Куда бы мы ни шли, всюду несем с собой и свою Тень. В действительности, чем сильнее свет, тем неотвратимо длиннее будет и Тень. Чем более «просветленными» считаем мы себя, тем необъятней оказывается все то, что остается в бессознательном или от чего приходится защищаться. (Как сказал мне кто-то сегодня: «Чем больше я читаю, тем больше понимаю, что ничего не читал. Интересно, долго ли я проживу?») Пожалуй, самые сумасшедшие люди из всех, кого я знаю, – дипломированные психоаналитики. Сумасшествие некоторых очаровательно, и это, как правило, только на руку их пациентам. Другие не могут не травмировать своим сумасшествием тех, кто обращается к ним за помощью. И никакой объем анализа, целенаправленного усилия к сознательности или стремления к добродетели не станет гарантией против теневых вторжений.
Куда бы мы ни шли, наша Тень идет за нами след в след со своими теневыми программами, вытесненными мотивами, со своей историей, непрожитой жизнью и стратагемами, обусловленными страхом. В моей личной жизни, на рабочем месте, в тех снах, что снились мне сегодня ночью, – всюду теневые элементы активны и подвижны. И если так обстоят дела со всеми и каждым из нас, с одной особой, то что происходит тогда, когда собираются вместе больше чем один? Не пойдет ли Тень за каждым из них, вызывая противоположные или взаимные проекции, смешиваясь и в сумме давая еще большую тьму? Не является ли Тень группы чем-то большим, чем сумма индивидуальных Теней, и не создается ли так совершенное новое измерение бессознательного? Подобно тому как двое могут сплетаться своими Тенями, образуя знаменитое folie а deux, так же и группы могут страдать от совместного заражения, коллективного безумия, всеобщего энтузиазма. Достаточно взглянуть на печальную летопись истории человечества, чтобы увидеть массовое заражение, общее безумие, войны и охоту на ведьм, насилие, которое может возникать на почве массовой одержимости.
Моя мать как-то обмолвилась, что самый дорогой из всех рождественских подарков она получила где-то в 1920 году от своей матери. Был это апельсин, один-единственный апельсин. Было это еще до авторефрижераторов и вагонов-холодильников, так что апельсин, переживший путешествие на север, стал для нее маленьким чудом. До этого она вообще не видела апельсинов, но знала, что такой волшебный подарок стоил немалых жертв ее матери, стиравшей и штопавшей белье, чтобы прокормить семью. Мне вспоминается эта история каждый год, когда вижу, как на Страстную пятницу народ в ажиотаже стекается к «Уол-Марту» или «Костко», чтобы с шести утра, в самый канун праздника в честь того, кого считают Спасителем Мира, с упоением отдаться материалистическому неистовству, глумлению над его жизнью и учением.
Подобно тому как Эго индивидуума предрасположено защищать себя, отдавать предпочтение своему ограниченному видению реальности, отвергать все те элементы, что диссонируют ему, подрывают и угрожают, так же и в группе всегда обнаруживается текучее, аморфное, но крайне уязвимое Эго. Из любой области нашей психики, которая исключена из постоянного самоанализа, может высвобождаться значительная энергия на добро или на зло, безразлично, насколько возвышенными могут быть заявленные цели группы. Более того, это текучее аморфное Эго всегда крайне восприимчиво к манипуляции со стороны харизматического лидера. Каждый индивидуум в группе привносит комплексы, нужды и скрытые программы, ожидающие активации. Диктаторы, политики и телепроповедники со знанием дела ставят себе на службу эту текучесть группы – слагаемое как коллективной озабоченности, так и неисследованной жизни каждого индивидуума.
Тень добра
Порой мы становимся свидетелями поистине драматических примеров того, как люди могут использовать свою Тень самым благотворным для окружающих образом. Масштабные катастрофы, которые порой охватывают всю страну или ее регион, часто побуждают людей творить великие дела милосердия и щедрости духа, рисковать своей жизнью и благополучием. Меня всегда трогает до слез готовность людей прийти на выручку соседу, оказавшемуся в беде. Бригады электромонтеров переезжают из штата в штат, восстанавливая подачу электричества, распределяются медикаменты, активно проводится сбор денег и продуктов питания для пострадавших от стихийных бедствий, многие мои коллеги с готовностью вылетают на место происшествия, чтобы работать как с измученными и израненными жертвами природных катаклизмов, так и с самими спасателями. Самые обычные, на первый взгляд, люди, которые еще несколько часов назад не интересовались жизнью своих соседей или даже враждовали с ними, удивительным, непостижимым образом преобразуются, становясь для них поддержкой и опорой. Вот так даже наша «доброта» – скрытая, благотворная сторона нашей природы – может тоже проистекать из Тени.
И пусть доказывают циники, что подобный альтруизм – лишь глубинная форма самолюбования, что мы таким образом неосознанно защищаемся от собственной травмы и изоляции, выручая других из беды. Но я скорей готов поверить, что подобные мгновения трансцендентного призыва поднимают многих над своей привычной изоляцией к высшей сопричастности с другими людьми. Даже те слова, что описывают это явление, удивительно откровенны. Сострадание, означающее, что мы действенно разделяем страдание другого человека, синонимично пассионарности (пассио = страдание на латыни) или симпатии и эмпатии (патос = страдание по-гречески), или немецкому Mitleid («сострадание»). Такие минуты словно взламывают нарциссическую изоляцию, возвышая человека до деятельного участия или мысленного отождествления с нашим всеобъемлющим единством бытия. Каждый в такие минуты постигает, скорей экзистенциально, чем сознательно, что обособленность людей лишь кажущаяся и что мы связаны воедино общей для всех людей природой. В такие моменты мы можем подняться над программой личной выгоды, чтобы соучаствовать в нашей общей судьбе, общем предназначении и приобщиться к чему-то большему, чем привычные поиски личной выгоды.
Это преображение от самоизоляции к соучастию, эта «проективная идентификация», представляющая собой мощную форму отождествления с другим человеком, время от времени «переигрывает» рефлективные защиты индивидуального Эго. Но, смею предположить, даже этот гуманитарный импульс является теневым проявлением. То, что мы отрицали внутри себя, неожиданно приходит в движение во внешнем мире и достигает трансцендентной власти над нашим Эго. Программа импульсивного своекорыстного интереса моментально замещается теми энергиями, что обычно остаются в вытесненном состоянии, расщеплены или действуют только на бессознательном уровне. Где так много расщепления и враждебности в наших душах, может обитать и милосердие как действенное выражение любви.
Не существует, наверное, более безотрадного занятия, чем психотерапевтическая работа с серийными педофилами или насильниками-рецидивистами с самыми неблагоприятными прогнозами. Критический рубеж может быть перейден в лечении таких индивидов лишь в том случае, если они оказываются способны пережить ту боль, которую причинили другому. В такую минуту боль, ставшая взаимной, словно перебрасывает связующий мостик к другому, и перемены становятся возможны через самоотождествление с другим. В любом случае теневое измерение, прежде вытеснявшееся состраданием, чувствительностью к нуждам других, выходит на поверхность и предлагает возможность обоюдного исцеления. Нет такого насильника, который сам бы не пережил насилие, и по этой причине способность сочувствовать своей жертве, как бы редко она ни встречалась, остается единственной надеждой на исцеление. По иронии судьбы, подобная эмпатия может переживаться как сокрушительно болезненная, поскольку прежде их выживание в значительной степени зависело от притупления боли, переноса боли на другого и наработки психологических настроек, помогающих скрывать, десенсибилизировать или диссоциировать страдание.
С другой стороны, там, где есть природные катаклизмы, всегда будут и мародеры, и желающие подзаработать на поддельных страховках, и мошенники, всегда готовые оставить ближнего в беде. Не нужно далеко ходить, чтобы увидеть примеры того, как эти отвратительные типы наживаются на чьем-то несчастье. При всем том, что их грабительское, хищническое поведение легко и просто назвать проявлением теневого материала, куда сложнее, пожалуй, будет пояснить поведение тех, кто поднимается выше возможности наживы и добровольно жертвует своим временем и силами во имя сострадательной поддержки другого. Как ни парадоксально, оба этих случая – пример того, что столь явно способно проявиться в каждом из нас, пусть даже мы прежде никогда не осознавали этих дуальных возможностей.
Теневые экстазы
Разве можно забыть старую поговорку In vino veritas? Сколько их, застенчивых, зажатых юнцов, которые, хватив лишку, вдруг надевают на голову абажур и начинают потешать свою компанию или внезапно поддаются любовному порыву и высказывают запретные желания? Тех, кто внезапно начинает петь, шутить, громогласно смеяться или заливаться слезами? Или, будучи «под градусом», давать волю своей Тени, чтобы уже на следующее утро раскаиваться в этом? Не зря ведь Т. С. Элиот в своей пьесе «Вечеринка» предложил сделать бар или дионисийское пиршество новой исповедальней! И все же немало народу смогло за «возлияниями» действительно излить душу, выразить неподдельные аспекты своей индивидуальности в подобные моменты свободного самовыражения. Такой дух свободы живет в каждом из нас, но мы рано узнаем, что его проявление – слишком дорогое удовольствие в нашем племени или семье, и только воздействие «снадобья из колбы» или одобрение группы позволит выразить этот расщепленный аспект души. Когда мы задаемся вопросом «Почему приходится столь многое в себе скрывать от других и даже от себя?» – ответ следует искать в той плате, которая с нас однажды была востребована. И вот так мы становимся чужими сами себе, как и другим, а теневой материал растет, словно снежный ком.
И все же, как мы все знаем, подавляющее большинство случаев домашнего насилия, автокатастроф, сексуального домогательства и уголовно наказуемого поведения тоже замечено за людьми, находящимися в состоянии опьянения, когда они переживают то, что Пьер Жане, французский психолог XIX века, называл l’abaissement du niveau mental, снижением внимательности сознания, или эффективности эго-фильтрации. В чем психологическое различие между толпой, которая курит травку на рок-концерте, утопая в какофонии звуков, притупляющей бдительность Эго, и сотней тысяч добрых бюргеров на нацистском сборище в Мюнхене, неистово вскидывающих руку в приветствии фюреру? Разве не выходят представители обеих этих групп за рамки их индивидуального сознания, их этических рамок, даже их привычных страхов, переносясь в некое трансцендентное царство, наполняющее силами, энергией, дарующее экстаз? Что заставляет обычных парней, всего год назад состязавшихся на футбольном поле, а теперь движимых страхом, изоляцией, ностальгией и групповым притуплением, участвовать в массовых убийствах, разряжать магазины своих «М-16» в пленных или пытать и мучить их, что мы совсем недавно могли видеть в телерепортажах? Если бы эти возможности не были скрыты в нас, тогда совсем непросто было бы решиться на подобное варварство, будь оно даже выражением национальной политики. Военное руководство времен Второй мировой и войны в Корее было потрясено, когда узнало из сообщений о поведении солдат в бою, что в своем большинстве солдаты, даже попав под огонь противника, не спешили в ярости палить в ответ.
Было сделано предположение, что большинство из них несли в себе глубоко укорененное запрещение убийства другого человека, даже на войне. Это поразительное сопротивление убийству было в значительной степени преодолено при подготовке солдат для войны во Вьетнаме и у последующих поколений молодых рекрутов тем, что инстинкт сопротивления был подавлен усиленной выработкой навыка не размышляя, по приказу открывать огонь.
Кто из нас не желал бы такого «экстазиса», экстатического превращения обыденности в нечто сногсшибательное? Каких только злодеяний, погромов, холокостов не увидел свет от обычных людей, как мы с вами, кого мощные, соблазнительные идеологии, групповое мышление и безысходность своего времени вынуждали к тому, на что бы они при других условиях ни за что бы не согласились? Как отмечал Эдмунд Бёрк в XVIII веке, для торжества зла довольно лишь молчания добрых людей. Но что произойдет, когда «добрые люди» – они же орудия зла – открыто примут его сторону, отведя свой взгляд или же потворствуя злу напускным нейтралитетом? Нам известно, к примеру, что число людей, активно содействовавших злодеяниям Холокоста, было невелико. Мы также знаем, что ничтожно малым было число тех, кто открыто выступил против. Подавляющим большинством оказались безразличные, пассивные наблюдатели, испуганные и приспособившиеся, обычные люди, не выказывавшие особого интереса к тому, что выходило за рамки их понимания или ответственности – совсем как мы с вами.
Мы знаем, что работа Холокоста, как и других подобных ужасающих явлений в нашей истории, стала возможной при содействии этих простых людей. Безумных личностей наберется не так уж много в любом веке, но вот приступы массового психоза действительно случаются, потому как харизматическое безумие во всем остальном вменяемых людей соприкасается с «безумными наклонностями» и приводит их в движение. Психологическая инфекция, теневая чума действительно имеют место, и мало кто из нас наделен устойчивым иммунитетом от них. К примеру, Адольф Эйхманн был личностью ничем не примечательной и уж тем более не чудовищем – уж слишком для этого он был зауряден: чиновник, типичное «должностное лицо». Помимо прочего, в круг его обязанностей входило решение «вопросов транспортировки». Какое имело значение, куда и какой груз растоптанной гуманности везли эти поезда, если сам он пребывал в полной уверенности, что служит «высшему порядку», ценим за свою службу и, как следствие, вся его мишурная жизнь есть служение трансцендентной миссии! Благородный девиз может вдохновить на что угодно, даже на самые ужасные вещи.
Исследования, посвященные теме полицейских подразделений, задействованных как мобильные карательные отряды в Восточной Европе и на российских просторах, открывают следующий факт: те, кто в свое время присягал соблюдать закон, потом со спокойной совестью творил и злодеяния. Представ перед судом, они выдвигали в свою защиту потрясающе простой довод: ведь закон поменялся, а они всего лишь продолжали придерживаться закона! Нацисты-врачи могли и дальше соблюдать клятву Гиппократа с ее основным принципом «Не навреди», навещая свои семьи, а затем принимать участие в ужасающих экспериментах во имя псевдонауки. У них получалось жить такой теневой жизнью или притупляя чувства шнапсом, или же через расщепление: «Это моя жизнь, а это моя работа, и они существуют по отдельности одно от другого», или придумав рациональное объяснение: «Это все ради службы Новому Порядку», или считая себя участниками чего-то настолько великого, что они не могли его постичь или что-либо изменить. В противоположность распространенному мнению оказавшие сопротивление подобному насилию над собой и другими чрезвычайно редко подвергали себя смертельной опасности, в большей степени рискуя потерять службу или место в обществе. Остается только задаться вопросом: случился бы вообще Холокост и подобные ужасы, если бы простые граждане воспротивились насилию над своими душами и насилию над другими людьми.
Но чтобы не зазнаваться, не помешает вспомнить об экспериментах Стенли Милграма в Йеле, проведенных в 1960-е годы. В планах у него было побывать в Германии и попробовать определить составляющие так называемого «немецкого характера», возможную причину, приведшую эту цивилизованную нацию к коллективному варварству. С учетом того, что немало простых людей склоняется к варварству в стрессовых условиях, он разработал определенную тестовую программу. Прежде чем отправляться в Германию, он решил поставить серию экспериментов с участием обычных граждан-добровольцев, которых для этой цели приглашали прямо с улиц Нью-Хейвена. Этим обычным людям, ничем не отличающимся от нас с вами, сообщали, что они приглашены принять участие в «научных исследованиях» высшего порядка. От участников эксперимента требовалось не спеша задавать вопросы испытуемым с условием, что после каждой ошибки отвечающий получал удар тока. По мере того как испытуемые с каждым разом давали все менее верные ответы, а удары становились все чаще и сильнее, они начинали протестовать, а затем кричать при увеличении напряжения. Когда же «испытатели» не решались причинять боль испытуемым, они подвергались словесному нажиму: продолжать, делать ток сильнее и тем самым послужить науке, а кроме того, выполнить условия договора, который с ними обсудили заранее. Даже наблюдая причиняемую ими боль, значительное большинство, более 60 %, – и этот факт не может не вызывать тревоги – продолжали эксперимент и увеличивали уровень боли, как потом оказалось, воображаемой, до ужасающих уровней.
Это были вполне нормальные люди, и все же в своем большинстве они последовательно продолжали делать все больнее своему ближнему, потому что им недоставало цельности характера, смелости или нравственности или чего-то другого, чтобы отказаться и принять последствия нарушенного договора. Они не знали, что эксперимент был подстроен, разряды были ненастоящие, а «испытуемые» – приглашенные актеры – лишь притворялись, что получают удары током. Итог эксперимента был таков: д-ру Милграму оказалось незачем ехать в Германию, чтобы выяснять нюансы «немецкого характера».
Тень, по всей видимости, не знает национальных границ. По правде говоря, меня всегда страшила возможность стать участником такого теста – и сейчас, и в тех далеких 1960-х, поскольку я и сам не знаю, как поступил бы с учетом обстоятельств. Легко судить других, но мы сами – как бы мы поступили в той ситуации? И как мы поступаем сейчас?
Мне вспоминается один знакомый врач, который никак не мог примириться с нетрадиционной сексуальной ориентацией своего сына и постоянно рассказывал язвительные анекдоты про «гомиков», но при этом не терпел в своем присутствии антисемитских шуток. Сколько таких анекдотов о геях, обобщений на этнической почве или открыто расистских выпадов осталось на нашей совести и на совести тех, кого мы не решились одернуть? Как можно говорить, что Тень – нечто внешнее, когда она до такой степени является частью нашей коллективной культуры? Опять же, подобно тому как у нас с вами есть хрупкое Эго, имеет его и группа. Группу легко склонить в нужную сторону, в противном случае число безработных быстро пополнили бы изобретательные рекламщики-манипуляторы, циничные политиканы и приторные телепрововедники. Но их стараниями и через наши психологические бреши в наше сознание успешно протягивают то, что мы в любом другом случае с негодованием отвергли бы.
В недавние годы одна крупная христианская деноминация приняла решение признавать нормативным стандартом своей веры не жизнь Иисуса Христа, а Библию. На первый взгляд, подобный сдвиг может показаться минимальным. Фактически же таким образом ее августейшие лидеры сделали попытку уйти от беспокоящей парадигмы, воплощенной в образе жизни и связях неженатого Иисуса с мытарями и блудницами, от его недвусмысленного призыва любить «другого», бросающего вызов раннему и куда более жесткому набору племенных ценностей. (Как подметил Шекспир в «Венецианском купце», даже дьявол может найти для своих проделок оправдание в библейских наставлениях, охватывающих множество веков и племен.) Эти чиновники от веры нашли способ развязать себе руки. Такой Иисус совершенно не устраивал их, и они решились на агрессивный шаг, чтобы обрести прочную защиту для своих индивидуальных комплексов путем избирательного использования библейских цитат. Люди, которые ни за что не доверили бы свои тела врачам античной эпохи, охотно и без тени сомнения принимают ограниченные этноцентрические ценности доисторической, изолированной племенной культуры. Вскоре после этого они очистили свои семинарии и университеты от несогласных профессоров. Вот она, разбушевавшаяся Тень под маской благочестия, защиты традиции и собственных неврозов – и все именем странствующего рабби, проповедовавшего всеобщее братство, на котором некогда зиждилась их вера!
Когда мы с семьей жили в Швейцарии, мне захотелось, чтобы дети своими глазами увидели концлагеря, и поэтому мы совершили своеобразное паломничество в Дахау, Берген Бельсен в Германии и Маутхаузен в Австрии. С тех пор ни у кого из моих детей не возникало желания шутить на этнические темы или давать волю дискриминирующему поведению. Обоим стало ясно, что пункт прибытия у поезда расизма один – в таких вот жутких местах. Вместе мы сосчитали ступеньки, вырубленные в каменоломне Маутхаузена, по которой заключенных заставляли бегать, таща на себе двадцать кило камней, заглянули за край «Утеса парашютистов», названного так потому, что тела узников сбрасывали отсюда вниз на дно карьера. Мы спрашивали себя: как такие места вообще могут существовать в наш просвещенный век? На такие вопросы не сможет дать ответа ни один геополитический, экономический или культурный анализ. Нечто темное таится в наших жизнях, внутри каждого из нас! В конце концов я сделал для себя вывод, что подобные трудные вопросы так и останутся без ответов, по крайней мере, пока не наберется достаточного количества тех, кто сможет признать: «Подобные ужасы совершались моими соотечественниками или моими единоверцами или такими же, как и я, обычными людьми, и на мне, хотя я и не был здесь лично, тоже лежит ответственность за все это». Только тогда может начаться подлинное исцеление.
Мы стояли на краю каменоломни около концлагеря Маутхаузен, а прямо за колючей проволокой виднелись поля картофеля и свеклы, и мы то и дело посматривали на краснощеких фермеров, занятых своим вечным трудом. Порой даже не верилось, что все это произошло здесь, в эти краях. Что рассказывали им родители? И что они сказали своим детям? То, какой ужасающий запах стоял над карьером от разлагающихся тел? Или о том, что ожидало человеческий груз, который выгружался на железнодорожной станции в поселке?
Но забыть – значит переместить подобные энергии, эти ужасающие психические способности в преисподнюю и гарантировать тем самым их рецидив в следующем поколении. Между двумя великими войнами Юнг отмечал, что Вотан, «Берсеркер», древнегерманский бог грома, все чаще появляется во снах его пациентов-немцев. Вотан, восседающий на восьминогом боевом коне Слейпнире, не прекращает своей вечной скачки и предстает перед нами всякий раз, лишь только мы успеваем забыть о нем. Стук копыт Слейпнира эхом отдается в наших снах, возникающих на самой границе цивилизации. Такое забвение порождает холокосты.
Тень на рабочем месте
Вот еще одно направление, где вполне проявляет себя коллективная Тень – в нашем рабочем окружении. Ведь неужели кто-то поверит, что, уходя из дому, мы оставляем свою Тень в платяном шкафу? И кто поверит, что группа – это не сумма всех нас, и не несет на себе бремени наших общих и личных проблем? Почему так выходит, что группы, которые создаются для того, чтобы служить общему делу или производить продукцию, так часто работают неслаженно, конфликтно, перегружены взаимной неприязнью, а среди персонала оказывается так много «трудных» людей?
Существует значительная разница между коллективом и сообществом. Коллектив формируется сознательно, целенаправленно, ради служения общей для всех цели. Пример подобного коллектива с нечеткими границами – пассажиры самолета. Объединяет их лишь то, что всем нужно добраться самолетом из Хьюстона в Денвер или Чикаго. Но случись на борту самолета какая-нибудь неожиданность или мы заподозрим, что с самолетом что-то неладно, сразу же возникает сообщество, поскольку каждый человек в эти моменты поднимается от своего индивидуального опыта до трансцендентного аффективного взаимодействия, на мгновение делающего людей одним целым – индивидуальностей, как и прежде, и одновременно участники общего дела. Коллективы непрочны, потому что обладают незначительной связующей силой, и, как только намеченные цели снимаются или меркнут в своей неоспоримости, такая группа распадается. Сообщества же наделены устойчивостью, пока аффективный заряд, порожденный их первичным переживанием, по-прежнему продолжает пульсировать в них. Коллектив апеллирует к уму, сообщество взывает к душе. Как-то один мой приятель оставил теплое местечко в крупнейшей кондитерской фирме, объяснив это тем, что и в свободное время они с коллегами говорят только о печенье. В глубине же души он понимал, что печенье это ему глубоко безразлично, и он сменил надежное материальное положение на полную тревог жизнь художника, вызвав удивление всех и насмешки некоторых. Прежнее место для него было коллективом, но не сообществом. Свое сообщество ему еще предстояло открыть через парадокс изгнанничества – удел каждого творческого человека.
Вспомним, что «психе» в переводе с греческого языка означает «душа». Как психика всегда с нами по жизни, так и душа никогда не отделена от нее. Наш ум направлен на достижение конкретных целей: выпускать больше продукции, разрешать конфликты, достигать экономического успеха, но душа постигается в контексте смысла, в том, ради чего все задумывалось, как и в чем была задействована духовная сторона дела. Принимая на работу новых сотрудников, бывший директор по кадрам одной многонациональной компании рассказывал мне, что он всегда в свою речь вставлял замечание: компания не обязана их любить. Она пользуется их услугами, пока они приносят прибыль, но тут же откажется от них, лишь только продуктивность пойдет на спад. К этой вынужденно крутой ремарке он незамедлительно прибавлял совет открыть для себя в новой должности то, что может подпитывать эмоционально, поскольку зарплата – это далеко не все в жизни, а также не забывать об отношениях с близкими и коллегами по работе, поскольку лишь так можно восполнить душевные нужды. Мудрый человек, он болел душой за каждого работника, а не за коллективную абстракцию, которую представляет собой любая корпорация.
Этот директор по персоналу знал, что стоит лишь утратить контакт с душой – и неприятности не замедлят дать знать о себе перебоями со здоровьем, в личных отношениях или эмоциональными срывами. Организации, не желающие признавать потребностей души, будут продуктивными лишь до поры до времени. В какой-то момент они начнут терять своих лучших сотрудников и расходовать слишком много энергии на решение внутренних проблем. Модная ныне тенденция «разукрупнения» или «управляемой помощи» (эвфемизм, звучащий скорей как ругательство) или неприкрытая «работа на результат» – все эти факторы корпоративной жизни неизбежно ведут к потере души. А значит, Тень и дальше незримо будет делать свое дело во всякой корпоративной структуре.
Либидо, или психическую энергию, на другие цели можно перенаправлять только до поры до времени. Подобно тому как индивидуумы страдают от невроза, то есть расщепления сознательной жизни и программы души, так же могут страдать от невроза и корпорации. На этом основании возникла даже целая новая профессия, получившая название «совершенствование организационной структуры», со своими степенями, программами сертификации и комитетами профессиональных стандартов, поставившая своей целью исцеление души корпоративной жизни. Специалистов СОС нередко привлекают для того, чтобы помочь соединить концы с концами в итоговых показателях предприятия, а вместо этого им приходится разбираться с аффективными расстройствами компании и людей, которые в ней работают. В этой серой зоне между консалтингом и индивидуальной психотерапией они пытаются прокладывать свой, такой двусмысленный путь. Работающие с группами или корпоративными структурами обнаруживают следующий факт: подобно тому как индивидуум страдает от вторжения комплексов, которые заряжаются энергией от захороненных «идей» и – осознается это или нет – направляют поведение человека, так же проявляет себя и динамика группы. Она на поверку оказывается суммой индивидуальных комплексов, привнесенных каждой стороной в общее дело; к тому же все наемные работники попадают в зависимость от прихотей доминантных комплексов своего лидера. Не случайно же древние верили, что благоденствие народа определяется здоровьем правителя. Как узнаем из сказок, когда царю нездоровится или у него нет царицы, тогда колос не родит, скот не плодится, дети превращаются в камень в материнской утробе и люди начинают болеть на работе.
Один из наиболее распространенных комплексов, которые представляют собой выражение теневой энергии, – родительские имаго. Люди стремятся в коллектив в надежде, что там будут встречены их эмоциональные нужды. Обнаружив, что желаемое не всегда совпадает с действительным, начинают чувствовать себя на рабочем месте подавленно, раздраженно или несчастливо и начинают изобретать самые разнообразные способы отхода. Те же, у которых сложилось восприятие родителей как бесцеремонно контролирующих фигур, будут вступать в глубокие противоречия со своими работодателями вплоть до саботирования поставленных перед ними заданий. В природной реакции «дерись или беги» фаза «дерись» проявляется как агрессия, воровство, саботаж; фаза «беги» – нерадивость, уклонение и пассивное/агрессивное поведение.
Кроме того, психологические механизмы проекции и перенесения, встречающиеся в личных взаимоотношениях, не редкость и для корпоративной жизни. Соперничество между сестрами и братьями в семье проецируется на коллег по работе; соперничают ради внимания и признания, испытывают зависимость или гнев к вышестоящим и т. д. Перенос способствует тому, что сила динамик прошлого сохраняется и в настоящем. Таким образом, корпоративная жизнь часто дублирует драмы и разочарования семейной жизни, события архаичной динамики отношений родитель – ребенок и создает привычный паттерн в эмоциональной жизни работника. И, подобно тому, как задачи личностного развития, стоящие перед ребенком, вынуждают его адаптироваться к условиям своего окружения, так же и у работника формируется ложное Я, глянцевая персона, отыгрывающая все те же архаические адаптации. При встрече с несокрушимой корпоративной структурой работник где только возможно будет уклоняться или отступать, часто таким образом, который дорого обойдется психологической цельности его личности. Работник, столкнувшись с недостатком заботы со стороны корпорации, будет склонен постоянно заискивать, искать одобрения или же поддастся соблазну комплекса силы, выбивая для себя или офис с лучшим видом из окна, или более завидное звание, или особые привилегии. Если бы с помощью денег можно было решить все эмоциональные нужды! Даже получая приличные деньги, люди по-прежнему не находят себе места, а корпоративную жизнь продолжает лихорадить.
То, что индивид оставил без внимания в своей личной психологии, неизбежно проявится в корпоративной жизни со своим привычным клубком последствий. Любая организация, каким бы благородным или возвышенным ни был ее первоначальный замысел, неизбежно пробуждает первичные имаго, которые ее работники носят в себе, те самые заряженные кластеры, которые возникли в динамике семьи происхождения и реплицируют ее. Когда современный коллектив вызывает рефлективное, основанное на ложном Я поведение и отношения, любая группа окажется ятрогенной, инфантильной и регрессивной.
Когда же мы добавим к этой смеси теневую программу всех групп за определенный период времени, а именно то, что их изначальная высокая цель вырождается в сохранение организации любой ценой и защиту тех, кто получает привилегии от группы, психологические последствия для индивидуума могут оказаться огромными. Среди этих последствий – дальнейшее снижение личностного авторитета, пробуждение инфантилизирующих реактивных паттернов и репликация личностных неврозов. И поскольку психика постоянно спрашивает: «Когда я мог быть здесь раньше?», в наших личных и корпоративных отношениях значительнее всего прочего скажется программирование, полученное от самых первых уроков Я и другого, то есть от семьи происхождения. Таким образом, церкви, больницы и университеты – все они могут внести свой вклад в подавление роста и развития личности, которую они вроде бы призваны поддерживать.
В «Государстве» Платон задается вопросом: «Кто достоин управлять другим человеком?» Его ответ – царь-философ, иначе говоря, не только получающий верховную власть, но и обретший меру мудрости. В организациях же, как мы часто видим, на высокую должность человека приводит движущий комплекс, энергетически заряженный сценарий, почти не признающий самокритики, непробиваемый для критики остальных и столь часто обслуживающий сам себя, что группы поневоле наследуют замашки своего лидера. Психотерапевты и специалисты в вопросах совершенствования организационной структуры постоянно сталкиваются с этим феноменом на рабочих местах. Лидер может пригласить их разобраться с какой-то корпоративной проблемой, и тот же лидер будет яростно противиться переменам, неподдельному диалогу и критике со стороны тех, кто больше всего страдает от общего невроза.
Таким образом, Тень любой организации состоит из того, что угрожает начальственному Эго, – из неисследованного, бессознательного в лидерстве. Поэтому любая группа, даже с самым благожелательным внутренним климатом, может неявно контролироваться жадностью, незрелостью или нарциссическими нуждами своего босса. И неважно, будет это осознаваться или нет, все внутри группы будет страдать и выражать этот конфликт симптомами, травмирующими как группу в целом, так и ее членов по отдельности.
Большинство корпоративных структур за редким исключением мотивируется достижением результата, показателями производительности и квартальными отчетами правлению и акционерам. Как следствие, моменты, связанные с качеством жизни, остаются вне сферы внимания. В этом лидеры корпораций близки с политиками, которые скорей проигнорируют существование в их городе фабрики, загрязняющей окружающую среду, чем потеряют прибыльную статью в местном бюджете. Они забывают, что дышат одним с нами воздухом, что этим же воздухом дышат их дети и что невидимые токсины уже делают свое дело в генетических программах будущих поколений. С другой стороны, в ряду наиболее стабильных и прибыльных в долгосрочной перспективе окажутся те компании, где способы поощрения работников включают не только денежную форму, но и поддержку атмосферы взаимовыручки, которая становится повседневной нормой организации, где серьезное внимание уделяется психологическому воздействию эстетики рабочего места. Но там, где видят перед собой только быструю прибыль, эти моменты качества жизни выпроваживаются в царство Тени, и это рано или поздно доставит неприятности всем. Как это ни печально, но лидерами корпораций зачастую становятся именно те, у кого индивидуальная психология максимально противится диалектике, переменам и расхождению во взглядах.
Экологические катастрофы, высветившие непробиваемое самомнение лидеров Энрона, Тайко и им подобных, самым негативным образом сказались как на их сотрудниках, так на обществе в целом. Это очередное напоминание о том, что даже так называемые «светила» тоже отбрасывают длинную Тень. Но следует отметить также, что немало биржевых аналитиков, аудиторских фирм, юридических компаний, даже почуяв душок скандала, не спешат оставить выгодную кормушку и бить в набат. Снова встает все тот же непростой вопрос: как бы я поступил на месте среднего менеджерского звена, получая прибыли от роста нашего портфеля акций, зная, что квартальные прибыли компании зависят от безукоризненных балансовых отчетов, и при этом понимая, что с этической стороны в нашей компании не все чисто? Протестовать, ставя тем самым под удар свое положение в компании? Или молча уйти? Сообщить обо всем в прессе? Или постараться снять сливки – а там хоть потоп? И снова не дает покоя тревожная параллель с Холокостом. Кто мы – палач, свидетель, безразличный наблюдатель, спасатель или жертва? Знаменитый вопрос Уотергейта звучал так: «Что нам было известно, когда мы узнали об этом?» К этому нужно добавить еще: «И как мы поступили с этим?»
Чего хочет душа?
Исцеление личности требует восстановления связи с душой – в этом плане исцеление группы выглядит аналогичным образом. Это означает, что менеджеры должны идти на риск перемен, не бояться конфронтации и уметь направлять энергию в нужное русло. Как утверждает основной закон психологии, все те задачи развития, которые не поставил перед собой родитель, непременно достанутся ребенку. Не менее справедливо, что все проигнорированное корпоративным или коллективным лидером станет проблемой, которая ляжет бременем на плечи работников или членов группы. Все, что мы не можем или не хотим замечать в себе, рано или поздно достанется тем, кто нас окружает. А значит, даже малая толика нравственного отношения к другому человеку заставит каждого из нас проделать свою личную работу, чтобы не обременять тех, о ком мы заботимся, или тех, за кого несем корпоративную ответственность. Современной психологии в значительной ее части просто недостает духу, чтобы задать такой весомый вопрос: «Чего же хочет душа?» – вместо того, чтобы спрашивать: «Чего хочет мое Эго?». Точно так же и каждая группа, чтобы восстановить свою первоначальную энергию и чувство смысла, должна спрашивать, как возрастает или уменьшается душа в результате существующих практик и положений. Но чтобы задать эти важные вопросы, нужна или немалая смелость со стороны лидера, или совсем отчаянное положение. И личностям, и членам корпоративных организаций – всем нам нужно набраться смелости и потребовать большего смысла, противостоять обезличиванию и практикам инфантилизации и еще раз задать этот же вопрос: «Чего хочет душа?» Как нации, нам тоже не обойтись без вопроса о душе. Не потеряли ли мы свою душу в безумной погоне за прибылью, отводя взгляд от неприятных истин, стремясь окружить себя максимумом возможных удобств? Скажем, в свете последних неоспоримых научных фактов глобальное потепление выглядит достаточно однозначно: мы знаем, что уже это поколение должно предпринять серьезные шаги, чтобы, по крайней мере, замедлить, если уж не обратить вспять его воздействие. Но многие ли из нас согласятся пересесть на менее престижные автомобили, сократить выброс углерода и предпринять тысячи других вполне выполнимых шагов, если это хоть в чем-то стеснит нас? Мы бездумно расхищаем и без того не безграничные ресурсы нашей маленькой планеты, и это – тоже всем известный факт. Но где же голос лидеров наций, почему они замалчивают этот вопрос? И где всеобщее возмущение подобным коллективным самоубийством? Эта Тень – на нас и на наших детях, а мы принимаем на себя коллективную вину за свою пассивность.
Нас так легко соблазняют наши творения, завораживают наши институции, научные выводы, способность отвлечься от мировых страданий, а Тень продолжает расти, как снежный ком. Мы, убаюканные иллюзиями прогресса и быстротой перемен, похоже, утратили способность спрашивать с себя. Если бы некий пришелец издалека посетил нас, что бы он подумал о доме, который мы построили, о том духовном доме, где нам суждено провести недолгое время нашего пребывания на этой планете?