Стоук мчался по лестнице, перепрыгивая через две ступени, и тянул за собой Ларк. За ними бежал Балтазар.

— Если у тебя заболел сын, я помогу ему!

— Ты уже помогла мне — дальше некуда, — бросил, не оборачиваясь, Стоук.

— Верь мне, прошу тебя! Позволь хотя бы взглянуть на него!

Стоук обернулся, сжал ее плечи и основательно тряхнул.

— К сыну я тебя не подпущу. И больше не говори мне об этом.

— Куда ты ведешь меня?

— В свои покои.

— Но почему в покои? У тебя что — нет другого места для пленницы? Подземелья или башни?

— Не бойся, Ларк. Я не прикоснусь к тебе до тех пор, пока ты меня сама не попросишь об этом. Не в моем обычае насиловать женщин. — Стоук оглянулся. — Если бы ты не давала воли языку, беседуя с Луи, я бы — так и быть — исполнил твою просьбу и посадил тебя в башню или подземелье. Но ты разозлила его. А с этим человеком шутки плохи. Другими словами, он чрезвычайно опасен. И воспользуется малейшей возможностью, чтобы отомстить тебе. Но если Луи попытается причинить тебе вред, мне придется убить его, а королю Ричарду не понравится, если я лишу жизни главнейшего заимодавца, который дает деньги на все его войны.

— Неужели ты убил бы из-за меня такого могущественного человека? — изумилась Ларк.

— Убил бы. Я ревностно охраняю то, что принадлежит мне, а ты — моя. И я тебя никому не отдам.

Они подошли к покоям Стоука. Он отворил дверь и втолкнул девушку внутрь. За ней проскользнул Балтазар.

В тот момент, когда Стоук хотел закрыть дверь, Ларк уцепилась за дверной косяк.

— Умоляю тебя — позволь мне взглянуть на твоего сына! Кровопускания ему только повредят, поверь.

— Я же сказал: ни слова об этом.

Стоук вдруг заколебался и посмотрел на Ларк в упор. Минута, казалось, тянулась бесконечно. Наконец Стоук принял решение. Отцепив пальцы Ларк от косяка, он захлопнул дверь.

— Я могу помочь ему! Прошу тебя, дай мне такую возможность! — закричала Ларк из-за двери.

Стоук ничего не желал слушать. Накинув на задвижку стальной запор, он быстро двинулся по коридору к комнате Варика.

Далия, нянька мальчика, полная женщина с суровым лицом, которое, казалось, никогда не озаряла улыбка, стояла перед дверью скрестив на груди руки. Когда-то Далия была служанкой леди Сесиль, а потом, когда родился Варик, стала его нянькой. Такое повышение по службе вполне устраивало ее, но, когда Варик заболел, выяснилось, что эта должность имеет и отрицательные стороны.

Увидев Стоука, Далия воскликнула:

— Милорд! Как я рада, что ты вернулся! Варик только о тебе и спрашивает.

Стоук подошел к женщине:

— Как это все случилось?

— Представления не имею. — Далия развела большими натруженными руками. — Он прекрасно себя чувствовал. Час назад я принесла ему ужин, предварительно попробовав пищу, как всегда это делаю. Если бы что-нибудь было не так с едой, я бы тоже заболела. Сначала у него появилась сыпь, а потом началась лихорадка. Лекарь говорит, что у него оспа.

Когда Стоук вошел в спальню мальчика, у него перехватило дыхание.

Варик лежал на постели бледный, как пергамент. Длинные черные волосы обрамляли его осунувшееся личико, а глаза были красными и припухшими. Щеки и руки покрывала красная сыпь. У постели стоял лекарь. Подставив под руку Варика миску, он следил за тем, чтобы кровь, стекавшая по руке, не капала на пол. Стоук знал, что кровопускание — лучшее средство против лихорадки, но при виде струившейся по ручонке сына крови нервы у него не выдержали. Сделав шаг, Стоук вырвал из рук эскулапа миску, оттолкнул его и прошипел:

— Ты что это, черт побери, делаешь, а?

Лекарь с длинной, как огурец, головой и большим широким носом выпучил на Стоука выцветшие глаза.

— Как что? Пускаю ребенку кровь. Это при лихорадке первое дело. А еще я дал ему отвар из трав, чтобы он заснул. Ничего другого я сделать не в силах.

— Забинтуй мальчику руку и убирайся! И запомни — если ему не станет лучше, я велю повесить тебя на воротах!

— Слушаю, милорд, — кивнул лекарь.

Наложив трясущимися руками мальчику повязку, он испуганно взглянул на Стоука и торопливо вышел.

В спальню вплыла Далия и, склонившись над кроватью, посмотрела на Варика.

— Как он?

— Спит.

Стоук вперил в няньку полыхнувший гневом взор:

— Не смей больше подпускать к Варику этого болвана!

— Говорят, это очень известный лекарь. Многих людей от смерти спас.

— Возможно, но мне не нравятся его методы.

Стоук посмотрел на миску с кровью. Крови было так много, что он даже удивился. Стоук присел на постель рядом с Вариком.

Стоук отвел волосы со лба сына, положил ладонь на его горячий, влажный лоб.

— Оставь нас. Далия. Я сам посижу с ним. А ты позови ко мне Амори.

Далия удалилась. Стоук оперся подбородком о кулак, взглянул на спящего сына — и тут на него нахлынули воспоминания…

…Он вошел в покои Сесиль. В комнате было темно. Только на маленьком столике горела одинокая свеча, бросавшая тусклый отблеск на стену над кроватью роженицы. В жарко натопленном покое пахло дымом, воском и кровью, а с постели на него взирали изумрудно-зеленые глаза жены, лежавшей на спине под влажными от пота простынями.

— Вот уж не думала, что ты приедешь. — По щеке Сесиль скатилась одинокая слеза. — Благодарю. Не понимаю только, как Ричард отпустил тебя?

— Я сказал ему, что в Англии в его отсутствие должен находиться верный человек, который бы присматривал за его братцем-интриганом. Он подумал — и согласился.

— Ты видел нашего сына? Он такой красивый… — Сесиль слабо улыбнулась, но улыбка скоро исчезла. По ее щеке снова скатилась слеза, а потом в комнате воцарилось молчание. Наконец она сказала: — Ребенок — это единственное, чем я могла тебя одарить, чтобы искупить свою вину. Простишь ли ты меня когда-нибудь?

Ее глаза молили о снисхождении, и у Стоука невольно вырвалось:

— Я прощаю тебя.

— Благодарю тебя, Стоук. Я знаю, что причинила тебе боль, но ты, несмотря на это, должен жениться снова. У нашего мальчика должна быть мать.

Стоук судорожно сглотнул и устремил взгляд на своего новорожденного сына, которого стоявшая поодаль нянька заворачивала в одеяльце. Младенец кричал, и крик его эхом разносился по просторному покою.

«Здоровенький мальчик, — подумал Стоук, — полон сил и жизни. А вот о его матери этого не скажешь. Жизнь-то из нее утекает…»

В этой мысли было много горечи, но мало новизны: Стоук отлично знал, что рождение и смерть зачастую идут рука об руку.

Он повернулся к Сесиль и всмотрелся в ее запавшие, со стеклянным блеском глаза.

— Прошу тебя, дай мне слово, что ты найдешь мать для нашего мальчика… — немеющими губами прошептала Сесиль.

В глазах ее была такая бездна отчаяния, что это тронуло Стоука до слез.

— Даю тебе слово.

— Благодарю. — Сесиль легонько сжала ему пальцы. Ее прикосновение было едва ощутимым — как слабое дуновение ветерка. — Заботься о нашем сыне, люби его…

От горя Стоук не мог говорить, поэтому лишь коснулся волос Сесиль и отвел у нее со лба несколько влажных от пота прядок. Потом нагнулся и поцеловал ее сухие, горячие губы. Затем, уверенный, что она начала отходить, он выпрямился и в последний раз заглянул ей в лицо.

Губы Сесиль изогнулись в подобии улыбки, больше походившей на гримасу отчаяния, а глаза уставились в никуда…

Варик открыл глаза, и Стоук вернулся к реальности.

— Оте… с плисол, — пробормотал мальчик, стараясь как можно четче произнести слово «отец». Слабая улыбка озарила его личико.

Выражение лица сына напомнило Стоуку леди Сесиль. Крепко обняв мальчика, он сказал:

— Да, сынок, я вернулся. Как ты себя чувствуешь?

— Зивотик болит… — Мальчик поморщился и прижал ладошки к животу.

— Все еще болит?

— Да, болит, отес… си-ль-но… — Варик перекатился на бок и, прижав колени к животу, застыл.

— Ничего, скоро тебе станет лучше. Теперь я с тобой. — Стоук взял сына на руки и прижал к груди. Уверенности, которая прозвучала в его голосе, сам он, к своему ужасу, не ощущал.

От нечего делать Ларк стала разглядывать драконов. Они были всюду. Их резные изображения украшали огромную деревянную кровать под балдахином. На массивном изголовье, украшенном богатой резьбой, деревянные рыцари поражали драконов мечами. Драконы, распластав крылья, отвечали на бессердечное обращение струями пламени, вырывавшимися у них из пасти.

На больших тканых коврах, развешанных по стенам, шитые шелком и серебром драконы, распластав в воздухе перепончатые крылья, парили над полями. Те же драконы, но в виде резных дубовых ножек поддерживали огромный стол, стоявший у окна. Изображения этих мифических животных были и на громадном, черного дерева, шкафу, и на черном ковре с широкой алой каймой, покрывавшем пол.

— Если мы не уберемся отсюда, они сожрут нас, — сказала Ларк и потрепала Балтазара по голове.

В коридоре послышался какой-то шум. Дверь со скрипом отворилась, и в комнату вошел священник с подносом в руках.

Он добродушно улыбался, и Ларк подумала, что это первая обращенная к ней улыбка, которую она увидела с тех пор, как оказалась в Кенилворте.

— Стоук просил меня принести тебе ужин и проследить, чтобы ты все съела. Меня зовут отец Амори, но ты, если хочешь, можешь называть меня просто Амори.

— Странный ты какой-то. Священник, а носишь меч… и за пленницей присматриваешь.

— Боюсь, священник из меня получился непутевый. Я, видишь ли, не только служитель церкви, но еще и воин. До сих пор не понимаю, что мне больше нравится! Когда воевал, хотел стать священником. Теперь наконец стал им, но иногда думаю, что обнажить меч за правое дело не такой уж великий грех. Вот почему я служу Черному Дракону. Он всегда защищает правое дело. — С этими словами Амори поставил поднос на стол.

— Но священник не может служить двум господам.

— Вот и епископ сказал мне то же самое. Подозреваю, что скоро он отлучит меня от церкви.

— Если такое и случится, ты сможешь вступить в Орден тамплиеров. — Ларк улыбнулась. Ей нравился Амори — у него были добрые глаза.

— Точно, могу. Но что-то не очень хочется. У тамплиеров слишком суровая дисциплина. Нет уж. Если меня отлучат, я буду, как и прежде, служить Черному Дракону.

— А ты давно у него служишь?

— С тех пор, как мы познакомились с ним в Святой Земле.

— А как твои близкие? Что думают о твоем отлучении?

Амори положил ладонь на рукоять меча.

— Я не разговаривал с отцом вот уже семь лет. Он даже не знает, что я принял сан.

— Подумать только — целых семь лет! Я очень люблю своего отца и семи лет разлуки не выдержала бы.

Амори нахмурился:

— Мы расстались с отцом при весьма печальных обстоятельствах. Он хотел женить меня на одной леди, но я отказался. Тогда он сказал, что лишит меня наследства. Я удалился из замка, дав себе слово не возвращаться туда.

— Мне очень жаль, что так вышло.

— Все это в прошлом. Хотя с отцом мы так и не примирились, жизнь продолжается.

— Я понимаю тебя. Я, к примеру, как ни старалась, так и не смогла поладить со своей матерью и с недавних пор оставила эти попытки.

— Я встречался с твоей матерью, когда мы составляли брачный договор Стоука. По мне, она очаровательная женщина. Не представляю, чтобы с ней нельзя было поладить.

Ларк усмехнулась:

— Весь свой яд она приберегает для мужа и дочери. Кстати, припоминаю, что она как-то упоминала о тебе. Говорила, что священник из тебя получился… странный. Впрочем, тут же добавила, что ты очень добрый. Но когда мать упомянула о твоем мече, я тотчас пожалела, что меня в то время не было в замке и я не могла взглянуть на такого воинственного святого отца.

— Со стороны я, должно быть, и впрямь выгляжу странно.

— Даже больше, чем ты думаешь. Когда отец Кенион, наш замковый капеллан, услышал рассказ матери, то так разволновался, что слег в постель, и у нас в Сент-Вейле целых две недели не было службы.

— Что же вы не пригласили нового капеллана?

— Не потребовалось. Когда я намекнула отцу Кениону, что велю послать за тобой, он волшебным образом исцелился.

Амори рассмеялся, потом вздохнул.

— Я был бы не прочь отслужить мессу, но не могу. Стоук приставил меня охранять Варика, и мне бы не хотелось оставлять мальчика без своей опеки. Боюсь, однако, недосмотрел я за ним.

— Если мальчик заболел, то в чем твоя вина? Кстати, как он?

— По-прежнему. Стоук не отходит от него. В сущности, он и живет-то только ради сына. С тех пор как умерла Сесиль, Варик — единственное, что у него осталось.

— Между прочим, я изучала искусство врачевания. Поговори со Стоуком — пусть он разрешит мне ухаживать за сыном.

Амори смерил девушку проницательным взглядом.

— Ты вовсе не кажешься мне такой дурной, как он тебя расписывал, но…

— Неужели ты думаешь, что я способна причинить вред ребенку? И потом — я не хотела заколоть Стоука кинжалом. Я была сильно напугана в тот момент и ничего не соображала.

— Что ж, если ты думаешь, что поможешь Варику, я поговорю со Стоуком.

— Во всяком случае, я очень постараюсь ему помочь.

Судя по всему, ответ Ларк пришелся Амори по душе. Он кивнул и, указав на поднос с едой, сказал:

— Ты поешь, а я схожу узнаю, что можно сделать.

Когда отец Амори вышел, Ларк посмотрела на то, что он ей принес. При виде жареной оленины, политой соусом, у нее потекли слюнки. Оленина была украшена капустными листьями и веточками петрушки, а кроме того, на подносе красовалась головка сыра и три ломтя хлеба. Рядом стояла кружка с горячим, сдобренным специями вином, над которой поднимался пар.

Ларк села за стол и принялась за оленину. Хотя мясо было нежным и легко отделялось от костей, девушка вдруг почувствовала, что ей не полезет кусок в горло, пока она не приступит к врачеванию сына Стоука. Если, конечно, тот преодолеет сомнения на ее счет и позволит ей войти в его спальню.

— Нет, к постели Варика я ее не подпущу. — Стоук посмотрел на Амори. — Это Ларк тебя прислала?

Амори и Стоук стояли у двери в комнату мальчика. Священник видел, как Далия суетится у постели Варика, обтирая пот со лба ребенка. За то недолгое время, что Амори не видел Варика, мальчик еще больше побледнел, а залегавшие у него под глазами темные круги стали еще темнее. Лицо его исказилось от боли.

— Ты только взгляни на него, — вполголоса проговорил Амори. — Что-то я не вижу улучшений. Наоборот, с каждой минутой ему становится все хуже. Ничего не случится, если девушка осмотрит ребенка и станет ухаживать за ним.

— Как я могу доверить ей жизнь Варика?

— Твои чувства к Сесиль не должны брать верх над тобой. В глазах Ларк я прочитал искреннее стремление помочь твоему ребенку и прошу тебя впустить ее к мальчику.

— Не знаю, что и делать. — Стоук в растерянности провел рукой по своим густым черным волосам.

— Тебе нечего терять. В жизни бывают случаи, когда нужно довериться женщине. А сердце подсказывает мне, что Ларк вовсе не так дурна и испорчена, как ты, вероятно, думаешь. Уверен, она приложит все силы, чтобы помочь ребенку.

— Речь идет о жизни Варика. Если бы это касалось меня, я бы не колебался. Но подвергать опасности жизнь сына я не стану.

— Как ты не понимаешь, что если Ларк не поможет парню, то он умрет? — Амори окинул Стоука суровым взглядом и вышел в коридор.

Ругаясь на чем свет стоит, Стоук смотрел вслед священнику. Из бокового перехода вынырнул Роуленд и о чем-то заговорил с ним. Амори, погруженный в свои мысли, не ответил ему и пошел дальше.

Роуленд подошел к Стоуку:

— Никогда еще не видел Амори в таком состоянии.

— Это он со мной поругался.

— Ничего, отойдет. Он не способен долго на кого-нибудь сердиться. Кстати, я пришел узнать, как дела у Варика, а заодно поставить тебя в известность, что мы с Амори, зная, какую неприязнь ты питаешь к лорду Тревелину и принимая во внимание его бешеный характер, решили не спускать с него глаз. Хочу вот тебя спросить: следует ли нам и впредь следить за ним?

— Обязательно. Я должен знать о каждом его шаге.

Варик раскашлялся, и Стоук кинулся к сыну. Роуленд обеспокоенно посмотрел на мальчика.

— По-моему, ему хуже, Стоук.

— Знаю. Амори хочет, чтобы моим сыном занялась Ларк.

— А что? Неплохая мысль. Эвел говорил мне, что она весьма преуспела в искусстве врачевания.

— Леди Элен говорила мне то же самое. — Стоук пристально посмотрел на своего друга: — Скажи, ты доверил бы Ларк своего сына?

Роуленд задумчиво поскреб подбородок.

— Даже если бы у меня и был сын, ответить на этот вопрос однозначно я не могу.

— Это почему же?

— Если бы я сказал тебе «да», а потом с мальчиком по вине Ларк что-нибудь случилось, я бы не простил себе этого до самой смерти. Решение должен принять ты.

Варик снова закашлялся. Далия хотела напоить его, но он не смог сделать и глотка. Когда же нянька поставила чашку на стол, Стоук заметил, что ее край обагрился кровью. Увидев кровь своего ребенка, Стоук оттолкнул Роуленда и побежал по коридору в свои покои.

Ларк поела, после чего принялась считать драконов и успела насчитать ровно сто двадцать штук, когда двери распахнулись и в покои ворвался Стоук. На лице его были написаны боль и отчаяние. Кроме того, его явно терзали сомнения.

— Мне нужна твоя помощь!

— Неужели ему так плохо?

— Да, ему трудно дышать, а сейчас он начал харкать кровью. Я дам тебе все, что ты только пожелаешь, главное — помоги Варику.

— Мне от тебя ничего не нужно, — сказала Ларк и, заметив, как удивленно блеснули глаза Стоука, добавила: — Думаешь, я буду торговаться с тобой, когда речь идет о здоровье ребенка? Что бы ты обо мне ни думал, на подобную подлость я не способна. Так же как и ты, я молюсь, чтобы твой сын поправился.

Окинув ее скептическим взглядом, Стоук, не проронив ни слова, вышел в коридор.

Ларк последовала за ним.

Стоук прошел мимо Роуленда и Амори, которые стояли возле двери в спальню Варика, время от времени заглядывая туда.

Ларк растерянно остановилась перед дверью, переводя взгляд с одного мужчины на другого. Роуленд по-прежнему держался настороженно, но Амори поглядывал на нее дружелюбно, и его взгляд придал девушке силы. Она глубоко вздохнула, прочитала про себя короткую молитву во здравие Варика и вслед за Стоуком вошла в комнату.

Остановившись рядом с Далией, сидевшей на краю постели больного, она сказала:

— Мне нужно осмотреть ребенка.

Ларк склонилась над ребенком и коснулась ладонью его горячего лба. Исследовав сыпь у него на лице, она оттянула вверх веко и осмотрела зрачок, который увеличился так, что радужной оболочки почти не было видно.

— Я знаю, что с Вариком. Мне приходилось видеть детей с подобными симптомами. Он случайно съел одно дикорастущее растение. — Ларк взглянула на няньку. — Не играл ли мальчик в лесу за пределами замка?

— Нет. Я все время наблюдала за ним. Он находился в замке и заболел буквально за несколько минут до приезда хозяина.

— Черт, что же это за дикорастущее растение он, по-твоему, съел? — Стоук подошел к Ларк.

— Паслен.

— Он ядовит?

— Да, к тому же он растет в лесу повсеместно. Если Варик съел несколько ягод или листьев паслена, но при этом, как заявляет эта женщина, в лесу не был, стало быть, ему кто-то этот паслен дал.

Лицо Стоука потемнело от гнева, и он устремил горящий злобой взгляд на няньку.

Та попятилась.

— Клянусь, милорд, это не я! Вы же знаете, я не способна причинить вред мастеру Варику.

Стоук открыл рот, чтобы что-то сказать, но Ларк перебила его:

— Ничуть не сомневаюсь, что это не твоя вина. Уж если бы ты замыслила отравить мальчика, ты дала бы ему яд перед сном, и он бы тихо скончался ночью — что называется, без свидетелей.

Слова Ларк несколько успокоили и ободрили несчастную няньку.

— Спасибо, миледи.

— Потом будешь благодарить меня. Теперь же мне нужна твоя помощь.

Ларк подложила мальчику под спину подушки. Варику сразу же стало легче дышать.

— Возьми немного черной смородины и приготовь из ягод сироп. Кроме того, мне нужен репейник, настой шалфея… — Ларк замолчала. Она не была суеверной, но решила, что в данном случае отгоняющие злую силу амулеты не помешают, и добавила: — Принеси мне также кусочек яшмы, веточку омелы и листья бузины. Знаешь, где все это найти?

— Знаю. У хозяйки, пока она была жива, был маленький садик, где она выращивала лечебные травы. Сейчас, должно быть, он зарос сорняками, но то, что нужно, я разыщу. Что же касается яшмы, она есть у меня в комнате.

— Поторапливайся. — Ларк проследила за тем, как нянька выбежала из комнаты.

— Мы не опоздали? — дрогнувшим голосом спросил Стоук.

— Трудно сказать. Впрочем, я сделаю все, что в моих силах.

Ларк отдала бы все на свете, чтобы изгнать отчаяние из черных глаз Стоука. Если бы Господь и все святые помогли ей, она бы сумела поставить мальчика на ноги. Но, как девушка знала из своего опыта врачевания, бывали случаи, когда и помощь святых не могла уберечь больного от смерти.

Прошло два дня. На Кенилворт пала ночная мгла, и огромный замок затих, как затихает на ночь улей. В мертвой тишине Ларк отчетливо слышала, как колотится ее сердце. Она сняла мокрую тряпочку со лба Варика. Тряпка нагрелась до такой степени, что казалось, будто ее прикладывали к кипящему чайнику. Обмакнув тряпку в миску с холодной водой, Ларк тщательно отжала ее и посмотрела на больного.

Варик лежал неподвижно, да и красок в его лице было ничуть не больше, чем у мертвеца, — если не считать, конечно, на щеках алых пятен, которые слегка поблекли, но не исчезли.

Ларк отшатнулась: она не слышала больше его хриплого, затрудненного дыхания. Она нахмурилась и приложила ухо к его груди.

— Что, отошел?

Услышав исполненный печали голос, Ларк обернулась и взглянула на Стоука. Он не покидал комнату с тех пор, как там появилась Ларк, и все так же сидел в кресле рядом с постелью. Страх за жизнь сына сильно сказался на нем. Глаза у него запали, и под ними пролегли черные тени. Все это время он не брился, и его щеки поросли жесткой трехдневной щетиной.

— Сердце у него бьется.

Действительно, сердце билось, но так слабо, что его едва можно было услышать.

— Может, пора пригласить отца Амори?

— Рано. Надо ждать и надеяться.

— Надеяться? Да ты только посмотри на него! — Стоук не удержался и еще раз взглянул на сына. — Какая тут, к черту, надежда? — От горя у него перехватило горло.

— Пока есть хоть крупица надежды, не все еще потеряно, — упрямо сказала девушка. — Не хорони сына раньше времени.

— Тогда скажи — ты знаешь случаи, когда кто-нибудь из детей, съевших паслен, выжил?

— Не знаю.

Стоук промолчал. Он смотрел на Варика. Казалось, он прощался с ним. Прошла минута, другая… Свесив голову на грудь, он пробормотал:

— Мне не следовало оставлять его…

Ларк подошла к нему и опустилась рядом с ним на колени.

— В этом твоей вины нет. Ты же не мог постоянно находиться с сыном.

Она протянула руку, чтобы дотронуться до него, но в этот момент он вскинул голову. Теперь в глазах Стоука сверкала ненависть, такая всепоглощающая, что Ларк невольно отдернула руку.

— Я поймаю отравителя и подвергну его таким пыткам, что главный палач города Лондона покажется ему добряком!

Дверь в спальню Варика распахнулась.

В дверном проеме стоял Амори с большим деревянным крестом в руках.

Волосы у него были всклокочены, а глаза блестели, как у умалишенного.

— Я услышал голоса и подумал, что Варик… — Священник не закончил фразы и посмотрел на неподвижного мальчика.

— Он все еще жив. — Ларк скользнула взглядом по лицу Стоука, а затем обратилась к священнику: — Амори, прошу тебя, постарайся убедить своего сеньора, но ему необходимо немного отдохнуть.

Священник открыл было рот, но, посмотрев на Стоука, промолчал.

Стоук поднялся и мрачно взглянул на Ларк.

— Запомни: ты моя последняя надежда?

С этими словами он на негнущихся, будто деревянных ногах вышел из комнаты.

Когда его тяжелые шаги затихли в коридоре, Варик, к удивлению Ларк, снова закашлялся, и она поспешила к его постели. Отец Амори, однако, опередил девушку и, склонившись над изголовьем ребенка, начал негромко читать «Отче наш».