Мне показалось, что за мной кто-то идет. Я остановился, прислушался и неосторожно наступил на сухую ветку. Она треснула, да так громко, что слышно было наверняка во всем лесу.

Кругом была разлита густая темнота. Лишь между кронами деревьев угадывалось небо: ни одной звездочки на нем. Последние дни были очень жаркими, и сейчас собиралась гроза. Все обложено тяжелыми черными тучами, в воздухе застыло напряжение.

Я замер затаив дыхание и ничего не услышал, кроме громкого стука собственного сердца. Я решил двигаться дальше, сделал несколько шагов и наткнулся на дерево. Что со мной? Раньше я никогда не испытывал страха в ночном лесу.

«Спокойно, спокойно, не волнуйся», — увещевал я себя. Похоже, мне удалось успокоиться — ведь местность мне хорошо знакома. Повернул назад к узкой тропинке. Еще две-три минуты, и я доберусь до большого дуба, у которого назначена встреча с моими друзьями.

Я осторожно двинулся дальше, размахивая фонарем. Он не горел. Надо было бы включить его, но в темноте я оставался невидимым. Эта мысль придавала мне уверенность. Я чувствовал себя этаким человеком-невидимкой, неуязвимым для противников. Но жаль, конечно, что я не мог использовать фонарь по назначению. Это была старинная вещь с массивной дужкой, прочно охватывающей емкость, куда наливался керосин или масло, и стеклянным колпаком — цилиндром, защищавшим горелку от ветра. Таким фонарем, наверно, пользовались в давние времена пираты. Я нашел его в темном углу чердака дядиного дома и захватил с собой, так как счел, что такая вещь очень пригодится в деле, которое мы затеяли нынешней ночью.

Вдруг что-то хлестнуло меня по лицу. Я так испугался, что меня даже прошиб холодный пот. Сдавленный крик вырвался из моего горла. Но тут я понял, что это всего лишь ветка дерева, и мысленно отругал себя за идиотизм.

Я быстро поднял фонарь, который выронил, и пошел дальше, ориентируясь по вершинам деревьев. Они были заметны на фоне ночного неба. Только так я мог держаться нужного мне направления. Кругом стояла глухая тишина. Даже не слышно шелеста листьев: они бессильно повисли в томительном ожидании грозы.

«Скорей бы она грянула!» — подумал я и тут снова услышал звуки шагов. На сей раз кто-то действительно двигался позади меня и совсем рядом. В этом не было сомнения.

И тут мне стало ясно: какой же я болван! Ведь это, наверно, кто-нибудь из наших, решивший, как и я, пораньше прийти на место сбора. Скорее всего, это Эрик или Очкарик, а может, Катя. Конечно же, это кто-то из нашей компании. И он, вероятно, струсил так же, как и я. Кто бы это ни был, сейчас он тоже остановился. Я набрал полную грудь воздуха и издал протяжный крик, стараясь, чтобы он как можно больше походил на крик совы. Это был наш условный сигнал.

То, что я изобразил, честно говоря, вряд ли можно было принять за голос ночной птицы. Ни одна сова в мире не откликнулась бы на мой зов. Но лучше у меня не получилось.

Подав условный сигнал, я успокоился и подумал, что мне теперь нечего бояться: сейчас раздастся ответный крик, и все будет в порядке… Но вдруг в нескольких шагах позади меня прогремел грубый мужской хохот. Дикий страх охватил меня — такого я не испытывал еще в своей жизни. Смех этот звучал язвительно, злорадно, угрожающе — настоящий сатанинский хохот. Такой я слышал разве лишь в фильмах ужасов.

На несколько мгновений страх буквально парализовал меня. Потом я сломя голову рванул куда глаза глядят, продрался сквозь заросли кустарника, упал, быстро вскочил и понесся дальше, спотыкаясь о корни деревьев и не видя ничего вокруг. Лишь бы подальше от того страшного места! Конечно, я потерял ориентировку и не представлял, в какой части леса нахожусь. Удивительным образом фонарь все еще оставался в моей руке. Страх безостановочно гнал меня вперед, и я не решался затормозить хотя бы на минуту, чтобы прислушаться. В конце концов, окончательно обессилев, я споткнулся и упал прямо в ручей.

Только тут я сообразил, где нахожусь. Ведь ручей протекал прямо у большого дуба, и до места встречи надо было сделать буквально несколько шагов.

Тихонько полежал, напряженно прислушиваясь, но ничего не слышал. Потом опустил руку в ледяную воду, чтобы определить направление течения, и убедился: нужно брать правее.

Очутившись у дуба, я обнаружил, что никого из наших там еще не было. Пришлось усесться под огромным деревом в ожидании. Уставившись в окружающую темноту, я почувствовал себя одиноким и беззащитным и стал вслушиваться — не раздадутся ли шаги. Что за странная история? Кто этот мужчина с омерзительным хохотом? И что он делал темной глухой ночью в лесу?

Вдруг недалеко что-то зашевелилось. Страх опять обуял меня, но ненадолго. Оказалось, это шуршал еж: он медленно приблизился ко мне. Бедный зверек напугался, наверно, еще больше меня.

Я протянул руку и легонько погладил его. Он мгновенно свернулся в клубок и замер — этакое колючее ядро. Тут я окончательно пришел в себя и вдруг почувствовал, что не боюсь никого и ничего на белом свете. Почему? Может, потому, что ощутил рядом с собой живое существо, еще более беззащитное, чем я. И неважно, была ли это собака или маленький еж, — главное, рядом со мной находилась живая плоть.

Поставив на землю фонарь, я немного расслабился. Пусть теперь подходят мои друзья. Я взял себя в руки и могу посмеяться над своими недавними страхами.

Я сидел, опершись спиной о ствол дерева, и размышлял. Прошло уже пять дней после того, как Эрик, Катя и я зарыли клад в гуще леса — там, где мы построили хижину. И только сейчас, когда вся наша компания соберется вместе, мы отправимся туда, где спрятано сокровище. Я представлял, как удивится Очкарик — да что там, он будет просто потрясен, — когда увидит деньги. Ведь ему ничего не известно о нашем кладе. Мы ни словом не обмолвились о том, что собираемся потратить тысячу крон на то, чтобы воплотить в жизнь изобретение, которое он сделал вместе с Штоффером. Я воображал, как Очкарик будет счастлив, когда узнает об этом. И мы вместе с ним.

Пожалуй, самое время рассказать о моих друзьях. Я так увлекся, описывая свои приключения в темном лесу, что забыл об этом. В первую очередь представлю Эрика. Ему почти пятнадцать, зимой он блондин, а летом его волосы так выгорают, что кажутся седыми. Вот уже много лет он — мой лучший друг. Мы учимся с ним в одном классе, конечно, в Копенгагене. А здесь, в приютившемся на северном берегу острова Зеландия небольшом курортно-рыбачьем поселке, где обычно проводим летние каникулы, мы живем поблизости друг от друга. Он с родителями — у них своя дача, а я у дядюшки с тетушкой, которые обитают тут круглый год.

Теперь об Очкарике. Собственно, это прозвище: он близорук и постоянно носит очки. А зовут его Пелле и учится он тоже в нашей школе. Очкарик из бедной семьи. Его отец долго был безработным, а мать тяжело болела. В этом году они по совету врача сняли старое бунгало — летний дом с гаражом в березовой роще за поселком. Очкарик никогда об этом не говорил, но наверняка его родителям с большим трудом удалось наскрести деньжат на отпуск. Кстати, мои предки тоже не очень состоятельные люди, но мне каникулы не стоят ни гроша. А вот у отца Эрика немалый капитал.

Не знаю, что это я о деньгах-то разговорился. Собственно, мне только хотелось сказать, что Эрик и я были не очень-то обрадованы, когда узнали, что Очкарик тоже собирается провести здесь каникулы. Дело в том, что в школе мы с ним не дружили, более того, нам он казался странным парнем. Он ничем не интересовался, кроме физики и химии, и был просто без ума от этих предметов, которые мы с Эриком терпеть не могли. Вот почему с Очкариком у нас не было ничего общего. Во всяком случае, так думали мы до начала каникул.

Здесь же мы вдруг обнаружили, что совершенно неправильно судили о нашем школьном товарище. Когда узнали его поближе, он оказался на самом деле парнем что надо, В пустом гараже возле бунгало Очкарик устроил настоящую лабораторию и производил там всевозможные опыты. Вот таким умельцем был наш физик-химик.

И несколько слов о Кате. Может, я поступаю не особенно вежливо, когда говорю в последнюю очередь о единственной девочке в нашей компании. Но я просто не уверен, что хорошо ее знаю. Итак, ей четырнадцать, темноволосая, загорелая, очень красивая. Отец у нее славянского происхождения — не то из России, не то из Польши. Поэтому и имя у нее такое. Живет она здесь вместе с ним, ведет хозяйство, готовит еду. И тем не менее ухитряется целые дни проводить вместе с нами. Не знаю даже, как ей это удается. Возможно, потому что ее отец — профессор. А ученые люди, как известно, не обращают внимания на то, что пыль в доме вытирается не особенно тщательно. А потом Катя рассказывала, что он любит одиночество и ему даже приятно, если она уходит из дома.

Мне кажется, что Катя самая милая, самая веселая и самая красивая девочка из всех, кого я встречал когда-либо. Я всегда считал: все девчонки зануды и очень назойливы. Но сейчас должен признаться: это большая ошибка!

Возможно, то, что я тут написал, читатель сочтет скучноватым. Но без этого вступления обойтись нельзя. Далее история пойдет поинтересней.

Очкарик изобрел какую-то штуковину, улучшающую работу автомобильного двигателя. И сейчас вместе со Штоффером, местным автомехаником, проводил испытание своего детища.

Да, вот о чем я забыл упомянуть: у Эрика есть собака по имени Шнапп Мы все считаем пса членом нашей компании.

А теперь вернемся в ночной лес, где я поджидал остальных. Примерно минут через пять я услышал быстрые, легкие шаги. Схватив фонарь, я приготовился в случае чего дать тягу. Но все обошлось. Послышался крик совы, на который я ответил так же.

— Алло, Катя! — крикнул я, узнав ее голос. — Ху-у-у-у!

— Ху-у-у-у! — услышал я в ответ. — Почему ты сидишь в такой темноте?

— Хочу сэкономить керосин, — попытался я пошутить. — Ты пришла одна?

— Да. И очень торопилась. Мне показалось, что опаздываю.

— Ты зря ночью путешествуешь в одиночку, — укоризненно заметил я.

— А кого мне бояться? — вскинулась Катя. — Почему вы думаете, что я труслива? Только потому, что я девочка? Да? Вы вот ведь не боитесь, а почему я должна дрожать от страха?

— Ладно, — миролюбиво протянул я, глубоко вздохнул и подумал: «Нет, я пока ничего не расскажу ей о том таинственном незнакомце, которого здесь встретил».

— Впрочем, я действительно немного побаивалась, — честно призналась моя подруга. — И очень обрадовалась, когда услышала твой сигнал.

Я зажег фонарь и поставил его на землю. Потом мы уселись на траву и стали ждать. Сидели почти молча, лишь изредка обмениваясь короткими фразами. В лесу было так тихо, что мы невольно понижали голос, чтобы не нарушать ночной покой. Да я к тому же был просто не в силах поддерживать разговор. Когда с нами были другие, у нас находилось немало тем для разговора. Но оставаясь наедине с Катей, я не мог найти подходящих слов и становился буквально немым. Похоже, то же происходило и с ней, Мы оба молчали. И не потому, что нам нечего было сказать друг другу. Просто так было лучше и для меня и для нее. Нам почему-то было приятно помолчать.

Вдруг раздался сильный шум, будто сквозь лесные заросли продиралось стадо кабанов. На минутку все стихло, и раздался громкий крик совы, затем топот возобновился и стал приближаться к нам.

— Это Очкарик и Эрик, — сказала Катя, улыбнувшись.

— Да, они, — подтвердил я и подал ответный сигнал.

Через минуту друзья присоединились к нам.

— Привет! Давно ждете?

— Нет, но надо уже поторапливаться!

С фонарем в руке я тронулся первым по узкой тропинке. Ребята гуськом пошли за мной — Эрик, Катя и последним Очкарик. По пути я подумал, что, пожалуй, лучше было бы выкапывать клад днем: и проще, и удобней. Но я не мог вспомнить, чтобы кто-то когда-нибудь выкапывал сокровище ясным днем. О таком случае не читал и не слыхал. Дело всегда происходило темной ночью при свете фонаря. И, конечно же, кладоискателей поджидали различные опасности.

Осторожно шагали мы друг за другом. Я чувствовал, что не только у меня, но и у всех было приподнято-радостное настроение. В конце концов, мы же не в игрушки играли: под землей лежал самый настоящий клад. Нужно было только отмерить сто шагов от входа в хижину и сорок три — от дерева с кривым стволом.

Деньги мы, конечно, могли бы тогда положить в банк. Но каждый согласится со мной, что это было бы чересчур прозаично, романтикой и не пахло.

Наконец мы добрались до цели. Хижина тонула во мраке, но в этот момент сверкнула молния, и почти одновременно раздался сильный удар грома. Упали первые капли дождя.

Радостное возбуждение охватило меня. Все складывалось как нельзя лучше. Даже погода подходила для успеха нашего предприятия. Видно, и Эрик чувствовал то же самое. Во всяком случае, его лицо расплылось в радостной улыбке. Он вбежал в хижину и через минуту появился перед нами с лопатой в руке.

— Ну-ка, поплюем на руки и начнем, — весело бросил он. — Ким, отмерь нужное расстояние от кривого дерева, а я пойду от хижины. Направление на корневища рухнувшего дуба, верно? Только я его не вижу в этой темноте!

Катя схватила фонарь и побежала к упавшему лесному великану.

— Внимание! — крикнула она. — Я поставлю фонарь повыше, и вы можете идти прямо на свет, как на маяк.

Я отмерил от кривого дерева положенные сорок три шага. Снова блеснула молния. Эрик и я строго придерживались заданных направлений, но молния ослепила нас, и мы столкнулись друг с другом.

— Стоп! Вот это и есть то место! — крикнул я. — Катя, иди сюда!

Катя поспешила к нам. Поставив фонарь на землю, мы начертили круг. Эрик взял лопату и вручил ее Очкарику. Гром прокатился над нашими головами. Когда он стих, Эрик торжественно произнес:

— Итак, я хотел бы сказать тебе, Очкарик, то, о чем ты еще не знаешь. Мы пока молчали, чтобы сделать тебе сюрприз… понимаешь! И я думаю, что ты… хм… будешь очень удивлен. А теперь начинай копать, да будь внимателен: ты можешь найти нечто удивительное, что будет наградой за твое изобретение. Соображаешь? А все ведь устроил Ким. Мы только помогали ему… Ну, начинай, парень!

В тот момент, когда Эрик кончил свою речь, хлынул дождь. Буквально за секунду мы промокли до нитки. Очкарик стоял с лопатой в руке, словно аршин проглотил. Лицо его приняло чертовски озадаченное выражение: он ничего не понимал. Возможно, наш изобретатель подумал, что мы его разыгрываем. Чтобы не показаться дураком, он сделал вид, что принимает правила игры: изобразил на своей физиономии широкую улыбку и вонзил лопату в землю.

Снова сверкнула молния, но на сей раз гром прогремел где-то в лесу. Я подумал о дяде и тетушке: как бы они не проснулись. Ведь тогда обнаружится, что я исчез, да еще в такую непогоду. Вот будет переполох!

А Очкарик прилежно орудовал лопатой. И, наконец, мы услышали, как она о что-то звякнула. Жестяная банка с тысячей крон была, следовательно, на месте.

Очкарик нагнулся и вытащил банку из земли.

— Так это лишь обыкновенная жестянка, — сказал он удивленно.

— А ну-ка сними крышку, — предложил я.

Очень осторожно, словно в банке находилась гремучая змея, Очкарик приоткрыл крышку. Он с подозрением вгляделся в наши лица: все побаивался, не разыгрываем ли мы его. Затем поднес банку поближе к свету и заглянул внутрь.

— Внутри пусто, — сказал он.

— Ч-ч-что? — едва выговорил Эрик. — Ну-ка погляди хорошенько!

Очкарик протянул мне жестяную банку. Как раз сверкнула молния, и в ее ярком свете я отчетливо увидел блестящее дно. Там действительно ничего не было.

— Очкарик прав, — медленно произнес я. — Банка совершенно пуста.

Дождь продолжал лить как из ведра. Через дырки в крыше внутрь хижины падали крупные, тяжелые капли. Мы сидели на земляном полу вокруг фонаря. Рядом с ним я поставил пустую банку. Все мы промокли насквозь, замерзли и упали духом.

— Послушайте, — начал вдруг Очкарик, — вы в самом деле положили тысячу крон в эту банку, прежде чем ее закопать? Я хочу сказать, что вы действительно не пытаетесь подшутить надо мной?

— Разве мы похожи на обманщиков? — вопросом на вопрос обиженно ответил Эрик. — Конечно же, мы сунули туда эту проклятую тысячу. Десять новеньких банкнот по сотне крон, которые Ким получил. Лучше бы он их оставил на счету в банке, чем класть в эту дурацкую банку!

— Ты сам согласился, что закопать деньги в землю — блестящая идея, — проворчал я.

— А теперь я так не считаю. Наоборот, это самое глупейшее дело из всех наших проектов. Денежки-то от нас уплыли. И не верится даже, что мы поймаем того типа, который их спер…

— Не заявить ли нам в полицию? — осторожно предложила Катя.

— Глупости говоришь, дурочка! — грубо отрезал Эрик.

— Придержи-ка язык! — крикнул я на него, обидевшись за Катю, а затем продолжил более спокойным тоном: — Думаю, нам не стоит вмешивать в это дело стражей закона. Даже если мы и заявим в участок, вряд ли от этого будет толк. Да и полицейские наверняка примут нас за идиотов. Все в поселке к тому же надорвут животики от смеха над нами. Вора же не поймают…

— Ладно, Хватит распространяться, — остановила меня Катя. — Вопрос в том, кто вор? Ведь никто, кроме нас троих, не знал ничего о банке. Очкарика мы только сейчас ввели в курс дела. От кого вор мог получить информацию? Я, например, никому не обмолвилась ни словечком, даже отцу!

Я заметил, что ее глаза наполнились слезами, а голос дрожал, словно мы обвинили ее в предательстве. Конечно, девчонки не очень-то могут хранить секреты. Катя знала о моем предубеждении, поэтому и испугалась, что мы посчитаем виновной ее. Но я всегда считал, что делать обобщения глупо. Выводы надо делать из конкретных и бесспорных фактов.

— Да брось ты! — напустился на нее Эрик. — Никто тебя не обвиняет. Ведь и я не сказал никому ни слова, и Ким тоже. Или?..

— Ясно, что нет, — подтвердил я. — Конечно, я был нем как могила! Мы все молчали, а вор все-таки добрался точно до нужного места, выкопал клад, положил деньги себе в карман и снова зарыл уже пустую банку…

— И сделал это, видимо, нашей же лопатой, — бросил Эрик. — Поймать бы сейчас этого типа…

— Постойте, — вмешался в наши распри Очкарик. — Тут есть лишь одно объяснение: похоже, он подсмотрел, как вы зарывали эту банку.

— Не очень убедительно, — возразила Катя. — Кому это надо ночью красться за нами в лес и подсматривать, что мы делаем?

— Да, это странно, — поддержал я Катю. — Никто за нами не шел. Не только ночью, но и днем. А если кто-то и находился в лесу, то с нами это не связано. Просто у вора были какие-то свои дела. Да и вообще, что нужно кому-нибудь тут, в лесной глухомани. На опушке — я еще допускаю, но не здесь, в чащобе.

— Может, все же кто-то выследил нас, — подумал вслух Эрик.

— Но, ради всего святого, для чего?

— Выходит, что нам не за что зацепиться, — сделал вывод Очкарик.

— И все же один след у нас есть, — неторопливо сказал я. — Сегодня, когда я направлялся к нашему месту встречи, за мной увязался какой-то тип. Сперва я подумал, что это кто-то из вас, остановился и крикнул по-совиному. Тогда он засмеялся, да так отвратительно, что у меня мурашки по спине забегали.

— Ну, над твоим подражанием сове хочешь не хочешь, а засмеешься, — съязвил Эрик.

— Оставь свои шуточки. Это на самом деле был ужасный, сатанинский смех, презрительный, угрожающий, зловещий. Как в кинофильмах о кошмарах.

— Так?! — уточнил Эрик и разразился жутким хохотом, прямо как Мефистофель.

— Примерно так.

— Ты, наверное, испугался? — участливо спросила Катя.

— Нисколько.

— Узнаешь ли ты его? — спросил Эрик.

— Едва ли. Ведь я его не видел, только слышал. К тому же бросился бежать от него со всех ног, чтобы он потерял мой след. Нет, я его наверняка не узнаю, когда встречу. Вот если только он засмеется.

— Возможно, он и сделает это, когда вновь увидит тебя, — заметил насмешливо Эрик. — А вообще, вполне возможно, что именно он и слямзил деньги.

— Однозначно этого утверждать нельзя, — произнес я. — Да и как мы его найдем? И даже если найдем, как отберем у него наши деньги?

— Ясно, это вор, — повторил Эрик. — Главное, его найти, а там у нас будет достаточно времени, чтобы придумать, как отобрать у него деньги.

— Глядите, дождь прекратился, — обрадовался Очкарик. — А что, если мы сейчас посмотрим, не оставил ли вор каких-нибудь следов? Лучше сделать это до ухода домой. А утром придем снова и при свете обстоятельно все обследуем еще раз.

Вскоре мы уже ползали на четвереньках вокруг хижины.

— В детективных романах преступник всегда теряет что-нибудь, что помогает сыщикам напасть на его след, — резонно заметил Очкарик. — К сожалению, наш ворюга не потерял ничего, даже паршивой пуговицы.

— Ну а как с отпечатками пальцев? — спросил я.

— Это, пожалуй, идея! — воскликнул наш изобретатель. — Ведь он почти наверняка орудовал нашей же лопатой, чтобы вырыть клад. Затем преступник мог оставить отпечатки пальцев в хижине. Утром я их обязательно сниму.

Я ни на мгновение не усомнился, что Очкарик это действительно сможет. Когда дело касалось технических проблем, особенно связанных с физикой и химией, то не только сверстники, но и многие взрослые не годились нашему другу, как говорится, в подметки.

Казалось, наши поиски так и останутся безрезультатными. Мы уже хотели прекратить их и собираться домой, как Катя вдруг вскрикнула:

— Все быстро ко мне с фонарем! Кажется, здесь лежит кусок бумаги.

Мы внимательно осмотрели то, что Катя приняла за бумажный обрывок. Оказалось, что это скомканная пустая пачка из-под сигарет «Бродвей». Она лежала около зарослей кустарника, где начинался густой лес.

— Кто-нибудь из вас курит? — на всякий случай осведомилась Катя.

Мужская часть нашей команды дружно замотала головой в знак отрицания. Правда, мы немного покривили душой. Эрик, Очкарик и я иногда баловались трубкой. Но это было очень редко. А сигареты, что правда, то правда, никогда не брали в рот.

Я взял пустую пачку и внимательно оглядел ее. Конечно, она промокла, но, похоже, выбросили ее недавно. И пролежала она, наверно, дней пять, не более. Именно столько времени прошло с тех пор, как мы зарыли здесь свой клад.

— Мы можем с достаточной степенью уверенности предположить, что эту пустую пачку бросил именно вор, — раздумчиво сказал Очкарик. — Вряд ли с ним был сообщник. Нет, несомненно, преступник был один.

— У меня такое же мнение, — присоединился я. — Но, к сожалению, эта сигаретная пачка не может служить серьезной зацепкой для разгадки преступления. Сигареты такого сорта курят миллионы людей.

— Мы можем тем не менее исходить из этого, а потом посмотрим, что делать дальше, — предложил Эрик.

Я разгладил ребром ладони смятую сигаретную пачку и бережно положил ее в карман брюк, самое сухое место в моей одежде. Волей-неволей приходилось дорожить этим бумажным пакетиком, потому что он был единственной уликой против вора, которого нам еще предстояло поймать.

— Сейчас самое лучшее для нас — слинять как можно быстрее отсюда, — напомнил Очкарик. — Будем надеяться, что домашние пока не обнаружили наше отсутствие.

Мы брели по влажной траве мокрые, как мыши, унылые и подавленные случившимся. Ведь мы считали себя такими богатыми и радовались, что преподнесем Очкарику сюрприз… А что из этого вышло?

Шли молча. Нам было не до разговоров. Все размышляли, как побыстрее найти ключ к разгадке случившегося и напасть на верный след, который привел бы к поимке вора.

Лес кончился. Мы вышли на проселочную дорогу и остановились как вкопанные. На востоке небо горело ярко-красным пламенем. Низко нависшие облака отражали сполохи большого пожара. До нас донесся сильный запах гари.

— Горит большая ферма! — закричал я.

— Побежали туда! — предложил Эрик.

Мы постояли еще несколько секунд, раздумывая, что нам делать. Собственно, нужно было бежать домой: мы и так задержались сверх всякой меры.

— Да что там, быстренько рванем к ферме, поглазеем чуть-чуть и по домам. Ничего не случится, — соблазнял нас Эрик.

Если принять во внимание, что пожары в округе случаются крайне редко, то, понятно, мы не смогли преодолеть искушение побывать там. И ноги сами понесли нас по мокрому лугу. На бегу я все же раздумывал, как бы мне побыстрее высушить мокрую одежду, чтобы дядя и тетушка ничего не заметили и наши ночные похождения остались бы нераскрытыми.

— Загорание наверняка произошло от молнии! — задыхаясь, прокричал Очкарик.

Подбежав поближе, мы увидели, что горел сарай, стоявший на краю усадьбы. К счастью, ветер дул в другую сторону, поэтому дом и другие постройки не пострадали.

Сарай этот был нам хорошо знаком. В нем мы иногда играли, когда удавалось незаметно туда проскользнуть. Правда, разок нас все же накрыли, но тумаков мы не получили, а были просто выдворены с предупреждением, если поймают еще раз, то с нами разделаются как следует. А вообще хозяин был хорошим человеком, и нам было жаль, что молния угодила именно в его усадьбу.

На фоне пламени двигались черные силуэты. Это пожарные из Хиллерёде поливали водой крыши дома и других построек, чтобы уберечь их от летящих искр. Сам сарай они, похоже, решили не спасать, считая, что при таком огне это дело бесполезное.

Мы подошли почти вплотную к полыхавшему строению. Большое пламя в ночи казалось сказочно прекрасным и невольно притягивало к себе. Мы стояли, завороженно уставившись на буйно пляшущие рыже-красные языки.

Но вдруг вспомнили о времени. Все, больше нельзя задерживаться ни на секунду — быстрее быстрого домой. И мы бросились бежать изо всех сил по полю. Вот и проселочная дорога: на перекрестке расстались. Очкарик и Катя побежали по одной дороге, Эрик и я — по другой.

Порядком устав, мы с Эриком невольно сбавили шаг.

— Послушай, — пыхтя, произнес вдруг он, — поверить не могу в то, что произошло этой ночью.

— Точно, — отдуваясь, ответил я. — Вот если бы знать, как поймать ворюгу. Послушай-ка, не смог бы ты завтра до обеда вместе с Очкариком пойти в лес и поискать следы? А потом помочь ему снять отпечатки пальцев.

— Будет сделано! А ты что задумал?

— Я быстренько смотаюсь в Хиллерёде и постараюсь узнать номера банкнот, полученных мною. Мне это только что пришло в голову.

— Прекрасная мысль, — одобрил Эрик.

Мы бежали как раз мимо светло-розового с грязными подтеками дома, в котором жил некий Лаурсен. Летом он работал смотрителем на пляже. Мы его терпеть не могли. Физиономия этого типа напоминала морду крысы. К тому же он был всегда в дурном настроении и постоянно придирался к нам. Бросив взгляд на невзрачное строение, я заметил, что Лаурсен сидит у окна, прижав нос к стеклу и смотрит на улицу.

— Послушай, Ким, — сказал Эрик. — Мы обязательно должны вернуть нашу тысячу крон!

— Ясное дело. Только знать бы как.

— Может, до завтра нам что-нибудь придет в голову.

Оставшуюся часть дороги мы бежали без остановки, шлепая по лужам. Наши ботинки промокли насквозь.

— Видел Лаурсена? — спросил я на бегу. — Он сидел у окна и явно видел нас.

— Ну и что? Пошел он к черту!

Наконец, я добрался до дома, шепотом попрощался с Эриком и проскользнул в свою комнату. Повесил мокрую одежду на стул и юркнул в постель.

За окном начало светать. Прежде чем сон сморил меня, я продолжал думать о случившемся с нами. И что удивительно: несколько раз в моих мыслях возникала фигура Лаурсена. Настроение совсем испортилось.

«А-а, чепуха какая-то, — сказал я самому себе. — Все это не имеет ни малейшего отношения к происшедшему».

Но уже на следующий день убедился, что ошибался в этом.