23 сентября

– Лейтенант Холль докладывает о возвращении из отпуска после лечения.

Я стоял перед моим батальонным командиром майором Циммерманом.

– Мой бог! Холль, сами небеса послали мне вас!

Я вопросительно посмотрел на худое, вытянутое лицо майора.

– Да, сейчас я вам расскажу, – продолжал он, – что за последние дни мы потеряли всех командиров рот. Вашего предшественника обер-лейтенанта Менерта; лейтенант Янке из 5-й роты во время атаки в южной части Сталин града потерял правую руку, печальная история. А 8-й ротой пока командует обер-фельдфебель Якобс. Теперь у меня, по крайней мере, будете вы и мой адъютант лейтенант Шулер.

Этот высокий худощавый человек, годившийся по возрасту мне в отцы, сидел, ссутулившись, на деревянном ящике и серьезно смотрел на меня. Пламя свечи отражалось в линзах очков майора.

– Мы со дня на день ждем людей взамен, которых за просили срочно. Наверное, пополнение уже в пути. 8 июля мы снялись с зимних позиций в районе реки Северский Донец у Нырково, чтобы принять участие в летнем наступлении. Атака на позиции, где вас ранили в апреле, с самого начала стоила нам тяжелых потерь. Командир 5-й роты лейтенант Ридель был убит, и его сменил лейтенант Янке. Лейтенант Мадер из 6-й роты был ранен, и на его место был назначен лейтенант Крамер. Мы прошли через Ворошиловград и наступали в основном в юго-восточном направлении, на Кавказ. После переправы через Дон продолжили движение через калмыцкие степи, строго на юго-восток. В низине у Катищева мы столкнулись с ожесточенным сопротивлением. После того как сломили его, поступил приказ сместиться левее и двигаться на северо-восток к Сталинграду. На южной окраине города нам снова пришлось преодолевать упорное сопротивление противника. А теперь застряли здесь в этих уличных боях.

Я внимательно осмотрелся вокруг. Поскольку я не знал города, батальонный посыльный встретил меня ближе к вечеру где-то в южном пригороде. Он проводил меня к этому трехэтажному каменному строению и провел на КП батальона через целый лабиринт подвальных проходов. Сейчас я находился в голом подвальном помещении без окон, пропахшем сыростью и плесенью. Мне сказали, что всего несколько недель назад здесь располагалась женская тюрьма.

– А теперь расскажите, что с вами произошло после ранения в Нырково.

– Это потребует всего нескольких коротких фраз, герр майор. После операции в Бад-Швальбахе, где мне вынули пулю из правого плеча, в госпитале мне предоставили отпуск по случаю женитьбы. Мы поженились 20 июня этого года. Потом мой отпуск закончился, и мне пришлось отправиться в 173-й эрзац-батальон в город Наумбург на реке Зале. Там я встретил нескольких сослуживцев из нашей дивизии, в том числе моего нынешнего командира гауптмана Шольца, бывшего командира моей роты обер-лейтенанта Ферстера, лейтенантов Малетца и Шрибеля из нашего батальона, а также нескольких офицеров из других полков. Лейтенант Малетц предложил мне стать инструктором истребителей танков, но я отклонил это предложение, потому что хотел вернуться на фронт к своим товарищам. Тогда мне дали дополнительный отпуск до получения назначения. 20 августа я снова был в Наумбурге, где получил приказ отправиться в 134-ю пехотную дивизию, развернутую на центральном участке фронта, в районе Орла. Несмотря на то что командование и солдаты встретили меня дружески, я не был удовлетворен. Там не было моих старых товарищей. Здесь в батальоне я знал почти каждого. Я чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег. Тот факт, что меня назначили офицером пехотной охраны к командиру XXXXI танкового корпуса генералу танковых войск Гарпе, ничего не менял. Под предлогом того, что меня все еще беспокоит моя прошлая рана, когда пуля попала в легкое, я попросил генерала Гарпе отправить меня домой, чтобы закончить лечение. Вот приказ об отправке. Путь до родного подразделения занял у меня ровно восемь дней.

Майор проворчал:

– Так все это было просто уловкой?

– Так точно, герр майор.

– Можете больше не беспокоиться об этом. В полку позаботятся о необходимых бумагах.

– Благодарю, герр майор.

– Можете переночевать на КП, а завтра примете свою 7-ю роту. С вами поедет лейтенант Шулер; он отправляется на передний край, чтобы убедиться, все ли там в порядке, Шулер введет вас в курс дела относительно текущей обстановки на фронте. А как обстоят дела дома? Как ваша жена и родители?

– Прекрасно, господин майор. Все счастливы и довольны, особенно тем, что я быстро оправился от ранения. Все баловали меня целые восемь недель отпуска.

– Я очень рад за вас, Холль. Кто знает, как долго вам придется ждать, пока вы снова получите отпуск домой. А вот и лейтенант Шулер.

Я обернулся и увидел хорошо знакомое мне лицо моего друга Йоахима Шулера. Он тоже сразу же узнал меня. Его лицо засияло от радости.

– О, Альберт, это здорово, что ты вернулся. Ты прибыл прямо из дома?

Мы схватили друг друга за руки, посмотрели друг на друга и обнялись.

– Нет, Йохен. Я прибыл прямо из района Орла, с центрального участка фронта. Остальное тебе расскажет командир. Как там, на фронте?

Его глаза сразу же стали серьезными.

– В настоящее время на передовой спокойно, но мы отчаянно нуждаемся в пополнении, так как последние недели выдались тяжелыми для людей и лошадей. После начала наступления у Нырково, после зимнего перерыва, мы понесли значительные потери. Убит Хельмут Ридель, ранен Франц Мадер, лошадь Зигфрида Пёнигка наступила на мину, после чего погибли и лошадь, и он сам. Уже здесь, напротив южной части Сталинграда, был ранен твой предшественник по 7-й роте обер-лейтенант Менерт. Ганс Янке, принявший 5-ю роту после смерти твоего друга Риделя, лишился правой руки. Что касается солдат, то и здесь дела не лучше: многие из старых бойцов убиты или ранены. Самое время для нас получить хоть какое-то пополнение.

Несмотря на приятные чувства от встречи с друзьями, я резко вернулся в грубую действительность. Всего шесть месяцев назад в батальоне наличествовала хорошо отлаженная структура командования: командиром был капитан доктор Циммерман, адъютантом – лейтенант Шулер, компаниефюрером 5-й роты был лейтенант Ридель, 6-й – лейтенант Мадер, 7-й – я, лейтенант Холль, 8-й – лейтенант Вайнгартнер. Сюда же следовало добавить батальонного врача доктора Щепански и начальника тыловой службы оберцальмайстера Кноппа. Мы знали друг друга с самого дня формирования дивизии в сентябре 1939 г., познакомившись на войсковых учениях в Кенигсбрюкке, северо-восточнее Дрездена. Спустя всего три года остались лишь немногие из нас.

– Пойдем, можешь ложиться здесь, а завтра утром я сразу же провожу тебя в твою роту.

– Спасибо, Йохен. Я устал как собака.

Я улегся на шерстяное одеяло, сделал себе «подушку» из своего походного мешка и попытался заснуть. В полусне я слышал, как наш командир говорит по полевому телефону со штабом полка. Снаружи через подвальные перекрытия доносились приглушенные звуки разрывов легких бомб и шум моторов «швейных машинок», – как мы называли русские самолеты Ильюшина. Все это говорило мне, что я снова дома в своем подразделении.

24 сентября

Я проснулся оттого, что кто-то трясет меня за плечо.

– Господин лейтенант, господин майор хочет с вами поговорить.

Я вскочил на ноги. Быстренько пригладил мундир, и вскоре уже стоял перед своим командиром.

– Лейтенант Холль прибыл по вашему приказу!

– Спасибо, Холль. Вы хорошо выспались?

– Яволь, господин майор, настолько хорошо, насколько позволили обстоятельства.

– Что ж, тогда начнем. Посмотрите на обстановку на карте. Нам приказано пробиваться к Волге отсюда, по обеим сторонам Царицы, вот этой речушки, которая протекает здесь и примерно через 1000 метров по прямой впадает в Волгу. Противник оборудовал позиции в развалинах зданий и оказывает нам упорное сопротивление. Отсюда мы будем наступать по прямой. Именно здесь вчера наши саперы продвинулись к южному флангу неприятеля и попытались выкурить его оттуда с помощью огнеметов до наступления темноты. Однако им пришлось отойти с большими потерями. Вашим соседом справа, на другом берегу Царицы, будет 3-й батальон под командованием гауптмана Риттнера. Сосед слева – 14-я танковая дивизия.

Разграничительная линия с соседом слева проходит по этой улице, которая практически прямо идет к Волге. Вам будут подчинены остатки 5-й и 6-й рот, а 8-я рота пока останется под командованием обер-фельдфебеля Якобса.

Позавчера мы получили подкрепления из фельдерзатц-батальона, в основном восемнадцати– и девятнадцатилетние судетские немцы, не имеющие боевого опыта. Я жду, что вот-вот должны прибыть офицеры. У меня пока нет точного времени начала атаки из штаба полка, но думаю, что это будет 6 часов утра. У вас есть вопросы?

– Нет, господин майор. Я рад, что там будет гауптман Риттнер, и мне, по крайней мере, не придется беспокоиться за свой правый фланг.

– Да, Холль. Здесь, на фронте, Риттнер имеет твердую, как у скалы, репутацию. Именно за успехи, которых добился он со своим батальоном, его представили к Рыцарскому кресту.

– Я очень рад за него. Теперь, ознакомившись с картой, я имею лучшее представление о расположении Сталинграда. Он похож на мой родной город Дуйсбург. Оба лежат на берегах реки, оба имеют протяженность с севера на юг около 30 километров, а с запада на восток – примерно 8–10 километров. Только мой родной город расположен на восточном берегу Рейна, а Сталинград – на западном берегу Волги.

– В самом деле, теперь у вас дела пойдут лучше. Ваш посыльный Марек отведет вас на ротный командный пункт. Берегите себя, и удачи вам.

Я отсалютовал командиру и вышел из помещения. Оберефрейтор Марек уже ожидал меня в прихожей. Я знал его еще с тех времен, как прибыл в свою роту. Он был родом из Верхней Силезии, где у него была небольшая ферма. Этот человек олицетворял собой надежность. Его лицо светилось, и я понимал, что эта радость от моего возвращения была искренней. Я был рад снова видеть давно знакомое мне его лицо надежного солдата.

– Ну что, Марек, старый плут, как дела? – Я протянул ему руку.

– Хорошо, господин лейтенант, мне чертовски повезло!

– Вы уже были в отпуске?

– Нет, господин лейтенант, последний раз это было после Франции.

– Тогда, черт возьми, вот-вот получите его!

– Да, конечно, но я не женат, и мне уже пришлось несколько раз пожертвовать им ради товарищей, у которых есть семьи.

– Ну, когда вся эта суета закончится, придет и ваша очередь. Я прослежу за этим.

Пока мы так переговаривались, Марек вывел меня наружу через лабиринт проходов под бывшей женской тюрьмой. Через улицу от нас, параллельно ей, почти строго с севера на юг вела железнодорожная ветка. Я посмотрел на часы. Было почти 4 часа утра. Мы сменили направление, повернув на восток, и отправились туда, где должна была располагаться Волга. Время от времени до нас доносились звуки пулеметного и ружейного огня. Он слышался где-то слева от нас, со стороны центра города. На фоне медленно светлеющего горизонта четко выделялись развалины каменных зданий, молчаливые и мрачные. Пустующие места перед ними – груды обгоревших балок – все еще продолжали тлеть и дымиться. Примерно через 100 метров Марек завел меня в подвал полусгоревшего кирпичного дома. Наконец-то я прибыл в свою роту, на командный пункт. Он располагался под землей, в подвале, перед которым высились остатки кирпичной стены. Отсюда мы могли наблюдать за противником. Когда я вошел внутрь, различить то, что находилось рядом, можно было лишь при слабом свете лампы Гинденбурга. Вот передо мной вытянулась по стойке смирно человеческая фигура, которая начала докладывать:

– Командный пункт 7-й роты. Фельдфебель Гроссман и три посыльных рады приветствовать ваше возвращение в роту, господин лейтенант.

Я посмотрел в глаза своим верным друзьям в некотором волнении. Небритые лица, черные от сажи, на которых видно напряжение последних недель. Все они были по-настоящему рады снова меня видеть. Слова были излишни: все сказали крепкие рукопожатия.

– Спасибо, Гроссман, вольно. Доброе утро, товарищи.

– Доброе утро, господин лейтенант!

– Марек, вы пока останетесь здесь. Гроссман, проводите меня. Нам приказано атаковать примерно через два часа. Марек, приведите сюда командиров 5, 6 и 9-й рот и проинформируйте их, что приказом командира батальона они поступают в мое подчинение. Вы знаете, где находятся их КП?

– Яволь, господин лейтенант! Здесь, в городе, все сидят друг у друга на головах.

После того как Марек выбрался наружу, фельдфебель Гроссман показал мне на трофейной карте Сталинграда наши позиции. Посмотрев наверх, я скользнул взглядом по улыбающемуся лицу унтер-офицера; на нем был Железный крест 1-го класса. Мои глаза расширились от удивления.

– Боже правый! Павеллек Жушко! Я что, сплю? Вы – унтер-офицер, и на вас Железный крест 1-го класса! Как вы добились этого?

Фельдфебель Гроссман ответил за своего подчиненного:

– Три дня назад Павеллек с помощью легкого миномета вывел из строя батарею ратш-бум, за что получил повышение до унтер-офицера и был награжден Железным крестом 1-го класса.

– Фантастика! Жушко, вы должны рассказать мне об этом.

– Ну, господин лейтенант, мы пробивались в южную часть Сталинграда, когда я заметил целую батарею, четыре орудия, которую руками толкали на позиции, как раз на перекресток. Тогда я установил за стеной легкий миномет и вскоре, уже после второго выстрела, добился практически прямого попадания, а потом только и делал, что загонял по ним снаряд за снарядом. 20–30 выстрелов – это как проливной дождь. Точно так же, как делали вы у Канева, на реке Днепр, когда иваны подошли к нам на 40 метров по пшеничному полю, а вы принесли им избавление от мук сверху с помощью легкого миномета. Я ничего не забыл.

Мысленно я снова вернулся в Оберлаузиц и, позже, во Францию, когда я обучал этих грубоватых, но честных парней из Верхней Силезии владению оружием пехоты. Иногда они наверняка проклинали меня про себя, но все же они знали, что я к себе относился не менее строго. Прежде всего я должен был продемонстрировать солдатам, на что они могли рассчитывать. И здесь мне следовало передать им то, чему меня самого обучали мои инструкторы из рейхсвера. Мои учителя в основном сами были выходцами из Силезии и Восточной Пруссии.

– И что случилось потом?

– Ну, весь батальон сделал рывок вперед. Благодаря силам небесным иваны едва сопротивлялись, и мы сумели захватить еще один кусок этого проклятого города.

Я повернулся к фельдфебелю Гроссману. Он оказался в моей 7-й роте после Канева, когда год назад, в августе 1941 г., 1-й батальон был буквально растерзан в клочья и его остатки распределили между 2-м и 3-м батальонами. Он был уроженцем Мекленбурга. Это был высокий, стройный голубоглазый блондин, типичный потомок викингов. Было сразу видно, что на этого человека можно положиться.

Происхождение фельдфебеля выдавал его акцент уроженца севера Германии. Для этого говора характерно отчетливо слышное твердое «с», в то время как для выходцев из Верхней Силезии – раскатистый звук «р».

– Итак, Гроссман, что успело произойти после моего ранения в Нырково 19 апреля? Но только, пожалуйста, в самых общих чертах.

– Вы знаете, что нам приказали взять штурмом бастион 8 июля. Задача была поставлена вашему предшественнику обер-лейтенанту Менерту. Его ранили незадолго до того, как мы вышли на южную окраину Сталинграда. Это произошло десять дней назад. После этого я принял командование ротой. Атака на бастион у Нырково обошлась нам дорого.

Там же был убит и лейтенант Ридель. На всем южном участке фронта царил беспорядок. Для нас это в основном означало, что нужно было идти и идти маршем вперед. Мы едва поспевали за моторизованными подразделениями. Мы двигались в юго-восточном направлении через Ворошиловград и Калач в сторону калмыцких степей, но после этого дивизию развернули на восток, и мы стали продвигаться к Сталинграду с юга. Лейтенант Янке, сменивший лейтенанта Риделя в 5-й роте, потерял правую руку вскоре после того, как мы вышли к окраинам города. Лейтенант Пёнигк наехал на мину у Ворошиловграда и погиб. В роте осталось всего несколько человек от ее прежнего состава. Сейчас, после вашего прибытия, в составе роты 1 офицер, 2 фельдфебеля, 2 унтер-офицера и 39 солдат – всего 44 человека. Фельдфебель Капаль находится поблизости; он командует взводом. Тремя отделениями командуют унтер-офицер Роттер, обер-ефрейтор Диттнер и обер-ефрейтор Ковальски. Унтер-офицер Павелек является командиром роты и одновременно мастером на все руки.

Тут снаружи распахнулась раздвижная дверь. Вошел внутрь и застыл по стойке смирно солдат.

– Обер-фельдфебель Якобс докладывает о прибытии по вашему приказанию.

– Спасибо, мой друг, рад снова вас видеть.

Мы пожали друг другу руки. Только если ты участвовал в жестоком бою, при этом полностью полагаясь на обер-фельдфебеля Якобса и его взвод тяжелых минометов, ты сможешь понять ту короткую волну сердечных чувств, что мы почувствовали при нашей встрече. В меня вселило дополнительную уверенность то, что эти испытанные в боях воины будут участвовать в предстоящей атаке. Гроссман и Якобс. Они напоминали братьев: ведь Якобс тоже был родом с севера Германии.

Теперь я ждал появления моего друга Ули Вайнгартнера, который после ранения лейтенанта Янке принял командование 5-й ротой. Вайнгартнер прибыл к нам из 14-й противотанковой роты.

Еще будучи молодым добровольцем, он застал окончание Первой мировой войны. Это был самый старший из наших товарищей. У него находилось время для всего; он был абсолютно надежным человеком и пользовался повсеместной симпатией. Я тоже успел привязаться к этому человеку, и разница в возрасте, что существовала между нами, ничего не значила. Ули появился всего через несколько минут.

– Доброе утро, господа. – Его лицо озарилось улыбкой, когда он здоровался со мной. – Боже мой, Берт, это замечательно снова встретиться с вами! Я уже слышал о вашем прибытии и был рад, что еще один старик вернулся в батальон.

Мы крепко пожали друг другу руки. Присутствие наших павших товарищей и тех, кто еще был жив, когда меня ранили в апреле, но теперь уже не был с нами, незримо ощущалось в помещении. В этом рукопожатии было что-то печальное, что-то, что давило на нас тяжким грузом.

– Итак, дорогой Ули, позже вы расскажете мне о том, что произошло с вами за прошедшие месяцы. До прибытия лейтенанта Фухса доложите мне, пожалуйста, о том, как сейчас здесь выглядит фронт.

– Да, мой друг, последние дни выдались чертовски тяжелыми и стоили нам очень дорого. Русских застал врасплох удар наших танковых и моторизованных войск, которые создали так называемую блокирующую позицию севернее города, чтобы отразить удары с севера, ожидая частей, которые придут следом, чтобы вступить в город и овладеть им. Так же было и тогда, когда мы пробивались в южную часть Сталинграда из калмыцких степей. Лейтенант Янке успел увидеть город, прежде чем был ранен, и я принял роту. Самый тяжелый бой был у элеватора. Остальные кирпичные и бетонные здания также обороняли вооруженные до зубов иваны. Это для нас абсолютно новый вид боя. Приходится ждать огня из любой дыры или пролома в стене. Эти парни появляются даже из-под земли. Они знают местную систему канализации. Внезапно они появляются из лазов, стреляют в вас сзади, убивают или ранят пару солдат, а потом исчезают, подобно призракам. Ничего невозможно заметить. Все бывает совершенно неожиданно. Мы теперь стали более осторожными и стреляем на любое движение. Нам пришлось заплатить слишком высокую цену кровью!

Я посмотрел на часы. На них было 04.45. Скоро нам должны были сообщить, на какое время назначена атака. В это время пришел и доложил о своем прибытии лейтенант Фухс, который командовал 6-й ротой или, что будет точнее, ее остатками, потому что в плане боевой ценности все мы были лишь славными взводными командирами. Мы представились друг другу, и я позволил лейтенанту доложить о текущих позициях роты, указав их на карте (трофейной карте города Сталинграда). Соответственно я пояснил свое местоположение на левом фланге батальона; соседом слева было правофланговое подразделение 71-й пехотной дивизии, а именно ее разведывательный батальон. Правее меня находились позиции 6-й роты, соседом справа которой было, в свою очередь, подразделение нашего 3-го батальона. Разграничительная линия проходила по реке Царице. 5-я рота находилась в резерве и располагалась за позициями 6-й роты. А 8-я рота с ее 4 тяжелыми минометами и 4 тяжелыми пулеметами была оставлена в тылу обеих рот первого эшелона.

– Господа, нам приказано занять высотное здание, обозначенное здесь на карте. Вы видите, что оно имеет форму буквы U или подковы, и обе стороны этой подковы развернуты в нашу сторону. Вы лучше меня знаете, насколько ожесточенное сопротивление оказывает противник, поскольку еще со вчерашнего дня безуспешно пытаетесь атаковать. Вскоре мы узнаем от посыльного, когда должна начаться атака, получим ли мы поддержку от нашей артиллерии или от 13-й роты с ее гаубицами. Поскольку все вы находитесь неподалеку от своих подразделений, я предлагаю вам подо ждать здесь прибытия посыльного.

Мы попытались разглядеть через дыру в стене поле боя, что лежало перед нами. Уже начинало светать. Дым от тлеющего дерева в разрушенных многоквартирных домах плотной завесой лежал над всем районом. Ветер вновь раздувал огонь то здесь, то там. Целились в небо беспорядочно разбросанные повсюду печные трубы сожженных дотла деревянных домов. Впереди нас, примерно в 300 метрах, можно было различить закопченный силуэт высотного здания. Он еще не был освещен достаточно, чтобы можно было разглядеть детали. Между ним и нами были лишь развалины кирпичных стен, голые печные трубы и тлеющие остатки сгоревших деревянных бревен. Нужно было решить, как мы сможем пересечь этот обширный участок и дойти до многоквартирного дома. Центральная часть здания была основательно разрушена после прямых попаданий бомб, однако по бокам из дома продолжали вести пулеметный огонь, который не прекращался со вчерашнего дня, выдавшегося таким тяжелым для наших солдат, не сумевших продвинуться вперед.

– Якобс, вы должны подавить любой огонь противника по бокам здания прицельным огнем из всех тяжелых пулеметов. Особенно это важно там, где иваны занимают верхние этажи и могут оттуда обстреливать наших людей сверху. Вы должны сровнять с землей цели внизу огнем тяжелых минометов. По возможности мы будем поддерживать связь и визуальный контакт. Герр Фухс, вы возьмете на себя цели перед нашим южным флангом, то есть справа отсюда. Моя рота займется северным, левым крылом. Тем самым мы будем атаковать на узком участке и сможем поддерживать визуальный контакт и даже кое-где общаться командами голосом. У кого-то из вас есть вопросы? Нет? Тогда всем надо ждать сигнала для начала атаки.

Когда уже медленно начинало светать, появился мой старый друг Марек.

– Господин лейтенант, по приказу командира батальона атака должна начаться ровно в 7 часов утра. На первом этапе батальон не может рассчитывать на поддержку огнем тяжелой артиллерии, так как она поддерживает подразделения на других участках.

– Спасибо, Марек, доложите господину майору, что мы атакуем, как приказано. При этом сообщите, что мы просим как можно скорее обеспечить нам артиллерийскую поддержку.

– Яволь, господин лейтенант! – Марек отдал честь, развернулся кругом и полез наружу.

– Теперь, господа, вы все слышали, что у нас не будет поддержки артиллерии. Надеюсь, удача будет с нами, и я желаю ее всем вам. Давайте сверим время: на моих часах сейчас 05.25. Господин Фухс, обе наши роты пойдут вперед в 6 часов. Мы будем двигаться так тихо, как только сможем, чтобы пройти через участок перед нами, не потревожив противника. Как нам быть далее, покажет обстановка. Ули, вы со своей ротой останетесь здесь. Держите связь со мной и ждите дальнейших указаний.

Рукопожатия с товарищами, и вот я снова остался один со своими компаниетрупп и фельдфебелем Гроссманом.

– Гроссман, вы останетесь на левом фланге роты, когда мы пойдем вдоль улицы. На этой карте видно, что улица проходит слева от цели нашей атаки. И еще: скажите солдатам, чтобы они соблюдали осторожность. Из-за того, что нас теперь осталось так мало, любые потери будут для нас болезненны вдвойне.

– Слушаюсь, господин лейтенант, нам повезло, что три дня назад мы успели получить двадцать человек пополнения из резервного батальона. Там восемнадцати– и девятнадцатилетние судетские немцы. Никакого боевого опыта, только начальная подготовка. Они даже никогда не метали настоящие ручные гранаты. Я уже распределил их среди остатков роты и передал в руки нашим старым испытанным парням.

– Это значит, что почти каждый второй из нас – новичок, не имеющий боевого опыта! Что ж, тогда порадуемся хоть этому!

– Скоро он у них появится, господин лейтенант. В общем, они производят хорошее впечатление.

– Я верю вам, Гроссман, но без боевого опыта и попасть в такую сложную обстановку – это будет несколько сложно для этих парней. Нам нужно быть особенно внимательными к ним, чтобы они не попали в мясорубку. Ладно, уже почти время выдвигаться. Но как я сказал, вы остаетесь на левой стороне улицы и пойдете так, чтобы я знал, где вы находитесь, и всегда мог бы с вами связаться. Берегите себя!

– Спасибо, господин лейтенант!

Оставалось уже всего 15 минут до того, как мои товарищи двинутся вперед. Со мной остались унтер-офицер Павеллек, обер-ефрейтор Неметц и обер-ефрейтор Вильман. Я сам обучал этих людей после окончания Французской кампании, когда дивизию на шесть месяцев разместили в Оберлаузице близ Циттау. Не было такого вида легкого пехотного вооружения, которым они не овладели бы, и никогда не было случая, чтобы кто-то из них не справился с задачей посыльного. Год на фронте сплотил нас, и каждый из нас знал, насколько мы зависим друг от друга.

– Жушко!

– Господин лейтенант?

– У вас все еще при себе ваше особое оружие?

– Яволь, герр лейтенант! Оно находится в обозе, и нам придется подождать, пока его доставят сюда.

– Хорошо. Подумайте об этом, когда сегодня вечером подойдет гауптфельдфебель Михель с полевой кухней. Кстати, как он сейчас?

– Нормально, господин лейтенант! На него, как и прежде, всегда можно положиться. Там, где другие не могут найти свои роты, Михель обязательно дойдет.

Я чувствовал бы себя спокойнее, если бы мой арсенал был при мне. К «особому оружию» относились заряды взрывчатки, полученные из ручных гранат, русский автомат, русское противотанковое ружье и боеприпасы к ним. После первых же боев в России мы поняли, что русские автоматы и противотанковые ружья были более надежными, чем наши. Наши были хороши, но капризничали при загрязнении. Уже давно я возил с собой боеприпасы, которые можно было использовать с трофейным оружием, – просто на всякий случай. И несколько раз в прошлом мне приходилось пускать их в ход, и это приносило пользу.

За две минуты до назначенного времени атаки я посмотрел в небо. На всем его просторе вдаль и вширь не было ни облачка, если не считать дыма пожаров вокруг нас. На востоке горизонт становился все ярче. С каждой минутой силуэты домов перед нами, точнее, развалин домов, становились все более различимыми. Объект нашей атаки также явственно выделялся на фоне окружающих его зданий. Справа и слева от нас время от времени раздавались пулеметные очереди или ружейный огонь. Слышались залпы нескольких орудий противника с восточного берега Волги; эти снаряды разорвались на некотором удалении от нас. День обещал быть жарким. Мои часы показывали, что наши солдаты должны были уже начать движение. Противник пока не должен был ничего обнаружить, так как в нашу сторону не раздавалось ни выстрела. Хорошо бы подойти к высотному зданию незамеченными. Теперь мое внимание было полностью приковано к тому, что происходило впереди. Унтер-офицер Павеллек и оба посыльных сидели молча: они тоже полностью сосредоточились на том, что происходит перед нами. Вдруг на нашем участке застучал русский пулемет. Сразу же за пулеметными очередями послышались винтовочные выстрелы. На этом участке разгорался бой.

В этот же момент открыли огонь тяжелые пулеметы 8-й роты. Пули с жужжанием отскакивали рикошетом от встреченных препятствий на местности. Неожиданно наступил яркий день. В свой бинокль я мог полностью различить назначенную нам цель. Это было шестиэтажное здание из красного кирпича шириной около 80 метров. По обоим бокам от главного здания отходили пристройки еще примерно по 20 метров в ширину. Своей структурой здание напоминало перевернутую прямоугольную латинскую букву U. Центральную часть разбомбили самолеты нашей авиации и артиллерия. Сквозь оконные проемы внутри можно было рассмотреть огромные кучи строительного мусора. В этой части здания я не сумел обнаружить противника. Однако обороняющиеся вели огонь из обоих боковых пристроек. Иваны обнаружились на верхних этажах. Отсюда они могли держать под контролем все окрестности. Наша атака была остановлена примерно в 150 метрах от цели. Отделения заняли укрытия и вели огонь самостоятельно. На моем КП появились посыльные от лейтенанта Фухса и фельдфебеля Гроссмана, которые доложили мне то, что я и так уже знал сам. Я передал приказ всем залечь и ожидать дальнейших указаний.

– Вильман!

– Господин лейтенант?

– Доложите в батальон: атака началась в 6 часов утра. Мы продвинулись примерно на 150 метров и были вынуждены залечь под огнем обороняющихся. Противник контролирует поле боя и ведет пулеметный огонь сверху с господствующих позиций. Мы не можем продолжить движение без поддержки огнем тяжелой артиллерии. Срочно требуется поддержка! Вы записали?

– Так точно, господин лейтенант!

Я знаком отпустил его, и Вильман выбрался наружу. Теперь солнце в небе было видно полностью. Становилось теплее. Я отослал обер-ефрейтора Неметца за лейтенантом Вайнгартнером и обер-фельдфебелем Якобсом. Вскоре оба они уже были у меня. Было уже девять часов утра. Всегда забываешь о времени, когда все твое существо находится в состоянии тревоги и озабоченности, когда от тебя требуется находиться в таком состоянии ума, что позволяет находить нужное решение с молниеносной скоростью. Я обсудил обстановку с обоими товарищами. Слава богу, по поступившим докладам, мы пока не понесли потерь.

– Ули, вам все ясно?

– Так точно, Берт!

– Якобс, в текущей обстановке дальности ваших тяжелых минометов не хватит, чтобы достичь иванов, расположившихся в боковых пристройках здания. Но можно попытаться уничтожить их гнезда огнем тяжелых пулеметов.

– Господин лейтенант, мы уже сумели точно установить расположение русских пулеметных гнезд, но эти парни очень шустрые. Они меняют позиции, стреляют очередями с нерегулярными временными интервалами, ведут огонь то оттуда, то отсюда, затем вовсе прекращают его. Моим людям приходится проявлять чудеса изобретательности.

– Да, я тоже заметил это и уже доложил об этом в батальон. Более того, я запросил о срочной поддержке огнем тяжелой артиллерии. При нашей относительно низкой боевой ценности нам следует избегать любых бесполезных потерь. Я оцениваю положение таким образом, что нам не удастся пробиться вперед до тех пор, пока не будут зачищены все эти очаги сопротивления. Кроме того, сосед слева от нас не проявляет никакой заметной активности. Его участок также находится под пулеметным и ружейным огнем из левого крыла того здания. Судя по звукам боя, они находятся сейчас где-то левее и сзади нас. Якобс, возвращайтесь в свою роту и продолжайте подавлять противника огнем тяжелых пулеметов. Ули, вы останетесь здесь с унтер-офицером Павеллеком и дождетесь меня. Неметц, вы пойдете со мной. Я хочу навестить наших соседей слева и узнать, какова сейчас обстановка.

– Хорошо, Берт. Желаю благополучного возвращения.

Я отправился в тыл, используя все имеющиеся на местности укрытия. Скачками и перебежками от одних развалин к другим. Я старался, чтобы меня не заметили или, по крайней мере, чтобы враги видели меня лишь мельком. Примерно через 100 метров быстрого бега мы перебежали через улицу, служившую разграничительной линией между нами и соседями слева. Мне пришлось несколько раз спрашивать, где находится командный пост соседнего подразделения, прежде чем я до него наконец добрался. Все это время солнце нещадно грело мне шкуру, так что я обливался потом. Я представился командиру 171-го разведывательного батальона и доложил ему, что являюсь его соседом справа.

– Лейтенант Холль, исполняющий обязанности командира 7-й роты 276-го пехотного полка.

– Фон Винтер.

– Господин оберст-лейтенант (подполковник), я хотел бы узнать, как далеко вперед вам удалось продвинуться. Мы должны были захватить высотное здание, верхнюю часть которого вы можете отсюда наблюдать. Наша атака застопорилась в 150 метрах, и сейчас мы периодически попадаем под пулеметный и ружейный огонь с верхних этажей главного здания и с обеих боковых пристроек. Мы не можем ни продолжить атаку, ни отойти назад без риска понести тяжелые потери. Я запросил в своем батальоне поддержку огнем тяжелых орудий, но до сих пор не имею оттуда никаких новостей. Ваши люди залегли за нами. Я хотел бы знать, почему ваши подразделения застряли сзади.

Холеный, с приятной внешностью подполковник, адъютант которого выглядел таким же ухоженным, спросил меня несколько высокомерно:

– Да, мой добрый друг, нам не удалось продвинуться вперед настолько, насколько мы планировали. И мы тоже ждем поддержки огнем тяжелой артиллерии. К счастью, к полудню мы получим в свое распоряжение два штурмовых орудия, которые сможем здесь использовать. До тех пор, пока они не подойдут, я вряд ли смогу продолжить наступление, так как моим солдатам на правом фланге приходится лежать головами в грязи из-за этого чертова пулеметного огня, который ведется на вашем участке атаки.

– Когда господин оберст-лейтенант ожидает прибытия штурмовых орудий?

– Через час или через два.

– То есть между 14.00 и 15.00.

– Точно, мой друг. В это время вы можете снова прибыть сюда.

– Если обстановка не изменится до этого времени, я обязательно вернусь.

Я отсалютовал и отправился со своим посыльным назад. Инстинктивно мы старались использовать любое укрытие, как только слышали звук разрыва тяжелого снаряда или приближающийся звук артиллерийского залпа подсказывал нам, что разрывы произойдут где-то неподалеку. Когда я посмотрел на себя, всего перемазанного грязью и насквозь вспотевшего, то понял, почему те господа, представители других родов войск, вели себя со мной так напыщенно. Они не оскорбляли нас напрямую, а мы не обижались на них. Ведь мы были пехотой, «попрыгунчиками по любому бездорожью», как некоторые насмешливо называли нас. Пехота покрывает расстояние в тысячи километров на своих ногах по этой почти бесконечной земле; она обязана вгрызаться в эту землю, чтобы удержать ее за собой. Пехота не может быстро сняться с места и мчаться на транспорте к следующей позиции, как того требует тактическая обстановка. Все марши в наших частях, где грузы перевозят лошади, совершаются в пешем порядке. В любом случае такое отношение к нам не задевало меня.

Я вернулся к себе на КП и проинформировал своего друга Ули Вайнгартнера о ситуации, сложившейся у наших соседей слева. Оберефрейтор Вильман, возвратившись с батальонного КП, доложил, что майор доктор Циммерман запросил огонь тяжелой артиллерии на нашем участке. Развернутый на другом берегу реки Царицы 3-й батальон гауптмана Риттнера также попал под огонь с южного крыла здания и тоже не сумел продвинуться вперед. Унтер-офицер Павеллек вручил мне кусок хлеба и кружку с холодным кофе. Я быстро проглотил и то и другое. У меня из головы не выходили штурмовые орудия.

Только при поддержке их огня мы могли бы атаковать и захватить высотное здание. Но у нас их не было! А предоставит ли этот оберст-лейтенант Винтер эти орудия в наше распоряжение? Несмотря ни на что, я собирался через час снова встретиться с ним. Появился обер-фельдфебель Якобс, который хотел знать, что происходит у нас на левом фланге. Лейтенант Фухс и фельдфебель Гроссман со своими солдатами так и застряли прямо перед нами. И только удар штурмовых орудий или наступление темноты могли спасти наших товарищей на переднем крае из сложного положения, в котором они оказались. Солнце немилосердно палило над городом. Воздух дрожал от жары, повсюду проникал сладковатый запах разложения. В нашем секторе все казалось мертвым. Отсюда, из тыла, я мог невооруженным взглядом разглядеть нескольких своих солдат. Они пытались подыскать подходящее место для укрытия. Лишь редкие движения показывали, что они еще живы. Я отчетливо чувствовал повисшее повсюду напряжение.

Тут на моем КП появился адъютант нашего командира батальона лейтенант Шулер с посыльным обер-ефрейтором Мареком.

– Ну, Берт, как, на твой взгляд, выглядит обстановка на передовой? Командир приказал мне лично оценить ее на месте.

– Знаешь, Йохен, со времени моего последнего доклада в батальон ничего не изменилось. Наши солдаты застряли в мышеловке. К счастью, на этот момент у меня только один легкораненый. Без поддержки тяжелого оружия мы не сможем никуда продвинуться сегодня, по крайней мере до наступления темноты. А сможем ли мы наступать ночью, будет видно.

– Должен передать тебе от командира, что, по его мнению, вряд ли сегодня мы можем рассчитывать на артиллерийскую поддержку. Дивизия сосредоточила огонь всех имеющихся орудий на правом фланге, даже наша 13-я рота должна участвовать в выполнении этой задачи. Они решили прорваться там к Волге любой ценой и разгромить противника. Даже отсюда можно слышать звук боя, который там сейчас идет.

Разумеется, я слышал, что самые громкие звуки боя доносятся справа. Казалось, обе противоборствующих стороны собрали сюда отовсюду все имеющиеся у них орудия. Кроме того, бои возобновились чуть дальше от нас налево, в районе центра города. Однако грохот артиллерии слышался оттуда глуше, чем тот «концерт», что давали поблизости от нашего сектора. В «концерте» участвовал оркестр в составе пары чертовых вражеских пулеметов, автоматы и несколько винтовок. Они стреляли не особенно громко, поэтому, когда попадали в цель, это попадание можно было услышать. В такой ситуации солдаты на передовой могли видеть и слышать противника, что залег напротив. Разглядывая поле боя в бинокль, лейтенант Шулер повернулся и доверительно сказал мне:

– Берт, я беспокоюсь за командира: он весь пожелтел, на него просто жалко смотреть. Мне кажется, у него разлилась желчь.

– Черт возьми, только этого сейчас не хватало: потерять папашу Циммермана! Надеюсь, его дела не так плохи. Вечером, когда смогу, я подойду к вам на КП. Нужно доложить майору, что я побывал у наших соседей слева, в 171-м разведывательном батальоне. Туда должны подойти два штурмовых орудия. Я выясню, смогут ли они помочь и нам. Пока, Йохен, береги себя.

По моей команде вскочил и подошел ко мне обер-ефрейтор Неметц. Теперь путь к нашим соседям слева больше не был чем-то неизведанным.

Пробираясь по широкой асфальтовой улице, которая была назначена нам в качестве разграничительной линии, я слышал глухой грохот двух моторов и лязг гусениц по твердой поверхности. Обрадовавшись, мы оба поспешили на эти звуки, которые ласкали нам слух, подобно музыке. Это были наши товарищи! Два штурмовых орудия, осторожно прикрывая друг друга, с грохотом катились в нашу сторону.

Я стал размахивать руками, привлекая внимание экипажей. Первая машина, стальной колосс, остановилась. Из командирского люка показалась голова. Я увидел прядь белокурых волос и два пронзительных глаза, которые вопросительно смотрели в мою сторону.

– Исполняющий обязанности командира 7-й роты 276-го пехотного полка лейтенант Холль.

– Лейтенант Хемпель.

– Герр Хемпель, вы должны нам помочь! Не могли бы вы на минутку спуститься ко мне?

Белокурый лейтенант в два прыжка оказался рядом со мной. Он был примерно на полголовы выше меня ростом.

– Где это стреляют?

– Вот уже восемь часов, как нас зажали здесь. Мы не можем прорваться вперед. Вон из того высотного здания, верхняя часть которого видна отсюда через проем, русские контролируют своими пулеметами все вокруг. Вас вызвали облегчить положение 171-го разведывательного батальона?

– Да, это так. Я должен явиться к оберст-лейтенанту Винтеру, и я как раз ищу его КП.

– Господин Хемпель, вам не придется этого делать, если вы последуете за мной с обоими своими орудиями и поможете нам взять это проклятое высотное здание и уничтожить там противника. Когда с этим кошмаром будет покончено, вы, конечно, можете затем проследовать в 171-й разведывательный батальон, но я уверяю вас, что больше сегодня от вас ничего не потребуется.

Похоже, что лейтенанта Хемпеля убедили мои слова.

– Хорошо, господин Холль, мы вам поможем. Что вы предлагаете?

– Если вы поедете за мной до следующего пересечения улиц, мы должны будем затем повернуть налево по этой асфальтированной улице. Потом примерно в 400 метрах впереди по правую сторону улицы будет высотное здание. Я и трое моих солдат будем двигаться за вашим орудием, еще четверо солдат пойдут за второй машиной. Прижмите противника в левом крыле огнем вашей пушки и стреляйте во все, что сможете там обнаружить, и пусть второе орудие делает то же самое на правом крыле. Все произойдет так стремительно, что противник не поймет, кто стреляет по нему. Если же произойдет непредвиденное, мы прикроем вас с тыла.

– Яволь, здесь все для нас ясно. Когда вы выдвинетесь, я сразу же отправлюсь к следующему перекрестку. А пока отдам указания экипажу второй машины.

– Неметц, вы слышали наш план. Срочно возвращайтесь на наш КП. Павеллек, Вильман и вы пойдете за первым орудием. Я тоже пойду с вами. Обер-фельдфебель Якобс и трое солдат его подразделения пойдут за второй машиной. Передайте обер-фельдфебелю Якобсу, что мы будем штурмовать левое крыло здания, а он пусть возьмет на себя правое крыло. Вам все понятно?

Когда он уже направился прочь, я услышал:

– Яволь, герр лейтенант!

– Господин Хемпель, потребуется 15–20 минут на то, чтобы посыльный добрался до моих солдат и они незаметно пробрались на улицу для встречи с вами. Я постараюсь подобраться как можно ближе к перекрестку и сделать это незаметно для тех, кто засел в высотном здании. Медленно двигайтесь за мной и остановитесь по моему сигналу. Когда я несколько раз подниму вверх сжатый кулак, это будет означать команду двигаться вперед без остановок прямо к цели.

– Все понятно, герр Холль. Удачи!

Я осторожно прокладывал себе путь вперед, пользуясь для укрытия каждой складкой местности. Если это возможно, иваны не должны ничего заметить. Оба штурмовых орудия медленно катились за мной. Подойдя к перекрестку, я подал заранее оговоренный сигнал остановиться. Глядя в бинокль, я видел, как по улице, прикрываясь, медленно и осторожно крались унтер-офицер Павеллек и обер-ефрейтор Вильман. Теперь, когда я прошел мимо них за первым штурмовым орудием, им будет легко поддерживать со мной связь. Я видел и обер-фельдфебеля Якобса, который был уже на месте с тремя солдатами. Его привел посыльный Неметц. Они присоединились к Павеллеку и ждали, пока появимся мы. Я снова осмотрелся на этой широкой и прямой асфальтированной улице. По правой стороне стояло несколько деревянных столбов с бессильно повисшими с них электрическими проводами. Часть проводов была сорвана и лежала на асфальте улицы. Часть же проводов все еще была подсоединена к столбам. Нам следовало быть осторожными, чтобы они не стали помехой нашему продвижению. Я сжал кулак правой руки и несколько раз ткнул им перед собой. Оба штурмовых орудия медленно покатились вперед. Их командиры уже закрыли свои люки. Когда орудие лейтенанта Хемпеля выкатилось на середину перекрестка, оно развернулось к югу, и я, склонившись, побежал за ним. Я рысью бежал за машиной, так, чтобы иметь возможность прикрываться от огня русских и подавать сигналы своим солдатам, когда мы поравняемся с ними. Вдруг мощный звук орудийного выстрела заставил меня упасть на колени. Это лейтенант Хемпель разглядел цель и сделал первый выстрел. Вскоре последовал второй. Это открыло огонь по своей цели, по правому крылу высотки, второе штурмовое орудие. Поборов ошеломление после первых выстрелов, я постепенно стал привыкать к оглушающему огню обоих орудий. Никогда прежде мне не доводилось находиться так близко к ним. Но они принесли моим товарищам так необходимую им помощь. Мы прошли мимо Якобса, Павеллека и их солдат. Выполняя мой приказ, переданный через Неметца, они присоединились к нам. Теперь за каждой машиной бежало по четыре пехотинца. Я прокричал, обращаясь к Неметцу:

– Неметц, бегите к лейтенанту Вайнгартнеру! Когда мы подойдем к зданию, он должен пойти вперед на всем нашем участке, чтобы нанести скоординированный удар одновременно с нами. Оставайтесь с ним, пока не дойдете до высотного здания.

– Яволь, господин лейтенант! Понял!

Все происходило с молниеносной скоростью. Мы двумя группами бежали за машинами. Сюрприз для противника был полным. Он прекратил вести оборонительный огонь из здания, который целый день сегодня создавал для нас такие трудности. Мы подошли к зданию, и теперь нам нужно было держаться связного провода, который спиралью разлетался под гусеницами машин. До выхода в левое крыло оставалось еще около 30 метров; вход в правое крыло лежал еще дальше примерно в 100 метрах.

– Якобс, мы собираемся сделать общий рывок. Я беру левое крыло, а вы возьмете на себя правое. Понятно?

– Все ясно!

Штурмовое орудие остановилось в готовности вести обстрел своим орудием по обоим флангам здания.

– Гранаты к бою! Все ясно? Пошли!

Мы так быстро, как только могли, бросились вперед. На бегу я заметил, что все наши солдаты поднялись и бросились в направлении жилого здания. Мы были уже около входа. Наверху ничего не было слышно. В подвал вела деревянная лестница. Оттуда, снизу, слышался шум.

– Павеллек, вы с Вильманом будете прикрывать меня огнем сверху. Я посмотрю, что там происходит.

Приготовив гранату, я несколькими прыжками скатился вниз по лестнице. Открытая дверь в подвал почти не давала света. Сначала я заставил себя привыкнуть к слабому освещению у подвального помещения. Через полуоткрытую дверь пробивался слабый свет. Я пинком распахнул дверь и застыл в дверном проеме в готовности бросить гранату и открыть огонь из своего автомата. Помещение оказалось заполненным людьми. Женщины держали на руках детей. Старики, пожилые женщины, мальчики и девочки внимательно смотрели на меня. Многие плакали или что-то кричали от испуга.

Я крикнул им как мог громко:

– Успокойтесь!

Шум внезапно стих, все глаза, полные страха, смотрели в мою сторону.

– Кто-нибудь говорит или понимает по-немецки?

Короткий шепот, а потом через толпу проложил себе дорогу какой-то старик, который обратился ко мне:

– Я немного понимаю.

– Тогда скажите всем этим людям, что им нечего бояться. Мы не воюем с женщинами, стариками и детьми.

Тот перевел общий смысл на русский язык.

Я продолжал:

– Все скрывающиеся в этом помещении солдаты должны выйти вперед по одному и сдать свое оружие. С вами ничего не случится! Остальные могут оставаться в этом подвале и ждать дальнейших указаний!

После того как старик перевел мои слова, от дальнего угла отделились семеро солдат. Их отправили наверх, где разоружили. В это время ко мне вниз спустился и унтер-офицер Павеллек. Уроженец Силезии, он говорил по-польски и мог донести до этих людей то, что я хотел им сказать. Я почувствовал, как эти несчастные создания испытали явное облегчение, когда поняли, что мы, немецкие солдаты, не ведем себя так, как это описывала их пропаганда. Павеллек распорядился, чтобы старик поддерживал в помещении спокойствие и порядок. Когда мы вернулись на первый этаж, я убедился, что мы захватили в плен семнадцать русских. Еще примерно двадцать отошли к следующему кварталу зданий. Фельдфебель Гроссман и лейтенант Фухс сразу же закрепились на той стороне здания, что смотрела на восток. Мы с облегчением убедились, что все наши потери составили только три человека ранеными и ни одного погибшего.

Было почти 17.00. Оба штурмовых орудия выжидали на замаскированных позициях в готовности отразить удар противника с любого направления. В это время наши соседи слева тоже пошли вперед рядом с нами.

В нашем секторе почти не было слышно звуков боя. Я спустился к нашим чудесным помощникам.

– Герр Хемпель, от имени моих солдат я хотел бы от всего сердца поблагодарить вас за великолепно организованную поддержку. Вы сами можете убедиться, что ваше вмешательство обеспечило чудесный исход.

– Герр Холль, мы только выполняли свой долг, так же как и вы и ваши люди.

– Вы действовали превосходно. Но как насчет завтра? С вашей помощью нам было бы гораздо легче идти вперед.

– Вы абсолютно правы. Я доложу своему командиру и постараюсь узнать, можем ли мы поддержать вас завтра. Если нам разрешат это, мы сможем быть здесь завтра, но не раньше 09.00.

– Ничего, главное, чтобы вы вообще появились. Следует ли мне доложить вашему командиру, насколько значительной была помощь с вашей стороны?

– В этом нет необходимости. Наш командир знает, что мы выполняем свой долг.

– Что ж, надеюсь, что до завтра. Всего хорошего!

– Данке! И вам того же!

Взревели моторы, и оба штурмовых орудия медленно покатили назад, в тыл. Хотелось надеяться, что завтра мы снова увидим их.

Я пошел назад в жилой дом и подошел к лейтенанту Вайнгартнеру, который вместе с унтер-офицером Павеллеком допрашивал русских пленных.

– Ну, Ули, что пленные могут рассказать о себе?

– На самом деле не так уж много, они мало что понимают. Они силами примерно сорока человек обороняли это здание. Ими командовал лейтенант. Когда штурмовые орудия начали стрелять, лейтенант и примерно половина его людей отошли.

– Тогда сегодня ночью нам следует быть особенно осторожными. Неметц, вы уже знаете наших соседей слева. Возьмите трех человек – фельдфебель Гроссман назначит, кого именно, – и отведите к ним пленных. У нас нет солдат, чтобы отправить их с пленными. Скажите оберст-лейтенанту, что нам необходим здесь каждый из наших людей.

Ули был доволен:

– Фантастика, Берт! Все сработало как по нотам. Я не думал, что мы сможем продвинуться сегодня хотя бы еще на метр. Но когда вы появились здесь с двумя штурмовыми орудиями, все прошло почти как во время учений!

– Да, Ули, но с одной небольшой разницей: раньше мы никогда не имели возможности попробовать действовать таким образом и не отрабатывали этого. Надеюсь, что лейтенант Хемпель появится здесь и завтра. Прямо за этим зданием находится пересечение улиц, и я не знаю, успели ли вы заметить: чем ближе мы продвигаемся к Волге, тем более прочные здания попадаются на нашем пути. Здесь уже нет деревянных домов. Для нас это означает, что теперь нам придется действовать более осторожно. Ведь противник может прятаться за любой стеной, в любом подвале или на верхних этажах домов. Надо убедиться, что впереди нас все в порядке, и не будет неприятных сюрпризов. В вашем распоряжении унтер-офицер Павеллек. Я с Вильманом отправляюсь на КП батальона, чтобы представить доклад майору.

– Ясно! Будьте осторожны, Берт!

Направляясь с Вильманом обратно на батальонный КП, я бросил взгляд на часы. Было уже пять часов пополудни. Часть пути я проделал по тому же маршруту, где сегодня проходил наш бой (постоянно озираясь вокруг, так как никто не мог точно знать, не надумают ли иваны вернуться), где моим товарищам пришлось пролежать несколько часов. Это была удручающая картина: мертвые тела, которые уже начали разлагаться, одинокие печи и оставленная посуда, лежащая рядом с местами затухших пожаров. Повсюду тлеющие срубы. Такая степень разрушений могла быть достигнута только в результате бомбежек. Артиллерийским обстрелом этого добиться было невозможно. Было все еще светло, когда я добрался до штаба батальона. Он все так же располагался в здании бывшей женской тюрьмы ГПУ. Я нашел своего командира майора Циммермана на прежнем месте, там, где он был и в день накануне.

Я почувствовал себя так, будто никогда и не покидал своего подразделения, будто я не возвращался сюда сутки назад. Когда майор зашел в помещение, я испугался. Он выглядел именно так, как описывал лейтенант Шулер, когда приходил сегодня днем ко мне на КП. Лицо моего командира было желтым, как лимон, он выглядел вялым и явно страдал от жара. Я отсалютовал командиру:

– Я хотел бы доложить, что с помощью двух штурмовых орудий мы достигли цели атаки. Задача выполнена!

Майор заставил себя улыбнуться; я видел, что он с трудом может говорить.

– Данке, Холль. Давайте ваш доклад.

Я описал, как прошел день. Он внимательно слушал меня.

– Шулер уже доложил, какой была обстановка на вашем участке, когда вернулся с вашего КП. Посыльные тоже были здесь несколько раз. Мы делали все, чтобы попытаться обеспечить вас хоть какой-то поддержкой, но ваши запросы постоянно отвергались. Южнее нас образовалось полукольцо, которое упирается прямо в берег Волги, и его нужно было ликвидировать сегодня. Надеюсь, так и случилось, потому что это означало бы, что завтра в ваше распоряжение предоставят тяжелую технику.

– Я тоже надеюсь на это, господин майор. Для нас все еще очень важно и завтра снова иметь при себе оба штурмовых орудия. Нет более эффективной помощи, если бой идет в городской застройке на ближних дистанциях. Лейтенант Хемпель собирался постараться прибыть к нам и завтра тоже. Я считаю, что очень важно, чтобы и в полку, и в дивизии понимали значение такой поддержки.

– Я сделаю все возможное, Холль.

– Благодарю, господин майор.

– Да, Холль, все это ударило по мне очень тяжело, если вы уже заметили. Помимо желтухи и лихорадки, я еще чувствую себя совершенно измотанным. По распоряжению врачей сегодня вечером мне придется оставить батальон на несколько дней. Меня заменит майор профессор доктор Вайгерт. Вы уже знакомы с ним со дней формирования дивизии в Кенигсбрюкке. Вот уже какое-то время он находится в командирском резерве, и я надеюсь, что он привезет с собой нескольких офицеров.

– Они нам очень понадобятся, господин майор. Разрешите поговорить с лейтенантом Шулером, герр майор?

– Да, пожалуйста.

Я вышел в соседнее помещение, так же скудно освещенное, как и комната, в которой я только что был. Здесь располагался штаб батальона. Лейтенант Шулер составлял ежедневный доклад для штаба полка. Один из солдат пытался установить связь по полевому телефону. Вся эта деятельность очень напоминала работу какой-нибудь канцелярии мирного времени, за исключением лишь того, что внешне все выглядело здесь совершенно по-другому.

Я поздоровался с фельдфебелем Рупрехтом, который вот уже в течение нескольких лет был душой штаба, и с другими товарищами, которых не видел прошлым вечером. Наше дружелюбие не было показным. Все мы знали, что пришлось испытать каждому из нас.

– Йохен, дай мне чего-нибудь поесть. Я умираю от голода. – Мой желудок напоминал мне о своих правах. На протяжении всего минувшего дня я предпочитал их игнорировать.

– Сказано – сделано, Берт! Мы пытаемся установить связь с полком, чтобы командование заполучило для нас на завтра штурмовые орудия. Но сейчас линия не работает.

Стриппенцихер, как непочтительно называли наших связистов, доложил адъютанту, что связь с полком установлена.

Лейтенант Шулер взял телефонную трубку:

– Говорит командный пункт 2-го батальона. Прошу на связь обер-лейтенанта Крелля.

Я с удивлением прислушался к последней фразе. Мой старый друг Руди Крелль вернулся в полк?

Этот лерге из Бреслау занимал должность дивизионного О2 (2-й офицер для поручений). Я собирался спросить у Йохена, когда Крелль вернулся в полк.

Снова заговорил лейтенант Шулер:

– Добрый вечер, герр обер-лейтенант. Нет ли поблизости господина оберст-лейтенанта Мюллера? Майор Циммерман хотел бы переговорить с ним. Как дела у нас? Сейчас лучше, чего нельзя было сказать еще несколько часов назад. К вам вот-вот должен прибыть наш посыльный с ежедневным рапортом. Подождите минуту. У меня здесь есть кое-кто, кто хотел бы поговорить с вами.

Увидев, что я подаю ему знаки, Шулер передал мне трубку.

– Приветствую вас, дорогой Руди!

Короткое молчание на другом конце, а потом веселый голос ответил:

– Ого! Берт! Нам сообщили вчера вечером, что вы вернулись. Я уже переговорил о вас с оберст-лейтенантом Мюллером. В связи со значительной нехваткой в штате офицерского состава, которую мы испытываем в последние несколько дней, мы рады любому пополнению, особенно из числа старых, опытных товарищей.

– Как давно оберст-лейтенант Мюллер командует нашим полком?

– Около двух недель. Оберст (полковник) Гроссе и его адъютант обер-лейтенант Кельц сейчас в отпуске дома. Из офицерского резерва к нам временно прислали оберст-лейтенанта Мюллера, а меня, как офицера нашего полка, назначили к нему адъютантом.

– Кто еще там с вами?

– Обер-лейтенант Полит и лейтенант Хофманн.

– Я знаком с обоими, Руди. Нам придется прервать разговор, потому что нашим командирам нужно поговорить. Берегите себя, старик! Скоро увидимся.

Трубку передали командиру. Унтер-офицер Ерш, который тоже служил в батальоне с самого формирования, принес мне кофе и бутерброд.

– Данке, Ерш, с удовольствием съем это. – Я жадно проглотил бутерброд. Особенно хорош был горячий кофе. Я повернулся к своему посыльному: – Неметц, вы успели что-нибудь поесть?

– Яволь, герр лейтенант, я уже позаботился об этом. Гауптфельдфебель скоро будет на передовой с «гуляшканоне», и у всех нас будет горячая пища.

Как замечательно! Скоро я увижу своего старину Шписса, гауптфельдфебеля Михеля, обоих поваров и водителя. Я покинул роту пять месяцев назад, и мне было интересно, уцелели ли в ней знакомые мне люди. Я спросил об этом у Неметца.

– Весь ваш старый состав все еще в обозе, герр лейтенант. Даже ваша лошадь Мумпитц все еще там!

Прекрасно! Даже мой старый четвероногий друг Мумпитц все еще жив. Надеюсь, что вскоре мне удастся поездить на нем верхом. Интересно, узнает ли он меня? Мы стали добрыми друзьями, я и этот маленький обозный мерин белой масти, доставшийся нам от бывшей армии Чехословакии. Его имя не было случайным – многие седоки неоднократно были сброшены им. Но мы отлично понимали друг друга.

Я находился на КП уже два часа. Мне пора было возвращаться к своим товарищам на передовую. Лейтенант Шулер, который был с командиром, вернулся в помещение и обратился ко мне:

– Берт, герр майор хочет снова поговорить с вами.

Я вошел в соседнюю комнату и доложил о своем прибытии.

– Вот и вы, Холль. Я поговорил с командиром полка. Он сделает все возможное, чтобы обеспечить вам и на завтра поддержку штурмовых орудий. Противник находится в мешке справа от нас, размеры мешка мы сузили, насколько это было возможно, так что можете быть уверенным, что завтра артиллерию развернут и на нашем участке. Предупредите об этом своих солдат, чтобы это не стало для них сюрпризом.

– Яволь, герр майор! Поскольку противник, возможно, не будет особо огрызаться, кое-что на завтра приберегут и для нас.

– Я тоже так думаю. А теперь вам нужно возвращаться к своим людям. Сегодня вечером вместо меня назначат другого. Дорогой Холль, я желаю вам всего хорошего, и пусть Господь будет с вами.

Он пристально посмотрел на меня и протянул мне руку на прощание. Я стал по стойке смирно, ответил на рукопожатие и несколько раз сглотнул, прежде чем ответить:

– И я желаю вам всего наилучшего, герр майор, скорейшего выздоровления и возвращения в часть.

Отсалютовав рукой, я вышел из комнаты. Суждено ли нам когда-нибудь снова встретиться с этим человеком, которого я чтил и уважал? Несмотря на свою педантичность, он по-отечески заботился обо всех нас.

Вскоре поток моих мыслей был прерван. Вновь назначенным в тот вечер командиром стал майор профессор Вайгерт, или «папа» Вайгерт, как мы его звали между собой. Это был типичный университетский профессор. Во время Первой мировой войны он дослужился до звания гауптмана, затем был преподавателем в университете в Бреслау, где читал историю германского искусства. Как и его предшественнику, Вайгерту было 45 лет, но по характеру он очень отличался от майора Циммермана. Приказы майора Циммермана были по-солдатски лаконичны. Майор Вайгерт тоже умел приказывать, однако по большей части он разговаривал с подчиненными, как со своими учениками. И солдаты, и офицеры ценили и уважали и того и другого, как отцов-командиров.

Я попрощался со своим другом лейтенантом Шулером и другими офицерами штаба, после чего вместе с посыльным Вильманом мы отправились обратно на передовую. Мои глаза быстро привыкли к темноте. То здесь, то там в небе вспыхивали сигнальные ракеты. По этим вспышкам можно было определить, где приблизительно проходит передовая. Над головой жужжали «швейные машинки» иванов, сбрасывая вниз небольшие бомбы. Для того чтобы облегчить себе дорогу, мы воспользовались широкой асфальтированной улицей, по которой несколько часов назад прошли наши «штурмгешютце». На нашем участке все было спокойно. Солдаты-ветераны понимали, что и с той и с другой стороны часовые, изо всех сил напрягая глаза, всматриваются в сторону фронта. Точно так же в состоянии постоянной готовности пребывает и их слух. Случись что подозрительное, и они тут же поднимут тревогу. Любая промашка может иметь катастрофические последствия; она будет означать смерть как для них самих, так и для многих их товарищей. Из-за того что дистанция до противника была очень небольшой: он находился в 30–50 метрах от жилого здания, наши часовые должны были быть бдительными вдвойне. Это подтвердил окрик: «Хальт! Кто идет? Пароль!» Только после того, как мы назвали пароль, часовой позволил нам подойти. Никаких особых изменений в обстановке не произошло.

Из высотного здания слышалось тихое позвякивание. Там находился гауптфельдфебель Михель с полевой кухней. Отделения получили горячее питание и другое необходимое им, чего должно было хватить до того, как горячую пищу привезут в следующий раз. Если были письма, то должны были подвезти и их тоже.

Увидев меня, наш «дядюшка» подошел и тихим голосом отдал рапорт. Я поблагодарил его и протянул руку:

– Ну, Михель, как дела? С обозом все в порядке?

– Яволь, герр лейтенант! Мы рады, что вы снова вернулись в роту.

– Взаимно. Жаль только, что в роте осталось так мало стариков. Нужно использовать их с максимальной пользой.

– Унтер-офицер Павеллек уже приготовил ваш ужин, герр лейтенант.

– Это хорошо, но я лучше поем суп из полевой кухни.

Лица трех хорошо знакомых мне ветеранов ухмыльнулись мне, оскалив зубы, но не прервали начатой деятельности. Так они ответили на то, что я дружески похлопал каждого по плечу. Все было так, будто я никогда и не отлучался. Ячменная похлебка была, как обычно, хороша. В ней не было никаких дополнительных деликатесов. Что бы мы ни получали от любого из наших поваров, один из которых был мясником, а второй пекарем, им всегда удавалось приготовить нам нечто удобоваримое.

Я повернулся к Михелю и сказал ему, чтобы после того, как он закончит с раздачей пищи, он прибыл на мой КП.

На КП уже находились мой друг Ули Вайнгартнер, Павеллек и Неметц. Ули доложил мне, что на нашем участке все было в порядке. На какое-то время обстановка стала спокойной. Я обернулся к Павеллеку:

– Жушко, мне нужно, чтобы на КП немедленно прибыли лейтенант Фухс и фельдфебель Гроссман с обер-фельдфебелем Якобсом.

Затем я снова повернулся к Ули и сообщил ему о смене командиров, а также о том, что мне совсем не понравилось состояние здоровья майора. Тут появился гауптфельдфебель Михель, который доложил, что вместе с полевой кухней собирается покинуть расположение роты.

– Очень хорошо, Михель, постарайтесь уцелеть вместе с солдатами и гуляшканоне. Теперь вы знаете, где примерно мы будем располагаться завтра. Если нам повезет, то, может быть, мы уже будем на Волге, если нет, то где-нибудь между нею и нынешней нашей позицией. Берегите себя.

Михель быстро отдал честь и вышел. Вскоре прибыл фельдфебель Гроссман и обер-фельдфебель Якобс, а чуть позже и лейтенант Фухс.

– Ну, господа, проведем короткое совещание: вы, как и я, знаете, какова обстановка на сегодня. У меня в роте один легко– и двое тяжелораненых. Тот, кто ранен легко, останется в роте. Каковы потери у вас, герр Фухс? Никаких? Прекрасно! Прежде чем мы поговорим о завтрашнем дне, я передам вам то, что мне поручил наш командир. Я был в батальоне. Герр Циммерман заболел желтухой. Сегодня вечером его сменил майор профессор доктор Вайгерт.

Мы с герром Вайнгартнером знаем доктора Вайгерта со времен пребывания в Кенигсбрюкке. Когда дивизия была сформирована, лейтенант Вайнгартнер даже был командиром взвода в 14-й роте, которой командовал гауптман Вайгерт (в таком звании он был в то время). Я думаю, что нам повезло. Кто знает, как бы вел себя с нами и солдатами незнакомый командир, назначенный со стороны.

Ули радостно воскликнул:

– Папа Вайгерт будет хорошо заботиться о нас. Он – прекрасный малый!

– А теперь о завтрашнем дне. Два штурмовых орудия, скорее всего, снова будут с нами. Об этом попросили их командование и из нашего полка тоже. Кроме того, завтра нас будут также поддерживать и наша артиллерия, и наша 13-я рота с ее тяжелыми полевыми гаубицами.

То есть у нас будет больше огневой мощи, и мы не будем предоставлены сами себе, как это случилось сегодня днем. Когда я разговаривал с командиром штурмовых орудий лейтенантом Хемпелем, он сказал, что если они прибудут, то не раньше 09.00 завтрашнего утра. Для нас это означает, что мы не сможем начинать до этого времени. Когда рассветет, нам придется внимательно наблюдать за местностью и за развалинами и вызвать на них огонь нашей тяжелой артиллерии. Когда подойдут самоходные орудия, моя рота совместно с ними вступит в бой. Гроссман, вы возьмете два взвода и пойдете справа и слева по улице со вторым орудием. Я вместе с остальными тоже пойду по обеим сторонам улицы с первым орудием лейтенанта Хемпеля. Вы, господин Фухс, будете двигаться в нашем тылу несколько правее. В зависимости от того, как будет вести себя противник, вы будете знать, что делать, и сможете прикрыть мою роту огнем с правого фланга. Ули, вы будете действовать по обстановке. Остаетесь за обеими ротами в резерве. Мы дадим знать, если вы понадобитесь. И держите связь. Якобс, вы своими тяжелыми пулеметами и тяжелыми минометами будете прижимать противника к земле. Любые различимые цели должны быть уничтожены как можно скорее. Конечно, господа, это проще сказать, чем сделать! Нам следует быть адски внимательными и быть готовыми к возможному нанесению удара в любую сторону. Ведь никто не может знать, где в этом нагромождении развалин могут прятаться иваны. Есть вопросы? Нет! Тогда до завтра, надеюсь, все пройдет спокойно.

Гроссман, останьтесь на минуту, пожалуйста.

Три моих товарища вышли с КП.

– Гроссман, когда прибудут два штурмовых орудия, вы останетесь со вторым из них. Им командует вахмистр. Мы должны находиться по возможности на расстоянии слышимости и, если нужно, суметь перекричать звук мотора, чтобы обратить внимание экипажей штурмовых орудий на встреченные препятствия. И вы должны ясно дать понять своим солдатам, что они всегда должны держаться подальше от машин. Они будут притягивать наших людей, поскольку те попытаются найти за машинами укрытие. Но верно прямо противоположное: машины хорошо различимы для противника. Их броне не страшно легкое оружие, но все, что находится снаружи, является первоклассной целью. Нашей главной задачей будет защитить оба штурмовых орудия от неожиданностей и придать экипажам чувство уверенности. Если мы не сможем общаться с командирами языком жестов, будем обозначать цели перед ними сигнальными ракетами. Вы установили связь с соседями слева?

– Так точно, герр лейтенант!

– Что-то еще неясно?

– Нет, герр лейтенант. Все ясно.

– Тогда желаю вам спокойной ночи.

– Благодарю, герр лейтенант.

Я посмотрел на часы. До полуночи оставалось еще полчаса.

– Павеллек!

– Господин лейтенант?

– Я собираюсь немного поспать сейчас. Проверьте, правильно ли расположились часовые снаружи, и, если что-то случится, немедленно будите меня.

– Яволь, герр лейтенант. Спокойной ночи!

– Данке.

На полу своего нового КП – он располагался теперь в коридоре первого этажа того крыла высотного здания, которое мы штурмовали днем, – я сгреб в сторону мусор, приспособил в качестве подушки планшет и растянул вместо одеяла свой цельтбан.

Мой стальной шлем находился наготове рядом с головой, автомат – под рукой. Когда я попытался обдумать, не забыл ли о чем-нибудь, усталость взяла надо мной верх.

25 сентября

Похлопывание по плечу заставило меня резко подскочить. Меня разбудил мой компаниетруппфюрер. Какую-то секунду я соображал, где нахожусь, затем заново приводил в порядок свои рефлексы. Я посмотрел на часы: было 06.15 утра 25 сентября. Я потянулся и зевнул.

– Герр лейтенант спал как бревно.

– Вы правы, Жушко, я устал как собака. Что-нибудь случилось?

– Нет, господин лейтенант, иначе мы не дали бы вам спать так долго.

– Принесите воды, я хочу немного освежиться.

– Сию минуту, герр лейтенант.

Я вышел наружу и облегчился. Было все еще темно. Вдоль всего фронта слышались лишь редкие звуки выстрелов. На небе не было ни облачка, то есть нам предстоял еще один жаркий солнечный день. Я вернулся в развалины. Ох, как хороша была холодная вода. Ее хватило лишь на то, чтобы слегка умыться, но прохладная жидкость бодрила.

Наш шписс прислал водителя с двумя канистрами с горячим кофе. Теперь каждый из нас мог попить горячего вместе с утренним пайком. Кроме того, мы могли наполнить фляги.

Лишь в подобных обстоятельствах ты понимаешь, насколько важно иметь на должности «ротной мамочки» ответственного человека.

Появился батальонный посыльный Марек:

– Герр лейтенант, сообщение из батальона: господин майор Вайгерт принял командование. Наша задача – выйти к Волге – все еще в силе. Штурмовые орудия на подходе. В вашем секторе будут действовать передовые наблюдательные посты артиллерии. Господин майор желает господину лейтенанту и его солдатам всяческих успехов.

– Данке, Марек. Доложите господину майору, что на передовой все в порядке и что атака начнется, как только подойдут штурмовые орудия.

– Яволь, герр лейтенант. Ах да! Я чуть не забыл: на место лейтенанта Вайнгартнера будет назначен новый офицер. Он прибыл вчера вечером вместе с майором Вайгертом. Его зовут гауптман Функе. Я должен проводить его к лейтенанту Вайнгартнеру, показать ему что и как, а потом вместе с лейтенантом Вайнгартнером вернуться в штаб батальона.

– Прибыли ли еще офицеры?

– Нет, господин лейтенант.

– Тогда передайте господину майору, что мы рады видеть его своим командиром и что здесь, на передовой, все в порядке. Я проинформирую командиров 6-й и 8-й рот, что командование 5-й ротой примет гауптман Функе.

Марек скользнул наружу.

Значит, решили, что для нашего батальона достаточно будет еще одного офицера. Когда же (хотя бы приблизительно) прибудет пополнение в унтер-офицерском и рядовом составе? Мы не сможем продолжать наступать, имея такой низкий численный состав. Вчера нам повезло. Но что принесет сегодняшний день? Как он сложится? Я ничего не имел против того, что моего друга Ули заберут в штаб, а этот гауптман Функе примет командование вместо него. Ули был ненамного моложе нашего командира, но он, по крайней мере, был в курсе того, с чем нам приходилось сталкиваться на фронте лицом к лицу.

Одного офицера было недостаточно, чтобы пополнить так остро необходимый состав подразделений передовой линии. Надеюсь, что кто-то наверху понимает это и попытается исправить положение.

Пока снаружи не рассвело полностью, я приказал, чтобы ко мне вызвали командиров 6-й и 8-й рот, а также фельдфебеля Гроссмана. Я проинформировал их о перестановках в командовании батальоном, а также о том, что лейтенанта Вайнгартнера сменит гауптман Функе, с которым нам вскоре предстояло познакомиться. Лейтенант Фухс обеспечивал контакт с левым флангом 3-го батальона нашего полка под командованием гауптмана Риттнера, а моя рота – с правым флангом 171-го разведывательного батальона.

– Господа, самое важное сегодня – это факт, что оба вчерашних штурмовых орудия снова будут здесь, чтобы обеспечить нам поддержку. Кроме того, в нашем секторе, как передал через посыльного майор Вайгерт, будут действовать передовые наводчики огня артиллерии. Я желаю вам всего наилучшего. Ауфвидерзеен!

Мои товарищи вернулись в свои подразделения. Теперь мне предстояло просто дождаться лейтенанта Хемпеля и два его штурмовых орудия. Ожидание может быть тяжелым испытанием для нервов. Я и не заметил, как совсем рассвело, и вдруг наступил ясный день. С тремя солдатами отделения управления своей роты я скрытно вел наблюдение за местностью перед нашим фронтом. Для того чтобы добиться лучшего обзора, я и Павеллек вскарабкались вверх по лестнице, которая была полностью засыпана мусором, на второй этаж. Через наши бинокли мы внимательно осматривали здания напротив, пытаясь обнаружить там признаки, указывающие на присутствие противника. Однако, должно быть, они успели хорошо замаскироваться: нам так и не удалось ничего разглядеть. Ясно было одно: сегодня нам нельзя действовать в лоб, как это удалось вчера, когда мы воспользовались тактической внезапностью. Во-первых, перед нами были лишь руины высотных зданий: частные деревянные дома были сожжены; во-вторых, иванов вчера кто-то заблаговременно предупредил; и, в-третьих, нам придется осторожно двигаться от здания к зданию, если мы не хотим внезапно оказаться в западне. В это время стрелки наших часов медленно подходили к девяти. Скоро должен появиться лейтенант Хемпель со своими StuG III. За Волгой красным шаром появилось солнце. Во всех отношениях сегодняшний день обещал стать жарким. Вот уже добрый час артиллерия с обеих сторон исполняла свою убийственную «мелодию». Сначала слышался доклад, затем – свистящий звук летящего снаряда по траектории намного выше нас, а затем где-то далеко за фронтом или в нашем тылу – звук попадания и взрыв. Нам очень хорошо были знакомы эти звуки сражения. Поскольку они не затрагивали нас напрямую, никого они особенно не беспокоили. Падение мины из тяжелого миномета с характерным глухим шлепком разрыва было для нас гораздо опаснее. Так же как и 76-мм снарядов пушек ратш-бум, потому что здесь ты никогда не знаешь, что услышишь раньше, звук разрыва или попадания в цель, которой ты являешься.

Сзади послышался лязг гусениц. Слава богу! Это лейтенант Хемпель. Мы осторожно спустились по лестнице. Пока мы пробирались вниз, я видел, как обе боевые машины выруливают из-за угла. Через несколько секунд они остановились за моим КП. Из машин выбрались лейтенант Хемпель и вахмистр, командир второго штурмового орудия. Хемпель улыбнулся мне:

– Ну, герр Холль, у нас получилось то, что мы задумали. Я доложил своему командиру, как хорошо мы взаимодействовали вчера и то, что сегодня вы снова отчаянно нуждаетесь в нашей помощи. Ему было довольно просто направить нас сюда еще и потому, что поступил приказ от командования армейским корпусом оказать содействие именно вашей дивизии.

– Значит, моя настоятельная просьба, с которой я обратился к командиру батальона, дала нужный результат. А сейчас к делу! У вас есть карта или мы обойдемся без нее и оговорим все устно?

– Я предпочитаю второй вариант. Вам нужно выйти на берег Волги. Правым флангом вы опираетесь на реку Царицу. Граница слева проходит по этой асфальтированной улице. Предполагается, что мы будем контролировать сектор в данных границах. Когда улица разделится на две или упрется в перекресток, мое второе штурмовое орудие сместится правее. Очень важно, чтобы солдаты, приданные данному орудию, последовали за ним. Не важно, повернет оно налево или направо или продолжит двигаться прямо.

– Это понятно. Я уже подробно обсудил это с командиром взвода фельдфебелем Гроссманом.

Фельдфебель Гроссман прислушивался к нашему разговору, так как он, увидев, что орудия подошли, сразу же прибыл с позиции на КП.

– Гроссман, возьмите с собой отделения Роттера и Ковальски. Я возьму отделение Диттнера и управление роты.

И не забудьте, что должны стараться держаться на расстоянии от боевой машины, но в то же время постоянно поддерживать визуальный контакт с ее командиром. Когда мы можем выдвигаться, герр Хемпель?

– Мы готовы хоть сейчас.

– Хорошо. Тогда отправляемся через десять минут. Мы пойдем проинструктировать солдат. Гроссман, вы знаете, что делать. Я пойду с первым штурмовым орудием, а вы будете взаимодействовать со вторым. Наши соседи справа и слева двинутся вслед за нами, как мы договорились. 8-я рота обер-фельдфебеля Якобса и 5-я рота тоже знают свои задачи. Удачи, Гроссман.

Он кивнул и отправился обратно к своим солдатам.

– Жушко, приведите сюда отделение Диттнера, но осторожно. Мы же не хотим, чтобы иваны что-то заметили.

– Яволь, герр лейтенант!

Оба командира штурмовых орудий снова нырнули в люки. Моторы мягко работали на холостом режиме.

Прибыл обер-фельдфебель Диттнер со своим отделением. Я приказал ему стараться держаться параллельно ходу движения штурмового орудия, двигаясь по левой стороне улицы. Я же вместе с солдатами управления роты буду двигаться вплотную к правому краю улицы. Вот прошло десять минут. Короткая отмашка между мной и лейтенантом Хемпелем – и вот машина, взвыв мотором, с лязгом начинает движение. Начался очередной день боев. Пушка боевой машины лейтенанта Хемпеля смотрит вдоль асфальтированной мостовой. Отделение Диттнера бросается вперед по левой стороне, я двигаюсь позади машины, используя любое близ лежащее укрытие. Мы с солдатами отделения управления остались на правой стороне. У первой группы зданий, расположенных вблизи занятой нами высотки, не обнаруживалось ни малейших признаков движения. Штурмовое орудие медленно приближалось к этим домам. Слева продвигался Диттнер со своим отделением. Мы все еще действовали наугад, так как не знали, где же наш противник. Общим броском вперед примерно на 30 метров мы ворвались в первое здание, захватили его, пытаясь обнаружить врага. Никого.

Хемпель в своей боевой машине осторожно приближался к дому. Второе штурмовое орудие, которое выдвинулось несколько вперед, повернуло направо на боковую улицу за нами. Фельдфебель Гроссман и два его отделения продвигались перебежками рядом с боевой машиной, правее и левее ее. По моей команде оба отделения сместились в нашу сторону и прошли через фасад здания. На несколько секунд мы замерли, пока наши товарищи не повернули налево, на параллельную улицу. Отличный маневр, парни! Теперь и наше штурмовое орудие тронулось с места. Поскольку у командиров обеих машин была связь по радио, здесь не было места случайностям. За зданием начиналась новая боковая улица. Теперь мы бросились к этой развилке, одновременно контролируя группы зданий справа и слева от нас, страхуя друг друга со всех сторон. Выстрел орудия справа, где находилась колонна фельдфебеля Гроссмана, оповестил, что противник решил показать себя. Послышалась пулеметная и винтовочная стрельба, которая постепенно распространялась дальше направо. Это рота Фухса также вступила в контакт с противником. Но вокруг нас пока ничего не происходило. Однако когда мы вышли к перекрестку, то попали под пулеметный огонь. Мы бросились в укрытие. Теперь приходилось двигаться вперед под огнем стрелкового оружия и минометов из впереди стоящего разрушенного дома. По разрывам на позициях противника я понял, что это обер-фельдфебель Якобс и его люди открыли ответный огонь. Видимые нам цели на позициях противника, которые доставляли нам особые неприятности, я сообщил лейтенанту Хемпелю, перекрикивая шум двигателя его машины. Не заботясь об укрытии для себя, я оставался рядом с орудием. В это время противник оживился на всем нашем участке. Неожиданно в бой включилась артиллерия с обеих сторон.

Поднялся такой грохот, что было трудно определить, что и откуда летит, но даже в разгар боя мы не забывали о своей задаче. Одна за другой уничтожались огневые точки противника на направлении нашей атаки. Из-за того что с нами было два штурмовых орудия, мы вдруг оказались на самом ее острие. Наши соседи справа и слева куда-то пропали, оставшись позади нас. Наверное, именно поэтому мы вдруг оказались под огнем вражеских винтовок и пулемета с фланга, где должны были находиться наши соседи. Наше сопровождение и здесь помогло. Одного выстрела оказалось достаточно, чтобы покончить с пулеметным огнем. Легкораненые оттянулись назад, на перевязочный пункт, располагавшийся на моем КП. Двум тяжелораненым немедленно оказали помощь, и при первой же возможности их отправили в тыл. Мой голос совсем охрип оттого, что приходилось кричать, указывая обнаруженные мною цели лейтенанту Хемпелю. Когда после этого я попытался заговорить, все, что вырывалось из моего рта, были лишь хрипы.

Лейтенант Хемпель сообщил мне, что обоим штурмовым орудиям придется отойти назад, так как у них заканчивались боеприпасы.

Кроме того, им нужно было заправиться горючим. Предполагалось, что обе машины вернутся примерно через час.

Я посмотрел на часы. Было 14.10. Куда уходит время?

Я отдал приказ подчиненным оставаться в укрытиях и ждать возвращения боевых машин. Теперь у меня было время, чтобы составить письменный рапорт командиру батальона. А Неметц доставит его на батальонный КП. Отделение Диттнера окружило семерых русских, скрывавшихся в подвале захваченного нами здания. Они не оказали сопротивления нашим солдатам и сразу же сдались. Пленных привели ко мне. Солдатам было от 20 до 40 лет. Через Павеллека я спросил двух военнопленных помоложе, откуда они были родом. Ответом было:

– Мы из Польской Украины, из района Лемберга.

Через Павеллека, который переводил, я спросил, не скрываются ли в близлежащих развалинах их товарищи. Они ответили утвердительно и добавили, что некоторые из этих солдат больше не хотят воевать. Я позволил пленным курить. Они были удивлены и сразу повеселели. Они убедились, что мы такие же люди, как и они. Что же им наговорила о нас советская пропаганда?!

Я снова повернулся к тем двум молодым украинцам и спросил у них, готовы ли они вернуться к своим товарищам без оружия и призвать их перебежать к нам. Я предложил им выбор: оставаться с нами или продолжить борьбу.

После того как они коротко посовещались между собой, оба согласились. Они заверили меня, что вернутся, как бы ни обернулось дело. Мне же хотелось узнать, окажется ли верной моя оценка этих людей. Если они вернутся вместе с остальными, кто не желает воевать, тогда наша дальнейшая задача хоть немного упростится. Если же я ошибся, то потеря двух военнопленных – это не так много. В этот момент мне показалось, что как будто вся передовая вдруг решила взять короткую передышку. Огонь стрелкового оружия стал бессистемным, разрывы снарядов тоже раздавались изредка то здесь, то там. Солнце палило немилосердно, заливая все вокруг своим светом. Для того чтобы лучше понять, что происходит впереди и слева от нас, я скользнул вдоль стены к углу здания, осторожно выглянул за угол и посмотрел, куда дальше идет улица, какие препятствия могли ожидать нас впереди. Вдруг в мгновение ока я отпрянул назад, а потом снова осторожно выглянул наружу. Нет, это мне не приснилось. Не далее чем в трех метрах от меня я заметил человеческую голову. Одна голова и ничего больше! Остальная часть отсутствовала, и я нигде не видел ее.

Если бы мы в этот момент атаковали, то я, возможно, лишь мельком взглянул на это зрелище. Но теперь, когда мы все ждали возвращения штурмовых орудий, у меня было время на то, чтобы меня обеспокоило то, что я видел. Голова была аккуратно отделена от тела. Но где же было само тело? Я невольно подумал о Саломее, которая потребовала, чтобы ей поднесли голову Иоанна Крестителя на блюде.

Улица постепенно спускалась к Волге. Нам пока не было видно реку, потому что ее загораживали дома и развалины. Ничего невозможно было разглядеть и на позициях противника. Я вернулся к солдатам управления своей роты. Вернулись ли украинцы? Пять оставшихся пленных сбились группой в углу у входа. Их охранял один солдат. Когда вернется лейтенант Хемпель, я должен буду отправить их в тыл. Тут из-за груды обломков слева от нас появились оба украинца. Я не верил своим глазам: они были не одни. Через проем в груде стали появляться один за другим – один, два, девять, тринадцать, двадцать два человека! Иисусе, я не мог поверить в это! Оба украинца весело ухмылялись и были явно горды своим успехом. Унтер-офицер Павеллек перебросился с ними несколькими фразами, а потом сказал мне:

– С них достаточно!

– Спросите у них, есть ли у них какое-нибудь тяжелое вооружение?

Пленные ответили отрицательно. Только винтовки и несколько пулеметов. Артиллерия стреляет с другого берега Волги, а тяжелые минометы вкопаны вдоль этого берега реки.

После того как допросил пленных, я узнал, что численность данного подразделения была всего около 100–150 солдат, оборонявшихся на нашем участке. Среди них были лейтенант, младший лейтенант, несколько сержантов и младших сержантов. Штаб, где находились старшие офицеры и комиссар, расположил КП на берегу Волги.

Пленные выглядели молчаливыми и подозрительными. Через Павеллека я сообщил им, что им нечего бояться, с ними будут хорошо обращаться, их доставят в тыл. Двум солдатам из отделения Диттнера было приказано доставить военнопленных на КП батальона, после чего немедленно возвратиться в свое отделение.

Я отвел двух украинцев в сторону и через Павеллека спросил у них:

– Лейтенант хочет знать, не хотите ли вы остаться с нами. От вас не потребуется воевать. Когда у нас появятся раненые, вы будете помогать относить их в тыл. Вы будете питаться так же, как и мы, и с вами будут хорошо обращаться.

Они в течение минуты обсуждали предложение, а потом спросили:

– А что будет потом?

– Лейтенант выдаст вам документ, подтверждающий, что вы помогали немецким раненым солдатам, за что заслуживаете хорошего обращения.

Еще одно короткое совещание между ними, после чего Павеллек перевел:

– Они согласны. Но ни при каких обстоятельствах не станут стрелять.

– Скажите им, что я и не жду от них этого. Спросите, как их зовут.

Маленького с крепкой фигурой и темными глазами звали Петр, а худого и более рослого – Павел.

Я приказал Жушко присматривать за ними обоими.

Где же штурмгешютце? Час давно уже прошел. Ага, вот я уже слышу их! Мой сосед тоже слышит лязг гусениц и понимает, что бой вот-вот возобновится.

Когда машины подошли к нашим позициям, из люка первой из них показалась голова командира. Одновременно второе орудие сместилось правее, туда, где находилось отделение фельдфебеля Гроссмана.

– Мне пришлось потратить немного больше времени, но сейчас мы можем снова двигаться вперед. На передовой что-нибудь изменилось? – спросил командир первой боевой машины.

Я коротко сообщил ему, что произошло за прошедший час. Я рассказал и о результатах своих наблюдений за улицей, о том, что сообщили пленные по поводу численности противника. После этого лейтенант Хемпель заметил:

– Второе орудие докладывает, что у них там все готово.

– Тогда вперед!

Взревел двигатель, завертелись гусеницы, и тяжелый колосс, без которого нам было бы гораздо труднее, тронулся с места. Мы дождались, пока машина Хемпеля вырулит на улицу, что вела к Волге. А потом, как мы уже делали раньше, рассеянным строем двинулись за машинами справа и слева. Нас «приветствовал» огонь винтовок. Теперь у противника появились цели. Хемпель остановил машину, так как понял, что мы не можем продолжать движение. Мои солдаты по обеим сторонам улицы снова открыли огонь по целям по мере их обнаружения. К нам присоединились даже тяжелые пулеметы и минометы 8-й роты. Но мы не могли продвинуться вперед, потому что противник вел огонь со всех направлений. В нас стреляли с верхних этажей, потом мы попали под огонь справа, потом слева и спереди от нас. Кажущаяся тишь и гладь, что царила здесь всего несколько минут назад, внезапно и сразу превратилась в полную противоположность.

Противник не упустил свои возможности. Вдруг позади нас появились запыхавшиеся наши солдаты. Рядом со мной возник гауптман, который представился, пытаясь отдышаться:

– Функе. Я командир 5-й роты, которая получила приказ из батальона поддержать вас.

По тому, как он себя вел, я понял, что у гауптмана не было боевого опыта или почти не было. Я ответил:

– Холль. Командую 7-й ротой.

– Я знаю. Почему мы не наступаем? Мы должны двигаться вместе с штурмовыми орудиями и продолжать атаку.

И что я мог сказать этому человеку в такой ситуации в присутствии своих солдат, некоторые из которых стояли совсем рядом?

Этот офицер был в чине гауптмана, а я всего лишь лейтенант.

– Герр гауптман, вы должны держаться от штурмового орудия на некотором расстоянии. Если вы не будете его соблюдать, вы – покойник!

Но этот идиот и не собирался следовать моему совету. Он приказал отделению из своей 5-й роты двигаться за StuG III, и уже через секунду за штурмовым орудием скопилась группа из восьми – десяти солдат. Русские немедленно сосредоточили огонь по этой цели. Со своей стороны, мы постарались открыть мощный огонь по противнику, чтобы уничтожить выявленные цели на его позициях. Но успех совсем не сопутствовал нам. Вот упал один из солдат и остался неподвижно лежать на земле. Вот еще один закричал и, схватившись за плечо, побежал обратно в нашу сторону. А потом и сам гауптман поймал пулю. Схватившись за правое бедро, он согнулся пополам от боли. Его подхватили двое солдат, и все отделение как можно скорее бросилось в нашу сторону. Этот кошмар продлился всего несколько минут. Я был вне себя от злости. Наш «герой», который вплоть до этого момента ни одной минуты за всю войну не был на передовой, попытался продемонстрировать свою храбрость. И вот результат: один убитый, один тяжелораненый, двое с ранами средней тяжести, и сам храбрец получил пулю в бедро. Было бы лучше, если бы этот тупой Гейни оставался дома или там, откуда он к нам попал.

Он едва успел перевести дух, как я поддел его:

– Видите, что вы наделали! Но вы не пожелали послушаться совета простого лейтенанта.

Он был подавлен. Тихим голосом гауптман сказал:

– Вы были правы. Мне следовало послушать вас.

Я отвернулся от него. Гауптман, поддерживаемый двумя помощниками, поковылял назад, в тыл. Ему удалось «погостить» на передовой меньше чем один день. В любом случае мне придется в точности доложить об этом случае командиру. Он не должен присылать в качестве замены на поле боя офицеров, подобных этому. Отсутствие боевого опыта в городских боях почти означает смертный приговор.

А в это время моей роте удалось сделать рывок вперед. Ушли вперед и штурмовые орудия. Если нам удастся занять следующий квартал, мы увидим Волгу. Я с удовлетворением убедился в том, что слева наши соседи продвигаются практически вровень с нами. Обзор справа, где находились фельдфебель Гроссман и его люди, мне заслоняли здания и горы обломков. Там тоже шел ожесточенный бой.

Я снова догнал самоходное орудие. Оно, как и вчера, стреляло только при обнаружении целей, которые надежно поражались огнем прямой наводкой. Нам оставалось покончить с уцелевшими.

Мы дошли до следующего перекрестка. Штурмовое орудие Хемпеля выстрелило в боковую улицу слева, по которой оно засекло перемещение солдат противника. Товарищ Хемпеля на второй боевой машине двигался справа от нас. Сделав короткую перебежку по улице, мои солдаты вышли к домам на ее другой стороне. Теперь оба штурмовых орудия находились в самом центре боя. Нужно было иметь крепкие нервы, чтобы оставаться спокойным и не упускать из вида общую картину. Нам удавалось идти вперед благодаря нашим товарищам, которые били по всему, что обнаруживали, из двух орудийных стволов. Солдаты поняли обстановку и использовали это знание. Они знали, что иваны занервничали. Противник откатывался назад, медленно, все еще оказывая яростное сопротивление. Даже вражеская артиллерия, снаряды которой время от времени разрывались там, где шел бой, не могла предотвратить неизбежное.

Поскольку там не имели точных данных о нашем местонахождении, большая часть снарядов падала либо слишком с большим перелетом, либо с недолетом. После того как мы таким образом продвигались вперед метр за метром, вышли к центру последней крупной группы построек. Лейтенант Хемпель просигналил мне, что у него не осталось снарядов и ему придется возвращаться. Это было все на сегодня. Он не мог сказать, будет ли он и завтра помогать нам на этом участке. В знак благодарности я помахал ему рукой. Вскоре наши храбрые помощники скрылись из вида.

Мы не могли терять время. Прежде чем русские обнаружат, что обстановка изменилась, нам следовало попытаться выйти к углу следующего квартала. Когда мы под прикрытием своего тяжелого оружия преодолели еще несколько метров, к нам с правого фланга подскочил посыльный. Даже лежа ничком, он сумел докричаться до меня:

– Господин лейтенант! Фельдфебель Гроссман убит. Командование принял унтер-офицер Роттер.

На несколько секунд я застыл в ошеломлении. Эта новость поразила меня как удар молнии. Но у меня не было времени на то, чтобы думать об этом. У нас была задача, которую нужно было выполнять, не получив по возможности при этом пулю самому.

Сжав зубы, я направился к следующему углу. Мне навстречу с криком бежали двое молодых и недостаточно обученных судетских немцев. На их лицах читался ужас.

– Русские идут! Русские идут!

Один был награжден пинком под зад, второй – оплеухой. Потом я развернул их обратно и воскликнул:

– Можете считать себя счастливчиками оттого, что вас всего лишь возвращают на передовую.

Оберефрейтор Диттнер вернулся на позиции с перевязанной в верхней части рукой; еще немного, и мы потеряли бы и его.

– Диттнер, присмотрите за этими двумя. Они заблудились.

Диттнер кивнул и увел обоих.

Если бы со мной не было моих силезцев, тогда дела обстояли бы гораздо хуже. Они были костяком нашего подразделения и могли работать с полной отдачей. Но они знали, что никого из них не оставят в беде. Все прошедшие годы я снова и снова вдалбливал это в головы своим солдатам. Я не раз имел возможность убедиться: выходцы из Верхней Силезии и их земляки из Средней и Нижней Силезии все еще являлись становым хребтом нашего полка. В последних партиях пополнения прибывали в основном солдаты из других областей нашего отечества, и лишь немногим «старикам» удалось снова вернуться в свою часть.

Слава богу! Я дошел до перекрестка. Мы довольно далеко продвинулись почти по всему фронту наступления. Наступали сумерки. Еще немного, и повсюду упала тишина. Эта тишина теперь нарушалась лишь отдельными винтовочными выстрелами или редкими пулеметными очередями. Снова пришло время присматриваться и прислушиваться. Бесчисленное количество глаз с обеих сторон пристально вглядывались перед собой, вправо и влево. За любым углом мог притаиться смертельный сюрприз. Обеспечив необходимые меры безопасности, я отправился на правый фланг. Со мной пошел унтер-офицер Павеллек. Я хотел попрощаться с моим верным стойким фельдфебелем Гроссманом. Унтер-офицер Роттер замогильным голосом отдал рапорт.

– Где Гроссман?

– Отсюда примерно 100 метров в тылу.

Мы молча пошли за Роттером. Мой командир взвода лежал у разлома в стене. Он был мгновенно убит очередью русского пулемета.

– Как это произошло?

– Солдаты говорили, что внезапно из лаза (вы и сейчас видите это укрытие) он был застрелен сзади. Фельдфебель Гроссман погиб мгновенно, не успев произнести ни звука.

Мы направились к лазу и открыли вход в него. Внизу ничего не было видно. Вниз, в канализацию, можно было спуститься по железным скобам.

– Наши солдаты немедленно открыли стрельбу по входу в лаз, но открытая крышка люка мгновенно захлопнулась. Солдаты швыряли вниз гранаты, но безрезультатно. Все это было похоже на появление призрака.

– Жушко, заберите с собой личные вещи фельдфебеля Гроссмана и проследите, чтобы гауптфельдфебель Михель отвез их в тыл с полевой кухней. Об убитых и раненых позаботится унтер-офицер Пауль.

Мой компаниетруппфюрер был явно расстроен смертью нашего товарища. Вместо ответа, он просто кивнул. Он нашел ранец Гроссмана, сложил скудные пожитки в мешок из-под хлеба, а потом накрыл безжизненное тело брезентом. В знак уважения мы в последний раз отдали воинскую честь. Со стиснутыми зубами и окаменевшими лицами постояли немного, а затем вновь вернулись в настоящее с его бесконечными обязанностями.

– Роттер, вплоть до дальнейших распоряжений вы возьмете на себя командование взводом Гроссмана.

– Яволь, герр лейтенант!

– Каковы ваши потери?

– Насколько я знаю, у нас трое погибших и пятеро раненых, двое из них тяжело. В число убитых входит и фельдфебель Гроссман.

Проклятье! Да это же почти целое отделение! В моей группе мы потеряли четверых. Итого – двенадцать. Если мы хотим завтра дойти до берега Волги, придется привлечь и 5-ю роту лейтенанта Вайнгартнера.

– Послушайте, Роттер, когда получите питание из полевой кухни и здесь все успокоится, приходите ко мне, подумаем вместе над обстановкой. Возьмите с собой лейтенанта Фухса из 6-й роты. Ваш посыльный знает, как нас найти. Назначим время, скажем, через час после прибытия сюда полевой кухни.

– Яволь, герр лейтенант! Понял.

Мы направились обратно. Я шел к своему КП, внимательно смотря по сторонам. Оставалось пройти совсем немного до обратной стороны развилки улиц. Мы дошли туда, когда уже начинало темнеть. Это был ровный участок земли, где не было груд обломков и развалин после бомбардировок. И все же он защищал нас от осколков и не был заметен со стороны противника.

За маскировочным брезентом, при свете лампы Гинденбурга я писал рапорт в батальон. Когда прибудет наш гауптфельдфебель, он может захватить его на КП батальона.

Я вышел на улицу и вскоре был уже около отделения Диттнера.

– Ну, Диттнер, вам удалось успокоить тех двоих парней?

– Яволь, герр лейтенант! Они пришли в себя. Просто у них нет опыта. Они не трусы. Просто сегодня им слишком досталось.

– Вы правы, но мы должны проследить, чтобы они снова не дали слабину. Сколько людей сейчас в вашем отделении?

– Вместе со мной восемь человек.

– Завтра впереди пойдет 5-я рота. Я доложил в батальон, что без подкреплений мы не сможем выполнить нашу задачу. После понесенных сегодня потерь мы слишком слабы. Вам удалось установить связь со своим соседом слева?

– Яволь, герр лейтенант, мы контактируем с ними.

Появился Неметц, который сообщил обер-ефрейтору Диттнеру о прибытии полевой кухни, и мы отправились получать пищу. Диттнер назначил в караул двух солдат, одного новичка из последнего пополнения и одного из «старой гвардии». Мне не нужно было говорить старикам о необходимости быть настороже, потому что, как и я, они успели хорошо это усвоить за последние месяцы. Наша молодежь должна была так же быстро научиться этому.

Вернувшись обратно на свой КП (как быстро я пробежал этот короткий отрезок!), я наткнулся на нашего посыльного Марека из штаба батальона.

– Господин лейтенант, господин майор хочет знать, какова обстановка на переднем крае.

Я подал ему свой письменный рапорт:

– Все здесь, Марек. Передайте герру майору, что завтра мне срочно понадобятся подразделения 5-й роты. Иначе мы будем не в состоянии атаковать. И я хотел бы, чтобы герр майор обратился в полк и настоял на том, что нам потребуется активная поддержка нашей тяжелой артиллерии, так как завтра штурмовые орудия сюда не придут. Меня поставил в известность и об этом их командир лейтенант Хемпель.

Как я и думал, лейтенант Вайнгартнер снова принял командование 5-й ротой. Марек сказал мне, что он должен скоро прибыть.

Я отпустил Марека, и вскоре он нырнул в темноту. Подвезли полевую кухню, которая теперь стояла примерно в 100 метрах за нами, укрывшись между домами. Как и вчера вечером, суетливая деятельность вокруг нее проходила при почти полной тишине. Слышались лишь негромкие разговоры и все то же позвякивание котелков. Одни солдаты тихо подходили, другие так же тихо уходили. Каждый старался не задерживаться возле кухни больше необходимого времени.

Я увидел гауптфельдфебеля Михеля; тот отсалютовал мне и отдал рапорт. Я кивнул.

– Михель, Павеллек сейчас доставит фельдфебеля Гроссмана, который был убит вчера днем. Заберите его тело в тыл. Заберите и его личные вещи. Вам отдадут и вещи других убитых, чтобы отправить их родственникам. У вас есть еще о чем доложить?

– Яволь, герр лейтенант! Сегодня мы получили почту, но будет лучше раздать ее после того, как кончится эта суматоха.

– Хорошо. Что вы приготовили сегодня?

– Гороховый суп.

– Что ж, попробуем.

Поедая этот вкуснейший суп, я вдруг понял, что сегодня ничего не ел целый день, ни крошки. Как-то мой Павеллек сунул мне в руку фляжку, и я сделал несколько глотков чуть теплого кофе.

Теперь под покровом темноты у каждого из нас появилась возможность наесться досыта, даже у часовых, после того как их сменят.

У противника все обстояло так же, насколько можно было судить по третминен, которые мы нашли во время атаки.

Можно на какое-то время отложить обеспечение солдата тем, что ему жизненно необходимо, но это не может длиться бесконечно долго. Пока я доедал остатки супа, прибыл мой друг Ули Вайнгартнер. Я не заметил на его лице обычной плутоватой улыбки. Он уже знал о наших потерях в течение дня. Кроме того, он тоже тяжело переживал гибель Гроссмана. Его краткое появление «в гостях» в штабе батальона прошло почти незаметно.

«Папа» Вайгерт выразил сожаление в связи с таким быстрым ранением гауптмана Функе. Злость, которую я почувствовал сегодня днем в адрес представителей вышестоящего командования, почти прошла. Все равно теперь уже ничего нельзя было изменить.

Я рассказал Ули об обстановке то, что уже написал в своем рапорте командиру.

– Ули, из-за сегодняшних потерь вашей роте придется завтра идти вперед рядом с нами. Позже, примерно через полчаса, должны прибыть лейтенант Фухс и унтер-офицер Роттер, который принял взвод Гроссмана, и мы проведем совещание. Будет присутствовать и обер-фельдфебель Якобс. Нам нужно подумать, как мы собираемся завтра выйти к Волге. Должен признать, что это самый крепкий орешек, который нам когда-либо приходилось разгрызать.

– Мне и так было понятно, что завтра придется идти в бой с вами, с того момента, как я узнал о наших потерях. Благодаря тому, насколько вам удалось продвинуться вперед, 3-й батальон гауптмана Риттнера также сумел оттеснить противника к Волге. К полудню наш командир уже знал, что завтра у вас не будет штурмовых орудий. Поскольку основные усилия будут сосредоточены на вашем участке и на участке 171-го разведывательного батальона, вашего соседа слева, в дивизии обещали на завтра поддержку огнем тяжелой артиллерии. Ваши успехи отмечены командованием полка.

– Что ж, будем надеяться, что и завтра так нужная нам удача не оставит нас.

Подошел наш гауптфельдфебель и доложил, что собирается уезжать с полевой кухней. Мы смотрели, как она исчезла в темноте, забрав с собой нашего хорошего товарища, который заслуживал самых добрых воспоминаний о себе.

На моем посту меня уже ждали мои товарищи из 6-й и 8-й рот. Быстрые рукопожатия, после которых наши мысли сразу же сосредоточились на выполнении предстоящей задачи.

Я спросил командира 6-й роты:

– Господин Фухс, какие у вас были потери и сколько человек осталось в строю?

– У меня в роте двое убитых и четверо раненых. К завтрашнему бою в моем распоряжении сорок четыре человека.

– Герр Якобс, а как с этим обстоят дела в вашей роте?

– Нам повезло: всего двое легкораненых. Численность личного состава – тридцать восемь человек.

– А у вас, Ули?

– Потерь не было, сорок восемь человек, как и было до этого.

– Значит, у вас в распоряжении четыре отделения?

– Нет, пять. Я разбил четыре отделения на пять.

– Это хорошо. Отправьте два отделения ко мне и одно к Фухсу. С оставшимися двумя двигайтесь за нами и старайтесь держаться в центре нашего сектора, чтобы помочь нам при возникновении проблем, где бы они ни возникли. А какой тактики мы будем придерживаться завтра? Какие есть мысли по этому поводу, господа?

Подумав какое-то время, лейтенант Фухс заявил:

– Раз уж мы не можем завтра рассчитывать на два наших штурмовых орудия, нам придется действовать так, как мы обучены: атаковать, прижать противника к земле огнем тяжелых пулеметов и минометов, затем продвинуться вперед. Прежде чем противник поймет, что мы атакуем, мы уже захватим часть занимаемой им территории.

Кроме того, нам обеспечат поддержку артиллерии. Ее огонь должен быть сосредоточен по ближайшим целям на позициях противника.

После того как оговорили все за и против, мы решили последовать предложению лейтенанта Фухса. Определили время начала атаки 07.45 утра и сверили часы.

– Герр Якобс, расположите ваши тяжелые пулеметы так, чтобы они могли эффективно поддерживать наступающих. То же самое касается и минометов. Я отправляюсь к командиру батальона с личным докладом.

После ухода моих товарищей я обратился к Павеллеку:

– Жушко, вы все слышали. Я иду на КП батальона. Возьму с собой Неметца. Если что-то здесь произойдет, пришлите за мной Вильмана, и я немедленно вернусь. Думаю, что вернусь через час.

– Понял, господин лейтенант!

Я добрался до КП батальона без происшествий. Командир был доволен нашими успехами за день, поскольку нам удалось значительно продвинуться вперед. Он был обеспокоен нашей низкой численностью и отсутствием резервов. Он также согласился с нашим планом боя на следующий день. Командир предоставил это на наше усмотрение, доверившись нашему опыту, и обещал, что постарается организовать для нас максимум поддержки. Будучи младшими офицерами, мы все очень ценили своего командира. Выражая свою заботу о нем, мы выразили надежду, что он останется в тылу, пока мы не достигнем поставленной цели – Волги. В таком положении он мог сделать для нас больше, находясь на КП, чем рискуя собой без особой на то необходимости в уличных боях.

Меня проинформировали о том, какой была общая обстановка, ознакомили с замыслом наступления в более широком масштабе, после чего я отбыл к себе.

Когда я вернулся на ротный КП, Павеллек доложил, что за время моего отсутствия ничего важного не произошло.

Быстро приближалась полночь.

Я вытянулся в углу полуразрушенного помещения и постарался немного отдохнуть. В такой ситуации у меня не было возможности поспать как следует, скорее это походило на сон вполглаза. Если хочешь избежать неприятных сюрпризов, всегда следует быть начеку.

Ночи уже становились холоднее. Поскольку не было возможности согреться, мышцы и конечности костенели, мундир становился холодным и влажным. Для противника, который залег где-то по соседству, вряд ли все обстояло намного лучше. Ночи, подобные этим, казалось, могут тянуться целую вечность. Мы все с нетерпением ждали дневного света, теплых солнечных лучей. Пока нам везло с погодой.

26 сентября

К 04.00 нам на передовую привезли горячий кофе. Наш шписс точно знал, что именно нам нужно. Горячий кофе поднял нам настроение. До начала атаки у нас оставалось еще почти два часа. В моей голове пронеслось несколько мыслей. Они так и будут занимать меня в течение нескольких следующих часов. Нам и нашим солдатам предстояло сделать максимум, на что мы способны. Нужно было просто выйти к заданной цели, потому что мы не могли больше находиться в таком напряжении. Нам было необходимо сделать все, на что мы были способны физически.

Начал пробиваться рассвет. Я увидел на горизонте на востоке первые яркие лучи по обе стороны от Волги. Постепенно становилось возможно различить окружающие нас предметы. Теперь я видел перед собой группу Диттнера.

– Вильман, отправляйтесь к унтер-офицеру Роттеру и скажите ему еще раз, что отделение Диттнера начнет атаковать ровно в 07.45 и его взвод должен выступить не позднее. Немедленно пересечь улицу до следующего квартала на другой стороне.

Вильман повторил приказ и побежал прочь. Через несколько минут он вернулся и отрапортовал:

– Приказание выполнено, все ясно!

Я подал Диттнеру сигнал об атаке. Петляя и обращая особое внимание на любой шум, не подавая команд голосом, отделение Диттнера выбежало на улицу.

Мы медленно двигались за этим отделением и внимательно оглядывались во все стороны в поисках противника. Роттер и его люди тоже старались передвигаться незаметно.

Внезапно перед нами будто разверзся ад: слева и по фронту раздались очереди тяжелых пулеметов, ураганный винтовочный огонь и взрывы минометных мин. Атака застопорилась.

Наши тяжелые пулеметы из 8-й роты стали нащупывать цели на позициях противника и открыли по ним огонь. Вступили в бой и тяжелые минометы обер-фельдфебеля Якобса. В это время наши соседи справа и слева, как и мы, попали под огонь противника. По звуку боя я определил, что на правом фланге нам удалось добиться больших успехов, чем слева и в центре. В то же время слева вообще не удалось продвинуться вперед. Под прикрытием пулеметного огня я вместе с отделением управления роты пробился назад и, обойдя сзади захваченное вчера здание, вышел на отделение взвода Роттера. Общим броском вчетвером, прикрывая друг друга огнем своего оружия, перебежали улицу.

Справа от нас, ближе к спуску в низину, где протекала река Царица, продвигалась вперед 5-я рота. Примерно в 50 метрах слева, между взводом Роттера и 5-й ротой высилось здание трансформаторной подстанции. Это была массивная трехэтажная конструкция. Противник, закрепившийся внутри, контролировал всю местность вокруг. Он должен был иметь оттуда прекрасный обзор.

– Роттер, обеспечьте нам прикрытие огнем. Мы ворвемся внутрь этого трансформатора.

Роттер понял то, что я ему прокричал.

– Послушайте, ребята. Когда я скажу «пошли», мы побежим к этому зданию изо всех сил.

Мы подготовились.

– Пошли!

Мы бежали туда на последнем вздохе и сразу же скрылись внутри здания. Отсюда были хорошо слышны звуки боя снаружи. Поблизости взрывались гранаты.

Немного отдышавшись, мы оглянулись вокруг. Огромные трансформаторы стояли на первом этаже. Подвала не было. Мы осторожно поднялись по лестнице на второй этаж. Там тоже стояло какое-то непонятное оборудование.

Отсюда прямо впереди была видна Волга, а налево – ближайшая к ней улица, что тянулась параллельно реке. С высоты примерно пяти метров мы могли наблюдать за территорией, занятой противником. По диагонали налево от нас раскинулась обширная пустынная площадь. Она была размером примерно 200 метров. Примерно посередине последней трети площади, ближе к реке, стоял памятник. За ним, на самом берегу реки, тянулся ряд одноэтажных жилых домов. Я не мог разглядеть, что находилось по ту сторону от тех домов. Однако с этой позиции мне была видна река, которую русские называли «матерью русского народа», вплоть до ее противоположного берега.

Слева до нас доносился яростный огонь оборонявшихся русских. Он велся приблизительно с того же уровня, на котором мы теперь находились. Обороняющиеся вели огонь и со стороны реки против 6-й роты и правого фланга моей роты.

Осторожно, чтобы остаться незамеченными, мы вели наблюдение за всем, что могли разглядеть через бинокли.

Меня позвал Павеллек:

– Герр лейтенант, слева от нас, примерно в 150–200 метрах, на втором этаже обнаружены русские!

Я посмотрел в указанном направлении в свой бинокль: он был прав. Через большую дыру в стене я видел, как русские солдаты несли вверх по лестнице ящики с боеприпасами. Они попали в поле моего зрения всего на пару секунд. Очевидно, там находилась лестничная клетка, по которой они сновали взад-вперед, вверх и вниз.

Предположительно там располагалась группа солдат, которые оказывали нам серьезное сопротивление и доставляли большое беспокойство нашему левому флангу.

– Жушко, винтовку!

Я осторожно выглянул наружу, чтобы иметь обзор для ведения стрельбы со своей закрытой позиции. Пришло время сделать свою работу. Теперь нужно сохранять спокойствие. Я тщательно прицелился и правым указательным пальцем выбрал свободный ход курка. Вот появилась цель, я потянул спусковой крючок, пуля вылетела с грохотом – в яблочко! Перезарядил оружие, продолжая наблюдать.

В это время мои солдаты из управления роты во все глаза следили за площадью. Теперь, когда эффект неожиданности прошел, все для нас будет сложнее. Время от времени я на доли секунды ловил в прицел через разлом в стене силуэты вражеских солдат. Потом они исчезали.

Поскольку я каждый раз делал лишь один выстрел, противник мог только гадать, где, в какой норе я затаился. Так мне повезло три или четыре раза. Вдруг на лестничном пролете появились сразу пять или шесть вражеских солдат. Еще один выстрел и одно попадание. После этого никакого движения на лестнице.

Откуда так внезапно появлялись все эти солдаты?

Неожиданно прибыл лейтенант Вайзе, командир взвода 13-й роты. Он должен был действовать в качестве наводчика нашей артиллерии.

Командир батальона приказал ему доложить мне об этом.

С этого здания трансформаторной станции перед нами открывался великолепный обзор. Оно стояло как бы отдельно, но в то же время его фасад стоял ровно в ряд с фасадами других зданий, прилегавших к площади с запада.

Я согласился с Вайзе, что мы могли бы отсюда направлять огонь наших орудий. Уже вскоре первые наши снаряды легли за насыпью у реки, что свидетельствовало о хорошей работе передового поста артиллерийских наблюдателей, дававших верные координаты для ведения стрельбы. Огонь артиллерии направлялся по радио. Мы не могли наблюдать за результатами, так как цели находились в мертвой зоне за набережной. Когда противник находил цели на наших позициях, с этого направления следовал пулеметный или минометный огонь. Минометный огонь противника все еще был довольно эффективным. Минометы располагались где-то за набережной. Они ставили огневую завесу перед нашим передним краем. О том, насколько действенным был огонь артиллерии с другого берега Волги, было трудно судить, так как снаряды падали далеко в нашем тылу. Скорее всего, противник пытался подавить позиции нашей тяжелой артиллерии.

Несмотря на весь огонь, который мы сумели вызвать с нашей стороны, нам не удалось за последний час продвинуться вперед ни на метр.

Солнце уже находилось почти на юго-западе, его лучи отражались от текущих вперед вод Волги. Они вызывали блики при наблюдении через бинокль.

Наш командир прислал ко мне и наводчика, который вскоре уже передавал по радио данные своей батарее, включившейся в общий «концерт».

В перерывах между выстрелами мы внимательно обследовали окрестности. Вдруг я увидел русского солдата, очевидно посыльного, который бежал через открытое пространство на дальнем крае большой площади. На нем был надет незастегнутый зеленый плащ, что развевался от ветра позади солдата.

Я схватил винтовку. Отсюда сверху я мог предугадать траекторию его дальнейшего пути. Дистанция была примерно 200–250 метров.

Солдат уже почти наполовину пересек площадь. Наверное, он направлялся в то место, где совсем недавно я с успехом вел борьбу с его товарищами (а может быть, успело пройти уже несколько часов?). Моя кисть застыла неподвижно после того, как я поймал цель на мушку и согнул указательный палец. В голове не должно быть никаких мыслей, сердце не должно стучать. Силой удара солдата сбило с ног и швырнуло на землю.

– Это за Гроссмана! – сказал я про себя, хотя мне и хотелось, чтобы этот неизвестный вражеский солдат остался в живых.

Если не произойдет чуда, нам, скорее всего, придется, несмотря на все усилия, оставаться на месте. Противник оказывал упорное сопротивление. Но нам, атакующей стороне, нужно было идти вперед. А противник не мог позволить себе оставить позиции. Было бы безумием попытаться при дневном свете преодолеть гигантскую пустынную площадь. Однако это означало всего лишь то, что нам придется сделать это в темноте. Отражение клонившегося к закату солнца залило все вокруг розовым цветом. Вдруг Павеллек указал налево:

– Посмотрите, герр лейтенант, что это делают наши соседи слева?

Я посмотрел туда. Наши соседи из 171-го разведывательного батальона пробивались вперед. Вот они зажгли первую дымовую шашку.

Несколько таких шашек неожиданно создали плотную завесу дыма, целое облако, которое медленно двигалось, влекомое вперед силой ветра, к моему сектору, скрывая нас от наблюдения противника. Теперь и мы были в деле!

– За мной!

Мы ринулись вниз по ступеням, забыв обо всех мерах предосторожности.

– Жушко, беги к Диттнеру! Он должен быть готов немедленно выступать. Я пойду с взводом Роттера!

Нельзя было терять ни минуты. Мы находились в облаке плотного тумана, за который должны были благодарить своих товарищей слева. Нужно было воспользоваться этим.

Я скомандовал вправо и влево:

– Солдаты, вперед, марш, марш!

Мы изо всех сил рванули вперед. На бегу мы стреляли из винтовок и автоматов. Наш неожиданный рывок вперед увлек за нами некоторых солдат из соседних подразделений. Справа, где находился лейтенант Фухс, также можно было услышать шум движения. При этом мы ничего не видели!

Под прикрытием дымовой завесы, которая постепенно становилась тоньше, но, к нашему счастью, двигалась в нужном нам направлении, к Волге, мы вышли к краю насыпи. Мы буквально бежали в неизвестность.

Русские были ошеломлены. Возможно, они решили, что это был отравляющий газ. После небольшой рукопашной у развалин какого-то маленького здания, где нам пришлось применить ручные гранаты, мы овладели верхней стороной насыпи.

Как я был рад, что наш сосед слева воспользовался этими дымовыми шашками. Мы были рады тому, что они дополнили наше собственное оружие. Самим нам и в голову не пришло применить дымовые шашки. Тот, кто сделал это, заслуживал медали.

Теперь у нас было явное преимущество. Наш противник сидел где-то внизу, между насыпью и берегом. Нужно было только закрепиться здесь, чтобы не допустить возможности неожиданной контратаки.

Тем временем стало совсем темно. Как же мы ошибались: между нами и рекой находилась полоска земли шириной примерно 10 метров, в то время как, по моим оценкам, ее ширина составляла 80–100 метров.

Прямо вдоль насыпи находилась железная дорога. Я понял это, когда различил внизу, под нами вагоны, груженные пушками, танками и другой военной техникой. Теперь я видел, какой длины был эшелон под нами. Я подумал, что, возможно, эта железнодорожная линия осталась вне внимания наших люфтваффе.

Теперь КП моей роты располагался в массивном здании прямо на передовых позициях. Завтра рано утром нам предстоит тщательно и как можно скорее зачистить от противника территорию, лежащую перед нами. Передовые наблюдатели вернулись в свои подразделения. Наши товарищи справа и слева от нас также расположились в верхней части насыпи.

Появился мой друг Йохен в сопровождении Марека.

– Добрый вечер, Берт.

– Добрый вечер, Йохен. Хорошо, что вы пришли. Это избавит меня от необходимости писать рапорт командиру. Просто сделайте необходимые пометки.

– С удовольствием, мой дорогой друг.

Я описал адъютанту события дня на своем участке. Я рассказал о том, как огромная площадь показалась нам почти непреодолимым препятствием, о том, как неожиданно поставленная нашими соседями слева дымовая завеса буквально в последние секунды позволила нам вырвать победу.

– Послушайте, Йохен. Прежде в моем распоряжении никогда не было такого количества артиллерии: 13-я рота, тяжелая артиллерия полка, а ближе к полудню – еще и армейская артиллерия. Эти люди немедленно распознавали, в чем причина образовавшейся заминки, и сразу же сообщали об этом по радио. Завтра мы первым делом узнаем, какой ущерб был нанесен противнику в так называемой «мертвой зоне», что находится под нами.

– Ну, майор Вайгерт отправил всех этих людей к вам, потому что вы в течение вот уже трех дней находились на острие удара и все эти дни добросовестно добивались выполнения поставленной вам задачи, согласно замыслу.

– Но ценой каких потерь! Сейчас на месте командиров рот находимся мы, славные взводные командиры. Если вскоре не прибудет пополнение, я не знаю, как мне дальше управлять моей толпой. А еще нам нужно пару дней абсолютного покоя, чтобы после отдыха снова стать похожими на людей. Жушко!

– Герр лейтенант!

– Мы получили полные данные о потерях за сегодняшний день?

– Яволь! У Роттера двое раненых, у Ковальски один тяжелораненый. У Диттнера еще двое. Сейчас нас всего тридцать два человека.

Лейтенант Шулер сделал несколько заметок, а потом спросил:

– Можете выделить мне посыльного, чтобы он проводил меня в 6-ю роту?

– Конечно. Вильман, проводите господина лейтенанта к лейтенанту Фухсу.

– Яволь, герр лейтенант!

– Ну, берегите себя, Йохен. Когда завтра обстановка здесь прояснится, я сразу же доложу.

– Данке, Берт, тогда до завтра.

Полевая кухня, как всегда, сработала четко. Ее подогнали на площадь, где поставили в укрытие. Неметц привез нам наши порции. А вскоре появился и он сам с нашим гауптфельдфебелем.

– Ну как, Михель, с вами все в порядке?

– Яволь, герр лейтенант, в обозе все обстоит нормально.

– Нам доставили почту?

– Яволь, почта прибыла.

– Я надеюсь, что завтра мы все здесь закончим. Батальон должны отвести отсюда, и тогда, я думаю, у нас будет пара дней отдыха. Приготовьте все, чтобы мы могли помыться и побриться. Портных, ремонтников, парикмахеров. У всех у них будет полно дел. Впрочем, здесь нет для вас ничего нового.

Михель в ответ ухмыльнулся, будто хотел сказать что-то типа: «Сами знаете, мы уже старые, стреляные волки».

Я понимал это и тоже усмехнулся в ответ.

Снаружи доложили, что полевая кухня готова к отъезду. Михель отправился на выход.

Над огромным городом снова повисла тишина. Лишь кое-где слышались отдельные пулеметные и автоматные очереди.

Комната, в которой мы провели ночь, была лишена домашних удобств. Оконные рамы отсутствовали. Здесь же собрались и наши медики.

Поев, я устроился на носилках. Как обычно, мой стальной шлем лежал рядом с головой, как и автомат. На этот раз у меня было даже одеяло. Вскоре я уже крепко спал.

Я проснулся оттого, что почувствовал почти на бессознательном уровне, как меня будто что-то ударило по голове. Я не знал, сколько же я проспал. Где-то что-то происходило, но что и где?

Вокруг меня все было тихо, помещение было погружено в темноту. Над головой слышался гул русских «швейных машинок», которые, как обычно, безнаказанно сбрасывали свой груз легких бомб.

Теперь я сумел привести свои мысли в порядок. Я чувствовал боль в голове и, нащупав руками больное место, понял ее причину: небольшая рваная рана.

Я поднялся и разбудил товарищей. Мы зажгли лампу. Теперь все мне стало ясно: бомба с одной из тех русских машин попала в нашу временную казарму. Взрывной волной оторвало часть потолка, который нависал в четырех метрах надо мной. Кусок диаметром примерно 30 сантиметров упал на уровне головы рядом с носилками, где я лежал. Обломок размером с кулак попал мне в голову.

Наш унтер-офицер санитарной службы Пауль промыл мне рану и перевязал голову.

Мои товарищи поздравили меня, что я так удачно легко отделался. Да, несмотря ни на что, на мою долю все же выпала улыбка фортуны. Больший обломок запросто проломил бы мне череп. После этого я уже не мог уснуть. Голова ныла, но она была на месте, и я готов был действовать дальше.

Те проклятые «швейные машинки» по ночам действовали совершенно свободно. В дневное время они не совершали вылетов. Эти тихоходные самолеты пролетали на малых высотах над передовыми позициями и разбрасывали бомбы без всякой системы. Мне только что пришлось на собственном опыте убедиться в том, что иногда им удавалось добиваться некоторых успехов.

Я снова улегся на носилки и стал размышлять о том, как в такие времена твоя судьба может порой буквально висеть на волоске. Я был убежден, что последний час каждого человека предначертан Господом. В то же время я понимал, что имел в виду, когда сказал: «Не нужно, чтобы я просто жил, нужно, чтобы я выполнил свой долг!»

27 сентября

Привезли кофе. Вскоре должен прийти рассвет нового дня. Надеюсь, он не будет слишком трудным, потому что всем нам нужно отдохнуть и восстановить силы. Один за другим подошли мои друзья Ули Вайнгартнер, лейтенант Фухс и обер-фельдфебель Якобс. Они узнали о моем несчастье и теперь были рады, что несмотря ни на что, мне повезло. У всех нас сложилось общее мнение, что теперь у противника мало шансов нанести нам существенный ущерб и с наступлением дня мы возьмем его чуть ли не голыми руками. Тем не менее в любой день осторожность – прежде всего.

Солнце начинало светить ярче. Я уже не лежал на носилках. Взяв бинокль, я пытался разглядеть прибрежную территорию, что раскинулась ниже. Товарный состав, который я видел вчера вечером, оказался невероятно длинным. Отсюда я не мог разглядеть его начало. Было невозможно оценить, сколько же трофеев находится на этом поезде. Танки, грузовики, трактора, орудия и другая техника – все это было загружено на открытых вагонах. Я попытался посмотреть дальше и рассмотреть, что происходит на краю берега.

За небольшим пятнышком земли, уходящим в реку, что-то двигалось.

– Жушко, посмотрите туда, на этот клочок. Что вы там видите?

Павеллек стал внимательно всматриваться в бинокль:

– Это русские, герр лейтенант, целая группа.

И я подумал так же.

– Пойдемте, Жушко, пойдете со мной. Неметц, Диттнер и Роттер прикроют нас пулеметным огнем.

Мы сползли вниз на набережную, нырнули под вагоны и направились к тому пятачку земли.

Я едва понимал, что я вижу: группа русских солдат, столпившихся на самом краешке пятачка песчаного берега реки. Я насчитал не менее ста человек. Они были безоружны. Они увидели, как мы подходим к ним, и дружно подняли руки.

Между нами оставалось около 30 метров земли. Накатывающие волны Волги лизали мне сапоги. Я заметил это только тогда, когда носки и сами ноги промокли.

– Спросите, есть ли среди них офицеры.

Павеллек обратился к русским. Из толпы вышел человек, который сказал, что он офицер.

Я позволил ему подойти к нам. На вопрос, в каком он звании, офицер ответил, что он младший лейтенант, что он по профессии учитель. Офицеру было около 30 лет, и он поразил нас своим спокойствием и невозмутимостью. Когда Павеллек перевел мой вопрос о том, есть ли здесь еще офицеры, он ответил:

– Четыре офицера и два комиссара ночью переправились через Волгу на лодке.

С помощью Павеллека я дал понять младшему лейтенанту, что, как старший по званию, он несет ответственность за своих товарищей, попавших в плен. Солдаты должны подойти к нам строем в колонну по три, а затем по команде отправляться дальше. Младший лейтенант переговорил со своими товарищами. Они подошли и построились. Голова колонны уже двигалась, когда я заметил лежавшего на пятачке земли солдата. Павеллек отозвал четырех шедших последними солдат и приказал им забрать раненого.

Русские еще не достигли первого здания за площадью, когда их артиллерия открыла по нас огонь с другого берега Волги. Для тех, кто вел огонь, было нетрудно его корректировать, так как снаряды ложились как раз за колонной военнопленных.

– Эти ублюдки стреляют в своих собственных товарищей! – воскликнул Павеллек, и мне оставалось только согласиться с ним. К счастью, никто из пленных не был ранен. Всего их было 124 человека.

Мы вздохнули с облегчением. Теперь мы могли свободно двигаться дальше, так как противник перед нами был побежден.

Враг прекратил ожесточенно сопротивляться. Немногочисленные выстрелы артиллерии с другого берега Волги беспокоили нас гораздо меньше. Я отдал приказ старшему над управлением роты оставаться на КП, а сам отправился докладывать командиру батальона.

Я только успел пересечь пустынную площадь, которая так надолго задержала наше продвижение, как вдруг попался на глаза «папе Вайгерту». Майор в сопровождении посыльного направлялся прямо в нашу сторону. Не успел я отдать рапорт, как он прокричал:

– Мои поздравления, Холль! Вы и ваши солдаты действо вали превосходно. Я представляю вас к Рыцарскому кресту.

Майор приветствовал меня рукопожатием и кивнул моему посыльному Неметцу. Вайгерт осмотрел поле вчерашнего боя. Я ответил на его вопросы. После этого мы оба отправились на КП моей роты.