– Прямо не верится, Шейн, завтра показ! Я в шоке! – Мишель сидел посреди гостиной на коврике, в окружении собственных изысканных творений из итальянского шелка-шантунга, натурального шелкового шифона, креп-сатина, бархата, чесучи, органзы, шелкового фая, пестрого шелка, шелкового трикотажа, шерсти с шелком, peau de sole и (да, Мишель обучил меня всем премудростям) блеклого шифона.

Короче говоря, сплошной шелк.

Были и другие ткани, но никакой синтетики. Каждая вещь буквально кричала о качестве, щебетала о роскоши и вкрадчиво нашептывала об элегантности.

– Мишель, считай, что ты уже одной ногой в шоу, – сказала я, аккуратно заворачивая в папиросную бумагу сверкающее платье из серебристого кружева.

Он уронил из рук ленту и в ужасе уставился на меня:

– Не говори так! Не вздумай больше произносить ничего подобного – сглазишь! Божества, ведающие модой, чрезвычайно капризные существа, Шейн.

– Да, особенно если ты суеверен!

– Конечно, я суеверен! Как и все художники.

– Ладно. Извини, извини. – Я встала и потянулась. – Надо погулять с Лулу. Вернусь минут через двадцать и помогу тебе с упаковыванием.

– Прости, что не позволяю приводить сюда Лулу, но…

Я рассмеялась:

– Естественно – вряд ли тебе хочется, чтобы твои работы запомнились лишь тем, что покрыты собачьей шерстью. Даже мне это понятно.

Мы с Лулу немного побродили по окрестностям; как обычно, навязчивые мысли о Бене портили мое уединение.

«Вот придурок».

Бен упорно названивал, а однажды даже зашел, когда меня не было дома, и оставил записку. Миссис П. сообщила по телефону, что он и в магазин заходил. Но с его последнего звонка прошло два дня – по-видимому, он все же понял мой прозрачный намек. Как ни странно, я не знала, радоваться мне или огорчаться.

«Наверное, я и сама малость придурковата», – подумалось мне.

Лулу завершила процесс удобрения ближайших газонов, и мы двинулись обратно. Открыв входную дверь, я обнаружила за ней Фаррена.

– О, ты уже вернулся. Как дела на работе?

– Нормально, – ответил он, втаскивая меня в квартиру и наклоняясь погладить Лулу. – Как Мишель?

– Ах, значит, теперь мы вспомнили о Мишеле? А где ты был раньше? Ему нужна моральная поддержка с твоей стороны, Фаррен. Это самая напряженная неделя в его жизни.

– Знаю, знаю, – Он кружил по комнате, от волнения выкручивая себе руки. – Я идиот. Болван. Полный и окончательный…

Я безжалостно перебила его, не дав насладиться самобичеванием:

– Это не важно. Ты нужен ему. Может, просто пойдешь и извинишься? Будешь подбадривать, петь дифирамбы, убеждать, что он потрясающий модельер…

Фаррен остановился и взглянул на меня с сомнением.

– Думаешь, он простит меня?

Я улыбнулась, отстегнула поводок и положила на тумбочку.

– Полагаю, тебе он простит что угодно. А теперь иди! Присоединюсь к вам… – взглянула на часы, – через сорок пять минут. Так что ведите себя прилично. Давай, вали отсюда!

Он бросился к двери, обняв меня на бегу.

– Я обожаю тебя, Шейн. Ты лучше всех.

Я вздохнула, глядя на закрывающуюся за ним дверь:

– Если бы и Бен так думал…

Примерно по прошествии часа (лучше подстраховаться), оставив в своей комнате сладко спящую Лулу, я постучалась к Мишелю с Фарреном. Мишель с сияющим лицом открыл дверь и заключил меня в свои крепкие объятия. Потом шагнул назад, втащил меня внутрь и широким взмахом руки обвел помещение, демонстрируя окружающее великолепие. На всех поверхностях были разложены десятки аккуратных бумажных свертков.

– Мы готовы, – торжественно объявил он. – У моего Фаррена поразительный талант правильно складывать одежду.

Фаррен подошел, улыбаясь, и обнял Мишеля за плечи.

– Да, я тоже прощаю тебя, олух этакий, – ласково произнес он.

Я с улыбкой обняла обоих.

– Да уж, не ожидала, что вы будете заниматься складыванием одежды. Рада, что вы наконец помирились. И теперь моя кушетка вернется в мое полное распоряжение.

– Эй! – воскликнул Фаррен с деланным негодованием. – А кто наводил чистоту у тебя в квартире?

– Надеюсь, Энни вернется, – добавил Мишель.

Я покачала головой, сдерживая подступившие слезы:

– Сомневаюсь, что она сумеет простить меня. Но не будем о грустном. Мы готовы?

Мишель огляделся, опустил взгляд на свои руки – они едва заметно дрожали. Глубоко вздохнул.

– Да, все готово. Вот он, мой великий шанс.

– Ты будешь блистать, – сказал Фаррен, еще раз обняв его.

Я кивнула, но промолчала, не желая быть обвиненной в попытке сглазить.

У Мишеля зазвонил сотовый, сохраняя сияющее выражение лица, он поднял его с пола.

– Алло?

Несколько секунд он молча слушал собеседника на другом конце провода, и улыбка медленно сползала с его лица.

У меня появилось неприятное ощущение дежа-вю. Последний телефонный звонок, случившийся в моем присутствии, разрушил всю мою личную жизнь.

– Что? Ты с ума сошла! Наоми, как ты можешь! Без тебя мне грозит полный крах!

Фаррен кинулся было к нему, но Мишель отмахивался, крича в трубку:

– Мне плевать на твою дебильную карму! Неужели она не может подождать каких-то паршивых два дня? Алло! Алло!! Алло!!! – Он закрыл телефон и остался в полном оцепенении.

– Что стряслось? Мишель! Ну, не молчи же, ты начинаешь пугать меня, – завел Фаррен.

Мишель ошалело взглянул на телефон и вдруг с размаху бросил его о стену. Аппарат с грохотом врезался в лампу, рикошетом отскочил от нее и упал на пол. Мы пристально смотрели на трубку, будто ждали ответа.

Я первая вышла из ступора:

– Что случилось, черт побери?

Мишель посмотрел на нас пустым, безжизненным взглядом.

– Звонила моя модель. Она не придет на завтрашний показ.

«Вот дерьмо» – подумала я.

– Где она живет? Если она заболела – я приготовлю ей куриный бульон. И сама привезу на такси. Я…

– В Финиксе, – так же безжизненно произнес он.

Фаррен испуганно охнул.

Я все никак не могла выйти из образа всемогущей спасительницы:

– Если надо, я отвезу ее хоть… в Финиксе? Что она там забыла?

– Ей по карме предписано перебраться в Финикс. В ближайшие дни. Она сожалеет, что пропустит конкурс. И уверена, что я успею найти еще кого-нибудь. – Мишель бессильно опустился на пол и сидел, обхватив руками голову. – Все пропало.

Мы с Фарреном ошеломленно переглянулись. Слишком много всего на совести этой стервы – кармы.

– Слушай, может… Давай поищем кого-нибудь, – сказала я, опустившись на колени и взяв Мишеля за руку.

Он не поднимал глаз.

– Кого? Все манекенщицы, с которыми я знаком лично и мог хотя бы попробовать уговорить их, уже разобраны. А остальные потребуют денег. У кого-нибудь из присутствующих хватит средств на оплату услуг профессиональной модели? – Мишель горько усмехнулся. – А найти на улице девушку шести футов ростом и со вторым размером одежды не так-то просто.

– Мне казалось, у манекенщиц восьмой размер, – наивно удивилась я.

Он вновь усмехнулся:

– Когда-то, наверное, так и было. А теперь главное – худоба, Вся моя коллекция – второго размера, и не осталось ткани, чтобы расставить платья. Все пропало.

Чем дальше я углублялась в попытку спасти положение, тем яснее становилось, что это нереально.

– Минуточку, – пробормотала я и рванула к двери.

Но, едва успев выскочить в коридор, поскользнулась и рухнула на пол. В который раз мой принцип «держать все под контролем» потерпел сокрушительное фиаско. Случается, жизнь протягивает вам лимон, а потом засовывает вас вместе с ним в соковыжималку.

«Ха. Могу поспорить – на постерах такого не пишут».

Именно там, в коридоре, со мной случился очередной нервный срыв. Всего лишь третий или четвертый за ту неделю.

«Все, к чему я прикасаюсь, обращается в мусор. Я не Сирано де Бержерак наоборот – я царь Мидас наоборот».

«Царь Мидас наоборот». Красиво. Я сидела на полу и хохотала, а потом потекли слезы.

Такую меня и нашли Энни с Ником. Сопливую и заплаканную. Я сидела, закрыв лицо руками и сотрясаясь от всхлипываний, как вдруг ощутила чьи-то объятия.

Учитывая, что дело было в коридоре и это мог оказаться какой-нибудь псих-извращенец, мне следовало испугаться. Но, почувствовав запах корицы, я поняла, что пришла Энни, прижалась к ней и зарыдала еще сильнее.

Вторая пара рук обхватила меня с другой стороны. На этот раз я испугалась, подняла глаза – и увидела Энни и Ника. Шмыгнула носом, вытерла рукавом лицо и попыталась улыбнуться:

– Слава Богу, это вы, а не какой-нибудь извращенец, отужинавший сладкими гренками.

Стоя передо мной на коленях, Энни отодвинулась и нахмурилась – озабоченно и в тоже время с нескрываемым любопытством.

– Что ты мелешь? Ты выпила? Почему сидишь в коридоре?

Я печально вздохнула:

– Это все манекенщица Мишеля. Она в Финиксе, а Фаррен вернулся – но все погибло, а мы уже завернули вещи в красивую папиросную бумагу, и Бен оказался Ужасным Беном, а банкир отказал мне – и я так соскучилась по тебе, Энни… Так соскучилась…

Она расплакалась вместе со мной. Мы готовы были обниматься в коридоре до бесконечности. Ник деликатно кашлянул.

– Э-э… вы не находите, что в вашей, квартире заниматься этим будет удобнее? Или в квартире Мишеля? В общем, в любом другом месте, только не на полу в коридоре!

Я посмотрела на него, отвернулась – и взглянула снова:

– А ты, никак, побрился?

Ник ухмыльнулся:

– Да, мне не нравилась щетина. От нее лицо чешется. К тому же Энни любит, чтобы я был гладким, когда… ну… когда целую ее. – При последних словах у него покраснели уши – это выглядело так мило, что едва не вызвало у меня улыбку.

Едва.