Эмери налетел на нее, придавил предплечьем ее горло и швырнул на стену, туда, где только что находилась красная дверь. Сиони зажмурилась, ожидая, что сцена сейчас переиграется, но этого не случилось. Рука Эмери крепко прижимала ее к стене, и когда Сиони рискнула приоткрыть веки, то увидела его глаза, горящие зеленым пламенем.

На коже Сиони выступил пот. Фенхель залаял и вцепился в ногу Эмери бумажными зубами. Сиони сопротивлялась, но маг не ослабил хватку.

– Тебе нечего здесь делать, – прошипел он низким грубым голосом, совсем не похожим на голос Эмери Тейна.

Даже Эмери Тейн из точно такой же сцены, охваченный гневом и потрясенный до глубины души, говорил не столь холодно. Сиони кинуло бы в дрожь, не прижимай Эмери ее к стене так безжалостно.

– Простите! – крикнула она. – Я не…

Теневой Эмери отодвинулся, перехватил Сиони за плечо, а затем спихнул на стопку коробок и книг, аккуратно сложенных в углу. Картонные углы больно уперлись ей в бок и спину, на голову посыпались дешевые издания приключенческих романов.

– Я хочу спасти вас! – добавила Сиони.

Теневой Эмери засмеялся – захихикал, – и от этого звука, который мог бы испускать орган со сломанными трубками, у Сиони сразу свело руки.

– Никто не может меня спасти. Вы заплыли в опасные воды, мисс Твилл.

Фенхель дергал его за штанину и гавкал, но Теневой Эмери его не видел и не слышал. Пылающие глаза вперились в Сиони – так сова наблюдает за отчаянными попытками мыши сбежать, прежде чем пасть с небес и пронзить ее острыми, как иглы, когтями.

Сиони постаралась говорить твердо и уверенно, хотя ей это почти не удалось.

– Пожалуйста, отпустите меня. Тогда я смогу вам помочь.

– Помочь? – повторил Теневой Эмери, скривившись, как будто это слово состояло из неразбавленного уксуса. – А кто поможет им?

Видение раздвоилось; стены кабинета остались на месте, а мебель, книжные шкафы и пол исчезли, сменившись кладовой с расчлененными телами, валявшимися на цементе.

Сиони закатила глаза и зажала рот руками, чтобы успокоить вновь пожелавший взбунтоваться желудок.

– Уберите это! – громко завопила она сквозь пальцы.

– Зачем?! – гаркнул Теневой Эмери. – А хороша ли у вас память, Сиони Твилл? Вы, похоже, успели позабыть о них. Это я убил их.

– Нет! – взвизгнула Сиони, чувствуя, как ее веки набухают от слез, и отвернувшись от призрачной кладовой. – Не вы их убили, а Потрошители!

– Но я не задержал ее! – парировал маг.

– Вы ведь пытались, разве нет? – спросила Сиони, обращаясь больше к себе, нежели к нему. – Я сама видела. Вы хотели спасти их.

– Не их, – возразил Теневой Эмери (видение смерти между тем растаяло в воздухе и сменилось кабинетом с захламленным столом и книгами, раскиданными на полу). – А себя. Я просто преследовал Потрошителей.

Сиони взглянула снизу вверх – силы совсем покинули ее, и она не могла встать с кучи смятых картонных коробок.

– Вы же их не знали, верно? Я имею в виду лично. Они были жертвами, но не вашими. Вам хотя бы были известны их имена?

Теневой Эмери отвел взгляд в сторону.

– В этом-то и дело… Ну как же вы не понимаете! – молила Сиони. – Вы охотились за Потрошителями, потому что они губили людей, пусть даже совершенно незнакомых вам. И где тут зло?

Теневой Эмери рассмеялся.

– Я такой же, как она. Как Лира.

Сиони рывком вскочила на ноги.

– Эмери Тейн, она манипулировала вами. Вы когда-то любили ее. Я видела это. – Сиони помолчала и обняла себя обеими руками, чтобы хоть как-то избавиться от пронизывающего холода этого видения. – Я никогда не любила так, как вы, и понимаю, что не могу вас до конца убедить… но если бы я любила и мне выпал бы шанс спасти любовь, я постаралась бы воспользоваться им.

Точно так же, как сейчас я пытаюсь спасти тебя…

Теневой Эмери сгинул, но, мгновенно воплотившись за ее спиной, схватил Сиони за волосы и развернул ее к себе лицом. Сиони задохнулась от боли.

– Здесь нет места для любви, – прорычал маг.

– Возможно, в этой комнате и нет, – прошептала Сиони. – Но ведь это – лишь часть вашей души, не правда ли? Одна часть целого…

Теневой Эмери выпустил ее и материализовался в нескольких шагах от нее. Фенхель истошно лаял и подпрыгивал на бумажных лапах. Скорчив гримасу, Теневой Эмери нагнулся, подхватил Фенхеля, смял его голову и разорвал песика пополам.

Сиони вскрикнула и рванулась к Фенхелю, но чары в искусно сделанном тельце уже разрушились.

Эмери выпустил из рук обрывки совершенно бесполезной бумаги, и они плавно спикировали на пол.

Сиони в ужасе рухнула на колени. Слезы хлынули из ее глаз.

Эмери сделал Фенхеля для нее. Потому что она скучала по Биззи. Эмери хотелось позаботиться о ней. Фенхель – ее единственная реальная связь с миром за пределами сердца Эмери. Ее единственный спутник в сумрачных видениях Эмери – единственное дружелюбное существо, которое сопровождало Сиони в диком калейдоскопе сердца Тейна.

Ощущая себя такой же раздавленной, как и безжизненная, бесформенная голова Фенхеля, она принялась собирать клочкам изодранной бумаги.

– Это не вы, – шептала Сиони себе под нос и глядя на безжизненные останки собачки. – Нет, это не вы!

– Ха! – громыхнул Теневой Эмери. – Ты хоть знаешь, кто я такой?

Его пальцы вновь схватили ее за волосы и вздернули на ноги.

– Темные и опасные воды… – повторил он.

Раскатистый хохот Лиры заполнил комнату. Сиони почувствовала, что разбивается вдребезги, как нагретая стеклянная банка, которую бросили в снег. Она не видела Потрошительницы, а Теневой Эмери, похоже, вообще не слышал ее. По крайней мере, он никак не отреагировал.

– Глупая сопливая девчонка! – Донесшийся словно издалека голос Лиры разнесся по всему кабинету, как будто голосовые связки находились в деревянных стенах дома. – Законы Потрошения непоколебимы, особенно по части сердца.

– Я н-не понимаю, – пересохшим ртом выдавила Сиони.

Она не сводила глаз с Теневого Эмери и цеплялась за его руку, чтобы он не выдрал ей волосы из скальпа.

Лира продолжала смеяться: на сей раз звук был чуть послабее.

– Ни один человек не способен причинить вред тому, кого по-настоящему любит, – иначе его седрце не выдержит! Может, тебе объяснить поподробнее?

Сиони промолчала.

– Он не любит тебя, тупая девка! – добавила Лира и широко улыбнулась: похоже, Потрошительница считала эту ситуацию по-настоящему забавной.

А потом в комнате воцарилась тишина. Сиони не представляла, куда делась Лира – смех угас, как пламя, залитое дождем. Теперь, когда Сиони оказалась так ловко заперта, Лира вполне могла покинуть сердце Тейна и закончить то, что собиралась сделать. Сотворить очередное ужасающее заклинание. Удрать за океан, прихватив с собой сердце Эмери.

Если ей это удастся, Эмери умрет.

Слезы потекли по лицу Сиони. Она крепко сжала запястье Теневого Эмери.

– Я знаю, – прошептала она.

Я знаю, что ты не любишь меня. Пока еще не любишь.

Это была последняя мысль, которая до сих пор поддерживала ее.

– Неужели ты решил, что никто, кроме тебя, не поступал неправильно? – произнесла она вслух. – Ты что, всерьез думаешь, что только ты один на свете совершал ошибки? Ты настолько слеп, что не способен видеть дальше своей комнатушки?

Теневой Эмери зарычал, но Сиони не дрогнула. Она впилась ногтями в его запястье, и он отпустил ее волосы. Сиони напряглась и оттолкнула его. Она не будет играть роль беспомощной мыши. Ни за что!

– А Лира? – спросила она, указывая на дверь, будто Потрошительница стояла за нею. – Как насчет ее преступлений?

Теневой Эмери помрачнел еще больше.

– А как же я? – понизив голос, осведомилась Сиони и прижала руки к сердцу. – Я тоже делаю ошибки и мучаюсь из-за них, но кем бы я была, если бы не думала ни о чем другом? Какой бы я стала, если бы позволила себе утонуть в сокрушениях по разным – совершенно никому не нужным – поводам?

Эмери не произнес ни слова.

– Как мне относиться к тому случаю, когда я должна была забрать маленькую сестренку из школы, потому что маме сделали операцию на ногах? – продолжала она. – Это было в середине января, но я никуда не пошла, потому что впопыхах доделывала диораму для урока английского! Эмери, я потратила на дурацкую диораму целых три часа, а в это время моя сестренка тряслась на морозе и ждала меня! Она заболела воспалением легких и едва не умерла – ведь я сочла свое домашнее задание важнее, чем все остальное!

Эмери пожал плечами.

– Мне и воровать доводилось, – добавила она и шагнула к двери. – Я увидела, как старик обронил у дороги шесть соверенов, и прикарманила их. А затем побежала домой дальней дорогой, чтобы он не узнал, где я живу.

Теневой Эмери хмыкнул.

– Ты думаешь, что можно сравнить твои проступки со страшной кладовой пакгауза? Неужто простудившаяся сестра и пальчики, к которым прилипает все, что не следует, перевесят на чаше весов тот кошмар?

– Кто дал тебе право судить о моих ошибках и кичиться своими! – огрызнулась Сиони. Ее сердце раздирали угрызения совести, усиливавшиеся с пробуждением новых воспоминаний. – Вы хотя бы в курсе того, почему я так долго жила в Милл-сквотс? У папы имелась прекрасная работа – он был шофером и возил премьер-министра и его семью, – но когда мне стукнуло двенадцать, я забралась в кабину и врезалась в стену королевского дворца! Отец лишился работы, а наши сбережения ушли на ремонт автомобиля. Мы остались без денег и переехали в самую жалкую часть Лондона – и все из-за меня. Мне хотелось порулить, и я не послушалась отцовского запрета!

Сиони покачала головой.

– А взять, кстати, Энис, – выпалила она, не смахивая текущие по щекам слезы. – Вы слышали об Энис Хэттер? А?..

Теневой Эмери хранил молчание.

– Она была моей лучшей подругой! – выкрикнула Сиони. – Первый год в средней школе дался ей очень тяжело… Не знаю почему – никогда не спрашивала. Как-то раз, перед зимним солнцеворотом, она попросила меня зайти к ней. Сказала, что хотела бы поговорить. Я опоздала. Неважно почему!.. А когда я пришла, то обнаружила Энис лежащей в ванне. Она порезала себе вены – от запястий до локтей.

Сиони зажала рот ладонью, чтобы не всхлипнуть. Воспоминание до сих пор мучило и изводило ее, хотя Сиони давно спрятала его в самом темном уголке своего сознания.

Сколько ночей Сиони провела, ворочаясь на кровати и думая о том, как бы все повернулось, если бы она пришла к Энис чуть-чуть пораньше?

Для другого человека те долгие часы слились бы воедино, превратились бы в горестный круговорот, наполненный слезами.

Но Сиони обладала идеальной памятью и знала счет ночам. Семнадцать. Она запомнила каждую минуту, когда она рыдала, каждый ночной кошмар, в котором ей мерещилась бледная Энис с окровавленными руками. Она не забыла остекленевшие глаза подруги, глядевшие в никуда. Она помнила каждый вопрос и каждую плохую отметку, полученную после очередной бессонной ночи.

Нет хуже участи, чем знать и помнить все – все, кроме истинной причины. Энис не оставила записки. Даже ее родители на похоронах не проронили ни слова.

– Была ли я виновата, что Энис покончила с собой? – прошептала Сиони. Она не ждала от Эмери ответа. – Есть ли твоя вина в том, что Лира и прочие Потрошители убили столько людей?

Она судорожно вздохнула и пробормотала:

– Я прощаю тебя.

Теневой Эмери дернулся.

– Я прощаю тебя, Эмери, – повторила Сиони. – Я видела все, и я прошу у тебя прощения. И я не хотела, чтобы это случилось. – Она сморгнула слезы и подавила рыдание, просившееся на свободу из глубины горла. – Но я прощаю тебя. Теперь все в порядке.

Он пошевелился. В груди Сиони затеплился огонек надежды. Неужто она достучалась до Эмери? Она робко шагнула в его сторону.

Он зарычал и, схватив Сиони за руку выше локтя, швырнул ее на пол.

– У тебя нет власти и права прощать! – прогремел над ней низкий грубый голос.

– В таком случае прости себя сам! – выпалила она и попыталась встать, опершись ладонью о книжный шкаф. – У любого человека есть дурная сторона! И любой выбирает сам, взращивать ее или нет! Ты что, не понимаешь? Лира пестовала свою, но ты-то нет. Ты, Эмери Тейн, так не делал.

Он отпрянул от нее.

– Ты хороший человек! – воскликнула она, и ее голос раскатился от стен так же гулко, как и хохот Лиры. – Я знакома с тобой меньше месяца, но увидела, какой ты хороший!

Теневой Эмери отступил к окну.

– Выслушай меня, – попросила она. – Давай уйдем – от ненависти, от гнева, от скорби. И отпусти меня. Я не смогу помочь тебе, если ты не выпустишь меня отсюда!

Кабинет полыхнул красным и розовым. Воздух сделался горячим и влажным. Все заполонило мерное «ПАМ-Пом-пуум». Сиони заморгала и обнаружила себя в камере сердца Эмери. Здесь было пусто и царила тишина, нарушаемая лишь еле заметным стуком.

Сиони посмотрела на останки разорванного Фенхеля, которые валялись у нее под ногами.

Опустившись на колени, она благоговейно собрала обрывки своего верного спутника, расправила помятые углы и старательно свернула их по первоначальным сгибам.

– Хороший мальчик, – шептала она, складывая бумажные частички Фенхеля и набирая в легкие побольше воздуха, чтобы не разрыдаться. Она устала плакать, а, кроме того, ее мать говорила, что слезами горю не поможешь.

Убрав Фенхеля в сумку, Сиони извлекла оттуда кусок хлеба и проглотила его, почти не разжевывая. Она решила просто утихомирить голод, который терзал ее внутренности.

Потом она окинула взглядом «ковер» из пронизанной венами плоти, выстилавший клапан изнутри.

– Еще раз – до самого конца, – пообещала она себе. – А если там не окажется выхода на свободу, ты, по крайней мере, будешь знать, что все же попыталась. Пора, Сиони. Последняя попытка.