Учение и жизнь ранней церкви

Холл Стюарт Дж.

РАЗНОМЫСЛИЕ

 

 

Ереси и расколы

Во II столетии разногласия и распри в Церкви необычайно умножились. Теперь, когда основы ортодоксального учения стали яснее, а верующих можно было найти во всех концах Земли, любое возражение воспринималось как заблуждение. Соборную Церковь противопоставляли сектам, которые называли ересями от греческого hairesis — «выбор, образ мыслей». Так слово «ересь» закрепилось за лжеучениями, обретя отрицательный смысл. Если споры возникали не по богословским вопросам, а из–за должности или церковного порядка, то возникающее разделение называли «раскол» (греч. schisma). Общепринятое мнение, берущее начало от Иринея и Тертуллиана, связывает ересь с новизной. Евангелие, полученное апостолами от Христа, было чистым и законченным. Ошибки появились, когда люди захотели его «усовершенствовать». И по сей день у этого взгляда есть сторонники. Однако на современных историков большее впечатление производит картина развития догмы и постепенного изменения Церкви в самых разных сферах. Взгляды правоверных христиан IV века отличаются от убеждений Петра и Павла еще больше, чем современное католичество или англиканство. Нынешние христиане часто хотят верить в то же, во что верили первые ученики Христа, но единство веры основывается не на совпадении отдельных слов и выражений, а на причастности к той самой истине, которую исследовали величайшие богословы всех времен, приходя к удивительно разным результатам. В качестве примера можно привести таких своеобразных мыслителей XIX века, как Джон Генри Ньюман и Адольф Гарнак.

Особая важность вопроса истинной веры для раннего периода была рассмотрена Вальтером Бауэром. Он заявил, что ересь предшествует ортодоксии, а не наоборот, поскольку на начальном этапе существовало множество видов христианства и в каждой общине было свое вероучение. В ряде мест, например в Эдессе, Александрии, Антиохии и Эфесе, первичное христианство оказалось ересью в глазах великой Церкви, когда та окрепла и начала требовать единообразия от подчиненных ей общин. Будучи протестантом, В. Бауэр обвинял римскую церковь в захвате власти и навязывании своих принципов многообразным восточным церквам, в результате чего и получилась «ортодоксия».

Взгляды немецкого ученого встретили немало критики со всех сторон. Особенно серьезным было обвинение в недооценке содержания общехристианского учения и пренебрежении иудейским наследием в христианстве. К этому можно добавить, что Рим пострадал от богословских дебатов и распрей не меньше других и выработал единые постулаты веры примерно в то же время, что и остальные, — между 180 и 250 гг. Однако имеет смысл разобраться в процессе', привлекшем внимание В. Бауэра, и для этого рассмотрим некоторые «ереси».

 

Маркион

Маркион родился в Понте и около 140 г. прибыл в Рим, где был отвергнут церковью (Тертуллиан, «Предписание против ересей», 30). Впрочем, время его деятельности неясно, как не определена и степень его причастности к гностикам. К 150 г. у него было уже множество последователей, а основанная им секта просуществовала несколько веков. Вопреки распространенному мнению Маркион не отвергал Ветхий Завет, а, наоборот, считал его откровением Божиим, которое следовало понимать только буквально. Ведь в нем рассказывалось о Боге, сотворившем мир и даровавшем Закон Моисею, посылавшем пророков и совершавшем чудеса, предсказавшем немало событий и обещавшем послать Мессию, дабы уничтожить зло и воздвигнуть Царство небесное на земле. Однако Маркион не мог поверить, что Бог Ветхого Завета является Отцом благого и непорочного Христа. Иисус призывал людей быть милосердными, как милосерден Отец их на небесах (Лк. 6:36). Поведение Творца не соответствовало этим словам: Он делал зло тем, кого ненавидел, и жестоко карал нарушителей Его заповедей. Да и создания Его были несовершенны: ядовитые насекомые, хищные звери, развратные люди. Он подвержен ошибкам, в чем сам раскаивается, может изменить мнение (а все это несовместимо с греческой концепцией Бога как неподвижной сущности). Более того, Он пребывает в заблуждении, поскольку считает себя единственным Богом, а на самом деле есть еще Другой, Неизвестный. Этот–то Другой и является, по мнению Маркиона, добрым и любящим, Он позаботился о несчастных жертвах злобного Творца и послал к ним Христа. Вначале Бог Ветхого Завета по глупости принял Иисуса за своего Мессию, но позже осознал свою ошибку и договорился с Неизвестным о сделке: смерть Иисуса за души всех, преступивших Закон. Отсюда и начинается Евангелие безусловного прощения грехов, освобождения от «клятвы закона». Благую Весть принимают и язычники, а Иисус побеждает смерть и вырывается из рук Творца, открывая врата ада и выпуская узников. Однако, предупреждает Маркион, Творец не думает сдаваться. Рассерженный из–за неудачи, Он решает обмануть апостолов и подменяет Благую Весть Иисуса проповедью своего Мессии, о чем и говорит Павел Петру в Гал. 2:11–14. Таким образом, в нашем Новом Завете перепутались Евангелие Иисуса и принципы Творца. Подлинными Маркион считал только Послания апостола Павла и Евангелие от Луки. Однако и их приходилось пересматривать, чтобы очистить от внесенных иудействующими христианами поправок. Маркион удалил из Евангелия рассказ о Рождестве Иисуса, поскольку он слишком напоминал о процессах творения и любодеяния.

Все начинается со слов: «В пятнадцатый год правления Тиверия кесаря…» (Лк. 3:1). Иисус, уже взрослый, пришел в Капернаум и проповедует в синагоге (Лк. 4:31).

Такая система была очень привлекательна для эмоциональных людей: безгранично любящий и бесконечно добрый Бог прощает всех и спасает от страшной кары, освобождает от строгостей Закона и трудностей нравственного порядка, связанных с Ветхим Заветом, дает уверовавшим надежду на окончание земных страданий и небесное блаженство. Поклонникам платонической философии, приверженным идее о Высшем Благе и творце–демиурге, тоже нравилась теория Маркиона. Так он собрал изрядное число сторонников, которые покорно ограничивали себя в пище, воздерживались от половой близости и с готовностью шли на смерть за убеждения, называя все это борьбой с Законом и Плотью за чистый Дух.

Другие христиане осуждали учение Маркиона. Во–первых, концепция двоебожия была совершенно неприемлема: маркиониты не могли объяснить, чья сила поддерживает вселенную и почему Добрый не вступит в борьбу со Злым. Получалось, что не было разницы — два бога или ни одного (Ириней, «Против ересей», 3.25.3; Тертуллиан, «Против Маркиона», 1.27). Маркиониты жили в этом мире, постоянно пользуясь плодами творческой деятельности злого бога, из–за чего им пришлось отказаться от идеи Воскресения плоти и спасения мира. Учение Маркиона о Христе считают близким к докетизму (от греч. dokein): Иисус лишь казался человеком, Его плотское тело было иллюзией (Тертуллиан, «Против Маркиона», 3.8). При этом в письменных текстах Маркиона подобных утверждений нет, они получались из его учения путем логических рассуждений. Возможно, сам он и не предполагал подобных выводов из своей теории. Изначально Маркион хотел просто отделить Высшего Бога от второстепенного Творца, но связь между двумя богами осталась неясной, как и вопрос о природе Христа. Вполне возможно, гностики, принявшие учение Маркиона, и добавили туда эти недостающие главы позднее.

Если последнее предположение верно, то начало деятельности Маркиона следует отнести к периоду, когда новозаветные книги еще не были закончены, а Игнатий писал свои работы против докетизма. В противном случае Маркион мог быть современником гностиков и создавать свои теории под влиянием как гностицизма, так и традиционного христианства. Если это так, то он хотел написать простое и понятное толкование Ветхого Завета и христианской истории в ответ на извращенные идеи гностиков и расплывчатые убеждения тех, кто верил в Творца, но отрицал иудейскую религию. Вопрос о принадлежности Маркиона до сих пор остается открытым.

 

Гностицизм

Общий термин «гностицизм» охватывает много разнородных течений. Во II веке так называли очень узкую группу людей, известную как «офиты». Ириней расширяет его применение, причисляя к гностикам еще две школы: Валентина и Карпократа. Слово gnostlkos означает «имеющий или ищущий знание», по–гречески «знание» — gnosis. Сразу оговоримся, что в поиске духовных знаний нет ничего дурного, как и в желании познать Бога (Иер. 31:34; Евр. 8:11; Ин. 17:3), а ранняя Церковь свободно употребляла этот термин, говоря о духовном идеале (Климент Александрийский, «Строматы», 4.22.135–138; 6.13.105–106; 6.14.114; то же — Ориген, Евагрий Понтийский). У современных ученых это слово ассоциируется с широким спектром сект, включая такие ранние, как последователи Симона Волхва, Сатурнина и Керинфа, а также крупные школы типа сифиан и учеников Василида. Традиционалисты считают их ересями, а модернисты — радикальным прорывом в развитии мысли, и те и другие сходятся на том, что речь идет об отклонениях от христианства. Например, в конце XIX столетия А. Гарнак заявил, что гностицизм есть «острая эллинизация христианства», что–то вроде «примитивного модернизма».

В XX веке произошла резкая перемена в отношении к гностикам. Немецкая школа историков религии, возглавляемая Рихардом Рейценштейном и Вильгельмом Буссе, стала учить, что элементы, общие для христианства и гностицизма, на самом деле древнее, чем христианство. Утверждалось, что они происходят из зороастральной религии иранцев, представлявшей собой форму дуализма (двоебожия). Позже эти идеи использовал перс Мани, основатель манихейства, в 242–247 гг. пленивший умы и сердца многих. Современные библеисты, специализирующиеся на Новом Завете, особенно Рудольф Бультман, начали обнаруживать в нем идеи гностиков, особенно у Павла и Иоанна. При таком подходе в разряд гностицизма приходится отнести дохристианские секты, раннее христианство, полухристианских гностиков II века, манихейство, поздних дуалистов типа средневековых катаров и некоторые современные культы.

Несмотря на сильную поддержку в некоторых кругах, многие ученые категорически отвергают эту гипотезу и отрицают возможность влияния гностицизма на зарождающееся христианство. Случаи употребления термина gnosis необходимо рассматривать в контексте и понимать в том смысле, который слово имело во время написания документа. Следует также учитывать противоречивость сведений об истоках гностицизма: нет доказательств, что он появился раньше, чем первые новозаветные книги, то есть послания Павла и Q [* Q — от нем. quelle — «источник». Обозначение, введенное немецкой школой библеистов для гипотетического источника синоптических Евангелий (прим, перев.)]. На этом мы оставим разговор о термине и спорах вокруг него, чтобы перейти к нашему основному вопросу: влияние ересей на Церковь во II веке.

Группы гностиков отличались многообразием. Ириней сравнил это течение с мифической Гидрой, у которой взамен одной отрубленной головы вырастали две новые. Библиотека книг Нага Хаммади, обнаруженная в Египте в 1945 г. и постепенно издаваемая на протяжении последующих десятилетий, является тому подтверждением. Серьезные гностики прибегали к самым разным религиям как источникам духовной силы; будучи синкретистами, они смешивали элементы философии, язычества, христианства и иудаизма. Тем не менее есть несколько общих черт, которые объединяют столь разнородных искателей мудрости.

1. Есть некая высшая духовная сущность, называемая Отец, или Человек (отец Сына Человеческого), или Великий Невидимый Дух, или Бездна (см.: Ириней, «Против ересей», 1.1.1). У Василида это безымянный и несуществующий Бог; «несуществующий» в том смысле, что существует лишь то, что мы знаем, а Бога познать нельзя (Ипполит, «Опровержение», 7, 21–22). Эта сущность сверхчувственна, она выше, чем земной космос и его создатель — демиург, именуемый иначе как великий царь или бог, а у иудеев — Йалдаваоф или Саклас. Творец ничего не знает о высшем мире, пока на него не снизойдет просветление. Это частично спасает его и открывает путь к покаянию и обучению. Чувственный мир, бог и ангелы стоят ниже духовного или вообще являются средоточием зла. Также и плоть есть зло.

2. Некоторые из людей несут в себе частицу высшего духовного мира, которую можно разбудить премудростью (gnosis), и тогда возможно восхождение. Избранные к восхождению, осознав свою духовность, могут вырваться из плотской темницы. Такие люди знают, «кто мы, кем стали, кем были, где мы, куда идем, от чего избавлены, что есть рождение, а что возрождение» (Климент Александрийский, «Выдержки из Фео–дота», 78.2). Это означает начало новой жизни (отмеченной скромностью в пище и воздержанием от половой близости), в конце которой ждет избавление от плотской оболочки и возвращение в мир духа.

3. Основные доктрины гностицизма касаются происхождения вещей, отсюда расцвет мифотворчества. В разных вариантах София или Ахамоф (и то и другое слово значит «Премудрость») предстает как одно из чистых духовных существ (aeon, то есть «мир» или «вечность»), из которых состоит Полнота (pierото). Она мечтает познать высший Дух, но от ее любви рождается бесформенный плод, изгоняемый из Полноты. Из неудачного продукта страсти происходит хаос (Быт. 1:2), который Дух должен превратить в материальный мир. София и другие зоны взывают к Отцу. Из бесформенного плода страсти она лепит будущего творца, и его наполняет дух (Апокрифон от Иоанна; Валентин). Каким–то образом Софии удается вложить в созданных творцом людей частицу премудрости. Василид учил, что из семени несуществующего Бога родилось три сына, младший из которых стал богом мира сего, невежественным в отношении всего высшего (Ипполит, «Опровержение», 7.22.3–7.27.12).

4. Христианский гностицизм (и иудейский, если можно отделить один от другого) отличается частыми ссылками на Священное Писание. Самым важным местом считается начало Книги Бытия, однако некоторые работы (например, «Апокалипсис от Адама») охватывают большую часть ветхозаветной истории, которую толкуют как повествование о тайных беженцах, преследуемых Творцом. У гностиков встречаются экзотические теории толкования Библии, они используют разные имена Бога как обозначения разных существ, лишь одно из которых неизменно является главным Богом Ветхого Завета. Этот Бог злобен и глуп, особенно в учении офитов и наассеев, где самое почетное место отведено змию. Искушающий Еву змий на самом деле ее спаситель, он дает ей знание (gnosis), которое прячет от нее Творец.

Школы Валентина и Василида тщательно исследовали Ветхий и Новый Завет, оставив нам описание метода толкования в работе «Послание Птолемея Флоре». Птолемей утверждает, что Закон делится на три части, одна из которых написана старцами, вторая Моисеем и третья Богом, но не Отцом Иисуса Христа, который выше всех законов, а демиургом. Послание свидетельствует о том, что гностики считали Ветхий и большую часть Нового Завета весьма авторитетными и толковали текст с благоговейным тщанием. Самый ранний комментарий к новозаветному Писанию, известный историкам, — это толкование Евангелия от Иоанна, написанное гностиком Гераклионом из школы Валентина. Оно отличается пренебрежением к историческому значению текста ради поиска духовного смысла.

5. Спасение — это знание, которое дает великий Дух. Первым получает его Йалдаваоф или Архон. В системе Василида Евангелие доходит в первую очередь до великого Царя небесных сфер, затем о нем узнает второстепенный Царь подлунного мира, а уже после этого весть достигает Младенцев, сокрытых в семени и ожидающих своего рождения (то есть истинных гностиков). Василид, Валентин и другие считают гонцом Благой Вести Иисуса Христа, который пробуждает духовных людей, открывает им их подлинное естество, указывает путь к высшему знанию. В то же время Он устанавливает строгую иерархию, оставляя низшие существа в невежестве. Встречаются и другие спасители–просветители. Один из них — Сиф, третий сын Адама и ангел, о котором много пишут сифиане, является под видом Иисуса. Другой — Гермес, фигура, характерная для нехристианского гностицизма.

6. По поводу судьбы человечества имеются разногласия. Распространена идея Валентина о делении людей на три категории («Трактат о трех естествах»; см. также: Ириней, «Против ересей», 1.6.1). Духовные могут быть уверены в своем спасении, ибо являются избранными гностиками. Плотские не имеют никакой надежды и обязательно погибнут. Душевные же (греч. psychikos), обладающие душой, во время плотской жизни могут быть обучены и в конце концов достигнуть спасения, хотя и неполного, в отличие от духовных. Обыкновенные христиане обычно относятся именно к этому неопределенному типу. Термин «душевный человек» взят Валентином из 1 Кор. 15:44–46. Три категории соответствуют мифологии гностиков: демиург (Йалдаваоф) обычно «душевный», ему доступно частичное спасение вне Полноты вместе с ему подобными.

Идея о трех типах людей встречается в ранней Церкви независимо от влияния гностиков; например, у Оригена, Тертуллиана и в некоторых монашеских движениях. Поныне многие не оставляют попыток выделить среди христиан «подлинных» или «возрожденных». У некоторых гностиков появлялись очень твердые убеждения по поводу печальной судьбы их противников, особенно в те периоды, когда они страдали от гонений со стороны большинства христиан.

7. Гностики искренне стремились постичь сущность Иисуса Христа и Его дел. Многие из них отличали тварное существо, чудесным образом произведенное на свет и наделенное многими добродетелями, от небесного Христа, вселившегося в него или соединившегося с ним. Наиболее ранние теории утверждают, что слияние произошло в момент крещения Иисуса. Духовный Спаситель не имеет отношения к плотскому рождению и смерти, Он покидает Иисуса на Голгофе. Гностики трактовали слова Иисуса: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» — как обращение плотского человека к духовному Спасителю. Ириней приписывает одну из версий этой истории Василиду («Против ересей», 1.24.3–7). Среди учеников Валентина ходила запутанная теория о сущности Христа как состоящей из нескольких уровней и личностей. Плотский Иисус, зачатый во чреве Девы, является сыном одновременно и Творца, и Святого Духа (последнему в гностицизме позволяется выходить за пределы чисто духовного мира); Младенец получается душевно–духовным. К человеку Иисусу присоединяется Слово (Логос), по повелению Отца покинувшее Полноту. Так Слово становится плотью, но не буквально: оно как бы облачается в оболочку, а потом избавляется от нее после крестного жертвоприношения. Духовные люди спасаются благодаря духу Иисуса, а душевные — благодаря его душе. Плоть же гибнет: материи не нужно спасение, впереди ждет вечная жизнь в сверхчувственном мире истинного знания.

В таком кратком изложении рассуждения гностиков кажутся не более чем фантастическими измышлениями, но на деле это — результат попыток дуалистов разобраться в новозаветных текстах. В их трактовке Ветхий Завет указывал на духовный мир чистого разума, знакомый по работам философов, а потому они не оказывались от него, подобно другим сектам. В рядах гностиков было немало набожных людей, хорошо знавших богословие и считавших поиск высшего знания продолжением их веры. Движение привлекало многих, его сторонники существовали и после того, как католичество стало государственной религией Римской империи.

В противовес гностицизму Ириней, Тертуллиан и другие выдвигали концепцию единого Бога: Творец и Высшая Духовная Сущность — одна Личность. Они настаивали, что единый Иисус Христос одновременно плоть и дух. Кроме того, они призывали к единству Церковь, хранящую верность этим постулатам. Оригену же удалось объединить лучшие черты гностицизма, которые уживаются с идеей единого Бога и единого Слова.

 

Сирийское христианство

Учение Маркиона и гностицизм в изложении Валентина и Василида широко распространились в Египте и дальше на восток, стали известны в Риме и Галлии. Где–то сторонники этих течений держались обособленно от христиан, а в других местах верующие традиционных и новых взглядов принадлежали к одним и тем же общинам.

В Сирии большое влияние имело аскетичное христианство, связанное с именем апостола Фомы. К крещению допускались только те, кто давал обет воздержания: одинокие хранили свое девство, а семейные продолжали жить вместе, отказавшись от исполнения супружеского долга. Большинство верующих предпочитали оставаться на положении оглашенных. Секта получила название «энкратитская ересь» (греч. enkrateia — «воздержание»). Некоторые из ее священных книг содержат идеи, близкие к гностицизму; таковы Деяния Фомы, Книга Фомы Спорщика и Евангелие от Фомы. Однако «Диатессарон» (неудачно представленный Иринеем в «Против ересей», 1.28.1; см. также: Евсевий, «Церковная история», 4.29.6–7) построен исключительно на четырех Евангелиях. Татиан создал из них единое Евангелие, ставшее общепринятым в Восточной Сирии на три столетия. Богословское учение Татиана сходно с идеями Иустина Мученика, чьим учеником он, по–видимому, являлся.

Греческие и латинские церкви бились над вопросами, поднятыми Маркионом и гностиками, а в это время, около 200 г., в Восточной Сирии появился человек по имени Вардесан, который опроверг идеи Маркиона и разработал теории происхождения мира и возникновения человеческой религии как двух независимых процессов. На Западе его немедленно зачислили в еретики.

В III веке возникло манихейство, необычайно талантливо соединившее христианство, гностицизм, дуализм и аскетические идеалы. Во главе движения стоял Мани, богослов–миссионер, яркая личность, чьи взгляды впоследствии оказали влияние на Августина.

Многообразие перечисленных христианских сект отражает положение Церкви во II столетии и среду, в которой развивалось богословие. Сирийское христианство пошло по пути, в конечном счете отвергнутому большинством церквей в империи. Более позднее богословие восточных земель оказалось пронизано идеями грекоязычных церквей, хотя ему и удалось сохранить свою самобытность. В данной книге у нас нет возможности останавливаться на нем подробнее, однако богословам Запада и Востока имеет смысл внимательно изучать сирийскую традицию и ознакомиться с ее глубокой духовностью.

 

Монтанизм

Кроме Маркиона и гностиков было еще одно движение, ставшее причиной разногласий и распрей в церквах. Появилось оно в Малой Азии, самой христианской из земель Римской империи во II веке, и называлось «монтанизм», или «фригийская ересь». Его расцвет пришелся на конец столетия (после 170 г.), в результате немало общин оказались расколоты. Евсевий дает движению крайне отрицательную оценку («Церковная история», 5.16–18), но основывает ее не на собственных наблюдениях, а на дошедших слухах об экстатических пророчицах, странных знамениях и чудесах. Все эти необычные проявления приписывались бесовской силе, по этой причине советы пресвитеров единодушно отлучали от Церкви приверженцев нового движения.

На самом деле монтанисты придерживались крайне строгих правил поведения, что признают даже самые суровые их критики. Из их рядов вышли героические мученики («Церковная история», 5.16–22), а суровость требований в вопросах о соблюдении постов, повторных браках вдов и вдовцов, прощении тяжких грехов, совершенных после крещения, превосходит обычаи любой правоверной христианской группы. Монтанисты верили, что обетованный в Ин. 14:26 Утешитель ныне явился и дал более строгие заповеди, чем оставленные Христом. В этом заключалась их главное отклонение от ортодоксального христианства.

В те дни пророки в церквах еще встречались, хотя все реже и реже, однако предсказания скорого конца света, который обязательно начнется во Фригии, мало отличались от общепринятых убеждений. Например, Иустин и Ириней считали, что Христос скоро вернется и установит Свое Царство на земле. Очевидно, что важнейшим вопросом в споре о монтанистах стали их суровые требования к верующим. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить работы Тертуллиана, написанные до и после его обращения. Когда в 200 г. в Африке он принял «новое пророчество», его взгляды на повторные браки, соблюдение постов и прощение тяжких грехов, совершенных после крещения, стали значительно строже.

Таким образом, монтанизм можно описать как «строгую дисциплину, основанную на новом откровении». Он возник в среде фригийских верующих, боровшихся за возрождение церквей. Причиной массового движения за «живое христианство» могло стать обмирщение городских церквей или проникновение в общины «интеллектуального богословия» (типа учения Иустина или гностицизма). Наверняка мы знаем лишь то, что местные епископы и советы пресвитеров заклеймили все движение как «бесовское» и отказались признавать монтанистское крещение. Эти решения церковного руководства заставили задуматься остальных верующих.