Пибоди жил в шикарном современном шестиэтажном здании на Шестидесятой Северо-Восточной улице. Шейн припарковался прямо перед широкими стеклянными дверями в хромированных рамах, установленными на одном уровне с тротуаром, и вошел в просторный мягко освещенный вестибюль с мягким ковровым покрытием. Широко и уверенно он прошагал вперед к лифтеру в щеголеватой униформе, стоявшему наготове возле открытой кабины, тоже устланной ковром и с большим креслом в античном стиле.

— Мистер Пибоди, — сказал Шейн, войдя в кабину. Лифтер вежливо кивнул и закрыл дверь, словно визиты к Пибоди далеко за полночь были самой естественной вещью на свете. Лифт плавно скользил вверх, так что движения совсем не ощущалось, и остановился на четвертом этаже.

— Какая квартира? — спросил Шейн, когда дверь открылась. Лифтер кивнул через широкий холл на дверь прямо напротив и ответил:

— Четыре-«А», сэр.

Он держал дверь открытой и ждал, пока Шейн дойдет до квартиры 4А и нажмет кнопку звонка. Дверь квартиры распахнулась. Перед детективом стояла пухленькая блондиночка, одетая в сильно декольтированное вечернее платье. Нарушив тишину, царившую в вестибюле и коридорах дома, из квартиры вырвались голоса, смех и музыка. Прическа девушки растрепалась, губная помада размазалась. Она держала бокал с шампанским, голубые глаза ее слегка остекленели. Наклонив голову, она одобрительно разглядывала детектива.

— Здравствуй, складный, сильный, рыжий.

Язык у нее слегка заплетался, но не сбивался с веселенького ритма.

— Где ты прятался всю жизнь?

— Все искал тебя, милашка, — с широкой улыбкой подыграл ей Шейн и услышал, как за спиной закрылась дверь лифта.

Он двинулся вперед, но она преградила ему дорогу, слегка покачиваясь, запрокинув голову и закрыв глаза. Шейн обнял ее гибкую талию и слегка коснулся поцелуем сомкнутых губ.

Она сказала: «Душка», хихикнула, взяла его под руку и провела через маленькую переднюю с паркетным полом в арку, за которой располагалась большая гостиная, где вечеринка была в полном разгаре.

Рядом с камином в дальнем конце комнаты парочка, обнявшись, покачивалась под музыку, не переставая при этом целоваться. Другая парочка сплелась в любовных объятиях на софе. Группа из двух мужчин и женщины сидели за столом, на котором стояли две бутылки шампанского, ведерко со льдом и блюдо с маленькими сэндвичами. Двое мужчин были в белых вечерних пиджаках и галстуках бабочкой, третий одет в обычный смокинг; двое сидевших были наряжены в белые брюки и алые смокинги. Девушки щеголяли в вечерних платьях. Все гости были более или менее пьяны.

Трое за столом перестали разговаривать и с любопытством взглянули на вошедших. Блондинка остановилась под аркой и сделала широкий жест бокалом шампанского:

— Смотрите, кого я привела. Только открыла дверь — хотите верьте, хотите нет, — а он там стоит. Большой, как жизнь, но еще страшнее.

Она обернулась, нежно улыбаясь Шейну:

— Я — Полли, и не забудьте, что я вас первая увидела.

Человек в смокинге, на вид лет сорока, поднялся и подошел к детективу. Он был худощав, с хищным лицом и пронзительными черными глазами. Выражение его лица представляло собой странную смесь раздражения, веселой приветливости и откровенного любопытства. Он обратился к Шейну:

— Я не припомню… мы не знакомы, так ведь?

— Какая разница, знаком ты с ним или нет, Гарольд? — весело проговорила Полли. — Важно, что я его знаю. Прояви гостеприимство и дай ему шампанского, чтобы он немножко догнал девочку.

— Вы Пибоди? — спросил Шейн.

— Совершенно верно, — глаза маклера сузились, голос стал холодным и неприятным. — Я что-то не припомню, чтобы я приглашал вас на эту вечеринку.

Из всех людей, находившихся в комнате, Пибоди был самым трезвым. И в самом деле, по первому беглому впечатлению, произведенному им на Шейна, это был человек, тщательно соблюдавший меру в выпивке и никогда не допускающий, чтобы алкоголь затуманил его холодный расчетливый ум. Такой тип людей вызывал у Шейна неприязнь и подозрение, и он сказал скучным голосом:

— Я не знал, что у вас вечеринка, прошу прощения, что помешал. Но мне нужно кое-что накоротке обсудить с вами.

— Ой, давайте, — Полли тянула его за руку. — Нельзя же обсуждать дела без выпивки. Это неприлично.

Они оба не обратили на нее внимания. Гарольд Пибоди слегка покачивался с носка на пятку.

— Не думаю, что есть необходимость что-то обсуждать в такой час. Полагаю, вам лучше уйти.

И тогда детектив сказал:

— Мое имя Шейн, мистер Пибоди. Майкл Шейн.

Ни тени какого-либо выражения не мелькнуло на тонком надменном лице, ничто не указывало на то, что названное имя имеет какое-нибудь значение для Пибоди. Он решительно произнес:

— Я ничего не имею против того, чтобы обсудить что-то с частным детективом. Конечно, не здесь и не в этот час. Если вы хотите позвонить моей секретарше, чтобы назначить время…

Шейн медленно покачал рыжей головой:

— Я бы хотел, чтобы вы сейчас ответили мне на несколько вопросов. Если бы мы могли пройти в соседнюю комнату…

— Вот здорово! Ей-богу! Черт побери! — громко восклицала Полли, так что все в комнате повернулись, чтобы узнать, в чем дело. — Настоящий живой частный сыщик Майкл Шейн, ни больше ни меньше. А кто-нибудь знает, где спрятано тело?

Пибоди досадливо поднял тонкую, отлично наманикюренную руку и чопорно сказал:

— Полли, держите себя в руках. Если вы настаиваете, мистер Шейн…

Он повернулся, указав на дверь налево от передней. Шейн улыбнулся Полли и выпустил ее руку из своей:

— Прости, дорогая, но долг зовет. Выпей за меня. Двойную порцию, — добавил он щедро, следуя за хозяином, с явной неохотой направившимся в маленький кабинет.

— Ну а теперь, — заявил Пибоди, плотно притворяя дверь, — пожалуйста, объясните мне причину этого внезапного вторжения.

Шейн грубо ответил:

— Хватит пыжиться, Пибоди. Вы не хуже меня знаете, почему я здесь.

Маклер не отвечал. Он стоял очень чинно и спокойно, ожидая продолжения.

— Вы собираетесь утверждать, будто не знаете, что мисс Роджелл наняла меня сегодня вести расследование обстоятельств смерти ее брата? — спросил Шейн, начиная горячиться.

Едва заметная пренебрежительная усмешка тронула сжатые губы Пибоди.

— Я не думаю, что обязан что-либо отрицать или утверждать, мистер Шейн.

— Заговорите как миленький. Это расследование убийства, Пибоди.

— Убийства? Могу я спросить, кто жертва?

— Мисс Роджелл уверена, что ее брат был убит.

— Я присутствовал при его смерти, — холодно уточнил Пибоди. — Я был там, когда его собственный доктор подписал свидетельство о смерти, подтвердив тот факт, что кончина последовала от естественных причин. Я также вполне осведомлен о том, что наша превосходная полиция провела скрупулезное расследование обстоятельств смерти Джона Роджелла и была полностью удовлетворена результатами. Едва ли все это соединимо с убийством в моем понимании.

— А как насчет того, что вдова лишилась собачки? — спросил Шейн.

— Ах да. Дэффи. Пренеприятное маленькое создание. А что такое?

— Не думаю, чтобы кто-нибудь подписывал свидетельство о ее смерти.

— Но было еще одно доскональное полицейское расследование, — ядовито напомнил Пибоди. — С теми же отрицательными результатами. Послушайте, — нетерпеливо продолжал он. — У меня гости в соседней комнате. Ведите свое расследование как хотите, но я не могу понять, какое отношение вся эта история имеет ко мне.

— Вы знаете, что в моем распоряжении находится труп Дэффи, — сделал выпад Шейн. — И если я докажу, что собака погибла от яда, предназначенного для мисс Роджелл, это со всей очевидностью покажет, что на ее жизнь было совершено покушение, потому что она отказывается принять версию о естественной смерти брата. Тогда вскрытие тела Джона Роджелла предрешено.

— Не знаю ни о чем подобном, — безразлично отозвался Пибоди. — Я только знаю, что Дэффи похоронили и что миссис Роджелл совершенно правильно, по моему мнению, отказалась осквернить тело своей любимицы ради того, чтобы потакать абсолютно абсурдным подозрениям старой женщины.

— Я уверен, что вы лжете, Пибоди, — твердо сказал Шейн. — Наверняка Анита позвонила вам сразу же, как только узнала, что Дэффи вырыли.

— Я не собираюсь выслушивать оскорбления в своем собственном доме, — сказал Пибоди. — Немедленно уходите, или я позову полицию и подам официальную жалобу.

Шейн ударил его. Ударил от души — маклер отлетел в сторону и закачался, чтобы удержаться на ногах. Глаза Шейна горели, он выбросил вперед правую руку, сгреб в кулак алые лацканы смокинга и резко дернул их вверх, так что они оказались плотно прижатыми к горлу Пибоди.

— Жалуйся хоть самому черту, — проскрежетал он. — Но запомни одно, Пибоди, и передай всем остальным, кому это интересно, — он приподнял маклера над полом и сильно встряхнул, лицо Пибоди посерело, и он издал горлом булькающий звук. — Если что-нибудь случится с Люси Гамильтон, я убью всякого, кто будет в этом повинен. Лично и с огромным удовольствием. Не знаю, твоя это идея или нет, но если твоя, так это худшая ошибка в твоей жизни. Скажи это Аните и Чарльзу и всем остальным. Он с силой отшвырнул Пибоди, и маклер грохнулся на пол.

Шейн повернулся, толкнул дверь и вышел из кабинета. Не глядя ни направо, ни налево, он прошагал до конца гостиной к выходу, хлопнул входной дверью, в сердцах ткнул пальцем в кнопку лифта, словно срывая на ней ярость, вызванную не в последнюю очередь сознанием того, что в сложившейся ситуации он вел себя совершенно по-детски.

В самом мрачном расположении духа он ехал к своему отелю и поднимался в угловой номер. Он ничего не мог сделать, только ждать сообщений от Уилла Джентри. В глубине души он был уверен, что сообщение последует, но у него не хватало духу решить, что же ему делать, если выяснится, что Роджелл был убит.

Стаканы и бутылки оставались в том же положении, как в тот момент, когда они с Рурком встали из-за стола.

Шейн поставил бутылку виски назад в шкафчик, пошел на кухню, сполоснул бокал Рурка, положил в него кубики льда, долил воды.

В гостиной он наполнил коньяком маленький стаканчик и уселся в кресло, попыхивая сигаретой и запивая спиртное водой со льдом. Его мрачный задумчивый взгляд скользил с предмета на предмет привычной обстановки. Мысленно он снова и снова перебирал всех замешанных в деле Роджелла, отыскивая тот ключ, ту линию поведения, которая могла бы обеспечить безопасность Люси.

Телефон зазвонил прежде, чем он прикончил половину своего стакана. Он поднял трубку после первого гудка и произнес:

— Алло.

Голос Люси Гамильтон, долетевший по проводам, был лишен привычной живости, но спокоен, ровен и полон значения.

— Майкл, слушай меня и не задавай вопросов. У меня все в порядке. И будет в порядке, если ты прекратишь расследование дела Роджелла. И не делай анализа желудка собаки. Меня освободят завтра во второй половине дня, если похороны состоятся как намечено.

Спокойный тон ее заученной речи вдруг стал напряженным:

— Не обращай никакого внимания…

Щелчок и молчание. Рука Шейна дрогнула, когда он клал трубку. Подсознательно он ждал звонка Люси. Кто бы ее ни похитил, похититель должен быть достаточно изощрен, чтобы понять: единственный способ оказать давление на детектива — это убедить, что она в безопасности и ее освободят невредимой, если он будет подчиняться приказам. С другой стороны, многих ли жертв похитители и вправду освобождали после уплаты выкупа?

Ручища Шейна сжала стакан так, что побелели костяшки пальцев. Он медленно, не отрываясь, осушил его. Несколько секунд он сидел, глядя на пустой стакан, а другая его рука машинально потянулась к бутылке. Внезапно Шейн замер, покачал головой, размахнулся и швырнул стакан, вдребезги разбив его о противоположную стену.

Он знал, что в эту ночь ему не удастся заснуть, и не хотел больше пить именно поэтому. Если он даже ничегошеньки не может сделать для Люси, все равно он должен что-то предпринять. Нельзя сидеть здесь наедине со своими мыслями. Если сидеть — значит, можно продолжать пить. А он этого не хочет.

Он встал и заходил взад-вперед по комнате. Надо бы, конечно, сейчас же передать записки похитителей Уиллу Джентри — бросить все силы полиции на поиски Люси или ее следов.

Но он знал, что не будет этого делать. Сигнал тревоги прозвучал, и нельзя ставить жизнь Люси на карту. В одиночку он сможет сделать как раз столько же, сколько полиция, то есть ровно ничего.

Тем не менее он решил, что должен попытаться. Не может он просто сидеть и ждать результатов вскрытия. Он был уверен: эксперты придут к выводу, что было совершено убийство. Других причин похищать Люси не было.

Если бы была хоть какая-то отправная точка. Какой-то кончик нити, за который можно было бы ухватиться и тем самым получить слабую надежду распутать узел.

Шейн перестал метаться по комнате, вытащил из кармана обе записки и снова перечитал их. Точкой соприкосновения обоих посланий был оборванец, доставивший записки бармену «Трилистника». Так, теперь посмотрим. Он пришел с десятидолларовой купюрой, которую разменял, купив порцию дешевого виски. В таком месте, как «Трилистник», это стоит около восьмидесяти центов. Еще десять центов на телефонный звонок в «Вестерн Юнион». Три доллара оставил в уплату посыльному. И шесть долларов — чистый доход парня за посредничество.

Хотя минутку! Где был человек, давший оборванцу записки и десять долларов, когда тот находился в баре? Очевидно, они должны быть совершенно незнакомы. Единственный безопасный способ устроить нечто подобное — это караулить где-то рядом, подцепить человека с улицы, который никогда тебя прежде не видел и не имеет возможности указать на тебя пальцем, если его схватят. Но как узнать, можно ли доверить такому оборванцу выполнить задание и потратить три из драгоценных десяти долларов на доставку записок?

Очевидный ответ: вы не доверитесь ему, — во всяком случае не полностью. Вы должны довести его до притона вроде «Трилистника» и втолкнуть туда с подробными инструкциями, а потом идти за ним и скромно попивать винцо в баре, наблюдая, как он звонит в «Вестерн Юнион», дабы увериться, что он оставил деньги и записки, как договаривались. Или на худой конец вы околачиваетесь поблизости на улице, чтобы проконтролировать его действия.

Когда Шейн дошел до этой точки в своих рассуждениях, он был уже в пиджаке и на пути к двери.

«Трилистник» был еще открыт, когда он явился туда во второй раз. Тот же самый бармен так же апатично стоял на своем посту. Теперь было занято пять табуретов, из них два — женщинами, которые, хихикая, кокетничали с тремя мужчинами, горевшими желанием оплачивать их выпивку.

Бармен признал рыжеголового и вопросительно выглянул из-за коньячной бутылки. Шейн кивнул, бармен налил ему и не забыл поставить рядом со стаканом коньяка стакан с водой. После этого бармен спросил, облокотившись о стойку:

— Вы напали на след того парня, про которого спрашивали?

Шейн покачал головой:

— За этим я и вернулся. Хочу спросить, не вспомните ли вы об этом проклятом случае что-нибудь такое, что могло бы мне помочь?

— Извиняюсь, мистер, я вам в тот раз все сказал, что мог.

— Мне еще кое-что пришло в голову. Вы были очень заняты, когда он здесь ошивался? Не торопитесь, подумайте хорошенько, — настаивал Шейн. — Вы были очень заняты или нет?

— Вроде средне, сдается мне, — бармен наморщил лоб. — В это время у нас изрядная толкучка. Обычное дело.

— Я помню, вы это говорили, — подбодрил его Шейн. — Так, может, вы заметили человека, который пришел примерно в то же время, что и бродяга. Пропустил стаканчик или два, пока оборванец был там, а потом ушел вслед за ним?

— Понял, что вы имеете в виду, — пробормотал бармен; он еще больше наморщил лоб и полузакрыл глаза, добросовестно стараясь сосредоточиться. — Хотите знать, не приглядывал ли за ним кто другой, чтобы, значит, он позвонил в «Вестерн Юнион» и оставил мне письма?

— Совершенно верно. Вспомните что-нибудь такое, и я буду считать вас настоящим детективом.

Польщенный бармен усугубил свои умственные усилия. Шейн тянул спиртное и с надежной ждал. Наконец бармен покачал головой:

— Ничего не вспоминается. Я уж думал-думал, ничего на ум не приходит. Толкучка была будь здоров. Как никогда. Но не припомню, чтобы кто из здешних особо глазел на оборванца.

— Думайте, думайте, — настаивал Шейн. — Вот я вам сейчас опишу кое-кого.

Для начала он обрисовал Чарльза, закончив так:

— Вы его, конечно, должны были заметить. Ему только-только выбили два зуба, с одной стороны на лице ссадина, а возможно, и повязка.

Бармен решительно покачал головой.

— Я бы его запомнил. Ничего похожего.

Без особой надежды на успех Шейн сказал:

— Попробуйте припомнить еще двоих по этим приметам.

Он обрисовал как можно точнее Гарольда Пибоди и Марвина Дейла, по мере своего описания сознавая, насколько обыденно они выглядят и как маловероятно, чтобы они могли привлечь особое внимание занятого делом бармена.

Когда тот снова с сожалением покачал головой, Шейн допил свой стакан и подтолкнул к бармену пятидолларовую бумажку.

— Спасибо, что пытались помочь. Попробуем еще разок прорваться с другой стороны. Вы сказали, что малому было лет двадцать пять — тридцать и что не мешало бы ему постричься. Одет в драный пиджак и выглядит голодным. Насколько голодным?

— Да черт его знает, — бармен сделал неопределенный жест рукой. — Вы понимаете, как это бывает. Это просто так говорится.

— Я имею в виду вот что, — терпеливо продолжал Шейн. — Выглядел ли он как человек, который больше нуждается в том, чтобы плотно поесть, чем в том, чтобы было где переночевать? Видите ли, когда он вышел отсюда, у него было около шести баксов, — объяснил Шейн. — Я пробую поставить себя на его место и понять, куда бы он держал курс, чтобы потратить эти деньги. Поискал бы, где выпить? — Шейн медленно покачал головой. — Он мог найти это прямо здесь с тем же успехом, что и в любом другом месте. Еда… или ночлег?

— С шестью долларами он мог бы купить и то и другое не выходя с Майами Авеню, — заметил бармен. — Полно мест вдоль по улице, где он мог бы набить брюхо на доллар или два и получить ночлег за доллар сверх того.

Шейн хмуро кивнул. Он понимал, что бессмысленно надеяться проследить за человеком после того, как он вышел из «Трилистника» с дешевым пойлом в желудке и шестью долларами в кармане. Но он все же должен был попытаться. Томительно-долгие ночные часы еще предстояли ему, и он чувствовал бы себя менее несчастным, делая хоть что-нибудь, а не просто дожидаясь наступления дня.

Вот он и пытался. Он оставил машину припаркованной напротив «Трилистника» и двинулся сначала по восточной стороне Майами Авеню, обрабатывая шесть кварталов к северу, останавливаясь у каждой лавчонки или питейного заведения, упрямо взбираясь на один-два пролета лестницы в каждом дешевом отеле, повторяя снова и снова свои вопросы и получая все те же отрицательные ответы.

Через шесть кварталов он перешел на западную сторону и обработал дома в обратном направлении, дойдя до «Трилистника» по противоположной стороне и продолжая двигаться на юг к Флэглер-стрит. Там он снова вернулся на восточную сторону и пошел по направлению к «Трилистнику». К тому времени, как он совершил полный круг, уже совсем рассвело, и все бары и закусочные закрылись.

Было еще слишком рано, чтобы предпринять что-то еще, поэтому, он повернул направо на Четвертую улицу, продолжив свой опрос в меблированных комнатах по ее южной стороне на протяжении трех кварталов. Потом он вернулся по северной стороне, пересек Авеню, прочесал еще три квартала, а потом возвратился к своей машине. Было уже больше семи часов, когда он снова сел за руль и направился к своему отелю. Щеки его запали от усталости, глаза покраснели от бессонницы, а в результате — ровным счетом ничего.

Но все же он пытался что-то делать. Вернувшись в комнату, он прошел мимо стола с бутылкой коньяка в крохотную кухню и поставил на огонь маленький чайник. Отмерив шесть полных ложек тонко смолотого кофе, он подождал у плиты, пока закипит вода, и залил ее в кофеварку. Потом отправился в ванную, сбросил одежду, тщательно побрился, принял обжигающе горячий душ, чередуя его с самым холодным, какого только можно добиться в Майами.

После этого он уселся в гостиной с кружкой крепкого черного кофе и стал ждать телефонного звонка.