Они должны были долго смотреть ему вслед. Когда Рейнер поднялся из-за стола, Гейтс выглядел обеспокоенным – этого выражения на квадратном непроницаемом лице Рейнеру никогда еще не приходилось видеть. Один из его лучших руководителей наземных служб спятил, и теперь президент компании не знал как себя вести.

Среди открытых платьев и тропических костюмов вновь показались серо-коричневые пятна. Прежняя пара возвращалась назад, или шел следующий патруль? Двигаясь все так же неторопливо, Рейнер свернул в ближайшую улицу. Высокие здания весь день впитывали в себя тепло, а теперь волны жара то и дело ударяли по лицу. Как удавалось легким находить в этом воздухе хоть каплю кислорода, чтобы питать кровь?

Улица была узкой, но какой-то автомобиль свернул в нее с Авениды. Машина двигалась медленно, хотя большинство водителей после поворота сразу набирают скорость.

Улица пахла апельсинами, цветами, отбросами и марихуаной. Лавчонки в это время успевали за час наторговать больше, чем за весь день. Солнце зашло; полоса неба над крышами стала цвета индиго, в ней появились первые звезды. Острый запах выхлопа заполнил улицу. Автомобиль двигался самым малым ходом на первой скорости, а Рейнер шагал все так же неторопливо и не оглядывался.

Ему были нужны новые часы, ведь старые погибли в лавине. Он собирался зайти к первому попавшемуся ювелиру. В Пуэрто было столько же ювелиров, сколько и баров, так как в горах повсюду были разбросаны карликовые месторождения золота, изумрудов и алмазов. Каждый местный житель мог вместе с сыном год копаться в земле, найти один камешек, продать его и жить на эти деньги следующий год.

Вообще-то автомобиль должен был бы громким гудком потребовать, чтобы ему очистили дорогу, и горе тому, кто после предупреждения не успел бы укрыться в ближайшую дверь. Рейнер уже не думал, что это передвижной полицейский патруль: за это время кто-нибудь, конечно, догнал бы его пешком. Он ожидал, что двигатель заглохнет и хлопнет дверь, но автомобиль продолжал движение. Он мог принадлежать другой стороне, которую ван Кеерлс назвал «некоторые люди». На улице было немного бродяг подобных по виду ему, но у дверей многочисленных магазинчиков стояли кучки людей. Стрелять здесь было бы слишком опасно: у машины не было возможности быстро скрыться.

Неоновая вывеска, изображавшая карманные часы, была совсем рядом. Поравнявшись с окном магазина, Рейнер увидел узкое зеркало, обычное в ювелирных лавках. Сначала он увидел себя: высокий, худой, потрепанный белый безработный, совершенно непохожий на себя прежнего. А у него за спиной виднелся плоский радиатор «мерседеса» цвета слоновой кости.

Он шел по самой середине проезжей части, так что, когда обернулся, водителю пришлось резко затормозить. Рейнер отошел на шаг в сторону, но машина не стала объезжать его. В ней открылась дверь, и он сел внутрь. Автомобиль снова тронулся, добрался до небольшой площади, где стояла пара клетчатых такси, развернулся и направился по улице в сторону набережной, как будто внезапно решил, куда ехать.

Матерчатый чехол на сиденье был прохладным. Отсюда, с узкой улицы, Рейнер не мог видеть вершину вулкана, но знал, что теперь, когда солнце зашло, корона снова пылает над городом. Он хотел спать.

– Я была в «Ла Ронде», – с легким парижским акцентом сказала девушка, – и увидела, как вы идете по улице.

Он только сейчас понял, что удаляясь от металлического столика не видел ничего вокруг, и, не заметив, прошел мимо места, которое теперь стало для него таким важным.

– Куда мы едем? – спросил он. В душном воздухе пахло соленой водой, влажными снастями, смолой, дизельным топливом и гниющей рыбой.

– Туда, где меня не знают. Как вас зовут?

– Пол Рейнер. Enchant, мадемуазель Видаль. – На руке, лежавшей на баранке, блеснуло единственное золотое кольцо.

В порту было тихо; землечерпалка не работала. Рыбаки, лодочники, гиды и прибрежные бездельники слонялись по берегу, глядя на небо, которое не видели с самого рассвета.

Они проехали между двумя караванами белых сосновых бревен, сгруженных с лесовоза, и вышли из машины в тот же миг, как смолк двигатель. Рейнер следовал за Жизель по камням причала к лачуге – бару, где уже выпивало несколько человек. В помещении пахло инсектицидом, а окна были закрыты сетками от москитов.

Они сели за столик в дальнем углу. Женщина держалась не так напряженно и не старалась казаться спокойной, как в тот раз, когда они так же сидели рядом в «Ла Ронде». Рейнер впервые увидел, что она улыбнулась ему. – Это не очень шикарное заведение, мсье Рейнер.

– Если вас здесь не знают, то откуда же вам известно это место?

– Я часто видела его с полуострова. Никому не придет в голову, что я могла отправиться сюда.

– У них здесь может быть шампанское?

– Я не люблю шампанское.

Отвращение, мелькнувшее в ее глазах, заставило Рейнера задуматься.

– Может быть, вы хотите говорить по-французски?

– А разве мой английский настолько плох?

– Он великолепен. Я просто подумал, что вы могли за два года соскучиться по родному языку. – Он заметил, что она не носила никаких украшений – только простое кольцо и дешевые наручные часы. Золотистые волосы спадали на простое белое платье; руки были смуглыми и тонкими.

– У меня остался ровно час.

К ним подошел креол, распространявший сильный запах марихуаны, и Рейнер спросил:

– Что вы будете пить?

– Все равно.

Он заказал два перно. На сей раз девушка не выказала никаких признаков отвращения: он следил за выражением ее лица. Эта француженка ненавидела шампанское и не тосковала по родному языку. Может быть, она не возвратилась во Францию, так как по каким-то причинам ненавидит собственную страну?

– У нас есть много, о чем поговорить, мадемуазель.

– Да. Но всего один час.

– Это совсем немного. Начинайте.

Она сложила руки на грубом деревянном столе, но уже не стискивала их, как прежде.

– Кто вы?

– Я не хочу пугать вас, как в прошлый раз.

– Я теперь знаю о вас больше.

– Откуда же?

– Я видела, как вас арестовывали. – В ее глазах опять мелькнул испуг.

– И это делает мою персону приемлемой?

– Да. Что они делали с вами?

– Попытались выслать из страны.

– Expulser? – переспросила Жизель: ее губы задрожали от удивления. Видимо, она хотела удостовериться, что правильно поняла его слова.

– Да, но я сбежал от них.

– Comment?

– Удрал от моих охранников. – Он знал, что они должны вскоре вернуться к ее первоначальному вопросу, и стремился избежать прямого ответа. Вопрос «Кто вы?» предполагал разговор о пропавшем самолете, и Рейнер боялся, что разговор о нем снова напугает девушку. Но она сама выбрала эту тему.

– Значит, вас не было в этом самолете, – утвердительно заметила девушка.

– Нет. – Он не стал спрашивать, откуда ей это известно. И она и другие уцелевшие участники этого рейса каким-то образом пребывали в положении заключенных, и высылка была для них несбыточной мечтой. И поэтому он не мог присоединиться к их закрытому клубу.

– Я поверила, что вы были в нем, – продолжала она.

– Я знаю. Мне хотелось, чтобы вы так думали. Простите меня. – Рейнер попытался поманить себя надеждой на то, что в ближайшие несколько секунд узнает ответы на все вопросы, что после этих мучительных недель наконец-то все элементы мозаики лягут на свои места: Вентура, Пуйо, Ибарра, крест на карте… Казалось, что вопросов слишком много, но рядом с ним был один из уцелевших пассажиров. Он не хотел слишком быстро переходить к главному вопросу, но все же задал его: – Что случилось с самолетом?

Девушка как могла долго смотрела ему в глаза, и когда отвела взгляд он понял, что надежда оказалась тщетной.

– Случилась авария над морем, – ответила она.

– Я знаю…

– Ну, и все.

– Самолет горел?

– Нет…

– Отказали двигатели?

– Нет…

– Тогда почему же произошла авария?

Ее неподвижные руки были теперь крепко стиснуты, смуглая кожа на пальцах побелела.

– А может быть случилась ошибка? – спросил он уже спокойнее.

– Comment?

– Ошибка пилота. Вы не отклонялись от курса?

– Не знаю. Я же была простой пассажиркой. – От разговора об этих событиях ее глаза наполнились болью; она проявлялась и в положении рук.

– Вам известно, отчего самолет упал в море? – Рейнер готов был возненавидеть сам себя за эту настойчивость.

Она молча смотрела на него.

– Но если вы знаете, то почему не можете сказать мне?

– Знать причину опасно для вас. А для меня опасно говорить о ней, – сказала она через мгновение и повторила: – Кто вы?

Креол принес стаканы с перно и кувшин воды со льдом.

– Для меня это праздничный день, – сказал Рейнер вместо ответа.

– Неужели?

– Да. Надеюсь, что на будущий год у вас тоже появится причина праздновать годовщину этого дня. – Он поднял свой стакан.

– Вы празднуете их неудачу с вашей высылкой?

– Нет. Но и это следует приветствовать. А что касается меня, то я работаю в Т.О.А. и приехал сюда, чтобы выяснить, что случилось с лайнером № 10.

– Понятно. – Она в упор посмотрела на него долгим взглядом так, что он чуть не утонул в синем взоре и потерял способность четко мыслить. – Но ведь это произошло два года тому назад.

– Пилота увидели совсем недавно. В этом городе. – Рейнер больше не чувствовал утомления, наоборот, он настолько ожил, что его вид, несомненно, должно было разительно отличаться от лица близкого к исступлению безумца, которое вызвало такую бурю эмоций у бедного старины Гейтса.

– Пилота? – переспросила девушка.

– Да. Вы часто видитесь с ним?

– Я не видела его с тех пор, как мы спаслись.

– Спаслись?

– Из самолета. Он тонул очень быстро.

– Скольким из вас удалось спастись?

– Не знаю точно. Наверно, шести-семи человека.

– Вы сами. Капитан Линдстром, полковник Ибарра. И кто еще?

Девушка немного отодвинулась. Рейнер легко накрыл ладонью ее руку, лежавшую на столе.

– Мадемуазель, у меня нет никакого права задавать вам вопросы, но вы же видите ситуацию. Я здесь для того, чтобы выяснить причины аварии, а вы могли бы сообщить мне так много, просто по доброте душевной.

В ее глазах зажглось недоверие, и Рейнер убрал руку. Эта девушка была вся изранена, некоторые ее душевные шрамы только-только успели затянуться. От грубого прикосновения раны могли бы вскрыться.

– Почему вас арестовали? – спросила она. Почему ее доверие к нему находилось в такой зависимости от этого ареста. Она боялась полиции – у нее был испуганный вид, когда она увидела полицейских, подходивших к ее столику в «Ла Ронде». Если они враги, то англичанин должен оказаться другом.

– Есть много людей, которые хотели бы оставить самолет там, где он есть – на дне моря. Я хочу поднять его, и им это известно. Поэтому меня скомпрометировали и я официально оказался нежелательной персоной.

– Я подумала, что вас забрали, чтобы расстрелять, – нервно сказала Жизель.

– За что?

– За то, что вы… – она умолкла и отпила из стакана. Продолжение фразы легко угадывалось: за то, что вы входите в закрытый клуб. За то, что вы уцелели.

– Был на том самолете? – закончил он небрежным тоном, но это ничего не дало: она смотрела в стол.

– Вы сами сказали: это все настолько опасно… – негромко сказала девушка.

Шаг за шагом обстановка прояснялась. Они не просто были здесь пленниками, но еще и боялись за свои жизни. Если их найдет полиция, то и эту девушку и Линдстрома и Ибарру арестуют. И расстреляют. За то, что были там. За то, что знали – знали, по чьей вине самолет оказался в океане.

Она только что сказала: шесть-семь человек…

– Но кто остальные? – спросил Рейнер. – Кому еще удалось спастись? Вы можете доверять мне, потому что…

Она вдруг порывисто встала.

– Нет. Я не могу доверять ни вам, ни кому-либо еще.

Рейнер тоже поднялся. В Пуэрто-Фуэго было столько же ювелирных магазинов, сколько и баров, но доверие было бесценным. Девушка уже шла к двери. Рейнер нашел в кармане несколько монеток, расплатился и вышел следом.

Жизель стояла подле «мерседеса». Горы бревен загораживали машину со стороны полуострова.

– Je regrette, мсье Рейнер.

– Понимаю. – Он выдавил из себя довольный смешок. – Меня теперь разыскивает полиция, как и вас и остальных, и потому я тоже не могу никому доверять. Я думал, что мы с вами сможем помочь друг другу. – Из занавешенных окон бара пробивался свет, но между горами бревен было темно. Звездный свет не позволял Рейнеру разглядеть лицо девушки. – Скажите, – спокойно добавил он, – какие сомнения у вас еще остаются?

Она прислонилась к автомобилю и закрыла глаза, вероятно, в раздумье.

– Откуда вам известно мое имя? Почему вы два раза следили за мной в «Ла-Ронде»?

– У меня есть фотографии многих пропавших пассажиров, на обороте каждой из них написано имя. Я узнал вас. Как еще я могу узнать, что произошло? Вы были там.

Она отошла на несколько шагов к гавани. Рейнер остался на месте. Ей нужно было подумать. А он не должен был теперь потерять ее. Она стояла на фоне темной воды, похожая на тонкую свечу, чуть заметную во мраке комнаты, по которой он бродил незваным гостем.

Рейнер закурил и стоял в ожидании. Перед ним было очень много факторов, которые не укладывались в картину. Никаких украшений, дешевые хромированные наручные часы, и при этом – красивый белый «мерседес», единственный в городе и так бросающийся в глаза. «У меня остался ровно час».

Она возвращалась. Рейнер отбросил сигарету и сказал негромко:

– Если вы еще задержитесь здесь, вас искусают москиты.

– Так или иначе, мне пора ехать, – ответила Жизель, глядя в сторону.

– Или вы нарушите слово.

– Comment?

– On ne doit pas manquer sa parole. – Никаких драгоценностей, которые она могла бы продать, чтобы оплатить дорогу, дешевые часы, по которым можно узнать время, а автомобиль, который так легко проследить, дается ей на короткое совершенно определенное время. Белая рабыня. Эта мысль вызвала у Рейнера отвращение. Нет, это не могло быть правдой.

– Я скажу вам, почему должна уехать, и почему не могу доверится вам, – сказала Жизель. – Вы хотите выяснить, что случилось с самолетом. Если это станет известно, я должна буду умереть. – Она рывком открыла дверцу и села за руль. Ее руки крепко держали баранку. Она подняла к нему лицо и сидела настолько неподвижно, что в бледном свете звезд казалась похожей на куклу в хорошеньком игрушечном автомобильчике.

Он не собирался говорить ей об этом, так как это было бы похоже на предложение взятки, но теперь решил, что ей станет легче, если она будет об этом знать (если, конечно, поверит).

– Как только обломки самолета будут подняты, я отправлюсь домой, в Лондон. У меня есть возможность поместить вас на самолет в Сан-Доминго так, что никто об этом не узнает и не сможет вас остановить. Я могу это устроить.

Ее глаза были сейчас лишь синими тенями в темноте запрокинутого лица, но Рейнер был уверен, что она на мгновение увидела бульвары Парижа. Но когда она ответила, ее голос был грустным, как у расстроенного ребенка, а Париж оказался так же далек как и рай.

– У вас не будет времени, чтобы помочь мне. Это будет слишком поздно. Если вам удастся поднять самолет, то домой вы поедете один.

Заработал мотор, и Рейнер наклонился ближе к девушке, чтобы она могла его расслышать:

– Coutez. Я буду каждый день приходить в этот бар, и надеюсь получить от вас хоть словечко. Оставьте записку на имя сеньора француза – так вам будет легче запомнить.

Он отошел в сторону от автомобиля, и смотрел, как он разворачивается. Вскоре звук мотора замер в отдалении.

Впервые в этом городе он доверился человеку. Ей было достаточно всего-навсего сказать им: «Он будет там каждый день». И он обнаружит, что его там поджидают, и обломки самолета никогда не будут подняты, и она не должна будет умереть.