России предложили, а вернее сказать, навязали новый эксперимент по построению капитализма, мотивируя это тем, что при этой системе живет передовая часть цивилизованного человечества. При этом совершенно игнорировалось то обстоятельство, что капитализм не строился, а возникал эволюционно с развитием общества. Это понимал еще Н. Бухарин, он говорил: «Капитализм не строили, он строился. Социализм как организованную систему мы строим» [13, кн. 1, стр. 125]. Но пока проследим за развитием событий. 29 июля 1991 года в Ново-Огареве встретились Горбачев, Ельцин и Назарбаев. «Обсуждались вопросы замены некоторых высших руководителей СССР.» [177, стр.340, 341]. В основном речь шла о Павлове, Крючкове и Язове. «Вместо Павлова предполагалась кандидатура Назарбаева. Таким образом, у некоторых руководителей существовала перспектива лишиться своих постов. В проекте Договора не было предусмотрено и поста вице-президента, который занимал Янаев.» [там же]. Запись того разговора каким-то образом попала к Крючкову. Это и послужило толчком к августовскому путчу. «Августовский путч привел к полному крушению лагеря противников реформ. Все то, чего никак не удавалось добиться сторонникам реформ, совершилось в одно мгновение. Противников реформ смело с политической сцены, их сторонники были испуганы и деморализованы. КПСС и партийные структуры были распущены» [45, стр. 269]. Реальной власти в стране уже не было. Воцарился беспредел. Номенклатура, как давно мечтала, освободилась от партийной зависимости и в спешном порядке прибирала все к своим рукам. «А та скорость, с которой — до Гайдара! — партийные функционеры бросились коммерциализировать партийное хозяйство (здания, дома отдыха, гостиницы, машины) и партийные денежки? Поверили, значит, в рынок-то, поняли, что к развитому социализму возврата нет», — пишет Л.Млечин на той же стр. 269. Добрались и до партийных счетов в зарубежных банках. Поэтому летели вверх тормашками из окон своих квартир управляющие делами КПСС Н.Кручина и Г.Павлов, знавшие номера этих счетов. Горбачеву было уже недосуг до всего этого, он лишь тщетно пытался реанимировать процесс подписания союзного договора. Ельцин оказался проворнее и уже 22 августа подписал указ «Об обеспечении экономической основы суверенитета РСФСР». Этим указом «правительству Силаева поручалось принять под свое управление все предприятия союзного подчинения на территории России и сформировать республиканский золотой запас, алмазный и валютный фонды. Но на этом Борис Николаевич остановился и уехал отдыхать в Сочи… Никто не мог понять, почему он уехал, вместо того чтобы воспользоваться плодами победы» [46, стр. 152].
Так и в дальнейшем он удивлял всех своей непредсказуемостью, да и не только ею. В этом человеке дремал до поры до времени инстинкт большой разрушительной силы. Недаром хорошо знавший его земляк, бывший союзный премьер Н. Рыжков так отрекомендовал его Горбачеву: «Он — разрушитель. Наломает дров, вот увидите! Ему противопоказана большая власть. Вы сделали уже одну ошибку, переведя его из Свердловска в Москву, в ЦК, не делайте еще одну, роковую» [46, стр. 60]. Рыжков оказался провидцем. Именно такой человек, способный крушить все старое, и понадобился переродившейся номенклатуре для осуществления своих целей. Конечно, Ельцин был личностью незаурядной. Безошибочный политический инстинкт в период борьбы с Горбачевым подсказывал ему единственно верные решения. Он же повел его на танк перед Белым домом во время августовского путча. Надо отдать должное его смелости и решительности. На уровне подсознания он ощутил необходимость этого шага в процессе противостояния Горбачеву, понял, что после вызволения того из форосского заточения они уже окончательно поменяются полюсами. Неуемная жажда власти толкала его на этот шаг. Вспоминает бывший пресс-секретарь Ельцина П.Вощанов: «Самый запомнившийся эпизод — это ночь с 20 на 21 августа 1991 года. В этом были и трагедия, и фарс. Трагедия — это люди, находившиеся вокруг Белого дома, а фарс — происходившее в то же время в его подвалах. Отцы русской демократии праздновали там победу над Горбачевым. Именно тогда я в первый раз понял, что служу не тому человеку» [154]. Закрепил ту победу беловежский сговор. После него Горбачев поразмышлял еще некоторое время и, трезво оценив ситуацию, 25 декабря 1991 года сам сложил с себя полномочия президента уже несуществующей державы. Подчеркнем, добровольно, без всякого принуждения со стороны. Позже мы увидим, как в подобной ситуации повел себя Ельцин.
Но пока он оказался, наконец, на вершине власти. «Порвав с прошлым, он окружил себя людьми разных мотиваций — карьеристами, наглецами, прохвостами, искренними демократами, новыми хозяйственниками (и старыми тоже, но перестроившимися) и сумел «употребить» их, нацеливая на беспощадный разрыв с эпохой 17-го года» [45. стр. 281].
Впрочем, нацеливать особенно было и не нужно, обстановка сама подсказывала образ действий. И если лозунгом революции 1917 года был «грабь награбленное», то новая революция шла уже под другим лозунгом «хватай бесхозное». Многое хватала сама номенклатура, но хватало и на долю прочих ловкачей. И если вдуматься, то называть эту массу ворами, как это вошло уже в обиход, и на что упирает С. Говорухин, будет юридически неправомерным. Представьте, что вы нашли на дороге крупную купюру. Поднимете вы ее или нет?.. Вот то-то. Поднимете, не задумавшись. А если на миг все же задумаетесь, то быстро сообразите: не подниму я — поднимет кто-либо другой. Так почему же не я? Главное — оказаться на той же дороге в нужном месте и не тешить себя мыслями о нуждах народа и о демократии. Выходит, что винить следует, по большому счету, не столько тех, кто подобрал, а тех, кто бросил на произвол судьбы хозяйственные объекты, порученные им прежней властью.
Оказавшегося у власти Ельцина подобные мысли не занимали, просто включился дремавший в подсознании инстинкт разрушения. Сам Ельцин не имел ни твердых политических убеждений, ни определенных экономических концепций.
Вспоминает тот же Познер, как еще в начале 90-х годов он брал интервью у Ельцина, баллотировавшегося в Верховный совет Российской Федерации. На вопрос, демократ ли он, последовал довольно откровенный ответ: «Нет, конечно. Вы же знаете, в какой стране я родился и вырос, вы знаете, членом какой партии я был всю жизнь, откуда мне быть демократом? Может быть, работая с настоящими демократами, я научусь этому» [51, стр. 171, 172]. Не научился. А то, что при Ельцине воспринималось как демократия, на самом деле было хаосом и беспределом. В самом деле, будучи демократом, Ельцин не допустил бы, чтобы в его правительстве появились такие одиозные личности, как Е.Примаков, брежневист и друг диктатора Саддама Хуссейна, как тбилисский «лопаточник» генерал И. Родионов. А критикой в свой адрес со стороны прессы он попросту пренебрегал, поскольку был уверен в своей популярности и в заинтересованности в нем своего ближайшего окружения.
Иначе дело обстояло с экономическими реформами, которых от него ждали с большим нетерпением. Но совсем непросто оказалось отыскать человека, способного (а главное, желающего) возглавить реформы, «…никто не захотел принимать на себя ответственность за неудачи и тяжкие «побочные последствия» [45, стр. 257]. Предложения делались Ю.Рыжову, Ю.Скокову, М.Полторанину. «Предлагали знаменитого хирурга Святослава Федорова, который завел, можно сказать, образцовое хозяйство и обещал распространить ценный опыт на всю страну. И все же в Белом доме не решились назначить врача премьером» [45, стр. 305]. Метания продолжались до тех пор, пока Ельцину прямо в баню не привели Е.Гайдара. Как глубокомысленно выразился один из героев фильма Э.Рязанова «Ирония судьбы», «баня очищает». К сожалению, от глупости — далеко не всегда. Гайдар привел в правительство свою команду, составленную из молодых, как и он сам, ученых на уровне завлабов, не имеющих никакого производственного опыта, но свято веривших в модные теории западных экономистов и горячо желавших осуществить эти идеи на практике. Так уж свойственно молодости — некритически подхватывать сомнительные идеи, предаваясь восторгам лишь перед их новизной. Но в данном конкретном случае молодость превзошла саму себя. Их совершенно не интересовало, что их реформы бьют по миллионам людей, лишая их денег и сбережений. А опекающий их Ельцин лишь безответственно призывал те миллионы потерпеть полгода. Вот и терпят уже около четверти века. В основу своих преобразований молодые реформаторы приняли теорию амбициозного гарвардского экономиста Джеффри Сакса о «лечении больной рыночной экономики», ничуть не задумываясь о том, что той самой рыночной экономики под рукой у них нет. Ни в больном, ни в здоровом виде.
Видимо, на завлабов еще чрезмерно давил авторитет Сакса, завоеванный успешными реформами в нескольких капиталистических странах. Подчеркнем, капиталистических. Первое соприкосновение с социалистической экономикой у него произошло в Польше, где реформы начались в 1989 году. Но должных выводов по их результатам он не сделал, скорее всего, так и не поняв специфики экономики социализма. На это наталкивает его статья в «Независимой газете» [155] под заглавием «Неудача российских реформ». Эта неудача вызывает его удивление, хотя удивляться следовало раньше, внимательно проанализировав неуспех запущенных по его рецепту польских реформ. Но послушаем его самого: «Россия не перестает ошеломлять и удивлять. За десять лет после падения Берлинской стены и почти восемь лет после распада Советского Союза Россия так и не смогла найти свое место в мире. Ее экономика развалилась без малейшей надежды на выздоровление (к сожалению, в этом он прав. — К. X.). Коррупция везде. Политическую систему сотрясает один кризис за другим…» Далее следует его послужной список в роли советника. «Я был экономическим советником Польши (1989–1991 гг.), Эстонии (1992 г.), Словении (1991–1992 гг.) и России (1992–1993 гг.). Я наблюдал вблизи происходящее в этих странах, как и во многих других. Мои общие рекомендации всем этим странам, по сути, были одинаковы».
Такой подход напоминает действия врача, лечащего одну и ту же болезнь одним лекарством, невзирая на ее стадию, степень запущенности. Да, он был советником, да, он давал рекомендации, притом одинаковые для всех. Но каков результат этих рекомендаций? Об этом упоминаний нет. Но мы об этом знаем на примере Польши, о других странах тоже говорить не приходится: результаты только разной степени плачевности. И справедливо пишут в своей книге С.Валянский и Д.Калюжный [11, стр. 311]: «Любому ясно, что для Эстонии с полуторамиллионным населением (1 % от населения РФ) и площадью, равной 0,25 % от площади РФ, рекомендации по экономическому развитию страны должны быть другими, чем для одной из самых крупных по территории стран мира — РФ. И каковы же были эти одинаковые рекомендации, если Эстония стала одним из крупнейших поставщиков цветных металлов в мире, не имея на своей территории месторождений этих металлов?» Здесь авторы имеют в виду сомнительные сделки по этим металлам с петербургской мэрией и поэтому задают вопрос: «Неужели же г-н Сакс рекомендовал и нам, и им выживать за счет коррупции и воровства?»
Трагедия еще в том, что Сакс, видимо, не имел достаточного представления о социалистической экономике, а молодые завлабы еще в меньшей степени разбирались в рыночной экономике. В результате получился диалог глухого с глухонемыми. В связи с этим нелишне напомнить кое-что из уже написанного ранее. Повторимся, что если при социализме двигателем экономики был партбилет, то при капитализме им всегда был рынок. Третьего мир еще не придумал. Но рынок работает, когда есть спрос с одной стороны, а насыщение этого спроса товарами — с другой стороны. Функцию первой стороны выполняет потребитель, функцию второй стороны — производство, ориентированное на спрос. Но такого производства опять-таки нет (советское производство работало на план, а не на спрос), его лишь нужно создавать, а это потребует времени, и немалого. Если только этим займутся. А иначе, сколько бы ни запускали двигатель, он будет работать вхолостую, пока не будет построена сама машина. Из этого напрашивается вывод, что сначала следовало построить машину, т. е. реконструировать затратную советскую экономику, сделав ее конкурентоспособной и ориентировав ее на условия рынка.
Здесь уместно привести слова Р.Хасбулатова [65, стр. 57]: «…падение производства было вполне закономерным следствием ошибочной промышленной политики, поскольку оно не опиралось на рыночную инфраструктуру, создать которую правительство «забыло»». И смех, и грех… Если ход наших рассуждений правилен, то следует признать, что российские реформы начались с хвоста. Вот и создалась тупиковая ситуация. Все предприятия, имевшиеся в распоряжении государства, либо уже перешедшие в частные руки, по своей физиологии никак не соответствовали требованиям рыночной экономики. А требования эти заключаются лишь в одном — чтобы предприятие давало прибыль. Но все эти предприятия строились в советский период и были запрограммированы лишь на удовлетворение потребностей, да и то справлялись с этим далеко не всегда. И совершенно неудивительно, что с первых же шагов рыночных реформ большинство предприятий либо остановилось, либо резко снизило свою производительность.
Но к этому мы еще вернемся, а пока посмотрим, каким образом рынок наполнялся товарами. Естественно, что коллапс производства не способствовал этому наполнению, а часть товаров, припрятанных кооперативами в ожидании грядущего повышения цен, тоже не могла полностью решить проблему. Пришлось снять все ограничения на импорт, и только это позволило наполнить магазины. С тех пор, и по сей день в какой-то степени, полки продовольственных магазинов заполнены относительно дешевыми импортными продуктами, увы, не самого лучшего качества, среди которых долгое время доминировали пресловутые «ножки Буша». Но сначала вмешались и другие непредвиденные проблемы со снабжением продовольствием, прежде всего, в Москве и Ленинграде.
Но все по порядку. Еще в самом конце 1991 года Ельцин, назначивший себя по совместительству главой правительства (Гайдар до самой отставки оставался в роли и.о.), провозгласил официально рыночные реформы, первыми этапами которых были: либерализация цен, финансовая стабилизация, приватизация. Они входили в комплекс шоковой «терапии». При этом Ельцин пообещал, что ухудшение ситуации будет продолжаться лишь первые полгода, а потом наступит фаза «процветания», когда мы догоним передовые страны. Знакомые нотки. При социализме уже выдвигался лозунг — догнать и перегнать передовые капиталистические страны. Не получилось. Что ж, попробуем при капитализме. Версия для наивных. Но клюнули на нее не только наивные, русский народ ведь доверчив. Даже множество людей с довольно высоким уровнем интеллекта рассуждали: мол, все прошли через это, и мы должны пройти. Эти интеллектуалы совершенно не задумывались о том, что все другие страны проходили это не «нахрапом», а в процессе эволюции. Что уж говорить, если из такой «доверчивой» среды и вышли «младореформаторы». Я был одним из немногих распознавших порочность реформ, в отличие от чуть выше упомянутых «доверчивых интеллектуалов». В результате возникла эта книга и желание бежать как можно скорее от этого беспредела. Увы, пришлось вкусить его в полной мере в течение двух лет, ибо деньги и сбережения завлабы обратили в труху. Пришлось ограничить себя во многом, чтобы то желание сбылось. Отпуск цен был назначен на 2 января 1992 года. И тут Ельцин опрометчиво заявил, что «готов положить голову на рельсы», если цены увеличатся более чем в 3 раза. И когда цены подскочили в десятки раз, люди выходили на демонстрации с лозунгами «Ельцина на рельсы!» Не прислушались к предостережению американского профессора А.Янова о том, что отпуск цен в условиях тотального дефицита подобен операции на сердце без наркоза [82]. Но народ и это выдержал, не умер от шока. Эксперимент продолжился, все больше нагружаясь на плечи народа. Тут нелишне напомнить, что еще находясь в оппозиции, Ельцин бравировал, что его правительство (тогда еще РСФСР) предлагает программу перехода к рынку без ухудшения уровня жизни народа. Прошло совсем немного времени, и уже очутившись у власти в новом государстве, он даже не вспомнил о своей браваде и всю ответственность за ошибки и упущения своего предшественника, да и за свои собственные, переложил на плечи того же народа.
Отпущенные цены «взбесились» в первый же день, 2 января. Вот некоторые цифры: «Хлеб подорожал в 10–15 раз, молоко — в 15–20 раз, масло и сметана — в 30 раз, картофель — в 10–20 раз… Вечером по телевизору выступил Геннадий Бурбулис. Сказал, что после того, как цены отпустят, магазины станут напоминать музеи. Он, наверное, имел в виду, что там все будет. А мы, посетив торговые точки, подумали: будем приходить и смотреть» [27, стр. 5]. Бурбулис и в последующем довольно часто мелькал на экране, прославляя рыночные реформы. Бывший лектор-марксист переродился в главного идеолога-рыночника. Занимая никому не ясный пост государственного секретаря, он из Белого дома перебрался на Старую площадь и занял там кабинет главного идеолога социализма М.Суслова, символизируя тем самым торжество новой идеологии. И до конца 1992 года, когда Ельцин решил расстаться с ним, рьяно осуществлял идеологическое прикрытие рыночных реформ.
Мы уже упоминали, что, несмотря на отпуск цен, продовольственную проблему удалось решить не везде. И прежде всего, как ни странно, пострадала Москва. Вот как это происходило: «Правительство Москвы на последнем заседании отметило, что состояние потребительского рынка столицы приближается к катастрофическому. Бывшие союзные республики и российские области кормить Москву не хотят. Резко сократились поставки практически всех видов продуктов, в том числе молока — в два раза, яиц — в пять раз. Украина отказалась поставлять сахар (месть за Голодомор. — К. X.), новоиспеченные государства Балтии — мясо. Даже Московская область отказывается отгружать картофель и капусту» [27, стр. 17, 18]. Рынок обнаружил свою жестокость и попробовал покончить с советской традицией, когда вся страна кормила Москву. Мало того, все лучшее, что создавалось и рождалось на местах, административным порядком переводилось в Москву. При рынке же оказалось, что продукцию легче реализовать на месте, чем отправлять в Москву. Насколько же была затратной советская экономика, особенно в последний ее период. Но статус-кво Москвы довольно быстро был восстановлен теми же самыми административными методами. Что скажете на это, господа реформаторы?… Как сработали те методы, описано в указанном выше источнике [стр. 18]: «Вице-мэр столицы Юрий Лужков (короткое время он еще пребывал на этом посту. — К.
X.) вынужден признать: если не принять сверхэкстренных мер, девять миллионов москвичей в самый разгар зимы станут заложниками голода… Лужков подписал решение о запрете вывоза продуктов питания из Москвы в другие регионы, ужесточение контроля на автомагистралях, в аэропортах, на железнодорожных вокзалах. Наложено вето на отправку из Москвы продуктовых посылок и бандеролей (прямо как в военное время. — К. X.). Вице-мэр потребовал предъявить самые жесткие санкции к суверенным соседям, посадившим столицу России на голодный паек, несмотря на подписанные договоры». Снова, как в советские времена, Москва стала привилегированным городом, снова в ней концентрируется все самое лучшее, что есть в России. Таким приоритетом не пользуется ни одна столица в мире. Почему-то 80 % всех денежных потоков страны проходят через Москву. А при таком ловком мэре, как Лужков, это что-нибудь да значит. Непонятно, почему «Газпром» выстроил монументальное здание своего офиса именно в Москве, за тысячи километров от мест своей производственной деятельности. Это же касается и других крупных компаний. За рубежом такой практики нет. Там руководство фирмы базируется в месте нахождения своего головного предприятия, в других городах могут располагаться только представительства. В России же по традиции все сосредоточено в столице. Впрочем, разгадка здесь проста. Во-первых, комфортно жить не запретишь, во-вторых, у всеядных высокопоставленных чиновников появляется возможность совместительствовать, занимая в этих компаниях даже ответственные посты, наряду со своей основной деятельностью.
Такова сегодняшняя Москва — цитадель чиновничьего социализма. А чиновник — это катализатор, ускоряющий превращение любого простого дела в неразрешимую проблему. Особенно это относится к чиновнику российскому. Недаром по статистике средняя продолжительность жизни в Москве гораздо выше, чем в остальной России. И это в нищей стране, где ежегодная убыль населения приближается к миллиону. Ведь не могут же все жить в Москве, в этом «лужковском заповеднике». В советское время ходил такой анекдот. Наивные представители буржуазного Запада спросили советских руководителей: «Как же вы обеспечиваете снабжение в такой огромной стране?» «А никак, — ответствовали вожди, — мы свозим все в Москву, а уж оттуда они сами все развозят по местам». Сейчас его сменил другой анекдот. Россия станет хорошо жить, когда Москва разрастется до ее размеров.
Охарактеризовав феномен Москвы, вернемся к отпущенным ценам. В условиях отсутствия конкурентной среды они продолжали неуклонно расти, а монополисты лишь способствовали их вздуванию. В результате получилось, что непомерно вздутые цены никак не соответствовали затрачиваемому труду на производство продукции. А раз так, то производитель получил возможность на выполнение прежней работы тратить больше времени и меньше труда. Понял он также, что ему легче произвести меньшее количество продукции, но вздув на нее цену, извлечь тот же, если не больший доход. В этих условиях, при отсутствии конкуренции, нелогично выпускать больше продукции, ведь незачем насыщать рынок, пусть и примитивный, ибо его насыщение чревато падением цен. Из-за отсутствия конкурентной среды эти элементарные ухищрения стали возможными, и они привели к большой массе незаработанных денег. А, как известно, незаработанные деньги — путь к инфляции. Но постепенно каналов поступления этих незаработанных денег оказалось столько, что, казалось, только глупый будет что-то производить. И действительно, повышение цен на все и вся привело к тому, что многие товары стало бессмысленно производить, поскольку сырье и материалы для их производства стали превышать цену самого товара. Товар порой оказалось легче купить где-то и перепродать. Так и возникла экономика «купи-продай».
Ситуация усугубилась просчетами правительства на самом старте реформ. Мы уже упоминали об обещании Ельцина (с подачи, естественно, Гайдара) о том, что цены не повысятся более, чем втрое. В основе такой уверенности лежал вроде бы примитивный расчет. Количество денежной массы делилось на количество товарной массы, и выводилась средняя цена, примерно в три раза превышающая дореформенную. Действительность опрокинула сей легковесный прогноз. Произошло это в основном по двум причинам. Во-первых, денежная масса распределена была неравномерно, и, естественно, более имущие могут платить больше. Даже такой ярый поборник реформ, как О.Лацис, позже вынужден будет признать: «Уровень возросших цен будет определен возможностями слоя с наивысшими доходами…» [146]. Возможно, на фоне 150-миллионого населения России численностью этого небольшого слоя решили пренебречь. Но уже в который раз оказалось, что «мы не знаем общества, в котором живем». И оказалось, что тот неучтенный слой существенно вырос, ибо значительная часть людей успела различными неправедными путями обогатиться до начала реформ, используя хаос и беспредел в период с августа до конца 1991 года, а то и раньше. По этой причине среднестатистические цены никак не могли совпасть с реальными.
Второй неучтенный фактор — бартер, злейший враг рынка, понятие доселе неведомое советскому человеку. Этот натуральный обмен никак нельзя было сбрасывать со счета. Тем более, что он принял неслыханные размеры еще тоже до начала реформ, а с их началом исключил значительное количество товарной массы из-под влияния денежной системы обращения. Естественно, в той системе оказался большой излишек денег, провоцирующий инфляцию. Легко представить себе, что резкое увеличение числителя при уменьшении знаменателя в формуле, по которой рассчитывалась цена, соответственно увеличит частное от деления, т. е. саму цену. Пренебрежение этими двумя факторами привело к тому, что Ельцин, Гайдар и иже с ними романтики от реформ просто оконфузились.
Очевидно, существуют какие-то разумные пределы, когда возросшие цены могут стимулировать производство. Выше их, как уже было показано, эти стимулы переходят в свою противоположность — антистимулы. Поскольку в результате описанных просчетов ценам был дан слишком большой первоначальный толчок, можно было ожидать, что они где-то зашкалят. Так и получилось. От количества нулей в окончании цифр цен рябило в глазах.
Больше всего отпуск цен ударил по пенсионерам. Вскоре привычной стала картина, как старые люди в поисках объедков роются в мусорных контейнерах. Лишь немногим меньше пострадал соседствующий с ними слой населения — люди, которые, несмотря на все лишения при различных системах, продолжали честно трудиться, получая чаще всего низкую зарплату. Такая категория людей, вопреки общепринятому мнению, все-таки существует, хоть и не считается преобладающей. Честный труд у такого рода людей просто вошел в привычку. Но именно теперь, как никогда прежде, как заключил С.Говорухин, оказалось, что «…честным трудом прожить нельзя» [15, стр. 17]. Эти категории людей, как крайний выход, стали выносить на импровизированные толкучки, возникавшие в каждом районе, домашнюю утварь и другие предметы, нажитые годами, надеясь продать их за любую цену. А кто не хотел торговать, пошел воровать. Началось с расхищения по мелочам оставленной без надзора бывшей государственной собственности. Правда, слово «началось» звучит не совсем точно. У государства воровали всегда. К сожалению, на Руси уже давно воровство стало дурной традицией. Из классической литературы (особенно в этом преуспел М.Е.Салтыков-Щедрин) мы узнаем, как царские воеводы продавали целые волости, чиновники воровали, не гнушаясь ничем, запуская руки в государственную казну. Ни в одном словаре мира не найти аналога истинно русскому слову «казнокрад». Нельзя, конечно, обвинять весь народ в воровстве, хоть порок этот весьма распространен. Беда больше во всепрощенческом отношении к этому злу. Воровство совершается практически открыто, на глазах честного труженика, который не только не пресекает зарвавшегося сотрудника, но порой еще и восхищается его ловкостью и умением. Общество не обладает достаточным иммунитетом против этого зла. Однако при реформах воровство получило совершенно новое направление. В домах-новостройках стали воровать электросчетчики, расположенные вне квартир на лестничной площадке, разрывали участки подземных кабелей, обрывали их и, ничего не опасаясь, сдавали на пунктах приема цветных металлов, добирались порой и до линий электропередач. Не гнушались и простыми металлами, поскольку на улицах стали исчезать даже крышки водопроводных люков. Совсем недавно в прессе было сообщение, что большинство улиц Владивостока «обезлючены». Ну, кто бы до этого додумался при социализме? Воровство и крохоборство приняли неслыханные масштабы, причем при полном попустительстве тех, кто обязан с этим бороться. Приехав в Германию, я быстро обнаружил, что письма, направляемые в Москву, не доходят до адресата. Меня так же быстро просветили, что это происходит на всем пространстве СНГ. Там письма, приходящие из-за рубежа, вскрываются почтальонами в поисках валюты и выбрасываются. Начал посылать письма до востребования. Тоже не гарантия, но шанс. Словом, воровали все, что попадается под руку. А кто оказывался к этому не приспособленным, в поисках объедков отправлялся к мусорным контейнерам.
Чем выше поднимались цены, тем больше увеличивалось расслоение общества. Зарплата людей, трудящихся в сфере производства или других сферах, т. е. продающих свой труд, несмотря на снятие ограничений и большой разброс в размерах оплаты этого труда, все же имеет естественные пределы. И такие люди составляют как минимум 80 % населения страны. Зато не имеют пределов доходы предпринимателей, посредников и других деятелей бизнеса. А цены, подстраиваясь под их доходы, постоянно растут, отодвигая постепенно остальные слои населения (те же 80 %) все дальше к порогу нищеты. И справедливо указал академик Г. Арбатов [155]: «… они не удосужились посчитать, как при существующих, а тем более будущих ценах, сможет свести концы с концами подавляющее большинство населения страны, а многие миллионы — просто физически выжить… Я не верю, что радикально исправляя дела в хозяйстве, мы должны сначала обнищать и опуститься. Я убежден, что есть и другие пути…» Других путей нет, если иметь в виду, что власть ставила целью обогащение собственников, превратив их в свою опору. Но сделать это можно было, только «опустив других».
Сразу же после отпуска цен перед правительством встал вопрос соответствующего повышения зарплат и пенсий, чтобы хоть как-то защитить низшие слои населения. Был установлен минимальный размер зарплат и пенсий. Тут же более высокооплачиваемые профессии (шахтеры, учителя, врачи…) путем забастовок и других средств давления на правительство обеспечили себе максимально возможный отрыв от того минимального размера зарплат. Но и цены отреагировали на это очередным повышением. Снова подняли минимальную зарплату, и опять поднялись цены. Все опять повторилось с той же последовательностью.
Этот процесс, ориентированный в бесконечность, стал напоминать игру кошки с собственным хвостом. Только кошка наиграется и бросит эту игру. А как остановить цены, заряженные энергией реформ? В этом отношении любопытен прогноз экономиста П. Бунича [83]: «Ясно, что уже в этом году, а может быть, уже и в самое ближайшее время повысятся цены на нефть — раза в два. Из-за этого повысятся и розничные цены, не менее чем на 50 %… В будущем году, по намерениям правительства, цены на нефть вырастут вновь, а розничные поднимутся еще в 2,5 раза (как связать эти «намерения правительства» в будущем году с обещанием фазы «процветания» уже через полгода?. — К. X.). Средняя зарплата должна составить 15 тысяч, а пенсия — до 5 тысяч… Но думаю, что реальный рост цен будет еще большим… Каждый нормальный человек в таких условиях будет стремиться еще больше, чем раньше, тратить деньги. И вновь поднимет планку цен. Тем самым мы близко подойдем к выявлению истинно рыночных цен…» Можно лишь полюбоваться неуемным восторгом, с которым видный ученый окунает читателя в этот калейдоскоп цифр. Ставки повышаются прямо-таки с азартом картежного игрока. Только непонятно, что за магический смысл заключен в этих цифрах. И почему именно они должны привести к рыночным ценам? Только потому, что якобы каждый человек будет тратить больше. Но ведь у большинства по сути нечего тратить. Налицо безмерное увлечение рыночной идеологией, слепая вера в могущество реформ и отрыв от действительности, в которой рост цен сам по себе не может привести к цели.
Это подтверждает высказывание американского профессора Дугласа Норта, приведенное в статье В.Надеина [151]: «Одна из причин, в которых я вижу причины провала моих коллег-экономистов в странах Восточной Европы, равно как и в странах третьего мира, это то, что они истово веруют: стоит установить верные цены в требуемый отрезок времени — то есть уничтожить контроль за ценами и зарплатами — все остальное падет к вашим стопам. Как выявилось, это неверно». Мы еще поговорим о неудачах либеральных реформ в странах Восточной Европы, но уже раньше мы отмечали, что если эти реформы действенны, то лишь для стран, где рыночная экономика уже существует. А как в ее отсутствие могут реформы (в частности, либерализация цен) принести эффект, известно, вероятно, лишь одному Богу.
Довольно комичную ситуацию в своей книге описывает Н. Зенькович [25, стр. 441] под заголовком «Гайдар на курах прогорел»: «Повысили цены на комбикорма, а у колхозов и совхозов нет таких денег, чтобы платить за них. Комбикорма не портятся, а куры ждать не стали — подохли. Но Гайдар говорил: «Как только производители кормов и торговля увидят, что по таким высоким ценам корма не берут, они сбросят цены». Дудки! Куры подохли, а цены остались такими же высокими…» Вот уж поистине, можно было бы сказать: реформы курам на смех, если бы не до смеха было не только курам. Позднее сам Гайдар «…нашел силы признаться, что главной ошибкой их первой команды была обвальная либерализация цен» [84]. Но эта ошибка была наиболее чувствительной для населения, прежде всего, для людей, продающих свой труд. Приватизация и другие составляющие реформ этих людей не очень интересовали, ибо приобретать собственность они не стремились. Они просто поверили рыночным идеологам, что, продолжая продавать свой труд, они существенно повысят свой жизненный уровень. По своей наивности они надеялись, что стоит лишь перетерпеть обещанные полгода, настроились на этот режим терпения, рассуждая примерно так: ну, раз так надо, пусть уж скорее отпустят цены, скорее прошел бы этот тяжелый период, а мы уж перетерпим его, зато потом «зацветем». И только перетерпев обещанный им срок, они поняли, что их опять обманули. И они отвернулись от реформ, стыдливо пряча свою прежнюю наивность, ибо, как метко определил Ю. Соколов, «порядочный человек при отпущенных ценах беспомощен и растерян, как джентльмен при спущенных штанах» [142].
Что касается промежуточных слоев общества, то их представители не были столь наивными, инстинкт подсказал им правильную линию поведения: они и не думали ничего претерпевать, а, напротив, предвидя, что водичка окажется мутной, «половить в ней рыбку», т. е. извлечь для себя максимум выгод из даже временной неразберихи. Для этой прослойки оказалось благоприятным, что не нужно теперь регулярно выходить на работу, никто уже не зачислит их ни в разряд прогульщиков, ни в разряд «тунеядцев». «Крутись» себе на здоровье, блефуй, спекулируй, воруй, благо еще есть что воровать. А слой таких людей довольно многочислен.
Второй кит реформаторов — это финансовая стабилизация. Но и здесь политика правительства выглядела странной. Оно объявило о внутренней конвертируемости рубля и установило курс 80 рублей за доллар. Но какая же это стабилизация, если буквально в считанные месяцы эта цифра перевалила за черту 400 рублей, а дальше отправилась в безграничное путешествие? Еще более нелепой оказалась и попытка в июле 1993 года поправить дело заменой денежных знаков. Конфискационная по сути, она еще больше подорвала доверие правительству не только внутри страны, но и со стороны ближнего зарубежья. Резко на эту замену отреагировал в печати Г.Явлинский [148]: «…нельзя проводить денежную реформу до тех пор, пока в России не произойдет перелом в макроэкономической политике». И далее там же: «У руководителей государства, которые не чувствуют этой ситуации и в такой критический момент устраивают манипуляцию с денежными знаками, задевающую жизненные интересы абсолютно каждого человека, гражданина и не гражданина России, в кармане у которого есть рубли, нет никакого понятия о государственной политике».
А вот как оценивает ситуацию трижды бывший министр Б.Федоров в своей книге [62, стр. 94]: «Весьма многие россияне в повседневной жизни больше не исчисляют деньги в рублях, предпочитая им американскую валюту. Даже в магазинах цены зачастую установлены в долларах или в так называемых «у. е.» — условных единицах, приравненных к доллару США, чтобы таким образом обойти официальные ограничения на торговлю за валюту. Понятно, что это симптом, сопутствующий инфляции, резким скачкам валютного курса рубля, непредсказуемости российских властей, которые всегда могут удивить свой народ очередным обменом денег (стоп!., запомним последнюю фразу. — К. X.) или новыми ограничениями на движение иностранной валюты». А теперь прервемся и остановимся на запомненной фразе об «очередном обмене денег». Поинтересуемся, при каком министре финансов был тот денежный обмен, который Явлинский и Федоров подвергли критике. Оказывается… при том самом Б. Федорове. Выходит, его тоже надо причислить к людям, у которых, по выражению Явлинского, «нет никакого понятия о государственной политике». Однако смягчим приговор и ограничимся уже применявшейся у нас поговоркой, что на всякого мудреца довольно простоты. Отметим, что автора книги тоже относят к плеяде младореформаторов, хоть он и не работал в команде Гайдара. Однако его послужной список весьма внушителен. О нем мы узнаем из справки, приведенной на обложке книги: «Трижды министр финансов, дважды вице-премьер правительства, глава Госналогслужбы…А была еще руководящая работа в Европейском банке реконструкции и развития и Всемирном банке». Надо сказать, что и книга, отдельные места которой мы цитируем, написана очень интересно, хоть и не со всем в ней можно согласиться. Можно лишь выразить искреннее сожаление, что ее автор, как и Е.Гайдар, так рано ушли из жизни.
Но продолжим мысль автора, начатую на стр. 94: «В России не менее 30 миллиардов долларов находятся в наличном обращении в форме банкнот США. По рыночному курсу это существенно больше всей рублевой денежной массы. Можно сказать, что есть две экономики — одна обслуживается рублями, и там царят хаос, неплатежи, бартер, зачеты (заметим, что книга издана в 2000 году и, естественно, отражает ситуацию уже много лет спустя от рассматриваемого момента. — К. X.), и вторая экономика со свободной конкуренцией (насчет конкуренции и сейчас можно усомниться. — К. X.), где платят наличными долларами и где цены существенно стабильнее». И далее на стр. 95: «Россия уже сегодня является частью американской валютной системы…Большинство специалистов согласны, что долларизация экономики у нас достигла 60–70 %».
И, наконец, на стр. 256 автор книги дает оценку всей кампании по финансовой стабилизации: «В последние годы много говорилось о финансовой стабилизации в России, но только невежда не знает, что в случае успеха реформ стабилизация наступает максимум в течение года. Поскольку и сегодня у нас сохраняется изрядная инфляция, то можно сказать, что все усилия по стабилизации пропали даром (что и требовалось доказать. — К. X.), а цена этих усилий была непомерно велика — высокие процентные ставки ГКО (государственные краткосрочные обязательства. — К. X.) и увеличение внутреннего и внешнего долга (вместо проведения реальных реформ) только усугубили кризис». С этим можно только согласиться. Вся кампания по стабилизации носила самодовлеющий характер и происходила в отрыве от остальных составляющих реформ.
Оставалась надежда на последнее звено из арсенала реформаторов: на приватизацию. Уже многое о ней было сказано предварительно, дальнейшее лишь подтверждает все сказанное. На главном направлении — в сфере производства — она оказалась лишь пустой формальностью. Собственниками стали официально те, кто уже успел завладеть предприятием еще до начала реформ. В основном это директорский корпус, либо, на худой конец, лица, стоявшие ранее по долгу службы наиболее близко к материальным ценностям. Вот как описывает ситуацию экономист Э.Бернштейн [75] в статье «Рынок плюс-минус демократия»: «Директора оказались как бы
собственниками государственных предприятий. Они могут сами решать, что производить, кому и почем продавать. Могут сами устанавливать зарплату себе и своим подчиненным. Могут потратить прибыль на расширение производства, но могут целиком перевести ее в фонд потребления. Они находятся даже в лучшем положении, чем настоящие собственники, ибо бесплатно пользуются тем, что не принадлежит ни им, ни коллективам, — землей, зданиями и сооружениями, установленным в них оборудованием. Им не мешают даже сдавать это в аренду, используя доход от нее по своему усмотрению». Мне довелось побывать в цехе одного завода, причем в самый разгар «рабочего дня». Стояла гнетущая тишина, не работал ни один станок. Людей в цехе было до удивления мало.
На мой вопрос, где остальные, последовал ответ: подались в «челноки». Наиболее ленивые из присутствующих рабочих «забивали козла», более проворные орудовали гаечными ключами, разбирая станки на металлические детали. Тогда я понял, откуда их такое количество на импровизированных рынках. С большой осторожностью я спросил, как к таким разборам относится начальство. Ответ последовал без ожидаемой осторожности, дескать, начальству до этого недосуг. Они сами заняты поиском сбыта станков и другого оборудования тем, кому они еще нужны. Немного погодя я узнал, что такая картина была на множестве предприятий. Но та первая картина подобного варварства меня сильно впечатлила, ибо я всегда бережно относился к творениям рук человеческих в любых масштабах. Увы, теперь это уже никого не удивляет, как не удивляют сообщения прессы о том, что, чтобы восстановить дореформенный парк оборудования (уже в одной России), потребовалась бы астрономическая сумма.
Вот ее конкретные цифры по оценке слушаний в Госдуме 2000 года: «…для создания современной производственной базы запуска производства потребуется не менее 2 триллионов долл.». То есть, 2 трлн. долл, нужны еще не для развития, а лишь для повторного запуска хозяйства — как запускают заглохший и заржавевший двигатель. От этой оценки не слишком сильно отличаются и представления правительства. Министр экономики Г.Греф заявил, что для запуска хозяйства требуется 45 трлн. руб. (1,7 трлн. долл.). Он, правда, не сказал, где правительство предполагает достать эти деньги при созданной ныне экономической системе. Ясно, что в рамках монетаризма наше хозяйство восстановлению просто не подлежит» [31, стр. 594]. Да и какой смысл восстанавливать, если это брошенное хозяйство не будет ничего производить в обозримом будущем. Ведь все восстановленное вновь распродадут и растащат. Продолжим мысль автора на той же странице: «А в рамках советского строя эта проблема, как мы знаем, вполне решаема, поскольку ресурсы соединяются не через рынок, а через план. Об этом говорит опыт восстановительной программы 1945–1952 гг.» На той же стр. 594 автор книги С.Кара-Мурза мимоходом рассказывает еще об одном «художестве» завлабовского правительства. «Есть и очевидные изъятия, например, присвоение правительством Гайдара 372 млрд, рублей вкладов населения в Сбербанке. Когда люди делали эти вклады, покупательная способность рубля была существенно выше, чем доллара, так что реальные средства, изъятые из хозяйства, были огромны». При этом завлабовские министры не гнушались открыто брать взятки, о чем чуть позже нам расскажет И.Д.Кобзон, перелицевавшийся в бизнесмена.
Были, правда, в тот период отдельные предприятия, которые хоть что-то производили по инерции. Своеобразие их деятельности описывает Э.Бернштейн в упомянутой выше статье [75]: «Предприятия продолжали выпускать привычную продукцию, невзирая на то, что в новых условиях платежеспособного спроса на нее уже не было. Они отгружали ее по прежним адресам, не требуя предоплаты. Но и своим поставщикам они тоже не платили. Результатом был всеобщий кризис неплатежей…» Этот кризис пытались смягчить многоступенчатой системой взаимозачетов, которая дала возможность совершения различного рода мошеннических сделок. Об одной из них мы еще расскажем позже в связи с делом Ходорковского.
Таким же неправедным путем создавались и новые коммерческие структуры. В создание их вкладывались присвоенные государственные средства, очень часто и партийные деньги. Пишет В.Краскова [39, стр. 315]: «…в стране начали появляться различные акционерные организации: банки, биржи, торговые дома, производственные предприятия, которые учреждались на партийные и государственные деньги. Свои силы в бизнесе пробовали конкретные номенклатурные подразделения, такие как министерства, облпотребсоюзы, учебные и научно-исследовательские институты, даже коммерческие депутатские центры». И далее. «Во главе акционерных организаций были поставлены «свои», надежные люди, которыми легко управлять. Зачастую это были дети и родственники номенклатурных работников», — продолжает автор на стр. 316 и приводит конкретные имена. Чтобы хоть как-то оправдать подобную «прихватизацию», была проведена ваучеризация, которая оказалась призванной закамуфлировать всю неприглядность этого процесса. Тут уже, если перефразировать В.Маяковского, — ваше слово, товарищ ваучер.
Вся демонстрация раздела государственной собственности с помощью ваучеров — еще один пример лицемерия. В действительности чаще всего за ваучер, особенно при возросших ценах, можно было приобрести лишь водку. Человек, проработавший всю жизнь на государство, кроме водки, ничего не заслужил от государственного пирога. Настолько низкой была «вычислена» цена ваучера, который оказался лишь фишкой, дающей право подхода к игорному столу, обсаженному шулерами. Здесь свои правила игры и легко предсказать, в чьих руках окажется собственность. Так что ваучеризация носила скорее чисто политический характер, нежели экономический. Ибо она лишь создавала «иллюзию равных стартовых возможностей при вхождении в рынок». Так писал об этом В.Иноземцев в статье «Ваучерная приватизация: экономическая необходимость или политический маневр?» [62]. Далее, развивая эту мысль, он же пишет: «Эмиссия ваучеров представляется тем актом, в ходе которого правительство отдает «последнюю дань» социальной справедливости в ее социалистическом уравнительном понимании. Завершив кампанию по раздаче приватизационных чеков, оно сможет снять с себя груз прошлых иллюзий и более решительно двинуться вперед к капитализму».
Обратим внимание на последние слова предыдущего абзаца: «…вперед к капитализму». Тогда и помыслить никто не мог, что на смену социализму придет нечто, совсем не похожее на капитализм. Раз не социализм — значит только капитализм. Иного в то время никто себе не представлял. И только теперь, по прошествии длительного времени стало ясно, что состояние экономики, общества не напоминает капитализм ни на какой его стадии. Мы уже характеризовали этот строй как эрзац-капитализм. Он означает обнищание основной массы населения плюс бурбулизация общественного сознания. Настоящий капитализм стимулировал производство товаров, насыщая ими рынок. Иное дело российский капитализм. Уже к исходу второго года реформ значительная часть товаров вообще перестала производиться. Каким же путем появлялись товары, если их стало невыгодно производить? Путем коммерческих комбинаций закупались и сбывались импортные суррогаты. Одним словом, расцветала экономика «купи-продай». И правомерно ставил вопрос известный офтальмолог проф. Федоров. «Общество менял или производителей» гласит название его статьи [159], отражающее суть вопроса. Касаясь опубликованного в прессе списка ведущих бизнесменов, автор выражает недоумение тем, что «…в списке, состоящем из ста фамилий, 94 возглавляют организации, которые ничего не производят. Меняют деньги, продают товары, одним словом стригут купоны. Получается, что экономика величайшей страны базируется не на мощных заводах, химических комбинатах, не на более 100 тысячах мелких предприятий, а на банках, биржах, меняльных конторах. В мире подобных аналогов нет». Еще круче характеризует общество менял С.Говорухин [15, стр. 180]: «…девяносто процентов так называемых предпринимателей — мошенники. Продавцы воздуха. Ничего не предпринимают и не производят. Посредники. Как заметил один остроумный человек: посредники между трудящимся человеком и его карманом».
Следует отметить, что многие демократы перестроечного периода, прежде всего Г.Попов и Ю.Афанасьев, возглавившие в свое время Межрегиональную депутатскую группу, увидев, куда завел страну их выдвиженец Ельцин, ушли из активной политической жизни. Но одновременно и многие «демократы» показали, что ничто человеческое им не чуждо, как, например, А.Собчак. О его деятельности еще в роли председателя Ленсовета пишет в своей книге его бывший советник Ю.Шутов [70]. Читаем на стр. 304: «…советская власть многотрудно возвела корпуса пивоваренного завода, укомплектованного чехословацким оборудованием. Эта стройка для производства ходкого продукта, кроме прочего, призванного дать государственной казне огромную прибыль, обошлась нашей стране под сто миллионов заокеанских долларов. Запустить сей завод к приходу «демократов», к сожалению, не успели….» Заброшенной стройкой заинтересовалась «своекорыстная волна» (выражение автора) помощников А.Собчака, отнюдь не для того, чтобы запустить завод. Они пришли к легкому выводу, что «…с наладкой оборудования нечего-де возиться, лучше все хозяйство скопом кому-нибудь продать… Наконец В.Путину подвернулись более-менее сговорчивые шведы, предложившие за наш недострой 50 миллионов долларов, то есть около половины нами затраченного» [стр. 305]. Но главное впереди, на той же странице: «При этом вкрадчиво втолковали шведам всю ненужность официального возврата даже столь малой суммы в государственную казну разграбляемой ими страны, меж собой порешив означить в продажных документах стоимость заводика всего лишь в несколько миллионов одеревенелых рубликов. Ну а остальную часть денег? Куда дели? Кому лично их передали шведы? Это ведает только Собчак и его подручные…» В книге можно прочесть и о других «художествах» Собчака в Ленсовете. Эта линия продолжилась и в мэрии, которую Собчак возглавил (уже упоминавшаяся история с вывозом в Эстонию редкоземельных металлов). Но обо всем этом лучше расспросить отстраненного генпрокурора Ю. Скуратова, собравшего немалую долю материалов на питерского мэра. Эта история с мэром — переродившимся демократом весьма характерна. Он поверил в свою вседозволенность и утратил чувство самоконтроля, и это обернулось в конечном счете поражением на очередных выборах мэра. Об этом пишет Б.Вишневский [119]: «На выборах ему припомнят и заявление о том, что Петербург должен стать «городом для богатых», а те, кто не выдерживает, должны продавать квартиры и уезжать в города «попроще» (обидно слышать такое от человека, которого мы все считали светочем демократии и слушали, затая дыхание. — К. X.), и призывы к сокращению числа горожан, имеющих право на льготные лекарства, и заботу об улучшении жилищных условий своей семьи, и выделение квартир приближенным чиновникам, и многочисленные зарубежные вояжи».
Кстати, автор вышеприведенной книги Ю.Шутов обличал не только своего бывшего шефа А.Собчака, но и многих других бизнесменов и чиновников северной столицы. За что и поплатился черепно-мозговой травмой, нанесенной ему дома непрошенными визитерами. Часть своих обвинений он озвучил на парламентских слушаниях в Госдуме в 1997 году. По некоторым сведениям, сейчас его упрятали в тюрьму.
Коррупция проникла, как уже отмечалось, на самые верхние этажи власти, и брать взятки, и даже их вымогать, не гнушаются и министры. Как уже было обещано, свидетельствует всенародно любимый певец и новоявленный бизнесмен Иосиф Давыдович Кобзон. Но сначала несколько слов о его бизнесе [89]: «Я возглавляю две акционерные компании: «Московит» и «Партнерская-Атлас». Мы работаем над чрезвычайно серьезными программами — металлургическими, нефтяными, инвестиционными — и это требует моего постоянного внимания и участия… А что касается нефтяных разработок, в свое время я окончил горный техникум, отделение разведывательного бурения, и я в этом деле что-то профессионально понимаю». Таинственное слово «что-то», очевидно, намекает на высокую степень компетентности. Но тут закрадывается сомнение: может ли среднее образование, неподкрепленное никакой практической деятельностью, свидетельствовать о столь высокой степени. Ну, а как обстоит дело с металлургией? Представим, что раз он жил в Днепропетровске, то с ней хотя бы понаслышке знаком… Даже настолько, чтобы работать в этой области «над серьезными программами». Кстати, мне довелось прочесть воспоминания одного специалиста-металлурга, проработавшего в этой отрасли массу лет, в том числе на ответственных постах в союзном министерстве. Но в период, предшествующий приватизации, он почувствовал себя невостребованным. Вокруг ставшей безхозной государственной собственности копошились уже совсем другие люди.
Ну, а теперь вернемся к свидетельству Иосифа Давыдовича о визите к министру [78]. «Как-то нужно было у одного вице-премьера демократической России подписать две важные для «Московита» бумажки. Абсолютно чистые, прозрачные и корректные бумажки. Добился приема и пришел на Старую площадь, где тогда размещался Совмин. Вице-премьер, не хочу называть его имя, он и по сей день здравствует и процветает, посмотрел внимательно первый документ, отложил его в сторонку и говорит мне: «Сто». Я сдуру погрешил на его дикцию, «Не понял, что?» — «Не «что», говорит, а «Сто». Сто тысяч долларов стоит решение вашего вопроса. Взял вторую бумажку, пробежал и усмехнулся: «А это — тридцать. Только это не ко мне. Отдайте моим помощникам. Им тоже кушать хочется». Я тертый калач, но меня на выходе трясло. Господи, в какой же стране мы живем, если на самом верху такая коррупция». В любой другой стране такое признание повлекло бы определенные следственные действия. Только не в России. На вопрос, долго ли его трясло, Иосиф Давыдович отвечает: «Да недолго. Побушевал, повозмущался, а после быстренько привык. И подносил, и заносил. Не я придумал правила игры…» Ко времени этого интервью Иосиф Давыдович уже дважды побывал депутатом Госдумы. Как известно, Госдума принимает законы, а кто будет исполнять их, выходит, — трын-трава. Конечно, если сами депутаты будут «подносить и заносить», да и говорить об этом будут открыто. Недаром еще Салтыков-Щедрин говорил: «Суровость российских законов смягчается их полным невыполнением». Чтобы подвести итог этой истории, приведем сногсшибательное признание Кобзона из последнего интервью [78]. Вот как он описывает период становления своих компаний: «…на каких тропках в начале девяностых вырастали большие деньги? Конечно, на нефтяных. Только ни я, хоть и закончил горный техникум, ни мои партнеры, в нефти ни бум-бум». Вот так, буквально, «ни бум-бум». И совершенно забыто первое интервью, где говорится о «профессиональном понимании», о «серьезных программах»… Вот с таким уровнем компетентности рождался весь новый бизнес.
Завершила процесс приватизации стадия залоговых аукционов, где за бесценок продавались уже наиболее крупные предприятия, да и целые отрасли. Интерес покупателей, естественно, склонялся к сырьевым отраслям, и прежде всего, как выразился Иосиф Давыдович, к «нефтяным тропам». Да, продавалось все за бесценок, но тот «бесценок» исчислялся все-таки в миллионных суммах. Но откуда у советских людей, даже обеспеченного класса, могли быть подобные суммы?
Проследим процесс их появления. Началось это еще в период «перестройки», когда партия разрешила комсомольцам создавать центры научно-технического творчества молодежи ЦНТТМ. Система предназначалась для создания и использования новой техники на производстве силами комсомольцев. На них возлагалась надежда как на наиболее активную часть общества. Так и получилось, но деятельность их пошла по другому руслу, более многогранному. Оказалось, что ЦНТТМ «делают все подряд и «научно-технический прогресс» им не интересен. Зато обналичивание денег было прибыльным занятием. Схема была такова: огромное количество заводов не знало, что делать с безналичными деньгами, лежавшими на их счетах…» [33, стр. 78]. Начало этому процессу было положено в 1989 году, когда «государственный банк разрешил обналичивание безналичных средств предприятий, которые использовались ранее лишь для расчетов между юридическими лицами и государством. В результате громадные денежные массы хлынули на потребительский рынок, вызвав инфляцию и тотальный дефицит» [15, стр. 82]. Это явилось и исходной точкой. ЦНТТМ предлагало выполнение работ для этих беспомощных предприятий, а руководители оных оказывались рады избавиться от излишков безналички. «Вскоре молодые номенклатурные предприниматели, поняв, что творческие коллективы — это «Клондайк», стали привлекать к деятельности своих друзей и родственников для создания фиктивных временных творческих коллективов, договариваясь с директорами заводов об их «интересе» [там же, стр. 79]. Наиболее стремительно развивающимся ЦНТТМ был МЕНАТЕП при фрунзенском РК КПСС. Возглавлял его от самого основания М.Ходорковский.
Постепенно на базе ЦНТТМ возникали коммерческие банки. Так, из МЕНАТЕПа возник одноименный банк. Были созданы «…Кредо-банк, Инкомбанк, ОНЭКСИМ-банк, которые с самого момента своего создания находились в привилегированном положении, будучи созданными госструктурами, и, являясь «уполномоченными», то есть обладающими правом распоряжаться ведомственными или региональными средствами» [там же, стр. 81]. Кстати, в число «уполномоченных» не вошли Сбербанк, Внешэкономбанк, Промстройбанк, чьи руководства не имели доступа к властным структурам. «В то время как советские банки выполняли только две из более 200 известных банковских операций и услуг, МЕНАТЕП предлагал предприятиям неизвестные «красным директорам» лизинг, траст, факторинг, а также финансирование импортно-экспортных и бартерных операций, инвестиционных проектов, вексельные операции, помощь иностранным партнерам в выборе перспективных клиентов и т. д.» [там же, стр. 101, 102]. Ну, а обналичивание безналичных денег никаких проблем для этих банков не составляло. Так возник стартовый капитал для приобретения крупных предприятий и целых отраслей. А перечисленные выше банки стали элитными, право быть клиентами этих банков могли приобрести лишь избранные. В этом смысле интересно интервью, которое дал 13 октября 1992 года «главный шеф рекламного подразделения МЕНАТЕПа, член Совета директоров объединения Владислав Сурков (да, да, тот самый главный идеолог «Единой России». — К. X.). По его словам, руководство группы намерено сформировать клан (откровенно мафиозный термин. — К. X.) из крупных клиентов, на счету которых находится не менее 510 млн. долларов: «Нам не нужны просто клиенты, мы не народный банк. Клан — это регулярность общения, это взаимопроникновение: клиент знает, как живет клан, клан знает, как живет клиент». Для обслуживания таких клиентов в структуре МФО было создано специальное управление, которое, в частности, взяло на себя и лоббирование интересов клиентов в госструктурах» [33, стр. 86].
Вот и для таких банковских «зубров» были проведены аукционы, во многих случаях с заранее известным результатом. Примеры: «Используя свои связи в правительстве, М. Ходорковский оказал поддержку своему коллеге в ОНЭКСИМбанке. В результате В.Потанину удалось перехватить у конкурентов на аукционе 38 % акций «Норильского никеля». Предлагавший за них 335 млн. долл, банк «Российский кредит» по надуманным формальным причинам не был допущен к аукциону, и пакет акций достался ОНЭКСИМ-банку по заведомо заниженным ценам (всего за 170,1 млн. долларов)» [33, стр. 98]. И там же [стр. 133]: «МЕНАТЕП по техническим причинам не допустил к торгам консорциум из трех российских банков, предлагавших за компанию самую высокую цену. Вместо этого банк Ходорковского непостижимым образом отдал ЮКОС… самому Михаилу Ходорковскому. Он и его партнеры заплатили за 78 % акций нефтяной компании всего 350 миллионов долларов — это была не просто низкая, а вызывающе низкая цена». И далее [стр. 95]: «Практически МЕНАТЕПу государством было предоставлено право «банкомета» в игре в «очко», когда он не только сдает карты и сам принимает участие в розыгрыше «банка», но при этом еще и единовластно определяет, кого и на каких условиях допустить к игре». Дополнить этот ряд можно приобретением в собственность (естественно, за бесценок) «Уралмаша» бизнесменом К.Бендукидзе. При этом гордость отечественного машиностроения превратилась в захудалое предприятие.
Следует отметить, что при залоговых аукционах «предприятия не продавались, а лишь отдавались под залог кредита, предоставляемого коммерческими банками. Но реально передача в залог предприятий означало их продажу в частные руки, так как все участники сделки понимали, что через год у правительства не будет средств для возвращения долга и лучшие предприятия России перейдут «за долги» в руки предпринимателей» [33, стр. 192].
Многих читателей может удивить такое нелестное описание «комбинаций» Ходорковского. Причиной служат позитивные отзывы о нем в российской и зарубежной прессе. Они появлялись в результате активного пиарвоздействия самого Ходорковского на эту прессу. Он приложил много усилий и средств для создания ЮКОСу и себе лично позитивного имиджа. Несмотря на это, отошлем читателя к стр. 156–160 уже указанной книги Карташова. Там описывается совсем уж неприглядная история с фальшивыми «взаимозачетами» между ЮКОСом и администрацией Волгоградской области. Материалы по этому делу привлекли внимание ФСБ, которое возглавлял тогда В. Путин. Но там замелькала тогда фамилия зам. министра финансов (на то время) А. Кудрина, и делу не был дан ход… Так, на всякий случай (Путин ведь своих не сдает).
Если судить по книге В. Карташова, то за Ходорковским тянется довольно приличный шлейф прегрешений. Но трудно поверить и в то, что усилиями услужливой Фемиды этот шлейф не был существенно удлинен. Не будем пытаться установить в этом вопросе какие-то пропорции, ибо эта воронка затянет нас настолько глубоко, что вряд ли оттуда вынырнуть. Отметим лишь тот факт, что «в апреле 2005 года правозащитная организация «Международная амнистия» отказалась признать М.Б.Ходорковского политзаключенным» [26, стр. 539]. А это о чем-то говорит.
Забежим несколько вперед. «В феврале 2003 года г-н Путин вызвал г-на Ходорковского и других олигархов в Кремль. Вместо того чтобы вести себя почтительно, нефтяной магнат начал читать хозяину лекции. «В стране распространяется коррупция», — заявил президенту г-н Ходорковский. Он с пристрастием начал допрашивать г-на Путина о сделке… (опустим ее подробности. — К. X.). Г-н Ходорковский намекнул, что столь высокая цена была уплачена потому, что кто-то на этом незаконно нажился. Путин отреагировал редкой на публике вспышкой гнева» [33, стр. 249]. Это был рецидив обращения олигархов с президентом при Ельцине. Олигархи, или как их называли «семибанкирщина», выработали своеобразную линию поведения по отношению к властям. Ее предельно цинично выразил Б.Березовский [24, стр. 510]: «Капитал нанимает на работу власть. Форма найма называется «выборы»». И трамплином для такого отношения к власти стал двухступенчатый процесс приватизации.
Ненасытные олигархи захотели в придачу приватизировать власть, и на какой-то период им это удалось. А основная масса народа была ограблена и влачила жалкое существование. Таков оказался итог этого ЧубАИС-ревю. Даже такой апологет реформ, как экономист П.Бунич, не смог не признать: «У нас же приватизация с самого начала проводилась с хорошим криминальным душком, если не сказать сильнее. Эта номенклатурная директорская приватизация прошла с нарушениями закона» [88]. А вот высказывание его однофамильца, И.Бунича [9, стр. 505]: «…номенклатуре удалось приватизировать все, чем она незаконно владела в течение 73-х лет. Теперь никакими средствами, кроме, конечно, ленинских, у них этого богатства не отобрать». Что же касается участи народа страны, власть которой они приватизировали, то на эту участь им было наплевать. На стр. 199 книги В.Карташова [33] приводится следующее высказывание А.Чубайса: «Что вы волнуетесь за этих людей? Ну, вымрет тридцать миллионов. Они не вписались в рынок. Не думайте об этом — новые вырастут. Русские бабы нарожают». Цинизм поразительного масштаба. Допустить вымирание населения в масштабах средней европейской страны. Это ведь настоящий геноцид. Просто не хочется верить, что такая фраза была произнесена человеком в здравом уме. Хочется даже поверить, что автор книги неточно выразил мысль говорящего. Но эта вера способна лишь смягчить резкость фразы, но никак не изменить ее суть.
Что касается деятельности предприятий, то она никак не улучшилась в массе своей, они не стали эффективными по многим причинам, не в последнюю очередь из-за перечисленных ранее антистимулов, вызванных ценовым беспределом. Итак, все три составляющих реформы не сработали. А раз так, значит, и все реформы зашли в тупик. Во имя чего же они проводились, что они дали основной массе народа? Ничего, кроме беспросветной нищеты. И только кучка номенклатурщиков, их родственников и приближенных успели отхватить от государственного пирога. Для них, собственно, реформы завершились. А основная масса осталась ни с чем. Даже жалкие крохи, накопленные ими в сберкассах, превратились в труху. А ведь среди этой массы и пожилое поколение, вынесшее на себе основную тяжесть минувшей страшной войны и другие лишения. И вот этому, уже изрядно обессилевшему, выработавшему свой ресурс поколению реформаторы по сути навязали свои новые правила игры: все предыдущее не в счет — играем сначала. Как такая игра может отразиться на здоровье и выживании этой массы обделенных, дает представление статья Л. Ивченко «Институт питания предупреждает» [141]: «…на грани авитаминоза население целых промышленных регионов. В нашем меню традиционно был недобор фруктов и овощей, а сейчас и подавно: многие не в состоянии их купить в необходимом количестве… Мы обязаны предупредить и правительство, и органы здравоохранения, и население, что если не будут приняты срочные меры, люди к зиме окажутся с таким уровнем витаминов, что эпидемии неизбежны…» Конечно, никаких мер принято не было, несмотря на все предупреждения. Да и от кого можно было ждать подобных мер? Ведь государство, накормив номенклатуру, само стало нищим, по своим меркам, конечно. И загуляли эпидемии по стране: сначала дифтерия, затем и брюшной тиф с эпицентром в Волгодонске. Затем об этом вообще перестали сообщать, никого это уже не удивляло. Все пошло, как по циничному прогнозу Чубайса.
Как же выжить в таких условиях старшему поколению? Нетрудно сообразить, что экономический геноцид, предпринятый против него, обернется «тихим», постепенным, а потому внешне незаметным обвалом значительной его части. Вольно или невольно политика бесшабашных реформаторов приводит к санации общества, избавлению от его слабых элементов. И если мораль общества принято измерять по его отношению к старшему поколению, то новое общество, конечно, никак не может служить образцом морали. Да и о какой морали вообще может идти речь, когда даже «святая святых» во все времена на Руси — обряд погребения покойных стал для рядового гражданина по причине ценового беспредела непозволительной роскошью. Из-за этого массовый характер приобрели отказы хоронить своих близких. Так что не настолько уж безвинными оказались забавы молодых «завлабов» (заведующих лабораториями). И недаром один мудрый француз изрек: «Действие, не опирающееся на знание, есть преступление.» Массы общества, ограбленные реформами, в целом обнаружили довольно пассивную реакцию к происшедшему беспределу. Ну, вышли пара тысяч на демонстрации, ну, постучали шахтеры касками о мостовую, и на этом все. Никаких серьезных политических требований выдвинуто не было. Были лишь локальные возражения по ходу реформ со стороны Верховного Совета, но и они были безуспешными, а сам Совет был разогнан в конце 1993 года. Но об этом речь впереди.