хлева — удивительно, как здесь могли жить люди! Крыша была сколочена из грубо обтесанных бревен, щели законопачены мхом и соломой. Рядом с дверью виднелось единственное крохотное окошко, прикрытое массивным ставнем. Из трубы курился тоненький дымок. Должно быть, огонь в хижине горел очень слабо — только для того, чтобы хоть немного прогнать холод и сырость. Навстречу им из-за дома, громко залаяв, выскочил косматый серый пес.

Хаген едва заметно покачал головой:

— Твоя мать дома?

Собака, оскалив пасть, преградила ему путь, не смея приблизиться к незнакомцу в темной одежде, будто чувствуя его превосходство.

— Тихо, Фенрис! — приказала Хельга. Она обернулась к Хагену: — Да, господин, она дома. Но ты и в самом деле хочешь… — Она смущенно улыбнулась. Теперь, когда они были уже дома, ее, видимо, начали одолевать сомнения: правильно ли она поступила, приведя сюда чужого? Рыцарь он был или нет — она ничего не знала о нем и его намерениях.

— Я поговорю с ней, — решил Хаген.

Девочка кивнула. Кулачки ее сжались так, что под кожей проступили косточки, глаза вновь наполнились страхом. Хаген подбадривающе кивнул ей и направился к дому.

Должно быть, его шаги услышали в хижине. Дверь отворилась, и из дома вышла женщина, остановившись в тени приземистого крыльца, будто не желая подставлять лицо дневному свету.

— Это твоя мать? — вполголоса спросил Хаген. Хельга не ответила, и, расценив ее молчание как согласие, он шагнул вперед, — Ну пойдем же, — пробормотал он. — У меня мало времени.

Мать Хельги была невысокого роста, худенькая, как и ее дочь. Хаген с любопытством уставился на нее. Она выглядела куда старше, чем он ожидал, судя по возрасту девочки, — но старухой ее назвать было нельзя. Волосы женщины поседели, но оставались густыми, а глаза, окруженные сеткой морщинок, глядели ясно и живо. Хаген не смог прочитать в них ни удивления, ни испуга. Поверх платья на длинном витом шнуре висел маленький костяной крестик. Странно — христианский символ совершенно не вязался с обликом женщины.

— Приветствую тебя, Хаген из Тронье, — произнесла незнакомка, когда Хаген остановился перед ней.

Хаген не смог скрыть удивления:

— Ты… знаешь меня?

Старуха кивнула:

— Кто же не знает такого воина, как ты, господин! — Голос ее был молодым и совсем не вязался со сгорбленной фигурой и изборожденным морщинами лицом. Хаген отметил, что подобострастия, к которому он привык, общаясь с людьми из народа, в нем не было. Лицо ее озаряла едва заметная улыбка.

Она покачала головой:

— Необязательно видеть тебя, Хаген, чтобы узнать. Я слышала, что ты возвращаешься в Вормс, — Она вздохнула, шагнула в сторону и кивнула на дверь: — Проходи и будь нашим гостем, благородный господин.

Хаген хотел было покачать головой, но, тут же передумав, принял приглашение. Старуха заинтриговала его. Что-то было в ней, невыразимое словами, что волновало его душу. Он испытывал такое же удивительное чувство, что и в присутствии Хельги, но сейчас оно было намного сильнее. Хаген невольно оглянулся, ища взглядом девочку, но ее нигде не было. Должно быть, от страха она убежала.

В доме оказалось темно и тепло, теплее, чем он ожидал, и только теперь Хаген заметил, как холодно было на улице. Туман пропитал влагой его так и не успевшее высохнуть платье; руки и ноги одеревенели. Хаген ощутил вдруг смертельную усталость.

Старуха следом за ним проскользнула в дом, прикрыла дверь и жестом показала на стол:

— Присаживайся, Хаген из Тронье. Я не могу предложить тебе много, но, если удовольствуешься хлебом и водой, будь моим гостем.

— Я не могу остаться, — отвечал Хаген. В темноте он пытался рассмотреть лицо женщины, но огонь в печи давал лишь тепло, а не свет. Однако можно было разглядеть убогую обстановку хижины — кроме стола и двух приземистых деревянных табуретов здесь стояли еще кровать с соломенным матрацем и массивный деревянный ларь. К стене над ним была прибита полка с домашней утварью. «Только одна кровать», — удивился про себя Хаген. Вслух он произнес:

— Мои спутники ждут на берегу реки. Они будут беспокоиться, что меня так долго нет. Я… пришел только из-за козы.

— Козы? — Старуха открыла ларь, извлекла оттуда деревянное блюдо и чистое полотенце, — Какой козы?

— Которую пасла твоя дочь, — Хаген начинал сердиться: смеется над ним, что ли, эта баба? Он вытащил из мешочка с деньгами монету и положил ее на стол, — Я ее покупаю. Мои люди голодны и хотят мяса. Думаю, этих денег будет достаточно.

Старуха пристально взглянула на него, затем наклонилась и взяла монету кончиками пальцев.

— Этого хватит, чтобы купить на рынке целых три козы. Ты очень щедр, господин. Но тебя ведь попросила об этом моя дочь?

— Я…

— До Вормса осталось полдня пути, — продолжала женщина, качая головой и кладя монету на стол. — И столько же времени тебе понадобится, чтобы забить козу и приготовить еду, — Она негромко рассмеялась, — Уже не в первый раз это глупое дитя засыпает на лугу, а Регис убегает от нее, господин. Но животные куда умнее, чем мы думаем. Коза вернется домой, когда наступит ночь и она проголодается. Забери свои деньги, Хаген из Тронье, благодарю тебя.

Нерешительно взяв монету, Хаген повертел ее в руке, не спуская глаз со старухи. Красноватый свет придавал ее чертам мягкость, и казалось, пропали даже морщинки вокруг глаз, словно она вдруг помолодела. Должно быть, в юности она была очень похожа на дочь.

— Не беспокойся, господин. Я не накажу Хельгу. Она еще ребенок, какой с нее спрос! А теперь присядь и раздели со мной угощение.

Хаген покачал головой:

— Я не голоден. И к тому же меня уже давно ждут.

— Ты привык не к хлебу и воде, — сказала женщина, — Тогда давай я хотя бы осмотрю твою руку — в благодарность, что проводил мою дочь через лес.

— Ты… — Хаген невольно поднял руку и уставился на перчатку. — Откуда ты знаешь?..

— У меня есть глаза, чтобы видеть, господин. Сними перчатку, я обработаю рану. У меня есть целебная мазь.

И не успел он возразить, как старуха стянула с него перчатку. Скрюченные руки оказались на удивление сильными, кожа была нежной и гладкой, как у юной девушки.

— Выглядит не очень хорошо, — проговорила она, — Рана откроется, если ее не прочистить и не перевязать. Сядь вон туда и подожди немного.

Хаген молча повиновался. Старуха тем временем опять открыла сундук и, бормоча что-то себе под нос, принялась в нем копаться. Ее острые, костлявые лопатки торчали, точно пара крыльев, проступая из-под темного платья. Она низко наклонилась, и Хаген брезгливо отметил, что голова ее была покрыта струпьями.

Взгляд выхватил из темноты продолговатый предмет, висевший над дверью напротив. Не сразу в тусклом свете очага Хаген рассмотрел, что это был деревянный крест, похожий на тот, что висел у старухи на шее. Прямо под ним висели палочка для рунического письма и серебряный молот Тора.

Хаген удивленно вскинул брови. Старуха вернулась, неся в руках глиняный горшочек, наполненный вязкой темно-серой массой — очевидно, это была ее мазь.

Жестом Хаген показал на крест и молот:

— Как такое возможно? Христианский крест и эти, — он многозначительно подчеркнул слово, — языческие символы?

Старуха усмехнулась.

— Возможно, — отвечала она, — Вполне возможно, Хаген из Тронье, — Она развернула чистый платок и деревянной ложкой положила на него слой мази. Резкий неприятный запах распространился по хижине, — Наверное, воину из Тронье, сражающемуся под Бургундским Крестом, этого не понять.

Хаген встрепенулся.

— Я сражаюсь за Бургундию, — отрезал он, — А не за крест.

— Который начертан на гербе Бургундии лишь потому, что Рим распространяет христианство, и лучше бороться на сильной стороне, а не против нее, — добавила старуха, беря его руку.

Хаген стиснул зубы, когда влажный платок коснулся раны. Мазь жгла как огонь.

— Неужели ты в самом деле не веришь в древних богов, Хаген из Тронье? — не поднимая глаз, продолжала старуха, — Или ты забыл веру своих предков?

— Не имеет значения, во что верит воин, — отвечал Хаген, — Важно, что он делает.

— И я точно так же могу ответить, что не имеют значения внешние символы — важна вера в сердце, — Она взглянула на него: — Неужели ты считаешь, что боги обращают внимание, крест или руническая палочка висит над дверью жилища? Я бы посочувствовала таким богам.

Хаген невольно усмехнулся.

— Они могут оказаться ревнивыми, — промолвил он, — К кресту ли, к молоту.

Улыбка внезапно сползла с лица старухи.

— Да, они ревнивы, Хаген. И люди почувствуют их гнев очень скоро.

Мороз пробежал по коже воина. Ему вдруг стало невыносимо тяжело под пристальным взглядом живых серых глаз. Он отдернул руку:

— Кто ты? Ты ведь не крестьянка и не знахарка. Может, ты ведьма?

— Нет, — Улыбнувшись, она вновь взяла его за руку, продолжая обрабатывать рану. Теперь он почти не чувствовал боли, — Я всего лишь человек, у которого есть глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать. Я вижу знамения на небесах, Хаген. Порой, тихими ночами, когда молчит лес, я слышу стенания тех, кому суждено умереть. Рагнарок близится.

Хаген замер. Не в первый раз он слышал подобное пророчество, но никогда ужас его не был столь глубок.

— Ты…

— Ты знаешь, что я говорю правду, Хаген из Тронье, — перебила старуха. — Потому что ты видел те же знаки, что и я, ты слышал в грезах голоса проклятых. Мы с тобой люди одного мира. Но мир этот умирает. — Глядя в пустоту, мимо него, старуха тихо продолжала: — Возвращайся в Тронье, Хаген. Возвращайся туда, откуда ты родом. Здесь тебе не место, так же как и мне.

— Что ты такое говоришь? — взвился Хаген. Он чувствовал себя все более неуверенно. — Бургундия надежно защищена. Стены Вормса прочны, а мечи воинов остры.

— И сами воины исполнены доблести. Но ни один человек не может противостоять Божьей воле, Хаген. Ты возвращаешься, проделав долгий путь, и ты видел на пути своем знамения времени. Дело не в том, что крест завоевывает мир. Перемены не остановить, наступают новые времена. Быть может, пройдет целое столетие, прежде чем перемены завершатся, быть может — больше. Но не в силах людей их остановить. Будет много крови и боли.

«Что это? — в ужасе подумал Хаген. — Это же мои мысли! Я только что думал об этом, внизу, у реки!»

— Ты предвидишь будущее? — с сомнением спросил он, — Ты что… двулика? — Он прищурился: — Кто ты, женщина? Ясновидящая или просто старая сплетница, набивающая себе цену?

— Я не могу предвидеть, Хаген. Это не дано никому. Но я вижу судьбу человека, потому что это предопределено. Твоя судьба покрыта мраком, но путь твой будет трудным и полным горечи, если ты решишься идти до конца.

— Раз я не смогу избежать своей судьбы, как ты говоришь, — возразил Хаген, тщетно пытаясь придать голосу насмешливый тон, — то мне все равно придется с ней смириться.

— У всякого пути есть развилки, Хаген, и ни одна дорога не ведет в одном лишь направлении. — Старуха оставалась серьезной, — Люди говорят, что ты человек суровый и прямолинейный. Как вижу, они правы. Таких, как ты, Хаген, немного — впрочем, как нет и людей, похожих на меня. И поэтому я хочу тебя предостеречь. Я вижу на твоем пути, Хаген, боль и кровь, слезы и предательство. Тебя назовут убийцей и изменником, а многие из тех, кто любил тебя, возненавидят. И виной этому будет женщина, Хаген. Остерегайся ее.

«Женщина? — задумался Хаген, — Чепуха». Он никогда не думал о них. Он был воином, а в жизни воина женщинам не было места. Он всю жизнь придерживался этого правила и теперь был уже стар, чтобы его менять.

— Чепуха, — вслух произнес он, — Я никогда не имел с женщинами дела, как и они со мной.

— Но ведь и я тоже — женщина, Хаген из Тронье. И наши пути пересеклись.

— Я еще раз спрашиваю тебя, старуха, — негромко проговорил он, — Кто ты? У тебя ведь нет никакой козы. Ты… — Взгляд его упал на единственную кровать. — И дочери у тебя нет. Кто ты? Что тебе от меня нужно?

Серые глаза женщины выдержали его взгляд, и Хаген первым потупил взор.

— Все готово, — промолвила старуха, не обращая внимания на его вопрос.

Хаген изумился — рука была туго и тщательно перевязана, но повязки он не ощущал. А он и не заметил, когда старуха успела ее забинтовать.

— Побереги руку несколько дней. Повязку снимешь, когда рана как следует заживет. В твоем возрасте нельзя легкомысленно относиться к здоровью.

Старуха встала с табуретки, подошла к двери и открыла ее. От неожиданно яркого света, хлынувшего в хижину, Хаген зажмурился. Словно повинуясь чьей-то воле, он молча встал, надел перчатки и шлем и вслед за женщиной вышел из дома.

— Иди теперь, — промолвила она, — Тебя ждут, и Вормс уже недалек. Но помни мои слова: тебя погубит женщина, Хаген из Тронье.

Хаген быстро направился к лесу. Через несколько шагов он остановился и оглянулся. Но хижину уже окутал туман.

 

Глава 2

Обратный путь показался Хагену короче, чем утром. Да и лес было теперь не узнать: туман рассеялся, яркий солнечный свет заливал окрестности, недавно казавшиеся мрачными, несущими угрозу.

Но все-таки Хагену становилось не по себе при воспоминании о таинственной избушке, старухе и ее предсказании.

«Тебя погубит женщина, Хаген из Тронье!» Голос старухи звучал в ушах настолько отчетливо, что он готов был остановиться и оглянуться: не догнала ли она его. Хаген прибавил шагу. Издалека доносился шум рейнских волн; высоко в небе показалась маленькая черная точка. «Ворон, — подумал Хаген, — Предвестник несчастья».

Хаген остановился и, нахмурившись, взглядом проследил за полетом птицы. Холодок пробежал по его спине. «Хаген из Тронье, — Он насмешливо поджал губы. — Видели бы тебя сейчас при дворе Вормса!»

Плотнее запахнув плащ, Хаген начал быстро подниматься по склону холма. Внешне он был сдержан и спокоен, каким знали воины своего предводителя.

Берег реки не изменился. Рейн с тем же негромким шелестом нес свои воды в океан, да и рыцари, казалось, даже не двигались с места — словно он лишь на мгновение закрыл глаза и тотчас же вновь открыл их. Иные растянулись на скудной прибрежной травке или просто на песке, чтобы хоть немного восстановить силы, остальные тесным кружком расположились чуть выше по течению реки, поддерживая неторопливую беседу. Никто до сих пор не последовал его приказу почистить коней и сменить платье.

Но Хаген сердился недолго. Люди были на пределе сил, и он знал, что они сделают и невозможное, если он потребует. Достаточно будет одного слова, единственного жеста — они вскочат в седла и будут скакать вперед до изнеможения. Хаген понимал, что человеческим силам есть предел. Он слыл воином жестким и беспощадным, но это было верно лишь отчасти. Жестким он был со своими подчиненными. Беспощаден же — только к самому себе.

Один из воинов, заметив его, негромко вскрикнул. Люди оживились, некоторые вскочили на ноги, иные же лишь зашевелились на месте, будто не в силах подняться.

Гримвард поспешил навстречу Хагену, лицо его выражало облегчение.

— Долго же тебя не было, — с ходу начал он, — Я уже начал беспокоиться.

Хаген отвел взгляд:

— Я бродил по окрестностям. Хотел поразмыслить в одиночестве. — Хаген надеялся, что лангобард удовольствуется ответом, хоть звучал он и не очень убедительно: он отсутствовал слишком долго. Но рассказывать о загадочной встрече в лесу почему-то не хотелось, — Седлайте коней, — приказал он, — Мы трогаемся в путь.

— Прямо сейчас? — Удивлению Гримварда не было предела. — Коней еще не почистили…

— Прямо сейчас, — оборвал Хаген, — Я решил изменить планы, — Втайне он надеялся, что бородач не заметил дрожи в его голосе. Странное, сковывающее чувство обуяло его — это был страх. Ладони вспотели под тяжелыми крагами, горло пересохло. Хаген резко повернулся и направился к своему коню.

Животное стояло у самой воды, наслаждаясь живительной влагой. Дыхание его успокоилось, но хвост нервно ходил ходуном, а шкура, сплошь покрытая язвами и царапинами, окончательно потеряла былой глянец. Тяжелый запах распространялся вокруг — запах усталости и болезни. Хаген остановился, потрепал коня по шее и обеспокоенно оглянулся. Не только его конь был на грани изнеможения, всадники тоже выглядели не лучше. Но люди послушно поднялись все до единого и принялись седлать коней. На их лицах лежала глубокая печать усталости.

— Что с тобой? — Голос Гримварда звучал обеспокоенно, и Хаген понял, что от друга не ускользнуло его состояние. Но сил ответить уже просто не было.

Гримвард шагнул к нему:

— Хаген, что с тобой?

— Ничего, — с трудом выдавил Тронье. — Ничего не случилось. Я переменил решение, вот и все. Мы шестьдесят дней провели в пути и теперь должны как можно скорее возвратиться домой.

— Но…

— Не важно, как мы выглядим, Гримвард. Тот, кто испытал то, что довелось пережить нам, имеет право на усталость.

На мгновение Хаген ощутил, будто темные глаза лангобарда проникли в самую глубину его души. Он вдруг почувствовал себя совершенно незащищенным. «Что со мной? — испуганно подумал он, — Был ли это сон? Неужели я настолько устал, что уже не отличаю грез от действительности?» Хаген сжал левую руку в кулак и почувствовал боль. Повязка плотно стягивала кисть — нет, это был не сон.

— Седлайте коней, — хрипло проговорил Хаген.

Гримвард молча кивнул.

Резким движением Хаген вскочил в седло. Остальные без колебаний и ропота последовали его примеру. В глазах воинов не было ни следа упрямства или противоречия, хотя всем им был необходим отдых. И внезапно Хаген ощутил глубокую пропасть, возникшую между ним и воинами. Возможно, именно потому, что никто не роптал, не жаловался, он почувствовал это со всей ясностью. Никогда ему больше не преодолеть этой пропасти.

Отряд тронулся в путь. Быстро скрылось из виду за поворотом место привала, холодное дыхание реки окутало их. Но солнце поднималось все выше над горизонтом, постепенно становилось теплее, одежда всадников начала подсыхать. Однако с севера снова приближались тяжелые тучи, и вскоре заморосил дождь.

Хаген опустил голову, пряча лицо от ледяных уколов. Берег реки превратился в сплошное месиво, лошади то и дело спотыкались. Дождь пошел сильнее, ветер злобно завывал. В другое время Хаген отдал бы приказ остановиться и переждать бурю, но что-то неудержимо гнало его вперед, в Вормс. Будто он должен был убедиться, что вопреки пророчеству старухи там все благополучно.

Не останавливаясь, отряд продвигался все дальше на север, минуя заболоченные луга и поля, продираясь через перелески. Вормс был уже недалеко, все чаще по дороге попадались отдельные домики и постоялые дворы, путь был изборожден колесами телег и повозок. Теперь Хаген не стремился избегать встреч с людьми: он во весь опор гнал лошадь, приближаясь к цели кратчайшим путем. Воины не замечали бросаемых на них удивленных и испуганных взглядов прохожих, спешащих освободить дорогу бряцающему оружием отряду рыцарей, несущему в их мирную размеренную жизнь отголосок войны и бедствий.

И вот наконец перед ними выросли крепостные стены Вормса — массивные и мрачные, но родные — вожделенная цель трудного пути. Ярко-желтые соломенные навесы на ярмарочной площади возле городских ворот издали бросались в глаза — будто искусный художник попытался оживить мрачный зимний пейзаж. Над стенами крепости развевались пестрые вымпелы и флаги, словно разноцветные птицы или цветы, пережившие зиму и теперь приветствовавшие наступающую весну. Шлемы стражников на башнях сверкали на ярком полуденном солнце, пробившемся наконец сквозь тучи. До слуха Хагена донесся тоненький сигнал фанфары: очевидно, отряд заметили издалека.

Не сбавляя темпа, они въехали в город и по булыжной мостовой понеслись к воротам крепости. При виде отряда люди бросались врассыпную; матери поспешно загоняли детишек во двор, оконные ставни с шумом захлопывались. Отряд въехал на мост, и топот копыт перерос в угрожающий низкий гул, похожий на раскаты грома. Из крепостного рва повеяло ледяной сыростью.

Двустворчатые ворота замка приветственно распахнулись перед ними, массивная решетка поползла вверх. Один из стражников поднял руку и отступил в сторону, чтобы пропустить отряд. Но Хаген, резко натянув поводья, остановился. Остальные последовали его примеру.

Оглянувшись, Хаген замер от неожиданности. Лицо Гримварда превратилось в окаменевшую маску смертельной усталости, черты его заострились, глаза запали. Он выглядел больным и изможденным. Остальные производили не лучшее впечатление. Казалось, люди давно уже перешагнули границы своих сил. Сердце Хагена кольнуло: ведь он загнал до полусмерти людей и лошадей, даже не заметив этого. И ни один из воинов не издал ни звука протеста или жалобы.

— Господин?

Теперь, когда перед ними были стены Вормса, где их ожидала привычная жизнь при дворе, Гримвард снова обращался к нему официально. Хаген не возражал. Слова дружбы, произнесенные им сегодня утром, были моментом слабости. Слабости, которой он позволять себе не должен. Не здесь. Гримвард это понимал.

Хаген ответил не сразу. Прищурившись, он взглянул на небо. Над рекой кружил черный силуэт. Ворон. Он все время следовал за ними.

— Послушай, Гримвард, ты не утратил мастерства в стрельбе из лука?

Лангобард схватил свой висевший у стремени тисовый лук:

— Почему ты спрашиваешь, господин?

Хаген показал на ворона.

— Сбей его, — приказал он, — В Вормсе тебе не бывать, вестник беды.

— Но я… — Гримвард непонимающе воззрился на ворона, затем перевел взгляд на Хагена.

Птица продолжала кружить над рекой. Лангобард решительно выхватил из колчана одну из двух остававшихся стрел, натянул тетиву и, по обыкновению долго не целясь, выстрелил. С протяжным свистом стрела понеслась вперед. Но внезапный порыв ветра отбросил ее далеко в сторону — не задев черной птицы, стрела упала в воду.

Чертыхнувшись вполголоса, Гримвард схватил последнюю стрелу, но Хаген остановил его.

— Не нужно, — пробормотал он. — Это все, что я хотел знать. Судьбу подстрелить невозможно.

Натянув поводья, он пришпорил коня и поскакал в ворота, не дожидаясь остальных.

На внутреннем дворе царила невообразимая суета, и Хаген в первый момент с непривычки растерялся: куда он попал? Туда-сюда сновали мужчины и женщины с корзинами и сосудами в руках, отовсюду раздавался звон посуды, крики и хохот. Все были заняты предпраздничными хлопотами. Женщины украшали двор венками и пестрыми гирляндами. Навстречу Хагену тотчас же поспешили несколько кнехтов, чтобы помочь ему слезть с лошади.

Но Хаген проскакал мимо и остановился возле лестницы с колоннами, поднимавшейся к входу в главную башню. Соскочив с седла, он схватил свой щит и устремился наверх.

— Хаген! Дядя Хаген! Вернулся!

Хаген резко обернулся. Лицо невольно расплылось в широчайшей улыбке, когда он узнал спешащего к нему Гизелера, младшего из трех братьев — королей Вормса и Бургундии.

— Хаген! — Гизелер, не скрывая восторга, заключил воина в крепкие объятия. С трудом Хагену удалось освободиться. Гизелер рассмеялся. Его низкий сильный голос никак не вязался с мягкими, благородными чертами лица, обрамленного черными вьющимися локонами, стройной фигурой и изящными руками. Хотя он находился еще в том возрасте, когда мальчик не до конца превратился в мужчину, Гизелер ростом был выше Хагена и обладал недюжинной силой. Так что те, кто считал, что таким изящным пальцам пристало обращаться лишь с гусиным пером или с игрушкой, а не с боевым мечом, могли убедиться в обратном. — Вернулся, и как раз сегодня! — Он снова рассмеялся и еще раз крепко обнял Хагена, совершенно не заботясь о том, что королю не следовало бы себя так вести на глазах у всего двора. Гизелер отступил на шаг назад. — Ты выглядишь усталым. — Он бросил взгляд на спутников Хагена, спешивавшихся с коней, — Да и твои воины тоже. Вы наверняка скакали всю ночь напролет, чтобы вовремя попасть в Вормс.

— Для чего вовремя? — заинтересовался Хаген, — Я смотрю, готовится какое-то празднество, — Он улыбнулся: — Или вы украшаете замок в честь моего счастливого возвращения?

— Нет, хотя, когда из далекого путешествия возвращается живым и невредимым добрый друг, это повод для праздника. Бургундия наконец заключила мир с Римом, Хаген, — неужели ты об этом не слышал?

Хаген ошарашенно покачал головой:

— Мир? А разве мы воевали?

Гизелер рассмеялся:

— Нет. Но тут… — Он махнул рукой. — Ну что я болтаю? Ты вернулся из далекого похода и наверняка сам расскажешь много нового, поинтереснее, чем скучная политика да мирные соглашения, которые и так будут нарушены при первой же возможности. У нас еще будет время об этом поговорить. Расскажи же, что было с тобой, — Он хитро улыбнулся: — Сколько драконов ты прикончил и сколько поработил великанов?

Хаген рассмеялся:

— Очень многих, но и тебе, Гизелер, я оставил их предостаточно. Но давай и об этом попозже.

— Конечно, — Гизелер виновато кивнул, — Ты, наверное, устал и голоден. Я сейчас пошлю Румольда приготовить тебе обед. Только давай сначала пойдем к Гунтеру. Он будет очень рад тебя видеть. Нам всем тебя очень не хватало, — Юноша повернулся и проворно побежал вверх по ступенькам.

— Ну-ну, не так быстро! — с досадой крикнул Хаген, — Я пожилой человек и никак не поспеваю за твоими молодыми ногами, — Вслед за Гизелером поднявшись по лестнице, он шагнул в длинный сводчатый коридор, — Иди вперед и предупреди короля, — попросил он, — А я сперва зайду к себе и переоденусь. Мой плащ покрывает пыль шестидесяти дней пути.

Помедлив, Гизелер кивнул и поспешил выполнить просьбу. Хаген смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за поворотом на другом конце просторного пустого зала. Он остался один: стражников, обычно стоявших по обе стороны коридора, сейчас не было — скорее всего, Гунольд, отобрав у них мечи, вручил взамен поварешки и метелки, чтобы и их задействовать в предпраздничных хлопотах. Вормс был мощной крепостью, но в мирное время его охраняли не слишком-то бдительно. Любой воин кроме боевого снаряжения имел и другое платье — мастерового или ремесленника.

Хагену вдруг стало холодно. Теперь, когда тяготы пути были позади, им овладела смертельная усталость. Руки задрожали, к горлу подступил неприятный комок. Тело — да и душа — требовало вожделенного покоя. Усталым движением он провел рукой по лбу. Времени у него было не много: Гунтер хотел видеть его сейчас, а терпением король не отличался. Если Хаген тотчас же не явится пред его очи, Гунтер пошлет за ним в его комнату, а этого Хаген не хотел.

Тронье миновал полутемный коридор и, тяжело ступая, поднялся по лестнице. Его комната находилась в самом конце бокового прохода. Заскрипел массивный засов, тяжелая дверь со скрежетом отворилась. В маленькой каморке царил полумрак: деревянные ставни закрывали окошко, не пропуская внутрь солнечный свет. Здесь было довольно холодно, застоявшийся воздух пах сыростью. За все время отсутствия хозяина в комнате никто не побывал: разбросанная по кровати одежда лежала так же, как он ее и оставил; только теперь она стала влажной.

Вздохнув, Хаген шагнул к окну и отворил ставни. Резкий дневной свет хлынул в комнату, и теперь стало видно, что все здесь покрыто толстым слоем пыли. На столе стояла серебряная миска с водой, которой он умывался в день отъезда. Наклонившись над ней, Хаген вгляделся в свое отражение. На поверхности воды образовалась серая пленка, и лицо его смутно проступало сквозь нее. Он пошатнулся, уперевшись руками в стол, — изображение задрожало и расплылось. Но в последний миг ему показалось, что видит он не свое лицо, а застывшую маску смерти — голый череп с пустыми глазницами.

Одним рывком Хаген выпрямился. Со двора доносились окрики кнехтов и топот копыт, чей-то веселый смех. Подул ветерок — холодный воздух будто ножом полоснул по горлу. Изо всех сил Хаген вцепился руками в подоконник.

«Успокойся! — приказал он себе. — Забудь о глупой болтовне старой ведьмы!» Встряхнувшись, Хаген до боли сжал кулаки. Дождавшись, пока перестанут дрожать руки, он шагнул к кованому сундуку. Нужно было торопиться — Гунтер не любил ждать. Хаген быстро переоделся и вышел из комнаты, лицо и руки его все еще покрывал холодный пот.

Новый костюм не сильно отличался от платья, в которое он был одет прежде: черный, простого покроя, на первый взгляд выглядящий даже бедным. Но теперь плащ украшал не боевой топор Тронье, а вышитые серебряной нитью Роза и Крест Бургундии. Меч был вложен в новые роскошно отделанные серебром ножны. Хаген не придерживался здешней традиции — иметь для каждого повода особенное оружие — и всегда носил при себе свой единственный меч — добрый клинок его еще не подводил. Опробованный во многих схватках, он ни разу не погнулся и не выскользнул из руки хозяина. Как и массивный шлем Хагена, и тяжелая кольчуга, со стороны меч казался громоздким и неуклюжим, но в нем заключалась недюжинная сила. Пожалуй, это был один из секретов Хагена: с мечом в руках он был чуть проворнее, чем обычно, сила удара — немного сильнее. Ровно настолько, чтобы побеждать.

Всегда.

Проходя по темным сырым коридорам, Хаген подумал о Гримварде и остальных воинах. Целых шестьдесят дней они жили как родные братья, но эта связь — Хаген понял только теперь — была недолговечна. Все они снова станут частью крепости: безликие фигуры в боевом снаряжении Бургундии, безымянные и безвестные. Да им и самим хотелось бы поскорее обо всем забыть.

Гунтер ожидал его в тронном зале. Он был не один. За узким длинным столом подле трона сидели Гизелер, Эккеварт и Фолькер из Альцая, вполголоса переговариваясь между собой. Увидев Хагена, они вскочили и поспешили ему навстречу. Эккеварт заключил его в крепкие объятия, а музыкант с силой сжал ему руку.

— Как я рад вновь видеть тебя в Вормсе живым и невредимым, Хаген! — воскликнул Фолькер, — Долго же ты путешествовал. Надеюсь, тебе есть что рассказать нам — я хочу сложить новые песни о твоем славном походе.

Такая словоохотливость Фолькера удивила Хагена. Он слыл при дворе молчуном и красноречив бывал, лишь когда пел свои песни. Тогда он мог не закрывать рта ночи напролет.

Хаген сердечно пожал ему руку и повернулся, чтобы поприветствовать Гунтера. Король Бургундии так и не встал с массивного деревянного трона. Голова Гунтера была непокрытой — корону он надевал лишь в торжественных случаях, а иногда и спасаясь от холода, проникавшего в замок даже сквозь толстые стены. На нем была толстая, отороченная мехом мантия, в которой он казался шире в плечах и старше своих лет. Король улыбнулся, но его улыбка была усталой — вокруг рта залегли глубокие складки. Он сидел немного сгорбившись, левая рука покоилась на рукояти меча — но казалось, будто он опирался на массивное оружие.

Хаген шагнул к нему. Остановившись подле трона, он прижал левую руку к груди и поклонился.

— Я вернулся, мой король!

Гунтер кивнул, слегка приподнялся на троне — но тут же со сдавленным стоном опустился. Губы его дрожали.

— Хаген из Тронье, — пересиливая боль, начал он, — Король рад вновь видеть тебя в стенах Вормса. Прости, что не могу встать, дабы приветствовать тебя должным образом: слишком болит спина.

— Ты ранен? — обеспокоился Хаген.

Гунтер криво усмехнулся:

— Боюсь, уязвлено не тело, а моя гордость. Смеяться будет все королевство, если узнают, что Гунтер Бургундский упал с лошади. Да к тому же с кобылы, — прибавил он, преувеличенно тяжело вздыхая.

Гизелер лукаво улыбнулся, однако промолчал — хотя явно не из глубокого почтения к трону или королю. Хаген оставался серьезен:

— Рана тяжелая?

Гунтер покачал головой:

— Вот уже три дня я передвигаюсь с трудом, но чувствую себя все лучше и лучше, — Он опять попытался встать, но снова застонал. Глаза его яростно блеснули, — Будь любезен, Хаген, помоги человеку, который не в состоянии даже подняться на ноги.

Хаген шагнул к трону. С трудом приподнявшись, король грузно оперся на его плечо: ранение, видимо, было куда серьезнее, чем он в этом признавался. Хаген был обескуражен: не мог Гунтер ни с того ни с сего свалиться с лошади.

Он осторожно довел короля до общего стола, дождался, пока тот усядется, и опустился на лавку рядом с ним. После шестидесяти дней, проведенных в седле, ночевок на голой земле или на мешке соломы сиденье казалось донельзя жестким и неудобным.

— Ну, — начал Гунтер, — рассказывай, друг мой, как обстоят дела на границах империи.

Хаген продумал ответ заранее; он чувствовал, что сейчас не к месту говорить о грозящих разыграться невзгодах и горестях, но в то же время не собирался давать королю ожидаемый ответ, скрашивать его несчастье улыбкой или шуткой: Хаген славился остроумными рассказами о своих приключениях. Ведь потом, когда он останется с Гунтером наедине, поведать правду будет куда тяжелее.

— Я многое повидал, — уклончиво отвечал он, — Но все это не так уж важно и может потерпеть. Сперва я хотел бы услышать о том, что творится в Вормсе. Кроме того факта, что король Бургундии упал с лошади.

Все резко замолчали, и Хаген почувствовал — несмотря на то что не отрываясь глядел на Гунтера, — как на лицах Эккеварта, Гизелера и Фолькера отразился ужас. Хаген был, скорее всего, единственным в Вормсе, кто мог позволить себе подобное замечание. Но на этот раз он явно перегнул палку. Однако Гунтер улыбнулся, обстановка разрядилась, и все громко расхохотались.

— Хорошо сказано, Хаген из Тронье, — молвил Гунтер, отдышавшись, — Видимо, и в самом деле пострадавшему лучше воздержаться от острот. Это, — он бросил пристальный взгляд на остальных, — сделают за него окружающие.

Все опять рассмеялись, но Гунтер властным жестом оборвал их:

— На самом деле, Хаген, что ты скажешь о результатах похода?

Хаген отвел взгляд. Король расспрашивал его не просто из любопытства, но услышать он хотел сказку, а не правду. А Хаген не был сейчас настроен рассказывать сказки.

— Ничего особенного, — Он опять попытался уклониться от ответа, — Все идет своим чередом. Времена наступили трудные, но спокойные.

Гунтер нахмурился, и Хаген заметил, как его пальцы изо всех сил сжали серебряный кубок. На изящной руке короля красовались два новых массивных богатых перстня. Хаген неодобрительно покосился на них — он терпеть не мог, когда мужчина нацеплял на себя побрякушки. Гунтеру же это было и вовсе не к лицу: его черты, манеры, осанка и так казались женственными.

— И все-таки, — настаивал Гунтер, — рассказывай, Хаген. Мы сгораем от нетерпения услышать о твоих подвигах. Иногда и старая история звучит по-новому для того, кто сидит дома, — Он улыбнулся: — Так ты убил дракона, дружище? Твой отряд представляет собой жалкое зрелище, и нашему лекарю придется повозиться не меньше недели, чтобы привести людей в чувство. Не дай Бог, им придется пропустить Пасху.

Хаген вспомнил о праздничных хлопотах при дворе и о словах Гизелера. Но колкость Гунтера пропустил мимо ушей, хотя понимал, что тот хотел его подначить. Пасха была одним из новых для него христианских обычаев, которых он не понимал, да и не хотел понимать.

— Нет, это был не дракон, — Тронье улыбнулся, — Всего лишь медведь. Маленький медведь. Он испугался нас больше, чем мы его.

— И еще дюжина разбойников, — вставил Гунтер.

Хаген кивнул. Людская молва, оказывается, его опередила.

— Точно. Но с ними вышло так же, как и с медведем, — стоило им увидеть, что они имеют дело не с безобидными купцами, а с воинами, разбойники обратились в бегство.

— Но никому не удалось уйти живым!

Хаген повернулся к Гизелеру. Глаза юноши горели любопытством, лицо покраснело от волнения. Хаген понимал, какого ответа он ждет.

— Быть может. А если кто-то и улизнул, то в ближайшие десять лет ему и в голову не придет заниматься этим ремеслом.

На лице Гизелера отразилось откровенное разочарование. На самом деле Хаген позволил скрыться почти всем разбойникам. Разве он должен был убивать людей лишь из-за того, что они смертельно голодны?

Он снова обратился к Гунтеру:

— Ты спросил, что я видел на пути, мой король. Не стану утаивать ответ: близятся горести. Беда только и ждет момента обрушиться на Бургундию.

Хаген сам удивился, что эти слова сорвались с его уст. Где-то в глубине души он жалел о сказанном, но теперь словно освободился от тяжкого бремени.

— Суровые слова из уст сурового воина, — промолвил Гунтер. — Все мои советники в один голос утверждают обратное, дружище Хаген. А когда я путешествую по стране, то вижу вокруг лишь счастливые лица и слышу детский смех. Конечно, короля всегда принимают с улыбкой, даже если терпят нужду. Но ведь последние зимы не были суровыми, урожай уродился богатый. Не случалось ни непогоды, ни эпидемий. Бог благосклонен к нам, Хаген, ведь он оберегает всех, кто почитает его. Почему же ты склонен видеть будущее в столь мрачном свете, мой друг?

«Возможно, потому, что это мое будущее, — подумал Хаген, — И наши судьбы неразрывно связаны, хотим мы этого или нет».

— Полный желудок и единственный год без войны — это еще не все, Гунтер. Поверь, не все люди в этой стране сыты. На севере бесчинствуют датчане, на востоке саксы разоряют города и деревни, а на юге Рим никак не может решить, утихомириться ему или все же добиваться всемирного господства.

— Что все равно приведет к одному результату, — вздохнул Гунтер, но тут же встрепенулся: — Что касается наших воинственных соседей, то они всегда были и никуда не денутся. Об опасности нужно беспокоиться, когда она возникает. И к тому же мы в мирных отношениях с королем гуннов, а никакая иная империя не решится объявить войну Бургундии.

— Саксы…

— Они далеко, и на востоке есть куда более соблазнительная добыча. И более легкая, — перебил Гунтер, — Нет, Хаген, ты сгущаешь краски. Дружба с правителем гуннов обеспечивает нам мир с ним и одновременно с Римом. Гизелер тебе говорил, что мы заключили пакт?

— Да, — кивнул Хаген, — Только я не понял, что он подразумевает.

— То, чего мы все так долго ждали. Рим отзывает назад значительную часть легионов. К концу года на берегах Рейна ты не увидишь больше ни единого римского флага. Войска им нужны, чтобы самим защищаться от нападающих. По этому поводу здесь и появлялись их послы. Здесь и в других рейнских городах.

Сообщение Гунтера не особенно удивило Хагена: он давно предвидел такой итог событий. Рим умирал медленной, мучительной смертью, и спасти его уже никто не мог. Хагена обескуражил преувеличенный восторг Гунтера по поводу мирного соглашения. Римские легионы, расположившиеся в двух днях пути от Вормса вверх по течению Рейна, уже целый год не отваживались покинуть пределы своего лагеря, и теперь их уход имел всего лишь символическое значение. Они называли себя оккупантами, но на самом деле в последние годы их присутствие просто терпели. Бургундии не составило бы труда, объединившись с какой-нибудь дружественной империей, прогнать их из страны. Послы же, прибывшие к Гунтеру в отсутствие Хагена, на самом деле были просителями. Король должен был это понимать.

Гунтер верно расценил молчание Хагена.

— Ты старый брюзга, Хаген. Отчего ты не радуешься вместе с нами? Скоро ведь праздник.

— Праздновать будем этот «договор»?

Судя по вспыхнувшим яростью глазам Гунтера, эта фраза задела его до глубины души. Однако придираться он не стал:

— И Пасху, как я уже говорил. Да и твое возвращение — тоже. — Он улыбнулся: — Сам выбирай повод, который тебе по душе, но сегодня я желаю видеть вокруг себя радостные лица.

Что-то в голосе короля насторожило Хагена. Его тон и слова не соответствовали той манере разговора, которая была присуща Гунтеру. Что-то было здесь не так, и не травма была тому причиной.

— Отзыв войск повлечет за собой волнения, — проговорил он, — Силы Рима подорваны, но раненый великан…

— Не существует угрозы, с которой мы не можем справиться, — резко перебил Гунтер. Тема была исчерпана.

— Быть может, ты прав, мой король, — пробормотал Хаген, — И скорее всего, сейчас не время беседовать о политике, — Он схватил свой кубок, глотнул терпкого красного вина и медленным движением опустил его обратно на стол. Гунтер не спускал с него взгляда. В зале воцарилось напряженное молчание.

Хаген поднял бокал, поднес его к губам и украдкой взглянул на Гизелера. Хаген содрогнулся, увидев в глазах юноши вызов, граничащий с ненавистью. Фолькер тоже сидел с бокалом в руках, спрятав за ним лицо. Он не отпил ни глотка. А Эккеварт вообще делал вид, будто ничего не слышит, погрузившись в раздумья. Предположение Хагена, что между братьями произошла серьезная ссора, по-видимому, было верным.

— Прошу прощения, я ухожу, — проговорил Хаген. — Я устал…

— Останься, — перебил Гунтер. — Еще минутку, Хаген. Я… должен поговорить с тобой.

Хаген замер в ожидании.

Помедлив, король продолжал:

— У меня… есть свои причины знать, что ты думаешь о своем походе, — Он бросил пристальный взгляд на Гизелера, — Ты мог бы сказать, что в стране царит порядок, — если отбросить в сторону твои… предчувствия?

Хаген задумался:

— Пожалуй, да.

— Тогда все в порядке, — неожиданно возбужденным тоном продолжал Гунтер, — Покидая страну, король должен быть уверен, что ничего не случится. Я собираюсь в поход и думаю, что продлится он даже дольше, чем шестьдесят дней.

Гизелер открыл было рот, но Гунтер повелительным жестом остановил его:

— Я давно уже вынашивал эту мысль, и теперь мирный договор с Римом и наступление весны дают мне благоприятный повод наконец осуществить ее.

— Договор с Римом! — не выдержал Гизелер. — Этот пакт принесет нам беду, а не мир!

Гунтер не обращал на него внимания.

— Я отправляюсь в поход на север и прошу тебя, друг Хаген, сопровождать меня. Ты сможешь побывать на родине: мы доберемся до Тронье, а оттуда тронемся дальше.

— Дальше? Но севернее Тронье, кроме песцов и волков, нет никого и ничего.

— Исландия.

— Исландия!

Гунтер кивнул:

— Путь предстоит долгий, но на быстром корабле и с хорошим штурманом мы преодолеем его до зимних холодов.

— Может быть. Но что тебя так привлекает в Исландии, если ты готов идти на такие жертвы? Разумеется, мой король, я отправляюсь с тобой, раз ты этого желаешь…

— Да, желаю. — Это был приказ.

Ни один из присутствующих не произнес ни слова. Лишь на лице Гизелера отражалось нескрываемое возмущение.

— И какова же цель путешествия? — поинтересовался Хаген.

Гунтер улыбнулся:

— И король может испытывать земные чувства, дружище Хаген. Сейчас, когда в стране впервые за долгие годы наконец воцарился порядок, я хочу подумать и о себе. — Он глотнул вина. — Я решил жениться.

Хаген уставился на него, едва не разинув рот.

— Ты хочешь вовсе не этого, — уверенно заявил Гизелер. — На самом деле…

— Молчи! — рявкнул Гунтер. — Вижу, ты еще не дорос, чтобы отдавать себе отчет в том, о чем болтаешь.

— Однако дорос, чтобы посоветовать родному брату не лезть на рожон. В Бургундии достаточно благородных девиц, и любая многое отдала бы, чтобы стать твоей женой. Ты можешь выбирать из сотен невест.

— Мой выбор сделан уже давно, — В голосе Гунтера звучала непоколебимая твердость, — И я достаточно долго ждал подходящего момента.

— Я… не понимаю, — пробормотал Хаген.

— Впрочем, как и мы все, — фыркнул Гизелер. — Я всегда думал, что ребенком здесь считают меня, но мой братец…

— Все еще твой король, Гизелер, — угрожающим тоном перебил его Гунтер, — Или мне стоит напомнить тебе об этом?

— Не стоит. Скорее я должен напомнить тебе, что ты несешь ответственность за всю Бургундию, брат. Не только за этот город — за целую империю. Твоя жизнь не принадлежит тебе одному, и ты не имеешь права ставить ее на карту ради какой-то химеры!

— Брунгильда не химера! Она существует, и я стану ее освободителем.

— Брунгильда! — Если бы в этот момент случилось землетрясение, Хаген был бы поражен не меньше, — Ты собрался… правительницу Изенштейна… Ты хочешь заполучить ее в жены?

Гунтер решительно кивнул:

— Хочу и получу.

— Но это невозможно, пойми же, — не унимался Гизелер. — Никто ее не видел… — Он умоляюще взглянул на Хагена. — Скажи ему, дядя Хаген! Если он кого-то и послушает, то только тебя! Скажи ему, что нет никакой Брунгильды. Он гонится за химерой.

Хаген подавленно покачал головой:

— Боюсь, ничего не получится, Гизелер.

«Почему бы этого и не сделать? — лихорадочно думал Хаген, — Почему бы не солгать единственный раз — быть может, это последний шанс предотвратить безумную затею Гунтера».

Но он поклялся служить королю верой и правдой — так же как до этого его отцу. Он не сможет жить с этой ложью.

— Брунгильда существует, и было бы откровенной ложью утверждать, что это не так, — грустно промолвил он. — Мне очень жаль, Гизелер, — Он повернулся к королю: — Но Гизелер прав — взять ее в жены нереально.

— Почему же? — взвился Гунтер, — Я король и равен ей по крови, а то, что о ней рассказывают, меня не пугает, — Он с вызовом уставился на Хагена и, внезапно сжав кулак, с такой силой ударил по столу, что его бокал опрокинулся. Вино, словно пролитая кровь, закапало на пол. Хаген содрогнулся, — Мне не по нраву, что со мной здесь разговаривают как с неразумным ребенком из-за того лишь, что я единственный раз подумал о себе, а не о королевстве. Бургундия! Бургундия — это я! И я не собираюсь ни перед кем отчитываться в своих решениях.

Хаген был обескуражен: подобного взрыва он не ожидал от Гунтера.

— Брунгильда, — пробормотал он, — Почему именно она? То есть… Ты хорошо обдумал свое решение?..

— Да, обдумал, — оборвал его Гунтер.

— Я и не собираюсь его оспаривать, — невозмутимо продолжал Хаген, — Но до сих пор никто из тех, кто отправился за ней в Исландию, не вернулся.

— Хаген прав, — вмешался Гизелер. — Если она и существует — хотя я в это все равно не верю, — то ни один смертный не способен помериться с ней силами. Она тебя убьет, как и всех остальных, кто пытался это сделать. Ведь она ведьма.

Хаген согласно кивнул:

— Говорят, сам Один дает ей магическую силу.

Лицо Гунтера омрачилось. Рука потянулась к серебряному кресту, висевшему на цепи поверх мантии.

— Чушь! Один! Колдовство! Я не желаю слушать эти языческие бредни! Решение принято. Как только растает снег, я отправляюсь в поход. И ты, Хаген, идешь со мной. Сотня лучших воинов будет нас сопровождать. — Он злобно рассмеялся: — Посмотрим, чего стоят силы Одина против ста бургундских клинков.

Хаген промолчал. Гунтер оскорбил богов — и не важно, существовали они или нет: он был не прав. Но протестовать не имело смысла: король разгневается еще сильнее. Слишком долгим был поход Хагена. Если бы он был здесь в тот момент, когда Гунтера осенила эта безумная идея, — быть может, ему и удалось бы что-то изменить. Теперь было уже поздно.

Гунтер продолжал:

— Я уже отдал приказ готовить ладьи. С попутным ветром и Божьей помощью мы за две недели доберемся до Тронье. Там дождемся, когда растает лед и будет свободен путь в Исландию. С наступлением лета мы будем стоять у подножия Изенштейна.

Хаген уже не слушал его. Брунгильда! Одно упоминание этого имени внушало трепет. Никто не мог знать, что ждет их в Изенштейне. Может, древние руины, где путника подстерегает гибель, а может — неприступная крепость дочери Одина. Хагена не пугали далекие просторы Исландии и встреча с последней из валькирий. Его ошеломила неожиданная непреклонность Гунтера: он не узнавал своего короля. Состояние рассудка Гунтера начинало внушать опасения.

— Так ты отправишься со мной? — Это не было вопросом. Даже просьбой. Это был приказ.

— Да, мой король.

Гунтер едва подавил довольную улыбку:

— Я знал, что могу на тебя положиться, Хаген, — Он поднял кубок и наполнил его до краев. Хаген же не почувствовал вкуса вина.

Гизелер вздохнул, но не произнес ни слова. Фолькер и Эккеварт тоже молчали. Хаген пожалел, что здесь не было Гернота, среднего из царствующих братьев. Уж если кто-то и мог призвать Гунтера прислушаться к голосу разума, то это был именно он.

Чтобы сменить тему, Хаген осведомился:

— А где твои мать и сестра, мой король?

— Кримхилд неважно себя чувствует. А Ута сидит с ней и утешает дочь.

Хаген вздрогнул:

— Кримхилд заболела?

— Ей что-то приснилось. — Гунтер пожал плечами и поморщился, — Она еще дитя и слишком много значения придает снам и глупой болтовне.

«Так же как и я, по-твоему», — подумал Хаген. Вслух, разумеется, он не стал этого говорить. Гунтер был очень возбужден и от любого неосторожного слова мог взорваться. Он рассчитывал на поддержку Хагена, и в некотором смысле надежды его не оправдались, а самоуверенность была поколеблена. Быть может, Хаген упустил подходящий момент. Быть может, ему и удалось бы отговорить Гунтера. Но только с глазу на глаз.

— Я устал, — молвил Хаген. — Поход был трудным, мои старые кости дают о себе знать. Могу ли я удалиться?

— Ну иди. — Гунтер неожиданно смягчился, — Отдохни хорошенько. Сегодня вечером тебе от нас так просто не отделаться. Предупреждаю: если не расскажешь несколько новых историй, Фолькер сожрет тебя живьем.

Музыкант в подтверждение кивнул и состроил свирепую физиономию. Хаген почувствовал, как тот расслабился. Всем была неприятна стычка братьев, да и присутствовать при этом было в высшей степени мучительно. Хаген поднялся, поклонился королю и вышел из тронного зала.

Однако первым делом он направился не к себе, а свернул в другую сторону, к западной башне, где находились покои Кримхилд и ее матери.

Шаги его гулким эхом раздавались в пустых коридорах. Эта часть крепости словно вымерла, предпраздничная суета едва слышалась здесь. Полумрак освещаемых тлеющими факелами коридоров напомнил Хагену о родине, о Тронье, о долгих зимних вечерах в далеком северном замке, лютой стуже и завывании ветра. Что это было? Тоска по родине? Нет, Вормс стал ему второй родиной. К тому же он был воином и привык к постоянным скитаниям.

Да, возможно, в родных краях придется оказаться раньше, чем он предполагал. Если не удастся отговорить Гунтера…

Он отворил низенькую, обитую железом дверь и огляделся в полутемной комнате. Здесь было прохладно и сыро, но воздух пах розовым маслом. Присутствие женщины скрашивало суровую обстановку: вышитая подушка на кровати, пестрая занавеска и другие мелочи придавали жилищу уют и тепло. Хаген не часто сюда заглядывал, но всякий раз испытывал странное чувство — будто здесь он находил то, чего не хватало в его жизни; это было что-то важное, с чем он никогда и не был знаком.

Он вздохнул и громко захлопнул за собой дверь. Матерчатый полог в глубине комнаты приподнялся, и навстречу ему вышла женщина. Лицо ее выражало недовольство внезапным вторжением незваного гостя, но, когда она узнала Хагена, черты ее просветлели.

— Хаген! Дорогой друг, вернулся!

Шагнув навстречу, Хаген заключил ее в объятия:

— Фрау Ута! Вы еще больше похорошели, пока меня не было. Хоть я и думал, что такое невозможно.

Ута покраснела: к комплиментам из уст Хагена она не привыкла. Хаген тоже смутился.

— А ты льстец, оказывается, — улыбнулась королева, — Но зря стараешься. Женщине моего возраста не к лицу кокетство.

— Красота не зависит от возраста и не имеет ничего общего с кокетством, — серьезно отвечал Хаген, — Да вы же и не старуха, фрау Ута.

— Но я уже и не молода. И ты наверняка пришел не ради того, чтобы поухаживать за мной. — Она отстранилась от Хагена и смущенно провела рукой по лбу.

— Я слышал, что Кримхилд приснился страшный сон. Надеюсь, сейчас с ней все в порядке?

Ута ответила не сразу, Хаген заметил, как тень беспокойства пробежала по ее лицу.

— Да. Это был всего лишь сон. Но ты ведь ее знаешь. — Она вздохнула. — Как я рада, что ты вернулся, Хаген. Ты уже говорил с Гунтером?

Хаген кивнул. Он ждал этого вопроса.

— Значит, ты уже убедился, что бывает кое-что похуже детских фантазий.

«Да, — подумал Хаген, — Фантазии взрослого мужчины».

Он смущенно кашлянул:

— Должен признаться, что не совсем его понимаю… Простите меня за откровенность, но ваш старший сын…

— …ведет себя как малое дитя, — закончила фразу Ута. В глазах женщины отразилась озабоченность, — Как ты думаешь, удастся его образумить?

— Боюсь, это у него серьезно, — Прямота Уты несколько удивила его, — Как вообще ему пришла в голову такая идея? И что это за история с лошадью?

— Одно получилось из-за другого, — вздохнула королева, — Он попытался оседлать Гурну.

— Гурну? — Хаген удивленно вскинул брови. Пегая кобыла была просто чертом, а не лошадью. За исключением Гизелера, еще никому не удавалось с ней справиться, да и он тоже мог удержаться на ней лишь несколько секунд. — Но зачем?

— Зачем? — Ута грустно улыбнулась, — Зачем мужчинам нужно постоянно пытаться переплюнуть друг друга?

Гизелер оседлал кобылу, а Гунтер, разумеется, не хотел отставать.

— И не удержался в седле.

— Да. Мы думали, что он серьезно покалечился, да, впрочем, так и есть, только он не сознается в этом. Он никого к себе не подпускает и даже лекаря прогнал.

Хаген не совсем понимал, при чем здесь Брунгильда.

Ута же сердито продолжала:

— Все сделали вид, что ничего не случилось, Хаген. Все, кроме Гизелера.

Хаген нахмурился. Теперь он начинал догадываться, что произошло.

— За день до этого шла речь о женитьбе. Ты ведь знаешь Гизелера — он не упустит повода задеть Гунтера.

Хаген кивнул. Гизелер хоть и считал себя мужчиной, но на самом деле был еще ребенком.

— И что же произошло?

— О, ничего особенного, — Ута всплеснула руками, — Кто-то заметил, что Бургундии необходим престолонаследник, а Гунтер уже в том возрасте, когда пора бы задуматься о свадьбе. И Гизелер заявил, что Гунтер едва ли найдет себе такую непритязательную невесту, которая не прогонит его за то, что он даже на лошади не может удержаться. Вот и все.

Хаген вздохнул. Нетрудно было представить себе реакцию Гунтера. Сказать ему такое в присутствии посторонних означало подлить масла в огонь.

— Отговори его, Хаген. Умоляю тебя, ради нашей дружбы, отговори его.

— Если это даже вам не удалось, фрау Ута… — тихо промолвил Хаген, — Но я поговорю с ним. Завтра, когда завершится праздник, — Он улыбнулся, — И у него голова будет раскалываться с похмелья. Еще есть время убедить его.

— Он начал приготовления. Ладьи уже на пути в Вормс…

— Они не скоро прибудут сюда, — успокоил ее Хаген. — А когда прибудут, придется долго ждать благоприятной погоды. Гунтеру это хорошо известно. Ведь ваш сын разумный человек.

— Надеюсь, ты прав, Хаген, — Ута улыбнулась, — Но ты заглянул к нам не затем, чтобы выслушивать мои проблемы, а из-за Кримхилд. Она будет очень рада видеть тебя живым и здоровым. Знаешь, девочка спрашивала о тебе каждый день, — Она отдернула полог и кивнула Хагену. Он последовал за ней.

Комната, в которую они вошли, оказалась куда светлее, здесь было уютно и тепло. В каменном очаге горел огонь. Кримхилд сидела в высоком кресле и вышивала. Увидев Хагена, девочка вздрогнула, уронила иголку, вскочила и бросилась к нему:

— Дядя Хаген! Вернулся! Наконец-то! — И прежде чем Хаген успел что-то сказать, она обвила руками его шею и крепко поцеловала в щеку.

Хаген смущенно закашлялся. Кримхилд отступила назад, разглядывая его с головы до ног. Хаген покосился на Уту, но та лишь извиняюще улыбнулась. Кримхилд была еще ребенком и могла не скрывать своих чувств.

— Без тебя в Вормсе было так тоскливо, дядя Хаген!

Что касалось Хагена, к лести он не привык и ненавидел в людях склонность к ней. Но с Кримхилд было совершенно иначе. Он питал к девочке необъяснимую привязанность. Даже любовь — не как к женщине. Но и не отеческую. Что это было за чувство? Он никогда не задумывался, что их объединяет, — возможно, Хаген опасался, что волшебство исчезнет, стоит лишь его объяснить.

— Кажется, я вернулся вовремя, — молвил он. — Я слышал, у тебя неприятности.

Тень пробежала по лицу Кримхилд.

— Мне приснился странный сон.

— И только? — Хаген нарочито громко рассмеялся. Он едва подавил желание подойти к девочке и взять ее на руки, как часто делал это раньше.

— Это был не просто сон, — Кримхилд оставалась серьезной, — Я видела предзнаменование, злое пророчество.

— Расскажи мне. Может, мне удастся его истолковать.

— Ох, не знаю… — Кримхилд с трудом перевела дыхание. — Я видела сокола. Мне снилось, что я приручила чудесную птицу. Он был силен и смел, великолепный охотник.

Девушка умолкла. Хаген хотел что-то спросить, но, поймав взгляд Уты, не стал мешать.

— И однажды мы отправились на охоту. Зайцы, лисы были его добычей, ни один зверь не ушел от моего друга, — Голос ее задрожал. — Но тут… в небе появился орел, огромный и черный. Он… он был похож на тебя, дядя Хаген. Как они бились! Час, а может, больше, пока оба не покрылись кровью.

Вновь она замолчала.

— Кто же победил? — тихо промолвил Хаген.

— Оба противника были равны по силе. Но неожиданно сзади, со спины, на моего сокола напал второй орел. И вдвоем они растерзали на части отважную птицу.

— Это… очень печальный сон, — проговорил Хаген, — И все же не более чем грезы. Не стоит придавать им слишком много смысла.

— О нет, дядя Хаген, — печально возразила Кримхилд, — Это был не просто сон, а предупреждение.

— Ей кажется, — пояснила мать, — что этот сокол — прекрасный юноша, который возьмет ее в жены, — Она улыбнулась: — Кримхилд еще дитя, Хаген, — Девушка бросила на мать сердитый взгляд, но та не обращала внимания, — А дети верят в сны, потому как не знают, что их ожидает в жизни. Это тоска по верной любви. О том, что ей не довелось еще пережить.

— И не желаю испытывать такого никогда, — вмешалась Кримхилд. — Если это так жестоко — я откажусь от подобных чувств. И никогда не позволю мужчине прикоснуться ко мне.

«Но тебе придется это сделать, — грустно подумал Хаген, — Потому что ты королевская сестра. А сестер и дочерей монархов не минует участь простых крестьянок. И тех и других продают. Только цена за них бывает разной».

Кримхилд нельзя было назвать ребенком. В неполные пятнадцать лет она уже почти превратилась в женщину, ее мягкие, нежные черты обещали вскоре превратить ее в красавицу. Не один благородный юноша уже пытался предложить ей руку и сердце — но всех ожидал отказ. Но когда-нибудь появится тот, кто получит согласие. И выбирать будет не Кримхилд.

— Ты судишь сгоряча, — улыбнулся Хаген, — Быть может, сон предупреждает тебя быть поосторожнее и, чтобы не остаться одной, не разбивать сердца отказом слишком многим храбрым рыцарям, — Добрая ирония, скрытая в его словах, ускользнула от Кримхилд, только Ута тихонько рассмеялась. «Но потерпи, — мысленно добавил Хаген. — Наслаждайся детством, пока есть возможность».

Повернувшись, чтобы выйти, Хаген взглянул в окно.

Над крепостью кружил черный ворон.

 

Глава 3

На следующее утро Хаген вопреки обыкновению проснулся поздно. Было уже светло, теплые лучи солнца проникали в комнату сквозь маленькое окошко башни. Весна заявляла о себе вовсю: над зубцами крепостных стен стояла золотая дымка. Броня и щиты стражников на башнях сверкали на солнце, и даже Рейн оделся в праздничный наряд, играя и переливаясь, словно жемчужная нить. Весна торжественно вступала в свои права, земля просыпалась от зимнего оцепенения.

Хаген приподнялся на жестком ложе и провел рукой по лбу: голова гудела. Вечером Гунтер настоял, чтобы Хаген остался до конца праздника. К себе он вернулся далеко за полночь. К тому же он выпил много вина — слишком много после долгих ночей, проведенных без сна в седле. Но по крайней мере Гунтер больше не заикался о предстоящем походе в Исландию, и остальные тоже не касались этой темы. На открытую рану не подсыпают соли.

До слуха Хагена донеслись чьи-то поспешные шаги, в дверь постучали, и в комнату, не дожидаясь разрешения, ввалился Ортвейн из Меца, племянник Хагена.

— Хаген! — воскликнул он с порога, — Король вызывает тебя. Срочно.

Тронье машинально протянул руку к столу, где наготове лежали оружейная перевязь и шлем; камзол был на нем — он спал в одежде. Ночи были еще достаточно холодны, чтобы довольствоваться теплом одеяла и накинутой поверх медвежьей шкуры.

— Что случилось? — Язык ворочался с трудом.

— К воротам крепости приближаются всадники! — затараторил Ортвейн, пока Хаген застегивал массивную пряжку в виде орлана. — Их больше дюжины. А во главе их такой богатырь, какого я до сих пор никогда не видел, — Ортвейн перевел дыхание, — Один кнехт заявил, что это сам Зигфрид из Ксантена.

— Зигфрид из Ксантена? — недоверчиво переспросил Хаген, — Победитель дракона?

Ортвейн кивнул. Он выглядел очень взволнованным.

— Большего я сказать не могу, — признался племянник, — Никто из нас никогда не видел Зигфрида. Да и кнехт узнал его лишь по историям, которые о нем рассказывают.

— Так надо было сказать ему, чтобы прикусил язык, а не болтал о том, чего не знает. Истории многие тут рассказывают. Пойдем-ка посмотрим на этого победителя драконов.

Они вышли в коридор. В отдалении слышны были поспешные шаги, звон оружия, взволнованные голоса. Хоть по пути они и не встретили ни души, Хаген чувствовал, что весь Вормс охвачен лихорадочной паникой. Крепость походила на жужжащий улей, в котором он, пожалуй, единственный еще сохранял спокойствие.

— Зигфрид из Ксантена, — бормотал Ортвейн. — Если это действительно он, то что же его могло побудить явиться в Вормс? Да еще без предупреждения?

— Ну, на это я могу при желании найти тысячу причин.

Они дошли до тронного зала, не встретив по дороге ни единого стражника, — даже охрана покинула посты, чтобы выглянуть на улицу. Увидев Хагена, Гунтер шагнул в сторону, освобождая ему место возле узкого окошка.

Казалось, весь город был на ногах: огромная толпа прильнула к крепостным решеткам ворот. Даже вчера вечером, на пасхальном богослужении, народу было куда меньше.

Рыцари, о которых говорил Ортвейн, въезжали в этот момент во двор по опущенному подъемному мосту. Они двигались против солнца, и на краткий миг, прежде чем отряд достиг тени крепостной стены, яркий свет, отразившись от их шлемов и лат, ослепил любопытных. Словно армия объятых сиянием божеств ступила на землю прямо из Вальгаллы. Зрелище было впечатляющим.

Оно и было рассчитано на то, чтобы произвести впечатление, подумал Хаген.

Отряд въехал во двор, копыта боевых коней гулко застучали по булыжной мостовой. Всадники — их было тринадцать — остановились у подножия лестницы, выстроившись полукругом в строгом порядке.

— Не похоже на дружественный визит, — вполголоса пробормотал Синольд, виночерпий.

Однако все услышали его слова: только сейчас Хаген заметил, как тихо стало в зале. На лицах людей читалась настороженность.

К всадникам поспешила толпа кнехтов, чтобы помочь гостям спешиться и принять лошадей. Но рыцари не обращали внимания на протянутые им руки.

Беспокойство Хагена росло. Приглядевшись, он заметил, что оба воина по краям шеренги выставили щиты, а копья их были приведены в боевую готовность. И это явно не было случайностью. Отряд в любой момент был готов дать отпор противнику.

— Ну, Хаген? — промолвил наконец Гунтер дрожащим от нетерпения голосом. — Это он и есть?

Опершись руками о подоконник, Хаген подался вперед, пытаясь рассмотреть всадника, гарцевавшего перед строем. Огромного роста, широкоплечий, он был облачен в кроваво-красный плащ. Голова рыцаря была непокрытой, белокурые вьющиеся волосы обрамляли его лицо. К седлу был прикреплен белоснежный щит с причудливым изображением, напоминавшим голову дракона. На поясе воина висел мощный обоюдоострый меч.

Если Хаген до этой минуты и сомневался, то при виде оружия все его сомнения развеялись. Любой слышал о легендарном Бальмунге, волшебном мече нибелунгов.

— Думаю, это он, — пробормотал Хаген, — Только идиот стал бы выдавать себя за Зигфрида из Ксантена.

Гунтер побледнел:

— Но что ему может быть нужно?

Хаген пожал плечами:

— Пойдем вниз и спросим у него сами.

Покинув тронный зал, они спустились на балюстраду. Хаген прищурился от яркого солнечного света, с трудом преодолевая желание выхватить меч из ножен. Они допустили ошибку, позволив всадникам проникнуть в крепость. За воротами замка они не представляли собой серьезной опасности, а теперь, когда им открыли ворота, их появление несло угрозу.

Это и вправду были богатыри! Любой из них был ростом не ниже Ортвейна, слывшего в Вормсе великаном, а верхом на огромных боевых конях они выглядели еще массивнее.

Гунтер наконец стряхнул с себя оцепенение. Спустившись по лестнице во двор, он остановился в нескольких шагах от Зигфрида. Тот, с высоты пристально наблюдая за королем, не двинулся с места.

Кнехты, остановившиеся на почтительном расстоянии, удивленно зароптали, но тотчас же умолкли, стоило Гунтеру бросить на них гневный взгляд. Хаген прекрасно понимал кнехтов: поведение Зигфрида абсолютно не соответствовало хорошим манерам. Было более чем невежливо оставаться в седле, когда перед тобой стоит король Бургундии.

В конце концов белокурый гигант невозмутимо спешился, отстегнул от седла щит и шагнул к Гунтеру. Улыбнувшись, он слегка склонил голову в знак приветствия. Хаген, последовавший за королем, как бы случайно встал за спиной Зигфрида. Атмосфера во дворе накалилась до предела: любопытство толпы сменилось напряженным ожиданием.

Гунтер первым прервал молчание.

— Зигфрид из Ксантена? — неуверенно начал он, — После всего слышанного мною об этом герое ты не можешь оказаться никем иным… — Гунтер помедлил, но, не дождавшись ответа, продолжал: — Скажи, благородный рыцарь, что привело тебя в наш город?

Хаген не знал, хвататься ему за голову от ужаса или расхохотаться во все горло. Слова Гунтера звучали просто смешно и постыдно, выдавая его растерянность. Не пристало вести такие речи королю, тем более обращаясь к равному по крови. И уж во всяком случае не тогда, когда тот въезжает в гостеприимно распахнутые ворота крепости, бряцая оружием.

Улыбка сползла с лица Зигфрида, пальцы его сильнее стиснули щит.

— Я отвечу тебе, король Гунтер, — Тон его был ледяным. — Слава о твоей доблести гремит далеко за пределами Бургундии. Говорят, что на берегах Рейна и Дуная нет второго короля, собравшего столь многих благородных рыцарей и храбрых воинов.

— Ты явился сюда, чтобы расточать льстивые слова? — вмешался Хаген. Это было откровенной наглостью. Когда говорят короли, подданные должны почтительно молчать, даже если одного из них зовут Хаген из Тронье.

Зигфрид ухмыльнулся, но даже не удостоил Хагена взглядом.

— Человек, который думает, что незаметно оказался за моей спиной, очевидно, и есть Хаген из Тронье, — ядовито процедил гигант, — Наслышан о тебе, Хаген, только вот не думал, что ты можешь напасть на соперника из-за спины.

— Разве мы соперники? — Ярость захлестнула Хагена. Ему захотелось схватить Зигфрида за плечи, развернуть к себе лицом и влепить ему хорошую оплеуху за оскорбление.

— Довольно! — не выдержал Гунтер. — Придержи язык, Хаген. А тебя, Зигфрид из Ксантена, я вновь спрашиваю: что привело тебя в Вормс? Пришел ты как друг и нуждаешься в пище и крове — будь нашим гостем. Если нет, то поведай о своих проблемах — или иди с миром.

Медленным движением Зигфрид вынул из ножен свой меч. Определенно жест был рассчитан заранее: даже в лапище гиганта меч казался массивным. Клинок его был причудливо изукрашен письменами и орнаментами, а рукоять будто слилась с рукой хозяина.

Зигфрид поднял оружие высоко над головой, и солнце заиграло на блестящей поверхности клинка. Гунтер невольно отшатнулся.

— Я явился помериться с тобой силами, король Гунтер, — Голос Зигфрида звучал громко и резко.

— Я… не понимаю тебя, Зигфрид, — Взгляд короля беспокойно забегал по сторонам, как будто ища помощи.

— Тогда слушай меня внимательно, Гунтер, — отвечал великан. — До меня дошла молва о твоей храбрости и мощи Бургундии. Я такой же воин, как и ты. И я требую твоей короны. Но я не вор. Я вызываю на рыцарский поединок тебя или одного из твоих богатырей, — С этими словами он вызывающе взглянул в лицо Хагена, — Я ставлю свою корону против короны Бургундии, мою империю — против твоей.

На лице Тронье не дрогнул ни один мускул. Слова Зигфрида вовсе не удивили его. Напротив, он бы очень удивился, если бы тот явился сюда по другой причине.

Ропот изумления пробежал по толпе бургундцев. Если бы кто-то в первый момент захотел предположить, что Ксантенец просто пошутил, — одного взгляда на его спутников было достаточно, чтобы убедиться в обратном. Воины Зигфрида выглядели решительно, руки их крепко сжимали оружие.

Толпа заволновалась. Кнехты в испуге поспешили прочь со двора, на крепостных стенах послышались отрывистые возгласы. Смех и любопытный гул сменились бряцанием оружия. С грохотом опустилась на воротах решетка. Единственными, кто не двигался с места, были Гунтер и Хаген.

Зигфрид сохранял невозмутимое спокойствие. Казалось, он был абсолютно уверен, что воины, со всех сторон ринувшиеся во двор, не представляют для его отряда серьезной угрозы. Он вызвал на поединок самого Гунтера, чья рыцарская честь не позволит ответить на вызов предательским нападением.

Гунтер выдержал взгляд Ксантенца:

— Ты удивляешь меня, Зигфрид из Ксантена. После всего слышанного о повелителе нибелунгов я считал тебя не только мужественным, но и разумным человеком. Эта крепость и эта земля — наследие наших отцов. Многие храбрецы отдали свою жизнь за Бургундию. Земля эта пропитана кровью отважных и верных воинов. И ты всерьез уверен, что я поставлю все это на кон ради забавы?

— Это не забава, Гунтер, — запальчиво возразил великан, — Я вызываю тебя на бой, король Бургундии. Тебя или одного из твоих рыцарей. Можешь выбирать: твое войско против моего или ты один на один со мной. Решайся!

Гунтер хотел что-то возразить, но Хаген опередил его. Шагнув вперед, он выхватил из ножен меч и прикоснулся острием к груди Ксантенца. Ответ был недвусмысленный. Зигфрид молниеносно отскочил и ударом Бальмунга отшвырнул в сторону клинок Хагена. Острая боль пронзила руку Тронье до самого плеча: сила даже символического удара заговоренного меча была сокрушающей.

Зигфрид усмехнулся:

— Ну, Хаген из Тронье? Я вижу, ты готов постоять за честь своего короля.

Лицо Хагена оставалось неподвижным.

— Значит, решено! — Зигфрид повернулся к Гунтеру, не упуская, однако, из поля зрения Тронье: — Твоя корона против моей!

Мечи противников взметнулись одновременно. Но клинки не успели скреститься: им помешала неожиданно возникшая между ними стройная темноволосая фигура. Юноша изо всех сил ударил мечом по рукояти Бальмунга, одновременно щитом парировав натиск Хагена. Удар был столь сильным, что храбрец с криком боли опустился на колени.

С яростным воплем Зигфрид отскочил назад, поднял щит неожиданного соперника, но растерянно остановился, узнав на нем королевский герб. Это был брат короля Гернот.

— Остановись, Зигфрид! — воскликнул юноша. — Не пристало королям проливать кровь друг друга, — Он говорил почти скороговоркой, но слова отчетливо разносились далеко вокруг, — Тебе не принесет славы убийство храбрых мужей ради чужой короны. Эта страна просторна и богата, но это наша земля, политая кровью наших отцов. Народ Бургундии предан своему королю, Зигфрид. Ему не нужен другой повелитель. Побереги свои силы, чтобы бороться с несправедливостью и нуждой, в мире их еще немало!

Зигфрид, так и не опуская меча, растерянно смотрел на юношу. Если он сейчас прикончит стоящего перед ним на коленях Гернота — это будет самое настоящее убийство. Он заранее продумал каждое слово, каждый жест и все возможные ответы Гунтера. Но на неожиданный выпад Гернота великан не рассчитывал.

— Не трать красноречия, Гернот, — вмешался Ортвейн, выходя вперед. Голос его дрожал от гнева, — Ты вошел в приветственно распахнутые перед тобой ворота, Зигфрид из Ксантена. Но пренебрег гостеприимством нашего короля и осмелился поднять меч против его подданного. Если хочешь бороться — борись, в одиночку или всем своим войском — не важно, — В глазах Ортвейна сверкала решимость.

К удивлению Хагена, Зигфрид опустил меч, с презрением разглядывая стоящего перед ним рыцаря.

— Я вызвал на поединок вашего короля, — холодно промолвил Ксантенец, — а не тебя. Если хочешь помериться силами — выбирай кого хочешь из моих воинов. Любой из них будет тебе достойным соперником.

Ортвейн побледнел от оскорбления и, издав пронзительный вопль, бросился на Зигфрида. Но снова между ними встал Гернот.

— Не делай глупостей, Ортвейн! — взмолился он, — Прошу тебя. Нельзя допускать кровопролития. Зигфрид из Ксантена — храбрый рыцарь, слава о котором гремит по всему свету. Ему нет необходимости доказывать свое мужество. Мы должны жить в мире, а не растрачивать понапрасну силы.

— Гернот прав, — вмешался Хаген. — Бургундия — мирная страна. Мы никогда не несли своим соседям войн и горестей. Почему же вы пришли к нам как враги?

— Пустая болтовня! — В голосе Зигфрида все еще слышалась неуверенность.

Великан упустил момент, когда спор можно было решить силой. Он явился с оружием в руках, но Гернот — и, к его изумлению, даже Хаген, угрюмый, мрачный Хаген из Тронье, — применил против него другое оружие: слова. А этим оружием он не владел.

— Пустая болтовня! — презрительно повторил Ксантенец, — В этом твоя сила, Хаген из Тронье? Так ты этим оружием побеждаешь врагов? Возьми в руки меч, и посмотрим, кто из нас сильнее! Или ты боишься?

— Разве это трусость — избегать драки с человеком, которого невозможно поразить ни мечом, ни копьем? — Хаген не терял присутствия духа, — Или нужно особое мужество, чтобы вызвать на бой противника, когда твое оружие заговорено?

Зигфрид вздрогнул — такого поворота он не ожидал. Для Ксантенца не были секретом легенды о его неуязвимости, но то, что их можно было использовать против него самого, явилось для него неожиданностью.

— Будь лучше нашим гостем, Зигфрид из Ксантена. — Вперед выступил Гизелер, — Ты и твои рыцари. Послушай моего брата — опусти оружие и прими нашу дружбу.

Зигфрид перевел взгляд на юношу.

— Ты, должно быть, Гизелер, — промолвил он, — Слышал о тебе — мальчик, способный бороться наравне с мужами и разговаривать как взрослый. У вас в Вормсе принято приглашать в гости в ответ на вызов на поединок? — Улыбнувшись, он вложил меч обратно в ножны.

Кажется, вся толпа, собравшаяся во дворе, облегченно выдохнула. Единственным, пожалуй, среди всех, не разделявшим общей радости, был Хаген. Слишком быстро уступил Зигфрид, и его внезапное отступление не предвещало ничего хорошего.

Но король Гунтер не дал Хагену возможности высказать свои опасения.

— Кнехты! — вскричал он. — Слуги! Сюда! Примите у гостей лошадей и позаботьтесь о них. Приготовьте господам комнаты и еду! — Вновь повернувшись к Зигфриду, он продолжал: — Окажи честь выпить с нами бокал вина, Зигфрид из Ксантена, — Он улыбнулся: — Убедись, что крепость вина Синольда не уступит остроте твоего клинка.

— Надеюсь только, оно не столь же смертоносно, — сухо заметил Ксантенец. Несколько секунд Гунтер непонимающе таращился на него, затем разразился громовым хохотом. Его примеру последовали все остальные, кроме Хагена и Ортвейна. Только этот смех звучал неестественно.

По знаку Зигфрида его воины спешились и окружили своего предводителя тесным кольцом. Хаген внимательно наблюдал за ними. Только сейчас он обратил внимание, как они походили друг на друга: одинакового роста, атлетически сложенные, все светлокожие и белокурые.

Зигфрид о чем-то заговорил с ними на непонятном языке. Хаген пришел в ярость — после всего происшедшего это было в высшей степени невежливо.

Зигфрид, Гунтер и его свита вошли в дом. Отряд нибелунгов остался во дворе. Хаген забеспокоился — все это выглядело подозрительно.

Он повернулся и последовал за королем. Нагнав Ортвейна, Хаген коснулся его плеча.

— Задержись, — вполголоса попросил он.

Ортвейн нетерпеливо нахмурил брови, однако остановился, дожидаясь, пока шумная толпа удалится. Внешне молодой человек выглядел спокойным и сдержанным. Но Хаген слишком хорошо знал племянника: он не забыл оскорбления, нанесенного Зигфридом ему и его королю. Ортвейн из Меца не сдавался так быстро.

— Что случилось?

— Одно слово, Ортвейн, — промолвил Хаген. — Хочу попросить тебя о маленькой услуге.

Ортвейн нетерпеливо переминался с ноги на ногу:

— Я должен находиться возле Гунтера. Не доверяю я этому Ксантенцу. Мне будет спокойнее, если я буду рядом.

«А мне — наоборот», — подумал Хаген. Ортвейн был несдержан и сгоряча мог натворить такого, о чем потом пожалел бы сам.

— Об этом и речь, — молвил Хаген, кивнув на воинов, — Не выпускай из виду этих молодцов. Мне они подозрительны. Я бы сам этим занялся, но мое отсутствие за столом бросится в глаза.

— Не думаешь ли ты, что прославленный герой осмелится нарушить данное слово? — Ортвейн не скрывал насмешки, но Хаген пропустил это мимо ушей. Он не доверял Зигфриду. Но сейчас не время было это обсуждать, да и пререкаться со своим племянником Хаген не хотел. Был бы здесь Данкварт! Но брат скучал в замке Тронье, в двенадцати днях пути от Вормса.

— Нет. Но чует мое сердце, он что-то замыслил. И я выясню что.

Немного помявшись, Ортвейн кивнул:

— Хорошо. Я послежу за ними. — Повернувшись, он вышел во двор.

Хаген задумался. Он никогда не руководствовался эмоциями и предчувствиями, он гнал их прочь, дабы они не мешали рассуждать здраво. Но на сей раз внутренний голос не хотел умолкать. И это было не просто предчувствие, а внезапная, ничем не обоснованная, но непоколебимая уверенность, что этот человек несет гибель ему и всему Бургундскому королевству.

Хаген встряхнулся. Надо было торопиться: нельзя оставлять короля наедине с Зигфридом. Но не успел он пройти несколько шагов, как за спиной раздался чей-то сдавленный смешок. Хаген остановился, огляделся — никого. Тоненькое хихиканье послышалось снова. Приглядевшись внимательнее, Хаген заметил в углу какую-то тень. Он невольно схватился за рукоять меча.

— Подозрительный ты тип, Хаген из Тронье, — раздался чей-то голосок. Тень пошевелилась, и из темного угла навстречу ему шагнула маленькая фигурка, закутанная в бурую накидку. В полумраке коридора можно было разглядеть лишь ее неясные контуры.

Незнакомец снова противно хихикнул, на секунду замер, будто давая Хагену возможность разглядеть себя, затем подошел ближе и остановился на почтительном расстоянии. В первый момент Хаген решил, что это был калека, один из несчастных ошивающихся при дворе уродов с маленькими ручками и ножками и непропорционально огромной головой. Но, приглядевшись внимательнее, он сообразил, что ошибся: человечек был вполне нормального сложения, только маленького роста и необычайно тощий. Это был карлик.

— Закрой рот и оставь в покое свой меч, — пропищал карлик. — Я тебе не померещился, Хаген.

— Так ты… альб! — вырвалось у Хагена.

Человечек скорчил рожицу и вызывающе подбоченился.

— Я не просто альб, — обиженно проскрипел он. — Я — Альберих, повелитель альбов.

Хаген не знал, что и думать. Альбы… Он никогда не верил в их существование. Они были созданиями иного мира, так же как драконы и ведьмы, Аасы и другие мрачные божества. Он обескураженно уставился на карлика.

— А ты, стало быть, Хаген, — Карлик опять хихикнул. В его глазах мелькнули насмешливые искорки, — Сильный, храбрый, знаменитый грозный Хаген из Тронье. Признаюсь, я представлял тебя более внушительным. — В устах гнома это звучало откровенной наглостью.

Оцепенение Хагена сменилось злостью.

— Как ты сюда вообще попал? — набросился он на пришельца. — Кто тебя впустил и что ты делаешь здесь?

Альберих ухмыльнулся:

— Впустил? — Внезапно голос его изменился: — Впустил? Я — Альберих, король альбов! Никто не волен впускать или выпускать меня. Я просто наступаю, как ночь.

Он снова отвратительно захихикал. Теперь Хаген мог разглядеть его лицо — старое и сморщенное, с крючковатым носом и бескровными губами. Темные, глубоко посаженные глаза с любопытством таращились на Хагена.

— Могу тебе сказать, что я тут делаю, — невозмутимо продолжал Альберих, — Я пришел со своим господином. Ты разве не следуешь за своим королем, Хаген из Тронье?

— Твой господин?.. — Хаген замялся. — Зигфрид из Ксантена?

— Зигфрид, — кивнул карлик, — Покоритель дракона, наследник трона нибелунгов и, — он вздохнул, — поработитель альбов.

— Значит, древние легенды не лгут? — невольно вырвалось у Хагена. — И он действительно, омывшись кровью дракона, одолел тебя и отнял твою шапку-невидимку?

Альберих понурил голову.

— Одолел, — признался он. — Это так. Я проиграл эту битву.

— И теперь он тебя держит в качестве шпиона.

Лицо Альбериха помрачнело.

— Я служу ему, Тронье, — прошипел карлик. — Никто не в силах заставить Альбериха делать то, чего он не желает. Зигфрид из Ксантена подарил мне жизнь, хотя одержал победу в поединке со мной. За это я обязан ему.

— Обязан! — Хаген покачал головой, — Какой прок от подаренной жизни, если ты не можешь распоряжаться ею?

— О, ты не прав, — Альберих высунул из-под плаща костлявую ручонку и ткнул указательным пальцем в грудь Хагена, — Ведь и ты служишь другому.

— Я служу честному человеку, своему другу, который…

— Молчи! — завизжал Альберих. — Зигфрид — мой повелитель. Никто не смеет оскорблять его в моем присутствии.

— Ведь ты все-таки король — или был им, пока не… поступил на службу к Зигфриду.

— Да, король, — Альберих опять подбоченился, — Я был и остаюсь королем гномов, маленьких ростом и слабых духом. Империи, похожей на сырую яму, достойную крыс и пауков. Нет, — Он затряс головой, — Империи холода и мрака. Нет, нет, это не самый плохой обмен.

— Ты действительно так считаешь? Или пытаешься убедить себя, не в силах смириться с рабством у Зигфрида?

К удивлению Хагена, Альберих среагировал не слишком бурно.

— Да, мне не солгали, рассказывая о тебе, — молвил он, — Язык твой также остер, как и меч. Но ты ошибаешься, Хаген. Жизнь подле Зигфрида дает некоторые преимущества. Даже для гнома.

— Пока он это терпит, — сухо возразил Хаген, — Можно запросто обжечься, слишком приблизившись к огню.

Альберих осклабился:

— Я поклялся служить ему верой и правдой до конца дней своих. Но человеческий век короток. Быть может, скоро мне суждено вернуться обратно в мое царство, — Он пожал плечами, — А может, и нет. Наверное, я многое пропустил за те столетия, пока находился в Шварцальфенхайме.

Хаген невольно улыбнулся.

— А может, я останусь здесь, — продолжал Альберих, — пока не наступит конец света.

— Конец света, — молвил Хаген, — Вы, альбы, долговечны, но и ваше время ограниченно.

— Это так, — кивнул Альберих.

— Мне пора, — закончил Хаген. — Король ждет меня.

— Да, иди. Короля нельзя заставлять ждать.

 

Глава 4

В маленькой каморке старой башни царила тишина. Сквозь наполовину прикрытые ставнями окна сюда проникали узкие полоски света, снизу едва слышно доносился приглушенный топот конских копыт, взволнованные голоса, скрип колес. Вормс стряхнул с себя оцепенение напряженного ожидания, и теперь улицы были заполнены оживленно суетящимися горожанами.

«Ну, — ехидно подумал Хаген, — день сегодня необычный. В крепость прибыли гости, да еще какие! Зигфрид, победитель дракона, со своим легендарным войском».

Он подошел к окну и распахнул ставни. Гунтер назначил на вечер торжество в честь повелителя нибелунгов, и подготовка к нему шла полным ходом. В окрестные деревни направлялись целые отряды, чтобы закупить у крестьян вина и мяса: крепостные погреба опустели за долгую зиму. На площади собрались певцы и музыканты в ожидании предстоящего вечера. Хаген высунулся из окна. Ни спутников Зигфрида, ни их лошадей видно не было. Все вокруг выглядело мирным и радостным, город облачился в праздничное убранство. Но Хагена не покидало тягостное ощущение незримой угрозы.

За окном противоположной башни промелькнула какая-то тень. Хаген поднял взгляд, пристально вгляделся в маленькое окошко, затем резко развернулся и быстро вышел в коридор. Сбежав по лестнице вниз, он обогнул здание и стал подниматься по лестнице с противоположной стороны. Услышав доносившийся из тронного зала разговор, он остановился. Гунтер и его братья отправились к себе, и даже Зигфрид удалился в свои покои — во всяком случае, он собирался это сделать. Может, Гунтер вернулся, чтобы отдать распоряжения к предстоящему празднику? Тогда ему предоставлялась редкая возможность поговорить с королем с глазу на глаз.

Решительным шагом Хаген направился к тронному залу. Голоса стали громче: разговаривали мужчина и женщина.

С того момента, как Хаген покинул зал, в нем ничего не изменилось. На столе стояли остатки трапезы Зигфрида и его воинов, кружки с вином и метом. Фолькер, фрау Ута и Кримхилд оживленно беседовали о чем-то, не замечая Хагена.

Фолькер первый услышал его шаги и обернулся. На его лице отразилось удивление. Фрау Ута сидела на стуле Гунтера во главе стола. Кримхилд стояла возле окна, беспокойно поигрывая гребнем. Хотя в замке были гости, она была без вуали, вместо нее повязав серый шелковый шарф. Хаген залюбовался девушкой, такой юной и красивой.

— Хаген. — Ута поднялась и нерешительно подошла к нему.

— Помешал? — В голосе Тронье звучала насмешка.

Хотя вопрос был обращен к Фолькеру, вместо него ответила Ута.

— Кажется, про нас, женщин, просто забыли с того момента, как здесь появились эти рыцари, — молвила она, — Поэтому мы с Кримхилд и спустились сюда — чтобы вы вспомнили о нашем существовании, — Она вздохнула, — Весь город переполошился. Даже служанки от нас сбежали.

— Ну, не часто городу выпадает такая честь — принимать в своих стенах Зигфрида из Ксантена. — Нескрываемое ехидство Хагена зажгло веселую искорку в глазах Уты; краем глаза Тронье заметил, как Фолькер вдруг вздрогнул.

— Какой он, дядя Хаген? — Голос Кримхилд слегка дрожал от волнения.

Хаген сделал вид, что не понял вопроса:

— Кто?

— Зигфрид! — Девушка сгорала от нетерпения. Она тряхнула волосами, поправляя красовавшуюся в ее волосах широкую ленту, расшитую драгоценными камнями, — их блеск, видимо, и привлек внимание Хагена, когда он стоял у окна. Должно быть, Кримхилд спустилась в зал несколько минут назад, — Убийца дракона! Это действительно он? Ты видел его? Как он выглядит?

Хаген сердито покосился на Фолькера:

— Да, это он. Не знаю, убивал ли он дракона, но этот человек — действительно Зигфрид из Ксантена.

Кримхилд пристально взглянула на Хагена.

— Твой голос звучит… как-то странно, — молвила она, — Вы с ним, видимо, не очень дружны, дядя Хаген, — Она бросила взгляд на Фолькера. Певец отвел глаза.

— Дружны? Этим словом не бросаются, Кримхилд. Я знаю о нем довольно многое, и если хотя бы часть из этого соответствует истине, то не все мне в нем нравится.

— Ты в чем-то его подозреваешь, — заявила Кримхилд. Голос ее был печален. Нет, даже не печален — в нем звучало разочарование. Будто у ребенка отняли любимую игрушку.

— Я не подозреваю его ни в чем, — продолжал Хаген, — Но и не доверяю ему. Рассказы о нем зачаровали тебя, так ведь? Его сила и отвага уже при жизни сделали этого человека легендарным, но не стоит обманываться внешним блеском, Кримхилд.

— Расскажи мне о нем, дядя Хаген, — взмолилась девушка. — Ведь тебе лучше, чем кому-либо иному, известны легенды, которые про него складывают.

— Ну какой из меня рассказчик? — Хаген попытался уклониться. — Почему бы тебе не попросить об этом Фолькера? Он же вроде бы только что говорил о геройских поступках Зигфрида, разве нет?

— Но я хочу выслушать эти истории из твоих уст, дядя Хаген! — настаивала Кримхилд, — Расскажи мне о его битве с драконом, — Она потянула его за рукав, заставив присесть, а сама расположилась подле него на подушке.

Но Хаген решительно покачал головой.

— Пусть говорит Фолькер, — сказал он. — Певец понимает в этом куда больше моего.

Кримхилд не обратила внимания на сквозившую в его замечании иронию, но Фолькер все понял. По его лицу было видно, что имей он возможность — вскочил бы и убежал отсюда.

— Рассказывай, Фолькер, — поддержала Хагена Ута. — Может, это развлечет нас при нашем постоянном одиночестве. Боюсь, пока в Вормсе гостит Ксантенец со своим отрядом, в наших покоях дни будут тянуться еще скучнее и тоскливее, чем всегда.

«А то, что он упустит по забывчивости, я дополню», — подумал Хаген. Взгляд Уты подтвердил, что именно этого она от него и ожидала. В ближайшее время Кримхилд несомненно услышит истории, которые рассказывают о Ксантенце, и, наверное, будет лучше, если она узнает их из уст Фолькера и его самого.

Вздохнув, Хаген откинулся на спинку стула и кивнул Фолькеру:

— Начинай.

С видимым усилием собравшись с духом, певец начал рассказ.

— Много слышал я о Зигфриде из Ксантена, — зазвучал нараспев его голос. — Еще на моей родине, в Альцае, да и везде, где я только ни бывал. Говорят, родителями его были Зигмунд, король франков, правитель славного города Ксантена, что на Рейне, и супруга его, Зиглинд.

— Так говорят? — перебила Кримхилд.

Фолькер кивнул.

— Ксантен не так уж далек от нас, но сам я там еще не бывал, — признался он, — И не видел короля Зигмунда и его супруги.

Кримхилд кивнула, и Фолькер, взглянув на Хагена, продолжал:

— Так вот, Ксантеном на Рейне правят Зигмунд и Зиглинд из рода Вальзунгов, а праотцем этого племени был сам Один, повелитель Аасов.

Голос певца постепенно приобретал силу и уверенность. Теперь это был Фолькер, каким его привыкли видеть, — неутомимый рассказчик, который мог петь ночи напролет — и ни один слушатель при этом не скучал. Даже Хаген поддался очарованию его пения, едва не забыв, что Фолькер рассказывает вовсе не обыкновенную историю, чтобы скоротать долгий зимний вечер.

— И вот у Зигмунда и Зиглинд родился сын. Уже ребенком был он столь силен и неукротим, что никто не мог с ним совладать. Отец гордился им, мать была счастлива, но заботы о сыне отягощали их думы. Вскоре родной город стал ему тесен, и собрался он в странствия по белу свету.

Родители Зигфрида были людьми мудрыми — они отпустили сына в поход, хоть был он совсем еще мальчиком. Но отец снарядил отряд своих лучших воинов, чтобы они повсюду сопровождали отважного юношу, но следовали за ним незаметно. Однако те быстро увидели, что Зигфрид не нуждается в их защите, с любой опасностью справляясь своими силами. Так год за годом странствовали они по белу свету — сначала вдоль берегов Рейна, а затем — дальше на север, где царит зима и вечный холод.

Долгий путь проделал Зигфрид, много совершил подвигов. И вот однажды в дремучем лесу он наткнулся на кузницу. Издалека он услышал звон металла и удары молота, а на небе полыхали отсветы раскаленного горна, как будто попал он в кузницу самого Тора. Любопытство охватило юношу, он подошел ближе и зачарованно уставился на работающего кузнеца и его подмастерьев. Несколько часов пролежал он в тени кустарника, наблюдая, как из раскаленного железа возникают мечи и щиты. И лишь когда зашло солнце, он вышел из укрытия.

«Что ты тут ищешь? — обратился к нему кузнец. Это был гном — маленький ростом, но полный сил. Звали его Мим-кузнец, — В кузнице Мима не любят проходимцев».

«Не ослышался ли я! — не помня себя от радости, воскликнул Зигфрид, — Значит, ты — Мим, знаменитый кузнец, учитель Виланда? Я тоже хочу стать кузнецом, как Виланд. И с этой минуты буду твоим учеником».

Мим испытующе взглянул на Зигфрида. Он заранее знал о том, что Зигфрид у него появится, — ведь юный богатырь не случайно очутился в этом лесу. Он не заметил, как его направили сюда люди Зигмунда, потому что король франков заключил соглашение с Мимом-кузнецом. Народ гномов и Вальзунги поддерживали дружеские отношения, и отец Зигфрида попросил кузнеца, чтобы тот поумерил пыл его сына и обучил его ремеслу. Потому как ремесло кузнеца было единственным, где он мог приложить свою силищу.

«Ты выглядишь крепким парнем, — продолжал Мим, пристально разглядывая Зигфрида и удивляясь его росту и силе. — А крепкие ребята мне нужны. Ты окончательно решился?»

«Окончательно! Научи меня ковать оружие!»

И Зигфрид стал младшим подмастерьем кузнеца. Впервые расплавил он железо, и Мим дал ему самый тяжелый молот, приказав ковать. Задорно схватив молот, юный богатырь с силой ударил по наковальне. Словно от удара молнии задрожала земля, пень, на котором стояла наковальня, раскололся. Капли расплавленного железа, искры полетели в разные стороны. Мим в ужасе замер.

«Довольно, мой мальчик, этак ты разнесешь мне кузницу! Боюсь, не выйдет из тебя ремесленника. Потому как лишь тот, кто знает меру, становится мастером».

Зигфрид было разозлился, но Мим продолжал говорить — хоть сила юноши испугала его не на шутку — спокойно, помня свое обещание, данное королю Зигмунду. Солнце уже вновь взошло над лесом, и рыцари Зигмунда удалились назад, в Ксантен, — а Мим продолжал увещевать Зигфрида.

Целый год прожил юный богатырь в кузнице и хорошо изучил ремесло. Из крепчайшей стали он выковал себе добрый меч — сам, своими руками. Но подмастерьям Мима тяжело было с ним ладить — не раз на собственной шкуре довелось им испытать в ссоре тяжесть его кулака. А теперь в руках исполина, вспыльчивого как огонь, оказался еще и огромный меч.

«Прогони Зигфрида, — умоляли они мастера. — Или мы все уйдем от тебя. Мы опасаемся за свою жизнь, пока королевский сын из Ксантена находится здесь».

Мим задумался: как бы ему избавиться от Зигфрида, не вызывая у него подозрений? Он был связан обещанием, данным королю, но сам с каждым днем все больше дрожал от страха перед юношей, силы которого росли и росли. Беду на него навлечет этот неукротимый принц, часто думал он. Вот что: надо послать его к угольщику, что живет близ пустоши, где дракон Фафнир стережет сокровища нибелунгов. Пожалуй, стоит предупредить его об опасности — ведь он ищет на свою голову приключений. А тот, кто их ищет, — найдет обязательно. Так кузнец и поступил. Он дал юноше задание купить у угольщика топлива, и Зигфрид, радостный оттого, что после целого года жизни в кузнице вырвался наконец-то на волю, в один прекрасный майский день отправился в дорогу.

Стояла чудесная погода, Зигфрид шагал по дороге и весело насвистывал песенку. Наконец над кронами деревьев заструился голубой дымок. У костра сидел угольщик. Выслушав юношу, он пригласил его в хижину, накормил и напоил. Затем они вернулись к костру, и угольщик рассказал Зигфриду о Фафнире, изрыгающем огонь драконе, о рыцарях, пытавшихся его одолеть, но проглоченных чудовищем. Он поведал юноше о несметных сокровищах и проклятье, над ними довлеющем. Зигфрид упросил его поточнее описать путь к пустоши — он запомнил каждое слово угольщика. Звезды и луна померкли перед взором юноши, дрожь колотила его. Когда они улеглись спать на мешке соломы, Зигфрид не мог сомкнуть глаз: он думал лишь о драконе, его обуревала жажда борьбы и победы.

Когда рано поутру угольщик проснулся, рядом с ним никого не было. Зигфрид давно уже улизнул из хижины и теперь приближался к пустоши.

Наступило утро, но в лесу не было слышно птичьего пения, ни один цветок не раскрывал лепестки навстречу солнцу. Над пустошью курился ядовитый туман, скалы вокруг были обуглены, и посреди пепла, ковром покрывавшего землю, невозможно было отыскать тропинку. Заметив наверху в скале отверстие, Зигфрид начал карабкаться по склону.

И тут из пещеры неожиданно показался дракон. Грозно рыча, занеся для удара когтистую лапу, он выпустил из пасти сноп пламени. Зигфрид, схватив меч, прижался к скале. Дракон жадно оскалился, почуяв жертву, ядовитый зуб обнажился, точно боевой меч. Хвост чудовища ходил ходуном. Смело бросился на врага юный герой, нанося дракону смертельные удары — чешуя летела в разные стороны. От яростного рыка дракона задрожали горы, земля заходила ходуном под ударами огромного хвоста, огромные лапы тянулись к юноше, но Зигфрид ловко уворачивался от смертоносных когтей. Наконец он с силой вонзил меч прямо в бок Фафниру, и кровь струей хлынула из раны. Издав предсмертный вопль, дракон попытался подняться — свет солнца померк в этот миг. Затем он замертво грохнулся наземь. Дракон был побежден. И тут Зигфрид увидел, что в драке руки его обагрились кровью Фафнира, и там, где кровь коснулась кожи, она стала твердой, точно сталь. Тотчас же он разделся и с головы до ног омылся кровью чудовища, ликуя:

— Ни один меч, ни одно копье впредь не нанесет мне вреда — кожа моя стала подобна броне!

Но пока Зигфрид купался в крови, липовый листочек слетел с дерева и упал на спину героя, прямо между лопаток. И там, где он приклеился, кожа осталась такой же нежной, как и раньше.

Вдруг у края пустоши раздался какой-то писк — это собралась толпа перепуганных гномов. Шильбунг и Нибелунг — два короля этого племени — шагнули вперед, разглядывая мертвое чудовище.

«Фафнир убит — кто же теперь будет охранять наши сокровища?» — пропищал король Шильбунг.

«Сокровища, из-за которых мы так жестоко спорили, над которыми простерто проклятие гномов? — поддакивал король Нибелунг. — Вот стоит герой, который разрешит наш спор, по справедливости поделив этот клад».

«Правда!» — согласился Шильбунг.

И они попросили Зигфрида разделить между ними драгоценности, а в благодарность предложили ему Бальмунг — лучший меч на всем белом свете.

«За такую награду, — обрадовался Зигфрид, — я принимаю предложение. Несите сюда Бальмунг и сокровища!»

Из разных уголков потянулись к ним гномы, каждый нес с собой драгоценности. Золото, серебро, самоцветы заполнили долину, сотня телег не увезла бы их. Нибелунг вручил Зигфриду Бальмунг — меч, которого достоин лишь храбрейший герой.

Зигфрид справедливо поделил сокровища, но короли вновь принялись спорить: ни один не хотел удовольствоваться своей долей, ведь зависть омрачает рассудок.

Обвинив героя в несправедливости, они с криками набросились на него. И гномы и великаны, состоявшие на службе двух королей, обнажив оружие, ринулись в драку. Но Зигфрид смог постоять за себя: с Бальмунгом в руке он отразил яростную атаку, и много гномов полегло на поле битвы, погибли также и Нибелунг с Шильбунгом.

Отомстить за смерть братьев решил могущественный повелитель черных альбов — гном Альберих. С помощью шапки-невидимки став неуязвимым, он попытался одолеть Зигфрида. Но юный герой, раскусив коварство гнома, сорвал с него волшебную шапку. Альберих взмолился о пощаде:

«Пожалей меня! Я исполнял свой долг, желая отомстить за смерть королей. Теперь же ты владеешь шапкой-невидимкой, и я полностью в твоей власти».

Зигфрид опустил занесенный меч:

«Клятва верности побудила тебя отомстить за своих повелителей. Но теперь я — король империи нибелунгов, и ты должен принести присягу мне! Ты будешь моим камердинером и хранителем этих сокровищ!»

И Альберих поклялся ему в верности, а с ним и весь народ альбов.

Сокровища гномов снова были спрятаны в горных пещерах — Зигфрида не интересовали золото и драгоценности. Лишь единственное кольцо приглянулось ему. Но владыка царства гномов предупредил героя:

«Не бери это кольцо, мой король. Это Андваранаут — кольцо нибелунгов. Проклятие лежит на нем, оно принесет несчастье надевшему его».

Но юный герой не прислушался к его словам и взял кольцо себе. Не задерживаясь больше, Зигфрид покинул страну нибелунгов, а вместе с ним — и гном Альберих, поклявшийся служить ему верой и правдой.

Фолькер умолк, схватил кубок с вином и смочил пересохшие губы.

— А дальше? — В глазах Кримхилд горело любопытство. — Оно принесло ему несчастье?

— Кольцо нибелунгов? Нет. Андваранаут был одновременно и хранителем сокровища, и его проклятием. Сам Один выковал его и вручил тому, кто охранял драгоценный клад. А Зигфрид вернул его истинному владельцу.

— Но это уже совсем другая история, — перебил Хаген, — Оставь ее на следующий раз.

— Почему? — Кримхилд была разочарована. — Еще ведь не поздний вечер. Расскажи, Фолькер! Расскажи о кольце и о том, как Зигфрид вернул его в далекую Исландию.

Фолькер хотел продолжить рассказ, но Хаген не дал ему вымолвить ни слова.

— Довольно, — заявил он, — Хватит на сегодня. — Он повернулся к Кримхилд: — Все это сказки, глупая болтовня для старых дев и детишек. Но не для тебя.

Кримхилд упрямо уставилась на него:

— Ты не прав, дядя Хаген. Только из-за того, что ты недолюбливаешь Зигфрида…

— Кто тебе сказал, что я недолюбливаю Зигфрида? Я просто не верю в россказни о драконах, гномах и… — Он запнулся, сообразив, что своими словами только усугубит ситуацию, но все же продолжал: — И я не верю, что он по праву унаследовал сокровища нибелунгов.

— Он — сын короля, дядя Хаген, — напомнила Кримхилд, — Разве можно назвать его вором?

Хаген усмехнулся:

— Королевский сын? А я слышал другую историю. Рассказать?

— Не стоит, — сердито буркнула девушка, — Не желаю об этом знать и вообще не хочу больше слушать никаких историй, — Вскочив с места, она подошла к окну, — Ты мне все настроение испортил.

Хаген тоже поднялся и хотел что-то возразить, но в этот момент тишину в зале нарушили чьи-то приближающиеся шаги. Все повернулись к двери.

Это был Зигфрид. Свой роскошный красный плащ он снял и теперь был одет в простой коричневый камзол, перехваченный в талии узким серебряным поясом. Мускулистые плечи красавца были обнажены — такой костюм был выбран явно не случайно.

Будто удивившись неожиданной встрече с дамами, Зигфрид смущенно улыбнулся. Слегка кивнув Хагену и Фолькеру, он склонился в глубоком поклоне перед Утой и Кримхилд.

Девушка стояла будто громом пораженная и растерянно смотрела на белокурого обольстителя. Никогда еще Хаген не видел такого блеска в ее глазах.

И тут вдруг Тронье понял, зачем явился в Вормс Зигфрид из Ксантена…

Ута негромко кашлянула. Девушка вздрогнула, нервным движением оправила шелковый шарф и опустила взгляд.

Зигфрид тоже отвел глаза.

— Простите, — пробормотал он, — Я не знал…

— Нет, это мы должны перед тобой извиниться, — перебила его Ута. Голос женщины выдавал, как неприятна была ей эта ситуация, — Прости, Зигфрид, если мы тебя смутили. — Она виновато улыбнулась: — Пойдем, Кримхилд. Уже поздно, и до вечера у нас еще много дел.

Кримхилд кивнула, поспешно подобрала юбки и послушно последовала за матерью. Зигфрид посторонился, давая им пройти. Лишь когда Ута и Кримхилд покинули тронный зал, он поднял взгляд.

— Зачем ты пришел сюда, Зигфрид? — резким тоном осведомился Хаген, — Если ищешь короля, то придется потерпеть до вечера.

— Да так просто… — пробормотал Зигфрид. Хаген чувствовал, что тот ищет повода побыстрее удалиться, — Я… что-то мне не сидится в комнате, и я вышел пройтись.

Это было откровенной ложью. Его шаги по коридору звучали вполне целеустремленно, а не так, будто он вышел на прогулку. Но Хаген решил промолчать.

— Пойду-ка я на улицу, — молвил Зигфрид, — погуляю по Вормсу.

Ответа Хагена он не дождался. Не говоря больше ни слова, Зигфрид вышел из зала.

Хаген тоже хотел уйти, но Фолькер остановил его, схватив за плечо. Очевидно, Кримхилд оказалась не единственной, кому он испортил настроение.

— Что на тебя нашло, Хаген? — прошипел он. — Ты ведешь себя с Зигфридом как…

— Я веду себя с ним так, как он того заслуживает. — Хаген выдернул руку, — Чушь какая! Зигфрид — победитель дракона! Повелитель нибелунгов! — передразнил он Фолькера.

— Чушь? — Фолькер удивленно уставился на него, — Ведь ты сам рассказал мне эту историю, Хаген. Совсем недавно…

— Не важно, — буркнул Хаген. Он не хотел срывать злость на певце, ведь его гнев был направлен только на Зигфрида. И хотя было уже поздно думать о последствиях сказанного, он хотел оградить Фолькера от неприятностей, — Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, — продолжал он, — Не следует воспевать героя только потому, что он вдруг появляется здесь и начинает кружить девицам головы.

Фолькер был совершенно обескуражен:

— Я…

— Ради Бога, Фолькер, — вздохнул Хаген. — Ты что, ослеп? Разве не видишь, что это дитя по уши влюблено в Зигфрида и не способно мало-мальски разумно мыслить?

Певец принужденно рассмеялся.

— Ты преувеличиваешь, Тронье, — заявил он, — В Вормсе не осталось ни одной женщины, не вздыхавшей бы по Зигфриду из Ксантена. Спустись на кухню и послушай сплетни служанок. Можно подумать, они в жизни не видели ни одного мужчины…

— Кримхилд не служанка, и этот зал не кухня, — не унимался Хаген, — Пойми же, Фолькер, она — сестра короля, а не просто девушка. И влюблена в этого жулика.

Фолькер пожал плечами.

— Даже если и так, — пробормотал он, — Она еще ребенок, Хаген. Ее любовь не может быть серьезной, это скоро пройдет.

— Быть может, недостаточно скоро, — пробормотал Хаген, — Ведь куда проще жениться на королевской дочке, нежели завоевывать государство мечом и копьем.

 

Глава 5

По дороге к покоям Гунтера он не встретил ни одного человека, хотя отовсюду доносились возбужденные голоса и топот ног. Громовой голос Румольда был слышен издалека, и Хаген не мог сдержать улыбки, слыша его ворчливые реплики. Если кому-то довелось столкнуться с ним на поле битвы, то он ни за что бы не поверил, что этот гигант с таким же воодушевлением может заниматься приготовлением еды и изобретением новых изысканных кушаний.

Вопрос о том, чья гибель — Хагена или Румольда — стала бы для Вормса большей утратой, часто задавался, но так и не был выяснен.

Остановившись перед дверью королевских покоев, он постучал и, не дожидаясь ответа, вошел. Он бывал здесь редко: Хаген не любил сам, когда нарушали его покой, и уважал такое же стремление в других.

Гунтер был один. Он сидел в кресле откинувшись и широко раскрытыми глазами смотрел в окно, куда-то вдаль. Только вот взгляд его был пуст, лицо казалось усталым и осунувшимся. Хаген вдруг ощутил прилив глубокой нежности и любви к нему.

Отцу Гунтера у смертного ложа он поклялся защищать его сына, помогая нести все тяготы унаследованной власти. Но за одиннадцать лет, прошедших с того дня, дружба их переросла в глубокую взаимную привязанность. Хотя Хаген был старше Гунтера всего на десять лет и они могли бы быть братьями, он любил короля как собственного сына. Гунтер часто задавал ему вопрос, почему он оставался здесь, в Вормсе, его полководцем, хотя у себя дома, в Тронье, сам мог бы править страной и народом. Хаген всегда отвечал, что Тронье — маленькое бедное королевство, где царит холод и тьма бесконечных ночей. Земля эта не привлекает завоевателей, и охранять ее не от кого. Да к тому же сам он уже стар, и теплое, ласковое солнце Бургундии привлекает его куда больше. В Тронье же ему совершенно нечем было бы себя занять, кроме охоты на волков да песцов. Все эти причины действительно были обоснованны и служили ответами на вопросы короля.

Но имелась и еще одна причина — сам Гунтер. Король был храбрым, бесстрашным воином, но слабохарактерным человеком. Трон Бургундии был слишком велик для него, но он старался быть справедливым и добрым королем. Гунтер никогда не говорил об этом, но Хаген прекрасно знал, что король тысячу раз проклял судьбу, преподнесшую ему столь жестокий удел.

— Дружище Хаген, — молвил король, — что же ты не отдыхаешь перед вечерним пиром?

Хаген пока не собирался раскрывать Гунтеру причину своего визита. Не все сразу.

— Не хочу, — односложно ответил он.

Гунтер кивнул:

— Я ждал тебя, Хаген, — Он вскочил, подошел к столу, схватил до половины наполненный кубок с вином, но не выпил, — Тебя, с твоими загадочными предостережениями, — Он принужденно рассмеялся: — Ты подозрительно тихо вел себя, когда мы сидели внизу с Зигфридом, — Гунтер жестом пригласил Хагена к столу; тот кивнул и тоже налил себе вина. Перед этим они больше двух часов сидели за столом с Ксантенцем, беседовали, в сущности, ни о чем, обменивались любезностями, но за все это время Хаген не вымолвил ни слова. Он всегда слыл молчуном, и посему молчание его никого не удивляло — никого, кроме Гунтера.

— Что бы ты хотел услышать, мой король?

Взгляд Гунтера оставался серьезен:

— Правду.

— Что значит — правду? То, что мы считаем истиной? Или то, что мы хотим слышать?

Гунтер гневно взмахнул рукой. Вино, выплеснувшись из бокала, кровавым пятном расплылось на рукаве, но король этого не заметил.

— Странный ты человек, Хаген. Целую неделю ты можешь молчать, а потом начинаешь говорить загадками, — Он поставил кубок на стол, — Ты прекрасно знаешь, о чем я. Что ты скажешь мне о нем?

— О Зигфриде?

Гунтер кивнул.

— Ты хочешь знать мнение друга или твоего подданного?

— А есть разница?

— Да, есть.

Задумавшись, король промолвил:

— Допустим, моего подданного.

— Тогда я дам тебе совет: обходись с ним и его свитой достойным образом, как гостеприимный хозяин, пока он находится здесь. Но позаботься, чтобы визит его не затянулся надолго.

Гунтер, казалось, ожидал такого ответа.

— А совет друга?

— Убей его.

Король не удивился:

— Ты… боишься его?

Вновь Хаген заколебался.

— Да, — промолвил он наконец, — Но не так, как думаешь ты. Дай мне приказ, и я убью его в честном поединке.

— Непобедимого? — усмехнулся Гунтер.

Хаген промолчал.

— Но почему?

Хаген взглянул королю в глаза:

— Потому что он опасен. Он принесет нам беду. Быть может, крушение всей империи.

— Ты не преувеличиваешь? Согласен, он появился здесь… — Гунтер ухмыльнулся, — несколько неожиданно, но я не думаю, что он жаждет войны с нами.

— Я не говорю о войне, — Хаген пригубил вина и поставил кубок на стол, — И вовсе не считаю, что он явился в Вормс с намерением завоевать его силой.

— Что же ты тогда имеешь против него?

— Против Зигфрида — ничего. — Гунтер удивленно вскинул брови, — Не понимаю, почему все уверены, что я ненавижу Зигфрида. Да, он мне не по нраву, но это еще ни о чем не говорит. Зигфрид — искатель приключений, а я знаю достаточно таких людей. Они притягивают к себе несчастья и распри, будто бочка с медом — пчел.

— Резко ты судишь.

— Но справедливо. Ты хотел моего совета как друга. Так вот, вспомни весь жизненный путь Зигфрида, и ты увидишь, что он усеян трупами.

— Но что ему тогда нужно от нас? Вормс и Ксантен никогда не враждовали, и если бы он пожелал войны… — Гунтер покачал головой, — то глупее повода и придумать нельзя. И потом, в этом нет никакого смысла. Ксантен — город богатый и могущественный, но идти войной на Вормс? Мы сровняли бы их крепость с землей моментально, и король Зигмунд прекрасно это понимает. — Он вздохнул, растерянно огляделся и тяжело опустился на стул, — Что же ему еще нужно?

— Ты действительно не понимаешь? — удивился Хаген, — Кримхилд. Он явился за твоей сестрой.

— Но она еще дитя.

— Она женщина, Гунтер, — возразил Хаген, — И очень скоро станет красавицей — первой красавицей Бургундии. К тому же очень богатой, — Он подался вперед: — Подумай сам — сына у тебя нет. По закону твои братья не могут наследовать трон. Если ты не женишься и не родишь наследника, то корона Бургундии достанется сыну Кримхилд.

— Но каким образом он рассчитывает завоевать ее сердце, ведь до сих пор она отклоняла все предложения, даже не взглянув на жениха?

— Он уже его завоевал, — пробормотал Хаген. Он не забыл, как горели глаза девушки. И Зигфрид тоже это видел — нужно было быть слепым, чтобы не заметить.

Долго молчал Гунтер.

— И это — достаточный повод, чтобы его прикончить? — наконец вымолвил он, — Предчувствие еще не причина нарушать правила гостеприимства.

— Но это не будет убийством, — настаивал Хаген, — Позволь, я вызову его на поединок, на честный рыцарский бой.

— Он убьет тебя, Хаген. Ведь он — непобедим.

— Он смертный человек и уязвим, как и любой другой. Возможно, он убьет меня, возможно — я его. Но даже если я проиграю, он покинет Вормс, и Бургундия сможет вздохнуть свободно.

Гунтер покачал головой:

— Нет, Хаген. Это невозможно.

— Возможно! Опасно — да, но…

— Я не могу поставить на карту жизнь моего друга и защитника Бургундии ради какого-то «но», Хаген.

— Это не просто слова, мой король.

— Вот как? И что же это тогда? Сон? Видение?

— Быть может.

— Ты прав, — кивнул Гунтер, — Я тоже так думаю. Я чувствую это так же, как и ты, — Он откинулся на спинку стула и беспомощно сжал кулаки, — Я знаю все, Хаген, но ничего не могу поделать. Мы оба бессильны. Я не только твой друг, Хаген, я — король Бургундии и отвечаю за ее благосостояние. Я не имею права обосновывать свои поступки одними лишь предчувствиями. Времена, когда видения и пророчества определяли судьбы народов, давно прошли.

Хаген не ответил. Он и не ожидал иных слов, но все же был разочарован.

— Тогда выслушай мой совет, Гунтер, — тихо промолвил он. — Позаботься о том, чтобы Зигфрид не сталкивался с твоей сестрой, и о том, чтобы Кримхилд поменьше слышала о нем. Быть может, он оставит свою затею, когда его терпение подвергнется испытанию. Долготерпение не является отличительным качеством храброго рыцаря.

Нет, просто так он не уйдет, и они оба это понимали, но сейчас слова Хагена принесли пусть слабенькое, но утешение.

Гунтер кивнул:

— Я постараюсь все устроить. Но боюсь, это будет непросто. Ты ведь знаешь Кримхилд. Она унаследовала типично бургундское упрямство.

Хаген не произнес больше ни слова — какой был бы толк? Он повернулся, чтобы удалиться, но Гунтер снова окликнул его:

— Хаген! Прошу тебя, не забывай: Зигфрид — наш гость, и мы будем чтить законы гостеприимства до тех пор, пока он сам не нарушит их. Если ты поднимешь руку на него или его воинов, то ты поднимешь ее против меня.

 

Глава 6

— Ты сделал то, о чем я просил?

Ортвейн повернулся к нему, однако ответил не сразу. На город спускались сумерки, и Хаген не мог разглядеть выражения лица племянника.

— Зигфрид?

Хаген кивнул, и Ортвейн снова отвернулся. Облокотившись на низкий парапет, он устремил взгляд вдаль. Ночь и тишина спускались на окрестности, но внутри стен Вормса было все еще светло будто днем. Сотни факелов горели на крепостных стенах и воротах, гостеприимно распахнутых, несмотря на поздний час. Даже сюда, до высоких крепостных переходов, доносились голоса людей, наводнивших в этот вечер Вормс. Раздавались звуки музыки, барабанный бой, все предвещало веселое торжество.

— Гунтер пригласил музыкантов, — пробормотал Ортвейн. — На праздник, — Он покачал головой и вздохнул. — Музыкантов! Нужно было собрать отряд воинов, чтобы прогнать из города этого негодяя.

— Ты преувеличиваешь. — Хаген встал рядом с племянником. — Достаточно того, что мы будем хорошенько присматривать за ним и его людьми.

Ортвейн невесело усмехнулся:

— Можешь на меня положиться, Хаген: они ни шагу не сделают без моего ведома.

«И мы тоже — без ведома Зигфрида», — подумал Хаген. Он вспомнил об Альберихе, который, скорее всего, до сих пор никем не замеченный, ошивался в коридорах крепости. Стоило ли рассказывать племяннику о встрече с гномом?

Пожалуй, нет. Ортвейн был верным соратником Гунтера и храбрым воином. Но он был еще юн и недоверчив, как никто другой. Был бы здесь его брат, Данкварт!

— Пойдем вниз, — предложил Хаген. Темнота и тишина удаленного коридора начали оказывать на него какое-то странное воздействие. — Гунтер считает необходимым, чтобы вся его свита присутствовала на празднике в честь Зигфрида.

— И все стражники тоже? — взвился Ортвейн, показывая на опустевшие переходы, — Взгляни, Хаген. Вся охрана внизу, помогает на кухне и в погребах — те, кто еще не напился. Ворота открыты для любого — друга и недруга! — Он в ярости ударил кулаком по стене, — Какое легкомыслие! Я не понимаю, что случилось с Гунтером! Кто такой этот Ксантенец? Колдун, помутивший его рассудок?

— Не кипятись, — осадил его Хаген, — Гунтер считает за честь принимать у себя такого высокого гостя. И к тому же он погостит да и уедет.

— Когда получит то, что хочет!

— Или поймет, что никогда не сможет этого получить. — Хаген вновь бросил взгляд на бархатно-черное ночное небо над башнями крепости, резко повернулся к Ортвейну и положил ему руку на плечо. Тот отшатнулся.

— Нужно плюнуть на пожелания Гунтера и прикончить этого Зигфрида, как только он даст повод, — буркнул он, хватаясь за рукоять меча. Хагену бросилось в глаза, что это было не парадное оружие, какое надевают в честь торжества, а обычный боевой клинок. — Только теперь уже поздно. Он хитер, этот Ксантенец. Он понимает, что Вормс не одолеть мечом, и поэтому проник сюда как вор, — Он ухмыльнулся, — Думаешь, он уйдет с пустыми руками, Хаген? Боюсь, ты ошибаешься. Он останется, перехитрит нас всех и уйдет, только завладев короной Бургундии.

Хаген хотел что-то возразить, но Ортвейн уже исчез в темном коридоре замка. Хаген медленно спустился по лестнице.

Внутренний двор наводнила пестрая толпа народа, и лишь немногих Хаген узнавал в лицо. Весть о прибытии Зигфрида, распространившись по окрестностям со скоростью лесного пожара, привлекла в город массу зевак. Не часто устраивались в Бургундии пышные торжества, и люди, жаждущие повеселиться и хоть одним глазком взглянуть на легендарного рыцаря из страны нибелунгов, отовсюду устремлялись в гостеприимно распахнутые ворота крепости.

Из главной башни доносились возбужденные голоса и радостный смех. Хаген пересек двор и остановился возле парадной лестницы. Гунтер был уже в тронном зале, его сопровождали Гизелер, Гернот и остальные. Зигфрид тоже присоединился к ним, но попадаться на глаза Ксантенцу Хагену не хотелось.

Он поискал взглядом воинов Зигфрида, но ни одного из них видно не было. Должно быть, они все еще отдыхали в своих покоях. Ну уж Ортвейн позаботится о том, чтобы каждый их шаг стал ему известен.

— Ну, Хаген из Тронье? Одолевают ли тебя заботы или ты всегда такой угрюмый?

Хаген резко обернулся. Позади него стоял Альберих. Капюшон бурого плаща он откинул на спину, обнажив лысый череп. В свете факелов глаза карлика казались красными, как у филина.

— Исчезни! — рявкнул Хаген. — Ты выбрал неподходящее место шпионить за мной, гном. Что тебе нужно?

Альберих захихикал:

— Что мне нужно? Наверное, поблагодарить тебя.

— Поблагодарить? За что?

— Ты ведь никому не рассказал о нашей встрече. Одно твое слово — и люди Ортвейна обложили бы меня со всех сторон, как бешеную собаку.

— Ты переоцениваешь себя, гном, — мрачно вымолвил Хаген. — Прибить бешеную собаку — дело стоящее. Но снующая под ногами крыса внимания недостойна.

Альберих скривился в ухмылочке:

— Ты несправедлив, Хаген! Что тебя так рассердило?

— С чего ты взял, что я сердит? Если бы это было так…

— …то ты давно бы меня прибил, я знаю, — скучающим тоном перебил его Альберих.

— Не прибил, — поправил его Хаген. — Утопил бы. Крыс топят, — Он хотел пройти мимо Альбериха, но гном, вцепившись ему в рукав, остановил Тронье. Хватка карлика была на удивление сильной.

— Что ты еще хочешь?

— Поговорить с тобой. И предостеречь кое от чего.

— Предостеречь? — Хаген деланно ухмыльнулся, — И от чего же?

— Возможно, от самого себя, — с таинственным видом прошептал Альберих, — Кто тебя так прогневил? Мой господин?

— Ну допустим!

— Он явился сюда не как твой враг, — Альберих говорил очень серьезно, — Если бы это было так, ты давно бы уже был мертв.

— Ты уверен?

— Да. Никто не сможет одолеть в бою Зигфрида из Ксантена.

— Чушь, — буркнул Хаген. — На свете нет непобедимых!

— А как же ты, Хаген из Тронье? Разве о тебе не идет слава непобедимого воина?

— И я когда-то терпел поражения.

— Постарайся не делать ошибок, Хаген. Мой господин восхищается тобой и уважает, но, если придется, убьет тебя на моргнув глазом.

— Никто, кроме тебя, не говорит об убийстве, гном, — возразил Хаген.

— Я вижу на твоем лице тень, Хаген. Или ты забыл, что я живу в царстве теней и понимаю их язык? Что с тобой? — Он кивнул в сторону зала, откуда доносились смех и музыка: — Почему ты не там и не веселишься вместе со всеми?

— Не вижу повода для веселья.

— Разве не причина радоваться, когда приобретаешь новых друзей?

— Если это настоящие друзья.

Альберих покачал головой.

— Хаген, Хаген, — вздохнул он, — Я много слышал о тебе, но сердце твое куда мрачнее, нежели я ожидал. Ты опасаешься, что Зигфрид займет твое место подле Гунтера? Но уверяю тебя, у тебя нет причин для ревности.

Хаген не ответил, лишь горькая складка вокруг его рта углубилась. Альберих умолк.

А праздник продолжался. Народ вовсю веселился под звуки музыки. Хаген повернулся и пошел прочь; Альберих не остановил его.

В задумчивости он пересек двор и остановился возле шатра, где развлекали народ шумные скоморохи. Разряженный в пестрое тряпье шут, гримасничая, ловил монетки, бросаемые ему хохочущими зеваками. Немного поодаль два ловких жонглера перебрасывались остро отточенными ножами. Рядом с ними на поводке пританцовывал на потеху публике одноглазый медведь. Странно, посреди ликующей толпы Хаген вдруг почувствовал себя совершенно одиноким. А что, если гном был прав? Если на самом деле сердце его тяготил страх, что Зигфрид, молодой и неукротимый, займет его место рядом с Гунтером?

Ерунда! Чтобы завоевать доверие Гунтера, недостаточно было сильной руки, бесшабашной смелости и чувства собственного превосходства, а Зигфрид явился сюда и решил завоевать Вормс способом, который Хаген не мог пока разгадать. Вот где крылась причина его недоверия.

Бурное веселье тяготило его, и он направился в сторону главной башни.

Навстречу ему вышли Гунтер, Гизелер и Фолькер. Зигфрид тоже был с ними. Они оживленно переговаривались между собой, и только взгляд Фолькера выражал беспокойство. Незаметно кивнув певцу головой, Хаген шагнул вперед и остановился в двух шагах от Гунтера.

— Мой король!

Гунтер приветственно поднял руку:

— Хаген, друг мой. А мы тебя потеряли. Или тебе разонравилась Румольдова кухня? — Он рассмеялся и игриво погрозил ему пальцем, — Так ты наживешь себе врага в лице бедняги Румольда, Хаген!

Но Хагену было не до шуток.

— Нужно срочно выставить охрану, — заявил он, — Кто-то должен охранять замок, пока остальные веселятся.

Гунтер покачал головой:

— Что я слышу, Хаген? Разве можно портить людям настроение, раз уж тебе самому не по душе веселье?

— Тебе известно, что я не привык к праздникам, мой король, — возразил Тронье.

— Но почему же? — вмешался Зигфрид, — И мужчина должен веселиться и развлекаться, Хаген. Всему свое время.

До сих пор Хаген не удостоил Зигфрида ни единым взглядом, но теперь делать вид, будто его здесь нет, было бы уже оскорблением. Он слегка кивнул головой:

— Да, Зигфрид, всему свое время.

— Или ты предпочитаешь иные развлечения, Хаген? — Голос рыцаря звучал насмешливо, — Ты ведь воин, как и я. Почему бы нам не помериться силами, просто так, по-дружески?

Не дожидаясь ответа, он повернулся, вручил Гизелеру свой бокал и развел руки в стороны, освобождая пространство. Народ поспешно отпрянул. Все слышали слова Зигфрида, и в несколько секунд вокруг них собралась тесная толпа любопытных. Зигфрид сделал шаг назад и взялся за рукоять Бальмунга.

— По-дружески, — повторил он.

Рука Хагена тоже скользнула к оружию. В первый момент он был готов принять вызов Зигфрида: уж больно заманчивый повод предоставлялся ему. Неудачный выпад, случайная ошибка — Зигфрид выпил вина, и реакция его наверняка будет замедленной. Да, он мог прикончить наглеца, и никто не смог бы его упрекнуть. Все слышали, что Зигфрид сам спровоцировал схватку. Но, встретив взгляд Гунтера, он решил поступить иначе.

— Нет, — молвил он, — Я не дерусь ради забавы.

По толпе пробежал разочарованный ропот.

— Кто здесь говорит о драке? — не отставал Зигфрид, — Померимся силами как добрые друзья.

Хаген покачал головой:

— Оружие не игрушка, Зигфрид. Оно служит для борьбы за жизнь, а не для забавы.

Ярость полыхнула во взгляде Зигфрида. Он нахмурился, но тут же лицо его вновь просветлело.

— Тогда поборемся без оружия, пока один из нас не уложит противника на лопатки, — Он пригнулся, растопырил руки и шагнул вперед.

Хаген не шелохнулся. Зигфрид был на целую голову выше его и раза в два шире в плечах. И на двадцать лет моложе.

— Это, Зигфрид из Ксантена, — молвил он, — не кажется мне честным вызовом.

— Так ты отказываешься, Хаген?

— Неправая выйдет битва, — В глазах Гунтера он прочитал предостережение, но что-то заставило его пренебречь им. — Почему бы тебе не поискать более достойного противника? — Хаген кивнул головой в сторону скоморохов: — Медведя, например?

Гунтер побледнел от ужаса.

Лицо Зигфрида исказилось. Хаген почувствовал, что тот сейчас бросится на него. Что ж, если Зигфрид нападет — он его прикончит.

Но Ксантенец сдержался. С шумом выдохнув, он громко заявил:

— А почему бы и нет? Дайте дорогу!

Он круто повернулся и, расталкивая народ, размашистыми шагами устремился к шатру скоморохов. Гул толпы усилился. Гунтер злобно зашипел:

— Ты что, рехнулся?

— Если кто-то здесь рехнулся — так только он, — спокойно отвечал Хаген, — Это он меня вызвал, не я его.

— Он напился и болтает глупости! Что, если этот вечер закончится кровопролитием?

Хаген промолчал. Он последовал за толпой, ринувшейся к шатру. Гунтер поплелся за ним.

Зигфрид вскарабкался на деревянный помост, где только что выступали скоморохи. Двое воинов уже вели к шатру медведя, а третий отталкивал его хозяина, причитавшего во весь голос.

Ксантенец усмехнулся.

— Не беспокойся, старик! — крикнул он. — Если что — я возмещу все убытки. Давайте сюда медведя!

Двое кнехтов с трудом втащили зверя по деревянным ступеням помоста: медведь нервничал и упирался. Казалось, он чувствовал, что ему предстоит вовсе не обычное выступление.

— Не делай этого, Зигфрид! — послышался крик Гунтера. — Прошу тебя!

Ксантенец несомненно услышал его слова: на площади вдруг воцарилась полная тишина. Но Зигфрид сделал вид, что не слышал его слов. Он медленно снял свой расшитый камзол и шагнул навстречу медведю.

Зверь был огромен. Его смертоносные клыки скрывались под намордником, но на передних лапах поблескивали длинные когти, острые, словно кинжалы. Он недоверчиво поглядывал на Зигфрида маленькими злобными глазками.

Кнехты отпустили цепь и поспешили ретироваться с поля предстоящей битвы. Медведь встал на задние лапы. Казалось, он чуял приближение врага — двуногого существа, совсем не похожего на тех, которые кормили его, выучили ходить на задних лапах и плясать под музыку. Должно быть, что-то пробудило его природный инстинкт. Быть может, он почуял хищника, таившегося в глубине души Ксантенца.

И битва началась.

Зигфрид маленькими шажками приблизился к медведю и нанес ему несколько быстрых ударов, всякий раз отскакивая назад, когда медведь поднимал лапу, чтобы ответить ему.

Оглядевшись по сторонам, Хаген увидел позади себя Гизелера. Принц не отрывал взгляда от Зигфрида, и в глазах его горел огонь, не понравившийся Хагену. Он хотел что-то сказать, но в этот момент в толпе раздались громкие крики, и он обернулся.

Зигфрид перешел в наступление. Медведь вел себя нерешительно: казалось, он лишь отмахивался лапами от противника, не испытывая желания действительно ударить его. Дождавшись, пока он окажется в выгодном положении, Зигфрид с неожиданным проворством прыгнул на зверя и с силой нанес ему кулаком удар промеж глаз.

Такого Хаген еще не видел. Удар был настолько мощным, что запросто мог свалить с ног осла, а человека убить на месте. Медведь взревел от боли и ярости и лапой попытался достать противника, но Зигфрид, вовремя увернувшись, нанес ему второй, не менее жестокий удар.

На этот раз медведь пошатнулся.

Крики одобрения стали громче, но тут же стихли, как только медведь поднялся на ноги и пошел на врага. Зигфрид поспешно отскочил назад, пригнулся, спасаясь от огромной лапы зверя, и в третий раз заехал ему кулаком промеж глаз.

Медведь взревел, неожиданно ловко прыгнул вперед и всем корпусом навалился на Ксантенца. Зрители в страхе затаили дыхание. Напряженная тишина повисла над площадью…

Зигфрид захрипел. Массивные лапы зверя стиснули его ребра так, что у него перехватило дыхание. Клыки угрожающе клацали, пытаясь достать жертву сквозь металлическую решетку намордника. Зигфрид изо всех сил пытался вырваться, но положение его было безнадежным: медведь все сильнее прижимал его к полу.

— Он придушит его! — в ужасе вскричал Гунтер. — Мы должны помочь ему! Эй, лучники!

— Нет! — Хаген поднял руку и кивнул на помост.

Зигфрид решил изменить тактику. Он больше не пытался наносить медведю удары, а обхватил его корпус обеими руками. Медленно, бесконечно медленно он поднялся на колени… и оторвал медведя от пола!

Ликующий ропот пробежал по толпе, когда все увидели эту картину. Медведь гневно рявкнул и с перепугу ослабил смертельную хватку. Зигфрид опять мог вздохнуть. Последним мощным усилием он приподнял зверя и отшвырнул его от себя.

Деревянный помост задрожал, когда на него приземлилась массивная медвежья туша. Хищник попытался встать на лапы, но, сдавленно захрипев, повалился на бок. Одним прыжком оказавшись возле него, Зигфрид нанес ему жуткий удар в затылок. Медведь вздрогнул и затих.

На мгновение вся площадь замерла, и даже Хаген, затаив дыхание, изумленно вытаращился на Ксантенца.

Бурное ликование охватило толпу. Все наперебой выкрикивали имя героя, славя его победу.

— Слава Богу! — раздался голос Гунтера, — Он остался жив.

— Ты в этом сомневался, мой король? — сухо проговорил Хаген, — Он же непобедим. Тот, кто одолел дракона, может справиться и с медведем.

Шестеро кнехтов волокли тушу медведя. Зверь очнулся, открыл свой единственный глаз. Хозяин его вновь принялся причитать во весь голос. Он склонился над своим питомцем, но медведь взмахнул лапой, и тот был вынужден поспешно ретироваться.

Одним прыжком Зигфрид соскочил с помоста. Лицо его было перекошено от напряжения и залито потом. Он едва переводил дыхание.

— Тебе придется купить старику нового медведя, — невозмутимо промолвил Хаген. — Он непригоден для дрессировки после того, что ты с ним сделал, Зигфрид. Хозяин будет вынужден убить его.

Зигфрид бросил на него гневный взгляд:

— Признаюсь, я недооценил тебя, Хаген из Тронье, — Голос его звучал тихо, но в тоне слышались какие-то необычные нотки, — Но обещаю: этого больше не повторится. В следующий раз я выберу в противники тебя — в достойные противники.

— В следующий раз? — Хаген недоуменно вскинул брови, — Я думал, что мы друзья.

— Запомни на всю жизнь, — продолжал Зигфрид, — Я не повторяю дважды одну и ту же ошибку, Хаген из Тронье, — Он схватил свой камзол и исчез в толпе.

Хаген молча смотрел ему вслед. Затем поднял глаза на башню и взглядом поискал узкое окошко женских покоев. И на какой-то момент ему показалось, что за окном промелькнуло чье-то лицо, прикрытое серой вуалью.

Мурашки пробежали по коже Тронье. «Я не повторяю дважды одну и ту же ошибку», — вновь прозвучали у него в ушах слова Зигфрида.

Ну, про себя он мог бы сказать то же самое. Он тоже никогда не повторял своих ошибок. Но, возможно, на этот раз было достаточно и одной.

 

Глава 7

Лето наступило и прошло, землю вновь окутало ледяное дыхание зимы. И вот наконец наступила пора выглянуть первым слабеньким лучам весеннего солнышка, но здесь, на крепостной стене, открытой всем ветрам и обросшей толстым ледяным панцирем, весна еще не чувствовалась.

Хаген тяжело облокотился на заледеневший парапет. Ветер растрепал его волосы — сегодня он не стал надевать шлем; холод пробирал до костей даже сквозь тяжелый шерстяной плащ и меховую накидку. Сюда его привела единственная причина — посмотреть, не возвращается ли отряд всадников, ожидаемый еще накануне. Данкварт и Ортвейн вместе с Зигфридом и горсткой его рыцарей отправились в путешествие по окрестностям. Но нигде вокруг не наблюдалось признаков жизни, лишь по могучему Рейну плавно скользила ладья. Ветер то усиливался, то стихал, и тогда огромный бело-коричневый парус беспомощно повисал, и сквозь шум волн долетало хлопанье промокшей ткани. По берегу впереди корабля плелись два осла, тянувшие лямки, помогая тяжело нагруженному судну продвигаться вперед. То и дело они издавали недовольные крики, и тогда их погонщики безжалостно щелкали кнутами. Воздух был удивительно чист, но подернут пеленой тумана, и в отличие от звуков, слышных необычайно далеко, видимость была плохой. Фигура штурмана на палубе виднелась лишь размытой тенью на фоне серой ленты реки.

Хаген поднял руку в знак приветствия, заметив, что штурман кивнул головой, показывая на крепость. Жест его, правда, был абсолютно бессмыслен: в свете низкого красноватого солнца крепость должна была казаться ему сплошной огромной черной тенью. Ладья миновала пристань и медленно устремилась дальше на юг, вверх по Рейну. Корабль даже не остановился в отличие от множества других судов, прибывших в Вормс за последнюю неделю. Откуда плыл он и какова была его цель? Долгая зима сильно задержала навигацию, и, когда наконец лед растаял, к Вормсу устремились груженные едой и товарами ладьи, чтобы утолить голод измотанного ожиданием города. Подвалы и погреба Вормса совершенно опустели: присутствие Ксантенца привлекло сюда массу народу.

Хаген повернулся и задумчиво посмотрел вниз, на двор. Прошедшая зима была не только очень длинной, но и одной из самых неспокойных. Крепость выглядела изможденной, будто утомившийся в сражениях воин, не израненный, но бесконечно усталый. Замок, казалось, сгорбился под тяжестью низко нависшего неба.

Низкий, протяжный звук рога оторвал Хагена от раздумий. Он посмотрел в ту сторону, ожидая увидеть на склоне холма отряд всадников, — но местность была пустынна. Заслонив рукой глаза от солнца, он перевел взгляд на сторожевую башню, откуда донесся сигнал. Рог протрубил вновь. Повернувшись на восток, он увидел посреди заснеженного поля вереницу маленьких черных точек. Двое всадников, свернув с дороги, быстро приближались к крепости, мчась через поле. Еще две лошади скакали рядом без седоков: очевидно, путники прибыли издалека.

Осторожно, чтобы не поскользнуться на обледенелых ступеньках, Хаген заторопился вниз. Добежав до ворот, он увидел подоспевших всадников. Кони их были взмылены, да и сами рыцари выглядели изрядно утомленными. Заскрежетали цепи опускающегося откидного моста, медленно распахнулись тяжелые дубовые ворота, поползла вверх массивная зубчатая решетка. Яростный порыв ветра налетел снаружи, заставив Хагена склонить голову.

Всадники остановились перед скрестившими у входа копья стражниками. Лошади били копытами, чуя близость теплого хлева и сытного корма. Рыцари с трудом сдерживали их нетерпение.

Хаген остановился в тени ворот, с интересом разглядывая чужеземцев. Один из стражников шагнул вперед:

— Кто вы такие, господа? Что привело вас в Вормс?

— Мы прибыли с посланием к Гунтеру, королю Бургундскому. Лично к нему, — не допускающим возражений тоном отвечал один из всадников. Хаген чувствовал, что резкость его тона была вызвана не только усталостью. Рыцари явились сюда явно не с дружескими намерениями. Хаген шагнул вперед.

Положив руку одному из коней на морду, он успокаивающе погладил его промеж ноздрей, затем перевел вопросительный взгляд на седока. Рыцарь был очень высок ростом, широкоплеч, мускулистые руки, казалось, способны были переломить пополам копье.

— Что же, господа, — осведомился он подчеркнуто дружелюбно, — неужели там, откуда вы держите путь, не принято отвечать на подобные вопросы?

Всадники не удостоили его ответом, и Хаген заметил, как напряглись их лица. Казалось, они чего-то опасаются. Но чего?

— Ворота Вормса открыты для каждого, — продолжал Тронье, — Каждого, кто явился с миром или нуждается в помощи, — Слегка поклонившись, он отступил на шаг. — Назовите ваши имена и будьте здесь гостями.

— Мы прибыли с посланием к королю Гунтеру Бургундскому, — нетерпеливо повторил широкоплечий рыцарь.

— Так поведайте его мне, — промолвил Хаген. — Я передам все Гунтеру. О чем ваше послание?

— Оно предназначено для короля, а не для кнехта, — надменно заявил всадник, натягивая поводья. Но Хаген крепко держал коня под уздцы, — Кто ты такой, что осмеливаешься задерживать послов, прибывших к твоему королю с важной вестью?

Краем глаза Хаген заметил, как насторожились оба привратника.

— Допустим, — спокойно промолвил он, — я его полководец. И друг.

На мгновение испуг отразился на лице великана.

— Полководец? — изумленно переспросил он. — Так ты и есть… Хаген из Тронье? — Он не сумел скрыть своего удивления: этот невзрачный с виду человек невысокого роста и не особенно мускулистый, в простом темном плаще был скорее похож на простого конюха, чем на полководца.

— Да, — Хаген кивнул. — Теперь вы мне доверяете?

Всадник нервно теребил в руках повод. Взгляд его стал едва ли не умоляющим.

— Я… не могу этого сделать, Хаген, — промолвил он, — Я поклялся передать послание только самому Гунтеру Бургундскому. И никому иному.

Хаген задумчиво отвел взгляд.

— Поклялся… — повторил он, — Ну, коли так, я не буду принуждать тебя нарушить клятву. Добро пожаловать в Вормс, — Он посторонился, — Пусть кнехты позаботятся о ваших лошадях, а вы сами извольте отведать горячего мета, пока я доложу королю о прибытии послов.

Рыцарь замялся. Очевидно, дружелюбие Хагена сбило его с толку.

— Или весть ваша столь важна, что у вас нет времени даже переодеться в свежее платье, прежде чем предстать перед королем? Можете отдохнуть хотя бы недолго. Должно быть, вас утомила дальняя дорога.

Рыцарь кивнул.

— Мы… примчались издалека, — молвил он. — Но весть наша срочная, Хаген из Тронье. Возможно, оттого, как скоро услышит ее король, зависит жизнь многих храбрых витязей.

Хаген пристально взглянул на него, но всадник выдержал взгляд.

Тронье кивнул:

— Тогда не будем терять ни минуты. Следуйте за мной. О ваших лошадях позаботятся.

Всадники молча спешились. Второй рыцарь до сих пор не произнес ни слова: возможно, он был изможден настолько, что сил говорить у него не оставалось.

Широкоплечий гигант, шагнув мимо Хагена, остановился и с нескрываемым любопытством огляделся по сторонам, пока его спутник вытаскивал из седельной сумки продолговатый тугой сверток.

Хаген нахмурился: взгляд чужеземца его насторожил. Это было не обычное любопытство, а взгляд опытного воина, оценивающего надежность крепости и число ее защитников. Нет, эти люди — не обычные послы…

— Довольны? — поинтересовался Хаген.

Витязь медленно повернул голову. Он догадался, что Хаген верно истолковал его любопытство, однако виду не подал.

— Я много слышал о Вормсе, — отвечал он, — Рассказывали, что крепость эта очень сильна. Вижу, что люди не лгут.

— Очень сильна? — Хаген кивнул на крепостную стену: — А вы могли бы взять ее?

— Любую крепость можно взять, было бы желание и достаточно воинов. Но Вормс, я вижу, силен особенно.

— Силен… — задумчиво пробормотал Хаген, — Одна лишь сила еще далеко не все. Вопрос в том, как действовать.

Рыцарь не ответил. Повернувшись, он нетерпеливо взглянул на своего спутника, все еще возившегося с лошадью.

— Правда ли, что в Вормсе гостит принц Ксантенский, Зигфрид? — спросил он как бы между прочим.

— Откуда тебе это известно?

Воин усмехнулся:

— Да так, слышал по дороге.

— Да, он здесь, — кивнул Хаген. «Только вот не в качестве гостя», — добавил он уже про себя. После целого года, проведенного в Вормсе, Зигфрида едва ли можно было считать простым гостем, — А что, это как-то связано с вашим посещением?

Воин промолчал. Не произнеся больше ни слова, он медленно направился к главной башне. Второй рыцарь последовал за ним. Несколько кнехтов пробежали мимо, но никто не обращал на чужеземцев внимания. За прошедшую зиму Вормс повидал слишком много незнакомых лиц, чтобы два новых могли вызвать интерес.

— Откуда вы? — поинтересовался Хаген, шагая рядом со вторым воином. — Или это тоже тайна?

— С севера. Твоя и моя родина находятся почти рядом, Хаген.

Они молча дошли до тронного зала, и здесь Хаген жестом остановил спутников.

— Я должен узнать, сможет ли король Гунтер принять вас. — Он повернулся к двери, но вдруг замялся: — Как вас представить?

— Посол Людегера, короля саксов, — отвечал широкоплечий рыцарь.

— И Людегаста, короля данов, — откликнулся второй.

Хаген не слишком удивился. Глупо было бы думать, что эти двое явились с дружеским визитом. Людегер и Людегаст… Имена этих королей-братьев были связаны с горестями и смертью.

Кивнув, Тронье шагнул в зал.

Гунтер стоял у окна, глядя во двор. Услышав шаги Хагена, он порывисто обернулся — король должен был видеть, как он шел по двору с чужаками.

— Ты кого-то привел, друг Хаген?

Тронье кивнул:

— Чужестранцев. Но боюсь, что не друзей.

— Не друзей? — Между белесыми бровями Гунтера обозначилась вертикальная складка. В толстой меховой мантии он казался сейчас внушительным и грозным. Несмотря на жаркий огонь в камине, в зале было едва ли не холоднее, чем на улице. Казалось, стены крепости источали ледяное дыхание. — Что ты имеешь в виду?

— Это послы саксонского короля Людегера и брата его, Людегаста, повелителя данов. Мне они не сказали, с чем явились. Но догадаться нетрудно. Саксы и даны уже больше года бесчинствуют на севере…

— Они явились к нам с войной? — перебил Гунтер. Он невесело засмеялся: — Наверное, ты снова видишь все в черном свете, Хаген.

— Надеюсь, — пробормотал Тронье.

— Как мы можем судить, еще не услышав их вести? Веди их сюда.

Хаген окинул взглядом зал:

— Они вооружены. Ты хочешь принимать их один?

— Но ведь ты со мной, — возразил Гунтер. — Быть может, они явились объявить нам войну, но я уверен, что это не подосланные убийцы. Веди послов!

В этом Хаген не был согласен с королем, однако повиновался.

Послы тихонько переговаривались между собой, стоя возле двери. Увидев Хагена, они сразу умолкли. Хаген заметил, как сакс быстро спрятал под плащом свиток из овечьей кожи. Дан, казалось, нервничал, тогда как лицо великана сакса выражало полнейшее равнодушие.

Хаген остановился.

— Король Гунтер ждет вас, — сказал он. Послы шагнули вперед, но Тронье преградил им путь: — Ваши мечи!

Дан хотел что-то возразить, но сакс опередил его:

— Наши мечи? — Он сделал вид, что не понимает, чего хочет от него Хаген: — Что ты хочешь сказать этим, Хаген из Тронье?

Двое стражников, до сих пор неподвижно стоявшие у подножия лестницы, сделали к ним шаг. Хаген жестом остановил их.

— Я хочу сказать, — спокойно объяснил он, — что ты и твой спутник не войдете к королю с мечами в ножнах и пока не поведаете мне о цели вашего визита.

Снова дан попытался возразить, но опять сакс оказался быстрее.

— На твое счастье, я надеюсь, что понял твои слова не совсем верно, — грозно прорычал он, — Иначе мне пришлось бы вызвать тебя на поединок, Хаген из Тронье. Мы ведь не подосланные убийцы.

— Мне абсолютно безразлично, что вы думаете, — холодно возразил Хаген. — Пока вы не назовете мне цель вашего визита, я буду вынужден вести себя соответственно. Неужели ты пустил бы меня к своему королю при оружии?

Сакс промолчал. Хаген не поддался на его провокацию, но, казалось, чужеземца это только обрадовало. Медленным движением он вынул из ножен меч и вручил его Хагену. Дан последовал его примеру.

Сложив оружие на подоконнике, Тронье посторонился:

— Прошу. Король Гунтер ожидает вас.

Гунтер восседал на троне. Теплую мантию он сменил на кроваво-красный плащ бургундского воина. На голове его красовалась массивная корона с шестью зубцами. Он приветливо улыбался, но улыбка не могла скрыть настороженности в его взгляде.

Послы остановились на почтительном расстоянии от трона, слегка склонив головы — ровно настолько, чтобы видеть одновременно и Гунтера, и обоих рыцарей.

— Король Гунтер, — начал сакс, — властелин Бургундии и глава рода Гибикунгов! Наши повелители, короли Людегер и Людегаст, владыки земель саксов и данов, передают тебе свой привет, выражают глубокое почтение… и шлют это письмо, — Он вытащил из-под плаща сверток и протянул его королю.

Гунтер не шелохнулся, продолжая сверлить посланников взглядом. Хаген заметил, как на лице сакса напряглись все мускулы. Он быстро шагнул вперед, выхватил свиток из рук рыцаря и вручил его Гунтеру. Тот, не удостоив письмо взглядом, уронил его себе на колени.

— Благодарю вас, — холодно промолвил он, — Я прочту письмо позже с надлежащим вниманием. Мой полководец Хаген поведал мне, что вы очень торопились в Вормс и послание это очень важное. Скажите мне вкратце, о чем оно.

Лицо сакса окаменело.

— Слава… о ваших богатствах, о силе и мощи Бургундии гремит далеко за пределами империи, — еле слышно вымолвил рыцарь. Казалось, он говорит заученную фразу, с трудом пытаясь вникнуть в смысл отдельных слов, — Дошла она и до короля Людегера, повелителя саксов, и до властителя данов Людегаста… — Голос его сорвался. — Бургундия и Вормс, король Гунтер, — продолжал он уже увереннее, — давно не дают покоя нашим королям. Слава о вашей силе и мужестве бургундских воинов стала для них бельмом в глазу. И посему они оба решили убедиться в этом на деле.

На лице Гунтера не дрогнул ни один мускул.

— Это значит — война, — произнес он задумчиво.

Сакс кивнул:

— Людегер и Людегаст собираются в поход по водам Рейна, благородный король. Через две недели, начиная со дня нашего возвращения, их армии будут у ворот Вормса.

— Наши повелители дают тебе две недели сроку собрать своих вассалов на битву, если ты принимаешь вызов, — добавил дан.

Гунтер нахмурился:

— Если мы… его примем? Что это значит? Или у нас есть выбор?

— В послании, — молвил саксонский великан, кивая на свиток, все еще лежащий на коленях Гунтера, — сказано также, что ты можешь избежать войны. Если ты готов заплатить выкуп золотом и драгоценностями, то наши повелители примут дань, и это сохранит жизнь многим храбрым воинам.

Гунтер словно окаменел. Пальцы его стиснули свиток так, что слышно было, как заскрипел пергамент. Для того чтобы сделать королю Бургундии столь наглое предложение, требовалось больше, чем обычное мужество.

— Мы… благодарим вас за откровенность, — гордо произнес он. — И за рвение, с которым вы выполнили свою задачу. Теперь оставьте нас одних. Мы обдумаем ваше предложение. Вам будут выделены отдельные покои. Я… позже пришлю за вами и объявлю свое решение.

Хаген хлопнул в ладоши. В дверях возникли двое стражников и по знаку Тронье встали рядом с чужеземцами.

— Проводите господ в город и разместите их в лучших покоях, — отдал он приказ, — И позаботьтесь обо всех удобствах. Это гости короля.

Слова эти, произнесенные дружеским, тоном, но звучавшие как приказ, окончательно дали понять посланникам, что сопротивление бесполезно, а главное — бессмысленно. Неохотно, но не выражая ни малейшего протеста, они покинули зал, конвоируемые стражниками.

Гунтер и Хаген остались одни. Король продолжал сидеть в той же позе, со свитком на коленях, устремив взгляд в одну точку.

— Война, — пробормотал он. — Ты оказался прав, дружище Хаген. Прошел целый год, прежде чем исполнилось твое пророчество, но оно оказалось верным. Война.

Хаген промолчал. Как будто королю не было давно обо всем известно: больше года Людегер и Людегаст разоряли северные земли, и даже зима их не остановила. Было только вопросом времени — когда воинственные братья потянут свои жадные руки к Бургундии.

— Нужно… созвать всех на совет, — хрипло промолвил Хаген. — Ты ведь слышал, что сказал дан.

Гунтер задумчиво кивнул. Пальцы его бессознательно поигрывали кожаным свитком.

— Зови Гернота и Гизелера, Фолькера и…

— Многих нет при дворе, — перебил Хаген, — Фолькер, твой брат Гизелер и Зигфрид отправились в поход, как тебе известно.

— В поход? — Гунтер, будто очнувшись от сна, удивленно вскинул голову, — А разве они… не собирались вернуться еще вчера?

Хаген кивнул:

— Собирались. Но зима еще не закончилась, дороги плохие. Если ты прикажешь, мой король, им навстречу будет выслан отряд рыцарей.

— Да. Сделай это, Хаген, — Голос Гунтера звучал еле слышно. Внешне он выглядел спокойным и собранным, но Хаген достаточно хорошо знал короля, чтобы понимать, что творится сейчас в его душе. Нет, не страх сковывал его. Гунтер испытал глубокое потрясение. Короля Гунтера — повелителя Бургундии, хозяина трона Вормса — такое известие не могло застать врасплох, так как он знал, что этот день рано или поздно настанет. Но настоящий Гунтер, чья сущность скрывалась под тяжестью короны, которого знали лишь Хаген да мать его, Ута, отказывался поверить в услышанное. Он не желал осознавать, что война вот-вот разразится над его головой лишь потому, что слава о мощи и богатстве Бургундии возбудила в алчных соседях зависть и ненависть.

— Гунтер… — начал Хаген.

Король нетерпеливо перебил его:

— Не нужно. Знаю, что ты хочешь сказать, дружище. Но мне не нужно сострадание. — Голос его звучал теперь возбужденно. — Зови Гернота, Эккеварта, Синольда — всех, кто остался в городе, — Он, как поношенный плащ, стряхнул с плеч отчаяние. Теперь это был король, облеченный всей полнотой власти, — Нельзя терять ни минуты, Хаген. Вот это, — рука его стиснула свиток, — не шутка. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что мы не устоим против объединенного войска данов и саксов.

— Не думаешь ли ты принять это бессовестное предложение и откупиться? — невольно вырвалось у Хагена.

— Конечно, нет. Но времени терять нельзя, — Гунтер поднялся, — Пошли гонцов во все города, во все дворы, послушные нам или дружественные. Пусть эта весть попадет в каждый город на берегах Рейна, лежащий по пути саксонского войска. И каждый, кто способен держать в руках меч и скакать на лошади, должен срочно прибыть в Вормс.

Хаген кивнул, но выполнять приказание пока еще медлил.

— Так должно быть и так будет. Ты прав. Но быть может, есть иной выход?

Гунтер вопросительно уставился на него.

— Зигфрид, — отвечал Хаген.

— Зигфрид?.. — Удивлению Гунтера не было предела. — Ты говоришь так лишь потому, что ненавидишь Зигфрида, или действительно считаешь, что он может нам помочь?

— Мои чувства по отношению к Ксантенцу здесь ни при чем, — возразил Хаген, — Я говорю серьезно, Гунтер. Зигфрид из Ксантена заверил тебя в своей дружбе и верности Бургундии. Так разве теперь не подходящий момент испытать его верность? Все-таки он одолел семьсот богатырей в стране нибелунгов. В одиночку.

Гунтер сердито махнул рукой:

— Прекрати, Хаген. Сейчас не до шуток.

— Я не шучу, — спокойно возразил Хаген, — Зигфрид…

— …пойдет ради меня на битву, и даже в одиночку, если я его об этом попрошу, — перебил его король. — И вероятно, будет убит. Ты это хотел сказать?

Хаген нахмурился:

— Нет. Я не испытываю ненависти к Зигфриду, однако сердце мое не разорвется от горя, если он погибнет в бою.

— Нет, ненавидишь, — настаивал Гунтер, — И я не понимаю почему. Ты возненавидел его с первой минуты, и целый год, прошедший с того дня, ничего не изменил.

Хаген отвел взгляд, посмотрел в окно. Солнце почти взошло, и красноватый отсвет на небе начал бледнеть. Воздух был чист и прозрачен.

— Я не испытываю ненависти к нему, — повторил он, — Но опасаюсь этого человека.

— У тебя нет причин опасаться Зигфрида из Ксантена.

— Может быть, не его самого, а несчастья, которое сопровождает его словно тень.

Гунтер явно начинал злиться:

— Несчастья? Не ты ли только что предложил уговорить Зигфрида сражаться на нашей стороне?

— Одно другому не мешает, — Хагену не хотелось продолжать бесполезный разговор; последние двенадцать месяцев эта тема всплывала постоянно, но спор прекращался всегда на одном и том же месте. Возможно, оба просто боялись его продолжить.

— Я пойду… разыщу Гернота, — решил Хаген, — Ты прав, мой король: времени терять нельзя, — И он быстро вышел из зала.

В коридоре он остановился и, прикрыв глаза, попытался успокоиться: беседа с Гунтером заставила его изрядно понервничать. Нет, сейчас нужно действовать. Он вышел на улицу и решительно направился к конюшням, снежок захрустел под его шагами.

Хаген отворил дверь, пахнуло теплом и конским потом. Здесь было темно, но глаза его быстро привыкли к полумраку. Конюшня наполовину пустовала; все лошади сгрудились тесным табуном по одну сторону узкого прохода, стараясь согреть друг друга теплом своих тел. Не было видно ни одного конюха, хотя уже наступило время кормить животных и кнехтам было строго-настрого приказано не покидать лошадей ни на минуту: две кобылы собирались ожеребиться.

Дойдя до конца коридора, Хаген отворил дощатую дверь в чулан. Раньше здесь хранился всякий хлам: старые седла, мешки, инструменты. Теперь каморка служила для иной цели. Согнувшись, Хаген шагнул в дверь и, прищурившись, огляделся по сторонам. Окон здесь не было, и маленькую тень он заметил только тогда, когда она зашевелилась прямо перед его носом.

— Хаген? — Голос Альбериха в темноте звучал как карканье ворона. — Чему обязан я столь высокой чести, что ты сам ко мне явился? Или ты решил пошпионить?

Хаген нетерпеливо махнул рукой:

— Выходи, гном. Надо поговорить.

— Так за чем же дело стало? — Протирая глаза, Альберих вслед за Тронье вылез из каморки. Похоже, Хаген его разбудил: привычный к жизни во мраке пещер, карлик имел обыкновение спать днем. — Ну?

— Для тебя есть работенка, — начал Хаген.

Альберих прищурился:

— Работенка? А я и не знал, что уже поступил к тебе на службу.

— Тебе это будет только в удовольствие. Как раз для такого прирожденного шпиона, как ты, гном.

Альберих захихикал:

— Нужно за кем-то подглядеть? Опять интрижка? С большим удовольствием, Хаген. А о ком речь?

— Я думал, ты уже все знаешь, — Хаген сделал вид, что удивлен, — К нам прибыли два чужеземных рыцаря, послы Дании и Саксонии.

Альберих задумался:

— Значит, наконец и до Бургундии добрались?

— Да, — Хаген нетерпеливо кивнул. — Оба посланника сейчас на постоялом дворе. Гунтер принял их как гостей.

— Как неудобно, — съязвил Альберих, — Там-то они вне твоей досягаемости, правда?

— Неудобно не только для меня. Боюсь, и твоя спокойная жизнь закончится, как только твой господин узнает об объявлении войны.

Альберих вздохнул:

— Быть может, тут ты прав. Зигфрид не будет созерцать сложа руки, как саксы завоевывают Бургундию. Ксантен ведь совсем недалеко от Вормса. А Людегер алчен, как старая крыса. Так, значит, тебе нужна моя помощь?

Хаген кивнул:

— Мне необходимо узнать все, что им известно: где расположен их лагерь, как сильно войско, сколько у них людей, настроение воинов. Одним словом, все.

— Ну, добровольно они вряд ли мне об этом поведают, — Альберих скорчил гримасу.

— Ты ведь славишься тем, что можешь стать невидимкой и проникнуть в любую тайну, разве нет?

— Слава распространяется быстро, Хаген. Один утверждает, что непобедим, другой… — Гном пожал плечами. — Твое требование нелегко исполнить. Но я постараюсь. Люди много о чем болтают, когда уверены, что их никто не слышит. Так, говоришь, оба чужеземца на постоялом дворе?

Хаген кивнул:

— В каземате они бы меня устроили больше. Но законы гостеприимства нарушать нельзя.

— Что, возможно, не так уж и плохо, — задумчиво пробормотал Альберих. — Ты приставил к ним охрану?

— Разумеется.

— Тогда убери ее. Не совсем, конечно, а только рядом с ними. Так, чтобы не возбудить подозрений, но создать у них иллюзию некой свободы.

Хаген кивнул.

— Дай мне время до вечера. А сейчас уходи. Мне нужно… кое-что приготовить.

 

Глава 8

Ветер налетел ледяным порывом, когда Хаген, согнувшись в седле, проскакал в распахнутые городские ворота. Стражники шарахнулись в стороны. Под копытами коня прогрохотали оледеневшие доски моста, и через несколько мгновений Хаген очутился посреди бушующей снежной бури. Пришпорив коня, он поскакал через поле к Рейну — мрачный вестник несчастья. До сих пор, кроме него самого, Гунтера и еще нескольких рыцарей, созванных королем на совет, о случившемся не знал никто. Но скоро, очень скоро весь город узнает о беде.

Вскоре крыши Вормса и черная тень древней крепости скрылись за горизонтом. Гунтер, конечно, разгневается, узнав о том, что Хаген сам отправился навстречу Зигфриду. Но какая разница, что скажет или подумает Гунтер, — Зигфрид из Ксантена был, возможно, их единственной и последней надеждой. Бургундия всегда была сильной империей, и не единожды алчный завоеватель тщетно пытался овладеть ею, но даны и саксы, объединившись, были сильнее. И Хаген не разделял оптимизма Гунтера. Саксонские воины славились своей свирепостью, и никто не отваживался открыто оказать им сопротивление. Даже военачальники римских когорт, все еще квартировавших вдоль берегов Рейна, демонстративно отворачивались, стоило саксонскому войску появиться на горизонте.

Хаген скакал без передышки уже больше часа, но ни малейшего следа Зигфрида и его спутников видно не было. Тронье тщетно пытался вспомнить свой последний разговор с Гизелером. Младший брат короля очень подробно описывал ему маршрут предстоящей поездки, по-детски воодушевленно предвкушая поход вместе с Зигфридом, победителем дракона. Но Хаген не слушал его — да и зачем? Отряд отправился в путь, чтобы пересчитать оставшихся коров да оценить убытки прошедшей зимы. Гунтер собирался снизить в этом году налоги с крестьян. Бургундия была богатой страной, и король мог позволить себе такую щедрость.

Но на самом деле Хаген прекрасно сознавал, что ничего из этой затеи не выйдет. Сокровищницы Вормса опустошатся очень быстро, когда придется снаряжать войско на войну. Быть может, налоги даже нужно будет увеличить.

Если только будет с кого эти налоги взимать.

Наконец впереди замаячили пока еще неясные силуэты всадников. Хаген вновь пришпорил коня — ледяной ветер с новой силой, будто нож, впился в его горло.

Всадники медленно продвигались вдоль реки, и еще издалека Хаген услышал их возбужденные голоса. Отряд состоял из шестерых нибелунгов, свиты Зигфрида, и нескольких человек из Вормса, примкнувших к ним, дабы вырваться из скучной городской жизни. Во главе их скакали Гизелер и Фолькер, оба с непокрытыми головами, несмотря на стужу, оба — в огненно-красных бургундских плащах. Вслед за ними ехал брат Хагена — Данкварт, закутанный в простой черный плащ. Узнав Тронье, они резко натянули поводья.

— Хаген! — Лицо Гизелера покраснело от мороза, в глазах юноши читалось беспокойство. — Что случилось? — Он окинул взглядом его лошадь: — Зачем такая спешка, дядя Хаген? Посмотри на своего коня, ты ведь едва не загнал его!

— Где Зигфрид? — Хаген даже не счел нужным ответить на вопрос. Он едва переводил дыхание.

— Не здесь, — вместо Гизелера отвечал Фолькер. — Мы…

— Я вижу! — прохрипел Хаген, — Где он?

— Что случилось? — испуганно повторил Гизелер, — Какое-то… несчастье?

— Несчастье? — Хаген покачал головой. — Нет. Во всяком случае, пока еще не случилось. В Вормс прибыли послы. Из Саксонии и Дании.

Гизелер побледнел:

— Послы? Значит…

— Война, — подытожил Хаген, — Вы должны срочно возвращаться в Вормс. Король с нетерпением ждет вас всех и Зигфрида сегодня к вечеру. Где он?

Гизелер отвел глаза:

— Не… не очень далеко отсюда…

Хаген уже с трудом сдерживался:

— Это мне ни о чем не говорит, Гизелер! Где именно?

— Знаешь маленькую часовню в получасе пути отсюда? — вмешался Фолькер. Хаген кивнул и натянул поводья, но певец быстро схватил его за руку: — К черту, Хаген, не прикидывайся дураком! Почему, ты думаешь, мы едем так медленно? Он находится там, но не один.

— Не один? То есть?

Фолькер шумно выдохнул:

— Он гостит в Вормсе уже целый год. Зигфрид из Ксантена тоже мужчина, человек из плоти и крови, а не из камня. Я должен объяснить подробнее?

Кто-то засмеялся. Хаген бросил на воинов яростный взгляд; смех затих.

— Не стоит, — сердито буркнул он. — Я заеду за ним, а вы отправляйтесь в Вормс.

— Давай я сам за ним съезжу, — попросил Гизелер.

Хаген повернул коня:

— Нет, — Заметив озабоченное лицо принца, он добавил: — Не бойся. Я вас не выдам. Мне абсолютно безразлично, с кем Зигфрид крутит шашни. Лучше придумайте объяснение вашей задержки. — Он повернулся к своему брату: — Данкварт, прошу тебя, сделай все, чтобы как можно быстрее вернуться в город. — И, не теряя больше времени, Хаген пустил коня вскачь.

Несколько рыцарей из свиты Зигфрида повернули было вслед за ним, но Данкварт резким окриком вернул их.

Тронье прекрасно знал часовню, о которой говорил Фолькер. Каждый знал о ней. Располагалась она в получасе пути от Вормса, на лесистом пригорке, и летом служила излюбленным местом встреч влюбленных, уединявшихся в тени деревьев. С вершины пригорка открывался великолепный вид на окрестности. Хаген задумался. Сам он, разумеется, никогда не догадался бы искать Зигфрида там, где обычно встречались конюхи и служанки. Нет, никто бы не додумался его здесь искать, и именно поэтому он сюда и отправился. Но раздражало Хагена не то обстоятельство, что Зигфрид встречался с женщиной, — все этим занимались, и Хаген время от времени — тоже. Сердило его только то, что из-за такого крюка он потерял целых полчаса.

Дорога пошла в гору, и конь замедлил шаг. Хаген не стал больше подгонять беднягу: конь совершенно выбился из сил, а им предстоял еще обратный путь. К тому же они почти приехали.

Внезапно путь ему пересекли следы: это был одинокий всадник, очевидно очень торопившийся. И скорее всего, Зигфрид проскакал здесь совсем недавно.

Хаген обогнул маленький пруд, пересек полузамерзший ручеек, и наконец из тени леса прямо перед ним вынырнула часовенка — маленький домик из неотесанного камня с соломенной крышей. След первого всадника пересекся с другими отпечатками копыт, ведущими с юга. Копыта второй лошади оставляли гораздо меньший и неглубокий след по сравнению с боевым конем Зигфрида. Такая лошадка могла принадлежать ребенку или молоденькой женщине. Хаген удивленно вскинул брови: Зигфрид встречался, судя по всему, не с кухаркой и не со служанкой. Такие лошадей не держали.

Поравнявшись с часовней, Хаген спешился. Вход в домик был расчищен от снега, из-за дома доносилось тревожное конское ржание.

— Зигфрид! — крикнул Хаген. — Зигфрид из Ксантена! Я привез важное известие от короля! — Получить мгновенный ответ он и не надеялся. Прошло несколько минут — тишина. Хаген окликнул его еще раз — нет ответа. Постучав кулаком в дверь и секунду подождав, Тронье шагнул в дом.

Часовня была пуста.

Под деревянным распятием на стене горела свеча, чуть поодаль на крючке висел отороченный мехом плащ. Под ним на лавке лежала перевязь Зигфрида и ножны с мечом.

Хаген остановился. Бросить Бальмунг, легендарный меч нибелунгов, вот так просто, как обычный кинжал, — нет, это не укладывалось в голове.

И все же это действительно был Бальмунг. Изящная, украшенная драгоценными камнями рукоять и необычайно длинное лезвие — ошибки быть не могло.

Нерешительно Тронье поднял меч и вынул клинок из ножен. Тысячу раз он видел Бальмунг висящим на поясе его владельца, но никогда ему не предоставлялась возможность прикоснуться своими руками к наследию нибелунгов. Клинок слегка задрожал в его пальцах, и на мгновение Хагену показалось, будто он слышит едва уловимый голос оружия, негромкий шепот, легкое дыхание меча — словно прикосновение руки разбудило дремавший в нем дух.

Повернув ножны к свету, Тронье увидел, что внутри они были отделаны не металлом и не кожей, а каким-то необычным пористым камнем — камнем или же еще более твердым материалом. Обработан он был столь искусно, что, когда меч вынимали из ножен, клинок всякий раз затачивался заново. На вид Бальмунг казался очень тяжелым — Хаген невольно схватил его обеими руками, но на самом деле он весил даже меньше римского короткого кинжала. Кончиками пальцев Тронье провел по острию — оно было тоньше пергамента, но сталь меча удивляла своей прочностью.

Прицелившись в воображаемого противника, Хаген сделал выпад. Со свистом клинок распорол воздух — казалось, он слился с кистью, став продолжением его руки. Вес оружия не чувствовался совершенно, Бальмунг словно повиновался не усилию мускулов, а одной лишь воле его обладателя.

— Нравится? — раздался голос за его спиной.

Хаген испуганно вздрогнул. В дверном проеме стоял Зигфрид, почти целиком заслоняя своей мощной фигурой проход. Позади него мелькнула быстрая тень, послышались поспешные шаги, затем конское ржание, бряцание уздечки.

— Понравился тебе Бальмунг? — повторил Зигфрид. В голосе его, ставшем вдруг хриплым, чувствовался тщательно скрываемый гнев — или это был испуг, неуверенность… Он протянул руку, в упор глядя на Хагена.

Тронье не шелохнулся. Клинок в его руке придавал ему никогда доселе не испытанное чувство силы, мощи и превосходства — это было пугающее чувство. Он постепенно начинал понимать, что истинная сила Бальмунга крылась не только в его прочности и остроте клинка. Порывистым движением он вложил меч в ножны и положил его обратно на скамью.

— Что случилось? — Голос Ксантенца звучал раздраженно, он не давал Хагену бросить взгляд за дверь. Снова за его спиной метнулась тень, раздался удаляющийся топот копыт.

— Я искал тебя, Зигфрид, — От Хагена не ускользнуло, что Зигфрид немного успокоился. Поведение его казалось странным: неужели он так нервничал из-за того, что Хаген застал его за любовной интрижкой?

— И нашел, — кивнул Ксантенец. — Ну говори. Надеюсь, причина шпионить за мной была весомой, Хаген.

Хаген сохранял спокойствие.

— Даже целых две. Объявление войны двумя королями сразу. Достаточная причина?

Зигфрид задумался.

— Людегер и Людегаст, — молвил он затем, — Значит, они наконец решились.

— Наконец?

Зигфрид рассмеялся:

— Только не рассказывай, что для тебя это неожиданность, Хаген. Вормс и Бургундия давно подогревают аппетит соседей, точно золотое яблочко на дереве. Неужели ты всерьез думал, что ни один из них не догадается его сорвать?

— Уж этого мы не допустим, — отрезал Хаген, — Но я не затем явился, чтобы обсуждать это с тобой. Мне отдан приказ доставить тебя в Вормс. Отряд должен был вернуться еще вчера.

— Я… задержался, — равнодушно произнес Зигфрид. Он уже окончательно взял себя в руки.

— Я вижу, — кивнул Хаген.

— Быть может, то, что ты видишь, обманчиво.

— Мне этого вполне хватило. Но могу тебя успокоить: я никому не собираюсь рассказывать о том, что видел.

— А кто тебе сказал, что мне это очень повредит? — скучающим тоном осведомился Зигфрид.

От злости Хаген сжал кулаки:

— Спорить с тобой я не собираюсь. Времени нет — нас ждут в Вормсе, — Он протянул Зигфриду меч и плащ, — Что же ты медлишь?

Ксантенец не торопясь принялся надевать перевязь, он явно тянул время.

Они вышли на улицу, Хаген вскочил в седло. Конь недовольно фыркнул. Свежий след лошадиных копыт прямой линией устремлялся на юг, к Вормсу. Ну, если пассия Зигфрида жила в крепости и была не какой-нибудь продажной девкой, то Хаген вполне мог понять осторожность Ксантенца, даже столь преувеличенную.

Зигфрид наконец появился из-за дома верхом на белоснежном роскошном коне. Мускулы жеребца играли под шелковистой шкурой, он нетерпеливо прядал ушами. Хаген удивился: Зигфрид покинул крепость на другом коне, интересно, откуда взялся этот?

Но спрашивать об этом он не стал: нельзя было терять ни минуты.

 

Глава 9

Свежий след лошадиных копыт преследовал их почти до самого Вормса и лишь неподалеку от города свернул на восток, в бесконечный заснеженный простор. Но Хаген больше не думал о том, с кем мог встречаться Зигфрид в старой часовне — в городе хватало молоденьких дурочек, потерявших голову и готовых на все, лишь бы потом утешать себя воспоминаниями о жарких объятиях прославленного рыцаря. Возможно, дама была близка к королевскому двору и посему стремилась сохранить полную тайну. А Зигфрид — что ж, в пылу любовной страсти он пытался забыть истинную причину своего появления в Вормсе.

За несколько часов, прошедших с тех пор, как Хаген выехал из крепости, город изменился. На первый взгляд это не бросалось в глаза: на улицах было, как обычно, немноголюдно, над соломенными крышами приземистых домишек висел привычный запах угля, конского навоза и нечистот. С Рейна веял свежий ветерок. Но иными стали теперь лица людей: они встречали его не восторженными, как обычно, взглядами — в глазах горожан отражались теперь боль и страх. Да, тайна не могла долго оставаться неузнанной, горестные вести всегда распространяются необычайно быстро. Пока еще люди были обескуражены первым испугом, но Хаген, не раз переживший подобное, знал, что это скоро пройдет. Страх сменится отчаянным желанием выжить; привыкнув к мысли о горе и смерти, люди будут пытаться жадно взять от жизни все, что можно, пока еще не поздно.

Церковный колокол гулко зазвонил, когда Хаген и Зигфрид въехали в ворота крепости. Сердце Хагена сжалось от боли.

Поравнявшись с постоялым двором, Зигфрид резко натянул поводья:

— Они там?

Перед входом переминались с ноги на ногу двое стражников. Только теперь Хаген обратил внимание, что прохожие спешили перейти на другую сторону улицы, стремясь держаться подальше от словно зачумленного места, где остановились чужестранцы.

— Погоди, Зигфрид, — остановил он собиравшегося уже соскочить с коня Ксантенца. — У нас еще будет возможность побеседовать с ними.

Зигфрид недовольно нахмурился, но все же повиновался. Пришпорив жеребца, он поскакал прямо к главной башне. Хаген не спеша последовал за ним: теперь, у цели, окончательно загонять бедное животное было бы неоправданной жестокостью.

Зигфрид уже исчез в башне, когда Тронье подъехал к крыльцу. Два конюха чистили его великолепного жеребца. Хаген замешкался: разумеется, первым делом он должен был вслед за Ксантенцем поспешить к Гунтеру, но как же Альберих? Хоть вечер еще далеко не наступил, гном вполне уже мог вернуться с кое-какими новостями, а это было бы полезно для их военного совета.

Один из конюхов взял под уздцы его лошадь, но Хаген, покачав головой, натянул поводья и поскакал к конюшням.

Теперь они не казались запущенными: из похода вернулся большой отряд, и конюхам было полно работы — расседлать и вычистить смертельно уставших животных. Судя по всему, возвратились они совсем недавно — странно, потому что отряд должен был намного опередить Хагена. Он потратил много времени, разыскивая Ксантенца.

Альбериха нигде видно не было. Хаген осмотрелся вокруг, кивнул пробегавшему мимо конюху и хотел было уже выйти, как вдруг взгляд его задержался на одной из лошадей. Она была меньше и изящнее остальных животных. Хаген готов был поклясться, что в отряде Зигфрида ее не было. Но лошадка стояла вместе с недавно прибывшими конями.

— Эта лошадь, — сказал он. — Чья она? Кто на ней прискакал?

Конюх отвел взгляд:

— Я… не знаю, господин. Ее привели со всеми остальными. Понятия не имею, кто на ней ехал.

Это было неправдой. Хагену не было нужды даже смотреть парнишке в глаза, чтобы понять, что он лжет. Какая же важная причина побудила простого кнехта обманывать самого Хагена из Тронье? Отстранив конюха, Хаген шагнул к лошади.

Тонко заржав, лошадка повела изящной головой и искоса взглянула на него усталыми глазами. Ноздри ее трепетали, в уголках губ скопилась пена. Бедное животное дрожало всем телом, тяжело дыша, — очевидно, гнали его нещадно. Кожу на боках сплошь покрывали тонкие царапины от шпор. Лошадь была оседлана, но без потника: жесткий край грубой кожи впивался в спину бедняжки.

Из-под седла торчал кусочек серой ткани. Прищурившись, Хаген наклонился, ослабил подпругу и вытащил его целиком. Это оказался шелковый шарф, края его были тщательно обработаны, а в углу красовалась искусная вышивка в виде розы. Бургундской Розы…

На мгновение Хаген окаменел.

Порывистым движением засунув вещицу в карман, он поспешно вышел из конюшни и устремился к женским покоям. Во рту он ощущал горьковатый привкус.

За выступом крепостной стены его уже поджидал Альберих. Менее подходящего момента гном найти не мог.

Нетерпеливо поигрывая хлыстом, Хаген выслушал его донесение. Информация оказалась скудной, и в другой ситуации Хаген был бы весьма разочарован и определенно выказал бы недовольство.

Но неожиданная находка поглотила все его мысли.

Рассеянно кивнув, Хаген жестом отпустил гнома. Все-таки какую-то пользу из его сообщения можно было извлечь.

По лестнице, ведущей к женским покоям, Хаген поднимался уже бегом. В мыслях его был полный сумбур.

Без стука он вошел в дверь.

Уты в комнате не было, Кримхилд сидела у окна и вышивала, низко склонившись над работой. Она словно ничего вокруг не замечала — хотя не слышать стука захлопнувшейся двери девушка не могла. Плечи ее едва заметно подрагивали. Хаген был уверен, что дрожала она не только из-за холода.

— Кримхилд!

Девушка встрепенулась, уронила шитье на пол и с плохо разыгранным удивлением взглянула на Хагена. Она попыталась улыбнуться, но ей это плохо удалось. Взгляд Кримхилд устремился на дверь; будто девушка ожидала — нет, боялась — увидеть за спиной Тронье еще кого-то.

— Дядя Хаген, ты… вернулся?

— А разве я уезжал?

Кримхилд прикусила губу. Она не могла знать о том, что он выезжал из крепости. Из окон женских покоев ворота не были видны.

— Зато ты, видимо, неплохо покаталась, — продолжал Тронье. — Я видел в конюшне твою лошадь. Разве можно было так истязать бедное животное?

— Мне… было холодно, — пролепетала Кримхилд. Руки ее задрожали, взгляд стал умоляющим, — Я так заскучала, что решила развлечься прогулкой и заодно согреться. Но там оказалось куда холоднее, чем я предполагала, — Она вдруг затараторила быстро-быстро, не давая Хагену вставить ни слова: — Что случилось, дядя Хаген? В городе звонят в колокола, весь Вормс переполошился. Какие-то дурные вести?

Хаген пристально взглянул ей в лицо. Гнев и недоверие его постепенно улетучивались, уступая место искреннему сочувствию. Кримхилд сама не знала, что творит. Усилием воли подавив в душе сострадание, Тронье выхватил из кармана серый шарф. Кримхилд побледнела.

— Вот что я нашел. Я думал, ты его хватишься.

Порывистым движением девушка протянула руку:

— Очень… любезно с твоей стороны, дядя Хаген. А где ты его нашел?

— В часовне, — невозмутимо отвечал Хаген, — Он валялся на полу. Ты, должно быть, уронила его, сама не заметив.

Будто боясь обжечься, Кримхилд отдернула руку. На лице ее отразился неприкрытый ужас.

— В часовне? Так ты… разговаривал с Зигфридом?

— Не о тебе, — успокоил ее Хаген, — Он не знает, что мне известна ваша тайна. И никто об этом не знает.

Кримхилд задрожала всем телом. Приглушенный болезненный стон сорвался с ее губ. Она встала, шагнула к окну, секунду постояла, а затем вновь повернулась к Хагену. В глазах бедняжки стояли слезы.

— Дядя Хаген… я…

— Как давно вы встречаетесь тайком? — перебил ее Тронье. Слова прозвучали неожиданно жестко — он сам этому удивился.

Губы Кримхилд дрогнули. Слеза скатилась по щеке. Не в силах больше сдерживаться, девушка бросилась Хагену на грудь, отчаянно вцепившись в его плечи. От сотрясавших ее рыданий Кримхилд не могла вымолвить ни слова, лишь приглушенные всхлипывания срывались с уст. Хаген устыдился: ведь он причинил Кримхилд, своей любимице, такую боль. Как же мог он так поступить! Лучше бы он ее ударил.

Нежно обняв девушку, Хаген осторожно отстранил ее от себя:

— Прости, Кримхилд. Я солгал тебе. Шарф я обнаружил под седлом твоей лошади и догадался обо всем: предчувствия преследовали меня давно.

Кримхилд всхлипнула. Она больше не плакала.

— И все же, — продолжал Хаген. — Ответь мне, дитя мое. Давно ли вы тайком встречаетесь?

— Это… это был первый раз, — пролепетала Кримхилд. — Мы…

— Не лги, Кримхилд. Зимой Зигфрид часто выезжал на лошади под предлогом прогулок по окрестностям. — Он криво усмехнулся. — А ты? Как часто тебе становилось здесь слишком скучно?

Кримхилд вновь всхлипнула. Пристально посмотрев ему в лицо, она медленно опустила руки, шагнула к камину и неподвижным взглядом уставилась на пламя.

— Четыре раза, — Голос девушки был едва слышен. — Пять, если считать сегодняшний. В первый раз… мы действительно встретились случайно. Моя лошадь повредила ногу и захромала, а Зигфрид в это время… проезжал мимо и помог мне.

Хаген нахмурился. Он прекрасно понимал, насколько «случайно» Зигфрид мог проезжать мимо. Ни для кого не было тайной, что Кримхилд время от времени выезжала на лошади одна.

— А затем мы встречались в часовне, — негромко продолжала Кримхилд. — Никто об этом не знал, — Вскинув голову, она в упор взглянула на Хагена, и во взгляде ее отразилось такое отчаяние, что Тронье едва мог его вынести. — Ты же никому не расскажешь, дядя Хаген? — взмолилась девушка. — Ты не должен говорить Гунтеру. Он его убьет.

— А тебя отправит в монастырь — если не придумает чего похуже, — безжалостно добавил Хаген, — Неужели ты не понимаешь, что эти игры несут тебе опасность не меньшую, чем ему?

Кримхилд понурила голову.

Хаген сжал кулаки. Уж Зигфрид тоже не может этого не понимать. Нет, он будет молчать, но только ради Кримхилд.

— Он… прикасался к тебе?

Кримхилд удивленно расширила глаза:

— Ты…

— Чем вы занимались? — Хаген с трудом сдерживался, — Только беседовали? О чем?

— Ты заблуждаешься, дядя Хаген! — гордо сказала Кримхилд, — Ты напрасно обвиняешь Зигфрида и позоришь меня, — Кримхилд была оскорблена, в глазах ее читался праведный гнев. Кто такой был Хаген, чтобы сметь унижать ее, королевскую сестру?!

Хаген невозмутимо выдержал ее взгляд, и через несколько мгновений Кримхилд вдруг как-то обмякла.

— Ничего не было, дядя Хаген. Мы только один раз поцеловались.

Хаген насмешливо ухмыльнулся.

— Невинный поцелуй! — возмутилась Кримхилд. — Что в этом постыдного?

— Ничего, — разозлился Хаген, — Сначала невинный поцелуй, затем невинное объятие, затем… — Он покачал головой. — Ты понимаешь, что Зигфрид словно вор прокрался в твое сердце?

— Неправда, — с жаром возразила девушка, — Я знаю, что ты не любишь его, дядя Хаген, даже ненавидишь. Но я — я с первого мгновения полюбила Зигфрида. И он меня.

— Любовь? Ты разве понимаешь, что это? Тебе только кажется.

— Я слышу, что говорит мне сердце, — этого достаточно.

— Сердце? Понимаешь, Кримхилд, ведь не прошло еще года с тех пор, как мы с тобой стояли вот здесь же и говорили о любви. Или ты забыла свои же слова? Забыла о своем сне и клятве, что не будешь принадлежать ни одному мужчине?

— Сон! Ты сам назвал меня тогда глупым ребенком. И был прав.

— Так же, как и сейчас.

— Ты ошибаешься, дядя Хаген, — Голос девушки окреп, — Теперь я больше не дитя, я женщина. А сон можно истолковать так: я должна была ждать Зигфрида. Соколов здесь было бесчисленное множество, и я их отвергла. Но Зигфрид — это орел. И нет никого на свете, кого бы ему следовало опасаться.

Хаген молчал.

— Почему ты ненавидишь его, дядя Хаген? Он удивительный человек. Или ты боишься, что он займет в моем сердце твое место?

Хаген вздрогнул. В словах Кримхилд было больше правды, чем он готов был признаться самому себе.

— Но страх этот напрасен, — продолжала девушка. — Ты всегда был мне другом, и останешься им, пока я жива. Но я люблю Зигфрида. И он меня тоже.

— Надеюсь на это, дитя мое, — еле слышно молвил Хаген. — Надеюсь, что ты не заблуждаешься, и хочу верить, что намерения Зигфрида честны.

— И ты ничего не расскажешь Гунтеру?

— Нет. Ни ему, ни кому-либо еще. Я буду молчать, пока не закончится война. Но если после этого Зигфрид не попросит, как принято, твоей руки у короля — я убью его. Клянусь.

 

Глава 10

До тронного зала Хаген шел словно в тумане. Слова Кримхилд продолжали звучать в его ушах. Вероятно, девушка сама не до конца сознавала, насколько была права: он действительно ревновал, завидовал великолепному прославленному герою, его красоте и юности, поразительной легкости, с которой он преодолевал любые препятствия, идя от победы к победе.

Военный совет был уже в сборе, все ожидали только Хагена. Еще издали Тронье услышал встревоженные голоса. Увидев Хагена, все умолкли. Во главе длинного стола восседал внешне спокойный и невозмутимый Гунтер, справа и слева от него — Гизелер и Гернот. Дальше по старшинству заняли места Синольд, Румольд, Фолькер, Эккеварт и Гере. Напротив короля, на противоположном конце стола, сидел Зигфрид из Ксантена, рядом с ним — Данкварт и Ортвейн.

Хаген поклонился королю.

— Приветствуем тебя, Хаген. Мы все тебя ждали, — произнес Гунтер.

Тронье смущенно улыбнулся.

— Вынужден был задержаться, — объяснил он, заставляя себя не смотреть на Зигфрида. — Прости, мой король.

Гунтер нетерпеливо кивнул ему на свободное место возле Данкварта. У Хагена не было другого выхода, кроме как последовать приглашению и усесться почти рядом с Зигфридом.

Гунтер раскатал перед собой свиток.

— Всем вам известно, ради чего мы здесь собрались, — начал он, — Я прочел послание Людегера и Людегаста. Содержание его в точности соответствует тому, что нам передали их послы. Через две недели саксонские и данские полчища будут стоять у стен Вормса, если мы откажемся заплатить им выкуп.

— Выкуп? — Зигфрид едва не задохнулся. — Неужели, Гунтер, ты примешь это постыдное предложение?

— Конечно, нет! — опередил короля Хаген, — Но над этим стоит поразмыслить. Быть может, нам удастся разгадать причину, подвигшую Людегера на такой ход. Я незнаком с королем Саксонии, но сталкивался с его братом Людегастом, и подобное требование…

— …плевок в лицо всей Бургундии! — не выдержал Зигфрид.

— …возможно, его промашка, — невозмутимо продолжал Хаген, — Промашка, которую мы можем использовать, Зигфрид.

— И как же?

Хаген облокотился на спинку стула, поднял кубок вина, однако пить не стал, а сквозь тонкое стекло пренебрежительно покосился на Зигфрида.

— Как я уже сказал, мне знаком Людегаст, брат Людегера. Тронье расположен даже ближе к Дании, чем к Бургундии; мы почти соседи.

— Хотя и не очень добрые, — вмешался Данкварт, — Людегаст — хитрый плут, волей случая оказавшийся на троне.

Зигфрид покосился на Данкварта. Нетрудно было заметить, что отношения между братом Хагена и Ксантенцем оставляли желать лучшего.

— Верно, — кивнул Хаген, — И Людегаст ко всему еще известный забияка, ищущий ссоры исключительно ради ссоры, а не из алчности. А о его братце я слышал, что тот еще воинственнее.

Зигфрид молчал; он явно не мог понять, к чему клонит Тронье.

— И раз он готов отказаться от войны с Бургундией ради получения выкупа, значит, ему очень нужны деньги, — подытожил Хаген, — Людегер и Людегаст воюют уже больше года. А это стоит немалых денег, и казна их опустошена. Мои люди подслушали разговоры посланников. Они не особенно словоохотливы, но их высказывания подтверждают мое предположение. Воинственным правителям срочно нужны деньги, чтобы заплатить солдатам.

— Но даже если это так, — не унимался Зигфрид, — какая нам польза? Наемники, которым не платят, — плохие воины. Но тем отчаяннее они будут драться, предвкушая богатую добычу.

— И если мы откупимся, это тоже ничего не даст, — добавил Гернот. — Ты сам это прекрасно понимаешь, Хаген. Они возьмут золото и все равно нападут на нас, не сейчас — так через год или через два.

— Речь идет не о том, чтобы согласиться на их условия, — запальчиво возразил Хаген. — Но мы должны подумать, как использовать в своих целях их слабое место.

— Боюсь, что никак, — молвил Гунтер. — Я никогда не уступлю их требованию, даже для видимости, чтобы выиграть время.

— Значит, война, — заключил Гизелер.

— Война, которую нам не суждено выиграть, — отозвался Гернот.

Гунтер хотел резко возразить, но Гернот спокойно продолжал:

— Ты знаешь это так же хорошо, как и я, Гунтер. Объединенное войско Людегера и Людегаста насчитывает более сорока тысяч воинов…

— Эти сведения преувеличены, — вмешался Хаген, — В распоряжении Людегера сейчас около пяти тысяч вооруженных солдат, а у Людегаста — едва ли половина этого числа. К тому же войска их разрозненны, и потребуется не меньше двух недель, чтобы их объединить.

Гернот раскрыл было рот, но Гунтер его опередил:

— Да, эти данные кажутся мне более достоверными. Но все равно это ничего не меняет. Мы не победим восьмитысячное войско, так же как и сорокатысячное. Наши отряды разбросаны по всей стране, и, чтобы собрать войско, у нас просто нет времени. Слишком долго мы жили в мире.

— Но в нашем распоряжении целых двенадцать недель, — напомнил Эккеварт.

— Не обольщайся, друг мой, — возразил Гунтер, — Людегер не такой уж дурак, он не даст нам столько времени, чтобы собрать войско и укрепить наши города, — Он горько усмехнулся, поигрывая хрустальным кубком. Хаген заметил, что пальцы его украшал лишь перстень с печатью Бургундии — все остальные побрякушки король снял. — Говоря о трех месяцах, он имеет в виду полтора, а попытается напасть через месяц. Его знамена будут развеваться над Рейном, не успеем мы наточить клинки. — Он покачал головой и отпил глоток вина. — Нет, Эккеварт, нам нельзя рассчитывать на двенадцать недель. У нас нет даже двенадцати дней. Решение должно быть принято сегодня.

— Разве оно уже не принято? — изумился Зигфрид. До сего момента, не считая самого начала совета, он молчал. Быть может, он ждал повода.

Гунтер кивнул:

— Да, но меня оно не воодушевляет. Мы будем драться, хотя положение наше безнадежно. Бургундские мечи остры, но враг слишком превосходит их числом.

— Так дайте мне возможность выступить на вашей стороне!

Король ответил не сразу.

— Твое предложение делает тебе честь, Зигфрид, — молвил он наконец, — но им нужна Бургундия. Я не могу позволить, чтобы ты рисковал ради нас жизнью.

— Я целый год был твоим гостем, Гунтер, — возразил Ксантенец, — Я спал под твоей крышей, ел твой хлеб и пил твое вино. Так дай мне оплатить долг.

— Ты ничего мне не должен, — взвился Гунтер, — Мы…

— Зачем ты отвергаешь его, мой король? — вмешался Хаген. В глазах Гунтера блеснула искорка гнева, но Тронье невозмутимо продолжал: — Не стоит отклонять предложение Зигфрида, даже не выслушав его до конца.

Не дожидаясь ответа короля, Зигфрид осведомился:

— Какова численность бургундского войска, король Гунтер?

— Не более тысячи всадников, — не задумываясь ответил Гунтер, — И пять сотен пеших, да еще примерно столько же удастся собрать, если будет время.

— Итак, тысяча полноценных бургундских ратников, — подытожил Зигфрид, — против восьми тысяч саксов и данов. Могло бы быть и хуже.

— Вот как? — Хаген не пытался скрыть насмешки в голосе, — Не собираешься ли ты послать гонцов в страну нибелунгов и привести сюда десять тысяч своих воинов, чтобы одолеть саксов и данов?

Зигфрид не поддался на провокацию:

— Нет, дорога туда слишком далека, да и войску добираться будет трудно. От Вормса могут остаться одни развалины, пока прибудет помощь. Нет, тысячи ратников хватит вполне. Бургундские воины искуснее данов и саксов, а если мы нападем прежде, чем они успеют объединить свои армии, и неожиданно — мы можем их разбить наголову. Какое из войск к нам ближе?

— Даны, — отвечал Хаген. — Всадник на быстром коне доберется до него за неделю.

— Значит, отряду воинов понадобится десять дней, — решил Зигфрид, — Они обратятся в бегство с испугу, увидев над холмами наши знамена. Как скоро удастся снарядить тысячу всадников?

Гунтер задумался:

— Быстро. Но такое решение должно быть хорошо продумано. Я не могу рисковать жизнями тысячи храбрецов.

— Мы не можем упускать ни единого дня! — настаивал Ксантенец. — Наш единственный шанс — неожиданный удар по слабой части войска. Мы разобьем данов, а Людегаста возьмем в плен. Имея его в заложниках, мы поумерим пыл Людегера.

Гунтер колебался. Хаген молча размышлял. План Зигфрида был не столь уж сумасбродным, каким показался сначала. Наверное, это и в самом деле был их единственный шанс.

— Не отпускайте послов, пока войско не будет готово, — продолжал Зигфрид, — И держите их в полном неведении. А затем их нужно отправить обратно с ответом, что Бургундия принимает вызов и через двенадцать недель готова сразиться с ними.

— А зачем вообще их отпускать назад? — поинтересовался Гизелер.

Зигфрид снисходительно улыбнулся:

— Пока они не возвратятся, даны будут начеку, рассчитывая на нападение. А когда послы вернутся целыми и невредимыми, их бдительность ослабнет.

— План мне нравится, — вымолвил наконец Хаген. Меньше всего рассчитывавший на его поддержку Зигфрид удивленно вскинул брови, — Рискованно, но риск оправдан, — продолжал Тронье, — Численность противника превосходит нашу, но именно поэтому Людегер и Людегаст не будут ожидать нашего нападения.

— То, что ты называешь риском, напоминает мне отчаянный жест обреченного смертника, — мрачно заметил Ортвейн.

— Отчаяние побуждало многих совершать такие подвиги, о которых люди не смели и мечтать, — возразил Хаген. — Я за то, чтобы последовать предложению Зигфрида. Если мы выбираем войну — то будем действовать по его плану.

На том и порешили. Так же как Гунтер являлся главой Бургундии, а Фолькер — ее голосом, Хаген был мечом империи, и слово его было решающим.

— Да будет так, — молвил Гунтер. — Через три дня, начиная с сегодняшнего, вы отправляетесь в поход.

 

Глава 11

После того как всеобщее оцепенение, последовавшее за неожиданной мрачной вестью, спало, крепость и город обуяла лихорадочная суета. Во все концы страны поскакали рыцари, созывая в Вормс всех верноподданных короля. День и ночь в кузницах гудели удары молотов, в город устремлялись телеги и повозки, груженные запасами оружия и продовольствия.

Только на третий день воцарилось относительное спокойствие.

В полдень третьего дня Гунтер приказал призвать к себе чужеземных послов. Хаген сам отправился за ними в город. Печать усталости на их лицах сменилась выражением тревоги. Всю дорогу до тронного зала они пребывали в молчании.

Зал был ярко освещен многочисленными факелами, хотя солнце стояло еще высоко. Почти весь двор собрался здесь, чтобы присутствовать при разговоре Гунтера с посланниками. Даже Ута, королева Бургундии, спустилась из своих покоев. Зигфрид тоже был здесь — он стоял позади королевского трона, одной рукой небрежно облокотясь о его спинку. На мгновение Хагену показалось, что в уголке мелькнула какая-то тень — хитрая физиономия гнома, — но до конца уверен он не был.

Хаген подвел чужеземцев к трону, отступил назад и поклонился:

— Послы короля Людегаста Датского и Людегера Саксонского, мой король!

Взгляд сакса беспокойно забегал. Ксантенец не шелохнулся.

— Выслушайте наше решение, — начал Гунтер, не глядя ни на одного из вошедших. — Передайте вашим повелителям следующее… — Он выпрямился на стуле и, повысив голос, продолжал: — Мы, король Гунтер Бургундский, отвечаем на приветствие короля Людегера и короля Людегаста и выражаем им свое королевское почтение. Мы выслушали их требование, и сердце наше исполнилось печалью из-за их намерения пойти на нас войной. Бургундия — мирная страна, всегда жившая в согласии с соседями. — Голос его стал жестче: — Но мы не беззащитны и не потерпим шантажа! Скажите вашим повелителям, что мы отклоняем позорное предложение купить нашу свободу, и предупредите: если они не оставят свои планы, мы готовы с ними сразиться. Только наш им совет — хорошо продумать свое решение. Ваши дома наполнятся стенаниями матерей, вдов и сирот, смерть будет сопровождать ваш путь, а не победа. Боль и слезы вы пожнете вместо богатой добычи. Скажите им: откажитесь от войны и примите нашу дружбу и почтение. Или приходите как завоеватели и встретьте смерть от нашей руки.

На лице сакса не дрогнул ни один мускул.

— Это твое последнее слово, король Гунтер? Подумай, наше войско…

— Наше окончательное слово, — перебил Гунтер, — А теперь идите! Ортвейн из Меца будет сопровождать вас. Лошади и провизия в дорогу уже готовы.

Послы не шелохнулись, словно ожидая чего-то еще. Быть может, слова Зигфрида? Но Ксантенец молчал, лицо его не выражало никаких эмоций. Наконец послы развернулись и в сопровождении двух стражников вышли из зала.

— Кажется, твоего ответа им было недостаточно, — заметил Эккеварт, — Они были в чем-то не уверены.

— Не важно, — ответил вместо Гунтера Зигфрид, — Зато они припустятся обратно будто черти, счастливые, что остались живы. Вы что, не видели, как они были перепуганы?

— А до какого места их проводит Ортвейн? — вмешался Хаген.

— До границ Бургундии. Достаточно далеко, чтобы не передумать и не вернуться проверить, не обманули ли мы их.

— Да они и так уверены, что мы уже точим наши клинки, — вмешался Гернот, — Ни Людегер, ни Людегаст не станут думать, что мы затаимся как мыши и будем ожидать, когда они нападут.

— Конечно, нет, — кивнул Зигфрид. — Они не дураки. Но с другой стороны, они и не заподозрят, что наша армия следует по пятам за их послами. Ортвейн приложит все силы, чтобы по возможности задержать их в пути. Так что у Людегаста просто времени не будет очухаться после получения ответа Гунтера.

— Ты говоришь так, будто уже выиграл войну, Зигфрид из Ксантена!

Никто не заметил, как королева-мать присоединилась к спорившим. Зигфрид не сразу нашелся, что сказать: герой не привык держать ответ перед женщиной. Он смущенно улыбнулся:

— Простите, моя королева, но…

— Да, конечно, я ничего не понимаю, я женщина, — перебила его Ута.

Зигфрид окончательно растерялся; Хаген с трудом подавил злорадную ухмылку. За все время своего пребывания в Вормсе Ксантенец едва ли дюжину раз сталкивался с королевой и совершенно ее не знал.

— Что вы, моя королева, — пробормотал он. — Я только…

Ута вздохнула:

— Если бы вы сами понимали, что творите! Вы все! Сидите здесь и говорите о войне, как о прогулке!

— Мама! — вмешался Гизелер. — Я не думаю…

— Молчи! — вспылила Ута. — Уж тебе-то меньше всех стоило бы сюда влезать! Что ты знаешь о войне, о битвах, кроме того, что рассказывал тебе Хаген? Хоть раз ты всерьез задумывался о смерти? Хаген тебя учил владеть мечом и копьем. А видел ты, как это оружие настигает жертву? А ты, Гунтер! Не ты ли говорил только что о материнском плаче, вдовах и сиротах? Что, если и в Вормсе будут плакать матери? Глаза ваши горят нетерпением и жаждой битвы. А многие ли из вас вернутся с поля боя?

Гунтер заерзал на троне. Выпад Уты был ему неприятен. Но сделать замечание матери — королеве Бургундии — он не смел.

Хаген кашлянул:

— Фрау Ута…

Но Ута не дала ему сказать ни слова.

— Довольно, Хаген, — перебила его королева. — Я и так знаю, что ты скажешь. Я ничего не понимаю в политике и военном деле, к тому же я женщина, и мне положено молчать, когда мужчины разговаривают. Мы хороши для того, чтобы растить вас и лелеять, но, когда речь заходит о том, чтобы убивать, мы должны молчать!

— Такова жизнь, фрау Ута, — тихо молвил Хаген.

Глаза Уты гневно блеснули — Хаген ожидал новой вспышки, но королева-мать вдруг опустила голову, ссутулившись.

— Да, — пробормотала она. — Такова жизнь. Возможно, было бы лучше, если бы власть принадлежала нам, женщинам. Но так не будет никогда. — Она резко повернулась и вышла.

Воцарившуюся тишину первым нарушил Гернот:

— Нам… нельзя терять время. До захода солнца предстоит еще многое успеть, — Он повернулся к Зигфриду: — Ты все еще намерен выступить уже сегодня?

Зигфрид кивнул:

— Почему бы и нет? Люди отдохнули, лошади свежи и полны сил. Выехав сегодня, мы выиграем время.

Гернот вздохнул:.

— Да, ты, возможно, прав. Раньше начнем — раньше закончим.

— Вот увидите, что я прав. Путь предстоит дальний, и мы еще успеем выспаться. Как только мы заполучим Людегаста…

— Прости, Зигфрид, — вмешался Хаген, — А не стоит ли нам сначала подумать, какой выкуп мы за него потребуем, прежде чем возьмем его в плен?

— Ты сомневаешься, что мы победим, Хаген? — вспылил Ксантенец.

— Нет. Но я научился не делать второго шага прежде первого. Иначе и споткнуться можно.

Зигфрид презрительно фыркнул:

— Даны не те соперники, которых стоит опасаться, Хаген. Тысяча наших воинов стоит их десятитысячного войска. И с нами Бог.

— Бог… — Хаген кивнул. — Но и у данов есть свои боги. Быть может, единственного Бога на нашей стороне будет недостаточно…

— Хаген! — возмутился Гунтер. — Не смей так говорить! Я приказываю!

— Оставь его, Гунтер, — вмешался Ксантенец, — Об этом спорить мы не будем. Он прав в одном: Бог помогает храбрецам, но не трусам.

 

Глава 12

Солнце уже зашло, но сотни факелов ярко освещали площадь, наполненную гулом встревоженных голосов, фырканьем лошадей и бряцанием оружия.

Возле собора теснилась огромная толпа. Трехэтажная кирпичная базилика не могла вместить сразу всю массу людей, явившихся принять причастие или внести пожертвование. Среди них были не только воины, через несколько часов отправляющиеся в поход, но и их близкие — отцы и матери, пришедшие помолиться за своих сыновей, сестры и жены, невесты, малые дети, выстроившиеся у ворот храма длинной печальной очередью.

Хаген вглядывался в серьезные, умиротворенные лица выходивших из собора. Будто только мгновение назад в стенах этого холодного, мрачного здания они осознали весь смысл своего существования. Что же за религию они исповедовали — Хагену она так и осталась чуждой и непонятной. Он не мог принять христианства, эта вера казалась ему религией смерти, но не жизни, храмы были мрачны, окутаны легким дыханием тлена и могильного холода.

Он повернулся, плотнее закутался в плащ и медленно направился к центру площади. Если бы его сейчас спросили, зачем он вообще сюда явился, — вряд ли Хаген нашел бы ответ. Он проводил Зигфрида и всех остальных до ворот храма: на закате солнца они явились сюда самыми первыми, чтобы принять причастие отца Бернардуса. Сам же Хаген туда не пошел. Ему хотелось остаться одному. Быть может, это был его способ молиться. Он чувствовал, как необычное, лихорадочное состояние, охватившее весь город, начало затягивать и его самого. Хаген не раз переживал подобное, но всякий раз его заново поражала эта безумная смесь страха, отчаяния и безграничной алчности; алчности до вина и пищи, музыки и женщин — до жизни. Зигфрид оставил воинам очень немного времени — будь его воля, они уже были бы в пути, приближая час решающей битвы. Но на сборном пункте возле крепостных ворот присутствовала лишь маленькая горстка людей, так что отряд, вероятно, выступит уже далеко за полночь. Многие попадавшиеся Хагену по пути были изрядно пьяны, и мало кто из них будет уверенно чувствовать себя в седле. Но он решил позволить своим воинам эту маленькую слабость — да, пожалуй, он почти завидовал им. Ночная свежесть и быстрая скачка быстро отрезвят их. А для многих это будет последнее в жизни похмелье.

Всматриваясь в лица воинов, Хаген начинал видеть в них живых, чувствующих людей — не частицы безликой и безмолвной толпы, а отдельные души со своими переживаниями, горестями и воспоминаниями — воспоминаниями о жизни, столь же неповторимой, как и его собственная.

Мысль об этом заставила его вздрогнуть. Не привык он рассуждать подобным образом. Полководец не должен рассматривать свое войско как отряд, состоящий из отдельных личностей. Не должен, если хочет одержать победу.

Хаген ускорил шаг. Пора было возвращаться к Зигфриду и остальным.

Дорогу ему преградила маленькая фигурка, закутанная в длинный темный плащ. Несмотря на то что лицо скрывал низко надвинутый на лоб капюшон, Хаген сразу же узнал ее.

— Кримхилд! Как ты здесь оказалась? Ты… — Внезапная догадка не на шутку рассердила его. — Если ты ищешь здесь Зигфрида…

— Я ищу не Зигфрида, — торопливо перебила его девушка. Она откинула назад капюшон и шагнула в тень. — Я тебя разыскиваю.

— Меня?

— Я хотела поблагодарить тебя за то, что Гунтер ни о чем не знает, — Кримхилд говорила очень быстро, вероятно, она заранее продумала каждое слово, — Я много думала о том, что ты говорил мне, дядя Хаген. Ты был прав. Мы поступали неверно, и я хочу это исправить. Мы во всем признаемся Гунтеру, как только закончится война.

— И ради этого ты пришла?

Кримхилд помолчала.

— Не только. Я пришла… чтобы попросить тебя кое о чем, дядя Хаген. Я… я боюсь.

— Не только ты, Кримхилд. Каждый из нас исполнен страха — и я, и Гунтер — тоже. Страх всегда сопровождает войну. Все мы это понимаем.

— Но только не Зигфрид. — Голос Кримхилд дрогнул, — Он не знает страха, дядя Хаген, поверь мне. И это пугает меня больше всего.

Хаген ответил не сразу. Он знавал людей, которым чужды были эти понятия — страх, ужас… Но все они прожили слишком мало, так и не дождавшись того дня, когда им пришлось бы столкнуться с этим так или иначе.

— И что же? — вымолвил он наконец.

Кримхилд доверчиво взглянула на него — как дитя, ни разу еще никем не обманутое и не разочарованное.

— Я прошу тебя, присмотри за ним.

Хаген ошарашенно уставился на нее. Кримхилд просит его присмотреть за Зигфридом? Именно его?

— Понимаю, я требую слишком многого, — умоляюще продолжала девушка, — Но ты единственный, к кому я могу обратиться. Только ты своей сильной рукой сможешь защитить его.

— Но… почему именно я?

— Потому что я тебе верю.

Хаген вздохнул. Какой-то пьяный остановился возле них пошатываясь, но, узнав Тронье, поспешно убрался прочь.

— Ты знаешь, как я отношусь к Зигфриду, — продолжал Хаген, — Я не ненавижу его, как считает Гунтер, но и не люблю. Многие в Вормсе уверены, что я был бы рад, если бы Зигфрид пал на поле боя. И, несмотря ни на что, ты все же обращаешься именно ко мне?

— Даже если бы это было правдой, я все равно тебе верю, дядя Хаген. Потому что я знаю, что ты во что бы то ни стало сдержишь свое слово — не важно, что происходит между тобой и Зигфридом.

Хаген невольно улыбнулся.

— Кримхилд, Кримхилд, — молвил он, качая головой. — Боюсь, ты действительно его любишь.

— Я люблю его так, как ни одна женщина не любила еще мужчину, — Девушка была совершенно серьезна, и, хотя Хаген все еще видел в ней дитя, не женщину, возразить было невозможно, — Ты напомнил тогда о моем сне, дядя Хаген, — продолжала она, — О соколе, которого я видела. Пожалуйста, помоги, чтобы сон не осуществился. Если с Зигфридом что-то случится, я не переживу.

— Ты преувеличиваешь, — буркнул Хаген. Он чувствовал себя беспомощным — беспомощным и запутавшимся. Сердился он только на самого себя, — Не говори так легкомысленно о смерти. Никто не умрет — ни Зигфрид, ни ты.

— Ты обещаешь?

— Обещаю. — Что-то в душе Хагена говорило ему о том, что он совершает ошибку. Впервые в жизни он дал обещание, сдержать которое будет едва ли возможно.

 

Глава 13

К утру третьего дня они повстречали Ортвейна. Из стен крепости племянник Хагена выезжал с маленьким эскортом — дюжина всадников сопровождала чужеземных послов. Сейчас в отряде было больше сотни вооруженных рыцарей. Выполнив свою задачу, Ортвейн не отправился тотчас же назад, навстречу основному войску, а послал своих людей по окрестным селениям вербовать ратников. И не без успеха: многие примкнули к его отряду, плененные именем Зигфрида.

Все вместе они тронулись дальше на север, пересекли границу Бургундии и углубились во владения гессов. Число их постепенно увеличивалось: теперь их сопровождало больше тысячи трехсот всадников, но вперед они продвигались все медленнее. Зима словно решила возвратиться вновь — день ото дня холодало, а к вечеру четвертого дня пошел снег.

На седьмой день похода стали заметны следы войны. На пути все чаще попадались покинутые жилища: люди бросали дома и имущество, стремясь спасти собственную жизнь.

Следующее утро принесло неожиданную встречу: даны. Хаген вместе с Данквартом, Зигфридом и еще шестью всадниками отправились на разведку по окрестностям. План Зигфрида основывался на том, чтобы застигнуть Людегаста врасплох, но их огромное войско не могло бесшумно продвигаться по лесу. И единственный вражеский шпион, заметивший отряд и донесший о нем весть в лагерь данов, мог полностью разрушить их намерения.

Они пересекли узкую полоску леса, собираясь выехать на просторную поляну, как вдруг Зигфрид резко остановил коня. Хаген, сощурившись, взглянул в направлении, куда указывал Ксантенец. На противоположном конце поляны стояла крытая соломой хижина, из трубы курился дымок.

— Смотрите, там… там лошади, — шепнул Зигфрид, — Даны?

Хаген пожал плечами. Он тоже заметил лошадей — восемь или десять животных были привязаны за хижиной, но сквозь сплошную пелену падающего снега виднелись лишь их смутные силуэты.

— Может быть, — пробормотал он. — Очень даже может быть. Поэтому следует поостеречься, пока мы не выясним, кто это.

Один из нибелунгов тронулся было вперед, но Ксантенец остановил его резким окриком:

— Стой! Если это действительно даны и хоть одному из них удастся улизнуть — все пропало. Нужно действовать осмотрительно, — Он повернулся в седле, — Данкварт, бери половину моих людей: обогните поляну с другой стороны, а мы с Хагеном останемся здесь. Если это даны, то ты знаешь, что делать.

Да, можно было и не пояснять — все действительно знали, как нужно поступать в этом случае. Данкварт кивнул. Все понимали, что у них не было ни времени, ни возможности брать пленных. Каждый меч, оставленный для их охраны, мог сыграть решающую роль в предстоящей битве.

— Дайте нам знак, когда будете готовы, — предупредил Зигфрид.

Еще раз молча кивнув, Данкварт пришпорил коня. Четверо нибелунгов последовали за ним, еще два остались с Хагеном и Зигфридом.

Минуты тянулись как часы. Хаген внимательно вглядывался в контуры маленькой хижины. Скорее всего, это были даны — но что они делали здесь, вдали от своего войска? Разумеется, Людегаст должен был выслать вперед разведчиков — но так много и так далеко?

Зигфрид, очевидно, думал о том же.

— Видимо, мы подобрались к лагерю Людегаста ближе, чем предполагали, — пробормотал он.

Хаген не ответил. У них не было времени выяснить точное расположение войска данов — пришлось положиться на интуицию. Возможно, они просчитались. А могло оказаться и так, что армия Людегаста двигалась им навстречу.

— Нужно взять хотя бы одного языка, — продолжал Зигфрид, обращаясь, по-видимому, скорее к себе, нежели к Хагену. — Продолжать действовать наобум слишком рискованно.

С другого конца поляны послышался протяжный крик птицы. Зигфрид рывком выпрямился в седле. Это был сигнал Данкварта.

Одним мощным скачком лошади вынесли их из укрытия, и одновременно с противоположной стороны из леса выскочили Данкварт с остальными воинами. Все произошло в считанные секунды — но… недостаточно быстро.

Дверь хижины распахнулась, когда они не преодолели и половины расстояния. Из дома выбежал человек, на мгновение замер на месте и вдруг тревожно вскрикнул. Пригнувшись в седле, Хаген обнажил меч, краем глаза заметив, как Зигфрид, взмахнув щитом, занес свое копье. Человек выхватил из-под плаща меч, и в этот момент Зигфрид метнул копье.

Никогда Хаген не видел столь мощного удара. С быстротой молнии копье нибелунга понеслось вперед. Дан попытался отскочить в сторону, но было уже поздно: смертоносное оружие, вонзившись в грудь несчастного, пригвоздило его к стене. Сдавленно вскрикнув, дан обеими руками схватился за торчащее из груди копье, голова его склонилась набок, тело дернулось в предсмертной судороге. Снег под ногами жертвы начал окрашиваться кровью.

Из дома выскочили еще несколько воинов — рослых, плечистых богатырей в массивных панцирях и украшенных рогами или крыльями шлемах. Вооружены они были мечами и топориками, иные держали в руках разрисованные круглые щиты.

— Даны! — воскликнул Зигфрид. — Бей их!

И разразился бой, нет, не бой — побоище. Даны не превосходили их числом, но они не успели даже сориентироваться. Обе группы всадников — Зигфрида с одной и Данкварта с другой стороны — одновременно вихрем ворвались в беспорядочную толпу противников. Половина их на месте была сломлена мощным натиском нибелунгов, уцелевшие попытались спастись бегством.

Но ни один дан не ушел: двое из них попытались в последнем отчаянном порыве оказать сопротивление догонявшим их всадникам, но тщетно. Один из них пал, настигнутый копьем нибелунга, другой, отчаянно рванувшись в сторону, чтобы уклониться от удара, метнулся прямо под копыта лошади Хагена, инстинктивно взмахнув мечом.

Хаген парировал удар щитом, мощным толчком сбив противника с ног, и развернул коня, но второй удар нанести он не успел. Его опередил нибелунг, неожиданно выросший рядом с ним и с размаху вонзивший копье в бок несчастного дана. Тот упал, издав тонкий, пронзительный, совершенно нечеловеческий вопль. Нибелунг поворотил коня, но Хаген в ярости схватил его за плечо:

— Прикончи его! Будь же милосерден!

Мгновение нибелунг непонимающе таращился на него. Затем поднял копье и одним ударом освободил страдальца от мучений.

Все было кончено. Вокруг на снегу валялись трупы данов. Один из них, чудом избежавший смерти, отшвырнув меч, помчался туда, где стояли привязанные лошади. За ним гнался Данкварт, занеся оружие для смертельного удара.

— Данкварт, стой! — отчаянно крикнул Ксантенец, — Он нужен мне живым!

Но Данкварт его словно не слышал. Пришпорив коня, он пригнулся в седле и нанес беглецу мощный удар. Однако в самый последний момент он успел повернуть меч: клинок настиг дана тупой стороной. Пошатнувшись, противник рухнул в снег, но прочный шлем сослужил свою службу: удар не причинил дану особого вреда.

Зигфрид, Хаген и еще двое нибелунгов одновременно оказались рядом с поверженным даном. Соскочив с коня, Зигфрид опустился подле него на колени. Обнаженный Бальмунг блистал в его руке, с клинка стекала вражеская кровь. Рывком перевернув дана на спину, Ксантенец ладонью принялся хлестать его по щекам, но тот не шевелился. Зигфрид пожал плечами, поднялся и жестом подозвал одного из своих рыцарей.

— Этот еще жив. Присмотри за ним, пока он не придет в сознание.

Хаген тоже спешился. Он все еще не мог прийти в себя от неожиданности происшедшего, и прежде всего от этого жуткого зрелища. Снег вокруг был окрашен кровью, запах ее стоял в морозном воздухе. Схватка длилась не больше двух минут. Воины Зигфрида, точно стихийное бедствие, лавиной обрушились на данов, не дав им возможности даже попытаться обороняться. Он содрогнулся.

— Вот и повод, чтобы возвратиться к нашему отряду, — Хаген кивнул в сторону пленника. Один из нибелунгов схватил его за плечи, пытаясь поставить на ноги, в то время как другой растирал ему снегом лицо. — Этого нужно взять с собой.

— Зачем? — удивился Зигфрид, — Все, что нужно, мы узнаем у него и здесь. И куда быстрее. Мы только потеряем время, если потащим его с собой.

От ярости Хаген едва не задохнулся.

— Я не допущу убийства, Зигфрид, — возмутился он, — Это наш враг, но тем не менее он воин и имеет право на соответствующее отношение.

Зигфрид хотел что-то ответить, но в этот момент из хижины вышел один из его воинов. Приблизившись к Ксантенцу, он что-то шепнул ему на ухо. Зигфрид вздрогнул.

— Подожди минуту, Хаген. — Он повернулся и вслед за воином вошел в дом.

Через несколько мгновений он появился в дверях. Лицо его было бледно как мел и перекошено от гнева.

— Зайди-ка лучше в дом и посмотри, что творят эти «благородные» люди, Хаген! — проскрежетал он сквозь зубы. — И тогда можешь учить меня, как нужно обходиться с пленными.

Хаген шагнул к дому и остановился у порога. Он не хотел видеть того, что было внутри, — он и так все знал.

— Мужчина и женщина, — промолвил Зигфрид, — И еще ребенок, наверное, их дочь. Точнее, то, что от нее осталось.

Хаген бросил беглый взгляд в дверь. После яркого света глаза выхватили из полумрака лишь неясные тени, бесформенные контуры. Он резко повернулся и пошел прочь, избегая смотреть в лицо дану, которого люди Зигфрида тащили в дом.

Данкварт, нахмурившись, взглянул на брата:

— Что с тобой? Неужели тебе жаль этих убийц?

— Жаль? — Хаген с шумом вдохнул воздух. Теперь, когда все было позади, он вновь почувствовал холод. Было ли ему жаль дана? — Нет, — промолвил он, — Но он человек.

— Те, в хижине, тоже были людьми, — напомнил Данкварт.

Хаген не ответил. Данкварт был прав. И все же он с трудом сдерживался, чтобы не вернуться и не остановить Зигфрида.

Через некоторое время Ксантенец нагнал их. Они пересекли поляну и углубились в лес. Хаген то и дело оглядывался назад. Снег пошел сильнее, но немного потеплело, и к тому же деревья теперь защищали их от пронизывающего ветра. Необычная тишина царила в лесу. Хагену показалось, что он слышит доносящиеся от дома глухие удары, крики. Затем из дверей хижины вышли люди Зигфрида, и через несколько мгновений над ее крышей взвилось пламя.

 

Глава 14

— Значит, завтра.

Хаген не мог понять, облегчение или беспокойство звучало в словах Гернота; возможно, и то и другое. В палатке Зигфрида был созван военный совет, и Хаген вкратце поведал об их стычке с данами. Никто из собравшихся не удивился подробностям встречи — саксы и даны славились своими бесчинствами и мародерством. И следовало заранее предусмотреть возможность подобного столкновения. Чего они не рассчитали вообще, так это времени. По их сведениям, войско Людегаста, подобно кровожадному монстру, продвигалось по стране, сметая все на своем пути; вслед за ним шли их же отряды, добивая оставшихся в живых и разоряя жилища мирных жителей. Та группа, на которую наткнулись Хаген с Зигфридом, очевидно, была выслана на разведку.

— Завтра, — подтвердил Зигфрид. — Войско Людегаста расположено в нескольких часах пути к северу от нас. Если бы отряд разведчиков не пренебрег приказом и вел себя поосмотрительнее, вместо того чтобы мародерствовать, Людегаст, скорее всего, уже бы знал о том, что мы здесь. К тому же я уверен: эти шпионы не единственные. Тут я согласен с Хагеном: мы находимся в положении волка, задумавшего одолеть медведя. Мы можем с ним справиться, лишь выбрав подходящий момент и нанеся удар первыми. Если же мы попадем ему в лапы, он сотрет нас в порошок.

Фолькер ошарашенно взглянул на него — он, похоже, только теперь окончательно понял, что означала встреча с данами.

— И что же… нам теперь делать?

— Если мы хотим использовать преимущество неожиданного нападения, — ответил Зигфрид, — мы должны атаковать противника сейчас. И если мы сию минуту тронемся в путь, то к рассвету доберемся до лагеря данов.

— Но люди устали, — вмешался Гернот, — Они скакали целый день, Зигфрид. И теперь еще целую ночь? — Он покачал головой. — Напасть горсткой утомленных людей на противника, превосходящего нас втрое, и одолеть его?

— Вдвое, — поправил Зигфрид, — Их не больше трех тысяч, и большинство плохо вооружены, к тому же они без лошадей. Наши перспективы на так уж мрачны, Гернот. Воины Людегаста недисциплинированны, настроение в войске плохое, многие устали от походов и не отказались бы вернуться домой. Целый год слишком долгий срок для войны.

— И все-таки, — продолжал сомневаться Гернот, — Твоя уверенность основана только на сведениях врага, пойманного вами. Почему ты считаешь, что он не солгал?

— Он сказал правду, — безапелляционно заявил Ксантенец. — Повторяю, даны находятся совсем близко, а завтра на рассвете они двинутся дальше, навстречу саксам, и через два дня объединятся с их армией. Если мы будем топтаться на месте, нам придется столкнуться с восьмитысячным войском, Гернот.

Гернот не ответил. Зигфрид говорил убедительно, да иного выбора у них и не оставалось. В конце концов, Ксантенец был их предводителем и при необходимости мог просто отдать соответствующий приказ.

— Зигфрид прав, мы должны выступить сегодня! — возбужденно вмешался Гизелер. Глаза его горели.

— Пусть будет так, — вздохнул Гернот. — Тогда не будем терять времени. Дорог каждый час.

Зигфрид довольно улыбнулся. Он был уверен, что все в конце концов с ним согласятся.

Гернот повернулся к стоявшему в дверях Синольду:

— Отдай приказ сняться со стоянки. Пусть воины седлают коней.

— Люди будут недовольны, — покачал головой Синольд.

— Мне тоже это не очень нравится, — отвечал Зигфрид. — Но данам понравится еще меньше, когда на рассвете мы обрушимся на них всей мощью.

Пожав плечами, Синольд вышел.

— Пойду-ка я к отцу Йозефу, — сказал Ортвейн. — Пусть приведет воинов к причастию, — объяснил он, заметив удивленный взгляд Зигфрида, — У нас принято так делать перед битвой.

Ксантенец лишь снисходительно усмехнулся. Ортвейн, Фолькер и Румольд удалились.

— Пожалуй, нам стоит показать пример воинам: пойдемте к лошадям, — предложил Зигфрид, — Чтобы люди не роптали.

— Бургундские воины не ропщут, — резко отозвался Гернот, — Они повинуются твоим приказам, Зигфрид. Если приказы разумны.

— Разве они неразумны? — Ксантенец поднялся, — Если вы сомневаетесь в моем плане, то…

— Нет, я не сомневаюсь, — перебил его Гернот. Больше он не вымолвил ни слова, уставившись в пол и бессильно сжав кулаки.

Зигфрид кивнул:

— Ну и хорошо. Все мы устали и раздражены. Завтра в этот час все будет уже позади. Пойдем, Гизелер… — Схватив Гизелера под руку, он увлек его за собой.

Гернот тоже хотел было выйти, но Хаген задержал его:

— Секунду, Гернот. Может получиться, что потом у нас не будет возможности поговорить.

На лице Гернота отразилось нетерпение. Вокруг них лагерь был охвачен суетой. Сумерки спускались на землю, и здесь, в палатке, уже почти наступила ночь.

— Речь идет о Гизелере, — начал Хаген. — Я все время наблюдаю за ним. И я недоволен. Недоволен тем, что он постоянно крутится возле Зигфрида.

Лицо Гернота помрачнело:

— Мне тоже это не нравится. Что до меня — я вообще оставил бы его в Вормсе. Он слишком молод и горяч. Нужно не упускать его из виду, чтобы он ничего не натворил.

— О чем я и хотел тебя попросить, — подхватил Хаген. — Знаю: он не хуже остальных может обращаться с мечом и копьем. Но беспокоюсь я не только за его жизнь.

Гернот удивленно вскинул брови.

— Удали его от Ксантенца, Гернот. Дай ему какое-нибудь задание, чтобы он находился подальше от Зигфрида и его нибелунгов.

Гернот пристально взглянул на Тронье:

— Опять за старое, Хаген?

— Нет. Просто я видел Зигфрида в бою. Его и его воинов-нибелунгов.

— Все мы это видели. И не один раз.

— Это не совсем то, Гернот, — перебил Хаген, — Мы отправляемся не на прогулку и не на рыцарский поединок, как в Вормсе, а на смертельную битву. Спроси Данкварта, если не веришь мне, Гернот. До сегодняшнего дня никто из нас не видел этого человека в настоящем бою.

Гернот не ответил. Лицо его не выражало никаких эмоций, но Хаген знал, что Гернот — именно он, а не кто-нибудь другой — понял, что он хотел сказать. Слова его не имели никакого отношения к личной неприязни.

— Я попытаюсь, — наконец промолвил Гернот. — Но ничего не могу обещать тебе, Хаген. Ты ведь знаешь Гизелера.

— К сожалению, очень хорошо знаю. Но если нам повезет, битва не будет долгой…

Гернот это тоже прекрасно понимал. План Зигфрида был их единственным шансом, но предстоящая бойня не имела ничего общего с честным поединком, поскольку позволить они себе этого не могли. Противник превосходил их числом втрое или вчетверо, но то, что они собирались предпринять, мало чем отличалось от преднамеренного убийства — нападение из-за спины на спящих людей. Но выбора у них не оставалось.

Гернот молча вышел. Говорить больше было не о чем. Хаген направился к лошадям. На улице стемнело и похолодало. В лагере царила суета, отовсюду раздавались громкие окрики, но Хаген чувствовал себя среди всеобщего возбуждения безмерно одиноким. Возможно, потому, что все эти люди были ему чужими. Правда, среди них был Гримвард, молчаливый лангобард, с которым Хаген съел не один пуд соли. Быть может, как раз сейчас он тайком наблюдал за ним из темноты — но заговорить он с ним теперь, когда их было не двенадцать человек, а двенадцать сотен, наверняка не решится. Верный Гримвард опять стал лишь частицей огромного послушного существа, состоящего из мечей, копий, щитов и человеческих тел, — существа, которым ему, Хагену, предстояло управлять.

Данкварт уже ожидал его возле лошадей. Новые попоны покрывали спины отдохнувших животных, Данкварт тоже сменил темную накидку на кроваво-красный плащ бургундского рыцаря. Становилось все холоднее: Зигфрид первым делом отдал приказ потушить все костры. Хотя это было не вполне разумно: могло получиться и так, что иные воины не смогли бы подняться утром на ноги, переночевав на снегу.

— Копье или пику? — осведомился Данкварт.

Только сейчас Хаген заметил, что брат не только переседлал лошадей, но и приготовил оружие — огромный изогнутый щит треугольной формы, шестопер на случай, если его меч сломается в бою, и длинную пику.

Хаген задумался. Разумеется, помимо меча, с которым он никогда не расставался, неплохо было бы иметь еще какое-нибудь оружие. Но пика никак не подходила для предстоявшего им боя. Конечно, против ее сокрушительного удара не мог устоять ни конный, ни пеший, но она могла очень легко сломаться, и ее непомерная длина и вес могли стать препятствием в ближнем бою. А если маленькое метательное копье? Невольно Хаген вспомнил пригвожденного таким копьем к стене хижины дана. Нет, этим оружием он вряд ли когда-либо сможет воспользоваться.

— Ни то и ни другое, — молвил он. — Лук. Или, пожалуй, сразу двадцать.

Данкварт удивленно взглянул на него:

— Ты считаешь…

— Окажи мне любезность, Данкварт, — перебил его Хаген, — Среди наших ратников есть один лангобард. Зовут его Гримвард — ты его знаешь, я не раз бывал с ним в походах, — Данкварт кивнул, и Хаген продолжал: — Отыщи его и скажи, что мне нужен он и еще двадцать лучших лучников.

Данкварт вновь кивнул, но лицо его выражало крайнее недоумение.

— Сделай это, прошу тебя. И сам приведи его ко мне. И… проследи, чтобы никто ничего не заметил. Прежде всего — Зигфрид.

— Зигфрид?

Тронье усмехнулся:

— Не беспокойся, Данкварт. Стрелы Гримварда не станут целиться в спину Ксантенцу. Иди же. Я все объясню, когда вернешься.

Пожав плечами, Данкварт удалился. Хаген смотрел ему вслед, пока тот не исчез в толпе.

— Браво, Тронье, — раздался тоненький писк за спиной Хагена. Повернувшись, он увидел гнома, кутавшегося в ободранный плащ. — Браво, — ехидно повторил Альберих. Выпростав ручонки, гном захлопал в ладоши, — Как вижу, ты держишь свое слово. Ты действительно человек чести.

Хаген окинул его мрачным взором.

— «Не беспокойся, Данкварт, — передразнил Альберих. — Стрелы Гримварда не станут целиться в спину Ксантенцу», — Он опять захихикал, — Конечно. Теперь ты решил разыграть из себя ангела-хранителя! Смотри только, чтобы Зигфрид действительно ничего не заметил. А то он может неправильно понять!

— О чем ты вообще болтаешь? — разозлился Хаген.

— Не притворяйся. Думаешь, я ничего не знаю о твоем глупейшем обещании Кримхилд? Как же тебе должно быть тоскливо защищать Зигфрида. Бедняга Хаген!

Хаген стиснул зубы.

— Так ты нас подслушал! — прошипел он.

— Ну разумеется. Для этого я здесь и нахожусь, — хихикнул Альберих, — Ты что, забыл, как сам два дня назад заставлял меня шпионить? Но можешь не волноваться, я оставлю эту маленькую тайну при себе.

— Когда-нибудь я сверну тебе шею, — пообещал Хаген.

Гном лишь гнусно ухмыльнулся:

— Зачем ты так злишься? Каждый занимается тем, чем умеет. Один убивает людей направо и налево, другой вынюхивает секреты.

— Интересно, на кого же ты все-таки работаешь? — пробормотал Хаген, — Может, на меня?

— Смотря что ты под этим понимаешь. Какой ты скучный, Хаген. Вопросы, вопросы, вопросы… Нет бы сказал что-нибудь интересное, — Внезапно гном стал серьезным, — Я пришел вовсе не затем, чтобы спорить, хотя должен признать, что меня это начинает развлекать.

— Зачем же тогда?

— Меня послал мой господин. Зигфрид хотел бы видеть в тебе союзника. Но боюсь, что доверяет он тебе так же мало, как и ты ему. Однако не беспокойся. Я подожду твоего брата и все ему объясню. Или лучше пойду-ка помогу ему разыскать этого лангобарда, а то он и до утра его не найдет.

Хаген хотел было остановить его, но куда там: гном уже растворился в темноте. Тронье выругался сквозь зубы. Он достаточно хорошо успел узнать Альбериха, но гному все равно всякий раз удавалось вывести его из себя. Он в ярости схватил щит и вскочил в седло.

 

Глава 15

Зигфрида он разыскал в противоположном конце лагеря. Ксантенец уже сидел в седле, хотя до выступления отряда еще оставалось немало времени. Словно живой стеной его окружали двенадцать всадников-нибелунгов. На фоне темнеющего неба их силуэты напоминали не людей — они казались мрачными божествами, рожденными не матерью, но людской фантазией. Быть может, они и впрямь существовали лишь в мире человеческих грез. Никто в Вормсе не знал ни их имен, ни их происхождения. Никто их об этом не спрашивал. И никто ни разу не видел, чтобы они принимали пищу. Да, возможно, они действительно были демонами, призванными Зигфридом на службу, и правдой являлось все то, что рассказывали о легендарном повелителе нибелунгов.

Будто прочитав мысли Хагена, один из рыцарей повернул голову и взглянул на него. Хаген содрогнулся. Глаза воина источали ледяной холод, и в наступающих сумерках они сверкали, будто два стальных шара. Мороз пробежал по коже Тронье.

Зигфрид, до сих пор сидевший к нему спиной, повернулся в седле:

— Итак, Альберих разыскал тебя.

— Альберих любого найдет, — буркнул Хаген.

— Поэтому я и таскаю его за собой, — усмехнулся Ксантенец.

— Что тебе нужно от меня? — Хаген приблизился к нему, — Времени у меня немного.

— Я хотел поговорить с тобой. — Голос Зигфрида звучал задумчиво и умиротворенно.

Хаген удивился: никогда он не видел нибелунга в столь благостном настроении, да еще в такой напряженный момент.

Двое рыцарей, восседавшие верхом возле Зигфрида, одновременно расступились, и конь Хагена сам по себе, без принуждения хозяина, подошел к лошади Ксантенца. Тесный круг за его спиной вновь сомкнулся.

Долго молчал Зигфрид, пристально глядя на Хагена. Тронье начинал ощущать беспокойство: нибелунги окружали их плотным кольцом, к тому же они находились на некотором удалении от остального лагеря. То, что может произойти внутри этого круга, не заметит ни одна живая душа. Хаген знал: Зигфрид не осмелится напасть на него, что бы ни случилось, но всем своим существом чувствовал немую угрозу, исходившую от нибелунгов. Их молчание куда яснее, чем любые слова, говорило о том, что он полностью во власти Зигфрида. Ксантенец снова отвернулся, вглядываясь в даль, на север, где под покровом спускающейся ночи затаился во тьме лагерь данов. Далеко-далеко на краю пологой равнины темнела узкая полоска леса.

— Завтра в этот же час, — молвил наконец Зигфрид, не глядя на него, — один из нас, быть может, будет убит. А возможно — и оба.

— Быть может. — Хаген хрипло рассмеялся, и смех его был похож на карканье черного зловещего ворона, — Если ты об этом думаешь, Зигфрид, то стоит уделить время молитве. Почему ты со всеми не пойдешь к священнику и не примешь причастие?

— А кто тебе сказал, что я этого еще не сделал?

— Неужели?

Зигфрид покачал головой:

— Ты же знаешь ответ, Хаген. Я не молюсь по той же причине, что и ты.

— Быть может, я молюсь. По-своему, своим богам. Я не верю в христианского Бога, — добавил Хаген. Интересно, к чему все-таки клонит Ксантенец?

— Значит, Тору или Одину, — молвил Зигфрид, — Это ничего не меняет.

— Нет, ты не прав. Наши боги не для слабаков, Зигфрид. Они помогают лишь сильным, и они никому не обещают прелестей райской жизни. Ты можешь взывать к ним, но если в сердце твоем страх — они не ответят тебе.

Нисколько не смутившись, Зигфрид усмехнулся:

— В таком случае Христос не сильно отличается от Одина, Хаген, — Он повернулся в седле, махнув рукой в сторону лагеря, — Для всех этих людей это хороший Бог. Он им нужен. Им нужен бог, дающий мужество и силу, которых они лишены.

— Бог для… слабаков.

Зигфрид засмеялся:

— Почему бы и нет? Ведь христианство первыми приняли слабые и преследуемые, Хаген. А теперь? Посмотри: эти слабаки завоевали Рим, а скоро завоюют и весь мир. Их Бог сделал их сильными.

— Даже если это и так, то все равно это не твоя религия. Бог слабаков не для тебя.

— Ты прав, Хаген. Этот бог мне не нужен. Я верю в другого бога, похожего на вашего Тора. Быть может, это одно и то же.

— Как просто ты рассуждаешь, — В голосе Хагена зазвучали нотки презрения, — Во всякой вере ты выискиваешь то, что тебе выгодно и соответствует твоим планам. Но ты ведь так поступал всегда, правда? — Он кивнул на юг, — Например, когда ты год назад явился в Вормс, чтобы завоевать его. А теперь ты поэтому вместе с нами пошел воевать против данов и саксов? Может, это вовсе не дружеская услуга, а поступок, из которого ты можешь извлечь выгоду, ведь враги хотят присвоить твою собственность?

Зигфрид нахмурился:

— Честные слова, Хаген. Чтобы их услышать, я и позвал тебя. Давай проедемся немного.

Не дожидаясь ответа, он пришпорил коня, Хаген последовал за ним. Стражи Зигфрида остались позади, необычайная тишина воцарилась вокруг, когда они спустились в долину. Свежевыпавший снежок, искрясь в ночи, приглушал топот копыт их лошадей.

Некоторое время они ехали молча.

— Перед завтрашней битвой, — начал наконец Зигфрид, — прежде чем решатся наши судьбы, я хотел бы знать все, Хаген. Ты ненавидишь меня?

Не сразу ответил Тронье:

— Нет. Все считают, что я тебя ненавижу, Зигфрид. Но это не так.

— Но все-таки ты сказал Кримхилд, что убьешь меня, если…

Хаген резко остановил коня:

— Так ты с ней виделся?

— Конечно, — Зигфрид тоже остановился, — Она мне все рассказала. Итак, Хаген, теперь ты знаешь о нас. То, что мы делали, было безумно глупо. Мы не должны были, как воры, прятаться и встречаться тайком.

— Поздновато ты это понял, да? Ты ведь рисковал не только своей головой.

— Но сейчас, Хаген, — продолжал Ксантенец, — я не стану лгать. Я явился в Вормс, чтобы завоевать его…

— …а заметив, что кусок тебе не по зубам, решил приняться за Кримхилд, чтобы завладеть бургундским троном, — завершил фразу Хаген.

— Согласен, — спокойно ответил Зигфрид, — Да, я действительно поначалу рассуждал примерно так. Но потом я увидел Кримхилд. Я люблю ее, Хаген. И теперь я здесь для того, чтобы защитить ее. Не Бургундию и не Гунтера, — Рука его непроизвольно скользнула к рукояти меча.

Хаген чувствовал: Зигфрид не лгал ему.

— Но что тебе нужно от меня?

— Простого ответа на простой вопрос. Как только мы вернемся, я буду просить руки Кримхилд. Встанешь ли ты на нашем пути?

Долго смотрели они друг другу в глаза — молчаливая дуэль, проиграть которую не желал ни один.

— Нет, — промолвил наконец Хаген, — Я знаю: Кримхилд любит тебя. И я никогда не посмею мешать ее счастью. Если ты был честен и действительно разделяешь ее чувство — я буду молчать. Но если ты лжешь, Зигфрид, если ты хоть раз сделаешь Кримхилд больно — я убью тебя.

— Это я и хотел знать, — Рука Зигфрида отпустила рукоять Бальмунга. — Значит, ты поддержишь нас.

— Я не скажу ни слова против.

— Этого недостаточно, — вскинул голову Зигфрид, — Любому известно, Хаген, что ты истинный повелитель Бургундии. Гунтер слабак, все эти годы он продержался на троне, лишь опираясь на твою руку. И ни одно решение он не примет без твоего совета.

Хаген замер. Неужели это действительно так? За все годы подобная мысль ни разу не посещала его, но в этот момент он вдруг понял, что Зигфрид прав. Неужели он оказал своей поддержкой такую «услугу» Гунтеру? Неужели дружбой и верностью он на самом деле сделал его слабаком, вместо того чтобы помочь ему?

— Не я повелитель Бургундии, — Голос Хагена звучал теперь резко, — Я всего лишь полководец, не более того. Спрашивай Гунтера, коли хочешь получить его сестру в жены. А свое слово я сказал. — Он развернул коня и поскакал назад, к лагерю.

 

Глава 16

Наступило утро битвы. Снег шел всю ночь, и лошади по щиколотку утопали в белой мягкой перине. За сплошной пеленой медленно падающих хлопьев войско казалось призрачным, нереальным. Хаген вместе с Зигфридом и его свитой ехали впереди отряда. Небо на востоке начало светлеть, и, если бы полоса леса на вершине холма не загораживала им путь, они уже увидели бы отсветы костров вражеского лагеря. Чем ближе войско приближалось к стоянке данов, тем медленнее оно двигалось. Темнота и падающий снег, делая их почти невидимыми и поглощая все звуки, служили им союзниками. Их было двенадцать сотен, но окружить врага необходимо незаметно. По распоряжению Зигфрида воины обмотали оружие тканью, чтобы не выдать себя случайным бряцанием. Казалось, призрачная армия адских теней бесшумно плыла сквозь предрассветные сумерки, чтобы напасть на живых людей и забрать с собою в свою мрачную империю…

Верные спутники Зигфрида, двенадцать великанов, широким полукольцом окружали Хагена и своего господина. Покинув Вормс, они словно сняли маску: там, в городе, они были молчаливы и угрюмы, теперь же, в преддверии жестокой схватки, от них исходила неприкрытая угроза.

Лес перед ними темной лентой огибал склон холма и на самой вершине образовывал четкую линию.

— Скоро рассветет, — Хаген первым нарушил молчание, — Слишком быстро. Людегаст, должно быть, выставил свои посты на краю леса. Иначе он просто дурак.

— Нет, он, конечно, не дурак, — усмехнулся Зигфрид. — Разумеется, посты он выставил. — Он повернулся к одному из нибелунгов: — Сколько их было?

— Восемь, господин. И еще два направлялись к холму с востока.

Хаген удивленно взглянул на рыцаря. Почти всю ночь они провели вместе, и ни один из людей Зигфрида не удалялся надолго.

Зигфрид заметил изумление Тронье.

— Я тоже не глупец, Хаген, — вполголоса проговорил Ксантенец. — Однако ты прав — рассвет близится. Нужно поторопиться, коли мы хотим вовремя пожелать им доброго утра, — Он снова обернулся к нибелунгу: — Поезжай назад и скажи Герноту, чтобы отряд двигался ускоренным темпом. К рассвету мы должны миновать холм. Я же со своими людьми отправлюсь вперед — вдруг Людегаст догадается в последний момент сменить караул, — Он кивнул Хагену: — Ты с нами?

— Да.

Полоска леса на вершине холма изрядно его беспокоила. Конечно, она может послужить отряду укрытием, но в густой чаще могли скрываться еще несколько сот любопытных глаз. И в таком случае враг заметит их уже тогда, когда войско будет подниматься по незащищенному склону. Просто не верилось, что люди Зигфрида успели обнаружить и обезвредить все посты. Но Ксантенец, по-видимому, в этом ничуть не сомневался.

— В чем дело, Хаген? — От внимания Зигфрида не ускользнуло отразившееся на лице Тронье сомнение, — Ты чем-то озабочен? До сих пор все шло точно по плану.

— Вот это-то меня и тревожит. Не понимаю, как нам удалось подойти к вражескому лагерю так близко никем не замеченными.

— Думаешь, это ловушка? — Зигфрид рассмеялся. — Не беспокойся, Хаген. Даны спят глубоким сном и думают, что мы еще в Вормсе.

— И все-таки…

— Ты действительно неисправимый пессимист, Тронье. Ну, ежели тебе недостаточно моих объяснений, ты можешь рассуждать по-иному. Помнишь, мы говорили о Боге? Так вот, думай о том, что он на нашей стороне, — Он снова расхохотался и пришпорил коня.

Кромка леса быстро приближалась, вырастая перед ними огромной стеной. Вот-вот, казалось Хагену, раздастся крик, сигнал рога, ответом на который станет пронзительный боевой клич из трех тысяч глоток сразу. Но слышен был лишь приглушенный топот копыт да тяжелое дыхание лошадей. Возле леса они остановились.

— Теперь тихо! — приказал Зигфрид, — Лагерь данов на той стороне леса, прямо напротив нас. Ни звука больше!

Необычайная тишина царила в лесу, когда отряд вновь тронулся вперед сквозь густую чащу. Все звуки тонули в густой снежной пелене, едва возникнув. Даже лошади, будто чувствуя близкую опасность, ступали по земле осторожно. Беспокойство Хагена росло: их войско уже давно должны были обнаружить.

— Вон они! — Голос Ксантенца дрожал от возбуждения в предвкушении схватки.

Армия данов расположилась лагерем в глубокой долине — словно огромный зверь, сверкающий в предрассветных сумерках сотней глаз-костров. Видимо, сведения Зигфрида о численности Людегастова войска были верны, но только теперь Хаген своими глазами увидел огромную трехтысячную армию.

— А вон их лошади, — прошептал Зигфрид, показывая рукой на север. Даны, должно быть, соорудили на противоположном конце долины некое подобие загона для лошадей — темный овал выделялся на фоне усеянного огоньками поля, — Их там не больше полутысячи, — прибавил Ксантенец.

— Даже меньше, — пробормотал Хаген, — Ведь многие животные тащат поклажу. Значит, дан сказал правду.

Зигфрид кивнул:

— Теперь убедился, что они не подозревают о нашем появлении?

Хаген не ответил. Ксантенец был прав. Людегаст, рассчитывая на возможность нападения, ни за что не пошел бы на такой риск: глубокая долина хоть и давала войску защиту от ветра и холода, но, по сути дела, являлась западней. Если бы у них было время расставить посты на вершинах окрестных холмов…

— Если бы нам удалось проникнуть туда маленьким отрядом человек в сто и разогнать лошадей, было бы просто здорово. — Глаза Зигфрида загорелись новой идеей.

Хаген покачал головой:

— Это слишком рискованно. И никакой необходимости в этом нет. Они просто не успеют добежать до своих лошадей и уж тем более — оседлать их. Мы…

Поблизости раздался треск ломающейся ветки. Хаген резко умолк.

Зигфрид повернулся в седле:

— Что это?

Хаген настороженно огляделся по сторонам. Лес вдруг наполнился тысячью мелькающих в ветвях теней, но нет, вокруг никого не было — это перенапряженные нервы разогревали его фантазию. Зигфрид вполголоса отдал отрывистое приказание на непонятном Хагену языке. Трое его спутников беззвучно исчезли в густой чаще.

Звук больше не повторялся.

— Смотрите, там, внизу! — всполошился Зигфрид, — Что это может означать?

От спящего лагеря отделилась фигура всадника. Не торопясь рыцарь начал подниматься вверх по склону холма.

Но это был явно не рядовой ратник королевского войска. В бледном свете наступающего утра шлем его ярко блестел, словно сделанный из чистого золота, а плащ, так же как и попона коня, был усеян драгоценными камнями. У правого стремени было приторочено огромное, в два человеческих роста, копье, на острие которого трепетал красно-белый вымпел.

— Это… это же Людегаст! — изумился Хаген.

— Людегаст? Повелитель данов собственной персоной?

Хаген кивнул:

— Да. В этом я уверен. Я встречал его не раз: это он.

— Людегаст! — Глаза Ксантенца загорелись. Расстегнув золотую пряжку, придерживавшую плащ, он швырнул его на землю и требовательным жестом протянул руку. Один из нибелунгов вручил ему массивный треугольный щит и копье, своими размерами даже превосходящее Людегастово.

— Что ты задумал?

Зигфрид рассмеялся:

— Погоди, Хаген. Если мне повезет, быть может, обойдемся и без битвы. — С этими словами он пришпорил коня и понесся прямо на одинокого всадника.

Хаген дернулся было вслед за ним, но воин Зигфрида преградил ему путь. В ярости Тронье отшвырнул его в сторону, но преследовать Ксантенца больше не пытался. «Раз он ищет верной смерти — пусть погибнет из-за своей глупости!» — разозлился Хаген.

Приблизившись к Людегасту на расстояние шагов сто, Ксантенец остановил коня. Король данов тоже натянул поводья и поднял взгляд на Зигфрида, скорее удивленный, ошарашенный, нежели испуганный.

— Людегаст! — громким, далеко слышным голосом воскликнул Зигфрид, — Перед тобою — Зигфрид из Ксантена, друг и верноподданный короля Бургундии! Я вызываю тебя на поединок!

Несмотря на огромное расстояние, Хагену показалось, что он увидел, как содрогнулся Людегаст, услышав имя Зигфрида. Однако оцепенение его быстро прошло — он решительно схватил копье и устремился на противника. Зигфрид тоже пришпорил коня.

— Вот сорвиголова! — вырвалось у Хагена. — Он же все испортит!

Преимущество, которое они могли получить от неожиданного нападения, было принесено в жертву красивому жесту своенравного Ксантенца. Долина оживилась: люди выскакивали из палаток и, схватив оружие, торопились к лошадям. Пока подоспеет Гернот с остальным войском, беспорядочная толпа заспанных данов превратится в готовый к бою отряд.

Но Хаген, не двигаясь с места, не отрывал взгляда от Зигфрида и Людегаста. Противники приближались друг к другу на огромной скорости. Копья их вибрировали в ритме скачки, стук копыт барабанной дробью раздавался далеко вокруг.

И вот они столкнулись. Хаген с трудом подавил вскрик, когда копья противников вонзились в щиты. Все происходило безумно быстро, но Хаген с фантастической ясностью созерцал ужасную картину, словно некая магическая сила позаботилась, чтобы от него не ускользнула ни одна деталь.

Копье Людегаста угодило прямо в центр Зигфридова щита, но, не выдержав напряжения, с треском сломалось. Приглушенно вскрикнув, Ксантенец покачнулся в седле.

Удар Зигфрида был несравненно мощнее, и Людегаст был бы уже мертв, если бы он попал точно в цель. Но ему повезло: копье потерявшего равновесие Ксантенца лишь скользнуло по щиту, расщепив его с краю. Однако и от такого толчка король данов едва не рухнул наземь. Выронив поводья, он опрокинулся назад, но все же удержался в стременах и с трудом выпрямился в седле.

В этот момент с вершины холма донесся приглушенный треск ломающихся сучьев и топот ног. Хаген и нибелунги одновременно оглянулись, схватившись за оружие, — но тревога оказалась ложной: это был Данкварт с отрядом лучников.

Значит, Альберих сдержал свое слово. Впрочем, Хаген в этом, откровенно говоря, и не сомневался.

На склоне холма тем временем продолжалась борьба. Обнажив мечи, Зигфрид и Людегаст готовились к решающей схватке. Далеко внизу, в долине, группа всадников в бордово-золотых плащах уже спешила к ним, прокладывая путь сквозь сутолоку переполошенного лагеря. Но успеть им было не суждено.

Постепенно становилось светлее, и теперь Хаген мог различить даже лица соперников. Людегаст с трудом удерживал свой щит — видимо, удар Зигфрида серьезно повредил ему руку.

Маленькими танцующими шажками конь Зигфрида загарцевал вокруг дана. Ксантенец рассмеялся, меч его поигрывал прямо перед лицом Людегаста, не нанося удара. Людегаст, пригнувшись за разбитым щитом, тщетно пытался выбить клинок из рук противника. Он заметно нервничал, в то время как Зигфрид, посмеиваясь, издевался над ним.

— Что он такое творит? — Данкварт остановил коня рядом с братом, — Почему он его не прикончит? Людегаст давно проиграл!

— Он играет с ним, — отвечал Хаген. — Как кошка с мышью.

— Тогда ему стоит поторопиться. Пока мышей здесь не стало слишком много. — Данкварт показал на лагерь. Человек тридцать всадников во весь опор скакали на помощь своему королю.

— Разыскал ты Гримварда? — поинтересовался Хаген.

— Да, господин, — вместо Данкварта ответил ему чей-то другой голос. Повернувшись, Хаген узнал лангобарда.

— Ты знаешь, что нужно делать, — сказал Тронье.

Гримвард кивнул, спешился и, захватив пучок острых стрел из притороченного к седлу колчана, удалился. Остальные лучники последовали за ним.

Теперь и Зигфрид, похоже, заметил приближавшийся отряд данов, а может, ему просто надоела игра; во всяком случае, он решил положить ей конец. Пришпорив коня, он навалился на противника всем телом, не давая ему возможности сопротивляться. Меч Людегаста разлетелся после первого же удара Бальмунга, следующий удар в щепки разнес его щит — даже конь и тот пошатнулся. По панцирю короля из двух глубоких ран заструилась кровь. В третий раз Бальмунг опустился на голову дана; раздался дикий скрежет стали, и кровь, хлынув из-под шлема, залила лицо Людегаста. Король медленно склонился к шее коня, тщетно пытаясь вслепую ухватиться руками за гриву.

Из рядов приближающихся всадников раздался многоголосый вопль ужаса. Они неслись во весь опор, теперь стремясь отрезать Зигфриду путь к отступлению.

— Гримвард! — вскричал Хаген.

Тут же затрещали сучья подлеска, с ветвей на землю посыпался снег, и в следующий миг с пронзительным звоном в воздух взметнулась туча стрел. Почти все они достигли цели: несколько рыцарей замертво рухнули на землю, иные были тут же подмяты телами пораженных стрелами коней.

Издав нечеловеческий вопль, Зигфрид взметнул свой меч и поскакал навстречу данам. Вновь взметнулись в воздух стрелы, сея смерть в рядах противника. Подобно разгневанному божеству, налетел Зигфрид на уцелевших врагов. Отбросив в сторону свой щит, он, обеими руками схватившись за рукоять Бальмунга, принялся косить данов направо и налево. Уйти не удалось никому. Расправившись с данами, он развернул коня и поскакал к Людегасту.

Холодный пот прошиб Хагена при виде этой кровавой резни. Второй раз в жизни видел он Зигфрида в бою. Нет, это был кто угодно — но не человек.

Гробовое молчание воцарилось в лагере данов, когда Зигфрид, схватив одной рукой Людегаста за шиворот, другой развернул его коня.

— Подданные короля Людегаста! — вскричал он громовым голосом, — Даны! — Хагену казалось, будто голос его звучит все громче и громче, — Сложите оружие! Борьба окончена! — Он вложил в ножны меч и, обеими руками обхватив Людегаста, приподнял его в седле. Хаген не мог определить, жив ли еще король: голова его безжизненно моталась в разные стороны, лицо превратилось в сплошную кровавую маску. — Это говорю я, Зигфрид из Ксантена! Ваш король побежден и теперь наш пленник! Дальнейшее сопротивление бесполезно. Возвращайтесь домой, к женам и детям!

Ряды данов охватила паника. Одни замерли, боясь поверить в случившееся, другие в ужасе бросились бежать. Никому из них и в голову не пришло поспешить на помощь Людегасту.

Зигфрид осторожно отпустил короля, схватил под уздцы его лошадь и поскакал вверх по склону. Два нибелунга встретили его и поскакали рядом с лошадью Людегаста. Ксантенец пришпорил коня. Около Хагена он резко остановился.

— Откуда взялись эти люди? — в ярости воскликнул он, кивнув в сторону Гримварда и его лучников, — Кто позволил им вмешиваться?

— Я, — ответил Хаген. Ярость Зигфрида поразила его до глубины души. — Мне казалось, ты нуждаешься в некоторой поддержке.

— Вот как? — вспылил Зигфрид, — В следующий раз, прежде чем что-то придумывать, спроси меня, Хаген из Тронье. Я и один справился бы с этими данскими трусами.

Хаген решил от комментариев воздержаться.

— Нужно возвращаться к нашему войску. — Он кивнул на лагерь данов: — Пока они не передумали.

— Да они и не передумают, — презрительно фыркнул Зигфрид, — Мы пленили их короля, и война для них, стало быть, окончена.

— Не забывай про саксов. Они-то еще не побеждены, а войско их куда больше. Людегер не простит оскорбления, нанесенного его брату.

— Они находятся в двух днях пути отсюда. — Ксантенец пожал плечами. — И не забывай, что у нас в заложниках Людегаст. Но ты прав: нам действительно пора назад. Будем праздновать победу.

— Победу? — Хаген покачал головой. — Нельзя делить шкуру неубитого медведя. Людегаст потерпел поражение, но Людегер куда опаснее. Во второй раз повторить такой фокус уже не удастся. К тому же большинство данов примкнет к саксонскому войску.

— Значит, мы одолеем их в битве.

— Пять тысяч воинов?

— Пять тысяч саксов. Я не боюсь их. Меч мой почуял вкус крови и жаждет еще. Саксы будут разбиты.

Хаген промолчал.

Маленький отряд отправился назад. Часть нибелунгов осталась на вершине холма присмотреть за данами, остальные вместе с лучниками Гримварда плотным кольцом окружили Хагена, Зигфрида и плененного короля.

Тем временем наступило утро, но солнце стояло еще невысоко и слабо просвечивало сквозь пелену тумана. Словно змея с блестящей чешуей, растянулась по долине бургундская армия. Хагену показалось, что войско за время их отсутствия даже не сдвинулось с места, но он тут же сообразил: битва закончилась очень быстро.

От войска отделилось несколько всадников и поскакало им навстречу. Очевидно, это были Гернот и Фолькер со своей свитой. Зигфрид вырвался вперед.

— Победа! — закричал он ликующим тоном, — Победа за нами!

Однако лица встречающих были сумрачны. Гернот и Фолькер были чем-то подавлены. Их сопровождали Гизелер, Румольд, Синольд и еще несколько знатных бургундцев — командиров отрядов.

Зигфрид окинул прибывших удивленным взглядом:

— Битва не состоялась, Гернот! Мы взяли в плен Людегаста. — Он кивнул на конвоировавших данского короля нибелунгов. — Начало положено. Мы… — Он запнулся. — Что с вами? Или вы не рады победе?

— Боюсь, радоваться пока рано. — В голосе Гернота звучала тревога, — Ты говорил, пленный дан поведал тебе, где расположен лагерь Людегера?

Зигфрид, нахмурившись, кивнул:

— Да, это так.

Гернот горько усмехнулся:

— Ну, Зигфрид, либо он был плохо осведомлен, либо попросту солгал, — Он повернулся в седле: — Говори, Томас.

Только теперь Хаген заметил незнакомца. В отличие от остальных он сидел скрючившись в седле, едва переводя дыхание. Конь его был покрыт клочьями пены. Заляпанное грязью лицо искажала гримаса усталости, на левой щеке сочилась кровью свежая рана.

— Они уже… вон за теми холмами, господин, — Он кивнул головой на восток, — Более пяти тысяч человек, половина из них на лошадях. Они продвигаются вперед очень быстро и будут здесь самое позднее к полудню.

— Саксы? — Зигфрид встрепенулся, — Войско Людегера?

Томас кивнул.

— Они тебя заметили?

— Нас… нас было трое, господин. Двое убиты. Мне чудом удалось уйти. Но я уверен — Людегер осведомлен о нашем приближении.

— Откуда ты знаешь?

— Ты бы видел, как он подгоняет свой отряд, господин. Пешие бегут бегом, а всадники… — Томас с трудом перевел дыхание. — Все говорит о том, что они готовы к битве. Они стремятся соединиться с данами.

До сих пор молчавший Хаген с мрачным видом заметил:

— Час назад в ловушке были даны, а теперь мы сами в ней сидим.

— Но как это могло случиться? — не унимался Зигфрид. — Значит, нас предали!

— Чушь, — вмешался Хаген, — Наш отряд насчитывает более двенадцати сотен, и нельзя было рассчитывать незаметно провести такое войско через всю страну. Среди нас нет предателей.

Хаген видел, что Зигфрид вот-вот лишится самообладания. В своем беспомощном гневе он даже внушал сожаление: только что он вернулся как герой, один выигравший сражение, и вот теперь его подвиг терял всякий смысл. Если бы у них было время, быть может, удалось бы вызвать Людегера на переговоры и использовать его брата в качестве заложника. Но в их положении, когда армия Людегера превосходила их вчетверо… нет, он просто сотрет их в порошок.

— Нужно уходить из долины, — продолжал Хаген, обращаясь к Фолькеру и Герноту, — Впереди нас даны, позади — саксы: мы в западне.

— Боюсь, у нас есть только один выход — самим напасть на Людегера, — пробормотал Гернот.

Хаген покачал головой:

— Это мне не нравится. Саксы сильнее нас вчетверо, а если с тыла нападут еще и даны…

— Тем более нельзя терять времени — мы должны срочно действовать, — вмешался Зигфрид. — Разве мы явились сюда не затем, чтобы наголову разбить и данов и саксов?

Хаген взглянул ему в глаза:

— Да, но не всех сразу, а поодиночке. Данам не понадобится много времени, чтобы очухаться.

— Чего же мы тогда ждем?

Тронье задумался. Против внезапного нападения на саксов можно было привести много доводов, но по сути дела Зигфрид и Гернот были правы. Это было рискованно, но другого выхода не было.

— Ну, хорошо.

Зигфрид довольно улыбнулся. Хаген вспомнил их вчерашний разговор: Ксантенец сказал тогда, что он, Хаген из Тронье, — истинный повелитель Бургундии. Коли так — ответственность полностью лежит на нем. Теперь, когда решение было принято, Хаген ощутил хорошо знакомое ему возбуждение и решимость, не раз помогавшие побеждать.

— Фолькер! Все, что не потребуется в бою, останется здесь: провизия, вода, дрова — все, кроме оружия. Ты должен проследить за этим. Синольд, отбери сотню всадников и пошли их вон на тот холм. Пусть даны думают, что все войско пока еще здесь. Дорога каждая минута. Гернот, распорядись, чтобы Людегаст под конвоем был отправлен в Вормс. Если мы будем разбиты, для Гунтера это будет последним шансом.

Гернот улыбнулся:

— Вот теперь узнаю Хагена. Долго мы его недооценивали.

— Лучше молись своему Богу, чтобы у вас долго не возникало повода оценить меня по достоинству, — Он отстегнул от седла свой щит, — А теперь идите. Мы победим!

 

Глава 17

Бургундская армия продвигалась на восток. Становилось все холоднее, ветер усиливался, надвигалась снежная буря. Ледяные иголочки больно впивались в лица всадников, измотанных бессонной ночью. Плотная снежная пелена скрывала все вокруг.

Хаген был вынужден признаться самому себе, что заблудился. Вместе с Зигфридом они возглавляли отряд, но оба уже не понимали, где находятся, слепо следуя за проводником. Что, может, им вовсе не суждено обнаружить Людегерово войско? Малейшая ошибка проводника — и они проскочат мимо саксов, даже не заметив огромной армии.

«Ну уж нет». Хаген встряхнулся. Пятитысячное войско не может затеряться даже в такой буре. Людегера они найдут. Или он их. Зигфрид придержал коня, чтобы поравняться с Тронье.

— Похоже, мы почти у цели! — прокричал Ксантенец, пытаясь перекрыть бешеное завывание вьюги. Лицо его раскраснелось от мороза, длинные локоны растрепались на ветру.

— Да! — крикнул Хаген. — И даны, скорее всего, тоже нас догоняют.

— Не беспокойся, Хаген! Пока они нас догонят, все будет кончено. Вот увидишь!

Самое ужасное, что Зигфрид был прав. Саксы превосходили их вчетверо, и битва не будет долгой. Хаген знал — все решится очень быстро.

Впереди замаячила одинокая фигура всадника. Узнав одного из высланных вперед разведчиков, Хаген остановился. От изнеможения гонец едва держался в седле.

— Они перед нами, господин! Саксы!

— Отлично! — оживился Зигфрид. — Найди Гернота с Фолькером и скажи им, чтобы привели войско в боевую готовность.

— Но саксам известно о нашем приближении, господин!

— Тем лучше! Мы не заставим их долго ждать. — Ксантенец пришпорил коня, — Вперед, Хаген из Тронье! За Бургундию и Ксантен!

Словно призраки, из снежной пелены вынырнули таинственные всадники-нибелунги и окружили своего повелителя. Конь Хагена без понукания тоже перешел в галоп.

О тактике дальнейших действий Зигфрид не проронил ни слова — ведь это зависело от множества непредвиденных обстоятельств: скорости продвижения Людегерова воинства, местности, вооружения врага и еще тысячи причин. Но Хаген предполагал, что Ксантенец перед решающей схваткой хотя бы остановится, чтобы обсудить план сражения. Но ему, кажется, это и в голову не приходило. Он командовал армией так же, как и действовал, — решительно и без лишних слов.

Не сбавляя темпа, они взобрались на вершину холма, спустились вниз, миновали узкий перелесок и, следуя изгибу долины, свернули к югу. Наконец до их слуха донесся топот копыт, скрежет металла, приглушенные возгласы. Неожиданно раздался пронзительный изумленный вскрик. Это были саксы.

Издав боевой клич, Ксантенец выхватил из ножен меч и бросился вперед. Хаген и нибелунги едва поспевали за ним. Из снежной пелены начали вырисовываться силуэты вражеских всадников.

Впоследствии Хаген не мог четко восстановить в памяти первые мгновения кровавой битвы — это был кошмарный сон, ужасное видение падающих тел, ломающейся стали, встающих на дыбы коней и крови — моря крови. Саксы были ошеломлены внезапным, неожиданным нападением. Один вид Зигфрида, впереди всех с пылающим лицом, подобно демону из снежной бури ворвавшегося в их ряды, лишил их на несколько мгновений способности двигаться. А когда саксы преодолели первое оцепенение, Зигфрид со своими всадниками уже прокладывал в толпе врагов широкую кровавую брешь. И не успела эта брешь сомкнуться — подоспела остальная часть бургундцев.

Стрелы зазвенели в воздухе. Вокруг Хагена раздались крики раненых, бессильно падающих на землю. Земля задрожала, словно два закованных в латы чудовища схватились в смертельном поединке. Обескураженные мощным натиском саксы отступали. Пешие пытались скрыться от наступающих всадников, пятясь назад, за ощетинившиеся копья саксонских стрел. Хаген бросил взгляд на Гернота: принц бок о бок с Данквартом и Фолькером разил врага, орудуя мечом. Где же Ксантенец?

Но вот мощная фигура нибелунга показалась в толпе врагов. Меч его подобно молнии косил ряды саксов, и они в панике разбегались от него во все стороны. Ксантенец дрался как одержимый, один лишь вид его повергал саксов в неописуемый ужас. От него словно исходило сияние сокрушительной силы, еще более опасное, нежели меч в его руке.

Завороженный, Хаген уставился на Ксантенца, и это едва не стоило ему жизни: нибелунги устремились вслед за своим повелителем, Гернот и остальные отстали, и на секунду Хаген оказался один, окруженный тучей врагов.

Десяток саксов набросились на него одновременно.

Взметнув вверх щит, Хаген отразил сразу два удара мечом и одновременно ловко парировал укол устремившегося в грудь вражеского копья. Жестокий удар в затылок швырнул его вперед, тупая боль пронзила череп, но Хаген, не обращая на это внимания, мужественно отбивался. Саксонский меч, разорвав плащ и куртку, со звоном ударил по его кольчуге. Конь пронзительно заржал и пошатнулся — на бедре его зияла длинная кровавая рана. Молниеносным уколом Хаген прикончил наглеца, вышиб второго щитом из седла, но сам зашатался под градом внезапно обрушившихся на него ударов. С сокрушительной силой вражеский меч опустился на шлем Тронье, зазвенела ломающаяся сталь, и острый клинок прочертил на его лице кровавую полосу. Хаген вскрикнул, вслепую взмахнул мечом, пытаясь сморгнуть кровь, заливавшую ему глаза. Но тут в воздухе просвистела стрела, вонзившись прямо в грудь его соперника, — охнув, сакс грузно осел в седле. Следующий залп бургундских стрел прикончил остальных.

Чья-то рука коснулась его плеча, Хаген обернулся, проводя ладонью по глазам. Прикосновение вызывало мучительную боль, но теперь по крайней мере он ясно видел правым глазом.

— Хаген! — Гернот в ужасе вздрогнул, увидев его лицо, — Великий Боже! Что с тобой?

Хаген осторожно ощупал лоб. Левый глаз не открывался, залитый кровью. Но лихорадка битвы не давала ему пока еще ощутить в полной мере дикую боль.

— Ерунда, царапина. Как у нас дела?

Гернот с сомнением взглянул на него — однако спорить с Хагеном было сейчас не время. Брешь, пробитая первым неукротимым штурмом Зигфрида, расширилась, все больше и больше всадников в огненно-красных бургундских плащах устремлялось туда, углубляя нанесенную саксонскому войску рану. Вокруг Гернота с Хагеном борьба даже поутихла — ни один из нападавших не ушел живым. Но это был единственный островок спокойствия.

— Неплохо, — ответил наконец Гернот. — Саксы удирают, как трусливые зайцы. Но как только они поймут, что нас мало, ситуация может моментально измениться.

— Так не дадим им этого понять. — Хаген поднял меч и натянул поводья.

Но Гернот остановил его:

— Ты же ранен, Хаген. Возвращайся — ты и так много сделал, и твоя гибель никому не принесет пользы.

Вместо ответа Тронье пришпорил коня и устремился вперед.

Это была ужаснейшая битва из всех виденных им. Вьюга продолжала бушевать, и сквозь завывание ветра слышались вопли умирающих и адский хохот наступающих нибелунгов. Сквозь снежную пелену невозможно было разглядеть, что творится на расстоянии десяти шагов, — Хаген порой с трудом разбирал, друг перед ним или враг. Он совершенно потерял ориентацию. Должно быть, они находились уже глубоко в сердце саксонского войска, мощным клином вонзившись во фланг вражеской армии и, подобно смертоносной стреле, все глубже проникая в ее тело. Хаген сознавал всю опасность их положения: рано или поздно лавина всадников, устремляющихся в пробитую брешь, возникая словно из пустоты, иссякнет. Бургундцы дрались геройски, и лишь немногие из них пали в бою — в этом их осведомитель не солгал: армия Людегера была измотана в сражениях и плохо вооружена. Но на место каждого убитого за сплошной пеленой снега возникали еще трое воинов. Бургундцы были похожи на маленького храброго щенка, яростно вцепившегося в лапу медведю. Бой длился всего несколько минут, и пока в нем принимала участие лишь небольшая часть саксонского войска. Как только саксы очухаются и навалятся на бургундцев всей мощью, они просто раздавят их своей численностью.

Враг продолжал отступать, но бургундцы продвигались вперед все медленнее — Хаген понимал, что скоро они остановятся совсем. Теперь он не нападал сам, а лишь отбивался, если его атаковали. Глаз болел нестерпимо.

Зигфрида не было видно нигде, но зато Хаген вдруг разглядел среди воинов Гизелера. Юный принц, наплевав на все предостережения и приказы Гернота, дрался в первых рядах. Плащ его был изодран и заляпан кровью, но сам он пока оставался невредим.

Чертыхнувшись, Хаген пришпорил коня — Гизелер был на волосок от гибели. Один из саксов, должно быть, узнал на его щите королевский вымпел и с боевым кличем ринулся во главе целой оравы воинов на принца. Когда Гизелеру на помощь подоспели несколько бургундских рыцарей, кровь уже сочилась у него из многочисленных царапин.

Взмахнув мечом, Хаген уложил на месте сакса, схватившегося за седло Гизелера и уже нацелившего кинжал прямо в лицо юноше. Но на его месте вырос другой, размахивающий огромной дубиной. Молниеносным движением Хаген щитом отразил удар, но при этом сам потерял равновесие и кубарем вылетел из седла. Откатившись в сторону, чтобы не попасть под копыта собственной лошади, он быстро вскочил на ноги — как раз вовремя, дабы увернуться от вражеского меча, метившего в него сзади. В ярости он нанес ответный удар, но с одним глазом тяжело было оценить расстояние — Хаген промахнулся, а сакс не преминул использовать свой шанс: острый кинжал вонзился Тронье в бедро. Он пошатнулся, не удержался на ногах и упал на спину. Издав ликующий вопль, сакс бросился на него, но в этот момент у него за спиной выросла фигура всадника на огромном коне. Сверкнуло лезвие меча, и враг, не издав ни звука, повалился на бок.

Хаген поднялся, подхватил щит и меч и взглянул на своего спасителя. Это был Гизелер, весело улыбавшийся во весь рот.

— Все в порядке, герой?

Хаген кивнул:

— Благодарю.

— Не стоит, Хаген. Я всегда возвращаю свои долги, ты же знаешь.

Тронье огляделся: лошадь его потерялась в сутолоке битвы, однако вокруг было полно бесхозных скакунов, и вскоре он уже снова сидел в седле. Бургундцы продвинулись еще дальше вперед, но теперь скорость наступления замедлилась. Саксам, казалось, не было числа.

— Как твои раны, Гизелер?

Кровь сочилась сразу из трех глубоких ран на руках и ногах юноши, но Гизелер лишь отмахнулся:

— Не стоит внимания.

— Не стоит внимания? — Хаген нахмурился. — Возвращался бы ты назад.

— Посмотри на себя, Хаген, — упрямо возразил Гизелер, — Да и назад теперь вернуться не выйдет — сам погляди.

Наконец вьюга начала утихать, и теперь можно было охватить взглядом почти все поле битвы. Они находились в узкой долине, с двух сторон ограниченной лесистыми холмами, и в самом центре вражеского войска. Армия Людегера состояла из двух равных отрядов, продвигавшихся вперед на некотором расстоянии друг от друга. Один-то из них они и превратили своим внезапным нападением в разбегающуюся в панике толпу.

Но вторая половина Людегерова войска, рассыпавшаяся по холму, уже надвигалась на них слева — кипящая яростью масса людей и коней, стремящаяся отрезать бургундцам путь к отступлению и захлопнуть мышеловку, в которую они сами себя загнали…

Хаген чертыхнулся:

— Где же Зигфрид?

Гизелер протянул руку, указывая на самое острие бургундского клина:

— Там где-то. Кажется, он намерен выиграть войну в одиночку.

Пришпорив коня, Тронье рванулся вперед. Зигфрида он обнаружил очень быстро. Теперь, когда буря утихла, его широкоплечая фигура заметно выделялась посреди бушующего моря дерущихся. Мощнейшими ударами Бальмунга он косил врага направо и налево.

Хаген попытался продвигаться быстрее — но куда там: брешь, проделанная Ксантенцем во вражеских рядах, начала смыкаться, когда с обеих сторон холма в долину устремились свежие силы. Все чаще Хагену приходилось отбиваться от нападавших, и не раз его при этом спасали щит и кольчуга. Медленно, но неуклонно он все же приближался к Зигфриду.

— Людегер! — взревел Ксантенец. — Где ты? Перед тобою Зигфрид из Ксантена, разбивший войско твоего брата! Выходи и отомсти за него, если хватит мужества! — Несмотря на оглушительный шум сражения, голос его был слышен далеко вокруг, — Выходи, Людегер! Или ты трусишь?

Саксы напирали все сильнее, а ряды бургундцев редели все больше.

— Людегер! — вновь вскричал Зигфрид, — Где ты? Ты мужчина или трусливая баба?

Гневный рев служил ему ответом.

Прямо перед Ксантенцем ряды саксонских рыцарей расступились, и по образовавшемуся коридору стрелой пронесся всадник в кроваво-красном, отделанном золотом плаще.

Это был Людегер, должен был быть Людегер — Хаген знал его лишь понаслышке. Огромного роста, как и Зигфрид, такой же широкоплечий, но куда массивнее. Меч, который он сжимал в руке, нормальный человек удержал бы лишь двумя руками. Такого огромного, как у него, коня Хаген еще никогда не видел.

«Достойный противник Ксантенцу», — подумал Хаген, напряженно всматриваясь в Людегера. Битва вокруг Зигфрида и саксонского короля поутихла, саксы опустили оружие и расступились, образовав подобие арены для двух богатырей. Исход поединка должен был решить исход сражения.

Словно лавина из плоти и ярости, Людегер надвигался на противника. Зигфрид невозмутимо ожидал его. Он лишь немного подался назад, слегка приподнял меч и прикрылся щитом. Против Людегерова оружия он все равно был бесполезен.

Людегер скакал во весь опор, вращая над головой мечом; из-под копыт его коня летели камни и снег. Зигфрид отступил еще на шаг. Лицо его приняло сосредоточенное выражение — он, видимо, размышлял, каким образом ему одолеть противника.

Хаген затаил дыхание. Зигфрид выжидал до последнего. Он не отступил и не посторонился, а послал коня навстречу саксонскому королю. Лошади столкнулись боками. Меч Людегера, описав широкую дугу, чудом миновал Ксантенца и чиркнул по земле; Бальмунг в тот же миг взметнулся вверх, выбив сноп искр из оружия Людегера, — Зигфрид, похоже, рассчитывал сломать его. Но, судя по всему, саксонского короля он недооценил. Людегер развернул коня и вновь устремился на противника.

На этот раз Зигфрид среагировал с опозданием. Возможности уклониться от удара больше не оставалось, и Ксантенец, обеими руками схватив Бальмунг, парировал натиск Людегера. Хагену показалось, что удар, нацеленный в сердце Зигфрида, он ощутил на себе. Зигфрид вскрикнул, скорчился в седле, точно молнией пораженный, но все же удержался. Конь его как подкошенный рухнул на колени.

Многоголосый вопль раздался в толпе наблюдавших за поединком. Хаген побледнел. Немыслимое свершилось, невозможное стало реальностью! Зигфрид, победитель дракона, был повержен рукою простого смертного! Но Зигфрид не упал. Натянув поводья, он нечеловеческим усилием заставил своего коня подняться с колен. Бедное животное захрипело от невыносимой боли, запрокинув голову; из пасти его падали клочья кровавой пены. Молнией сверкнул клинок Бальмунга. И не успел Людегер опомниться, как смертоносный Бальмунг обрушился на его меч, сломав жуткое оружие пополам. Людегер пошатнулся. Чудовищный удар швырнул его вперед, на шею лошади. Конь Зигфрида, пытавшийся сбросить своего мучителя, все же повиновался хозяину: Зигфрид вновь понесся в атаку.

Людегер с трудом выпрямился в седле. Лицо его было искажено безумным ужасом.

— Пощади! — прохрипел он, — Прошу тебя… пощади, господин. Я сдаюсь.

Меч Ксантенца, занесенный для удара, опустился.

— Клянешься ли ты в верности Бургундии и будешь ли сохранять с нами мир, покуда жив?

— Клянусь, — Голос Людегера дрожал, он едва держался в седле. Удар Зигфрида полностью лишил его сил. — Все мое имущество принадлежит теперь Гунтеру Бургундскому — моя империя, золото и оружие. Сохрани мне жизнь, и я стану его рабом.

Медленно склонившись вперед, Зигфрид схватил поводья Людегерова коня.

— Война окончена! — вскричал он. — Слышите, саксонские мужья? Война окончена! Сложите оружие. Ваш король повержен.

Хаген словно очнулся от сна. Бургундцы и саксы, только что дравшиеся не на жизнь, а на смерть, теперь опускали оружие. Тут и там еще продолжались рукопашные схватки, но звон мечей смолкал.

Все было кончено. Они победили. Саксы были разбиты, невозможное свершилось — противника, превосходившего их вчетверо, они одолели не хитростью или гениальным тактическим ходом, но силой единственного человека.

Во второй раз Зигфрид в одиночку выиграл им войну.

Рана Хагена болела все сильнее. Он поднял руку, зубами стянул перчатку и прикоснулся к лицу: теплая липкая кровь струилась по щеке. Лицо опухло и онемело, к горлу подкатывала тошнота.

Вложив меч в ножны, он повернул коня. Чуть поодаль он заметил Гернота, слегка пришпорил лошадь и отпустил поводья, не в силах больше их держать. Однако в седле он старался сидеть прямо: никто не должен видеть, что Хаген из Тронье вот-вот упадет в обморок. Слева приближался Фолькер в сопровождении отряда всадников с высоко поднятыми копьями, на которых гордо реяли бургундские вымпелы. За ними следовали Гизелер с Румольдом.

Разумеется, юный Гизелер кричал громче всех:

— Мы победили! Гернот, Фолькер, мы разбили их наголову!

— Не мы, — резко оборвал его Хаген. — Зигфрид.

Гизелер было взвился, но, взглянув на Хагена, испуганно вздрогнул:

— Хаген, твой глаз! Ты…

Сердитым жестом Хаген заставил его умолкнуть. Отвлекаться на бессмысленные разговоры ему не хотелось. Лицо Гизелера пылало радостным возбуждением, несмотря на полученные раны. Это был его первый настоящий бой, и в глазах его все еще светилось упоение битвой.

Резко наклонившись вперед, Хаген схватил юношу за запястье и сжал его так крепко, что Гизелер вскрикнул от боли. Рывком он дернул его к себе:

— Видишь вот эту руку? Это твоя рука, Гизелер. Посмотри внимательно! На ней запеклась кровь, не твоя кровь. Думаешь, Господь Бог дал тебе руки, чтобы убивать? — Он брезгливо отшвырнул руку юноши — тот едва удержался в седле. — Бог дал тебе руки, чтобы работать, строить дома и возделывать землю, Гизелер. Чтобы лечить раны, а не наносить их. Они даны тебе для созидания. А не для разрушения.

Гизелер изумленно уставился на него. В его взгляде больше не было восторга и триумфа. Губы его задрожали, глаза наполнились слезами, но это были слезы бессильной ярости. В этот момент он ненавидел Хагена, но пусть так, ведь ненависть, возможно, сменится потом раздумьями. Натянув поводья, Гизелер пришпорил коня и помчался прочь.

Гернот покачал головой ему вслед.

— Это было жестоко, Хаген, — тихо промолвил он. — Ты уверен, что это было необходимо — именно так?

— Я учил этому же и тебя, и твоего брата Гунтера, — Внезапный приступ боли пронзил все его тело, лицо Гернота начало расплываться перед его взором.

— Но не так ведь, — возразил Гернот. Голос его звучал враждебно и как-то приглушенно. — Не так жестоко, Хаген.

Хаген вдруг ощутил сильный озноб. Его начало трясти, на лбу выступили капли пота.

— Так… было нужно. Или ты хочешь, чтобы твой брат… превратился во… второго Зигфрида? — Он хотел сказать что-то еще, но язык не повиновался ему. Словно острый кинжал вонзился глубоко в его череп. Он застонал, пошатнулся в седле, откуда-то издалека до него донесся испуганный вскрик Гернота. Мир потонул во мраке боли и крови.

Гернот и Фолькер подхватили Хагена на руки, когда он начал падать с седла.

 

Глава 18

Боль мучила его беспрестанно. Хаген потерял всякую связь с действительностью — он не знал больше, день теперь или ночь, спит он или бодрствует, реальны ли окружающие его образы людей или они часть кошмарного сна. Жар изматывал его тело, а мрачные видения — душу. Иногда он чувствовал, как кто-то прикасается к его лицу, но в остальное время не ощущал ничего, пребывая где-то между сном и обмороком. Снова и снова надвигалось на него нечто огромное, мрачное и бесплотное — всеобъемлющая тьма, более глубокая, чем сон, — зловещая и манящая одновременно. Порой Хаген был готов уже сдаться, погрузиться в вечное забвение, но всякий раз находились силы, заставлявшие его возвращаться обратно, бороться едва ли не против собственной воли, и однажды — прошли дни, часы, а может, и недели — он почувствовал, что победил, что ледяная длань, простершаяся над ним, куда-то исчезла. Мучительные бредовые фантазии уступали место здоровому сну. Но сон снился ему все один и тот же, и помнил он лишь обрывки его: окутанный золотым сиянием всадник на громадном боевом коне — не человек, а демон, явившийся из глубин ада уничтожить род человеческий. И черный ворон, вестник несчастья, с блестящим, словно сталь, оперением; затем — согбенная старуха, лица которой он не помнил, и еще какие-то мрачные, угрюмые образы, которые его рассудок не позволял удерживать в памяти.

Наконец он очнулся. Он лежал на мягкой свежей постели, обнаженный, укрытый несколькими одеялами и медвежьей шкурой. Воздух был прохладен, пахло снегом, но где-то рядом в очаге горел огонь — слышалось потрескивание дров, издалека доносились чьи-то голоса. Он попытался открыть глаза, но не смог. Тугая повязка покрывала всю левую половину лица, а ресницы правого глаза слиплись. Хаген тихонько застонал и выпростал из-под одеял руку — движение стоило ему немалого усилия, он чувствовал себя слабым и немощным, точно старик.

В комнате он был не один. Раздались чьи-то легкие шаги, шелест ткани, кто-то склонился над ним и нежно коснулся его плеча — очевидно, это была женщина.

— Дядя Хаген? Ты очнулся? Ты меня слышишь?

Нащупав руку, Хаген сжал ее. Он снова попытался открыть глаза — но тщетно, лишь в голове усилилась боль.

— Подожди. Я помогу тебе. — Влажный платок коснулся его лба, затем осторожно прошелся по слипшемуся веку. Прохлада немного утихомирила боль. Он открыл правый глаз — непривычно яркий свет вызвал новую вспышку боли, и сквозь нее он смутно различил лицо Кримхилд.

— Очень больно? — озабоченно спросила девушка.

— Да, — еле слышно ответил Хаген. — Но похоже, самое страшное уже позади. — Он поднял руку, провел ею по лбу и повязке. — Что… с моим глазом? — Пересохший язык ворочался с трудом, будто чужой.

— Ты долго лежал в лихорадке, дядя Хаген. — Кримхилд не ответила прямо на его вопрос, и Хаген понял, что сделала она это намеренно, — Лекарь говорит, ты должен был погибнуть. Но он не знал, какой ты упрямец, — Девушка попыталась улыбнуться, но, когда она склонилась над ним, Хаген заметил в ее глазах слезы.

Он осторожно повернул голову и огляделся. Находился он в Вормсе, о чем говорило присутствие Кримхилд, но явно не в своей комнате.

— Это мои покои, — объяснила Кримхилд, — Ведь здесь самое теплое помещение в крепости, да и я всегда могу находиться с тобой рядом.

— Как долго… я здесь?

— Четыре дня, с момента вашего возвращения.

— И ты была… все это время здесь?

Кримхилд улыбнулась:

— Нет. Мы по очереди дежурили у твоей постели. Ута, Данкварт, Гизелер и даже Гунтер. Мы все очень за тебя беспокоились. — Она встала, — Можно, я оставлю тебя на несколько минут? Я хочу послать за Гунтером, чтобы сообщить ему радостную весть.

Хаген кивнул, и от резкого движения накатилась новая волна острой боли. Его мучила жажда, но, пока он пытался заставить непослушный язык попросить у Кримхилд глоток воды, девушка вышла из комнаты. Долгое время он лежал в тишине, прислушиваясь к стуку собственного сердца и пытаясь привести в порядок мысли и чувства. Но тщетно: он помнил все, каждую ужасающую подробность кровавой битвы, но она казалась ему теперь кошмарным сном, от которого он никак не мог пробудиться.

Послышались шаги, но они не были шагами Кримхилд или Гунтера. В комнату вошел седовласый человек в темном рубище, напоминающем монашескую сутану. Он улыбнулся и, помедлив, присел на край ложа. Некоторое время он молча смотрел на Хагена, и Тронье успел разглядеть его узкое аскетическое лицо, изборожденное глубокими морщинами. Взгляд его был печален и исполнен глубокой мудрости, вокруг рта залегла глубокая складка — наверно, в жизни этот человек не раз сталкивался с болью и страданием.

— Кто ты? — спросил Хаген.

Улыбка озарила лицо старика, но глаза его оставались серьезными.

— Меня зовут Радольт, — ответил он, — Я лекарь.

— Я никогда… не видел тебя в Вормсе.

— Верно. Я прибыл издалека, Хаген. Из Ксантена на Рейне. Король Гунтер отправил гонцов в разные земли, созывая всех, кто знает толк во врачевании. В Вормсе много раненых. Да и умирающим нужно облегчить последние дни, — едва слышно добавил он.

— Ксантен? Так ты…

— Я личный лекарь короля Зигмунда. Зигфрид из Ксантена послал за мной, увидев, как тяжело ты ранен, господин. Я ухаживал за тобой на пути в Вормс и последние четыре дня здесь. Ты не помнишь?

Хаген покачал головой.

— Ну, ничего страшного. Кримхилд мне сказала, что ты очнулся. Я едва остановил ее — она собралась созвать сюда ползамка. Тебе сейчас прежде всего необходим покой.

— Покой? — Хаген горько усмехнулся, — Я думаю, что вполне им насладился.

— Ты находишься между жизнью и смертью, — строго возразил Радольт. — Восемь дней ты боролся за жизнь — такого я не видел еще никогда. По всем признакам — а у меня очень богатый опыт — ты должен был быть уже мертв.

— Ну прости, что я тебя разочаровал, — буркнул Хаген.

Но Радольт оставался серьезен:

— Ты потерял очень много сил, Хаген. Сейчас ты должен сохранять покой и побольше спать. Дай я осмотрю твою рану, нужно сменить повязку. Будет очень больно, — сочувственно вздохнул он.

Осторожными движениями Радольт принялся разматывать повязку. Хаген почувствовал боль, но не такую страшную, как ожидал. Наконец Хаген смог приоткрыть левый глаз. Но он ничего не видел!

— Очень скверно?

Лекарь осторожно, кончиками пальцев ощупал лицо. Каждое прикосновение причиняло невыносимую муку, но Хаген не издал ни звука.

— Скверно, — ответил Радольт, помолчав, — Но самое страшное позади. Выздоравливать придется долго — нужно запастись терпением.

— Как долго?

— Недели, месяцы — я не знаю. Раны легче наносить, нежели лечить. Силам природы нужно дать время починить повреждение.

— А глаз?

Радольт отвел взгляд.

Хаген схватил его за локоть:

— Глаз!

— Ты мужественный человек, Хаген, — вполголоса ответил Радольт, — Ты ведь не испугаешься правды?

Хаген выпустил его руку. В глубине души он догадывался об этом, только — как и многое другое — не хотел принимать.

— Он ослеп, — пробормотал он.

Радольт кивнул:

— Да. Но тебе повезло, Хаген. Удар мог раскроить тебе череп. Но… потерян глаз.

— И ты… ты ничего не можешь поделать?

— Нет, — тихо ответил Радольт. — Это тяжело, но, чем раньше ты смиришься с действительностью, тем лучше. Мы, лекари, ограничены в возможностях, Хаген. Даже беспомощны. Все, что мы можем, — это поддерживать естественные живительные силы человеческого тела. Но то, что уже разрушено, восстановить нельзя. — Он протянул Хагену серебряный кубок, — Выпей это. Я подмешал сюда порошок, чтобы ты заснул спокойным живительным сном.

Хаген хотел было оттолкнуть его руку, но Радольт был неумолим. Словно непослушному ребенку, он приставил ему кубок к губам, и Хагену пришлось выпить. Первый же глоток разбудил его жажду, и он опустошил бокал до дна.

Радольт довольно кивнул:

— Вот теперь я могу позволить королю тебя увидеть. Но ненадолго. Тебе необходимо…

— …необходимо соблюдать покой, я знаю, — перебил Хаген. — Что же ты не сказал саксам — пусть уж лучше сразу раскроили бы мне череп?

Не обращая внимания на его последние слова, Радольт встал, кивнул на прощание головой и удалился. Хаген слышал, как в коридоре он с кем-то разговаривает.

Вскоре в комнату вошел Гунтер. Очевидно, Радольт строго-настрого приказал ему не тревожить раненого. Тихонько, на цыпочках, он подошел ближе, лицо его сияло радостью. Скрестив на груди руки, он покачал головой.

— Хаген, Хаген, — с упреком промолвил он. — Боюсь, ты неисправим. Стоит тебя на минуту выпустить из виду, как ты не находишь ничего лучшего, нежели проломить себе череп. Разве я не приказал тебе быть поосторожнее? Никакого послушания королю. — Он опустился на край постели и схватил Хагена за руку, — Как ты себя чувствуешь?

— Да ничего хорошего. — Хаген был откровенен, и лицо Гунтера опечалилось, — Но самое страшное позади. Через пару дней я снова буду на ногах.

Гунтер не ответил, но Хаген прочитал ответ по его лицу.

— Можешь не притворяться, Радольт мне все сказал. Только почему необходимо было приглашать лекаря именно из Ксантена?

Гунтер вздохнул:

— Потому что он самый лучший, Хаген. Король Зигмунд по просьбе Зигфрида немедленно отправил его сюда, узнав о твоем ранении. Мне… очень жаль тебя. — В эту минуту Гунтер выглядел таким беспомощным, что Хаген испытал к нему сочувствие. — Но главное, ты жив и вскоре будешь здоров.

— Здоров? — В голосе Хагена звучала горечь, — Да уж, здоров. Боюсь только, тебе придется поискать нового полководца, Гунтер. Одноглазый воин принесет не много пользы.

Гунтер отмахнулся:

— Ты заткнешь за пояс всех здоровых и с одним глазом. Но о чем мы тут болтаем? Ты жив, и это главное.

— Я долго был без сознания, — пробормотал Хаген. Ему вдруг сильно захотелось спать, наверное, напиток Радольта начинал действовать. Но кое-что ему хотелось узнать, — Что… здесь происходило? Война окончена?

— Окончена, — кивнул Гунтер. — И произошло еще многое. Но все это не столь важно — мы потом об этом поговорим. Ты же только что восстал из мертвых, понимаешь ты это? И снова говоришь о войне.

— Не о войне, — поправил его Хаген. — А о нашем будущем. Саксы и даны…

— Убрались восвояси, — перебил Гунтер. — Людегер и Людегаст — наши пленники, а воины их вернулись домой или же разбежались. Мы победили, Хаген. Окончательно.

— Но какой ценой! — с горечью молвил Хаген. Перед глазами его вновь встали картины прошлого, в потрескивании пламени в камине ему слышались звон оружия и крики умирающих, — Многих мы потеряли?

Гунтер потупил взгляд:

— Многих. Почти половину войска.

— Почти половину, — повторил Хаген. Битвы, как таковой, практически не было, но почти половина бургундских воинов пала или была тяжело ранена.

— Но жертва наша не напрасна, — продолжал Гунтер, будто прочитав мысли Хагена. — Теперь воцарился мир. Мы одолели не только саксов и данов.

— Мы? Ты имеешь в виду — Зигфрид?

Гунтер серьезно взглянул на него:

— Думаю, ты ошибаешься в нем. Мы все в нем ошибались. Пусть он молод и необуздан, но он нам не враг. Не будь его — Вормс был бы сейчас в руках саксов.

«А теперь он в его руках», — подумал Хаген. И неизвестно, что было хуже.

— Он наш друг, — продолжал Гунтер, — Поверь мне. Я не требую, чтобы ты его полюбил. Но попытайся хотя бы принять его таким, каков он есть. Если не другом, то союзником.

— Я… попытаюсь. Но боюсь, получится это не сразу.

Гунтер улыбнулся:

— Ну, уж постарайся это не затягивать. Я задумал празднество в честь нашей победы, какого Вормс еще не видел. Через шесть недель, на Троицу, ты должен быть на ногах — я хочу видеть тебя рядом с собой на торжестве. — Он поднялся. — Ну, на сегодня хватит. Кримхилд рассердится, если я тебя утомлю, — Он снова стал серьезен, — Знаешь, ведь она все время дежурила у твоей постели. Ута и Данкварт едва ли не силком заставляли ее что-нибудь съесть и поспать пару часов. — Он нежно коснулся плеча Хагена и вышел.

Не успела дверь вновь отвориться, впуская Кримхилд, как Хаген уже спал глубоким сном.

 

Глава 19

Когда он проснулся, была ночь. Огонь продолжал гореть в очаге, пламя освещало комнату мерцающим светом, от которого по стенам танцевали причудливые тени. Хаген был не один. Возле кровати стояло высокое кресло, в котором спала, свернувшись калачиком, Кримхилд. Сквозь прикрытые ставни доносились приглушенные голоса: крепость бодрствовала даже глубокой ночью.

Несколько минут он лежал без движения, ожидая, что заснет вновь, но вдруг обнаружил, что он на удивление хорошо отдохнул и силы вновь возвращаются к нему. Лицо все еще побаливало, но мучительные вспышки боли, пронизывавшие, казалось, все тело, притупились, и лишь при неловком движении боль пробегала по его членам. Очень хотелось пить. Хаген медленно повернул голову, раздумывая, стоит ли будить Кримхилд, чтобы попросить глоток воды. Затем приподнялся на локте и откинул одеяло.

Но девушка спала очень чутко и, услышав шорох, тут же подняла голову. В этот момент Хаген, сообразив, что лежал обнаженный, поспешно натянул на себя медвежью шкуру и залез обратно под одеяло. Кримхилд, вздохнув, заспанно взглянула на него.

— Я, кажется, задремала, — извиняющимся тоном пробормотала девушка, — Как ты чувствуешь себя, дядя Хаген?

— Пить хочется, — тихо промолвил Хаген, — Но это вовсе не повод для того, чтобы ты дежурила тут всю ночь, Кримхилд. Почему бы тебе не отправиться спать — за мной может присмотреть слуга.

— Потому что я так хочу, — Кримхилд встала, наполнила кубок вином и подала его Хагену. Тот благодарно схватил бокал, жадно осушил его до дна и вернул девушке. Кримхилд вновь наполнила кубок, на этот раз он отпил несколько глотков, затем поставил его на пол.

— Пей же, — попросила Кримхилд, — Лекарь говорит, вино должно пойти на пользу.

— Вот как? — оживился Хаген. — Обычно эти знахари запрещают пить вино. Я что, совсем уж плох?

Кримхилд тихонько засмеялась:

— Наоборот. Просто чем больше выпьешь, тем крепче будешь спать.

Хаген пристально взглянул на нее. Что-то в ее взгляде настораживало.

— Ты ведь здесь не только затем, чтобы охранять мой сон?

— Нет, — призналась Кримхилд, — Я… я даже ждала, когда ты проснешься, дядя Хаген. Я хотела быть с тобой, — Она потупила взгляд, — Я хотела сказать, как мне жаль, дядя Хаген. Я…

— А что еще? — Хаген знал, что это была не единственная причина. Слегка приподнявшись на подушках, он натянул на плечи одеяло. Несмотря на горевший в камине огонь, здесь было холодно. — Зигфрид, да?

Кримхилд кивнула, глаза ее наполнились слезами. Хаген с трудом подавил желание протянуть руку и погладить ее по щеке, как он это делал раньше, когда она была еще ребенком. Тепло разлилось по всему его телу, но это было вовсе не из-за выпитого вина.

— Я разговаривал с ним. О тебе и обо мне тоже.

— И… каков же был результат?

— Результат? — Хаген схватил кубок и отпил еще глоток. Осторожно поставив его на пол, он поправил медвежью шкуру. — Да никакой, Кримхилд. Возможно, я ошибался в Зигфриде. По крайней мере в некотором отношении.

— Ты… говоришь это лишь затем, чтобы меня утешить?

— Нет, Кримхилд. Я не стал бы лгать тебе, ты же знаешь. Помнишь, я называл Зигфрида болтуном? — Кримхилд кивнула, и Хаген продолжал: — Я ошибался, Кримхилд. Думаю, он одолел бы Людегера с его армией и в одиночку, — Разумеется, это было преувеличением, но Кримхилд, казалось, поняла, что он имеет в виду.

— Звучит это так, будто ты боишься его, — пробормотала она.

— Боюсь? — Хаген задумался. Нет, страха перед Ксантенцем он не испытывал. Свои чувства к нему он не мог выразить словами. — Нет. Просто я убедился, что Зигфрид всегда достигнет того, чего пожелает.

— Ты…

— А он желает тебя, Кримхилд, и если тебе он тоже дорог… Я не имею права противиться твоему счастью.

Взгляд Кримхилд просветлел:

— Значит… ты не будешь против, когда Зигфрид будет просить у Гунтера моей руки?

Хаген ответил не сразу. Он думал о том, что сказал Зигфриду в тот памятный вечер перед битвой, и об обещании, данном Гунтеру. Была бы его воля — он нашел бы тысячу причин, чтобы помешать этому браку. Но имел ли он право бросать на чашу весов свои смутные мрачные предчувствия против счастья этой девочки?

— Нет. Я не буду против. Если ты действительно этого хочешь. Подумай хорошенько, Кримхилд. Слова произносятся быстро, и назад их взять порой бывает уже невозможно. Тебе придется отправиться с Зигфридом в Ксантен, а может, и в его призрачную страну нибелунгов. Никто даже и не знает, какая там жизнь.

— Зигфрид знает, — оживилась Кримхилд. — И я тоже, дядя Хаген. Там так красиво — куда лучше, чем здесь. Там царит вечное лето и никто не знает, что такое война или нужда. — Заметив удивленный взгляд Хагена, она улыбнулась. Слезы уже высохли на ее щеках, — Или тебя беспокоит что-то другое, дядя Хаген?

— Нет, — Голос его был печален, — Я вижу, ты давно, уже все решила. Так что я рад за тебя, — Он протянул руку, потрепал девушку по щеке, отпил еще вина и снова опушился на подушки. Веки его отяжелели, сонный порошок делал свое дело, и теперь Хаген не пытался этому сопротивляться. Ему хотелось уснуть. Забыться. Возможно, впервые в жизни он проиграл битву, и вкус поражения был горек. Быть может, впредь ему придется ощущать его чаще. Он старел, и ничего нельзя было в этом изменить, — Это все, что ты хотела знать?

Послышалось шуршание юбок — девушка наклонилась поднять кубок.

— Да. Зигфрид… — Она запнулась, и Хаген вновь открыл глаза, чтобы взглянуть на нее, — Зигфрид уже все мне рассказал, в день вашего возвращения. Но я хотела услышать это из твоих уст. — Девушка быстро наклонилась и поцеловала его в лоб, — Я люблю тебя, дядя Хаген, — И она выбежала из комнаты.

Шум ее шагов потонул в грохоте деревянных ставней, распахнувшихся от ветра. Пламя в очаге затрепетало от резкого дуновения ледяного воздуха. Ставни вновь заскрипели в обледеневших петлях и во второй раз хлопнули) стену.

Только распахнул их вовсе не ветер. Это был Альберих.

Точно зловещая черная птица, гном уселся на подоконнике, уставившись на Хагена. Глаза его горели под черным капюшоном, словно раскаленные угли. Мороз пробежал у Хагена по коже — как умудрился этот мрачный демон проникнуть сюда, в самую высокую башню крепости? Был ли это один из кошмарных снов, в лихорадке сматывавших его тело и душу?

Протянув руку, Альберих уцепился за подоконник и: прыгнул на пол. Нет, это был не сон. Гном с трудом захлопнул тяжелые ставни. Завывание ветра утихло, огонь в камине снова горел ровным пламенем.

— Что тебе нужно? — спросил Хаген. Он уже подавил свой страх, но тот готов был вернуться в любой момент.

Маленькими шажками Альберих подошел к камину и протянул ладони к пламени.

— Ужас какой, — пробормотал он. — Я уж думал, она никогда не уйдет. На улице чертовски холодно, ветер едва не расплющил меня об окно.

— Так ты нас подслушивал! — взвился Хаген. — Ты…

Альберих резко обернулся, и под его взглядом Хаген замолчал. Карлик стоял перед камином, и накидка его загородила пламя очага, словно поглотив его. А сам Альберих казался тенью, нет, не тенью — частицей тьмы.

— Не очень приятное чувство, правда? Я просто хотел, чтобы ты хоть раз его испытал. — Голос Альбериха изменился: это было уже не противное тоненькое карканье, а сильный, громкий голос настоящего мужчины.

Он отошел от камина и уселся в кресло, и тело его под плащом словно начало принимать иные очертания. Теперь это был не сгорбленный гном, а невысокого роста, крепко сложенный мужчина. Секунду он глядел Хагену в лицо, затем прикрыл глаза и глубоко вздохнул.

Хаген, обливаясь холодным потом, откинулся на подушки.

— Конечно, я подслушивал, — невозмутимо заявил карлик. Хаген вновь почувствовал на себе его пристальный взгляд, — И то, что я услышал, Хаген, меня пугает. Ты во второй раз даешь обещание, сдержать которое не сможешь.

— Что тебе нужно? — еле слышно прошептал Хаген. Он хотел приподняться, но сил не было. — Зачем ты мучаешь меня?

— Я тебя не мучаю, Хаген, ты сам себя изводишь, — Он подождал, пока дыхание Хагена успокоится и он вновь приподнимется на подушках, — Зачем ты это сделал?

— О чем ты?

— Об обещании, которое ты дал Кримхилд. Ты прекрасно знаешь, что не сможешь его сдержать. Ты ведь бургундский подданный и не можешь допустить этого брака, — Альберих облокотился на спинку кресла. Демонический огонь потух в его взгляде. — Гримварда больше нет в живых, — сказал он.

Хаген испуганно вскинул взгляд:

— Гримвард…

— Убит, — заявил Альберих, — Он пал в бою.

— Зачем ты говоришь мне это? — нахмурился Хаген.

Альберих его словно не слышал:

— Многие пали в битве, Хаген. И двадцать лучников, сопровождавших твоего друга, — тоже. Все до единого.

— Что ты хочешь этим сказать?

Альберих подался вперед, сверля Хагена взглядом:

— Правду, глупец! Что с тобой творится? С каких это пор Хаген из Тронье не может отличить врага от друга? Когда год назад мы явились сюда, ты прекрасно знал, чего можно ожидать от Зигфрида. Что же ты не нашел повода его прикончить? И все — из-за какого-то бессмысленного обещания!

Хаген был обескуражен. Он, конечно, знал, что отношения между Альберихом и Зигфридом были далеко не так просты, как казалось со стороны. Но такой звериной ненависти он от карлика не ожидал.

— Через пять недель, на Троицу, Зигфрид по всем правилам будет просить руки Кримхилд, — продолжал Альберих, — И он ее получит, если ты этому не помешаешь. Он все здесь получил. Бургундия будет принадлежать ему, как он и замышлял с самого начала.

— Но почему я? — негромко спросил Хаген. — Почему ты пришел именно ко мне, Альберих?

— Потому что ты моя последняя надежда, — В голосе карлика зазвучала горечь, — Ты единственный, кто способен уничтожить Зигфрида. Но вместо этого ты даришь ему Бургундию и протягиваешь руку дружбы. — Он захохотал: — Взгляни на меня, Хаген. Я был королем, бессмертным властителем империи, не имеющей ничего общего с вашим миром. Я правил долго, дольше, чем существуют Бургундия, и Рим, и все другие империи на этой земле! Посмотри, во что превратил меня Зигфрид. В раба, жалкого шпиона. Из-за него я опустился до недостойной твари. Я ненавижу его.

— Почему же ты тогда не покинешь его? Он не сможет принудить тебя остаться.

— Потому что я дал слово. Я поклялся служить ему верой и правдой до конца своих дней. И я сдержу клятву.

— Так же, как и я.

Альберих злорадно рассмеялся:

— Расскажи-ка мне, как ты это собираешься сделать, Хаген. Ты во второй раз дал Кримхилд обещание, противоречащее твоему убеждению и твоей воле. Но ты ведь и Гунтеру клялся в верности, а он спросит твоего совета, когда Зигфрид попросит в жены его сестру. Что ты тогда будешь делать? Кого из них обоих ты разочаруешь, Хаген?. Какое из обещаний нарушишь? Кого предашь — Кримхилд или Гунтера?

— Прекрати, — прохрипел Хаген. — Прекрати или…

— Или? — перебил Альберих, — Ты хочешь меня прикончить? Почему бы нет? Попробуй. Может, даже и получится. Я ведь тоже уязвим.

Хаген застонал от беспомощной ярости и отчаяния:

— Прекрати. Я прошу тебя, Альберих, — перестань!

Гном послушался:

— Хорошо. Я уйду. Я сказал все, что хотел. Остальное решать тебе, — Он встал и медленно удалился.

Уронив голову на подушки, Хаген прислушивался к его затихающим в коридоре шагам.

Альберих был прав. Каждое его слово было справедливым, но выхода не было. Хаген не мог сдержать два обещания одновременно. Он не мог посоветовать Гунтеру отклонить просьбу Зигфрида, не ранив при этом сердце Кримхилд. Нельзя было и согласиться с этим браком, не нарушив клятву верности, им самим данную Гунтеру и его отцу. А данных обещаний Хаген не нарушал никогда.

Но нет, он найдет выход — теперь он знает, что нужно делать. Остаток ночи Хаген провел без сна. Когда взошло солнце и Радольт вошел к нему в комнату, он стоял у окна полностью одетый. Перед ним на подоконнике лежали шлем и меч. Хаген повернулся.

Радольт застыл в дверях:

— Господин! В своем ли ты уме? Тебе нельзя вставать с постели! Ты…

Хаген жестом перебил его. На ослепшем глазу была свежая повязка — он сам наложил ее. Лоб покрылся мелкими капельками пота, но лихорадка уже прошла и больше не вернется — Хаген был в этом уверен, ведь он знал свой организм.

— Все в порядке, Радольт. Я бесконечно благодарен тебе за заботу, но теперь в ней больше не нуждаюсь.

Не сразу лекарь понял. Взгляд его скользнул по одежде Хагена, затем по шлему и перевязи и остановился на его лице.

— Я уезжаю сегодня, — Хаген не дал лекарю произнести ни слова возражения.

— И… куда же?

Хаген печально улыбнулся:

— Далеко отсюда. Очень далеко, Радольт.

 

Глава 20

Старый дуб все так же стоял на старом месте, как молчаливый страж, безмолвно сопротивлявшийся течению времени, с годами и столетиями лишь становясь все огромнее и узловатее, но не сгибаясь даже в самые жестокие бури. Хаген долго искал это место на берегу реки, его преследовал страх, что, быть может, его вовсе не существует и не существовало никогда. Но вот далеко впереди, словно надежный указатель, перед ним выросла знакомая крона, и Хаген в последний раз пришпорил коня.

Устало прислонившись к древнему стволу, Хаген прислушался к ударам своего сердца. Теперь, когда воздух был ясен и между ветвями деревьев не висел густой туман, лес вдруг показался ему мрачным и опасным, а не манящим, как тогда. Снова вернулись опасения — быть может, все ему померещилось?

Он спрыгнул с седла и привязал коня к ветке дуба. Лошадь благодарно заржала. Потрепав ее по шее, Хаген повернулся и побрел к кромке леса.

Ветви и сучья так и вцепились в его одежду. Куда же теперь идти?

Хаген попытался вспомнить, но тщетно: тогда все произошло очень быстро. Он не рассчитывал сюда возвратиться и не стал запоминать дорогу. Он нерешительно, наугад углубился в чащу и вскоре заблудился окончательно. Лес здесь был очень густой, хотя на ветвях лишь едва-едва начали проклевываться зеленые листики. Летом, когда деревья покроются густыми кронами, здесь даже в полдень будет мрачно, как в склепе.

Хаген не помнил, как долго он уже блуждал по лесу. Каждый шаг давался ему с трудом. Несмотря на холод, лоб его покрылся потом, глаз нестерпимо ныл. Теперь, даже если он захочет, обратную дорогу найти уже не сможет. Но тут до слуха его донесся лай. Хаген остановился.

Лай затих, снова воцарилась тишина, наполненная лишь дыханием леса. Затем лай послышался вновь, уже громче и ближе. Но звучал он как-то необычно — словно волк пытался лаять по-собачьи.

Он прислушался и, сменив направление, пошел на лай. Звуки больше не повторялись, но теперь Хаген знал, что он на правильном пути. То и дело поскальзываясь на глинистой почве, спотыкаясь и хватаясь за ветки, он упорно шел вперед. Платье его порвалось и запачкалось грязью, когда наконец лес перед ним расступился и взору открылась маленькая серповидная поляна. Задыхаясь, Хаген остановился и тяжело оперся о ствол дерева.

Хижина по-прежнему стояла на своем месте. Ничего не изменилось с тех пор, как он впервые здесь побывал: штабель дров возле двери, перекошенный ставень единственного окошка, дымок из трубы.

Хаген шагнул вперед. Но когда он приблизился к дому, из тени крыльца навстречу ему выскочил темный силуэт, преграждая путь. Это был Фенрис, чей лай указал ему дорогу, только теперь он был похож не на собаку, а на сказочного волка: густая шерсть огромного зверя стояла дыбом, мощные клыки обнажились, из пасти капала пена. Рука Хагена скользнула к рукояти меча: урчание пса стало угрожающим, еще чуть-чуть — и он бросится на чужака.

Дверь хижины отворилась, на крыльцо вышла старуха.

— Фенрис! — окликнула она собаку, — На место! А ты, Хаген из Тронье, не делай глупостей, оставь в покое свой меч. Фенрис разорвет тебя, не успеешь ты его выхватить.

Хаген отпустил меч, Фенрис рявкнул еще раз, бросил на пришельца последний, предупреждающий взгляд и затрусил прочь. Хаген не двигался с места, пока собака не исчезла за углом хижины. Он был совершенно уверен, что эта бестия совсем одичала с тех пор, как он ее видел в последний раз. В смятении он последовал за старухой в дом.

Внутри тоже все оставалось по-прежнему. Одинокая кровать, ларь и стол с двумя приземистыми лавками да огонь в очаге — все такой же жалкий, только чтобы согреть избушку. Только вот серебряный молот Тора над дверью исчез, и простое деревянное распятие одиноко висело на стене.

— Затвори дверь, — приказала старуха. — И говори, зачем пришел.

Хаген повиновался, но, когда он повернулся к старухе, на него вдруг накатила слабость, боль в голове вспыхнула с новой силой, и он застонал. Пошатнувшись, он попытался за что-нибудь ухватиться и так и упал бы, если бы старуха вовремя его не подхватила. Он мешком осел на лавку, голова у него кружилась.

— Да ты просто глупец, Хаген! — заявила старуха. — Притащиться сюда в таком состоянии!

Хаген хотел что-то ответить, но не смог. Боль как будто острой иглой сверлила глаз, отнимая рассудок; ничего, кроме боли, не существовало в этот миг. Через несколько минут она немного отступила, сменившись бесконечной слабостью.

Он попытался подняться, но старуха бесцеремонно пихнула его назад. Сняв с него шлем, она размотала повязку. Бормоча себе под нос, знахарка принялась ощупывать рану — боль исчезла совсем.

— Благодарю… тебя. — Голос Хагена дрожал от изнеможения, — Кажется, я потерял бы рассудок, если бы боль продолжилась хоть еще мгновение.

— Думаю, ты и так его уже потерял, — Старуха покачала головой. — Ты что, рехнулся — с такой раной проделать путь от Вормса до этих краев? Ты мог потерять не только жалкие остатки своих мозгов, но и жизнь, Хаген. Ты что, хотел себя угробить? — Живые глаза ее блестели, между тонкими, едва различимыми на морщинистом лице бровями залегла глубокая складка. — Мне кажется, именно этого ты и хотел, — вполголоса задумчиво пробормотала она, со вздохом опускаясь на лавку. — Я считала тебя умнее, Хаген, — Старуха вновь умолкла, погрузившись в раздумья, — Страшную рану ты получил, — немного погодя продолжала женщина, — Но, как вижу, тебя лечил хороший лекарь. Я не могу больше ничего для тебя сделать, — Вдруг в ее голосе послышались суровые нотки: — Надеюсь, ты явился не с безумной просьбой вернуть тебе зрение?

— Мне нужно поговорить с тобой, — промолвил Хаген.

На лице старухи не дрогнул ни один мускул.

— Интересно, о чем же хочет разговаривать мужчина со старой умалишенной знахаркой, Хаген из Тронье?

Хаген разозлился:

— Не держи меня за дурака, старуха! Ты еще не выжила из ума и вовсе не безобидная знахарка.

— А кто же, — улыбнулась старуха, — кто же я, по-твоему?

— Не знаю. Может, ведьма, а может, сама Фригг — я не знаю.

Тонкая насмешливая улыбка тронула потрескавшиеся губы старухи.

— Может, сама Фригг, говоришь. Если бы я была супругой Одина, Хаген, с твоей стороны было бы легкомыслием разговаривать со мной в таком тоне, тебе не кажется? Когда ты побывал здесь впервые, мы тоже говорили о богах. И не ты ли сам тогда сказал, что они мстительны и злопамятны?

— И что же? — Хаген коснулся глаза, — Что же еще они могут мне сделать?

— Многое, Хаген, — Лицо старухи стало серьезно.

У Хагена пересохло горло.

— Ты… очень хорошо знаешь, зачем я здесь.

— Знаю? — Старуха снова расхохоталась гортанным каркающим смехом, — Даже если бы я это знала, кто сказал тебе, что меня интересует твоя судьба? Ты действительно веришь, что богов заботят судьбы отдельных людей?

— Да, верю. Потому что мы им необходимы. Они не могут существовать без нас, так же как и мы без них.

Старуха вздохнула:

— Хаген из Тронье, как же ты, должно быть, отчаялся, если явился сюда за советом!

— Да, — пробормотал Хаген, не поднимая глаз, — Я… не вижу выхода.

— Впервые в жизни, — кивнула старуха, — Или я ошибаюсь? Ты никогда прежде не знал этого чувства. Никогда не знал, что значит оказаться в таком положении, в котором любое действие будет ошибочным. Как бы ты ни поступил — будет только хуже. Всю жизнь ты полагался на свои силы и твердость духа. А теперь чувствуешь себя беспомощным, — Она засмеялась, но теперь смех ее был мягким, сочувственным. Протянув руку, она коснулась его запястья тонкими прохладными пальцами. — Неужели ты думал, что застрахован от этого, Хаген? Что ты подобен Богу, никогда не ошибающемуся? Тебе это претит, но придется смириться: ты проиграл. Впервые в жизни ты упустил момент, когда надо было действовать. И теперь, осознав это, ты начинаешь сомневаться. Сомневаться в самом себе.

— Возможно, ты права, — пробормотал Хаген.

Он хотел отдернуть руку, но старухины пальцы сжали ее с необычайной силой.

— Почему бы тебе не отправиться на родину, в Тронье? Еще не поздно. Однажды я уже советовала тебе это сделать, а с тех пор много воды утекло. Но у тебя пока есть время.

— Я не могу так поступить. Это… это похоже на бегство.

— Не «похоже» на бегство, — поправила старуха, — а именно так и есть. Но порой, чтобы решиться на бегство, мужества нужно больше, чем для того, чтобы умереть, Хаген.

— Нет, — Хаген отдернул руку, — Не выйдет. Да это ничего и не даст, никому не поможет — меньше всего Гунтеру или Кримхилд.

— Иногда другу нужно сделать больно, чтобы помочь ему. Ты хочешь помочь Кримхилд, потому что любишь ее, и Гунтеру, так как считаешь, что обязан служить ему верой и правдой. Ты допустил ошибку, позволив Зигфриду проникнуть в Вормс, и теперь расплачиваешься за это.

— Так вот пусть я и буду расплачиваться, а не те, кто ни в чем не виноват.

— А кто сказал, что они не виноваты? Ты думаешь, что можешь изменить судьбу мира? Род бургундских королей заглохнет так или иначе. После них придут другие, а за ними — следующие. Ты хочешь невозможного. Ты все равно им не поможешь.

— Почему же ты позволила мне попасть сюда, если ничего не можешь поделать? — взвился Хаген.

— Потому что иначе ты погибнешь, болван!

Хаген пристально взглянул на нее:

— Это было бы наилучшим выходом.

— И ты хотел бы этого, так ведь? Ты не так уж храбр, как кажешься, Хаген. Ты говоришь, что не можешь вернуться в Тронье, потому что это будет выглядеть бегством, — и что же ты в итоге делаешь? Ты уехал из Вормса, чтобы умереть? Но это тоже не выход.

— А есть иной путь?

— Есть, и я говорила тебе о нем уже дважды. Отправляйся на родину.

— И это все, что ты можешь мне сказать?

— Это все. И в третий раз я повторять не буду. Подумай над моими словами, Хаген. Бургундия обречена, и ты вместе с ней, — Она встала и подошла к двери, Хаген последовал за ней, — Не пытайся еще раз попасть сюда, Хаген, — молвила старуха на прощание, — Дороги ты все равно не найдешь. Послушай меня и возвращайся домой. Потому что, если мы увидимся в третий раз, будет уже поздно что-нибудь менять!

 

Глава 21

Как он добрался обратно в Вормс, Хаген не помнил; скорее всего, конь сам, повинуясь инстинкту, нашел дорогу к привычному стойлу. Первым более или менее отчетливым впечатлением, когда он пришел в себя, было то, что он лежит в лихорадке возле камина в покоях Кримхилд. В бреду перед ним мелькали разные лица, сменяясь причудливыми образами тяжелых снов; несколько раз он просыпался от страха, причину которого понять не мог. Как часто происходит при тяжелой болезни, рецидив оказался тяжелее ее начала. Двенадцать дней он боролся с лихорадкой, потерял тридцать фунтов веса и ослаб так, что кормить его приходилось с ложечки. В редкие мгновения, когда его прекращали мучить жуткие видения, когда он не терял сознание, Хаген лежал молча, все больше впадая в отчаяние. Он ушел из Вормса, чтобы умереть, но оказался слишком труслив — или же слишком силен, — чтобы вонзить себе в сердце кинжал. Должно быть, старуха была права: боги были вольны по-своему распоряжаться его судьбой и он не имел достаточно сил противиться их воле.

Странные изменения происходили с Хагеном. До сих пор он был героем, человеком, выкованным из стали, несгибаемым храбрецом. Теперь все стало иначе. И причиной тому являлись не раны, нанесенные его телу, — он перенесет их так или иначе; это было и не чувство поражения, с которым он все не мог смириться, а может, не свыкнется никогда.

Он заглянул в иной мир. Вот что вызвало эти изменения.

Все началось после встречи с Хельгой, год назад, а затем явился Альберих и Зигфрид со своими неземными всадниками, наконец старуха, чьи предсказания были страшнее, чем самый злой кошмар. И с каждым разом завеса, отделявшая мир людей от обиталища богов, приподнималась все выше и выше, открывая ему иную жизнь, столь чуждую и устрашающую, что одна лишь мысль об этом сводила его с ума. Он никогда не верил в потусторонние силы, имея лишь смутное представление о божествах и демонах, — не по убеждению, а скорее по привычке, не задумываясь об их реальном существовании.

Теперь он знал об этом куда больше.

И знание это влекло за собой еще одну ужасную догадку, вовсе не являвшуюся порождением бредовых снов. Если он признавал теперь существование богов, то нужно было смириться и с другим — значит, Зигфрид действительно был тем, кем он явился ему в битве с саксами и данами.

И коли так — все, что он, Хаген, делал, было напрасно: ведь он был всего-навсего простым смертным, а когда смертный осмеливается противостоять богам, исход борьбы предрешен. Он знал теперь, что пророчество старухи исполнится. Бургундский род обречен, и все, что он мог поделать, — это лишь продлить агонию. Как говорила старуха: безразлично, как бы он ни поступил, — все окажется неправильным. У него был только один выход — пожертвовать одним другом ради спасения другого, и он знал, что любое решение принесет лишь горе и страдание.

Тело его медленно отдыхало от страшной лихорадки, накапливая новые силы, и вместе с ними в нем крепло окончательное решение. Оставалась одна возможность. Пусть они сочтут его трусом, не имеющим мужества отвечать за свои слова, но пусть уж лучше презирают его, вместо того чтобы ненавидеть.

Да, он уйдет. Дождавшись, пока окрепнет настолько, чтобы выдержать десятидневное путешествие на корабле, он уйдет. Он не будет присутствовать при том, как Зигфрид попросит руки Кримхилд и Гунтер беспомощно обратится к нему за советом. До Троицы еще оставалось достаточно времени, чтобы выздороветь и уйти, тихо и незаметно. И когда настанет решающий день, он будет далеко, посреди белого безмолвного уединения своей родины. В Тронье.

 

Глава 22

Лишь на тринадцатый день после возвращения Хагена Радольт впервые допустил к нему гостей. Все это время он не видел никого, кроме самого лекаря и нескольких кнехтов, помогавших ухаживать за ослабевшим воином. Его суровый страж ни разу не впустил даже Кримхилд, сотни раз стучавшуюся в запертую дверь. И Хаген был благодарен Радольту: ему необходимо было время, чтобы окрепнуть и прийти в себя.

На лице Гунтера отражалась крайняя озабоченность, когда Радольт подвел его к ложу Хагена и, шепотом приказав ему не задерживаться долго, удалился. Страх мелькнул в глазах короля при взгляде на Хагена. Радольт — случайно или намеренно — вынес из комнаты все зеркала, и две недели Хаген не видел своего лица. Правда, ему было достаточно ощупать его: щеки впали, а кожа высохла и сморщилась, как у старика. За эти дни он постарел не только физически.

— Тебе лучше? — осведомился Гунтер, когда они остались одни.

Хаген кивнул, чуть подняв голову с подушек.

— Да, — тихо промолвил он, — Если бы мне не стало лучше, ты стоял бы возле моего гроба, Гунтер.

— Очень долгое время все к тому и шло, — резко отозвался Гунтер, — В первые дни Радольт почти потерял надежду, знаешь ли ты это?

— Он хороший лекарь.

— Самый лучший, — взволнованно перебил Гунтер, — Хаген, ты хотел себя угробить? Неужели ты не понимаешь, как мы все переполошились, когда ты уехал? Я послал на поиски сотню рыцарей, но они тебя так и не нашли, — Он покачал головой, — Кримхилд все глаза выплакала, а Гизелер едва не перерезал горло Радольту и конюхам за то, что они тебя отпустили. Где же ты был?

— Гизелер? — удивился Хаген, быстро хватаясь за возможность сменить тему, — Он беспокоился обо мне? После нашей последней встречи я думал, он меня возненавидит.

Гунтер отмахнулся:

— Ерунда, Хаген. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что Гизелер тебя очень уважает.

— Даже после того, что я ему сказал?

— Кем же ты считаешь моего брата, Хаген? — Король с упреком покачал головой. — Он еще ребенок, но не глупец. Он прекрасно понимает, почему ты так поступил. Он тебе очень благодарен, хоть никогда и не признается в этом.

Хаген облегченно кивнул. Гизелера он не видел с тех пор, как они возвратились в Вормс, но часто думал о нем: его мучил вопрос, верно ли он поступил с юношей.

— Что произошло в Вормсе, пока я тут валялся? — Хагену захотелось пить. Кончиком языка он провел по запекшимся губам. Гунтер поднялся и подал ему кубок с водой.

— Ничего особенного. — Он натянуто улыбнулся, — Вормс теперь не крепость, а лазарет. Но постепенно все наладится, — Он вздохнул и откинулся на спинку кресла, рукой устало проведя по лбу. Хаген заметил, что он снова надел перстни, даже один новый красовался на пальце, — Многие скончались, — продолжал король, — но те, кто выжил, обязательно выздоровеют. Мы созвали в Вормс всех, кто знает толк во врачевании. — Он усмехнулся: — Даже нескольких языческих жрецов — к ужасу отца Бернардуса, — Хаген ошарашенно взглянул на него, а король продолжал: — Я так и думал, что это тебя повеселит. От ужаса отец Бернардус прочитал сотню раз «Аве Мария» — у меня до сих пор в ушах стоят ее звуки. Но я готов стерпеть даже это, если мои воины поправятся.

— И саксы здесь тоже есть?

Гунтер кивнул:

— И даны. Я посылал лучших моих воинов их уничтожить и вот теперь созвал лучших лекарей, чтобы их вылечить. Иногда мне кажется, мир перевернулся с ног на голову, — Он выпрямился в кресле, голос его изменился: — Наступит Троица, и все будет забыто, — Взгляд Гунтера впился в лицо Тронье, — И ты поправишься, Хаген. Ты мне нужен.

— Я? — ухмыльнулся Хаген, — Кому нужен калека? Тебе, королю, — меньше всего.

— Мне, королю, как раз больше всего, — серьезно возразил Гунтер.

— Нет, Гунтер, — Улыбнувшись, Хаген коснулся забинтованного глаза: — Это не было случайностью. Я не смогу больше выиграть для тебя ни одной битвы. Придется поискать нового полководца.

— Кто говорит о битвах? Пусть этим занимаются Зигфрид да мой сумасбродный братец. Я бесконечно благодарен тебе за все, что ты сделал, пока был в силах защищать Вормс.

— Все это в прошлом.

— Но мне нужно сейчас другое — твой разум, Хаген. Он нужен Вормсу больше, чем когда-то требовался твой меч, — Наклонившись, он поправил Хагену одеяло. — Пока что в стране царит спокойствие, и наша единственная забота — встретить и разместить приглашенных на праздник гостей. Но ты, как и я, прекрасно понимаешь, что так не будет продолжаться вечно. Возникнут новые враги и новые проблемы, справиться с которыми мне помогут твои советы и помощь. Когда придет время, я хочу рассчитывать на тебя.

Слова Зигфрида всплыли в памяти Хагена: «На самом деле Вормсом правишь ты…» Неужели Гунтер не понимал смысла собственных слов? Неужели не сознавал, что требует от него большего, чем просто дружеской помощи? Что перекладывает на него ответственность за целую империю, заставляя нести груз, судьбой возложенный на его плечи?

— Я… постараюсь.

— Не постараешься, а сделаешь это, Хаген. Забудь о жалости к себе, стань же тем Хагеном, которого я всегда знал. — Это звучало как приказ. — Ты получил тяжелую рану, потерял глаз, но, если взор твой теперь не столь остер, тем тверже должен стать твой дух. Ты поднимешься на ноги и будешь моей правой рукой, даже если придется тебя заставить, — Он встал, налил себе кубок вина и подошел к окну. Долго молчал, глядя на двор. Пальцы крепко сжимали кубок, но он не отпил ни глотка. — Как только праздник завершится, я отправлю домой Людегера и Людегаста, — наконец промолвил он, — Со всеми их подданными.

Хаген удивленно взглянул на него:

— Просто так?

Гунтер кивнул. Повернувшись, он облокотился о подоконник. Солнце светило очень ярко, и на фоне голубого неба его фигура виднелась неясным силуэтом.

— Они предложили мне денег, — продолжал Гунтер с горечью. — Слиток золота за каждого нашего погибшего воина и по телеге серебра и драгоценных камней за их жизни.

— И ты принял это?

Гунтер отпил глоток вина, осторожно поставил кубок на подоконник и снова опустился в кресло.

— Конечно, нет. Я что, торговец? Они будут нашими гостями до конца праздника, пока Людегаст не поправится и не сможет вернуться.

— Он тяжело ранен?

— Очень тяжело. И никогда не выздоровеет окончательно. На датском троне теперь будет сидеть слабоумный. Во всяком случае, на чужие земли впредь он посягать не станет. Да и братец его — тоже. Зигфрид не просто выиграл битву — он сделал куда больше.

Гунтер замолчал, и Хаген почувствовал, что теперь они подошли к самому важному моменту. Зигфрид.

— Ты знаешь, что на Троицу он будет просить руки Кримхилд?

Кровь ударила Хагену в голову, внезапная боль пронзила череп.

— Он сам сказал тебе об этом?

Гунтер усмехнулся:

— Разумеется, нет. Как же он мог мне это говорить, когда они еще друг друга и не видели? — Он пристально взглянул на Хагена, ожидая реакции. Хаген молчал. — Порой мне кажется, что эта белокурая бестия — просто ребенок, случайно оказавшийся в теле великана, — вздохнул Гунтер. — Разумеется, он ничего не говорит, так же как и Кримхилд. Но они, кажется, забывают, что я все еще король. Ничего не происходит в Вормсе без того, чтобы я тем или иным образом не узнал об этом. — Он поднялся, схватил кубок, снова опустился в кресло и отпил несколько глотков. — Что мне делать, Хаген? Радоваться ли тому, что они меня недооценивают, или злиться из-за того, что Зигфрид и моя собственная сестра откровенно держат меня за идиота?

— И как ты намерен поступить? — вместо ответа осведомился Хаген.

— Поступить? — Гунтер беспомощно пожал плечами. — Что мне остается делать, Хаген? У меня нет выхода. Я не могу отклонить просьбу Зигфрида, не оскорбив его смертельно. Ведь он выиграл для нас войну. Я знаю, разумеется, — поспешно добавил он, заметив, что Хаген хотел что-то сказать, — что на самом деле это не так. Но к сожалению, правда не всегда лежит на поверхности. — Он горько усмехнулся: — Кого интересует теперь правда, Хаген? Зигфрид повел наши войска против саксов и данов. И вернулся с победой и с добычей — два плененных короля. Как я могу сказать «нет», если он потребует платы за это? Как я должен поступить? Объявить войну, когда мы не оправились от недавней? Вормс истек кровью, Хаген, после этой битвы. У нас нет войска, которое я мог бы повести против нибелунгов. И я не думаю, что за мной кто-нибудь пойдет, — мрачно добавил он.

— То есть как это?

— Ты не знаешь, что происходит в Вормсе после вашего возвращения. Зигфрид не только наголову разбил врага. Он проник в сердца людей, во все — исключая, быть может, тебя и меня. Раненые воины молятся на него, когда он посещает лазареты, а люди в городе рукоплещут ему, а не мне. Он получит Кримхилд, если действительно этого хочет.

— И Вормс.

— В определенном смысле он уже его получил, — пробормотал Гунтер, — Как я могу бороться за то, что больше мне не принадлежит? Из тысячи воинов повиноваться мне будет не более сотни, если я прикажу им обнажить мечи против Зигфрида. И не только потому, что они его боятся.

— Значит, ты сдаешься?

Снова горькая улыбка скривила его рот.

— Сдаюсь? Нет. Я буду бороться с ним, изо всех сил. Но не мечом — в такой битве мне не победить его никогда. — Он помолчал, затем продолжал, обращаясь теперь будто к самому себе: — Я думал об этом все время, с тех пор как вы выступили в поход. Я молился всем богам, чтобы он пал в бою, зная, что этого не случится. Я знал, что он вернется победителем и разобьет он не только саксов, но и меня. Наверное, ты будешь презирать меня, но я не могу поступить иначе. Он получит Кримхилд. Пусть он получит ее и с нею убирается в свою империю нибелунгов.

— Значит, ты продаешь свою сестру?

Гунтер кивнул:

— Да. Тебя это ужасает, не так ли? Но кому это повредит? Кримхилд, которая его любит? Зигфриду, который, быть может, удовольствуется добычей и не потянет руки к Вормсу? Воинам, которые не должны будут погибнуть в бессмысленной драке?

— Тебе, — отвечал Хаген, — Тебе и короне, которую ты носишь, Гунтер. Отец оставил тебе в наследство эту землю не затем, чтобы ты…

— Молчи. Я знаю, что ты хочешь сказать, и не хочу этого слушать. Я все уже давно решил.

— Но как же твое самоуважение?

— Самоуважение! — Гунтер горько засмеялся. — Как я ненавижу эти слова! Честь, слава, самоуважение!.. Спустись вниз и посмотри на раненых, Хаген. Пройдись по городу и деревням, погляди на женщин, оплакивающих мужей и отцов, расскажи им о славе и чести. Они осыплют тебя проклятиями — и будут правы. Совсем еще недавно я отклонил предложение Людегаста откупиться от него, думая о чести и самоуважении, Хаген. Страна истекает кровью, в то время как мы здесь готовимся к празднеству. Мне нужно было тогда еще сдаться и заплатить эти позорные деньги, которые требовал сакс. Возможно, они назвали бы меня трусом, но они и так исподтишка поговаривают об этом. Кто мне принес эту славу, Хаген? — Он покачал головой, — Слава эта досталась Зигфриду, а не мне и даже не Бургундии. Наши воины пали, чтобы божественный нимб Зигфрида засиял чуть ярче, а меня они все равно считают слабаком. Да, верно, так оно и есть.

— Нет, Гунтер, — мягко перебил его Хаген, но Гунтер не дал вымолвить ему больше ни слова:

— Я прав. Ты это прекрасно знаешь, и я тоже. Я никогда не хотел этой короны, но меня заставили ее надеть, и теперь приходится нести эту ношу. — Он осекся и провел рукою по лбу. — Нет, Хаген. Я решил окончательно. Слишком часто я поступал по законам чести и слишком много неприятностей из-за этого получил. Я дам Зигфриду то, чего он требует, купив тем самым мир и покой для моей страны. Пусть меня презирают потомки. Лучше, если они станут считать меня трусом, нежели человеком, погубившим Бургундию.

— Он не удовлетворится этим, Гунтер. Он уйдет вместе с Кримхилд, но еще вернется и тогда предъявит новые требования. Ты будешь и дальше сидеть на бургундском троне, но истинным ее властителем назовут Зигфрида.

— А сейчас его зовут Хаген, — тихо промолвил король.

Хаген оцепенел:

— Ты…

— Но это так. Мы оба знаем это вот уже долгие годы, Хаген. Но делаем вид, будто ничего не замечаем. Я не хочу больше лгать, — Немного помедлив, он поднялся, нахмурившись, — Я должен идти, Хаген. У короля мало времени, ты ведь понимаешь. И твой страж сожрет меня живьем, если я задержусь у тебя.

Хаген тоже хотел подняться, но король остановил его.

— Нет, ты останешься в постели и будешь слушаться лекаря, — строго приказал он, — Я больше не допущу, чтобы ты подвергал себя опасности. В крайнем случае придется заковать тебя в цепи, — На прощание он еще раз улыбнулся и вышел.

Хаген долго смотрел ему вслед. Чувство беспомощности накатило на него тяжелой волной. Он должен был ощущать облегчение — тяжесть решения упала с его плеч, — но ничего подобного Хаген не испытывал. Совсем наоборот.

 

Глава 23

Время тянулось мучительно медленно. Хаген выздоравливал с трудом, и прошло немало дней, прежде чем он снова попытался встать с постели. Снова, как ребенку, ему пришлось учиться ходить. Порой его посещала даже мысль, что лучше бы он погиб в бою, как подобает храброму воину, чем чувствовать себя таким беспомощным. Не раз заговаривал он об этом с Радольтом, но лекарь лишь всезнающе улыбался, делая вид, что не слышит его жалоб.

И все-таки он поправлялся, хоть и в сотню раз медленнее, чем хотел, и в десять раз медленнее, чем обычно. Постепенно он набрал прежний вес, и в такой же степени, как выздоравливало его тело, тоска поселялась на его ложе. Он изучил уже все углы комнаты, каждую трещинку на полу, а один и тот же вид из окна во двор стал ему просто невыносим.

За неделю до Троицы он впервые вышел на улицу и пошел маленькими шаркающими шажками, одной рукой опираясь на своего брата, а другой — на Ортвейна. Ощущение было такое, что в первый раз за последние недели ему позволили свободно вздохнуть. Покои Кримхилд были, без сомнения, самыми просторными и уютными в крепости, но в сравнении с простором безупречно голубого неба, с приветственным шелестом весенней листвы они выглядели мрачной и тесной тюрьмой. Воздух был чист и свеж, золотистое солнце заливало двор ярким светом, сияя на шлемах и щитах стражников на башнях. Сжав руку брата, Хаген остановил его, осторожно высвободил свои руки и, еще пошатываясь, шагнул вперед самостоятельно.

— Получается? — улыбнулся Ортвейн. Во взгляде его, однако, сквозила озабоченность.

Хаген кивнул, осторожно отстранил протянутую руку племянника и глубоко вздохнул. В воздухе веяло прохладой, ветер доносил до крепости с Рейна запах влаги — Хаген наслаждался каждым вдохом, отдаваясь пьянящему чувству свободы. Он снова жил. Он ощущал на лице ласковые лучи весеннего солнца, а под ногами — твердый булыжник мостовой. Каким он был глупцом, решив свести счеты с жизнью!

— Тебе нельзя переутомляться, — заметил Данкварт, когда Хаген, оперевшись на его плечо, вновь медленно побрел по двору. — Вспомни, что говорил лекарь.

— Переутомляться? — Хаген улыбнулся, — Не беспокойся — я вовсе не собираюсь садиться в седло.

— Да ничего и не выйдет, — заявил брат, — Гунтер под страхом смерти запретил конюхам подпускать тебя к лошадям.

Решив промолчать, Хаген, медленно переставляя ноги, направился к воротам. Он ощущал необычную усталость, но ходьба его не утомляла, напротив, она придавала ему сил, словно жизнь с каждым шагом возвращалась в его тело. Он отпустил руку брата и пошел самостоятельно. Возле ворот он остановился, оглядываясь вокруг. Вормс изменился, но, в чем именно, Хаген никак не мог уловить. И тут он вдруг сообразил: царила необычайная тишина. На стенах были выставлены караулы, но даже в мирное время их всегда было больше; шумной суеты, обычно наполнявшей двор, как не бывало. Все звуки слышались как-то приглушенно.

— Что… случилось? — запинаясь, будто боясь услышать ответ, пробормотал Хаген.

— Что случилось, дядя Хаген? — Прежде чем ответить, Ортвейн бросил взгляд за ворота, на город, — Вормс истек кровью, вот что случилось. Положение сейчас не лучше, чем несколько недель назад. Гунтер переправил всех раненых, лежавших здесь, в город, чтобы они не мешали приготовлениям к празднеству.

Хаген вздрогнул.

— Но это же невозможно. — Он кивнул на стражников: — Неужели это все, кто уцелел?!

— Конечно, нет, — вмешался Данкварт. Хаген увидел, как он бросил сыну предупреждающий взгляд, незаметно качнув головой, — Остальные все в городе, помогают лекарям и священникам, а многие отправились по стране закупить провизию к торжеству, созвать шутов и скоморохов, раздать приглашения.

Звучало это как насмешка. Хаген уже понял по случайно услышанным обрывкам разговоров, что далеко не все в Вормсе были рады предстоящему празднику. Победу нужно было отпраздновать, но Хагену казалось, что Гунтер немножко перегибает палку. Приглашены были не только правители дружественных Бургундии империй, но и короли и благородные дворяне со всей округи — насчитывалось их уже более тридцати, если он не ошибался.

Может, стоило попросить Данкварта и Ортвейна пройтись по городу — но нет, лучше этого не делать: если он переутомится, впоследствии пожалеет об этом не раз. Нужно выздоравливать как можно скорее, чтобы выдержать путь до Тронье. Кроме Данкварта, Хаген ни с кем еще не обмолвился ни словом о своем намерении покинуть Вормс хотя бы ненадолго. Он многое отдал бы зато, чтобы выехать еще до праздника Троицы, но сделать это он не мог. Не имел права. Не теперь, когда с него была снята ответственность решения, от которой он бежал перед этим едва ли не на верную смерть — лишь бы не брать ее на себя.

— Пойдем обратно, Хаген, — тихо промолвил Данкварт. — На первый раз достаточно. — Он мягко положил Хагену руку на плечо.

Хаген так и взвился:

— Что ты обращаешься со мной как со стариком? Я не в первый раз пострадал в битве.

Данкварт промолчал, но взгляда не отвел — и выражение его глаз насторожило Хагена. Что это было? Неужели все настолько изменились? Или он сам стал другим?

— Смотрите, там Людегер с Людегастом, — поспешил прервать молчаливую дуэль Ортвейн.

Проследив за его взглядом, Хаген тоже увидел на противоположном конце двора братьев-королей. Вид их потряс его до глубины души. Они были разодеты, как и положено по сану: дорогие меховые мантии, роскошные штаны из тончайшего шелка и великолепно выделанной кожи. Правда, на мантиях королей красовались гербы Бургундии. Но, кроме роскошных одежд, ничего королевского в них больше не осталось. Людегаст тяжело опирался на руку своего брата, лоб его покрывала свежая повязка. Он еле-еле ковылял, скрючившись, как дряхлый старик, и, если бы Людегер его не поддерживал, он не устоял бы на ногах.

— Пойдем к ним, — произнес Хаген.

Данкварт удивленно уставился на него.

Тронье горько усмехнулся:

— Может, мы, несчастные калеки, найдем, о чем посудачить.

Однако Данкварта эта фраза, видимо, не очень развеселила; все же он промолчал и, кивнув, повел Хагена через двор.

Заметив приближающуюся троицу, Людегер остановился. Он тоже изменился — едва ли не настолько же сильно, как его брат. Великан массивного сложения, он на голову был выше Хагена и его спутников, но впечатление было такое, что он как-то съежился, стал меньше. Нет, сила не покинула его тело, но исчезла сила духовная, погас горевший в нем огонь. Перед Хагеном стоял человек, дух которого был сломлен навсегда. Ужас обуял Тронье — неужели так происходит со всяким осмеливающимся встать на пути Зигфрида?

Зигфрид даровал Людегасту и Людегеру жизнь, но одновременно он уничтожил их обоих. Быть может, было бы куда человечнее прикончить их на поле боя.

Хаген слегка склонил голову в поклоне.

Людегер ответил на его приветствие, а брат его в это время тупо смотрел перед собой, только пальцы сильнее вцепились в рукав Людегера. Взгляд Людегаста не выражал ни единой мысли. Хаген содрогнулся. Он не подозревал, насколько прав был Гунтер, заявив, что на данском троне теперь будет сидеть слабоумный. Теперь он понимал, почему Данкварт так не хотел вести его сюда.

Поймав себя на том, что во все глаза таращится на Людегаста, Хаген смутился и отвернулся.

Тягостное молчание первым нарушил Людегер:

— Хаген из Тронье, рад видеть тебя. Я слышал, ты поправляешься?

— Да, поправляюсь, — слегка замявшись, отвечал Хаген, — Благодарю тебя, король…

— Забудь, Хаген из Тронье, — перебил Людегер, горько нахмурившись. Великан был удивительно сдержан — Хагену поначалу это показалось даже странным. Но ведь и он провел здесь целых четыре недели, только и делая, что размышляя о своей судьбе, — времени сделать выводы было предостаточно, — Когда-то я был королем, — продолжал он, — Но много воды утекло с тех пор.

Внезапно Людегаст встрепенулся:

— Король? Я король здесь. Кто меня беспокоит? Где моя корона?

Хаген смущенно опустил взгляд, Данкварт рядом с ним нетерпеливо заерзал на месте. Действительно, ему не стоило искать этой встречи.

— Нам нужно идти дальше, — нарушил наступившее молчание Ортвейн, — Тебе нельзя надолго выходить из дома, дядя Хаген.

Хаген хотел было уже послушаться племянника, но Людегер остановил их:

— Дальше, Ортвейн из Меца? — Голос его потерял былую невозмутимость. — Дальше или же прочь отсюда? Твой дядя не должен видеть, что натворил Ксантенец?

Нахмурившись, Ортвейн развернулся, но теперь его задержал Хаген, схватив за локоть:

— Не торопись, Ортвейн. Людегер прав.

Сакс удивленно вскинул брови — поддержки со стороны Хагена он не ожидал.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, король Людегер, — При слове «король» дан снова встрепенулся и хотел что-то сказать. Людегер легонько ударил его по губам, и Людегаст умолк, — Я все вижу, и мне это неприятно, — продолжал Хаген, — Но тот, кто приходит с войной в мирную страну, должен знать: что посеешь, то и пожнешь.

Людегер невозмутимо произнес:

— Я объявил войну Бургундии. Не Зигфриду из Ксантена.

— И ты бы отказался от своих намерений, узнав, что Зигфрид — наш союзник?

— Никогда, даже если бы знал, кто он на самом деле. — Голос Людегера дрогнул. — Вы…

— Ты сейчас в отчаянии, Людегер, — перебил его Данкварт, — Ты побежден и пленен, и нужно время, чтобы это пережить. Зачем ты нападаешь на Хагена? Он не виновен в том, что произошло с вами. Битва была честной, и ты ее проиграл.

— Честной? — Людегер задохнулся. — Мы превосходили вас втрое.

— Тем более, — вмешался Ортвейн, но Людегер невозмутимо продолжал:

— Ты считаешь честной битву с врагом, сговорившимся с дьяволом?

— Ты ошибаешься, Людегер, — сердито возразил Хаген.

— Быть может. А вы ошибаетесь в выборе своих союзников.

— Думай, что говоришь, Людегер, — угрожающе процедил Данкварт, — Зигфрид из Ксантена — наш друг.

— Встречаются люди, которых лучше иметь врагами, а не друзьями, — Людегер опять был невозмутим, — Но вам еще предстоит это понять. Только боюсь, будет уже поздно, — И, бросив презрительный взгляд на Данкварта, он подхватил под руку своего брата и побрел прочь.

Хаген в смятении глядел им вслед. Нет, в Вормсе происходило что-то куда более серьезное, нежели он предполагал. Он вопросительно посмотрел на брата — Данкварт отвел глаза.

— Что здесь происходит? — Молчание было ему ответом. — Что тут творится, Ортвейн? Почему никто не может мне сказать, что случилось в Вормсе?

— Ничего такого, чего мы не могли бы предугадать, — промолвил Ортвейн, опуская взгляд.

Но Данкварт решился:

— Это Зигфрид, Хаген.

Наконец-то!

— Зигфрид, — подтвердил Ортвейн.

Видимо, отнюдь не случайно они вдвоем вызвались сопровождать его на прогулке, и неспроста они столкнулись с саксом — хоть Данкварт изо всех сил старался этого не выдать. Они с Ортвейном намеренно привели его сюда, чтобы кое-что показать и сказать, ведя искусную игру.

— И что же Зигфрид?

— Он крадет у нас Вормс, — ответил племянник, — Он прибирает его к рукам, не проливая ни капли крови. Еще один год, и он потянет руки к трону Гунтера, и никто не отважится ему помешать.

Хаген изумленно воззрился на него. Ортвейн высказывал сейчас его собственные мысли. Он был просто глупцом, считая, что лишь он один чует опасность, исходящую от нибелунга. Но вместе с тем слова племянника наполнили его гневом на себя самого: целый год он молчал, воображая, что правду знает он один! Почему же он раньше, год назад, не решился на этот разговор с Данквартом и Ортвейном? Все сложилось бы иначе. Теперь же было поздно. Гунтер принял решение и не изменит его, даже зная, что не прав.

— Но почему вы пришли с этим ко мне?

— Нужно что-то предпринять, — отвечал Ортвейн. — Мы пытались говорить с Гунтером, но он не слушает нас, хотя прекрасно понимает, что творится.

— А… остальные?

— Какие остальные? — рассердился Данкварт, — Рассчитывай только на нас, Хаген. На Ортвейна, меня и себя самого. Ты не отыщешь во всей Бургундии и полусотни человек, не попавших еще в сети Зигфрида. А те, кто им не восхищается, боятся его.

— И что вы намерены предпринять?

— Не знаю, — признался Данкварт. — Мы… надеялись, что ты сможешь поговорить с Гунтером. Если он кого-то и послушает, то только тебя.

Хаген печально покачал головой:

— Я не смогу.

На лице Данкварта отразилось разочарование:

— Не можешь или не хочешь?

— И то и другое. Я заранее знаю его ответ.

— Тогда нам остается одно, — пробормотал Ортвейн.

— Прикончить Зигфрида? — Хаген горько усмехнулся, — Тоже не выйдет. Никому не удастся эта затея.

— Он тоже уязвим, — возразил Ортвейн. — А заколдованный меч не защитит его от яда или стрелы из засады.

— Убийство? — нахмурился Хаген, — И вы решитесь на это позорное дело?

— Раз это единственная возможность спасти Бургундию, то да, — не колеблясь заявил Ортвейн.

«Я должен был произнести эти слова, — подумал Хаген, — Не ты. Но почему я этого не делаю?» Ортвейн говорил устами Хагена, того Хагена, которым он был год назад. Только с тех пор он безвозвратно изменился.

— И ты действительно пойдешь на это?

Ортвейн кивнул:

— Если бы я знал, что спасу этим Бургундию, — прикончил бы его уже сегодня.

— Но ты не спасешь Бургундию, поверь, Ортвейн. Ты только навредишь.

— А что я должен делать? Сидеть сложа руки и ждать, когда Зигфрид усядется на наш трон?

— Нет. Конечно, нет. Но кроме предательства есть иной выход.

— И какой же? — вмешался Данкварт.

Хаген ответил не сразу. Взгляд его скользнул по мрачным крепостным стенам. Теперь он знал выход. Все было настолько просто — почему же он не пришел к этому еще год назад? Когда Фолькер рассказал Кримхилд легенду о нибелунгах.

— Подождите, — едва слышно промолвил он. — Успокойтесь и потерпите еще неделю.

— Неделю? — Данкварт нахмурился.

— Подождите до Троицы, и вы поймете, что я имею в виду. У нас еще есть шанс остановить Зигфрида. И я это сделаю — пусть даже это станет последним делом моей жизни.

 

Глава 24

Через распахнутое окно в комнату доносился колокольный звон и рокот огромной толпы, собравшейся на площади перед собором и наводнившей тесные городские улочки. Вормс был переполнен народом — не только жители города, окрестных деревень и приглашенные Гунтером гости, но и жители всей страны устремились в город отпраздновать победу Бургундии над саксами и данами.

Вздохнув, Хаген отвернулся от окна и схватил свой плащ, аккуратно сложенный на стуле. Час или даже больше простоял он у окна, глядя на веселящуюся во дворе толпу. Два противоречивых чувства одолевали его. С одной стороны, он считал дни и часы, когда же наконец завершатся торжества, с другой — ожидал этого дня со страхом.

Второй день в церквах звонили колокола, призывая к обедне горожан, — первые два из двенадцати дней празднования были посвящены исключительно богослужениям, и пестрая толпа скоморохов и комедиантов с нетерпением ожидала вечера, чтобы показать свое искусство. Под предлогом недомогания Хагену удалось избегнуть участия в церковных обрядах.

— Ты готов, Радольт?

Седовласый старец оторвал взгляд от свитков, над которыми он сидел, согнувшись в кресле, уже два часа кряду. Кивнув, он поднялся на ноги. Хагену стоило больших усилий уговорить лекаря сопровождать его в храм: как и сам Хаген, Радольт не был христианином и не посещал церкви. Возможно, в этом они были похожи, и Радольт в глубине души вообще не исповедовал никакой веры, поклоняясь, быть может, лишь одному суровому идолу железной воли и твердости. Да и как могло быть иначе — всю жизнь он лечил страшные раны и видел мучительную смерть людей.

— Я готов, господин. — Радольт взял свой черный плащ. В просторном капюшоне он походил скорее на монаха, чем на лекаря.

— Не нравится тебе эта затея? — Хаген осторожно водрузил на голову шлем, ощупал пальцами черную повязку на глазу. Время от времени рана все еще давала о себе знать, и, как предупредил Радольт, так теперь будет всегда — особенно при перемене погоды или сильном холоде. Но такую боль можно было терпеть. — Ты ведь хотел остаться.

Радольт молча пожал плечами — последние три недели он вообще избегал разговаривать с Хагеном и только без устали ухаживал за ним. Почему — Хаген никак не мог понять.

На улице было очень тепло. Многоголосый шум толпы ошеломил Хагена, едва они вышли во двор. Спускаясь по лестнице, Радольт хотел поддержать Хагена, но тот оттолкнул его руку, медленно и осторожно, шаг за шагом самостоятельно преодолевая ступеньки. Увидев Хагена, многие приветственно замахали ему руками, радостные улыбки озарили лица, но от него не ускользнуло, что, стоило ему отвернуться, за спиной его начинали перешептываться. О чем же они говорили? Наверное, теперь его станут называть одноглазым, и сеть мрачных историй, которые о нем рассказывали, станет еще гуще.

Они пересекли двор, миновали ворота и медленно начали спускаться к городу. Народу было полно, к тому же недавно прошедший дождик размыл дорогу, так что Хаген передвигался с большим трудом. Когда наконец они добрались до площади, он едва ли не сожалел о том, что отверг помощь Радольта. Но нет, никто в Вормсе не должен видеть, как Хаген из Тронье, не в силах идти сам, опирается на руку старика.

Толпа почтительно расступилась, когда он ступил на площадь. Вокруг нее были сооружены огромные деревянные трибуны со скамейками, так что любому сидящему на них открывался широкий вид на всю площадь. Трибуны украшали пестрые витые гирлянды, на ветру развевались разноцветные вымпелы. Трон Гунтера стоял на специальном возвышении посреди гостевых трибун. Справа и слева от них длинный ряд приземистых лавок предназначался для вормсской знати. Еще не все придворные собрались на площади, кое-кто, наверное, уже отправился в собор, хотя месса еще не начиналась — колокол продолжал звонить, созывая прихожан. Самого Гунтера тоже нигде не было видно.

Хаген поднялся на возвышение и махнул рукой Радольту, приглашая следовать за ним. Лекарь замялся: было видно, что здесь он чувствует себя неуютно.

— Ну пойдем же, — нетерпеливо настаивал Хаген. — Ты дважды спас мне жизнь. Твое место — рядом со мной.

Толпа вокруг громко шумела: народ все прибывал, так что ратникам с трудом удавалось то и дело расчищать в толпе широкий коридор через всю площадь, ведущий к ступеням лестницы собора. Ворота храма были широко распахнуты, но вход туда был позволен лишь немногим избранным гостям — собор не мог вместить и десятой доли желающих попасть туда. Потом, когда короли и приглашенная знать после мессы примут причастие, под открытым небом состоится еще одна служба, уже для всех.

Хаген беспокойно озирался по сторонам. Он чувствовал, что на него устремлено много любопытных взглядов, и впервые в жизни испытывал из-за этого неудобство. То и дело он косился на открытые крепостные ворота.

Наконец появился Гунтер. Об этом возвестил громкий, далеко слышный сигнал рога, заставивший на секунду умолкнуть бурлящую толпу. Но в следующий миг вся площадь загудела с новой силой. Ратники поспешно освобождали дорогу королю. Второй протяжный сигнал раздался, когда Гунтер во главе пышной свиты вступил на площадь.

Король Бургундии ехал на мощном боевом коне, чей лоб украшала тонкая серебряная цепочка. Меч и щит Гунтер оставил дома, на плечах его развевалась не роскошная мантия в отличие от его спутников и гостей, а обычный красный плащ бургундского рыцаря. Голову короля венчала изящная шестиконечная корона, на шее висела тонкая серебряная цепочка с маленьким, искусно выточенным крестиком — от остальных украшений он отказался. Но тем не менее он один из всей окружавшей его свиты всадников выглядел истинно по-королевски. Это был действительно мудрый ход — не переусердствовать в роскоши на фоне всеобщей пышности и помпезности, а выделиться строгостью облачения.

Размеренной рысью доехав до середины площади, Гунтер остановил коня, окинул взглядом ликующую толпу, затем спешился и передал поводья одному из подоспевших кнехтов. Один за другим спешились и его спутники, среди них были Гизелер и Гернот. В толпе послышались приветственные возгласы.

Хаген сошел с возвышения и приблизился к Гунтеру. Гости тоже встали со своих мест.

— Друг Хаген, — громко и торжественно провозгласил король, — Все мы рады вновь видеть тебя среди нас.

Хаген склонил голову, опустился на одно колено и губами коснулся протянутой руки короля. В глазах Гунтера промелькнула насмешливая искорка.

— Пойдем, Хаген из Тронье, — молвил Гунтер, — Проводи своего короля до врат храма Божьего, который ты до сих пор не захотел посетить.

Такого поворота Хаген не ожидал. Помедлив, он вместе с королем направился к распахнутым воротам собора. Гизелер и Гернот последовали за ними, а остальные придворные шагали на почтительном расстоянии. На середине лестницы Гунтер остановился. Взгляд Хагена встретился с глазами отца Бернардуса, стоявшего возле входа и приветствовавшего гостей. Глубокая складка обозначилась на лбу священника. Хаген до сих пор не задумывался об их отношениях. Но теперь он почувствовал, что служитель церкви относится к нему весьма недружелюбно. Человека, занимающего такое положение, как Хаген, и до сих пор не принявшего христианство, он воспринимал как врага. У Хагена возникла мысль зайти вместе с Гунтером в храм — затем лишь, чтобы посмотреть, как отнесется к этому Бернардус. Но делать это он все же не стал. У него и так хватало врагов, чтобы наживать себе еще одного, тем более такого могущественного, как христианский Бог, — или хотя бы того, кто утверждает, будто изъявляет его волю.

Гунтер коснулся его руки, и Хаген оглянулся. На площади появился Зигфрид. Нет, даже не появился, мысленно поправил себя Тронье, — возник. Поначалу его удивило, что Ксантенца не было в королевской свите, теперь же он понял, почему властелин нибелунгов решил появиться отдельно от остальных.

Роскошь его облачения затмевала скромную одежду короля. Зигфрид сидел верхом на великолепном белоснежном скакуне с украшенной золотыми нитями гривой, копыта коня сверкали на солнце серебром. Седло и сбруя были сделаны из тончайшей белой кожи, и вся одежда Ксантенца тоже была белой. На его левой руке висел громадный белый треугольный щит с изображенными на нем ксантенской короной и драконом, и даже висевший у пояса легендарный Бальмунг был вложен в белые кожаные ножны. Роскошный, расшитый золотом и серебром белоснежный плащ развевался на ветру. Белокурые локоны красавец спрятал под массивным шлемом, украшенным изображением головы дракона. На груди нибелунга висел золотой крест размером с его кулак, украшенный драгоценными камнями. Сопровождала Зигфрида его неизменная свита — двенадцать молчаливых рыцарей, одетых в черное, на лошадях цвета ночи; они словно тени следовали за своим господином. Быть может, они и на самом деле были порождениями царства теней.

— Впечатляет? — шепнул Гунтер Хагену на ухо. Говори он громче, Гизелер с Гернотом все равно бы его не услышали. Словно завороженные, они не отрывали от Ксантенца глаз. Хаген взглянул в лицо Гизелера — глаза юного короля горели от возбуждения. — Наш юный друг знает, как себя подать, — продолжал Гунтер, — Надеюсь, он сумеет сохранить свой горделивый вид, когда получит от меня ответ.

— Он уже видел Кримхилд? — прошептал Хаген.

Гунтер слегка покачал головой, схватил Хагена за руку и вместе с ним сделал шаг в сторону. Гизелер и Гернот тоже поспешно расступились — но вовсе не затем, чтобы уступить место Зигфриду. Повернув назад голову, Хаген увидел, что отец Бернардус тоже посторонился и склонил голову, пропуская вперед маленькую фигурку.

Ксантенец остановил коня возле лестницы и спешился. Дождавшись, пока кнехты заберут щит и возьмут его коня, он шагнул вперед и поднял левую руку — словно по мановению волшебной палочки двенадцать всадников одновременно спешились и полукругом выстроились за спиной своего повелителя. Зигфрид молча протянул правую руку вперед, как будто предлагая королю пожать ее. Хаген содрогнулся, невольно вспомнив о разговоре с Зигфридом, состоявшемся перед битвой с данами. Чем-то теперешняя картина напомнила ему ту беседу. Тогда Зигфрид тоже протянул ему руку, предлагая дружбу, — теперь же этот жест по отношению к Гунтеру был унизительным для короля. Рука Хагена невольно скользнула к перевязи — но меч он оставил дома, так же как Гунтер, Гизелер и все остальные. Кроме стражников и двенадцати воинов личной охраны Гунтера, выстроившихся по обе стороны лестницы, Зигфрид и его свита были единственными, кто явился сюда при оружии.

Бросив на Хагена быстрый предостерегающий взгляд, Гунтер, изобразив на устах улыбку, шагнул навстречу Ксантенцу. Зигфрид дождался, пока король спустится по ступенькам и остановится перед ним, затем отступил на шаг назад, склонил голову и опустился на одно колено.

— Мой король! Верный слуга ждет твоих приказаний.

Гунтер натянуто вежливым тоном что-то отвечал ему — слов его Хаген не слышал. Спектакль, разыгрывавшийся на его глазах, ошеломил его. Как завороженный, смотрел он на Зигфрида и его мрачную свиту, но не видел никого. Хаген видел нечто иное — то, что имел в виду Данкварт, сказав однажды: он крадет у нас Вормс. Только теперь он понял, почему Гунтер боится Зигфрида и почему Ортвейн из Меца готов пойти на предательское убийство, не видя иного выхода. Появление Зигфрида заворожило не только Гизелера и Гернота. До этого Хаген слышал восторженные возгласы, видел смеющиеся лица, приветственно поднятые руки. Он ощущал уважение, безграничное доверие и почти братскую любовь, преподносимые народом Вормса своему владыке. Зигфрид же поверг толпу в восхищенное благоговейное оцепенение. Гробовое молчание воцарилось на переполненной народом площади, словно весь мир на мгновение затаил дыхание. Гунтера, своего короля и законного властелина, люди любили и уважали — Зигфрида они боготворили.

Гунтер и Зигфрид бок о бок взошли по широким ступеням лестницы. Одежды Гунтера, минуту назад выглядевшие по-королевски благородно и утонченно, вдруг показались бедными и убогими на фоне роскошного одеяния Ксантенца.

Торжественным шагом Гунтер и Зигфрид направились к Кримхилд. Сестра короля, потупив взор, отступила назад, когда Зигфрид остановился на последней ступеньке. Гунтер подошел к девушке и взял ее за руку. Толпа затаила дыхание, все глаза устремились на Кримхилд, Гунтера и Ксантенца. Сопровождавшие Зигфрида всадники исчезли — Хаген даже не заметил, когда это произошло, — беззвучно, точно тени, поглощенные солнечным светом.

Взгляды Зигфрида и Кримхилд встретились, разделенные лишь тонкой газовой вуалью, — и во взгляде этом чувствовалось, что это не встреча двух незнакомых людей. Взглянув на Гунтера, молча державшего сестру за руку, Хаген ощутил прилив безудержного гнева. Каким же дураком они должны были считать короля, полагая, что тот не замечает, что происходило между ними в эти мгновения!

Наконец Гунтер прервал молчание:

— Зигфрид из Ксантена, имею честь представить тебе Кримхилд, мою сестру, принцессу бургундскую. — С этими словами он вложил руку девушки в огромную лапищу Зигфрида. От внимания Хагена не ускользнуло, как Ксантенец на мгновение сжал изящные пальчики Кримхилд, при этом едва заметно кивнув ей. Его восхитило самообладание принцессы; от Зигфрида он иного и не ожидал, но чтобы Кримхилд настолько владела своими эмоциями! Вместе с тем ярость его росла. На глазах у всего Вормса они откровенно насмехались над королем, и хоть, кроме них самих, Гунтера и Хагена, никто об этом не знал, оскорбление так и оставалось оскорблением.

Отпустив на мгновение руку Кримхилд, Зигфрид опустился подле девушки на колени, снял шлем, прижал его левым локтем, а правой рукой снова схватил руку принцессы. Теперь их лица оказались совсем рядом.

Кримхилд посмотрела ему в глаза, затем медленно подняла руку и отстегнула бронзовую брошь, державшую вуаль. Удивленный гул пробежал по толпе, когда вуаль упала и все увидели ее лицо. Значение этого жеста сомнений не оставляло. Даже Гунтер удивленно вскинул брови.

— Моя королева! — нежно произнес Ксантенец. — Слава о твоей красоте и кротости завоевала мое сердце еще до того мгновения, как я увидел тебя. Но теперь я знаю, что никаких слов не хватит описать эту красоту.

Кримхилд улыбнулась:

— Благодарю… за добрые слова, доблестный рыцарь. Я тоже много слышала о тебе и твоих подвигах.

Зигфрид губами прикоснулся к кончикам пальцев девушки.

— Подвиги эти совершались в твою честь, благородная принцесса. Если бы я знал, как ты прекрасна, я дрался бы в тысячу раз яростнее против тех, кто осмелился посягнуть на ваши земли.

Хаген видел, что Гунтер с трудом сдерживается. Он кашлянул — достаточно громко, чтобы Зигфрид и Кримхилд его услышали. Девушка вздрогнула — самообладание давалось ей нелегко. Они с Зигфридом заранее отрепетировали каждый жест и каждое слово этой встречи, но в отличие от Ксантенца она не была настолько сильна духом. Достаточно было Хагену напомнить о своем присутствии, как маска упала и перед ним оказалась та Кримхилд, которую он знал с детства. Взгляды их встретились, и в глазах девушки Хаген прочитал отчаянную мольбу.

— Пойдемте, — промолвил Гунтер, — Месса начинается, и королям непозволительно заставлять ждать Господа нашего.

Кримхилд облегченно вздохнула, Зигфрид же, не выпуская ее руки, поднялся и встал рядом с нею. Медленно они вошли в храм. Хаген не двинулся с места до тех пор, пока ворота не закрылись и до его ушей не донеслись первые звуки молитвы. Лишь тогда он повернулся, спустился вниз по лестнице и направился к своему месту на трибуне. Но рядом с возвышением он остановился, секунду помедлил, а затем, повернувшись к трибуне спиной, пошел прочь.

 

Глава 25

Солнце еще не зашло, но тронный зал был ярко освещен бесчисленными висевшими на стенах факелами. Со двора доносились звуки всеобщего веселья: смех, шутки комедиантов и скоморохов, барабанный бой и звон цимбал.

Хаген задумчиво поднес к губам кубок, сделал вид, будто отпил несколько глотков, и так же задумчиво поставил его на стол. Нужно было быть осторожным: Радольт предупреждал его, что ослабленный лихорадкой и долгой неподвижностью организм очень чутко будет реагировать на алкоголь. Хаген уже начинал ощущать действие вина, хоть не выпил и двух кубков. Стоило слишком резко повернуть голову, как к горлу подступала тошнота. Но именно сегодня Хагену нужно было иметь трезвую голову, и поэтому он приказал слуге подавать ему только чистую воду.

Тронный зал Вормса, огромный и просторный, в котором любой неподготовленный посетитель обычно начинал ощущать себя маленьким и беспомощным, сегодня не смог вместить всех гостей. Большой стол, за которым Гунтер всегда обедал или же проводил советы со своими приближенными, поставили во главе длинной вереницы столов. Вокруг них сидело бесчисленное множество гостей. Гунтер пригласил в Вормс на пир лишь самых знатных людей, но тем не менее в зале собралось около двухсот гостей. По правде говоря, Хагена не интересовал ни этот праздник, ни разговоры, в которые его пытались вовлечь. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Спина ныла от долгого непривычного стояния на площади, голова гудела от шума. Сновавшие вокруг столов многочисленные скоморохи тоже не могли вывести его из задумчивости. Гунтер восседал в центре главного стола на троне, спешно доставленном с городской площади. Рядом сидели его братья, Ута и Кримхилд. На девушке было роскошное, подобающее случаю платье. Волосы ее, придерживаемые лишь тонким золотым гребнем, длинными локонами ниспадали до плеч. Хаген видел восхищенные взгляды гостей, которые украдкой посматривали на принцессу. Без сомнения, она превосходила здесь всех, хотя иные из королев и принцесс, присутствовавших на пиру, тоже славились своей красотой. Из-за некоторых велись даже войны, а кое-кто и вовсе управлял государством вместо супруга. Но ни одна из них не могла сравниться в прелести и очаровании с юной Кримхилд — даже ее собственная мать, хотя для Хагена она была все такой же, что и двадцать лет назад.

Взгляд его проследовал дальше, на противоположный край королевского стола, где сидел Зигфрид, пребывавший, судя по всему, в чудесном настроении. Рядом с ним царило самое сильное оживление, кнехты едва успевали вновь наполнять кубки да подносить мясо. Единственным, что немного портило впечатление непринужденного веселья, язвительно подумал Хаген, были два безмолвных великана из свиты Ксантенца, точно окаменевшие статуи стоящие за его спиной.

Хаген откинулся на спинку стула, прикрыл на секунду глаз и поправил перевязь — меч он на этот раз взял с собой. Он намеренно отказался сидеть с Гунтером за одним столом, как это было положено ему по сану, — так же, как Данкварт, Ортвейн и еще двенадцать тщательно отобранных воинов, как бы случайно затесавшихся среди гостей и державшихся подальше от вина и мета. Предсказать, как поведет себя Зигфрид, когда Гунтер даст ему ответ на решающий вопрос, было сложно.

Хаген не испытывал ни нетерпения, ни беспокойства. Он ждал, но был исполнен невозмутимости, пугавшей его самого: это было похоже на спокойствие перед боем. А ведь им действительно предстояло сразиться. Только к оружию, которое они решили применить, Зигфрид подготовлен не был.

Какое-то движение рядом с ним заставило его поднять взгляд. Возле него стояла маленькая, закутанная в ярко-красный плащ фигурка, из-под глубоко надвинутого на лоб капюшона сверкали любопытные глазки. Поначалу он решил, что это один из придворных шутов, и хотел было уже прогнать его, но вдруг узнал Альбериха.

Хаген нахмурился. Он еще не видел альба после того неприятного разговора в башне Кримхилд и надеялся, что не столкнется с ним до отъезда из Вормса. Карлик продолжал вызывающе и злорадно пялиться на него, очевидно, ожидая, что Хаген что-нибудь скажет. Но Хаген молчал, тогда он схватил его кубок, отпил глоток, скривился и поставил его на стол.

— Вино у тебя слабоватое, Хаген из Тронье, — заявил альб. Глазки его насмешливо поблескивали, — Такое же, как у твоего братца и сумасбродного племянника.

Хаген продолжал молчать. Альберих секунду пристально смотрел на него, затем пожал плечами и, крякнув, вскарабкался прямо на стол. Несколько человек удивленно повернулись к ним, засмеялись, заметив маленькую фигурку: как и сам Хаген поначалу, они приняли его за шута. Альберих неуклюже перевалился через стол и спрыгнул с другой стороны.

— Ты думаешь, стоит сохранять трезвую голову?

Хаген промолчал.

Гном проскользнул под столом, ловко запрыгнул на подлокотник его стула и принялся болтать ногами. Хаген попытался локтем столкнуть его, но ничего не получилось.

Альберих захихикал:

— Не выйдет, Хаген. Так просто ты от альба не отделаешься, — Лицо его находилось теперь на одном уровне с Хагеном, так что никто, кроме Тронье, не мог разобрать его слов, — Размышляешь, кому из друзей ты героически вонзишь в сердце кинжал? Или тебе пришел в голову другой вариант?

— Может быть, — пробормотал Хаген, не глядя на гнома.

— Знаю-знаю: ты им обоим напакостишь.

Хаген сердито замахнулся на наглеца. Сидевший справа от него гость удивленно повернул голову, но тут же поспешно отвернулся.

— Что тебе нужно? — прошипел он, — Иди к своему господину. У него сапоги грязные, можешь их вылизать.

Альберих засмеялся — как всегда, когда Хаген наносил ему оскорбление:

— Да я уже был у него, Хаген. И он послал меня к тебе.

— Вот как?

— Может быть, и так, — пробормотал альб, — А может, и нет — какая разница? Я вижу, ты при оружии. Зачем оно тебе?

— Мясо резать, — злобно буркнул Хаген, — А то оно очень жесткое.

— Чье мясо? Зигфрида? — Альберих удивленно фыркнул, — Стальной меч для этого не годится, Хаген, поверь мне. Так что же ты решил?

— Тебя это интересует?

— Пожалуй, я мог бы об этом и не спрашивать, — продолжал карлик, — Потому что все равно, что бы ты ни сделал, будет плохо. Честно говоря, я в тебе разочаровался. Я думал, ты уедешь или по крайней мере покончишь с собой. А так… — Он замялся, задрал правую ногу и пнул кубок Хагена. — И все-таки мне это интересно. Что ты решил?

— Почему бы тебе не потерпеть немного? — процедил Хаген, — Еще чуть-чуть, и все узнаешь, — Он показал рукой на Гунтера, закончившего разговор с Гернотом и давно уже смотревшего в его сторону. Король смотрел на него вопросительно, и в то же время во взгляде его было что-то еще, чего Хаген пока не мог понять. Нет, это был не страх, но явное беспокойство. Хаген слегка кивнул, на что Гунтер ответил ему таким же кивком.

Не очень уверенно Гунтер поднялся, схватил со стола кубок и постучал по нему перстнем. Звук был не очень громким, но все же он перекрыл шум веселья, а те, кто не услышал его, быстро замолчали, одернутые соседями. Через минуту в зале воцарилась полная тишина, все лица повернулись к королю Бургундии.

Гунтер поставил кубок на стол. За спиной Хагена неслышно возник слуга, чтобы заменить ему опрокинутый бокал, но Тронье нетерпеливо отмахнулся. Альберих, напрягшись, подался вперед.

— Друзья, — начал Гунтер. Голос его звучал твердо, но Хаген прекрасно понял, что король для храбрости уже изрядно хватил вина, — Друзья Бургундии и Вормса! — продолжал он, — Благородные дворяне и короли, рыцари и герои, оказавшие нам честь прибыть сюда, чтобы отпраздновать победу и возблагодарить Господа, — настал момент исполнить то, что давно ждало своего часа.

На мгновение он умолк, и Хаген успел бросить быстрый взгляд на Зигфрида и Кримхилд. Лицо Ксантенца было серьезным, лишь в глазах читался с трудом скрываемый триумф. Он держался совершенно непринужденно, тогда как Кримхилд с трудом сохраняла самообладание. Она старательно не смотрела в сторону Зигфрида. Гнетущее чувство вины обуяло Хагена.

— Всем собравшимся здесь, — продолжал король, — известно, кому мы обязаны победой! Людегер и Людегаст, короли Саксонии и Дании, объявили нашему государству войну. И победил их один-единственный человек, — Он улыбнулся и поднял кубок. Во рту Хагена появился привкус горечи, — Сегодня, — Гунтер повысил голос, — мы празднуем не только счастливый исход битвы и победоносное возвращение наших героев. Бог дал нам силы разбить вражеское войско, в несколько раз превосходящее нас числом. Но Господь сказал нам: возлюби врагов своих! Нельзя на зло отвечать злом и нельзя мстить побежденным. Пролито много крови, и никакое золото не оживит погибших. Я дарю свободу Людегеру и Людегасту. Завтра на восходе солнца будет готов корабль, который доставит их домой.

Восхищенный ропот пробежал по залу. Все знали, что Гунтер не собирался держать в заключении плененных королей пожизненно или же учинить процесс и казнить их, на что он имел полное право. Но столь щедрый жест — отпустить их безвозмездно, не требуя выкупа, — был неожиданностью для всех.

— Единственный человек, — продолжал Гунтер, обращаясь к гостям, — предотвратил разорение нашей империи, гибель наших верноподданных, избавил нас от горя и позора. Человек, год назад явившийся в Вормс, чтобы завоевать его. Но он сложил оружие и стал нашим другом. Не будь его, никто из нас не сидел бы сейчас здесь, а над башнями Вормса реяли бы саксонские и данские флаги. Этот человек, наш друг и вернейший союзник, — Зигфрид из Ксантена, — Он отвесил Ксантенцу легкий поклон. Тот нерешительно, будто только что догадался, что речь идет о ним, поднялся со стула. Когда стихли приветственные возгласы, король продолжил речь, — Наш друг и союзник, — повторил он, — Человек, разбивший саксов и пленивший их короля. Сегодня, Зигфрид, мы празднуем нашу победу, но прежде всего праздник посвящен тебе в знак нашей благодарности за спасение Бургундии. Благодарим тебя, Зигфрид из Ксантена.

— Он что, сошел с ума? — пробормотал Альберих, — Разве волку засовывают в пасть руку, когда другую он уже откусил?

Хаген усмехнулся. Быть может, не стоило настораживать Зигфрида столь преувеличенными выражениями восторга. Но он прекрасно понимал, почему Гунтер так поступает. Можно ли было упрекнуть его в том, что первый и, быть может, единственный триумф в этой неравной битве он хотел вкусить со всей полнотой?

— И посему хочу спросить тебя, Зигфрид из Ксантена, — вновь заговорил Гунтер, — Чего ты хочешь в награду? Короли Вормса и народ Бургундии должны тебе больше, чем просто красивые слова, — Он широко развел руками, — Золото и серебро, половина моего царства или место первого моего доверенного, правой руки короля Бургундии, — все, что хочешь, Зигфрид, — твое.

Не сразу ответил Ксантенец. Хоть он, разумеется, был готов к этому, но выглядел несколько растерянным. Быть может, Гунтер удивил его своей необычной щедростью: было опасно предлагать Зигфриду полцарства, ведь он мог и согласиться. Но в следующую секунду растерянность на его лице сменилась знакомой самодовольной улыбкой.

— Благодарю… тебя, Гунтер Бургундский, — молвил Ксантенец. — Великодушие твое безгранично, мой скромный поступок недостоин столь великой щедрости. Я помог тебе по дружбе, а не ради награды.

— Мы понимаем это, — Гунтер улыбнулся. — Но предлагаем тебе подарок тоже из дружбы, а не как плату. Назови свое желание. До нас дошли слухи, что у тебя таковое имеется.

В глазах Зигфрида мелькнула искорка недоверия — Хаген испугался, что Гунтер перегнул палку. Но в следующий миг Ксантенец широко улыбнулся:

— Ты верно говоришь, Гунтер Бургундский. Мне не нужно ни твоего золота, ни серебра — все это у меня есть. Я не нуждаюсь и в половине твоего царства, а также в сане твоего советника — ведь у меня есть место в твоем сердце, так же как у тебя в моем. Но в сердце моем есть лишь одно желание, и только ты можешь его исполнить. — Взгляд его упал на Кримхилд, — Я явился на берега Рейна потому, что до меня дошла молва о твоей силе и могуществе, но в стенах Вормса я нашел неизмеримо большее сокровище, Гунтер. Я встретил твою сестру, и с тех пор, как я ее увидел, сердце мое принадлежит ей. Так пусть империи наши соединятся, станут еще сильнее и могущественнее, и пусть этот союз скрепят прочнейшие узы — узы любви. Я прошу у тебя руки твоей сестры Кримхилд.

Никто из присутствующих не был, откровенно говоря, удивлен. Все наблюдали сегодня сцену на городской площади, да, впрочем, никто и не сомневался в истинной причине пребывания Зигфрида в Вормсе в течение целого года. Но после его слов в зале воцарилась гробовая тишина. Все напряженно ждали ответа короля.

— Руки моей сестры, — пробормотал Гунтер. Зигфрид замер, а застывшая на его лице улыбка могла ввести в заблуждение лишь того, кто знал его недостаточно хорошо, — Ты… сделал неплохой выбор, Зигфрид, — продолжал король. Голос его звучал ровно и спокойно, он отчетливо произносил каждое слово. Гунтер ни на секунду не отрывал глаз от Ксантенца. — Я предлагаю тебе полцарства, но ты требуешь того, о чем болит мое сердце и за что я в случае необходимости готов пожертвовать жизнью, — счастья моей сестры, — Он замолчал. Взгляды их встретились, и Ксантенец с удивлением увидел, что Гунтер с улыбкой смотрит ему в глаза, — Но как могу я отнять у тебя то, что давно и так уже тебе принадлежит, друг мой! Нужно быть слепым, чтобы не замечать — Кримхилд испытывает к тебе те же чувства, что и ты к ней, и надо быть болваном, чтобы заявить, будто в мире существует другой человек, способный сделать ее счастливее, чем ты.

— Так… так ты согласен?

Гунтер кивнул:

— Конечно. — Вздох облегчения прокатился по залу, — Конечно, Зигфрид, и, если бы я мог повиноваться велению своего сердца, прямо сегодня я повел бы вас под венец, — Голос его зазвучал громче: — Но я — король этой империи, и существуют законы, преступать которые не имеет права никто. Так знай же, Зигфрид из Ксантена, древний завет нашего рода гласит, что члену королевской семьи запрещается вступать в брачный союз, пока король сам не женится и не обеспечит тем самым появление наследника трона.

Зигфрид едва не задохнулся от злости.

Не давая ему опомниться, Гунтер заговорил далее:

— Но не стоит терять мужества, друг мой: ведь я давно уже замыслил жениться. До сего момента государственные дела и королевский долг не давали мне возможности осуществить эти планы. — Он улыбнулся: — Есть одна женщина, любви которой жаждет мое сердце. Стань моим сватом, помоги мне ее добиться, Зигфрид, — и тогда ты и я — мы вместе предстанем пред алтарем и скрепим брачный союз: ты с Кримхилд, а я с дамой, которой принадлежит мое сердце.

— Да будет так, мой король, — молвил Зигфрид, — Назови имя благородной дамы, которую я должен сосватать тебе, и я полечу хоть на край света.

Гунтер снова улыбнулся:

— Ее зовут Брунгильда.

Улыбка застыла на губах Ксантенца, она превратилась в гримасу, на лице его появился испуг, недоверие, потом всевозрастающая ярость отразилась на нем. А затем — бесконечное отчаяние. Хаген был поражен. Он и представить себе не мог, что Зигфрид способен испытывать подобные чувства. В момент своего триумфа, на глазах у всех он впервые познал поражение. Ему оставалось буквально полшага до вожделенной цели — и вот все рухнуло! Казалось, Гунтер на ладони преподнес ему то, к чему он так неистово стремился, но в тот миг, когда Зигфрид протянул руку, чтобы схватить добычу, ладонь сомкнулась в кулак, разжать который он был не способен, даже обладая своей божественной силой.

Хаген окинул взглядом зал. Гизелер, судя по всему, готов был броситься на своего брата с кулаками, Гернот, нахмурившись, в упор смотрел на Хагена. Кто-кто, а он прекрасно понимал, чьих рук это дело. А Кримхилд — Кримхилд, по-видимому, до сих пор не осознала до конца истинного смысла слов брата. Взгляд ее выражал удивление, легкое замешательство, но не более того. Ута же изо всех сил старалась скрыть улыбку. На лице ее отражалось явное облегчение — Хагена это даже несколько задело. Избегая ее взгляда, он вновь посмотрел на Зигфрида и Гунтера.

Долго, бесконечно долго стояли они, глядя друг на друга. Наконец Зигфрид первый опустил глаза.

— Брунгильда, — пробормотал он.

Гунтер кивнул:

— Последняя из валькирий. Ей принадлежит мое сердце. Я поклялся взять ее в жены — ее или никого, — и кто лучше, чем ты, Зигфрид, сможет помочь мне добиться ее?

Что-либо возразить Ксантенец даже не решился — да это все равно было бы бесполезно. Он склонил голову, вновь принужденно улыбнулся и опустился на стул. Гунтер тоже уселся и тотчас взял в руки кубок, чтобы смочить пересохшие губы. Праздник продолжался как ни в чем не бывало.

— Кажется, я должен взять свои слова назад, Хаген, — пропищал над ухом Тронье тоненький голосок. Хаген невольно обернулся. Физиономия Альбериха, как всегда, была искажена ехидной гримасой, но впервые за ней читалось искреннее чувство.

— Молчи! — прошипел Хаген, — Ты не понимаешь, о чем болтаешь.

Альб захихикал:

— Нет, Хаген, нет. Ты все равно меня не обманешь, что это была идея Гунтера, — Скрючившись от смеха, он от восторга хлопнул себя по ноге. Несколько недовольных лиц повернулось к ним, даже Зигфрид сердито покосился на карлика, но тот веселился все сильнее, — Это гениально! — не унимался Альберих, — Гениально, гениально, гениально!

— Заткнись наконец! — рявкнул Хаген, — Я не имею к этому никакого отношения. Гунтер давно уже собирался взять Брунгильду в жены.

Карлик все никак не мог успокоиться, но слегка понизил голос:

— О, конечно! Какое счастливое совпадение, что он именно сейчас об этом вспомнил! — Он заерзал на подлокотнике, пальцем показывая на Зигфрида: — Хотел бы я послушать, как он расскажет Кримхилд правдивую историю о битве с драконом и кольце Андваранаут. И как станет объяснять Брунгильде, что связан теперь обещанием с другой. Тут даже его божественная сила ничем не сможет помочь. Жаль, что я этого не увижу.

— Ты ничего вообще больше не увидишь, если сейчас же не закроешь рот! — Хаген уже не шутил.

Альберих дурашливо поклонился:

— О, прости, благородный Хаген, я не хотел тебя обидеть. Тебя, человека, не уступающего мне в интриганстве.

Бросив на него мрачный взгляд, Хаген встал со стула так резко, что гном от неожиданности не удержался и полетел на пол. Все засмеялись.

— А теперь, достойный повелитель альбов, — насмешливо заявил Тронье, — будьте столь великодушны, извините меня. И попросите за меня прощения у вашего господина за то, что я не могу присутствовать на торжестве в его честь. Я человек больной и должен отдохнуть. Вы должны меня понять.

Альберих, кряхтя, поднялся на ноги. Глаза его из-под капюшона сверкали яростью, но больше он не вымолвил ни слова.

Преследуемый удивленными взглядами, Хаген направился к выходу. Кто-то попытался задержать его, но он не остановился. Решение его было твердо. А для дальнего пути ему требовались силы.

Возле двери он в последний раз оглянулся. Зигфрид о чем-то беседовал с одним из нибелунгов, но взгляд его был устремлен на Хагена. Мороз пробежал по спине Тронье.

 

Глава 26

Корабль мерно покачивался на волнах, поскрипывание весел сливалось с шумом реки, тяжелым хлопаньем отсыревшего паруса и пением туго натянутых снастей в единую причудливую мелодию, отзывавшуюся в самой глубине души.

— Ты готов, господин?

Хаген непонимающе уставился на слугу и не сразу сообразил, что тот ждет ответа.

— Я… да, — пробормотал он, — Подожди. Еще несколько минут, я сейчас, — Он быстро повернулся и направился к трапу. Ладья задрожала под тяжестью его шагов.

За спиной Хагена капитан начал давать команде отрывистые приказания, матросы оживленно принялись за работу. Хаген поспешил дальше. Познакомиться с командой он еще успеет — им предстояло семь или восемь дней пути, если ветер будет попутным и боги окажутся к ним милостивы.

Быстро, но без излишней поспешности Хаген направился к тому месту на берегу реки, где он оставил холщовый мешок со своими пожитками. Солнце уже взошло, но лучи его поглощал густой, спустившийся на реку туман, окутавший все вокруг влажной молочно-белой пеленой. В городе, должно быть, люди только начинали просыпаться — если еще не валялись мертвецки пьяными после бурного празднества, продолжавшегося всю ночь. Но когда Вормс проснется окончательно, он будет уже далеко.

Хаген почти не спал этой ночью; спешно покинув тронный зал, он отправился в свои покои, куда вскоре явились Гунтер и Ортвейн, а потом к ним присоединился и Данкварт. Несколько часов они провели в непрерывной беседе — лишь Гунтер время от времени покидал их, чтобы его отсутствие за столом не бросилось в глаза. Разговор получился тяжелым: они праздновали победу, но никто из них не чувствовал себя победителем. Они нанесли Зигфриду тяжкий удар, но все понимали, что Ксантенец не смирится с поражением. Когда же Хаген остался наконец один, он долго еще лежал без сна, уставившись в потолок, пока сон не сморил его. Зато теперь ему предстояла долгая дорога на север, и выспаться он успеет.

Спустившись по откосу, он поднял с земли свой мешок и взвалил его на плечо, все еще медля возвращаться на корабль. Туман висел призрачными клочьями, холодок пробирал до костей. Роса на траве блестела, точно драгоценные камни были рассыпаны по земле. Даже отсюда, в нескольких минутах ходьбы от корабля, виднелась лишь часть быстроходной ладьи: высоко взметнувшийся киль, украшенный головой дракона, мачта с прямоугольным красно-белым парусом — как это было принято издревле у викингов, шатер на корме, разбитый специально для них с братом, чтобы укрываться от дождя и ветра, пестрые круглые щиты, из-за которых торчали ощетинившиеся ряды весел. Из тумана выглядывали лишь отдельные части единого целого, да и все звуки тоже растворялись в нем, как, впрочем, и мысли Хагена — хотя это можно было приписать усталости после бессонной ночи. Пожар чувств в душе потух, осталась лишь умиротворяющая опустошенность. Он ощущал себя столь же легким, как белые хлопья окружавшего его тумана.

— Хаген!

Голос раздался сзади. Обернувшись, Хаген с трудом распознал в густой пелене высокую широкоплечую фигуру, закутанную в белый плащ и казавшуюся поэтому призрачным порождением, частью разлившегося вокруг тумана. Это был Зигфрид. Он приближался к нему медленными, размеренными шагами. Прядь мокрых волос упала ему на лоб, на лезвии обнаженного Бальмунга мерцали крошечные капли влаги. Должно быть, он давно уже наблюдал за Хагеном.

Лямка мешка соскользнула с плеча, Хаген швырнул его на землю и взглянул в лицо Ксантенцу, тщетно пытаясь найти в глубине своей души хоть искорку страха. Напротив, он чувствовал облегчение. Чего-то не хватало бы ему, если бы он не увидел Зигфрида напоследок.

— Я ждал тебя. — Голос Хагена звучал удивительно спокойно.

Зигфрид подошел ближе и остановился в двух шагах от него. Лицо его не выражало ни гнева, ни ненависти. Он смотрел на него с упреком и… разочарованием.

— Зачем ты это сделал? — тихо промолвил Зигфрид.

— Что?

Лицо Ксантенца омрачилось:

— Не притворяйся, Хаген. Мы здесь одни, не нужно играть.

— Играть? — Хаген деланно рассмеялся, — Так ты все еще ничего не понял, Зигфрид?

Зигфрид слегка приподнял меч, но жест этот не был угрозой — скорее выражением собственной беспомощности.

— Что я должен понять, Хаген из Тронье? Что человек, которому я протянул руку дружбы, плюнул мне в лицо? Что король, которому я спас трон, предал меня? — Он горько усмехнулся: — Я предложил вам дружбу и в благодарность получил ложь и обман.

— И теперь ты хочешь меня убить.

Взглянув на обнаженный клинок в своей руке, Зигфрид улыбнулся:

— Нет. Признаюсь, я шел сюда с этой мыслью, но…

— …но это ничему не поможет.

— Нет, — печально кивнул Зигфрид. — Не поможет. Ты наголову разбил меня, Хаген. И что бы я теперь ни сделал из упрямства, это лишь усугубит то, что начали вы с Гунтером.

— Разбил? — Откровенность Ксантенца ошеломила Хагена. Перед ним стоял совершенно иной Зигфрид, лишь смутно напоминающий легендарного победителя дракона, властителя империи нибелунгов и покорителя Альбериха. — Разбил? Ты признаешь себя разбитым? Ты, непобедимый?

— Разбит, но не побежден, Хаген. Есть разница. Я дважды недооценил тебя. Третьей ошибки я не допущу. — Он помедлил, затем вложил меч в ножны и кивнул головой на корабль: — Прежде чем отправиться в путь, Хаген, ответь на мой вопрос. Почему ты так поступил? Знаю, я допустил ошибку, но я люблю Кримхилд, и она меня тоже.

— Потому что ваш брак будет означать крушение Бургундской империи и гибель Гунтера. Мы никогда не были друзьями, Зигфрид, но я тебе верю. Верю, что ты любишь Кримхилд, и знаю, что она отвечает тебе тем же. Но не могу допустить этого брака: он принесет беду. Куда бы ты ни ступил, Зигфрид, ты несешь лишь смерть и горе. А я поклялся защищать Бургундию, пусть даже ценой собственной жизни. Ты можешь ненавидеть меня за это, можешь прикончить, если считаешь это необходимым.

— Ненавидеть? — Зигфрид вздохнул. — Как я могу ненавидеть человека, прислушивающегося к голосу своей совести, Хаген? Я не знаю, кем ты меня считаешь — чудовищем или идиотом, — но я не испытываю к тебе ненависти. Если, конечно, слова твои правдивы. Но если мы увидимся вновь, Хаген, мы будем врагами, помни об этом. Ты отнял у меня больше, чем сознаешь это.

— Я ничего не отнимал у тебя, Зигфрид. Ты сам во всем виноват.

— В чем же?

— Не я принял в дар от Брунгильды кольцо Одина, и не я…

— Кольцо Одина! — Зигфрид гневно топнул ногой, — Болтовня!

— Если это болтовня, то почему же ты так гневаешься? Если легенда об Андваранауте всего лишь вздор и если не ты разбудил Брунгильду от тысячелетнего сна, то почему же ты не хочешь сопровождать Гунтера в Исландию?

— Что ты знаешь об этом? — фыркнул Зигфрид, — Тогда я был еще ребенком, неопытным юнцом, впервые познавшим женщину и принявшим вспышку чувственности за истинную любовь. Кто дал тебе право упрекать меня, Хаген?

— Ты должен был сдержать свое слово. Не нужно было связывать себя с Брунгильдой обещанием, а потом домогаться другой женщины. Теперь расплачивайся за это. — С этими словами Хаген поднял свой мешок, вновь взвалил его на плечо и быстро зашагал прочь.

Взойдя на корабль, он остановился возле носа. Канаты уже перерезали, и ладья содрогалась от толчков: матросы шестами отталкивались от берега. Туман рассеивался, солнце светило все ярче, внезапно солнечный луч, вырвавшись из редеющей пелены, словно проводник осветил пред ними путь.

— Правь парус, капитан, — молвил Хаген. — Весла на воду! Мы торопимся домой. В Тронье.

 

Глава 1

Море в этот день, казалось, с особой яростью решило обрушиться на каменные стены замка Тронье. Поверхность океана почернела, пенистые волны с такой силой разбивались о камень, что крошечные капельки воды долетали до зубцов крепостных стен, смешиваясь с хлопьями снега, вздымаемыми ураганным ветром. На юге, где должна была быть видна линия, разделявшая поверхность воды и бушующие тучи, было черным-черно. Точно воплотившийся в стихии гнев богов обрушился на землю, заставляя души людей замереть в испуге.

Три недели уже свирепствовала непогода, и так будет продолжаться еще долго. Такой бури никогда не видели те, кто боролся с волнами там, внизу, на крошечном суденышке.

Хаген подался вперед, вглядываясь в то и дело пропадающую в снежном вихре маленькую точку. Наблюдатель на башне увидел корабль уже полчаса назад, и Хаген, закутавшись в меховой плащ, поспешил на крепостную стену. Судно приближалось очень медленно. Несмотря на сильный ветер, надувавший широкий белый парус, ладья с трудом боролась с течением. Высоко задранный киль, украшенный головой лошади, то и дело пропадал за серой стеной воды. Хагену казалось, что сквозь завывания бури он слышит пение натянутых до предела снастей, скрип деревянных весел, отрывистые команды.

На самом деле корабль, конечно, был слишком далеко, и слышать Хаген мог лишь завывание ветра да грозный рокот волн, разбивавшихся далеко внизу о гранитные стены крепости. Виден же был только белый парус, мелькающий за сплошной завесой шипящей пены.

Воображение Хагена подогревало его необычное возбуждение. Тронье и вправду находился на краю света, редкий парусник заплывал в коварные северные воды, тем более в пору весенних бурь, превращавших и без того опасные лабиринты фьордов и шхер в смертельные ловушки. И корабль этот был не просто каким-то неизвестным судном. На мачте его развевался кроваво-красный вымпел, а на белоснежном парусе ярким пятном алела распустившаяся роза.

Вормс.

Это был корабль из Вормса. И нес он вести от Гунтера, а может, и от Кримхилд, Ортвейна, Гизелера — от всех, кого Хаген знал и любил, кого мучительно недоставало ему весь этот год. Внешне он выглядел абсолютно спокойным, неподвижно стоя за зубцами крепостной стены и взирая на бурлящее море, но в душе бушевала столь же сильная буря, что и внизу, в зеленовато-черных волнах. Вормс. Как же ему не хватало его, знакомых лиц, детского смеха, запаха свежего сена! Вот что значил для него этот корабль. Красная Роза Бургундии разбудила в нем воспоминания; то, что на целый год было забыто, в один миг ожило вновь.

Но к радостному предвкушению примешивалось беспокойство: все сильнее буря трепала ладью. Ветер крепчал, чем ближе легкое суденышко приближалось к берегу, словно силы природы вознамерились не подпускать его к спасительной земле. Судя по курсу корабля, капитан хорошо ориентировался в здешних фарватерах; да, Гунтер, видимо, собрал надежную команду. Люди знали, что может их здесь ожидать. Но ураган завывал все сильнее, а всего лишь в нескольких милях позади судна на небе сгущались новые тучи. Что-то прогневало богов, и Тор в ярости орудовал своим молотом.

Хаген ничем не мог помочь ни кораблю, ни его команде: власть его ограничивалась зубчатой кромкой стен крепости, а то, что было дальше — бескрайнее море, — было миром богов. И капитану оставалось полагаться на их милость и свою удачу. Медленно повернувшись, Хаген начал спускаться вниз.

Только войдя в свои покои, он понял, как продрог. Пальцы одеревенели, но жаркий огонь очага постепенно возвращал их к жизни. Какую же весть вез ему этот корабль? Что могло произойти, если Гунтер снарядил в Тронье ладью, да еще весной, в такую погоду?

Стоя у огня, Хаген пытался представить, как жил Вормс весь этот год. В Тронье это время пролетело быстро и без каких-либо событий. Дни здесь были долгими, а вечера бесконечными, и не раз ночами он лежал без сна, прислушиваясь к вою ветра и шепоту волн, до рассвета считая удары собственного сердца. И все же — или как раз поэтому — год пролетел незаметно, не так, как в Вормсе, где каждый новый день нес свежие впечатления. Как жил этот прекрасный город на берегу Рейна? Гунтер, наверное, стал еще печальнее и молчаливее, а на лице Гизелера появился первый пушок. Фолькер должен был сочинить еще несколько новых песен, а Кримхилд…

Из всех лиц он наиболее отчетливо представлял себе ее юные черты. Только лицо ее было печально и искажено страданием, и, как Хаген ни пытался, он не мог вспомнить ее веселый детский смех, который он так любил. Покидая Вормс, он причинил ей боль, и теперь воспоминания о страдании, доставленном человеку, которого, пожалуй, он любил в Вормсе больше всех, возвращались к нему.

Но год — достаточно долгий срок, особенно для того, кто молод. Пусть время не залечит рану, но зато притупит боль. Вполне возможно, что корабль вез ему приглашение на помолвку Кримхилд — ведь многие благородные рыцари добивались руки принцессы. Зигфрид, наверное, давно возвратился в Ксантен, а может, отправился завоевывать другие королевства…

Повернувшись спиной к огню, Хаген хлопнул в ладоши, призывая Фриге, своего слугу. В комнату вошел сгорбленный седовласый старец и вопросительно посмотрел на него. Фриге говорил редко, хотя был человеком образованным и знал много языков. А уж если он открывал рот, то ограничивался лишь необходимыми фразами. Это была одна из причин, по которым Хаген приблизил его к себе.

— Корабль, — начал Хаген, — Все ли готово к его прибытию? Вино, мясо, теплые пледы? Топятся ли покои для людей?

Фриге кивнул:

— Все готово. Я выслал навстречу им Сверна и Оуде. — Лицо старика раскраснелось, язык едва ворочался — все это время он был на жестоком холоде, и губы его онемели. Не дожидаясь приглашения, Фриге шагнул к камину и протянул к огню руки, — Корабль прибыл из Вормса, — заметил он.

Хаген кивнул.

— Значит, ты уедешь, господин.

— Чепуха, — поспешно возразил Хаген.

Фриге покачал головой:

— Ты уедешь. Тронье снова станет одинок.

Хаген промолчал. Фриге болезненно улыбнулся и, низко опустив голову, вышел.

Пораженный, Хаген глядел ему вслед. Старик был прав. В глубине души он и сам понимал это все время, с момента, когда на горизонте возник белый парус.

Что-то, видимо, произошло в Вормсе такое, что требовало его присутствия. И корабль этот прибыл за ним! Как же он сразу этого не понял?

Вновь накинув на плечи отсыревший плащ, Хаген выбежал на улицу и, согнувшись на жестоком ветру, поспешил к воротам.

Град ледяных кристаллов ударил в лицо, едва Хаген миновал ворота замка, дыхание у него перехватило. Ступеньки узкой лестницы, ведущей вниз, к порту, обледенели — несколько раз он едва не упал. Корабль он потерял из виду, но проскочить пристань было невозможно: это было единственное место, узкий вырез в побережье, с обеих сторон окруженный огромными скалами. Только здесь корабль мог укрыться от самой жестокой бури.

Задыхаясь, Хаген добрался до расщелины в скале, ведущей к порту. Сверн и Оуде действительно стояли возле берега. Корабля видно не было: буря вздымала волны выше человеческого роста, вход в гавань словно покрывала сплошная вуаль шипящей пены.

Сверн что-то крикнул ему: Хаген видел, как губы его шевелятся, но за диким ревом невозможно было разобрать ни слова. Он шагнул ближе.

— Беда, господин! — кричал Сверн. Лицо парня побагровело от холода, под глазом сочилась кровью глубокая царапина — должно быть, он упал с обледеневшей скалы.

— Что случилось?

— Мачта сломана, им ее уже не починить. Корабль пойдет ко дну.

Хаген содрогнулся. Этого нужно было ожидать. Ни одному кораблю не справиться с такой бурей. Но так случиться все равно просто не могло! Судьба не имела права оказаться столь жестокой — послать ему этот корабль, а затем уничтожить его прямо у него на глазах.

— Беги назад! — воскликнул он, — Зови всех. Пусть спускаются сюда, и мой брат — тоже! Захватите бинты и горячий мет!

Не дожидаясь ответа, он повернулся и бросился бежать. Он помнил: где-то здесь должна находиться отвесная скала, с вершины которой было видно море на несколько миль к горизонту. Да, вот и она, но как обледенели камни! А силы уже на исходе. Но ярость и отчаяние оказались сильнее — преодолевая ураганный ветер, Хаген начал карабкаться наверх.

Вот и корабль!

Одна из мачт действительно сломалась и упала за борт. На беспорядочной паутине разорванных снастей, обрывков парусов и обломков древесины висел окоченевший от холода труп моряка. Второй парус тоже был изодран в клочья — вот-вот упадет и он. Но ладья, несмотря ни на что, неуклонно приближалась к берегу, смертельный ужас придавал гребцам сверхчеловеческие силы.

Как безумный, Хаген замахал руками, указывая левее. Увидев, что человек на палубе кивнул, он облегченно вздохнул. Сложив руки рупором, капитан что-то прокричал гребцам, и ладья начала менять курс. Маленький корабль угрожающе накренился на один борт, когда половина весел опустилась в воду, а другая взметнулась вверх; голова лошади на носу медленно поворачивалась прямо к спасительной бухте. Огромная волна на мгновение скрыла ладью из виду; когда она откатилась, Хаген увидел, что еще два весла исчезло, а рядом с мертвецом на корме застыл второй неподвижный труп. Теперь было видно, что в борту ладьи зияет пробоина в том месте, где обрушилась мачта. Вода уже заливала палубу по щиколотку. Корабль шел ко дну, и надежда на спасение становилась все призрачнее, но люди продолжали отчаянно бороться со стихией. Хаген давно уже потерял счет времени: сколько он простоял здесь, сам рискуя быть унесенным в море яростным порывом урагана? Лишь голос брата, донесшийся сквозь дикий вой ветра, заставил его вздрогнуть.

Лицо Данкварта потемнело от гнева:

— Ты что, с ума сошел? Хочешь себя угробить?

— Корабль! — прокричал в ответ Хаген, — Мы должны помочь им!

— Каким способом? — рявкнул Данкварт, — Пожертвовав твоей жизнью, что ли?

Отчаянными усилиями гребцы приближали корабль к берегу, но следующая волна вновь отшвырнула его назад. И тут Хаген с ужасом сообразил, что ладья идет неверным курсом: на пути ее подстерегали коварные подводные рифы. Он принялся отчаянно махать руками, что-то кричать, но голос потонул в реве шторма.

Громовой удар сотряс землю. Хаген почувствовал, как деревянное тело корабля всей массой налетело на скалу; на мгновение жуткий треск и скрежет перекрыл остальные звуки. Один из матросов, не устояв на ногах, перелетел через борт, бушующее море тут же поглотило несчастного. Со звоном лопнули натянутые снасти, на корме взметнулся ввысь фонтан воды. Проскочив все же первый риф, ладья страшно накренилась, и тут следующая мощная волна швырнула ее в спасительную гавань. Увлекаемый последним приветствием бушующей стихии, корабль скользнул на песчаную отмель и замер. Буря продолжала неистовствовать, но теперь корабль был защищен стеною скал, о которые он только что едва не разбился.

В мгновение ока Хаген оказался возле корабля. Оставшаяся мачта медленно накренилась, треснула у основания и рухнула на землю. Изодранный парус опустился сверху, точно саваном прикрыв ее останки. Одним прыжком Хаген подскочил к первому матросу, помогая ему встать на ноги. Отстранив его руку, тот, пошатываясь, поднялся самостоятельно. Лицо его было залито кровью.

— Помогите лучше остальным, — пробормотал он, попытался шагнуть вперед, но ноги его подкосились, и матрос рухнул Хагену на руки. Передав его одному из кнехтов, Хаген поспешил к другому моряку, неподвижно лежавшему на палубе.

Он был мертв. Хаген понял это, еще не коснувшись ладонью холодного лба. Глаза матроса были широко раскрыты, смертельный страх навсегда застыл в них. Скрюченные пальцы в отчаянье вцепились в обломок мачты.

Потрясенный, Хаген выпрямился и огляделся вокруг. Посреди бушующего моря корабль казался ему крошечным, но теперь он видел, какой огромной оказалась ладья на самом деле: гордый двухмачтовый парусник с дюжиной весел на каждом борту, команда которого должна была насчитывать самое меньшее тридцать человек. Но теперь прекрасная ладья была безнадежно искалечена, море нанесло ей раны, залечить которые уже не удастся. В лучшем случае от всей команды осталась в живых лишь половина, и неизвестно, оправятся ли они от ран. Удивительно было, как вообще кораблю удалось достигнуть берега.

Взгляд Хагена скользнул по обломкам мачты. Бургундский вымпел… Сердце его сжалось в страхе. Однако ни Гунтера, ни кого-либо еще из близких на борту, кажется, не было. Хаген склонился к одному из матросов, скорчившемуся на палубе и прижимающему к телу сломанную руку.

— Где ваш капитан? Он жив?

Моряк уставился на него, очевидно не поняв вопроса. Сообразив, он кивнул головой и показал на корму, где без движения лежал человек. Хаген поспешил к нему.

Лицо капитана было бледным как мел, но глаза лихорадочно горели. Хаген бережно подхватил его на руки — он оказался удивительно легким, словно стихия отняла у него не только силы, но и частицу тела.

Капитан жалобно застонал:

— Оставь меня, господин. Помоги… лучше остальным.

— О твоих товарищах позаботятся, — отвечал Хаген, — Не волнуйся. Скажи мне, кто вы? Вы прибыли из Вормса? От Гунтера?

Капитан кивнул:

— Меня зовут Арнульф. Капитан «Хенгиста». Я привез известия для Хагена из Тронье.

— Я — Хаген из Тронье, Говори же.

Моряк замешкался. Только теперь Хаген сообразил, что никогда не видел в Вормсе этого человека, да и лица остальных были ему незнакомы. Собственно говоря, сам корабль, хоть и шел под флагом Бургундии, сделан был явно не в Вормсе. Королевская флотилия состояла из небольших легких ладей, приспособленных для плавания по спокойным речным водам. «Хенгист» же был колоссом, привыкшим отражать натиск стихии. И тут Хаген вспомнил, где он видел этот корабль.

— Вы не из Вормса.

Арнульф молчал. Внезапно по телу его пробежала судорога, он задрожал и начал бредить на непонятном языке.

Вздохнув, Хаген подхватил его и медленно понес к замку.

 

Глава 2

— Откуда вы? — повторил вопрос Хаген. В тронном зале замка Тронье собрались Данкварт, Фриге, принесший с собой теплые пледы и кружку с обжигающим метом, и капитан потерпевшего крушение «Хенгиста». Напряжение последних часов сменилось усталой расслабленностью. Хаген несколько раз спускался из крепости на берег, помогая перетаскивать оставшихся в живых матросов. Тронье был маленькой крепостью, не приспособленной к приему гостей — тем более полутора десятков израненных, обессилевших людей. Они сделали для пострадавших все, что было в их силах, и теперь Хаген чувствовал себя бесконечно усталым. — Кроме того, он до костей промерз, и незрячий глаз опять начал болеть — как и всегда, когда он чрезмерно утомлялся. Однако он тщательно сдерживал лихорадочное нетерпение, вручая Арнульфу кружку с метом и вновь задавая свой вопрос.

Моряк пригубил дымящийся напиток, с наслаждением грея руки о кружку. Хаген укутал его меховым пледом, усадив на самое теплое место в зале, прямо возле камина. Арнульф был уже немолод — возможно, старше его самого, но при этом далеко не столь крепкого сложения. Было удивительно, как ему вообще удалось выжить.

— Ты будешь отвечать? — взвился Данкварт.

Хаген взглянул на него с упреком и сказал Арнульфу:

— Прости моего брата. Но после всего, что произошло…

Арнульф улыбнулся:

— Он прав. Скажи, Хаген, а мои люди… сколько осталось в живых?

— Сколько их было всего?

— Тридцать два, — отвечал Арнульф, — Вместе со мной.

— Значит, осталось меньше половины, — пробормотал Хаген, не глядя на него, — Мне очень жаль. Но я никогда еще не видел такой бури. Вы…

— Это была не буря, — перебил его Арнульф, — Это было колдовство, Хаген! Злые чары!

— Чушь! — вмешался Данкварт, — Здесь, в Тронье, всегда бушевали бури, особенно сейчас, весной. И вам еще повезло, что вы потеряли только половину всей команды и корабль.

— Нет, колдовство! — Арнульф его не слушал. Глаза моряка вновь загорелись лихорадочным огнем.

Хагену стало не по себе.

— Объясни, с чего ты это взял?

Арнульф вдруг как-то съежился:

— Прости меня.

Хаген отмахнулся:

— Ничего, Арнульф. Расскажи лучше, откуда вы и что за весть привез ты для меня?

— Сами мы — я и моя команда — подданные данского короля Людегаста. Вернее, того, что сделал из этого человека некий Зигфрид из Ксантена, — Арнульф стиснул зубы.

— Даны? — изумился Данкварт, — И подданный Людегаста будет рисковать жизнью, чтобы передать послание короля Гунтера? Человека, победившего его повелителя? — Он пристально взглянул в лицо дана, — Прости, Арнульф, но что-то я в это не верю.

— Пусть он говорит, — перебил Хаген.

Арнульф бросил на него благодарный взгляд. Опустошив кружку до дна, он уставился в пол.

Фриге с готовностью подошел с кувшином живительного напитка, но Хаген покачал головой. Дан выпил уже достаточно.

— Гунтер сам попросил меня об этом, — продолжал дан, — Ни один из его кораблей не выдержал бы плавания…

— Ерунда! — вспылил Данкварт.

Арнульф невозмутимо продолжал:

— Времени у нас оставалось мало, а ладьи Гунтера хоть и быстры, но не годятся для плавания по открытому морю, да еще в это время года.

— Это верно, — согласился Хаген. — И все же трудно поверить, что Гунтер доверил послание именно дану, особенно если оно так важно, как ты утверждаешь. Где оно? На борту корабля?

Арнульф покачал головой:

— Это не письмо. Написанное может легко оказаться в чужих руках — так сказал Гунтер. Я запомнил все, что он сказал, слово в слово. Гунтер отправил в поход именно меня, так как мой корабль — самый быстрый.

— Но причина не только в этом, так ведь?

Дан выразительно посмотрел на Хагена:

— Так. Самая важная причина в том, что никому в Вормсе он больше не доверяет.

Данкварт взорвался:

— Что ты мелешь?

— Ты не знаешь, что произошло в Вормсе, — перебил Арнульф. — Когда вы уехали? Год назад? — Данкварт кивнул, и Арнульф уже спокойно продолжил: — Вормс уже не тот, что был прежде. Хоть Гунтер еще сидит на троне, но истинным правителем является Зигфрид из Ксантена.

— Не верю, — снова вмешался Данкварт. — Ты лжешь! Я не знаю, зачем ты это делаешь и кто тебя подослал, но уверен, что подданные Гунтера никогда…

— Подданные Гунтера? О, ты имеешь в виду Фолькера из Альцая, Ортвейна из Меца, Гизелера, Гернота и еще немногих приближенных? Разумеется. Они остались ему верны и скорее умрут, чем предадут его. Но разве короля спасет горстка воинов, если враг уже прокрался в сердца его подданных? Поверь, Данкварт, — Зигфрид давно уже фактически правит Вормсом. Гунтер даже не осмеливается ему перечить. В присутствии посторонних он не решается говорить о нем дурно, — Он взглянул на Хагена: — Ты не должен был уезжать, Хаген. Ты ведь подарил Зигфриду Вормс, понимаешь?

— Значит, он все-таки остался, — пробормотал Хаген, — Я надеялся, он вернется назад в Ксантен.

Арнульф рассмеялся:

— В Ксантен? Зигфрид и Вормс теперь единое целое, и теперь, когда там нет тебя, никто не решится оспорить его притязания.

Хаген задумался. Слова Арнульфа глубоко проникли в его душу, но в действительности весть эта его не удивила. Как он мог так обманывать себя? Он должен был это предвидеть, да в глубине души он чувствовал, что так все и получится. Они нанесли Зигфриду поражение, но не одолели его окончательно. А Зигфрид из Ксантена не станет сложа руки терпеть поражение.

— Так что же велел передать мне Гунтер?

— А передать я должен следующее: Гунтер Бургундский просит тебя отправиться в Изенштейн и там ожидать его.

— В Изенштейн? — Хаген ошарашенно уставился на дана.

— В замок валькирии, — кивнул Арнульф. — Таковы были слова Гунтера. Он сказал, ты поймешь, что он имеет в виду.

— Но… но это… невозможно! Зигфрид никогда…

И тут ему все стало ясно. Внезапно Хаген сообразил, что значили слова Зигфрида во время самой первой их встречи. Ксантенец тогда сказал: «Однажды я недооценил тебя, Хаген. Но дважды я ошибок не повторяю». Теперь он был вынужден признать, что совершил роковую ошибку, быть может самую серьезную в своей жизни. Теперь он недооценил Зигфрида. Он считал, что нанес ему смертельный удар, не думая о том, что рана эта лишь разозлит нибелунга. Весь год, весь этот долгий год Зигфрид вводил их в заблуждение, прикидываясь побежденным. На самом деле он вынашивал коварные планы. Он выжидал, долго и терпеливо, словно хищник, выслеживающий жертву.

— Говори дальше, Арнульф. Это все, что хотел передать Гунтер?

Дан кивнул:

— Все. Но я знаю еще кое-что. Я был свидетелем разговора, когда Зигфрид объявил, что зима скоро кончится и пора Гунтеру выполнить свое обещание и жениться. Мой король послал меня в Вормс с подарками — близилась годовщина вашей победы, Гунтер затевал праздник и пригласил на него и меня тоже. — Он усмехнулся: — Я принял приглашение, так как путь обратно в Данию предстоял долгий, а бургундское вино доброе. Я все слышал собственными ушами и видел, как страх отразился в глазах Гунтера. О, он владел собой как подобает королю, но слова Зигфрида поразили его в самое сердце.

— И что же было дальше? — вмешался Данкварт.

Арнульф пожал плечами:

— Ничего. В ту же ночь, когда все уже спали, Гунтер явился ко мне и попросил немедленно отправиться в Тронье с вестью для Хагена.

— И ты согласился? — В голосе Данкварта звучало недоверие. — Почему? Ведь Гунтер разбил ваше войско и пленил твоего короля.

— Он вел себя как истинный рыцарь, и я не могу его ненавидеть. Это не позор — проиграть в честном бою.

— Но это еще не повод рисковать собственной жизнью.

— Конечно, нет. Ты прав, Данкварт, — не ради короля Гунтера я решился на этот поход. Я отправился в Тронье затем, чтобы уничтожить Ксантенца, — Он повернулся к Хагену, и голос его зазвучал подобно ледяному ветру: — Ты должен прикончить его, Хаген. Отправляйся в Изенштейн и убей Зигфрида, иначе он уничтожит вас всех. Сделай то, на что давно должен был решиться, если хочешь спасти Гунтера и Вормс.

— Сколько воинов Гунтер взял с собой в поход? — Хаген пытался сдержать дрожь в голосе.

— Ни одного. Зигфрид убедил его, что завоевывать сердце Брунгильды король должен сам.

— Один? — вскричал Данкварт. — Ты хочешь сказать, что Гунтер Бургундский отправился в поход вдвоем с Зигфридом?

Арнульф кивнул:

— И с ними эти черные вороны, спутники Ксантенца. Если все шло, как задумал нибелунг, то они должны были выступить через три дня после отплытия «Хенгиста».

— Три дня! — Хаген вздрогнул. — Значит, времени у нас осталось совсем мало! Сколько продолжалось плавание?

— Десять дней и ночей, и каждый день был страшнее предыдущего. Боюсь, мы опоздали, Хаген. «Хенгист» в десять раз быстрее корабля, на котором отправились Зигфрид и Гунтер, но буря отнесла нас далеко в сторону. — Он сжал кулаки, — Колдовство Ксантенца наслало на нас этот шторм, Хаген. Поверь мне, я знаю, что говорю.

— Никакого колдовства не существует! — Был ли уверен Хаген в собственных словах? Не ощущал ли он сам дуновение ночи в присутствии нибелунга и его демонов?

— Называй это как угодно, — настаивал Арнульф, — Мне уже сорок лет, Хаген, тридцать пять из них я провел на борту корабля, но никогда не видел такой бури. Она началась в первый же день и с каждым часом становилась все ужаснее. Это была его магия, его проклятие — он не желал, чтобы мы добрались до Тронье и ты узнал эту новость.

— Чепуха. Зачем это могло быть нужно Зигфриду?

— Потому что он боится тебя. Я видел его глаза, когда было упомянуто твое имя. Быть может, ты единственный во всем мире, кого он страшится.

Хаген уставился на огонь, пылавший в камине.

— Коли так, — промолвил он наконец, — не будем терять времени. Выступать нужно сегодня. Путь к Изенштейну далек.

— У вас есть корабль? — Арнульф горько усмехнулся, — Боюсь, «Хенгист» уже не сможет доставить тебя в Исландию.

Хаген покачал головой:

— Мы поступим иначе. В двух днях конного пути от Тронье есть рыбацкая деревня. Там я и найду судно.

— Два дня, — Арнульф нахмурился. — И затем еще два дня плавания, даже если буря пощадит нас. Мы не успеем, Хаген.

— Мы?

Арнульф кивнул:

— Гунтер попросил меня доставить тебя в Исландию, и я это сделаю.

— Можешь не беспокоиться, — молвил Данкварт, — Мы благодарны за помощь, но все остальное тебя не касается.

— Зигфрид уничтожил мой корабль! — вспылил Арнульф. — Погибла половина моих матросов, и ты говоришь — меня это не касается? Я отправляюсь с вами, или можете прикончить нас всех.

Отговаривать дана было бессмысленно — Хаген это прекрасно понимал. Что ж, тем лучше — помощь его очень понадобится в пути.

— Но почему, Арнульф? Зачем ты снова рискуешь жизнью? Ты ведь знаешь — мы все можем погибнуть. Никто еще не возвращался из Изенштейна.

— Знаю. Но я хочу видеть, как ты прикончишь Ксантенца, Хаген. Как твой меч вонзится в его тело, — Он стиснул кубок с такой силой, что глиняный сосуд треснул и кровь закапала из порезанного пальца, — А если этого не сделаешь ты — я убью его сам.

 

Глава 3

Отряд продвигался на север, все глубже вторгаясь в белоснежные просторы ледяной пустыни, открытой всем ветрам. Хаген знал, что им предстоит битва, знал и то, что бой будет не на жизнь, а на смерть.

Конь его внезапно споткнулся о камень, скрывшийся под обманчиво гладким снежным настом, Хаген встрепенулся и слишком резко натянул поводья — скакун в ярости дернул головой и закусил удила. Хаген быстро оглянулся — не заметил ли кто его оплошности. Было бы неприятно, если бы кто-то из людей Арнульфа увидел, как он едва не свалился с лошади.

Но никто даже не повернул головы. Данкварт, закутанный в плащ из медвежьей шкуры, скакал сзади, так низко склонившись в седле, что Хаген начал сомневаться, не заснул ли брат на ходу. Остальные же — Арнульф с горсткой своих матросов и трое рыцарей из Тронье — вырвались далеко вперед, так что за густой пеленой снега виднелись лишь их смутные силуэты.

Хаген придержал коня, дожидаясь, пока его догонит Данкварт. Поравнявшись с братом, тот поднял голову — и Хаген вздрогнул. Данкварт был на десять с лишним лет моложе его, но узкое бледное лицо под глубоко надвинутым на лоб капюшоном выглядело сейчас старческим.

Хаген попытался улыбнуться, но сам почувствовал, как от холода и усталости улыбка на его лице застыла кривой гримасой.

— Скоро стемнеет, — молвил он. — Нужно поискать место для ночлега.

Данкварт, нахмурившись, покачал головой:

— Еще есть время. Добрых два часа.

Хаген вздохнул. С тех пор как они вступили на эту Богом проклятую землю, привалы становились все длиннее, а промежутки между ними все короче. Словно нескончаемая метель и бесконечная пустыня высасывали остатки сил из их тел.

— Нет, — настаивал Хаген, — До Изенштейна уже недалеко. Мы переночуем, а с рассветом тронемся дальше. Всем нам необходим отдых. Я не собираюсь предстать перед Зигфридом во главе горстки полумертвых людей.

Брат упрямо покачал головой и пришпорил коня. Вздохнув, Хаген последовал за ним. С тех пор как они покинули Тронье, братья почти не разговаривали. Что-то угнетало Данкварта.

Через четверть часа они достигли подходящего для ночлега места — небольшой площадки под нависающей скалой, защищенной от ветра кустарником. Спешившись, усталые люди начали стреноживать лошадей и собирать топливо для костра.

Солнце быстро садилось, снег засеребрился в свете костра, распространявшего приятное тепло. Вьюга немного утихла, снежинки тихо падали и шипя растворялись в пламени.

Все молчали. Разговоры требовали усилий, а за последние дни они привыкли экономить силы. Хаген бросил взгляд на горстку людей, тесно сгрудившихся вокруг костра. Нет, не только тяготы двухдневного плавания и трое суток скачки сквозь холод и вьюгу подорвали их силы. Сама эта земля полностью истощила людей. Огнедышащие мрачные горы Исландии, бескрайние равнины, где даже летом проклевывалась лишь скудная травка, служили грозным предупреждением для смертных — земля эта принадлежала богам.

Сидевший у самого пламени Арнульф негромко окликнул Хагена. Тронье взглянул на дана: лицо Арнульфа было бледным как мел, старые раны еще не успели затянуться. В глазах горел все тот же лихорадочный огонь.

— Ксантенец уже должен прибыть в Изенштейн, — молвил он, — Мы опоздали.

Хаген понимал, что Арнульф прав. Они потеряли много времени. Капитану, доставившему их к берегам Исландии, пришлось заплатить много золота, но все равно он высадил их далеко южнее Изенштейна — его страх был понятен. А разбушевавшаяся снежная буря еще больше их задержала.

— Может быть, — отвечал Хаген. — Но мы все равно успеем. Придется Гунтеру немного подождать нас.

— Если валькирия не сразу перережет ему глотку, — мрачно заметил Арнульф, — Правда ли, что она убивает всякого, кто жаждет заполучить ее в жены?

— Кроме одного, — отвечал Хаген.

— Зигфрида.

— Да, Зигфрида. — Ему не хотелось продолжать разговор, но Арнульф не отставал:

— Так что же в истории о Зигфриде правда, а что — легенда?

— Откуда мне знать? Говорят, он первый из смертных, видевший валькирию и живым покинувший ее замок.

— Говорят еще, будто Зигфрид обещал на ней жениться.

Хаген удивленно поднял взгляд. Он был уверен, что эту подробность знали лишь немногие. Либо тайна Зигфрида хранилась не так тщательно, как желал бы Ксантенец, либо Арнульф знал куда больше, чем полагал Хаген.

— Расскажи, Хаген, — попросил Арнульф. Остальные тоже с интересом придвинулись к ним поближе.

Хаген помедлил.

— Почему бы и нет? — наконец сказал он, усаживаясь поудобнее и теснее закутываясь в меховой плащ. Костер жарко горел, лицо и руки Хагена уже едва не плавились, но спина все еще не отогрелась. Быть может, рассказ поможет ему забыть о боли, — Говорят, — начал он, — что Зигфрид из Ксантена явился в Исландию, одолев перед этим повелителя нибелунгов и объявив себя властителем их империи. Слава о прекрасной Брунгильде, последней из валькирий, не давала ему покоя, и юный необузданный принц возжелал взять ее в жены, хоть ни разу не видел богиню. — Хаген запнулся, внезапно сообразив, что вступление могло показаться слушателям сбивчивым и сумбурным. Интересно, как бы Фолькер повел рассказ о Зигфриде? Воспоминание о славном певце словно помогло ему направить речь в нужное русло, — Однажды король Дании пригласил Зигфрида в гости, — Хаген бросил взгляд на Арнульфа, тот согласно кивнул, — Праздник продолжался три дня и три ночи. Певцы и скоморохи славили мужество старых героев и красоту дам. И о Брунгильде услышал здесь Зигфрид, о валькирии, живущей в Исландии, огненном острове на краю света. Сам Один, отец богов, приговорил валькирию к вечному сну. Словно завороженный, Зигфрид внимал словам певца, рассказывавшего о Ваберлое, вечном огне, окружающем Изенштейн и испепеляющем каждого, кто рискнет туда проникнуть.

Но юный неукротимый герой воскликнул: «Я попаду в Изенштейн! Хочу взглянуть на красавицу Брунгильду! Дай мне быструю ладью, король, и отпусти в поход».

Но Людегаст, король данский, уговаривал его: «Не рискуй, мой друг, ведь ни одному смертному не преодолеть огненного кольца Одина, ты превратишься в пепел».

Принц же настаивал на своем. Разве не поработил он племя нибелунгов, не победил семерых великанов и страшного дракона и не омылся его кровью, сделавшей его кожу прочной, словно броня? И Людегаст сдался и предоставил ему лучший свой корабль и могучего жеребца Грани — самого быстрого во всей Дании. На другой день принц Ксантенский пустился в путь.

Свежий ветер раздувал паруса его ладьи, острый киль взрезал волны, и вот наконец взору Зигфрида предстали ледяные горы. Вершину самой высокой из них, Изенштейна, венчал замок Брунгильды, а вокруг пылало огненное кольцо, Ваберлое. Зигфрид ступил на остров, пришпорил коня — и вот он уже на вершине горы, перед огненной стеной. Целым и невредимым преодолел он огонь — ведь кожа его была неуязвимой. Только маленькое пятнышко на спине, где прилип листочек липы, когда он купался в крови дракона, оказалось обожженным.

Мертвая тишина царила в замке, когда Ксантенец вошел в тронный зал и увидел юношу, распростертого на ступенях, — спящего или мертвого. Опустившись на колени, Зигфрид снял с юноши шлем — силы небесные! Это была прекрасная девушка. Никогда еще он не видел такой красоты; не удержавшись, герой поцеловал ее в уста.

Но проклятие Одина сломить было не так-то просто. Девушка не шевелилась. Тут вспомнил Зигфрид об Андваранауте, кольце из сокровищницы нибелунгов. Он достал его и надел красавице на палец.

Чары рассеялись, девушка вздохнула и открыла глаза.

«Кто ты, посланник Божий? Послал ли тебя Один окончить мое наказание?»

«Не Один привел меня сюда, а зов моего сердца, — отвечал Зигфрид, потому как сердце его воспылало страстной любовью, — Я — Зигфрид, сын Зигмунда и Зиглинд, принц Ксантенский».

Тогда валькирия поднялась, и тут же замок наполнился голосами и юным смехом, потому что вместе с Брунгильдой пробудились и все ее девушки-прислужницы. Им принесли вина, и юная красавица вручила Зигфриду кубок со словами: «Слава тебе, Зигфрид, принц Ксантенский. Здрав будь, доблестный рыцарь!» Они выпили вина, взгляды их встретились. Поцелуй нибелунга все горел на устах Брунгильды. Зигфриду же не терпелось узнать, чем валькирия прогневила отца богов, и Брунгильда начала рассказ:

«Когда-то я была одной из валькирий, пробуждавших к жизни погибших героев и сопровождавших их в Вальгаллу. По воле Одина я стала властительницей этого огненного острова. В ту пору разгорелась ссора между двумя братьями-королями, Агнаром и Хельмгунтером. Один возжелал подарить победу Хельмгунтеру, мне же был люб нежный Агнар. Я ослушалась Одина и повернула длань судьбы против его воли — острый кинжал вонзился Хельмгунтеру в сердце. Один разгневался, я впала в немилость, и Слепнир, его жеребец, привез меня сюда. До сих пор приговор отца звучит в моих ушах: «Ты была валькирией, оживлявшей погибших рыцарей, но мыслила ты по-человечески и действовала как слабая женщина. Так оставайся же женщиной, смертной и беззащитной! Из племени Мидгарда явится однажды рыцарь, корона будет венчать его чело. Его и жди. И умри вместе с ним, как умирают люди!»

Но я взмолилась: «Позволь мне связать свою жизнь лишь с достойным меня мужем. Ведь я хоть и женщина, но была валькирией, и божественная кровь течет в моих жилах».

На сей раз Один смилостивился. Он уколол меня сонным шипом, глаза мои закрылись, и я уснула. Отец же разжег огонь Ваберлое, преодолеть который смог бы лишь истинный герой, достойный валькирии. А спала я, наверное, сотни лет».

Они вышли из замка; огонь потух. Над Изенштейном воссияло солнце, и долго они предавались любовным радостям.

Но Зигфриду не сиделось на месте, он жаждал битв и приключений, молодая кровь играла в жилах. Море и бури звали его, и, лежа в объятиях Брунгильды, герой мечтал о дальних странах и воинственных походах. Оставив на прощанье Брунгильде Андваранаут, кольцо нибелунгов, Зигфрид простился с ней.

Многие смельчаки являлись с тех пор в Изенштейн, равные Зигфриду по силе и красоте. Но Брунгильда заставляла выдержать их три испытания, потому что лишь тому обещала она отдать свою руку, кто превзойдет ее саму в силе и храбрости. Ни один из рыцарей не вернулся. Хоть и стала она смертной женщиной, кровь богов течет в жилах Брунгильды, и нет среди людей равных ей по силе.

Хаген умолк. Говорил он медленно, размеренно, лишь потрескивание сучьев да завывание ветра вторили ему. Хотелось спать. Подняв глаза, он увидел, что почти все уже заснули под его рассказ, еще теснее прижавшись друг к другу. Лишь Арнульф да Данкварт не спали. Дан смотрел не отрываясь на пламя костра. Хаген и Данкварт переглянулись.

История валькирии и кольца Андваранаут еще далеко не завершилась — это знали они оба.

 

Глава 4

Кто-то несильно, но настойчиво тряс его за плечо. Открыв глаза, Хаген увидел лицо склонившегося над ним брата.

— Данкварт? — заспанно пробормотал он. — Что…

Данкварт тут же приложил палец к губам, жестом приказывая Хагену встать и следовать за ним. Хаген разозлился: он устал и хотел одного — выспаться. Однако, кивнув, он осторожно выбрался из-под пледа и вскочил на ноги.

Холод пробрал до костей, когда он на несколько шагов отошел от костра — чтобы никто не смог их услышать. Снег больше не шел, и в бледном свете луны можно было разглядеть окрестности на расстоянии брошенного камня.

— Что случилось? — громко прозвучал голос Хагена в полной тишине.

— Следы, — прошептал Данкварт, — Там следы на снегу. — Схватив Хагена за руку, он потянул его за собой, — Я проснулся от какого-то шороха. Кажется, я кого-то видел: тень, сновавшую вокруг лагеря, а может, и несколько теней.

— Тебе кажется? Что это значит? Ты видел кого-то или нет?

Данкварт замялся:

— Я… не совсем уверен. Это была всего лишь тень. Но я встал и осмотрел окрестности. Вон там, — Он кивнул на север и побрел сквозь сугробы.

Ветер снова ударил в лицо, когда они вышли из-за скалы, но по крайней мере теперь Хаген проснулся окончательно. Через несколько шагов Данкварт остановился и опустился на корточки. Хаген осторожно наклонился к нему.

Действительно, на свежем снегу отпечаталась цепочка неглубоких маленьких следов, словно детских. И они явно были оставлены недавно: хоть сильный ветер высоко вздымал с земли снежный покров, следы были видны достаточно отчетливо. Тот, кто их оставил, далеко уйти не мог.

Хаген выпрямился и вгляделся в окружавшую их темноту. Ни шороха, ни звука. Следы терялись в ночи, под покровом которой могло поджидать их целое войско.

— Разбудить остальных? — спросил Данкварт.

Хаген покачал головой:

— Не нужно. Лучше иди и принеси мои щит и меч. Я хочу сам посмотреть, кто тут пытается за нами шпионить.

Послушно повернувшись, Данкварт отправился к лагерю. Хаген опустился на корточки, стараясь, чтобы снег не попал в сапоги, стащил зубами перчатку и пальцами осторожно прикоснулся к следу. Словно по волшебству в тот же миг налетевший порыв ветра развеял его.

Данкварт вернулся, неся щит Хагена и два меча. Хаген быстро натянул перевязь, закинул за спину щит. Брат последовал его примеру.

— Иди разбуди Арнульфа, — тихонько промолвил Хаген, — Но только его одного. Пусть будет начеку. А поднимать панику из-за неоправданного подозрения не имеет смысла.

— Это я уже сделал, — кивнул Данкварт.

Хаген благодарно улыбнулся. Сейчас он вновь ощутил незримую нить, связывавшую его с братом, — как и раньше, когда они были еще детьми и мир казался огромным и полным приключений.

Они тронулись вперед, в любой момент готовые дать отпор неожиданному сопернику, — впереди Хаген с обнаженным мечом в руках, в двух шагах позади него — Данкварт. Следы вели прямо, через несколько шагов резко сворачивая правее, к изломанному отрогу скалы, в тени которой был разбит лагерь.

Хаген остановился. Глаза постепенно привыкли к темноте, и теперь он мог различить, что следы теряются в нагромождении обломков камня и снова исчезают в расщелине скалы.

— Не нравится мне это, — пробормотал Данкварт.

Хаген не ответил. Подойдя к скале, он заглянул в расщелину — там царил полный мрак.

— Наверное, это ловушка, — продолжал Данкварт. — Если там затаился хоть один лучник, мы оба погибли.

Хаген пожал плечами. Нет, ловушкой это быть не могло. Если бы тот, по чьему следу они шли, хотел убить их, то незачем было прикладывать столько усилий, чтобы увести их от лагеря: усталые и изможденные люди не смогли бы оказать достойного сопротивления. Если это и ловушка, то совсем другого рода, и в таком случае они давно в нее попались. Он шагнул в расщелину.

Земля в пещере почти не была занесена снегом, под ногами заскрипели мелкие камешки и смерзшиеся комочки глины. Полная темнота окружала их со всех сторон, но то и дело попадались ориентиры, которые можно было нащупать ладонями или ступнями, — выдающийся острый край скалы, отколовшийся камень. Нет, следы завели их сюда вполне намеренно, чутье опытного воина не могло обмануть Хагена. Хаген разозлился: он терпеть не мог, когда другие за него решали, что он должен делать.

Шагов через пятьдесят впереди замаячил просвет. Коридор закончился, они вышли на заснеженную площадку, со всех сторон окруженную отвесными скалами. Небо прояснилось, ярко светили звезды, но завывание ветра доносилось издалека, мрачно и угрожающе. Следы снова вынырнули перед ними: причудливо петляя по занесенной снегом долине, они вели к другой расщелине. На этот раз Хаген шагнул в нее без колебаний. Гулко отдававшиеся в тишине шаги по окаменевшей лаве должны были быть слышны очень далеко, но Хагена это не волновало. Тот, кто оставил след, хотел, чтобы они пришли сюда.

Туннель оказался недлинным, и теперь перед ними лежала огромная равнина. Сквозь завывание ветра доносился приглушенный гул — вдалеке бескрайним зеркалом простиралось море.

Посреди необозримой равнины возвышался Изенштейн. Хаген содрогнулся. Черный колосс, вершину которого венчала крепость валькирии, в высоту насчитывал едва ли сотню человеческих ростов, но его склоны были почти отвесными. Кое-где они даже нависали над самой вершиной, гора была похожа на окаменевший гриб. Словно чудовищная паутина, поверхность скал покрывала сеть глубоких трещин и разломов. И лишь в одном месте виднелось некое подобие тропы, ведущей к вершине.

А замок! У Хагена перехватило дыхание. Как и гора, название которой носила крепость, она была не очень огромна — не больше замка Тронье, и уж совсем не так внушительна, как Вормс. Но с первого взгляда было ясно, что создана она была отнюдь не человеческими руками. Древние легенды не лгали. Обиталище валькирий могли воздвигнуть лишь боги. В таких же замках жили Аасы еще до появления рода человеческого, в крепостях ожившего мрака и воплотившейся в камне силы, грозных жилищах цвета ночи, один лишь взгляд на которые мог лишить человека рассудка. Изенштейн был подобен гранитному кулаку, башни напоминали сломанные стрелы, когда-то державшие небо. Зубцы стен образовывали застывшие потоки лавы, а ворота казались глазами демона, внимательно глядящими вниз. Даже цвет колосса повергал в неописуемый ужас. Чернота древних стен была мрачнее, чем темень непроглядной ночи. «Уходи прочь, — говорили они человеку. — Беги отсюда, это место запретно для смертного!»

Наконец Хаген оторвал взгляд от крепости.

Несмотря на сильную метель, равнину почти не занесло снегом, а у подножия крепости земля была совершенно черной. Отдельные снежинки падали с неба, с едва слышным шипением тая, коснувшись горячего камня. Быть может, легенда о Ваберлое была не просто сказкой.

В нескольких шагах от них снег превращался уже в грязное месиво, а затем исчезал совсем, и вместе с ним пропадали следы.

И тут Хаген заметил тень. Она показалась лишь на долю секунды, в следующий миг исчезнув во мраке. Это была маленькая фигурка, ростом не больше ребенка, но рассмотреть ее Хаген не успел.

Они двинулись дальше. Теперь под ногами была горячая лава — неприятное тепло ощущалось даже сквозь подошвы сапог. Снова перед ними вынырнула тень, словно указывая дорогу, и опять пропала.

— Он хочет, чтобы мы следовали за ним, — пробормотал Данкварт.

— Так не станем заставлять его ждать, — Хаген решительно шагнул вперед.

Когда они достигли того места, где в первый раз показалась тень, она, как и ожидал Хаген, появилась в третий раз, теперь ближе к морскому берегу, чем к Изенштейну. Хаген оглянулся — нет, он зря опасался, что в темноте они могут заблудиться и не отыскать обратной дороги. Покрытая снегом и льдом скала поблескивала в ясном свете звезд, и даже на значительном расстоянии расщелина, из которой они вышли, выделялась на ней темным шрамом.

Как долго они шли, Хаген сказать не мог. Казалось, время остановилось на этом выжженном клочке земли, а от попытки сосчитать шаги он вскоре отказался. Разбросанные повсюду куски лавы затрудняли ходьбу, но наконец поверхность несколько выровнялась, и они ускорили шаг. Однако тень тоже теперь двигалась быстрее, и догнать ее никак не удавалось. Они уже достигли берега, и, если бы их таинственный проводник не остановился, предупреждающе подняв руку, Хаген, наверное, свалился бы в пропасть. Равнина заканчивалась отвесным обрывом, словно земля была обрублена ударом меча. В сотне саженей под ними плескалось море. Хаген содрогнулся, глянув вниз, — нет, таинственный незнакомец не желал их гибели. Отступив на шаг, он осторожно опустился на одно колено.

Теперь Изенштейн был виден еще отчетливее, как и тропа, ведущая от замка вниз, к морю. Перед черными скалами стоял на якоре корабль, железными цепями надежно прикованный к торчавшим из воды стержням. Киль ладьи венчала голова дракона, на мачте трепетал белоснежный парус и кроваво-красный вымпел.

— Это же корабль Зигфрида! — Данкварт едва не задохнулся, — Значит, Зигфрид и Гунтер уже здесь!

Хаген повернулся к нему — и с воплем отскочил в сторону, одновременно ногой нанеся мощный удар Данкварту прямо в грудь, — тот отлетел на несколько метров, сам Хаген бросился на землю и откатился в сторону, ободрав себе лицо и руки о шершавую поверхность лавы. В ту же секунду клинок нападавшего высек из камня сноп искр в том самом месте, где только что стоял Данкварт.

Нежданный противник возник у них за спиной совершенно беззвучно, точно тень, но сомнений не было: они следовали отнюдь не за ним. Это был богатырь огромного роста, необычайно широкоплечий, но, несмотря на это, двигался он с ловкостью тигра. Пока Хаген поднимался, воин набросился на Данкварта, занеся меч для смертельного удара. Подскочив одним прыжком, Хаген нанес врагу удар под колено, одновременно ставя ему подножку. Воин пошатнулся, выронил меч и грохнулся прямо между Хагеном и его братом.

Почти одновременно все трое вскочили на ноги. Данкварт отпрыгнул в сторону, Хаген молниеносно сорвал со спины щит, но едва успел заслониться от удара великана. Данкварт среагировал вовремя: издав пронзительный вопль, он набросился на противника сзади, но тот умудрился-таки парировать удар. Только теперь, по-видимому, он понял, что недооценил соперников и потерял свое единственное преимущество — внезапность. В полумраке Хаген никак не мог разглядеть его лица.

— Кто ты такой? — громко осведомился Тронье, — Почему ты напал на нас? Я — Хаген из Тронье, а это — мой брат Данкварт. Мы друзья Гунтера Бургундского.

Незнакомец не ответил. Вместо этого он решительно повернулся к Хагену и снова попытался атаковать его. Словно молния, взметнулся смертоносный клинок, дубовый щит затрещал от удара, Хаген застонал от страшной боли, но устоял на ногах. Подоспевший на выручку Данкварт попытался ударом меча обезоружить врага, однако тот успел заметить опасность и отскочил в сторону.

Тяжело дыша, Хаген выпрямился:

— Сдавайся! Нас двое, и у тебя нет шансов. Не вынуждай нас тебя прикончить!

Ответом служила новая атака. Но теперь Хаген решил действовать иначе: рука нестерпимо болела, и он понимал, что второго столь жестокого удара ему не выдержать. Так что отражать выпады противника он больше не стал, а начал уворачиваться от страшного меча, шаг за шагом отступая назад. Но и гигант тоже изменил тактику: вращая мечом, он заметался между обоими противниками, не давая возможности Данкварту снова наброситься на него из-за спины. Однако Хаген уже изрядно устал и двигался недостаточно проворно — следующий удар пришелся прямо по щиту, посыпались искры, и Хаген, не удержавшись, опрокинулся навзничь.

Но снова Данкварт пришел ему на помощь — только на этот раз он жестоко поплатился: кровь брызнула из глубокой раны в плече.

С трудом поднялся Хаген на ноги. Фигура великана расплывалась перед его взором. Если им с Данквартом не удастся быстро положить конец этой битве — они погибли: незнакомец, казалось, не знал ни боли, ни усталости. Бросившись теперь на Данкварта, великан в последний момент резко развернулся и обрушил меч на Хагена; тот успел увернуться, но острое лезвие, скользнув по его груди, оставило кровавый след. Вскрикнув, Хаген повалился на землю, но, падая, умудрился нанести незнакомцу удар по ноге. Гигант скорчился от боли, уронил меч и пошатнулся. В тот же миг клинок Данкварта с жутким скрежетом вонзился в его тело, пробив броню.

Богатырь дернулся, тело его вздрогнуло в последней судороге. Схватившись за торчащий из груди клинок, он неимоверным усилием вырвал его из рук Данкварта, пошатнулся и камнем упал со скалы в пропасть.

Хаген хотел подняться, но ноги уже не слушались его; подхватив брата под руки, Данкварт помог ему встать:

— Ты тяжело ранен?

Хаген вяло отмахнулся:

— Ничего… страшного. — Рот был полон крови, сильная боль пронизывала все тело. Он негромко застонал. — Боже праведный, Данкварт, что… что это было?

— Я не знаю, — едва слышно ответил брат, — Ты весь в крови. Дай я осмотрю рану. — Он протянул руку, но Хаген решительно покачал головой: — Позже. Нам нужно спешно возвращаться.

Не произнося больше ни слова, они заторопились к лагерю.

 

Глава 5

Над лагерем витало молчание смерти. Костер потух, затоптанный копытами лошадей и заваленный безжизненными телами, кровь которых смешалась с пеплом.

Потрясенный жуткой картиной, Хаген застыл на месте. Он заранее предчувствовал, что их может ожидать что-то подобное, но разум не хотел мириться с этой трагедией. Он не ощущал ни слабости, ни боли, хоть шатался от усталости, а глубокая рана начала воспаляться. На первых вестников беды они наткнулись уже неподалеку от лагеря — снег был разметан копытами лошадей, но до последней минуты в душе Хагена теплилась надежда. И вот теперь он стоял у пепелища: снег был покрыт бурыми пятнами крови, повсюду разбросано оружие и клочья одежды, и всюду лежали трупы убитых товарищей…

Бой, судя по всему, продолжался недолго. Около половины отряда было застигнуто врасплох — они так и не успели проснуться, убитые на месте. Остальные же, кто успел схватиться за оружие, пали в неравном бою. Судя по следам, убийц было много, не менее дюжины вооруженных всадников, предательски напавших на горстку спящих людей. Они даже не потрудились прикончить всех мечами или копьями, многие тела были попросту растоптаны копытами.

— Они… они не пощадили даже лошадей, — пробормотал Данкварт.

Хаген оглянулся. Его любимая серая кобыла лежала с перебитыми ногами в нескольких шагах от пепелища. Снег рядом с нею потемнел от крови, в боку зияла страшная рана. Хаген опустился подле нее на колени, погладил по шее. Шкура была еще теплой.

— Кто мог такое сделать? — Данкварт тщетно вглядывался в лица погибших, пытаясь обнаружить хоть искорку жизни.

Хаген поднялся, подошел к скале. Арнульф, один из немногих успевших броситься к оружию, лежал навзничь с мечом в руке. На лице моряка застыла гримаса ужаса и боли. Но меч его был чист — ни единой капли крови не упало с лезвия клинка! Потрясенный внезапной догадкой, Хаген обнажил свой меч.

Услышав звон оружия, Данкварт вздрогнул:

— Что случилось?

— Покажи свой меч, Данкварт.

Подозрительно взглянув на брата, точно сомневаясь в здравости его рассудка, Данкварт все же повиновался. Клинок меча блеснул в звездном свете. Ни малейшего следа крови не отпечаталось на стальном лезвии. Как и на оружии Хагена.

Данкварт сообразил не сразу.

— Что это?.. — Голос его сорвался. — Боже мой, Хаген, я… я ведь убил его. Я… Это колдовство! Это… — Внезапно он запнулся, настороженно прислушавшись, — Кто-то приближается сюда. Всадники!

Теперь и Хаген услышал приглушенный топот копыт. Вдалеке показались смутные тени, и через несколько минут он увидел всадников.

Но это были не убийцы — Хаген понял это в тот момент, когда первый рыцарь остановился в нескольких шагах от них. Он был высок ростом и широкоплеч, но это был человек, а не призрачная тень, с которой дрались они с Данквартом.

Чистого золота панцирь рыцаря, испещренный серебряными узорами и непонятными символами, поблескивал в полумраке, поверх него был наброшен плащ из шкуры белого медведя. Костюм дополняли белые шерстяные шаровары и подкованные железом сапоги выше колен. Правая рука в тяжелой, отделанной золотыми планками перчатке сжимала поводья великолепного боевого скакуна, в левой рыцарь держал массивный, тоже золотой, щит, покрытый руническими надписями. Голову воина венчал тяжелый шлем с опущенным забралом, украшеный парой широко распростертых орлиных крыльев. К седлу вместо копья был приторочен длинный меч.

Двенадцать спутников таинственного незнакомца, храня молчание, тесным полукругом выстроились вокруг Хагена и Данкварта. Тронье опустил меч, тогда кольцо расступилось, и вперед выехал еще один всадник. Хаген не поверил собственным глазам, узнав маленькую фигурку, скрючившуюся в седле громадного скакуна.

— Альберих!

— Совершенно верно, Хаген из Тронье, — Альб остановил коня возле Хагена. С тех пор как они не виделись, Альберих, казалось, изменился: взгляд его был серьезен, даже озабочен, и привычная ухмылка на тонких бескровных губах не могла сбить Хагена с толку. — Я вот думаю, — продолжал карлик, — стоит ли мне обижаться на то, что ты вовсе не рад меня видеть. Или у вас так принято приветствовать старых друзей? — Он покрутил головой в разные стороны, — Мы явились слишком рано или опоздали? Это вы разгромили тут целый отряд? — Не дожидаясь ответа, он подъехал ближе к пепелищу и покачал головой: — Нет. Это были не вы. Хаген из Тронье не позволил бы себе столь грязной работы.

— Откуда ты здесь взялся? — негромко спросил Хаген, еще не до конца справившись с удивлением. Данкварт не проронил ни слова.

— Прямо из Изенштейна. — Альберих кивнул в сторону замка. — Мой господин и я — гости Брунгильды…

— Знаю, — нетерпеливо перебил Хаген. — Не прикидывайся дураком, альб. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю! Что ты здесь делаешь и кто эти рыцари?

Альберих подбоченился и с упреком взглянул на Хагена.

— А ты изменился, — насмешливо заявил он, — Пожалуйста, если ты такой нетерпеливый: воины Брунгильды донесли, что в пределы ее царства вторглись чужестранцы, а так как не многим хватит безрассудства приблизиться к Изенштейну, я сразу понял, что это ты…

— Откуда ты это узнал?

Альберих захихикал:

— Земля, Хаген. Слухом земля полнится. Или ты забыл, что для короля альбов не существует тайн?

— Значит, и Зигфриду это известно, — пробормотал Данкварт.

— Разумеется. Но прежде чем делать неверные выводы, учтите, что это он попросил Брунгильду выслать навстречу вам отряд, чтобы проводить вас в замок. — Альберих вздохнул: — И, как вижу, не зря. Что здесь произошло?

— Этого мы не знаем, — быстро проговорил Хаген, не давая Данкварту раскрыть рта. Он чувствовал, что брат уже с трудом сдерживается: лицо его побелело от ярости. Скорее всего, он считал, что во всем виноват гном.

— Не знаете? — недоверчиво переспросил Альберих. — Я вижу вас с мечами в руках посреди горы трупов, и вы не знаете, что случилось?

— Нас здесь не было.

— Так вы что-то искали?

— Тебя это не касается, гном! — рявкнул Хаген, — Когда мы вернулись, все наши спутники были убиты. И нас постигла бы та же участь, останься мы здесь.

Кивнув, Альберих сапогом уперся прямо в грудь Хагена. С трудом Тронье подавил стон — гном потревожил открытую рану.

— Мне кажется, кто-то другой пытался поправить это упущение, — заявил карлик.

Хаген отшвырнул его ногу:

— Это тебя не касается! Не суй свой нос в мои дела, иначе я его отрежу! — Он угрожающе приподнял меч.

Молниеносным движением оказавшись рядом, один из рыцарей щитом отшвырнул меч Хагена, одновременно приставив к его горлу острый клинок. Тронье попытался уклониться — но тщетно.

— Что… что это значит? — прохрипел он, — Убери его сейчас же, гном!

Альберих хихикнул:

— С чего ты взял, что я имею право приказывать личной охране Брунгильды, Хаген из Тронье?

Проглотив ругательство, готовое сорваться с языка, Хаген уронил меч.

— Вот и чудесно, — Альберих кивнул, — Ты хоть и необуздан, Тронье, но благоразумен. Отпусти его. Это была шутка, хоть и не очень умная, — Последние слова относились к рыцарю Брунгильды. Тот опустил оружие и отступил назад.

Осторожно нагнувшись, Хаген поднял свой меч и вложил его в ножны.

— Как ты их назвал? Личные охранники Брунгильды?

— Охранницы, — поправил Альберих, — Ты должен знать, Хаген, что Брунгильда не потерпит возле себя мужчин, — Он нагло ухмыльнулся: — Надеюсь, тебя не задевает, что женщина приперла тебя к стенке.

Спешившись, гном склонился над одним из убитых и выдернул из его шеи стрелу.

— Странно, — пробормотал он, разглядывая причудливое оперение.

— Что — странно? — Хаген шагнул к нему.

— Эта стрела. — Альберих протянул ему находку.

Удивительно — схватившись за древко стрелы, Хаген ощутил прохладу, словно коснулся гладкой стали, а не дерева, — быть может, просто пальцы онемели от мороза. Но, приглядевшись внимательнее, он понял, что она действительно была сделана из неизвестного материала, почти невесомого. Она была тоньше обычной стрелы, но сломать ее Хагену не удалось: древко гнулось, словно свежая лоза.

И еще кое-что было не совсем обычным: казалось, стрела была живой. Сквозь нее словно протекала некая загадочная сила, как кровь по жилам человека. Сила, стремящаяся уничтожать любой ценой.

Руки Хагена задрожали.

— Что это?

Альберих пожал плечами:

— Откуда мне, глупому альбу, знать больше, чем знает великий Хаген из Тронье? — Однако, как ни старался гном, страха, отразившегося в его глазах, ему скрыть не удалось.

— Стрела эта создана не руками человека, — молвил Хаген.

Гном кивнул:

— Я знаю. Но откуда это известно тебе?

Не ответив, Хаген швырнул стрелу в снег. Альберих подозвал одну из всадниц и заговорил с ней на чужом языке — Хаген не понял ни слова. Женщина исчезла в темноте и вскоре вернулась, ведя в поводу двух оседланных лошадей.

— Ты все предусмотрел, — проговорил Хаген.

— Для этого я здесь и нахожусь.

— А откуда ты знал, что понадобятся только две лошади?

Альберих замялся:

— Я не знал. Я надеялся, что понадобится еще целых десять и мне не придется вести их обратно в Изенштейн без седоков.

Хаген удивленно воззрился на гнома. Затем молча вскочил в седло.

 

Глава 6

Обогнув широкое поле, сплошь покрытое лавой, отряд приближался к Изенштейну. Тщетно Хаген пытался вытащить из гнома больше, чем он уже сказал. Поведение Альбериха совершенно сбивало его с толку. Когда повелитель альбов вместе с закованными в золото всадницами неожиданно вынырнул перед ним из тьмы, Хаген отбросил все сомнения в том, кто увел их с Данквартом от лагеря. Теперь же такой уверенности у него не было.

Альберих остановил коня. Они уже достигли подножия горы, и что странно — буря сюда не проникала. Словно невидимая рука останавливала здесь стихию. Гном откинул воротник, который он поднял, защищаясь от ветра.

— Вот мы и прибыли, Хаген из Тронье.

Тропинка, ведущая наверх, к воротам крепости, оказалась на удивление ровной и удобной, утоптанной бесчисленными путниками и всадниками. К тому же боги словно невидимым щитом укрывали замок от холода, так что ни один камень не обледенел, и лошади не спотыкались.

Чем выше они поднимались, тем больше убеждался Хаген, что крепость на самом деле не была творением человеческих рук. Она будто вырастала прямо из скалы, являясь частью черного каменного колосса. Вот перед ними показались и ворота в форме огромной каменной пасти. За ними зияла кромешная тьма, словно чья-то пасть пожирала свет. Возглавлявший отряд Альберих остановился и оглянулся. Он что-то промолвил, но, как и свет, звук его голоса тоже поглотил Изенштейн. Хаген видел, как шевелятся его губы, но ни малейшего шороха не донеслось до его ушей. «Не место нам тут, — подумал он, — Ни одному смертному не место в Изенштейне».

Лишь вплотную приблизившись к Альбериху, Хаген разобрал его слова:

— Отдайте ваше оружие.

— Наше оружие! — взвился Данкварт, но Хаген успокаивающим жестом положил ему на плечо руку, вынул из ножен свой меч и протянул гному.

Альб, покачав головой, жестом подозвал одну из всадниц. Та молча приняла оба меча, тщательно укрепила их под седлом своего коня и кивнула. Альберих ответил тем же и посторонился.

— Проезжайте!

Казалось, они во второй раз пересекли незримую грань, шагнув в ворота. Словно оборвалась нить, связывавшая их с внешним миром. Внутри было совершенно темно, мрак обволакивал все угрожающей черной массой. Топот копыт звонким многократным эхом отдавался в необозримом пространстве — должно быть, они находились в огромном зале или пещере. То и дело во тьме вспыхивали бледные серебристые огоньки, едва различимые смутные голоса раздавались откуда-то издалека.

Постепенно по мере их продвижения в глубь горы становилось светлее. Вскоре слабые огни, подобные сиянию звезд, сменились красноватыми отсветами. Быть может, это было зарево костра, или огромного камина, или факела, а может, жар исходил из земных недр. Пол был покрыт изломанными трещинами — молниями, застывшими в камне, сквозь которые сюда проникали струйки зловонного теплого воздуха. То и дело земля содрогалась — то ли под копытами коней, то ли сама по себе. Невольно Хагену вспомнились древние легенды о мрачных божествах, силы которых лишь спали, но не были побеждены.

Теперь Хаген уже мог различить ближайшие окрестности. Они продвигались по пещере, своды которой возвышались над головами на высоту пятнадцати, а то и двадцати человеческих ростов. Потолок поддерживали толстые черные колонны из лавы, застывшей на их поверхности блестящими слезами. В конце зала возвышалась широкая лестница, вела она к запертым воротам. На них был начертан тот же символ, что и на шлемах всадниц.

В полном молчании они приблизились к лестнице, Альберих жестом приказал спешиться. Две всадницы увели их коней, затем удалились и остальные. Данкварт, Хаген и альб остались одни.

Альберих приглашающим жестом указал на ворота. Но Хаген не двинулся с места:

— Где Гунтер и все остальные?

Гном поморщился:

— Гунтер ждет тебя. А Зигфрид, я думаю, находится в своих покоях и делает то, что положено доброму христианину в такое время, — спит.

Они нерешительно последовали за гномом. Высокие створки ворот, обитые медными, серебряными и золотыми планками, распахнулись перед гостями точно по мановению волшебной палочки. За воротами простирался широкий коридор, стены которого, как и все в Изенштейне, покрывала черная, лишь слегка обработанная лава. Красноватый свет заливал проход, только здесь он был куда сильнее, чем снаружи.

Гном вдруг сильно заторопился. Обогнав Хагена с Данквартом, он остановился возле одной из дверей. На сей раз услужливые духи Изенштейна ему не помогали. Альберих своими руками отодвинул тяжелый засов и проскользнул за дверь. За ней оказался еще один коридор, заканчивавшийся лестницей, полого спускающейся вниз, затем зал — не такой большой, как первый, — снова дверь и лестница…

Изенштейн был огромным лабиринтом, бесконечным переплетением наполненных красноватыми бликами коридоров и залов, лестниц, ведущих то вниз, то вновь наверх, вдоль и поперек пересекавших черную скалу.

С каждым шагом Хагену становилось все более не по себе. Нет, красные отсветы и блестящая черная лава не пугали его. Хагена угнетало чувство, что мир этот был не их миром, что они шагали по полу, по которому ходили боги, которого не должна была касаться нога простого смертного. Он и его брат были здесь чужими, их дыхание никогда не должно было нарушать глубокое молчание Изенштейна. Гора была вратами в преисподнюю, а не входом в Вальгаллу. И создали ее гневные божества.

Наконец Альберих остановился перед какой-то дверью. Они находились в коридоре, слегка закругляющемся влево. Несмотря на то что они долго пробирались по запутанным ходам подземелья, Хаген заметил, что двигались они по кругу. Коридоры горы напоминали жилище гигантской змеи.

— Проходи, Хаген из Тронье, — молвил Альберих, — Твой король ждет тебя.

Краем глаза Хаген заметил, как Альберих поднял руку, останавливая Данкварта.

— Ты останешься, Данкварт.

— В чем дело? — рявкнул брат.

— В том, что Гунтер настоятельно потребовал разговора с твоим братом с глазу на глаз.

Хаген встал между ними:

— Успокойся, Данкварт. Раз такова воля Гунтера, мы должны повиноваться.

Данкварт удивленно уставился на брата, но затем, видимо уже не в силах продолжать спор, устало кивнул.

— Ты пойдешь со мной, — продолжал Альберих, — Я провожу тебя в твои покои. Правда, на такие шикарные апартаменты, как в Тронье или Вормсе, можешь не рассчитывать.

Не произнеся ни слова, Данкварт повернулся и последовал за гномом. Дождавшись, пока их шаги затихнут, Хаген отворил дверь.

Гунтер сидел спиной к нему в высоком кресле и спал. Осторожно прикрыв за собой дверь, Хаген оказался в полукруглом помещении. Он огляделся по сторонам.

Тронье не знал, смеяться ему или гневаться. Это вовсе не были покои, достойные короля. Пол, стены и потолок — окон не было вообще — состояли, как и все в пещере, из черной лавы, однако кто-то потрудился сделать комнату более или менее пригодной для жилья. У стены стояла кровать, покрытая бархатным покрывалом и подушками, стол и несколько приземистых стульев, сундук с открытой крышкой — оттуда виднелись вещи Гунтера. Возле двери висела металлическая руна, а на противоположной стене, на высоте человеческого роста — массивный железный щит. Другого, потайного выхода из комнаты опытный глаз Хагена не обнаружил — что, правда, вовсе не говорило о том, что его здесь не было. Неслышными шагами приблизившись к Гунтеру, он поднял руку, чтобы разбудить его…

…и застыл на месте. Король бургундский изменился. Целый год не видел его Хаген, а трудный путь в Изенштейн не мог быть легким и должен был утомить короля. Но, всмотревшись в его лицо, Хаген ужаснулся.

Гунтер постарел. Лицо его, когда-то мягкое, нежное, теперь несло печать глубокой скорби. Он был бледен, под глазами проступали темные круги, свидетельствующие о многих бессонных ночах. Руки, лежавшие на подлокотниках, слегка подрагивали во сне. Дыхание было быстрым и неровным, словно его мучили кошмары.

Должно быть, Хаген все же сделал неосторожное движение или просто Гунтер почувствовал его близость. Он вдруг встрепенулся и открыл глаза. Тут же взгляд его прояснился, искорка сначала испуга, а затем безумной радости вспыхнула в нем.

— Хаген! — Король вскочил, заключив Хагена в тесные объятия, — Хаген, дружище, приехал!

Дав королю излить бурный прилив чувств, Тронье осторожно освободился от объятий, отошел на полшага назад и преклонил колено.

— Ты звал меня, мой король. Я явился.

Гунтер ошарашенно взглянул на него, будто не понимая, о чем он говорит. Затем покачал головой и нетерпеливо приказал ему подняться:

— Что за глупости, друг мой! Мы ведь не при дворе. Преклоняй передо мной колени, когда этого требует этикет, но не тогда, когда я нуждаюсь в твоей помощи. — Он рассмеялся, но тут же лицо его опять посерьезнело. — Неужели это действительно ты! — Он глубоко вздохнул, — Брунгильда сообщила мне, что ее передовые отряды видели людей, приближающихся к Изенштейну с юга! Но я не смел надеяться, что это ты. Так скоро!

— Я явился так быстро, как только мог. Сильно штормило, и ветер не был попутным.

— Но ты здесь, — улыбнулся Гунтер, — и одно это важно. Ты прибыл один или с отрядом?

Хаген помедлил. Стоило ли рассказывать королю все, начиная с крушения ладьи Арнульфа у побережья Тронье и заканчивая предательским нападением прошлой ночью? Вспомнив о предостережении Альбериха, он покачал головой:

— Мой брат Данкварт сопровождает меня. И больше никого. Трудно было достать корабль, который бы отважился привезти нас сюда. И времени нам не хватало.

— Корабль? — переспросил Гунтер. — А что же дан, которого я к вам послал?

— Корабль потерпел крушение у стен Тронье, — уклончиво отвечал Хаген. — Но капитану удалось передать мне твое сообщение. Тебе нужна помощь?

— Помощь, — задумчиво промолвил Гунтер, — Да. — Он улыбнулся и вновь устало опустился в кресло, — А может, и нет. Может, мне необходимо лишь присутствие рядом друга.

— Но что же все-таки случилось, Гунтер? — Что-то в голосе короля настораживало Хагена.

— Многое, друг мой. Очень многое — с тех пор, как ты покинул нас.

— Ты видел Брунгильду?

Гунтер кивнул:

— Она здесь. Ты сможешь увидеть ее, завтра с утра. Как только взойдет солнце, — Он запнулся, — Когда начнутся испытания.

— Испытания! — Хаген не скрывал ужаса, — Такты действительно на это решился!

— Я обязан, Хаген. Я зашел слишком далеко, чтобы теперь отступить. Путь из Изенштейна обратно ведет через зал испытаний. Или же прямиком в Вальгаллу, — добавил он, усмехнувшись.

Хаген молчал. Он взглянул на крест, висевший на серебряной цепочке на шее Гунтера, но не промолвил ни слова.

— Ты, я вижу, не очень рад, друг мой, — промолвил король.

Хаген попытался улыбнуться:

— Не вижу причин для радости. Ты ведь знаешь, что еще никому не удавалось выдержать испытаний, предложенных валькирией.

Внезапно Гунтер искренне расхохотался — Хаген даже испугался.

— Так вот чего ты боишься! — воскликнул он, — Завтрашнего дня, испытаний? Ты страшишься за мою жизнь?

— Чего же еще? — недоумевал Хаген, — Зачем же ты тогда призвал меня?

— Испытания, — Гунтер снова посерьезнел. Поднявшись с кресла, он положил Хагену руку на плечо. — Неужели ты так плохо меня знаешь? Я не боюсь экзамена Брунгильды, потому что знаю, что выдержу его. Я не из тех, кому суждено погибнуть смертью, которую столетиями воспевали рассказчики, — Он покачал головой, — Нет, Хаген. Судьба не будет ко мне столь благосклонна, подарив смерть от меча Брунгильды. Я не опасаюсь ни ее оружия, ни ее чар.

— Но чего же тогда?

Гунтер резко отвернулся, шагнул к столу. Хаген видел, что пальцы короля дрожали, когда он поднял бокал и глотнул вина.

— Зигфрид, — наконец выдавил он с трудом, словно язык не поворачивался произносить это имя.

«О да, — подумал Хаген, — Ты боишься Зигфрида, мой друг, и не без повода. Но я могу тебя понять, потому что я тоже все еще страшусь его». Однако вслух он не промолвил ни слова, терпеливо дожидаясь, когда Гунтер допьет вино и начнет рассказывать сам.

— Ты не должен был покидать нас, Хаген, — В голосе короля чувствовался упрек, — Я, я не знаю. Вормс… теперь сильно изменился… — Он плеснул себе еще вина из кувшина. — Все поменялось с тех пор, как ты уехал. Кримхилд… — Он запнулся.

— Кримхилд? — Хаген вздрогнул, — Что с ней?

— Она до сих пор не знает, что произошло тогда, во время праздника победы, между Зигфридом, тобой и мной. Но она чувствует что-то и во всем винит меня.

— Ерунда. Это была целиком и полностью моя идея. Мой план.

Гунтер отмахнулся:

— Не об этом речь, Кримхилд — моя сестра, и, как старший брат, я в ее глазах несу ответственность за ее судьбу.

— А если я ей все расскажу?

— Она тебе не поверит. А даже если и поверит, это ничего уже не изменит, — Король вздохнул, — Все давно кончено. И когда мы возвратимся в Вормс, я отдам Кримхилд в жены Ксантенцу.

Ужас обуял Хагена.

— Этого не должно случиться!

— Но мы не можем этому помешать, — печально ответил Гунтер, — Ведь я дал ему слово, Хаген, или ты забыл?

— Ты не должен был этого делать, — мрачно буркнул Тронье.

В глазах короля сверкнула молния.

— Да, я не должен был давать ему слово! — гневно воскликнул Гунтер, — Не должен был допускать, чтобы Зигфрид появился в Вормсе. Чтобы он вообще увидел Кримхилд. Чтобы Ксантенец боролся за нас против саксов… — Он плотно сжал губы, сверля Хагена яростным взглядом, но гнев его прежде всего относился к самому себе, — Я допустил много ошибок, — сказал он затем, — Слишком много ошибок.

— Я тоже действовал неверно, — тихо проговорил Хаген. — Я должен был тебе помочь.

— Да, — пробормотал Гунтер, — Наверное, это так. Наверное, теперь мы за все расплачиваемся. Я — за то, что был посажен на трон, который оказался мне слишком велик, ты — за то, что был моим другом.

Он замолчал, глубоко задумавшись. Разговор продолжил Тронье:

— И что же происходит теперь?

Гунтер глотнул вина.

— Завтра утром, — молвил он, не глядя на Хагена, — когда взойдет солнце, валькирии Брунгильды отведут меня в зал испытаний, и я должен буду их выдержать. А после этого мы возвратимся в Вормс, и в день моего бракосочетания с Брунгильдой Кримхилд станет женой Ксантенца.

— Но как ты собираешься выдержать испытания? Ни одному рыцарю это еще не удавалось. Ты так уверен…

— Да, уверен. Потому что есть один человек, уже общавшийся с валькирией.

— Зигфрид?

Гунтер кивнул:

— И он победит ее и на сей раз. Для меня.

— Ты хочешь сказать, Зигфрид…

— …будет драться с ней вместо меня. Ты прав.

— На твоем месте… — Хаген не совсем понимал, — Ты… ты полагаешь, Брунгильда допустит, чтобы…

— Брунгильда ни о чем не догадается, — перебил Гунтер, — Никому об этом не известно, кроме Зигфрида, тебя и Альбериха. Завтра утром Зигфрид Ксантенский вместо меня отправится в зал испытаний. И одолеет Брунгильду.

— Но это… невозможно, — пробормотал Хаген, — Ты же не можешь быть уверен, что Брунгильда не заподозрит обмана.

— А почему нет? — Гунтер сохранял полную невозмутимость, — Или ты забыл свои слова? Ни одному смертному не преодолеть ее чар, помнишь? — Он скривил губы, — Ты был прав, Хаген. С тех пор как я ступил на эту вожделенную землю, я понял, что ты был прав. Никто не одолеет ее — ни копьем, ни мечом, ни голыми руками. Ни один смертный. За исключением Зигфрида.

— Но зачем все это нужно? — возмутился Тронье. — Чтобы завоевать руку Брунгильды? Ты… ты же продаешь свою честь и честь всего Вормса…

Склонив голову, Гунтер тяжело вздохнул:

— Но отклонить предложение Зигфрида было бы самой страшной ошибкой.

— Почему?

— Почему? — Гунтер горько усмехнулся, — Потому что это означало бы мою смерть. Если бы я отказался вместе с ним отправиться в Изенштейн, он получил бы долгожданный повод силой завоевать Вормс. И никто не помешал бы ему — кому нужен король, не держащий собственного слова? А если бы я явился сюда один, то был бы убит — кто тогда станет защищать Вормс и мою сестру? Нет, друг мой, я вынужден жить. Не ради себя самого, поверь. Если бы я мог уладить все ценой только собственной жизни, я решился бы на это без колебаний. Но на карту поставлена не только моя жизнь.

— Ты… ты все еще не сказал, зачем позвал меня, — напомнил Хаген.

Глаза Гунтера потемнели.

— Завтра Зигфрид одолеет Брунгильду, я отвезу ее в Вормс и сочетаюсь с ней законным браком.

— А я? — не унимался Хаген. — Что должен делать я?

Гунтер помедлил.

— Я ничего от тебя не требую, — проговорил он наконец. — Я… я лишь прошу о дружеской услуге. Я хотел, чтобы… — Он запнулся, не в силах больше выдерживать взгляд Хагена, — Убей его. Возьми в руки меч и прикончи эту собаку, Хаген!

— Убийство? — Холод звучал в голосе Тронье. — Ты хочешь принудить меня совершить убийство?

— Что значит — убийство? Я не требую этого, Хаген. Разве он уже не давал нам тысячу поводов его уничтожить? И разве он сотни раз не заслужил смерть с тех пор, как появился в Вормсе?

— Но мы говорим о разных вещах. Дай мне повод — единственный достойный повод, и я перережу ему глотку на глазах у Брунгильды. Но совершить убийство? Нет, мой король, — Теперь Хаген говорил совершенно спокойно. Предложение Гунтера было столь чудовищным, что он попросту не хотел даже думать о нем всерьез.

Гунтер промолчал. Хаген назвал его не по имени, не обратился к нему «друг мой» — он сказал «мой король», и этим было сказано все. Пытаться переубедить его было бессмысленно.

Хаген повернулся и быстро вышел из комнаты.

 

Глава 7

Несмотря на усталость, заснуть Хагену не удалось. Альберих проводил его в комнату, предназначенную для них с братом, — прямоугольную камеру без окон, очень примитивно обставленную. Данкварт обрушился на него с вопросами, но отвечать Хагену совершенно не хотелось. Он только позволил брату перевязать ему рану, а затем, полуодетый, растянулся на ложе и притворился спящим.

Только на самом деле он не спал.

Слова Гунтера все звучали в его ушах, и лишь теперь он осознал серьезность намерений короля. «Возьми в руки меч и прикончи эту собаку…» Ледяная невозмутимость Хагена сменилась чувством глубокого, болезненного отчаяния. Возьми меч и убей его.

Но почему именно теперь? После стольких удобных поводов — почему сейчас? Из-за того, что Зигфрид после такого обмана окончательно приобретет власть над Гунтером? Или потому, что Гунтер не сможет вынести рядом с собою человека, свидетеля потери королем рыцарской чести?

Лишь перед самым рассветом Хаген забылся беспокойным, тревожным сном. Разбудил его Данкварт, слегка потрепав за плечо.

— Брунгильда ждет нас.

Хаген резко встрепенулся, но замер, усевшись на кровати, — его вдруг затошнило. Во рту был неприятный привкус, сердце колотилось как сумасшедшее. Сделав несколько глубоких вдохов, он подождал, пока сердце успокоится, поднялся, глотнул вина, чтобы смыть привкус плесени.

— Пойдем.

Данкварт не двинулся с места:

— Мне нужно знать, о чем ты вчера говорил с Гунтером.

Хаген вздохнул. Ему очень не хотелось продолжать вчерашний спор с братом, но слишком хорошо он знал Данкварта — он вряд ли успокоится.

— Так, о том о сем, — пробормотал он.

— Ты что, за дурака меня держишь? — взвился Данкварт, — Хочешь сказать, что Гунтер позвал нас затем, чтобы поговорить о том о сем? Вы ведь о Зигфриде речь вели.

— Разумеется, — молвил Хаген, — И о нем — тоже.

— Ты опять что-то недоговариваешь!

— Да. Именно так. А теперь пойдем: Брунгильда ждет.

Они вышли из комнаты в коридор — по бокам тут же выросли фигуры закованных в золото стражниц. Данкварту ничего не оставалось, кроме как молча последовать за ними. Хаген понимал, как его это угнетало.

Брунгильда ждала их в тронном зале. Он был ненамного просторнее покоев Гунтера и совершенно ничем не украшен. Но все же это было лучшее из всех помещений мрачной крепости — узкое прямоугольное окошко позволяло видеть кусочек сероватого неба, в углу горел камин, а на стенах висели факелы, освещая зал мерцающим светом.

Трон Брунгильды стоял боком ко входу, так что виден был лишь ее смутный профиль. Ни единым жестом королева не дала понять, заметила ли она вошедших.

В трех шагах от трона они остановились. Хаген буквально спиной ощущал напряжение, владевшее Данквартом, однако брат внешне сохранял абсолютное спокойствие.

— Выйди, Данкварт из Тронье, — молвила Брунгильда.

Краем глаза Хаген видел, как вздрогнул Данкварт, но уважение к особе королевских кровей пересилило гнев; он секунду помедлил, затем склонил голову и, пятясь, удалился. Одна из стражниц вышла вслед за ним, а другая, закрыв дверь, встала возле входа, скрестив руки на груди. Лицо женщины скрывала золотая полумаска, но Хаген видел, что от ее взгляда не ускользало ни одно его движение. А может, ни единая его мысль.

Брунгильда повернула голову:

— Тебя страшат мои воительницы? Если хочешь, я отошлю их.

Хаген покачал головой.

— Но их присутствие тебе мешает, — заявила королева. — Только что же именно? То, что они слышат каждое наше слово, или то, что под их броней скрыта обольстительная женская грудь? — Она насмешливо расхохоталась: — Прости меня, Хаген из Тронье. Я забыла, что женщины в твоей жизни играют столь же маленькую роль, как и мужчины в моей.

— Даже еще меньшую, моя королева, — возразил Хаген с легким поклоном, — Ведь женщин, встречающихся мне на пути, я не сопровождаю в Вальгаллу.

Брунгильда снова засмеялась, на этот раз не так громогласно, и подняла левую руку. Хаген услышал, как стражница позади него вышла из комнаты; они остались с Брунгильдой вдвоем.

— Странный ты человек, Хаген из Тронье, — заговорила Брунгильда, — Еще не увидев моего лица, ты называешь меня своей королевой, тем самым нанося мне оскорбление.

Хаген хотел возразить, но Брунгильда жестом перебила его:

— Не спорь, Хаген, это будет новым оскорблением.

Хаген потупил взгляд:

— Прости, моя королева.

Брунгильда слегка кивнула:

— Принимаю извинение, Хаген из Тронье. Подойди ближе — или ты предпочитаешь разговаривать с тенью?

И тут Хаген сообразил, что расположение окна и трона, факелов, дававших своеобразную игру тьмы и света, было вовсе не случайным. Лик Брунгильды скрывала не корона и не опущенное забрало шлема, а вуаль, состоящая из тысячи теней. И предложение заглянуть под эту вуаль должно было означать большую честь. Хаген был уверен, что Гунтеру таковой оказано не было.

Нерешительно он шагнул вперед. Пелена рассеялась, теперь он смог разглядеть лицо королевы. Красота Брунгильды не имела возраста — в отличие от юного очарования и нежности Кримхилд: высокого роста, стройная, с темными длинными волосами, зачесанными назад. Да, это была красота богини, но не юной девушки.

Позволив Хагену рассмотреть себя во всей красе, Брунгильда, пользуясь возможностью, с таким же нескрываемым любопытством уставилась на Тронье.

— Я много слышала о тебе и твоих подвигах, Хаген, — промолвила наконец королева. — И по рассказам предполагала, что ты чем-то очень похож на меня, — теперь вижу, что не ошибалась. Наверное, мы подошли бы друг другу. Жаль, что не ты, а этот болван Гунтер явился сюда пройти испытания. Кто знает, быть может, ты бы их и выдержал. — Она вздохнула, — Но ты изменил бы самому себе, захотев этого, так что придется мне убить Гунтера, как и всех его предшественников.

Хаген ошарашенно взглянул на нее. И это он слышит из уст женщины?

— Ты… ты, кажется, слишком уверена, что победишь Гунтера Бургундского…

— Уверена? — Брунгильда усмехнулась, — Я не уверена, Хаген. Я это знаю. Он не первый и не последний, явившийся сюда, с тем чтобы расстаться с жизнью. Вот если бы на его месте оказался ты…

— …или Зигфрид, — вставил Хаген.

Глаза Брунгильды потемнели, искорка подозрения мелькнула во взгляде.

— Не допускай ошибки, недооценивая Гунтера, — продолжал Хаген, — Меч его так же остер, как и мой.

— И все равно я убью его, — Брунгильда оставалась бесстрастной, — И это одна из причин, по которой я тебя позвала. Ты поклялся в верности Гунтеру Бургундскому. Но через несколько часов он погибнет от моей руки. Что тогда будешь делать ты, Хаген?

К такому вопросу Хаген не был готов — возможно, лишь потому, что до сих пор старался не думать об этом. Смерть Гунтера была чем-то совершенно нереальным.

— Я хочу знать, как мне вести себя с тобой, Хаген, — продолжала Брунгильда. — Ты правая рука и друг Гунтера, и ты ему верен. Я не хочу убивать тебя, когда от моей руки погибнет твой король.

Лицо Хагена окаменело.

— Ты не имеешь права так говорить. Гунтер явился сюда по доброй воле и сознает всю опасность, которая ему грозит.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Я всегда встану на защиту Гунтера против любого, кто захочет посягнуть на его жизнь. От себя самого, правда, защитить его невозможно. Но ты его не убьешь.

Брунгильда кивнула:

— Такого ответа я и ожидала. — Она улыбнулась — Рада, что не разочаровалась в тебе, Хаген. — Она откинулась на спинку трона. — А теперь иди. Времени осталось немного, а еще предстоят кое-какие приготовления.

 

Глава 8

Зал испытаний представлял собой кратер вулкана, круглый, как котел, с черными отвесными стенами, в которых терпеливые руки выточили из камня ряды сидений. Было очень холодно, даже несмотря на удушливый жар, источаемый земными недрами. Законы природы сдавали здесь свои позиции, позволяя в этом месте одновременно существовать теплу и холоду.

Хагена снова охватило чувство, что он стоит на пороге в иной мир, в странную реальность, уже оторванную от его привычной действительности, но еще не принадлежавшую богам Асгарда. Вероятность, что ни один из них не переживет сегодняшнего дня, была велика, но мысль об этом его не пугала.

Раздался глухой, многократным эхом отозвавшийся вокруг звук гонга. У подножия кратера отворились ворота, столь искусно врезанные в каменную глыбу, что до этого момента Хаген их и не замечал.

— Вот оно, начинается! — прошептал Данкварт.

Возбуждение брата невольно передалось и Хагену.

Взгляд его скользнул по рядам каменных сидений, превращавших бездонный котел в огромный амфитеатр. Они с Данквартом стояли на самом краю кратера, по обе стороны расположились четыре стражницы. В золотых шлемах, с огромными круглыми щитами, на которые они опирались, воительницы были похожи скорее на статуи, чем на живых людей. Хагена удивило то, что стражниц в зале было относительно немного — не более двух дюжин.

Заметив пристальный взгляд Хагена, Данкварт расценил его по-своему.

— Я тоже не могу найти его, — заявил он, — Зигфрид заставляет себя долго ждать. Удивительно, особенно если учесть, что его друг собирается биться не на жизнь, а на смерть.

— Он… не придет, — уклончиво ответил Хаген.

Данкварт нахмурился:

— Откуда ты знаешь?

— От Гунтера. Зигфрид будет ждать нас на берегу. У корабля.

— У корабля?

Хаген испуганно взглянул на стражниц.

— Потише ты, — прошипел он, — Он отговорился перед Брунгильдой, заявив, что не хочет видеть, как женщина дерется с мечом в руках.

Данкварт посмотрел на него с недоверием.

— Во всяком случае, так он сказал Брунгильде, — продолжал Хаген, — Или, если уж быть совсем точным, это он передал Гунтеру.

— Но какова же истинная причина? — допытывался Данкварт.

Хаген перешел на шепот:

— Он присмотрит за судном. Возможно, нам придется сматываться отсюда со всей поспешностью.

Данкварт злобно фыркнул:

— Думаешь, они нападут на нас?

— Если победит Гунтер…

— Да ты сам в это не веришь!

Хаген лишь пожал плечами. Спорить с братом было бессмысленно. Но Данкварт не успокаивался:

— Что это за чепуха? Почему Зигфрид не явился?

Сигнал гонга избавил Хагена от необходимости отвечать. Из ворот в скале появилась фигура в красном с золотом плаще. Воин остановился возле огнедышащего жерла и поднял меч.

— Брунгильда! — Голос воительницы гулким эхом отозвался далеко вокруг, — Последняя из валькирий, повелительница Изенштейна и королева Исландии!

Хаген ожидал приветственных возгласов, восторженного гула — но ничего подобного не произошло. Напротив, благоговейная тишина воцарилась в каменном котле, когда в воротах появилась сама королева. Она была одета очень скромно: черная блестящая кольчуга, тонкая настолько, что словно шелковая повторяла ее формы, такие же шаровары и высокие черные сапоги. В руке Брунгильда держала простой круглый щит, а на поясе висел на удивление изящный меч. Единственным символом королевского достоинства служил массивный, причудливой формы золотой шлем, украшенный орлиными крыльями.

— Смотри, Гунтер! — прошептал Данкварт.

Хаген тоже заметил вторую фигуру, вслед за Брунгильдой появившуюся в воротах. Облачение воина служило весьма искусной маскировкой: в самом деле, заподозрить, что это не Гунтер, было сложно. Зигфрид — переодетый Гунтером — остановился в воротах. Брунгильда повернулась, нетерпеливым жестом приглашая его подойти ближе.

В отличие от королевы Гунтер-Зигфрид был разодет в великолепные шелка и бархат, кроваво-красный бургундский плащ ярким пятном выделялся на фоне черных скал. Хаген ощутил прилив негодования: Зигфрид неспроста выбрал этот смешной и только помешавший бы в битве наряд. Скорее всего, Гунтер сам вырядился бы точно так же, но в глазах Хагена это выглядело злой насмешкой над королем Бургундии.

— Гунтер Бургундский! — провозгласила Брунгильда, — Ты явился с берегов далекого Рейна, чтобы получить мою руку, — Голос ее был столь же громок и далеко слышен, как и у первой воительницы: кратер служил своеобразным рупором, многократно усиливающим звук, — Тебе известно условие, поставленное богами?

Гунтер-Зигфрид кивнул. Его лицо полностью скрывало опущенное забрало шлема, и Хаген знал, что он не произнесет ни слова. Ни один человек, хоть раз слышавший низкий, глубокий голос Гунтера, не спутал бы его с резкими, металлическими нотками голоса Ксантенца.

— Спрашиваю еще раз, Гунтер Бургундский, — продолжала Брунгильда, — готов ли ты помериться со мной силами в рыцарском поединке? Подумай хорошенько, потому как не жди от меня пощады.

Зигфрид снова кивнул. Одна из стражниц поднесла Брунгильде длинное копье.

Данкварт невольно шагнул вперед. Правая рука его автоматически потянулась к перевязи, где обычно висел меч. Хаген тоже ощущал растущее беспокойство.

Брунгильда подняла копье. Изящное движение руки — и, точно невесомая стрела, тяжелое оружие взметнулось в воздух. Описав необычайно широкую дугу над раскаленным жерлом вулкана, оно приземлилось на другом конце кратера. Сила броска была столь велика, что клинок копья сломался, вонзившись в черную лаву.

— Великий Один! — вырвалось у Данкварта, — Вот это удар! Гунтер проиграл.

Хаген резко поднял руку:

— Тише! — Он напряженно вглядывался вниз.

Зигфрид даже не шелохнулся, не поднял головы, чтобы проследить за полетом копья. Наконец подчеркнуто неторопливо он повернулся, прислонил к стене щит и свое копье, сбросил на землю плащ и только после этого снова поднял оружие. Прицелившись, Ксантенец разбежался и метнул копье.

На этот раз изумленный вопль вырвался не только у Данкварта. Многоголосый ропот пробежал по рядам воительниц, когда копье соперника Брунгильды, взметнувшись над кратером, вонзилось в лаву далеко за оружием королевы.

На секунду Брунгильда окаменела. Стоило ей поднять руку, в зале воцарилась гробовая тишина.

— Неплохо, Гунтер Бургундский. Теперь покажи, сколь меткой окажется твоя стрела.

По знаку королевы из тени ворот выступили две стражницы с луками и стрелами; они вручили соперникам оружие. Одновременно на противоположной стороне кратера появились две сплетенные из тростника мишени.

Данкварт с шумом втянул ноздрями воздух.

— Это конец, — пробормотал он.

— Почему же? — поинтересовался Хаген.

— Ты что, забыл: Гунтер никогда не был хорошим лучником. Он и в мишень-то попасть не мог.

— Может, он уже научился. Целый год ведь мог тренироваться.

Данкварт нахмурился, однако промолчал, напряженно всматриваясь вниз.

На этот раз опять первой начала Брунгильда. Она подняла лук, встала в стойку и, почти не целясь, выстрелила. Просвистев над кратером, стрела вонзилась в мишень. Хаген вовсе не удивился: мимо центра Брунгильда промахнулась не более чем на два пальца.

Теперь поднял лук Зигфрид. Целился он куда дольше и тщательнее, натянув тетиву до отказа. Секунда — и трехногая опора мишени, пронзенная насквозь стрелой Ксантенца, с грохотом опрокинулась. Несмотря на большое расстояние, Хаген прекрасно видел, что Зигфрид промахнулся лишь на один палец.

— Хаген! — завопил Данкварт, — Как… — Он подался вперед, прищурившись, всматриваясь в мишень, — Это… это… не Гунтер. Это Зигфрид!

— Замолчи! — Хаген встрепенулся, озираясь по сторонам. Едва слышно он прошептал: — Конечно, не Гунтер, а Зигфрид. Ты что, думаешь, Гунтер был настолько глуп, что всерьез замышлял одолеть валькирию?

На лице Данкварта отражалась полная растерянность:

— Но почему?..

— Это входило в планы Зигфрида с самого начала! Чтобы Гунтер смог взять в жены Брунгильду. Не прикидывайся дураком! Ты ведь был свидетелем тому, как Гунтер объявил ему это условие.

Данкварт кивнул.

— Но я… не понимаю… — пробормотал он. — Как могла Брунгильда пойти на такое предложение…

— Брунгильда ничего не знает! — перебил Хаген, — Но если ты будешь говорить чуть громче — без сомнения, ей моментально все станет известно, — Он протянул руку, указывая вниз. Начиналась третья, самая сложная часть испытаний — поединок.

Медленно вынув меч из ножен, Брунгильда шагнула вперед и подняла щит, почти прикрыв им глаза. Одно это движение выдавало опытную воительницу. Если бы под опущенным забралом бургундского шлема скрывался Гунтер, мгновения его жизни были бы сочтены.

От Зигфрида тоже не ускользнула тактика Брунгильды. Он чуть крепче сжал меч и щит, чтобы показать, что и он теперь не играет.

— Она ведь догадается, — прошептал Данкварт. — Не может же она…

— Никто ничего не заметит, — перебил его Хаген, — Зигфрида защищают чары Альбериха.

— Чары Альбериха?

Хаген не ответил, полностью сконцентрировавшись на происходящем внизу.

Соперники закружили друг возле друга, точно два волка, пытающихся отыскать уязвимое место недруга. Несколько раз клинки со звоном ударились один о другой — но ни один из ударов не был серьезным, противники лишь пробовали силы.

— Но если она прикончит его? — вновь заговорил Данкварт.

— Тем лучше, — буркнул Хаген, — Но это ей не удастся. Кого угодно, только не его.

Внезапно Зигфрид шагнул вперед. Его клинок, скользнув перед лицом Брунгильды, в последний момент уклонился и ударился о ее щит. Брунгильда отскочила, одновременно парировав щитом удар и пытаясь нанести Зигфриду ответный. Тот ловко увернулся.

— Что он творит? — В шепоте Данкварта слышался нескрываемый ужас.

— Не беспокойся, он лишь играет с ней. Он все равно победит.

— Как раз этого я и боюсь, — заявил Данкварт, кивая на ряды безмолвно застывших воительниц, — Брунгильда не просто мужененавистница, она еще и королева. Как ты думаешь, что они будут делать, если Зигфрид приставит ей к горлу клинок?

— Чепуха, — Хаген старался говорить как можно более убедительно. Но, собственно, с чего он взял, что победит Зигфрид? Кто ему сказал, что Брунгильда потерпит поражение?

Соперники медленно приближались к краю кратера. Они все еще не вступили в схватку, хотя выпады и контрудары участились и стали мощнее.

— Она хочет заманить его и столкнуть в жерло, — прошептал Данкварт.

Но Зигфрид, разумеется, давно разгадал намерения валькирии. Он прекрасно знал, что не ему первому она готовила участь быть погребенным в самом сердце Изенштейна. Он вдруг резко остановился, Брунгильда от неожиданности едва не налетела на его меч. С яростным воплем отскочив назад, она едва не потеряла равновесие и изо всех Сил обрушила на Зигфрида меч. Хаген замер. Словно играючи, изящным движением Ксантенец отразил удар. Посыпались искры, зазвенели клинки мечей; Брунгильда чуть не упала, но все же устояла на ногах, Зигфрид даже не пошатнулся.

— Идиот! — рявкнул Хаген, — Ради того, чтобы похвастать своей силой, он все испортит.

— Никто здесь не знает Гунтера. — Теперь Данкварт в свою очередь пытался успокоить Хагена, — К тому же он славится своим мастерством в рыцарских поединках. О, смотри-ка! — Он показал вниз, — Брунгильда решила действовать всерьез.

Валькирия и в самом деле перешла в наступление. Клинок ее завращался с бешеной скоростью; Зигфрид, с трудом отражая удары, шаг за шагом пятился назад. Битва приближалась к кульминации. Брунгильда прижала Зигфрида почти к самому обрыву; еще один шаг — и он полетит в кипящую лаву. Сколько же еще Ксантенец будет оттягивать развязку? Там, внизу, жар должен был быть невыносимым; к тому же Зигфрид был облачен в плотный панцирь.

Но, видимо, нибелунг сам решил положить конец утомительной битве. Вместо того чтобы мечом парировать следующую атаку Брунгильды, он неожиданно выставил вперед щит. Валькирия среагировала именно так, как и ожидал ее соперник: взмахнув щитом, она отпрыгнула назад — и споткнулась о ногу Зигфрида. Она не упала, но Ксантенец использовал мгновенное замешательство: молниеносным движением он прыгнул вперед и обеими руками что было сил обрушил меч на щит Брунгильды. Щит со звоном раскололся.

Валькирия вскрикнула и рухнула наземь, скрючившись от боли. Одним скачком Зигфрид оказался рядом, схватил ее меч и приставил его к горлу Брунгильды.

Королева застыла без движения, и в этот миг замерло все вокруг. Словно не только закованные в латы воительницы, но и сам Изенштейн затаил дыхание. Даже непрекращающееся клокотание и шипение лавы на мгновение умолкло. Будто боги остановили течение времени. Сердце Хагена замерло. Зигфрид стоял не шелохнувшись, слегка подавшись вперед, прижав клинок к горлу поверженной валькирии так, что кровь тонкой струйкой стекала по ее шее.

Толпа оживилась. Брунгильдины стражницы обнажили оружие. В мгновение ока Зигфрид оказался окруженным гневными воительницами, угрожающе направившими на него острия копий. Ксантенец сильнее прижал клинок, кровь заструилась быстрее. Попытавшись хоть немного склонить голову набок, валькирия подняла руку.

— Остановитесь! — крикнула Брунгильда стражницам, — И ты тоже, Гунтер Бургундский!

Зигфрид слегка отстранил меч, но лишь на ширину ладони, готовый в любой момент пригвоздить ее к земле.

Брунгильда попыталась подняться, но стоило ей опереться на правый локоть, как рука подломилась под весом ее тела. Вскрикнув от боли, валькирия прижала руку к горлу. Две стражницы поспешили на помощь, но королева отрицательно помотала головой. Пошатываясь, но самостоятельно она поднялась на ноги, крепко зажимая рану на шее, и шагнула к Зигфриду. Несколько мгновений нибелунг выдерживал ее пристальный взгляд, затем опустил меч, повернулся и швырнул оружие в кипящие недра Изенштейна.

— Благодарю тебя, Гунтер Бургундский, — промолвила Брунгильда, — Моя жизнь была в твоих руках, ты даровал ее мне. Возьми мою руку и империю — теперь они принадлежат тебе.

Ксантенец стоял не шелохнувшись и молчал. Брунгильда отступила на шаг назад и подняла обе руки — несмотря на адскую боль. Голос ее прозвучал спокойно и властно.

— Опустите оружие, — обратилась она к стражницам, — Гунтер Бургундский одолел меня в честном поединке и должен получить то, за что боролся.

Часть воительниц опустили копья, но не все. Отчаянный ужас овладел ими: это был конец мифа, крушение их мира. Их повелительница, непобедимая Брунгильда, была сломлена, их богиня повержена. Взгляды, скрытые под золотыми полумасками, их угрожающие позы были недвусмысленны. Хаген содрогнулся.

— Уберите оружие, — вновь приказала Брунгильда. — Заклинаю вас: не оскверняйте эту святую землю кровью мужчин!

Наконец все копья и мечи опустились. Хаген облегченно выдохнул, но облегчение было обманчивым, в зале царило невероятное напряжение, все находились в шоке.

Но долго так продолжаться не могло.

— Благодарю вас, свидетельницы моего поражения, — сказала Брунгильда. Голос ее слегка дрожал. Неуверенным движением она вновь повернулась к Зигфриду: — А теперь, Гунтер Бургундский, сними доспехи.

Внезапно голос валькирии сорвался, жалобный стон сорвался с губ. Пошатнувшись, Брунгильда повалилась на землю. Зигфрид едва успел подхватить ее на руки.

 

Глава 9

Обморок Брунгильды продолжался недолго, но этих нескольких мгновений было достаточно, чтобы в зале испытаний начался хаос. Многоголосый вопль отчаяния сотряс стены кратера, со всех сторон закованные в золото фигуры устремились к поверженной валькирии.

Хаген с братом тоже поспешили к подножию кратера, но на полпути их остановили Брунгильдины стражницы, сплошным ощетинившимся копьями кольцом окружившие свою повелительницу. Одна из них опустилась подле королевы на колени, а две другие, скрестив копья, оттеснили нибелунга.

Зигфриду хватило ума почуять опасность — не оказывая сопротивления, он просочился сквозь кольцо воительниц и затерялся в толпе. Хаген тщетно пытался отыскать его взглядом. Кто-то грубо схватил его за локоть. Рывком выдернув руку, он обернулся — на него в упор смотрела безликая золотая полумаска. Повелительным жестом стражница приказала им с Данквартом следовать к выходу.

Теперь, когда первый шок, охвативший толпу, начал спадать, неукротимая ярость пенистой волной поднималась в зале. Угрожающие взгляды провожали Хагена с Данквартом, лица искажала неприкрытая ненависть. Хаген не сомневался, что без конвоя из двух стражниц живыми покинуть зал им бы не удалось. Бегом они пересекли зал, ворвались в ворота, миновали примыкающий к ним тоннель — наконец обе женщины перешли на шаг.

Данкварт бросил на них гневный взгляд:

— Вот как Брунгильда держит свое слово!

— А ты чего хотел? — невозмутимо отвечал Хаген, — Мы ведь победили их королеву.

— Не мы, а Зиг…

— Гунтер, — испуганно перебил Хаген, — Ты хотел сказать — Гунтер, так ведь? Но это дела не меняет. Если мы ее убьем, то они прикончат нас всех, — Хаген бросил на брата предостерегающий взгляд.

Данкварт смущенно потупил взор.

Стражницы вели их сквозь лабиринт мрачных, освещенных скудным светом факелов коридоров, направляясь к их покоям. По пути им встретилась еще одна группа вооруженных женщин, но больше — ни одного живого существа. Изенштейн, казалось, вымер. Когда они свернули в коридор, где располагалась их комната, факелов стало больше, издалека теперь доносились приглушенные голоса и бряцание оружия.

Одна из воительниц отворила дверь, строгим жестом приказывая оставаться здесь, пока за ними не придут. Хаген кивнул в знак согласия. Как только женщины удалились, он приник ухом к двери.

— Что ты задумал? — Данкварт нахмурился.

Хаген приложил палец к губам. Дубовая дверь была толщиной в руку, и, кроме ударов собственного сердца, Тронье не услышал абсолютно ничего. Секунду помедлив, он рывком отодвинул засов:

— Пойдем!

Данкварт не двинулся с места:

— И куда?

— К Гунтеру, конечно. Куда же еще?

Осторожно приотворив дверь, Хаген выглянул в коридор — никого. Обе стражницы удалились, не оставив охраны. Он решительно шагнул из комнаты, Данкварт последовал за ним. Покои Гунтера находились, к счастью, недалеко. Хаген постучал и, не дожидаясь ответа, вошел в комнату.

Гунтер испуганно подскочил на стуле. Узнав Хагена, он облегченно выдохнул. Лицо его было перекошено, лоб покрыт холодным потом. На правой руке горели кровавые царапины — видимо, он нанес их сам себе, чтобы имитировать ранение. Король задыхался, словно от быстрого бега. Наверное, Гунтер намеренно вогнал себя в такое состояние на случай, если в комнату войдет непосвященный. Чувство глубочайшего презрения охватило Хагена.

— Что с Брунгильдой? — Глаза Гунтера возбужденно горели. — Я слышал, она… — Запнувшись, он испуганно взглянул на Данкварта, вошедшего вслед за братом, — Она ранена, — изменившимся тоном, с трудом сдерживая себя, продолжал он, — Меня к ней не допустили. Ты видел, что с ней?

— Издалека, — вместо Хагена влез Данкварт, — Но когда мы покидали зал испытаний, она уже самостоятельно стояла на ногах, — Он многозначительно усмехнулся, — Разумеется, мой король, ты не мог этого видеть, так как торопился занять место Зигфрида.

Глаза Гунтера расширились.

— Тебе известно… — Он повернулся к Хагену: — Так ты все ему выложил!

— В этом не было необходимости, — отмахнулся Данкварт, — Даже слепой заметил бы, что с Брунгильдой боролся не ты.

— Замолчи наконец! — рявкнул Хаген.

Гунтер поднял руку:

— Оставь его, Хаген. Пусть говорит, — Он снова обратился к Данкварту: — Объясни, что ты имел в виду.

Данкварт нахмурился:

— Подозрения у меня зародились, уже когда он метнул копье. Прости, мой король, но на такой бросок не способен ни один человек.

— А дальше? — нетерпеливо молвил Гунтер.

— Усилило подозрения соревнование в стрельбе из лука, — продолжал Данкварт, — Но… самое последнее — единоборство — должно было окончательно открыть всем глаза! — Он развел руками. — Ну представь себе, Гунтер, Зигфрид одним ударом разбил щит Брунгильды и сломал ей руку. Нам и втроем такое было бы не под силу!

— Ну? — ледяным тоном осведомился король, — И что ты хочешь этим сказать?

— То, что только дурак не заметил бы обмана! — завопил Данкварт.

— Колдовство Альбериха… — начал было Гунтер.

— Чепуха! — перебил Данкварт, — Не забывай, Зигфрид уже как-то раз побывал здесь. Брунгильде знакомы его манеры — и двигаться, и драться. И… — Он замялся, — И о тебе идет молва в этих краях…

— Не волнуйся, говори то, что думаешь, — проговорил Гунтер. — Ты хочешь сказать, что Гунтер Бургундский не выдерживает сравнения с Зигфридом из Ксантена?

— Так… так я не считаю, — смутился Данкварт. Он бросил умоляющий взгляд на Хагена и потупил взор. — Как ты можешь…

— Я все понял. Тебя смущает, что король Вормса пал так низко? Ты прав. Я изменил рыцарской чести. Но у меня не было иного выхода. Это послужило расплатой за мир.

Усмехнувшись, Гунтер одним глотком опорожнил кубок:

— Идите теперь. Через час нас призовет Брунгильда, и мне предстоит еще многое обдумать.

 

Глава 10

Тронный зал выглядел сейчас иначе, чем утром, когда Хаген побывал здесь впервые. Мрачное помещение сияло роскошным глянцем, заставившим даже Тронье, всегда равнодушного к золоту и драгоценностям, на мгновение замереть. Но дело тут было не в золотом оружии, развешанном по стенам, не в украшенных каменьями панцирях стражниц, застывших возле трона, не в бархатных занавесях, покрывавших голые стены. Хагена поразила необычайная отчужденность всей этой роскоши, берущей начало из глубины тысячелетий. Вся комната была окутана дуновением темной, давно забытой магии.

Данкварт коснулся его плеча, и в это мгновение волшебство рассеялось. Щиты, копья и мечи на стенах снова стали обыкновенным оружием, хотя и очень дорогим, стражницы по обе стороны трона оказались нормальными женщинами. Но Хаген все равно знал, что ему ничего не померещилось. На миг он увидел истинную сущность Изенштейна.

— И Альберих тут! — удивился Данкварт.

Хаген изумился не меньше, заметив разговаривающего с Гунтером альба. Он не удивился бы, увидев здесь Зигфрида, — но Альберих!

Он подошел к Гунтеру, поздоровался и одарил карлика уничтожающим взглядом. Тот захихикал.

— Выглядишь ты не очень веселым, Хаген из Тронье, — пропищал он, — Что тебя тревожит? Ты должен быть доволен. Твой друг, — он кивнул на Гунтера, — совершил невозможное. С сегодняшнего дня он король не только Бургундии, но и Исландии.

— Хаген озабочен, — молвил Гунтер, — Мне кажется, он не очень доверяет твоему колдовству, Альберих. А его брат — тем более, — Губы его дрогнули, он с трудом подавил усмешку.

— Ты сомневаешься в моих способностях? — Альберих обиженно поджал губы. — Может, ты мне не доверяешь?

— Тебе — доверяю, — поспешил успокоить его Хаген.

Альберих вздохнул:

— Но не моему господину. Но можешь быть совершенно спокоен — даю слово, что каждый из вас живым покинет эту страну и невредимым возвратится в Вормс.

Хаген хотел ответить, но в этот момент прозвучал гонг.

Вошла Брунгильда, одетая по-королевски, со скипетром, мечом и короной, в роскошной, украшенной драгоценностями мантии. Дюжина валькирий составляла ее свиту. Высоко подняв голову, королева прошествовала к трону и опустилась на него; эскорт выстроился вокруг в почетном карауле. Хаген всей кожей ощущал враждебность, наполнившую тронный зал. Последним, вслед за стражницами, вошел Зигфрид.

Его появление затмило все: и роскошь убранства, и красоту парадного облачения валькирий. Если бы Хаген не знал исхода поединка, одного лишь сияния рукояти Бальмунга на поясе Ксантенца хватило, чтобы дать понять, кто здесь был истинным победителем.

Вероятно, Зигфрид почувствовал пристальный взгляд Хагена: проходя мимо, он на секунду остановился и посмотрел на него. И хоть лицо Ксантенца сохраняло полную бесстрастность, глаза его полыхнули гневом. Но затем он вдруг улыбнулся и прошествовал дальше, остановившись в шаге от трона Брунгильды.

Королева подняла руку, ропот в зале умолк. Хаген заметил, что двигала она только правой рукой, левая неподвижно лежала на подлокотнике.

— Гунтер Бургундский! — возгласила Брунгильда. — Подойди.

Размеренным шагом Гунтер приблизился к трону и слегка склонил голову.

— Ты явился к моему двору, — продолжала валькирия, — чтобы по древним законам добиться моей руки. Ты предстал перед испытаниями, назначенными богами, и с честью выдержал их. Назови теперь свою волю. Моя жизнь и корона принадлежат тебе.

Гунтер шагнул вперед, взглянул в лицо Брунгильды и опустился на одно колено, губами прикоснувшись к подолу ее мантии. Затем встал, подошел к трону сбоку — так, что Зигфрид был вынужден посторониться, — и схватил ее здоровую руку.

— Моя королева! С тех пор как я впервые услышал о твоей красоте и славных подвигах, сердце мое воспылало любовью. А когда я впервые тебя увидел, понял, что не смогу без тебя жить.

Лицо Брунгильды оставалось каменным. Взгляд был устремлен вдаль, мимо Гунтера.

— Но теперь желание моего сердца исполнилось, — продолжал Гунтер, — Брунгильда, королева Изенштейна, — моя, — Он возвысил голос: — Завтра, как только взойдет солнце, мы отправимся в Вормс, чтобы от красоты королевы засияла моя крепость.

— Уже… завтра? — вырвалось у валькирии. Маска королевской неприступности рассеялась.

— Завтра, — Тон Гунтера не допускал возражений. Он отвесил легкий поклон и коснулся левой рукой сердца, — Ты просила назвать мое желание, королева. Так вот что я решил: с первым лучом солнца мы поднимаем якорь, и, если боги и ветер будут к нам благосклонны, через десять дней мы достигнем Вормса. Ты можешь взять с собой двух спутниц, остальные останутся здесь — они больше тебе не понадобятся.

— Прости, Гунтер, — вмешался Зигфрид, — но Брунгильда ранена.

Подчеркнуто медленно король повернулся, смерив нибелунга долгим презрительным взглядом. Затем он усмехнулся:

— Я знаю, Зигфрид Ксантенский. Но у нас в Вормсе хорошие врачи, и, чем раньше мы сможем воспользоваться их помощью, тем лучше.

Брунгильда попыталась что-то ответить, губы ее шевельнулись, но она не произнесла ни звука. Требование Гунтера оказалось слишком неожиданным.

— Я могу понять твое удивление, моя королева, — в голосе Гунтера сквозила ирония, — и нежелание покидать землю предков. Но эта страна холода и бурь не подходит мне и моим друзьям. Да и тебе не пристало прозябать здесь в одиночестве. Мы отправимся к солнечным берегам Рейна, и мой народ будет почитать тебя своей королевой, — На мгновение он умолк, а затем обратился к окружившим их стражницам: — Вы слышали слова своей королевы. По вашим законам теперь я — повелитель Изенштейна. Ваш король.

Зигфрид нахмурился. Шагнув вперед, он пристально посмотрел на Гунтера. Грозный ропот прокатился по залу.

Гунтер терпеливо дождался, пока снова воцарится спокойствие.

— Слушайте мое решение! Этот замок, эта земля и ваши клинки отныне принадлежат мне, Гунтеру Бургундскому. Но Вормс далеко, и моя империя достаточно велика. Стены моей крепости надежны, у меня достанет воинов отразить любое вражеское нападение. Мои сокровищницы полны драгоценностей и золота — я ни в чем не нуждаюсь и не претендую на сокровища валькирий. Но самую ценную жемчужину, — он с улыбкой взглянул на Брунгильду, — я забираю с собой, все же остальное для меня ничего не значит. Посему воля моя такова: все, кто преданно служил Брунгильде, должны быть вознаграждены, — Он развел руками, — Эта крепость останется нетронутой. Никто не имеет права вступить на этот трон, когда Брунгильда покинет его, а вы, ее подданные, можете жить здесь сколько пожелаете. Землю и все владения распределите поровну между собой. Возьмите все золото и бриллианты и тоже поделите. Завтра, когда парус нашей ладьи исчезнет за горизонтом, ворота Изенштейна будут открыты для всех поклявшихся Брунгильде в верности.

Все взгляды устремились на валькирию. «Одно ее слово, — с содроганием подумал Хаген, — одно движение — и меня с Гунтером и Данквартом разорвут на куски».

Но Брунгильда безмолвствовала. Она словно только что очнулась от глубокого сна. Взгляд заволакивала пелена, в лице не было ни кровинки, губы посерели. Хаген сомневался, что она понимает слова Гунтера.

Наконец королева с усилием кивнула головой.

— Вы слышали волю Гунтера Бургундского, — сказала она. — Его желание… с этой минуты стало и моим желанием тоже. — Прикрыв на мгновение глаза, она поднялась с трона. — А теперь… идите.

Гунтер кивнул.

— Пусть во все замки и дома Исландии отправляются посланницы, чтобы огласить мою волю, — заявил он, — Сегодня же вечером, когда зайдет солнце, они должны выехать.

— Сегодня вечером! — прошептал Данкварт. — Если он доживет до вечера.

— Тихо! — зашипел Хаген.

Стражницы не шелохнулись, как будто никто из них и не слышал приказов Гунтера и Брунгильды. Их переполняла ненависть, которая, казалось, вот-вот выплеснется наружу. Одна из стражниц, обнажив меч, шагнула к Гунтеру, еще несколько девушек последовали ее примеру.

Но тут Брунгильда вмешалась:

— Остановитесь! Прошу вас, не навлекайте позора на эту крепость и на всех нас.

Краем глаза Хаген заметил, как Зигфрид схватился за рукоять Бальмунга. Не совсем было ясно, чью сторону занял бы Ксантенец, обнажив клинок. Кивнув брату, Хаген отстранил стоявшую перед ним стражницу и шагнул к Гунтеру. Данкварт встал рядом с братом.

— Уберите оружие, — строго повторила Брунгильда, — Я понимаю, что гнев ваш праведный, но было бы преступлением обнажить мечи против Гунтера и его подданных. Король бургундский одолел меня в честном поединке, и теперь он — ваш законный повелитель. Если вы нападете на него, значит, поднимете руку на меня. А теперь идите, оставьте нас одних. Мы сами создали законы, по которым он завоевал это право, — добавила она с горечью.

Наконец раздался звон клинков — стражницы нехотя вложили мечи в ножны.

— Идите, — повторила Брунгильда.

Женщины молча повиновались. Хаген и Данкварт не шелохнулись, пока все девушки не покинули зал. Только тогда Хаген и Данкварт почтительно отступили назад.

Лицо Брунгильды было каменным.

— Прошу извинить меня, Гунтер Бургундский, — молвила она, — Перед поездкой предстоит много приготовлений.

Гунтер склонил голову:

— Да, моя королева.

Брунгильда вышла из зала, Хаген проводил ее внимательным взглядом. Валькирии удалось справиться со своими чувствами: походка ее была гордой, исполненной достоинства. Зигфрид, за все время не проронивший ни слова, отправился вслед за ней.

— Зачем ты так поступил, Гунтер? — с упреком спросил Хаген.

Гунтер тонко улыбнулся:

— Ведь я имею на это право, разве нет?

— И ты считаешь, что за это она тебя полюбит?

— Нет, но когда она станет моей женой и поживет в Вормсе… — Он пожал плечами, — Кто знает, быть может, мы станем друзьями, если уж она не сможет меня полюбить.

— А если нет? — настаивал Хаген. — Если она все же уйдет?

— Уйдет? — тихо переспросил Гунтер. — Но куда, Хаген?

На следующее утро по приказу короля был подготовлен корабль. Брунгильда с двумя спутницами уже поднялась на борт, когда Хаген и Данкварт подходили к пристани. Ладья легко покачивалась на волнах, нагруженная тюками и сундуками, принесенными подданными Брунгильды, свежий ветер надувал паруса. Позвякивали цепи, туго натянулись канаты — корабль, точно хищник из клетки, рвался в открытое море.

Хагена колотил утренний озноб — он не спал, всю ночь проведя в раздумьях.

— Ты действительно не хочешь ехать с нами? — спросил Гунтер.

— Нет, мой король. Нам с Данквартом нужно возвращаться в Тронье. Мы покинули замок слишком поспешно, и там наверняка о нас уже беспокоятся.

— Но вы ведь можете послать туда весточку, — предложил Гунтер, — Подумай, Хаген. На корабле хватит места всем, а в Вормсе будут очень рады тебя видеть.

Хаген кинул взгляд на Зигфрида, стоявшего на носу корабля, и Гунтер понял.

— Все ясно, — грустно сказал он, — Еще не построили такой мощный корабль, который мог бы выдержать тебя и Зигфрида одновременно.

— Мы с Данквартом приедем, как только сможем, — пообещал Хаген, — Ты… должен это понять. Нас ждут в Тронье.

— Ты обещаешь, что появишься в Вормсе к свадьбам — моей и Кримхилд?

— Обещаю.

— Не забудь: на Троицу в этом году. Но я жду вас за неделю до праздника.

— Мы не забудем.

Гунтер с улыбкой протянул на прощание руку Хагену и Данкварту. Затем повернулся и быстро зашагал к пристани.

Хаген смотрел ему вслед, пока он не взошел на борт, затем оглянулся — позади стоял Альберих. Судя по всему, он появился здесь не только что — его присутствие Хаген ощущал во время разговора с королем.

— Ты звал меня — я явился, — заявил альб.

Удивительно: Хаген вовсе не звал Альбериха, он только хотел с ним побеседовать. Но, должно быть, карлику было достаточно и этого. Однако на раздумья времени не было. Корабль уже был готов к отплытию.

— Два вопроса. Ты мне на них ответишь?

Альберих хихикнул:

— Вполне возможно. Если ты за это тоже дашь мне один ответ. Ну как?

— Во-первых, — начал Хаген, — почему Зигфрид хотел меня убить?

— Разве он этого хотел?

— Не прикидывайся дураком, — разозлился Хаген, — Ты ведь сам все видел. Без твоей помощи мы с Данквартом были бы сейчас на том свете.

Альберих вздохнул:

— Да вот только не все у меня получилось. Но вы дрались храбро. Тебе известно, что подобное не удавалось еще никому. Зигфрид до сих пор не может оправиться от изумления — ведь его нибелунги неуязвимы.

— Это не ответ на мой вопрос, — Хаген начал терять терпение, — Почему, Альберих? Зачем было так жестоко убивать наших спутников?

— Ваших спутников… — Альберих махнул рукой, — Это была ошибка, понимаешь? Нападение произошло только из-за вас двоих. И люди твои погибли, потому что среди них не оказалось вас. Но даже если бы вы были там, их все равно бы не пощадили. Ты приносишь несчастье, Хаген из Тронье.

— Но ради чего все было задумано?

— Ради чего? — Альберих снова вздохнул. — Ты действительно не понимаешь? Ведь все очень просто. Зигфрид уже почти достиг своей цели. Он прибыл сюда вместе с Гунтером, он знал, что победит Брунгильду и после этого никто и ничто не сможет помешать ему жениться на Кримхилд. Никто, кроме тебя.

— И как же я мог ему помешать?

— Очень просто, — огрызнулся Альберих. — Повторяю, он был у цели. И тут появляешься ты. Единственный человек, способный встать на его пути. Единственный достойный соперник. И когда он услышал, что вы с Данквартом уже на пути в Изенштейн, он выслал отряд нибелунгов, чтобы вас уничтожить. Это было ошибкой, и, думаю, он это понимает. Теперь у меня к тебе вопрос, Хаген. Почему…

— Сначала мой второй вопрос, — нетерпеливо перебил Тронье, — Я наблюдал за Зигфридом и Брунгильдой. Скажи мне одно, альб: считаешь ли ты, что Брунгильда его любит? И кроме того, лишь слепой бы не заметил, что с валькирией бился не Гунтер Бургундский.

— Может быть. Но только не Брунгильда. Или ты забыл, что говорил Гунтер? — В голосе Альбериха звучала обида. Карлика задевало, что Хаген сомневался в его способностях. Поняв это, Хаген смягчился — это делало Альбериха человечнее. — Мое колдовство ослепило ее, — продолжал гном, — И если ты потрудишься в это поверить, Хаген, то согласишься со мной. Конечно, когда-нибудь она задумается и, может быть, поймет, что произошло на самом деле. Но когда она стояла напротив Зигфрида, то не подозревала ничего.

— Ну хорошо, я тебе верю.

— Очень любезно с твоей стороны. — Альберих поджал губы, — А теперь мой вопрос: зачем ты явился сюда, Хаген?

Тронье промолчал, и глаза Альбериха загорелись негодованием.

— Так вот как ты держишь свое слово? — возмутился альб, — Два вопроса за один — таков был уговор!

Но Хаген продолжал молчать. Он явился сюда по просьбе Гунтера, чтобы убить Зигфрида — убить по той же самой причине, по какой и Ксантенец послал своих нибелунгов прикончить их с братом.

Только вслух он так и не сказал об этом ни слова.

 

Глава 11

Проскакав вдоль городских стен, они приближались к воротам Вормса с востока, со стороны Рейна. Было раннее утро; хотя уже почти рассвело, туман серой пеленой лежал над свежевспаханным полем, в воздухе пахло сыростью. Хаген не сомневался, что их давно уже заметили: стражники Гунтера всегда были начеку. Но никто не вышел им навстречу, ворота, приветливо распахнутые, оставались пустыми.

Перед откидным мостом Хаген остановился и взглянул на Рейн. Река сверкала под первыми лучами солнца, и туман белыми хлопьями плыл над ее поверхностью. Как всегда, когда он возвращался сюда после долгого отсутствия, Вормс казался ему изменившимся. Но что именно менялось, он не мог сказать. Просто город каждый раз выглядел чужим — не враждебным, но все же чуждым. И тогда он начинал думать, что этот город — не его.

— Чего ты ждешь? — нетерпеливо спросил Данкварт.

Хаген улыбнулся:

— Осматриваюсь.

Он бы постоял так еще, разглядывая город, — ведь это было некоторым образом возвращение домой. Но Данкварт был прав. Восемь дней они провели в седле, а этой ночью сделали единственный привал на полчаса, да и то лишь затем, чтобы немного отдохнули лошади, но не всадники.

Копыта застучали по деревянному мосту, и наконец в воротах появилась чья-то фигура. Это был воин из личной охраны Гунтера, правда, Хаген не помнил его имени. В первый момент он изумился, но тут же выражение усталости и недовольства на его лице уступило место радости; узнав Хагена, он бросил копье и выбежал навстречу всадникам.

— Хаген из Тронье! Наконец-то ты приехал!

Хаген спешился, и стражник заключил его в объятия. Однако, осознав всю нелепость своего поведения, воин смущенно шагнул назад.

— Прости, — проговорил он. — Я был так ошеломлен, и радость…

— Все хорошо, — улыбнулся Хаген, — Не нужно извиняться.

Искренняя радость в глазах стражника наполнила его чувством благодарности. Воин был первым, кто его приветствовал по возвращении в Вормс, первым, кто вышел ему навстречу и заключил в объятия. Было приятно чувствовать искреннюю дружбу. Повернувшись к брату, он приказал ему спешиться и попросил стражника позаботиться о лошадях.

Стражник, кивнув, схватил поводья, но Хаген задержал его:

— Скажи, Гунтер и все остальные — в Вормсе?

— Да, все здесь. Гунтер, Гизелер, Гернот, а также многие знатные гости. Король сгорает от нетерпения, ожидая тебя.

Кивнув, Хаген посторонился, пропуская воина с лошадьми. За стенами крепости еще было сумрачно, но полумрак этот был мирным и уютным, вовсе не угрожающим.

— Гунтер и все остальные, наверное, спят еще, — предположил Данкварт.

Хаген не ответил. Он вдруг ужасно рассердился на брата, в который раз уже нарушавшего течение его мыслей. Однако он понимал, что сердится зря: Данкварт был прав — Гунтер никогда не вставал с постели с первыми петухами.

— Смотри, в кухне горит свет, — оживился Данкварт, показывая на маленькое освещенное окошко. — Пойдем туда. Кубок горячего глинтвейна пойдет нам с тобой на пользу.

Хаген, поколебавшись, покачал головой:

— Иди. Я сначала зайду в свою комнату.

Пожав плечами, Данкварт удалился. Хаген понимал, что брата обидел его отказ. В последнее время, чем ближе они были к Вормсу, тем раздражительнее становился Данкварт.

На самом деле Хагену просто хотелось побыть одному.

Дождавшись, пока брат войдет в дом, он повернулся и стал медленно подниматься по лестнице. Возле двери в главную башню охраны не было, огромный зал за нею оказался пустым. Остановившись, Хаген глубоко вдохнул знакомый запах камня, холода и сырости, столь характерный для Вормса. И снова он ощутил, что вернулся домой.

Он медленно пересек комнату, отпер дверь в тронный зал Гунтера и остановился на пороге. На столе лежали остатки ужина — пир, видимо, продолжался до самого утра. В зале было душно, пахло вином — Хагену даже почудилось, что он слышит звон бокалов и смех пирующих. Бесшумно притворив дверь, он прошел через зал и поднялся по деревянной лестнице. Гулкий звук его шагов, тени, притаившиеся по углам, как будто преследовали его, возбуждая особенные мысли и чувства. С тех пор как Хаген покинул Изенштейн, он не в первый раз испытывал подобное: тьма Изенштейна преследовала его всюду, и он не мог от нее избавиться.

В башне, где находились покои Хагена, не было ни души. Тем лучше. Как ни ждал Хаген предстоящей встречи с Гунтером и остальными друзьями, в этот момент он чуть ли не страшился ее.

В комнате было холодно и темно. Пыль толстым слоем покрывала стены и мебель, и внезапно покои эти показались Хагену убогими и бедными. Он шагнул к окну и распахнул ставни. Золотистый свет утра наполнил комнату. Хаген открыл дверь и вышел в коридор.

Неожиданно из темноты вынырнула маленькая фигурка, закутанная в длинный плащ. Лицо незнакомца скрывал остроконечный, надвинутый на лоб капюшон. Хаген резко остановился — но тут же узнал таинственного посетителя.

— Кримхилд!

— Хаген? — Голос девушки дрожал, как будто она с трудом сдерживала слезы. Капюшон упал ей на плечи, — Хаген! — И вдруг, негромко вскрикнув, она бросилась ему на шею — Тронье едва не потерял равновесие, — Хаген! Наконец-то ты вернулся! — Лицо Кримхилд прижалось к его небритой щеке, все тело ее дрожало от возбуждения.

Хаген попытался было нежно разжать руки девушки, но безудержная радость встречи охватила его самого — заключив Кримхилд в объятия, он крепко прижал ее к себе, а затем поднял на руки и, смеясь, закружился вместе с ней по комнате, как часто делал это раньше.

Кримхилд тоже засмеялась, наслаждаясь игрой, потом заболтала ногами, как делают дети, прося, чтобы их поставили на ноги. Воспоминания детства захлестнули девушку — ведь Хаген был ей фактически вторым отцом. Встав на цыпочки, она руками обвила его шею — как и прежде — и… поцеловала.

Но поцеловала не так, как раньше. Кримхилд уже не была ребенком, она стала женщиной.

И она поцеловала его как женщина.

Губы Кримхилд были мягкими и теплыми, от их прикосновения у него закружилась голова. Он хотел отстраниться, оттолкнуть ее, закричать, что так нельзя, что она переходит границы дозволенного. Но не смог.

Вместо этого он изо всех сил прижал девушку к себе и ответил на ее поцелуй — жарко и страстно, с отчаянием утопающего, цепляющегося за соломинку.

Это продолжалось лишь несколько секунд, несколько сумасшедших ударов сердца, но время словно остановилось, и Хаген чувствовал, что Кримхилд испытывает то же, что и он: девушка не сопротивлялась и лишь все крепче обнимала его.

Наконец они опомнились, одновременно разжали объятия и отпрянули друг от друга. Хаген почувствовал, что Кримхилд испугалась. Он смущенно взглянул на девушку, она стыдливо опустила взгляд.

— Мне… прости меня, Кримхилд. Я поддался эмоциям, но… этого нельзя было допускать.

Кримхилд взглянула на него, в глазах блестели слезы.

— Ты не должен извиняться, — тихо промолвила девушка.

Как красива она была в это мгновение!

— Это мне нужно извиниться, — продолжала она, и улыбка озарила ее лицо, хотя по щекам все еще бежали слезы, — Но о чем мы говорим, Хаген? Разве мы не знаем друг друга достаточно давно? И долгий год разлуки разве не повод для дружеского поцелуя?

Но это не был дружеский поцелуй. Неужели она не поняла, что он ее любит?

Мысль об этом словно кулаком ударила его по голове.

Он любит Кримхилд. Не как ребенка, сестренку Гунтера, которую он когда-то качал на коленях. Не как отец любит дочь и не как брат сестру — но как мужчина женщину.

И любит уже давно.

Все эти годы он обманывал себя, но сейчас он больше этого делать не хотел. Настал конец долгому тоскливому пути к правде, на который он потратил целую жизнь. Теперь он достиг цели, и назад дороги не было.

Он улыбнулся:

— Ничего… страшного, Кримхилд.

— Но ты… ты же плачешь! — прошептала девушка. Она протянула руку, чтобы смахнуть слезу с его щеки, но Хаген остановил ее:

— Ничего, Кримхилд. Я просто рад тебя видеть. И наверное, немного устал. Мы с Данквартом последние три дня и три ночи скакали не останавливаясь. А я уже немолод, — улыбнувшись, добавил он, — Но рассказывай же. Как ты жила все это время?

— Как жила? — Кримхилд пожала плечами, — Год — срок долгий, а без тебя он казался еще длиннее, — Она игриво погрозила ему пальчиком: — Ты не должен был надолго оставлять меня одну, Хаген.

Они оба рассмеялись. Кримхилд схватила Хагена за руку и потянула к лестнице.

— Пойдем разбудим Гунтера. Он будет безумно рад тебя видеть.

— Он еще спит?

— Он и все остальные, — кивнула Кримхилд, нахмурившись, — Они пировали до поздней ночи. И братец мой опять изрядно напился.

Хаген остановился, вопросительно взглянул на нее.

— Да, Хаген. Я очень рада, что ты вернулся. Гунтер слишком пристрастился к вину.

— Он всегда любил выпить.

— Но меня это уже начинает пугать.

— И давно он так?

— С тех пор, как они с Зигфридом возвратились, — не глядя на него, отвечала Кримхилд, — и в Вормсе появилась эта ужасная женщина.

— Брунгильда?

— Да, Брунгильда. А ты еще помог Гунтеру забрать ее из Исландии, — В голосе Кримхилд звучал неприкрытый упрек.

— Ну, мое участие в этом было не так уж значительно. Но чем же она ужасна?

— Всем, — заявила Кримхилд. — Она ведет себя так, будто уже стала королевой Вормса, да и вообще — всего мира. Всеми тут командует, а если кто ее не слушает — тут же бежит к Гунтеру жаловаться или отправляет своих жутких прислужниц наказать виновного. Одного конюха даже забила насмерть.

— Не может быть! — вырвалось у Хагена.

Кримхилд поджала губы:

— Тогда иди и спроси у Гунтера, если не веришь. Бедный парнишка плохо оседлал лошадь, и Брунгильда едва не свалилась с нее. Гунтер приказал его выпороть, но Брунгильде этого было мало. На следующее утро его нашли в конюшне с проломленным черепом.

— В это… трудно поверить, — ошарашенно произнес Хаген, — Брунгильда…

— Она злая, властная и хитрая, — взволнованно перебила его Кримхилд. — Все в Вормсе ее боятся, даже Гунтер.

А как только она станет королевой, будет еще хуже. Но дело не только в этом!

Хаген пристально взглянул на нее.

Девушка отвела взгляд, затем упрямо тряхнула головой — белокурые локоны разлетелись в разные стороны.

— Я… я ненавижу ее, Хаген. Она строит глазки Зигфриду.

— И это все?

Кримхилд возмущенно фыркнула:

— Все! Будто этого недостаточно! Через три дня состоится свадьба, наша с Зигфридом и ее с моим братом. Но ты увидишь ее раньше, сегодня за ужином. Как она таращится на Зигфрида! А Гунтер делает вид, что ничего не замечает, — Она в ярости сжала кулачки, — Я очень рада, что сразу после свадьбы мы покидаем Вормс.

— Вы… хотите уехать? — растерялся Хаген. Мысль о том, что Кримхилд после свадьбы покинет город, до сих пор не приходила ему в голову.

Кримхилд кивнула:

— Мы отправимся в Ксантен. Родители Зигфрида пригласили нас провести лето в их замке. А потом мы поедем в крепость Зигфрида, в страну нибелунгов, — Она улыбнулась, заметив, как нахмурился Хаген, — О, я забыла, ты ведь не веришь, что она существует.

— Это верно.

— Но ведь Зигфрид не станет собираться в место, которого не существует вообще, как ты думаешь?

— Пойдем вниз будить Гунтера, — уклонился он от ответа.

 

Глава 12

Встреча с Гунтером и остальными оставила у Хагена горький привкус в душе. Быть может, из-за усталости он не мог разделить всеобщий чрезмерный восторг и ответить на все вопросы, с которыми на него набросились. Его не покидало чувство, что Гунтер и его братья, как, впрочем, и почти все их приближенные, вином и бурным весельем пытались заглушить свои неразрешимые проблемы. Так что он был рад, когда наконец остался один. Хаген пытался заснуть, но сон не шел к нему. Он лежал на кровати, не смыкая глаз, стараясь отогнать мысли и картины, одолевавшие его.

Кримхилд…

Он тихо шептал в темноте ее имя: Кримхилд, Кримхилд. Может, это была его судьба, его тайна, всю жизнь скрывавшаяся в самой глубине души?

Может, это и было причиной всему?

Мысль об этом словно громом поразила его. Если так, значит, ненависть к Зигфриду была не чем иным, как ревностью. В глубине души он давно это сознавал. Он чувствовал, что Зигфрид из Ксантена представлял собой опасность не только для Гунтера и Вормса. Он сам, Хаген из Тронье, человек, сделанный из стали, беспощадный легендарный воин, в глубине души страшился Зигфрида — он, о котором говорили, что слово «чувства» ему незнакомо.

Неужели он ревновал?

Он не мог найти ответа, да, скорее всего, и не хотел, так как знал, что лишится рассудка, отыскав его.

Уже давно наступило утро, когда он наконец поднялся с кровати и вышел из своих покоев, собираясь отправиться в город. Ноги и спина гудели, напоминая о восьмидневной скачке. Но в эти минуты он почти приветствовал боль — врага, которого он мог обнаружить и победить.

На улицах Вормса царила сутолока. Город заметно вырос с тех пор, как он был здесь в последний раз: там, где год назад громоздилась куча камней, теперь возвышался деревянный домик; пестрая вывеска при входе поясняла, что это постоялый двор. Без сомнения, он был построен специально к свадьбе, и Гунтеру пришлось выложить немало денег. С площади доносились удары молотков — там сооружали трибуны для гостей. Улыбнувшись, Хаген пошел дальше, к собору. Он остановился у края площади — на ступеньках перед открытыми воротами храма стояло множество священнослужителей и духовных лиц, а ни с кем из них Хагену сталкиваться не хотелось. Гизелер поведал ему, что Гунтер специально пригласил епископа — его имени Тронье не запомнил, — чтобы совершить двойной обряд венчания.

Солнечный зайчик на миг ослепил его, и он посмотрел в ту сторону. В пестрой толпе блеснул золотой шлем, затем Хаген увидел и вторую воительницу в сверкающих латах, а между ними — Брунгильду, разодетую в роскошные, сверкающие драгоценностями шелка. Он решил уйти — видеть Брунгильду, так же как и Зигфрида, желания не было. Но любопытство все же победило, и Хаген остался.

Валькирия и ее спутницы стояли на нижней ступени лестницы храма, и, хотя Тронье находился довольно далеко, по выражению лица Брунгильды было видно, что она с кем-то оживленно спорит. Хаген вспомнил слова Кримхилд. Немного помедлив, он решительно шагнул вперед, расталкивая толпу. Подойдя ближе, он увидел, с кем затеяла ссору валькирия, — это была Кримхилд; чуть поодаль стояли ее мать и две испуганные прислужницы. Хаген подошел к женщинам.

Глаза Брунгильды полыхнули гневом. Небрежно поклонившись валькирии, Хаген пристально взглянул на Кримхилд и Уту. Девушка умолкла, стоило ему появиться из толпы.

— Что случилось? — спокойно спросил Хаген.

— Она меня оскорбила! — Голос Кримхилд дрожал от негодования, — Она…

— Оскорбила? — удивился Хаген, — Не могу в это поверить!

— Но это так! — Кримхилд была сейчас похожа на маленькую обиженную девочку, — Она хочет войти в церковь прежде меня!

Хаген вопросительно взглянул на Брунгильду:

— И это… все? — В нем начала закипать ярость, — И на глазах у всех вы ссоритесь из-за такой мелочи?

На самом деле это вовсе не было мелочью. Он не сомневался в том, что Кримхилд сама спровоцировала ссору, и именно здесь, где любой мог стать ее свидетелем. И теперь он начал понимать, с какой целью.

— Кто она такая? — Кримхилд кипела от негодования, — Почему это я должна следовать за ней, будто ее служанка?

Брунгильда все еще молчала, но в глазах ее горел зловещий огонек. Она была раздражена не меньше Кримхилд, только умела держать себя в руках. Но в отличие от юной принцессы появление Хагена огорчило валькирию: она знала — он ей не союзник.

Хаген перевел взгляд на Уту, но лицо королевы-матери словно окаменело. Он опять повернулся к Брунгильде:

— Это правда?

— А если и так? — спокойно промолвила валькирия, — Зачем ты вмешиваешься, Хаген из Тронье? Тебя это ни в коей мере не касается.

— Это точно, — кивнул Хаген. — До тех пор, пока вы не выносите сор из избы, — В голосе его послышались металлические нотки, — Не пристало королевам спорить, как базарным торговкам, при всем честном народе.

Брунгильда побледнела, а Кримхилд, к которой этот упрек тоже имел отношение, довольно ухмыльнулась. Хаген испытывал неловкость. Хотя все окружающие делали вид, будто ничего не замечают, было совершенно ясно, что он, Брунгильда и Кримхилд находились в центре всеобщего внимания.

— Почему бы вам не войти в храм одновременно, если уж вы никак не можете договориться? — предложил он.

Брунгильда расхохоталась:

— Удивительно, Хаген! Ведь именно такого дурацкого совета я от тебя и ждала.

Она поднялась еще на одну ступеньку, встав выше Хагена и теперь глядя на него сверху.

— Наверное, и правда хорошо, что ты вернулся, Хаген из Тронье, — промолвила она спокойно, но, пожалуй, громче, чем следовало. Она одарила Кримхилд презрительным взглядом: — Эта девочка с самого первого дня не скрывала, что ненавидит меня. Я не знаю почему, но это не имеет значения. И пора бы ей понять, кто здесь королева Вормса! Если собственная мать и ее рассудок ничего ей не говорят — придется это сделать тебе, Хаген из Тронье.

— Королева Вормса! — фыркнула Кримхилд, — Ну, насмешила. Не забывай, кто ты такая, Брунгильда!

— Кримхилд! — прикрикнул Хаген, — Я прошу тебя…

Но девушка его не слушала. Сердито подобрав юбки, она взбежала по ступенькам и остановилась перед валькирией с горящими от ярости глазами.

— Может, мне стоит напомнить, как ты здесь появилась, Брунгильда? Я, конечно, не претендую на божественное происхождение, но меня не притащили сюда в качестве добычи. Может, через два дня ты и станешь супругой моего брата, но королевой тебе не быть никогда! Ты ничтожество, Брунгильда! И времена твоего могущества завершились, — Брунгильда побледнела. Кримхилд же не унималась: — Так кто ты такая, Брунгильда? Оглянись вокруг! Неужели ты думаешь, что тебя полюбит здесь хоть один-единственный человек? А твоя легендарная красота увянет через несколько лет!

— Довольно, Кримхилд! — Хаген резко схватил ее за руку, — Прекрати сейчас же!

Девушка вырвала руку:

— Ты не имеешь права указывать мне, Хаген из Тронье! Если хочешь защищать эту змею — пожалуйста!

— Я никого не собираюсь защищать. Но ты должна прекратить вести себя как невоспитанный ребенок. И ты тоже, Брунгильда, — добавил он. — Я что, должен напомнить, кто вы такие? Ты, Кримхилд, принцесса бургундская, а ты, Брунгильда, будущая королева! Приказываю вам немедленно прекратить ссору!

— А если нет? — Слова Хагена только распалили ярость Кримхилд. Она надеялась на его поддержку и теперь злилась, что не получила ее, — Что ты будешь делать, если я не послушаюсь? Пойдешь к моему брату и нажалуешься?

— Довольно, Кримхилд, — вмешалась Ута, и это наконец подействовало.

Поджав губы, девушка одарила валькирию полным ненависти взглядом и резко отвернулась. Хаген смотрел ей вслед, пока они с Утой и обеими служанками не смешались с толпой. Брунгильда тоже проводила ее взглядом, но, к удивлению Хагена, ее лицо выражало полную безмятежность.

— Что на тебя нашло, Брунгильда? Теперь пойдут сплетни о двух королевах Вормса, которые спорили на площади, будто торговки.

— В Вормсе только одна королева! — гордо заявила Брунгильда.

— Знаю, — кивнул Хаген, — И зовут ее пока что не Брунгильдой.

— Это она затеяла ссору.

— А у тебя хватило ума ее поддержать! Ты же сама сказала — она еще дитя и не умеет себя вести. А от тебя я такого не ожидал.

Брунгильда окинула его ледяным взором.

— Я от тебя — тоже, Хаген, — негромко молвила она.

— То есть?

— Ты не понимаешь? Разве ты забыл, что произошло в Изенштейне? Я тогда спросила тебя, на чьей ты стороне, помнишь?

Хаген кивнул.

— И ты тогда ответил мне. Я удовольствовалась ответом, но не приняла его. Так же, как и теперь. Тогда ты служил этому слабаку Гунтеру, но ты не должен был этого делать.

Хаген с шумом выдохнул:

— Думай, что говоришь, Брунгильда! Гунтер — мой король.

— Нет. Он никогда им не был и не станет. Ты слишком похож на меня, чтобы признать власть над собой другого человека. Еще не поздно, Хаген. Я знаю, что мучает тебя. Я не жду сейчас ответа, но предлагаю поразмыслить. Ты и я, мы оба северные люди, и кровь наша похожа. Пойдем со мной!

Хаген уставился на валькирию:

— Ты понимаешь, что ты говоришь?

— Да, — спокойно ответила Брунгильда.

— Я… я должен убить тебя на месте за такие слова.

— Ты этого не сделаешь. И не пойдешь к Гунтеру рассказывать. Подумай хорошенько, Хаген.

Не ответив, Тронье повернулся и быстро зашагал к замку.

 

Глава 13

Хаген проспал почти восемнадцать часов кряду. Теперь до Троицы оставалось всего два дня. До того часа, когда Гунтер сочетается браком с Брунгильдой.

И Зигфрид женится на Кримхилд.

Эта мысль вселяла в него панику.

Все, что произошло после встречи с Кримхилд, было забыто. Встреча с Гунтером и остальными, разговоры, тысячи вопросов, на которые ему пришлось отвечать, наконец, усталость и долгий сон — все это было лишь бегством — бегством от образов, таившихся в самых сокровенных уголках его души.

Кримхилд. Почему же все-таки она?

Вопрос был бессмысленным. С тем же успехом он мог спрашивать себя, почему он вернулся живым, почему не погиб в Изенштейне или на пути в Тронье. На какой-то момент старый разумный Хаген взял верх. Он находился в Вормсе, и все, что произошло, повернуть вспять уже невозможно.

Он встал, оделся, вышел из покоев. Но на улице тоже не обрел душевного равновесия. Издалека доносились звуки оживленной суеты, на широком поле между крепостным рвом и городом скоморохи разбили свой лагерь. Хаген остановился в нерешительности. Может, спуститься к реке? Нет, это было слишком далеко, да к тому же вполне вероятно, что по дороге он столкнется с Гунтером или Зигфридом. Но и в городе тоже можно было встретить знакомых. Да остался ли в Вормсе хоть один человек, чье присутствие не вызывало бы у него раздражения? Разве что Ута и юный Гизелер.

Миновав откидной мост, Хаген направился к лагерю цыган. Поле пестрело цветными шатрами, повсюду стояли повозки. Целое море звуков встретило Хагена: смех, возгласы на чужом языке, конское ржание — никогда раньше он не любил подобной балаганной суеты. Но теперь он чувствовал здесь себя защищенным. Шум, гам, пестрая суета опьяняли его, подобно вину, он ощутил наконец спокойствие и раскрепощенность. Может, потому, что никто его здесь не знал. Он был одет в простой плащ с капюшоном, без оружия и шлема, и даже черную повязку для глаза оставил дома. Его незрячий глаз не привлекал ничьего внимания здесь, среди толпы калек и убогих.

Кто-то схватил его за руку. Это была беззубая старуха в ужасных лохмотьях, столь же грязных, как лицо и волосы, спадающие на плечи сальными сосульками.

— Будущее, господин, — проскрипела она, — Хотите заглянуть в свое будущее? Дайте мне руку, господин, и я все вам скажу. — И, прежде чем Хаген успел что-либо сообразить, она схватила его ладонь и принялась водить по ней скрюченным пальцем.

Хаген рассерженно выдернул руку:

— Исчезни, старуха! Будущее меня не интересует.

Но гадалка оказалась упрямой. Как он ни сопротивлялся, цыганка не оставляла попыток затащить его в свой убогий шатер.

— Не бойтесь, господин. Я предсказываю только добрые события. — Она усмехнулась: — И это недорого.

— Все равно денег у меня нет, — отрезал Хаген.

— Ничего страшного, — не унималась старуха, — Для вас это будет бесплатно, — Она кивнула на замок, возвышавшийся над лагерем каменным колоссом: — Вы ведь один из благородных господ, правда? — Она хихикнула: — Вы только расскажите всем, как хорошо я вам нагадала, и тогда я получу хороших клиентов.

Хаген невольно улыбнулся. Ему начинала нравиться крестьянская хитрость гадалки. Что ж, небольшое безобидное развлечение, пожалуй, сможет развеять его тоску.

В палатке оказалось темно и прохладно. Все убранство составляли развешанные повсюду пестрые тряпицы и занавески. Старуха шагнула в глубь шатра, делая Хагену знак следовать за ней.

— Пойдем, Хаген из Тронье. Все уже готово.

Хаген удивленно вскинул брови. Откуда она знала его имя?

Нерешительно он шагнул вслед за цыганкой. Перевернутый ящик, служащий столом, да пара трехногих табуреток — вот и вся мебель в этом убогом шатре.

— Садись, Хаген из Тронье, — Старуха примостилась на одном из сидений, знаком показав Хагену, что он тоже должен сесть.

Тронье повиновался. Лицо прорицательницы в полумраке шатра разглядеть было трудно.

— Откуда ты знаешь мое имя? — спросил он.

— От меня, — отвечал голос из темноты.

Хаген изумленно вздрогнул:

— Гунтер?

За спиной старухи выросла еще одна фигура. В жадно протянутой ладони зазвенели монеты.

— Все в порядке, старуха, — молвил Гунтер, — А теперь оставь нас одних.

Маленькими боязливыми шажками цыганка выскользнула из шатра. На мгновение откинулось покрывало, и Хаген успел рассмотреть лицо короля: он был бледен, глаза лихорадочно блестели.

— Что… что это значит? — начал Хаген, — Зачем ты шпионишь за мной? Что это за таинственность?

— Я должен с тобой поговорить. С глазу на глаз.

— Этого нельзя сделать в твоих покоях?

Гунтер присел на табурет.

— Я не знаю. Я… я больше не отваживаюсь говорить в Вормсе открыто. И у стен есть уши.

— Ты не отваживаешься в собственном замке поговорить с другом?

— В моем замке? Вормс давно уже не мой. Меня, Гизелера и Гернота лишь терпят в этих стенах, и я не знаю, как долго это будет продолжаться.

Хаген попытался возразить, но Гунтер не дал ему сказать ни слова.

— Зигфрид куда-то отправился верхом, — сообщил он. — Перед рассветом. Вместе с Брунгильдой и нибелунгами.

— С Брунгильдой? — удивился Хаген.

Гунтер кивнул:

— Они не очень-то стараются скрыть, что состоят в заговоре. Любой дурак может догадаться, что они затевают — нибелунг и валькирия.

— Брунгильда же твоя невеста! — Хаген не скрывал возмущения, — И она должна быть тебе послушна.

Гунтер зло засмеялся:

— Послушна? Да она не должна мне ничего, решительно ничего. Это я обязан ей ее королевством, потому что я отнял это у Брунгильды. И она вернет его себе. — Он вдруг умолк, — Для этого ей и нужен Зигфрид, — продолжал Гунтер, несколько овладев собой, — На это-то Ксантенец и рассчитывает. Когда будут уничтожены я, Гернот и Гизелер, Вормс будет принадлежать ему, а Брунгильда возвратится в Изенштейн. Все очень просто.

— Изенштейна больше не существует, — возразил Хаген, — Его властительница повержена, сокровищницы пусты, а земли розданы.

— Нет, Хаген. Это не так, — Гунтер ударил кулаком по столу, — Неужели ты забыл Брунгильдиных подданных? Их взгляд, полный ненависти, когда мы стояли в тронном зале? Я думал, что одолел ее, но ошибался. Одно слово валькирии — и с помощью Зигфрида и Альбериха они вернут ей все сполна. Брунгильда не человек, Хаген. Она — богиня. Богиня мрака.

— Ты… странно отзываешься о женщине, на которой хочешь жениться, — пробормотал Хаген.

— Я не хочу этого, — отрезал Гунтер.

— Ты…

— И никогда не хотел. Я только воображал, будто желаю этого брака. Я жаждал Брунгильду подобно тому, как жаждут вечной жизни, власти над всем миром… Это была мечта. Я допустил ошибку, осуществив ее, — не догадываясь, что при этом оказался лишь орудием в руках Зигфрида. Как и Брунгильда, впрочем. Только она об этом не знает.

— И скорее всего, никогда не узнает, — добавил Хаген.

— Это все равно ничего не изменит. Так и так — Зигфрид победил. Он женится на моей сестре и в один прекрасный день завладеет Вормсом — не важно, умру я сейчас или через год. Я хочу уничтожить эту тварь!

Хаген не произнес ни слова.

— Ты молчишь, — пробормотал Гунтер. — Ты предпочитаешь молчать, потому что уже слышал от меня эти слова, так ведь? Тогда ты обвинил меня, что я подстрекаю тебя совершить убийство. Но это не убийство, а необходимость. Ксантенец прикончит нас всех.

— Прекрати… сейчас же… Гунтер. Ты знаешь мой ответ.

— И он остается прежним даже теперь, когда ты сознаешь, что поставлено на карту?

— Да, прежним. И даже если бы я хотел этого — я не смог бы. Я старый человек, Гунтер. Слепой на один глаз.

— Только не рассказывай, будто ты боишься Зигфрида, — взвился Гунтер, — Ты единственный, кто может с ним справиться. Думаешь, я не рассчитывал на других? Твой брат Данкварт с радостью перерезал бы горло этому выродку, так же как Ортвейн и многие другие в Вормсе. Но у них ничего не получится. А ты это сможешь.

— Нет, — твердо заявил Хаген, — На убийство я не пойду.

— А если я увеличу ставку?

Хаген с удивлением взглянул на короля:

— Что ты имеешь в виду?

— С одной стороны, на карту поставлена жизнь моих братьев и моя собственная, — отвечал Гунтер. — Но этого тебе, кажется, мало. Что, если я присовокуплю к ним мою сестру?

— Кримхилд? — Хаген не верил своим ушам.

Гунтер кивнул:

— Да, Кримхилд. Я наблюдал за вами, вчера утром.

У Хагена загорелись уши. Хорошо, что в шатре царил полумрак.

— Ну и что?

— Стражник на башне сообщил мне о вашем с Данквартом прибытии, и я отправился наверх, чтобы найти тебя. Но меня опередила Кримхилд.

— Вот как? — Хаген едва мог говорить, ладони его вспотели.

— Я видел вас, — продолжал Гунтер, — Ты ее любишь.

— Конечно, люблю. Она ведь дочь Уты и твоя сестра. Я жизнь за нее отдам.

— Нет, Хаген, не пытайся скрыть истину. Ты любишь ее как мужчина женщину. И любил всегда, — Он покачал головой, — Ох, Хаген, неужели мы с тобой не настолько близки, что ты не решился явиться ко мне прежде, чем возник этот нибелунг? Неужели ты думаешь, что я тебя не понял бы? Почему ты молчал, Хаген? Зачем ты дотянул, когда стало уже поздно?

Хаген застонал. Зачем теперь еще сильнее бередить его рану, вместо того чтобы унять боль?

— Почему? — повторил Гунтер.

— Я… ничего не знал.

— Но теперь знаешь.

Хаген кивнул. Говорить он не мог.

— И несмотря ни на что, послезавтра будешь спокойно смотреть, как Ксантенец поведет ее под венец?

— Да.

— Но ты еще можешь получить ее, — тихо сказал Гунтер.

Хаген задохнулся:

— Что ты такое говоришь! Я…

— Ты можешь ее получить, — повторил Гунтер. — Я король Вормса и вправе решать, кому отдать руку сестры.

Вскочив с места, Хаген повернулся и пошел к выходу. Одним прыжком Гунтер оказался рядом.

— Я не шучу, Хаген! Кримхилд будет твоей! Убей Зигфрида — и бери ее в жены.

Хаген ответил ему пощечиной.

 

Глава 14

Как он добрался обратно, Хаген не помнил. Смутно припоминалась лишь встреча с Гизелером возле двери его комнаты, но говорил ли он с ним и о чем? Захлопнув за собой дверь, Хаген повалился на кровать. Нет, все это происходило не с ним, он не мог совершить такое.

«Ты можешь получить ее, Хаген».

Ни о чем ином он думать не мог.

Как же отчаялся Гунтер, если решился предложить ему такое! Как глубоко проник страх в его душу, если он отваживался помыслить об этом.

Лишь на секунду он попытался себе представить, что было бы, согласись он на предложение Гунтера. Прикончить Зигфрида и заключить Кримхилд в объятия…

Нет, об этом запрещено было и мечтать — не то что думать всерьез. Вскочив, он принялся расхаживать по комнате, остановился у окна. Во дворе ключом кипела жизнь. Гизелер в ярко-красном плаще выделялся из толпы воинов Гунтера, стоявших возле конюшен в ожидании, когда им оседлают лошадей. Гул голосов напоминал жужжание огромного улья.

Он отвернулся — картина всеобщего веселья раздражала — и подошел к столу. Как всегда поутру, чьи-то заботливые руки принесли в комнату кувшин свежего вина. Обычно Хаген не прикасался к нему, но сейчас налил себе полный кубок и в несколько глотков жадно осушил его.

В дверь постучали, негромко, но настойчиво. Хаген и не думал открывать, он лишь вновь наполнил кубок и повернулся к окну. Боль, раздиравшую грудь, даже вино не способно было унять.

Стук не повторялся. Хаген оглянулся на дверь. Перед ним стоял Альберих. Тяжелый засов покоился на месте, дверь была заперта.

— Как… как ты попал сюда, альб?

Ехидная улыбка скользнула по хитрой мордочке:

— Ты, как всегда, любезен, Хаген из Тронье. Так-то ты встречаешь друга, с которым не виделся три месяца!

Боль в груди внезапно сменилась приступом ярости. Хаген замахнулся. Альберих отскочил назад.

— Я еще раз спрашиваю: как ты сюда попал? — зарычал Хаген.

Альберих вздохнул.

— С каких это пор меня могут остановить запертые двери, Хаген? — все так же насмешливо продолжал он. — Это я могу еще раз задать вопрос: неужели ты всегда так приветствуешь старых друзей? Ты уже целых два дня в Вормсе и ни разу не спросил обо мне. Ты что, меня избегаешь? Или не хочешь встречаться ни с кем вообще? Или, может, избегаешь самого себя?

— С каких это пор мы стали друзьями?

— Я, кажется, спас тебе жизнь или не так? — сказал Альберих. — И твоему брату тоже, если мне не изменяет память. Разве это нельзя назвать дружеской услугой?

От ярости Хаген сжал кулаки:

— Что тебе нужно здесь, альб? Ты опять явился мучить меня?

Альберих покачал головой. Откинув капюшон, он внимательно взглянул на Хагена:

— Я явился затем, чтобы открыть тебе глаза. Что же должно случиться, чтобы ты наконец понял, как нужно действовать?

Хаген уставился на него невидящим взором. В душе его пробуждался к жизни чудовищный демон, с каждым мгновением становясь все сильнее и сильнее, потому что он питался болью — животворным эликсиром.

Альберих кивнул головой:

— Ты должен бороться, Хаген. Бороться так, как никогда еще тебе не доводилось.

— Но… но против кого? — Хаген едва ворочал языком.

— Не прикидывайся, Хаген. — Альберих рассердился. — Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. Как только закончатся свадебные торжества, Зигфрид вызовет тебя на поединок.

— Я… не дал ему повода, — пробормотал Хаген. Он пошатнулся и схватился за край стола, чтобы не упасть.

Альберих будто ничего не замечал.

— Ты отлично знаешь, что он найдет причину для ссоры, Хаген. Так что не прикидывайся дураком — это можешь делать перед Гунтером. Но здесь мы одни.

— Исчезни, — простонал Хаген. — Я… я не хочу.

— Чего ты не хочешь? — фыркнул гном. — Со мной разговаривать? Или выслушать правду? — Он вцепился Хагену в рукав. — Когда же ты наконец поймешь? Зигфрид одержал полную победу, понимаешь? — Альберих дернул его за руку. — И через два дня все здесь будет принадлежать ему.

— Но все и так давно ему принадлежит, — пробормотал Хаген.

— Пока еще нет. Еще не поздно, Хаген! Пока их брак с Кримхилд не заключен, ты еще можешь остановить его.

Хаген прикрыл глаза:

— Как я его остановлю, Альберих? Зигфрид…

— …в десять раз проворнее и в сотню раз сильнее тебя, — перебил Альберих. — Но все равно ты можешь его одолеть. Ты единственный, кто способен с ним справиться. И Зигфрид это знает. Почему, как ты думаешь, он так тебя страшится?

— Страшится? — Хаген усмехнулся. Схватив кувшин, он вновь наполнил кубок и жадно припал к нему, не обращая внимание на капли вина, падающие ему на грудь.

— Да, — сказал Альберих. — Он боится тебя, Хаген. Ты ведь знаешь легенду о битве с драконом. Кожа Зигфрида омыта его кровью, и теперь Ксантенец неуязвим. Лишь маленькое пятнышко между лопаток не ороговело, где случайно прилип липовый листок.

— Чепуха все это, — фыркнул Хаген.

— О нет! — Альберих был серьезен. — И у этого листочка есть имя. Имя ему — Хаген, и Зигфриду это известно. Он дважды пытался убить тебя и не оставит попыток в дальнейшем. А я не знаю, как долго смогу тебя защищать. Моя власть тоже не безгранична.

Хаген отвернулся к окну. Альберих откровенно напомнил ему, что это он спас их с Данквартом от смерти той памятной ночью в Исландии, уведя от лагеря. Хаген подозревал это с самого начала, но никогда не думал, что альб открыто признается в своей измене Зигфриду.

— Чего ты от меня хочешь? — снова Хаген задал тот же вопрос. — Скажи, что тебе нужно, и исчезни наконец. Я устал от бесконечных разговоров.

— Так прекрати болтать и действуй!

Хаген обернулся. Он стоял у окна, его тень падала на тщедушную фигурку карлика, и на мгновение ему показалось, будто Альберих растворился в полумраке.

— Это бессмысленно, Альберих.

— Так ты сдаешься? Ты, Хаген из Тронье, сдаешься без борьбы?

Хаген кивнул:

— Если хочешь назвать это так — да, сдаюсь.

Странно, но карлик не ответил. Он долго глядел на Хагена, затем покачал головой и отвел взгляд.

— Значит, он победил, — печально прошептал гном, — Ты был моей последней надеждой, Хаген. Теперь никто не сможет его остановить. Погибнут и Гунтер, и его братья, и ты, и многие, многие другие.

— Разве все мы не умрем рано или поздно?

— Но не так глупо. Не так! — Альберих топнул ногой, — Ты хочешь просто так все бросить? Предоставить воле судьбы жизнь своих друзей? А как же клятва, данная тобой отцу Гунтера: пожертвовать собственной жизнью ради его сыновей и Кримхилд?

— А что твоя клятва? — возмутился Хаген, — Разве ты не клялся в верности Зигфриду? А теперь стоишь здесь и уговариваешь меня его прикончить. Как же так?

— А вот как. Я поклялся ему в верности и сдержу свое слово. Если он прикажет мне уничтожить тебя, я это сделаю. Но все равно я на твоей стороне.

— Не будь тебя, Зигфрид никогда бы сюда не явился. Быть может, следует прикончить не его, а Альбериха.

— Так сделай же это! — завопил карлик. — Обнажи наконец меч и сделай хоть что-нибудь, Хаген!

Тронье беспомощно отмахнулся.

— Оставь меня, альб. — В голосе его было равнодушие. — Я больше не хочу. Я устал.

Альберих кинул на него злобный взгляд:

— Ты лжешь! Ты вовсе не устал. Ты боишься. Боишься совершить ошибку, опять поступить неверно — как недавно, когда ударил Гунтера.

— Тебе и это известно? — В голосе Хагена уже не было ни удивления, ни гнева. Было бы странно, если бы Альберих об этом не знал.

— Он далеко зашел, — продолжал карлик, не отвечая на вопрос Хагена. — Слишком далеко, если ты даже поднял руку на человека, которого поклялся защищать ценой собственной жизни. Что же еще должно произойти? Может, Зигфрид должен сделать больно Кримхилд, чтобы ты наконец обрел рассудок?

— Этого он не сделает, — спокойно возразил Хаген.

Альберих скорчил отвратительную гримасу:

— Ты уверен?

Хаген кивнул:

— Абсолютно. Он любит ее, Альберих.

— Любовь! Ха!

Хаген усмехнулся:

— Вот видишь, Альберих, есть вещи, понять которые ты не способен. Он любит ее. Хоть и по-своему.

— Так же, как ты?

Хаген содрогнулся. Вновь все закружилось перед его взором, Альберих превратился в пляшущую тень. Руки Хагена сжали пустой кубок так, что он треснул.

— Сейчас ты хотел бы придушить меня, да? — послышался голосок альба. Хаген вдруг подумал, что тот прочитал его мысли, — Но на самом деле ты этого не желаешь, Хаген, точно так же, как нанесенная Гунтеру пощечина адресовалась не ему. А тебе самому, Хаген. Ты ненавидишь себя за слабость. — Он рассмеялся: — О Хаген, как же ты будешь страдать, когда в воскресенье нибелунг поведет Кримхилд к алтарю!

— Нет, — твердо заявил Хаген. Он резко повернулся, шагнул к кровати и стянул с себя накидку. Затем быстро облачился в кольчугу, надел сапоги, повесил на пояс меч.

— Значит, уходишь, — Альберих покачал головой.

Не глядя на него, Хаген кивнул, надевая шлем. Отстранив Альбериха, он шагнул к двери.

— Так ты бросаешь Кримхилд на произвол судьбы? Отдаешь ее нибелунгу? В это я не поверю. Твое сердце принадлежит этой женщине.

— Быть может, именно поэтому, — отвечал Хаген, — А теперь прочь с дороги, альб.

Вздохнув, Альберих опять покачал головой:

— Еще не все кончено, Хаген. Мы еще встретимся!

 

Глава 15

Хаген кубарем скатился по лестнице, пересек зал и, выскочив из дома, помчался к конюшням. Его провожали удивленные взгляды: каждому в Вормсе была знакома фигура в черном плаще и массивном шлеме с орлиными крыльями. Но теперь ему было все равно. Он стремился прочь отсюда, прямо сейчас, пока у него еще были силы. Гунтер огорчится, почувствует себя преданным, и Кримхилд прольет горькие слезы, узнав о его бегстве, но теперь все это не имело значения. Попытка Альбериха настроить его против Зигфрида оказалась напрасной, но зато он убедился окончательно — ему не вынести картины венчания Кримхилд и Ксантенца и он прикончит его на глазах у всех.

Хаген ворвался в конюшню, отшвырнул с дороги замешкавшегося кнехта, схватил за руку какого-то конюха:

— Коня! Срочно седлай моего коня!

Тот хотел что-то возразить, но Хаген отвесил ему такого пинка, что бедолага едва не полетел на пол. Суетливо засновав между денниками, парень принялся выполнять приказание. Не в силах стоять на месте, Хаген бросился ему помогать. Едва была затянута последняя подпруга, как Тронье уже сидел в седле. Конюх испуганно отскочил в сторону — Хаген стремглав вылетел из конюшни. У ворот он невольно оглянулся, взгляд отыскал узкое окошко женских покоев на самом верху башни. В маленьком прямоугольнике возникли смутные контуры лица, обрамленного золотыми локонами, — видимо, шум во дворе привлек чье-то внимание. Хаген резко отвернулся. Он не хотел знать, была это Кримхилд или Ута. Единственный взгляд в глаза Кримхилд — и он не сможет уйти.

Миновав ворота и ров, Хаген пришпорил коня. Дорогу перегородила откуда ни возьмись появившаяся телега, груженная фруктами. Не останавливаясь, Хаген сильнее вонзил шпоры в бока жеребцу — безумным скачком конь перемахнул через препятствие, но Тронье едва не вылетел из седла. Плохо затянутая в спешке подпруга развязалась, Хаген чудом удержался, однако, не обращая на это внимания, сломя голову помчался дальше.

Широкой дугой обогнув Вормс и лагерь цыган, он поскакал вниз по Рейну, а затем повернул на север. Постепенно голова прояснялась, буря в мозгу уступала место здравому рассудку.

Он проиграл. Кримхилд возненавидела бы его, убей он Зигфрида. Она любила Ксантенца, и, несмотря на то что одна лишь мысль об этом сводила Хагена с ума, иного выхода, кроме бегства, у него не было. Быть может, она обретет с нибелунгом свое счастье. Она будет задета, наверное, даже разозлится на Хагена — ведь он удалился без прощания, ничего не сказав. Но ей не за что будет его ненавидеть.

Притормозив коня, он еще раз оглянулся на крепость, оставшуюся уже далеко позади. Яркий солнечный свет слепил глаза. Нет, он должен гнать коня все дальше, чтобы не оставлять пути назад. Быть может, где-нибудь он обретет покой — в каком-нибудь городе, в чужой стране, где он никому не знаком.

Странно, мысли о будущем теперь не волновали его. Прежде он заглядывал вперед с любопытством — каждый миг нес новое, и хорошее и плохое. Но теперь он не ощущал ничего. Впереди была пустота.

Конь между тем спустился к реке и остановился, чтобы утолить жажду. Хаген вдруг почувствовал, как он голоден и как много выпил вина, но легкая тошнота была даже приятной, напоминая, что жизнь продолжается, раз организм требовал положенного ему. Терпеливо дождавшись, пока верный скакун напьется досыта, Хаген потрепал его по шее и слегка пришпорил. Теперь можно было не торопиться, времени у него было хоть отбавляй.

Миновав кустарник, Хаген увидел приближающегося галопом всадника, плащ незнакомца развевался на ветру. Тронье встрепенулся — неужели кто-то пустился за ним вслед, может, даже сам Гунтер. Но всадник скакал не из Вормса, а с противоположной стороны. Через несколько мгновений Хаген узнал брата. Данкварт несся сломя голову, словно преследуемый стаей волков, конь был взмылен, покрыт клочьями пены, на боках сочились кровью следы от шпор.

— Хаген, ты здесь! — удивленно воскликнул Данкварт, еще не остановив коня. Лицо его блестело от пота, руки слегка дрожали.

— А тебя каким ветром сюда занесло? — резко спросил Хаген.

Данкварт гневно нахмурился:

— Вообще-то тебе следовало быть на моем месте! Я услышал, что Зигфрид отправился куда-то вместе с Брунгильдой, и помчался за ним, чтобы потребовать объяснений.

Хаген вздрогнул:

— Ну? И ты это сделал?

— Нет. Но я их видел, и мне этого хватило.

— Почему же?

— Они не одни. Брунгильду сопровождают обе ее стражницы, и еще с ними Гизелер и Фолькер. И нибелунги.

— И что же?

Данкварт взволнованно взмахнул рукой:

— Их всего одиннадцать, Хаген! Ты что, не понимаешь? Их только одиннадцать, потому что одного мы убили! Человек, напавший на нас у подножия Изенштейна, был одним из нибелунгов Зигфрида!

— Знаю, — отвечал Хаген, — Я знал это с самого начала.

— Я тоже, — кивнул Данкварт, — Но это не имеет значения. Важно, что мы теперь сможем это доказать. Пойми же, наконец! Теперь мы вправе открыто предъявить Зигфриду обвинение. И на сей раз ему не отвертеться! У Гунтера не будет другого выбора, кроме как изгнать его из Вормса!

— Ты с ума сошел, Данкварт, — спокойно осадил брата Хаген. — Ты и впрямь уверен, что Зигфрид не найдет правдоподобного объяснения тому, что один из его воинов отсутствует?

Данкварт тряхнул головой:

— Ложь! Конечно, он солжет, как всегда. Но мы-то с тобой знаем, как было на самом деле. И Гунтер нам поверит, да и все остальные — тоже.

— Нет, Данкварт. Это бессмысленно.

— Ты… ты не хочешь…

— То, что я хочу, никого не касается, — перебил его Хаген, — Возвращайся к Гунтеру и расскажи обо всем, что видел, — только это ничего не даст.

— Значит, ты со мной не поедешь? — Данкварт недобро прищурился. До этого момента он и внимания не обращал на костюм брата. Взгляд его скользнул по тяжелому щиту, мечу, кольчуге, поблескивавшей под плащом. — Ты при оружии. Так ты… ты хочешь с Зигфридом…

— Нет. Я не собираюсь с ним драться. Но ты прав, Данкварт, — я не вернусь. Ни теперь, ни потом.

— Что это значит?

— Я покидаю Вормс.

— Что-о? Сейчас, когда до свадьбы осталось два дня, ты покидаешь Вормс?

— Да, — кивнул Хаген, — И лучше бы ты отправился вместе со мной, — Он показал на крепость — Я подожду тебя здесь, если хочешь.

У Данкварта округлились глаза:

— Ты… хочешь сбежать? — Он просто не верил своим ушам, — Ты хочешь сбежать от нибелунга? Ты… ты покидаешь в беде Гунтера и Кримхилд?

Хаген вздохнул:

— Называй это как хочешь.

Данкварт растерянно уставился на него, и Хаген слегка пришпорил коня. Но брат схватил его за уздечку.

— Куда ты собрался? — Голос Данкварта дрожал от ярости.

— Прочь отсюда.

— Прочь — куда?

— Не знаю. Куда-нибудь. Если ты не хочешь ехать со мной, возвращайся к Гунтеру и скажи ему, что мне очень жаль.

— И это все?

— Все, — кивнул Хаген, — Он поймет.

— А Кримхилд? Она тоже поймет?

Хаген покачал головой:

— Нет. Она — нет. — Мягко отстранив руку брата, Хаген пришпорил коня и помчался вперед не оглядываясь.

Через несколько секунд перед ним выросла небольшая роща, и из чащи доносился шум: глухой топот копыт по размытой глине, смех, обрывки разговоров, звон металла. Это был Зигфрид со своими спутниками. Хаген въехал в лес и остановился в густой тени дерева на краю рощи. Отсюда он мог все хорошо видеть, сам оставаясь незамеченным.

Это были не только Зигфрид и его спутники, как говорил Данкварт, отряд насчитывал человек пятьдесят всадников в роскошных одеждах, расшитых золотом и драгоценностями. Хаген не очень удивился — такой герой, как Зигфрид, да еще в компании с Брунгильдой, не мог не привлечь к своей персоне целую толпу любопытствующих. Единственное, что неприятно поразило Хагена, — присутствие здесь Гизелера, разряженного под стать остальным. Юноша скакал рядом с нибелунгом, по левую его руку. Хаген рассердился: после всего происшедшего Гизелер все так же восхищался Ксантенцем?!

Хаген дождался, пока отряд повернет левее, чтобы обогнуть узкий перелесок. Действительно, нибелунгов было всего одиннадцать, Данкварт оказался прав. Он поискал взглядом Брунгильду. На валькирии был тот же наряд, что и в Изенштейне, когда он увидел ее впервые. Тот же огромный шлем венчал ее голову, рука сжимала причудливой формы скипетр. Да, Гунтер был прав — Брунгильда и не думала отказываться от Изенштейна и своей империи. Не стала она его невестой. И никогда не была. Истинная валькирия, она явилась сюда затем, чтобы препроводить Гунтера туда, куда испокон века провожали воинов ее сестры.

Теперь Хаген больше не колебался. Прочь отсюда! Но прежде он должен сослужить Кримхилд последнюю службу. Выехав из тени деревьев, Хаген поскакал прямо на Зигфрида.

Ехавшие во главе отряда воины резко осадили лошадей. Хаген видел, что, заметив его, содрогнулись не только Гизелер и Фолькер, но и Зигфрид. Рука Ксантенца невольно скользнула к перевязи и замерла на рукояти меча. Настороженным взором он вглядывался в приближающегося всадника. Когда Хаген поравнялся с ним, лицо Ксантенца растянулось в наигранной улыбке. Конь Зигфрида переминался с ноги на ногу, беспокойно закусив удила, но нибелунг ничего не замечал. Взглядом он впился в лицо Хагена:

— Решил прогуляться, Хаген?

— Не прогуляться, — поправил его Тронье, — а уехать, — Невежливость Зигфрида — он даже не счел нужным поздороваться — была ему только на руку, — Я покидаю Вормс, — Краем глаза Хаген заметил, как вздрогнул Гизелер, но не дал ему возможности вмешаться. Он взмахнул рукой, указывая на реку: — Мне нужно поговорить с тобой. Наедине.

На мгновение Зигфрид замешкался, затем кивнул и пришпорил коня. Хаген поскакал следом. Остановились они, лишь отъехав на значительное расстояние, пока Хаген не убедился, что спутники Зигфрида не могут их видеть.

— Ну? — начал Ксантенец, — Что ты хотел сказать мне?

Хаген повернулся к реке. Спокойный поток коричневато-серых вод вселил в него необычайное умиротворение и спокойствие.

— Я ухожу, Зигфрид. — Он неопределенно кивнул на север. — Покидаю Вормс.

— До Троицы?

Хагену показалось, что Ксантенец облегченно вздохнул. Под маской превосходства и бесстрастности нибелунга скрывались нервозность и напряжение. Может, Альберих был прав? Неужели Зигфрид действительно его боялся?

Он кивнул:

— Прямо сейчас. В город я больше не вернусь. Возможно, никогда вообще.

— И что же? Ты ждешь, что я стану тебя удерживать?

— Разумеется, нет, — усмехнулся Хаген, — Да это было бы бессмысленно. Решение мое твердо. Не стоило вообще возвращаться сюда.

— Зачем же ты это сделал?

Хаген пожал плечами:

— Может, потому, что я пообещал вернуться, а слово свое привык держать, — Он старался скрыть боль и отчаяние, владевшие им, но голос его выдал.

Но Зигфриду было не до этого.

— Так ты уходишь. Непобедимый Хаген из Тронье сдается без боя!

— Исход его известен заранее, — сказал Хаген. — Ты знаешь это так же, как и я.

— Я не подозревал, что ты тоже это понял, — ответил Зигфрид, — Но рад, что получилось именно так.

Хаген вопросительно взглянул на него.

— Я рад, что ты все понял, — Зигфрид улыбнулся, и улыбка его была на удивление открытой и честной, — Мне пора возвращаться. Это все, что ты хотел мне сказать?

— Почти все. Еще только одно. И советую тебе не забывать об этом.

Зигфрид насторожился:

— Что же?

— Помнишь тот вечер перед битвой с саксами?

Зигфрид кивнул.

— Мы были одни, как и сейчас, — продолжал Хаген. — Тогда ты сказал мне, что любишь Кримхилд. Это было правдой?

— Это было и есть правда, — Глаза его заблестели, — Я люблю Кримхилд еще сильнее, чем прежде.

— А Брунгильду? — тихо промолвил Хаген.

— Это тебя не касается.

— Меня это и не интересует, — спокойно ответил Хаген. — Делай с Брунгильдой все, что хочешь. Надень на себя корону Вормса. Мне все равно. Но не смей делать больно Кримхилд. Ты говоришь, что любишь ее, и я тебе верю и знаю, что Кримхилд отвечает тебе любовью. Сделай ее счастливой — это все, что я от тебя требую.

— Это угроза?

— Да, — отрезал Хаген. — И мой тебе совет: не забывай об этом. Потому что если забудешь, Зигфрид, то клянусь — я вернусь и убью тебя.

Не дожидаясь ответа, он повернул коня и помчался прочь. Все равно куда. Главное — подальше отсюда.

 

Глава 16

Ничего не изменилось. Дерево стояло на том же месте, где Хаген увидел его впервые: одинокий страж огромной зеленой крепости возле самого Рейна. Солнце стояло высоко, и тень от необъятной кроны падала к югу. К Вормсу.

Хаген безумно устал. Он скакал без передышки, пока конь его не упал, дал животному передохнуть и помчался дальше, и лишь наступившие сумерки остановили его. Первую ночь он провел под открытым небом, вместо подушки положив под голову седло и укрывшись плащом. Задолго до рассвета холод разбудил его, и Хаген вновь пустился вскачь сначала вверх по Рейну, затем дальше, на восток, без определенной цели.

Следующую ночь он провел в развалинах старого дома, давно уже покинутого обитателями. И с тех пор гнал коня не останавливаясь, гонимый чем-то, что нельзя было объяснить словами.

И вот он оказался здесь.

Это было невозможно: Хаген прекрасно знал, что не заблудился и не мог все это время скакать по кругу. Два дня пути отделяли его от Вормса, и все же он был здесь — всего лишь в нескольких часах дороги до города. Круг замкнулся. Здесь больше двух лет назад все и начиналось.

Хаген спешился. Был уже полдень, полуденный час Троицына дня. В Вормсе должны были вовсю звенеть колокола. Хагену казалось, будто он слышит их звуки сквозь приглушенное бормотание листвы, стирающее грань между воображением и действительностью; перед глазами его на удивление ясно представали картины: площадь перед храмом, превратившаяся в пестрое море толпы; гвардейцы Гунтера, стройными шеренгами выстроившиеся по обеим сторонам лестницы, в конце ее — епископ, готовящийся повести к алтарю Гунтера и Брунгильду; украшенный флагами Вормс, охваченный ликованием, возбужденные нетерпеливым ожиданием лица; светлые, высокие звуки церковного хора, Зигфрид, весь в белом, рядом — Кримхилд в белоснежном одеянии юной невинности, ее нежное лицо, исполненное достоинства, слегка покрасневшее от волнения, а может, от страха. Нет!

Незаметно для себя Хаген свернул к лесу; теперь перед ним возвышалась непроницаемая темно-зеленая стена из причудливо переплетенных корявых сучьев. За стеной перемещались таинственные тени, зловещие и манящие одновременно.

Хаген на секунду остановился. Идти ли дальше? Нет, на этот раз его уже не встретит маленькая фигурка в лохмотьях, с огромными испуганными глазами. Время заблуждений прошло. Он решительно шагнул вперед. Хотя лес на расстоянии двух шагов от его кромки казался непроходимым, Хаген быстро отыскал просвет в сплошной стене сучьев и веток. Подобно воротам перед ним открылся проход, и тотчас же за его спиной ветви снова сомкнулись.

Хаген даже не пытался придерживаться определенного направления. В этом лесу была одна дорога, безразлично, куда бы он ни устремился.

Хижину он отыскал очень скоро. Время словно остановилось здесь, за плотной стеной мрачных деревьев и странных теней, в момент наступления сумерек. Из трубы курился все тот же дымок, что и год назад, тот же, что и за год до этого, — потому что в реальности его не существовало вообще. Только собаки нигде не было видно, да и девочки тоже.

Хаген медленно подошел к дому, поднял руку, чтобы постучать, но затем открыл дверь без стука.

Старуха сидела на стуле подле очага, спиной к двери. Проплешина на старческом черепе сияла, точно луна. В доме было тихо, и женщина должна была услышать, как заскрипела дверь, — даже огонь в очаге горел совершенно бесшумно. Но старуха не пошевелилась.

Хаген остановился на пороге. Что, если сейчас он повернется и уйдет — быть может, все останется по-прежнему? Следующий шаг будет решающим. Может, еще не поздно изменить свою судьбу?

— Закрой дверь, Хаген из Тронье, — Старуха даже не повернулась, — Холодно.

Хаген повиновался. Всё — обратный путь отрезан.

— Зачем ты явился, Хаген из Тронье? — Старуха медленно повернула к нему голову. Сейчас она была похожа на плешивую ворону. — Разве я не запрещала тебе возвращаться сюда?

— Ты позвала меня.

— Нет, не звала. — Старуха встала, шагнула ему навстречу, — Тебе это только кажется. Ты сам меня искал, и я отдала бы многое, чтобы тебе это не удалось.

— Но эта хижина, — начал Хаген, — лес и…

— О, я знаю, что ты хочешь сказать, — перебила старуха, — Ты скакал как безумный, да? Ты хотел оказаться где угодно, только не здесь, потому что не забыл мои слова. Но все равно ты искал меня, — Тощая рука протянулась к столу, — Присаживайся.

Хаген не шелохнулся.

Старуха сердито покачала головой:

— Нужно было слушаться меня. Я же тебя предупреждала, хоть могла этого и не делать. Все равно никакого проку. — В глазах ее блеснула искорка, и на мгновение Хагену показалось, будто из-под изборожденной глубокими морщинами маски на него взглянуло лицо юной девы неземной красоты. Но тут же видение исчезло. — Чего же ты ожидал? — гневно продолжала она, — Неужели ты и впрямь думал, что сможешь избегнуть своей судьбы? Думал, что достаточно вскочить в седло и гнать, гнать, гнать? Нет, Хаген, ты не уйдешь от меня, так же как и от себя самого.

— Я не хотел этого, — попытался возразить Хаген, но снова старуха властным жестом заставила его замолчать.

— Молчи! Ты можешь обманывать Гунтера, Зигфрида, Брунгильду и даже себя самого, но только не меня. Одно твое присутствие здесь доказывает это. Быть может, ты думаешь, что бежишь от Зигфрида? Нет, это не так. Ты бежишь от себя, Хаген из Тронье. От себя и своей любви к Кримхилд. Но о чем это я? Ты и сам все прекрасно знаешь.

— А если все это действительно так?

— Тогда ты знаешь, что это означает.

— Скажи мне! — потребовал Хаген. Паника вдруг охватила его. Но хотя руки дрожали, в глубине души он был, как никогда, спокоен и собран. Все стало ясно, — Скажи мне об этом сама, я хочу услышать правду из твоих уст. Что я должен делать?

Не сразу ответила старуха.

— Что ты должен делать? — наконец проговорила она. — Наверное, все произойдет так. Ты участвовал во многих битвах, и во всех побеждал. Эту ты проиграешь.

— Почему? — Голос Хагена звучал едва слышно.

— Ты побеждал, пока был честен. А теперь обречен на проигрыш, потому что обманул себя самого.

— Но что я мог поделать? Прикончить Зигфрида?

— Это тебе не удалось бы, — ответила старуха. — Это твоя судьба, Хаген, — в конце концов потерпеть поражение.

— Но к чему все это? — пробормотал Хаген. — Что за игру повели со мною боги?

— Боги? — Старуха рассмеялась, — С каких это пор ты, старый безбожник, стал о них вспоминать? О Хаген, ты меня разочаровываешь.

Разъяренный, Тронье вскочил с места:

— Прекрати наконец говорить загадками, мерзкая старая карга! Скажи, зачем ты позвала меня, и отпусти наконец.

— Я не звала тебя, — спокойно повторила старуха, — Ты не нашел бы сюда дороги, если бы не желал этого сам.

— Кто ты? — не унимался Хаген. — Скажи мне хоть имя свое, женщина!

— Что значит имя? — пробормотала старуха, — У меня их много. Иногда люди зовут меня Урд. Говорят, будто я плету нити судьбы, но это неверно. Я просто вижу — больше ничего.

— Так скажи мне, что ты видишь. Скажи, что будет дальше! Прекрати наконец играть со мной! Ты же все знаешь. Ты…

— Я ничего не знаю, — мягко, но решительно перебила Урд. — Нити будущего запутанны, и мне известны лишь немногие. Иные широки, иные узки, многие ведут в никуда… Но не в моей власти предсказать, какою ты пойдешь. Я не могу управлять людской волей, Хаген. Я не имею права советовать тебе, — Она вдруг виновато улыбнулась: — И даже если бы я это сделала, ты все равно не послушаешь меня. Уже поздно.

— Значит… значит, Зигфрид женится на Кримхилд?

Урд промолчала. С улицы донесся резкий свист, затем послышались шаги.

Хаген оглянулся:

— Кто это? Кто сюда идет?

Урд улыбнулась.

— Некто, ищущий тебя, — промолвила она, — Я же говорила, что уже слишком поздно. И тот, кто идет сюда, хочет напомнить тебе о твоем обещании, — Она покачала головой, когда Хаген рванулся к двери: — Успокойся, Хаген. Теперь тебе не уйти. Поздно.

Хаген замер на месте. Он медленно протянул руку, коснулся ладони прорицательницы, она оказалась удивительно мягкой и теплой.

— Ты будешь драться с Зигфридом Ксантенским, — сказала Урд.

— Я одолею его?

— Нет. Ты — нет. Но Зигфрид смертен, и он погибнет. Только не от твоей руки.

Не попрощавшись, Хаген шагнул за порог. У края поляны его уже ожидала маленькая фигурка в темном плаще. Хаген не удивился — кто еще, кроме Альбериха, мог найти сюда дорогу?

— Что ты решил? — спросил карлик.

— Разве я могу выбирать?

Альберих кивнул:

— Не суди поспешно, Хаген. Я пришел за тобой, это верно. Зигфрид нарушил данное тебе слово, и настало время сдержать свое обещание. Он все знает и ждет тебя. Но ты можешь уйти. Садись в седло и возвращайся в Тронье, если хочешь. Я не стану тебя удерживать.

Хаген молча смотрел на альба. Теперь он впервые видел его истинное лицо. Это был не старик, не жалкий карлик. Как и Урд, он не имел возраста — существо, живущее вне времени, но все же смертное.

Встряхнувшись, Хаген вскочил в седло и властным жестом указал на юг.

 

Глава 17

Ночь простиралась над Рейном тяжелым покрывалом, усеянным крошечными серебряными жемчужинами. Теплый западный ветер шелестел кронами деревьев и невысокой мягкой травой. Из широко распахнутых ворот крепости доносились звуки празднества, начавшегося с наступлением темноты.

Не сбавляя темпа, Хаген въехал на мост. Стражник, завистливо поглядывавший во двор, где пили и веселились, испуганно встрепенулся, узнав Хагена. Тронье проскакал мимо привратника, низко пригнувшись к лошадиной шее, пересек двор и спрыгнул на землю, не дожидаясь, пока его конь остановится. Двор постепенно начинал пустеть: на сегодня веселье уже заканчивалось. Наконец в тени крепостной стены, возле конюшен, он заметил Альбериха и торопливо направился к нему через двор.

— Куда?

Альберих указал на башню.

Перескакивая через две ступеньки, Хаген взбежал по лестнице, оттолкнул в сторону стражника и пересек просторный холл. Дверь в тронный зал была гостеприимно распахнута, оттуда доносились пьяные голоса.

Альберих свернул на лестницу, Хаген устремился вслед за ним, не заглядывая в зал. Но его успели заметить: кто-то окликнул его по имени, и не успел Тронье подняться на несколько ступенек, как в дверях возник Гунтер, пьяный настолько, что ноги уже не держали его, и он стоял, опираясь о косяк.

— Хаген, подожди же! — промямлил он.

Хаген остановился, хотя больше всего в этот момент ему хотелось просто убежать. Гунтер шагнул вперед, споткнулся о ступеньку, но подоспевшего на помощь стражника отстранил. Пошатываясь, но самостоятельно он приблизился к Хагену, протянул руку и тяжело облокотился на его плечо.

— Хаген, ты… ты вернулся, — Гунтер едва ворочал языком. — Ты не представляешь… какая… это для меня радость. — Он громко икнул и прислонился к стене. Левая щека короля опухла, под глазом наметился темный синяк, — Ты не должен был… уходить, — продолжал Гунтер заплетающимся языком.

Хаген едва понимал его.

— Прости, мой король, — проговорил он, — Я должен…

— Ты должен остаться здесь, со мной, — перебил его Гунтер. Он глупо захихикал: — О Хаген, Хаген, ты не должен был уходить. Нельзя было… оставлять меня одного в эту минуту. И мою сестру тоже. Она никогда тебе этого не простит. — Он опять икнул.

Хаген с отвращением смотрел на короля. Он вспомнил Гунтера, каким его знал и любил, человека, быть может излишне мягкого и добродушного для этого жестокого мира, но тем не менее — мужчину. Зигфрид же превратил его в достойное сожаления посмешище.

Гунтер снова хихикнул и погрозил Хагену пальцем.

— О чем же ты думал, когда сбежал из Вормса без оглядки? Я ведь все равно никому не рассказал бы ни о чем.

Хаген сообразил не сразу:

— Рассказал? Что рассказал?

Гунтер показал на свое заплывшее лицо:

— Об этом, — Он ухмыльнулся: — Ты злой человек, Хаген. Ударил своего короля. Но я заслужил. Да, заслужил эту пощечину, — Внезапно тон его сделался угрюмым: — Но ты опоздал. Нужно было отвесить ее мне два года назад, когда Ксантенец впервые появился в Вормсе.

И тут Хаген понял. Гунтер был уверен, что он сбежал от него после того, как ударил короля по лицу, боясь возмездия.

— Ты ошибаешься, Гунтер, — промолвил он, осторожно прислоняя короля к стенке. Чувство отвращения сменилось глубоким сожалением к этому человеку.

Между тем в дверях зала собралась целая толпа любопытных. Король Вормса на глазах у всех разыгрывал из себя шута горохового — выражение их лиц говорило о многом. Даже во взглядах тех, кто называл себя другом Гунтера, читалось презрение.

— Я ушел не из-за этого, мой король, — промолвил Тронье.

Гунтер изумленно вытаращился на него.

— Не… поэтому? — с трудом выговорил он, — Но тогда почему же?

— Я… потом объясню, — Хаген уклонился от ответа. — Возвращайся к гостям. Или лучше — в свои покои и хорошенько выспись.

И тут Гунтер вдруг разозлился.

— Думаешь, мне стоит проспаться? — заорал он во весь голос. — Ты считаешь, что королю Вормса не пристало напиваться, как конюху, да?

Хаген кивнул:

— Именно так, мой король. А теперь, пожалуйста, иди. Я… очень спешу.

Но Гунтер не унимался. Взгляд его слегка прояснился, глубокий ужас отразился в глазах.

— Так ты ушел не поэтому, — пробормотал он. — Значит, и вернулся тоже по другой причине.

Хаген покачал головой.

— Но что ты здесь делаешь? — Гунтер трезвел на глазах, — Из-за чего ты ушел, Хаген, и из-за чего вернулся?

Хаген жестом подозвал стражника.

— Проводи короля в его покои, — приказал он, — А вы, — повысив голос, обратился к собравшимся зевакам Тронье, — идите и пейте дальше, — Ему даже удалось изобразить на лице улыбку, — Идите. Веселитесь. Позже я к вам присоединюсь.

Однако Гунтер его не послушался. Он гневно оттолкнул стражника — тот чуть было не грохнулся со ступенек.

— Я требую ответа, Хаген! Я немедленно желаю знать, ради чего ты вернулся!

— Не ради тебя, — негромко проговорил Хаген.

Гунтер вытаращил глаза:

— Не… ради меня? Но ради чего же?

— Чтобы выполнить данное кое-кому обещание, — так же спокойно ответил Хаген, — А теперь, пожалуйста, иди. — С этими словами он побежал вверх по лестнице.

Альберих, указывавший дорогу, вскоре свернул в коридор, ведущий к женским покоям. Добежав до конца коридора, он услышал позади чьи-то шаги. За ними следовал Гунтер, правда, он не мог догнать Хагена.

— Быстрее, Хаген, — шепнул Альберих, — Нам не нужны такие свидетели.

Хаген побежал быстрее. Но куда они направлялись? Это нужно было выяснить. Резко остановившись, он схватил Альбериха за рукав:

— Куда ты привел меня, альб? Что мы тут делаем? Мы ведь направляемся вовсе не в покои Зигфрида.

Альберих выдернул руку:

— Это верно. Следуй за мной, и скоро сам все увидишь! — Поправив мешавший бежать плащ, карлик помчался вперед.

Хаген последовал за ним. Теперь он догадался, что альб ведет его в покои Брунгильды.

Две рослые, закованные в золото фигуры охраняли запертую дверь — Брунгильдины стражницы не смыкали глаз ни днем ни ночью. Альберих попятился, когда одна из них шагнула к Хагену. Тронье покосился на карлика. Альберих молча кивнул, на лице его читался неприкрытый испуг.

— Дорогу! — потребовал Хаген.

Стражница не ответила, лишь рука ее крепче сжала рукоять меча. Краем глаза Хаген заметил, что вторая воительница тоже шагнула вперед, в любой момент готовая к нападению.

— Дорогу! — повторил Хаген.

Одна из стражниц попыталась обнажить меч, но Тронье среагировал вовремя: его меч блестящей молнией взметнулся вверх и тупой стороной лезвия опустился на шлем девушки. Не издав ни звука, она осела на пол. Клинок Хагена, описав широкую дугу, замер на расстоянии полупальца от горла второй стражницы. Та замерла. «Неужели, — подумал Хаген, — воительница решится обнажить оружие?» В таком случае ее придется прикончить, как бы ни хотел он этого избежать. Однако женщина медленно опустила меч и отступила назад. Облегченно вздохнув, Хаген наклонился над бесчувственной стражницей и, подняв ее меч, протянул его Альбериху:

— Возьми! Прикроешь сзади, если что.

Шагнув вперед, он решительно рванул дверь на себя. Засов разлетелся в щепки, тяжелая дверь с грохотом врезалась в стену. Одним прыжком Хаген оказался в спальне Брунгильды.

Именно этой картины он и ожидал.

Брунгильда и Зигфрид стояли перед широким, покрытым шелками ложем, панический испуг читался в их взглядах. На мгновение время, казалось, остановилось. Все вокруг Хагена пропало в тумане, лишь маленькая частица реальности осталась перед глазами: Зигфрид и валькирия, крепко обняв друг друга, стояли полуодетые, с лихорадочно раскрасневшимися лицами.

Словно вдруг очнувшись, Ксантенец оттолкнул Брунгильду и бросился к двери: возле нее на стуле лежал Бальмунг. Но Хаген оказался проворнее — одним прыжком оказавшись рядом, он отшвырнул стул, одновременно рукоятью меча ударив Зигфрида так, что тот беспомощно врезался в стену. Пока тот пытался удержать равновесие, Хаген выхватил из ножен волшебный клинок, отбросив свой меч в сторону.

— Нет! — вскрикнула Брунгильда, словно страшный клинок угрожал ее жизни. — Умоляю, Хаген, не делай этого!

Рука Хагена дрогнула. В глазах Зигфрида отражался неприкрытый ужас — ужас, который может испытывать лишь человек, считавший себя бессмертным и вдруг осознавший, что глубоко заблуждался. Жизнь его сейчас полностью зависела от милости Хагена, человека, которого он ненавидел.

«Решайся же! — прошептал внутренний голос. — Нанеси последний удар! Одно твое движение — и этот кошмар наконец закончится, а что будет дальше — не имеет значения…»

Сквозь туман, застлавший ему глаза, Хаген видел, как Брунгильда подбежала к нему, как в комнату ввалился Альберих, а следом за ним — Гунтер.

Единственное движение руки…

Нет.

Он опустил меч, поднял свое оружие и жестом приказал Зигфриду подняться. Все затаили дыхание. Каждый из них словно только теперь начинал осознавать, что здесь произошло. Перед глазами Хагена все стояла туманная пелена, заволакивавшая сцену: Брунгильда, поднявшая руки, словно защищаясь, мигом протрезвевший Гунтер, перекошенное ненавистью лицо Альбериха…

…и неприкрытый страх во взгляде Зигфрида.

— Я убью тебя, Зигфрид, — Хаген не узнал собственного голоса. — Помнишь, что я сказал тебе два дня назад или память твоя слишком коротка?

Зигфрид не ответил, завороженно уставившись на клинок в руке Хагена.

— Так сделай же это, и дело с концом! — не выдержал Ксантенец, — Возьми в руки меч и прикончи меня, если боишься драться как мужчина с мужчиной.

— Не слушай его! — раздался вопль Альбериха. — Он нарочно тебя подзуживает! Убей его, пока есть возможность, Хаген!

Зигфрид с ненавистью покосился на альба:

— И ты! Вот как ты держишь свое слово, несчастный?

— Убей его! — Голос Альбериха дрожал от возбуждения. Единственный из всех, карлик, кажется, начинал догадываться, что Хаген не прикончит Ксантенца, во всяком случае сейчас.

— Что же ты медлишь, Хаген? — продолжал Ксантенец. — Используй свой шанс.

Хаген молчал. Действительность снова ускользала от него. Казалось, он видит кошмарный сон. Он опустил меч и отступил.

— Одевайся. — Тронье швырнул Зигфриду куртку, — Ты тоже, Брунгильда.

Валькирия сидела неподвижно, не отрывая глаз от Хагена. Но не было в ее взгляде ненависти, глубочайшая тайна крылась в бездонных глазах. Да, он мог понять Ксантенца: сложись все иначе, неизвестно, смог ли бы он на месте Зигфрида противостоять чарам Брунгильды.

— Почему, Зигфрид? — Голос Гунтера прозвучал совершенно равнодушно. На лице короля не дрогнул ни один мускул. Скорее всего, он преступил ту грань отчаяния, после которой был не в состоянии что-либо принимать близко к сердцу.

Зигфрид не ответил. Гунтер повернулся к Брунгильде:

— А ты? Ответь хоть ты на мой вопрос. Почему? Зачем именно сегодня, Брунгильда? Не завтра, через неделю или через год? Неужели ты не могла подождать хотя бы день?

— Потому что это должно было произойти этой ночью, мой король, — тихо промолвил Хаген. — В твою первую брачную ночь. Лишь это удовлетворило бы Зигфрида. — Он бросил взгляд на нибелунга: — Разве не так?

Зигфрид презрительно скривил губы.

— Отвечай! — потребовал Гунтер. — Я хочу услышать ответ из твоих уст, Брунгильда! Почему именно сегодня ночью?

— Чего ты хочешь, Гунтер? — Тон валькирии был ледяным. — Чего тебе от меня нужно? Ты напился, а я поступила по справедливости. Я обещала отдаться мужчине, победившему меня в честном поединке.

Медленно опустив меч, Хаген шагнул к валькирии, звонкая пощечина заставила всех вздрогнуть. Брунгильда не уклонилась от удара, даже не повела бровью.

— Если ты еще раз позволишь себе подобное, Хаген, — прозвучал в тишине голос Зигфрида, — я тебя прикончу.

Хаген повернулся к нему, вкладывая Бальмунг в ножны. Зигфрид уже вполне владел собой.

— Да-да, — повторил Ксантенец, — именно так, — Он рассмеялся: — А теперь говори, зачем вернулся. Свою задачу ты выполнил, так что верни мой меч и уходи. Чтобы ноги твоей не было на этой земле!

— Ты прекрасно знаешь, зачем я вернулся, Зигфрид. — Хаген сохранял полное спокойствие. — Или ты забыл то, о чем я говорил тебе дважды: в первый раз — год назад, а во второй — позавчера? Я сказал, что вернусь и убью тебя, если ты сделаешь больно Кримхилд. Каждая ее слеза окупится твоей кровью. Я предупреждал тебя, Зигфрид, но ты не внял моим словам. Теперь расплачивайся.

— И как же? — В голосе Ксантенца звучала насмешка.

— Я вызываю тебя на поединок. Защити свою жизнь с оружием в руке. Это будет честный бой, Зигфрид, но не на жизнь, а на смерть.

Ксантенец громко расхохотался:

— Честный бой? Что ты, Хаген, — неужели ты можешь назвать поединок с калекой честным боем?

— Так принимаешь вызов? — На лице Хагена не дрогнул ни один мускул.

Зигфрид кивнул:

— Где и когда?

— Завтра на рассвете. Ты знаешь небольшую рощу, в часе езды к западу от Вормса?

— Да.

— Там есть ручей. Возле него я буду тебя ждать. Приходи один, без свиты. А ты, Гунтер, — он обернулся, — спустись к гостям и объяви, что на завтра назначена охота. Никому не бросится в глаза отсутствие Зигфрида.

— Что за чушь? — Ксантенец нахмурился, — Я и без этого…

— Я не хочу, чтобы дело получило огласку, — перебил его Хаген.

— Боишься, что соберется много зрителей? — Зигфрид скроил ехидную мину.

— И этого тоже, — кивнул Хаген. — Но все дело в Кримхилд. Я не хочу, чтобы она о чем-то узнала. Если ты меня убьешь — никто, конечно, ни о чем не догадается. Я просто не вернусь, и все. Но если я тебя убью…

— Этого не случится, — перебил Зигфрид. — Я принимаю вызов, Хаген из Тронье. Завтра на рассвете. Без свидетелей, не на жизнь, а на смерть. — Он протянул руку: — Верни мой меч!

Но Хаген покачал головой:

— Меч? Нет. Ты сам сказал, Зигфрид, — я старый человек, а ты, наоборот, силен и молод. Оставь мне маленькое преимущество.

В этот момент Хаген был уверен, что Ксантенец сейчас бросится на него, чтобы силой отнять оружие. Но, помедлив, Зигфрид кивнул:

— Как хочешь, Хаген. Мне безразлично, получу я Бальмунг сегодня или завтра. Через час после восхода солнца.

Повернувшись, Хаген быстро вышел из комнаты.

 

Глава 18

Хагена трясло от холода. Было еще очень рано, солнце не взошло, на земле поблескивал иней. Тщетно пытался Хаген сосредоточиться на предстоящем поединке, отгоняя прочь картины прошлого вечера. Он ощущал себя абсолютно беспомощным и нервничал — впервые в жизни — перед битвой.

Странно, Хаген всегда считал, что не боится смерти. Страх — он часто признавался себе в этом — испытываешь перед умиранием, но не перед смертью. Теперь он понимал, что это одно и то же.

Сзади скрипнула ветка, Хаген вздрогнул от неожиданности. Из зарослей на поляну шагнул Альберих. Судя по всему, от альба не ускользнуло состояние Хагена, но он промолчал. Карлик сам нервничал, он тоже боялся.

— Он идет, — вполголоса промолвил Альберих.

— Уже? — Хаген взглянул на небо, все еще серое, а затем перевел взгляд в направлении Вормса.

— Он торопится. — Альберих криво усмехнулся. Маленькими шажками обежав вокруг озерца, карлик опустился на поваленное дерево, — Так же как и ты, Хаген, он не выносит долгого ожидания, — пробормотал он.

Хаген не ответил. Опустившись на корточки, он погрузил ладони в ледяную воду, надеясь, что холод оживит онемевшие пальцы и прояснит рассудок. Альберих провел с ним всю ночь не сомкнув глаз, и, когда Хаген время от времени просыпался от беспокойного сна, они разговаривали. Хаген не помнил теперь о чем. Они стали ближе этой ночью, ближе, чем два года назад, и теперь Хаген понимал, как похожи они были друг на друга. Он ненавидел карлика лишь из-за того, что он появился вместе с Зигфридом и потому олицетворял собой силы мрака и зла. Сейчас он испытывал к Альбериху глубокую, почти братскую симпатию. Быть может, теперь их сплачивал еще и страх.

— Ты победишь Зигфрида? — Вопрос Альбериха прозвучал неожиданно.

Хаген не поднял взгляда, продолжая растирать ладони в воде, но на поверхности озерца отражалось лицо альба, и, хотя черты его расплывались, сейчас они казались, как никогда, близкими, человечными.

— Не знаю, — промолвил Хаген. Он поднялся, отер руки о плащ и взялся за золотую рукоять Бальмунга. — Этим оружием — вполне возможно. Но почему ты спрашиваешь? Тебе известны мои шансы.

— Это меня и пугает, — Альберих скривился в ухмылке, — Вчера вечером ты выбросил не только свой меч, но и, быть может, собственную жизнь. Ты ведь понимаешь, что в честном бою Зигфрида тебе не одолеть.

— Быть может. Но чего ты боишься, альб? — Я же играю в твою игру.

Глаза Альбериха вспыхнули:

— Да, это так. Но ты самовольно повысил ставку.

— На твою жизнь, я знаю.

— Не только на мою! — возмутился Альберих. — Но еще на жизнь Гунтера и его братьев. Ты действительно думаешь, что Зигфрид оставит их в живых, прикончив тебя?

Хаген вздрогнул. Об этом он не думал. Альберих был прав: не важно, каков будет исход битвы, — потеряна будет не единственная жизнь. Если погибнет Хаген, Ксантенец не пощадит ни Гунтера, ни его братьев, а если будет убит Зигфрид — его нибелунги отомстят за жизнь своего господина.

И понадобился Альберих, чтобы осознать это.

Но Хаген все равно промолчал, лишь упрямо покачав головой.

Аккуратно сложив плащ, он вынул из ножен Бальмунг и сделал несколько выпадов против воображаемого соперника, чтобы привыкнуть к весу клинка. Как и в первый раз, когда он взял Бальмунг в руки в маленькой хижине посреди леса, он не ощутил тяжести оружия; клинок словно стал продолжением его руки, подчиняясь не усилию, но воле хозяина. Какие же чудеса было способно творить это оружие в руке Зигфрида?

Вложив меч в ножны, Хаген прошелся по поляне. Взгляд придирчиво ощупал каждую ветку, каждый корешок, скрывавшийся под опавшей листвой, — Хаген вновь стал самим собой, опытным воином, способным трезво оценить обстановку. В нем проснулся бывалый вояка, чутко контролирующий движения тела и четкость мысли. Только вот силы его были уже не те.

— Он идет! — встрепенулся Альберих.

Хаген прислушался — ни шагов, ни подозрительного шороха. Но Альбериху можно было верить — он не один раз доказал, насколько его чутье превосходило человеческое.

— Он один?

Альберих кивнул:

— Да. И приближается очень быстро.

Хаген взглянул на карлика. Лицо Альбериха было перекошено от страха.

— Почему ты не уходишь? Если Зигфрид обнаружит тебя здесь — ты погиб.

— Если не обнаружит, все равно погиб, — Альберих покачал головой. — Ты ведь будешь драться и за мою жизнь тоже, Хаген из Тронье. Если ты умрешь, мне тоже не жить.

— Ерунда! — вспылил Хаген, — Ты можешь оказаться за сотню миль отсюда, прежде чем решится исход битвы.

— Бежать? От Зигфрида? — Альберих горько усмехнулся, — Кажется, ты все еще не понял, с кем имеешь дело, Хаген. Никому не дано скрыться от победителя дракона. И мне — тоже.

Теперь и Хаген заметил мелькнувшую в кустах тень. На поляну выступил нибелунг.

Хаген изумленно взглянул на Ксантенца. Он не очень об этом думал, но полагал, что Ксантенец явится в роскошном боевом облаченье из серебра и золота. Но на Зигфриде была лишь простая кожаная куртка, кожаные брюки и высокие ботфорты. Ни шлема, ни кольчуги, ни даже перчаток. И тут Хаген понял: причиной был Бальмунг. Против чудо-клинка не спасла бы никакая броня. Так что Зигфриду оставалось полагаться лишь на собственную ловкость.

— Ты рано явился, — промолвил Хаген.

Зигфрид насмешливо вскинул брови:

— А я не ожидал тебя вновь увидеть, Хаген.

Вместо ответа Тронье обнажил меч, тупой стороной лезвия коснулся лба и слегка поклонился. Глаза Зигфрида заблестели.

И бой начался. Без подготовки, без игры, предназначенной для зрителей. Они дрались один на один — насмерть.

Огромным прыжком Хаген бросился на Зигфрида, обрушив меч ему на голову, но в последний момент едва успел увернуться от удара нибелунга. Клинок скользнул по кольчуге, лишь разорвав куртку, но сила удара едва не сбила его с ног. Зигфрид тоже пошатнулся. Едва придя в себя после первой атаки, противники вновь ринулись друг на друга.

Хаген никогда не видел, чтобы Зигфрид дрался так осторожно. Впервые он не полагался на свою сверхчеловеческую силу, а проворно двигался вокруг Хагена, то и дело перехватывая меч из одной руки в другую и оставаясь вне досягаемости Бальмунга. Тем не менее его атаки сильно теснили Хагена — не надень он кольчуги и шлема, он был бы не раз уже ранен.

Но борьба и без того начинала его изматывать. Зигфрид не давал ему расслабиться, то и дело пытаясь наносить удары, а преимущества волшебного клинка Хаген ощущал все меньше и меньше, потому что силы его таяли, он начинал задыхаться. Зигфрид же беспощадно пользовался его слабостью. Он молниеносно бросился вперед, ловко уклонился от удара Бальмунга и прицелился прямо в горло Хагену. Тот увернулся в последний миг, но по инерции пошатнулся, оступился и всем телом навалился на дерево. Зигфрид издал торжествующий вопль и обеими руками обрушил меч на врага.

Словно живое существо, задрожал Бальмунг в руке Хагена. Заколдованный клинок сам взметнулся вверх и отразил удар Зигфрида. Нибелунг упал, отброшенный чудовищной силой. Хаген поднял голову. Его мутило. На мгновение его охватила безумная слабость, фигура Ксантенца расплылась перед взором.

И тут произошло невероятное.

Клинок забился в его руке, словно заколотилось его живое сердце, волна чудовищной силы хлынула из рукояти оружия в ладонь Хагена, прогоняя слабость и страх, оставляя единственную мысль, единственное желание — прикончить Зигфрида.

В ужасе Хаген вонзил Бальмунг в землю прямо перед собой. Невероятного усилия стоило ему это: клинок будто сопротивлялся и не хотел подчиниться. Но нет — так быть не должно! Он не хотел этого. Он не желал, чтобы дьявольское оружие обрело над ним власть. Но оно продолжало кричать ему: «Убей его! Убей!»

Дрожащими руками схватившись за рукоять меча, Хаген посмотрел на врага. Зигфрид уже поднялся на ноги и теперь пристально смотрел ему в лицо. Ненависть, гнев и страх отражались в глазах Ксантенца, но к ним примешивалось нечто вроде ехидного торжества.

— Ну, Хаген? Что ты сейчас чувствуешь, — голос Зигфрида слегка дрожал, — что ты ощущаешь теперь, почувствовав истинную силу Бальмунга?

Он наклонился, чтобы поднять свой меч. Хаген крепче сжал рукоять заколдованного меча, рывком выдернул его обратно. Снова он услышал голос: «Убей его!»

— Сопротивляйся! — продолжал насмехаться Зигфрид, — Борись против него, как это делал я в свое время. Ты все равно проиграешь. Ты развязал его силу, теперь расплачивайся за это. Убей меня — или умри сам! — И с этими словами он, взмахнув мечом, с неудержимой яростью бросился на Хагена.

Тронье среагировал в последний миг. Чудом увернувшись, он нанес нибелунгу удар под колено; Зигфрид пошатнулся, а Хаген вскочил на ноги.

То, что последовало дальше, поединком назвать было уже невозможно — это было словно кошмарный сон. Со всей яростью Ксантенец обрушился на Хагена, и в каждый его удар была вложена неистовая сила не человека, но полубога. Несмотря на волшебный клинок, Хагену приходилось шаг за шагом отступать. Не раз Бальмунг вонзался в тело Зигфрида, заставляя нибелунга вскрикивать от боли, но это лишь сильнее распаляло его ярость.

Хаген бился, как никогда еще до сих пор не бился в своей жизни. Теперь страха он не ведал. Точными, прицельными ударами он наверстывал то, чего Зигфрид достигал быстротой и силой. Это была уже не борьба двух рыцарей, не поединок Хагена из Тронье против Зигфрида из Ксантена, а столкновение двух гигантов.

Только постепенно Хаген начинал понимать, что проиграл. Силы Зигфрида не иссякали. Но каждая атака Ксантенца, каждый удар, отражаемый Бальмунгом, вызывали новую волну боли, пронизывавшую тело Хагена. Все смешалось перед его взором, но он отчаянно продолжал драться — остановиться он уже не мог.

В конце концов Зигфрид оттеснил его к самой кромке леса. Сзади поднималась непроницаемая стена деревьев, с боков Хагена окружали заросли кустарника — отступать было некуда. Взметнувшись с новой силой, меч нибелунга невероятным образом обвился вокруг клинка Бальмунга, пальцы Хагена разжались, чудовищное оружие выскользнуло из руки. Вскрикнув, Тронье начал падать. Правая рука онемела, перед глазами поплыли кровавые круги, каждый вздох вызывал новую вспышку боли. Сейчас Ксантенец нанесет последний удар, и голова его полетит с плеч…

Но удара не последовало. Ксантенец вдруг вздрогнул, глаза его расширились. На куртке начало расплываться кровавое пятно. Выронив меч, он медленно, словно поддерживаемый незримыми узами, упал на колени, руками обхватив окровавленное острие копья, вонзившегося ему между лопаток и насквозь пробившего тело. Выражение неподдельного удивления отразилось на его лице. Издав последний глубокий вздох, нибелунг повалился вперед и затих. Земля вокруг окрасилась кровью.

Хаген замер, не смея сделать и вдоха. Сердце его остановилось. Волна ужаса оглушила его, и это было страшнее, нежели сознание неотвратимости собственной смерти. Он знал, что произошло, но не смел в это поверить. Это было невозможно.

От сплошной стены деревьев отделилась фигура, торжествующе подняв руку, только что метнувшую копье.

С безумным воплем, едва не разорвавшим ему глотку, Хаген вскочил на ноги и бросился на Гунтера. Схватив за грудки, он швырнул его на дерево и принялся бить — не так, как три дня назад, в Вормсе, когда, не сдержавшись, отвесил ему пощечину, — а намеренно целясь, желая причинить боль. «Все было напрасно! — пульсировала мысль в его в мозгу, — Все!» Гунтер одним движением руки перечеркнул все, сделал бессмысленной его жертву.

Гунтер упал после первого же удара, но Хаген снова рванул его на себя, ударил еще раз и еще, даже не пытаясь сдержаться. Скрючившись подле его ног, Гунтер заскулил от боли и страха.

И тут внезапный приступ бешеной ярости словно испарился, занесенная для удара рука бессильно опустилась. Глаза Хагена наполнились слезами, он едва сдерживал душившие его рыдания.

Гунтер посмотрел на него. Нижняя губа короля, куда пришелся удар кулака, была разбита, по подбородку стекала струйка крови, а правый глаз заплыл. Но во взгляде его не было ни боли, ни гнева, лишь мрачный, чудовищный триумф.

— Я убил его, — прошептал Гунтер. — Он мертв, Хаген! Наконец-то собака убита! — Он попытался подняться, поскользнулся на влажной листве и снова повалился на бок, — Зигфрид мертв. Ты что, не понимаешь, Хаген? Мертв! Мы победили. Нибелунг уничтожен!

Хаген взглянул на него. В сердце его закрался холод.

— Не нужно было этого делать, мой король, — с трудом выговорил он. Медленно повернувшись, он поднял Бальмунг, вложил меч в ножны. Затем шагнул к Зигфриду, рывком выдернул из его спины копье и отбросил его далеко в сторону. Опустившись подле нибелунга на колени, Хаген осторожно перевернул его на спину.

Ксантенец был еще жив. Лицо его было смертельно бледно, кровь уже не струилась из единственной раны. Тело его уже не жило, но какая-то сверхчеловеческая сила еще поддерживала его дух.

— Прости, Зигфрид, — прошептал Тронье, — Не знаю, понимаешь ли ты меня сейчас. Но я не хотел этого.

Зигфрид взглянул на него. Глаза нибелунга уже подернулись мутной пеленой, но Хагена он узнал.

— Ты… ты был… достойным соперником, Хаген, — едва слышно прошептал он.

— Но ты победил меня. Ты должен был меня убить.

Зигфрид попытался усмехнуться:

— Ты был… лучше их всех, как… как никто из вас. Мы должны были… уничтожить друг друга. Так… так, как это было предопределено, — Он мучительно кашлянул, попытался поднять голову, но со стоном опустил ее.

— Могу ли я чем-то помочь тебе?

Зигфрид с трудом вздохнул:

— О нет, Хаген, ты… ты сделал куда больше… чем думаешь. О этот проклятый идиот! Я умираю, но… я все-таки победил. Боже, мне… так холодно… так… — Рука его нащупала запястье Хагена. Прикосновение ее было ужасным — скользким и холодным. Но Хаген не отдернул руку, — …Холодно, — шептал Зигфрид. — Мне очень… холодно. Этот болван… он… он лишил меня… Кримхилд. Боже мой, Кримхилд!

С этими словами он испустил дух. Глаза его закатились, прежде чем тело вздрогнуло в последней судороге.

Зигфрид Ксантенский, победитель дракона, король нибелунгов, был мертв.

Тень смерти опустилась на лик Зигфрида. Хаген стоял опустив глаза.

— Не нужно было этого делать, — прошептал он, — Ты разрушил все. Все было напрасно.

Гунтер не ответил.

И тут Хаген сделал нечто, поразившее его самого: вынув из ножен Бальмунг, он положил его на грудь Зигфрида. Кожа нибелунга все еще была теплой и мягкой, словно у живого, когда Тронье сомкнул его руки на рукояти меча.

— Никто не должен узнать об этом, — внезапно раздался чей-то голос рядом. Это был Альберих.

Хаген кивнул:

— Никто его не найдет. Все будет так, как я сказал вчера, — он просто не вернется. И я тоже.

— Ты уходишь?

— В Тронье. Я должен был никогда не покидать свой замок.

Альберих погрузился в тягостное раздумье.

— Ты прав, — промолвил он наконец. — Пусть Гунтер скажет твоему брату, чтобы он последовал за тобой, как только уляжется переполох из-за исчезновения Зигфрида. А я тоже поеду с вами.

Хаген удивленно взглянул на альба:

— Ты?

Альберих кивнул:

— Мне здесь делать больше нечего.

— Это верно, — Хаген горько усмехнулся: — Твоя задача выполнена. Надеюсь, что успешно.

Альберих даже не улыбнулся:

— Будущее покажет.

— Тебе… нельзя уйти, — внезапно вмешался Гунтер.

Хаген вопросительно посмотрел на короля.

— Кримхилд обо всем знает.

Хаген побледнел:

— Зна… знает?..

Гунтер кивнул на труп Ксантенца:

— Этот болван разболтал ей обо всем. Почему, как ты думаешь, здесь оказался я? Не успел Зигфрид выехать за ворота, ко мне примчалась Кримхилд и принялась осыпать упреками. Рыдая и вопя, она заявила, что я буду виновен, если с тобой что-то случится.

— Кому еще об этом известно?

— Да всему двору! Кримхилд не старалась скрыть эмоции. Она так громко причитала, что разбудила ползамка.

Хаген задумался. Боль и отчаяние исчезли. Он снова стал самим собой. Быть может, это и было новой ловушкой, которую Зигфрид уже после смерти приготовил ему и Гунтеру. Но теперь он знал, что делать. Он вернется. Пусть Гунтер все испортил, он займется этим потом.

— Тогда мы возвращаемся, — решил он. — Пусть будет так, как хотел Зигфрид. А ты, Гунтер, все подтвердишь. Что мы дрались с Ксантенцем и я его прикончил.

— Ты? — ужаснулся Гунтер, — Я… я не понимаю. Почему ты хочешь отвечать за меня?

— Ты убил Зигфрида ударом в спину. И хочешь этим прославиться?

Гунтер вздрогнул. Упрямство промелькнуло в его взгляде.

— Но ты, мой друг, не должен расплачиваться за мои поступки. Кримхилд возненавидит тебя!

— Несчастный глупец! — простонал Альберих, — Неужели ты думаешь, что обретешь уважение, если все узнают об этом? Если ты жаждал славы, нужно было с мечом в руках биться с ним и погибнуть! Но ты не более чем трусливый убийца, и именно так тебя назовут!

— Нет, — молвил Хаген, — не назовут. Никто не будет знать, что произошло на самом деле. Никто, кроме Гунтера и меня, — С этими словами он осторожно вынул меч из окоченевших пальцев Зигфрида.

Альберих обернулся. Но понял он слишком поздно.

Бальмунг перерезал ему горло легким прикосновением, и голова карлика покатилась с плеч.

 

Глава 19

Был почти полдень, когда они наконец достигли Вормса. Обратный путь оказался очень долгим: Хаген настоял на том, чтобы в город они въехали никем не замеченными. И поэтому пришлось пробираться окольными путями — Вормс населяло много народу, и далеко не все соблюдали королевский запрет покидать город и его ближайшие окрестности.

Они ехали рядом, посередине — конь Зигфрида с трупом нибелунга. Лошадь Альбериха расседлали и отпустили на все четыре стороны, а самого повелителя альбов похоронили неподалеку от лесной поляны. «Никто не вспомнит о бедном карлике», — со странной горечью думал Хаген.

Тело Зигфрида Хаген отнес к источнику и обмыл, как полагается, водой. Одежда Ксантенца была залита кровью, и отмыть ее было не так-то просто. Быть может, Хагена подтолкнуло к этому непреодолимое желание очиститься самому, смыв вместе с кровью и грязью и вину со своих рук.

За все это время они перекинулись лишь несколькими фразами; молчали они и по дороге в Вормс. Хагена бесконечно мучило это безмолвие, да и Гунтера, впрочем, тоже. Но слова были теперь бесполезны — с их помощью ничего нельзя было исправить, а все беды, которые можно было нанести словами, уже свершились.

Несмотря на ранний час, праздник в городе был в полном разгаре. Смех и музыка встретили их, не успели они свернуть на мощеную улицу. Орава чумазых ребятишек с криками выбежала навстречу, но бросилась врассыпную, увидев двух всадников, а между ними — мертвеца.

Гробовое молчание, словно невидимая вуаль, распространялось вслед за ними — куда бы они ни повернули, смех и музыка стихали, бурлящее веселье точно задыхалось. Люди, завидев Гунтера, Хагена и убитого Зигфрида, застывали на месте, то и дело раздавался приглушенный шепот, произносивший имя Зигфрида или Хагена. Во взглядах затаился ужас, смешанный с любопытством.

И вдруг Хагена озарило — поступок Гунтера на самом деле не имел никакого значения. Этих людей мало заботило, жив Зигфрид Ксантенский или мертв, побежден он в честном бою или предательски убит. Скорее всего, он лишь первый из многих: гибель Зигфрида послужит поводом к началу войны, после которой Вормс вновь станет пылью, из которой и был рожден. Но и это не играло большой роли. Как же незначительны были они все! Даже сама Урд, и ее смертные божества, и христианский Бог тоже, чьи проповедники рассуждали о бессмертии и его власти над миром и остальными богами. И они тоже когда-нибудь будут забыты.

— Что с тобой, мой друг? — негромко спросил Гунтер, когда они миновали лагерь цыган. Хаген понял, что его мысли были написаны у него на лице.

— Ничего, — Он улыбнулся. — Я… просто пытался успокоить самого себя.

Гунтер натянул поводья. Взглянув на неподвижное тело Зигфрида, он покачал головой:

— Ты меня ненавидишь.

— Ненавижу? — Хаген на секунду задумался, — Нет. С чего ты это взял?

— Потому что я слабак, — прошептал Гунтер. — Проклят богами тот день, когда я взошел на престол Вормса!

Хаген не ответил. Что он мог сказать еще, кроме того, что было повторено уже сотню раз? Он понимал, что Гунтер страдает так же, как и сам он, если не сильнее. Ему было жаль короля.

Ворота крепости были широко распахнуты, решетка поднята. Их, должно быть, уже заметили, гробовая тишина, казалось, охватила весь Вормс. Даже из лагеря странствующих цыган не доносилось ни звука, и, хотя Хаген заставлял себя отводить взор от пестрых шатров, он чувствовал, что взгляды сотен глаз обращены на них с Гунтером. Наверное, Кримхилд уже известно об их возвращении. Как бы ни было больно, он сам поведает ей обо всем, пусть это будет именно он, и никто другой.

Гунтер вмешался в ход его мыслей:

— Я скажу им всю правду.

Хаген резко остановил коня:

— Что-о?

— Правду, — повторил Гунтер, — О том, что это я предательски убил Зигфрида.

— Ты с ума сошел, Гунтер?

Король вздохнул:

— Нет, мой друг. Я никогда не был так рассудителен, как сейчас. Ты… ты мой единственный настоящий друг. И я не допущу, чтобы ты жертвовал собой ради меня.

— Я делаю это ради Вормса! — воскликнул Тронье, но Гунтер решительным жестом перебил его:

— Нет, Хаген. Я знаю, что ты хочешь мне сказать. Сегодня утром я выслушал тебя, но у меня было достаточно времени обо всем подумать. И я больше не хочу.

— Чего? — разозлился Хаген, — Жить?

— Лгать, — спокойно промолвил король, — Я слишком долго обманывал, Хаген. Я лгал самому себе, друзьям, моему народу. Вся моя жизнь была сплошным обманом.

— Так обмани еще раз. Иначе ты разрушишь все!

— Нет! — Гунтер сжал кулаки, — Нет, Хаген. Я скажу правду, в первый раз, чего бы это мне ни стоило!

— В таком случае ты заставишь меня впервые в жизни принудить тебя ко лжи, — ледяным тоном отвечал Хаген.

Гунтер пристально взглянул на него:

— Ты…

— Я сделаю так, как было решено. Иди и говори, что ты убил Зигфрида Ксантенского. Я буду утверждать, что это моих рук дело.

— Тебе не поверят, Хаген. — Гунтер был ошеломлен. — Я король Вормса, и мое слово не подлежит сомнениям.

— А я скажу, что ты придумал такой план, чтобы спасти мне жизнь, — невозмутимо продолжал Хаген. — Что ты, полагаясь на свое всемогущество и королевскую неприкосновенность, решил оказать мне дружескую услугу. И мне поверит каждый.

Гунтер застонал, словно мучимый тяжкой болью.

— Почему ты так жесток, Хаген? — едва слышно прошептал он, — Почему еще и ты? Зачем ты отнимаешь последнее, что у меня оставалось?

— Чтобы спасти тебя. Тебя и Вормс. Да и себя самого — тоже. Как ты думаешь, долго ли я проживу после того, как они прикончат тебя? Час? Два? Вперед, Гунтер, нас ждет твоя сестра. — И Хаген пришпорил коня.

Во дворе уже собралась любопытная толпа, а люди из окрестных улиц все шли бесконечным потоком на площадь.

Каждому в крепости было уже известно, почему Зигфрид Ксантенский и Хаген покинули перед рассветом Вормс; такие новости долго утаивать было невозможно. На лицах людей отражалось недоверие — ведь живым возвращался Хаген.

Пробравшись сквозь толпу, Хаген остановился возле лестницы и спешился. Ропот пробежал по нестройным рядам собравшихся. Кто-то выкрикнул имя Зигфрида. Раздался пронзительный женский вопль.

И в это мгновение из дверей навстречу ему шагнула Кримхилд.

Хаген замер.

Страх сковал его тело, горло пересохло. Остановившись на секунду, Кримхилд с облегченным вскриком сбежала по ступенькам вниз. Едва не сбив Хагена с ног, она схватила его за руку:

— Хаген! Живой! Хвала Богу, ты жив!

— Да, — пробормотал Хаген. — Жив.

Лицо Кримхилд начало расплываться перед его взором, словно отражение в воде, когда туда бросили камень.

— Значит… значит, вы не дрались? — взволнованно продолжала Кримхилд. — Зигфрид рассказал мне все, и я так боялась за тебя… — Она запнулась, взглянула через плечо Хагена во двор, но, очевидно из-за огромного скопления народа, не увидела ни Гунтера, ни Зигфрида, — Ты не представляешь, как я счастлива, что ты жив и невредим! Я много часов молилась, чтобы ты остался цел, Хаген, — Она хитро улыбнулась: — И языческим богам — тоже. Видишь, мои мольбы были услышаны.

Сердце Хагена билось так сильно, что казалось, его стук слышат все. Кровь из разбитой губы капала на бороду. Он этого не замечал.

— Ты… ты ошибаешься, Кримхилд, — прошептал он едва слышно.

Девушка взглянула на него в замешательстве. Словно что-то в ней оборвалось.

— Что ты хочешь сказать этим, Хаген?

— Твои молитвы были… напрасны, — Язык не слушался его, — Мы дрались.

— Вы… — Кримхилд запнулась, снова взглянула на двор, а затем внимательно посмотрела на Хагена, — О Боже! — прошептала девушка, — Ведь ты ранен! Я была так рада, что сразу ничего не заметила. Но ты жив — это самое главное. Что же произошло? Зигфрид даровал тебе жизнь или оба вы, горячие головы, вовремя одумались? — Она рассмеялась.

«Почему она не понимает? — в ужасе думал Хаген, — Почему она до сих пор не понимает, что случилось?»

— Что с тобой, Хаген? Почему ты так на меня смотришь? Что-то случилось? Отвечай же наконец. Почему вы прекратили поединок и где Зиг…

И тут она поняла, что случилось на самом деле. На лице девушки не дрогнул ни один мускул, но Хагену показалось, что в сердце ему вонзилось острое лезвие кинжала. Что-то умерло в Кримхилд в тот самый миг, когда она поняла, что означало его молчание, кровь на одежде и золотой эфес Бальмунга на поясе. Кримхилд медленно отступила на шаг. Толпа во дворе раздалась, пропуская Гунтера, и девушка увидела вторую лошадь, которую король вел под уздцы, и неподвижное тело, скрючившееся в седле. Что-то умерло в Кримхилд, угасло навсегда. Теперь Хаген осознал, что проиграл окончательно.

Толпа расступилась перед Гунтером и не сомкнулась вновь, словно земля, по которой ступала его нога, была заражена. Два стражника осторожно сняли труп Зигфрида с седла и уложили его у подножия лестницы. Кримхилд опустилась подле него на колени. Гунтер остановился чуть поодаль, смешавшись с толпой, плотным кольцом окружившей жуткую сцену.

Кримхилд не плакала, лицо ее не выражало вообще ничего. Рука не дрожала, когда девушка коснулась лба Зигфрида. Когда Хаген остановился рядом с ней, Кримхилд подняла взгляд, и лишь теперь боль начала просыпаться в ней. Глаза потемнели от горя, но ни единой слезы не упало с ресниц.

— Ты убил его, — В словах не было упрека, они звучали просто как утверждение, но Хагена они потрясли до глубины души.

— Да, — прошептал он. Ни слова утешения, ни мольбы о прощении. Да стоило ли об этом молить? Почему она не плачет? Почему не бросится на него с кулаками? Ему было бы куда легче.

Но Кримхилд оставалась спокойна.

— Ты победил его, — шептала она, не веря собственным словам.

Она никак не могла этого осознать.

Гробовая тишина царила на площади. Весь двор был заполнен народом, но не было слышно ни звука. Где же Брунгильда? И нибелунги Зигфрида?

— Это была… добрая битва? — вдруг спросила Кримхилд.

Хаген вздрогнул:

— Не бывает доброй битвы, Кримхилд. Он был сильным противником. Самым страшным, которого…

— И поэтому его нужно было убивать? — В голосе Кримхилд звучал теперь ледяной холод, наполняя сердце Хагена ужасом. Пальцы ее нежно скользнули по лицу Зигфрида.

— Он дрался, как юный бог, Кримхилд, — прошептал Тронье. — Я не мог поступить иначе. Я никогда не встречал лучшего соперника.

— И все-таки ты убил его. Так, как он и говорил, — Она все гладила лицо Зигфрида, — Он предвидел это. Сегодня утром, покидая меня, он сказал об этом. А я ему не поверила. И молилась, — Она вздохнула, — За тебя, Хаген. За тебя! Я дрожала от страха за тебя все это время. А ты его убил.

— Это был честный бой, Кримхилд, — вмешался Гунтер.

Кримхилд словно не слышала.

— Ты убил его, — повторила она, — Ты разрушил мою жизнь, Хаген, понимаешь?

— Да, я знаю.

— Он мертв, — пробормотала Кримхилд. Она взглянула Хагену в глаза, а затем положила руку себе на грудь. — Но все равно он живет. Я ношу под сердцем его ребенка, Хаген. Сына Зигфрида. Ты убьешь и его тоже, когда он вырастет и сможет взять в руки меч?

— Ребенка? — не выдержал Гунтер, — Так ты…

— У Зигфрида родится сын, — едва слышно говорила Кримхилд, — Его наследник, Хаген. И он вырастет и отомстит за отца.

Хаген усмехнулся.

— Меня тогда уже не будет в живых, Кримхилд, — мягко промолвил он, — Я старый человек.

— О нет, Хаген. Ты заплатишь за все сполна. И если не моему сыну, то мне. Это я тебе обещаю.

— Замолчи! — возмутился Гунтер. Хаген бросил на него умоляющий взгляд, но король не обращал на него внимания. Шагнув к сестре, он властным жестом протянул вперед руку — Это был честный бой, какого до сих пор мне не доводилось видеть. Кто дал тебе право…

— О, так ты был очевидцем? — перебила его Кримхилд все тем же тихим голосом, — Хлопал ли ты в ладоши, когда он вонзил Зигфриду в сердце клинок, брат?

Гунтер побледнел. Пальцы протянутой руки сжались в кулак.

— Оставь ее, — не выдержал Хаген. — Боль помутила ее рассудок.

С возмущенным вскриком Кримхилд повернулась к нему:

— Боль? О нет, Хаген. Ты ошибаешься, если считаешь, что способен сделать мне больно. — Она выпрямилась. — Теперь уже нет.

— Кримхилд… — Встретив ее взгляд, Хаген запнулся.

— Ты убил его! — Улыбка, леденящая душу, заиграла у нее на устах. Глаза Кримхилд горели, — Он говорил мне. Он… он говорил, что однажды ты его уничтожишь. Не раз он повторял мне это, но я… я не верила.

— Кримхилд, он был недостоин тебя, — едва слышно вымолвил Хаген, — Я не требую, чтобы ты сейчас мне поверила, но ты… ты считала его не тем, кем он был на самом деле.

— Кем же он был? — Ледяная улыбка не сползала с лица Кримхилд, — Человеком, которого я любила?

— Он лгал тебе, дитя мое, — промолвил Хаген, — Он обманул тебя в вашу брачную ночь. Быть может, даже и раньше.

— И что же? — с достоинством осведомилась Кримхилд, — Кто дал тебе право судить его?

— Ты что, не слышишь, что тебе говорят, глупая женщина? — вмешался Гунтер, — Он обманывал тебя. Тебя и меня. Он запятнал твою честь и смешал меня с грязью.

— Обманывал? — Кримхилд усмехнулась. — Наивный ты человек. Зигфрид рассказал мне обо всем сразу, как только это произошло.

— Он… что? — растерянно переспросил Хаген.

— Это была не его вина, — продолжала Кримхилд, — Валькирия своими чарами околдовала его. Он не мог сопротивляться. Ни один мужчина из плоти и крови не способен противостоять колдовству Брунгильды, и вам это должно быть известно. Зигфрид явился ко мне перед тем, как покинуть Вормс. Он… он плакал от стыда, Хаген. Он все мне рассказал. Зигфрид явился сюда, чтобы завоевать Вормс, но, увидев меня, полюбил с первого взгляда. Он не желал больше валькирии, но она принудила его изменить мне.

— И ты в это веришь, глупышка? — Вопрос Гунтера звучал не очень уверенно.

— Я знаю, что это так, — с достоинством возразила Кримхилд.

Секунду Хаген еще выдерживал ее взгляд, затем повернулся и со всех ног бросился в дом. Мимолетную тень заметил он краем глаза, пробегая мимо двери, и, хотя успел увидеть лишь блеск, отразившийся от золотых доспехов, Хаген понял, что это была Брунгильда. Она слышала каждое произнесенное ими слово.

И знала, что слова эти были правдой.

 

Глава 20

Остаток дня прошел словно в тумане. Он поднялся к себе, запер дверь на засов и бросился на кровать; что происходило в течение следующих часов, Хаген не помнил. Много раз в дверь стучали, приказывая, требуя, наконец умоляя открыть. Но Хаген не впустил никого, даже Гунтера, приходившего раза четыре или пять. Наконец, уже к вечеру, до его слуха донеслись тяжелые шаги кованых сапог; стук в дверь и возгласы моментально прекратились. Гунтер выставил возле его комнаты стражу; Хаген не знал, для охраны или присмотра за ним.

Тронье не помнил, о чем думал все это время. Далеко за полночь в дверь опять постучали. Хаген не ответил, но посетитель был настойчив. Не разобрав толком слов, Хаген узнал голос Гунтера, требовательный и одновременно обеспокоенный. Видимо, у короля были весомые причины нарушить его уединение после того, как он сам оградил его от постороннего вмешательства. Да и к тому же не мог ведь он навсегда заточить себя в этой комнате. Хаген встал, шагнул к двери, отпер засов и отступил, пропуская Гунтера.

Король первым делом подошел к окну, распахнул ставни. Хотя давно уже наступил вечер, в комнате стало заметно светлее: крепость освещалась бесчисленным множеством факелов, и мерцающие отблески заплясали по стенам и потолку.

— Как ты себя чувствуешь? — Голос Гунтера слегка дрожал.

— Почему ты спрашиваешь?

Гунтер подозрительно покосился на дверь, словно опасаясь быть услышанным.

— Тебе необходимо исчезнуть, Хаген. Ты сильно ранен? Сможешь держаться в седле?

— Исчезнуть? — Хаген удивленно вскинул брови, — Но зачем?

— Тебе грозит опасность, — продолжал Гунтер, — Я не могу поручиться за твою жизнь, если ты останешься. Кримхилд помогала обмывать тело Зигфрида и увидела рану. На его спине, Хаген.

— А ты чего ожидал? — холодно произнес Тронье, — Она же не слепая.

— Она вопила так, что сбежался весь дом. И теперь об этом известно каждому в крепости, — Глаза Гунтера горели.

— А что Брунгильда? — невозмутимо осведомился Хаген.

Гунтер замялся:

— Она была… абсолютно спокойна. Даже не особенно удивилась… — Он нервно забегал взад и вперед по маленькой комнатке, — Ты должен уехать, Хаген, — повторил он, — Брунгильда что-то задумала, я это чувствую. Она считает тебя убийцей Зигфрида.

— Так она и должна меня им считать.

— Как раз не должна! — взорвался Гунтер, — Человеком, победившим Зигфрида Ксантенского в бою, — да, но не убийцей!

— Какая теперь разница? — пробормотал Хаген, — И зачем я должен бежать? Чтобы тем самым признать свою вину?

— Я не доверяю Брунгильде, — заявил Гунтер, — Ради Бога, Хаген, неужели ты не понимаешь, что я хочу защитить тебя? Послушай голос собственного разума и уезжай из Вормса! За воротами тебя ждет быстрый скакун и мешок с провизией на несколько дней. Стражники незаметно выпустят вас с Данквартом из крепости. Когда ваше отсутствие заметят, вы будете уже далеко.

— Чушь, — буркнул Хаген, — Зачем мне бежать? Я не боюсь Брунгильду.

— А стоило бы, — мрачно промолвил Гунтер, — А если уж не ее, то хотя бы нибелунгов Зигфрида. Или охраны короля Зигмунда Ксантенского.

— Неужели твоя власть столь ограничена, что ты даже не можешь обезопасить меня от своих гостей, мой король? — ледяным тоном промолвил Хаген, — И от собственной супруги?

— Конечно, нет, — отвечал Гунтер. Он, видимо, даже не заметил издевки, звучавшей в словах Хагена, — Но я не знаю, что случится этой ночью. В Вормсе полно посторонних. На каждого из моих людей приходится трое союзников Зигфрида. Пока что их останавливает почтение к моей короне… — Он запнулся, а затем поправился: — Или, скорее, страх перед клинками моих воинов. Но я не знаю, что произойдет, когда они увидят пылающий погребальный костер Зигфрида.

— Погребальный костер? — Хаген изумленно взглянул на короля.

Гунтер кивнул:

— Сегодня ночью тело Зигфрида будет сожжено на площади.

— Но он же христианин! — возразил Хаген, — Он должен быть похоронен!

— Брунгильда пожелала совершить погребальный обряд по обычаю наших предков, а Кримхилд не возражала. Как ты думаешь, что произойдет, когда все они увидят сжигаемый пламенем труп героя, а Брунгильда укажет на тебя пальцем и заявит: «Вот убийца Зигфрида!»? Они разорвут тебя на куски.

— Но ты можешь запретить это, — возразил Хаген, — Это ведь языческий обряд. Иди к священнику и потребуй отменить церемонию.

Гунтер фыркнул:

— Да его самого отправят на костер, посмей он что-то возразить. Я говорю серьезно, Хаген. Через час Кримхилд разожжет огонь, и, если ты к этому моменту еще будешь здесь, пожар охватит весь Вормс. Брунгильда что-то замыслила, и я не удивлюсь, если это коснется тебя.

— Я остаюсь, — решительно заявил Хаген, — А теперь иди, Гунтер. Иди к Брунгильде и скажи ей, что я буду присутствовать на погребальной церемонии.

— Ты… ты с ума сошел, — промямлил Гунтер.

— А потом отправляйся к моему брату, к Ортвейну и всем нашим, кто ненавидел Зигфрида, — продолжал Хаген, — и сообщи им следующее: что бы этой ночью ни случилось, я запрещаю им вмешиваться. Всем запрещаю, ясно?

— Не все захотят учитывать твое желание, — засомневался Гунтер, но Хаген перебил его:

— Я не сказал, что это мое желание, Гунтер Бургундский, такова моя воля. Это приказ.

Несколько секунд понадобилось Гунтеру для того, чтобы осознать смысл его слов. Он побледнел как мел. Не сказав больше ни слова, король вышел из комнаты.

Хаген спокойно задвинул за ним засов, шагнул обратно к кровати и начал раздеваться. По телу пробежал озноб — в комнате было холодно. Многочисленные раны, полученные им сегодня утром, болели, кое-какие вскрылись и кровоточили. Хаген аккуратно промыл их и перевязал, то и дело останавливаясь, чтобы переждать приступы острой боли и унять дрожь в руках. Затем он вымылся и стал собираться. Одежду он выбрал самую простую, ту, в которой явился сюда: обыкновенную коричневую куртку, перевязь без единого украшения и разбитый, потрескавшийся щит. Роскошные одежды, присланные Гунтером, он отложил в сторону. Лишь меч, висевший теперь у него на боку, был другим. Это был Бальмунг.

Надев на глаз черную повязку, Хаген осторожно водрузил на голову шлем. Он был спокоен, собираться на битву доводилось не впервой, хоть он знал, что на этот раз — если его принудят обнажить оружие — бой будет последним в его жизни. Он был изранен и слишком слаб, чтобы бороться с Брунгильдой и ее стражницами или нибелунгами Зигфрида.

Коридор был пуст, когда Хаген подошел к лестнице. Внезапно из темноты перед ним вынырнула тень, тускло блеснуло золото. Брунгильда собственной персоной, в полном боевом снаряжении, выступила вперед.

— Моя королева, — Хаген слегка склонил голову. В полумраке коридора лицо валькирии было еле различимо.

— Не бойся, Хаген, — сказала Брунгильда. — Оставь в покое меч, тебе нечего меня опасаться. Ты все равно уже не сможешь причинить мне боль.

Хаген промолчал.

— Я хочу от тебя услышать ответ лишь на один вопрос, Хаген, — продолжала Брунгильда. — И прошу тебя быть честным, — Она глубоко вздохнула: — Это правда, что Зигфрид любил Кримхилд?

Хаген смотрел куда-то мимо валькирии:

— Я думаю, да.

— Значит, все было ложью.

Тронье задумался.

— Нет, — сказал он, — Мне кажется, Зигфрид не лгал. Думаю, он… был не способен лгать.

— Так же, как и ты.

— Так же, как и я, — кивнул Хаген, — Возможно, он и рассчитывал в свое время прибрать к рукам Вормс и Бургундию. Только одного он не учел. Он влюбился в Кримхилд.

— Любовь! — вскричала Брунгильда, — Но он любил и меня. Ведь он говорил мне это!

— И это было правдой. Возможно, он любил двух женщин, но не получил ни одной. Я думаю, он не желал всего этого. Но назад дороги не было.

Брунгильда помедлила.

— Необычно ты судишь о человеке, которого убил собственными руками.

— Должен ли я его поэтому ненавидеть? — Он задумчиво опустил взгляд. — Нет. Я всегда считал, что ненавижу Зигфрида. Я хотел его ненавидеть. Но в действительности… в действительности мне это не удалось.

Брунгильда не ответила. А когда Хаген поднял голову, она уже исчезла.

На площади царила гробовая тишина, несмотря на то что собралась огромная толпа народу. Хаген напрасно пытался обнаружить среди массы людей одиннадцать нибелунгов — спутников Зигфрида. Их отсутствие вселяло смутную тревогу. Зато все до единого обитатели замка, начиная с Гунтера и его приближенных и заканчивая самым младшим парнишкой-конюхом, присутствовали здесь.

Зачем они явились сюда? Чтобы увидеть, как будет гореть тело погибшего? Или посмотреть, как умрет он, Хаген из Тронье? Кое для кого это стало бы желанным зрелищем, которого они втайне ждали уже давно. Хаген знал, что иные из тех, кто называл себя его друзьями, в действительности ненавидели его; и ненависть эту породил страх, бывший уделом слабаков.

Хаген решительно шагнул из тени ворот на освещенный многочисленными факелами двор. Сотни лиц одновременно повернулись к нему, в глазах людей отчетливо читались ужас, предвкушение и с трудом подавляемое злорадство.

Толпа перед ним расступилась, образовывая широкий коридор.

Что это, с ужасом думал Хаген, откуда эта ненависть, вдруг волной ударившая ему в лицо? Ведь большинству собравшихся здесь он оказал неоценимую услугу, прикончив Зигфрида. За что же они его теперь ненавидели?

Медленной поступью Хаген приблизился к погребальному костру, на вершине которого уже возлежал труп Ксантенца. В воздухе витал запах свежего, пропитанного маслом дерева, ароматы дорогих благовоний, которыми умастили тело погибшего. Коснувшись рукой последнего ложа Зигфрида, Хаген взглянул в его лицо.

Казалось, будто Зигфрид спит. Замаранные кровью одежды сменили на белоснежное платье. Руки нибелунга были сложены на груди, и его пальцы держали маленький серебряный крест — это выглядело едва ли не кощунством: церемония погребения была языческой, но Хагену такое сочетание вовсе не показалось странным. Не случайно в последний путь Ксантенца провожали символы и старого и нового мира — он умирал так же, как и жил, — не в состоянии решить, к которому из них принадлежал.

Хаген невольно протянул руку к нибелунгу.

— Не прикасайся к нему!

Голос был тихим, едва слышным. Он поспешно отдернул руку.

— Не прикасайся к нему, Хаген из Тронье, — повторила Кримхилд.

Повернувшись на голос, Хаген вздрогнул. Толпа снова расступилась, чтобы освободить дорогу сестре Гунтера, но женщина, приближавшаяся к нему, не имела ничего общего с той Кримхилд, которую он знал. Она была одета в простое белое платье без единого украшения, не считая серебряного крестика на груди, такого же, что и в руках у Зигфрида. Волосы она зачесала назад, что делало ее старше своих лет. В руке Кримхилд держала зажженный факел, с которого на землю и подол ее платья стекали капли смолы. Взгляд ее был направлен в лицо Хагену, но глаза были пусты.

— Не прикасайся к нему, Хаген, — в третий раз повторила Кримхилд. — Не смей, слышишь? Я запрещаю тебе осквернять своими руками его, или меня, или то, что мне принадлежит.

Хаген не произнес ни слова. Спиной он ощущал, как напряжение вокруг возросло до предела. Они ждут. Ждут единственного знака Кримхилд, мимолетного жеста. Весь двор словно затаил дыхание.

— Итак, ты явился сюда, — проговорила Кримхилд. Она остановилась так близко от погребального костра, что Хаген испугался, как бы ее факел не поджег преждевременно хворост, спалив в пламени и ее саму.

— Я обязан был отдать последнюю почесть Зигфриду, — тихо промолвил Хаген.

— Обязан? — Кримхилд усмехнулась, — О да, ты был ему обязан. Я не сомневалась, что ты придешь оказать последние почести человеку, которого предательски убил в спину, — Она трескуче рассмеялась; от этого звука по коже Хагена пробежал мороз.

— Все… все было не так, как ты думаешь, Кримхилд, — прошептал он. Он не хотел оправдываться, ни раньше, ни теперь. Но сдержать слова был не в состоянии.

— Я знаю, как это было, — холодно возразила Кримхилд. — Я видела рану у него на спине, Хаген из Тронье, — Она крепко сжала губы. Рука, державшая факел, дрогнула, — Ты убил его, — Голос сорвался на зловещий шепот: — Я бы простила тебя, если бы ты победил в честном поединке, но ты прикончил его предательски, ударом в спину.

Толпа глухо загудела. Хаген не отрывал глаз от Кримхилд, но ему казалось, он увидел, как руки воинов стиснули рукояти кинжалов и мечей. Невольно он тоже схватился за эфес Бальмунга.

Глаза Кримхилд сверкнули.

— Не бойся, Хаген из Тронье. Не нужно обнажать оружие. Тебе ничего не сделают. Не здесь и не сейчас. Ты под моей защитой, слышишь? И вы тоже — слышите? — добавила она громко, обращаясь к толпе. — Запомните: никто не посмеет коснуться Хагена из Тронье. Я, вдова Зигфрида, запрещаю вам это. Я хочу, чтобы он жил. — Она рассмеялась и вновь повернулась к Хагену: — Не бойся.

Тронье хотел ответить, но в этот момент на другом конце двора раздались перепуганные вопли. Хаген обернулся, но сначала не смог разглядеть ничего, кроме взволнованно задвигавшейся толпы и мерцающих факелов. Затем раздался топот копыт, народ расступился, в третий раз образовывая широкий коридор.

Кримхилд единственная не двинулась с места.

Словно золотые демоны, сквозь толпу бешеным галопом пронеслись три всадницы. Ни один из воинов Гунтера даже не попытался остановить Брунгильду и ее спутниц. Хаген словно зачарованный уставился на валькирию, словно ангел мести возникшую перед ним. Лицо ее скрывала золотая маска, но Тронье чувствовал взгляд Брунгильды, который жег его, точно раскаленная сталь.

Обнажив меч, валькирия занесла его высоко над головой, правую руку властно протянув Кримхилд. Не глядя на Брунгильду, та шагнула вперед и вручила воительнице факел.

— Боже праведный, что вы задумали? — вырвалось у Хагена. Он невольно рванулся вперед, чтобы остановить валькирию, но одна из Брунгильдиных стражниц преградила ему путь. Другая всадница оттеснила от погребального костра Кримхилд. Не отрываясь девушка смотрела на Хагена, в глазах ее отражалось злорадное торжество.

Медленно Брунгильда подъехала к изголовью последнего ложа нибелунга. На миг она замерла, затем опустила свой меч на грудь Зигфрида, высоко занесла пылающий факел… и что есть силы вонзила его в приготовленный костер.

В разные стороны полетели искры, точно маленькие огненные жучки, первые маленькие язычки пламени лизнули пропитанное маслом дерево, и в следующий миг костер был объят пылающим огнем. Огромное пламя с силой взметнулось вверх, раздался мощный глухой треск, все вокруг заволокло черным дымом.

Многоголосый вопль ужаса сотряс площадь. Народ в панике отпрянул от костра, спасаясь от всепожирающего пламени. Хаген как будто не замечал адского жара, обжегшего ему лицо, опалившего брови и волосы. Оглушенный, он застыл на месте, потрясенный чудовищным зрелищем, не в силах оторвать взгляда. Три мрачные, грозные тени, объятые пламенем, поднимались среди смрадного дыма пожарища.

Толпа позади Хагена начала редеть — стряхнув первое оцепенение, люди спешили покинуть площадь.

Тронье оглянулся. Позади него стояла Кримхилд. Отсветы пламени озаряли ее лицо, волосы были всклокочены, платье перепачкано сажей.

— Ну, Хаген? Теперь ты доволен? — Голос Кримхилд был чужим, далеким. — Этого ты хотел? Ты и мой брат — тоже? Вы ведь ненавидели его с самого первого дня, так же как я — Брунгильду. Но теперь они оба мертвы.

Хаген молчал. Что толку было говорить о том, как на самом деле погиб Зигфрид? Время правды для него завершилось. Он солгал, солгал единственный раз в жизни, и эта ложь перечеркнула все.

— Она любила его, Хаген, — промолвила Кримхилд. — Сильнее, чем я была способна полюбить.

— Я знаю, — отвечал он.

— А ты убил его. Ты убил их обоих. И ты заплатишь за это, Хаген. Заплатишь высокую цену.

Молча Тронье вынул из ножен Бальмунг, протянул его Кримхилд.

Та в ответ покачала головой:

— О нет, Хаген. Меч, копье или нож — это твое оружие. Я же не желаю им распоряжаться. И не хочу твоей смерти. Ты будешь жить еще долго, Хаген. Но я отниму у тебя все. Все, что любишь, ты потеряешь. Ни один друг не протянет тебе больше руку. Те, кто любил тебя, отныне возненавидят. Двери, распахнутые для тебя, захлопнутся. Ты будешь страдать. Всю жизнь страдать. Вот мое оружие, Хаген. Клянусь, что с ним я совладаю не хуже, чем ты со своим мечом.

С этими словами она повернулась и зашагала прочь.

Хаген долго смотрел ей вслед.