Наконец-то я дома. Великолепное ощущение облегчения охватило меня. Я аккуратно положила ключи в оловянный кубок на столике вишневого дерева, стоявшем у двери, подошла к окну и задвинула жуткие шторы в оранжево-зеленую клетку, в очередной раз удивляясь, почему не снимаю их и не покупаю что-нибудь по своему вкусу. Например, шторы, действительно подходящие к цветовой гамме интерьера.
Вздох. Тетя Лаверн сама сшила их для меня, несмотря на артрит, в подарок на новоселье. Это было так мило с ее стороны, и я не смогла выбросить их.
«Прошло уже три года, Бри. Пожертвуй их благотворительной организации, и, возможно, они обретут новый дом в бедной семье, где любят зеленый с оранжевым». В последнее время мой внутренний голос стал все меньше напоминать совесть и все больше – вопль бунтующего подростка. В бытность подростком я, правда, не отличалась бунтарским характером, так что не могу сказать точно.
Я плюхнулась на диван и стала размышлять: заказать пиццу «пепперони» с двойной порцией сыра или «вегетарианскую особую»? Набрала номер и разорилась на большую пиццу по особому рецепту: две разные начинки на каждой половине.
Примерно через полчаса затрещал телефон, вырывая меня из оцепенения, навеянного просмотром Си-эн-эн под пуховым одеялом. Потянулась было к трубке, но отдернула руку, мысленно просматривая список тех, с кем не хотела в тот момент разговаривать. Он был достаточно длинный: мама, Лайл, мадам, мать Лайла и любой коллега с работы.
Да, и еще сотрудники службы телефонного маркетинга. Я поместила свой номер в список тех, кому не нужно звонить, но от этого никакого толка.
Третий звонок. О Господи! Нужно поставить определитель номера. Завтра же. Обязательно.
Четвертый звонок. А-а-а! Я сдаюсь.
– Алло?
– Бри? Это Эрика! Как ты? Все еще позволяешь мадам запугивать тебя подушкой?
Я засмеялась и вновь откинулась на подушки.
– На этой неделе у нас был разговор о круизном судне.
Эрика Кауфман, талантливая певица и замечательная подруга, завизжала от смеха.
– Не уверена, что насмешки над теми, кому повезло меньше, – удачное начало карьеры в «Атланта-опера», Эрика. Есть кому на тебя пожаловаться? В какую-нибудь полицию этикета, например? Голову даю на отсечение, благовоспитанные южные девушки не знают, что с тобой делать.
Она хихикнула:
– Южные парни тоже не знают, и я еще долго буду держать их в неведении. Подожди, дай угадаю: «Не знаю, зачем я вообще вожусь с тобой… Я умру раньше времени…»
Я вздохнула:
– Нет, на этот раз «в могилу загоню себя до времени»…
Прошло несколько минут, прежде чем мы перевели дух и перестали трещать, как две полоумные.
– Я по тебе очень скучаю, – произнесла я.
– И я. Эти ребята из оперы слишком серьезные и высокомерные, у всех на лицах написано «в опере вся моя жизнь». Скучно!
Я усмехнулась. Уж какой-какой, а скучной Эрика не была никогда. Она одевалась и вела себя скорее как поп-певица, а не как восходящая звезда оперной сцены. Всего два года в Атланте, и какой-то критик уже назвал ее «преемницей Рене Флеминг». (Это вряд ли способствовало налаживанию отношений с коллегами.) Мы обе учились у мадам, но Эрика начала на несколько лет раньше, что означало…
– Она подначивает меня новой ученицей. Какой-то Магдой. – Эрика знала, что мадам пыталась устроить соперничество между старшими ученицами и новичками.
– Не может быть! Уже? Похоже, мадам считает, что не за горами твой звездный час, Бри. Она не ставила мне в пример тебя, пока не организовала прослушивание в Атланте… Боже мой! Наверное, у тебя то же самое? Прослушивание? Когда? Расскажи скорее!
– Откуда ты…. ну, в общем, да. Прослушивание назначено на следующий месяц! Осталось всего семь недель. Если бы хоть семь месяцев. Но семь недель? Не получится. К тому же мне не хватает тридцати пяти фунтов.
На другой стороне провода воцарилось длительное молчание.
Я издала смешок:
– Только не спеши говорить, что я не права и что я уже вполне готова, и так далее, и тому подобное.
Пауза не прерывалась.
– Бри, понимаешь… ты ведь знаешь, что я люблю тебя, милая. И ты действительно готова. Полностью – что касается голоса. Ты неотразима, и сама знаешь. Я не раз говорила, что с твоими способностями можно стать одной из лучших колоратур мира, просто…
Если разговор начинается со слов «ты ведь знаешь, что я люблю тебя», а в конце звучит «просто…», это не сулит ничего хорошего.
От волнения у меня подвело живот.
– Просто что, Эрика? Что значит «просто»? У меня есть голос, но нет… чего?
Подруга вздохнула:
– Прости. Не хотела тебя расстраивать. Но, пообщавшись два года с этими барракудами, я не уверена, хватит ли у тебя твердости. Слово «дива», знаешь ли, употребляют не просто так.
Теперь была моя очередь молчать. Тяжело признавать это, но она поняла, чего я боюсь больше всего. Я не могла не заметить иронии ситуации, особенно вспоминая о своей атаке на Кирби, но все же терзалась сомнениями, что у меня слишком мягкий характер для успеха на оперной сцене.
– Бри, извини. Я уверена, что у тебя хватит твердости. Видимо, я перестраховываюсь. Не обращай внимания, у меня сегодня неудачный день. Я и позвонила в основном для того, чтобы получить поддержку от кого-нибудь, кто не говорит «да благословит тебя Бог», имея в виду «поцелуй меня в задницу».
Моя постоянная готовность заботиться обо всех вокруг снова востребована! Я тут же отодвинула свои проблемы на второй план.
– Ладно, забудь об этом. Что стряслось? Ты же говорила, тебе нравятся коллеги и окружение. Как насчет соседки, которая испекла тебе ореховый пирог?
Не хочу сказать ничего плохого, но Эрику всегда можно отвлечь разговором об Эрике, так что мы очень мило поболтали, пока в дверь не позвонил посыльный, который принес пиццу. У подруги не было ни малейшей возможности вернуться к разговору о моей грядущей гибели.
То есть о предстоящем прослушивании.
– Ой, мне пора! В дверь звонят. Я скоро перезвоню. И помни – не давай этим злодеям доставать тебя. Тебя ждет блестящее будущее! Не могу дождаться лета, чтобы увидеть тебя. Не пропадай!
– Но…
Вновь раздался звонок.
– Мне правда надо бежать, а то останусь без пиццы, и ты услышишь рыдания взрослой женщины. Целую. Скоро еще поболтаем.
– Ладно. Поцелуй за меня Лоуэлла. – Эрика повесила трубку.
– Вообще-то его зовут Лайл, – возразила я телефон ному гудку.
Лайл и Эрика невзлюбили друг друга с первого взгляда. Она считала его тупицей, а он терпеть не мог ее чрезвычайно смелого стиля в одежде и артистизма и манерах. И ее друзья-геи его тоже не очень-то радовали. Многие из них были и моими друзьями, что заставляло задуматься – не был ли консерватизм Лайла синонимом предубежденности?
Боже, надеюсь, что нет. Не знаю, смогу ли…
Разносчик пиццы постучал в дверь, выводя меня из транса. Я нажала рычаг телефона и кинулась к двери, схватив по пути сумочку. «Это мне-то не хватает характера? Ха! Пиццу принесли на пятнадцать минут позже. Я им покажу характер! Никаких чаевых».
Слишком скромна, чтобы преуспеть в опере. Слишком мягкосердечна, чтобы устоять перед разносчиком пиццы. Какая жалость!
Сидя на диване и сжимая в руках полупустую коробку, я предавалась угрюмым размышлениям о не хватающей мне твердости, безжалостно отметая оправдания, изобретаемые моей сердобольной натурой.
«Он так молод – ему, наверное, нужны деньги на учебу».
Ему не меньше тридцати.
«Я дала не слишком много».
Двадцать пять процентов.
«Он симпатичный».
Ну, в общем, да.
Почему я не такая, как Кирби? Если бы только мы смог ли поменяться телами, как в одном кино, только не полностью, а так, чтобы немного моей мягкости перешло к ней, а немного ее твердости – ко мне.
«О! Вот именно! Я могу попросить ее научить меня стать жестче, а сама помогу ей выиграть глупый спор. Конечно, если начальница не найдет подобную просьбу слишком личной или оскорбительной или не сочтет меня бесхарактерной трусливой мышью».
Вздохнула, взглянув на уродливые занавески. Я и была трусливой мышью. Но люди меняются. Январь – лучшее время для принятия радикальных решений, не правда ли?
Я распрямила плечи и полезла искать лист бумаги, что бы написать список.
КАК СТАТЬ ЖЕСТЧЕ:
1. Не бойся отвечать на звонки собственного телефона. Будь вежливой, но твердой, если нужно закончить разговор. Окружающие должны понимать, что у тебя есть своя жизнь.
2. Отныне не давай больших чаевых за доставленную не вовремя пиццу. (Даже если разносчик красавец!)
3.
Не успела придумать третье правило, как зазвонил телефон. Это была прекрасная возможность проверить себя! Помня о правиле номер один, подняла трубку:
– Алло?
– Здравствуй, милая, это мама. Как у тебя дела? Мы так долго не общались – я боялась, что ты заболела или что у тебя неприятности. Все в порядке? Тебе нужен куриный суп? А деньги? Я сейчас же пошлю к тебе папу – он принесет суп и немного денег.
Я еще не произнесла ни слова, а мама уже громко звала отца:
– Генри! Упакуй для Брианны вот эту кастрюлю с супом, а потом остановись у банкомата и сними ей денег. Бри, дорогая, сколько тебе нужно? Двух сотен хватит? Генри, сними двести долларов. А лучше триста, на случай, если ей нужно купить теплое белье. Давай скорее! Ой, суп еще горячий, тебе понадобится…
– Мама! Мне не нужны ни суп, ни деньги. Спасибо, у меня все в порядке. Просто была занята на работе, вот и все. Скажи папе, что не нужно никуда бежать и ничего мне везти, но все равно спасибо. Спасибо вам обоим. И еще, мам, – я уже выросла. Пожалуйста, перестань волноваться о моем белье. Мне неловко.
Я в отчаянии смотрела в список. Могла ли судьба проявить большую несправедливость? Моим первым подопытным кроликом оказалась мама. Почему не позвонил страховой агент или продавец виниловой обшивки? Они названивали всю неделю, когда мне совсем не хотелось разговаривать. Но нет, не сегодня. Сегодня пришлось следовать правилу «Будь вежливой, но твердой, если нужно закончить разговор. Окружающие должны понимать, что у тебя есть своя жизнь» в беседе с родной матерью.
Я смяла лист и швырнула через кофейный столик, в сторону мусорной корзины. Пробормотала:
– Промахнулась. Вполне объяснимо. Даже на это меня не хватает.
– Что, милая? Что объяснимо? Ты уверена насчет де нег? Папа рядом. Ему осталось надеть пальто, обуться и выскочить…
– Мама, у меня все в порядке, не надо супа и денег, и пусть папа никуда не выскакивает. На самом деле мне нужно работать – я сегодня еще не занималась пением. Можно, я перезвоню…
– Детка, ты слишком много работаешь. Зачем заниматься каждый вечер, если ты скоро выходишь замуж? Дочка моей подруги Коринны, помнишь – та, у которой неудачный нос? В смысле – у дочери, а не у Коринны; хотя, кстати говоря, нос Коринны, кажется, стал немного другим после того, как она вернулась из поездки в Африку, с сафари. Ты не знаешь – может, у них там в воде содержится что-то такое, что уменьшает носы? Впрочем, не важно. Ее дочь вышла замуж в июне. Помнишь, я подарила ей ту прекрасную керамическую вазу ручной работы, а та так и не написала благодарственного письма? Как невежлива нынешняя молодежь! Клянусь, если ты когда-нибудь так поступишь, я буду считать себя плохой матерью.
Она не прерывалась даже на глоток воздуха.
– Мама, мне действительно…
– Так о чем это я? Ах да. Дочь Коринны уже беременна. На этой неделе она ушла с работы, чтобы полностью посвятить себя беременности и обеспечить здоровую среду для ребенка. – Похоже, она слово в слово повторяла слова Коринны, произнесенные за игрой в бридж. – Разве ты не захочешь того же, когда вы с Лайлом поженитесь?
– Мам! Не хочу быть невежливой, но я семь лет училась, чтобы стать оперной певицей. Дочь Коринны работала на полставки в закусочной. Надеюсь, ты понимаешь, что нас нельзя сравнивать?
Сейчас было самое время выполнить правило «Будь вежливой, но твердой, если нужно закончить разговор».
– Мама, мне правда пора идти. Позвоню на неделе. Я люблю тебя! Целую вас с папой.
– Но, Бри, я…
– Мам, в самом деле. Уже поздно. Я потом позвоню. Пока. – Я крепко зажмурилась, стиснула зубы и нажала на телефоне клавишу «Откл.».
Поняв, что потолок не рухнул мне на голову в качестве возмездия за непочтительное отношение к матери, я немного расслабилась и приоткрыла один глаз. Ни молний, ни грома, ни нашествия лягушек.
Открыла второй глаз. Никакой катастрофы, вокруг порядок, за исключением объедков пиццы, оставшихся после моего пира. Наверное, есть что-то в этом решении быть твердой. Я прошлась по комнате, чтобы поднять с пола смятый лист, раз уж ангел-хранитель уберег его от попадания в мусорную корзину. Разгладила бумагу и стала задумчиво постукивать по ней карандашом. Номер три, номер три. Гм-м…
Опять раздался звонок, и я закатила глаза, понимая, что определитель номера – это не роскошь, а необходимость.
– Алло?
– Милая, это снова мама. Наверное, связь прервалась. Я рассказывала, что тетя Лаверн хочет сшить тебе свадебное платье, чтобы ты не брала его напрокат? Надо приду мать, как отказаться, чтобы ее не обидеть, ведь ты, конечно же, наденешь мое платье. Может, Лаверн сошьет что-нибудь для подружек невесты. Что-нибудь приятного баклажанного цвета, как тебе?
Мой взгляд наткнулся на последнее произведение тети Лаверн – жуткие занавески а оранжево-зеленую клетку, и я попыталась вспомнить человека, которого ненавидела до такой степени, чтобы попросить надеть темно-фиолетовое платье подружки невесты.
Затем сгорбилась на диване, вполуха слушая мамину трескотню о свадебных приготовлениях, при этом складывая и разворачивая жалкий маленький список.
– … и мы можем получить скидку на торт…
– Угу.
– … органиста…
Дослушав до половины ее рассуждения о преимуществах поездки к морю по сравнению с поездкой на лыжный курорт – с точки зрения как можно более раннего появления внука, – я сдалась окончательно. Все они были правы: и мама, и Лайл, и Эрика, и даже мадам с ее глупой подушкой.
«Я не смогу. Мне не хватит твердости. Позвоню Габриэлле и сообщу ей об этом».
В течение следующих двадцати минут, пока мама планировала мою свадьбу, я кивала и мычала в знак согласия и, держа на коленях листок со своими новыми правилами, методично раздирала его на мелкие клочки, не обращая внимания на стекающие по щекам слезы.
Подумаешь, мир ведь не рухнет, если в нем не появится еще одна оперная певица?
Велика важность!
Когда мама, наконец, попрощалась, я сделала еще один звонок. Ни к чему было откладывать дальше.
– Алло? Мне позарез нужен определитель номера.