— С тобой все в порядке?

— Да.

— Где… — Она осеклась.

Жарко, как в аду, и душно. Трубка плавала у меня в руке.

— Послушай, ты кое-что можешь сделать для меня.

— Все, что угодно.

— Кто у вас дежурит на рации в Верховном Комиссариате?

— Очень милые ребята. Все мои друзья. Я прихлопнул москита на левой руке, после которого осталось пятнышко крови.

— Спроси у них, не могут ли они перехватывать передачи на частоте 416 мегагерц. Требуется знание камбоджийского языка.

— Попробую. Что за передачи?

— Шоды.

— Кого?

Связь была ненадежной; удивительно, что она вообще работала в этой Богом проклятой дыре.

Наступило молчание, после которого послышалось:

— Господи… Но с какой стати ей… ты хочешь сказать, что ей поставили подслушку?

— Да. Прямо у вас под носом.

— Понято. Я тут же начну действовать. Это все?

— Пока да.

— Ты хочешь сказать, чтобы поставили круглосуточное прослушивание, да?

— Да. — Я сам должен был подумать об этом, и то, что я отмахал сорок миль по жуткой жаре и в духоте, не могло служить мне извинением. — Да, нон-стоп.

— Хорошо. Мартин, как здорово, да? Как ты… впрочем, ладно. Это очень важно!

— Да. И теперь я могу что-то предпринимать.

— Ясно. Когда я увижу тебя… — она опять осеклась и потом добавила: — Береги себя.

В трубке наступило молчание.

Сколько же градусов? Просто поразительно, что эти чертовы москиты еще могут летать; вентилятор не работал: в последний раз, когда его включили, от влажности произошло короткое замыкание и потолок обуглился — привычное дело в таких местах.

Я снова вышел на оператора, дал ему номер и стал ждать.

За единственным запыленным окном открывался вид на улицу, на которой не было видно ни одной машины — только мулы, рикши и пешеходы, некоторые из них тащили на голове плетеные корзины, заполненные головками мака, тут все благоухало запахом мокрой мешковины, перемешанной с какой-то горечью; похоже, что тут недалеко проводили первоначальную очистку сырья, и лаборатория вроде бы размещалась в покосившемся ангаре из ржавого железа, с высокими окнами, в которых отражались лучи заходящего солила.

Ритмичные движения за стенкой ускорились, кто-то издал страстный стон: кровать стояла у стены и был слышен каждый скрип. Девушки все время попадались мне навстречу. “Хочешь девочку?” — “Нет, но, может быть, у вас есть что-нибудь от москитов?” — Емкость с жидкостью стояла на стойке, и я отлил себе немного.

Прозвучало слово по-китайски.

— Чен?

— Кто это? — По-английски.

— Джордан. Короткое молчание.

— Иисусе, ты еще жив?

— Послушай, Джонни. Тебя прослушивают.

— Ты хочешь сказать?..

— Тебе кто-то всунул электронную подслушку. “Клопа”. В трубке раздался легкий треск.

— Не может быть. Тут всегда кто-то есть. — Но чувствовалось, что он поражен.

— Могли подключиться к телефонной линии снаружи или врезать в стенку. Тебе надо как следует все проверить. Снова молчание.

— Ты уверен?

— Да.

— Как… — Он осекся, точно как Кэти, ибо понял, что, если я прав, то нас подслушивают и сейчас. — О`кей. Все ясно, я отключаюсь.

Я повесил трубку. Самое главное сделано. Первым делом надо было посадить человека прослушивать Шоду, контролировать ее связи. Затем надо было предупредить Чена, что я и сделал. Но я не смог попросить его вылететь за мной, если у него есть такая возможность, я не хотел, чтобы мою просьбу услышал кто-то еще. Через час я снова созвонился с Кэти.

Мой летный комбинезон превратился в лохмотья после прыжка и похода через джунгли; найдя поблизости магазинчик, заваленный джинсами, куртками, кимоно и рубашками, я провел тут немало времени, подбирая одежду, в которой нуждался, после чего, вернувшись в гостиницу, принял душ и переоделся, то и дело смахивая москитов с лица и рук: солнце спустилось в джунгли, и они обнаглели. Закрыв окно, я опустил тонкую выцветшую занавеску, оставил гореть лишь лампочку под потолком.

Кэти не оказалось дома, и, позвонив в Верховный Комиссариат, я наконец нашел ее там.

— Мы же все организовали, — сказала она.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда что-то в самом деле важное, я никогда не теряю времени. — В голосе ее звучало лишь удовлетворенное самолюбие, ни капли обиды. Она в самом деле сработала чертовски быстро.

— Я не сомневался.

— И я просто счастлива. Почему ты снова звонишь? С тобой все в порядке?

— Да, но ты должна еще кое-что сделать для меня. Позвони Джонни Чену и договорись с ним о встрече в здании Верховного Комиссариата. Внутри. Когда он явится, узнай, сможет ли он вылететь ко мне.

— Куда?

— Он знает.

Я не хотел, чтобы ее видели с Ченом, и не хотел, чтобы она знала, где я нахожусь. Кто подслушивал Джонни Чена, вполне возможно, он и следит за ним, и я не хотел, чтобы она засвечивалась.

— Хорошо, — сказала она.

— Скажи, пусть он проверится по дороге. Нет ли за ним хвоста. Если есть, скажи ему, пусть избавится от него, прежде чем заходить в здание. Если он не сможет оторваться, пусть не идет на встречу.

— Он в опасности? — секунду помолчав, спросила она.

— Нет. — Чен был готов к подобной ситуации из-за своего образа жизни. — И, наконец, скажи ему, что, когда он найдет “клопа”, я хотел бы увидеть его.

— “Клопа”…

— Когда он найдет его, пусть побережет для меня.

— Хорошо.

Раздался выстрел, и я насторожился. Где-то в дальнем конце улицы, но достаточно громко — крупный калибр.

— Значит, вот так…

— Что там за треск?

— Глушитель у машины.

Короткое молчание, после чего она сказала:

— Вот дерьмо. — Она не поверила мне. — Береги себя, Мартин.

Я сразу же повесил трубку на тот случай, если снова начнется стрельба. Кто-то в отдалении завопил, раздался еще выстрел, и крик смолк. Мне уже говорили, что здесь образ жизни такой: когда я выбрался на разбитую дорогу через джунгли, то первое, на что я обратил внимание, были три сгоревших остова самолетов у взлетной полосы, группа лаосских солдат, охраняющих караван мулов, что спускались по горной тропе, и полдюжины офицеров полиции и армейских полковников с пистолетами на поясе. На улице нередко можно было встретить человека с атташе-кейсом, прикованным цепочкой к кисти, направлявшегося в рафинажную, и еще чаще солдат, сопровождавших открытые грузовики с поклажей от рафинажной к взлетной полосе. Во всех чувствовалось напряжение, кроме как в местных рабочих, но некоторые из них выглядели совсем пришибленными. При этой жаре много не надо, чтобы вызвать взрыв эмоций и стрельбу.

Первым делом я откровенно удивился, обнаружив телефон в номере, потому что он никак не вязался с ржавым рукомойником, сгоревшим вентилятором, ломкими обоями и облупившимися стенами, но это единственная гостиница, что попалась мне на глаза, и у меня была куча дел, для которых требовался телефон, так что я не привередничал.

Я попытался связаться с Челтенхемом, но девушка на линии сказала, что это невозможно, так что, положив трубку, я лег на койку, задернув противомоскитную сетку, от которой тянуло лимонной кислотой, и стал ждать звонка Чена, стараясь не думать, что ему не удастся связаться со мной. Я не представлял, как давно стоит у него подслушка — она могла торчать у него несколько месяцев как следствие привычной операции сингапурской полиции против торговли наркотиками или же ее могли ему всунуть сравнительно недавно те люди, которые решили последить за Ченом, и с их стороны было бы логично поставить обиталище Чена под наблюдение. С другой стороны, я незамеченным прокрался в фургон и добрался до аэропорта, откуда сразу же улетел, так что, вполне возможно, все дело в наркотиках.

Зазвонил телефон.

Он разбудил меня, потому что я то ли задремал, то ли плавал в кошмарах — и не дай Бог даже во сне увидеть таких псов.

— Да?

— Джордан?

— Да.

— Чен.

На моих часах было 18.00, я спая всего два часа после изматывающего перехода.

— Откуда ты звонишь?

— Из Британского Верховного Комиссариата.

— За тобой не было хвоста?

— Нет. — По тону его голоса чувствовалось, что он в этом не сомневался.

— Та нашел “клопа”?

— У меня не было времени заниматься им. Зачем он тебе нужен?

— На тот случай, если мне придется переговорить с полковником Чоу. Джонни, ты можешь вылететь и вытащить меня отсюда?

Он молчал, размышляя.

— Нет. Но подожди минутку. — Я слышал в трубке шелест бумаг. Кровать в той комнате опять стала тереться о стенку; там жила белая маленькая шлюшка; одна из них как-то сказала мне, что хуже всего на свете — это тоска. — Ты еще на месте?

— Да.

— Есть такой парень по имени Текс Миллер, янки. Где-то к полуночи он сядет на полосу. У тебя есть карандаш?

— Да.

— Номер его удостоверения НКб-75832. Текс, хотя и слишком много говорит, парень толковый, и сделает все, о чем я его попрошу. Он доставит тебя до На Транга на побережье Вьетнама — они перебрасывают грузы через его порт. Там есть гражданский аэропорт, откуда ты сядешь на рейс до Сингапура, если думаешь попасть сюда. Усек?

Я сказал, что да, усек.

— Если у тебя бумаги не в порядке, попроси Текса протащить тебя — он это сможет, они кормятся у него из рук. О`кей?

— Я у тебя в долгу.

— Не думай об этом. Сообщив об этом чертовом “клопе”, ты сам не знаешь, что для меня сделал.

Я подумал было, чтобы он предупредил Кэти относительно моего скорого возвращения в Сингапур, но не сделал этого. Не стоит искушать судьбу.

Деревушка погрузилась в темноту, кроме нескольких полосок света, где занавеси неплотно прилегали к окнам. Стоя на краю взлетной полосы, я видел только поблескивание металла, когда в полосу лунного света попадали солдаты, некоторые из них были вооружены. В тихом ночном воздухе курились дымки сигарет, попахивающие марихуаной.

Я подумал было, что он запаздывает, но лишь потому, что не заметил силуэта на фоне звездного неба: самолет приземлялся без посадочных огней; я услышал лишь шум двух его двигателей, когда он заходил на посадку; затем где-то поблизости загудел генератор и вспыхнуло шесть-семь фонарей на полосе, прикрытых колпачками. Примерно в тысяче футов над землей блеснули его посадочные огни, и на фоне звезд мелькнули очертания самолета. Крылья чуть качнулись, когда он выравнивался, мощно взвыли двигатели, он шлепнулся на полосу и покатился по ней тормозя, и теперь в свете прожектора, освещавшего ему дорогу, я увидел его размытые очертания. Когда свет упал на опушку джунглей, оттуда раздались тревожные вскрики обезьян и попугаев.

Как только П—68 остановился, его тут же окружили солдаты, а когда Миллер спрыгнул на бетонку, полицейский капитан направил ему в лицо луч фонарика и попросил предъявить документы. Я дожидался его, стоя в полутьме.

— Я Джордан, — остановил я Текса.

— Кто? — Он уставился на меня. — Ага. Ну да. Пошли со мной, идет?

На кисти у него болтался металлический атташе-кейс, скорее всего, с наличностью. Когда мы проходили полосу света, он снова уставился на меня, внезапно остановился.

— Значит, Джордан. А у вас есть какое-нибудь удостоверение?

Я показал ему бумаги, выданные мне таиландцами, он поднес их к свету и, прищурившись, стал изучать — невысокий толстенький человечек с рыжими волосами; летный шлем криво сидел у него на голове, под легкой рубашкой вырисовывались очертания рукоятки пистолета, а пальцы левой руки были усеяны кольцами: рубины и изумруды и одно кольцо в виде золотой змейки с топазовыми глазами.

— О`кей, порядок. Джонни говорил мне. — Закурив, он глубоко затянулся. — Господи, как полегчало, а то там и не курнешь. — Он вернул мне документы. — Давай-ка зайдем, у меня тут есть кое-какие делишки.

Мы стояли под фонарем у входа в рафинажную, и было видно, что он еле держится на ногах, глаза у него были красные и припухшие, кожа посерела, и рука тряслась, когда, расстегнув замочек на цепочке, он сунул ее в карман.

— Пакди здесь? — крикнул он.

— Он едет, Текс.

— Ради Бога, поскорее бы. Я-то сел вовремя. Стоял запах аммиака. В маленьком ангаре с жестяной крышей работали двадцать или тридцать девушек; пять или шесть надсмотрщиков постоянно ходили по проходу, а еще двое не отходили от закрытых дверей.

— Приходилось бывать в таких местах?

— Нет.

— Ну и вонища, верно? — Он протянул мне руку. — Я Текс Миллер, но, думаю, ты это знаешь. Как тебя зовут, Джордан?

— Мартин. Очень любезно с твоей стороны, что ты согласился подхватить меня.

— Не стоит благодарности, я должен Джонни один рейс. — Он наблюдал за девушками. — Здесь действует Кун, и вся деревня ходит под ним. Он платит на круг пару тысяч баксов за партию опиума-сырца, который доставляют с окрестных гор, а тут и еще в парочке таких укромных мест его очищают: он стекается сюда со всего Треугольника. Иисусе, ты только посмотри на эти груди, слишком большие для такой малышки. — Он снова затянулся.

Она выглядела лет примерно на шестнадцать. Как и все. Шестнадцать лет, припухшие глаза, и никому из них долго не протянуть.

— Затем они переправляют почти чистый героин в килограммовых пакетах в Бангкок, где его цена доходит примерно до четырнадцати тысяч, после чего прямо по воздуху его перегоняют в Штаты или в лаборатории мафии в Сицилии, откуда он полноценным товаром поступает прямо в Большое Яблоко и в Лос-Анджелес, и стоит он на круг тысяч восемнадцать, может, двадцать; а после того, как в него подбавляют лактозу, хинин, детскую присыпку, стрихнин и еще черт знает что, он расходится по пушерам, которые и выносят его на улицы, где первоначальные две тысячи баксов превращаются в два миллиона.

Мимо нас прошел какой-то мужчина, и он повернулся к нему.

— Эй, ради Бога, куда подевался Пакди? Я должен вылететь через три часа, а мне, черт побери, и поспать необходимо. — Он снова повернулся ко мне.

— Конечно, в Лаосе есть и своя местная торговля. Они крутят сигареты в лаборатории, набивают их героином самой грязной очистки и продают под названием “Балл Глоуб Глоуб”, с гарантией стопроцентной чистоты, и знаешь, какой у них фирменный знак? Пара занюханных львов рычат друг на друга с обеих сторон глобуса — ну, точно намекают на соперничество. Хочешь курнуть, Мартин? Настоящий “Кэмэл”.

— Не сейчас. Поэтому деревня и затемнена? Из-за конкурентов?

— Частично из-за этого, а частью из-за того, что тут так принято. Конечно; вечно есть соперники — взять хотя бы Вант Хенга или Трикки Ли или Марико Шоду и прочую публику — им ничего не стоит бросить сюда пару бомбардировщиков и смести все с лица земли, так что никто не собирается облегчать им задачу. Есть и официальная сторона дела, понимаешь ли: генералу лаосской армии правительственным отделом по борьбе с наркотиками поручено очистить от Куна эти места, но при сегодняшнем положении дел он может сделать вид, что тут никого и ничего нет, так что правительство получит право сказать, что оно не в курсе дела, что тут происходит. Ты понимаешь, какие тут крутятся большие деньги? Через это место ежедневно проходит три, а то и четыре миллиона, и… эй, Пакди, ради Бога! Минутку, Марта, я сейчас вернусь.

Он отсутствовал минут пятнадцать и вернулся со своим атташе-кейсом, но на этот раз не собирался вешать его на цепочку.

— Все о`кей, уже начал разгружаться.

В гостинице он расписался в книге гостей, и все его движения, несмотря на усталость, были быстрыми и стремительными. Он понимал, что времени у него немного и давал мне это понять.

Женщина за конторкой подтянула к себе журнал.

— Нужна девочка, Текс?

— Угадала. Да и парочка бы не помешала. Ким здесь?

— Поищу.

— И скажи им, чтобы поторапливались, мне надо еще вздремнуть. О`кей, Марта, будь на месте к трем, идет? Это будет… — Он глянул на свои золотые часы на широком браслете — через два с половиной часа. Устраивает? Я кивнул — устраивает.

Вырулив в конец взлетной полосы, мы сидели в пилотской кабине, ожидая разрешения на взлет.

— Значит, ты не торговлей тут занимаешься. Марта?

— Нет.

— Что же ты тут делаешь, в этих забытых Богом местах?

— Я агент.

— Торговый?

— Из бюро по борьбе с наркотиками.

Пей он что-нибудь, обязательно бы поперхнулся.

— Ты, должно быть, шутишь. — Но он был готов схватиться за оружие.

— Да, конечно, шучу.

— Ну, Господи Боже, тут такие шуточки не в ходу, ты это понимаешь?

— Английский юмор.

— Ничего удивительного, что вы просрали империю. Пару раз мигнул зеленый огонек, вспыхнули огни взлетной полосы, он включил двигатели, снялся с тормозов и двинулся; я почувствовал, как меня вдавило в сиденье, и вот мы уже в воздухе, и огни под нами погасли.

— Прости, Текс.

— А? Ах, это? Все в порядке. Ты просто не понимаешь, в какой оказался ситуации. Тебе удобно? Так придется провести пару часов.

— Да. На Транга.

— Верно. В Южном Вьетнаме.

Мы заложили крутой вираж, и стрелка компаса качнулась у отметки шестидесяти семи градусов.

— Откуда там на полосе сгоревшие самолеты, Текс?

— Там садиться непросто, и некоторые летчики не выруливают на полосу. Много не надо, чтобы мы заполыхали, если неправильно приземлимся — для полета часто нужно дополнительное горючее и мы заливаем его в резиновые матрацы, так что сейчас на борту полно горючки.

— То есть, я на ней и сижу?

— Верно. Так что, если захочешь покурить, тебе лучше выйти на крыло.

— Американский юмор.

— Попал.

— Я слышал внизу какие-то выстрелы. Что там случилось?

— Ну, случается кто-то из кули, грузчиков или погонщиков мулов слетает с катушек — знаешь, как порой бывает после трудного пути? — и они кидаются ва всех и вся, и тогда солдаты или полицейские просто пристреливают их; мы не можем позволить, чтобы в таком месте все стояли на ушах, понимаешь ли, и без того все нервные и, не дай Бог, может начаться сплошная разборка. Или, скажем, не поладили торговцы, поставщика не устроила оплата или покупатель, попытался надуть партнера — словом, смахивает на наш Дикий Запад во времена золотой лихорадки, если не считать, что деньги, которые переходят из рук в руки в Треугольнике, исчисляются тысячами — а может, и миллионами — каждый божий день. Понимаешь, тут джунгли. Но считай, что там внизу поле маргариток.

Теперь мы держались курса на юго-восток и снизились до высоты десяти тысяч футов.

— Как долго ты еще планируешь заниматься этим делом? В какой-то мере я говорил лишь для того, чтобы он не заснул. Три часа назад, когда он поднимал самолет в воздух, он выглядел уставшим как собака: поспать ему довелось не больше двух часов, поскольку минут тридцать он еще возился в постели с двумя девчонками. А мы летели на цистерне с бензином, и, если он будет клевать носом, нам уже ничего не поможет. — Как долго… я что?

— Думаешь еще тут работать?

— Думаю, еще пару лет, что-то вроде. К тому времени я скоплю три или четыре миллиона баксов, после чего махну в Акапулько или в Монте-Карло немного развеяться.

— Большая ли конкуренция среди действующих пилотов?

— Не очень. Порой бывают стычки, но в общем-то мы не мешаем друг другу.

— И не бывает, что вы, скажем, пытаетесь поставить друг другу “клопов”?

— Думаю, нет. Все мы знаем, кто куда летает, и этого достаточно. Подслушка? Нет, никогда о них не слышал.

— Джонни сказал, что ты можешь протащить меня мимо контроля, верно?

— Конечно. Только не тыкай им в нос свои бумаги, ладно? Уж очень от них несет политикой.

В 05.52 мы с ним оказались по ту сторону аэровокзала и взлетного поля: ветер погромыхивал неплотно закрытыми ставнями кафе и шелестел верхушками пальм, на которые падал свет уличных фонарей.

— Если тебе нужно будет куда-нибудь лететь. Марта, дай знать Чену. Я всегда к твоим услугам.

— Я перед тобой в долгу. И надеюсь, тебе повезет.

— В чем?

— Выдержать еще два года.

Он пожал плечами, махнул рукой и, оставив меня, выпустил дым от сигареты, который пеленой потянулся за его спиной.

Когда я приземлюсь в Сингапуре, мне будет нужен какой-нибудь надежный транспорт, так что я подошел к таксофону и позвонил в Верховный Комиссариат, но Кэти на месте не оказалось. Затем я дал оператору дежурный номер в Челтенхеме, но телефон звонил впустую; наконец я повесил трубку.

“Если понадобится какая-нибудь помощь, старина, я со своей стороны буду вкалывать, не покладая рук, и я на постоянной связи с людьми и в Лондоне и в поле.”

Все это, конечно, хорошо, но кто эти “люди в Лондоне”, что, у него за полевые контакты, и почему, черт побери, он не мог кого-нибудь посадить на вахту у телефона в Челтенхеме, потому что мне нужно направление, и нужно оно немедленно — так же, как и надёжное укрытие в Сингапуре, ибо, чтобы справиться с заданием, базироваться я могу только там, а полиция, должно быть, уже опознала Венекера, и, если сообщение о нем уже попало в сводку новостей, команда Шоды снова спущена с. цепи и рыщет в поисках меня, и Кишнар дышит мне в затылок. У Чена останавливаться теперь опасно, потому что мы не знали, то ли Сайако поставила “клопа” к нему, то ли кто другой, кто сразу же поставит Чена под наблюдение, как только выяснит, что “клопа” раздавили.

Из На Транга в 16.58 вылетал самолет малайзийской авиакомпании, и, купив на него билет, я еще раз пять пытался связаться с Челтенхемом, но каждый раз терпел неудачу. От этого сукиного сына пользы мне было, как от дохлой курицы.

Взлетели мы с опозданием минут на десять, но, поскольку дул попутный ветер, сели в 19.47. Луну затянули густые облака, и на полосе вскипали пузырями лужи, воздух был густой, влажный и пах цветами. Я показал свои таиландские документы, мне не задали никаких вопросов, и я, воспользовавшись выходом с надписью “Только для персонала аэропорта”, оказался на аллее, а когда, обогнув стоянку такси, оглянулся в поисках укрытия, из дверей показался человек в плаще…

— Прошу прощения.

Я был в темных очках, пилотском шлеме, и он присматривался ко мне. Затем кивнул.

— Как прошел полет? — Пепперидж.

— Нормально. Что…

— Первым делом тебе надо убраться отсюда. Идем-ка. Он втащил меня в машину с затемненными стеклами и дипломатическим номером, за рулем которой сидела Кэти. Да, надо отдать ему должное — все это было проделано в отличном стиле.