Религия в Римской империи
Евангелие Иисуса Христа постепенно распространялось в религиозном мире. В ту эпоху каждый город–государство имел свое собственное божество, в чьи обязанности входили обеспечение процветания и защита от врагов. Афины надеялись на Афину Палладу, Рим полагался на могущество Юпитера, а в Эфесе славили Артемиду. Но ни один бог и ни одна богиня не претендовали на единственность, напротив, число их непрерывно росло с расширением Римской империи.
Поклонялись обычно конкретному изображению, изготовленному с большим искусством и украшенному драгоценными металлами. Идолы устанавливались в храмах или иных местах для молитвы и надежно закрывались тяжелыми дверями для защиты от воров и осквернителей, так что увидеть их было почти невозможно. Лишь в особые дни, например на ежегодном празднике данного бога или по случаю победы в битве, в честь окончания стихийного бедствия или при угрозе нападения врагов, врата храма отпирались. Делали это особые избранники или жрецы в присутствии большого числа людей. Народ собирался в святилище, а кому места не хватало — толпились вокруг, в прилегавшей к храму роще или во дворе. После торжественного открытия дверей следовали соответствующие случаю ритуалы. Часто это была торжественная процессия по улицам города, иногда жертвоприношения, для чего перед входом стоял каменный алтарь. Устраивались праздничные зрелища, игры, спортивные состязания, пляски. В храмах проходили и важнейшие гражданские события: церемонии вступления в должность магистратов (их избирали на год), объявления о начале войны или, наоборот, о подписании мирного соглашения. Все, что происходило на стадионах, в театрах, в армии, было пронизано религиозными элементами. Если в тот день бог не оказывался, на беду, чем–то недоволен, он всегда с удовольствием помогал тем, кто взывал к его имени. Боги и богини не были столь ревнивы, как Бог Израилев (см. Исх. 20:5). Главный покровитель города легко мирился с присутствием других объектов поклонения. В мифах их всех соединяло родство, они жили большой, хотя и не очень дружной семьей на горе Олимп, а время проводили в спорах о судьбе суетящихся внизу человеческих существ. Некоторым из них они помогали, а другим мешали, причем и добро, и зло людям нередко делалось просто из желания олимпийцев досадить друг другу. Для такого большого числа богов были причины, но корни их находились намного ближе, чем Олимп. Во–первых, каждому божеству отводился свой круг обязанностей. Так, Юнона приносила пользу Риму: как супруга Юпитера она заботилась о благополучии семей. Эскулап был в большом почете по всей империи благодаря своей способности исцелять от болезней. В Деметре нуждались сельские районы Греции, ведь только она могла помочь вырастить хороший урожай. К Посейдону же обращались при землетрясениях и кораблекрушениях.
Во–вторых, богатые граждане возводили храмы на собственные средства. Чаще всего так выражали благодарность какому–то из богов за чудесное избавление от опасности или выполняли некогда данный обет. Порой благотворители утверждали, что к построению храма их подтолкнула мистическая встреча с божеством или его тайное послание. Например, после победы над Антонием и Клеопатрой в битве под Акци–ем в 31 г. до н. э. император Август воздвиг храм Аполлона в Риме, ставший соперником храму Юпитера. Август был уверен, что своим успехом обязан Аполлону, так как перед сражением прятался в небольшом гроте, посвященном этому богу.
В–третьих, расширение пределов империи приводило к заимствованию богов у соседей. В сельских районах Греции всегда были места, привлекавшие паломников. Например, в Дельфу со всех концов стекались желающие узнать будущее у таинственного оракула. В знак благодарности за полученные предсказания люди совершали жертвоприношения, нередко потрясающие своей пышностью. Кроме того, представители римской власти и купцы немало путешествовали и, встречаясь в других странах с новыми религиями, часто привозили домой какого–нибудь идола. Происходил процесс принятия чужих божеств в свою культуру. Греческие и ближневосточные кумиры отождествлялись со сходными латинскими богами: Артемида с Дианой, Арес с Марсом и т. д. Иной раз священные фигурки привозили в Рим как военную добычу или как предметы искусства, при этом благоговение перед ними сохранялось и у новых хозяев. В большом храме, посвященном главному богу, обычным делом были дополнительные алтари для второстепенных идолов.
В–четвертых, появилась мода на тайные поклонения, распространению которой способствовало оживленное сообщение между частями Римской империи. Среди наиболее популярных были культ бога виноделия Диониса и египетской богини Изиды, обладавшей весьма широким кругом интересов. В христианские времена многие военное стали поклоняться персидскому богу Митре. Во всех этих культах существовал обряд посвящения для новообращенных, но причастность к мистическому культу не мешала им оставаться приверженцами общепринятых религий.
И, наконец, в–пятых, проводилось намеренное насаждение государственного культа в соответствии с ростом империи. Преемники военачальника Птолемея, египетского наместника Александра Великого, старались привить поклонение малозначительному богу по имени Сарапий, которому приписывались черты царственного Зевса и целителя Эскулапа, а также ответственность за сезонное изменение уровня воды в Ниле, столь важное для жизни Египта. Папирусы свидетельствуют, что культ успешно распространился в народе. Император Август, основатель Римской империи, обожествил не только родственников, в частности, своего отца Гая Юлия Цезаря, но и самого себя, потребовав славить «Рим и Августа». Именно такая надпись есть на алтаре в Лугдуне (современный Лион), так же назывался традиционный праздник галльских провинций.
Крупные храмы, мелкие алтари и просто священные фигурки были повсюду: в городах и деревнях, у обочины дороги, в саду, перед лавкой торговца. Второстепенные божества (греч. daimori) обитали в лесах, горах, источниках, реках. Некоторые из них были злы и прятались на опасных перекрестках и в местах казней. Другие оставались доброжелательными или озорными духами колодцев и деревьев.
Богов было не просто много — они были везде. Перед началом любого дела люди взывали к добрым духам, а при малейшей неудаче ублажали злых. Если молитвы и жертвы помогали, богам полагалась награда: это мог быть и букет цветов, и новый храм. Волю богов пытались узнавать не только через предсказания звездочетов. Всеобщим доверием пользовались колдуны, толковавшие траекторию полетов птиц и форму внутренних органов убитых животных. Многие надеялись на таинственные изречения оракулов и провидцев, прятавшихся в глубинах пантеонов. Семейные праздники отмечались в храмах, где жрецы за умеренную плату забивали и жарили домашних животных. Отсюда же мясо поступало на базары. Перед свадьбой девушки посещали Юнону или Венеру, а при угрозе развода женщины обращались к «усми–рительнице мужчин» (безымянной богине Dea viriplaca). В преддверии храма громоздились идолы и религиозная утварь, статуи богов стояли и на улицах городов. Из уст в уста передавались истории о том, как кому–то явился дух. Рассказы сопровождались советами, что в таких случаях лучше делать, чтобы не разозлить непрошеного гостя, а, наоборот, понравиться ему и услышать от него что–нибудь полезное. Когда человек проходил мимо идола или храма, он целовал свою руку, надеясь на благосклонность божества. И речь идет не только о жителях Афин, которых апостол Павел нашел «особенно набожными» (Деян. 17:22; примечательно, что он сказал это в похвалу, а не в осуждение). По всей империи в самом деле было много очень религиозных людей, которые свято верили, что земного успеха и благополучной загробной жизни можно добиться, если правильно вести себя с духами. Не все отличались такой твердостью убеждений, но и менее набожные полагали, что порядок в обществе, власть закона и императорский престол зависят от добрых отношений с традиционными богами. Именно поэтому цель общественной политики оказалась заключена в краткой латинской фразе «pax deorum», которую можно перевести как «спокойствие богов» или «мир с богами».
В состоянии войны
Неудивительно, что с религией многобожия (политеизмом) Бог Израилев находился в состоянии войны. Его народу запрещалось обращаться к иным богам, кумирам или духам. Священные книги иудеев полны рассказов о суровых наказаниях, которым подвергались идолопоклонники. «Ибо все боги народов — идолы, а Господь небеса сотворил» (Пс. 95:5). По–гречески «божество» — daimon, daimonion. С появлением христиан это слово приобрело отрицательный оттенок и стало использоваться для обозначения злых сил, чья власть над миром держится с позволения Бога или сохраняется в наказание. Приверженцы новой веры обращались к согражданам с пламенными призывами обратиться «к Богу от идолов, чтобы служить Богу живому и истинному и ожидать с небес Сына Его, Которого Он воскресил из мертвых, Иисуса, избавляющего нас от грядущего гнева» (1 Фесс. 1:96–10). «Мы… не должны думать, что Божество подобно золоту, или серебру, или камню, получившему образ от искусства и вымысла человеческого… Оставляя времена неведения, Бог ныне повелевает людям всем повсюду покаяться. Ибо Он назначил день, в который будет праведно судить вселенную, посредством предопределенного Им Мужа, подав удостоверение всем, воскресив Его из мертвых» (Деян. 17:29–31).
Благая Весть содержала трудный для понимания постулат о Воскресении Иисуса Христа, а также возмутительное предсказание Страшного суда, на котором весь мир предстанет перед лицом Бога Израилева. Тем не менее, сама идея единобожия не должна была показаться чужеродной думающим грекам и римлянам, ибо философы часто ставили под сомнение истинность политеизма. Большинство мыслителей сходились на том, что вселенной управляет единый Промысел (греч. pronoia). Ученики Эпикура (IV–III века до н. э.) отвергали эту идею, утверждая, что боги существуют, но не вмешиваются в дела людей, мир же не что иное, как свободное падение атомов. Однако они не смогли привлечь достаточного числа поклонников. В устах признанных философов раннехристианской эпохи само слово «эпикуреец» звучало как оскорбление, а отрицать власть Судьбы считалось противным общественной морали.
Античная теология вобрала в себя черты трех основных течений философии того времени:
1. Платону (428/427–348/347 гг. до н. э.) она обязана твердым убеждением в том, что лишь запредельный мир чистого разума или духа является устойчивым и постоянным. Там находятся образцы (называемые «формы», «идеи») для всего преходящего и материального, что есть на Земле. Человеческая душа наделена интеллектуальным элементом, который «догадывается», что окружающие нас вещи — не более чем отображения или копии идей. Таким образом, знания о сверхчувственном бытии являются врожденными, знакомыми по предыдущей духовной жизни. Эта часть души принадлежит неизменному и вечному космосу, а потому — бессмертна. В часто цитируемом «Тимее» Платон описывает творца–демиурга (греч. demiurgos), создающего мир путем копирования вечных идей. По мнению самого философа, этот рассказ ближе к мифологии, чем к теологии, однако образ ума–демиурга может послужить шагом навстречу христианству, поскольку напоминает библейского Творца. Платон также утверждал, что истинное Божество должно обладать неизменностью, свойственной миру идей, а потому с презрением отвергал легенды о страстях, метаморфозах и бурной деятельности олимпийцев, о которых писали поэты.
2. Аристотель (384–322 гг. до н. э.) развил концепцию своего учителя и заявил, что Бог есть неподвижная субстанция, единственным занятием которой является самосозерцание (поскольку ничто иное не может быть достойно ее внимания). Все остальное движется и существует, ибо желает Бога, а никакого сверхприродного мира идей нет вообще.
3. И, наконец, движение стоиков, основанное Зеноном (336–264 гг. до н. э.), считало Бога источником порядка во вселенной. Бог есть некое разумное существо (logos), мировая душа (psyche), огневидное дыхание (рпеита или aither), пронизывающее космос. Однако Он обладает и материальными свойствами, Его сферическое тело (soma) удерживает мир в бесконечной пустоте, обеспечивает его единство, а потом уничтожает в огне. Согласно стоикам, высшая добродетель для человека — помогать реальному земному государству, поскольку оно установлено по воле Промысла Божия, или Судьбы.
Благодаря этим трем направлениям в философии античные мыслители могли бы прийти к некой форме монотеизма еще до Христа и первых святоотеческих творений. Достаточно сделать аристотелевского Бога немного более деятельным, а Бога стоиков — более потусторонним. Близка к монотеизму и идея о некой Высшей Силе, которая поручает сотворение вселенной своему помощнику–демиургу, называемому иначе «мировая душа» или logos (т. е. разум, мыслительные способности).
Такие концепции были совместимы с привычной религией и ее обрядами, хотя нередко традиционные ритуалы без лишнего шума переосмысливались: жертвы приносили уже не потому, что боги в них нуждались, а как символ молитвы праведника; поэтические мифы о добрых и злых делах, совершаемых духами, рассматривались уже как аллегорические рассказы о жизни людей и их нравственных ценностях. В результате создались предпосылки к положительному восприятию христианской проповеди, чем и воспользовался апостол Павел по приезде в Афины, приведя в своей речи высказывания двух греческих стихотворцев: «Ибо мы Им живем и движемся и существуем»; «мы Его и род» (Деян. 17:28). Более того, в изречениях философов можно обнаружить библейскую истину, к которой они пришли самостоятельно, путем разумных рассуждений. Последнее обстоятельство подробно рассмотрено в творениях христианских мыслителей, которые прекрасно разбирались в классической античной литературе.
Об образовании следует сказать особо. Несмотря на ханжеские протесты ряда христианских проповедников, резко критиковавших идеи Платона и других языческих философов, античная поэзия оставалась неотъемлемой частью школьных программ. Культурные люди Греции продолжали читать Гомера и великие греческие трагедии, а латиняне не могли расстаться с Вергилием и Теренцием. Мыслящая среда не отказалась и от книг по философии и ораторскому искусству, историю по–прежнему изучали по Цицерону и Саллюсту. Греческая, а тем более римская система образования включала не только грамматику, арифметику, музыку и астрономию, но и риторику, то есть искусство убеждать, хвалить, осуждать, обвинять и защищать. Такие навыки были необходимы каждому, кто собирался жить в обществе, а философы постоянно совершенствовались в способности выражать свои мысли.
Именно поэтому христиане не только отдавали детей в классические школы, но и сами служили там учителями. В 362 г. император Юлиан (прозванный Отступником) запретил христианам преподавать античную литературу, и эта мера была наиболее действенной в деле возвращения язычества и оказалась самым тяжелым ударом по Церкви из всего, что он сделал. Разными способами верующие пытались оправдать преподавание в своих школах классических авторов. Климент Александрийский не раз подчеркивал необходимость изучения греческой культуры для правильного понимания христианства, а со времен императора Константина распространилось убеждение, что Вергилий предсказал Рождество Христово и установление Его царства («Эклог» 4). Многие христианские богословы изучали риторику, что оказало влияние на то, как они толкуют библейский текст и как излагают свои аргументы. Их беспощадность и сквернословие в адрес своих противников выдают их усердие в школьные годы: так в академиях обучали мальчиков искусству побеждать в споре.
Правительство и общество
Общество, в котором распространилась Церковь, не могло не оказать на нее влияния. В основе социального деления лежало семейство, или дом (лат. familia, греч. oikos/oikia). Большинство городов было создано несколькими большими кланами, во главе каждого из которых стоял уважаемый человек. Кроме городского жилья, у него была и деревенская усадьба (лат. villa). Обычно семейством управлял отец, хотя есть данные и о таких, где начальствовала мать, например дом Лидии в Деян. 16:12–15. Жена и дети составляли основу семьи. У них были не только особые права и богатство, но и некоторые обязанности. Их имена вносились в список горожан. Им приходилось исполнять гражданский долг (участие в ремонте зданий и акведуков, предоставление актеров и гладиаторов для зрелищ), а также платить налоги, с чем справлялись легко, выколачивая деньги из наемных крестьян.
К основной семье добавлялось какое–то число свободнорожденных, но обедневших граждан, не способных содержать собственный дом. Глава семейства предоставлял им жилье типа квартиры или небольшого флигеля, где они могли завести семью в современном смысле слова. Социальная защищенность этого слоя полностью зависела от богатого покровителя, который даже платил за обучение их сыновей, а взамен от них требовал преданной службы. Однако основную работу по дому делали не они, а рабы. Средства на существование поступали от усадьбы, где большую часть труда также исполняли невольники.
Формально у рабов не было прав, хотя иногда законодательство могло защитить их от слишком жестокого обращения. Некоторые хозяева полагали, что выгоднее держать слуг здоровыми и счастливыми, поскольку от них произойдет полноценное потомство новых подневольных тружеников, а кое–кому из рабов даже позволялось получить образование. Некоторым удавалось заработать деньги и купить себе свободу. Для этого существовала юридическая процедура, которую проводили в храмах. Порой освобожденные люди оставались у прежних хозяев, но уже на положении свободных работников. Обращение с невольниками разнилось. Иногда к ним относились, как к членам семьи, а порой, особенно если речь шла о военнопленных, их принуждали делать непосильную работу, плохо кормили, истязали, пока несчастный не находил утешение в мире ином. Хуже всего приходилось рабу, чьи хозяева были бедны, поскольку в случае болезни или старости ему не оказывали никакой помощи.
Жизнь горожан была отмечена всеми достижениями цивилизации. Здесь процветали торговля, образование, религия, театр, спорт, а главное, в городе находилось непревзойденное по силе человеческого общения место — форум — сердце и жизнь полиса. Мастерство ремесленников превращало поступающее из сельской местности сырье в великолепные товары. Города держались свободно и независимо, у некоторых даже имелись элементы самоуправления (совет и муниципальный бюджет), несмотря на формальную принадлежность Римскому государству. Проезжая через полис во время путешествий, а иногда и просто в случае серьезной необходимости, императоры не стеснялись обращаться к городам за денежной помощью на содержание суда и армии. Такие поборы вели к увеличению мзды, взимаемой с городских семейств, а это отражалось на всех нижестоящих ступенях социальной лестницы и ухудшало прежде всего положение беднейших слоев. Многие богачи относились к неожиданным сборам податей как к части жизни и не противились. Некоторые даже добровольно жертвовали деньги на установку новых статуй или постройку общественных зданий, надеясь обессмертить свое имя. Тем не менее, немалое число граждан пыталось уклониться от выполнения общественного долга, так что за право на получение льготы завязывалась жестокая борьба.
Римская империя достигла огромных размеров, захватив территорию от Британии на севере до Египта на юге, подчинив себе Мавританию (ныне Марокко) и Месопотамию, покорив Малую Азию (большую часть современной Турции) и всю Европу западнее Рейна и южнее Дуная. На этих землях установилась военная диктатура. Республиканские институты Рима, древнего города–государства, оказались упразднены из–за неспособности обеспечить порядок в растущей империи. Влиятельные полководцы пренебрегали юридическими формальностями или злоупотребляли ими, а в конце концов захватили власть и поставили ее на стражу своих интересов. После опустошительных гражданских войн объявился претендент на звание единовластного правителя. Им стал приемный сын Юлия Цезаря, известный вначале как Октавиан, а позже принявший титул Августа. Он взошел на престол с намерением возродить землю отца, процарствовал с 31 г. до н. э. до 14 г. н. э. и вошел в историю как основатель Римской империи и автор новой конституции 27 г. до н. э.
Взяв себе звание «император», означающее «военачальник», Октавиан Август встал во главе армии, а также назначил себя верховным правителем ряда провинций и послал туда родственников, чтобы те вели дела от его имени. В остальных местах у власти остались представители римского сената, избранные в магистраты, а позже направленные в провинции. Однако и там господствовала воля императора, поскольку спорить с «принцепсом» (главным гражданином) никто не осмеливался. В латинском мире не использовалось слово «rex» (король, царь), но власть кесарей была абсолютной, их приказы приравнивались к закону, а после смерти их объявляли богами и назначали жрецов для выполнения обрядов в их честь (но это только в том случае, если усопшего императора не обвиняли вдруг в злостной тирании с последующей отменой всех его указов). В то же время в грекоязычном обществе, на Востоке, императоров величали королевским титулом basileus, так же как персидских и македонских царей, и поклонялись им при жизни, как ранее эллинским князьям, считавшимся полубогами, или римским прокураторам в старые республиканские времена. После 14 г. н. э. власть унаследовали жена Августа и его семья, с некоторыми осложнениями им удавалось удерживать престол в своих руках, пока не воцарился Нерон (54–68 гг.). Недовольные полководцы убили его и объявили врагом отечества. После недолгой борьбы с другими заговорщиками императором стал Веспасиан (68–79 гг.), и с него началась новая династия.
Существовали два аспекта государственной системы, от которых особенно зависела жизнь простых людей: армия и бюрократия. Граждане страдали от безнаказанности военных, которые официально и неофициально вмешивались в их жизнь. Например, прохожих могли заставить поднести тяжелую поклажу, а городам приходилось безвозмездно размещать у себя многочисленные воинские подразделения. Обычно воины жили в обособленных лагерях, а по выходе на заслуженный отдых селились в «колониях», где поддерживался некий гражданский порядок, и у каждого ветерана был свой участок земли. Государство рассчитывало на помощь отставных военных в случае непредвиденного нападения врага. Некоторые важные города строились как гарнизонные, например Кесария Севастийская, главный город Палестины. В III веке военные приобрели такую власть, что могли без труда свергать и возводить на престол императоров; нередко полководцы, одержавшие ряд побед на отдаленных рубежах, возвращались в Рим при поддержке своего войска и занимали престол того, кто посылал их хранить покой отечества. Реформы Диоклетиана (284–305 гг.) вернули стабильность власти путем ее разделения, но его преемники продолжали укреплять свои позиции при помощи армии и кровопролитий.
Бюрократия же началась под видом военной администрации и неоднократно использовалась для того, чтобы вставлять палки в колеса правительству. Императоры издавали одни и те же указы по нескольку раз, но предполагаемых перемен не происходило, потому что местные чиновники препятствовали претворению в жизнь законов, способных ущемить их положение. Кроме того, те же бюрократы нашли легкий путь к личному обогащению в бесконечных поборах с посетителей. Взятки были настолько распространены, что стали нормой жизни.
Империя и христианство
Римское общество легко справлялось с большим числом богов. Философы могли подвергать сомнению их способности или само их существование, но путешественники, воины и купцы привозили все новых. Иудеям и самарянам позволялось исповедовать религию предков, и в их обряды и традиции никто напрямую не вмешивался. Конечно, восстания, мошенничество или беспорядки могли заставить государство принять жесткие меры, но их нельзя было назвать «преследования за убеждения».
С христианством же дело обстояло по–другому. В течение первых трех столетий оно почти все время находилось на нелегальном положении, а верующих жестоко наказывали, о чем будет рассказано ниже. Причины этого остаются неясными, по крайней мере до 249 г., да и уровень гонений существенно разнится в зависимости от времени и места.
Сохранились свидетельства о преследованиях христиан в I веке, но подробностей в этих материалах приводится мало. Прежде всего это ранние книги Нового Завета: 1 Фес. 1:14–16; Рим. 8:35–36; Мк. 13:9–13; Деян. 6:8 — 8:1 и 12:1–3; Откр. 2:13. К ним следует добавить описание мученической смерти Иакова, брата Господня, у Иосифа Флавия («Древности Иудейские», 20.9.1) и в христианских апокрифах. В этих документах вина за гонения приписывается иудеям. Доля истины здесь была, особенно когда события происходили в Палестине. Тем не менее нельзя исключить возможность сильного преувеличения, так как защитники христианства стремились переложить на иудеев ответственность за беспорядки, возникающий при общении приверженцев двух религий, и так оправдаться перед римскими властями. В Деяниях описан ряд случаев, когда иудеи навлекали гонения на христиан, а римские чиновники (точнее, те из них, кто был честен) предотвращали это, например, Деян. 18:12–17.
Упоминания об императорских распоряжениях, направленных против христиан, имеются у Светония, они относятся к 49 и 64 гг. («Клавдий», 25.4; «Нерон», 16.2). Более интересен рассказ Тацита о гонениях во времена Нерона («Анналы», 15.44.2–8). В нем ясно просматривается отношение к проблеме самого Тацита, образованного чиновника благородных кровей, но реальные события можно восстановить лишь отчасти. Согласно записи в «Анналах», в Риме произошел сильный пожар. Поскольку огонь «удачно» уничтожил как раз те районы, которые Нерон планировал перестроить в своих целях, в народе возникли подозрения. Чтобы отклонить от себя гнев толпы, император обвинил в поджоге христиан. Тацит пишет, что жестокость наказания потрясла горожан, хотя они и «ненавидели христиан за их мерзости». Тут же Тацит добавляет, что христиане были осуждены «не столько за поджог, сколько за свою ненависть ко всему роду человеческому».
Гонения Нерона, видимо, не подкреплялись никаким «особым законом» против христиан, потому что верующих судили за конкретное уголовное преступление. (Тем не менее некоторые утверждают, что антихристианский указ имел место, но погиб с другими юридическими документами Нерона, так как император был посмертно проклят, а результаты его законотворчества уничтожены.) Картина гонений обретает еще более яркие краски благодаря христианским документам:
Первому посланию Климента 5–6 и записям Евсевия о гибели Петра и Павла в Риме, однако в них не объясняются причины преследований.
Наиболее полезными оказываются послание Плиния Младшего (10.96), написанное им императору Траяну в 112 г., и ответ Траяна. Будучи наместником в Вифинии, Плиний спрашивает Траяна, что делать с христианами. Он не знает, поступать ли со всеми одинаково или наказать только старейшин; прощать ли тех, кто отречется от веры; преследовать ли за принадлежность к общине или только за «тайные преступления, связанные с именем общины». Наместник сообщает, что освободил людей, согласившихся принести жертву богам, возложить к статуе императора вино и курения, проклясть Христа и тем доказать, что они — не христиане, «ибо подлинных христиан такое сотворить ничем не заставишь». Далее Плиний рассказывает о расследовании «тайных преступлений», которое он провел, допрашивая отрекшихся христиан и пытая «двух служанок, называемых среди христиан диакониссами». Видимо, наместник полагал, что женщин будет легко сломить. Он выяснил, что во время собраний верующие давали обеты жить добродетельно, пели хвалу Христу, ели «еду обычную и безвредную», а еще обнаружил «превратное и противоестественное суеверие». Как известно, одно из распространенных мнений было, что христиане едят человеческую плоть (Евсевий, «Фиестийс–кие трапезы», 5.1.14; Афинагор, «Прошение», 3). Это, конечно, было бы преступлением, и именно его искал Плиний.
В своем ответе Траян одобряет действия Плиния, но напоминает, что не следует нарочно разыскивать христиан или привлекать их к суду по анонимным доносам. Это означает, что император согласен с казнью упорствующих христиан, которых наказали за принадлежность общине, и с помилованием отступников, подтвердивших свое отречение. Получается, что христианство действительно каралось смертью, но слишком усердствовать в поиске его приверженцев указа не было. Возможно, наличие отступников внушало надежду, что скоро «вредное суеверие» исчезнет само собой.
Расследование Плиния показывает, что для обвинения в приписываемых христианам «мерзостях» оснований не было. В противном случае отрекшихся христиан не помиловали бы. Ложные подозрения возникли, скорее всего, по причине ореола таинственности и обособленности, окружавшего христианские собрания. В проповедях говорилось, что их Бог будет судить всех неверующих, после чего тех ждут проклятие и вечные муки. Слышать такое было обидно, вследствие чего появлялись сплетни о людоедстве и кровосмешении, а также об «атеизме» — ведь христиане отказывались признавать каких–либо богов, кроме своего. В христианской апологетике неоднократно звучит призыв: нельзя наказывать верующих лишь за принадлежность к общине, судите нас по тому, как мы живем.
Существует целый ряд теорий, объясняющих подпольный характер раннего христианства. Версия об антихристианском законе, якобы принятом Нероном в 64 г., не подтвердилась, несмотря на ее популярность у апологетов, утверждавших, что гонения начал именно этот тиран. Высказывались предположения, что наказание выносилось за неповиновение, ибо оно было оскорбительно для суда. Сторонники этой точки зрения ссылаются на Плиния, жаловавшегося на упорство обвиняемых, но, хотя некоторые христиане и могли привести в ярость членов магистрата, все–таки их должны были прежде заподозрить в каком–нибудь ином преступлении, а уже потом привести в суд (где они и оскорбили бы членов магистрата своим упорством).
Некоторые ученые полагают, что верующих судили за измену Родине. Действительно, есть записи о мученике из Сцил–лы, которому велели поклясться в верности императору, а он ответил, что «не признает империи мира сего» («Страсти сцил–лийские»), но это — единичный случай. Ближе к истине наблюдение, что ненависть к христианам резко возрастала во времена бедствий, опасностей и невзгод. Происходило так потому, что христиане отказывались поклоняться общепризнанным богам, от которых, по мнению народа, зависели мир и процветание. Одновременно верующих обвиняли в людоедстве и кровосмешении, ибо такие преступления прогневили бы богов и навлекли бы бедствия. Из–за таких настроений возникала угроза беспорядков, и власти вмешивались, чтобы устранить источник волнений. «Если Тибр выходит из берегов или Нил не поднимается и поля остаются без воды, если небеса остаются неподвижны или твердь земная колеблется, если наступает голод или приходят болезни, сразу же слышен вопль: христиан на арену!» (Тертуллиан, «Апология», 40, 2). Даже такие образованные люди, как Тацит или Фронтон (см.: Минуций Феликс, «Октавий», 9.6; 31.2), верили в «мерзости», но и те, кто не прислушивался к сплетням, считали христианство разрушительным для общества, которое зависело прежде всего от «мира с богами». Иудеям прощались приверженность к религии предков и отказ от чужих традиций, но христиане–то отрекались от богов своего народа и нередко заявляли об этом во всеуслышание. Когда следователи типа Плиния проверяли истинность их веры, они отказывались приносить жертвы идолам и клясться в верности императору. Пока они не привлекали к себе внимания, ими пренебрегали, но при малейших признаках беспорядков (Иустин Мученик, «Апология», 2.2) они оказывались перед магистратом, который после несложной проверки усматривал гражданское неповиновение и приговаривал бросить подсудимых на арену, к диким зверям. Необходимо разобраться, почему эти люди избрали такой жизненный путь и как они готовились к нему.