– Да будет тебе известно, Мэрджери страшно на тебя злится все утро! – тараторила Барбара, которая принесла Аллегре чашку молока и ломоть хлеба. Поставив все это на стул, она покровительственно улыбнулась.

– Чем же я провинилась перед Мэрджери? – устало вздохнула Аллегра, разглаживая свой крахмальный передник.

– Твой шейный платок. – Барбара уставилась на белоснежную ткань, прикрывавшую буфетчице шею и грудь. – Смотри-ка, у тебя есть еще один. Вот и хорошо. Мэрджери твердит, что сотрет себе руки до костей, но все равно не отмоет кровь его милости. Твоим платком они замотали ему голову. – И снисходительная улыбка служанки превратилась в двусмысленную ухмылку.

У Аллегры вырвался обреченный вздох. Утренний обмен сплетнями был в полном разгаре.

– Скажи Мэрджери, что я выстираю его сама.

– Это было так странно. Его милость оказался на чердаке, да еще ночью! Не говоря уже про рану… И даже если он шепнет мистеру Бриггсу, как это случилось, нам все равно ничего не узнать. Мистер Бриггс вечно молчит, как устрица.

– Таков уж он есть. – Аллегра была благодарна Бриггсу за такую скрытность.

– Ну? И что же там было? – Возбужденно блестя глазами, Барбара наклонилась вплотную.

– Если мистер Бриггс не скажет, нам действительно нипочем не узнать.

– Ох, да ладно тебе! Ты что, нас за дураков держишь? Чем это вы с его милостью занимались на чердаке? – Ясно, что ничего хорошего про них Барбара не думала.

– Играли в криббедж, – сердито отрезала Аллегра.

– Нечего задирать передо мной нос! – фыркнула Барбара. – Лучше подумай, что тебя ждет! Миссис Ратледж проторчала все утро у мистера Бриггса, уговаривая его разрешить ей выдрать тебя собственноручно, как ты того заслужила. А Верити сказала…

Сжав вместе руки, чтобы унять нервную дрожь, Аллегра перебила:

– Мне совершенно нет дела до того, что сказала Верити.

– Ну и на здоровье, – повела плечиком Барбара. – Я оставляю твою дверь незапертой. Тебе велено явиться к его милости сразу, как позавтракаешь. С заднего хода – так передала миссис Ратледж. Нечего тебе крутиться у парадного. – Холодно кивнув Аллегре, девушка вышла.

Не в силах долее терпеть неопределенность, Аллегра оставила завтрак нетронутым и поспешила подняться в хозяйские покои. Те из слуг, что попадались ей на пути, пихали друг друга локтями и перемигивались. Как будто глазели на приговоренного к смерти, поднимавшегося на эшафот. Что бы там его милость захотел – или не захотел – сказать о прошлой ночи, весь Бэньярд-Холл считал ее виновной. Охнув, Аллегра постаралась унять сердцебиение. Один Господь ведает, что ждет ее в апартаментах Ридли!

Она осторожно постучала в дверь гардеробной и была встречена миссис Ратледж. Пухлые губы экономки скривились в злорадной гримасе:

– Я знала, что ты наконец-то споткнешься! Даже смазливая мордашка не поможет, если норов порочный. Удивляюсь только тому, что его милость не сразу тебя раскусил. – И она махнула рукой внутрь комнаты: – Заходи.

Виконт Ридли сидел за инкрустированным столиком у себя в гардеробной и был занят, подписывая бумаги. Он ставил подпись, протягивал листки Бриггсу и тут же склонялся над новым документом. Повязки на голове уже не было: рану залепили пластырем, предварительно позаботившись выстричь вокруг нее волосы. Поверх свободной рубашки и панталон хозяин накинул расшитый утренний халат, а на ноги надел бархатные домашние туфли. У дверей в спальню замер Джагат Рам с подносом, на котором помещались остатки завтрака.

У Аллегры екнуло сердце: никто из троих мужчин не подал виду, что заметил ее появление. Да, сегодняшним утром в этой комнате у нее не осталось друзей.

Экономка просеменила по ковру, встала перед хозяином, затрясла жирными щеками и запричитала:

– Ох, ваша милость, не утруждали бы вы свою голову после такой ужасной раны! Я уверена, до добра это не доведет!? – Она даже пощелкала языком, словно недовольная нянька. – И как мне прикажете вас лечить, если вы не желаете слушаться и не остались в постели?

– Ты оказалась такой талантливой сиделкой, что я поднимусь на ноги в самое короткое время, несмотря на непослушание, – ответил Ридли, небрежно глянув на миссис Ратледж. И обратился к Бриггсу: – Мы уже выразили свою благодарность миссис Ратледж?

– Я устрою это нынче же утром, милорд.

– Ох, это вовсе и ни к чему, ваша милость, – пропела толстуха, алчно блестя глазками и потирая руки при мысли о деньгах. – Для меня это дело чести – прийти вам на помощь в час нужды.

– Да-да, я понял, – сухо промолвил Грей и протянул Бриггсу последнюю бумагу. – Ну-с, теперь я желаю наедине потолковать с этой негодяйкой. А вы выйдите. Все выйдите. – И впервые за все это время он посмотрел Аллегре в лицо. В холодных глазах читался вызов. – Рам, оставь джин здесь. – Увидев, как поморщилась Аллегра от этого приказа, он жестко улыбнулся.

– Да, сэр Грейстон. – Джагат Рам поставил бутылку возле хозяина и покинул комнату вместе с мистером Бриггсом и миссис Ратледж. Напоследок экономка обернулась и скорчила Аллегре торжествующую злобную гримасу.

Не смея поднять глаза на Ридли, девушка уставилась на носки своих туфель. Внутри у нее все трепетало: интересно, замечает ли он это? Однако порожден этот трепет отчаянным страхом или же памятью о его жгучих поцелуях и ласковых руках, она и сама не знала. Ее рассудок пребывал в полном смятении.

А зловещее молчание только усугубило растерянность. Девушка не сомневалась, что за ней наблюдают: по коже пробегал мороз от его ледяного взора. Наверное, стоило рассыпаться перед хозяином в извинениях. Он не может не понимать, что, несмотря на несчастный случай, она вовсе не желала причинять ему физические увечья. Аллегра уже совсем решилась заговорить первой, но ее размышления прервал суровый голос:

– Подойди и встань передо мной. И будь добра поднять голову. Я желаю видеть твои глаза.

Она кивнула, подошла поближе и заставила себя посмотреть на него. Хотя Грей сейчас сидел в кресле и их разделял тяжелый стол, Аллегра тут же ощутила исходившую от него силу. И сдерживаемый до поры гнев, который не мог не напугать. Ридли не спеша налил себе джина и приподнял бокал:

– Твое здоровье.

От разочарования у нее тоскливо сжалось сердце. Неужели только ради мести за вчерашнее он собирается сегодня влить в себя двойную порцию джина? Глаза защипало от слез. Аллегра шепнула:

– Ваше здоровье, милорд.

Грей сердито осклабился:

– Я не давал тебе позволения говорить. – Он еще мгновение прожигал ее взглядом, после чего залпом опрокинул в себя джин. – Говорят, что глаза – зеркало души. Но твои глаза мне солгали. Прошлой ночью… Впрочем, не важно. – Он пожал плечами и снова наполнил бокал. – Можешь считать, что тебе повезло: на сей раз мне угодно быть милостивым хозяином. Хотя за попытку к бегству я мог бы запросто отправить тебя на виселицу. Все, что для этого требуется – предъявить наш договор, и любой судья позволит поступить с тобой, как мне заблагорассудится. Тебе понятно?

Она лишь коротко кивнула. У них с мамой было вдоволь времени, чтобы на собственной шкуре испытать все тонкости какого договора.

– Не могу сказать, что речи миссис Ратледж оставили меня сегодня совершенно равнодушным. Эта милая женщина умоляла позволить ей тебя выдрать. Правда, кровопролитие с помощью розги меня не прельщает, а вот хорошая порка ремнем… – он помедлил, – как я вижу, и этим тебя не проймешь.

Аллегра вызывающе вздернула подбородок. Ни за что она не позволит ему догадаться, что испугалась. У нее тоже есть гордость.

– Теперь, когда ты поставлена в известность, как обстоят твои дела по службе, давай перейдем к тому, что случилось между нами. Я предпочел умолчать об этом и не сказал ничего даже Бриггсу. – Его голос звучал особенно холодно и безразлично. И оттого пугал ее еще сильнее. – Сначала, – продолжал Ридли, – твое присутствие в кладовой заставило меня заподозрить, что ты просто наглая воровка.

Аллегра чуть было не вскрикнула от возмущения, но он остановил ее взмахом руки.

– Я не смогу этого доказать. Но на всякий случай впредь стану держать кладовую на замке. И буду считать, что ты не заслуживаешь доверия. Ну а еще, конечно, нельзя оставить без внимания твою попытку бежать. Я уже отдал распоряжение Бриггсу, чтобы он положил конец твоим поездкам без сопровождающего в Ладлоу или куда бы то ни было за пределы поместья. И будь добра, перестань хмуриться! – Грей взорвался при виде того, как ее брови упрямо сошлись на переносице. – Скажи спасибо, что я не приказал Эндрю проучить тебя хлыстом, как он делает со своими псами! Я предпочел дать тебе статус любимой хозяйской сучки, – с ухмылкой добавил он.

От расстройства Аллегра прикусила губу. Хозяин никогда не лез за словом в карман, и она успела привыкнуть к его язвительным репликам. Но сегодня все звучало иначе. В глазах его поселился холод. И еще кое-что сверх обычного потока издевательств и пьяных выходок. Он явно ее ненавидел. И от этого ей расхотелось жить.

– Если ты снова попробуешь бежать, – продолжал Ридли, – то будешь наказана. Нет. Пожалуй, нужно уточнить. После этой ночи… – он коснулся раны и болезненно поморщился, – у меня к тебе появился персональный счет. То есть, скорее, он удвоился. Ты уже дважды пыталась меня надуть. Делала вид, будто искренне ко мне расположена. Или ты успела забыть день нашего знакомства? Зато его помню я. И оборванку, которая с такой готовностью предлагала поцелуй, а потом чуть не откусила мне язык. Стало быть, если ты снова осмелишься бежать, то произойдет следующее. Я самолично пошлю за розгами, задеру тебе юбки и отполирую задницу. Тогда в последующие несколько часов ты будешь вспоминать о своем недопустимом поведении всякий раз, как захочешь сесть.

Девушка охнула и отшатнулась. При одной мысли о таком унижении, о наказании, понесенном от самого Ридли, от лица отхлынула кровь.

– Ага, – довольно крякнул он, – хоть этого ты испугалась. Отлично. Надеюсь, этот страх поможет тебе держаться в рамках. Ты по-прежнему будешь подавать мне укрепляющее каждый вечер. Но тебе запрещается заговаривать со мной и задерживаться дольше, чем положено. Я прикажу Барбаре сменять тебя и оставаться в моих покоях до того, как пойду спать. Вот у кого следовало бы поучиться хорошим манерам. Ты не находишь, что эта девица весьма сговорчива?

Аллегра снова кивнула, готовая провалиться сквозь землю от обиды. Похоже, Ридли пустил в ход все издевки, которые смог придумать. Она с трудом сдерживалась. Ей хотелось закричать, заставить его вспомнить про те нежные слова, что он шептал прошлой ночью, про его поцелуи, про его ласки. Неужели он все забыл? Неужели этот злополучный удар лишил его остатков душевного тепла, и на смену им просочилась ядовитая ненависть, которую он изливает сейчас на Аллегру?

А виконт тем временем успел еще два раза наполнить до краев свой бокал и опрокинуть содержимое. Повисшее в комнате молчание стало напряженным, угрожающим.

– Теперь подробнее о прошлой ночи, – наконец промолвил он. Его звучный голос звенел от сдерживаемых чувств. – Похоже, на какое-то время тебе удалось пустить мне пыль в глаза. Либо ты чрезвычайно искусна, либо я более глуп, чем считал до сих пор. Возможно, это джин туманит мне разум. И тем не менее я на минуту поверил в то, что говорили твои глаза, в твое ответное чувство. Теперь для меня вполне очевидно, что ты лишь хотела добиться личной свободы. Хотела этого с самого начала. И просто решила играть роль робкой любовницы, поджидая удобного случая. Когда можно будет подогреть мои чувства, мою слабость к тебе, если угодно, и выторговать наиболее выгодные условия сделки.

Нет, он не мог говорить это искренне! Ведь Аллегра и не помышляла ни о чем подобном! Господи, просвети его, помоги прочесть истину у нее в глазах! Бедняжка только отчаянно трясла головой.

– Ты и теперь пытаешься отрицать это из опасений, что я пересмотрю наш договор? – презрительно скривился Ридли. – И тогда ты совсем потеряешь надежду на свободу?

– Нет, – прошептала она.

– Я велел тебе молчать! – рявкнул он, грозно блеснув глазами. Отпил изрядный глоток джина и отвернулся, уставившись на коллекцию кинжалов. – Так вот, о прошлой ночи. Я бы наверняка уничтожил твой контракт не далее как этим утром. Подумала ты об этом? Ты так заморочила мне голову своими лживыми глазами и дрожащими губами, что я готов был на что угодно. – И он со вздохом снова заглянул Аллегре в лицо.

Только теперь она обратила внимание на его измученный вид. На дне янтарных глаз затаилось затравленное выражение и растерянность. Он чем-то напомнил ей отца, поднимавшегося на борт корабля с каторжниками. Гордого человека, в котором умерли все надежды.

– Но в итоге ты все же передумала. – От боли его голос дрожал все сильнее. – Неужели в конце концов тебе стало так противно отдаться трусу? Даже ради собственной свободы? Неужели твоя плоть возопила при одной мысли о близости с тем, кто… – Ридли стиснул зубы и бессильно стукнул кулаком по столу, – …кто так опозорился перед тобой в Ладлоу?!

– Нет! – не выдержала Аллегра, сердце которой разрывалось от сострадания. – Вы не можете так думать! Дело вовсе не в вас. И я не хотела вас оттолкнуть, я просто…

– Заткнись! – крикнул Ридли, хлопая ладонью по столу. – Иначе я сию же минуту пошлю за розгами!

Бедняжка моментально сникла. Ну вот, теперь все ясно. Его ненависть, его холодность в это утро. Она отвернулась от него в прошлую ночь. И в своем ужасном мире, полном унижения и горя, он воспринял ее неприятие как приговор: в нем недостает мужественности, чтобы быть ей хотя бы приятным. А Ридли уже опустошил бутылку и выругался:

– И почему выпивка всегда кончается так быстро? Ну ладно, вернемся к делу. – Его голос снова звучал холодно и цинично. Дверь в тот тайник, где обитала боль, удалось захлопнуть. – Как это ни странно, ты все еще для меня желанна. Я желаю удовлетворить физическую потребность. Ты желаешь обрести свободу. Вот и отлично. Но позволь заметить, что тебе самой придется явиться ко мне, если захочешь поторговаться. И ублажать меня придется так, как это сделала бы самая изощренная шлюха. Не жди больше с моей стороны никаких поблажек. В будущем ты при желании сможешь хвастаться, что выкупила свободу собственным телом. Но никак не тем, что сподобилась меня одурачить! Ты все поняла? – Откинувшись в кресле, Ридли посмотрел на Аллегру. – Пожалуй, теперь можешь говорить.

– Меньше всего я хотела ранить вас, милорд, – прошептала Аллегра, любой ценой желая ободрить его. – И мой отказ прошлой ночью… – Она машинально смахнула слезу и продолжала: – Он никоим образом не относится к вам. Это у меня нет права… Я не могла… – «Боже, ну как заставить его понять?!»

– Избавь меня от своих слез, – презрительно скривился Ридли. – Они не менее лживы, чем доброта в твоем взгляде.

Бесполезно, все бесполезно. Девушка сделала реверанс.

– С вашего позволения, милорд, – пробормотала она и на негнущихся ногах вышла вон.

У себя в комнате Аллегра рухнула на кровать и плакала, пока не иссякли слезы. Ее семья. Грей… И те и другие не отпускали ее, рвали на части. Ее сердце, ее долг, ее клятвы. Ее желания… Наверное, это было бы сродни тому, что могло произойти прошлой ночью в парке, если бы ее настигли сторожевые псы.

Целый год. Придется так долго ждать. Целый год видеть его, следить за ним и желать дать ему утешение. Год сладкой пытки, соблазна связать с ним свою жизнь, в то время как память о ее семье станет бледнеть, пока клятвы не окажутся нарушенными. Она и так бессовестно задержалась в Бэньярд-Холле, слишком занятая своими переживаниями и мечтами. Аллегра чувствовала, как притупляется острота ее ненависти – так старый клинок исчезает под слоем ржавчины в струях быстрой реки. Больше всего ее страшило, что решимость прикончить Уикхэма иссякнет гораздо раньше, чем истечет этот год.

Ей необходимо сбежать. Остаться здесь – значит забыть, ради чего Всевышний сохранил ей жизнь. Остаться здесь – значит оказаться во власти Грея с его несчастьем, пойти на поводу грез о будущем, которого она не достойна. Не достойна, пока хоть один Уикхэм ходит по земле.

Остаться здесь – значит взглянуть в лицо правде. А правда заключалась в том, что она полюбила.

На небе не было ни облачка. Луна светила вполсилы. Аллегра выглянула из маленького окошка в своей комнате и довольно кивнула. Света будет достаточно, чтобы различать дорогу, но не настолько, чтобы ей не удалось укрыться в тени, если начнется погоня. Она завернула в платок сменное платье и пару чулок, добавила туда же гребенку и туго затянула узел. Соломенную шляпу можно надеть потом. А что до отцовского испятнанного кровью платка… Она не расстанется с ним и понесет у себя на груди. Мало ли какие неприятности и опасности – вплоть до грабителей – поджидают на лондонской дороге? Она не может рисковать последней памятью об отце.

Положив готовый узел на стул, Аллегра еще раз обдумала план действий. Приподняла крышку на большой кастрюле и принюхалась. Ф-фу! Еще пара дней промедления – и кто-то из горничных наверняка полюбопытствует, отчего из ее комнаты несет тухлятиной.

Пришлось три или четыре раза тайком пробираться в кухню на протяжении нескольких дней, чтобы умудриться натаскать достаточно мяса прямо под носом у повара. Да еще два дня ушло на то, чтобы добыть белесый сок из маковых головок и с нетерпением дождаться, пока он не высохнет в противные бурые комки. Эти комки Аллегра размолола в порошок и подмешала к мясу. Собаки должны заснуть мигом. Приготовленный таким способом сок действует как сильный наркотик: она слышала, что даже хирурги применяют его перед ампутациями.

Хэмфри отправился коротать ночь со своей подружкой. Об этом Эндрю шептался с Верити. Скинуть запор с ворот и скрыться в ночной тьме не составит теперь никакого труда.

Девушка еще раз пересчитала имевшиеся на руках деньги. Не так уж мало: Ридли был неизменно щедр те два месяца, что она прослужила в поместье. Хватит, чтобы оплатить поездку от Ладлоу до Лондона в почтовой карете и снимать по дороге комнаты в гостиницах. Итак, через три дня – Лондон. А там – Уикхэм.

Аллегра озабоченно нахмурилась. Как же она будет жить в Лондоне? Припомнилось приглашение леди Дороти. Конечно, можно воспользоваться гостеприимством этой доброй дамы. Но деньги все равно понадобятся. Если нанять агента, который отыскал бы для нее Уикхэма, задача стала бы намного легче. Но где может храниться столько денег, даже если она решится на кражу? И мистер Бриггс, и миссис Ратледж держат доверенные им суммы под замком. А что до Ридли – Аллегра понятия не имела, куда он прячет деньги.

Ридли. Она задумалась. Все эти его кинжалы. Сплошь усыпанные самоцветами. Одного такого кинжала хватит с лихвой, чтобы объехать вокруг света, если это понадобится для погони за Уикхэмом. Один-единственный кинжал – из целой кучи. Почему бы и нет? Наверняка Ридли даже не заметит пропажу.

Девушка задула свечу и распахнула дверь. Должно быть, уже далеко за полночь. Холл был погружен в темноту и тишину. Узелок с вещами и кастрюлю с мясом она оставит пока у себя. Если, Боже упаси, ее застанут на пути к хозяйским покоям, можно будет наплести какую-нибудь ерунду о прогулках во сне, и никто не заподозрит новую попытку бегства.

Сквозь окна в коридоре проникало немного света. Аллегра двигалась медленно и бесшумно, в самых темных местах и на крутых лестницах находя путь на ощупь. Вот наконец и дверь в хозяйскую гардеробную. Вряд ли она наткнется сейчас на Джагат Рама: его комната находилась на другой стороне коридора. Аллегра решительно толкнула дверь и вошла.

На ходу она глянула на портрет леди Бэньярд. Ее лицо словно светилось даже в ночном сумраке.

– Я не забыла, – прошептала Аллегра, как будто должна была держать отчет перед всеми поколениями Бэньярдов. Последняя в роду.

Стоило сунуть нос в кабинет, и легкие заполнил приторный аромат благовоний. Значит, у Грея был нелегкий день, коль он искал забвения в памяти о прошлой жизни в Калькутте. Хотя, конечно, она не могла сказать наверняка. С той злополучной ночи на чердаке он игнорировал ее присутствие, как и все остальные в доме, включая даже мистера Бриггса. Как будто она прокаженная. Это было тем более непереносимо – чувствовать, что Грей страдает, и не иметь возможности обратиться к нему. Однако из-под дверей спальни этой ночью света видно не было. По крайней мере он спит. И Аллегра помолилась, чтобы его сон был спокоен и принес облегчение. А потом внимательно осмотрелась.

Сквозь сандаловые ставни проникал отблеск луны, набрасывая волшебную кисею на толстый ковер и подушки, наваленные на диване. Коллекция кинжалов оставалась в тени, но даже там можно было уловить слабое сияние отполированной стали и драгоценных камней. Аллегра торопливо окинула взглядом все клинки. Насколько она помнила, там должен быть один, с особенно большими камнями на рукоятке. Уж коли привелось стать воровкой, то лучше украсть что-нибудь подороже и поменьше – такое, что легко спрятать и отдать в залог. И она протянула руку к изящному, нездешней работы кинжалу, на который пал ее выбор.

Воровка… От этой мысли рука ее дрогнула. Пораженная внезапным чувством вины, Аллегра понурилась, тяжело опершись на каминную полку. Она готова была пойти на убийство, если потребуется. Это же ради ее семьи. Но заниматься воровством… Горько вздохнув, девушка зажмурилась, положив голову на руки, не в силах одолеть душевную боль. Что же стало с той Анной Аллегрой Бэньярд, которая не могла даже вытащить яйцо из-под курицы, не подумав, что крадет у бедной несушки ее малыша? Из груди снова вырвался вздох. Прошлое ей не вернуть, не вернуть детской невинности и чистоты. Но подчас новый шаг в будущее давался слишком тяжело и был полон болезненных сожалений.

За спиной послышался какой-тo звук, и Аллегра распахнула глаза. Комнату заливал яркий свет. Резко развернувшись, она увидела Грея Ридли, который стоял на пороге спальни с канделябром в руке. Он громко чертыхнулся и со стуком опустил канделябр на ближний столик. От этого огоньки свечей затрепетали, и их пляшущие тени придали чеканным чертам его лица угрожающее выражение.

– Какого черта ты тут делаешь? – рявкнул он.