Уважаемая мисс Грин! Благодарю за проспекты и рекламные образцы, присланные Вами для продвижения коллекции белья «Зимняя сказка». В этом сезоне продажи в нашем магазине возросли на тридцать пять процентов по сравнению с показателями предпраздничной реализации в прошлом году. В настоящее время мы проводим новую кампанию по моей разработке. Принципиальный лозунг акции «Дай ему пинка» такой: «Если Вы решили в новом году избавиться от надоевшего вам неудачника, купите себе этот комплект новомодных трусиков, и пусть он знает, что никогда Вас в них не увидит!» Отклик поистине фантастический! Именно поэтому я решила написать Вам и поинтересоваться, не хотите ли Вы провести подобную рекламную акцию в масштабе страны. Если пожелаете подробнее обсудить мою идею или если Вам нужен новый сотруднике отдел маркетинга, пожалуйста, свяжитесь со мной.

Искренне Ваша, Шейн Мэдисон.

Помощник управляющего бутика «Чувственность»,

Джексонвилл, Флорида.

– Да, вот это настоящее проявление инициативы, – восхищаюсь я, третий раз читая электронное послание от Шейн Мэдисон. – Почему никто из моих бывших сотрудников не был таким?

– Каким? – интересуется Брианна, входя с охапкой конвертов.

Здорово. Прибыла утренняя почта. Следующие десять минут я могу не думать о том, как много предстоит сделать, как медленно тянутся собеседования с новыми кандидата ми, как плохо обстоит дело с пари, и о том, сколько неприятностей мне доставят «Почетные братья и сестры», если окажется, что уроки балета не входят в список разрешенных занятий.

К тому же, по словам балетного преподавателя, брошенным вчера вечером при оформлении внесенного мной громадного платежа, небольшое показательное выступление с участием Лорен состоится как раз перед моим отъездом в Италию. Сами понимаете – день перед дальней поездкой иначе можно назвать днем неистового укладывания в чемоданы всего принадлежащего вам имущества.

Вздыхаю. Еще раз.

– Вот, смотри, – письмо из одного магазина, торгующего нашим бельем. Помощница управляющего проявила инициативу и сама организовала рекламную акцию, проявив весьма творческий подход, а затем еще и написала об этом мне. Вероятно, закидывает удочки в надежде получить здесь место. Жаль, что она живет в Джексонвилле.

Брианна складывает письма в лоток для входящих документов и выгребает бумаги из лотка для исходящих.

– Джексонвилл? Где это? На востоке штата? Возле Спокана? Это недалеко. Можем оплатить ей дорогу – пусть приедет на собеседование.

Качаю головой, удивляясь представлениям Брианны о мире, с трудом выходящим за рамки родного штата. Эту девушку просто необходимо хоть раз вывезти куда-нибудь.

– Это во Флориде. Лететь почти целый день. Да и кто согласится переехать из солнечной Флориды в штат, где все время дождливо и пасмурно?

Брианна замирает, с трудом сдерживая негодование.

– Вашингтон – красивейший штат в стране. Здесь есть и горы, и океан, и природа, и…

– Да, да. Не нужно рекламы. Здесь также триста с лишним дней в году идет дождь. Что, знаешь ли, угнетает. Так или иначе – почему бы тебе не изучить присланные резюме и не поискать местные таланты, а потом уже закидывать сеть дальше? Покажи мне всех, кто, по твоему мнению, потенциально пригоден.

Начинаю просматривать почту, но вскоре замечаю, что она не уходит.

– Что-то еще?

– Я просто… м-м… вы хотите сказать… я должна сама прочесть резюме и выбрать подходящие? Даже не показывая вам? – Бри кажется растерянной.

– Конечно. А почему нет? Вчера ты очень удачно разложила их по порядку – начиная с самых перспективных и заканчивая посланием парня, чей опыт работы в области маркетинга состоял лишь в том, что в третьем классе он помогал сестре-герлскауту продавать печенье. По-моему, ты в этом хорошо разбираешься. Спасибо.

Какое-то время она продолжает стоять, уставившись на меня, и я даже вновь начинаю подозревать, что она со странностями. (Помимо увлечения оперой.) Но тут Брианна улыбается:

– Нет проблем. Спасибо.

– Не за что. Можешь не закрывать дверь. Спасибо. – Бри уходит, а я, прикусив губу, задумываюсь: а нравится ли ей у меня работать?

Сам собой напрашивается еще один вопрос: «Считала бы она меня хорошим человеком, если бы не знала о глупом пари?»

Вдруг осознаю, что впервые ответ на этот вопрос меня действительно волнует. Ай-ай-ай! Пора к доктору Уоллесу. Опять сворачиваю на старую дорожку, мечтаю завести друзей, а ведь все мы знаем, как плохо это всегда кончается.

Отодвигаю в сторону письма, делая мысленную заметку: после работы позвонить Джули. Она – единственный друг, на которого я могу положиться, пусть нас и разделяют тысячи миль.

Но разве не печально иметь одну-единственную подругу?

Стискиваю зубы, хватаю еженедельник и крупными прописными буквами вывожу: «Доктор Уоллес». Хватит жалеть себя. Надо работать.

Вращений головой явно недостаточно, чтобы снять напряжение в плечах и спине. Но я продолжаю их делать, одновременно пытаясь нашарить в ящике стола что-нибудь обезболивающее. Головная боль от стресса и перегрузки – это не слишком приятно, к тому же у меня сейчас просто нет на нее времени.

Звонит телефон. На экране определителя высвечивается «Б. СТЮАРТ», и показатели моего напряжения подскакивают еще пунктов на пятьдесят. Хватаю трубку той рукой, которая в данный момент не занята флаконом с лекарством, и стараюсь, чтобы голос звучал бодро.

– Здравствуй, – говорю я.

(В нашем офисе у всех есть определитель номера, ни к чему притворяться, будто я не знаю, кто звонит.)

– Здравствуй, – отвечает Бэннинг.

Далее пауза. Хм… разве это не он позвонил?

– Ты что-то хотел? – задаю я наводящий вопрос.

– Ах да. Я насчет обеда. У тебя есть время пообедать со мной? Хотелось бы обсудить кое-что.

Это звучит угрожающе.

Заставляю себя не паниковать, пока не начала задыхаться.

– Да, конечно. В час? – Я смотрю на часы.

– Мне удобнее в двенадцать тридцать, если ты сможешь, – говорит он.

Первые собеседования назначены на время после обеда, так что я равнодушно пожимаю плечами, потом соображаю, что Бэннинг меня все равно не видит, и бросаю:

– Хорошо. Встречаемся внизу.

– Отлично. До встречи.

Положив трубку, я стараюсь вспомнить, какие документы посылала ему недавно. За исключением того небольшого недоразумения с цифрами, проблем не должно возникнуть. Может, он хочет поговорить о нашем пари? К моему боссу вернулся разум и он понял, что главному исполнительному директору не пристало вести себя как восьмилетний ребенок?

«Но если он откажется от пари, позволит ли тебе гордость принять его решение?»

Еще один вопрос, на который невозможно ответить. Целых два за одно утро. И это ровно на два вопроса превышает мои возможности. Набираю номер.

– Офис доктора Уоллеса. Чем могу помочь? – отвечают мне.

Придвигая к себе еженедельник и выискивая в нем целый час свободного времени, бормочу:

– Очень надеюсь, что хоть кто-нибудь сможет помочь мне.

– «Юнион-сквер гриль»? Ну что ж, хоть не промокнем. – На выходе из лифта Бэннинг слегка касается моей спины, будто хочет оградить от толпы спешащих на обед голодных сотрудников.

Хочу отметить, что считаю это вполне нормальным порывом мужчины, который никогда не раздражал меня. Я не возмущаюсь, если мужчина открывает передо мной дверь. Быть независимой деловой женщиной – это одно, а придерживаться глупых принципов, доходя в них до крайности, – совсем другое.

Но сегодня я впервые в жизни испытываю неловкость от невинного прикосновения коллеги мужского пола и почти сразу отстраняюсь. И не оттого, что мне неприятно. Скорее наоборот – потому что приятно. Я даже ощущаю легкое возбуждение.

Возбуждение – совсем не то слово, с которым мне хотелось бы ассоциировать этого человека, и уж точно не то ощущение, которое хотелось бы рядом с ним испытывать. А может, связь с шефом – это не так уж страшно: вряд ли «Кнут и кружево» станет для меня чем-то большим, чем очередная ступенька на карьерной лестнице. Разве кто-нибудь мечтает всю жизнь торговать эротическими игрушками?

Или я опять отрекаюсь от своих убеждений? Все-таки нехорошо встречаться с начальником.

И вообще – это ведь тот самый мужчина, который однажды пришел на работу в носках разного цвета. Только подумать! Нет, такой нам не нужен. Я невольно улыбаюсь. Он останавливается у дверей ресторана, приподняв бровь:

– Ты почему улыбаешься?

– Да так. Тебе это неинтересно, – отвечаю я, адресуя ему одну из своих самых широких улыбок, и прохожу мимо него к старшей официантке.

Пусть для разнообразия полюбуется на мой зад.

Естественно, необходимо сдержать желание оглянуться, чтобы увидеть, смотрит ли он, потому что если он увидит, как я оглядываюсь, смотрит ли он, то получится…

Ой! Едва успеваю остановиться. Ну и нелепые мысли! Почему мы не можем просто пообедать вместе, как коллеги? Так делают все нормальные люди. Садимся за стол, и первое, на что я обращаю внимание, зеленая рубашка Бэннинга почти безупречно сочетается с его глазами. Затем, примерно раз в триллионный, отмечаю, что его темно-каштановые волосы имеют золотистый оттенок, и они такие густые, что хочется запустить в них пальцы и замурлыкать.

Хватаю стакан воды и вливаю в себя не меньше восьми унций, надеясь, что вода со льдом остудит разыгравшиеся гормоны. Ловлю на себе веселый взгляд Бэннинга, и возникает неприятное ощущение, что он прекрасно знает, о чем я думаю. Он переводит взгляд на мой палец, по которому стекает на руку конденсат со стакана, смотрит, как я облизываю его… Готова поклясться – в этот момент он напрягается!

Хм… Вот это действительно интересно. Может, не у меня одной пляшут гормоны? Неплохое развитие отношений. Нет, нет, сколько раз можно себе говорить? Нехорошо встречаться с начальником!

– Здравствуйте, меня зовут Бет. – Это появилась официантка, чтобы предложить блюдо дня.

Речь идет о лососе и свиных отбивных. Изучаю Бэннинга, глядя поверх меню. Что мне так нравится в нем? Он ведь совсем не в моем вкусе. Не люблю менеджеров, чиновников и прочих служащих – меня всегда тянуло к бедным богемным художникам, подобным мужчине, здесь и далее упоминаемому как «Дэниел – хитрая сволочь». Проблеск таланта так и манит меня, лучший афродизиак – беседа об искусстве и философии. Никто не заставит меня раздеться быстрее мужчины, способного обсудить Толстого и Сократа в течение одного вечера.

Согласно моему опыту, «белые воротнички» не принимают активного участия в культурной жизни, за исключением приобретения сезонного абонемента на игры «Маринерз». (Для меня это не в счет.) Не могу сказать, что финансисты всегда плохи в сексе – был у меня один работник инвестиционного банка… да здравствует множественный оргазм, Бэтмен!

Поймав на себе пристальные взгляды Бэннинга и официантки, чувствую, как к лицу приливает жар.

– Э-э… порцию лосося, пожалуйста, – говорю я и возвращаю Бет меню. – Спасибо. – Пожимаю плечами и виновато улыбаюсь: – Извини, отвлеклась. Просто думала о… рентабельности инвестиций.

Улыбка сходит с лица шефа, он наклоняется ко мне:

– Понятно. Ну что ж, ты, наверное, хочешь перейти прямо к делу. Хотя я надеялся, что мы сможем узнать друг друга получше. Мы ведь почти не разговариваем с самых праздников, за исключением… – Бэннинг замолкает, и у него такой вид, будто галстук стал ему тесен.

Так кто перед кем испытывает неловкость?

Думаю, что ответить. Вокруг гул разговоров за другими столиками, слышится мелодичное позвякивание приборов. Наконец улыбаюсь и вновь пожимаю плечами:

– За исключением нашего глупого спора? Ты ведь сам это затеял. Впрочем, давай объявим перемирие и поговорим о другом. Ты никогда не рассказывал, что привело тебя в «Кнут и кружево» после пяти лет успешной карьеры во Всемирном банке.

Он смеется:

– Честно говоря, я и сам не понял, почему так случилось. У меня не очень-то получалось вписаться в схему сложных отношений гигантской корпоративной машины, и в один прекрасный день, когда напыщенность и высокомерие – хочу отметить, не мои! – меня просто достали, позвонил «охотник за головами».

Скажите, можно ли трактовать буквально выражение «огонек в глазах»? Потому что я готова поклясться, что вижу пляшущие огоньки в глазах Бэннинга. О Боже! Пора вспомнить о своей неприязни к нему, иначе мне конец.

– Ты? – восклицаю я в притворном смятении. – Не смог вписаться? Что-то не верится. Ты такой правильный, хоть раз забыл бросить банку из-под содовой в контейнер для переработки?

– Смейся, Грин, – с улыбкой отвечает он. – На самом деле я просто хотел внедрить систему премий вместо прежней контрактной системы. Платить сотрудникам за хорошую работу, а не за то, что они дольше других трудятся. Но старой гвардии это пришлось не по нраву. Меня как следует отчитали за «выход за рамки моих полномочий», и тогда я понял, что не хочу работать в компании, где люди – лишь винтики. А тут мне сделали предложение, я согласился пройти собеседование, и теперь работаю здесь.

– Так просто? – Подпираю рукой подбородок, поставив локоть на стол.

– Да, так просто. Хотя… в общем, на самом деле я предпочел бы заняться улучшением экологии. Ладно, давай поговорим о тебе! То есть я, конечно, знаю, как ты попала сюда – я тебя взял. Но почему ты выбрала такую компанию, как «Кнут и кружево»? Интересно узнать истинную причину, а не указанную в резюме.

Рассматриваю его, пытаясь понять, насколько можно приоткрыть мой десятилетний план. Ведь все, что я скажу, может быть использовано против меня, и так далее.

– На самом деле это просто этап карьеры. К тому же хотелось участвовать в управлении компанией. Я ведь тоже не большая поклонница правил, как ты понял. – Мы оба хохочем, и у него это сердечный, искренний смех, не насмешка.

Поверьте, я чувствую разницу.

– Как ты тактично заметил, я не из тех людей, к кому тянутся. Не считаюсь «милой». Не умею работать в команде. Вот и решила, что лучше мне самой режиссировать спектакль – тогда это не будет иметь значения. Может, когда-нибудь закончу роман и стану писательницей… – Замолкаю, понимая, что рассказываю ему то, о чем предпочла бы молчать.

Можно было бы списать все на водку с мартини, но я не пила.

Пока.

А ведь это можно исправить! Ищу глазами официантку.

– Бет!

Бэннинг морщился, когда я говорила о том, что люди ко мне не тянутся, но теперь очень серьезен.

– Кирби? Насчет того, что ты не нравишься людям… Просто в тот день я был жутко зол, переживал за наши проекты и волновался перед советом директоров. Прости, что сорвался на тебя. Теперь я понимаю, ты правильно сделала, что уволила этих лентяев. – Глубоко вздохнув, продолжает: – Единственное, что меня удивляет, – почему никто не сделал этого раньше? Так что позволь попросить у тебя прощения, и давай забудем про наше дурацкое пари.

Раскрываю рот. Такого поворота я точно не ожидала.

Но это же здорово, правда? Меня сняли с крючка. Что может быть лучше? Теперь не нужно беспокоиться об отпуске в Италии и о потере работы.

А также о собственной самооценке, которая сейчас находится на небывало низком уровне, потому что, если я соглашусь отменить наш спор…

– Если я соглашусь забыть о пари, это будет означать, что я сама не верю в победу. Ты думаешь, я безнадежна и у меня нет никаких шансов? Почему бы просто не обозвать меня неудачницей с большой буквы? Или ты вынашивал коварную идею – раздразнить меня, а потом изобразить благородство, отказавшись от пари, которое я все равно не смогу выиграть?

У него странное выражение лица. Похоже, он в шоке. Удивлен и уязвлен тем, что я не сдаюсь? Мне плевать, к тому же меня теперь все равно уволят. Кидаю на стол салфетку и поднимаюсь:

– Давай, увольняй, если так хочешь избавиться от меня. Но пока я не уволена, пари в силе. Мы еще посмотрим, кто из нас хороший человек.

Бэннинг встает одновременно со мной:

– Кирби, я не… Нет, ты не уволена. И не было у меня никакого злобного умысла. Я просто хотел…

Внезапно понимаю, что не могу больше. Никогда в жизни не плакала в присутствии коллеги и не собираюсь делать этого при Бэннинге.

– Хорошо, как скажешь. Извини, что приняла все слишком близко к сердцу. Мне пора. Много работы. Спасибо за обед.

Вихрем разворачиваюсь, едва не столкнувшись с ошеломленной Бет – у той поднос, полный тарелок. Почему-то пропал аппетит. Поспешно выскакивая из ресторана, чтобы никто не видел моих слез, понимаю: телепатических способностей у меня точно нет.

Я и подумать не могла, что все так выйдет.