Раннульф проснулся в дальнем углу конюшни, под охапкой сена. Он не помнил, как попал сюда; минувшим вечером он упился до беспамятства, и теперь у него трещала голова и ныло в желудке. Он вышел во двор конюшни и окунул голову в жёлоб поилки; он пил ледяную воду, пока у него не раздулся живот, потом его вырвало, потом он снова пил.

И после этой процедуры ему всё ещё было худо. Конюхи и слуги подводили коней к поилке; Раннульф отошёл к стене и попытался собраться с мыслями. Он должен отыскать обратный путь к Богу. Обогнув донжон, он направился к местной часовне.

Часовня была невелика и совершенно пуста, голый пол чисто вымыт, посредине коврик. Свечи не горели. Библия лежала раскрытой посреди алтаря. Раннульф преклонил колени и попытался молиться. Слова не приходили. Ничто не отвечало ему, и он понял, что Бог отступился от него.

   — Святой!..

Застигнутый врасплох, Раннульф вскочил прежде, чем увидел её. Она вошла в боковую дверь часовни, там же, где недавно прошёл он, и теперь стояла у кафедры.

   — Принцесса, что ты здесь делаешь? — пробормотал Раннульф и оглянулся — они были совершенно одни.

Давний жар, забытая похоть охватила его, а обета больше не было.

   — Я хотела поговорить с тобой, — сказала Сибилла. — Мне нужна твоя помощь. — Не ведая, что с ним творится, она шагнула ближе, не сводя глаз с рыцаря. — Я хочу тайно снестись с Саладином.

   — Глаза Господни, — сказал Раннульф. — Ты не знаешь, о чём просишь.

   — Нет, знаю. Я хочу мира. Я хочу, чтобы мои дети жили в Иерусалиме в мире со всеми. Единственный способ достичь этого — договориться с сарацинами.

   — Принцесса, Саладин будет сражаться с нами, пока всех не перебьёт. Или пока сам не издохнет. Но тогда появится другой Саладин.

   — Он уже дважды заключал перемирие; теперь он может заключить и вечный мир. — Захваченная спором, Сибилла шагнула ещё ближе. Сейчас он мог дотянуться до неё. Сквозь тонкий шёлк рукавов он видел её руки, округлые и мягкие. У неё шелковистая кожа...

Вслух Раннульф сказал:

   — Саладин использует перемирие, чтобы готовиться к войне. Мы тоже. Чем дольше перемирие, тем ожесточённее воюют после него.

   — Нет! — воскликнула она резко, повысив голос; Раннульф раздражал её. — Всё, что тебя заботит, — как бы убить побольше народу. Твоя война, твоя священная война — всё, что ты знаешь, всё, чего хочешь. Ты ведь именно поэтому стал тамплиером, верно? Чтобы убивать, не совершая греха?

   — Я покажу тебе, почему я стал тамплиером, — сказал Раннульф. Одной рукой он сгрёб её за плечо, другой за горло и с силой рванул к себе.

Глаза её расширились, зрачки закатились. Тоненько застонав, она попыталась вырваться, но безуспешно, и Раннульф наклонился над ней, потянулся губами к её рту.

Над их головами колокол зазвонил к службе Девятого часа.

Гулкий голос колокола сотряс Раннульфа дрожью. Он выпустил Сибиллу. Повернувшись, он отступил на несколько шагов в полумрак часовни, опустил голову, мучаясь от стыда.

   — Прости, — глухо сказал он.

Он думал, что Сибилла убежит или закричит, позовёт на помощь, но она хрипло проговорила:

   — Не извиняйся. Просто скажи, что сделаешь, как я хочу.

Раннульф поднял глаза и вновь взглянул на неё:

   — Нет. Не сделаю.

Сибилла прижимала пальцы к горлу; после его ответа лицо её исказилось яростью.

   — Ах ты...

Она круто развернулась и вышла из часовни.

Мгновение Раннульф стоял недвижно, мысли его метались. Он едва не взял её силой. Она пришла просить его о помощи, а он набросился на неё, как волк на беззащитную овечку. Удары колокола сотрясали воздух. Раннульфу казалось, что его разорвали на тысячу кусочков. Он не мог молиться, он не имел права находиться в этом месте. Раннульф покинул часовню.

   — С тобой всё в порядке? — спросил Ги. — Ты какая-то растрёпанная.

Сибилла без сил опустилась в высокое кресло рядом с ним:

   — Всё в порядке.

Под столом его рука украдкой нашарила её колено.

   — Как поживает моя сладенькая? — Он имел в виду Жоли.

   — О, прекрасно. — Сибилла окинула взглядом зал, мечтая о том, чтобы он замолчал.

Знатные гости дожидались, пока она и её муж займут свои места; теперь они разбрелись по залу, рассаживаясь. Справа Керак, развалившийся в кресле, уже ревел, требуя вина; Жиль стоял за его креслом, чтобы прислуживать ему. Дядя Жослен сидел по левую руку от Ги, а за ним — де Ридфор, утиравший рот салфеткой.

Взгляд Сибиллы скользнул мимо маршала, к дальнему концу стола, где сидел на скамье Раннульф Фицвильям. Он пил и не смотрел на неё; как всегда, он опустил взгляд в своей ложной монашеской гордыне. Сибилла ненавидела его за то, что он отказал ей, за то, что напал на неё. Горло у неё всё ещё ныло; ей пришлось обмотать головной накидкой подбородок, чтобы прикрыть синяк, но Ги, конечно, потом заметит его, и ей снова придётся лгать.

Если она расскажет правду, Ги позаботится о том, чтобы тамплиер полной мерой ответил за свой проступок.

Кожа у неё на лице стянулась. Какого же она сваляла дурака, решив, что сумеет заручиться помощью Раннульфа.

Ладонь Ги сжала её колено.

   — Что случилось?

Сибилла покачала головой:

   — Ничего.

   — Думаю, тебе всё же лучше держаться подальше от этих сборищ. — Он взмахом руки обвёл зал. — Смахивает на казармы.

Сибилла что-то пробормотала. Вдруг ей до смерти захотелось вернуться в тишину и уют своей комнаты, чтобы Алис прислуживала ей и болтала, а Жоли изливала на неё свою безграничную любовь. Слуги разносили блюда. Она и Ги ели из одной тарелки, и он подсовывал ей лучшие кусочки мяса, ломал для неё хлеб и пододвинул ей кубок, прежде чем выпить самому.

Сибилла прижалась к нему, благодарная за это выражение чувств.

   — Ты так добр ко мне, милый. Ты ни в чём мне не отказываешь.

   — Ты никогда не доводишь до этого. — Ги поцеловал её в лоб.

Керак и Жослен громко спорили через стол. Подавшись вперёд, чтобы его слова были слышны Ги и Сибилле, Волк орал:

   — Сарацинские клинки гнутся, точно плеть, и держат удар лучше наших!

   — Не меч выигрывает битву, а рука, которая его держит, — ответил Жослен. Растянувшись на скамье, он принял у пажа кубок с вином. Он так наелся, что уже не мог сидеть прямо.

Керак утвердил локти на столе:

   — А всё же добрый меч никогда не помешает. Не хотел бы оказаться перед врагом только с палкой или камнем в руке.

   — Мне доводилось видеть, как люди сражались палкой не хуже, чем мечом, — вдруг вмешался в разговор де Ридфор. — Я согласен с милордом графом: побеждает человек, а не оружие.

   — Ну вот ещё! — хохотнул Керак. — Поставь человека с палкой против человека с мечом — и посмотрим, кто победит.

   — Мои люди, — сказал де Ридфор, — наводят порядок на улицах Иерусалима шестами и весьма ловко обращаются с ними. Я без всяких колебаний выставил бы любого из них, милорд, против любого твоего мечника.

Ги огляделся. Разговор за столом притих; все почуяли вызов, все жаждали поединка. Керак и де Ридфор смотрели друг на друга, и на лице маршала появилась усмешка, скользкая точно масло.

   — Собственно говоря, милорд, — сказал он, — я готов хоть сейчас поставить на моего Раннульфа против твоего Жиля.

У слушателей вырвался восторженный вопль. На дальнем конце стола Раннульф, упорно глядевший в пол, наконец поднял голову.

   — Мы не должны драться ради развлечения, — сказал он. Голос у него был нетвёрдый; Сибилла поняла, что он пьян.

Де Ридфор едва глянул на него:

   — Я приказываю тебе.

   — Да он выкручивается, маршал, разве не видишь? — проревел Керак. — Он знает, что ему не выстоять. — Волк обернулся, глянул на стоявшего за креслом Жиля.

   — Он выстоит, — сказал де Ридфор. — Принесите ему шест.

Жиль сказал:

   — Тогда устроим испытание.

Он шагнул к столу, там, где сидел его отец, вспрыгнул на стол и, пройдя между блюд и кубков, соскочил на пол с другой стороны. Слуги шарахались от него. Он выхватил меч и, шатаясь, пошёл по залу, размахивая мечом направо и налево, а сидевшие за столами вопили и хлопали в такт его движениям. Сибилла вновь глянула на Раннульфа.

Он сидел неподвижно, с мрачным лицом, неотрывно следя за Жилем; потом повернулся и одарил де Ридфора таким взглядом, что Сибилла беззвучно прошептала: «Господи!» Ги обнял её. В зал вошёл слуга с шестом, шести футов длиной и толщиной с её запястье; Раннульф встал, обогнул стол и вышел на середину зала.

Жиль отступил от него на несколько шагов, выставив меч в правой руке и отведя вбок левую. Зрители притихли так, что Сибилла слышала потрескивание огня в большом очаге. Раннульф взял у слуги шест, перехватил его посередине одной рукой и пару раз стукнул по выстланному соломой полу. Взгляд его не отрывался от Жиля.

   — Ставлю сто микелей на меч, — сказал Жослен. — Тамплиер едва стоит на ногах.

   — Раннульф, конечно, староват, — негромко заметил де Ридфор, — но я видел, как он дерётся палкой: в этом ему нет равных.

Сибилла остро глянула на него. Она знала, что маршал ненавидит Раннульфа.

   — Ставлю на шест, милорд граф, — сказал Ги.

Керак хлопнул ладонью по столу:

   — Может, дама объявит начало поединка?

   — Нет, — резко, не задумываясь бросила Сибилла, и мужчины вокруг рассмеялись.

   — До чего ты обидчива, дорогая, — сказал Ги. — Хочешь уйти?

Сибилла взглянула на двоих мужчин посреди зала — они кружили друг напротив друга, шаг за шагом. Волосы у неё встали дыбом.

   — Нет, — сказала она.

Керак вновь грохнул кулаком по столу:

   — Ну и отлично. Начали!

Жиль тотчас бросился в атаку, размахивая мечом; лезвие рассекло воздух. Раннульф увернулся от удара. Теперь он держал шест обеими руками, наискось прикрывая тело. Жиль вновь бросился на него, и снова Раннульф увернулся, скользнув влево, и меч бесполезно рассёк воздух между ними. Жиль перестал ухмыляться:

   — Он не хочет драться!

   — Чёрт бы тебя подрал! — прорычал Керак. — Покончи с ним!

Жиль метнулся в атаку, выставив перед собой меч. Раннульф отступил, уворачиваясь от клинка, сунул шест между колен Жиля и рывком сбил его с ног. Зрители захохотали. Жиль приземлился на зад и тут же вскочил с побагровевшим лицом.

Сибилла откинулась в кресле, прикрывая ладонью усмешку. Зрелище униженного Жиля доставляло ей наслаждение. Неподалёку от неё бешено взревел Керак:

   — Прикончи его! Прирежь ублюдка!

Перехватив меч обеими руками, Жиль нанёс серию стремительных ударов, целясь в голову Раннульфа; вновь и вновь взлетал шест, отражая клинок. Он парировал удары так ловко, что меч не мог ни разрубить, ни переломить шеста. Затем Жиль зазевался, и шест с силой ткнул его в живот, отчего беловолосый рыцарь сложился пополам. Пока он корчился, беспомощно хватая ртом воздух, Раннульф обошёл его и шестом плашмя ударил его по заду.

Сибилла выпрямилась в кресле и захлопала. За столами хохотали. Сдавленно зарычав от боли, Жиль неверным движением поднялся на ноги. Как разъярённый бык, он бросился на обидчика — тут же получил шестом в грудь. Рука его упала. Шатаясь, он отступил к краю стола и привалился к нему.

Раннульф опустил шест. Он направился к своему месту, и под всеобщий восторженный рёв и хлопки Ги повернулся к Жослену и, сияя от удовольствия, напомнил:

   — Моя сотня микелей.

Жослен с добродушным видом повернулся к нему, хотел что-то сказать, но тут Жиль взмахнул мечом и вновь бросился на Раннульфа, повернувшегося к нему спиной.

Сибилла яростно вскрикнула, привскочив из кресла. Зрители завопили. Предупреждённый этими криками, Раннульф дёрнулся, и лезвие меча прошло в дюйме от его локтя и с силой вонзилось в стол. Раннульф рывком развернулся. Шест взлетел в его руках; одним ударом он выбил меч из руки Жиля и набросился на него, молотя по голове и рёбрам. Шест так и мелькал в воздухе. Под градом ударов Жиль рухнул на пол и скорчился, обеими руками прикрывая голову.

Керак, вскочив с места, пронзительно вопил, приказывая сыну встать и драться. Другие зрители попросту кричали, срывая горло. Ладонь Сибиллы заныла; принцесса опустила взгляд и с изумлением увидела, что её пальцы сжались в кулак, словно это она дралась там, на середине зала. Пронзительная боль вдруг расколола голову; сердце бешено колотилось.

   — Вот это работа! — воскликнул Ги.

   — Он — тамплиер, — с нескрываемым довольством заметил де Ридфор.

Раннульф вернулся к своему месту за столом. Люди, мимо которых он проходил, что-то кричали, тянулись похлопать его по плечу, пожать руку; он не обращал на них никакого внимания. Дойдя до места, он сел и привычно опустил глаза. Жиль на четвереньках уполз прочь и незаметно вернулся за кресло своего отца.

Ги обернулся, сделал знак пажу:

   — Подай тамплиеру лучшего вина, что у нас есть, и передай ему моё восхищение.

Керак развернулся, с ненавистью глянул на сына:

   — Трухлявый пень! Ты не в силах даже побить старика с палкой!

Сибилла медленно разжала кулак. Она неотрывно смотрела на середину зала: там, на соломе, забытый всеми, валялся меч.

Стало быть, и в ней была эта жажда крови. Она почувствовала это, следя за поединком, за грубой красотой и мощью боя. Внезапно она с убийственной ясностью осознала, как трудно будет добиться мира. Грудь её стеснилась; она вспомнила, как, пылая праведным гневом, кричала на Раннульфа, как будто лучше его понимала, что к чему.

А что она вообще понимает?.. Сибилла повернулась к Ги:

   — Я хочу подняться к Жоли.

Рука мужа крепче обвила её плечи.

   — Я провожу тебя.

Он обернулся и махнул пажу. Как быстро он выучился истинно королевским манерам; каждый его жест теперь был жестом короля. Сибилла подумала, что Ги куда больше нравился ей таким, каким она встретила его впервые, — в потёртом камзоле, без жемчужины в ухе. Она многое узнала сегодня, слишком многое. Когда она встала, все мужчины в зале поднялись, и Сибилла, пройдя среди них, направилась в спасительные стены своей комнаты, где ждала её дочь.

Раннульф ушёл в конюшню, чтобы позаботиться о своём коне, и там его перехватил Жиль с несколькими своими людьми. Они напали на него без предупреждения, но выбрали неудачное место, слишком узкое и тёмное, где только путались друг у друга под ногами, и Раннульф сумел продержаться в схватке настолько, чтобы наполовину воткнуть кинжал в грудь Жиля.

Другие оттащили его и увидели, что он сделал. Вдруг они прекратили его бить. Двое удерживали его за руки, остальные подошли к Кераку.

Глаза Волка были налиты кровью. Он увидел сына, опустился около него на колени, ощупал рану и понял, что сын мёртв. Тогда он встал и подошёл вплотную к Раннульфу.

Руки Раннульфа были вывернуты за спину. Он взглянул в лицо Керака и сказал:

   — Их было шесть, Волк. Не забудь об этом.

Керак выхватил кинжал:

   — Где де Ридфор? Скажите ему, что я сейчас прикончу этого мерзавца!

   — Де Ридфор куда-то ушёл, — ответил один из рыцарей. — Потому мы и знали, что этот будет один.

   — Валяй, Керак, — сказал Раннульф. — Прикончи меня. Де Ридфор хочет моей смерти. Он втравил меня во всё это; ты только исполнишь его желание.

Керак отдёрнул руку. Длинное стальное лезвие влажно блеснуло в темноте. Желудок Раннульфа стянулся тугим узлом.

   — А я могу это сделать? — спросил Керак.

   — Ах ты трус, — проговорил Раннульф.

   — Он офицер Храма, — сказал кто-то из рыцарей. — двести братьев будут мстить за него. Тебе надо получить согласие де Ридфора, иначе мы будем воевать с тамплиерами до конца своих дней.

Керак развернулся и ударил Раннульфа по лицу кулаком, в котором была зажата рукоять кинжала.

   — Найдите де Ридфора. — Он отвёл руку и вновь изо всей силы ударил Раннульфа.

Раннульф моргал, пытаясь прийти в себя; он лежал ничком на полу, руки скручены за спиной и онемели до самых плеч. Голова ныла. Он гадал, сколько времени лежал без сознания и сколько ему ещё осталось жить.

Под ним был дощатый пол. Вокруг топали и шаркали сапоги тех, кто пленил его. Они что-то делали, но он не мог разглядеть что. Кроме сапог он видел только стены тесной клетушки, увешанные оружием. Оружейная.

Раннульф закрыл глаза. Голова раскалывалась от боли, руки ныли; каждый вздох отдавался болезненной судорогой в груди. Что-то сломано. Он хотел, чтобы его убили сейчас, прежде чем решат забавы ради переломать ему все кости.

Он хотел, чтобы его убили, но боялся умирать.

   — Очнулся, — сказал кто-то над его головой, сопроводив слова увесистым пинком по бедру.

   — Отлично. Старик хочет послушать, как он будет кричать.

   — Знаешь, никогда прежде мне так не нравился Жиль.

Раздался смех, и снова кто-то пнул Раннульфа. Он лежал неподвижно, сцепив зубы, чтобы из горла не вырвался стон. Они скоро убьют его, и он отправится в ад. Он снова вернулся в то время, когда не знал Бога, когда творил зло ради развлечения — и теперь он будет умирать вечно. Ледяной ужас накрыл его с головой; он прикусил язык и ощутил во рту вкус крови.

Его схватили за плечи, рывком подняли, почти поставив на ноги, и развернули. Теперь он увидел, чем они заняты. Они выпилили в полу дыру, которая вела в яму под оружейной. Сейчас его столкнут в эту яму. Раннульфа охватило безумие. Он закричал и начал отбиваться — яростно и безнадёжно. На него обрушился град ударов. Хохоча, пинаясь и сыпля ругательствами, они подтащили его к дыре и головой вперёд столкнули вниз.

В это утро Сибилла спала допоздна; когда она проснулась, обнимая одной рукой малышку, Ги уже уехал — снова отправился на охоту. Алис распоряжалась слугами, которые накрывали для них завтрак — груши, хлеб и кислое молоко.

   — Что за ужасное место, — пожаловалась она. — Теперь только и говорят о том, что кого-то будут вешать.

   — Вешать? Кого? — Сибилла села. Девочка обмочилась, и принцесса переложила её на покрывала и послала одну из служанок за чистой одеждой.

   — Какого-то тамплиера, — ответила Алис. Присев к столу, она разломила булку. — Ждут только, когда вернётся другой тамплиер, чтобы получить его дозволение. Ненавижу этих людей. Ненавижу Керака.

   — Я тоже от него не в восторге, — медленно сказала Сибилла. Служанка уже стояла рядом, готовясь забрать грязную одежду и подать чистую; Сибилла принялась распелёнывать малышку. — Пошли кого-нибудь узнать, где держат этого тамплиера.

   — Не хочется мне это делать, — сказал Жослен. — Керак взъярится, как бешеный барсук, если решит, что ты встала ему поперёк дороги.

Сибилла взяла его под руку. За ними шли два Жосленовых рыцаря. Впереди капитан Жослена, выехав в ворота, галопом скакал по дороге в деревню, чтобы собрать остальную свиту Жослена и привести её в Монжисор.

Сибилла надеялась, что их вмешательство не понадобится. Ладони у неё вспотели, и она всё время откашливалась.

   — Монжисор — мой замок, дядя. Керак не имеет права распоряжаться здесь. — Сделать это будет трудно, может быть, даже невозможно. — Что будет с нами, если мы станем ему попустительствовать? Кто тогда будет хозяином?

Жослен повернул к ней голову и моргнул.

   — Да, — сказал он. — Знаю.

Он поманил к себе рыцарей, шедших сзади, и послал их проверить дверь сторожки. Жослен с Сибиллой остановились в ярде поодаль, наблюдая за ними.

Дверь была заперта изнутри.

   — Стучите, — сказал Жослен, и один из рыцарей что есть силы стукнул кулаком по двери. Наконец дверь чуть приотворилась.

   — Откройте милорду графу Одесскому! — потребовал рыцарь.

   — Милорд Керак велел мне никого сюда не впускать, — ответили из-за двери.

   — Откройте милорду графу Одесскому! — повторил рыцарь.

Сибилла повысила голос:

   — Здесь хозяйка я, а не Керак; впустите нас!

За дверью ничего не сказали, но и не закрыли её, и через секунду Жослен тяжело шагнул вперёд.

   — Впустите меня! Немедля!

Дверь распахнулась. Жослен вошёл в сторожку, за ним следовала Сибилла; два рыцаря остались снаружи.

Втроём, включая и стражника, они почти заполнили тесную клетушку оружейной, которая стала ещё теснее из-за зиявшей в полу дыры — железный люк, прикрывавший её, был слегка сдвинут.

Рыцарь Керака прижался спиной к стене, глаза его побелели.

   — Милорд, — сказал он, — я должен исполнять приказ.

Жослен кивнул на дыру в полу:

   — Он там?

   — Милорд...

   — Вытащи его.

Стражник медлил, тяжело сглатывая. Жослен вскинул голову. Всю его жизнь ему подчинялись беспрекословно; неповиновение стражника разъярило его.

   — Вытащи его! — оглушительно рявкнул он.

Сибилла услышала во дворе быстрые шаги, которые приближались к сторожке. В горле у неё пересохло. Она отступила к стене, прижавшись спиной к груде раскрашенных щитов, и скрестила руки на груди. В комнату ворвался рыцарь в цветах Керака.

Вначале он увидел только стражника, который опустился на колени около дыры, собираясь спуститься вниз.

   — Что ты делаешь, дурень? — гаркнул он, но тут увидел Жослена — и так и застыл, вскинув голову и уперев кулаки в бока. И тут в комнату вошёл Керак.

Стало совсем тесно, и рыцарь Керака попятился за дверь. Волк ожёг Жослена враждебным взглядом:

   — Что тебе здесь нужно?

Стражник, уже спускавшийся в дыру, замер в ожидании приказа.

   — Ты перехватил через край, — сказал Жослен и повернулся к стражнику: — Спускайся вниз и вытащи его.

   — Он убил моего сына, — сказал Керак.

У Сибиллы так пересохло в горле, что она боялась, что не сумеет заговорить.

   — Это мой замок. Ты не можешь никого здесь судить. Я одна здесь судья.

Керак резко повернул к ней голову. Его зелёные глаза горели хищным огнём.

   — Не наживай себе врага, женщина. — И прошипел, как змея, обращаясь уже к Жослену: — Этого я тебе не забуду, Эдесса. Берегись.

   — Пусть она рассудит дело, — сказал Жослен. — Здесь. Немедленно. — Он взглянул на дыру, из которой снова высунулась голова стражника, затем перевёл пристальный взгляд на племянницу: — Сибилла?..

Она кивнула. Она стояла, обхватив себя руками за плечи, словно это могло её защитить. От близости мужчин трудно было дышать. Из дыры в полу несло гнилью, затхлой водой и испражнениями. Стражник, став возле неё на колени, выволок на пол тамплиера — полубесчувственного, со связанными за спиной руками. Его чёрные, коротко остриженные волосы слиплись от крови.

   — Что произошло? — спросил Жослен.

   — Он убил моего сына, — повторил Керак. — Спроси его. Он подтвердит.

Жослен несильно ткнул носком сапога лежащего тамплиера:

   — Ты нас слышишь?

Человек застонал. Его руки зашевелились в путах. Керак вытянул вперёд голову, хищно оскалив зубы.

   — Это был его кинжал. Он признался.

   — Кто был там? — спросила Сибилла. — Кто это видел?

   — Никто, — ответил Керак, бросив на неё хитрый торжествующий взгляд. — Только убийца, мой сын и его люди.

   — О да! Разумеется, после вчерашнего вечера Жиль не решился бы даже подойти к нему в одиночку. — Сибилла переступила с ноги на ногу. — Итак, они напали на него все разом, все на одного. Я считаю, что он невиновен.

   — У женщин нет рассудка! — взревел Керак, воздевая руки к потолку. Свиные блестящие глазки впились в неё ненавидящим взглядом. — Думаешь, ты победила? Думаешь, победила?

Клочья белой пены срывались с его губ. Он круто развернулся и шагнул к двери.

   — Где мои люди? — донёсся с порога его рёв.

Жослен мрачно взглянул на племянницу.

   — Всё это прекрасно, — сказал он, — но что ты собираешься делать теперь, Сибилла? Его уже едва не прикончили; стоит нам уйти, и они довершат дело.

Раннульф на полу шевельнулся. Он перекатился, и Сибилла поспешно отступила от него. Высунувшись из двери, она выглянула в ворота.

С дороги во двор въезжали несколько всадников. Рыцари Жослена. За ними спешили другие — их всё прибывало, они уже заполнили весь двор. Сердце её воспряло. Да, это должно получиться. Она взглянула на Раннульфа, которому уже удалось подняться на четвереньки:

   — Святой, ты сможешь ехать верхом?

Рыцарь, шатаясь, поднялся на ноги. Обрывки куртки свисали вокруг пояса, рубаха была пропитана кровью. Одной рукой он опёрся о стену, чтобы удержать равновесие, и постоял так, переводя дыхание.

   — Пойду приготовлю ему коня, — сказал Жослен и вышел.

Сибилла повернулась к нетвёрдо стоявшему на ногах тамплиеру.

   — Вот видишь, — сказала она едва слышно, — я плачу свои долги.

   — Я и не знал, что ты мне что-то задолжала. — Он окинул взглядом комнату, что-то выискивая в грудах оружия. Что-то бормоча, он снял со стены потёртые ножны, и Сибилла поняла, что он отыскал свой меч.

Жослен ввалился в комнату:

   — Пошевеливайся, быстро! Конь наготове. Мои люди держат ворота, чтобы Керак не мог пуститься за тобой в погоню, но это ненадолго.

   — Спасибо, мой лорд, — сказал тамплиер.

Он пошёл к двери и, проходя мимо Сибиллы, сказал:

   — Спасибо, принцесса.

На миг их взгляды встретились; потом Раннульф вышел.

Жослен впился взглядом в Сибиллу:

   — Что это значит?

Сибилла улыбнулась ему, вновь уверенно скрестив руки на груди.

   — Не понимаю, о чём ты.

   — Что за долги тамплиеру? Этому тамплиеру? — Глаза Жослена сузились. — Не забывай, ты дочь Агнес.

Снаружи послышался разочарованный вопль. Сибилле показалось, что она слышит звериный рёв Керака.

   — Спасибо за помощь, дядя Жослен, — сказала она. И направилась к воротам, чтобы унять шум.

Раннульф знал, что люди Керака будут искать его на дороге в Иерусалим, а потому свернул к востоку, пробираясь через выветренные скалы, источенные пещерами и древними колодцами. Он ехал безостановочно весь остаток дня и всю ночь, хотя был измотан до предела, и боль в груди проникала всё глубже к сердцу. Спал он мало, и всё время ему грезились чудища, которые поднимались из чёрного адского пламени, грызли и пожирали его.

Он ехал прямо на восток. Когда первый свет забрезжил на краю неба, он натянул поводья, спешился и повернулся лицом в ту сторону, где лежал Иерусалим. Грудь его горела, в голове пульсировала боль; он знал, что умирает. Он опять попытался молиться, просить, чтобы Господь простил его и вновь принял к себе. Опустившись на колени, он молитвенно сложил руки, но не смог выдавить и звука.

Так, обмякнув, и сидел Раннульф посреди песчаной равнины, лицом на запад, к Иерусалиму. За его спиной волной света вставало солнце. И вдруг на него обрушился исполинский оглушительный голос, настолько огромный и совершенный, что его невозможно было слушать только ушами. Всей душой Раннульф внимал этому голосу, и пугающий восторг наполнил всё его существо; на миг ему показалось, что он оторвался от земли.

Миг спустя этот исполинский зов распался на мириады отдельных звуков, на сей раз знакомых и ясно слышимых, — пронзительные трели птиц, свист ветра, шелест терновых зарослей. Вся пустыня оживала навстречу новому дню. Тень Раннульфа протянулась по земле перед ним, подобно стреле, что указывала на Иерусалим. Край неба кипел многоцветьем: синева переходила в зелень и вспыхивала золотом, чтобы раствориться в прозрачном свете дня.

Захваченный этой вспышкой жизни, Раннульф понял, как же глуп он был до сих пор. Господь никогда не оставлял его. Господь наполнял собой мир, Он был повсюду: в земле, в диком свисте ветра, в пылании восходящего солнца; Господь пронизывал его тысячей незримых нитей. Раннульф припал к песку, предавая себя во власть этой безмерной силы, и новый день накатил на него приливной волной света.

После этого он начал быстро поправляться.