28–29 сентября

Два дня отдыха для нас, пехотинцев, были отдыхом только по названию. В противоположность с днями боев, когда мы в любой момент могли вступить в контакт с противником, теперь для нас действовали другие приоритеты – мероприятия, которые было необходимо выполнить, если мы не собирались отправиться к псам. В первую очередь это была личная гигиена, душ или помывка, бритье, стрижка. По возможности мы меняли нижнее белье и чинили обмундирование. Прежде всего остального, что было самым важным для тех, кто действует в пешем строю, мы должны были почистить оружие и пополнить запас боеприпасов. Для этого были назначены специальные солдаты из обоза, поскольку они обладали нужным опытом: портных, сапожников, парикмахеров, оружейников и т. д. Была роздана почта из дома, собраны и отправлены письма домой. Кроме того, нужно было озаботиться бумажной работой, которая не могла быть выполнена в ходе боев: доклады по личному составу, запросы и т. д. Это было поручено «ротной мамочке» гауптфельдфебелю, который должен был предусмотреть, чтобы все было выполнено по уставу.

Снаряды противника с другого берега Волги редко падали в нашем секторе. Почти не ощущались действия вражеской боевой авиации, не считая «ночных кофемолок». А боги погоды все еще были добры к нам.

Небо не было затянуто облаками уже несколько дней, если не считать рукотворных облаков, создаваемых нашей военной техникой. Эти облака представляли собой огромные серо-черные завесы дыма, окутывающие город. Самыми плотными они были к северу от нас, откуда можно было слышать звуки боев. Основные операции люфтваффе также проходили над тем сектором. Там самолеты сбрасывали свои бомбы со смертоносной начинкой. С расстояния примерно 6 километров от нас мы видели, как железные балки взлетают в воздух, будто сломанные спички.

На совещании командиров рот, возглавляемом нашим командиром батальона, которое прошло вчера, мы абсолютно ясно дали понять, что с нынешней численностью рот мы были слишком слабы, чтобы быть использованными в наступлении. Это было очевидно и для нашего командира, и мы надеялись, что до того, как мы снова будем брошены в бой, получим пополнение.

Я сидел под бритвой «фигаро», как мы в шутку называли ротного парикмахера. Он как раз закончил стричь мне волосы, когда Марек вручил мне приказ из батальона, где говорилось, что завтра полк будет поднят и переброшен в другой сектор. В приказе командира батальона были подробности о времени выхода, порядке на марше для батальонов, а также порядке движения рот в батальоне.

После того как я закончил приводить себя в порядок, я со своим посыльным Неметцем отправился на батальонный КП. Первым, кого я там встретил, был батальонный адъютант мой друг Йоахим Шулер.

– Приветствую, Йохен!

– Сервус, Берт!

– Что там насчет «перевода на другой сектор»? Вы сами слышали вчера вечером на совещании и знаете это по нашим рапортам в полк, насколько слабы мы сейчас. Мы не сможем справиться даже с цветочным горшком с той горсткой людей, что имеем! Видите ли вы в этом хоть какой-то смысл?

Йохен попытался успокоить меня:

– В принципе вы правы, Берт. Мы также отправили по дробные данные в полк и в том же самом ключе. Тем не менее нас заверили, что мы лишь сменим другую дивизию, которая занимает позиции в городском районе Баррикады. Мы всего лишь должны будем удерживать позиции. На этот период наш полк будет передан в 24-ю танковую дивизию, а 389-ю пехотную дивизию выведут оттуда и используют на другом участке.

Я был настроен скептически. Если нас выведут из состава дивизии, в которой мы являлись значительным элементом, то кого будет в дальнейшем заботить, способны ли мы атаковать, или наш полк следует заменить на другую часть? Я выразил свои опасения командиру своего батальона майору Вайгерту. Он внимательно выслушал меня, кивнул в ответ в знак согласия и, продолжая внимательно смотреть на меня, наконец произнес:

– Послушайте, Холль, не стоит критиковать решения тех, кто стоит над вами. Мы получили приказ, и мы его выполним, как прусско-германские солдаты. Вам это ясно?

Я застыл по стойке смирно.

– Яволь, герр майор! Я лишь забочусь о своих солдатах.

Майор ответил, улыбнувшись:

– Мы все заботимся о них, Холль.

После того как меня проинформировали об общей обстановке, насколько в штабе батальона были в состоянии сделать это, я доложил, что готов выступать, и отправился назад в свою роту.

Гауптфельдфебель Михель, который находился при своей гуляшканоне, был уже в курсе того, что нам приказано выступать на следующий день. Наш обоз выступит позже и займет свое место где-нибудь за боевыми порядками батальона. За это отвечал батальонный казначей Кнопп. Оттуда он будет поддерживать связь с ротами.

– Михель, отправьте завтра как можно скорее в роту две повозки. Я не хочу, чтобы нашим солдатам пришлось нести на себе слишком много ненужных вещей. Они возьмут только самое необходимое, так как нам следует быть готовыми к любым сюрпризам. Все остальное поедет на транспорте.

Это хорошо, что у нас были эти небольшие деревянные телеги, называемые нами «панье». В каждую была запряжена пара косматых лошадок. Когда они вязли в дороге, то четы-ре – шесть мощных рук хватались за спицы колес и повозка снова оказывалась на дороге. Как же трудно в таких ситуациях приходилось нашим ротным «боевым машинам»! Они прекрасно подходили для Центральной и Западной Европы с ее прекрасной дорожной сетью, но здесь, на окраине Восточной Европы, они ни на что не годились. Состояние наших привыкших хорошо питаться лошадей значительно ухудшилось, так как мы не всегда могли давать им фураж, необходимый для поддержания их сил. Совсем по-другому дело обстояло с маленькими лохматыми лошадками: они были неприхотливы и продолжали хорошо справляться со своей работой. У нас не было особых проблем с кормом для них; кроме того, нашим «маленьким товарищам» этого корма требовалось меньше.

Согласно карте, расстояние по прямой от нашего нынешнего местонахождения до района Баррикады было менее 9 километров. Однако для того, чтобы перейти в новый район ведения боев и при этом избежать риска быть атакованными с тыла, нам приходилось делать большой крюк, что на самом деле подразумевало марш не менее 20 километров. Я снова уставился на карту. На самом юге города располагалась Ельшанка, откуда мои товарищи впервые вошли в Сталинград. Сейчас мы находились в устье реки Царица и должны были отправиться в северную часть Сталинграда к Баррикадам. Это будет чертовски сложно для нас, «кочевников полей».

30 сентября

Было все еще темно, когда прибыли два кучера с телегами «панье». У нас было полно времени, что позволило нам начать собираться не торопясь. Все то, что не было нам абсолютно необходимым в пути, должно было отправиться этим транспортом. Одна телега оказалась в распоряжении двух из трех наших взводов. Третий взвод и отделение управления моей роты воспользовались второй повозкой. Мое «оружие на особый случай» – заряды взрывчатки, русское противотанковое ружье и русский автомат – теперь должны быть под руками.

Двое наших «хиви», Петр и Павел, были прикреплены каждый к своей повозке. Они были рады, что идут с нами. Особенно они были рады и поражены тем, что все мы получали одинаковое питание.

Петр заявил Павеллеку:

– В Красной армии существуют пять различных норм питания.

Я не мог в это поверить. Ведь коммунисты считали себя «армией рабочих и крестьян»! (Очередные сказки. В любой армии, и в вермахте, существовали различные нормы для разных родов войск, для офицеров и генералов и др. – Ред.)

Теперь мы были готовы к маршу к назначенному месту рандеву рассредоточенным строем, чтобы уменьшить риск в случае атаки с воздуха. Телеги располагались в первой и второй трети нашей небольшой колонны. Несмотря на небольшую численность, подразделение растянулось примерно на 100 метров. Я с посыльными и Павеллеком шел в авангарде, а за тыл отвечал унтер-офицер Роттер. Около бывшей женской тюрьмы ГПУ нас ждал Йохен, чтобы переговорить со мной накоротке.

– Доброе утро, Берт.

– Доброе утро, Йохен.

– Вы можете продолжать марш. Только что прошла 5-я рота. У лейтенанта Вайнгартнера есть проводник, который точно знает дорогу.

– Кто идет за нами?

– Следующей идет 6-я рота лейтенанта Фухса, а потом – фельдфебель Якобс со своей 8-й ротой. Мы пойдем с 8-й ротой. Когда все подразделения начнут движение, мы с командиром поедем в голову колонны.

– Хорошо, увидимся позже.

– Да. Берегите себя.

Я поспешил назад к своей роте. К этому моменту мы шли вдоль железной дороги в направлении на север, к центру города. Звуки боя становились громче. После взрывов поднимались самые большие темные грибовидные облака дыма. Если смотреть налево, в сторону железнодорожной насыпи, или на разрушенные здания справа, то наш маршрут можно было почти с точностью описать так: он буквально напрашивался на то, чтобы нас разнести на куски. Идеальная цель для атаки с воздуха. К счастью, в дневное время мы ни разу не видели в нашем секторе вражеской авиации. Мы поддерживали визуальный контакт с хвостом колонны 5-й роты перед нами. Тем самым мы были избавлены от бремени обращать особое внимание на маршрут своего движения.

Мимо нас на мотоцикле с коляской проехали майор Вайгерт и лейтенант Шулер. Навстречу нам двигались какие-то тыловые подразделения со своим транспортом; они не входили в состав 94-й пехотной дивизии. В тыл также пытались проехать на пониженной передаче несколько грузовиков.

Но что это? Впереди колонна разделилась направо и налево. Вдоль дороги ударили авиационные пулеметы и пушки. Я проорал во весь голос:

– Авиация противника атакует с фронта! Занять укрытия!

Однако мои товарищи, как и я, уже узнали о самолетах. И теперь, пока я еще выкрикивал свой приказ, старались как можно скорее нырнуть в укрытия.

Весь эпизод продлился всего несколько секунд. Я как будто побывал в ночном кошмаре. Мы вышли из него с двумя раненными осколками снарядов авиапушек. К счастью, их раны были очень легкими и требовали лишь перевязки в полевых условиях. Оба остались в подразделении. После короткого привала мы пошли дальше. Пострадали ли другие подразделения больше нас?

Направление марша изменилось: мы повернули с северного направления на северо-запад. Железнодорожная насыпь осталась далеко позади; теперь обзор стал лучше. Лишь иногда приходилось проходить мимо каменных зданий. Западная часть города почти полностью состояла из деревянных или глинобитных домов. Некоторые из них все еще стояли, однако большинство можно было опознать только по торчащим трубам печей. Остальное сгорело и обрушилось.

Примерно к полудню мы пересекли большой глубокий ров, а за ним – древний оборонительный вал.

Этот ров (и вал) на наших картах был обозначен как «татарский вал». Я не знал, к какому историческому периоду он относится, но, если бы у меня была возможность, я обязательно что-нибудь разузнал бы об этом.

Мы перешли еще через одну железнодорожную ветку, проходившую примерно в направлении с востока на запад. Похоже, она тянулась из центра города. Перед нами теперь было еще одно кладбище печных труб, а также несколько частично разрушенных избушек. Скорее всего, это был жилой район Красный Октябрь. Теперь мы двигались почти строго на север. Шум боев раздавался со стороны Волги, то есть правее и также левее.

Даже с учетом молниеносной неожиданной атаки русских штурмовиков нам все равно повезло.

Поскольку местность здесь несколько идет под уклон в сторону города и Волги, мы могли прямо на марше наблюдать за ковровыми бомбардировками силами нашего люфтваффе. Главными целями авиации были заводы «Красный Октябрь» и «Баррикады».

Несмотря на всю ожесточенность сопротивления противника, я был убежден, что наша 6-я армия сможет взять город. Мы должны захватить его прежде, чем изменится погода.

Ко мне подъехал на мотоцикле с коляской адъютант батальона лейтенант Шулер.

– Алло, Йохен, какие новости?

– Привет, Берт. Я привез вам приказ с подробностями, какие позиции вам следует занять. Мы вышли на западную окраину завода «Баррикады». Мы будем там примерно через четверть часа. Вас ждет посыльный 3-й роты 544-го пехотного полка, чтобы ввести в курс дела. Смена произойдет после того, как стемнеет. – На мотоцикле лейтенант Шулер отправился в следующую роту.

С учетом перерывов в марше и вынужденных задержек мы находились в пути уже восемь часов. В развалинах возле бывшего жилого массива немногочисленные солдаты 7-й роты быстро «растворились», то есть, другими словами, нырнули в укрытие.

Рядом находился командир моего батальона. Я отдал ему рапорт.

– Итак, Холль, с вами все в порядке?

– Яволь, герр майор. Кроме нападения с воздуха сегодня утром, мне не о чем доложить.

– Всем нам тоже повезло. Вскоре после того, как мы прошли место, где находилась ваша рота, мы слышали, как самолет атакует колонну позади нас. Мы прошли невредимыми.

– Могло бы быть по-другому, господин майор. Нашему батальону действительно повезло.

Майор Вайгерт подал сигнал посыльному, ожидавшему поблизости в укрытии.

– Этот ефрейтор проводит вас с солдатами в свою роту, но сначала нам придется дождаться темноты. Противник не должен знать, что прямо напротив него войска отводят с фронта. Вся операция по замене 544-го пехотного полка на переднем крае с занятием его позиций нашим полком должна быть выполнена этой ночью. Вы получите подробные разъяснения того, что происходит на передовой, и все данные о противнике в вашем секторе от командира 3-й роты 544-го пехотного полка. Позднее получите дальнейшие указания. До этого находитесь на этих позициях.

Я отсалютовал и вернулся к своей роте. Проводник последовал за мной. В это время взводы и отделение управления роты разгрузили с повозок боеприпасы, пулеметы, легкие минометы и все остальное, что нам было нужно для боя. Теперь мы были полностью боеготовы. С наступлением темноты построились в колонну. Солдат предупредили не шуметь и разговаривать только при необходимости.

Этот жилой район занимал примерно один квадратный километр и вплотную примыкал с запада к окраине Сталинграда. С юга на север и с запада на восток тянулись под прямым углом просторные улицы. В садиках перед почти каждым деревянным домиком все еще зеленели кусты, даже перед теми из них, от которых остались одни развалины. Мы дошли почти до окраины жилого района, когда наш проводник свернул направо. Мы прошли через небольшой сад к на вид совсем не тронутому войной деревянному дому, расположенному за передовой. Мои солдаты, сохраняя строй, остановились в ожидании дальнейших указаний. Старший отделения управления роты последовал за мной. КП 3-й роты 544-го пехотного полка располагался в подвале этого деревянного здания. После краткого представления друг другу мы сразу же перешли к делу. Первым заговорил обер-лейтенант Баумле:

– Герр Холль, здесь действуют русские снайперы. Мы здесь уже более недели и в первые несколько дней понесли серьезные потери. В основном они стреляют в голову. Предупредите своих солдат быть чрезвычайно осторожными, чтобы с вами не произошло того же.

Я поблагодарил его за совет, а потом спросил:

– Герр обер-лейтенант, не могли бы вы подготовить для меня примерный план местности, чтобы я смог сориентироваться, когда рассветет?

– Я уже сделал это. Вот он. Смотрите: мы находимся здесь, на углу вот этой улицы. Это центральная улица комплекса зданий. Она ведет прямо в город через завод «Баррикады». Перед заводом – я обозначил это вот здесь – находится хлебозавод. Отсюда налево располагается силикатный завод. Наш участок фронта находится примерно в 30 метрах отсюда, прямо напротив нас. Он проходит по открытой прямой улице примерно 40 метров шириной, что отделяет город от занимаемого нами жилого района. Русские находятся в зданиях на другой стороне.

До них примерно 80 метров. Наши посты расположены на углу улицы примерно в 40 метрах напротив нас.

Границей нашего участка является улица, по которой вы прибыли. Разграничительная линия с соседом справа находится примерно в 200 метрах отсюда. Я расположил свой КП здесь потому, что этот перекресток требует особого внимания.

Павеллек и оба моих посыльных внимательно прислушивались к разговору.

– Вильман, мне нужны здесь командиры взводов.

Вильман повторил приказ и поспешил наружу.

– Герр обер-лейтенант, у вас есть люди, которые могли бы нас проводить?

– Разумеется. Мои солдаты ждут вас с нетерпением. Этой ночью нам придется покрыть несколько километров.

Собрались командиры взводов моей роты. Я ознакомил их с обстановкой и показал им составленный для нас обер-лейтенантом Баумле план местности.

– Диттнер, вы отведете своих людей сюда и займете позиции напротив КП. Ковальски, вы смените товарищей в центре, а вы, Роттнер, возьмете на себя правый фланг и обеспечите связь с 5-й ротой лейтенанта Вайнгартнера. И будьте крайне осторожны в дневное время. Здесь действуют вражеские снайперы.

Командиры взводов в сопровождении проводников вышли.

– Герр обер-лейтенант, как здесь в общем обстоят дела в последние несколько дней?

– Помимо потерь от снайперского огня в первые три дня, нам в общем повезло. «Сталинские органы» («Катюши». – Ред.) интенсивно обстреливают один или два раза в день. Обычно это либо двенадцать, либо 24 выстрела. Успехи противника равны нулю. От этого огня у нас не было потерь. Это больше обстрел площадей: иван не может прицеливаться. Мы быстро привыкли. У этих снарядов низкая проникающая способность, они взрываются сразу же при попадании. Они меняют огневые позиции, так как «органы» теперь стали моторизованными и русские сразу же по окончании стрельбы переезжают на новые. Можно наблюдать, как снаряды несутся с воем. Некоторые слабонервные просто не могут выдержать звуков разрывов. Вам кажется, что мир перевернулся вверх дном, особенно когда выпущен залп из 24 реактивных снарядов. Но проходит время, и к этому тоже привыкаешь.

Обер-лейтенант Баумле попрощался, пожал мне руку и пожелал нам с солдатами всего наилучшего. Я поблагодарил его и в ответ пожелал ему того же.

После того как мы устроились в подвале, я взобрался вверх по деревянной лестнице и вылез через люк в жилое помещение. Под покровом темноты я мог без риска подойти к окну и понаблюдать за тем, что происходит у противника. Мало что можно было разглядеть. То там, то тут в небо взмывали сигнальные ракеты. В нашем секторе было спокойно.

В деревянном доме было всего одно помещение. Печь в центре делила его на две половины. В доме было четыре окна, два из которых смотрели на улицу со стороны фасада, а два других располагались по обеим сторонам строения. Дверь располагалась с задней стороны. Окна были заколочены досками, однако в них были вырезаны отверстия для наблюдения и стрельбы. Наши предшественники покрыли пол слоем песка толщиной 15–20 сантиметров. Таким образом, в некотором отношении КП был защищен от осколков бомб и снарядов или минометных мин. Если за это время ничего не случится, то наше нахождение здесь вполне можно будет считать сносным. Но кто знает, что принесет с собой следующее утро?

Я вернулся в подвал и улегся на сколоченную из досок кровать, которую прошлыми ночами использовал в качестве своего ложа мой предшественник. Поскольку у меня не было точных данных о противнике, а тот находился совсем близко к нам, я прилег, как обычно в таких ситуациях, положив рядом с собой стальную каску и ремень. Больше я ничего с себя не снимал: кто знает, что могло произойти.

1 октября

Ночь прошла спокойно. Если я не ошибаюсь, сегодня 1 октября.

Гауптфельдфебель Михель привез для роты пищу и горячий кофе. Поскольку было уже светло, я к этому времени успел побриться и умыться.

Унтер-офицер Павеллек отправил наверх обер-ефрейтора Вильмана для наблюдения за позициями противника. Поскольку у меня не было иных новостей от командиров взводов, я считал, что все было в порядке.

Я поднялся наверх, чтобы разобраться в обстановке с помощью плана, нарисованного моим предшественником.

Неметц продолжал наблюдение через бинокль.

– Что-нибудь видели, Неметц?

– Яволь, герр лейтенант! Через бинокль можно различить позиции противника в садах перед домами напротив. А за домами вырыты и замаскированы окопы, вход в которые находится с тыла. Я уже видел, как там мелькнуло несколько иванов, но это произошло очень быстро, и я успел рассмотреть лишь то, как мелькнули головы.

Я посмотрел туда, куда указывал Неметц. Он был прав. Противник окопался напротив нас и хорошо замаскировался. В следующую ночь наши солдаты при необходимости должны сделать то же самое.

Мой взгляд снова сосредоточился на Волге, со стороны которой иногда слышался огонь зениток. Были ясно видны белые облачка разрывов. Наши товарищи из люфтваффе снова были в гуще событий, так как сразу же последовали разрывы бомб. Немецкие самолеты парили в небе спокойно и неторопливо. Можно было также разглядеть невооруженным взглядом и сами падающие бомбы, так как небо, как и все прошедшие дни, было ясным. Потом было видно, как в небо вихрем взлетают различные предметы. И только после этого слышались звуки разрывов бомб. Когда ты наблюдаешь, как нечто подобное происходит всего в нескольких километрах, и тебе не приходится в этом участвовать, ты рад, что не оказался среди всего этого. Если бы сады и кустарники вокруг были побольше размером и давали бы большую защиту от наблюдения, у нашей стороны было бы больше возможностей замаскироваться. Здесь, на окраине города, «ярость войны» не была настолько безжалостной. Небольшие деревья, кустарник и высокая трава приятно радовали глаз.

Ожесточенные бои тем не менее не оставляли времени на ленивое созерцание. Нам следовало быть начеку каждую секунду, потому что беззаботность означала гибель или тяжелое ранение. Кажущийся мир был обманчивым. Несколько прицельных выстрелов со стороны противника подтвердило наличие у него снайперов. Но то, что могли делать они, могли делать и мы. Я приглядывал подходящее скрытое местечко, откуда завтра намеревался дать им свой ответ. Даже если у меня и не было винтовки с оптическим прицелом, я мог бы доказать, что вовсе не утратил умения метко прицеливаться после года службы.

Уже приближался полдень. Я развернулся к тылу и стал очень внимательно отмечать про себя наиболее важные ориентиры. Сосредоточив слух на завывании русского «органа», я посмотрел в нужном направлении. Снаряды «сталинских органов», или, как их называли русские, «Катюш», уже со свистом и шипением разрезали воздух вверху. Я едва успел залечь в укрытие, когда реактивные снаряды достигли наших позиций: бум, бум, бум… Казалось, этому не будет конца. Со всех сторон, то ближе, то чуть дальше, раздавались эти звуки: бум, бум, бум. Тем, кому не доводилось испытать этого прежде, казалось, что мир переворачивался под ним. Затем вдруг наступила тишина. Лишь постепенно гаснущие хвосты дыма после разрывов указывали места, куда только что упали снаряды. Нам повезло, что наши предшественники успели предупредить нас об этом. По моим оценкам, нам достался залп из 24 ракет. Лишь немногие приземлились у наших позиций; остальные упали далеко позади нас. Русские знали, где проходит передовая, и понимали риск, что при таком большом рассеивании от огня могут пострадать и их люди. Попадания мин, выпущенных из тяжелых русских минометов, были более опасными, поскольку в этом случае стрельба была прицельной.

А теперь скорее на улицу! Я одним броском перебежал через улицу и занял укрытие в саду. Затем я направился в сторону противника, где примерно в 50 метрах от меня стоял разбитый деревянный дом, который показался мне подходящим, чтобы послужить мне снайперской позицией. Мое чутье не подвело: полуразрушенные стены дома зияли проломами, но их остатки устояли. С чердака, который располагался на высоте четырех или пяти метров над землей, мне открывался хороший обзор на позиции противника. Мне хорошо было видно расположение его окопов. На чердак вел люк, который крепился с помощью петли. Ближайшее расстояние до вражеских окопов прямо по фронту от меня составляло не более 100 метров. Справа я имел обзор, позволявший мне вести наблюдение на глубину не менее 300 метров. Здесь я собирался завтра оборудовать себе лежку. Теперь можно было осторожно отправляться в обратный путь.

Когда я вернулся на КП, Павеллек вручил мне первое письмо моей жены, адресованное на место моей предыдущей службы в подразделение на центральном участке. Ну, по крайней мере, хоть что-то. С волнением и радостью я читал строчки, написанные моей любимой. Полевая почта была единственным, что позволяло нам поддерживать связь с нашими любимыми в далеком доме. Она давала возможность в письмах делиться с близкими тем, что нас волновало здесь, рассказывать им о наших впечатлениях.

Снаружи вновь послышались звуки «бум, бум, бум». Я насчитал двенадцать разрывов.

Неметц коротко заявил:

– Это было вечернее благословение, герр лейтенант!

Появился Марек. Стоя передо мной по стойке смирно, он доложил:

– Приказ командира: в 18.00 на батальонном КП состоится совещание.

– Данке, Марек, я понял. Что-нибудь еще?

– Нет, герр лейтенант. Только то, что утренние залпы вызвали некоторую растерянность. Нам нужно привыкать к этому.

Мы оба понимающе улыбнулись. Годы, проведенные рядом с моими товарищами, создали атмосферу, которую посторонние или те, кто не является солдатом, вряд ли способны понять. С одной стороны, я был старшим по званию, и это было фактом, но, с другой стороны, я был их товарищем по оружию, и мне приходилось действовать так же, как и всем им. Потому что каждый знал: без товарищей ты ничто. Такие взаимоотношения можно построить только тогда, когда ты постоянно ходишь рядом со смертью, что как раз и происходило со всеми нами. То, что каждый из нас испытывал больший или меньший страх, не играло роли: долг объединял нас в успехах и в неудачах, хотели мы этого или нет.

К 18.00 я в сопровождении Вильмана отправился на КП батальона. Как обычно, майор Вайгерт поздоровался с нами серьезно и с достоинством. Командиры трех других рот были уже на месте.

– Господа, я пригласил вас всех сюда, во-первых, потому, что это позволяет обстановка. Во-вторых, мне хотелось бы пролить некоторый свет на то, какова обстановка и силы противника за пределами участка нашего батальона. На настоящий момент весь 276-й пехотный полк отозван из состава дивизии и переподчинен 24-й танковой дивизии. Ранее (до ноября 1941 г. – Ред.) она называлась 1-й кавалерийской дивизией из Восточной Пруссии. Мы заняли позиции здесь, в северной части города, примерно в 2–3 километрах перед производящим артиллерийские орудия заводом «Баррикады». И эти позиции мы должны удерживать до поступления дальнейших указаний. В сравнении с последними днями боев это будет для нас, скорее, временем отдыха и восстановления сил. Правее от нас занимает позиции 203-й пехотный полк 76-й пехотной дивизии, левее – 544-й пехотный полк 389-й пехотной дивизии.

Мы, 276-й пехотный полк, действуем на участке 24-й танковой дивизии. И как я уже сказал, господа: позиции должны быть удержаны. Никаких разведывательных рейдов силами патрулей, так как наша нынешняя численность не позволяет нам действовать таким образом. В настоящее время мы не можем рассчитывать на прибытие пополнения. В лучшем случае из тыловых госпиталей вернутся легкораненые и больные после выздоровления. И я не могу сказать, как долго нам предстоит действовать в таких условиях. Это будет зависеть от того, насколько успешно будут действовать наши наступающие дивизии. Направление ударов наших бомбардировщиков говорит о том, что в настоящее время главный удар наносится в районе заводов «Красный Октябрь» и «Баррикады», что располагаются строго на восток от нас. При отсутствии особых обстоятельств доклады об обстановке ежедневно должны направляться в батальон к 18.00.

Все мы были рады предоставленной передышке. Идти в атаку всегда означает больший риск для наступающего. В обороне каждый может рассчитывать на то, что сможет действовать против врага из укрытия. Атакующий не может позволить себе демонстрировать признаки слабости. Все это было хорошо для моих молодых товарищей из Судет. После ада у реки Царицы они впервые получат передышку на этих относительно спокойных позициях.

После того как мы, командиры рот, обменялись впечатлениями, командир батальона отпустил нас. Когда мы с Вильманом вернулись на КП роты, там оказался гауптфельдфебель Михель, который отдал мне рапорт. Рота уже получила ужин. На линии фронта было спокойно. Как почти в любую ночь, вдоль линии фронта доносился гул – это были русские «швейные машинки». Ночь выдалась ясной, и все мы надеялись, что она пройдет тихо. Шум небольшого боя доносился лишь к юго-востоку от нас, оттуда, где располагался завод «Красный Октябрь».

2 октября

Сколько же я спал? Кто-то прокричал: «Тревога!» Я вскочил на ноги. Слово «Тревога» способно вырвать опытного солдата из состояния самого глубокого сна. Прямо напротив КП роты слышались винтовочные выстрелы. Затем открыл огонь пулемет, послышались взрывы ручных гранат, а затем последовали короткие очереди русских автоматов. Часовой снаружи доложил:

– Была перестрелка около подразделения Диттнера, очевидно, разведка противника правее или левее. Но сейчас ничего не происходит.

Наверное, он был прав, потому что выстрелы стихли так же внезапно, как и начались. Нависшая тишина внушала, пожалуй, вдвое большую тревогу.

Бросив взгляд на часы, я увидел, что было уже почти 6 часов утра. С посыльным Вильманом мы отправились к Диттнеру и его людям. До того как рассветет, у нас оставалось добрых два часа. Но и в темноте следовало соблюдать осторожность: ведь противник мог все еще находиться совсем рядом.

Диттнер был зол и ругался с характерным для уроженца Верхней Силезии выговором. Выслушав, что произошло, я понял причину.

– Черт, это стоило ему жизни. Он не хотел слушать своего товарища ефрейтора Кубаллу. Они оба находились в укрытии и вели наблюдение в своем секторе. Вдруг Кубалла заметил, что в его сторону что-то движется. Рядом с ним был молодой новобранец из Судет. Когда и он заметил движение, он выскочил из укрытия, чтобы схватить русского, но тот бросил прямо перед его носом гранату, и все было кончено.

– Кто это был?

– Рядовой Кернер.

– Вы забрали тело?

– Так точно, он лежит там, за развалинами. Унтер-офицер санитарной службы Пауль проследит, чтобы его отправили в тыл.

– Сколько там было русских?

– Четверо или пятеро, герр лейтенант. Кубалла говорит, что он попал в одного из них, но было слишком темно, чтобы узнать что-нибудь точно.

Я пребывал в грустной задумчивости. Неопытность стоила этому юноше жизни. Десять дней назад двое таких же молодых солдат поддались панике и убежали с позиций. Это не было простой трусостью. Просто юношам пришлось столкнуться с непонятным. Было недопустимо, чтобы их бросали в бой после всего лишь восьми недель солдатской подготовки. И здесь один из них лишился жизни из-за недостатка опыта, попытавшись доказать свою храбрость и покинув укрытие. Любой старик, то есть тот, кто обладает достаточным опытом фронтовика – возраст здесь ни при чем, – знает, что в таких случаях он должен дать противнику подойти поближе, а затем вступить с ним в бой из укрытия, особенно если дело происходит в темноте. Было настоятельной необходимостью, чтобы молодежь знала об этом.

Мне нужно было спешить. Я собирался претворить в жизнь свой план действий в качестве снайпера из засады. Мне нужно было занять позицию до рассвета, чтобы противник не обнаружил этого. Я предупредил Павеллека и обоих посыльных, чтобы меня беспокоили только в том случае, если произойдет нечто экстраординарное. Оснащенный биноклем, винтовкой с боеприпасами и двумя ручными гранатами – «яйцами», я отправился в путь и вскоре уже удобно устроился на своем наблюдательном посту.

Воспользовавшись темнотой, я расположился примерно в трех метрах позади двери на чердак и начал наблюдение. Соорудил упор для винтовки, чтобы повысить точность стрельбы. Если я увижу стоящую цель, то должен попасть первым же выстрелом.

Одним из самых неприятных для солдата является известие о том, что близко действует снайпер. Один выстрел – и одна цель поражена, и никто ничего не может понять. Откуда стреляли? Ведь стреляет каждый солдат обеих противоборствующих сторон.

Поскольку у меня было полно времени, я спокойно изучал местность, стараясь подольше наблюдать через бинокль за участками, на которых замечал движение. Я уже засек одиночные передовые посты на другой стороне улицы. А прямо перед моей наблюдательной позицией, примерно в 200 метрах и примерно в 100 метрах за передовой позицией русских располагался КП противника.

Я имел возможность наблюдать за участком траншеи длиной примерно 10 метров, который вел в отрытое русскими укрытие. Русские передвигались по нему через неравные промежутки времени. Позиция располагалась в районе фруктовых садов и была хорошо замаскирована. Это и должно стать для меня целью номер один. Расстояние составляло около 200 метров.

В качестве второй цели я наметил для себя пулеметное гнездо примерно в 100 метрах впереди, прямо напротив подразделения Диттнера.

Далее направо, примерно в 300–350 метрах, должен находиться колодец. Большая часть передвижений происходит около него. Он располагался перед участком моего соседа справа, и я назначил его целью номер три.

Со своей винтовкой 98К (которая никогда меня не подводила) я попрактиковался в наведении на цель и после некоторых дополнительных усовершенствований был наконец удовлетворен своим упором. После того как была установлена дистанция стрельбы, я мог приступать.

Понаблюдав еще какое-то время за местностью, я убедился, что противник, похоже, стал чувствовать себя в безопасности, поскольку его люди перемещались по участку в темпе, который мы, солдаты, называем «рысью 08.15». Мне будет несложно попасть с первого же выстрела, так как на упомянутом отрезке в 10 метров я мог видеть практически все тело врага.

Вот и показался один из них! Нет, он слишком быстро выскользнул из зоны поражения. Но ему, несомненно, придется вернуться назад. Теперь я был полностью сосредоточен. Прошло 10 или 20 минут? Я не заметил. На обратном пути с КП солдат двигался медленнее. Ход курка был выбран, мой палец медленно потянул спуск, выстрел потряс здание – попадание!

Цель номер два: я установил прицел на 100 метров. Наблюдательный пост пулеметной позиции был хорошо замаскирован. Только после того, как я долго понаблюдал за этой точкой через бинокль, я сумел разглядеть легкое движение головы.

Я тщательно прицелился на эту позицию, после чего посмотрел на нее невооруженным взглядом. Я видел ее и так. Я снова попрактиковался в прицеливании. Было бы легче стрелять через оптический прицел. Над головой я услышал завывание самолетов «Штука», круто пикировавших на заводы «Красный Октябрь» и «Баррикады» и освобождавшихся в пике от своего смертоносного груза. Но все это, как и шум боя вблизи и вдалеке, не могло отвлечь меня. Единственная мысль, которая владела мною в тот момент, была о том, чтобы поразить выбранную цель одним выстрелом. Даже «ежедневный привет» в виде разрывающихся снарядов «сталинских органов», которые падали на нашем участке, не заставил меня забыть о моей задаче. Глубокий вдох, задержать дыхание, а потом мягко потянуть спуск кончиком пальца. Я посмотрел в бинокль: цель была поражена. Несмотря на шум боя снаружи, я был уверен, что выстрел попал в цель.

Я быстро сделал несколько глотков из своей фляги, и настроение еще более улучшилось. Несмотря на то что было уже 2 октября, все еще было тепло. Погода снова оказалась к нам добра.

Для разнообразия я посмотрел через бинокль в направлении на оба завода. Там в голубое небо поднимались массивные грибовидные клубы дыма.

После таких рейдов должно произойти воистину нечто дьявольское, чтобы не дать нам захватить этот город, носивший имя самого «красного диктатора». Мне следовало признать за противником одно: он был чертовски упорен, иначе наши войска давно бы зачистили два или три мешка, образовавшиеся здесь, в северной части города.

Но думать обо всем этом было не моей заботой. Мы получали свои приказы и должны были ради нашего отечества выполнять их как можно лучше.

Судя по часам, мне было пора возвращаться на наш КП. Но прежде чем отправляться назад, я хотел поразить и цель номер три. Мне было понятно, что в цели на расстоянии 300–350 метров попасть было довольно сложно. Но я все же должен попытаться. Колодец, который я обнаружил в секторе своих соседей справа, конечно, не был им виден со своих позиций, так как русские не стали бы вести себя настолько нахально, активно перемещаясь напротив них. Погодите-ка, вон идут два человека. Они с ведрами в обеих руках направляются к колодцу. Теперь они застыли на месте, наполняя ведра. Это был благоприятный момент для моего третьего выстрела. Прицел выставлен на 300 метров, в прорезь мушки взят центр цели, затем – выбрать курок и осторожно потянуть за спуск. В ужасе оба русских бросились на землю, потом одним движением оказались в укрытии, но оба без ведер. Я промахнулся. Ну что ж, я не могу всегда выбивать их с одного выстрела! Я подумал, что мне все равно повезло, и теперь противнику будет не так легко поднимать здесь свое оружие. Я осторожно покинул свое укрытие наверху и заметил, что в желудке начало урчать. Я был голоден. Когда я прибыл обратно на свой КП, моему верному Павеллеку не о чем было докладывать. Он спросил меня о результатах моей утренней работы. Я стал рассказывать об этом ему и другим солдатам-наблюдателям. Было поразительно, насколько по-другому выглядели позиции противника отсюда. Имея на руках план, который я собственноручно начертил, находясь в своем убежище, мы сравнили его с тем, как выглядели вражеские позиции отсюда, с КП.

– Жушко, нарисуйте такой же план для каждого из командиров взводов, чтобы они сравнили его с результатами собственных наблюдений.

– Яволь, герр лейтенант!

– У вас есть что-нибудь из еды? Я голоден, как конь!

Вскоре я уже с удовольствием пережевывал свой ужин, полностью удовлетворенный тем, как прошел день. Позже, когда снаружи стемнело, я отправился на КП батальона, захватив с собой подготовленный днем план. Меня сопровождал Неметц. Я отрапортовал командиру батальона майору Вайгерту, который приветствовал меня рукопожатием. Здесь же присутствовал его адъютант и мой товарищ Йоахим.

– Итак, мой дорогой Холль, какие новости, что успело произойти на фронте?

– Я немедленно составил рапорт господину майору по поводу неудачной попытки русских осуществить разведку сегодня утром.

Командир кивнул в знак согласия.

– Причиной гибели молодого солдата Кернера следует считать его неопытность. Его товарищ ефрейтор Кубалла и представить себе не мог, что Кернер покинет укрытие, под защитой которого он находился. Но когда он обнаружил это, было уже поздно. Герр майор, нам действительно срочно нужно пополнение, но не юнцы, никогда прежде не имевшие дела с противником.

Майор Вайгерт посмотрел на меня серьезно.

– Мы уже говорили об этом всем, кому могли. К сожалению, здесь мы не можем ничего сделать, кроме как продолжать указывать на это командованию нашего полка. Я благодарю судьбу за то, что какое-то время от нас требуется лишь удерживать свои позиции на этом участке.

– Герр майор, я тоже не понимаю, как мы сможем атаковать с теми немногими людьми, которыми сейчас располагаем? Но пока мы просто держимся на своих позициях, удары ракетными снарядами относительно неэффективны.

Пользуясь планом, я доложил о своих наблюдениях и об успешных действиях в качестве снайпера. Командир внимательно выслушал меня. Когда я сообщил ему, что и завтра собираюсь заняться тем же, он предупредил, чтобы я был осторожным. Про себя я подумал, что его опасения за меня лишены оснований. Я вовсе не собирался платить за это своей жизнью. Моим девизом было: человек предполагает, а Господь располагает. Тем не менее стоило поберечься.

Мой товарищ Йоахим Шулер в нескольких штрихах обрисовал общую ситуацию, насколько он сам ею владел в сложившихся обстоятельствах. Другие части армии с севера и с юга увеличивали давление на полуокруженного противника. Загнав его на территории больших заводов и в прилегающие районы вдоль Волги, теперь они стремились уничтожить врага в образовавшихся мешках. Однако сопротивление врага было настолько ожесточенным, что нашим товарищам с большим трудом удавалось продвигаться вперед.

Я хорошо представлял себе, что происходило в течение последних нескольких дней, когда практически вся тяжелая техника с обеих сторон была сосредоточена в этом районе. И не без оснований. А сверху ежедневно наносили удары наши бомбардировщики.

Оставив своего командира и его адъютанта, я с Неметцем отправился обратно на наш КП. В нашем секторе все было спокойно.

10 октября

Мы находились на наших новых позициях уже целых десять дней. Можно было подумать, что весь тот ад, что творился в центре северной части города, примерно в 3–6 километрах от нас, почти не имел к нам отношения. Прокручивая в голове события последней недели, я вынужден был признать, что на нашем участке мало что успело произойти. Залпы «сталинских органов» по утрам и после полудня, то по двенадцать, то по 24 снаряда, стали нашими постоянными спутниками. В ответ вражеский КП, который я выявил со своей расположенной на возвышенности скрытой наблюдательной позиции, получил свое! Командир взвода тяжелых пехотных орудий лейтенант Вайзе направил ко мне артиллерийского наблюдателя. Я рассказал ему о цели. Вайзе не хотелось бросать свои «15-см чемоданы» (так окрестили его 150-мм снаряды) слишком близко к передовой. Он считал, что риск слишком велик, но я убедил его, что он оправдан. Перед тем как он отдал приказ открыть огонь, предупредили всех моих солдат. Когда с грохотом начали стрельбу тяжелые орудия, все они спрятались поглубже в укрытия. Когда ты знаешь, что к тебе летит снаряд, за его полетом можно проследить невооруженным взглядом. Вскоре после того, как лейтенант Вайзе по телефону передал команду на позиции артиллерии, послышался грохот выстрелов, к которому через несколько секунд добавился рев снарядов. В течение долей секунды они были ясно различимы в полете, потом сразу же стал слышен «бум» от их разрывов. В то же мгновение повсюду на землю и над нашими позициями посыпались осколки, обломки дерева и куски мусора. Нам понравился результат, и мы повторяли ту же операцию еще дважды после того, как совместно уточняли расположение обнаруженных целей.

Вайзе убедился в том, что подобные упражнения вполне возможны, если вовремя предупреждать о них наших собственных солдат.

Наш батальонный посыльный Марек получил осколок в каску, когда возвращался с батальонного КП ко мне. Шлем получил легкую вмятину, однако самому Мареку, слава богу, удалось избежать ранения. Часовым на позициях приходилось быть особенно бдительными. Мы не могли посылать вперед разведывательные группы, так как не имели для этого достаточных сил.

Погода продолжала быть такой же ясной и солнечной. Ветер подул с 8 октября, но на следующий день вновь было солнечно и ясно. Противник все еще появлялся перед нами в виде быстро мелькающих фигур, пропадающих так стремительно, что днем их совсем невозможно было разглядеть. Как я уже говорил, обе стороны опасались снайперов.

Как только позволяло время, я наносил визит на свою скрытую снайперскую позицию на чердаке.

11 октября

11 сентября слева от нас, с северного направления, послышались звуки тяжелого боя. Мы сразу же отметили это, поскольку шум битвы обычно слышался либо прямо по фронту, либо правее, то есть с востока или с юга.

А позавчера у нас появился «дезертир поневоле». Сорокалетний русский солдат заблудился в темноте и в результате явился на наши позиции вместе со своим противотанковым ружьем. К сожалению, у него при себе было всего пять патронов к ружью. Я объявил о своем эксклюзивном праве и на ружье, и на боеприпасы. Самого пленного отправили в штаб батальона.

В тот же день наши соседи слева отразили локальную атаку русских.

Вчера утром шел дождь. Это был мой первый дождь на этом месте. К полудню солнце снова сияло так, как будто погода здесь всегда была только такой.

Я получил из дома от жены два письма, датированные 15 сентября. Значит, было снова установлено прямое почтовое сообщение с домом.

14 октября

И сегодня, 14 октября, солнце было уже высоко в небе. Я, как часто это делал в последние дни, находился на наблюдательном пункте прямо над КП моей роты. Мне больше нравилось вести наблюдение из правого окна. Отсюда открывался лучший обзор на главный участок поля боя. С раннего утра самолеты Ю-87 «Штука» начали наносить удары. Налеты продолжались без перерывов один за другим.

Крошечные белые облачка, пляшущие вокруг атакующих самолетов, говорили о том, что зенитные орудия на противоположном берегу Волги не дремлют. Я был настолько поглощен наблюдением, что не обратил внимания на залпы артиллерии, которые противник произвел в нашу сторону из района хлебозавода. Когда Павеллек и Вильман закричали мне: «Герр лейтенант, „органы!“», было уже слишком поздно. Я услышал рев ракетных снарядов, и в тот же момент по моей каске застучали куски ближайшей дымоходной трубы. Осколки кирпича от печки ударили мне в плечо, руку и ногу. Меня бросило на землю. Наступила мертвая тишина. Я ослеп от дыма и пыли. А когда пришел в себя, быстро убедился в том, что не получил серьезных ранений. Открылся люк в подвальное помещение, где располагался КП. Я слышал, как старший в управлении роты воскликнул в полном изумлении:

– Святая Богоматерь, нам повезло! Все в порядке, геррлейтенант?

Он поднялся ко мне и критически осмотрел меня:

– Герр лейтенант, если бы вы не носили на голове свой дунсткюбель, с вами было бы кончено.

Я лишь кивнул и ощупал себя. Левое плечо ныло, два пальца левой руки были слегка ободраны, большой палец правой ноги болел – похоже, там образовался синяк. Мой стальной шлем, который солдаты прозвали «вонючий котелок», вновь доказал свою полезность.

Что же стало причиной этого хаоса и неразберихи? Я обошел печь и сместился в большую по размеру часть помещения. К этому времени дым успел рассеяться. Передо мной на засыпанном песком полу комнаты прямо над люком подвала лежало примерно 40 сантиметров металла – то, что осталось от реактивного снаряда. Снаряд влетел в комнату через переднее окно и, ударившись о пол, взорвался. Взрывная волна ушла рядом с левым углом переднего помещения. Теперь там зияла дыра, сквозь которую мы могли обозревать открытое пространство снаружи. Если бы между местом попадания ракеты и мной не было печи… удалось бы мне выжить под градом осколков тонкостенного снаряда?

Павеллек и Вильман успели быстро нырнуть в подвал. Люк рывком захлопнулся от удара взрывной волны, обоих сбросило вниз с лестницы. Мне оставалось только согласиться с Жушко: всем нам снова необыкновенно повезло.

– Жушко, продолжать наблюдение. Я пойду к медикам, чтобы те осмотрели меня.

Наш санитар унтер-офицер Пауль перевязал мне пальцы. Йод обжигал, но это надо было сделать, чтобы избежать воспаления, что было бы хуже. Плечо болело, но я мог двигать им. Я был рад, что избежал худшего. Пауль протянул мне свою флягу, где плескался шнапс.

– Выпейте немного, герр лейтенант, станет легче.

Хотя я и не любил этот огненный напиток, но наклонил к губам емкость с пойлом и, отпив, поморщился:

– Спасибо, Пауль, теперь мне лучше.

– Герр лейтенант, может быть, вам стоит показаться батальонному доктору?

– В этом нет необходимости, Пауль. Несколько царапин скоро заживут, а вы хорошо знаете свое дело.

Для того чтобы немного отвлечься, я сел отвечать на последние несколько писем жены и рассказал ей о своих новостях. Естественно, письмо я постарался составить так, чтобы напрасно не волновать супругу и родственников.

Ближе к вечеру появился наш гауптфельдфебель, который поздравил меня с моим сегодняшним везением. Михель забрал с собой ежедневный рапорт командиру батальона. Павеллек доложил мне, что во взводах все в порядке. Вечером я остался на КП и постарался пораньше лечь спать. У меня не было желания ни о чем думать.

15 октября

– Герр лейтенант, проснитесь! – перебил меня Павеллек.

Я мгновенно проснулся:

– Что случилось, Жушко?

– Иваны отправили разведгруппу к нам на правый фланг. Сейчас все снова в порядке. Унтер-офицер Роттер захватил в плен одного русского. Он снаружи. Я уже допросил его. Иван говорит, что с ними были сержант и еще шесть солдат. Один из группы ранен. Всем удалось удрать, за исключением пленного. Задачей группы было захватить одного из нас.

– Приведите его сюда.

Павеллек привел русского. Это был молодой парень, который без страха смотрел мне в лицо. На его одежде был значок, и я спросил его, за что он получил его. Парень ответил, что является комсомольцем. Мне все это было давно знакомо: солдат входил в молодежную организацию «красного царя», так же и я сам пять лет состоял в молодежной организации Гитлера.

– Жушко, отведите его на КП батальона.

– Слушаюсь, герр лейтенант, на батальонный КП.

Я не мог больше думать о сне, поэтому побрился и умылся. Никогда не знаешь, когда еще для этого представится возможность.

Взглянул на часы: до рассвета было еще примерно три часа. До этого могло произойти что угодно, но я считал это маловероятным. Разведгруппа противника заставила нас насторожиться, и иваны прекрасно понимали это.

Я не знал, каким числом пометить сегодняшнюю запись – 15 или 16 октября? Должно быть, 15 октября. Постоянно находясь настороже, мы почти теряем чувство времени и должны проверять, какое нынче число и день недели – понедельник это или вторник. Для нас, фронтовиков, более важно то, что мы выполняем свой долг. А какое сегодня число, не так уж важно.

17 октября

Похоже, что-то готовится. Вчера и позавчера, то есть 15 и 16 октября, наше люфтваффе активно работало на этом участке. Погода была благоприятной, солнце сияло целый день. Командование нашей армии решило воспользоваться этим.

Мне приказали прибыть на КП батальона. Я должен был быть там к 17.00.

Дни стали короче. По утрам рассвет наступает около 9 часов, а уже примерно к 4 часам пополудни темнеет.

Около 17 часов я отрапортовал командиру майору Вайгерту. Со мной на КП батальона был наш посыльный Неметц. Наш «папа Вайгерт», как обычно, тепло, открыто и с достоинством приветствовал меня. Поскольку мы не виделись с ним несколько дней, он воспользовался случаем, чтобы поздравить меня с солдатской удачей. Те же слова произнес и мой друг Йоахим. Командиры других рот батальона также были пунктуальны.

Командир сразу же перешел к делу:

– Господа, перед нами стояла задача сдерживать здесь противника, но завтра все закончится. Мы собираемся атаковать. Вот посмотрите на карту: котел в северной части города имеет выступ в нашу сторону. От района обоих больших заводов, «Красного Октября» и «Баррикады», где сражаются наши товарищи, расстояние до берегов Волги составляет до тысячи метров. А здесь, к северо-западу, до Волги все еще остается добрых 3 километра. 24-й танковой дивизии удалось вклиниться в оборону противника с юга на север. Противник в нашем секторе уже окружен, там позади, за хлебозаводом.

Завтра этот мешок будет ликвидирован. 24-я танковая дивизия, которой мы временно подчиняемся, поддержит нас пятью танками.

Их командир знает о нашей малой численности, поэтому мы и получаем те пять танков. Справа от нас действует 3-й батальон гауптмана Риттнера, слева – 544-й пехотный полк 389-й пехотной дивизии. На рассвете танки вы двинутся на участке 3-го батальона вдоль по улице, которая сейчас является для нас линией фронта. Они получили задачу покончить с этими очагами сопротивления. Когда танки минуют наши позиции и пойдут дальше по улице, они окажутся в системе окопов противника. После этого они станут зачищать мешок с юга в северном направлении. Наше тяжелое вооружение останется на прежних позициях, потому что отсюда оно может простреливать любой участок в котле. Мы должны достичь нашей цели завтра, чтобы высвободить выделенные на этот участок дополнительные силы для выполнения других задач. Батальоны будут развернуты в прежнем порядке, так как солдаты знают местность напротив своих КП, а также укрытия.

Есть вопросы, господа? Поскольку вопросов нет, позвольте предложить вам настоящий французский коньяк, который мне прислал оберцальмайстер Кнопп. А теперь – прозит, за успех завтра!

Пожав друг другу руку и пожелав удачи, мы попрощались. Не станет ли это рукопожатие последним в его жизни? Никто этого не знал. Такова солдатская доля. Сразу же по возвращении на КП роты я вызвал к себе командиров взводов. Когда прибыл последний из них, я сообщил им о назначенном на завтра наступлении.

– Всегда следите за тем, чтобы подразделение продвигалось вперед от укрытия к укрытию. Особенно важно довести до молодых «попрыгунчиков», чтобы они держались на расстоянии от танков. Нам придется воевать за каждый объект на позициях противника. Мы должны будем поддерживать танки с тыла, передвигаясь в произвольном порядке так, как делали это во взаимодействии с штурмовыми орудиями у реки Царицы. Задача должна быть выполнена завтра к исходу дня. Я с отделением управления роты снова буду двигаться в центре так, чтобы мы по возможности обеспечивали контакт друг с другом во время передвижения. Достаточно ли боеприпасов в каждом взводе? И еще одно: пункт сбора для раненых будет находиться на КП роты, так же как и пункт пополнения боеприпасов при необходимости. Есть вопросы? Нет? Тогда спокойной ночи, камерады, и удачи завтра!

– Спокойной ночи, герр лейтенант!

Оба украинца все еще находились в моей роте и явно чувствовали себя довольными этим. Они доказали свою полезность, обеспечивая нам множество услуг. Нам повезло, что мой компаниетруппфюрер (командир отделения управления роты) с помощью своего искаженного польского языка мог общаться с ними. За последние несколько ночей мы с их помощью сумели обратиться к противнику с призывом сдаться на его родном языке. Результат был абсолютно нулевым. Это было вполне ожидаемо, и на прошлой неделе наш батальон разгадал причину. Сталин прислал сюда свои элитные войска, например курсантов морской школы в Астрахани. С кем-то из них нам предстоит встретиться завтра.

Я приказал доставить наше «специальное оружие» («объединенные заряды», русское противотанковое ружье, легкий миномет и автоматы), чтобы его можно было использовать завтра силами управления роты.

Тем самым за счет управления роты формировалось еще одно отделение. Оно должно было стать чем-то вроде «палочки-выручалочки». На обоих украинцев, Петра и Павла, была возложена задача нести на себе оружие и боеприпасы. При необходимости они должны были доставлять в тыл, на пункт сбора, наших раненых.

Унтер-офицер Пауль со своими санитарами на первое время должен был оставаться на прежнем КП роты.

Я снова взобрался на наш наблюдательный пункт. Картина была все той же, что последние несколько дней; ничто не говорило о том, что противник догадывался о том, что должно было произойти завтра.

18 октября

Я проснулся рано. Всю ночь я спал урывками. Чувство ответственности и беспокойства за успех или провал наступления заставляло меня нервничать. Причиной я посчитал период ожидания. Вот уже несколько часов время как будто застыло на месте.

Я снова продумал наши подготовительные мероприятия. Не забыли ли мы чего-нибудь? Может быть, я чего-то не предусмотрел?

Для того чтобы убить время, я особенно тщательно побрился, хорошо для наших условий позавтракал и стал ждать наступления рассвета.

Похоже, начинается. Справа стали слышны звуки боя. Грохнула танковая пушка, ударила пулеметная очередь, в промежутках раздавались винтовочные выстрелы. Мы вели наблюдение с нашего наблюдательного поста. Взрывы танковых снарядов стали приближаться: огонь вели по заранее разведанным на позиции противника по другую сторону улицы целям. Отдельные русские солдаты, пытаясь уйти от огня, покидали укрытия, уходили дальше в тыл. Наши солдаты открыли по ним огонь.

Появился первый танк. 3-й батальон уже продвигался вперед по улице, вклиниваясь в позиции русских. Огонь обороняющегося противника становился все более плотным. В дело вступили тяжелые орудия и минометы нашего полка. Через наш участок вдоль улицы в направлении на север прошли два танка. Еще три покатили на восток в сторону мешка. Правый фланг моей роты начал пересекать улицу. Теперь пришла и наша очередь. Подразделение Диттнера было уже впереди, я с солдатами отделения управления роты последовал за ним. Сначала мы решили занять участок прямо перед нами, то есть в направлении Волги. После первой сотни метров – когда почти никто не оказывал нам сопротивления – мы вдруг резко попали под огонь обороняющихся. Нас обстреляли пулеметы с дальних позиций, сверху посыпались мины минометов, к которым добавился прицельный огонь винтовок.

Наши танки действовали хорошо, но в одиночку они не могли решить поставленные задачи: кропотливая тщательная работа по зачистке оставлялась нам, пехотинцам. Справа мы заметили лишенную окон стену длинного прямоугольного здания. Наше продвижение вперед было остановлено фланговым пулеметным огнем как раз оттуда. Мы заняли укрытие в ходе сообщения. Жушко обратился ко мне:

– Герр лейтенант, там в стене отверстие. Огонь ведется оттуда.

Я посмотрел в том направлении в бинокль, увидел ту дыру и различил какое-то движение в темноте.

– Неметц, мне нужно противотанковое ружье!

Вскоре я подготовил ружье на позиции и стал ждать. Когда из отверстия в стене раздалась очередь, я сделал выстрел. Пулемет замолчал. В это время наши товарищи справа догнали нас. В результате упорного сопротивления у нас появились первые потери. Мы пробивали себе путь вперед, прикрывая друг друга, и уничтожали один за другим очаги сопротивления. Это тоже стоило нам потерь. Оба украинца оказали нам бесценную помощь, работая в качестве носильщиков. Противник защищался до последнего, ни один из тех, кто противостоял нам, не сдался.

Прямо напротив нас было вырыто укрытие, в котором, очевидно, располагался командный пункт. Мы пробивались прямо к нему. Были брошены ручные гранаты. Вильмана зацепило парой осколков, но он сумел самостоятельно добраться до пункта оказания первой помощи.

Жушко позвал меня:

– Герр лейтенант, там комиссар!

– Крикните ему, чтобы он сдавался!

Когда Павеллек прокричал это комиссару, тот занял укрытие и открыл по нас огонь из автомата. Мы открыли ответный огонь. Находившийся левее нас Диттнер понял, что происходит. Одним броском он оказался в 10 метрах от русского. Поняв, что у него нет выхода, комиссар вытащил свой наган и застрелился. Мы пошли дальше. Повсюду справа и слева слышались звуки боя. В этом небольшом мешке площадью примерно 2 квадратных километра едва можно было разобрать, кто и в кого стреляет. Русские, позиции которых находились выше наших, конечно, давно знали, что происходит. Артиллерия противника стала ставить на этом участке заградительный огонь. «Сталинские органы» тоже стали стрелять залпами по территории, где находились окруженные, не обращая внимания на то, что их товарищи все еще сражаются там.

Мои верхнесилезцы пришли в ярость. Чем выше были наши потери, тем более упорно они сражались, увлекая за собой молодежь.

Размеры мешка постепенно уменьшались, что говорило о том, что наши бойцы проявляли абсолютную волю добиться поставленных перед ними целей.

Мы бежали вперед, когда Жушко выкрикнул:

– Осторожно, герр лейтенант, «органы»!

Мои товарищи с быстротой молнии попрятались. Каждый бросился в ближайшую щель или воронку от снаряда. Одним броском я оказался в укрытии, когда вокруг меня раздался грохот и треск. На секунду мое лицо слева попало под ударную волну. «Поленья» реактивных снарядов залпа ударили по краям моего укрытия. Осколки и ударная волна, образовавшиеся в результате взрыва, оказались направленными в воздух надо мной. Но часть этой могучей силы пришлась и на мое укрытие, однако осколки снарядов не пробили его. Иначе мне пришел бы конец. В голове шумело, я чувствовал, будто меня ударили по голове молотом. Глядя на своих товарищей, я видел, как их губы шевелятся, но ничего не мог понять. Я что, оглох? Если бы еще остановить этот непрекращающийся рев у меня в ушах. Это было похоже на паровой клапан, из которого постоянно подавали пар. Я не слышал ни звука. Однако я все же мог говорить и приказал старшему отделения управления роты, чтобы он заменил меня. Если я потерял способность слышать, то от глухого меня было мало толку.

Мне нужно было отправляться в батальон, заглянув по пути на свой ротный КП, и доложить там обо всем командиру. У унтер-офицера Пауля и его санитаров было полно работы. Несколько солдат, которые могли передвигаться без посторонней помощи, пошли со мной. Снаряды, то и дело падавшие поблизости, заставляли нас несколько раз спасаться в укрытиях.

По прибытии в батальон я узнал от своего друга лейтенанта Шулера, что майору Вайгерту пришлось оставить батальон и обратиться к батальонному врачу. Он, как и его предшественник, внезапно слег с желтухой. Черт!

Теперь батальоном командовал адъютант. Моей ротой, точнее, ее жалкими остатками, командовал старший отделения управления роты.

Мы общались друг с другом скорее как артисты-эксцентрики. Йохен писал ответы на мои вопросы на доске для сообщений. Если вопросы были у него, то он сначала записывал их на доске, а потом я отвечал на них.

Через час день должен был подойти к концу. Надеюсь, что задача по ликвидации котла была успешно выполнена. Какой теперь стала наша численность? Чтобы узнать это, надо было в первую очередь тщательно оценить данные ежедневных докладов из подразделений.

Я сказал Йохену, что проведу эту ночь в своем обозе и что меня заберет ротный гауптфельдфебель на обратном пути после того, как развезет пищу. А до этого я прилягу и попытаюсь немного поспать.

Я проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Это был Йохен. Рядом с ним стоял мой гауптфельдфебель.

Сначала мне потребовалось вспомнить, где я нахожусь, а потом все встало на свои места. Посвистывание в ушах напомнило мне, что я не сплю. Я проспал четыре часа, и вот меня снова вернули в окружающий мир. Я снова в реальности, жестокой и безжалостной.

На мой вопрос о том, как обстоят дела на передовой, Йохен написал: «Котел окружения ликвидирован. В 5, 6 и 7-й ротах вместе осталось 23 человека. Семь из них относятся к 7-й роте. Общая численность пехотных рот 3-го батальона составляет 21 человек. В нашем батальоне 8 человек было убито, 14 – тяжело ранены, остальные получили ранения средней тяжести и легкие. Лейтенанты Вайнгартнер и Фухс тоже были ранены».

Я был настолько изумлен, что не мог вымолвить ни слова. Что стало с моим полком? Где пополнение? Если не прибудут опытные, испытанные в боях солдаты, какой толк в работе штаба и тыловых подразделений, подразделений тяжелого оружия? Те, кто непосредственно ведет ближний бой с противником, – это мы, пехотинцы. Высокий уровень потерь сегодняшнего дня вновь продемонстрировал это.

Йохен снова написал: «Приказ от командира полка. Вы должны представить ему доклад завтра в 10 часов. Вам нужно составить этот доклад».

Я кивнул, протянул руку своему товарищу и пошел за гауптфельдфебелем. По прибытии в обоз я поел, и теперь у меня оставалось лишь одно желание: спать, спать.

19 октября

Я проснулся примерно в семь часов утра. Снаружи все еще было темно. Как всегда, солдаты на передовой уже получили свои порции. Мне досталась кружка горячего кофе. Ах, как хорошо!

Повара переговаривались между собой. Я с радостью убедился в том, что снова могу слышать правым ухом. Голоса звучали, как что-то далекое, но все же я снова слышал! С левым ухом все оставалось без изменений, но я был уверен, что со временем слух вернется и туда. В любом случае я верил в это.

Гауптфельдфебель сообщил мне, кто все еще находился на передовой: Диттнер, Павеллек, Неметц и трое стариков нашей роты, а также один из недавнего пополнения. Кроме того, там все еще находился унтер-офицер медицинской службы Пауль и с ним украинец Павел. На вопрос, куда девался второй «хиви» Петр, Михель ответил:

– Его убили на пути к ротному пункту оказания первой помощи. Павел был настолько вне себя от гнева, что тоже вступил в бой с винтовкой в руке.

Вспомнив о своих погибших друзьях, я понял, что почувствовал этот человек.

Наш ротный парикмахер Грюнд постриг и побрил меня. Кроме того, он вызвался проводить меня на КП полка. Ровно в десять часов, как было приказано, я доложил командиру полка оберст-лейтенанту (подполковнику) Мюллеру о прибытии. Это была моя первая встреча с этим человеком. Его лицо было испещрено глубокими морщинами. На вид ему было примерно 40 лет.

Командир полка с серьезным выражением лица приветствовал меня. Его адъютант и мой друг Руди Крелль на встрече не присутствовал.

– Итак, мой дорогой Холль, расскажите мне о вчерашнем дне. Крелль уже рассказал мне кое-что о вас. Последние несколько недель мне иногда приходится выполнять ряд обязанностей заместителя полковника Гроссе. Вам вот уже несколько раз подряд везет. Что ж, без удачи ничего не происходит.

– Яволь, герр оберст-лейтенант, ничего не происходит без везения.

Командир внимательно выслушал мой доклад. Я откровенно доложил ему, что после вчерашних потерь наша боевая ценность стремится к нулю, что роты нуждаются в срочном пополнении.

– Вы правы, Холль. Я уже отправил адъютанта в дивизию. Крелль доложит о ситуации в полку генералу Пфайфферу, чтобы нас отозвали из 24-й танковой дивизии и снова вернули в состав 94-й пехотной дивизии. Нам необходимо пополнение, чтобы мы смогли привести себя в порядок и восстановить численность. Я тоже сейчас не очень хорошо себя чувствую: у меня снова разыгрался ревматизм.

В землянку вошел посыльный.

– Герр оберст-лейтенант, с вами хочет говорить обер-лейтенант из штаба 24-й танковой дивизии.

– Проводите его сюда.

Перед нами появился обер-лейтенант в мундире танковых войск. Отдав честь, он подошел к командиру и представился:

– Обер-лейтенант Еско фон Путткамер, О2 командира 24-й танковой дивизии.

Мой командир познакомил нас.

– Что привело вас ко мне, герр фон Путткамер?

– Герр оберст-лейтенант, после того как вчера был ликвидирован котел у хлебозавода, ваш полк должен занять новый участок. Генерал фон Ленски желает знать, когда ваш полк будет готов отправиться туда.

Я не мог поверить в то, что слышу. Этот господин был сумасшедшим? Или в дивизии не имели полной картины происходящего?

Командир посмотрел на меня, после чего обратился к Путткамеру:

– Лейтенант Холль – один из последних оставшихся у меня командиров роты. Он принимал участие во вчерашних боях, и на настоящий момент он почти не слышит. Выслушайте то, что он хотел бы сказать, а затем доложите об этом вашему командиру.

Командир полка повернулся ко мне:

– Прошу вас, начинайте.

Я повторил свой доклад и упомянул о количестве солдат, все еще способных вести бой (всего сорок четыре пехотинца в двух батальонах). Пока я говорил все это, мои мысли были о наших раненых и убитых. Со слезами злости на глазах я закончил свою речь:

– И эти немногие оставшиеся должны послужить пушечным мясом?

Фон Путткамер внимательно выслушал меня с решительным выражением лица. Потом он заявил:

– Да, я вижу, что вы ничего не сможете сделать. Я доложу об этом командиру.

Он отдал честь и вышел.

Оберст-лейтенант отпустил меня, пожелав мне на прощание скорейшего выздоровления. С чувством горечи я с посыльным Грюндом отправился обратно в обоз. Это было настолько типичным, когда для другой части вы были лишь чем-то вроде взятой напрокат вещи. Вас использовали до последнего солдата, а когда вы выполнили свою задачу, вас просто сбросили со счетов.