Лао-цзы — загадочный мудрец

Однажды ночью 604 г. до н. э. небо над нынешней китайской провинцией Хэнань внезапно озарила огромная падающая звезда. В это самое время под сливой крестьянка, изнуренная работой на полях феодала, давала жизнь сыну. Мать — жившая в бедности вдова — нарекла новорожденного сына Сливовым Деревцем, а потом, обратив внимание на необыкновенно длинные мочки его ушей, добавила к имени слово «Ухо». Малыш Ухо Сливового Деревца во многом отличался от остальных детей. Согласно преданию он был зачат без участия смертного отца под влиянием гигантской кометы, зависшей над Гуй-дэ в момент зачатия. Он родился с густой копной длинных белых волос и кустистыми белыми бровями. Как и все младенцы, он выглядел старым и мудрым. Предание в своей извечно болтливой манере совершенно серьезно утверждает, что он родился в семидесятый день рождения.

В Китае любая история быстро приукрашивается сверхъестественными явлениями, но с уверенностью можно сказать, что маленький Ухо Сливового Деревца действительно был из низов и имел туманное происхождение; в противном случае его предки не ускользнули бы от пытливого взгляда китайских историков. Его юность также покрыта мраком неизвестности, но, судя по бедности того класса, к которому он принадлежал по рождению, его борьба за получение образования была долгой и трудной. Сопутствовавшие его появлению на свет предзнаменования пророчили ему высокое положение в сфере знаний, и он блистательно исполнил это предназначение, преодолев все препятствия, созданные происхождением и случаем.

Он жил один, учился в одиночку и размышлял в одиночестве. Лишенный возможностей получить образование в собственной стране, он искал бесценную тайну веков в глубинах своей души. Сама его безвестность превратилась в главный принцип жизни. О его личности известно так мало, что современные скептики пытаются доказать, что само его существование — всего лишь плод воображения китайцев.

Шли годы, увеличивая возраст этого человека с белыми волосами, а вместе с ними пришли и почет, и высокое положение; он был назначен библиотекарем династии Чжоу. Это важное назначение стало поворотным пунктом в жизни философа. Он вышел из борьбы за знания, оказавшись в средоточии знаний, накопленных миром. Третий кабинет министров эпохи Чжоу разделялся на две группы ученых мужей. Первая именовалась Управлением летописцев, вторая — Управлением астрологов. У летописцев были две обязанности. Во-первых, записывать все слова и дела императора и облекать в нетленную форму все законы и эдикты государства. Вторая из обязанностей заключалась в собирании, систематизации и регистрации всех видов знаний из провинций империи и всех остальных стран цивилизованного мира. Управление астрологов тоже выполняло две задачи. Первая заключалась в расчете движения всех планет и звезд, вычислении затмений и появления комет, а также ведении календаря и внесении в него поправок. Второй их обязанностью было сопоставлять свои данные с материалами, систематизированными и сохраненными летописцами, таким образом постоянно проверяя взаимосвязь между небесными явлениями и общественным и политическим положением человека.

Нетрудно понять, что хилый большеголовый философ нашел элементы своей великой метафизической системы в архивах третьего кабинета министров. Мыслитель с белыми волосами, облаченный в простой темный балахон, скользил почти как призрак по огромным коридорам библиотеки. По-видимому, он был женат, потому что у китайских историков записаны имена его сыновей и внуков, и на его потомках, как и на потомках Конфуция, лежал отблеск славы его имени.

Именно на широких ступенях библиотеки Чжоу он встретился с Конфуцием. В то время даосскому философу было около восьмидесяти лет, а Конфуцию намного меньше. Эта встреча мистика и моралиста, хотя исторически и не достоверная, вполне могла произойти. Конфуций искал первоисточник китайской метафизики и нашел его в лице сутулого, одетого в темное человека, для которого вся материальная жизнь была иллюзией, все формальности и церемонии — суетой, все почести — эфемерными, и вообще ничего не существовало, кроме не имеющей названия неизвестной причины всего сущего. Удаляясь после беседы, Конфуций никак не мог осознать абстракции мудреца-даоса. Конфуций настолько любил человечество, что для него не существовало большей заслуги, чем создание условий, в которых все люди могли бы благоденствовать при соблюдении действующих законов и мудром правлении. И все же было бы неправильно утверждать, что он не испытал влияния загадочной привязанности даосской точки зрения. Он осознавал возвышенность внутреннего пути, и это повлияло на его более поздние произведения, но он никогда не переставал быть гуманистом.

Ныне даосский мастер известен всему Китаю и цивилизованному миру под именем Лао-цзы, однако сомнительно, что он носил это имя при жизни. Слово «Лао-цзы», означающее «умудренный годами младенец», конечно, навеяно его внешностью в младенческом возрасте, но на протяжении жизни он, вероятно, был известен под своим прозвищем Ли, означающим сливу, а сливовое дерево в Китае является символом бессмертия. Благодаря широкому употреблению, содержание понятия «Лао-цзы» постепенно расширилось, включив в себя достойного почитания философа или древнего мудреца.

Было бы ошибкой признать Лао-цзы основателем даосизма. В действительности эта доктрина представляла собой более или менее разработанное учение уже за несколько столетий до его рождения. Первыми даосами почти наверняка были летописцы и астрологи из крупных китайских библиотек. В силу своего особого положения компиляторов всех полезных знаний эти люди были хорошо знакомы с метафизическими спекуляциями индусов, а истоками даосизма, по общему признанию, являются аскетические философские системы Индии. Основной догмат, проистекавший из собранных летописцами и астрологами сведений, совершенно отчетливо просматривается во всей концепции даосизма. В основе более очевидных аспектов даосской доктрины лежат астрология, алхимия и сравнительная метафизика, отчасти ведического толка.

Эпоха правления династии Чжоу была в китайской истории одним из многочисленных периодов войн. Борьба и философия несовместимы, и Лао-цзы весьма откровенно осуждал теорию войн и агрессии. Наконец, устав от распрей правителей и нестабильности в обществе, он снова возмечтал о мире и покое, сохраняющихся среди холмов. Приведя в порядок все свои должностные обязанности, он испросил привилегию навсегда исчезнуть из поля зрения людей. Таковая привилегия была дарована ему. Он был очень стар и немощен и, взобравшись на спину своего любимого быка, медленно поехал прочь, к границам между Китаем и огромными горами. В конце концов он прибыл к северо-западным воротам Китая. Была осень, когда он достиг Ханькоуского перевала и именно там повстречал Иня Си, смотрителя ворот.

Инь Си, видимо, был великим астрологом и мистиком. Ночами он часами изучал движения звезд и во время одного из таких бдений заметил странное тело, перемещавшееся в небесах, какой-то источник света, который поднялся над Китаем, постепенно сместился к северо-западу и исчез среди далеких пиков Гималаев. Он обратился к древним книгам и с их помощью и в результате собственных размышлений сделал открытие, что некое благороднейшее живое существо скоро проследует этим путем, скользя, как свет, вдоль дороги, ведущей через Ханькоуский перевал. Поэтому Инь Си соорудил себе хижину из травы и, усевшись в дверях, стал ждать прибытия великого учителя.

Наконец он заметил приближающегося огромного зеленого вола с тщедушным седым старичком на спине, закутанным в широченную накидку. Сердце быстро забилось в груди Иня Си. Одаренный внутренним зрением, он понял, что это и есть тот, кого он ждал. Когда Лао-цзы подъехал к хижине стража ворот, Инь Си пал ниц перед мудрецом, умоляя его ненадолго задержаться и наставить его в секретах Дао — пути жизни. Лао-цзы удовлетворил эту просьбу и, когда Инь Си помог ему сойти с вола, оставался со стражем ворот в его хижине так долго, что этого времени хватило, чтобы подготовить его единственное литературное произведение «Дао дэ цзин». Рукопись была короткой и состояла из пяти тысяч иероглифов. Этот труд отличается такой сжатостью стиля и такой абстрактной терминологией, что его глубина и основная идея оказываются выше понимания среднего читателя.

Закончив свой труд и преподнеся его Иню Си, Лао-цзы взобрался на зеленого быка и, миновав ворота, в одиночестве и без запасов провизии продолжил путь по дикой пустынной местности, расстилавшейся за ними. Далее в этой истории содержатся одни выдумки. Согласно одним рассказам, он отправился дальше, чтобы умереть; по другим оказывается, что он держал путь в некую таинственную долину, где жили вместе все мудрецы прошлого. Известно только, что, достигнув девяностолетнего возраста, он исчез из Китая, и больше от него не было никаких известий.

Память о нем продолжает жить, и, хотя его учение никогда не пользовалось такой популярностью, как учение Конфуция, маленький седовласый старичок и его зеленый вол вечно странствуют по дорогам Китая, снова и снова воплощаемые в зримые образы каждым новым поколением благочестивых даосов. Государство тоже не забыло о нем. В VII веке н. э. он, возведенный в ранг божественных созданий мира с титулом Великого Вседержителя, бога-императора туманной первопричины, был канонизирован правящим императором из династии Тан. К этому позднее добавилось еще одно почетное звание, звучавшее просто и проникновенно — древний мастер.

 

Доктрина даосизма

Основу даосизма составляет «Дао дэ цзин». Слово «дао» в вольном переводе означает путь, образ действия, способ и даже более того, принцип, истину, или реальность, лежащую в основе всех вещей. «Дэ» означает добродетель, просвещение, действие, совершаемое в соответствии с принципом. Таким образом «Дао дэ цзин» — это «Книга о пути добродетели», или книга, раскрывающая кодекс духовного поведения по отношению к Принципу.

Несмотря на необычный образ жизни Лао-цзы и его чрезвычайную приверженность к метафизическим спекуляциям, его взгляды, вероятно, не сохранились бы, если бы остались без комментариев и пояснений. Он раскрывал принцип, а двум великим китайским ученым, Ле-цзы и Чжуан-цзы, оставалось развить и завершить традицию и представить ее принципы таким образом, чтобы мир мог их усвоить. Об этих людях говорили, что они олицетворяют высший уровень мистических знаний в Китае. Ле-цзы и Чжуан-цзы жили около 400 г. до н. э., и большинство даосских текстов, сохранившихся до настоящего времени, дошли до нас через них, а не непосредственно от Лао-цзы. Так же, как и их учитель, эти отцы даосизма жили незаметной, простой жизнью, поэтому почти ничего неизвестно о той обстановке, в которой они распространяли догму даосизма. Ле-цзы, по-видимому, жил в крайней нищете, а Чжуан-цзы, хотя и жил несколько лучше, добровольно выбрал безвестность, чтобы освободить время для размышлений о тайне Принципа. Поэтому, обсуждая даосизм, не всегда можно разделить мастера и этих двух его ревностных последователей. Эти трое вместе и есть даосизм, насколько это касается его литературной стороны. Преддаосские летописцы и астрологи Чжоуского царства не оставили никаких литературных фрагментов, имеющих отношение к доктрине.

Доктрину даосизма следует рассматривать как с теоретической, так и с практической точек зрения. Теория даосизма сводится к пониманию природы Дао, или Принципа. Практический аспект — это способ простой, или незаметной, жизни; к этим двум основным правилам постепенно добавилась сложная структура сверхъестественных факторов, которые, если и были действительно известны Лао-цзы, отражения в «Дао дэ цзин», безусловно, не нашли.

Дао, Принцип, прежде всего следует понимать во всех его подразумеваемых философских смыслах. Принцип есть абсолютная, существующая в природе движущая сила. Принцип называется сущностью и описывается как самосущий, вечный, законченный и бесконечный. Он представляет собой общее качество, из которого все формы проявляются и в которое они в конечном итоге должны вернуться. Принцип не увеличивается и не убывает, ибо все формы, в которые он вливается, являются продолжением его самого, и в нем невозможно никакое действительное разделение. Принцип вездесущ. В одном из даосских трактатов ученик говорит о ничем не примечательных местах, где Принципа, возможно, и нет, а мастер каждый раз уверяет его, что Принцип вездесущ и пребывает всегда и повсюду. Принцип представляет собой не только предельное простирание формы в бесформенность; он также есть предельное расширение мышления до абстрактного, недумающего источника. Интеллект, сознание и сила — все уходит в Принцип и благодаря этому уходу становится универсальным. Принцип есть единственная безусловная и неизменная действующая сила во вселенной. При наличии Принципа даосу уже не требуется правитель мира или личный бог. Принцип также обладает атрибутами абсолютного закона в том смысле, что в самом его существе коренится замысел и назначение всех существующих созданий.

Лао-цзы признавал невозможность понять происхождение Принципа; фактически он считал, что Принцип, будучи абсолютно вечным, не имеет начала. «Я ничего не знаю, — говорил Лао-цзы, — от кого произошел Принцип. Кажется, он был раньше Повелителя (Бога). Он имеется в изобилии и производит, не восполняя себя. Постоянно разливаясь, он не пустеет. Все существа вышли из этой бездны, в которой ничего нет».

Принцип нельзя назвать зародышевым, но он обладает неиссякаемой способностью создавать формы, структуры, типы и виды из самого себя, так что создается впечатление, что все вещи возникают из ничего, поддерживаются ничем и в конечном итоге снова возвращаются или уходят в ничто. Но для Лао-цзы это кажущееся ничто само по себе было включающим все первоисточником, из чего следует парадокс: все есть ничто, ничто есть все.

Лао-цзы не мог объяснить, как и почему Принцип овеществляет себя, становясь мирозданием, уходя в собственную природу, он способен был принимать этот факт как трансцендентальную истину. К тому же он признавал, что Принцип содержит определенные внутренние природы, или состояния, тождественные себе самому. Первая из них называется «дэ» и выражает добродетель Принципа. Можно было бы сказать, что факт излучает определенное воздействие в силу той самой добродетели, что он есть факт. Это излучение и есть дэ, и дэ — добродетель, или энергия, содержащаяся в Принципе, действует на два других модуса, которые называются инь и ян. Они считаются обязательными свойствами Принципа. Инь и ян олицетворяют концентрацию и расширение. Они представляют собой отцовско-материнские атрибуты божества, или абсолютной энергии, которые можно обнаружить почти во всех системах метафизической теологии. Воздействуя на инь и ян, дэ побуждает модусы, или свойства, овеществляться, вследствие чего ян становится небом, а инь — землей. Небо и землю следует понимать не как невидимый небесный свод и земной шар, а скорее как рассеивание и уплотнение, или расширение и ограничение. Это противодействующие движущие силы, при смешении которых проявляются формы и органические существа. Ян — принцип расширения — в некотором смысле идентичен самому Дао. Инь — принцип концентрации, или кристаллизации — это очевидный, но нереальный элемент в феномене творения.

На взгляд Лао-цзы, крайности инь и ян создают иллюзорное проявление, в котором все ценности извращены, а важнейшие истины остаются неосознанными. Единство, Дао, или Принцип, есть взвесь противоположностей — факт, осознание которого рассеивает иллюзию и освобождает сознание от кабалы тирании добра и зла.

Лао-цзы сознавал, что, если человек решает уничтожить зло, ему придется уничтожить также и добро, ибо они представляют собой крайние противоположности, уравновешивающие друг друга, и устранение любого из них уничтожит обоих. Поэтому он заменял Принцип добром и злом, уча, что Дао как причина крайних противоположностей остается неизменным, необусловленным и неограниченным под влиянием проистекающих из него сил. Придерживаясь крайней точки зрения, что все феноменальные вещи проистекают из взаимодействия инь и ян, то есть из борьбы, или приложения усилий, или смешивания, Лао-цзы отрицал не только мир, но и мирские дела, поддерживающие и сохраняющие его навечно. Неизбежно напрашиваются нравственные умозаключения. В человеке есть две души, или сверхматериальные сущности. Первая представляет собой душу-тело, аниму, или оживляющий принцип формы. Эта душа управляет ростом и развитием, здоровьем, функциями организма и теми импульсами и намерениями, которые обеспечивают безопасность. Другая душа создается при протекании определенных оккультных процессов. Одно предание гласит, что эта высшая часть является продуктом внутренней конденсации некоторой части дыхания, и, когда человек вдыхает воздух в легкие и снова выдыхает его, определенная, очень небольшая часть его каждый раз остается, и эта частица, конденсируясь, образует носитель эфирной души. Именно эта высшая душа и продолжает существовать после распада тела в момент смерти. Но в конечном итоге все души поглощаются Дао. Никакого конечного личного бессмертия не существует. Даосизм признает доктрину перевоплощения только как объяснение циклического характера движения души по обратному пути к Дао, или Принципу.

Дао в сущности является чрезвычайно простым и, если его лишить внешнего, поверхностного, очень сильно напоминает философские умозрения Будды. Даосизм на практике становится философией правильного использования и экономии духовных ресурсов, сдерживания эмоций и всех остальных разумных действий, которые способствуют сохранению физической безопасности и душевного равновесия.

Практические аспекты даосизма, естественно, вытекают из теоретических умозаключений. Человек должен жить в как можно более полном согласии с Принципом. Он, как и Принцип, должен быть универсальным, беспристрастным и должен отдавать, не убывая, он должен получать, не становясь больше, и он должен достичь окончательного освобождения, лишившись всех качеств. Лао-цзы говорил: «Подражая Принципу, мудрец позволяет существам развиваться, не препятствуя им, жить, не завладевая ими, действовать, не эксплуатируя их».

Жить в совершенной гармонии с трансцендентными величием Принципа — значит внутренне понимать все больше и больше, пока личность полностью не освободится от всех привязанностей и неопределенностей. В даосизме долгая жизнь считается достоинством не просто из-за большого количества прожитых лет, а потому, что, прожитая философски, она свидетельствует о превосходстве над саморазрушительными факторами, действующими в жизненном конфликте. Необходимо всегда поддерживать сохранность. Расточительство — это богохульство. Чрезмерный труд, душевные переживания, перегрузка занятиями, тревоги, заботы, обязанности, честолюбивые замыслы — все это истощает жизнь и противоречит велениям Дао. Мудрец должен прилагать все силы, не прилагая усилий. Сознание должно плавно переходить от поступка к поступку и от мысли к мысли без замешательства, сложностей или разногласий. Контакт с человечеством утомителен, увиденное горе угнетает, и до тех пор, пока мудрец не сможет до конца осознать совершенство, скрывающееся за всеми вещами, он должен сторониться всех перенаселенных мест, которые опустошают и утомляют его. Ему следует пребывать в безвестности и принимать лишь тех, кто заслуживает его внимания. Он никогда не должен стремиться к должностям или высокому общественному положению, потому что суетное продвижение по службе приносит только иллюзорные почести и утраты, разрушающие здоровье и безопасность.

Даосизм представляет собой верование, круг приверженцев которого ограничен определенными категориями людей, обладающих природной склонностью к мистицизму. Даже его проповедование можно считать напрасно потраченными усилиями. Человек, готовый понять Принцип, черпает сведения о нем в самом себе. Эту осведомленность он не может передать другому человеку, да и обсуждение и аргументация не принесут слушателю столько пользы, сколько причинят вреда говорящему. Согласно даосизму в его исходной форме, обращение в него в обычном смысле слова невозможно. Можно разговаривать с людьми целую вечность, а они останутся такими, какие есть, только тот, кто говорит, вымотается. Поскольку это непреложная истина, очевидная во всех областях жизни, долг мудреца состоит в совершенствовании закона в самом себе. И тогда его поймут те, кто мыслят так же, и только их понимание важно. Как полагают, именно этому вопросу и была посвящена своеобразная дискуссия Лао-цзы с Конфуцием. Для Лао-цзы не существовало ни семьи, ни чести, ни чувства собственного достоинства, ни успеха. Церемония была для него пустой тратой слов, молитва — напрасной тратой времени, традиция — пустой тратой мыслей, история — пустыми писаниями. С точки зрения даосизма, нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, и в иллюзорные промежутки времени, которые ими кажутся, не происходит ничего по-настоящему важного. Одни люди умирают, другие рождаются; одни нации возвышаются, другие приходят в упадок; философии возникают, и философии исчезают. Все приходит и уходит, но ничего из этого не волнует мудреца. Его единственную реальную заботу составляют его взаимоотношения с самим собой. Дао так поясняет принцип безразличия: несколько вязанок хвороста, сложенные вместе, образуют костер; пламя, поглотив один кусок дерева, переходит к другому, а зола, которую оно оставляет после себя, не имеет никакого значения, ибо только само пламя, которое питается ими, реально.

Лао-цзы рекомендовал жить подальше от людей, чтобы можно было избежать иллюзий, возникающих при тесном общении с другими иллюзиями. Однако он не требует подобной отстраненности. Он говорит: «Чтобы стать даосским мудрецом, нет необходимости покидать мир. Покоя и чистоты можно достичь и в миру». В даосизме чистота не обязательно подразумевает осуществление на практике общественных добродетелей. Она означает простоту, бесстрастность, самоотречение, не сопровождаемое чувством утраты.

Доктрины Дао включают важное объяснение слова, или понятия, смирения. Если человек поднимется на высокое место, все утечет от него. Если он превратит себя в низину, все втечет в него. Следовательно, доктрина рекомендует даосу уподобить сознание морю, заполняющему самые низкие места на земле, непостижимому и неизвестному, в которое все реки земли вливают свои воды и которое никогда не наполняется до краев. Если даоса поставить над другими людьми, его власть никогда не будет ощущаться. Он будет править мягко. Как говорил Лао-цзы, «мы завоевываем человека, не угнетая его, а служа ему».

Мудрец должен совершать сплошь только добродетельные поступки. В то же самое время не понимать, что, действуя подобным образом, он больше всего помогает себе, — это лицемерие. Человек, поступающий справедливо в надежде на небеса, является не честным, а своекорыстным человеком, и всякий раз, когда кто-то унижается, надеясь получить какое-то конечное вознаграждение, — это эгоизм, и, возможно, именно таковым он и признается. Истинный мудрец не способен на самовлюбленность, потому что это разрушительная эмоция, ведущая к тщеславным мыслям и поступкам и в результате уводящая от Дао. Лао-цзы рассматривал честолюбие как величайший из смертных грехов. О нем с полным основанием можно сказать, что он учил тому, что «путь славы ведет только к могиле». Стараясь угодить другим, люди только изнуряют себя. Ничего не доставляет удовольствия другим и ничего не доставляет удовольствия им самим. Делание необходимого — добродетель, делание ненужного — порок.

В даосских доктринах доброта присутствует в двух формах: коллективной и индивидуальной. Коллективная доброта напоминает Дао, ибо Принцип поддерживает все вещи беспристрастно. Индивидуальное добро напоминает невежество, ибо индивидуальность есть иллюзия. Было бы неверно утверждать, что Лао-цзы учил людей быть жестокими и безразличными друг к другу, но он, безусловно, советовал не поддерживать ошибки других из симпатии или потворства. Так как говорить правду всегда непопулярно и очень немногие горят желанием узнать, что в действительности представляют их жизнь и мысли, Лао-цзы опять же рекомендовал истинному мудрецу занимать столь незаметное положение, чтобы его совета вряд ли стали домогаться. Пусть те, кто стремится к знаниям, идут к тем, кто претендует на обладание ими. Даосизм основан не на знании; он основан на ясном понимании того, что пустая чашка — самая полезная чашка. По этой причине он осуждал Конфуция за научные занятия, намекая, что мудрость приходит изнутри, а глупость из книг. Возможно, это и крайняя точка зрения, потому что во время этой дискуссии Лао-цзы было около восьмидесяти лет и он был очень упрям. Подразумеваемое основное правило предостерегает индивидуума против интеллектуализма как заменителя внутреннего переживания. На сегодняшний день факты доказывают, что безукоризненно воспитанный человек может не быть образованным, а образованный человек может не быть мудрым.

Лао-цзы родился в одной из самых консервативных, приверженных закону, связанных традицией стран мира, где рождение, жизнь и смерть втиснуты в рамки церемониалов. Каждый элемент общественного строя чтили без понимания и поклонялись ему без внутреннего видения. И неудивительно, что мастер так рассуждал относительно законов: «Люди изобретают законы, потому что больше не в состоянии постичь Закон. Они придумывают добродетели, когда Высшая Добродетель не ясна. Этикет и традиция заменяют неспособность человека осознать изначальную внутреннюю справедливость и искренность взаимоотношений». К этому он добавляет, что изобретение политики положило начало всем злоупотреблениям. На его взгляд, идея людей управлять друг другом была смешной при таком состоянии общественного сознания, когда никто не был способен управлять самим собой. Он заложил основы социальной психологии, в рамках которой просвещение в конечном итоге сделает управление очевидной нелепостью. В Дао все люди живут в соответствии с законом, и, пока люди не будут жить по единому закону, ничего иного между ними, кроме беззакония, и быть не может. Великие законы исходят от Принципа; незначительные законы — от правительств и государей. Даже если государь абсолютно справедлив, даже если он мудрее всех остальных смертных, он все-таки не может создавать законы — настоящие, или неизменные. Закон исходит не от человека, а от Дао, Принципа, поскольку закон приходит через людей, которые открыли его и отождествили свой духовный мир с его целями. Таким образом, Лао-цзы подвергает нападкам сами основы государства. Он демонстрирует смехотворность пышной обстановки и церемоний, с помощью которых люди дурачат друг друга и очень часто самих себя. Зачем людям создавать законы, когда вселенная уже установила непреложные законы, которым ничто не может противостоять? Если люди должны соблюдать законы, то им следует соблюдать закон природы, ибо этот закон олицетворяет Принцип, проходящий через все формы, составляющие мир.

 

Дисциплины даосизма

Лао-цзы практиковал и пропагандировал два вида метафизического самоконтроля: контроль дыхания и контроль действий. Вероятно, в архивах третьего кабинета министров нашлась методика контроля дыхания, которым давно занимались в Индии. Дыхание все более и более полно контролировалось волей, что приводило к возникновению в химии тела экстатического состояния. Простой контроль дыхания позднее был развит в сложную систему упражнений, заимствованных у буддийской школы и школ йоги. Благодаря контролю дыхания и направлению вдыхаемого воздуха по всему телу с помощью особой ментальной тренировки, организм не только очищается, но и расслабляется и становится спокойно-безмятежным. Полное безмолвие тела, вызванное использованием определенных приемов дыхания, высвобождает высшее сознание для его слияния с Дао.

В подлинных высказываниях Лао-цзы есть лишь одно прямое упоминание об экстазе, но оно определенно свидетельствует об использовании индусских упражнений и формул. Он признавал мистическое переживание и учил примирению с причиной путем принудительного прекращения борьбы между составными частями внешней личности.

Контроль действий составлял характерную особенность даосского культа. Человек делает все, не делая ничего; человек ходит повсюду, оставаясь неподвижным. Все внешние действия мешают трансцендентной личности, вселенскому «Я», которое познает все вещи путем внутреннего переживания. В философском понимании Принцип мог бы привести к яркому внутреннему переживанию, но так как большинство людей не способно разобраться в метафизических тонкостях, то даосские доктрины оказали бы крайне пагубное воздействие на несведущих в вопросах мистицизма.

Лао-цзы не признавал религиозные организации, и относился с пренебрежением к священнослужителям, игнорировал ритуалы и формулы и дурно отзывался о той увлеченности обращением в какую-либо веру, которая присуща большинству религиозных систем. По этой причине распространение его доктрины с самого начала оказалось парализованным. Те, кто владел ею, хранили молчание и как общественные силы не занимались просвещением, повинуясь заповедям своего учителя. Лао-цзы не оставил после себя никакой схемы продвижения своих взглядов, и в конечном итоге целостность доктрины оказалась в полной зависимости от убеждений и способностей тех, кто ее утверждал.

Дао было целью, и люди, силясь достичь Принципа, изобретали для этого множество способов. Доктрина недеяния, понимаемая исключительно в буквальном смысле, привела к сегодняшнему даосизму, комплексу резко различающихся составных элементов.

Учение Лао-цзы о недеянии основывалось на той духовной истине, что внутреннее переживание есть единственная реальность в жизни, и люди, чьи умы сосредоточены на внешнем опыте, отделяют себя от истины уже самим акцентом, который они делают на теории внешнего достижения. Его недеяние в действительности представляло собой отрешенность человека, освобождающего себя от самогипноза, вызываемого тем, что он делает, чтобы выяснить абсолютную правду о самом себе.

Современный даосизм — это уже не та доктрина, которую оставил Лао-цзы. Даосизм испытал на себе сильное влияние буддизма и распространенного в Китае поклонения духам. Сегодня у него есть священнослужители и храмы, святыни и алтари и триада божеств, окружающих центральную обожествленную личность Лао-цзы. Простая строгая доктрина незаметного мудреца превратилась в причудливое собрание верований, в котором духи всех порядков настойчиво влияют на судьбу смертных.

Цитаты

Несколько выдержек из «Дао дэ цзин» позволят нам получить общее представление о направлении мыслей этого мудреца и его трудных для понимания оригинальных учениях.

Тот, кто хотел бы познать природу и атрибуты безымянного, не поддающегося определению Бога (Дао), должен прежде всего освободиться от всех земных желаний.

Высочайшее совершенство подобно совершенству воды. Совершенство воды проявляется в том, что она приносит пользу всем вещам, и в том, что она занимает, не стремясь к противоположному, низкое место, которое никому из людей не нравится.

Когда дело сделано и чье-то имя становится известным, уйти в тень — вот путь небес.

Когда чье-либо внимание безраздельно поглощено жизненно важным дыханием и он доводит его до крайней степени гибкости, этот человек может стать наивным младенцем. Очистив свое воображение от самых неприглядных зрелищ, он сможет стать безупречным.

Состояние бездеятельности следует довести до крайней степени, а состояние спокойствия сохранять с неустанной решимостью.

Он (мудрец) не занят выставлением себя напоказ и поэтому выделяется; не занят настойчивым отстаиванием своего превосходства и поэтому блещет; не занят самовосхвалением и поэтому его заслуги признаются; свободен от самодовольства и поэтому достигает превосходства. И потому, что он таким образом избавился от стремлений и приложения усилий, никто в мире не способен состязаться с ним.

Человек берет свой закон у земли, земля берет свой закон у неба, небо берет свой закон у Дао.

Тот, кто знает других людей, проницателен; тот, кто знает самого себя, умен. Тот, кто побеждает других, силен; тот, кто побеждает себя, могуществен.

Нет большей вины, чем взращивание честолюбия; нет большего несчастья, чем быть недовольным своей судьбой.

В восприятии малого заключен секрет проницательности.

Управление великим государством подобно приготовлению мелкой рыбы. (Мелкую рыбу легко пережарить.)

Но у меня есть три драгоценности, которые я высоко ценю и считаю огромными. Первая — мягкость, вторая — бережливость, третья — склонность избегать первенства среди других.

Путь неба состоит в уменьшении избытка и восполнении недостатка. А у человека все не так. Он отбирает у тех, кому нечего добавить к его собственному чрезмерному изобилию.