И опять Андрей проснулся после обеда. Организм, уставший от нервотрепок, использовал любую возможность для восстановления сил. Проще говоря, Сорокин А.С., он же мерцающий, он же хамелеон, научный феномен, исполнитель никому не известной миссии бессовестно дрых часов по тринадцать, а то и по четырнадцать в сутки. Вещих снов, на которые намекал товарищ майор, пока что не наблюдалось. Да и хрен бы с ними, подумал Андрей лениво. Мозги и так уже закипают — особенно после ознакомления с манускриптом…
Творение неизвестного автора он вчера так и не дочитал. Сначала вернулась мама и позвала его ужинать, потом он зачем-то включил юмористическое шоу по ТВ-6, где пытались спародировать «МузОбоз», и это навело такую тоску, что спать захотелось даже раньше обычного. Глаза слипались, и рукопись пришлось отложить.
Сейчас читать не хотелось — тем более, что практической пользы от манускрипта Андрей не видел. Никаких параллелей с реальной жизнью в тексте не обнаружилось. Ну, разве что, шарики, которыми пользовался авгур, похожи на Горючие Слезы. Ладно, и что из этого следует? Непонятно.
Андрей умылся, съел бутерброд и, выбравшись на балкон, долго смотрел на спиральную башню на горизонте. Вернулся на кухню, выпил еще полкружки сладкого чаю. Бесцельно побродил по квартире. Наконец, не придумав ничего лучше, включил-таки телевизор. По главному каналу передавали новости.
— В Москве сегодня вновь приступила к работе миссия Международного валютного фонда, — сообщила дикторша, чуть не подпрыгивая от радости. — Глава делегации Жерар Беланже проведет переговоры в Министерстве финансов, Центробанке и Министерстве по налогам и сборам. Многие эксперты дают оптимистические прогнозы! Поводом стало принятие Госдумой пакета законов, направленных на увеличение доходной части бюджета. А именно это было основным условием МВФ для выделения России новых кредитов. Совет директоров фонда рассмотрит данный вопрос в ближайшее время…
О, подумал Андрей, кому-то в Москве еще бабла подвезут. Давно пора! А то смотришь на эти изможденные лица и понимаешь — не доедают люди…
Потом показали, как Ельцин на фоне российского триколора отчитывает министра юстиции. Борис Николаевич был хмур и сверкал очами, бородатый министр обреченно кивал.
— Президент недоволен тем, как выполняются его поручения. Одно из них заключалось в том, чтобы выяснить, как действия КПРФ согласуются с конституцией, — благоговейно пояснили за кадром. «Опять до коммуняк докопались», — подумал Андрей даже с некоторым сочувствием.
Дальше был репортаж о том, как очкастый председатель правительства встречается с чуваком из Прибалтики — то ли с премьером Латвии, то ли с президентом Литвы. А, может, Эстонии — кто их там разберет. Дикторша тарахтела:
— Был принят пакет социально-экономических соглашений. Отношения между странами развиваются динамично. Вместе с тем, есть много нерешенных вопросов — они касаются, в частности, нефтяной и газовой сферы…
Высокие договаривающиеся стороны сидели за массивным столом, подписывая бумаги, а сзади лыбились референты, переводчики и прочие протокольные рожи. Внимание Андрея привлекла элегантная дамочка в левом углу экрана. Она стояла со скучающим видом и даже не глядела на стол, как будто зашла случайно и происходящее ее не касается. Строгий костюм не скрывал достоинств фигуры, а волосы были собраны в тугой пучок на затылке. Барышня лениво озиралась вокруг, пока ее взгляд не уперся в объектив телекамеры.
Тонкие брови удивленно поползли вверх, и она сделала шаг по направлению к оператору. Этого маневра, кажется, никто не заметил — ни один из стоящих вокруг стола даже не повернул головы.
Дамочка подходила все ближе. Теперь она торчала в центре экрана, загораживая премьера, но оператор не пытался ее прогнать, словно изящная незнакомка была невидима. Андрей разглядел у нее на шее темные полосы. Сначала он подумал, что это татуировка, но линии начали удлиняться, переползая на щеку. Это было похоже на стремительно растущие лозы — они извивались, переплетаясь друг с другом, и орнамент становился все гуще. Узор, «паутина» — только не на предплечье, как у всех нормальных людей, а буквально по всему телу. И этот узор был черного цвета…
Стоя за тысячу километров, черная женщина посмотрела Андрею прямо в глаза.
Потом она протянула руку, словно желая дотронуться до него сквозь экран.
Андрей в панике подскочил к телевизору и надавил на кнопку, едва не свалив тяжелый ящик на пол.
Изображение дернулось и погасло. Андрей для верности выдернул еще и шнур из розетки, после чего обессиленно упал на диван. Руки слегка дрожали.
Что за Баба Яга? Ведь не бывает узоров такого цвета! Да еще и прямо на морде…
Черные лица. А ведь звучит знакомо! Уж не те ли это черноликие, про которых писал авгур? Любительницы играть в опасные игры? Предположим. Но, опять же, что это объясняет? Надо, пожалуй, манускрипт дочитать. Получается, эти тетки теперь у нас окопались? Причем, не где-нибудь, а в доме правительства.
Самое интересное, что девицу там никто не заметил. Картина маслом — наши драгоценные министры сидят, радеют за народное счастье, работают, так сказать, с документами, а между ними бродят натуральные ведьмы.
И чем, хотелось бы знать, эти ведьмы там занимаются?
Кстати, это ведь был не прямой эфир. Репортаж с переговоров крутили в записи, но жуткая баба смотрела на Андрея в реальном времени — в этом не было ни малейших сомнений. Как такое вообще возможно? И он ей, похоже, не приглянулся. Чует сердце — этим дело не ограничится. Час от часу не легче…
Интересно, она его просто видела или уже… как бы это сказать… запеленговала? И сейчас в дверь вежливо позвонят…
Дзинь!
Андрей подпрыгнул и ощутил, как волосы встали дыбом. Трель повторилась, и только тогда он сообразил, что это не дверной, а телефонный звонок. На ватных ногах он подошел к аппарату и долго не решался ответить. Ему представлялось, как прямо из трубки сейчас полезут черные лозы, которые опутают его с головы до ног и сдавят беззащитное горло. Телефон все не умолкал.
— Алло? — сказал он фальцетом.
— Андрей? — спросил женский голос.
— Да, кто это?
— Это Аня, Аня Смирнова! Одноклассница!
Несколько секунд он тупо переваривал информацию. Потом спохватился.
— Анька! Да, да, я слушаю!
— Ты… ты меня узнал?
— Узнал, конечно! — Андрей облегченно прислонился к стене. — Анька, ты не представляешь, как я рад тебя слышать…
— Правда? — кажется, она несколько растерялась. — А у тебя… ты хорошо себя чувствуешь?
— Рога пока не отросли, не волнуйся!
Трубка испуганно замолчала. «Дебил», — сказал сам себе Андрей. Девчонка набралась храбрости, позвонила (в отличие от некоторых — не будем сейчас показывать пальцами), а он тут упражняется в остроумии…
— Анька, я шучу, извини, не обращай внимания! Просто у меня тут небольшой стресс… Короче, неважно, все в порядке на самом деле. Хочешь, давай встретимся — сама убедишься. Как ты на это смотришь?
Она замешкалась, и он поспешно добавил:
— Если не хочешь, так и скажи. Я не обижусь, правда! Спасибо, что вообще вспомнила…
— Я хочу, — неуверенно сказала она.
— Ну и прекрасно! Ты сейчас что делаешь?
— На площадь собираюсь, в паспортный стол…
— Сочувствую… Пешком пойдешь?
— На автобусе.
— Ага, давай тогда так…
Они договорились встретиться возле заброшенной голубятни — на полпути между Анькиным домом и остановкой. Андрей натянул рубашку. Настроение улучшалось. Пора, наконец, отвлечься — а то крыша совсем поедет. А черные бабы из телевизора пусть идут на… э-э-э… на другой канал! Вдаль по сетке вещания…
Анька не опоздала. Покрасовавшись в платье на выпускном, она теперь вернулась к привычному спортивному стилю — широкие штаны, кеды и майка без рукавов. Узор на предплечье был хорошо заметен — оттенок довольно яркий. Издали он казался сиреневым, но, если присмотреться, это был синий с красным отливом. Ну, правильно, совсем без красного спортсменам нельзя — воля к победе, туда-сюда…
Девчонка остановилась в пяти шагах, опасливо разглядывая Андрея, как будто и правда пыталась обнаружить рога или дециметровые когти. Попутно она косилась на ближайшее дерево — решала, наверно, можно ли за ним спрятаться. Ну, прямо как кошка при встрече со злой собакой. Но ведь пришла же! Андрей почувствовал нежность.
— Анька, — сказал он как можно мягче, — не пугайся, это же я! My name is Andrew! Ну, посмотри внимательно…
Он поднял руки в стороны, почти как огородное пугало, и медленно повернулся вокруг оси. Потом вытянул руки перед собой и слегка присел, имитируя движения физкультурника. Анька хихикнула.
— Ну, — спросил Андрей, — узнала теперь? Можешь даже потрогать.
Она подошла к нему и действительно — то ли в шутку, то ли всерьез — слегка потыкала пальцем. Потом вдруг всхлипнула и обхватила его руками.
— Ну, чего ты? — смущенно спросил Андрей.
— Я, пока к тебе шла, со страху чуть не описалась, — призналась простодушная Анька. — Это девки меня запугали, дуры. Если ты, говорят, с ним на выпускном целовалась…
— Ну-ну, и что?
— Ой, да ну их, страшилки всякие. Это ведь все неправда?..
— Все брехня, — авторитетно сказал Андрей, прижимая ее к себе.
Потом, правда, не удержался и прошептал на ухо:
— Ну, разве что, кровь по вечерам пью. Перед сном, полтора стакана.
Анька сдавленно пискнула и попыталась вырваться. Андрей отпустил ее и заржал во весь голос. Девчонка обиженно засопела и стукнула его крепким кулачком по плечу. Получилось довольно больно.
— Все, все, не дерись, — попросил Андрей. — Анька, блин, ну нельзя ж быть такой доверчивой! В разведчицы тебя не возьмут…
— Ты все время надо мной издеваешься, — пожаловалась она. — А потом еще и говоришь, что я глупая.
— Не глупая, а глупенькая, — заметил он назидательно. — Это принципиальная разница. А вообще-то, Анька, ты молодец. Можно, я тебя поцелую?
— Можно, — сказала Анька.
Солнце жарило в спину. В белесом небе таяли редкие облака.
— Сам бы я, наверно, позвонить не решился, — сказал Андрей после паузы. — Боялся, что получится как с Пельменем. А через пару дней, скорее всего, уеду.
— А что с Пельменем? — спросила Анька. — И куда ты ехать собрался?
И он рассказал ей про разговор с Пашкиным отцом и про наглую паспортистку, и про беседу с хитрым майором. Добрая Анька слушала, открыв рот, хлопала ресницами и шмыгала носом.
— Ну, вот, — закончил Андрей. — Езжай, говорит, отсюда. Дорогу, мол, сам найдешь.
— А как же ты без печати?..
— Усы, лапы и хвост — вот мои документы, — ответил он цитатой из мультика и в доказательство постучал по предплечью. — Предъявлю, если что — пусть попробуют усомниться. И вообще, я им еще спасибо должен сказать, что в очереди стоять не пришлось. Говорю же — там полный финиш. Я тебе сейчас не завидую…
— А что делать, — Анька вздохнула. — У меня-то ни усов, ни рогов. Придется стоять как все. Пойдем, проводишь на остановку.
— А хочешь, с тобой поеду? Скорчу страшную рожу — без очереди пропустят.
— Нет уж, спасибо. Я уж как-нибудь так…
На этот раз подошел не «икарус», а дребезжащий «ЛАЗ» — грязно-белый, с синей полосой на боку. Судя по виду, он был в строю уже лет двадцать, как минимум. Анька легко запрыгнула на ступеньку, обернулась и помахала рукой. Двери захлопнулись, и автобус, горячий как сковородка, тяжело покатился дальше. Андрей, улыбаясь, проводил его взглядом. Потом немного собрался с мыслями и решил зайти в продуктовый. Нарзану купить — а то дома уже закончился.
Он перешел дорогу. Квадратная урна у магазина была забита липкими обертками от пломбира. Над ней кружились жирные мухи. Андрей поморщился, шагнул на крыльцо и потянул на себя стеклянную дверь.
И нос к носу столкнулся с Русиком.
Ксюхин бойфренд выглядел несколько непривычно — лицо помято, футболка не первой свежести, волосы прилипли ко лбу. От него явственно несло перегаром, а под мышкой он держал двухлитровую пластиковую бутыль с самым дешевым пивом, которым брезговали даже местные алкаши. Короче, орел наш выглядел так, словно не просыхал с выпускного. «Не понял, — озадаченно подумал Андрей. — И как, интересно, Ксюха на это смотрит?»
— О, Сорокин, — сказал Руслан, фиксируя мутный взгляд, и протянул ладонь. Рукопожатие было вялым.
— Здорово, — сказал Андрей и хотел пройти мимо.
— Погоди, — Руслан придержал его за плечо. — Слышь, Андрюха, ты это… Ты Оксану не видел?
— Видел. Вчера в подъезде столкнулись. А что такое?
— А что она… ну, что про меня сказала?
— Про тебя? — Андрей удивился еще сильнее. — Вообще ничего. С какой радости, собственно говоря?
— Точно? Ладно, тогда если еще раз встретишь, передай ей, короче…
— Секунду, Русик! Ничего я передавать не буду. Делать мне больше нехер. Если надо, сам к ней зайди — и решайте свои вопросы…
Руслан скривился и нехотя пробурчал:
— Она со мной говорить не хочет!..
Стыдно признаться, но чувство, которое Андрей испытал после этой фразы, было чистым и незамутненным злорадством. Ха! Фигня, что сарай сгорел, зато у соседа корова сдохла! В том смысле, что не только ему облом. Ну, надо же, какой поворот сюжета — Ксюха с ее великолепным красно-желтым клеймом и скромный синий Русланчик. Синий, да. Во всех смыслах этого слова. А что ему еще делать, кроме как пиво дуть? Извини, братан, но Ксюшенька теперь в другой лиге…
— Дай угадаю, — сказал Андрей. — Вздохнула и говорит: «Мы с тобой слишком разные». А глаза такие добрые-добрые…
Руслан обжег его грозным взглядом, но быстро сдулся. Потом отвернулся и плюнул в сторону урны. Плевок получился слабенький и до цели не долетел — даже мухи не обратили внимания. Русик спросил сквозь зубы:
— Сорокин, неужели эта дрянь на руке настолько людей меняет?
Андрей смотрел на него и чувствовал, как злорадное возбуждение уходит.
— Не знаю, — сказал он. — Веришь ли, самому интересно. Ладно, я пойду, извини. У самого проблем выше крыши.
Он шагнул в магазин и несколько секунд бессмысленно пялился на витрину. Потом, наконец, купил минералку и снова вышел на улицу. Руслана у крыльца уже не было. Андрей завернул во двор и побрел к своему подъезду.
— Малой, тормози! Андрюха!
Со второго этажа ему махал Серега-Хомяк. «Я сегодня прям-таки нарасхват», — подумал Андрей.
— Чего, Серега?
— Стой там, я спущусь! — и он метнулся с балкона.
Андрей недоуменно пожал плечами и вытер вспотевший лоб. Потом аккуратно отвинтил крышку и сделал большой глоток из бутылки. Ладно, подождем, фиг ли…
Серега бомбой вылетел из подъезда. Он даже майку не потрудился надеть — белое пузо вызывающе сверкало на солнце. Узор на руке у него был довольно сложный, охряный с зеленоватым оттенком.
— Слышь, малой, — Серега тяжело отдувался. — Ты, это… В натуре, что ли?
Несмотря на некоторую нечеткость формулировки, Андрей уловил, о чем идет речь. Он тяжело вздохнул и уже привычным движением задрал рукав на левом предплечье. Серега впился глазами в «татуировку».
— …! — сказал Хомяк. — А я думал, брешут, бляха…
— Это все ты виноват, Серега, — укоризненно заметил Андрей.
— Я?!
— Ну, а кто ж еще? Ты мне что сказал? «Зеленый будешь или, может быть, желтый». А что получилось? Короче, за базар придется ответить…
— Малой, млять, я же не знал! — Хомяк, похоже, реально сел на измену. — Я тогда с бодунища был, не соображал ни хрена…
— Да расслабься, — с досадой сказал Андрей. — Шуток не понимаешь? Чего ты вдруг такой нервный?
— Шуток? А, ну да, блин… гы-гы… Тут, короче, такая тема…
Он замялся, а глазки беспокойно забегали. Андрей терпеливо ждал, потом, наконец, не выдержал:
— Серега, давай, телись. А то я сейчас расплавлюсь.
— Ну, это, короче, малой… Андрюха, постой на стрелке, если не западло…
Андрей поперхнулся минеральной водой.
— Чего?..
Хомяк оглянулся по сторонам и зачастил полушепотом:
— На нас тут один гоблин наехал… Ну, то есть, это мы на него наехали… То есть он, мля, реально борзый, нюх потерял вообще. Не с нашего города, я его до этого ни разу не видел. И сразу, сука, пальцы гнуть начал, понты кидать. Ну, мы и… Короче, крыша у него конкретная оказалась — круче только яйца, бляха. Если б я заранее знал — обошел бы за километр. А теперь они: «Мы тебя закопаем». А вот х… вам! Короче, Андрюха, я им стрелку забью — на мерцающего они хрен залупнутся…
Андрей слушал возбужденного Хомяка и не верил своим ушам. Наконец, улучив момент, когда тот замолк на секунду, попытался воззвать к разуму собеседника:
— Серега, окстись, ау! Ты вообще с кем сейчас разговаривал? Где я — и где стрелка, подумай сам! Нашел, блин, тоже защитника…
Но Серега уже воспарил мечтою в горние выси:
— Я тебе отвечаю — они зассут, когда эту хрень увидят! Я бы точно зассал…
Последний аргумент показался Андрею не совсем убедительным, и он уже приготовился возразить, но тут им пришлось прерваться. Во двор со стороны улицы влетели белые «жигули» с тонированными стеклами, и из всех четырех дверей почти синхронно вылезли мужики с короткими стрижками. Телосложение крепкое, морды наглые — так бы Андрей, наверно, записал в протоколе.
— Здорово, станичники, — дружелюбно сказал один — пониже ростом, чем остальные.
— Приехали, мля, — пробормотал Хомяк, и Андрей не понял, что имелось в виду — то ли конкретно прибытие «жигулей», то ли общая ситуация в жизни. Скорее всего, второе. Серега лихорадочно озирался.
— Загораем, Хомяк? — поинтересовался вежливый собеседник, кивая на голое Серегино брюхо. — Тебя же, сука, предупредили — сегодня ровно к обеду. А сейчас…
Он неспешно посмотрел на часы.
— …уже без двадцати три. И как это понимать?
— Я не успел, — сказал Серега охрипшим голосом.
— А, — кивнул мужик, — это другое дело. Занятой человек, бывает. Ну, лучше поздно, чем никогда. Экипаж подан — садись, поехали.
— Я… я не поеду, — сказал Хомяк.
— Да ладно? Здесь останешься, что ли? Не, Хомяк, извини. Не катит.
Он кивнул своим спутникам, и двое подошли ближе. Еще один остался возле машины — наверное, страховал. Хмырь в белой тенниске небрежно отодвинул Андрея, и тот, споткнувшись о неровный асфальт, приземлился на задницу под балконом.
— Вы лучше его не трогайте, — забормотал Серега. — Андрей, покажи им! Отвалите лучше, или вам всем п…
Бандит, стоявший слева, без замаха двинул ему в солнечное сплетение. Хомяк согнулся, подавившись последней фразой. Второй боец мельком взглянул на Андрея, который как раз поднимался на ноги, и лениво сказал:
— А ты посиди пока.
И ударил его ногой.
Удар был несильный, как на разминке. Скорее, просто толчок, чтобы Андрей не удержал равновесие. Каблук попал ему чуть ниже ключицы, почти не причинив боли. Хуже было другое — качнувшись назад, Андрей приложился затылком о бетонную стену и даже, кажется, на миг потерял сознание. Во всяком случае, перед глазами что-то мигнуло. А когда он снова сфокусировал взгляд, двор уже выглядел по-другому.
Ему показалось, что кто-то уменьшил яркость дневного света. Солнце превратилось в тусклый фонарь, неспособный обжечь глаза, краски вокруг поблекли, а небо утратило лазурный оттенок — теперь оно было как мутный известковый раствор. Трава на клумбе пожухла, а розы, которые заботливо растила бабулька из второго подъезда, съежились и начали увядать, как будто у них разом отсохли корни. Желтый листок осторожно лег на асфальт, а Андрей, машинально подняв глаза, увидел, как облетает высокий тополь, стоящий в центре двора.
И почему-то воспринял это как должное.
Люди оцепенели, словно рептилии, которым не хватает солнечного тепла. Движения стали вялыми, а лица, которых коснулось дыхание наступающей осени, бледнели, превращаясь в неподвижные маски.
Андрей встал, отошел на два шага влево, и только тогда ближайший бандит отреагировал на это движение — он медленно повернулся в нужную сторону и несколько секунд стоял неподвижно, как будто не мог осмыслить увиденную картинку. Потом его зрачки расширились как под воздействием атропина, а рот раскрылся в беззвучном крике.
— Ну, а как ты думал? — мягко спросил Андрей.
Стриженый боец повернулся и бросился со двора. Его движения были дергано-неуклюжими, ноги не сгибались в коленях — как у механической куклы, которую забыли вовремя смазать. Андрей мог бы догнать его прогулочным шагом, но это было неинтересно. Он развернулся ко второму бойцу, который уже отпустил Серегу и теперь прижимался спиной к стене. Андрей подошел вплотную и взял его за запястье, чтобы лучше рассмотреть «паутину».
— Говорят, — сказал он бандиту, — что мерцающий может скопировать узор обычного человека и, тем самым, украсть у него судьбу. Брехня, наверно, как полагаешь?
Кажется, тот пытался кричать, но голос был не громче комариного писка. Андрей посмотрел на свое предплечье, которое сейчас было цвета подгнившей вишни, словно набухло венозной кровью, и приложил его к бледно-синему узору бандита. Кожа мгновенно слиплась, и Андрей почувствовал, как нити его «паутины» жадно пульсируют, внедряясь в чужую плоть.
— Не дергайся, — сказал он. — Это совсем не страшно.
И окунулся в чужую память.
Он вспомнил, как его с детства дразнили Крысом — с намеком на персонажа из фильма, хотя сам он, глядя на себя в зеркало, не видел ни малейшего сходства; и как его это раздражало, прямо бесило, но он молчал, потому что иначе смеялись бы еще громче. И как они с пацанами лазали на соседнюю стройку и тырили там «липучку». И как на рыбалке впервые нажрались до поросячьего визга, и, забыв про рыбу, подпевали матом «Сектору газа», пока не кончились батарейки в магнитофоне. И как от армии удалось откосить в последний момент, потому что мудак-кардиолог, пообещавший справку, боялся продешевить…
Блестит отполированный гриф, когда он жмет штангу с предельным весом…
Михаил Вартанович, он же Миша Питон, одобрительно хлопает его по плечу…
Следак с поросячьей физиономией гадко улыбается в прокуренном кабинете, и плетет что-то про 162-ю статью («часть третья — от семи до двенадцати, сам должен понимать…»), и, в конце концов, называет совершенно несусветную сумму…
Водочные бутылки…
Увесистая бейсбольная бита, привезенная корешами в подарок аж из Москвы (в местных «Спорттоварах» такого сроду не продавали)…
Наглая сучка Верка, которую он трахает последние две недели…
— Нет, — сказал Андрей, — это, пожалуй, не вариант. Я же не сволочь — красть такое богатство…
И он рванулся, разрывая переплетенные нити. Рука у бандита повисла плетью, как будто из нее выдавили последние соки, а узор окончательно побледнел. Глаза бессмысленно смотрели перед собой.
— Ну, ничего, — успокоил его Андрей. — Первый блин комом, сам понимаешь.
Он со вздохом повернулся к машине. Двое оставшихся бандюков уже успели забраться внутрь. Водитель истерически терзал зажигание, а второй на него орал — судя по артикуляции, матом. Мотор повизгивал, но не желал заводиться.
Андрей подошел и провел рукой по крылу. Металл под его ладонью покрылся ржавчиной — пятно разрасталось, переползая на капот и на дверцу. Рыжие хлопья падали на асфальт. Андрей наклонился к водителю и сказал:
— Она уже не поедет. Пешком быстрее.
Распрямился и посмотрел на северо-запад, где торчала башня, похожая на скелет. Сейчас, когда солнце почти погасло, она казалась пепельно-серой. С той стороны ощутимо дохнуло холодом, и Андрей почувствовал запах тления. Ветер швырнул в лицо горсть колючих мелких снежинок. Андрей сделал шаг вперед. Под ногами хрустели жухлые листья.
Сзади хлопнула дверца. Кажется, до бандитов дошло.
Ветер усилился.
Между домами что-то мелькнуло.
Гибкое тело скользило высоко над землей. Звериный глаз сверкнул оранжевым светом.
— Нет, — сказал Андрей, — не сегодня.
Снова обернулся к машине и ударил кулаком по стеклу. Оно осыпалось мягко, почти беззвучно, как сахарная глазурь. Андрей выбрал треугольный осколок и посмотрел на предплечье. Набухший узор пульсировал темно-красным.
Андрей ощутил движение за спиной.
Он сжал осколок покрепче и воткнул прямо в центр «татуировки».
Перед глазами как будто взорвали световую гранату. Ноги подкосились, и Андрей осел на асфальт.
Листья шуршали.
Текли секунды.
Наконец, он пошевелился и поднял голову. Солнечный луч коснулся его лица. Было горячо и приятно. В голубом небе кружили птицы. Андрей посмотрел на руку. Порез был, в общем-то, неглубокий, и крови совсем немного. Он слизнул ее языком, потом поднялся на ноги, оглядываясь вокруг. Бандитов во дворе не было. Хомяк лежал лицом вниз, как на плакате «Действия при ядерном взрыве». Андрей подошел к нему и постучал по жирной спине:
— Серега, вставай. Сейчас уже можно.
Тот осторожно сел и уставился на ржавые «жигули». Потом посмотрел на облетевший тополь и, наконец, спросил:
— Это… что было?
— Оно самое, — ответил Андрей. — Стрелку заказывали? Получите и распишитесь. Все по полной программе. Не видел, что ли?
— Я сразу глаза закрыл, — признался Хомяк.
Да, подумал Андрей, вот уж действительно — выдающееся чутье.
— С тебя пузырь, — сказал он Сереге, который машинально кивнул, продолжая сидеть на заднице. Андрей быстро вошел в подъезд и, не дожидаясь лифта, поднялся по лестнице к себе на пятый этаж.
Так, думал он, теперь уж точно надо валить. Прямо сегодня, и ждать не имеет смысла. И проблема не в бандюках (вряд ли они еще сунутся по этому адресу), а в том, что в следующий раз, когда он случайно ударится головой, дело может не ограничиться листопадом.
Ему было страшно. Слишком легко он принял правила игры в тусклом мире. Слишком охотно согласился на роль недоброго лешего в этой заколдованной чаще.
Почему там все рассыпается и обращается в тлен?
Этого он не знал. Но очень быстро освоился…
Андрей боялся себе признаться, но если бы возник хоть малейший повод, он без особых переживаний открутил бы всем четверым конечности. Страшилки о том, как пятно на руке превращает человека в чудовище, уже не вызывали улыбку. И даже думать не хотелось о том, что именно видели бандюки, когда смотрели ему в глаза, и почему у них при этом так искажались лица.
Короче, сумасшедшему колдуну (а как еще все это назвать?) не место в панельном доме. Соседи от страха могут и квартиру спалить. А скрывать свои милые домашние фокусы теперь уже не получится. Наверняка ведь кто-то из окна видел, что во дворе творилось. Готов поспорить — овца с девятого этажа следила, она такие вещи не пропускает. А вот интересно, топтуны от майора тоже в кустах сидели? И что в отчете напишут? Любопытно было бы почитать…
Войдя в квартиру, он сразу двинулся в ванную. Старательно промыл рану, намазал ее зеленкой и аккуратно залепил пластырем. Там, с этим ясно. Прошлепал в комнату и полез в рассохшийся секретер, где мама хранила деньги. Разрешения сейчас спрашивать некогда, потом успеет еще. Так, триста рублей — должно хватить, по идее.
Опять захотелось пить, и Андрей сообразил, что так и не донес домой бутылку с нарзаном. Куда она делась, вспомнить не удалось. Вроде, держал в руках, а потом раз — и нету. Впрочем, на фоне всего остального цирка…
Он выпил воды из крана и снова выбрался за порог. Спустился по лестнице, выглянул из подъезда и сразу свернул за угол, чтобы не сталкиваться с зеваками, которые уже собирались вокруг издохшего «жигуля». Дошел до остановки кружным путем и замахал руками, останавливая маршрутку.
На привокзальной площади было шумно. «Икарусы» дымили как паровозы, «джихад-такси» въезжали чуть ли не на перрон, чтобы перехватить наиболее денежных пассажиров. Курортники, только что сошедшие с поезда, обменивались охреневшими взглядами. Большие часы над входом, как обычно, стояли. Андрей вошел в прохладное здание. Будем надеяться, что билеты еще остались. У нас же тут, вроде, транспортный узел — с Кавказа все транзитные на Москву через нас идут. Ладно, сейчас узнаем…
Он пробрался к кассам дальнего следования и с тоской поглядел на толпу народа, которая колыхалась перед окошками. Блин, что делать? Гаркнуть, что ли: «А ну, расступились, гады!» И ведь расступятся, куда денутся… Или, может, к начальнику вокзала пойти? Достать там из широких штанин… то есть, тьфу, из рукава это самое… Непривычно как-то. Сам ведь терпеть не может, когда нагло лезут без очереди. Ну и что теперь — стоять как дебил?
Четыре кассы работали, на пятой были задвинуты жалюзи. Андрей остановился перед закрытым окошком, размышляя, что предпринять. А вообще, почему бы им и пятую не открыть — знают ведь, какая тут давка? Расслабились, дармоеды…
И, словно в ответ на это телепатическое послание, жалюзи приподнялись, и молоденькая кассирша уселась за столик. Потом вопросительно уставилась на Андрея. Он тоже пялился на нее, слегка опешив от неожиданности.
— Слушаю вас, — наконец сказала она.
Андрей спохватился.
— До Москвы на сегодня что-нибудь есть? Плацкарт желательно.
Она застучала по кнопкам клавиатуры, а Андрей подумал: «Да я, блин, реально крут. Силой мысли кассиршу вызвать — это вам не деревце засушить…» За его спиной уже вырастала очередь.
— Так, — сказала девица, — на те, что из Кисловодска идут, все уже разобрали. И на «тройку», и на 27-й… На владикавказский — тоже… И на нальчикский…
«Фак», — подумал Андрей.
— Единственное место на сегодня осталось…
— Давайте!
— …поезд «Назрань-Москва», 145-й. Верхняя боковая. Устроит?
— Устроит, — вздохнул Андрей.
— Отходит в 21.50, время в пути — 32 часа, прибытие на Казанский вокзал…
Сжимая в руке счастливый билет, он выбрался из толпы. Сердце стучало. Еду! Теперь уже точно — еду…
Вернувшись домой, он начал собирать сумку. А потом пришла мама, и были слезы, и уговоры, и робкие вопросы: «А если?..» Он убеждал ее, доказывал, логически обосновывал, а потом, когда понял, что все это бесполезно, просто подвел к окну и показал на голое дерево посреди июньского зноя. Она умолкла, опустилась в мягкое кресло и закрыла лицо руками. И сидела так почти полчаса, а потом подхватилась и помчалась на кухню, потому что как же он поедет голодный?..
Андрей в это время позвонил Аньке, и сказал, что ему пора. Анька охнула и спросила: «А можно, я тебя провожу?» И он ответил: «Конечно, можно». Потом бродил по квартире, вспоминая, что еще нужно взять. Сунул в сумку конверт с недочитанным манускриптом, а Горючую Слезу положил в боковой карман. Мама позвала его ужинать и все подкладывала куски на тарелку, и он взмолился: «Ну, хватит уже, в последний раз, что ли?» И осекся…
Она трамбовала ему припасы в пакет, когда раздался звонок. Андрей напрягся и, подкравшись к двери, заглянул в глазок, но это, к его удивлению, оказался Серега. Тот, помявшись, сказал: «Ты, это, малой… Ну, вот, короче, у меня сейчас больше нету». И сунул ему две стодолларовые бумажки.
Одеваясь, Андрей проверил, хорошо ли держится пластырь на пострадавшей левой руке, и у него возникла интересная мысль. Он кликнул на помощь маму, и она аккуратно забинтовала ему предплечье, прикрыв проклятый узор. Теперь, по крайней мере, можно майку с коротким рукавом нацепить, и попутчики не будут прятаться с визгом. Ну, и на том спасибо, подумал он. А потом взглянул на часы и увидел, что уже без десяти девять.
Когда они с мамой выбрались из подъезда, гомон вокруг заржавленных «жигулей» прекратился, и все обернулись, как по команде. И Андрей подумал, что если хоть одна сволочь что-нибудь скажет, то он не ручается за последствия. Но стояла мертвая тишина, и только листья под ногами слабо хрустели. А на остановке уже дожидалась Анька, держа еще один пакет со съестным…
…Они стояли возле вагона, и до отправления оставались минуты. Над вокзалом сгущались сумерки, свечки тополей торчали из-за ограды, а в небе уже повисла круглая, как копейка, луна. Щемило сердце, и было трудно дышать. Мама вытирала глаза, а глупенькая Анька ревела, так что Андрею пришлось обнять ее и погладить по короткой спортивной стрижке — как тогда, на школьном дворе. И он сказал ей: «Не бойся, это еще не все».