Ирв наблюдал за Эймосом Клеем, склонившимся над решеткой радиатора своего старого красного пикапа. Был вторник, 23 июля, около 10 часов утра. Ирв решил получше ознакомиться с местом, где он намеревался вытащить свой счастливый билет. Оставалась еще неделя, а Ирв уже испытывал нервное возбуждение, что-то вроде опьянения, при одной мысли об этих деньгах.

Он разбил лагерь в мангровых зарослях. Растянул на сырой земле кусок брезента, разжился парой биноклей, пистолетами, тремя гранатами. Но не прихватил с собой спрей от комаров, уверенный, что запах чеснока, потребляемого им в больших количествах, отпугнет насекомых.

В это утро он оделся как Хо Ши Мин, на нем была черная шелковая пижама, а голова обмотана черным шарфом. Еще он раздобыл себе повязку на глаз, как напоминание о Милберне. Своего рода епитимья. Глаз жутко чесался, пока он наблюдал, как этот старик, Эймос Клей, копался в своем пикапе. Теперь он понимал, почему Милберн так носился со своим глазом. Это непросто — глядеть на мир, используя только одно полушарие мозга.

На ногах у него были резиновые тапочки-вьетнамки, на руке — «Ролекс». Прикид был что надо, и Ирв был в приподнятом настроении, в нем бурлила творческая энергия. Кипевшая в нем злость, или страсть, или как там это называется, возбуждала его.

Нужно как следует ознакомиться с местностью, если хочешь устроить первоклассное шоу. Он воспринимал это как перемещение с задворков на Бродвей. Ведь нельзя же просто так предстать перед публикой в день дебюта, без всяких репетиций, и рассчитывать на восторженные аплодисменты.

Ирв готов был пробыть здесь две недели, готовясь к предстоящей операции. Когда у него будет полная картина и в голове родится сценарий, он отправится домой, раздобудет остальной реквизит, вернется сюда и будет жить здесь в палатке. Настроится на атмосферу этого места так, что ему даже не понадобится камуфляж, он просто станет еще одним мангровым деревом. Покроется потом и грязью. Будет питаться ягодами и всякой дрянью, растущей под скалами.

На этой неделе нужно еще выбрать день, чтобы последить за этим Торном, мысленно сфотографировать его, и все — дело в шляпе. Следующей станцией будет уже новая жизнь Ирва. Да, Грейсон почему-то просил не трогать Торна, по крайней мере, до завершения операции. Но будь он проклят, если будет действовать по указке Грейсона. Он замочит Торна, возьмет миллион и смоется на побережье. Просто, как раз-два-три.

Понятно, что дело на миллион долларов требовало от него большей отдачи чем обычно. Наверное, парни, которые привезут деньги и которых он должен стереть с лица земли, стояли на ступеньку выше тех кретинов, с которыми ему приходилось иметь дело в последнее время. Наверняка эти парни прошли профессиональную подготовку, их специально тренировали и все такое. Ирв не мог так запросто отмахнуться от этого.

Ирв видел, что Эймос был никудышным механиком. Похоже, ему нужно было просто поменять масло, но он провозился не меньше часа. Этот ходячий скелет никак не мог отвернуть крышку картера. Ирва так и подмывало выйти из джунглей, поздороваться со стариком, помочь ему открутить крышку и удалиться. Поиздеваться над стариканом.

Но нет, это было бы по-дилетантски. Ирву нужно было соблюдать предельную осторожность. Он совсем не хотел обделаться перед большими мальчиками. Поэтому он остался там, где был, сидя на корточках и размышляя о бесконечном терпении в духе дзен-буддизма. Пытаясь при помощи дыхательной методики отрешиться от собственного «я».

Торн лежал, закинув руки за голову, наблюдая за тем, как рассвет преображает его комнату. Пара белок карабкалась по железной крыше. В лесу, окружавшем его дом, дикий петух праздновал утреннюю победу. С шумом включился компрессор его «Фрижидэра».

Через стеклянные двери он видел птицу-фрегата, зависшую над заливом. Эта птица будет реять над водой до тех пор, пока не высмотрит чайку с кефалью в клюве. Тогда она камнем упадет вниз, выхватит рыбешку и снова воспарит в голубую высь. Выживают подлейшие. Именно это удерживало Торна от того, чтобы во всем полагаться на мудрость природы.

Кто-то переворошил его жилище. Когда вчера вечером он вылез из «кадиллака», то почувствовал запах пороха. Похоже, стреляли из дробовика. Перебили все оконные стекла. Кресла доктора Билла были сломаны, его стол опрокинут. В дверце холодильника зияли отверстия от картечи. Они пытались поджечь его кровать, но она, видимо, немного подымила и погасла.

Его книги были разодраны, лампы разбиты, тиски ручной работы сброшены с веранды на выступающий пласт известняка. Он еще не спускался вниз и не мог оценить ущерб. Часть его одежды была утоплена в унитазе. Единственная горелка работала на полную мощность, на ней спалили беличью шкурку. Весь дом пропах жженой шерстью и паленым мясом.

Торн лежал, прислушиваясь к шуму шоссе. Ему было не о чем думать. Нечего больше делать. Ты делаешь все, что в твоих силах, осторожно насаживаешь наживку на крючок, придерживаешь пальцем туго натянутую леску и ждешь. От тебя больше ничего не зависит. Все-таки ты можешь еще кое-что сделать. Правильно угадать направление течения и ветра. Оказаться в нужном месте, не шуметь или же шуметь правильно и не допускать ошибок. Остальное — дело случая.

Он услышал, как к его причалу подошла моторная лодка, заставил себя встать и выйти наружу.

Это был один из его постоянных клиентов, отошедший от дел священник из Мичигана. Человек, который как-то сказал Торну, что альбулы оказались не такими уж неуловимыми, как те вещи, с которыми ему приходилось иметь дело дома.

— Что же это? — поинтересовался Торн. Вместо ответа священник возвел глаза к небу.

Торн покачал головой из стороны в сторону, пока священник подплывал к причалу.

— Я больше не вяжу мушек, — сказал Торн.

— Ты не можешь так поступить, сынок. Я только что наткнулся на самое рыбное местечко отсюда до Багамских островов. Такой многочисленной паствы у меня еще никогда не было.

— Да, — улыбаясь сказал он, — надо бы и мне снова заняться рыбалкой, пока я не позабыл все, что знал.

— Что ж, — ответил священник, — если это зов свыше, то ему надо следовать.

Торн прождал до девяти, и когда Шугармен так и не появился, он решил сам отправиться к нему. Он остановился у магазинчика «С 7 до 11», к которому вела дорожка от его дома, купил стаканчик кофе и выпил его на автостоянке, сидя в «кадиллаке». Он наблюдал за тем, как симпатичная женщина разговаривает по телефону в уличной кабинке, как два чернокожих мужчины в служебном пикапе фирмы, предлагающей услуги по стрижке газонов, пьют пиво. Торн подумал о том, кого они убили, кто хотел убить их.

Все, что этим утром попадалось ему на глаза, казалось чужим. Нет, не совсем так. Скорее это было похоже на театральные декорации, плоские театральные декорации, созданные, чтобы обмануть глаз. Он испытывал то же самое, когда на заре в безветренное утро выходил на лодке в море, и вода была такая прозрачная и спокойная, что можно было увидеть камни на дне, и казалось, что воды вовсе нет. Торн видел все одновременно в двух ракурсах, заставляя себя выбрать тот, который, как он теперь знал, был правильным. Так же этим утром воспринималась им и Сара. Она была с ним, против него, любила его и ненавидела. Торну нужно было определиться. Он метался, сравнивая новую версию того, каковы были их взаимоотношения за этот последний год, со своими воспоминаниями, прочно впечатанными в его сознание.

Шугармен жил позади магазина, где продавались постельные принадлежности, на 105-м километре, в двух кварталах от шоссе. В небольшом панельном домике с изгородью из бамбуковых экранов. Это было тенистое местечко, где росли огромные дубы и индийские смоковницы. На пустыре напротив дома Шугармена на трехколесном велосипеде катался подросток. Он старался ехать по бороздам, объезжая кучи мусора. Неподалеку работала бензопила.

На звонок Торна никто не подошел к двери. Из-за шума Торн даже не мог определить, работает ли звонок. Наконец Шугармен с полотенцем на бедрах распахнул дверь. На лице его застыло такое выражение, как будто он готовился прогнать прочь надоедливого мормонского проповедника.

— Извини, — сказал Торн. — Надо было позвонить.

— Заходи, — Шугармен посторонился, он был мрачен. — Я ждал тебя.

— Что ж, — откликнулся Торн. — Вот я и приехал.

— Слушай, парень, ты паршиво выглядишь. — Шугармен прошлепал в сторону крошечной кухни.

Торн пошел за ним со словами:

— Зато намного лучше, чем я себя чувствую.

Шугармен махнул рукой, приглашая его занять один из деревянных табуретов, стоящих вокруг стола.

— Джинни вернулась.

— Это хорошо? — спросил Торн, оглянувшись в сторону прихожей.

В большом зеркале на задней стене прихожей он увидел отражение Джинни. Он сглотнул и перевел взгляд на Шугармена, который наливал два стакана апельсинового сока. Джинни висела вниз головой в гравитационных ботинках, совершенно голая, зацепившись ногами за перекладину над дверью спальни.

— Да, думаю, да, — чуть раздраженно ответил Шугармен. — Потом сказал: — Мне нужно с тобой поговорить.

— Так давай поговорим, вот я, перед тобой.

— Черт побери, Торни, кончай со мной так разговаривать.

— Прости, — извинился Торн. — Он вдруг захотел рассказать ему о Саре, но вместо этого сказал с еще большим чувством: — Прости.

Шугармен поставил стакан с апельсиновым соком перед Торном и залпом выпил свой. Это было нехорошо, но Торн должен был сделать это. Он снова украдкой обернулся. В зеркале никого не было. Слава богу.

— Ты уже был дома? — спросил Шугармен.

— У себя дома?

— Да, конечно, что, у тебя не один дом?

— Так что? Ты знаешь, что там произошло?

— Я прождал тебя вчера чуть ли не до полуночи; Потом подумал, что у тебя, наверное, другие планы, и уехал. Но мы посадили парней, которые это сделали.

Торн встал.

— Я хочу их видеть.

— Сиди, сиди. Что ты собираешься сделать? Задушить их через прутья решетки?

— Я хочу их увидеть, Шугар.

— Ладно, ты их увидишь, не волнуйся. Я отвезу тебя туда.

Торн снова сел. Глубоко вздохнул.

— Я не был на дежурстве, — объяснил Шугармен. — Просто хотел тебя навестить, рассказать, что еще нам удалось обнаружить, и тут вдруг такое. Эти ребята вовсю резвились в твоей гостиной.

— Спасибо, — поблагодарил Торн.

— Еще пять минут, и они спалили бы весь дом. Тебе просто повезло.

— Так кто они такие?

— Парочка субъектов, работающих в «Армистед Констракшн». Похоже, днем они строят дома, а ночью их разрушают.

Торн покачал головой. Провел руками по волосам. Оглянулся в сторону гостиной Шугармена. Стены, столы, повсюду фотографии членов семьи Джинни в рамках. Ее мать. Ее отец. Сестры и брат. Белые люди. Белые люди повсюду.

— Не похоже, чтобы ты был удивлен, — сказал Шугармен. — Если б я вернулся домой и обнаружил такое, я бы как-то отреагировал.

— Да, меня это не удивило.

— Что ж, в таком случае я огорчен. Потому что по городу ходят слухи. О тебе, Торн. Что ты ходишь и всем рассказываешь, что собираешься покончить с «Аламандой». Я думал, что это все чушь собачья. Но теперь вижу, что это правда, ведь так?

— Не учи меня жить, Шугар.

— Ладно, — сказал тот. — Разреши мне только сказать тебе одну вещь. Ты должен прекратить это. Прямо здесь и прямо сейчас. Все, хватит. Я упеку тебя в тюрьму, приятель. Как важного свидетеля. За то, что плевал в океан. Повод найти несложно. Я не позволю тебе вызывать огонь на себя.

— Ты заехал вчера вечером, чтобы о чем-то мне рассказать, — произнес Торн, пытаясь перевести разговор. Глядя прямо в суровое лицо Шугармена. — Так о чем же?

— Я серьезно, приятель. Я тебя засажу.

Торн снова спросил, что ему удалось раскопать.

— Да так, куча всякой медицинской белиберды. Но из нее можно сделать интересные выводы. — Шугармен устроился напротив Торна на еще одном высоком табурете. — Похоже, все было именно так, как я и предполагал. Кейт сопротивлялась. Она ткнула одному из них в глаз своим графитовым спиннингом. Знаешь, у нее были такие, синие?

— Да, я знаю, о чем ты говоришь.

— Ну так вот, ему хорошенько досталось. Шугармен взял со столешницы небольшой блокнот с перекидными листами и зачитал вслух: «Проткнута роговица и поражена передняя камера. Поврежден кровеносный сосуд в радужной оболочке. Это называется гифема, внутреннее кровоизлияние. Кончик спиннинга задел веко, на нем остались образцы кожи и волос».

— И о чем это говорит?

— Теперь мы знаем, что преступник ездит на новеньком белом БМВ.

— Перестань, Шугар.

— Да нет же. Мы определили это не по радужной оболочке и прочей медицинской ерунде. Просто опираясь на сведения, полученные из медицинской лаборатории, я провел небольшое расследование. Эти преступники не отличаются особым умом. На следующий день они, как ни в чем не бывало, отправились к доктору Бриммеру. Я обзвонил всех местных окулистов и вышел на Бриммера. Ему довелось обрабатывать именно такую рану.

— Отличная работа, дружище.

— Опять же, чистое везение, — ответил тот. — Просто эти ребята и не думали прятаться. Вот что мы узнали из показаний администратора клиники и доктора. Новый белый БМВ, один — низкорослый белый мужчина, рост примерно метр шестьдесят пять, вес около шестидесяти кило, с двумя здоровыми глазами, темными, курчавыми волосами и испанским акцентом, который, по мнению медсестры, он имитировал. Второй — уродливый сукин сын метр девяносто ростом, за девяносто кило весом, шатен с длинными волосами и травмой глаза. Они заплатили наличными и оставили липовый адрес. По крайней мере, пытались хоть как-то замести следы.

— Не могу поверить, — произнес Торн.

— Ты о чем?

— Да так, ни о чем.

— Торн, — сказал Шугармен. — Предупреждаю тебя. Ты очень близок к тому, чтобы оказаться за решеткой. Не вынуждай меня. Если ты что-то знаешь…

— Кажется, я видел этих двоих. Крупный парень с повязкой на глазу и вместе с ним коротышка. Оба в гавайских рубашках, развлекались на острове Отдохновения. Я видел их на днях. Но, черт побери, я ничего о них не помню. Я был в доску пьян. — Торн попытался изобразить честный взгляд.

— Знаешь, — сказал Шугармен, наливая себе еще «Тропиканы» и предлагая ее Торну, — это интересно. Две туристки заявили на двух мужчин, которые соответствуют этому описанию. Они познакомились с ними на острове Отдохновения, когда это было?

— В прошлую среду вечером. Да, это они. Они были с двумя медсестрами. Это я запомнил.

— Либо они полные отморозки, либо чертовски одиноки, — сказал Шугармен. — Они высадили девушек на Пиклз-Рифе. Медсестры пробыли там всю ночь. Их нашли в очень тяжелом состоянии.

— Что значит одиноки?

— Вчера днем тот, с повязкой, был найден на Биг-Пайн-Ки, его тело прибило к берегу. В теле найдена пуля, которая была выпущена ему в шею сзади. Определенно парня шлепнули с близкого расстояния. Во-первых, коротышке было проще простого отвезти своего приятеля к окулисту в Майами. Если бы он это сделал, нам было бы намного труднее напасть на их след. Потом, похоже, между ними произошла небольшая семейная ссора. Понимаешь, есть много других мест, где он мог бы утопить тело и где его не нашли бы так быстро, но он не стал искать эти места. Понимаешь, парень достаточно умен, чтобы раскидать марихуану по всей яхте. Попытаться изобразить то, чего на самом деле не было. То есть он не полный идиот. Поэтому я говорю, что он одинок. Ищет признания. Бросает вызов.

— Может, он воображает себя непобедимым, — предположил Торн.

— Или невидимым, — сказал Шугармен. — Что ж, у нас сейчас в тюрьме сидит один тип, который охотно ответит взаимностью этому парню. Это будет на редкость гармоничная пара.

— Боже правый.

— Не так громко, — предупредил Шугармен. — Джинни. — Он кивнул в глубину дома.

— Так, значит, это точно они?

— Ну, тело громилы было наполовину съедено акулами, когда его обнаружили. Мы отправили его зубы в Талахасси. Окружной судмедэксперт сказал мне, что у парня стоял первоклассный мост. По его словам, он никогда ничего подобного не видел. По такой штуке можно еще вернее установить личность, чем по отпечаткам пальцев. Конечно, придется повозиться, но это верный путь.

Джинни позвала из глубины дома:

— Ты говоришь обо мне, Шугармен?

— Я хотел бы увидеть подонков, которые разнесли мой дом, — напомнил Торн.

Шугармен ответил:

— Давай встретимся на месте через полчаса.

— Если это так, — снова закричала она, — то хотелось бы знать, что именно ты обо мне рассказываешь.

Торн остановился в дверях. Из глубины дома продолжал доноситься громкий и раздраженный голос Джинни. Торн сказал:

— Я просто хочу взглянуть на них, посмотреть им в глаза.

— Шугармен! — закричала она. — Закрой дверь! Эти комары меня уже достали.

Шугармен покрепче завязал полотенце на талии и сказал:

— Знаешь, пока она не вернулась, я подумывал уехать отсюда.

— Уехать с Ки-Ларго?

— С Ки-Ларго, из Флориды, прочь из этих мест. На север. Например, в Нью-Джерси.

— Нью-Джерси? Да что там делать?

— Может, я все же уеду, — ответил Шугармен. — Я слышал, что там хорошо.

— Здесь твой дом, Шугармен. Ты здесь родился. Ты не можешь вот так взять и все бросить. Здесь твои корни.

— Да что тут за жизнь, Торн? Как в аэропорту. Все ходят с чемоданами. Заходишь в ресторан и видишь, что на твоем любимом месте сидит кто-то, кого ты никогда раньше не видел. Я слышал, что в Нью-Джерси дома с подвалами. Я хотел бы хоть раз в жизни увидеть подвал.

Торн покачал головой.

— Шугармен! — позвала Джинни. — Или ты закроешь эту дверь, или я вызову полицию.

— Встретимся на месте, — сказал Торн.

Торн направился к «флитвуду» и тут услышал какой-то новый шум, который был громче, чем шум трехколесного велосипеда или бензопилы. Через плечо он посмотрел вверх, на деревья. Это был Джером, совершавший свой еженедельный облет, срезая верхушки деревьев и заставляя дряхлых ветеранов войны прятаться под кроватями. Он распылял свое канцерогенное средство от комаров.

Торн забрался в «кадиллак», завел двигатель. Смотрел, как оседает голубой дым, возможно, в эту пору смешанный с африканской пылью. Он всей грудью вдохнул ядовитый газ. Задержал дыхание, как будто курил травку, наслаждаясь этой гадостью, словно втянув в себя щепотку чьей-то высохшей земли.

Он оглядел тенистый квартал. Люди стояли с граблями, газонокосилками, губками и шлангами и ждали, пока рассеется дым, чтобы вернуться к своим занятиям.

Торн стоял на тротуаре возле здания тюрьмы на острове Плантейшн-Ки. Появился Шугармен, на нем были джинсы и клетчатая рубашка. Взгляд был болезненным и тяжелым, но Торн не стал его ни о чем спрашивать — он слышал, как звучал утром голос Джинни.

Шугармен провел Торна внутрь, к камерам, где сидели задержанные. Другие полицейские, завидев Торна, кивали ему. Может, он и не был членом их клуба, но они выделяли его среди всех прочих.

— Эти типы, — сказал Шугармен, пока они ждали, когда откроется дверь, — их моральный облик сформировался во время обеда. Когда они напивались и слушали запрещенную музыку.

Двое мужчин, сидевших в камере, были похожи на друзей рыжебородого. Их волосы были собраны сзади в конские хвосты. У одного в ухе была маленькая золотая сережка. Торн уставился на них. А они, сидя на краю своих коек и куря, уставились на него.

— Это не они ее убили, — сказал Торн. — Она бы скинула этих говнюков за борт.