Буквально с первых же ничего не значащих фраз Ингер Йоханне поняла: Гайр Конгсбаккен – абсолютно посредственный, неумный и необаятельный человек. Её это поразило. Несмотря на то, что она никогда не встречалась ни с его отцом, ни с братом, Ингер Йоханне была уверена, что оба очаровывали окружающих с первого взгляда. Неважно, что производило впечатление на людей, – достоинства их или недостатки, но отец и его младший сын были натуры яркие и привлекательные. Асбьёрн Ревхайм был надменным подстрекателем, большим художником, последовательным богоборцем, не ограничивающим себя ни в словах, ни в поступках вплоть до самоубийства. Астор Конгсбаккен, безусловно, незаурядный человек, о таланте, суровости и находчивости которого ходили анекдоты.

Старший сын знаменитого прокурора Гайр владел небольшой адвокатской конторой на Овре Шлоттсгате. Ингер Йоханне о нём даже никогда не слышала. За столом, заваленным всевозможными бумагами, сидел слегка располневший человек без особых примет. Короткие волосы. Белая сорочка. Старомодные очки и монотонный голос. Казалось, этому человеку досталось всё то, от чего отказались остальные члены семьи.

– И чем я в этом случае могу вам помочь? – спросил он и улыбнулся.

– Я… – Ингер Йоханне откашлялась и начала сначала: – Вы помните дело Хедвиг, адвокат Конгсбаккен?

Он задумался, полуприкрыв глаза.

– Нет… – Он пытался что-то припомнить. – А я должен? Может, подсобите?

– Дело Хедвиг, – повторила она. – Тысяча девятьсот пятьдесят шестой год.

Было видно, что он озадачен. Удивительно. Когда она случайно упомянула об этом деле, разговаривая с матерью, её поразило, что мать до мельчайших деталей помнила об убийстве маленькой Хедвиг.

– А!

Подбородок высоко поднялся.

– Ужасное дело. Если не ошибаюсь, речь идёт об изнасиловании и убийстве маленькой девочки, её потом нашли в… мешке, не так ли?

– Точно.

– Да. Тогда помню. Я в то время был ещё совсем мальчишкой… Вы сказали, тысяча девятьсот пятьдесят шестой? Мне тогда было восемнадцать. В этом возрасте обычно не читают газет.

Он улыбнулся, словно извиняясь за то, что не проявил тогда особого интереса к делу.

– Наверное, так, – сказала Ингер Йоханне. – Но ваш отец представлял на том процессе обвинение, я думала, вы должны помнить.

– Слушайте, – сказал Гайр Конгсбаккен и почесал голову. – Мне было восемнадцать. Я учился в выпускном классе гимназии. Меня занимали совсем другие вещи. Если честно, у нас с отцом были не самые тёплые отношения. Если только это вообще имеет отношение к вашему вопросу. Так что именно вас интересует?

Он взглянул на часы.

– Перейду непосредственно к делу, – быстро проговорила Ингер Йоханне. – У меня есть основания полагать, что ваш брат…

Она не собиралась разговаривать с ним об этом, но всё же продолжила:

– Я думаю, что Асбьёрн Ревхайм замешан в убийстве Хедвиг.

На лбу Гайра Конгсбаккена появились три глубокие морщины. Ингер Йоханне внимательно разглядывала его лицо. Он удивлён, конечно, однако и такая эмоция не изменила лица: оно оставалось вялым, будто смазанным, и она сомневалась, узнает ли адвоката, встретив его через какое-то время на улице.

– Асбьёрн? – переспросил он, поправляя галстук. – С какой стати? Говорите, пятьдесят шестой? Господи, ему ведь было… шестнадцать. Шестнадцать! А кроме того, Асбьёрн никогда…

– Вы помните Андерса Мохауга? – перебила она его.

– Конечно, – ответил он раздражённо. – Слабоумный. Сейчас употребляют другие выражения, но тогда его именно так называли. Естественно, я помню Андерса. Мой брат некоторое время возился с ним. Но почему вы спрашиваете об этом?

– Мать Андерса, Агнес Мохауг, обратилась в полицию в тысяча девятьсот шестьдесят пятом, сразу после его смерти. Девять лет она молчала, хотя считала, что её сын убил Хедвиг, и только когда его уже не могли посадить, она захотела облегчить совесть.

Гайр Конгсбаккен явно был озадачен. Он расстегнул пуговицу на воротничке и положил локти на стол.

– Да уж, – протянул он. – Но каким образом всё это может быть связано с моим братом? Фру Мохауг сказала, что в деле был замешан и мой брат?

– Нет. Мне об этом ничего не известно. Я вообще почти ничего не знаю о том, что именно она сказала, и…

Он фыркнул и энергично покачал головой:

– Вы отдаёте себе отчёт в том, что вы делаете? Эти обвинения, которые вы выдвигаете, являются грубейшим оскорблением…

– Я никого ни в чём не обвиняю, – спокойно сказала Ингер Йоханне. – Я пришла сюда для того, чтобы задать вам несколько вопросов и попросить вашей помощи. А так как я записалась к вам на приём, я готова оплатить затраченное вами время.

– Оплатить? Вы собираетесь заплатить за то, что пришли сюда и позволяете себе обвинять моего близкого родственника, который давно умер и поэтому не может защитить себя? Заплатить!

– Может быть, вы лучше сначала выслушаете, что я собираюсь вам сказать? – тоже повысила голос Ингер Йоханне.

– Я услышал больше, чем достаточно, спасибо!

Кончик носа у него побелел, он задыхался. Однако ей удалось задеть его любопытство. Это было видно по глазам, теперь они горели.

– Андерс Мохауг едва ли был способен действовать по собственной воле, – не обращая внимания на последние слова Гайра, продолжила она. – Судя по рассказам, он не мог даже добраться до Осло без посторонней помощи. Вам хорошо известно, что он попадал в некоторые… неприятные ситуации. Из-за вашего брата.

– Неприятные ситуации? Вы в этом уверены? – От негодования он начал брызгать слюной. – Асбьёрн был добр по отношению к Андерсу. Добр! Все остальные боялись этой гориллы! Асбьёрн единственный проводил с ним время.

– Вешая кошек?

Гайр Конгсбаккен злобно прищурил глаза:

– Кошку! Конечно, очень плохо так поступать с домашними животными, но его ведь тогда тоже арестовали и оштрафовали. После этого Асбьёрн никогда не делал ничего подобного. Асбьёрн был…

Он осел, будто из него вышел весь воздух. Ингер Йоханне показалось, что его глаза наполнились слезами.

– Наверное, в это сложно поверить, – сказал он и медленно поднялся, – но я очень любил своего брата.

Он подошёл к книжной полке и провёл пальцами по книгам в кожаных переплётах.

– Я никогда не читал его произведений, – тихо произнёс Гайр Конгсбаккен. – Они все слишком злые. Так говорят. Но я всё равно купил и отдал в переплёт эти первые издания. Так они гораздо симпатичнее, правда? Внешне. Насколько я могу судить, содержание у них отвратительное.

– Я бы так не сказала, – ответила Ингер Йоханне. – Они много значили для меня, когда я читала эти книги. Особенно «Ледяной жар». Хотя он и выходит за границы дозволенного и…

– Асбьёрн был сдержан по отношению к тому, во что верил, – перебил её Гайр.

Казалось, что он обращается к самому себе. У него в руках была одна из книг. «Затонувший город», догадалась Ингер Йоханне – золотые буквы названия блеснули в свете настольной лампы.

– Проблема в том, что он постепенно разочаровался во всём, во что раньше верил, – сказал он. – А когда не осталось ничего, он больше не смог жить. Но до того…

Он почти всхлипывал.

– Асбьёрн никогда бы не причинил вреда другому человеку. Физически. Никогда. Ни в шестнадцать лет, ни позже. Я в этом уверен на сто процентов.

Он повернулся к ней, вздёрнув подбородок, взглянул ей прямо в глаза и положил правую руку на книгу, словно это была Библия и он клялся перед судом.

«Насколько хорошо мы знаем наших близких? – подумала Ингер Йоханне. – Ты уверен, что Асбьёрн не смог бы причинить вред кому-нибудь. Потому что ты любил его. Потому что он был твоим единственным братом. Ты уверен, что ты знаешь. Но я не разделяю твоей уверенности. Я его не знала. Я лишь читала его книги. В одном человеке уживается множество людей. Асбьёрн вполне мог быть убийцей, хотя ты никогда не поверишь в это».

– Я бы очень хотела поговорить с вашим отцом, – сказала она.

Гайр Конгсбаккен поставил книгу на место.

– Пожалуйста, – сказал он равнодушно. – Но в таком случае вам придётся поехать на Корсику. Я сомневаюсь, что он соберётся когда-нибудь приехать сюда. У него мало времени.

– Я звонила ему вчера.

– Звонили ему? Со всей этой чепухой? Вы представляете, сколько ему лет?

Кончик носа опять побелел.

– Я ничего не говорила об Асбьёрне, – ответила Ингер Йоханне. – По правде сказать, я вообще почти ничего не успела сказать. Он разозлился. Вернее, разбушевался.

– Неудивительно, – пробубнил Гайр Конгсбаккен и снова взглянул на часы.

Ингер Йоханне обратила внимание на то, что у него нет обручального кольца. В его кабинете не было ни одной фотографии. Здесь вообще не было никаких напоминай о людях, кроме книг покойного брата в дорогих кожаных переплётах, ни одной из которых он не читал.

– Я подумала, вы могли бы поговорить с ним, – сказала Ингер Йоханне. – Объяснить ему, что я не хочу никому причинить неудобства. Я лишь хочу узнать, что случилось на самом деле.

– Что значит «на самом деле»? Насколько мне известно, по делу Хедвиг был осуждён какой-то человек. Осуждён судом присяжных! Не должно быть никаких сомнений в том, что случилось! Тот человек был виновен.

– Я в это не верю, – сказала Ингер Йоханне. – И если я смогу воспользоваться теми десятью минутами, которые остались у меня из отведённого получаса, чтобы рассказать вам, почему я…

– У вас нет никаких десяти минут, – сказал он безапелляционно. – Я думаю, нам следует завершить этот разговор. Вам пора.

Он взял со стола папку и начал читать, как будто Ингер Йоханне здесь не было.

– Тот человек был осуждён невинно, – сказала она. – Его зовут Аксель Сайер, и он лишился всего. Если вас это не волнует как человека, то это должно вызвать у вас интерес как у адвоката. Как у юриста.

Не отрываясь от бумаг, он ответил:

– Вы можете нанести непоправимый вред этими вашими спекуляциями. Пожалуйста, уходите.

– Кому я могу навредить? Асбьёрн умер! Семнадцать лет назад!

– Уходите.

Ингер Йоханне оставалось только подчиниться. Молча она встала с места и направилась к двери.

– Вы мне ничего не должны, – сказал Гайр Конгсбаккен твёрдо. – И не приходите больше.

Тёплый ветер гулял по Осло. Ингер Йоханне постояла немного рядом с конторой Гайра, а потом решила пройтись до работы пешком. Она сняла пиджак и ощутила, что вспотела.

С этим делом нужно было разбираться раньше. Сейчас уже слишком поздно. Она расстроилась. Кто-то должен был помочь оправдать Акселя Сайера, когда это было ещё возможно. Когда причастные к этому делу люди ещё были живы. Пока они ещё помнили. Теперь же она всё время будто билась лбом в стену – любая попытка оканчивалась неудачей.

Ей всё это надоело. Сам Сайер не захотел помогать ей. Мысль об Альвхильд Софиенберг заставила сжаться сердце, но она сразу же заглушила в себе обеспокоенную совесть. Ингер Йоханне никому ничего не должна, даже Альвхильд Софиенберг.

Она и так сделала много, гораздо больше, чем её просили.