Как я уже сказал, мы думали, думали, но так ничего и не придумали. Около половины девятого я вспомнил, что обещал лавочнику помочь передвинуть ящики. Эрик и Очкарик сразу же предложили свою помощь, но я заявил, что там и одному-то делать нечего.

— Могу я взять велосипед твоего отца? — спросил я Эрика.

— Конечно, он стоит во дворе у стены дома. Перед уходом я надел свои наручные часы.

— Скоро вернусь! — крикнул я, рассчитывая, что все дело займет не более четверти часа.

Когда я приехал к лавочнику, он только что закончил завтракать. Об ограблении поезда он тоже услышал по радио. Жена же его заявила, что это просто ужасно.

Мы прошли в подвал, где находился склад, и занялись ящиками. Минут через десять они стояли уже в нужном месте. Лавочник вытер пот со лба и поблагодарил меня. Я ответил, что это пустяк, и направился к выходу.

— Подожди минуточку, Ким! — воскликнул хозяин лавки и стал что-то искать на полках в глубине подвала.

Когда он вновь появился из полутьмы, в руках у него оказались две большие консервные банки с ананасами, бока которых были немного помяты.

— Посмотри-ка, — сказал он. — Я хочу презентовать их тебе за твою услугу. Продать их я все равно не смогу: они немножко помяты. Но содержимое их в полном порядке.

Я поблагодарил его, взял банки под мышки, попрощался, и он проводил меня до выхода.

Так я и поехал домой с банками под мышками. У гавани стояла патрульная полицейская машина. Сначала я удивился этому, но потом вспомнил об ограблении почтового вагона. Полиция, конечно же, не ограничилась установлением контроля на дорогах, нельзя было забывать и о небольших гаванях, наподобие нашей. А вообще на дорогах было еще по-воскресному пустынно.

Я уже почти доехал до калитки дома Эрика, но вдруг решил проехаться по поселку и заодно взглянуть на тот рубленный из бревен дом. Интересно, что там делается?

Что меня побудило к этому, не помню. Возможно, де-то в моем подсознании отложились слова Эрика и Кати, что я помог вору забраться в дом. Хотя сам я в это не верил, но все же повернул на дорогу, ведущую к ой богатой даче. Лишь когда я проехал порядочное расстояние, до меня дошло, что мог бы спокойно оставить подаренные лавочником банки в саду Эрика: они были довольно тяжелые.

Вскоре я ехал по узкой дороге, на которой в высокой сырой траве были отчетливо видны следы, оставленные колесами автомашины. Зная, что сразу же за поворотом появится дом, крыши которого еще не было видно из-за густых елей, я слез с велосипеда и, положив го на траву, далее пошел пешком, по-прежнему держа банки под мышками.

Там все выглядело как и утром. Я хотел было уже повернуть обратно, как вдруг подумал, что должны же произойти хоть какие-то внешние перемены. Посмотрел на часы: без восьми минут девять. Значит, мужчина находился в доме уже около двух с половиной часов, а ставни все еще оставались закрытыми. Дым из трубы не поднимался. Не было вообще никаких признаков присутствия в доме живого существа. Черного автомобиля тоже видно не было.

Тут что-то не так. Ведь мужчина очень торопился успеть навести порядок в доме, пока не приедут гости. Получается, он меня обманул. Но для чего?

Я был уверен, что незнакомец ушел из дома. Ведь внутри, как я видел сам, при закрытых ставнях было темно. Может быть, Эрик и Катя все-таки правы?

Обойдя вокруг дома, я увидел, что окно, через которое я утром влез, все еще приоткрыто. Что же делать?

Если мужчина проник в дом с целью воровства, то вина в какой-то степени ложится и на меня. Следовательно, нужно найти настоящего владельца дома и сообщить ему о случившемся.

Немного поразмыслив, я положил консервные банки с ананасами на траву, подошел к водосточной трубе и полез по ней к окну. Под моей тяжестью она стала деформироваться. Видимо, больше лазить по ней нельзя, так как она наверняка вот-вот развалится. Но все обошлось благополучно, и вот я уже стоял в знакомой комнате.

На цыпочках подошел к двери. Почему так сделал, я и сам не знаю: ведь дом-то был пуст, все было тихо.

Я осторожно открыл дверь, выходящую на галерею, и несколько секунд постоял неподвижно, пока глаза не привыкли к темноте.

Первое, на что я обратил внимание, были две красные светящиеся полоски. Приглядевшись, я понял, что это электрокамин с двумя спиралями. Около него в кресле сидел мужчина спиной ко мне. На полу у кресла лежала газета. Мужчина спал. Его подбородок опустился на грудь, а когда я прислушался, то услышал ровное дыхание. Насколько я мог разобрать при скудном освещении, мужчина был средних лет, худощавый и почти совсем лысый. На столике рядом с ним лежало нечто, похожее на черную фуражку с лаковым козырьком. У кресла стоял торшер, но свет был выключен.

Тут я услышал, как открылась входная дверь. Мужчина в кресле сразу же проснулся, поднял голову и выпрямился. Затем протянул руку к торшеру и зажег лампу. На руках у него были черные перчатки.

Я пригнулся за балюстрадой галереи. Сквозь ее щели можно было продолжать наблюдение.

— Ну что, все прошло удачно? — спросил мужчина.

— Естественно, как и должно быть, — ответил вошедший.

Голос его показался мне знакомым. Да это же был толстяк с бородой, тот самый, которого я утром впустил в дом. Обеими руками он держал за плечи черноволосого мальчугана лет пяти-шести, который горько плакал и старался освободиться.

— Успокойся, малыш, — сказал человек, сидевший в кресле.

Но мальчик продолжал плакать и вырываться. Мне показалось, что плакал он не от страха, а от злости. Плач его каждую минуту мог перейти в рев.

— Ну, ну, малыш, — успокоительно произнес лысый. — С тобой ничего не случится… — И, потеряв, видимо, терпение, вдруг сорвался: — Да заткнись же ты, наконец, чудовище!

Это помогло. Мальчик перестал плакать, шмыгнул несколько раз носом и посмотрел на мужчину в кресле с интересом.

— Я хочу домой к маме, — сказал он. В его произношении слышался иностранный акцент. Вероятно, он был итальянцем или испанцем. Внешность его тоже говорила об этом. У него, как я уже отмечал, были черные волосы, и выглядел он как херувимчик. По всей видимости, он был очень избалован.

— Да, да, ты обязательно вернешься домой к маме, — пообещал толстяк.

— Но я хочу к ней сейчас же!

— Сейчас не получится, — ответил толстяк. — Потерпи немного.

— А почему не сейчас? — спросил малыш.

По его голосу было ясно, что он вот-вот опять разревется.

— Потому что сейчас нельзя, — пояснил лысый. Мальчик постоял молча, что-то обдумывая. Это объяснение было, видимо, для него достаточным.

— Ну хорошо, но тогда вы должны со мной поиграть, — заявил он, и это прозвучало как приказ.

Оба мужчины вопросительно посмотрели друг на Друга.

В этот момент за моей спиной скрипнула половица. Но услышал я это уже поздно. Я даже не успел повернуться, как меня сзади чем-то ударили по голове. В глазах моих потемнело.