Собираясь с посольством в Дамаск, Раннульф взял с собой Стефана л’Эля, Фелкса ван Янка и Ричарда ле Мена да ещё двоих сержантов для исполнения мелких поручений. Все они выехали к Тиверианскому озеру, чтобы там встретиться с графом Триполи, главным королевским послом. Граф был женат на леди Тивериадской, чей замок стоял прямо над дивными водами озера — знаменитого Галилейского моря, на котором рыбачил некогда сам Иисус. Четверо тамплиеров прибыли в замок во второй половине дня и сразу же были проведены в небольшой зал, где их принял граф Триполи.

Раймонд Триполитанский был худощавого сложения и почти на голову ниже Раннульфа; его каштановые волосы отступали с высокого лба, точно волна. Когда камергер произнёс имя Раннульфа, голова Триполи дёрнулась и он одарил тамплиера гневным взглядом.

   — Раннульф Фицвильям! Мне хорошо известно, что ты из себя представляешь; я многое слышал о тебе, и всё дурное. Не знаю, зачем только Орден отправил тебя в это посольство, разве для того, чтобы оскорбить меня. — Он шагнул к Раннульфу, заложив руки за спину, и прибавил резко, точно откусывая слова: — Ну так я оскорблён. Я желаю иметь с тобой как можно меньше общего. Мы отправляемся утром. Можете ехать в арьергарде. В Дамаске держись от меня подальше и не раскрывай попусту рта. Ты слышал, что я сказал?

   — Слушаю, — сказал Раннульф.

Глаза графа расширились; он едва шевельнул губами:

   — Ступай.

Раннульф развернулся на каблуках и вышел из зала; остальные тамплиеры последовали за ним. Камергер послал пажа проводить их до отведённого им жилья. Никто из рыцарей не сказал ни слова, покуда они не оказались в бедно обставленной задней каморке при конюшнях и не закрыли за собой дверь.

Тут Стефан взорвался:

   — Как он смеет говорить об оскорблении! Что это с тобой, Раннульф? Тебе бы стоило так его огреть, чтобы пролетел через весь зал!

   — Он ненавидит Орден, — сказал Раннульф.

В каморке было сыро даже в разгар лета, стены снизу поросли мхом, всей мебели — стол, два стула да койка без тюфяка.

   — Я здесь не останусь, — объявил Раннульф. Распахнув дверь настежь, он вышел из каморки и, обогнув угол стены, направился к конюшням.

Сержанты поставили тамплиерских коней в пустой части конюшни, рядом со скирдами сена, а дорожные мешки и сёдла сложили под стеной. Солнце садилось, и в конюшне уже стемнело. Раннульф вскарабкался на ближайшую скирду и рывком распахнул дощатую ставню на окошке, отчего в конюшню проникло хоть немного предвечернего света. Фелкс и Ричард развязали мешки и сняли с седел скатанные одеяла; Стефан между тем неутомимо расхаживал по конюшне, всё ещё кипя оттого, как принял их Триполи.

   — Я-то думал, он ненавидит только де Рид фора!

   — Он человек щедрый, — сказал Раннульф, — его ненависти хватит на всех. Стоя на боку скирды, он сбросил на пол несколько охапок сена, спрыгнул сам и принялся взбивать из сена некое подобие постели.

   — Он собирается нас кормить? — спросил Медведь. Сержанты принесли ведро с водой, и он опустился на корточки, чтобы умыться.

   — Вряд ли, — сказал Раннульф, — вот в этом Триполи скуп, как монастырский брат келарь. — Он указал на одного из сержантов: — Поди-ка отыщи ключника и добудь для нас вина.

   — А что произошло между Триполи и де Ридфором? — спросил Стефан.

Раннульф уселся на приготовленное ложе и потянулся за своим мешком.

   — Когда де Ридфор только прибыл в Святую Землю, он ещё не был тамплиером. Он поступил на службу к Триполи, а тот взамен обещал ему первую наследницу, которую отдадут под его опеку. Наследница вскорости и появилась, девица из дома де Ботрюн, но один генуэзский купец посулил за неё Триполи столько золота, сколько она весит. Граф забыл о де Ридфоре и поставил девчонку на весы. — Раннульф вынул из мешка каравай хлеба, разломил его на несколько кусков и раздал спутникам.

Стефан рассмеялся. Понемногу он начал успокаиваться, отыскал свой мешок и седло.

   — Почему же де Рид фор стал тамплиером? И почему Орден принял его?

   — Его дядя был сенешалем, — сказал Фелкс. — И Одо он почему-то нравится.

   — Потому что он славно лижет сапоги Одо, — из густеющей тьмы отозвался Медведь. Он лежал навзничь, подсунув седло под голову и сложив руки на груди, точно держал образок.

Раннульф вынул из мешка второй каравай.

   — Одо использовал де Ридфора, чтобы управлять матерью короля и остальным двором. Одо всякого сумеет использовать. — Вернулся сержант с небольшим бочонком вина и одной деревянной чашкой на всех; они, вместе с сержантами, уселись кружком и Передавали чашку друг другу. — Де Ридфор просто обожает двойную игру.

   — Ну да, — сказал Стефан, — как, например, с тобой. Почему ты веришь ему?

   — А кто сказал тебе, что я ему верю? — Раннульф прислонился спиной к стене. Старая рана в плече ныла. — Я просто никогда не видел Дамаска. И к тому же там держат Одо; мне бы хотелось повидаться с ним.

   — Может, ты уговоришь султана взять за него выкуп, — сказал Стефан.

Фелкс издал ворчливый смешок.

   — Да султан охотно отпустил бы его вместе с остальными. Бьюсь об заклад, дело тут не в Саладине. Я рад, что мы едем в Дамаск, — говорят, это красивый город, и богат, как Константинополь.

Раннульф фыркнул:

   — Нет такого города, чтобы был богат, как Константинополь.

   — Ты был там? — спросил Стефан.

   — Я проезжал через Константинополь по пути сюда, в год землетрясений, — ответил Раннульф. — Я тогда на три дня заблудился в городе — и целых два дня мне на это было наплевать.

   — Красивый город? — спросил Стефан.

   — Грязный, шумный. И красивый, ничего не скажешь, но прежде всего — большой. Дома огромны, улицы полны народу, даже в самый глухой час ночи везде, куда ни сунься, что-то происходит. В один час там увидишь больше, чем в других местах за всю свою жизнь. Город весь освещён фонарями, так что там никогда не бывает темно, и греки вьются тучами, словно москиты — так и норовят напиться твоей крови... — Раннульф потряс головой, возвращаясь в обыденность конюшни, фырканье коней, шуршание соломы, негромкое похрапывание Медведя, который уже успел уснуть. Мысль о Константинополе до сих пор вызывала у него приступ мучительной тоски, будто он зрел видение иной, высшей жизни, коя ему недоступна. — Я едва не остался там, едва не нарушил обет и не остался. — Он осенил себя крестом.

   — Да я каждый день едва не нарушаю обет, — заметил Стефан.

   — Каждую заутреню, — вставил Фелкс. — Когда зазвонит колокол, между первым и вторым ударом.

   — Раз уж речь зашла о колокольном звоне, — сказал Раннульф, — скоро зазвонят к Повечерию, и у меня есть для вас кой-какие приказы. Держитесь подальше от людей Триполи. С этой минуты никаких разговоров на марше. Едем колонной по два.

   — Да ведь нас всего четверо, — сказал Стефан. — Шестеро, считая сержантов.

   — Сделаете, как я говорю. Сержантов я отсылаю назад. — Чашка с вином вновь пошла по кругу. — Я прихватил довольно зерна для коней, но хлеба у меня хватит только на четверых. Триполи не станет содержать нас, а по дороге в Дамаск мы вряд ли отыщем пропитание, что себе, что коням.

Сержанты протестующе заворчали; один из них сказал:

   — Можно ведь пошарить в закромах у местных.

   — Не пререкайтесь со мной, — отрезал Раннульф, — Вы возвращаетесь. Собственно говоря, вас бы надо отправить ещё сегодня вечером, чтобы мне не тратиться на лишний завтрак.

Один из сержантов застонал, другой взмолился:

   — Нам же надо хоть поспать, Святой, пощади!

   — И это всё? — спросил Фелкс. — Ни псалмов, ни проповедей?

   — Молитесь, — сказал Раннульф. За стенами конюшни звонил колокол. Он сомкнул руки и склонил голову. Его спутники забормотали «Отче наш», и Раннульф делал вид, что следует их примеру. На самом деле он не молился. Вот уже много дней он не произнёс ни единой молитвы — с тех пор как понял, что влюблён в принцессу Сибиллу.

Дорога на Дамаск шла по высоким травянистым утёсам, которые назывались Гулан, по дну глубокой пыльной расселины, где бесплодные пастбища сменялись пустынной порослью. С высоты утёса Раннульф обернулся в седле и на самом краю зрения увидал влажный блеск Средиземного моря: вся Святая Земля на миг легла перед ним как на ладони.

На следующий день, около полудня, они въехали в оазис, лоскут зелени в безжизненной бурой пустоши, — там была деревня с небольшой церковкой. Триполи со свитой миновал её чуть раньше, и местные жители, которые сбежались с полей и из хижин поглазеть на его кортеж, сейчас уже возвращались к работе. Тамплиеры заняли церковь, выставив оттуда местного священника, закрыли окна, заперли двери, повесили меч над алтарём и собрались вокруг него, чтобы отстоять мессу.

   — Я не хочу служить, — сказал Раннульф.

Они полукругом стояли у алтаря. Стефан прихватил из Тивериады немного вина и теперь разливал его по церковным сосудам. Медведь сердито глянул на Раннульфа.

   — Что это с тобой, Святой? В последнее время ты ведёшь себя, как старая баба.

   — Я отслужу, — торопливо вмешался Стефан.

Медведь рывком обернулся к нему:

   — Ты знаешь мессу? Всю, до последнего словечка?

   — Знаю, — сказал Стефан. Он положил на алтарь ломоть хлеба. — Приготовьтесь.

Раннульф, Фелкс и Медведь выстроились перед алтарём, и Стефан начал службу. У него был ясный голос, и он отменно знал церковную латынь. Раннульф стоял недвижно, сложив перед собой руки. Он был в самом конце небольшого ряда тамплиеров, и, когда по ряду пошли хлеб и чаша с вином, он к ним не притронулся. Затем вдоль ряда двинулся Стефан, раздавая поцелуи и удары, и вновь Раннульф уклонился.

Другие ещё молились, но Раннульф покинул церковь как мог скорее. За ним в церковный дворик вышел Стефан — он был в ярости.

   — Что, я недостоин? Почему?

Раннульф взял меч, который оставил у порога церкви.

   — Все мы недостойны. О чём ты? — Он повесил пояс с мечом на плечо и двинулся по деревенской площади к своему коню.

   — Ты не принял от меня таинства.

   — Ты здесь совсем ни при чём, — удивлённо сказал Раннульф. Он оставил коня у колодца, и сейчас того окружили местные ребятишки; Раннульф протолкался через галдящую толпу и отвёл коня прочь.

   — Тогда в чём дело? — спросил Стефан.

Раннульф вскочил в седло.

   — Не твоя забота.

Им нужно было нагнать Триполи, который, по счастью, продвигался не слишком быстро. Фелкс и Медведь показались на пороге церкви. Стефан забрался на коня и поехал стремя к стремени с Раннульфом.

   — Медведь прав, ты в последнее время какой-то чокнутый.

   — Тогда почему вы следуете за мной? — сердито спросил Раннульф.

   — Господь любит безумцев. Мы всё надеемся, что и нам от этого кое-что перепадёт.

   — Мыш, ты легкомыслен, как девчонка! — проворчал Раннульф. Развернув коня, он поскакал к дороге, и Фелкс с Медведем, вскочив на коней, поскакали за ним. Тамплиеры выстроились попарно — Стефан справа от Раннульфа, — спорой рысью поехали по дороге вдогонку за Триполи.

Тамплиеры нагнали Триполи сразу после заката, в караван-сарае посреди пустыни, где не было ни вина, ни хлеба, ни фуража для коней; люди Триполи дрались за несколько пучков сена, когда рыцари подъехали к дальнему концу конского загона, привязали коней у коновязи и накормили зерном, которое везли с собой в дорожных мешках. Для питья у них была только вода, но Раннульф взял с собой довольно хлеба, чтобы насытить четверых рыцарей. Люди Триполи следили за этой трапезой — но с приличного расстояния.

После еды тамплиеры отслужили Повечерие и отправились спать, но ещё до рассвета повскакали с одеял, разбуженные грохотом барабанов и пением рогов. Небо ещё оставалось тёмным, но по краю горизонта пробивались розовые, оранжевые и голубые блики света, а караван-сарай окружали сарацинские всадники, стоявшие стремя к стремени — стена блистающих нагрудников и трепещущих на ветру жёлтых плащей.

Барабаны рокотали непрерывно, безжалостно терзая слух.

   — Они прислали эскорт, — сказал Раннульф. — Отслужим заутреню на марше. — И пошёл седлать коня.

Это были курдские копейщики из хальков, элитной армии Саладина, все в доспехах и латных наголенниках, с жёлтыми султанами на шлемах и в плащах из жёлтого шёлка. Их великолепные кони были украшены жёлтыми попонами и жёлтыми же кисточками на сбруе. Вооружение курдов составляли копья с шестидюймовыми двуострыми стальными наконечниками. Барабаны били и били. Христиане построились колоннами — впереди Триполи и его сорок воинов, в арьергарде тамплиеры — и выехали в ворота между двух рядов копейщиков, словно сквозь строй блистающих ножей.

Когда посольство выехало на дорогу, из авангарда прискакал слуга и потребовал, чтобы Раннульф немедля явился к графу Триполи. Взяв с собой Фелкса ван Янка, рыцарь поехал вдоль колонны христиан к графу, который скакал рядом с жилистым сарацином, одетым со всем великолепием принца.

   — Милорд эмир, — сказал Триполи с отвращением, словно его тошнило от собственных слов, — это командир тамплиеров по имени Раннульф Фицвильям — обыкновенный рыцарь, как я полагаю. — Взгляд его упорно скользил мимо Раннульфа. — Перед тобой лорд Тураншах Мохаммед ибн Айюб, мастер щитов и виночерпий султана.

Раннульф знал это имя — Тураншах приходился братом султану и, как говорили, был Саладину ближе прочих. Поскольку Триполи говорил по-французски, то и Раннульф на этом же языке ответил:

   — Это великая честь для меня, милорд.

Худощавый всадник, ехавший бок о бок с Триполи, пристально смотрел на Раннульфа, высоко держа гордую голову.

   — Всего четыре тамплиера, — сказал он по-арабски. — Неужели с нами не считаются?

Подняв руку, он подозвал к себе нескольких людей из сопровождавшей его свиты и прибавил по-французски, с сильным и непривычным акцентом:

   — Султан посылает вам своих слуг, дабы они заботились о ваших нуждах, покуда вы будете его гостями.

Трое людей в длинных бурнусах и тюрбанах тотчас объехали голову колонны и стали за спиной у Раннульфа и Фелкса.

   — Султан щедр, — без особой радости отозвался Раннульф. Он понял, что за ними всю поездку будут пристально следить.

   — Если вам что-то надобно, мы снабдим вас припасами, — сказал брат султана.

   — Султан щедр, — повторил Раннульф, — Нам ничего не нужно.

Триполи кашлянул. Сарацинский принц продолжал:

   — По недосмотру эта харчевня оказалась лишена достаточных запасов еды и фуража. Мы позаботимся о вас и ваших конях.

   — Нам ничего не нужно, — вновь сказал Раннульф. Краем глаза он следил за Триполи, чтобы понять, как он отнесётся к этим словам; но лицо графа, от широкого круглого лба резко скошенное к маленькому заострённому подбородку, не выражало ничего, кроме резкой неприязни к Раннульфу. Рыцарь слегка наклонил голову:

   — С твоего позволения, милорд, я вернусь на своё место.

   — Ступай, — сказал Триполи. Раннульф развернул коня и вместе с Фелксом поскакал вдоль колонны к своим людям. Половина всадников в жёлтом теперь ехала беспорядочной толпой позади тамплиеров; сегодня им вряд ли удастся отстать на марше. Трое сарацинских слуг, которые скакали за Раннульфом, не были воинами — скорее уж придворными, судя по шёлковым одеяниям и сапогам из красной кожи. Они ехали на тонконогих кобылах с заплетёнными в косички гривами. Под острыми любопытными взглядами непрошеных слуг тамплиеры скакали по дороге колонной по два, глядя прямо перед собой и не обмениваясь ни единым словом.

Дорога пробиралась через горы — серо-бурые осколки камня, торчавшие из песка. С перевала на вершине хребта виднелись синие горы, встававшие по ту сторону обширной, плоской, как стол, пустыни. На севере один горный пик венчала снеговая шапка, похожая на взятое в плен облако. Река тёмной лентой лежала в низине; там, где стоял город, русло рассекалось на множество потоков, и золото пустыни резко сменялось изумрудной зеленью. Посольство ехало к реке весь день. Чем ближе подъезжали, тем явственней становился сладкий запах апельсинов; белые стены города вставали из густой зелени рощ и цветущих оазисов. Последние лучи солнца золотили купола и шпили, играли на выложенных изразцами воротах, когда отряд наконец въехал в город.

За воротами их поджидала вопящая и буйствующая толпа. Тотчас же вновь завели свою неутомимую песню курдские барабаны, но рёв толпы заглушал их рокот. Копейщики с показным пылом скакали галопом вокруг посольства, прикрывая христиан от опасности; в толпе размахивали камнями и палками, выкрикивая угрозы.

Затем пересекли площадь, также забитую бесновавшимися сарацинами; за живой стеной хулителей Раннульф разглядел огромный дворец, весь изукрашенный изразцами и причудливыми завитушками, которые походили на письмена. Толпа принялась бросать в христиан камни, и курды с воплем потрясали копьями и бросали коней на скопление народа, чтобы отогнать особо ретивых.

Посольство выехало на мощёную улицу, прямую, как все улицы ещё римской работы; по обе стороны её тянулись лавки и лотки, щедро нагруженные товарами — горы апельсинов, груды лепёшек, вороха тканей и прочего добра, железные инструменты и разного рода безделушки, которыми были знамениты дамасские мастера. Сквозь липкий резкий запах апельсинов и едкую вонь дыма, присущую всем на свете городам, пробивался смутно иной запах, будто бы гниющих цветов.

По широкой мощёной площади, такой же широкой, как площадь перед Храмом, посольство подъехало к высокой белой стене, в которую были вделаны другие ворота — железная решётка, скреплённая золотыми бляшками; тут они остановились, и навстречу им появился сам султан.

Копейщики отступили, образовав выгнутую стену всадников, которая растянулась вдоль всей площади. Султан, появившийся в арочном проёме ворот, восседал на белом верблюде, разодетый в золото и алый шёлк. Слуга держал над ним зонт, хотя солнце уже почти зашло. Другой слуга, чернокожий, стоял рядом с верблюдом и, стоило кому-то заговорить, что-то говорил султану; Раннульф догадался, что он переводит с французского на арабский. По обе стороны ворот стояли ряды лучников, вооружённых двойными выгнутыми луками из рога, а на вершине стены, полускрытые укреплениями, выстроились другие солдаты. Раннульф не мог разглядеть снизу, как они вооружены.

Триполи выстроил свой отряд двумя шеренгами перед султаном; епископ Святого Георга со своей свитой встал на правом краю первой шеренги, Раннульф и другие тамплиеры стояли слева. Со своего места рыцарь впервые смог хорошенько разглядеть аль-Наср аль-Малика Салах ад-Дина Юсуфа ибн Айюб, султана Каира и Дамаска.

Он был худощав, как и его брат, с большими тёмными глазами, которые смотрели быстро и властно, схватывая всё, что творилось вокруг. Голову его венчал белоснежный тюрбан, но Раннульф знал, что под тюрбаном скрывается лысая, как яйцо, макушка. Вспомнив, как он узнал об этом, рыцарь усмехнулся.

Триполи уже представлял своих спутников, но султан заметил усмешку Раннульфа. Прямо и жёстко восседая на верблюде, скрестив руки на груди, он вперил немигающий взгляд в тамплиеров.

Когда Триполи закончил перечислять своих людей, султан сказал:

   — Назови мне этих рыцарей.

Триполи повернулся и начал называть имена тамплиеров; когда прозвучало имя Раннульфа, султан взмахом руки велел графу замолчать. Выпрямившись в седле, словно одной своей волей стремясь восполнить недостаток роста, султан впился в рыцаря убийственным взглядом:

   — Кто этот человек? Он усмехается так, словно знает меня. Я не помню, чтобы встречался с ним.

Он говорил по-арабски, и чернокожий слуга открыл было рот, чтобы перевести его слова, но Раннульф опередил его:

   — Мы действительно встречались, повелитель. При Рамлехе.

Все сарацины смотрели на Раннульфа, и под этими взглядами он остро сознавал, насколько непригляден его вид — вытертая на сгибах куртка, спутанная, нестриженая борода. Он видел, что люди, окружавшие султана, глазеют на него, прикрывая рукой усмешку. Султан, однако, вдруг потерял к нему всякий интерес. Быть может, он забыл, что случилось при Рамлехе. Кивком он велел Триполи продолжать, и вскоре христиан пропустили во дворец и развели по отведённым им покоям.

   — Здесь прекрасно, — сказал Стефан, неспешно прохаживаясь по залитой солнцем комнате. Под ногами у него лежал сливочного цвета ковёр с золотисто-зелёной каймой. Протянув руку, он коснулся кончиками пальцев стола — инкрустированное дерево, отполированное до золотого блеска. — Просто прекрасно.

За дворцовыми стенами зеленели сады и парки; сарацины провели рыцарей к лимонной роще, усыпанной зреющими плодами. Там, в стороне от других дворцовых построек, стоял дом из белого камня, с тремя большими комнатами и балконом, выходившим на лимонную рощицу.

По сравнению с этими тремя комнатами даже королевский зал в иерусалимской цитадели смахивал на псарню. Просторные, они полнились светом и всё же оставались тенистыми и прохладными; на окнах стояли резные заслонки из белого камня, и солнце, проникая в их изгибы, становилось кружевными тенями по стенам. Когда ветер шевелил ветвями лимонных деревьев, тени принимались плясать. По углам комнат стояли в кадках растения, похожие на зелёные фонтаны. На столе играла солнечными бликами россыпь агатов и карбункулов. Стефан отыскал взглядом слугу Али, который стоял у двери рядом с Раннульфом.

   — Прекрасно, — вновь повторил он.

И на миг прикрыл глаза. Он не может, не должен позволять себе такие мысли. Медведь и Фелкс бродили по комнатам, хватаясь за всё подряд, словно неотёсанные мужланы. Медведь увидел россыпь драгоценных камней на столе и с воплем устремился к ним. Стефан подошёл к Раннульфу, который разговаривал с красавцем слугой.

   — Где наши кони? — спрашивал Раннульф.

   — Мы позаботимся о ваших конях, — отвечал Али. — Они вам здесь не понадобятся. — Он повернулся, подняв руку, и в дверь гуськом вошли другие слуги, каждый нёс корзину или кувшин. Рот Стефана вдруг наполнился обильной слюной; он вдыхал аромат жареного мяса, лука и свежевыпеченного хлеба.

Рядом с ним вновь заговорил Раннульф:

   — Я бы хотел прогуляться по Дамаску. Судя по тому, что я видел до сих пор, это красивый и весьма интересный город.

Али поклонился, вернее, опустил глаза, но не голову; как все сарацины, он явно считал, что тамплиеры немногим лучше простых крестьян.

   — Я спрошу об этом, но сомневаюсь, что ты получишь разрешение. Ты же сам видел, когда ехал сюда, как толпа едва не разорвала вас на куски. Ради вашей же безопасности всем вам лучше не выходить за стены дворца.

Али был высок и гибок, с живым красивым лицом, высокими скулами и полным чувственным ртом. С той минуты, когда на дороге сарацин присоединился к ним, Стефан молча восторгался этим ртом. Сейчас слуга перехватил его взгляд и одарил его быстрой улыбкой.

   — Что ж, ладно, — сказал Раннульф. — Можем ли мы свободно ходить по дворцу?

Али чуть заметно склонил голову:

   — Пожалуй, для вас же будет лучше просто оставаться в этом доме. Мы снабдим вас всем необходимым. Завтра султан примет вас как гостей на обеде, который, я уверен, покажется вам настоящим пиром. — Он с лёгким злорадством принюхался, втягивая ноздрями неприятный запах, исходивший от Раннульфа. — Мы доставим вам приличествующую одежду.

Из соседней комнаты вышел Фелкс.

   — Святой, — сказал он, — здесь нет колоколов.

   — Знаю, — ответил Раннульф и ткнул большим пальцем в Стефана. — Поди в соседнюю комнату, выгони оттуда этих рабов — нам нужно отслужить вечерню. — Повернувшись к Али, он прибавил: — Убирайся. Мы сейчас заняты. Я позову тебя, когда понадобишься.

По пути в соседнюю комнату, где слуги накрывали на стол, Стефан оглянулся на Али и увидел как тот передёрнулся от резкого, повелительного тона рыцаря. Это не слуга, подумал Стефан, определённо не слуга. Он вошёл в комнату и выставил оттуда слуг, а потом в передней комнате, вместе с другими тамплиерами, преклонил колени и помолился.