– Она тебя слушается, – тихо сказала Ингер Йоханне. – Ты ей нравишься. Обычно она не жалует людей. Кроме тех, кого давно знает.

– Она и вправду замечательный ребёнок, – сказал Ингвар, укрывая одеялом Кристиане, Суламита и Короля Америки.

Ингер Йоханне замерла. Он добавил:

– Удивительный и очаровательный ребёнок. Она невероятно смышлёная!

– Не встречала человека, который бы говорил что-то подобное о ней, впервые её увидев. Но ты абсолютно прав. В определённых областях она очень даже умна и проворна. Правда, это нелегко заметить.

На Ингваре была её футболка. «New England Patriots», синяя, на спине и груди красовались большие цифры «82» и надпись белыми буквами «ВИК». Он приехал сразу после работы. Не глядя на Ингер Йоханне, поинтересовался, можно ли принять душ. Вместо ответа она протянула ему полотенце. И футболку, которая была ей слишком велика. Ингвар развернул её и рассмеялся.

– Уоррен считает, что из меня мог выйти хороший футболист, – сказал он.

– Время пошло! – усмехнулась Ингер Йоханне, расставляя тарелки. – Через пятнадцать минут будем есть. Тебе следует поторопиться.

Документы были чем-то перепачканы и испещрены пометками, разобрать которые она не могла. Однако прочесть записи в разграфлённой таблице было вполне возможно. Он уселся рядом с ней на диване и склонился над листом, лежавшим у неё на коленях. Их ноги слегка соприкасались. У каждого в руках была кружка с кофе, от кружек поднимался пар.

– Обнаружила что-нибудь интересное? – поинтересовался он.

– Пока нет. Я согласна, что медсестру можно вычеркнуть.

– Потому что она женщина?

– Наверное. Да. Водопроводчика тоже. Хотя…

Ей стало холодно. Водопроводчик живёт в Лиллестрёме.

«Ну и что? – подумала она. – Это чистое совпадение. В Лиллестрёме живёт куча народу. Этот водопроводчик не имеет никакого отношения к делу Акселя Сайера. Успокойся!»

– Что с тобой? – спросил он.

– Ничего, – буркнула она. – Просто я изучаю ещё одно уголовное дело, старое, и там… Да ладно. Водопроводчик скорее всего тут ни при чём. – Она провела пальцем по таблице и остановилась на рубрике «Связь». – И всё же… Видишь, он общался с отцами. Он единственный из всех этих людей связан с отцами. Тённес Сельбю, отец Эмили. Лассе Оксой, отец Кима. Я продолжаю считать, что все эти преступления направлены против детей. Или… Я не знаю… Он помог Тённесу Сельбю с переводом романа, и они ни разу не встречались. Весьма несущественная связь.

– Странно общаться с водопроводчиком по поводу романа, – сказал Ингвар, оторвавшись от кружки.

– Может быть, в романе шла речь об унитазах, – сухо ответила она. – Кто его знает. Посмотри! Дата – двадцать третье июля тысяча девятьсот девяносто первого!

– И что?

– Лена Бордсен сообщила, что встречалась с Карстеном Осли в тысяча девятьсот девяносто первом году. Эта встреча оставила в её памяти глубокий след, если она не забыла дату, хотя с тех пор прошло уже почти десять лет! Ты можешь себе такое представить?

Он подсел к ней ещё ближе. Она ощутила его дыхание, тёплый запах кофе с молоком, и выпрямилась.

– По правде сказать, я никогда не встречался ни с кем кроме своей жены, – ответил он. – Мы полюбили друг друга ещё в гимназии. Так что… – Он улыбнулся.

Ингер Йоханне, не в силах усидеть на месте, вдруг поднялась, положила таблицу на стол и направилась к кухне, будто что-то хотела принести оттуда.

– …я не специалист в данной области, – продолжил он, провожая её взглядом. – Это женщины, по-моему, обычно запоминают подобные детали.

Она вернулась, так ничего и не захватив с собой, и уселась на стул с другой стороны журнального столика.

Она не понимала его. Он явно проявлял по отношению к ней интерес, порой даже чересчур навязчивый. И причиной тому вряд ли была только её профессия. С самого начала его привлекало что-то ещё, заставившее его пригласить её к себе в контору, потом разыскивать в Америке, следить за ней в супермаркете. Но что же им движет? Он интересуется ею как мужчина или как… полицейский? Своих истинных чувств он никак не проявляет – всего лишь заходит к ней в гости, разговаривает о деле, и оттого ей кажется, что она находится…

«…в глупом положении, – подумала Ингер Йоханне. – Я не могу понять тебя. Я приглашаю тебя на ужин. Ты расхаживаешь по моей квартире в моей футболке с моим именем, ты укрываешь мою дочь одеялом. Тебе нравится Кристиане, Ингвар. Но почему же ты ничего не предпринимаешь?»

– Быть может, ты и прав, – сказала она тихо. – Но я не из тех женщин, что запоминают такие подробности.

Лист с таблицей словно преграда лежал между ними.

– Я всегда испытывал глубокое недоверие к фотографам, – улыбнулся Ингвар, показывая на одну из граф. – Они выдают за реальность застывшую картинку.

– А я к гинекологам, – сказала она, отвернувшись. – Они частенько не понимают даже элементарных вещей. Особенно мужчины.

– Странно слышать от тебя такие слова. А что ты думаешь по поводу воспитателей?

Они посмеялись немного. Правильно она сделала, что села на стул. У него это не вызвало никакого сожаления. Он уселся поудобней, точно ему нравилось иметь в своём распоряжении целый диван.

– Выяснилось, от чего умерли Ким и Сара?

– Нет.

Он допил кофе.

– Если мы предположим, что действительно имеется определённая причина их гибели, – сказала Ингер Йоханне, – то…

– Естественно, эта причина существует! Речь идёт о двух совершенно здоровых детях!

Он опустил голову на руку. Кожа на щеке сморщилась, отчего он стал выглядеть старше. Старее, чем она.

– А может, их… до смерти перепугали или что-нибудь в этом роде?

– Нет. Ты считаешь, что такое возможно? Напугать до смерти детей, не страдающих сердечными заболеваниями?

– Не знаю. Но если этот псих выдумал способ лишать людей жизни так, что после этого не остается никаких следов… – По спине опять пробежали мурашки. Она провела рукой по волосам, поправила чёлку. – Значит, у него есть чёткий, продуманный план, и он его успешно выполняет, что вполне соответствует его образу.

– Какому?

– Подожди.

Он уставился на листок с таблицей. Ингер Йоханне подняла палец вверх, предлагая дать ей высказаться, не перебивая.

– Этот человек… мститель, – сказала она напряженно. – У него серьёзные антисоциальные нарушения личности, он психопат. Он полагает, что поступает правильно. Или справедливо. Он считает, что у него есть право владеть тем, чего у него никогда не было. Или чем-то, принадлежавшим ему, что у него когда-то забрали. А теперь он возвращает себе… то, что по справедливости принадлежит ему!

Её указательный палец поставил восклицательный знак в конце фразы. На лице Ингвара не дрогнул ни единый мускул.

– А может… убийца на самом деле быть отцом этих детей?

Её голос задрожал, стараясь скрыть эту дрожь, она закашлялась. Ингвар побледнел.

– Нет, – сказал он наконец. – Не может.

Палец Ингер Йоханне медленно опустился.

– Вы проверили? – спросила она спокойно.

– Да. Мы знаем, что у Эмили другой биологический отец. Тённес Сельбю не догадывается об этом, насколько нам известно. А остальные дети…

Он потянулся, откинувшись на спинку дивана.

– Анализы подтвердили, что с отцовством там всё в порядке.

Ингер Йоханне не сводила глаз с листа. Король Америки заскулил под дверью в комнате Кристиане. Ингер Йоханне не двинулась с места. Собака начала скулить громче.

– Давай я, – начал Ингвар.

– У меня вчера здесь было что-то вроде девичника, – перебила его Ингер Йоханне. – Мы все были немного навеселе.

Джек начал выть.

– Я выпущу его, – предложил Ингвар. – Ему нужно на улицу.

– Да нет, он просто соскучился по людям, – спокойно ответила она. – Сейчас проснётся Кристиане.

Однако она так и не встала. Ингвар выпустил из детской собаку, и та немедленно написала на пол. Ингвар взялся за швабру, подтёр пол. В комнате запахло шампунем, когда он вернулся из ванной, неся на руках щенка.

– Вечеринка, – сказал он неестественно веселым голосом. – В среду.

– На самом деле это что-то вроде литературного кружка. Справедливости ради следует сказать, что у нас редко остаётся время на чтение. Во всяком случае, на чтение одних и тех же книг. Но эта традиция существует ещё со времён гимназии. Раз в месяц мы собираемся и…

Она покраснела. И не из-за того, что накануне выпила слишком много. Ингвару не должно быть до этого никакого дела. Что он себе позволяет!.. Ведет себя как хозяин в её квартире, сидит, обнимая её собаку, на её диване. Его руки ещё не высохли и пахнут её шампунем.

– Короче говоря, вчера под конец вечера одна моя подруга решила во что бы то ни стало выяснить, сколько у других…

«Ингвар никогда не был ни с одной женщиной, кроме своей жены, – пронеслось у неё в голове. – Мне ни разу ещё не встречался мужчина, который мог бы сказать то же самое… Ты говоришь правду, – подумала Ингер Йоханне, – или просто хочешь таким образом произвести впечатление?»

– …было мужчин, – закончила она.

– Я не совсем понимаю…

Боже, зачем она начала этот разговор!

– Конечно, мы просто болтали и подшучивали друг над другом, – быстро проговорила она. – Это как для мужчин составлять списки пяти лучших альбомов рок-групп или десяти лучших нападающих.

Большая рука Ингвара поглаживала щенка, с удобством разместившегося на его коленях. Собака улеглась и, всем довольная, жмурясь, разглядывала комнату.

– По правде говоря, все немного привирали. Но выяснился вот какой печальный факт…

– Печальный? Ты меня просто заинтриговала! – В его голосе слышались нотки сарказма, хотя он дружелюбно улыбался.

– Мы говорили о том, – торопливо пояснила она, – что все мы по большому счёту несчастливы с теми, кто у нас есть.

Он перестал почёсывать собаку за ухом и взглянул на неё.

– Понимаешь, я имею в виду не только себя и своих подруг, – она кивнула на лежащую на столе таблицу. – Вот так живёшь с каким-то человеком и вдруг однажды осознаёшь, что совсем его не любишь, и даже мысль о том, что ты с ним вместе, становится… противна. Время идёт, всё забывается, и воспоминания об этом человеке погружаются в подсознание. У каждой, почти у каждой женщины в жизни был мужчина, имя которого она не назовет даже лучшим подругам.

Он осторожно опустил щенка на пол. Тот заскулил, просясь назад, но Ингвар, не обращая внимания, пододвинул к себе лист. Собака улеглась рядом, свернувшись в клубок.

– В этом списке всего один «возлюбленный», – сказал Ингвар, – Карстен Осли. Он фигурирует как друг или бывший друг двух матерей. Ты думаешь, этот Осли встречался и с другими?

– Совсем необязательно. Вполне возможно, что тот, кого мы ищем, здесь не упомянут. О нём забыли или не захотели рассказать, поэтому его нет в списке.

– Но ведь они понимают всю серьёзность ситуации, – перебил он. – Они знают, насколько важно, чтобы список был верным и полным.

– Да, – кивнула она, – они не лгут. Они просто выкинули это имя из памяти. Хочешь что-нибудь выпить? Виски? Джин-тоник?

Он взглянул на часы, словно боялся нарушить запрет на алкоголь, если время для выпивки ещё не наступило. Или он действительно вообще не пьёт?

– Я за рулём, – пробурчал он задумчиво. – Поэтому не буду, спасибо. Хотя звучит соблазнительно.

– Ты можешь оставить автомобиль здесь, – предложила она и быстро добавила, возвращаясь к разговору: – Но я не настаиваю на своей версии. Я ведь не знаю, был ли у этих женщин общий возлюбленный. Я просто размышляю. В этих преступлениях чувствуется гнев. Обида. Злость! Очевидно, он начал убивать после того, как его бросила женщина, несколько женщин, а может, даже все его женщины. Это вероятнее, чем то, что к убийствам его побудила ненависть к… ну, например, налоговой полиции!

– А вот и нет, – возразил Ингвар. – В Америке…

– В Америке есть люди, которые могут убить, потому что им продали холодный бигмак, – сказала Ингер Йоханне. – Я думаю, мы можем обойтись без пустых споров.

– А что у тебя произошло с Уорреном?

Ингер Йоханне смутилась так, что ей не удалось совладать с собой: она покраснела. С той самой минуты, как Ингвар заявил, что знаком с Уорреном, она ожидала этого вопроса. Но потом успокоилась, подумав, что её прошлое его не интересует.

Это и разочаровывало, и радовало её.

– Я не хочу говорить об Уоррене, – подавив волнение, спокойно ответила она.

– Хорошо. Прости, если обидел тебя. Это не имеет никакого значения.

– Ты не обидел меня, – ответила она и выдавила улыбку.

– Думаю, я всё-таки выпью.

– А как же ты доберёшься домой?

– На такси. Джин-тоник, если есть.

– Есть, я же сказала.

Кубики льда тонко позвякивали о стекло, когда она несла с кухни стаканы с джин-тоником.

– Лимона, к сожалению, нет, – сказала она и не удержалась: – Уоррен сильно разочаровал меня. С профессиональной точки зрения и… как мужчина. Поскольку я была тогда молода, последнее на меня произвело большее впечатление. Теперь меня сильнее разочаровывает первое.

Джина в напитке было слишком много. Она скривилась и добавила:

– Я теперь об этом почти не думаю и действительно не хочу о нём говорить. С тех пор прошла целая вечность.

– Выпьем! Поговорим об этом как-нибудь в другой раз.

Он поднял стакан и выпил.

– Нет, – ответила она. – Я не хочу говорить об этом ни сейчас, ни потом. С Уорреном всё кончено.

Они замолчали. Стало слышно, что в саду за окном кричат мальчишки, играя в футбол. Звуки наступающего лета вызвали у обоих улыбку, но улыбался каждый своим мыслям. На часах была половина десятого. Ингер Йоханне почувствовала, как джин ударил в голову: после первого же глотка появилось лёгкое и приятное головокружение. Она отставила стакан и сказала:

– Если мы примем предположение, что ищем бывшего возлюбленного или того, кто очень хотел встречаться с одной из матерей, то эта записка вполне понятна. Получай по заслугам. Больнее всего можно ранить женщину, отняв у неё ребёнка.

– Да и мужчину тоже.

Она вопросительно взглянула на него, а потом поняла, что он имеет в виду.

– О!.. Сожалею. Прости, Ингвар, я не подумала… я забыла…

– Не извиняйся. Я часто сталкиваюсь с такой забывчивостью. Вероятно, потому что несчастный случай был настолько… необычный. Один мой коллега год назад потерял сына в автомобильной катастрофе. Все говорят с ним об этом. Автокатастрофа – это трагедия, но она в порядке вещей. А вот упасть с лестницы и при этом убить себя и свою мать – это…

Он натянуто улыбнулся и хлебнул из стакана.

– Это какой-то абсурд. Как в романах Джона Ирвинга[25] . Так что никто ничего не спрашивает, а может, действительно забыли. Это даже к лучшему. Ты рассуждала о нашем деле.

Неловкость мешала ей говорить, но что-то в его взгляде заставило её продолжать:

– Предположим, что речь идёт о нормальном человеке. Может быть, даже симпатичном. Привлекательном. Вполне вероятно, что он обладает определённым очарованием и легко заводит знакомства с женщинами. Поскольку он достаточно предусмотрителен, они общаются определённое время. Но недолго. В нём есть что-то пугающее – какой-то недостаток, эгоцентризм, паранойя, которые внезапно дают о себе знать. И вот разрыв за разрывом. Он не считает, что причина в нём. Во всём виноваты женщины, они хитрые и расчетливые. На них невозможно положиться. И вот однажды происходит нечто…

– Что именно?

Он уже почти допил свой джин-тоник. Ингер Йоханне не знала, предложить ли ему ещё.

– Не знаю! Может быть, ещё один разрыв? Или что-нибудь более серьёзное. То, из-за чего он сорвался. А тот мужчина, которого видели в Тромсё, о нём что-нибудь известно?

– Нет. Он так и не появился. Значит, это тот, кого мы ищем. Или совершенно другой человек, не имеющий к этому делу никакого отношения, но по какой-то причине не желающий связываться с полицией. Вполне возможно, что он просто был у любовницы. Так что ничего нового.

– Только Эмили не вписывается в общую картину, – сказала она. – Налить тебе ещё?

Он держал стакан в руке и покачивал его. Лёд растаял. Одним глотком он допил оставшееся и сказал:

– Нет, спасибо. Да, Эмили – это загадка. Где она? Так как её мать умерла в прошлом году, это похищение едва ли может быть направлено против неё. Твоя теория не подтверждается.

– Да… – Она задумалась. – Её не вернули, как остальных детей. По крайней мере, отцу. Но…

Их взгляды встретились.

– Кладбище, – тихо, почти шёпотом, проговорил он. – Её могут вернуть матери.

– Боже мой, нет! – Ингер Йоханне спрятала руки в рукава, её знобило, она почти кричала: – Скоро пройдёт уже четыре недели с тех пор, как она пропала! Кто-то бы это обязательно заметил! Сейчас на кладбище в Аскере полно народу.

– Я не уверен, что Грете Гарборг похоронена именно там, – проговорил он. – Чёрт! Как же мы не подумали об этом раньше?

Он вскочил и кивнул в сторону кабинета.

– Позвони, – предложила Ингер Йоханне. – Но, может быть, уже поздно?

– Слишком поздно, – ответил он, закрывая за собой дверь.

По предложению Ингвара они переместились на террасу. Было начало первого. Соседи наконец загнали детвору домой. В воздухе чувствовался слабый запах подгоревшего на гриле мяса. Ветер заглушал шум автомобилей, ехавших по Стуре-рингвай. Ингер Йоханне принесла для себя одеяло, предложила гостю спальник. Но он отказался, выбрав плед. Она заметила, что Ингвар замёрз: время от времени он согревал руки, поднося их ко рту.

– Удивительная история, – сказал он и проверил, в порядке ли телефон, пояснив: – Я попросил их позвонить мне на мобильный, чтобы не потревожить…

Он кивнул в сторону дома. Кристиане крепко спала.

Ингер Йоханне рассказала ему историю Акселя Сайера. Странно, почему она не сделала этого раньше. В течение прошлой недели они провели вместе немало часов, и она несколько раз собиралась поделиться с ним этой историей. Но что-то её останавливало. А вот теперь рассказала. Может, потому, что он по-прежнему был в её футболке? Ингвар слушал с интересом, задавал вопросы. Видно было, что собеседник владеет темой. Ей следовало рассказать всё раньше. Правда, она промолчала об Асбьёрне Ревхайме и Андерсе Мохауге и не упомянула о путешествии в Лиллестрём. Она решила сперва всё хорошенько обдумать.

– Тебе не кажется, – задумчиво сказала она, – что норвежская прокуратура в некоторых случаях может…

Она не могла подобрать подходящего слова.

– Быть коррумпирована? – помог он. – Нет. Если ты имеешь в виду, что кто-то в органах прокуратуры за деньги влияет на исход того или иного дела, то, по-моему, это совершенно исключено.

– Звучит убедительно, – сухо ответила она.

Между ними на столе стоял термос с чаем, заваренным с мёдом. Крышка пропускала воздух, и он выходил, неприятно посвистывая. Ингер Йоханне попыталась закрутить её плотнее.

– Однако существует масса других вариантов, – добавил он и взял обеими руками чашку. – В этой стране коррупция вообще практически невозможна. По многим причинам. Во-первых, для нас это исторически несвойственно. Звучит странно, но коррупция обусловливается некоей национальной традицией. Во многих африканских странах, например…

– Куда тебя занесло!

Они засмеялись.

– В Европе за последние годы было возбуждено немало дел о коррупции, – сказала Ингер Йоханне. – В Бельгии, Франции. Это совсем рядом. Нет нужды ехать в Африку.

– Верно, – согласился Ингвар. – Но у нас ведь очень маленькая страна. Все на виду. Ещё и поэтому у нас нет проблем, связанных с коррупцией.

– А с чем связаны наши проблемы? Что может стать причиной недобросовестности и злоупотреблений в чиновничьем или судейском аппарате?

– Не деньги. Скорее вопросы престижа, попытка сохранить доброе имя и прочее подобное.

– М-м-м.

Она отставила термос. Он продолжал посвистывать. Ингвар открутил крышку, вылил остатки чая в кружку, осторожно положил крышку на стол и спросил:

– Ты что-то хочешь спросить?

– Возможно ли вообще, чтобы Аксель Сайер в те времена был осуждён, несмотря на то, что в прокуратуре или следственных органах был кто-то, кто знал, что он невиновен?

– Его осудили присяжные, – сказал Ингвар. – Не думаю, чтобы десять человек единодушно согласились с подобной несправедливостью. И потом: он провёл в заключении девять лет. Судебная ошибка за такой срок непременно бы обнаружилась.

– Всё это так. Но ведь доказательства предоставляла прокуратура.

– Именно. И ты считаешь, что…

– Я ничего не считаю. Я только спросила тебя, возможно ли, по-твоему, чтобы в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году полиция и генеральный прокурор способствовали осуждению Акселя Сайера, зная при этом, что он невиновен.

– Кто был обвинителем по делу?

– Астор Конгсбаккен.

Ингвар отпил из кружки и рассмеялся.

– Судя по газетным статьям, он настойчиво добивался обвинительного приговора по этому делу, – продолжала Ингер Йоханне.

– Могу себе представить! Я был тогда ещё молод…

Он широко улыбнулся и посмотрел не неё. Она потёрла чайное пятно на одеяле и поплотнее закуталась в него.

– …чтобы участвовать в процессе вместе с ним, – продолжил он. – Но о нём ходили легенды. Крепкий орешек даже для самых талантливых адвокатов. Не помню, что с ним стало.

– По-моему, он уже давно умер, – негромко сказала она.

– Да, умер или глубокий старик. Но я уверен в одном: прокурор Конгсбаккен никогда не стал бы содействовать осуждению невиновного.

– Но в тысяча девятьсот шестьдесят пятом, когда Акселя освободили без всяких объяснений и реабилитации…

Зазвонил мобильный. Разговор продолжался не больше минуты. Закончив, Ингвар произнёс, повернувшись к Ингер Йоханне:

– Ничего. Грете Гарборг похоронена на кладбище Остре Гравлюн в Осло, рядом с родителями. Три человека из полицейского управления Осло проверили всё рядом с могилой. Ничего не нашли. Никаких свёртков, записок. Они продолжат поиски утром, но, скорее всего, там ничего нет.

– Слава богу, – вздохнула Ингер Йоханне, чувствуя, как спадает напряжение. – Но…

Он взглянул на неё. В сумраке его глаза стали тёмными, почти чёрными. Ему уже пора было побриться. Плед сполз с его плеч. Когда он повернулся, чтобы поправить его, Ингер Йоханне увидела своё имя на широкой спине. Она зевнула, но смотреть на часы не захотела.

– …мы по-прежнему не уверены, что Эмили похитил тот же человек, – сказала она. – Это может быть кто-нибудь другой.

– Да, – кивнул он в ответ. – Но я так не думаю. И ты тоже. Дай Боже, чтобы это было не так.

Напор, с которым он произнёс последнюю фразу, поразил её.

– Почему?.. Что ты имеешь в виду?

– Эмили жива. Она должна быть жива. Если это наш приятель похитил её, у него есть причина, чтобы сохранять ей жизнь. Поэтому я надеюсь, что это он. Нам нужно только…

– …найти его.

– Мне пора, – сказал Ингвар.

– Это точно, – ответила Ингер Йоханне. – Пойду вызову такси.

Ингвар допил свой джин-тоник уже три часа назад. Он вполне мог бы сам сесть за руль, они оба понимали это.

– Я вернусь и заберу машину утром, – сказал он. – Заодно верну тебе футболку. Или лучше сперва выстираю её.

Выходя, он похлопал Джека по спине.

А потом потёр рукой щеку, улыбнулся и пошёл к такси.