Через полчаса Майкл Шейн ехал по Мейн-стрит, протянувшейся вдоль берега Рио-Гранде, к плавильной фабрике на купе без номера, одолженном ему капитаном Герлахом.

Повернув направо на перекрестке с Лотоном, он проехал квартал до Миссури на скорости двадцать миль в час. Обе улицы встречались под острым углом, и на этой скорости Шейну надо было проскочить широкую арку, чтобы повернуть на восток на Миссури. Было совершенно очевидно, что такой резкий поворот нельзя одолеть при большей скорости. Поставив машину на тротуар, Шейн пешком зашагал назад к углу. На мостовой еще были видны следы мела, которым полиция отметила положение тела солдата, и следы тормозного пути Тауновой машины, остановившейся метрах в четырех за сбитым солдатом. Шейн стоял на тротуаре и внимательно изучал меловые отметки. Тяжелый лимузин Тауна срезал угол под более острым углом, чем купе Шейна, что свидетельствовало о том, что он ехал с еще меньшей скоростью, чем Шейн; это соображение подтверждалось очевидным фактом, что он остановился, проехав всего четыре метра после того, как переехал солдата. Если действительно труп подбросили с расчетом, чтобы его переехала машина, поворачивающая на углу на медленной скорости, лучшего места выбрать было нельзя. Острый угол поворота не позволял водителю увидеть, что впереди, до того момента, как машина выйдет на прямую. А в сумерки, когда передние фары, в сущности, мало улучшают видимость, водитель вполне мог переехать тело, поняв, что случилось, только когда уже было поздно что-либо делать. Шейн вернулся к машине и медленно поехал вперед. У небольшого оштукатуренного домика, прячущегося за аккуратной изгородью из кедров в глубине улицы, он остановился. Выйдя из машины, он прошел по гравийной дорожке к входной двери и позвонил. Живая изгородь из деревьев, тянущаяся по обе стороны от домика, хорошо скрывала его от любопытных глаз.

Дверь открыла женщина, с любопытством оглядевшая его. На вид ей было лет сорок, у нее была красивая фигура, что для мексиканок этого возраста редкость. Красивое смуглое лицо с чуть выступающими скулами и гладкой кожей высокого лба оттеняли черные волосы, зачесанные назад. Она с полным спокойствием смотрела на Шейна и молча ждала, когда он скажет, по какому он делу.

Шейн снял шляпу и заговорил:

— Добрый день. Меня прислал Джефферсон Таун.

Женщина высоко подняла брови, так что они превратились в одну прямую линию, и с недоумением сказала:

— Не понимаю.

— Джеф Таун, — не сдавался Шейн. — Разве он не звонил вам насчет меня?

Она с нескрываемым удивлением покачала головой:

— У меня нет телефона, сеньор.

— Я хотел сказать, что он должен был заехать и предупредить вас или прислать записку. Во всяком случае, он хотел, чтобы я поговорил с вами. — Шейн извлек из своего арсенала самую обворожительную улыбку.

У нее были темно-карие, чуть подернутые поволокой глаза. Она стояла и смотрела на него с обезоруживающим спокойствием, и по ее виду невозможно было понять, о чем она думает, и думает ли она вообще. Одета она была скромно и в то же время с особым изяществом, свойственным женщинам ее народа. Шейн подумал, что, может быть, Кармела ошибается насчет ее связи с Джефферсоном Тауном, но все же сделал шаг вперед со словами:

— Позвольте мне войти, чтобы мы могли поговорить.

Она отступила и дала ему войти в дом.

Шейн вошел в маленькую прихожую без ковра, а оттуда она провела его в уютно обставленную комнату, слабо освещенную из-за полуопущенных венецианских жалюзей на окнах. Это было скорее бунгало с оштукатуренными стенами, и внутри было очень прохладно. У подножия поместительных кресел лежали индейской работы коврики, а на буфете и большом столе стояли замечательные образцы индейской керамики. Шейн стоял посредине комнаты и с любопытством оглядывался. Женщина присела в кресло-качалку и пригласила его сесть рядом. Ее безмятежность удивительно гармонировала со спокойствием и уютом обстановки.

— Ваше имя Моралес? — спросил Шейн.

— Да, сеньор.

— Миссис Моралес?

Она наклонила голову в знак согласия.

— А где ваш муж, миссис Моралес?

— Он уже десять лет как умер. — Она смотрела на него спокойно. — Почему вы задаете такие вопросы?

— Чтобы удостовериться, что вы та женщина, к которой меня послал мистер Таун. Вы не признались, что знаете Тауна.

Она чуть заметно повела плечами, но смуглое лицо оставалось непроницаемо.

Шейн уселся перед ней и сказал как можно убедительней:

— Я хороший друг мистера Тауна, а у него неприятности. Вы могли бы помочь ему, если бы поговорили со мной.

— Не думаю, что у него неприятности, — все так же спокойно возразила она.

— Вы читаете газеты, миссис Моралес?

— Нет, сеньор.

— И не слушаете радио?

— Нет, сеньор.

— И не разговариваете с соседями?

Она покачала головой с гладко зачесанными назад черными волосами:

— Я только хожу на рынок до полудня. Все остальное время дома.

В ее голосе прозвучало столько достоинства и смирения, что Шейну открылась вся ее жизнь, обреченная на уединение ради благополучия Джефферсона Тауна.

— В таком случае вам неизвестно, что два дня назад мистер Таун убил человека здесь, на вашей улице? — с изумлением спросил Шейн.

Она снова покачала головой:

— Я ничего этого не знаю, сеньор.

— Это был несчастный случай, — пояснил Шейн, — но его политические противники пытаются извлечь из этого выгоду. Надеюсь, вы знаете, что он баллотируется в мэры.

— Да, сеньор.

На одно мгновение на лице ее отразилась боль, но тут же погасла.

— Он переехал тело человека, поворачивая на вашу улицу с Лотона, — продолжал Шейн. — Мы считаем, что этого человека подложили туда его враги с расчетом, что он на него наедет. Я пытаюсь помочь ему. Для этого мне надо выяснить, кому могло быть известно, что он собирается навестить вас во вторник вечером. Вы понимаете?

— Я понимаю, сеньор.

— Он всегда приезжал в этот день?

— Иногда я знаю, когда он приедет, иногда не знаю.

— А как насчет прошлого вторника? — упорствовал Шейн. — Вы его ждали в этот вечер, так ведь?

— Не помню, сеньор.

— Быть того не может, — не поверил Шейн. — Если вы ждали его и он не приехал, вы бы помнили.

— Может, сеньор и прав. — Лицо ее было абсолютно бесстрастно.

— У него серьезные неприятности, — не сдавался Шейн. — Если вы не поможете мне, он может проиграть на выборах.

Губы ее чуть заметно дрогнули.

— Это было бы обидно. — Она произнесла это бесцветным голосом и поднялась, давая понять, что разговор закончен.

И тут до Шейна дошло. Она боялась, что Таун будет избран. Ведь стань он мэром, и его визиты к ней прекратятся. Она любит его, с удивлением подумал Шейн. Боже мой, так оно и есть! Она любит его и боится потерять. Он с неохотой поднялся. Обидно было бросать дело на полпути, но тут ничего не поделаешь. Спрашивать дальше бесполезно. Он пошел не спеша к выходу и вдруг заметил на буфете рамку с фотографией невероятно красивой девочки. Пухленькое округлое личико было совсем детским, но чувственные губы и огонь, тлеющий в черных глазах, указывали на недетскую зрелость. Никаких сомнений не было, что это та девушка, которую Шейн видел в полицейском управлении. Шейн подошел к буфету и как можно вежливее спросил:

— Очень красивая девушка. Это, наверное, снято давным-давно, но все равно сходство поразительное.

— Это моя Маркита. Она хорошая девочка, сеньор. — Она сказала это с особой гордостью. — Маркита учится в школе в Хуаресе и не часто бывает здесь.

— Ваша дочь, — пробормотал Шейн. — Но она выглядит старше…

— Ей было всего тринадцать, сеньор, когда она снималась. У меня есть еще более поздняя. — Она подошла к большому столу и, перебрав груду фотографий, выбрала одну и с нескрываемой материнской гордостью протянула ему.

Маркита сидела на каменной ограде, положив ногу на ногу, юбка почти прикрывала ее колени. Она улыбалась в камеру, и две скромные черные косы обрамляли ее лицо.

Шейн внимательно рассматривал снимок, сравнивая его с первым большим на буфете.

— Такой девочкой можно гордиться, — сказал он и положил фотографию поверх других. — Когда вы видели ее последний раз?

— Она приезжает по субботам. Обычно она бывает по субботам, — пояснила миссис Моралес.

Шейн направился к двери, но вдруг остановился и спросил:

— Нельзя ли попросить у вас стаканчик воды?

— Конечно, сеньор.

Она направилась в кухню, а Шейн подошел к столу, взял сверху последний снимок Маркиты Моралес и стал ждать миссис Моралес. Та вскоре вернулась с полным стаканом воды. Шейн выпил, поблагодарил ее и вышел. Через минуту он уже отъехал от дома миссис Моралес.