И вот вся команда специалистов собралась в крохотной комнатке без окон. Помещение было не больше, чем квартирка Жасмин, и в него набилось шестьдесят четыре человека, причем две трети из них – мужчины. Многие старые театры на Манхэттене известны тем, что в них катастрофически не хватает места, но этот превзошел все самые худшие ожидания. С одной стороны, никто и не ждет, чтобы помещения за сценой отделывали роскошно или даже красиво. Но в данном случае можно было говорить об угрозе для жизни людей – от духоты и тесноты.

Жасмин стояла у входа в комнату, ее сведенные судорогой пальцы вцепились в отвороты тренча, а расширенные от ужаса глаза следили за тем, как один за другим в комнату проходят симпатичные мужчины.

Наконец девушка без сил прислонилась к стене. В целом сегодня чудесный день, погода теплая и солнечная. Прекрасный день, чтобы закончить карьеру.

Стоп! Нужно немедленно успокоиться. Она опять поддается паническому мышлению. В каждой из прочитанных книг написано: «Не позволяйте себе предполагать худшее».

Жасмин на мгновение заглянула в комнату, которая быстро наполнялась людьми. В тот же момент стены стали сближаться, грозя раздавить, уничтожить… Она быстро заморгала. Это всего лишь галлюцинации, вызванные паникой. Как и любой здравомыслящий (ха-ха!) человек, она прекрасно знает, что стены не могут сближаться. Но почему же тогда они двигаются? Жасмин опять заморгала. В дальнем конце помещения лениво крутились лопасти вентилятора, не производя на душный воздух ровным счетом никакого эффекта. У противоположной стены было оставлено свободное пространство – для выступающего. Для нее. Нужно войти в комнату.

Она вновь прислонилась к стене, и некоторое время глубоко дышала, пытаясь прийти в себя. Потом опять заглянула комнату. Взгляд Жасмин нашел Саманту Оливию, окруженную осветителями и еще несколькими молодыми и привлекательными особями мужского пола. Все смотрели на Саманту и восторженным гулом и смехом реагировали на ее реплики. Жасмин прислушалась, уловила слова: «Это был самый долгий минет в моей жизни» – и потеряла к рассказу всякий интерес. В целом атмосфера в комнате была на удивление теплой и дружеской. Люди улыбались и болтали, вспоминая прежние проекты и с нетерпением ожидая возможности приступить к новому.

Жасмин обнаружила, что опять стоит, прижавшись затылком к прохладной стене, и дышит. Господи, что же делать? Она взрослый человек, у нее есть работа, есть ответственность и обязанности. Нужно просто войти в эту чертову комнату.

Жасмин отлепилась от стенки и подошла к порогу. На нее пахнуло теплом и гулом голосов. Рядом с дверью Жасмин увидела небольшую табличку с порядком выцветшей надписью «Максимальная вместимость – 49 человек». Она не хотела, не хотела, но ноги вынесли ее обратно в коридор. Мимо проходила молодая женщина: мини-юбка и крошечный топ придавали ее хрупкой фигурке дополнительную эфемерность. Она остановилась и с тревогой воззрилась на Жасмин.

– С вами все в порядке? – спросила она.

– Конечно, спасибо, – пробормотала Жасмин.

Молодая женщина торопливо оглянулась по сторонам, запустила пальцы в крошечный кармашек, нашитый на юбке, и протянула Жасмин две пурпурного цвета пилюли:

– Держи. Это поможет.

– Надеюсь, это цианид, – отозвалась Жасмин. Девушка хмыкнула и переложила таблетки в ее ладонь. Потом она нырнула в гул голосов и жаркий воздух комнаты. Жасмин несколько секунд смотрела на таблетки. Ее ладонь была влажной от пота, и на ней уже отпечатался пурпурный след. Покачав головой, она сунула таблетки в сумку. Заглянула в комнату. Теперь в зале оставалось одно-единственное свободное место – стул в последнем ряду с краю, рядом с толстым дядькой. Его огромная седая борода покоилась на необъятном животе. Дядька ел сандвич, с которого капала горчица и еще что-то. Жасмин почувствовала, как к горлу подступает дурнота.

Она заставила ноги двигаться и наконец преодолела порог. И опять прислонилась к стене тут же, у двери. «Ну вот я и внутри, – сказала она себе не без гордости, – а садиться совсем не обязательно». Пот стекал из-под волос и заливал глаза. Она вытерла ладонью лоб и только потом вспомнила, что держала в руке пурпурные таблетки и теперь, вполне вероятно, у нее праздничная раскраска на лице. «Господи, пристрелите меня кто-нибудь, – думала она. – Чем так мучиться, лучше уж сразу…»

В комнату вошел исполнительный директор проекта, Аллен Макманн, и его помощник – Эрик Пагалицци. Собравшиеся притихли. Эрик шел небыстро, но при этом с пыхтением выдыхал воздух из широких ноздрей. Он до смешного походил на большого сопящего пса, и Жасмин сразу поняла, почему за глаза его зовут собачьей кличкой Пагстер.

Если уж продолжать собачьи аналогии, то мистер Макманн был похож на гончую – изящного пса, несомненно, самых аристократических кровей. Никто и никогда не называл исполнительного директора иначе, чем мистер Макманн. Он производил впечатление на любого: высокий, стройный, с кожей темно-шоколадного цвета. Роскошный, но стильный и не крикливый костюм темных тонов, галстук в тон и еще тонкий кашемировый свитер под пиджаком. Однако в отличие от Жасмин и многих других в зале он выглядел абсолютно свежим, словно внутри этого человека был персональный кондиционер. Начальство уселось в первом ряду.

– Итак, пора начинать! – рявкнул Пагстер. – У нас времени всего час. Декораторы – вперед!

Художник по декорациям и трое его ассистентов сорвались со своих мест и устремились к столу, волоча с собой модель сцены. Они осторожно утвердили ее на поверхности шаткого столика и преданно уставились на мистера Макманна. Модель закрывала белая ткань, хотя в зале не было человека, который не видел бы ее на той или иной стадии готовности. Да и сегодня все успели осмотреть готовый продукт (все, кроме Жасмин,), и надо сказать, что модель вызвала немало споров. Технический директор ее одобрил, его заместитель стопроцентно возражал, а осветители так и не пришли к единому мнению, можно ли вообще будет эту штуку хоть как-то осветить. Однако теперь все делали вид, словно с нетерпением ждут чего-то нового и неизвестного. Во всем этом имелся свой резон: скоро будут сформированы фракции и группы поддержки, и если у модели окажется слишком много противников, интриги и разногласия могут серьезно осложнить работу над спектаклем.

Художник по декорациям сделал решительное лицо, сжал губы и сдернул ткань.

Жасмин, как и все остальные, уставилась на модель. Декорация представляла собой фасады домов, повернутые друг к другу под углом к сцене. Меж ними вдаль убегала темная дорога. Постройки больше всего напоминали ранчо – этакие сельские дома американского Юга. А куда, черт возьми, они подевали балкон? – с глубоким изумлением спрашивала себя Жасмин. Все знают, что в «Ромео и Джульетте» должен быть балкон. Не может же Ромео заскочить во двор к соседу и там читать свои стихи, глядя на заднее крыльцо.

Мистер Макманн сидел в первом ряду. Он положил ногу на ногу, и Жасмин вытаращила глаза и едва не ахнула вслух. На исполнительном директоре были носки в клеточку самой что ни на есть дикой расцветки. Жасмин моргнула и взглянула еще раз. Нет, они никуда не делись – розовые, зеленые, желтые и голубые клеточки жизнерадостно выглядывали меж темных брюк и дорогих кожаных туфель. «Это самые невозможные носки, какие я только видела в своей жизни, – думала Жасмин, на секунду позабыв даже о декорациях. – Надо же, такой стильный, уверенный в себе мужчина – и такие абсурдно смешные носки. Это прекрасно, – решила она. – Он не может считаться стопроцентным красавцем в таких носках. И я не могу бояться человека, который носит смешные носки. Более того, если я стану смотреть на них, мне будет гораздо легче». Она даже улыбнулась. Мистер Макманн пошевелился, и носки дружески подмигнули Жасмин.

Пока Жасмин договаривалась с носками о сотрудничестве, мистер Макманн засыпал художника вопросами. Очень маленькая авансцена – как, интересно, он представляет себе битву на мечах в таких тесных декорациях? Разговаривал ли он с хореографом? И почему там наверху сплошное небо? Это что, Небраска? Актеры будут казаться незначительными на фоне таких просторов! Художник отбивался, но, в конце концов, ушел на свое место, пообещав обдумать все сказанное и внести необходимые изменения. Мистер Макманн кивнул Пагстеру, который крикнул:

– Следующий! Обсуждаем костюмы! Артуро!

И страх, отступивший было перед ярким клеточно-носочным великолепием, тут же вернулся. Он вцепился Жасмин в горло, перехватывая дыхание, лишая кислорода. Все оглядывались, глазами отыскивая Артуро. Жасмин стояла молча, словно приросла к полу. Ноги не двигались, зато нос вдруг начал подергиваться, как у кролика. Чудненько, самое время для новых симптомов тревожности и крайней застенчивости. Перестать, нужно перестать. Она прикрыла лицо ладонями, но ничего не помогало. Надо выбираться отсюда, а то ей сейчас кто-нибудь морковку предложит. Жасмин повернулась к двери, за спиной негромко гудели голоса. И над ровным шумом аудитории поднялся высокий и ясный голос Саманты:

– Жасмин, дорогуша, пора! – Палец с длинным ярко-красным ногтем указал на Жасмин, и все тотчас уставились на девушку. – Ну, выходи, дорогуша, не стесняйся, мы тебя не съедим.

«Ой, а можно вы меня съедите? Тогда мне не нужно будет выступать…» Она застыла у двери, и тут Саманта вскочила с места и двинулась вперед, на открытое пространство.

– Если хочешь, я могу представить костюмы вместо тебя, Жас. Видишь ли, я полностью в курсе замыслов и планов Артуро.

Жасмин не верила своим ушам. Эта сучка собирается занять ее место! Жасмин оглядела зал и вдруг встретилась глазами с Чик Лондон. Женщина кивнула ей, без улыбки, спокойно и уверенно. Этой крошечной помощи, мимолетной поддержки оказалось достаточно. Жасмин перевела взгляд на Саманту, которая уже расцвела торжествующей улыбкой, откашлялась и сказала:

– Нет. Я сама.

Тело ее горело огнем, потому что ужас боролся с гневом. «Я это сделаю, – сказала себе Жасмин. – Даже если это будут самые кошмарные пять минут в моей жизни, даже если они будут последними: все равно выступлю». Жасмин пробиралась сквозь толпу вперед, на открытое пространство и ощущала на себе взгляды десятков людей. Она смотрела в основном под ноги, но время от времени поднимала взгляд, и тогда чье-нибудь лицо наплывало на нее. Слава Богу, по большей части это были приветливые лица. Вот женщина, которая дала ей пурпурные таблетки. Она подмигнула дружески.

«Буду думать о носках. Зеленых, и розовых, и желтых. Они замечательные. И вообще, мне не нужно концентрироваться на мужчинах. Тут полно женщин». Вот она повернулась лицом к аудитории:

– Здравствуйте, я Жасмин Бернс.

– Не слышно! – крикнул кто-то с задних рядов.

– Да, сейчас. – Она попыталась говорить громче, но голос сорвался. В смятении Жасмин увидела, как мистер Макманн скрестил на груди руки и брови его поползли вверх. Пагстер сделал то же самое. А потом они оба взглянули на Саманту.

– Артуро, – начала Жасмин снова. – Дело в том… он…

Возле дверей, в другом конце зала, люди зашевелились. Там чувствовалось какое-то движение, и надтреснутый, высокий голос произнес:

– Я несу эскизы. Эскизы Артуро. Пустите, пожалуйста! Жасмин не верила своим глазам: к ней шел Джош. На нем были брюки, которые Жасмин вчера подшила для одного клиента – низкорослого и полненького, а потому брюки были Джошу отчаянно коротки и висели на нем мешком. Белая, не слишком чистая рубашка, в нагрудном кармане несколько ручек. Белые носки и черные ботинки. Он спотыкался, наступал на ноги, а потом с размаху врезался в стул, скривился от боли и теперь двигался боком, потирая ушибленное место одной рукой, а в другой сжимая папку с эскизами.

Теперь все смотрели только на него, и Жасмин с облегчением расслабилась и сумела нормально вдохнуть полной грудью. Она с нежностью взирала на рыцаря, который пришел ей на помощь. На нем не было сияющих доспехов – только нелепая дешевая одежда, черные очечки на носу, перекладинка над переносицей замотана скотчем. Когда он открывал рот, было видно, что между зубов застряло что-то зеленое – то ли укроп, то ли салат. А передние зубы выдаются вперед, как у бобра. На подбородке красуется кусочек туалетной бумаги, прилепленный на порез, – следствие тщательного, хоть и неаккуратного бритья. А на рубашке явственно различимы следы соуса, который хозяин пытался вытереть салфеткой.

Больше всего на свете Жасмин хотелось обнять своего спасителя, но она знала, что он дает ей драгоценное время и она должна распорядиться им с пользой. Жасмин вздохнула еще раз. Выпрямилась. Встала прямо. Откашлялась. Итак, нужно собраться с мыслями.

Джош все штурмовал многочисленные препятствия, и Жасмин расстегнула свой тренч, оглядела людей, сидящих в первом ряду, и нашла у каждого из них какой-нибудь недостаток. Вот один из осветителей. Милашка, но начинает лысеть. А девушка, которая дала ей таблетки… что ж, она дала ей таблетки. Саманта… Жасмин поморщилась и перевела взгляд на Джоша. Тот, наконец, добрался до открытого пространства и теперь воевал с папкой для эскизов. Он попытался протянуть ее Жасмин, но папка упала. Он поднял ее и уронил снова. Толпа шушукалась, но все смотрели с жалостью. «Бедный парень», – читалось на лицах. Люди проявляли снисхождение и становились добрее.

– Давай, Жас, покажи им, – прошептал Джош, протягивая ей злополучную папку.

А Жасмин чувствовала, как вся обретенная было уверенность улетучивается куда-то. Ведь это ее эскизы. Они не имеют ничего общего с планами Артуро. И совершенно не подходят к тем декорациям, что выставлены на всеобщее обозрение на столе рядом с ней. Там – дома вполне современного стиля, а она создавала костюмы для интерьеров и улиц Вероны пятнадцатого века. Она не сможет выдать свою работу за дизайн Артуро, ведь тот наверняка знал, каковы будут декорации.

Но отступать некуда, все в зале смотрят на нее, и Джош смотрит на нее тоже. Его правый глаз подергивался нервным тиком, и любой, увидев это, спешил отвести взгляд, чтобы не смущать беднягу еще больше. Надо отдать ему справедливость, тик – это гениально. И вообще, Джош невероятно талантливый актер, ведь ни один человек в зале не узнал самого знаменитого киногероя страны. Жасмин откашлялась и медленно раскрыла папку.

– Итак, вот эскизы, – протянула она.

Джош оглянулся, отыскивая место, куда пристроиться, и тут взгляд его упал на декорации. Глаза его расширились, он моргнул, потом дернулся, и высокий, надтреснутый голос зазвучал снова:

– Что-то не так, мисс Бернс?

Их взгляды встретились, и Жасмин поняла, что ей нужно принять участие в его игре. Он будет вести импровизацию, а она обязана подыгрывать, и тогда он спасет ее.

– Я опять что-то напутал? – проскрипел Джош.

– Ну, вообще-то да, – ответила Жасмин, пытаясь пробудить в себе хоть какие-то актерские данные. Говорят, что любая женщина – прирожденная актриса. Должна же и в ней оказаться хоть толика этого дара. – Вы принесли только один альбом, – сказала она негромко, но люди, сидящие в первом ряду, услышали.

Джош прижал руки к груди, и голова его задергалась.

– Я забыл второй альбом! – Это было слышно даже в последних рядах, и голос его полнился таким страхом и неподдельным чувством, что даже пузатый дядька, доедавший сандвич, сочувственно покачал головой. – Я не нарочно, честно, – лепетал Джош, и голос его становился все пронзительнее. – Не хотел. Как же это… не выдавайте меня, мисс Бернс. Арти тогда точно меня уволит, если узнает, что я опять… Пожалуйста!

Он повернулся к толпе, и люди кивали головами, стараясь не задерживать взгляд на лице бедняги, поскольку его глаз задергался еще сильнее. Они готовы были простить этому жалкому типу все, что угодно. Жасмин надеялась, что часть их симпатии достанется и ей тоже.

– Я сейчас принесу второй альбом, – пискнул Джош и начал пробираться к выходу, наступая на ноги и наталкиваясь на стулья, извиняясь и бормоча, отвлекая на себя внимание публики и давая Жасмин время подумать. Когда он, наконец, покинул комнату, люди вздохнули с облегчением и искренне жалели Жасмин, которой приходится иметь дело с таким персонажем.

Взгляды присутствующих вновь обратились к девушке, стоящей перед ними с папкой эскизов в руках. Но на этот раз люди были более расслаблены, они прониклись великодушием и не могли сразу стряхнуть приятное ощущение собственной доброты и превосходства. Кроме того, они сочувствовали Жасмин, потому что на их глазах она попала в затруднительную ситуацию, причем не по своей вине. И пусть ситуация вымышлена – им она казалась реальной. Они готовы были сопереживать. Это чудо, поняла вдруг Жасмин. Джош создал для нее аудиторию, полную благожелательно настроенных людей, и теперь дело только за ней самой. Она улыбнулась своим новым друзьям. Да, пусть так и будет – теперь у нее шестьдесят четыре новых друга. Нет, все же шестьдесят три, ибо не стоит принимать в расчет Саманту, которая что-то шептала в свой мобильный.

– Я прошу вас извинить Джо… Джереми. – Слова выговорились неожиданно легко. «Так и надо, – сказала себе Жасмин. – Я актриса, которая играет роль помощника дизайнера». – Итак, Артуро видит костюмы для спектакля следующим образом…

Она сделала паузу, и все подались вперед в ожидании продолжения. Мистер Макманн сел прямо и буквально весь обратился в слух. «А я все равно знаю, что у него носки в зелено-розовую клеточку», – торжествующе подумала Жасмин. Но как можно впихнуть страсти Вероны, стиль и пышность того времени в декорации современной сельской местности? Джульетта должна быть чиста и невинна, да и Ромео тоже еще совсем мальчик, несмотря на силу чувств. Однако если он жил на ранчо… Да бред это! Жасмин лихорадочно перебирала в уме все триста двенадцать театральных постановок пьесы Шекспира, которые она успела изучить.

– Артуро собирается… – Зал замер. – Одеть персонажи в костюмы той эпохи. Пятнадцатый век.

Мистер Макманн откинулся на спинку стула и нахмурился. Остальные не сговариваясь последовали его примеру.

«Боже, я их потеряла, – запаниковала Жасмин. – Мне нужен Джош, чтобы я могла собраться с мыслями… но Джош ушел». Жасмин торопливо перелистала свой альбом, но думала она о Джоше, и потому, когда на глаза попался эскиз костюма Ромео, в голове молнией сверкнула мысль.

– Вернее, Артуро предполагает начать пьесу в современных костюмах. Но по мере развития действия приметы сегодняшнего дня будут улетучиваться, словно шелуха и суета сиюминутного спадает с героев под накалом страсти. Костюмы начнут трансформироваться…

– В исторические, – подхватил мистер Макманн, который вновь стал напоминать гончую, взявшую горячий след. – И ландшафт, декорации, они тоже должны изменяться, возвращать нас в прошлое.

Люди зашевелились, пытаясь осмыслить предложенную идею. Кто-то закашлялся. Художник по декорациям яростно шептал что-то своим помощникам.

– Нет-нет! – воскликнула Жасмин, наконец-то увидевшая концепцию, которую стоило не только предложить вниманию специалистов, но и отстаивать, до того хороша она оказалась. – Не в прошлое. Это будет момент вне времени.

– Точно! – Мистер Макманн вскочил со своего стула. – Вне времени, вне пространства!

– Таким образом мы доказываем, что это происходит везде, – закончила Жасмин.

– И в любое время, – добавил мистер Макманн. Он подошел к Жасмин и, глядя на нее сверху вниз, сказал: – Артуро просто великолепен. И вы… как вас зовут?

– Жасмин.

– Вы молодец, Жасмин. Продолжайте в том же духе.

Жасмин казалось, что она парит над сценой. «Он похвалил меня! Ему понравилась моя идея! Он подхватывал на лету мои предложения!» Но восторг не заставил ее забыть об остальной части аудитории. Не все были столь же быстры в понимании, как мистер Макманн. Большинству требовались дальнейшие объяснения.

– Видите ли, если сперва уйдут черты современности, а затем и исторические черты, то мы поднимемся до универсальности образов, – указала она.

Затем мистер Макманн выхватил альбом из разжавшихся от неожиданности пальцев Жасмин и принялся перелистывать его, просматривая эскизы. Девушка застыла, охваченная ужасом. Он смотрит на ее эскизы. Вот он фыркнул. Они ему не нравятся, не нравятся! Он поймет, что она все выдумала только сейчас, и нет никакой концепции, и Артуро здесь вообще ни при чем…

– М-да, все так, как я и думал, – заявил мистер Макманн. – Прекрасные эскизы, просто замечательные. Смотрите, вот эти костюмы идеальны для середины пьесы. Наконец-то мы встретили человека, который является профессионалом в своем деле. Нечастое, а потому особенно отрадное явление.

Жасмин чувствовала, как за спиной вырастают крылья. Она стоит перед аудиторией, где полно красивых мужчин. Она говорила с ними, завоевала их симпатии. Ее похвалил сам исполнительный директор. Это триумф!

Мистер Макманн вернул ей альбом со словами:

– Великолепно, просто великолепно. И не забудьте принести мне альбом с остальными эскизами, когда тот бедняга раздобудет их у Артуро.

Жасмин насторожилась. В голосе мужчины проскользнули едва заметные иронические нотки. Неужели он догадался, что нет других эскизов? Что Артуро не имеет к этому никакого отношения? Их взгляды встретились, и Жасмин поняла, что если мистер Макманн и знает, кто автор эскизов и концепции спектакля, то ему это безразлично. Главное, чтобы шоу удалось.

Теперь она улыбалась, впервые за сегодняшний день, искренней и счастливой улыбкой. «Это успех. Мой. Нет, мой и Джоша. Все и позабыли, какой я выглядела жалкой в начале презентации. Я смогла, я сделала это. Мы с Джошем добились успеха!»

Люди гудели, обсуждая новые идеи, примеряя их к своей специализации: свету, освещению, декорациям…

Мистер Макманн вдруг наклонился к Жасмин и шепнул:

– Прекрасные эскизы, Артуро. – И подмигнул, скрывая улыбку.

– Я… Артуро, он… – залепетала Жасмин, душа, которой быстренько направилась привычным путем в пятки.

– Не надо мне ничего объяснять, – заявил мистер Макманн. – Мне все равно, кто это придумал. Просто завершите то, что вы так хорошо начали.

Закончив презентацию, Жасмин пробралась в другой конец комнаты к единственному свободному стулу. Рядом сидел толстый бородатый человек. Он уже доел сандвич и теперь с хрустом ел чипсы из пакета. Он гостеприимно протянул девушке пакет.

– Спасибо, – сказала Жасмин, осторожно вытаскивая из пакета жирную чешуйку чипса и держа его двумя пальцами. Искоса поглядев на толстяка, который не переставал жевать ни на минуту, она осторожно спросила: – А вы тоже принадлежите к команде исполнительного директора?

– Я тут сторож, – ответил толстяк, отправляя в рот пригоршню чипсов и роняя крошки на бороду.

Жасмин задумчиво смотрела на чипе. «Ну почему я всегда придумываю какие-то страхи?» Она улыбнулась толстяку, сунула в рот чипе и даже ни разу не поперхнулась.

Погода в Санта-Монике стояла прекрасная, но чело Клео Чен было омрачено ненастными мыслями. Она расположилась с газетой в своей безупречно белой и стильной гостиной. Ее личный агент (вернее, их с Джошем агент) по связям с общественностью мерила шагами роскошный балкон е видом на океан.

Клео изучала статью в нью-йоркской газете. Печатное издание она держала аккуратно, стараясь не приближать к себе листы, чтобы не испортить типографской краской белейший спортивный костюм от Прада. На развороте газеты издатели поместили фотографии с последнего Хэллоуина в Гринич-Виллидж. Один снимок был обведен красным фломастером. Мужчина, переодетый и накрашенный, как она, Клео, целовал женщину в костюме Митча Тэнка.

Джоша она узнала сразу – невозможно перепутать эти бицепсы, изгиб шеи, линию челюсти. Но кто женщина, к которой он так страстно склоняется? Женщина, которую он целует? И не просто целует, ведь это не кино. В сердце вполз холодок ревности. «Меня он никогда не целовал так». Она бросила быстрый взгляд в сторону Мо, которая усиленно дышала морским воздухом на балконе, и постаралась успокоиться. «Он никогда не полюбит меня, никогда…» Но сколько бы она ни повторяла себе эту горькую истину, в самой глубине души теплился огонек чувства, и чувство это не приносило ей ничего, кроме боли и разочарований.

Клео влюбилась в Джоша с первого взгляда и с первой встречи. Это произошло на кастинге: кинокомпания отбирала актеров на эпизодические роли для очередного блокбастера про Джеймса Бонда. Чувство было глубоким, всеобъемлющим, но абсолютно односторонним. Как бы она ни старалась – а сперва она старалась, просто из кожи вон лезла, чтобы привлечь его внимание, – он видел в ней только друга. Самое обидное, что такое отношение было абсолютно непонятно самой Клео. Она ощущала уверенность – нет, просто знала, что они созданы друг для друга.

Следовало сразу признаться в своей любви, думала она.

Ведь сейчас все зашло слишком далеко: вот уже два года они притворяются любовниками, и потому время для искренних и порывистых признаний упущено. Она и не предполагала, насколько трудно завоевать внимание Джоша, заставить его почувствовать ее незаменимость. К тому же игра в любовь – те сценки, которые они изображали на публике, – терзала ей сердце и рвала душу. Боже, порой Клео испытывала почти физическую боль от невозможности протянуть руку и взять то, что, по общему мнению, давно и безраздельно принадлежало ей. Она боялась того момента, когда обман раскроется, и она будет выглядеть жалко. А Клео не желала предстать объектом жалости и не могла себе позволить такого унижения. «Я единственный человек, который видит, как он живет, знает, чем он живет, и понимает его душевные порывы. Почему же он в упор меня не замечает?»

Клео бросила еще один настороженный взгляд на балкон и на всякий случай постаралась стереть с лица следы душевных страданий. Никто не должен заподозрить, что происходит в ее сердце на самом деле. Даже Мо. Особенно Мо. Слабость – непозволительная роскошь в мире шоу-бизнеса. Достаточно проявить слабость один раз, оказаться беззащитным – и тебя просто съедят. Клео прикрыла глаза длинными, тщательно подкрашенными и завитыми ресницами и принялась повторять про себя мантру, которой ее научил психоаналитик: «Джош относится ко мне как к другу, потому что его родители не одобрили бы его выбор, останови он его на мне. Дело не во мне, дело в его прошлом, в его воспитании. Я слишком хороша, красива и умна для него. Но когда Джош наконец перестанет что-то доказывать своим родителям и повзрослеет настолько, чтобы принять себя таким, каков он на самом деле, он поймет, что я его судьба, и он придет ко мне. Я должна ждать. Я должна быть сильной и терпеливой».

Она открыла глаза и опять взглянула на фото. «Вероятно, я с ума сошла, что все еще жду его и страдаю. Этот поцелуй… он выглядит слишком правдоподобным и страстным для шутки в честь праздника. Так скрепляют что-то… серьезное». Клео отложила газету и взяла папку, принесенную ей Мо. В ней самым аккуратным образом были подшиты все статьи о человеке, очень похожем на Джоша Тоби, который ходит по Нью-Йорку и раздает деньги незнакомым людям. «Щедрый благотворитель, похожий на Дж. Тоби, спас еще одного человека от отчаяния. Но наш ли это герой?» – гласил крупный заголовок в субботнем выпуске «Нью-Йорк тайме». Клео вздохнула: конечно, это он, кто же еще? Он всю жизнь помогает кому-то. Любой жук, заблудившийся на горячем тротуаре Лос-Анджелеса, вправе рассчитывать на то, что Джош подберет его и перенесет на ближайшую пальму. Джош знает по именам всех бездомных, которые обретаются в его районе, и с каждым из них здоровается за руку. А когда он в прошлый раз приехал в Нью-Йорк, то влюбился в некую Марго. Девица оказалась настолько правильной и праведной, что просто зубы сводило. Было это три года назад.

Клео вздохнула: все это можно рассматривать как очередное доказательство теории, выдвинутой ее психоаналитиком, – Джош подсознательно ищет женщину, которую одобрила бы его мать. Он сблизился с этой Марго, и начался форменный кошмар, потому что Джош Тоби – востребованный актер, связанный множеством контрактов и обязательств. Он не принадлежит ни себе, ни своей женщине почти десять месяцев в году, и это сводило Марго с ума. Она ревновала и устраивала скандалы, поскольку чувствовала себя ненужной. «А вот я бы поняла, – думала Клео. – Я живу той же безумной жизнью и не стала бы портить ему редкие выходные глупыми сценами и смешной ревностью». В конце концов, Джош осознал, что подобные отношения не имеют будущего. Ему нужно либо изменить свою жизнь, либо расстаться с Марго. Разумеется, он сделал выбор в пользу работы, и Клео уважала его за это. Но надо сказать, подобное решение далось Джошу очень нелегко. Его буквально снедало чувство стыда и вины, он был совершенно не в состоянии работать около трех недель! Пару раз он даже заводил разговоры о том, что мог бы стать учителем и поехать в какую-то Богом забытую страну, куда девица отправилась нести свет в массы и залечивать свои душевные раны.

Клео тогда стоило больших усилий удержать его от опрометчивых поступков, которые свели бы на нет годы тяжелого труда.

Раздались мягкие, приглушенные белым ковром шаги, Клео подняла голову: Морин вернулась с балкона, принеся с собой соленый запах моря. Она наклонилась, чтобы взять со столика газету, и ее роскошные волосы закрыли лицо. Мо была абсолютно натуральной блондинкой, и ее локоны падали до самой талии. Сегодня она облачилась в стильное летнее платье – отбеленный холст, последний писк моды. Злопыхатели перешептывались, что Мо удалось получить работу у Клео Чен, поскольку она вписалась в цветовую гамму интерьера. Клео боготворила белый цвет. На самом деле это было чушью, но оживляло репортажи, а дурная реклама лучше, чем никакая, К тому же Клео обнаружила: как только люди начали воспринимать ее как перфекционистку, зацикленную на работе, к ней гораздо реже стали обращаться со всякими просьбами. А уж просьб всегда было предостаточно: рекомендации, работу, деньги, любовь, информацию, роли, автографы – люди постоянно требуют от нее чего-то, и это может свести с ума любого человека. Все актеры испытывают подобное давление и учатся защищаться от него. Но есть такие, как Джош, которые просто не способны отказать. Поэтому пришлось придумать этот несуществующий любовный роман. Конечно, поток просителей не иссяк окончательно, но существенно обмелел. Однако Джош был безнадежен. Если его и не просили, он сам искал, кому бы помочь. И вот вам, пожалуйста, ввязался в очередные проблемы.

– Он сказал, что хочет повидаться с Арти, своим старым другом, – говорила Мо. – Убедил меня в необходимости отдыха. Я предоставила ему возможность инкогнито поехать в Нью-Йорк. Ну вообще-то отдых ему действительно необходим, Клео. За последние одиннадцать месяцев у него было два выходных.

– С кем он собирался увидеться? С Арти? Это такой экспрессивный итальянец, дизайнер театральных костюмов? Тебе следовало поставить меня в известность, Мо.

«Он сам должен был сказать мне, – думала Клео, – сказать, а не убегать, как мальчишка».

– Ты уехала на съемки в Париж. Все звучало достаточно безобидно, и мне не хотелось тебя грузить лишними проблемами.

– Безобидно? Даты посмотри на это! – Она ткнула пальцем в снимок. – Он засунул свой язык ей в рот по самые гланды! А все эти чеки, которые он раздает официанткам и прочему сброду? Неужели ты не понимаешь, что он вышел из-под контроля, Мо?

– Я пытаюсь как-то привести ситуацию в норму. Например, я заблокировала его кредитки. Теперь он может давать деньги только наличными. Небольшие суммы, не крупнее пятисот долларов. Это не так заметно и вряд ли попадет в газеты. – Мо помолчала и добавила: – Он большой мальчик.

Клео покачала головой:

– Джош в Нью-Йорке один и без присмотра – это как неисправимый игрок, который вырвался в Вегас. Он опять позвонит родителям, они наговорят ему гадостей, он ударится в свое любимое занятие: займется самобичеванием и раздуванием углей в костре своего комплекса неполноценности. И знаешь, чем это кончится? Он свяжется с женщиной, которую, как он подсознательно уверен, могла бы одобрить его мать.

Мо задумчиво разглядывала сидящую на диване суперзвезду, и Клео не слишком нравился этот проницательный взгляд. Неужели агент по отношениям с общественностью догадалась, что за заботой Клео кроется нечто весьма личное? Иной раз чересчур умные сотрудники раздражают, думала Клео, старательно удерживая на лице маску презрительного раздражения.

– Кто эта женщина? – спросила она.

– Дизайнер театральных костюмов. Через несколько часов я буду знать больше. Этот снимок прислала мне женщина по имени Саманта Оливия. Она работает в театре на какой-то маленькой должности. Сегодня утром я разговаривала с ней по телефону. Она утверждает, что Джош собирается играть на Бродвее. Театральная постановка «Ромео и Джульетты». Арти и эта женщина занимаются костюмами к спектаклю.

Клео вскочила, не в силах более сохранять даже видимость спокойствия.

– Он не может выйти на сцену! – воскликнула она. Речь уже шла не только о ее чувствах, но о карьере Джоша. Теперь любые ее действия будут оправданны. – Помнишь, что случилось, когда Джош вышел на сцену перед живой аудиторией? Он чуть в обморок не упал и еле убрался оттуда. Потом он сослался на болезнь, и скандал удалось замять. Но если снова все повторится, то второй раз нам не удастся списать его провал на желудочный грипп. Его репутация и карьера будут загублены!

Мо пожала плечами:

– Это его выбор. И он решил попробовать себя в театре.

– Но мы его друзья, Мо! – воскликнула Клео. – Мы должны поехать в Нью-Йорк и спасти его от него самого. Иначе он кончит, как тот бедняга в пьесе, – просто умрет!

Мо вздохнула, покачала головой, но затем вдруг просветлела лицом и спокойно сказала:

– Вообще-то я уже заказала билеты. Наш самолет вылетает через два часа.