Президент Трансокеанской авиакомпании целый час дожидался в гостинице «Мирафлорес» появления Уиллиса.

В течение этого часа он спросил у двух разных портье, где мистер Рейнер, и получил тривиальный ответ: «Уехал, не оставив адреса». Гейтс решил, что его сотрудник выполнил полученное из Лондона указание и улетел домой. Но все же он, сам не понимая почему, беспокоился из-за Рейнера. Запрос Рейнера по поводу того, чтобы остаться здесь, в Пуэрто-Фуэго, произвел несколько странное впечатление, но в нем не было заметно никаких вызывающих интонаций. А теперь Рейнер был на пути домой.

Гейтс был исполнен энергии, которая требовала выхода. Он уже изучил карту города, висевшую на стене, и теперь прохаживался по залу, украшенному арками, пальмами и испанскими плетеными кожаными украшениями. Затем он снова смотрел на карту и опять принимался ходить по залу, пока на одежде не выступили пятна пота. В конце концов он был вынужден потребовать литр наранхильи со льдом и сесть. Сидеть было хуже, чем ходить, потому что от бездействия он начинал волноваться и становился раздражительным. Он продолжал потеть.

Он думал об Уиллисе, как любой другой думал бы о человеке, с которым должен встретиться. Он восхищался холодным самообладанием Уиллиса почти десять лет. Уиллис никогда не спешил, но все же никогда не опаздывал. Он никогда не смотрел на часы, но всегда точно знал время. Со сверхъестественной энергией змеи он спокойно скользил с места на место и успевал раньше тех, кто несся на подгибающихся ногах – к этим людям относился и сам Гейтс. Если бы Уиллис знал о приезде президента T.O.A., то, конечно, оказался бы здесь за пять минут до появления Гейтса. Президент авиакомпании не сообщил о своем приезде никому. Лишь один сотрудник службы перевозок, на благо себе, узнал президента, когда тот шел через аэропорт Сан-Доминго. Он не хотел, чтобы Уиллис или Рейнер ожидали его. Изрядной долей своих успехов Гейтс был обязан молниеносным налетам. Его отец, трудившийся на бирмингемском медеплавильном заводе, сказал ему когда-то: «Пользуйся каждой возможностью удивлять людей, сын. Это подхлестнет их – и ты на коне».

Он подозревал, что помимо его собственного, прямого, способа удивлять людей существовали и другие. К числу последних относился и метод Уиллиса «подхлестывать», изучая издалека слабости людей, а затем играть на них. Уиллис был прежде всего наблюдателем и хорошо справлялся со своим делом, но он мог изучать вещи и людей только прячась за невидимую стену, которую создавал своим поведением. Она позволяла ему скрывать от других свои блестящие глазки.

Гейтс умел удивлять людей и знал, какие это приносит преимущества. Поэтому ему было нелегко с такими людьми, как Уиллис, которые могли умело ответить сюрпризом на сюрприз. Но он все же восхищался качеством, которое порой называл членам правления. То была невозмутимость (или равнодушие).

Уиллис, совершенно свежий с виду, легкой походкой вошел в гостиницу перед самым закатом. На нем был полотняный костюм и парусиновые туфли. Могло показаться, что он только что появился в городе, сойдя с борта круизного лайнера.

– Ну, если это не мистер Гейтс… – Удивленный тон был деланным, будто он увидел президента в окно, но не собирался говорить об этом. Может быть, так оно и было.

– Привет, Уиллис. Я надеялся, что вы все же появитесь. Не хотите выпить?

– Охотно. Ром здесь очень хорош.

– Ром? Вам от него не жарко? – Дурацкий вопрос: Уиллису могло бы стать жарко разве что от адского пламени. Да и там большая часть жара была бы поглощена стеной.

– Мне нравится его аромат, – со своей кривой улыбкой сказал Уиллис. К ним уже шел официант, очевидно, получив какой-то телепатический заказ. Когда Гейтс захотел выпить апельсинового сока, ему пришлось несколько раз крикнуть в шахту лифта; только после этого к нему подошли.

– Уиллис, эти парни понимают по-английски?

– Возможно, сэр.

– Тогда пойдем куда-нибудь в тихое местечко, где можно спокойно поговорить. Для начала: вы знаете наверняка, что Рейнер отправился в Лондон?

– Думаю, что скорее всего так. Его депортировали.

– Его – что?

– Я говорил об этом с консулом. Видели, как полицейские вчера рано утром сажали мистера Рейнера в самолет.

– Почему?

– Ему в багаж подбросили неподобающую литературу, сообщили об этом полиции и «посоветовали» проверить его. В таком случае депортация – достаточно вежливое мероприятие.

– Откуда вам это известно?

– Я заметил, что он выехал из гостиницы две ночи тому назад, и заинтересовался.

– Вы знаете, что я послал ему телеграмму с приказом вернуться?

– Да, мистер Гейтс, но мне показалось, что он не слишком-то обрадовался ему. – Уиллис с умеренным интересом смотрел на негодование начальника. – Мне сказали, что он был арестован.

– Вам сказали! Кто?

– Один из местных портье.

Раздражение Гейтса все усиливалось. Ему самому сказали, что Рейнер просто выехал.

– Арестован!

– Да. На следующее утро я отправился к консулу узнать, нельзя ли чем-нибудь помочь. Но к тому времени самолет мистера Рейнера уже шесть часов находился в полете, а консул успел связаться с Сан-Доминго и узнать, как все происходило. – Он точно в нужный момент сделал глоток белого рома и взглянув на Гейтса через край стакана.

– Они не имеют права так обращаться со служащим Т.О.А.! Почему вы не телеграфировали мне? – Он выглядел очень раздраженным.

– Сеньор Гейтс! – раздался голос портье, спешащего со сложенным листком бумаги.

– Это я.

Гейтс развернул телеграмму.

«РЕЙНЕР ДЕПОРТИРОВАН СЕГОДНЯ В 3 УТРА ТОЧКА УТВЕРЖДАЕТ ЧТО БЫЛ ЛОЖНО СКОМПРОМЕТИРОВАН ТОЧКА УИЛЛИС».

Телеграмма была отправлена вчера в 09.00.

– Вашу телеграмму переслали мне из Лондона. – Гейтс толкнул телеграмму через стол Уиллису. Он был слишком разражен способностью Уиллиса вытаскивать кроликов из шляпы, чтобы извиниться за слишком поспешные выводы. – Почему им потребовалось выставить его из страны?

Уиллис медленно, как радар, повернул свою длинную узкую голову. Портье уже скрылся из поля зрения.

– Я думаю, стало известно, что мистер Рейнер интересуется тем же самым, что изучаю здесь я. Местным жителям это не нравится. На моих чемоданах стоят очень хорошие замки, а здешний климат меня вполне устраивает. – В уголках его маленьких прозрачных глаз появились чуть заметные морщинки, означавшие довольную улыбку.

– Ей-богу, я займусь этим вместе с послом! – Гейтс встретил спокойный отрезвляющий взгляд своего подчиненного. – Конечно, после окончания расследования.

– Да, мистер Гейтс. Сейчас нам совершенно не нужна излишняя реклама. В любом случае, вы хотели, чтобы мистер Рейнер вернулся домой, ведь правда?

– У вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, кто мог это сделать? – спросил Гейтс, твердо глядя Уиллису в глаза.

– О, нет.

– Вообще никаких? – Этот прямой пристальный взгляд в зале заседаний вынуждал многих признаваться в том, что они надеялись скрыть.

– Я уверен, что это не был его соотечественник.

– Я вовсе не предполагаю, что это ваша вина, Уиллис. – Хотя, конечно, Гейтс именно это и предположил.

– Я думал о Линдстроме, – вежливо сказал Уиллис.

Гейтс сделал большой глоток из своего стакана.

– Вы видели Линдстрома?

– Еще нет.

– Но думаете, что он здесь?

– Да.

– Послушайте, есть здесь хоть какое-нибудь место, где можно поговорить?

– Это удобно сделать на открытом воздухе. Мы могли бы заодно посмотреть закат.

– К черту закат.

Они поставили на стол пустые стаканы, и Уиллис своими короткими целеустремленными шажками повел шефа на Авениду-дель-Мар. Солнце уже почти касалось поверхности океана, но земля все еще хранила его жар и асфальт под ногами был горяч. Из домов начали появляться люди; казалось, будто все они одурманены после жаркого дня.

– Красивый бульвар, – пробормотал Уиллис.

– Очень. Ну, Уиллис, что вам удалось выяснить?

Сотрудник службы безопасности начал разговор издалека, тщательно подбирая слова, будто докладывал правлению компании о подделке счетов:

– В этом городе, мистер Гейтс, ощутима атмосфера напряженности. Напряженности и предвкушения. Такая же точно атмосфера была в Бангкоке в прошлом году, как раз перед революцией. Отдельные признаки, каждый из которых сам по себе не покажется подозрительным, заметны повсеместно. Икаса непопулярен в народе. Никто об этом не скажет вслух, но так или иначе продемонстрируют при первой же возможности. Обратите внимание на почте или где-нибудь еще, как они кулаками пришлепывают марки на конверты. Посмотрите в баре, как превосходные портреты президента случайно обливают вином. Только вчера я видел, как полицейские разогнали группу разговаривавших между собой людей – всего пять человек. Они могли обсуждать новости боя быков или стоявшую неподалеку девушку в красном, но полиция разогнала их. Сегодня в полдень был убит продавец лотерейных билетов. Его оставили на улице с перерезанным горлом, хотя, чтобы скрыть убийство, вполне можно было дождаться темноты и бросить тело в море, где о нем позаботились бы акулы. И это тоже было в Бангкоке: осведомителя, в качестве примера для других, заставляют замолчать. Но в Сан-Доминго, где я был сегодня утром, обстановка иная…

– Не хотите же вы сказать, что полиция режет народ!

– О нет. Человека убили за то, что он мог иметь дело с полицией. – Он остановился, огляделся как аист и снова догнал президента. – Что-то готовится, мистер Гейтс. Что-то готовится.

– А как все это связано с пропавшим авиалайнером?

– Пока не могу сказать. Я еще не готов изложить свои гипотезы.

– Уиллис, давайте считать, что они уже созрели, и обсудим их.

– Похоже, что местные жители совершенно не желают разговаривать о пропавшем самолете, даже вспоминать о нем. Они все внезапно глохнут, и эта глухота продолжается до тех пор, пока речь не заходит о бое быков или девушке в зеленом платье из бара. Но и те, кого мы называем официальными кругами, также не стремятся обсуждать эту историю. Никто не хочет о ней знать. Это, конечно, чрезвычайно интересно, Расследование замалчиваемого события, без сомнения, является самым трудным расследованием. Единственное реальное упоминание – краткий обзор новостей двухлетней давности, который я нашел в подшивке «Ла-Насьон», ежедневной газеты, выходящей в Сан-Доминго. Я переписал заметку.

Он достал изящный бумажник, вынул из него лист бумаги и вручил его Гейтсу. Они остановились Пока Гейтс читал красивый почерк Уиллиса, тот присматривался к человеку, стоявшему в подъезде на другой стороне проспекта. Судя по всему, это был полицейский детектив. Во всем мире этих парней учат никогда не стоять на открытом месте, там, где каждый так бросается в глаза. И действительно, ведь сама идея рамы заключалась в том, чтобы сосредоточить внимание на заключенной в ней картине.

Гейтс читал, шепотом проговаривая про себя слова:

«Во время скандала в Пеон-баре, неподалеку от армейских казарм, двое офицеров, пытавшихся восстановить порядок, получили ножевые ранения, от которых немедленно скончались. Это были капитан „Густо“ Римиз из Ла-Валлеры, тридцати лет, и лугартениенте Хозе Торрес, тридцати трех лет, из Сан-Доминго. Предпринято тщательное расследование.»

Когда Гейтс перестал бормотать, Уиллис сказал:

– Это приблизительный перевод. Посетив Пеон-бар я провел негласное но тщательное собственное расследование. Эти двое офицеров были пилотами с гидросамолета, базирующегося на озере Асул.

У Гейтса хватило здравого смысла не притворяться понимающим там, где он не видел никакого смысла.

– Ну и что?

– Обратите внимание на дату, мистер Гейтс. Четвертого марта 1961 года. Именно в этот день исчез авиалайнер № 10.

– Полагаю, это замечательно. – Он стоял, чувствуя себя неловко в промокшей от пота одежде, и решил про себя, что в один прекрасный день наберется решимости и скажет Уиллису: «Я плачу вам чертовски хорошие деньги не за загадки – мне нужен товар».

– Мне тоже так кажется. Гидросамолеты работают в океане и, конечно, удобно базировать их на озере совсем рядом со столицей. Возможно, эти два пилота патрулировали район, когда самолет шлепнулся в воду, знали что-то об этом, и их заставили замолчать. Человек в Пеон-баре сказал мне, что после этого скандала больше никто не умер от ран, раненных просто не было. Как вы говорите, замечательно. Я, естественно, намерен разобраться с этой историей, но на это потребуется время. Слишком уж мало народу соглашаются обсуждать ее, наподобие моего друга из Пеона.

Они подошли к металлическим столикам и опустились в кресла, чтобы выпить. Гейтс решил не ломать себе голову над содержанием заметки. Когда он видел совпадение, то узнавал его. Уиллис пробыл здесь лишь несколько дней, и было вполне естественно, что он раскапывает любые фрагменты, которые на первый взгляд кажутся существенными.

– Значит вы еще не видели Линдстрома?

– Еще нет.

– Или хоть кого-нибудь из оставшихся в живых?

– Нет.

– Два дня назад я получил телеграмму от Рейнера. Он сообщил, что считает необходимым довести его до конца. Я полагаю, что у него здесь было что-то, подлежавшее завершению. Что это могло быть?

Уиллис произнес еще одну импровизированную короткую речь.

– Скорее всего, ничего определенного, хотя он оказал мне большую помощь, сообщив о версиях, которые разрабатывал. Они полностью совпадали с моими собственными, и для любителя он, по моему мнению, поработал хорошо.

– Настолько хорошо, что его выставили из страны!

– Не «настолько» хорошо, а «довольно» хорошо. Нужно было замести свои следы, а у него не хватило для этого опыта. Но он, казалось, был уверен в том, что Линдстром скрывается здесь, и его прячут местные жители. Он также сказал мне, что опознавал уцелевшего пассажира…

– Пассажира?!

– Мадемуазель Видаль, актрису с достаточно серьезной репутацией но малой международной известностью. Она работала в «Комеди Франсез». – Последовала непродолжительная пауза. – Должен заметить, мистер Гейтс: мне кажется, что он сказал мне о ней гораздо меньше, чем мог.

– Это несерьезно. Рейнер не заглядывался на женщин, и даже если бы и заглядывался, то не затеял бы интригу во время такого важного расследования!

– Я не стал бы ручаться, мистер Гейтс. Урожай может созреть в самый неподходящий момент. Все мы помним, Цезарь был ужасно занят именно тогда, когда бросился в объятия Клеопатры.

– Но мы-то говорим о Поле Рейнере! – Гейтс был разочарован в Уиллисе. Бедный охранник превратился в романтика. Он сказал с нажимом: «Дело в том, что если еще кто-то, кроме Линдстрома, остался в живых, то случай становится куда более сложным и опасным. Конкуренция среди мировых авиалиний чрезвычайно сильна. Вы сами это знаете. Аварии создают авиакомпаниям мощную антирекламу – именно поэтому после историй с лайнерами десятой модели нас постиг такой шторм. Но теперь мы восстановили доверие публики. Кроме того странного случая с лопнувшей шиной, да застрявшего шасси в Шенноне, несчастных случаев с лайнерами-12 не было с тех самых пор, как мы поставили их на маршруты. И поэтому T.O.A. не желает снова и снова получать плохую рекламу. Несмотря на это я созвал экстренное собрание правления в ту же минуту, как получил от этого бортпроводника сообщение о том, что он видел живого Линдстрома. Никто не сможет сказать, что я пытался замолчать эту информацию – и вы об этом знаете. Вы были на двух из этих собраний.»

– Да, я там был.

Гейтс оглянулся, но не понизил голоса. Он и в других ненавидел эту привычку. Если у вас есть, что сказать, то плюйте на все и говорите прямо.

– С другой стороны, Уиллис, следует помнить еще вот о чем. Технический отказ, случившийся не из-за плохого технического обслуживания, ложится на изготовителя самолета. Ошибка пилота или экипажа оборачивается непосредственно против авиакомпании. Именно поэтому я предпринял немедленные действие по проверке доклада Марша. Уиллис, это расследование должно быть проведено, но со всей возможной осмотрительностью. Пока мы не уверены в том, что Линдстром жив, нам не нужна никакая огласка. Мы не хотим без веской причины вытаскивать на свет Божий подробности бедствия двухлетней давности. Вы понимаете меня?

– О, да. Именно поэтому вы послали меня сюда, чтобы заменить мистера Рейнера. Он мог бы…

– Я доверяю Рейнеру, – решительно сказал Гейтс, – настолько же, насколько и вам. А это значит – на сто процентов.

– О, вполне… и благодарю вас. Это не имеет никакого отношения к его надежности. Я лишь хотел сказать о его оценке положения, в которое мы попали. Именно это я имел в виду.

– Тогда вы правы. Но вы здесь, прежде всего, потому что вы – опытный следователь, а он нет. К тому же у него до черта работы в Лондоне, и именно поэтому я со всей определенностью дал ему указание вернуться.

Уиллис кивнул своей вытянутой узкой головой. Читая между строк речи президента компании, сверяя результат с зеркалом, выявляя противоречия и прочитывая все заново в свете своего знания людей, а особенно Гейтса, он в конце концов сделал вольный перевод прочитанного: «В настоящее время мы хотим, чтобы об этой штуке никто не знал. Рейнер, оставаясь здесь, представлял бы для на опасность, и поэтому я отозвал его».

– Если, – продолжал Гейтс, – в живых остался еще кто-нибудь, кроме пилота, например, та женщина, о которой говорил Рейнер, тогда у нас будет еще кто-то, чтобы проверить историю Линдстрома. Но что меня волнует – почему эта женщина не объявилась открыто?

– Возможно, по той же самой причине, что и у Линдстрома.

– И какая же эта причина?

– Я не знаю.

– Тогда выясните.

Уиллис позволил морщинкам собраться в углах глаз. Он слишком хорошо был знаком с Гейтсом, чтобы не понять: это был не безапелляционный приказ служащему, а знак доверия. Президент компании знал, что если кто-нибудь был в силах что-то выяснять, то этим человеком был Уиллис.

– Когда вы собираетесь вернуться в Лондон, мистер Гейтс? – Президент Гейтс предпринял вояж в десять тысяч миль, чтобы сообщить Уиллису всего одну вещь: что расследование должно оставаться секретным, на тот случай, если не удастся передать его министерству авиации и обнародовать, а это что-нибудь да значило.

– Завтра, если вы не раскопаете что-нибудь еще. Не стану говорить о том, будто я надеялся что вы уже нашли Линдстрома – вы слишком недавно занимаетесь этим делом, но, когда я собирался сюда, подспудная надежда на это у меня была.

– Конечно. Кто знает, может быть мне повезет за то время, пока вы будете здесь. За двадцать четыре часа может случиться так много. – Он рассматривал человека, переходящего проспект, пытаясь угадать, узнал ли он его и Гейтса.

– Ладно, Уиллис, я не собираюсь торчать в этом богом забытой печи ради неизвестно чего. Подумаю о том, что вы мне рассказали, а потом мы еще поговорим. Может быть к тому времени у меня в голове проклюнутся одна-две мысли.

– Уверен, мистер Гейтс, что так и будет. – Теперь он ясно видел, что человек действительно узнал их, и поэтому перешел дорогу. Он шел, чтобы поговорить с ними.

– Не хотелось в этом признаваться, Уиллис, но мне стало намного легче от того, что Рейнер покинул эту страну, даже несмотря на то, что для этого были использованы слишком решительные меры.

– Да-да, – негромко пробормотал Уиллис. – Но мне кажется, мистер Гейтс, что ваша радость преждевременна, поскольку мистер Рейнер сейчас подходит к нам.