Смерть отца (1990)

Моя мама ушла от отца, когда мне было пятнадцать, и с тех пор я не испытывала никакого желания его видеть. Спустя десять лет у него обнаружили рак. За все эти годы я ни разу не общалась с ним. Но теперь я испугалась, что буду испытывать угрызения совести, если не дам ему возможность наладить контакт. Поэтому я навестила его. Он был серьезно болен, и, возможно, это изменило его. Рассудив так, я решила забыть о старых счетах и предоставить отцу еще один шанс.

Когда я вошла в палату, он лежал, уставившись в потолок.

— Давно не виделись. Как ты, папа? — спросила я.

Я не представляла, что сказать человеку, отнявшему у меня детство, а следовательно, и возможность жить нормальной жизнью. Последний раз я видела его глазами пятнадцатилетней девочки, и теперь хотела, чтобы мы поговорили как взрослые люди. Я обращалась к нему спокойно и дружелюбно.

— Тебе получше? Принести тебе попить?

Все мои попытки завязать разговор встречали его презрительную ухмылку. Я надеялась увидеть хоть какие-то признаки раскаяния в том, что он сделал с нами, но все осталось по-прежнему. Во время моего визита он всячески демонстрировал свое пренебрежение и насмехался надо мной, как это было всегда.

А я смотрела на него, лежащего на больничной койке. И неожиданно для себя видела маленького изможденного человека, а не гиганта с огромными ручищами.

Почему я не замечала этого раньше? Возможно, мне помог в этом опыт работы с клиентами — пациентами психиатрических клиник. Может быть, увидеть его иначе позволило мое значительное отдаление. Точно не знаю как, но это посещение помогло мне.

Теперь я видела перед собой реального человека, а не того, которого видела в детстве: огромного, сильного, всевластного. Всевластного настолько, что маленькой девочкой я приучала себя думать на английском, чтобы он не мог читать мои мысли. Он был слишком глуп, чтобы понимать английский язык.

От всевластия давно не осталось и следа, равно как и от размеров и силы. Это был просто психически неуравновешенный, но самое главное, злой человек.

До какой же степени примитивен должен быть человек, бьющий маленьких детей? Сколько нужно иметь злобы, чтобы выкручивать колени своей жены до разрыва связок и избивать ее до тех пор, пока она не начнет харкать кровью? Нет, я больше не боялась. Я просто ненавидела его. И не чувствовала за собой никакой вины за то, что не общаюсь с ним — он этого не стоил. Да, сейчас у него рак, но душевнобольным он был все эти годы и причинил мне огромный вред.

У меня были все типичные психологические болячки, характерные для людей с таким детством: трудности с подавлением агрессии, расстройство привязанности, боязнь обязательств, посттравматическое стрессовое расстройство, невроз навязчивых состояний — все это у меня было.

Забеременев дочкой, я боялась, что невольно повторю опыт своего детства и стану плохо обращаться со своим ребенком. Это может показаться нелогичным — человек, которого в детстве били, знает, как это ужасно, и не должен поступать так же с собственными детьми. Ничего подобного. Научно доказано, что большинство родителей, подвергавшихся жестокому обращению в детстве, впоследствии бьют своих детей.

Поэтому вскоре после рождения дочери я записалась в клинику при психологическом факультете университета, чтобы избавиться от попадания в ту же колею. Меня попросили письменно изложить свой опыт, после чего назначили прием. Я очень нервничала: в моей семье было принято считать, что к психологу обращаются только психи. Чего мне ждать?

Я поднялась на второй этаж университетского здания на Удеманхюйспорт. Меня ждал человек в очках, сдвинутых на кончик носа.

— Ну-с, скажу вам прямо. Я ничем не могу помочь. Чтобы разобраться с вашими проблемами, нужно лет пятнадцать психотерапии, а такого рода помощь мы не оказываем. Мы помогаем студентам с трудностями в учебе или проблемами концентрации, а случаями, подобными вашему, мы не занимаемся.

Я снова оказалась за бортом. Моя первая встреча со службами помощи оказалась безуспешной, но я не сдавалась. Второй психолог решил посадить меня на таблетки, но этого мне не хотелось. Третий оказался подонком. Время шло, толку не было.

А потом я наконец нашла Лисбет.

Она не мычала что-то вроде «Мм-даа, а как вы к этому отнесетесь?», а действительно откликалась. Я хотела разобраться в своем прошлом, и она показала мне, как нужно интерпретировать непонятное поведение отца. Я поняла, что он тоже был жертвой своего детства и впал в навязчивое повторение. Его отец, а мой дед, бил и отнимал все любимое, точно так же, как он впоследствии поступал с нами.

В ответ на мои расспросы мой дядя Геррит рассказал, что дед был жестоким человеком. Их семья переехала в Амстердам из Дирена. О причинах дядя Геррит не распространялся, но это было как-то связано с дедом, гибелью человека и негашеной известью.

Он рассказывал мне, что дед был суров со всеми своими отпрысками, но отцу доставалось больше всех. Считалось, что он все делает не так, и наказывали его несоразмерно проступкам. Отец разводил голубей, и как-то раз дед открутил головы всем его драгоценным птичкам и выбросил их на помойку. Наверное, это было ужасно. Но почему тогда его братья выросли настолько другими?

У дяди Геррита была парикмахерская, в которой он работал вместе с женой и дочерью. Дядя Фред с женой разводили кошек и растили дочь. А дядя Йоп воспитывал детей жены, поскольку собственных у него не было, и торговал в своей табачной лавке в квартале Де Пип. Никто из них не третировал своих жен, как это делал отец. Наоборот, у них прекрасно получалось ладить с супругами. Они были добрыми и заботливыми отцами своим детям. Они не злоупотребляли выпивкой и не отличались агрессивностью или буйством характера, не испытывали помрачений рассудка.

Из всех четверых братьев, выросших в одной и той же семье при одних и тех же обстоятельствах, лишь мой отец стоял особняком.

Я спросила у Лисбет, как такое возможно. Как мог мой отец в кровь избивать маленьких детей и беззащитную женщину? Почему на следующий день он не испытывал ни малейших угрызений совести? И вообще, посещало ли его хоть когда-то чувство вины по поводу содеянного?

Это необъяснимо, мы просто не знаем этого, сказала мне Лисбет. Это просто его огромное несчастье — и ваше тоже.

Я рассчитывала получить однозначный ответ, но раз его не было, решила, что это был собственный выбор отца: он ведь и не пытался обходиться с нами как-то иначе, не так, как обходились с ним. Я подумала, что только он виноват в том, что вымещал на нас свое беспросветное прошлое, даже не задумываясь, какие причиняет страдания.

Ему было хорошо, а нам очень плохо.

Он был всего лишь невероятным эгоистом, и это в очередной раз со всей очевидностью проявилось, когда я стояла у его постели в больнице.

Отец полностью излечился от рака. Потребовалась только операция по удалению поджелудочной железы, которая прошла успешно. Ему назначили инъекции инсулина и запретили употреблять алкоголь.

Что именно произошло с ним дальше, неясно.

Пить он продолжил в тех же количествах, что и раньше, поскольку без пива не мог. Не знаю, колол ли он инсулин. Ходили слухи, что он умер от передозировки инсулина, при этом непонятно, была она намеренной или он просто неумело обошелся со шприцом. Я считаю, что для самоубийцы отец был слишком самодовольным человеком.

Мы узнали о его смерти, когда тело было уже в морге. Больница не сообщила нам точную причину. Нам сказали только, что он умер.

— Ладно, а что теперь? — спросила я у мамы.

— Надо хоронить его. Организовать похороны. Сможешь этим заняться?

— А почему я должна заниматься его похоронами?

— Так принято.

— Так принято? Я не испытываю к этому человеку никаких чувств. Пусть его новая подруга этим занимается.

— Да она сама алкоголичка, приходила спрашивать, может, мы это сделаем, — вздохнула мама.

— Ну тогда попроси Герарда или Соню. Я не хочу больше появляться в том доме, мама. Я боюсь, что там все еще витает его дух, вдруг он меня схватит.

Мама рассмеялась.

— Не глупи. Он умер, так что просто займись этим делом. Вим тоже считает, что это тебе нужно поручить. Он мне уже позвонил.

Вим тогда отбывал срок за похищение Хайнекена.

— А что он сказал?

— Ему уже сообщили. Он сказал: «Отлично. Вовремя Лысый помер». Он хочет быть на похоронах, чтобы побыть денек на воле. С ним будет парень, с которым они вместе сидят, он тоже хочет провести день на свободе.

— А кто это?

— Понятия не имею. Какой-то сокамерник, который хочет выйти на один день. Похороны — уважительная причина, их отпускают попрощаться.

— Понятно.

Я устроила похороны. На церемонии брат был под конвоем полицейских. Кроме них, были Герард, Соня, поддатая подруга отца, представитель «Хайнекен», мой дядя и совершенно посторонний человек — тюремный кореш Вима.

— Кто-то скажет слово? — спросил распорядитель.

Я посмотрела вокруг. Никто не отреагировал. Обычно в таких случаях вспоминают что-то хорошее о покойнике, но добрых слов ни у кого не нашлось, не говоря уже о приятных воспоминаниях.

Молчание нарушил Вим, который подтолкнул меня вперед:

— Ты говори.

Опять я. Я не могла сказать о нем ни единого доброго слова, а врать мне совершенно не хотелось.

— Каждый из нас знал отца по-своему. И простится с ним каждый по-своему. — Это было единственное, что пришло мне в голову.

* * *

После похорон надо было расторгнуть договор аренды и очистить дом, мой родительский дом. Мама тоже пришла. Мы были поражены увиденным: четыре этажа и дворик были завалены разным барахлом, старьем, которое отец покупал или откапывал на помойках во время ежедневных прогулок со своей подругой. На каждом этаже оставалось не больше квадратного метра свободного места. Все остальное было забито под потолок.

Повсюду я натыкалась на какие-то старинные вазочки и бусы, надписанные моим именем. Похоже, этот хлам предназначался для меня, но никогда не вручался лично. А теперь было уже поздно.

Я подумала, а вдруг он все-таки любил меня, несмотря ни на что, но сразу вспомнила, что любить он был неспособен в принципе.

 

Бо (1991)

— Ас, посмотри повнимательнее. Тебе не кажется, что у нее что-то с глазами? — обеспокоенно спросила у меня Соня.

Она только что родила Бо — так они назвали свою вторую дочку. Соня приходила в себя в родильной палате, колыбелька Бо стояла рядом с ее кроватью.

— А что врач говорит? — спросила я.

— Они говорят, что-то не в порядке.

— В каком смысле не в порядке?

— Они считают, что у нее синдром Дауна. Этого же не может быть, правда, Ас?

— Почему они так считают?

— Определили по глазам. Они говорят, у нее опухшие глаза.

Я внимательно рассматривала мою новорожденную племяшку.

— Я ничего такого не вижу. А на что нужно обратить внимание?

— Они пока не уверены. Собираются делать какие-то анализы. Ох, Ас, скажи, ведь с моей малышкой все в порядке? Посмотри на нее. И у Фрэн тоже были такие же припухшие глазки, правда ведь? — Соня всхлипнула.

Я решила успокоить ее.

— Ну да, и у Фрэн тоже были припухшие глазки. Ерунда какая-нибудь, надо просто подождать.

Я смотрела на Бо.

— У нее такой чудесный носик. Радуйся, она вся в нас.

— Тебе не кажется, что у нее что-то не то с язычком? — спросила Соня.

— Хм, ну такой забавный маленький язычок. Не знаю, что в нем не то. Она просто чудо, и такая спокойная!

— При мне еще ни разу не плакала, — сказала Соня.

— А где Кор? — спросила я.

— Пытается получить разрешение на свидание. Она родилась на месяц раньше, так что он даже еще прошение не успел подать. Наверное, скоро приедет. Роды он и так уже пропустил.

— Ну Кор вообще вида всей этой кровищи не переносит.

— Можешь привезти младенческие фото Фрэнсис? Они хотят сравнить ее с Бо, — попросила Соня.

Когда я вернулась в больницу, Кор уже приехал. Начальник тюрьмы предоставил ему разрешение сразу же. Он сидел у изголовья кровати Сони. Оба плакали. Они только что разговаривали с врачом о Бо.

— У нее синдром Дауна. Теперь уже точно, — сказала Соня, не успела я зайти в палату.

— Понятно, — вздохнула я.

— Асси, пойдем-ка со мной, — сказал Кор, и мы с ним вышли из палаты. У окна в конце коридора он остановился. Мы стояли друг напротив друга. Сдерживая слезы, он пробормотал: — У ребенка Даун. Как же так, Асси?

Он отвернулся к окну, кашлянул и сказал, не оборачиваясь:

— Я не смогу растить ее. Не смогу. Я не так живу. Я еще на волю не вышел, а надо растить ребенка с особенностями развития. Это в моем-то мире, где полно придурков и всякой херни. — Он повернулся ко мне: — Понимаешь? Я и для Фрэнсис нормальным отцом не был ни единого дня. Только в тюрьме сидел.

— Да, я хорошо тебя понимаю, — кивнула я. — Растить этого ребенка в вашем доме было бы неправильно. Скажу прямо: вы оба совершенно не годитесь для такого.

В этом я была полностью уверена. Я была согласна с Кором: ни он сам, ни Соня не обладали достаточным терпением, дисциплиной и выдержкой, необходимыми родителям необычного ребенка. Даже сейчас их дом вела моя мама.

— Соня не сможет, — сказал он. — Она с таким не справится. С ума сойдет. За нее и так все Стин делает, если честно.

Хорошо, что Кор понимал пределы их возможностей и что не стоит экспериментировать с воспитанием девочки с особенностями развития только потому, что расстаться с ней мучительно больно.

— Считаешь меня плохим отцом, наверное? — спросил он.

— Нет, считаю, что ты реалист. Это лучший выход.

— Поможешь с этим?

— Хорошо.

— Еще я думаю, что Соне не надо больше видеть ребенка. Чтобы не слишком привязаться к нему.

— Согласна, — кивнула я.

* * *

Мама, Вим и я были уже дома, когда приехали Соня и Кор. Бо осталась в больнице. Соня прошла прямо в комнату Бо и попросила оставить ее одну. Я знала о решении Кора, но понимала, что мама будет категорически против.

— Мам, как ты думаешь, смогут Соня и Кор вырастить Бо? — осторожно спросила я.

— То есть?

— Мне кажется, их образ жизни совсем не подходит для этого ребенка. У них же сплошной переполох и кавардак. Соня все время занята Кором. Нет покоя, который нужен ребенку с особенностями развития.

— А я-то на что? Я же здесь, — сказала мама, как я и ожидала.

— Но ты ведь стареешь, — вздохнула я.

— Ну и что вы тогда предлагаете? — спросила мама, явно ожидая услышать от меня что-то нехорошее. — Избавиться от своего дитя? Ты мне это хочешь сказать? Вы с ума сошли? От своего собственного ребеночка? Просто потому, что она выглядит не как все? Да как вам не стыдно даже думать о таком!

Мама начинала выходить из себя. Я понимала, что это должно было случиться, но такие вещи при Соне говорить нельзя. Вим заметил, что мы с мамой цапаемся, и подошел поближе.

— Что не так, Стин? — спросил он.

— Отдайте Бо мне. Я буду о ней заботиться! — воскликнула мама.

— Нет. Ты тоже не сможешь. Старовата ты для такого. Кор уже решил. Так будет лучше.

Мама всхлипнула. Она понимала, что спорить с Вимом бесполезно.

— С ума вы все посходили, — прошептала она.

Наверху Соня сидела в полном оцепенении на полу у кроватки Бо, уронив голову на колени. Я присела рядом.

— Давай я все организую, ладно, Сонь?

Она кивнула. С телефона в спальне Фрэнсис я позвонила в фонд Уильяма Схриккера.

Бо оставалась в больнице, пока социальный работник не сообщил, что ей нашли кормилицу. Дважды в день Кор ездил покормить ее из бутылочки и приласкать. Соне он запретил ездить с ним, и она послушалась. Она злилась, но понимала, что Кор прав.

Кормилицей была пожилая женщина, которая регулярно брала к себе детей с синдромом Дауна.

— Можете сами отвезти ее к ней, если не хотите, — сказали нам.

— Ас, я хочу отвезти ее сама. Хотя бы это для нее сделаю. Поедешь со мной? — с тяжелым вздохом спросила Соня. — Одна я не могу.

— Конечно. А Кор не против?

— Я просто должна это сделать, нравится ему или нет, — твердо заявила Соня.

Мы вместе поехали в больницу. Соня собрала и упаковала все вещи Бо.

— Кор ведь не знает, верно? — спросила я.

Она оборвала меня.

— Ему необязательно все знать. Она и мой ребенок, знаешь ли. Я девять месяцев ее под сердцем носила!

В больнице мы сразу направились в родильное отделение. Нас повели в отдельную палату, где была Бо. Соне предстояло увидеть ее впервые за несколько дней.

— Вот она, — выдохнула Соня. Она подошла к колыбельке и бережно взяла Бо на руки. — Солнышко мое, иди к своей мамочке.

С Бо на руках она обернулась ко мне со словами:

— Мы действительно правильно поступаем? Может, просто взять ее домой? Она была со мной девять месяцев, а теперь я отдаю ее чужим людям, отрываю от родной мамы. Что я делаю? Она будет по мне скучать? — Соня расплакалась.

— Не знаю, Сонь. Правда не знаю. — Я тоже плакала.

— Мне так плохо. Я вдруг засомневалась, — прошептала она.

— Тебе решать, Сонь, это только твое решение. Но если сейчас оставишь ее у себя, передумать будет уже нельзя. Попробовать, получится или нет, не выйдет. Вот тогда Бо будет действительно очень больно.

— Понимаю, — кивнула она.

Бо ехала на заднем сиденье Сониной машины в своей переносной колыбельке.

— Если мне там не понравится, заберу ее с собой, — сказала Соня.

— Разумеется.

Через час мы приехали по адресу, который дал социальный работник. Соня взяла Бо на руки и подошла к входной двери. Мы позвонили. Мы нервничали и переживали по поводу того, где нам придется оставить Бо. Дверь открыла приветливо улыбающаяся женщина. Она сразу же протянула руки навстречу Бо.

— Привет, малышка. Меня зовут Энн, — ласково сказала она.

Бо встретили радушно, и Соня сразу успокоилась. Энн оказалась милой спокойной женщиной, и Бо спокойно лежала у нее на руках.

— Нам пора, — вздохнула Соня через пару часов. Наступил момент ее расставания с Бо.

— Приезжайте, всегда буду рада, — сказала Энн, понимая, как тяжело дается Соне это решение.

Мы вышли. Соня посмотрела на меня. Мы обе заливались слезами.

— Ты уверена? — спросила я.

— Нет, — рявкнула Соня, но резко встряхнулась, как бы освобождаясь от гнета ситуации, и пошла к машине.

Всю дорогу до дома мы промолчали. Дома Соня прошла в комнату Бо и погладила матрасик ее колыбельки. Пустоту, оставшуюся после Бо, Соня заполняла антидепрессантами, которые ей прописали.

Кор заполнял пустоту все большим и большим количеством выпивки.

Энн с любовью ухаживала за Бо, пока через пару недель ее не отдали в прекрасную благополучную семью, которая подарила ей чудесное детство и вырастила ее действительно замечательным человеком. Там Соне были всегда рады. Сперва она навещала Бо тайком, потому что Кор не позволил бы ей этого. А потом Кор согласился с желанием Сони знать, как живет Бо.

Она навещает Бо и по сей день.

 

Опять стырила? (1993)

Кор и Соня жили традиционным укладом, знакомым нам по нашему детству: мужчина был главой дома, работал и пил; женщина вела хозяйство и воспитывала детей.

Но в их кругах у женщины была еще одна задача: она должна была выглядеть наилучшим образом. Согласно царившему в этих кругах идеалу женской красоты, «наилучшим образом» означало быть загорелой платиновой блондинкой с большим бюстом. Обделенные чем-то из этого обязательного набора должны были приобретать недостающее в солярии, салоне красоты и клинике пластической хирургии.

Некий испанский врач специально приезжал в Голландию, чтобы доводить женские груди до желаемых их мужчинами размеров. На первой Сониной операции по увеличению груди присутствовал Кор. Соня скромно выбрала третий размер, но очнулась после операции с четвертым. Как только ей дали наркоз, Кор потребовал увеличить размер в соответствии со своим представлением о прекрасном. Картину дополняли крашеные накладные ногти, гардероб от «Версаче» и сумочка «Шанель».

Поскольку эти мужчины хотели именно таких женщин, все они выглядели одинаково. Отличались они только количеством драгоценностей, которым увешивали их мужчины, стоимостью часиков и марками своих машин. Состоятельность мужчины оценивалась по внешнему виду сопровождающей его женщины.

— Иди-ка, прошвырнись по магазинам. Вот тебе деньги, — говорил Соне Кор, собираясь с друзьями в загул. Часто он возвращался сильно пьяным, и Соня никогда не знала заранее, когда это произойдет. Иногда друзья просто оставляли его под дверью, едва стоящего на ногах.

Соня с трудом втаскивала Кора по лестнице наверх, в спальню. Она сажала его на кровать, снимала башмаки и брюки, аккуратно складывала одежду на стул. Убедившись, что муж уснул беспробудным сном, она извлекала из карманов аккуратно сложенных брюк всю наличность, оставляя лишь несколько банкнот, чтобы не возбуждать его подозрений.

После нескольких таких пьянок Кор стал замечать, что наутро у него остается совсем мало денег.

— Боксер, это ты у меня деньги забираешь? — серьезно спросил он.

— Да как я могу?!

— Мне казалось, что у меня больше денег оставалось.

— Кор, откуда мне знать, сколько у тебя при себе денег? Может, ты перед шлюхами в городе выделывался. А утром просто не помнишь, что было, да? Сам ведь всегда говоришь, если мне рассказывают, как ты опять телок клеил, — «пьяный был, не помню». Деньги тратишь на этих сучек, а я теперь отвечай, куда они у тебя деваются.

Соня терпеть не могла сидеть дома и ждать Кора. Так было до похищения, так было в течение восьми лет, проведенных им в тюрьме. Теперь нужно было ждать его из загулов. В такие вечера она выуживала из его карманов от трехсот до тысячи евро. На следующий день она тайно наслаждалась видом Кора, недоумевающего, куда делись деньги.

— Плохо дело, Боксер, если уж я не припоминаю, на что деньги потратил, — каждый раз говорил он, убедившись в том, что карманы пусты.

— Вот уж что плохо, так плохо, — соглашалась внутренне хихикающая Соня. — Может, тебе поменьше по городу шляться, а побольше дома бывать?

— Да уж, тебе это точно понравилось бы.

Как-то ночью Кор явился домой в дымину пьяным. Он дал отвести себя в спальню, но раздеться самостоятельно был не в силах, поэтому этим, как обычно, занималась Соня. Кор голосил, Соня тихо ворчала.

— Ложись со мной! — шумел он. — Я тебя так люблю, Боксер. Иди ко мне!

— И не подумаю, от тебя разит за версту.

— Ну, давай, Боксер, давай, приласкай своего маленького Корри! — еще громче вопил он.

— Тсс, тихо. Хорошо, приду, только кончай орать — ребенка разбудишь Соня примостилась рядом, и он положил на нее свою ручищу. Кор дышал парами алкоголя, а она лежала под его рукой и думала только об одном — карманы надо будет обшарить все равно. Вскоре раздался громкий храп — Кор погрузился в пьяный сон.

Соня очень осторожно высвободилась из-под его руки и тихо прошмыгнула по комнате в сторону его брюк.

Тем временем Кор почувствовал, что Соня выскользнула из его объятий и встала с постели. Он открыл глаза и увидел, как Соня змеей подползает к его брюкам. Он подскочил с криком:

— Попалась!

Соня вздрогнула от неожиданности, но сразу же заняла оборону:

— Что значит попалась? Что случилось, горе ты мое?

— Ты собиралась по карманам моим шарить, карманница нахальная! — смеялся Кор.

— Ты это с чего взял? Я пресс качала! — Отмазка была настолько нелепой, что Соня сама с трудом удержалась от смеха.

— Пресс качала? Ты перепутала, ты пальцы разминала, — все еще смеясь, сказал Кор.

Соня понимала, что ее застукали, но упорно все отрицала. С тех пор, когда у Кора случались пьянки, она «качала пресс».

Поутру Кор спрашивал:

— А где мои бабки, Боксер?

— Понятия не имею, — следовал ответ.

— Опять стырила?

— Не я. Это твои вчерашние шлюхи, наверное.

Это была ее сладкая месть за то, что Кор не держит тысячу раз данное обещание изменить свой образ жизни. Этого не происходило, и Соня продолжала «тырить».

— Опять ты за свое, Бокс, — улыбался Кор, зная, что таким образом его наказывают за распутство.

— А ты за свое! — получал он в ответ.

Эта игра растянулась на многие годы, и в итоге Соня «натырила» очень приличную сумму. Это позволило ей сбалансировать отношения и получить определенную независимость от Кора.

Пока Вим не решил, что о независимости Сони должен позаботиться он.

 

Амстелвен (1997)

После нескольких недель поисков Вим с помощью Виллема Эндстра нашел на улице Антон Струйкстраат дом, который он арендовал для Сони, чтобы у нее с детьми наконец появилось собственное жилье. Соня оценила помощь Вима. Несмотря на разногласия с Кором по поводу способов разрешения конфликта с Миреметом и Клеппером, он не бросил на произвол судьбы ни ее, ни Кора. Соне действительно хотелось верить, что Вим на их стороне, что он не предатель.

Настало время решать, что делать дальше.

— Что нам делать, Кор? — спросила Соня. — Мы что, переезжаем за границу?

На что последовал ответ Кора:

— Ну уж нет, меня не выгонишь. Я возвращаюсь.

И Соня принялась искать другое жилье. На Антон Струйкстраат «крысы по двору бегали».

Фрэнсис ходила в начальную школу в Амстелвене, и когда Ричи исполнилось четыре, Соня отдала его туда же. В этой школе учились и кузены Ричи — дети Герарда, так что он мог видеть знакомые лица. Переезд в Амстелвен выглядел бы вполне логичным.

Соне предложили арендовать дом на улице Катарина ван Реннеслаан. Поскольку Вим помогал ей с предыдущим домом, она попросила его посмотреть и этот. По его мнению, дом выглядел прилично, и он посоветовал Соне его снять.

Единственная проблема — предыдущий арендатор хотел, чтобы ему компенсировали затраты на сделанные им улучшения. Соня отдала деньги, «натыренные» у Кора, на хранение Виму. Теперь она попросила частично вернуть их.

Вим отреагировал крайне резко.

— Теперь еще про деньги заныла? Сколько-сколько, двадцать тысяч? Нет у меня ничего сейчас, Бокс. Продам красный дом — тогда бабки появятся. А сейчас ничего нет, и не суйся больше ко мне. И так от твоего мужика мне один головняк, тут ты еще чего-то требуешь!

Ошеломленная таким отпором, Соня побоялась настаивать.

— Ну как дом, понравился? — спросила я, заглянув к ней тем же вечером.

— Дом нормальный, вот только Вим опять взбесился. Сказал, что не может отдать мне деньги, потому что у него их нет.

— Что значит — у него их нет?

— Говорит, он на нуле. Что-то продавать собирается. Красный дом какой-то. Когда продаст, вернет.

Но Соня так ничего и не получила. После того как она обратилась к Виму за своими деньгами, он стал частенько наведываться к ней с рассказами о том, как плохо поступил Кор, отказавшись платить миллион, потому что без этого проблемы не решаются. Идея была все та же: лучше бы ему раскошелиться.

Соня предложила Виму сказать это непосредственно Кору, но он не захотел. Они с Кором не разговаривают, так что лучше пусть Соня скажет. Это же ее супруг, следовательно, ее тоже касается.

Но Соня боялась. Последний раз, когда она только заикнулась о выплате, Кор страшно рассвирепел. Она знала точно: Кор платить не будет.

А потом Вим снова появился у Сони и предложил решение. Если Кор отказывается, за него заплатит Соня. Он рассчитается ее деньгами, которые у него на хранении. Это было сообщено так, будто Соне делается огромная любезность.

Соня потеряла все свои накопления. Сначала она возмутилась, а потом даже обрадовалась: она же спасает жизнь своему супругу и детям. А деньги — не главное.

Тем временем конфликт с Миреметом и Клеппером превратился в ссору между Кором и Вимом. Вим хотел отделиться от Кора, в том числе и в финансовом плане. С него хватило проблем, связанных с безудержным пьянством Кора, и он хотел идти дальше самостоятельно.

— Да он просто кидает меня, Асси. Говна кусок. Мы всю дорогу были вместе, а теперь он типа хочет отделиться. Я из него человека сделал, в дело ввел. Всем, что у него есть, он обязан мне, а как слегка заштормило, соскакивает. Шутки, на хрен, шутит, да? — возмущался Кор.

Но Вим не шутил. Он продолжал настаивать на отделении и на разделе капитала, нажитого ими с помощью Робби Грифхорста на шести миллионах гульденов, оставшихся от выкупа за Хайнекена. В конце концов Кор согласился.

— Забирай, что хочешь, — сказал он Виму.

Вим забрал игорные заведения и секс-клуб на улице Ромпотстраат. Поскольку он не мог владеть ими легально, их оформили на Виллема Эндстра. Кор забрал себе публичный дом Ахтердам. К октябрю 1996 года раздел был завершен.

С этого момента Вим начал все более и более открыто вести дела с группировкой Миремета. Он утверждал, что вынужден это делать, чтобы выжить после конфликта с Кором.

— Он предатель, иуда. Теперь лижет Миремету с Клеппером, — говорил Кор.

Тогда я не могла поверить, что Вим может войти в группировку, которая пыталась убить моего зятя, сестру и племянника.

— Слушай, Ас, нельзя насильно заставить человека дружить с теми, кто хотел убить его родных, — говорил Кор, и он оказался прав.

Вима не заставляли дружить с Миреметом. Он хотел этого сам.

Хотя мне было стыдно за решение Вима и, как мне казалось, проявленную им слабость, но я заставляла себя считать, что он пошел на все это ради нашего спасения. Под давлением фактов эта убежденность рассыпалась.

Как-то раз в начале 2007 года Вим и Миремет зашли в мой офис на улице Тиль Уленспигелстраат в квартале Бос ен Ломмер. Было воскресное утро, и в офисе, кроме меня, не было никого.

— Вон там, — сказал Вим, указывая на один из офисных телефонов. Не посчитав необходимым представиться, Миремет прошел к телефону и стал звонить.

— Ты что делаешь, Вим? Попросить нельзя было? — спросила я.

Он не отвечал. Они с Миреметом весело пообщались друг с другом, как будто не замечая моего присутствия, и ушли.

Я кипела от злости, понимая, что меня использовали и мой брат нарушил мою обязанность хранить адвокатскую тайну. Он явно хотел впечатлить Миремета. Не из боязни, а чтобы втереться в доверие. Схожим образом он поступил и в другой раз: сказал, что у него есть для меня работенка, и привел меня в кафе по соседству, где уже ждал Миремет.

Миремету нужен был адвокат, и Вим сказал, что у него есть один на примете. У него же сестра адвокат! Миремет заинтересовался и велел меня вызвать.

Он начал объяснять, что должны делать его адвокаты: приносить нужные вещи в тюрьму, передавать сообщения, рассказывать о других своих клиентах и показывать их документацию. Он сказал, что готов подумать о том, чтобы нанять меня.

Брат поставил меня в сложное положение. Он вынуждал меня сделать выбор между преступным миром и обычной жизнью. И была ли у меня на самом деле возможность выбирать?

Напротив меня сидел маньяк, а рядом с ним — подлизывающийся к нему Вим. Я хотела отказаться, но вместе с тем боялась это сделать. Я понимала, что если соглашусь, со мной будет покончено. Я стану их собственностью, меня можно будет шантажировать. Они затащат меня в свои дела, и отвертеться я не смогу. Прощай, независимость, к которой я стремилась все эти годы.

Я этого совершенно не желала.

Как бы страшно мне ни было, но нужно было найти в себе силы отказаться. По дороге в кафе Вим объяснял мне, как произвести на Миремета благоприятное впечатление. Стало быть, нужно делать все наоборот. Надо сойти за слабачку, чтобы Миремет сам мне отказал. Я сделала большие глаза и стала врать, что занималась только консультациями и в тюрьму заходила только на свидания с братом. Процитировала длинный список правил, которые нельзя нарушать адвокатам, дав понять, что никогда ничего не нарушала, и что, поскольку Департамент юстиции не спускает с меня глаз, риска со мной будет много, а толку мало.

Миремет разочарованно взглянул на Вима. Эта нудная сучка совсем не тот адвокат, который ему нужен.

Я выкрутилась.

Вим отвел меня обратно в офис. Он был зол, ведь я могла составить представление о том, чем занимается Миремет. Я строила из себя дурочку и не спорила с ним, понимая, что он рассвирепеет еще больше. Сама я внутренне кипела — он не просто хотел сдать меня этому маньяку, он же совершенно очевидно решил вести дела с уголовником, отдавшим приказ расстрелять его зятя, сестру и племянника. Я была потрясена бесстыдством, с которым он вообразил, что я смогу о чем-либо договариваться с подобным человеком.

Но Вим продолжал делать вид, что все это совершенно естественно.

Некоторое время спустя он позвонил мне в дверь.

— Давай ко мне в машину.

Он сказал, что только что вернулся из-за границы, где прикупил несколько часиков. Открыв багажник, он произнес:

— Это тебе. — И протянул мне красивую коробку с часами «Шопард» белого золота.

Я была удивлена. Помимо каких-то кукол и сотни гульденов после похищения Хайнекена, я никогда не получала от Вима ничего, кроме проблем.

Оказывается, часы были куплены не для меня, а для одной из подружек, которой они не понравились. А поскольку они были куплены за границей, вернуть их в магазин невозможно. В багажнике лежали еще две коробки, и по их виду я поняла, что это тоже часы.

— Клепперу и Миремету, — сказал он.

Клепперу и Миремету, с которыми, как считается, он никак не связан!

Действительно ли Вим не замечал, насколько все это мне претит? Меня просто выворачивало наизнанку от отвращения. Все это лишний раз доказывало, что он переметнулся в банду Миремета. И он рассчитывал, что я отнесусь к этому нормально?

Мне было крайне стыдно за брата. А Виму было совершенно все равно. Больше никаких вечерних попоек с Кором — теперь он ужинал в «Гараже» в компании Эндстра и Миремета. На день рождения Фрэнсис он не пошел, зато присутствовал на вечеринке по поводу дня рождения дочки Миремета Келли, причем даже взял с собой Майке. Вместо Ричи он играл теперь с его одногодком — сыном Миремета Барри. Отмечать с нами день рождения Сони он не стал, зато отпраздновал день рождения жены Миремета Рии. По случаю ее тридцатипятилетия был запланирован круиз на яхте, и Вим пригласил на него Эндстра.

Вим нашел себе новую семью.

Мы виделись, только когда становились ему нужны.

 

Канны (1997)

Через год после первого покушения на Кора мы — Кор, Соня, дети и я — отдыхали в Каннах. Я приехала через пару дней после них, и Соня сразу же отвела меня в сторонку.

— Знаешь, кто еще здесь? — нервно спросила она.

— Нет, а кто?

— Миремет! С женой и детьми.

— Не может быть!

— Правда.

— Не может быть! А что Кор?

— Кор говорит, ведите себя нормально, не подавайте вида.

— Ладно, но это будет непросто, — вздохнула я.

— Раз Кор велит, значит, надо постараться.

— Конечно.

Мы позавтракали все вместе, и я осталась за столом вдвоем с Кором. Мы смотрели на пляж, где загорали Миремет и его жена со своей сестрой.

— Дружки его теперь. Представляешь, Ас? — Кор покачал головой. — От того, что он творит, просто с души воротит. Могли ведь Ричи убить.

Я кивнула.

— Иуда он. Храни меня бог от друзей, а уж от врагов я сам оборонюсь. Но такого я никак не ожидал.

— Да никто такого не ожидал, Кор, — сказала я.

— Ладно, веди себя с ними нормально и держи ухо востро.

Соня тоже была на пляже. Мы увидели, как к ней, мило улыбаясь, подошла жена Миремета. Соня любезно раскланивалась с ней.

— Боксер свое дело знает, — сказал Кор.

— Да уж, Боксер может, — кивнула я.

Соня подошла к нашему столику.

— Она пригласила нас в гости на завтра! Совсем, что ли, они рехнулись?

— А ты что? — спросил Кор.

— Согласилась. А что я еще могла сказать? Сам же велел вести себя нормально!

— Молодец, Боксер. Смотреть в оба, ушки на макушке. Асси, ты едешь с ними. И ведешь себя нормально.

* * *

На следующий день мы поехали из отеля в дом к человеку, пытавшемуся убить Кора, Соню и Ричи. Тогда все они сидели в машине. Сейчас в машине снова были Соня и Ричи. Дети сидели сзади. Что нас ждет? Хотят просто сделать дружеский жест, как будто ничего не происходит, или собираются прикончить нас?

— Дурдом, Асси, и зачем мы только это делаем? — воскликнула Соня.

— Точно дурдом. Но успокойся. Ради детей. Они могут сорваться, и начнется неизвестно что.

Остаток пути мы делали вид, что едем веселиться. Шутили и дурачились, но смех наш был по большей части нервным. Через полчаса мы подъехали к дому с воротами, которые открылись при нашем приближении.

— Домик-то, похоже, волшебный! — нервно хихикнула Соня.

Нас гостеприимно встретила жена Миремета. Мы прошли через сад к бассейну, у которого сидел этот человек и читал газету. Кудрявые волосы, круглые очки. Наполеоновский комплекс: главные беды всегда от коротышек, они таким образом самоутверждаются.

— Всем привет! — крикнул он нам от бассейна.

— Привет, — хором сказали мы с Соней. Ладно, успокоились. Похоже, что все будет нормально.

— А можно я в бассейне искупаюсь? — радостно обратился Ричи к Миремету.

— Конечно, иди и плавай сколько влезет, — сказал человек, едва не лишивший этого ребенка жизни.

На моих глазах происходило нечто прямо-таки непостижимое. Соня заметила мое оцепенение и пихнула меня.

— Кофе не желаете? — она повторила вопрос, обращенный ко мне официанткой, но ее взгляд требовал, чтобы я вела себя нормально.

— Да, с удовольствием.

Ричи весело возился в воде с детьми человека, сидевшего у противоположного края бассейна. Им явно было хорошо. Мы с Соней были паиньками. Совершенно не подавали виду, что знаем истинное положение дел. Знание могло оказаться смертельным. Истинное счастье — в неведении.

Через пару часов этого представления мы уехали. Мы были полностью вымотаны. По возвращении в отель Кор сразу же спросил:

— Ну что видели, что слышали?

— Ничего. Они включили дурака, и мы тоже, — ответила Соня.

 

Жизнь после покушения (1996/1997)

Кор вернулся из Бельгии в Голландию и поселился в Вифхюйзене на вилле с теннисным кортом, джакузи на открытом воздухе и переделанным в клубный дом сараем, который он назвал «Шалман». Там были бильярд, огромный телеэкран, на котором можно было наблюдать за скачками или любыми другими соревнованиями, где он ставил, и несколько холодильников, забитых спиртным.

Родные, друзья и деловые партнеры постоянно тусовались у Кора. Праздник продолжался. Утренний теннис, послеобеденный бильярд, кое-какие дела в промежутках, а все остальное время — карты и выпивка. И выходить никуда не надо — есть собственный закрытый клуб.

После покушения он избегал появляться в Амстердаме и в любых местах, которые регулярно посещал раньше. Он постарался заново восстановить жизнь с того момента, когда на нее грубо посягнули в тот жуткий день на Дейрлоостраат.

Но жизнь была уже другой. Поскольку покушение не удалось, приходилось постоянно опасаться следующего.

Кор постоянно высчитывал, откуда, как и когда может появиться киллер, и принимал чрезвычайные меры предосторожности. Бронированный автомобиль с водителем высаживал его в нужном месте и забирал оттуда же, чтобы он не находился на улице дольше необходимого. Никакого четкого режима, никогда не задерживаться в одном месте, никаких предварительно согласованных встреч, в максимальной степени избегать совместных поездок с детьми, проверять днище машины на наличие бомб. После покушения все это стало частью повседневности.

Совместная жизнь с Соней и детьми перестала быть чем-то само собой разумеющимся. Присутствие Кора означало риск. Соня решила, что жить вместе слишком опасно, поэтому она поселилась в Амстелвене. Кор оставался в Вифхюйзене в окружении свиты друзей, каждый из которых чем-то помогал ему в быту: один возил его на машине, другой закупал продукты и готовил, еще один ухаживал за садом. Кор же занимался делами, выпивкой и картами, не вылезая из «Шалмана».

Часто на денек приезжала Соня с детьми, а Кор регулярно ночевал у них, впрочем, без какого-то определенного расписания.

Так было и ночью 6 октября 1997 года. Соня и Кор спали, Ричи, как всегда, спал между ними. В пять утра их разбудил жуткий грохот — это выломали входную дверь.

— Полиция! Полиция!

Буквально через пару секунд полицейские спецназовцы выволокли Кора из постели и надели ему на голову мешок.

— Нет-нет-нет, нельзя ему на голову мешок, он задохнется! Мамочка, папа задыхается! — закричал, увидев это, малыш Ричи. От всего происходящего он ужасно испугался.

— Ты идешь вниз, садишься на диван, оттуда — ни с места, — приказали Соне.

Она отвела Фрэнсис и Ричи вниз, они сели на диван. Соне было запрещено прикасаться к чему-либо и звонить по телефону.

— Деньги, оружие в доме есть? — спросил один из следователей.

— Нет, — сказала Соня.

— А вот и есть! — воскликнул Ричи. Он соскочил с дивана и, подбежав к гардеробу, вытащил из-под одежды толстую пачку купюр. — Это же папины! — заявил он отбирающему у него деньги следователю.

Примерно тогда же, когда в доме Сони выламывали дверь, у меня зазвонил телефон:

— Говорит надзорный судья Дж. М. Сейчас мы с вашим братом Виллемом, и он не может найти своего адвоката, Брама Мошковича. Он попросил, чтобы мы обратились за помощью к вам.

— Что, прямо сейчас? — спросила я удивленно.

— Да, и как можно скорее, пожалуйста. Мы не можем ждать слишком долго, — ответил судья.

— Хорошо, еду, — сказала я, начиная злиться.

Вим заставил их звонить мне, хотя я всячески старалась, чтобы нас не связывали друг с другом. Даже не сомневайтесь, теперь все судейские будут считать меня его консильери.

Позор.

Еще хуже было то, что мы с надзорным судьей Дж. М. знали друг друга — совсем недавно я оспаривала в суде его обвинительное заключение. Моя репутация погибнет, но и Виму я не могла отказать. Но он-то мог хоть однажды проявить немного уважения к моей жизни и моим делам?

В расстроенных чувствах я поехала к Виму на улицу Ван Лейнберхлаан. Прибыв на место, я представилась, и меня впустили в квартиру. Я поймала на себе взгляд надзорного судьи, работавшего в гостиной. Вот она, холлендеровская сестрица, явилась по первому свистку своего старшего брата. Они, разумеется, считают, что я только притворяюсь порядочным адвокатом, а на самом деле обслуживаю интересы преступного мира.

Посреди комнаты стоял Вим. Рядом была Майке. Ситуация была деликатной. Я всегда старалась отделять свою профессиональную деятельность от личной жизни, и вот, пожалуйста, надо оказывать юридическую помощь члену семьи. Тем не менее надзорный судья не подал виду и повел себя совершенно профессионально.

— Ваш брат подозревается в отмывании денег и участии в преступном сообществе по торговле гаш…

— Это он про Кора! — вмешался Вим, а я подумала — как же он может говорить это в присутствии полицейских? Разойтись — ведь не значит стать лояльнее к Департаменту юстиции, чем к Кору?

— Можете наблюдать за нашими действиями, но никоим образом не вмешиваться, — сказал мне надзорный судья, как бы не заметив ремарки Вима.

— Разумеется, — кивнула я.

Я подумала, что если подозревают и Кора, то они наверняка уже у Сони. Как там она? Как дети? Кор? Я следила, чтобы обыск проходил в соответствии с законодательством.

— У вас есть машина? — спросил Вима надзорный судья.

— Да, внизу стоит, — ответил Вим.

— Дайте нам ключи. Мы хотим обыскать ее.

Вим передал ему ключи и сказал мне:

— Иди с ними. Не спускай с них глаз.

Я пошла к запаркованной на улице машине. Полицейские открыли багажник и достали из него толстую связку документов. Это были планы развития квартала красных фонарей, подготовленные в городской администрации.

Я встревожилась. На фоне слухов о деятельности Вима в квартале красных фонарей такая находка была совсем некстати — она могла послужить их подтверждением. Обыск в квартире подходил к концу. Когда все ушли, я осталась с Вимом и Майке.

— Все из-за этого жирного скота. И надо ему было с гашишем связываться! — раздраженно сказал Вим. — От него одни проблемы. Думал, избавился от него, но нет — он все продолжает.

Меня очень обидело, что он наезжает на Кора при Майке, сам-то отнюдь не святой. Связи с торговцами недвижимостью не превратили его в законопослушного гражданина. Вим по-прежнему тусовался с крупнейшими голландскими наркобаронами, и какая разница, как их зовут — Кор ван Хаут или Миремет и Клеппер?

Волнуясь все сильнее, я поехала от него прямо к Соне. Звонить в дверь не потребовалось — ее просто не было. Внутри царил хаос, Соня наводила порядок. Ко мне подбежал Ричи.

— Асси, Асси, папу легавые забрали!

— Да ты что, малыш?

Я сказала Соне:

— Я только что от Вима. Они и там были.

— Где сейчас Вим? — спросила она.

— Дома, они не стали его забирать.

В комнату зашла Фрэнсис, мы обнялись.

— Как ты, милая? — спросила я.

Девочка выглядела бледной и заплаканной.

— Ох, Асси, я так перепугалась. Услышала удар и шум внутри. Тут же слышу, как по крыше люди бегают. Я решила, что напали отовсюду и сейчас нас будут убивать, что это новое покушение. Только подумала спрятаться в шкаф, как ворвались двое в масках и наставили на меня оружие. Я только тогда сообразила, что это легавые. Мне приказали оставаться в кровати, а я все равно могла только рыдать. Закричала, что хочу к маме с папой и побежала к ним в спальню. Они папе мешок на голову надели, мама визжит. Ричи у кровати плачет, трясется весь.

Я крепко обняла ее, чтобы успокоить. Второе поколение пострадавших от полицейских налетов. Нет ничего хуже, чем грубо оборванный сон, и теперь Фрэнсис всегда будет начеку по ночам.

— Злишься на папу из-за того, что случилось?

— Нет, мне так жалко его было, с мешком на голове. Ему разрешили только футболку надеть, забрали прямо в трусах. Они его толкали, орали на него. А он такой: «Спокойно, я буду сотрудничать!» Ужас, — всхлипнула Фрэнсис. — Мне еще повезло. Подружка собиралась у меня ночевать, но в последний момент все отменилось. Представляешь, какого страху она бы здесь натерпелась?

— Точно повезло. Она бы такой ужас на всю жизнь запомнила.

— А меня бы из школы исключили, — сказала Фрэнсис.

Бедняжка Фрэнсис. Она всего лишь четырнадцатилетний подросток, который хочет не выделяться на фоне сверстников и жить самой обычной жизнью. И она не винит своего отца за то, что из-за него дом стал вверх дном.

— Браму Мошковичу позвонила? — спросила я Соню.

— Ну да, он сказал, что уже едет в участок.

Кора задержали в рамках расследования под кодовым названием «Час пик». Оно началось как розыск пропавшей части выкупа за Хайнекена, а затем переросло в операцию против хранения нелегального оружия и наркотиков. Для Сони с детьми настала очередная эпоха тюремных свиданий.

Кор, как всегда, хотел скрасить свое неприятное положение. Перед каждым свиданием Соня покупала две бутылочки детского шампуня, дочиста отмывала и заливала в них «Бакарди». После чего прятала их под мышками и тайно проносила в тюрьму. Она занималась этим и во время его предыдущей отсидки, только тогда она использовала молочные пакеты.

Заключение Кора проходило вполне приемлемо.

В ходе следствия стало известно, что существует видеозапись первого покушения. Департамент юстиции делал ее для собственных целей и никогда не обнародовал факт ее существования.

— Охренеть. Они таскали меня составлять словесный портрет, а у самих были его фото, — возмущалась Соня.

По мнению Департамента юстиции, обнародование видео могло бы помешать расследованию в отношении Кора ван Хаута. Оказывается, следствие по делу о его участии в наркотрафике важнее, чем раскрытие покушения на убийство Кора и его семьи. Кор и Соня подали иск об обнародовании записей, а Кор объявил о денежном вознаграждении каждому, кто предоставит сведения о виновных.

Однако суд не вынес решения в их пользу, мотивировав это тем, что обнародование видео нарушит право на неприкосновенность частной жизни тех, кто позволил полиции установить камеры в своих домах.

— Мне все равно, где находились камеры. Я просто хочу видеть его лицо. Хватит единственного кадра, чтобы я понял, кто это был.

Но нет, ни ему, ни Соне не позволялось видеть, кто в них стрелял.

— Вот так-то, Асси, они скорее дадут нам перестрелять друг друга, — сказал Кор. Он звонил, чтобы поблагодарить меня, что я пришла на суд по их иску оказать моральную поддержку.

* * *

В итоге Кор был осужден на четыре с половиной года, но должен был выйти в конце 1999 года. Он заключил сделку со следствием в лице прокурора Фреда Тевена.

— Кор хочет, чтобы ты к нему пришла, — сказала Соня.

— Конечно, давай в следующий раз сходим вместе.

— Нет. Он хочет, чтобы ты пришла в качестве его адвоката. Ему нужно кое-что с тобой обсудить.

До этого я никогда не посещала Кора в качестве адвоката. Моя попытка разделить работу и личную жизнь провалилась в тот момент, когда Вим заставил меня приехать к нему на обыск и конфискацию. И я рассталась с иллюзией, что меня когда-нибудь будут воспринимать вне моих родственных связей. Я строго придерживаюсь правил адвокатуры, а в остальном — пусть думают что хотят. Кор никогда ни о чем меня не просил, так что, видимо, дело было серьезное. Поэтому я поехала к нему.

В то время он сидел в тюрьме города Звааг. Мы встречались с Кором в адвокатском помещении. Сидели друг напротив друга и шептались.

— Я пошел на сделку. Меня подставили, Асси, со всех сторон, и я знаю, как это произошло. Хочу, чтобы и ты тоже знала. Но ты никому не рассказывай — ты же связана адвокатской тайной.

— Не дури. Я никогда никому ничего не рассказывала. Я по жизни обязана обо всем молчать.

— Понимаю, но я не об этом. Ты же можешь всегда сослаться на адвокатскую тайну перед Департаментом юстиции?

— Поняла, — ответила я, и Кор начал рассказывать.

После разговора я поцеловала его на прощание.

— Скоро буду дома, Асси, скоро увидимся.

* * *

— Ну? Зачем ему понадобилось с тобой встречаться? — спросила Соня.

— Не могу тебе рассказать, Сонь. Я связана адвокатской тайной, — ответила я.

— Да ладно, мне-то ты можешь рассказать?

— Нет.

— Хорош тебе, Ас. Речь-то о моем муже.

— Я знаю. Но я обязана соблюдать адвокатскую тайну при любых обстоятельствах.

* * *

Когда Кор сел, избежавший тюрьмы Вим стал снова наведываться к Соне. Было вполне ожидаемо, что после неудавшегося покушения Кор захочет отомстить. С момента нападения он стал запасаться оружием. Он собрал приличный арсенал и построил в подвале тир, где мог тренироваться в стрельбе в узком кругу.

Об этом узнал Вим и понял, что такую опасность надо устранить любой ценой. Он и его дружки постарались, чтобы об оружии узнала полиция. А выяснив у кого-то из окружения Кора, что он занимается и наркотиками, слили и эту информацию.

Вим убил сразу двух зайцев: отвлек внимание от своих инвестиций, сделанных за счет выкупа за Хайнекена, и обезоружил противника. Это был типичный Вим — если он не мог устранить человека с помощью пуль, то делал это с помощью Департамента юстиции.

Соня не желала больше видеть Вима. Долгое время она надеялась, что Кор ошибается, считая Вима перебежчиком. Но теперь отрицать это было невозможно. Она часто слышала от других, как он развлекается в обществе Клеппера и Миремета. Вим продолжал отрицать, что сблизился с врагами, но при этом постоянно просил у Сони видеокассеты для Барри — сына Миремета.

Кор велел ей пускать Вима и внимательно слушать, что он говорит.

* * *

Кор уже некоторое время сидел. После одного из свиданий с ним Соня приехала ко мне.

— Ты представляешь? — чуть ли не с порога закричала она. — Кор собирался продать Ахтердам, но покупателю велели отойти в сторону. К нему приходили Миремет, Клеппер и — как ты думаешь, кто? — нагнетала она напряжение.

— Понятия не имею.

— Вим! — воскликнула она. — С его подачи Клеппер сказал покупателю, что Ахтердам на самом деле их, и ему лучше не соваться в это дело. Провожая Клеппера, этот парень увидел, как Вим юркнул за дерево, чтобы его не заметили. Опоздал, его засекли. Ну что скажешь?

— Невероятно. И что дальше?

— Ну этот покупатель соскочил. Но Кор говорит, что дело не в этом. Главное, что Вим показал, на что он способен и чего хочет. А хочет он отобрать у Кора все.

— Ну Кор-то по любому свое отстоит, так ведь?

— Я в этом не слишком уверена. И я рада, что он сейчас на нарах. Ничем хорошим все это не кончится.

Оказалось, что это была не единственная причина ждать выхода Кора из тюрьмы с тревогой.

 

Роб

Спустя примерно год совместной работы с Бобом Мейером в офисе на Виллем Пийперстраат я поняла, что моя фамилия является помехой развитию моей адвокатской практики.

— Вы не родственница похитителей Хайнекена? — постоянно спрашивали законопослушные граждане, и по их интонациям было ясно, что они опасаются попасть на юристку, приходящуюся одному из похитителей сестрой.

Я никогда не врала и всегда отвечала:

— Да, это мой старший брат.

И каждый раз люди испытывали шок, и каждый раз они говорили примерно одно и то же:

— Как такое возможно? Он — уголовник, а вы — адвокат? Не поставит ли это нас с вами в заведомо невыгодное положение в суде?

К счастью, у меня получалось поладить с большинством клиентов, так что, получив ответ на этот вопрос, они все равно оставались со мной. Но с корпоративными клиентами все обстояло иначе.

Я собиралась специализироваться на германском хозяйственном праве, чтобы дистанцироваться от семьи, держаться подальше от криминала и не считаться «одной из этих Холледеров». Однако корпоративным клиентам небезразличен их имидж, и они не хотели иметь даже самого отдаленного отношения к похитителям Хайнекена.

Поэтому я была вынуждена заниматься в основном семейными спорами и уголовными делами, хотя и старалась избегать последних.

Однако оказалось, что для клиентов по уголовным делам моя фамилия выглядит большим преимуществом. И я занималась ими, вопреки своим опасениям — ведь мне, матери-одиночке, нужно было обеспечивать своего ребенка. Так что полностью дистанцироваться от родных не получалось.

Фамилия Холледер притягивала новых клиентов словно магнит.

— Вы правда, что ли, сестра Виллема Холледера? Ничего себе, я ж прямо фанатею от него.

Имидж Вима работал на меня, особенно если дело касалось не столь авторитетных персонажей, как он сам. Никогда прежде фамилия не приносила мне пользы, все происходило с точностью до наоборот. Сначала то, что я зарабатываю на неприемлемом для себя криминале, казалось мне несколько нечестным, но я убедила себя, что до последнего старалась, чтобы все было по-другому. Я посчитала, что особого выбора способов заработка на жизнь у меня нет, и примирилась с таким положением дел. Кроме того, с этой областью права меня кое-что роднило. Все мои клиенты на собственной шкуре испытали полицейские налеты, всех их швыряли на пол и прижимали к полу сапогом, заставляя со страхом ждать дальнейшего.

Точно так же, как и меня.

Я быстро входила в контакт с ними и с их родными. Будучи родственницей преступника, я действительно могла поставить себя на их место. А мое естественное сопереживание заставляло этих клиентов рекомендовать меня свои коллегам: «Нанимай эту, она сечет фишку».

Я стремилась получить образование — в том числе и для того, чтобы вырваться из привычного мне криминального мира. По иронии судьбы в этой части моя задумка провалилась.

Тем не менее годы упорной учебы и отказа себе во многом не прошли впустую. Надо было зарабатывать на жизнь, и это у меня получалось. Работы в области уголовного права у меня было хоть отбавляй.

Думая о будущем, я поняла, что мне нужно расширять свои компетенции и поработать вместе с другими адвокатами по уголовным делам. С помощью Вима я устроилась к Винсенту Краалю.

Крааль по-прежнему защищал Яна Беллаарда — одного из участников похищения Хайнекена, вновь угодившего в тюрьму. Он сел за перестрелку с таможенниками, поймавшими его на перевозке наркотиков. У Крааля я чувствовала себя как дома. По крайней мере, здесь мне не надо было стыдиться своего происхождения.

У Крааля работал и Роб.

Он сделал карьеру в полиции, дослужившись до должности руководителя агентурного аппарата. Уволившись в результате конфликта с руководством, он получил юридическое образование и стал адвокатом. Прошлое заставляло его относиться к изнанке общества с симпатией и отвращением в равной мере.

— Берешь этого в наручниках и даешь ему пинка. Он ложится мордой в грязь. Так всегда раньше делали, — рассказывал он мне.

Со времен своего конфликта с руководством Роб ощущал предвзятое отношение со стороны бывших коллег по следственным органам. По понятным причинам то же ощущала и я, и, несмотря на столь различные предыстории, у нас с ним было много общего.

Из Роба получился хороший адвокат. Он излучал авторитет и презрительно отзывался о своем бывшем окружении. Это было именно то, что хотели слышать клиенты из преступного мира.

Когда Кора и Томаса ван дер Бийла арестовали по делу «Час пик», я посоветовала Томасу взять своим адвокатом Роба.

Хотя Роб был на двадцать лет старше и несвободен, он олицетворял в моих глазах все то, чем не был Яап. Он не считал все вокруг буржуазным — он и был буржуа. С точки зрения Роба, искусство и культура были полной ерундой. У него был отнюдь не философский склад ума, наука и знания были ему глубоко безразличны. По субботам он любил погонять в футбол, а после этого как следует поддать в баре с коллегами по команде.

Он никогда не восставал против правил, навязываемых ему обществом. На самом деле как бывший полицейский он всю жизнь следовал этим правилам сам и заставлял делать это других.

В отличие от бонвивана Яапа, Роб был солидным и несколько старомодным человеком. Какое счастье! После того, что я пережила с тонкой артистической натурой Яапа, это было как раз то, что нужно.

Роб переживал кризис среднего возраста, а я была в кризисе практически всю жизнь, и у нас возник роман. Затем роман перерос в отношения. Роб переехал ко мне, после чего выяснилось, что он традиционен куда больше, чем это казалось раньше.

От женщины требовалось ежевечерне подавать ужин к шести вечера. В прошлом я всегда отказывалась делать подобные вещи, но раз сейчас я хотела, чтобы все было иначе, то надо было приспосабливаться. Так что каждый вечер я готовила ему традиционный голландский ужин — картошка, мясо, свежие овощи. Почему бы не угодить человеку, раз ему это так приятно? То, что он никогда и близко не подходил к плите, я считала само собой разумеющимся — он же «не умеет готовить».

Роб оказался в семье, члены которой были рядом в буквальном смысл слова постоянно, а партнер, появившийся «ниоткуда», оставался чужеродным элементом. Женская часть семьи ужинала у нас трижды в неделю, по пятницам, субботам и воскресеньям, а в остальные дни ее представительницы могли появиться в любое время. Мы — сестра, мама, я и даже дети — общались друг с другом так, что бывший детектив Роб прекрасно понимал, что говорим мы одно, а подразумеваем нечто совершенно другое.

Мало того, что к его вопросам относились подозрительно, он и ответов на них не получал. Он не переносил окружающую его завесу тайны, особенно когда на пороге появлялся Вим и мы уходили на улицу обсуждать нечто такое, чего Робу знать не полагалось. Было понятно, что глава семьи, как он называл Вима, ему не слишком нравится.

Бедный Роб. В его предыдущей семье хозяином был он, а здесь это были Кор или Вим — мужчины, вокруг которых вращались наши жизни.

Кор не имел ничего против Роба, но для него это все равно был легавый. Он не хотел, чтобы Роб был в курсе любых его дел, мне этого тоже совсем не хотелось, поэтому я держала их на расстоянии. Вим, который не переносил бесполезных для него лично людей, сразу понял, что использовать Роба не получится.

Это никак не сказалось на его контактах со мной. Вим встречался со мной, когда ему было нужно, приезжая ко мне в офис или домой вне зависимости от времени суток, иногда даже среди ночи. Его желание поговорить подразумевало мое немедленное появление.

Когда я возвращалась с таких ночных совещаний, Роб не скрывал своего сильного возмущения. Он считал диким, что я, как дрессированная собачка, подскакиваю по первому зову хозяина. По возвращении я даже и не думала объяснять ему, почему мне понадобилось выбегать из дому, и рассказывать, что я обсуждала с братом.

Я не делилась с Робом ничем из того, что происходило в нашей семье. Мы были приучены не раскрывать семейные тайны своим партнерам, поскольку в один прекрасный день твой надежный друг мог превратиться в мстительного и вероломного бывшего.

Это действительно так. Я уже убедилась в этом на примере Вима.

Разговоры с партнером приравнивались к разговорам с полицией — это было запрещено, и уж тем более в случае, если это был партнер и полицейский в одном лице. Так считала мужская часть моей семьи.

Недоумение Роба было понятно. Он хотел иметь собственную семью, в дела которой не вмешивается широкий круг родственников. Это весьма наивное желание с его стороны, однако он был мужчиной, готовым за это побороться.

Он не боялся Вима, зато его боялась я. Когда я намекнула, что моему мужчине не нравится, когда меня вытаскивают из постели среди ночи, Вим разразился угрозами. И они меня напугали.

— А чего он сделает? Хочет запретить мне видеться с моей маленькой сестренкой? Да я из этого гада всю дурь выбью. Он что, еще и гонит на меня?

— Нет, Вим, он и слова плохого про тебя не сказал. Просто сам подумай, среди ночи из постели вылезать как-то странно.

— Чего? Он так считает? Он что, указывать мне будет? — продолжал беситься Вим. — Еще не хватало предъяв от этого гребаного легавого. Пусть затихнет, пока я ему сам не предъявил!

Говорить с ним не имело смысла.

— Ладно, забудь, — сказала я в отчаянии. — Успокойся, все нормально.

Я побоялась говорить Робу об угрозах Вима. Тогда взбесился бы и он. Роб совершенно не боялся Вима, и это пугало меня больше всего. Не стоит иметь врага в лице Вима. Роб мог победить в первом раунде, но в перспективе его все равно ожидало поражение. Вим — отморозок. Принципов для него не существует. Он всегда бьет исподтишка.

Поэтому я и не вовлекала Роба во все это. Ввести его в курс дела значило бы подставить под удар. Я не сомневалась, что он начнет разнюхивать дальше и вполне может проинформировать полицейских, в результате чего окажется в серьезной опасности сам. Тот, кто слишком много знает и говорит об этом с полицией, долго не живет. Но я не могла объяснить Робу даже это, и поэтому он оставался вне круга семейного общения.

 

Похищение Герарда (1999)

В тюрьме Кор подружился с Рональдом ван Эссеном. Считалось, что он заработал целое состояние на торговле экстази. Часть своих денег ван Эссен совместно с Виллемом Эндстра вложил в операции с недвижимостью. Магнат рынка недвижимости Эндстра обманул его и мошеннически присвоил инвестированные деньги. Кора и ван Эссена сблизила лютая ненависть, которую они оба испытывали к Эндстра.

В сентябре 1999 года Вима арестовали: в арендуемом им доме на улице Нахтвахтлаан был обнаружен тайник с незарегистрированным оружием.

Он сидел под арестом уже несколько недель, когда мне позвонила Соня. В то время я уже больше года работала в юридической фирме «Бос и Ломмер», и Сонин звонок застал меня в офисе.

— Ас, Герарда забрали в полицию, — сказала она.

— Серьезно? За что?

— Давай я его жене передам трубку.

— Это я, — сказала жена Герарда.

— Что произошло? — спросила я.

— Только дети в школу ушли, тут в дверь звонят. Я спустилась и спрашиваю «Кто там?», а мне кричат: «Открывайте, полиция!» Я открыла, они ворвались и побежали наверх. Герард еще в постели был. Они его схватили и стукнули пистолетом по голове. Так сильно, что стену кровью забрызгало. Вытащили из кровати и увели.

— Так где он сейчас?

— Я не знаю.

— Они не сказали, в какой участок его повезут?

— Нет.

— Они не сказали, за что его забирают?

— Нет, они только кричали, чтобы он отправлялся с ними.

— То есть ты вообще ничего не знаешь?

— Правда ничего.

— Подожди, сейчас Браму позвоню, — сказала я.

Я позвонила в офис Брама Мошковича. Мне ответила его секретарша.

— Лидия, Брам у себя? Мне нужно поговорить с ним, мой брат Герард арестован.

— Да, Астрид, соединяю.

Я рассказала Браму о случившемся: полиция схватила Герарда и жестоко избила при задержании. Он назвал полицейских бандой фашистов и сказал, что выяснит, в каком Герард участке.

Мой коллега Эрик, с которым мы сидели в одном кабинете, слышал все эти разговоры.

— Что-то не так, Ас? — спросил он.

— Надеюсь, что все образуется, — ответила я. — Не понимаю, что им может быть нужно от моего младшего брата? Герард неспособен даже зайцем на трамвае прокатиться. И зачем было его избивать? Он же из постели еще не встал, вообще ничего не делал.

— Да, это явно чересчур, — вздохнул Эрик.

Зазвонил телефон. Это была Лидия — секретарь Брама.

— Астрид? — неуверенно начала она.

— Да, я. Удалось выяснить, где он?

Тон у нее был встревоженный.

— На самом деле, нет. В полицейских участках его нет.

— То есть как? Этого не может быть, он должен был где-то оказаться. Они что, отказываются сообщить?

— Да нет, они просто сказали, что в полиции его нет, потому что полиция его не забирала.

— В каком смысле?

— Полиция его не арестовывала, соответственно, его забрали какие-то другие люди.

Я оцепенела.

— То есть его похитили?

— Боюсь, что да.

— И что теперь делать?

— Не знаю.

— Лидия, найдите, пожалуйста, способ сообщить об этом Виму.

— Да, обязательно сообщу.

* * *

Я набрала Соне.

— Он не в полиции. Похоже, его похитили.

— Похитили?

— Ну да. А дай-ка трубку его жене еще раз.

Она подошла.

— Расскажи мне еще раз, как это было. Почему ты решила, что это легавые?

— Потому что они так сказали, и на них были куртки с эмблемой.

— А что было написано на курках?

— Патрульно-постовая служба.

— Они документы предъявили?

— Вроде нет.

— А как они выглядели?

— Да самые обычные парни.

— Лица были видны?

— Да, лица были полностью открыты, — сказала она.

Последний ответ оглушил меня как гром. Если они дают возможность опознать себя, то, вероятнее всего, не планируют отпускать Герарда. Они убьют его, а возможно, уже убили.

Надо было что-то делать. Счет шел на секунды. Надо срочно найти Герарда. Но как? Я не представляла, куда обратиться.

К телефону снова подошла Соня.

— Что делать, Ас? Может, в полицию позвонить?

— Дай подумаю. Перезвоню тебе через минуты, — сказала я.

Я понимала, что Вим категорически против вмешательства полиции и что он будет в ярости, если я обращусь к полицейским без согласования с ним. Кроме того, я представляла себе, какой прием ждет нас в отделении.

— Офицер, моего брата похитили!

— Как фамилия?

— Холледер.

Воображаю себе их реакцию — похититель Хайнекена теперь сам себя похитил, что ли? Вот прикол! Честно говоря, кроме ухмылок, рассчитывать было не на что. А если они чем и займутся, то это наверняка будет усиленный надзор за всеми нами. Но ничего другого в голову не приходило. Надо было что-то делать. Герард был в опасности.

Рискнув предположить, что полиция все же станет искать Герарда, несмотря на то, что он «брат этого», я позвонил Робу — узнать, что он об этом думает. Как-никак, у него был большой опыт подобных ситуаций.

— Тебе точно надо в полицию. Каждая секунда на счету, а самые большие возможности его обнаружить — только у них, — сказал он.

На самом деле не только у них. Это мог сделать и Вим, но он был в тюрьме. И я решила позвонить Соне и отправить ее в полицию. С ней пошел Роб, чтобы над ней не издевались из-за фамилии Холледер. Как бывший полицейский Роб с первых секунд общения располагал к себе вчерашних коллег.

Они прибыли в участок в Амстелвене, и Соня обратилась к дежурной.

— Я пришла заявить о похищении.

— Подождите минутку, я кого-нибудь вызову, — сказала женщина.

Соня и Роб присели. В этот момент позвонил проинформированный Лидией Вим и поинтересовался у Сони, что происходит.

— Герарда похитили. Я сейчас в полиции, буду заявление оформлять.

— Что? Ни в коем случае! Немедленно уходи оттуда! Никаких заявлений!

— Ладно, — ответила Соня и обратилась к Робу: — Давай, Роб, нам нужно идти.

— Но мы же не оформили заявление, сейчас за нами придут, — удивленно сказал он.

— Нет, нам нужно уходить. Виму это не подходит.

— Что значит «Виму не подходит»?

— Нельзя нам. Давай, пошли.

Роб оторопел. Он считал, что Соня поступает глупо, и решил сам оформить заявление. Соне стоило больших усилий отговорить его и увести из участка. Раз Вим не разрешил, он тоже должен подчиниться. В противном случае у Сони будут неприятности с Вимом.

Бедный Роб. Его полицейское прошлое диктовало ему, что нужно делать. А наше криминальное прошлое диктовало нам, что в таких ситуациях решение принимает глава семьи.

— Ну а Герард? А если он действительно погибнет? — спросил он меня.

— Решать Виму. Соня решений не принимает, ты тоже. Не вмешивайся.

Роб посмотрел на меня так, будто я его только что кастрировала.

— То есть все обязаны делать так, как велит глава семьи? — спросил он, осознавая, что это касается и его.

— Да, каждый из нас обязан, — сказала я.

— И ты считаешь, что это нормально? — Он как будто пытался достучаться до меня, но я и так прекрасно понимала, о чем речь.

— Для нашей семьи — да.

— Но это ведь совершенно ненормально.

— Я и не говорю, что мы нормальная семья. Так у нас заведено, точка.

* * *

Дело шло к тому, что мне нужно было заканчивать со всеми отношениями — романтическими и дружескими. В кругу моих друзей и знакомых не было никого, кому пришлось бы пережить то, что происходило в нашей семье — покушения, похищения, полицейские налеты, аресты. Поэтому они не понимали, как мы реагируем на все это на уровне семьи. Обычные привыкли руководствоваться стандартными правилами и ценностями. Я же принадлежала к семье с совершенно иными законами, одним из которых было то, что решения принимает Вим. Он знает, что нужно делать, а мы обязаны верить, что он справится. Чужим людям это было непонятно, и они часто оказывались не готовы к этому. Я понимала, почему это так, но спорить было бесполезно — таков был порядок.

После нескольких часов изматывающего ожидания раздался телефонный звонок. Это был Герард. Его отпустили! Его вынудили оформить долговую расписку, обязывающую Вима заплатить десять миллионов гульденов. Герард работал в игровом зале в квартале красных фонарей. До раздела владельцами этого зала были Вим и Кор. Похитители забрали наличные из кассы заведения, после чего отпустили Герарда.

Из тюрьмы Вим распорядился, чтобы Герард лично доложил о происшедшем Клепперу. Соня с Миреметом должны были прийти к Виму на свидание и рассказать все детали.

— Он хочет, чтобы я шла вместе с этим гадом! — воскликнула Соня.

— Выбора у тебя нет. Кор всегда говорит — надо включать дуру.

— Ну да, а если не буду, то могу его обидеть и добавлю Кору проблем, — сказала Соня.

— Он и впрямь пределов не знает, да, Сонь?

— Точно! Заставляет меня идти вместе с этим маньяком!

На свидании Соня сидела рядом с Миреметом. Ей было велено рассказать, что случилось с Герардом. Миремет говорил с Вимом. Скованная ужасом Соня боялась даже взглянуть на него.

По мнению Герарда, за похищением стоял Кор. Один из похитителей пробормотал: «Этот гребаный Эндстра». Эндстра по-прежнему был должен многие миллионы дружку Кора ван Эссену, и долговая расписка была, судя по всему, связана именно с этим.

Было очень похоже, что Кор пытается вытащить из Эндстра деньги через Вима.

— Страшно тебе было? — спросила я Герарда.

— Да нет, — ответил он, как обычно, совершенно спокойно.

— А мне вот было, — сказала я. — Я слезами заливалась. Чуть в обморок не упала, когда услышала, что они не прятали лица. Думала, что тебя собрались убивать. А ты?

— Мне было по большому счету все равно. Я подумал, ладно, все равно я ничего не смогу. Рад был очень, что меня из дому увезли. Боялся, что жену начнут мучить. А потом уже и не боялся.

Типичный Герард — с его всегдашним безразличием к собственной участи.

В конфликте между ван Эссеном и Эндстра Кор сыграл действительно неблаговидную роль. Герард такого не заслуживал. Он хорошо относился к Кору, всегда помогал ему, если что-то было нужно, а теперь получил такое.

Раньше Герард захаживал потусоваться у Кора, но после этого случая полностью отказался от общения. Кор попытался поговорить с ним, чтобы наладить отношения, но Герард не захотел.

— Я знаю, что это был ты, Кор. Мне нечего с тобой обсуждать, и видеть тебя я больше не желаю.

Герард стал жертвой конфликта между Кором и Вимом, поэтому он был сыт по горло обоими.

— Я хочу просто делать свою работу, и не надо меня втаскивать в ваши разборки. Вы там сами свои дела улаживайте, а меня не впутывайте, — сказал он.

Я решила, что Герард прав и организатором его похищения был именно Кор. Герард провел со своими похитителями несколько часов и прекрасно их запомнил. В подобных случаях ни один похититель не оставит заложника в живых, если только это не требование заказчика. В данном случае — Кора.

В конфликте между ван Эссеном и Эндстра Кор явно был на стороне первого, и, таким образом, они с Вимом стали противниками.

В конце 1999 года Кора выпустили досрочно, поскольку он заключил сделку со следствием в лице прокурора Тевена. Рождество он праздновал в Антверпене с Соней, детьми и несколькими друзьями. На следующий день после Рождества он вышел из-за стола, чтобы поговорить по телефону.

— Рональда ван Эссена пытались убить, — сказал он Соне, вернувшись.

Ван Эссену выстрелили в голову. Он выжил, но на всю жизнь остался в инвалидной коляске. Про многомиллионные долги Эндстра можно было забыть. Его жене не на что было купить продукты. В супермаркете она крала для мужа стейки.

Участь, постигшая ван Эссена, очень огорчала Кора. Зато Виллем Эндстра и Вим от этого только выиграли.

 

Три эпизода с Вимом

Знакомый Вима мог достать билеты на концерт Майкла Джексона в Амстердаме в сентябре 1996 года.

— Майке, Эви и Фрэнсис идут. Вы с Мил пойдете? — спросил Вим.

— С удовольствием, — ответила я, и мы с Мильюшкой радостно запрыгали по комнате.

Мы пойдем на концерт Майкла Джексона! Я уже пробовала купить билеты, но они были полностью распроданы за три часа.

— И как ему это удается? У него, наверное, везде есть связи, — сказала я Мильюшке.

Вим собирался заехать за нами.

Парковка «Амстердам-арены», где проходил концерт, была уже битком. Найти место сразу не получилось, и Вим помрачнел.

— Что за жопа. Вообще мест нет, — бурчал он, и настроение в машине превратилось из ликующего в напряженное.

Мы несколько раз объехали парковку, мест не было.

— Вот здесь, — сказал Вим, указывая на пространство между столбиком и новенькой «Порше Каррера».

— Не поместимся ведь, — с сомнением сказала я.

— Еще как поместимся, — заявил Вим, ловко втискивая машину на парковочное место.

— Аккуратнее с дверью, тут новенький «Порше».

— Ну что ты ноешь все время! — рявкнул он.

Я думала, что с найденным парковочным местом его настроение улучшится, но я ошиблась.

— Ты что, указывать мне будешь?

— Да нет, Вим, просто сказала.

— А. Только, слышь, я сам решаю, что мне делать, поняла? — Он распахнул дверь, вылез из машины и стукнул кулаком по сияющему «Порше», оставив солидную вмятину. — Вот так, что решу, то и делаю!

Я была потрясена тем, как он заткнул мне рот. Если бы я промолчала, дело обошлось бы без вмятины на «Порше». Я осмотрелась вокруг — не видел ли кто. Представляю, что случилось бы, сделай кто-то замечание, — без жертв точно не обошлось бы.

* * *

Когда Кор сидел, Вим решил устроить для Фрэнсис праздник по случаю ее шестнадцатилетия.

— Он приглашает и тебя, — сказала мне мама.

— А кто еще будет?

— Ну все наши, Майке со своей мамой и Вим.

— Ну не знаю. Ты же знаешь, какой он.

— Да ладно тебе, пойдем с нами. Иначе он обидится. При маме Майке он будет вести себя прилично. Давай, ради Фрэнсис.

— Ладно, буду. Но с Вимом в одной машине не поеду.

Выбор места Вим предоставил Фрэнсис, и она предложила ресторан «Терра» в Блумендале. Мы бывали там — его хозяин всегда очень мил и внимателен. Мы расположились за столом, и Вим предложил выпить за именинницу. Он встал с бокалом в руке и провозгласил:

— За мою дорогую Фрэнни! С днем рождения, милочка!

Сонин телефон зазвонил, и она передала его Фрэнсис. Это был Кор. Они немного поболтали и распрощались.

— Папочка передает всем привет, — сказала она. — Жаль, что сейчас не с нами.

— Ну что же, сам виноват, — торжествующе хмыкнул Вим.

Раздали меню, и каждый выбрал себе закуску и горячее. За столиком напротив сидели мужчина и женщина. Я заметила, что Вим внимательно следит за мужчиной.

— Этот парень на тебя пялится, — сказал он Майке.

— Кто? — не поняла Майке.

— Вон тот! Всю дорогу тебя разглядывает. Ты что, симпатичным его считаешь, что ли?

— Вим, я его первый раз в жизни вижу. Что с того, что он меня разглядывает, я-то на него не смотрю, верно?

— Ну а теперь смотришь. Вот, он опять за свое! — Вим рассвирепел и двинулся к мужчине. — Ты куда смотришь, а? — угрожающе проорал он.

Человек понял голову со словами:

— Никуда я не смотрю, мужик, у тебя что, проблемы?

— Это у тебя сейчас будут проблемы! — рявкнул Вим и бросился на мужчину.

Тот рухнул на пол вместе со стулом, Вим был сверху. Они сцепились на полу фешенебельного ресторана, Вим пытался наносить удары, мужчина кое-как уворачивался.

— Вим, хватит! Прекрати это немедленно! — крикнула я.

Вим снова оказался сверху, вытащил пистолет и приставил его к голове мужчины.

— Нет, Вим, нет!

Мама подбежала к Виму и отвела его руку с пистолетом от головы мужчины. В это же время Соня оттащила Вима за ноги и навалилась сверху, чтобы он не мог встать.

— Вим, прекрати! Сейчас полиция приедет! — кричала она.

При слове «полиция» Вим пришел в себя. Он вновь овладел собой.

— Пошли отсюда, быстро! — скомандовала Соня.

— Твою мать! — сказал Вим, вдруг сообразив, что вляпался.

Он подошел к хозяину заведения и угрожающим тоном произнес:

— Ты меня не знаешь. Понял? Если приедут легавые, ты понятия не имеешь, кто здесь был.

Мы все выбежали вслед за Вимом и быстро разъехались в разные стороны.

— Праздник был что надо, да? — мрачно сказала Фрэнсис.

— Да, с этим человеком всегда один сплошной праздник.

— Может, какой-нибудь еды на дом закажем? — предложила мама.

* * *

— Вим хочет, чтобы и ты там была. Можешь отвезти меня, — сказала мама.

— Но, мама, я не хочу. Помнишь, что было в прошлый раз, когда мы с ним ужинали? Так что нет. Больше не надо. Не понимаю, почему ты-то идешь.

— Я должна. Я же его мать, — вздохнула она.

— Мне очень жаль, но я не пойду. Попроси Герарда.

— После похищения он не желает иметь с ним ничего общего. Он точно не пойдет. А потом, Вим хочет, чтобы ты была обязательно. Он даже платье тебе купил.

— Да ладно, мам. Он наверняка купил его какой-то своей телке, а оно ей не подошло.

— Да нет, что ты! Он его для тебя специально купил, чтобы у тебя был наряд на выход.

— Что он понимает в моих вкусах?! Мам, он покупает то, что нравится ему. Он хочет за меня решать, что мне надеть, потому что боится, что я поставлю его в неловкое положение.

— Он из лучших побуждений. Вот, примерь. — Мама протянула мне пластиковый пакет с какой-то шикарной коробкой внутри.

Я открыла коробку и достала длинное черное платье-бюстье в блестках.

— Боже, что это? Тихий ужас! Гадость какая — блестки и голые плечи, — фыркнула я с отвращением.

— Очень дорогое платье, — сказала мама. — По-моему, семьсот гульденов. Купил в Париже, специально для тебя.

— Ты же знаешь, я терпеть не могу платья с голыми плечами. Мам, отдай его обратно, пожалуйста. Я точно никуда не пойду.

— Ну пожалуйста, — взмолилась мама. — Иначе он обидится, и мне опять придется выслушивать от него разные гадости. Ради бога, он больше не будет вытворять всякую ерунду. В тот раз он испугался, помнишь? Испугался, что за ним приедут легавые и все такое? Он больше так не будет.

Я недоверчиво взглянула на нее и покачала головой.

— Ну кто еще сможет меня отвезти? — сменила тактику мама. — Мы же совсем ненадолго, да? Просто покажемся ему, чтобы он знал, что мы были, и уедем. Пожалуйста, помоги мне с этим, а то я останусь совсем одна.

— Ладно, поеду, — сказала я крайне неохотно.

Это ради нее, а не потому что Вим так хочет.

— Кстати, Ас. Ты уж, пожалуйста, и платье надень, ладно?

31 декабря 1999 года я заехала за мамой, чтобы отвезти ее на новогоднюю вечеринку.

— Привет, мам, — сказала я, входя. — Взгляни на меня в этом наряде. Выгляжу как трансвестит.

Мама рассмеялась.

— Нет, серьезно, со спины я как будто Арнольд Шварценеггер в вечернем платье.

Я развернулась, уперла руки в бедра и напрягла мышцы. Мама умирала со смеху. Она поняла, о чем я. У меня были бицепсы и трицепсы, как у качка.

— Мам, смотри, сзади я выгляжу мужик мужиком, а спереди — как трансвестит!

Мама все смеялась.

— Тебе очень идет это платье, — соврала она, стараясь сделать максимально серьезный вид.

Но не смогла удержаться от смеха, когда я спросила:

— Может, у тебя есть какой-нибудь шарфик, чтобы прикрыть эту гору мышц?

Она дала мне прозрачную черную шаль, которую я набросила на плечи. По дороге на вечеринку в Аймуйдене мама сказала:

— Ну ладно, в любом случае сегодня мы уже повеселились.

Вим встретил нас и проводил к гардеробу. В смокинге он выглядел просто великолепно. Среди гостей я узнала только Виллема Эндстра с женой и некоторых артистов, которые должны были выступать этой ночью.

— Шикарное местечко, да? — сказала мама.

— Да уж. Хорошо, что в этом дивном прикиде я не выгляжу здесь белой вороной, — хмыкнула я.

Мы все еще пребывали в смешливом настроении, и слова «прикид» оказалось достаточно, чтобы мама вновь расхохоталась.

— Давай я схожу поищу Вима, поблагодарю его за чудесный наряд, — хихикнула я. — Это будет вежливо, правда? Я мигом.

Я обнаружила брата у лифта, где он с торжествующим видом стоял в окружении типов, которым лучше не попадаться на пути в темное время суток. Он только что врезал какому-то «сильно борзому» и наблюдал, как с ним заканчивает его «служба безопасности».

Оказалось, что место было не столь изысканным, каким оно показалось маме, а момент не слишком подходил, чтобы подкалывать Вима по поводу купленного мне платья.

Я вернулась к маме. Увидев меня, она снова захихикала.

— Ну? Он обрадовался, что ты пришла его поблагодарить? — спросила она со смехом.

Я уже очень давно не видела ее такой веселой и не собиралась портить ей настроение.

— О да! Он был очень, очень рад! — сказала я.

 

Второе покушение на Кора (2000)

Первое покушение на жизнь Кора было неудачным. Поэтому было понятно, что последует вторая попытка. Кор понимал, что Миремет хочет устранить его. А Миремет ждал, что Кор начнет мстить — особенно из-за того, что на него покушались вместе с женой и ребенком. Поэтому было вполне логичным, что Миремет постарается опередить Кора.

Так что вопрос был только в том, кто начнет.

Но время шло, и ничего не происходило. Кор отсидел в тюрьме и вышел на свободу в конце 1999 года. К этому моменту Вим уже окончательно вошел в группировку Эндстра, Миремета и Клеппера. Я практически не виделась с ним.

До того момента, когда он появился у меня на пороге.

Звонок в дверь разбудил меня среди ночи. Я боялась открывать, но затем поняла, что это наш семейный звонок — два коротких, один длинный. Я открыла и увидела Вима.

— Обувайся, мы идем на улицу.

— Что? Сейчас ночь кромешная. У меня температура. Мне вообще нельзя выходить, я болею.

— Выходи, это срочно. Хочешь, чтобы я соседей разбудил?

— Ладно, господи, иду уже.

— Слушай, а ты не знаешь, где Кор живет? — спросил он дружелюбным тоном.

Я подумала, что довольно странно задавать такой вопрос среди ночи, какое бы дружелюбие Вим не пытался изобразить.

— Нет.

— Послушай, — перешел он на шепот. — Мне надо знать, где он ночует. Это крайне важно, потому что Миремет от своего не отступится. Я смогу защитить Соню, только если ты мне скажешь. Иначе они просто ракету выпустят по их дому, и всем конец. Детям тоже.

— Я же сказала, что не знаю.

— Ладно, ты вечно за Соню, а теперь делай, что я скажу. Я не шучу. Миреметовские пипец какие опасные. Валят людей десятками. Им это просто в кайф. А этот их сильно злит.

— Я не хочу иметь с этим ничего общего, слышишь ты?

— «Слышишь ты?» — зашипел он мне в ухо. — Со мной так не разговаривают. Ты кто, на хрен, такая? Ты чего, решила, что можешь мне указывать? Сделаешь так, как я скажу, или все подохнут на хрен. Ракетой шмальнут, и будешь сестрицу по кусочкам собирать. Так что решай. Не будешь — значит, ты их убила. Поняла? Ты их убила. Твоя будет вина.

Он хочет повесить на меня убийство своих родных и друга? Как же это мерзко! Но он меня прижал.

Я отлично понимала, что Миремет ненормальный и что просто так он не остановится. Я слышала о жестоких методах Миремета и Клеппера и о том, что они действуют без малейших сомнений.

Когда мы были в Каннах, там отдыхала и свояченица Миремета. Кор рассказывал мне, что Миремет прикончил и ее мужа, только за то, что тот ее ударил. В окружении Кора были и другие люди, имевшие дело с Миреметом. Один из них рассказывал, что его сына убили ни за что, а самому ему пришлось бежать из страны.

И мне пришлось столкнуться с их жесткостью при покушении на Дойрлоостраат. Они убивают всех, не щадя ни детей, ни женщин. Поскольку я лично убедилась в их свирепости и все мы знали, что дело не ограничится единственной попыткой покушения, к угрозе следовало отнестись совершенно серьезно.

Так что я ожидала еще одного покушения, но уж никак не того, что сообщит об этом Вим. Предать лучшего друга, переметнувшись к Миремету, — одно, но помогать в его устранении — для меня это было нечто немыслимое.

А теперь он хочет и меня втянуть! Не потому, что Вим считал меня союзницей — он прекрасно знал, сколько времени я провожу с Кором и Соней. Он понимал, как сильно я люблю своих племянников. Он прижал меня, использовав то, что мне дорого.

Если я скажу «А пошел ты, не хочу иметь с этим ничего общего», и после этого что-то случится с Кором, Соней и детьми, я буду жалеть об этом до конца своих дней. Я буду считать, что в ответе за все, что произошло с ними, потому что не сделала ничего, чтобы спасти их.

Именно на это Вим и рассчитывал.

Прошептав: «Твоя будет вина», он в буквальном смысле слова переложил ее на меня. Конечно, я твердила себе, что это чушь, но что толку, если все они погибнут? Так или иначе он окажется прав: вина будет моя.

Бездействовать — тоже не вариант. Что делать дальше, я не представляла. Единственное, что пришло мне в голову, — тянуть время, пока решение не образуется само собой.

— Посмотрю, что можно сделать, — сказала я.

— Ладно.

Следующим утром я была у Сони ни свет ни заря. Я проворочалась без сна всю ночь, пытаясь найти выход из этой ситуации.

Первым делом надо было предупредить Соню, что все они в опасности, и понятно, откуда она исходит. Я решила: хорошо уже то, что я знаю об этом сама и могу сообщить им. Вим — на стороне Миремета и выступает против Кора, своего закадычного друга.

Услышав мой рассказ о событиях предыдущей ночи, Соня впала в истерику.

— Что? Он угрожает моим детям? Сперва они чуть Ричи не застрелили, а теперь опять детям угрожают? Не дам адрес. Он совсем рехнулся? Что мне делать-то, Ас?

— Не знаю. Кора сюда не подпускай. Я скажу, что адреса ты не знаешь, а если бы и знала, то не дала бы. Скажу ему, пусть Миремет не угрожает твоим детям. Радуйся, что знаешь теперь, какие у него планы. На это раз ты хотя бы предупреждена.

Тем же вечером Вим снова был у моих дверей.

Я рассказала, что Соня не знает, а если бы и знала, то не сказала бы ему.

— А, так она за Корри? Не слишком умно. Так ей и передай.

— Мог бы и сам ей сказать.

— Нет уж, я туда теперь и близко не подойду. Случись что, я лучше буду подальше.

В то же время Соня рассказала Кору, что Клеппер и Миремет опять взялись за свое и используют Вима в качестве связного. Он хотел, чтобы мы с Соней оставались в контакте с Вимом и внимательно прислушивались к его словам. Кор собирался подпустить врага поближе. Тянуть из него информацию, чтобы знать, к чему готовиться. Я согласилась, в этом были очевидные плюсы. Но у меня были и сомнения. А что, если Кор спьяну проболтается об этом, и Миремет, Клеппер или Вим узнают?

Кор поклялся, что этого не будет. Это меня не успокоило. Кор частенько не припоминал того, что творил накануне. Если Вим и Миремет узнают, что я информирую Кора, они наверняка прикончат и меня. Так что надо было учитывать, что Кор может болтануть. Я перестраховалась, сказав Виму, что говорю Соне только что он велит. Если она передает что-то Кору, я ни при чем.

Его следующий визит не заставил долго себя ждать.

— Слушай, Ас, я уже не могу удерживать все это, понимаешь? То, что она делает, просто оскорбительно.

Вим продолжал твердить свое. Ему нужна информация, где бывает Кор. То, что я ничего не знаю, начинало его доставать. И он стал давить на меня сильнее.

Мама была на кухне. Вим стоял в гостиной, рядом с креслом, в котором сидел Ричи, а я была на диване напротив него. Вим встал позади Ричи, обнял его за шею, достал пистолет и приставил его к голове ребенка.

— А вот и малыш Ричи! — выкрикнул он. Посмотрел на меня и прошептал: — Говори, где он! — Затем он отпустил Ричи, смерил меня пронизывающим взглядом и весело проорал в сторону кухни: — Пока, Стин, рад был видеть! Я ухожу!

И ушел.

Я подбежала к Ричи и обняла его. Я была потрясена. Угрожать Ричи, собственному племяннику, моему племяннику, семилетнему ребенку! Разве стал бы он делать такое, если бы действительно хотел защитить Соню, Ричи и Фрэнсис от Клеппера и Миремета? А ведь он утверждал именно это: «Я исхожу из их интересов, и ты тоже должна сделать так, чтобы я смог помочь им остаться в целости и невредимости».

Его поведение казалось совершенно неразумным, и вдруг я поняла: он вовсе не намерен защищать их от Миремета и Клеппера. Если бы это было так и Вим действительно не хотел, чтобы их убили вместе с Кором, он никогда в жизни не стал бы угрожать Ричи. Соня, Фрэнсис и Ричи его совершенно не заботили, он просто использовал их, чтобы попробовать подобраться поближе к Кору.

Убить Кора хочет именно он и заходит настолько далеко от нетерпения сделать это. Для него все идет недостаточно быстро. Кор должен умереть, и ради этого можно использовать и Ричи. Нетерпение обнажило его кровожадную сущность.

Соня собиралась заехать к маме, чтобы забрать Ричи. После того, что только что случилось, я должна была увидеть ее немедленно. Я позвонила ей.

— Ты далеко? — спросила я сразу же, как только она ответила. На нашем языке это означает «Поторопись, что-то случилось».

— Сейчас буду, — ответила она.

— Можешь ты перестать метаться и присесть хоть на минутку? — сказала мама.

Мама не видела, как Вим обошелся с Ричи, потому что была в этот момент на кухне. Рассказать ей я не могла. Ей не стоит знать об этом, она может не перенести такого.

Появилась Соня. Она сразу же встревоженно посмотрела на меня. В ее глазах читался вопрос: «Что случилось?» Я пошла в ванную, она последовала за мной. Там мама и Ричи услышать нас не могли. Я включила свет, Соня заперла дверь и встала передо мной.

Я рассказала, что произошло. Глаза Сони округлились, она оцепенела, а затем ее стало трясти. Она ничего не сказала.

— Что скажешь, Сонь? — Нет ответа. — Ты меня слышишь? — Я повысила голос в надежде вернуть ее к действительности.

Она не отвечала, уставившись в никуда. Я схватила ее за плечи и потрясла.

— Сонь! Немедленно перестань!

— Что у вас там делается? — крикнула из гостиной мама. — Вы что там?

— Все нормально! — прокричала я в ответ. — Соня, прекрати. Уже мама спрашивает, в чем дело.

Сестра ничего не ответила, вышла из ванной, посадила Ричи к себе на колени и заплакала.

— Мамочка, что-то не так? — спросил он.

Моя мама недоуменно смотрела на меня.

— Все нормально, мама, не обращай, пожалуйста, внимания, — сказала я. — Соня? — Я все еще пыталась понять, что же она думает.

— Я устала думать, Ас, — ответила сестра.

Так она говорила всегда, когда происходящее становилось для нее чересчур.

Соня была напугана так же, как после первого покушения. Она ни на секунду не выпускала Ричи из-под присмотра. А Вим продолжал усиливать натиск. После угрозы Ричи стало понятно, кто истинный злоумышленник, поэтому он давил все больше и перестал прикрываться именами Клеппера и Миремета.

Вим говорил, что югославов уже привезли. Люди готовы начинать. Остановить все это уже невозможно. Теперь они уже знают, где находится Кор. И он еще более открыто угрожал Соне.

Если Соня хочет жить, ей придется сделать «одну мелочь» — не опускать жалюзи, если в доме Кор.

— А если нет — ты знаешь, что будет. — Опять все тот же жест. — Так ей и скажи.

Объяснять что-либо Соне становилось все труднее и труднее.

— Сонь, ты опять на таблетках, что ли? — спросила я.

— Да.

— Зачем тебе это? Ты становишься как зомби! Прекращай.

Она увеличила дозу транквилизаторов.

— Нет, Ас, не прекращу. Иначе у меня башка лопнет. Без таблеток не смогу. Они помогают забыть обо всем этом.

Я рассказала, чего от нее хочет Вим.

— Я не буду этого делать, — безразлично ответила Соня. — Пускай мы все погибнем.

Сказывалось действие таблеток. Вим получил достойного соперника: Соня стала такой же бесчувственной, как он сам, и к тому же бесстрашной.

Я была дома с Ричи и Фрэнсис, когда он позвонил в дверь.

— Спускайся! — крикнул он.

— Побудешь с Фрэн, Ричи, — сказала я.

— Я не хочу! — испугался Ричи.

Со времен первого покушения он панически боялся оставаться без присмотра. Но брать его с собой и вообще подпускать к Виму я не хотела. После того, что случилось, я предпочитала держать его подальше от этого иуды.

— Надо, малыш, тебе туда нельзя.

С криком «Нет!» он уцепился за меня.

— Фрэн, он остается с тобой, — сказала я Фрэнсис, отрывая его от себя.

— Пойдем, Рич. — Фрэнсис потянула брата за собой. Но Ричи вырвался и все равно пошел за мной.

— А этот ребенок здесь зачем? — хмыкнул Вим.

— Не могу заставить его отцепиться от меня. Он боится, ты же знаешь, что он напуган.

— Хмм, — неприязненно протянул он.

Мы стояли в холле первого этажа. Лицом к лицу, между нами Ричи. Вим наклонился ко мне.

— Ну? — прошептал он.

— Она этого не сделает, — ответила я.

— Не сделает? — повторил он за мой.

Я увидела, как он начинает свирепеть, его глаза чуть не вылезли на лоб от злости.

Ричи все еще стоял между нами. Правой рукой Вим достал из кармана пистолет, привлек меня поближе левой и направил пистолет на Ричи.

— Она все еще за Корри? Она не понимает, во что влипла. Ну как знает. Ты понимаешь, что будет.

Он отпустил меня. Я пихнула Ричи вверх по лестнице, чтобы как можно скорее убрать его от Вима. Вим развернулся, кубарем скатился вниз по лестнице и в ярости хлопнул дверью.

Ричи не понял, что произошло, поскольку стоял между нами, но этажом выше на лестнице стоял ребенок, который все это видел.

Я рассказала Соне, что последовало за ее отказом помогать Виму.

— Ас, как же он может творить такое? С Ричи, маленьким мальчиком? Вообще не понимаю. Не знаю, в кого он превратился, он с каждым днем все ненормальнее становится.

С этого момента Соня оставляла жалюзи наполовину спущенными, боясь, что если она их поднимет или спустит полностью, то подаст кому-то сигнал.

Она передала Кору, что все началось заново, но Кор бездействовал. Всего мы ему не рассказывали, опасаясь полномасштабной войны, в которой погибнем и сами вместе с детьми. Но Кор и так понимал, что Вима с Миреметом не остановить. Я не могла понять, почему Кор не предпринимает никаких действий сам.

Тем временем Вим понял, что через Соню ему к Кору не подобраться. Он давил как только мог, но достиг обратного результата: Соня словно оцепенела и ни на что не реагировала. На какое-то время создалось впечатление, что он с этим смирился.

Он не появлялся уже довольно давно, когда 21 декабря 2000 года рядом с домом Кора прогремели выстрелы. Кор сразу же обвинил в этом Вима.

На публике Вим всегда отрицал свою причастность. Точно так же, как после первого покушения, он утверждал, что это дела Миремета. Хотя тогда я этого еще не поняла.

Доказательства я получила после 22 сентября 2002 года. Если бы покушение на жизнь Кора в 1996 году удалось, делишки Вима с Миреметом и Клеппером могли бы никогда не выплыть наружу. А если бы Миремет не выжил после покушения на его собственную жизнь, роль Вима в покушении на Кора также могла бы остаться тайной.

26 февраля 2002 года в Джона Миремета стреляли на улице Кайзерсграхт, когда он возвращался после встречи со своим адвокатом Эвертом Хингстом. Он сразу же понял, что за покушением стоит Вим со своими дружками. Они не хотели возвращать ему деньги, которые тот инвестировал в дела Эндстра.

Его единственным шансом на выживание стала публикация в газете. 22 сентября 2002 года в «Де Телеграф» вышло интервью, которое он дал криминальному репортеру Джону ван ден Хейвелу. В нем Миремет рассказал, что Виллем Эндстра выступает в роли банкира преступного мира, а мой брат — в роли охранника этого банка.

Вскоре после публикации интервью квартиру ван ден Хейвела ограбили, унеся в том числе и его компьютер. Для этого Виллем Эндстра и Вим наняли банду выходцев из бывшей Югославии. Вим принес мне распечатку заметок, сделанных ван ден Хейвелом во время его бесед с Миреметом.

Он хотел, чтобы я почитала их и поделилась с ним своим впечатлением. Я нашла их шокирующими. Из них следовало, что именно Вим указал Миремету и Клепперу на дом на Дейрлоостраат.

Еще до первого покушения!

Вим преметнулся не в результате первого покушения на жизнь Кора, он вошел в группировку Миремета до этого. В первом покушении у него была своя роль, и он передал в их руки не только жизнь своего друга, но также и жизни сестры и племянника.

Теперь все встало на место: его поведение после первого покушения, его якобы вынужденный переход под знамена Миремета, попытки свести меня с ними, купленные для них часы, штраф, который должна была заплатить ему Соня.

Он был с ними все время.

Внезапно стало совершенно ясно, почему он настолько одержим идеей окончательного устранения Кора.

 

Третье покушение на Кора (2003)

24 января 2003 года я была в суде и собиралась идти на заседание. Со мной была подруга, которой было интересно поприсутствовать на судебных слушаниях. Я точно помню, где меня застал телефонный звонок, — прямо у входа в зал «Ван Овен».

Из трубки раздался истошный женский крик. Я узнала голос сестры. Она не говорила, она просто истерически кричала.

— Ты что?! Что с тобой? Что случилось? — спрашивала я.

В трубке появился незнакомый мужской голос.

Он сказал:

— Это Соня.

— Вы кто? Где моя сестра, что вы с ней сделали? — Я была полностью уверена, что этот незнакомый человек похитил мою сестру. — Дайте мне сестру! — закричала я.

— Ас, — сказала Соня и снова закричала как от боли.

— Что, Сонь, что? Скажи мне, что не так?

— Кор умер! Кор умер! — выкрикнула она.

Трубку снова взял мужчина, который сказал, что в Кора стреляли.

— Нет, нет, только не это! Соня, ты где?

— Пойду к нему, — произнес неизвестный мужчина.

Я не имела представления, где находилась Соня. Я не имела представления, где был Кор. Выяснение подробностей можно отложить на потом, а сейчас я должна быть с Соней. Я попросила подругу отвезти меня к Соне домой. Сама я была в полностью разобранном состоянии и вести машину не смогла бы.

По дороге позвонила Соня.

— Они ошиблись, Ас! Кор не умер. Он в больнице, я еду к нему. — В ее голосе звучала надежда.

Полицейские сказали ей, что убит человек, стоявший рядом, а сам Кор жив и его отвезли в больницу. Кор остался жив!

Я тоже хотела поехать в больницу, но не знала в какую, а дозвониться Соне не смогла. В конце концов я вылезла у ее дома в Амстелвене. Вскоре после меня туда пришли двое полицейских с обыском. Я была в очередной раз поражена тем, что даже в такой ситуации они не могли оставить нас наедине с нашим горем. Им срочно потребовалось провести обыск.

Я позвонила маме, чтобы она приехала к Соне. Я не хотела оставлять полицейских одних в доме, и мне нужна была машина, чтобы ехать в больницу. Мама приехала, а в больницу меня прихватил с собой Герард.

Все это время я пыталась дозвониться Соне, чтобы узнать, как Кор. Наконец трубку снял мужчина со словами «Ваша сестра здесь, сейчас она вам скажет».

По этим словам и тону, которым они были произнесены, я поняла, что что-то не так. Подошла Соня. Она ничего не говорила, а только тихо плакала навзрыд.

— Сонь, ты там? — спросила я.

— Да, — всхлипнула она.

— Плохи дела? — спросила я, боясь услышать ответ.

— Да, Ас. — Было похоже, что у нее не осталось сил говорить.

— Он что… — И я испуганно запнулась.

Тишина.

— Сонь.

— Да, он…

Он мертв, повторила я про себя. Да нет, не может он умереть! Он пережил два покушения, дважды бросал вызов смертельному исходу, и я верила, что он снова выкарабкается.

Мы приехали в больницу. Быстро, что есть мочи, я проскочила ко входу и рванула к палате, в которую его поместили. Мысленно я разговаривала с ним, боясь, что опоздаю, и его дух уже не услышит моих слов. «Кор, подожди, не уходи. Тебе нельзя, ты должен быть с нами. Не уходи».

В конце коридора стояла Соня. Я подбежала, обняла ее.

— Сон, это же неправда? Скажи мне, что он жив.

— Он мертв, Ас, — покачала она головой.

К нам подошел один из врачей. Разговаривая с ним, мы увидели, что пришла Фрэнсис. Она примчалась в больницу, тоже считая, что Кор жив, хотя и тяжело ранен. У входа ее встретил один из друзей Кора, и она сразу все поняла.

— Он мертв, да? — спросила Фрэнсис и получила утвердительный кивок в ответ. — Как же так? — спросила она врача. — Вы же сказали мне, что он жив.

— Простите, — ответил врач. — Мы не поняли друг друга. Мы боремся за жизнь человека, который стоял рядом, но ваш отец скончался.

Эта ошибка отняла у нее последнюю надежу застать отца в живых.

— Можно посмотреть на него? — спросила Фрэнсис.

— Нет, он не здесь. Он еще в Амстелвене, — ответил врач.

— В Амстелвене? — переспросила Соня. — Тогда мы едем туда. Заберите, пожалуйста, Ричи из школы, пока чужие люди не сказали ему, что случилось с папой, — попросила она нас с Герардом.

— Конечно, — кивнула я. — Мне ему сказать или ты сама?

— Пожалуйста, Ас, давай ты это сделаешь. Я просто не смогу. — И она заплакала.

— Да, конечно, мы уже едем.

* * *

Увидев нас, Ричи удивился, но, похоже, не догадался, что случилось. Не сказав ему об этом ни слова, мы отправились к Герарду, куда уже приехала мама. По дороге Ричи оживленно рассказывал о своих школьных делах.

Я плохо соображала, как смогу это сделать. Как сказать ему, что его отца больше нет?

— Сейчас бабушку увидим, — пробормотала я.

Ричи ее любил, а я была рада, что он узнает о случившемся в ее присутствии.

Мама была уже наверху в детской, и Ричи кинулся к ней:

— Бабуля!

Я пошла за ним.

— Здравствуй, мама, — сказала я.

— Здравствуйте, мои дорогие. — Она посмотрела на Ричи и заплакала. Ричи сразу же понял, что что-то случилось.

— Что ты, бабуля? Ты заболела, да? — спросил он и взял ее за руку.

— Нет, солнышко, не заболела.

Я тоже расплакалась, а Ричи был в замешательстве. Он почувствовал, что случилась какая-то беда. Пора было сказать ему. Я собрала все свое мужество.

— Присядь со мной, милый, мне надо кое-что тебе сказать.

— Мама умерла? — с ужасом спросил он, как будто сообразив, отчего мы все плачем.

— Нет, дорогой, не мама. Умер твой папа. — Я как будто слышала свои слова со стороны.

При этих моих словах Ричи испустил душераздирающий утробный рык, непонятно откуда взявшийся в его маленьком теле. Он начал кричать:

— Мама! Я хочу к маме! Где моя мама?

— Мама скоро приедет, милый. С тобой я и бабуля. Обними меня покрепче.

Ричи обхватил меня своими ручонками и плакал, пока не обмяк, полностью опустошенный, у меня на руках.

— Ну вот. Мам, возьми его пожалуйста. А я спрошу у Сони, что еще нужно сделать.

Соня и Фрэнсис поехали на место, где застрелили Кора. Соня хотела побыть с ним, обнять его прямо на тротуаре, но ей не разрешили. Работали криминалисты, и на месте преступления находиться было нельзя. Кор стал местом преступления. Он лежал на холодной земле, недоступный для всех, кто его любил.

Болтаться там не имело смысла. К нам приехала Фрэнсис. Она осталась с дядей и тетей, бабушкой и Ричи. Соня поехала к себе домой, а я за ней.

Мы сидели, раздавленные горем. Затем раздался звонок в дверь. Это был Вим.

Я открыла ему и вернулась на диван к Соне. Мы плакали. Вим сел между нами, приобнял нас обеих и тоже поплакал. Через несколько минут он встал и ушел. После всего, что мы пережили вместе, что-то в этом было не так.

Нам не давали увидеть Кора, и Фрэнсис делала все, что могла. Полиция была несговорчива, но благодаря своей молодости и слезам она смогла их разжалобить, и вечером нам разрешили посмотреть на тело. Мы поехали втроем — Соня, Фрэнсис и я. Ричи остался дома, так решила Соня.

Прежде чем нас пустили к Кору, нас предупредили: возможно, мы будем шокированы, он совершенно не похож на себя, изуродован.

Первыми пошли мы с Соней, чтобы понять, можно ли будет Фрэнсис посмотреть на отца в таком виде.

— Подожди здесь, дорогая, — сказала я Фрэнсис. — Мы посмотрим, как выглядит твой папа. Если это действительно ужасно, лучше запомни его таким, каким видела в последний раз.

Мы с Соней вошли. Кор лежал на столе в белом саване. По сторонам стола стояли две зажженные свечи. Я взглянула на лицо и руки Кора.

Его буквально изрешетили.

С криком «Нет!» Соня рванулась к Кору. Она взяла его лицо в руки и поцеловала в губы.

— Очнись, Кор, ну пожалуйста, очнись! — рыдала она и трясла его голову, как будто надеясь, что он проснется.

Фрэнсис было бы лучше его не видеть, но она пренебрегла нашими советами и пошла следом.

— Я должна его видеть, иначе я не поверю, что он умер, — сказала она.

— Тогда иди.

Фрэнсис подошла, осторожно взяла его изуродованную руку и прижала ее к лицу.

— Папочка, папочка, — рыдала она. — Нет, ты не мог умереть! — Сквозь слезы она целовала его перебитые пальцы.

Я положила руку ему на плечо и попыталась разглядеть хоть какой-то проблеск жизни на его лице.

— Посмотри на меня, Кор, — шептала я, надеясь, что он откроет глаза. — Посмотри на меня, — сказала я погромче, но ничего не произошло.

Кор закрыл глаза навеки.

* * *

Через какое-то время нас попросили покинуть помещение. Пришлось вновь оставить его. Мы по очереди поцеловали его на прощание.

— До завтра, любимый, — сказала Соня.

Мы с Фрэнсис переглянулись. Соня до сих пор не верила, что его больше нет. Мы поехали домой в полном опустошении.

Поздним вечером в дверь позвонили. Мы удивились — кто это еще пожаловал?

— Кто там? — спросила я.

— Это я, — раздался голос Вима. — Сонь, выйди ко мне на минутку, — крикнул он через мою голову Соне.

До сих пор не оправившаяся от шока Соня последовала за ним, словно зомби. Вернулась она через полчаса.

— Что он хотел? — спросила я.

Вид у Сони был ошеломленный. Жестом она показала мне на ванную, где мы обычно обсуждали все связанное с Вимом. Чтобы заглушить разговор, она включила фен. Сегодня дом обыскивала полиция, и они могли поставить жучки.

— Он потребовал акции Ахтердама. Ты подумала то же, что и я?

— Наверное, да.

Владение акциями Ахтердама означало владение парочкой публичных домов в квартале красных фонарей в городе Алкмар. Это был совместный проект Кора, Вим и Робби, их следующая инвестиция после покупки нескольких злачных мест в Амстердаме. Они сделали ее на деньги, оставшиеся от выкупа за Хайнекена. По условиям раздела 1996 года акции Ахтердама получил Кор.

В преддверии второго покушения на Кора Вим регулярно шипел мне на ухо:

— Сперва я его завалю, а потом заберу все, что есть.

— Бокс, мне нужны акции публичных домов, — сказал он Соне, и теперь Соня могла думать только об одном — что за смертью Кора стоит ее брат.

Она сказала, что акций у нее нет. Вим взорвался, приказал разыскать их, в ярости прыгнул в машину и умчался.

Вернулся он на следующий день. Он снова вывел Соню на улицу и стал «утешать» ее. Кор же все равно был грязной скотиной, поплачет она по нему месяца три, да и перестанет печалиться. И вообще, для детей так будет лучше — он же был тот еще алкаш. Кстати, акции еще не обнаружились? А золотишка у Кора, случаем, не было? Золотишко-то придется ему отдать, причем сейчас же.

Отказываться было нельзя, но Соня твердо решила, что Вим не наживется на смерти Кора. Поэтому она сымпровизировала: Кор все свое золото продал, ей оставил только один слиток, и она хотела бы его для детей сохранить, если Вим не возражает.

Вим был вне себя:

— Всего один слиток остался?!

Он думал, что без Кора Соня станет легкой добычей, но не тут-то было. Соня оказалась непоколебима. Своей цели Вим не достиг: убить Кора и забрать все, что у него есть, не получалось.

Он оказался в пролете и злился все больше и больше. Ему приходилось давить все сильнее, а по ходу дела — и выдавать себя все больше и больше.

Вим позвонил и велел зайти к нему домой.

— Слушай, Ас, мне нужна Соня. Ты ее возьми и отвези в Амстердамский лесопарк. Ей придется отдать свой дом в Испании Стэнли Хиллису, потому что за киллеров нужно рассчитаться. Так что давай, вези ее. Увидимся в лесу через час.

Я опешила. Может, я ослышалась? Рассчитаться за киллеров? Он что, убийц Кора имел в виду? Соня должна заплатить за убийство супруга, отца своих детей, подарив дом братве? Дом, который Кор назвал именем дочери — «Вилла Фрэнсис»?

Я поспешила к Соне и пересказала ей услышанное. Она побелела как мел.

— Ты понимаешь, что это все он устроил, Ас?

— Да.

— И что теперь?

— Ты поедешь со мной в лесопарк. Он будет нас ждать.

— Нет!

Мы боялись того, что с нами может случиться в лесу. Но все равно запарковали машину и пошли на встречу.

— Слышь, Сонь.

— Да.

— Тебе надо переписать свой дом в Испании на Стэнли Хиллиса — с киллерами надо расплатиться.

Кора только что зверски убили. Соня едва опомнилась после его смерти, а Вим уже требовал с нее деньги. Он потратился на убийство ее мужа, а Соня дважды сказала, что у нее ничего для него нет. Вим начал терять терпение, и, как и в случае с пистолетом, направленным на Ричи перед вторым покушением, отсутствие выдержки выдало его. За всем этим стоял он.

* * *

Был день похорон Кора. Мы с Соней очень устали и, лежа на ее кровати, обсуждали события дня.

— Все было точно так, как хотел Кор, — сказала Соня.

— Да, я тоже об этом подумала. Ему бы очень понравилось.

Я выключила свет.

— Давай спать.

Не прошло и пяти минут, как Соня подскочила:

— Ас, это ты сделала?

— Что, Сонь?

— Да нет, не ты, я просто хотела убедиться.

— Ты о чем?

— Пришел Кор и поцеловал меня. Я почувствовала его губы на своих.

— Ты в порядке, Сонь? Ты не заговариваешься ли?

— Вовсе нет. Правда, он все еще здесь, он нас не бросит. Ты ж знаешь, какая я здравомыслящая, в чудеса не верю, но это действительно так. Он приходил поцеловать меня.

Я понимала, о чем она. Я тоже ощущала присутствие Кора. Как разумный человек я не хотела этого признавать, но после сказанного Соней я поверила. Он все еще был здесь.

— Приятных сновидений, Кор, — сказала Соня.

— Приятных сновидений, Кор, — повторила я.

 

После смерти Кора (2003)

Сразу же после гибели Кора я переехала жить к Соне и не стала возвращаться домой, где Роб ежедневно с пяти вечера ждал, что в шесть я подам ему ужин.

Сейчас мне это было совершенно не нужно, и я не понимала, как люди могут настолько заморачиваться по поводу таких маловажных вещей. Роб никак не поддержал меня в связи с утратой Кора. Я была страшно опечалена, но не могла этого показывать, потому что он ревновал меня к родственникам, которые вновь оказались на первом плане. Роб чувствовал, что на него не обращают внимания. И был прав.

На этом этапе главным для меня были Кор, Соня и дети.

Роб прислал мне эсэмэску с жалобой, что он уже три дня не ел свежих овощей. Это показалось мне до смешного абсурдным. Кор убит, а этот жалуется по поводу свежих овощей? Его послание говорило само за себя.

У нас не могло быть совместного будущего.

* * *

После смерти Кора руководить Сониной жизнью стал Вим. У нее дома он вел себя по-хозяйски. Приходил и уходил, когда хотел, и без малейшего стеснения приводил Сандру — пережиток своего прошлого с Клеппером и Миреметом.

Соне поручалось составлять ей компанию, чтобы он мог беззаботно развлекаться с другими женщинами. А если Соня не могла, ее должна была замещать Фрэнсис.

Сандра была не единственной, кого Соне поручалось развлекать, но она была вдовой человека, в равной степени ответственного за покушение на нее, ее супруга и ребенка. Одна из женщин ненавистной бригады, с которой надо было вести себя дружелюбно.

Задачи Сони не ограничивались развлечениями многочисленных женщин Вима. Он вел опасную жизнь, и в любое время, когда считал нужным, Соня становилась шофером его бронированной машины. Машина стояла в одном из гаражей Амстелвена, держать у дома ее было нельзя, чтобы ее не заминировали или не установили жучки.

— Вот уж действительно ирония судьбы, да, Сонь? Выживать ему помогает не кто-то, а именно ты, — грустно усмехнулась я, когда как-то раз ей пришлось отказаться от ужина, потому что Виму куда-то срочно понадобилось.

— Иногда я просто зверею от этого, — ответила Соня.

— Как же ты с этим справляешься?

— Делаю это только ради детей. Живу только из-за них, иначе давно бы уже с собой покончила. Отправилась бы к Кору.

Она встала из-за стола.

— Поеду, а то опять орать начнет — где ты да где ты…

* * *

Вскоре после похорон Вим сказал:

— Ты же понимаешь, Ас, все это к лучшему. Поплачут пару месяцев и забудут. А толстый был редкостной сволочью, как ни крути.

В день убийства Вим плакал с нами на диване и рассказывал всем подряд, как он скорбит. Очевидно, чтобы подозрения не пали на него. А теперь он говорил так. Лицемер.

Он бесцеремонно вмешивался в организацию похорон и делал все, чтобы отвести от себя подозрения. Он захотел и «поучаствовать материально». Подслушав разговор Сони с организатором о небольшой сумме, которая осталась неоплаченной и которую она не могла закрыть сразу же, Вим моментально использовал это для укрепления своего алиби. Он поручил мне перевести недостающую сумму с его счета, после чего рассказывал, что похороны оплатил он.

Однако спустя недолгое время он попросил вернуть его «щедрое пожертвование». Для этого он вызвал меня к себе домой на улицу Сталсхудеркаде.

— Прогуляемся, — сказал он. — Какие новости?

— Никаких, ничего нового.

— Ладно. Смотри, Ас, я там за похороны платил, и на самом деле зря я это сделал. Это чистые деньги были, так что надо бы их мне на счет вернуть, понимаешь.

У меня комок подступил к горлу. Он сказал — зря? Ну да, конечно, теперь выясняется, что зря. Цели он достиг, раззвонил повсюду, что пожертвовал на похороны, а в криминальных кругах говорил, что оплатил их целиком.

— Я же ей просто их одолжил, раз у нее было туго с деньгами, вот и все.

Ну вот, теперь это ни с того ни с сего превратилось в заем. Что ж, ладно. Мы ведь так или иначе не хотели, чтобы он участвовал в расходах на похороны, особенно Соня, которую это очень разозлило.

Я убедила ее принять эти деньги, чтобы он не думал, что мы держим его за заказчика убийства. Соня была рада вернуть их. В тот же день деньги были у него на счете.

 

Роман Кора (2003)

Покушения на Кора не давали возможности семье жить нормальной жизнью. После первого из них, в 1996 году, совместная жизнь стала проблематичной. Второе покушение случилось в 2000 году перед домом Сони в Амстелвене. И вновь опасности подвергся не только Кор. По нему открыли огонь, когда он выходил из машины. Он сумел увернуться от пуль и укрыться в доме — Соня моментально открыла ему дверь. На следующее утро она заметила, что пуля вошла в стену дома менее чем в полуметре от двери.

На протяжении многих лет Соня и дети виделись с Кором лишь ненадолго, в различных тайных местах. Это были ненормальные отношения, но к этой ситуации пришлось привыкнуть и научиться извлекать из каждой встречи максимум хорошего.

Отношения омрачались не только угрозой следующего покушения, но и последствиями неудачных. После каждого из них Кор уходил в запой.

Несмотря на все невзгоды, они оставались вместе. В течение четверти века их связывали любовь, взаимное доверие, дети и все совместно пережитое. Со смертью Кора все это кончилось.

Соня думала, что это ее самая большая утрата. Но худшее было впереди.

Через несколько дней после похорон Соню навестил Питер. За ужином он сказал, что хотел бы рассказать нечто о Коре, но не знает, будет ли это правильно. Он не хочет ничего скрывать, но, возможно, Соня не захочет об этом знать.

— Конечно, я хочу знать, — сказала ничего не подозревавшая Соня.

— Ну, ладно. У Кора был роман с одной женщиной из моего офиса.

Лицо Сони побагровело, но она смогла удержат себя в руках. Она спросила, как это произошло, и, выслушав ответы Питера, сказала:

— Спасибо тебе за откровенность. Теперь понятно, почему некоторые вели себя так странно на похоронах.

Соня проводила Питера, и как только за ним захлопнулась дверь, безудержно зарыдала.

— Подонок! Как он мог так поступить со мной? Два года крутил роман!

Кор не был святым, и она отлично это знала. Она вытаскивала его из борделей не раз и не два. Но здесь было другое дело. Это была связь, а так он никогда прежде не поступал. Он принимал эту женщину у себя на улице Нихтевехт и привозил ее в их дом в Испании, где они резвились в супружеской постели.

Узнав про эту связь, Соня захотела увидеть любовницу Кора.

Фрэнсис понимала, как сильно огорчается Соня по поводу романа мужа. Ей тоже стало интересно, как выглядит женщина, с которой у отца была связь.

Мы зашли к Питеру де Вриесу спросить, нет ли у него фотографии.

— Кажется, есть, — сказал Питер.

— Можно взглянуть? — спросила Соня.

— Если хочешь. — Питер нашел фотографию и протянул ее Соне.

— Так это она…

* * *

На обратном пути Соня молчала.

— Как ты, сестренка? — спросила я.

— Мне больно, Ас, очень больно. Меня за дуру держали. Целых два года. И все знали, кроме меня. Как ножом в спину.

— Да, — вздохнула я. — Я тебя понимаю.

— Да нет, Ас, не понимаешь. Яапу, когда у него были его интрижки, ты могла все высказать. Наорать, дать по морде. А я ничего не могу. Кора нет, а я оставайся со всей своей злостью и недоумением. За это я обижена на него больше всего. Ты не понимаешь, каково это.

Приехав домой, Соня легла. Всю ночь мы слышали ее рыдания. На следующее утро она принесла мне тост с джемом и присела ко мне на кровать.

— Ас, знаешь, я тут подумала хорошенько. Не буду я из-за всего этого двадцать пять лет воспоминаний губить. Такое бывает, а любить его меньше я не стала.

 

Золотое сердечко (2003)

Через две недели после гибели Кора Фрэнсис исполнился двадцать один год. Кор купил цепочку с кулоном в виде золотого сердечка, чтобы подарить ей, но она пропала, как и многие другие ценные предметы, принадлежавшие ему.

Дом Кора был оборудован системой видеонаблюдения. Он хотел видеть все происходящее в доме и вокруг него. Камеры зафиксировали, что в то время, когда труп Кора еще лежал на месте преступления, его знакомые заходили в дом и выходили из него с битком набитыми сумками.

Соня спрашивала их, куда девалась цепочка, но они отговаривались незнанием. Та же судьба постигла и коллекцию дорогих часов, ювелирные украшения и миллион наличными, хранившийся в сейфе. В ответ на предъявленные видеозаписи было сказано, что они выносили оружие, чтобы его не обнаружил кто-то еще. Никакого миллиона в сейфе быть не могло, это чушь какая-то, никто ничего оттуда не брал. Если дверца сейфа оказалась открытой, то это к полицейским. Они прибыли, громко хохоча, сразу после исчезновения из кадра людей с туго набитыми сумками.

Да, конечно, детективы обыскивали дом Кора, но ключа от сейфа у них не было, и следов взлома не было тоже. Спустя несколько месяцев некоторые из часов, принадлежавших Кору, стали всплывать на рынке. Их выставляли на продажу его знакомые. Теперь было совершенно очевидно, что они были частью содержимого выносившихся из дома сумок.

А может быть, никакого миллиона в сейфе и не было?

То, что кодекс чести преступного мира предписывает заботиться о женщинах и детях погибших братков — фантазия в духе фильмов вроде «Крестного отца». В действительности все обстоит как раз наоборот. Друзья, коллеги, а иногда даже и родственники готовы грабить осиротевшую семью едва ли не с момента гибели ее кормильца. Вим был не единственным. И вимовские, и коровские подельники стали стервятниками, слетевшимися на добычу после смерти Кора. Единственная разница заключалась в том, что во втором случае хватали что плохо лежало, а в первом — сознательно сделали так, чтобы лежало плохо.

Как бы искренне ни горевали о смерти Кора его дружки, о своем интересе они не забывали никогда. В последующие дни и недели люди постоянно приходили разнюхивать, не осталось ли чем им поживиться.

Никто ничего не принес, даже из того, на что у вдовы и детей Кора могло быть право. В девяти случаях из десяти жена ничего не знает о незаконных деловых операциях своего супруга. А если и знает, отказать ей можно с легкостью — на бумаге ничего нет, а то, что есть, записано на чужое имя. Так что судиться у нее вряд ли получится.

— Да пусть их, если им от этого счастье. Меня обижает только то, что они не вернули это сердечко. А ведь все знали — Кор купил его в подарок Фрэнсис. Ну сколько можно выручить за это золотое сердечко, Ас? А для Фрэнсис оно было бы бесценным.

После смерти Кора Вим не вылезал от Сони и услышал эту историю про сердечко. Он отвел Фрэнсис в сторону и сказал, что купит ей новое в подарок на день рождения.

Фрэнсис в ужасе посмотрела на Соню. Нет, нет, в этом нет никакой необходимости, повторяла она. Но Вим был непреклонен, как всегда. Надо прямо сейчас пойти и купить сердечко.

Соня посмотрела Фрэнсис прямо в глаза, давая понять, что ей нужно согласиться и что если она откажется, Вим воспримет это как оскорбление со всеми вытекающими и не посмотрит, что она ему племянница.

Фрэнсис все поняла, и они с Соней и с Вимом отправились покупать сердечко в магазин Яапа Лихтенберга на площади Ватерлооплейн. В магазине девушка еще пыталась как-то отвертеться, говоря, что ей ничего не понравилось, но Вим не поддался. Он выбрал сам.

— Что там у вас? — спросила я Соню, когда они вернулись. Фрэнсис с глазами на мокром месте сразу же ушла к себе наверх.

— Вим купил ей сердечко на день рождения, — сказала явно раздраженная Соня. — А она на меня злится за то, что я позволила ему это сделать. Но я не видела других вариантов — только сделать вид, что все нормально. Ради ее же блага, Ас. Вряд ли мне стоило упираться перед Вимом, правда же?

— Пойду поговорю с ней, — вздохнула я.

Я поднялась наверх. Фрэнсис лежала на кровати и раз за разом прослушивала голосовое сообщение, оставленное ей Кором незадолго до смерти. Она могла заниматься этим часами.

— Фрэн, я понимаю, каково тебе, но выбора у нас нет. Нельзя создавать у Вима впечатление, что ты считаешь его причастным к смерти отца.

— Считаю? Ты недоговариваешь. Думаешь, я не знаю, что произошло на самом деле? Не видела, какими вы возвращаетесь, поговорив с ним? Думаешь, я была глуха и слепа последние пару лет? Думаешь, забыла, о чем мне папа говорил? А теперь он хочет мне отца заменить? И мама всему этому потворствует. Нет, Ас, ни за что!

— Твоя мама делает то, что должна, ради вашего с Ричи блага. И я поступаю так же, как и она. Я понимаю, ты считаешь нас трусихами, но здесь мы никогда не победим. Мы всего лишь женщины и должны думать о своих детях. Мы не можем позволить себе высказаться, в нашем мире это не принято. Мы просто хотим защитить вас. А вам нужно помогать нам, делать вид, что все нормально, иначе мы попадем в беду. Понимаешь меня, Фрэнсис?

Фрэнсис не отвечала. Она с вызовом смотрела на меня, направив в мою сторону свой мобильник, из которого раздавался голос ее отца.

— Фрэнсис, тебе понятно? — повторила я. На этот раз твердым, не подразумевающим возражений тоном.

— Да, Ас, — неохотно проговорила она.

— И я не желаю больше разговаривать с тобой на эту тему, понятно? — строго добавила я.

— Да, Ас, — ответила она настолько покорно, что я пожалела о своей строгости.

— Так будет лучше, солнышко. Может быть, все еще переменится, но пока так действительно лучше, — сказала я мягко.