Глава 15

Ричард резко отпустил меня, точно обжегшись, и быстро удалился по коридору в сторону большого зала. Я бросилась обратно к выходу и, нащупав ручку, рывком распахнула дверь, однако увидела лишь силуэт удаляющейся кареты, уже покинувшей раструбы факельного света. Сбежав по ступеням, я едва не упала, споткнувшись о сундук, оставленный около крыльца, догнала карету и, глядя в окошко, призывно звала Алису, но шторки оставались закрытыми.

– Остановитесь! – воскликнула я. – Остановитесь!

Кучер продолжал невозмутимо смотреть вперед, подстегивая лошадей. Они поскакали быстрее, я невольно отстала и лишь бессильно смотрела им вслед, видя, как ночь поглощает все: саму карету, дребезжание колес, затихающий стук копыт и оставляя мне лишь метущиеся по обочинам ветви деревьев.

Я долго стояла, окутанная мраком, пока холод не начал пробирать меня до костей. Мне казалось, что меня готовы поглотить водные глубины, и лишь невообразимо потяжелевшее платье удерживает меня на этой земле. От дома донеслись голоса двух слуг, которые затащили внутрь мой дорожный сундук.

Я привезла Алису прямиком в сплетенную паутину, где ее уже поджидал паук.

Войдя в большой зал, я обнаружила, что Ричард поджидает меня возле нерастопленного камина. Я могла лишь возмущенно смотреть на него, и он ответил мне таким же взглядом.

– Вы обманули меня. Солгали мне!

– И вы тоже обманывали и лгали мне.

– В каком смысле?

– Вы говорили мне, что уехали одна.

– И вы расставили ловушку… добились, чтобы мы угодили в нее. Как вы могли?..

– Алиса Грей разыскивалась за преступление. Ее все равно арестовали бы, не важно где: либо здесь, либо в доме вашей матери.

– Еще как важно. Кто вам сказал, что она поехала со мной… ваши сестры?

– Нет, ваша мать. Нечаянно, конечно; сомневаюсь, что она способна предать родную дочь. Она написала мне о старательной молодой акушерке по имени Джилл, приехавшей вместе с вами. Ей хотелось узнать, не порекомендовала ли нам ее госпожа Старки. В следующий раз получше заметайте следы. Мне казалось, что вы уже изрядно поднаторели в охотничьем искусстве.

Глубоко вздохнув, я постаралась обуздать свой гнев.

– Почему арестовали Алису?

– Подробности мне неизвестны.

– Роджер заявил, что она убила ребенка? Какая чепуха.

– Неужели вы так уверены в ней?

– Конечно, уверена. Она не обидит даже муху.

– Тогда ей нечего бояться.

– Роджер стремится выслужиться, – с горечью заметила я, – он всячески старается умиротворить короля и явиться при дворе, распушив хвост, как павлин. Его не волнуют последствия, не волнует, что на кон поставлены жизни людей. Сколько еще он обнаружил ведьм с тех пор, как я уехала?

– Точно не знаю.

– Сколько?

– Около десятка. Это не составило труда: они сами называли ему все имена, полагая, что тем самым получат свободу. Они сами выдвигали обвинения, а не он.

– Мы должны что-то предпринять.

– Ничего мы не должны! – взревел Ричард. – Вы уже и без того натворили достаточно!

Он выплеснул наконец свой гнев. Расхаживая перед камином, он обрушил на меня всю полноту своей ярости. Мне сразу вспомнился дождливый апрельский день, когда мы с Роджером стояли в большой галерее. «Стыд тому, кто дурно об этом подумает».

Я подошла к креслу и оперлась на его спинку, не желая садиться и низведя наше общение до обычного семейного разговора.

– Вы лишили меня повитухи, – после долгого молчания устало произнесла я.

– Флитвуд, она далеко не единственная. Не понимаю, почему вы так настаиваете на услугах этой местной неряхи, которая к тому же – возможно, – убила ребенка. Неужели вы хотите, чтобы такая особа помогла вам родить нашего наследника?

– Да.

– Мы пошлем за другой повитухой.

– Никто, кроме нее, мне не поможет.

– Тогда вы умрете. Неужели вы этого хотите?

– Вероятно… этого хотите вы.

– Господи, что за чушь вы несете.

Я покрепче ухватилась за кресло.

– Алиса незаменима. Объясните мне, Ричард: почему вам позволено содержать женщину, а мне нет?

Кровь пульсировала у меня в ушах и, продолжая все сильнее сжимать край кресла, я пожелала, чтобы его дубовая спинка раскололась под моими пальцами. Лицо Ричарда побагровело от едва сдерживаемой ярости и, не дождавшись ответа, я продолжила:

– Алиса Грей спасала мне жизнь, и не один, а много раз. Когда у меня началась почесуха, она принесла мне растения, чтобы втирать их в кожу. Когда я болела, она делала для меня настойки. Она поддерживала меня в самые тяжелые моменты. И посадила растения, способные укрепить мое здоровье.

– Такое впечатление, что вы рассказываете о какой-то ведьме, – язвительно заметил Ричард, – иначе откуда еще вы могли бы узнать такие подробности?

– Она повитуха, такая же, как ее покойная мать. Неужели вы, подобно королю, полагаете, что все бедные знахарки, травницы и повитухи являются пособницами дьявола? Пожалуй, он стал крупнейшим работодателем в Ланкашире.

Внезапно на меня навалилась дикая усталость, и я невольно опустилась в кресло. Мое платье запылилось от долгой поездки, но мысленно я все еще находилась в карете с Алисой и Роджером на тряских ночных дорогах. Моя голова просто раскалывалась.

– Далеко ли он повез ее?

– Возможно, в Рид-холл. Или прямо в Ланкастер.

– Но судебная сессия начнется только в августе.

До меня донесся стук его каблуков по плитам пола, и через мгновение он опустился возле меня на колени, и его серьга блеснула золотом, отразив огоньки свечей.

– Забудьте Алису, – сказал он, – вы уже достаточно для нее сделали.

– Забыть ее? Да что же, интересно, я сделала для нее?! О чем вы говорите? Единственное, что мне удалось, так это привезти ее прямиком на виселицу!

– Меня волнует лишь ваша безопасность. Едва я услышал, кто такая ваша Алиса, то сразу помчался к вам, что вполне естественно. Флитвуд, что с вами произошло? Вы изменились с тех самых пор, как привели ее сюда.

Его лицо излучало откровенную ненависть. Я вытерла нос рукавом. Мне отчаянно хотелось прилечь.

– Мне нужно съездить в Рид-холл, – заявила я.

– Ни в коем случае. Уже слишком поздно.

И вновь меня посадили на незримый поводок. Не странно ли: я сидела в своем доме с мужем и собакой, но никогда еще не чувствовала себя более несчастной. Долгое время их общество вполне устраивало меня, но сейчас я внезапно осознала себя всего лишь гостьей в своей собственной жизни. Я обвела взглядом зал с темными окнами, полированными панелями и галереей, где в лучшие времена выступали актеры и менестрели. Над камином по-прежнему красовались гербы – моего рода в том числе; в зал вели двойные двери, дабы пары людей равного положения могли входить одновременно. Но мой ли это дом на самом деле?

Ричард помог мне встать с кресла, и я, положив руку на голову Пака, вышла из зала. Едва не засыпая на ходу, я поднялась по темной лестнице.

С тех пор как я последний раз находилась в своей спальне, произошло так много событий, что она показались мне совершенно незнакомой. Я смотрела на кровать, предназначенную для капризной юной невесты, с передней стенкой, украшенной резными рыцарскими шлемами, коронами и змеями. Посередине – два объединенных гербовых крыжа: три челнока с пятиконечной звездой – знаком младшей линии в генеалогии Шаттлвортов и шесть геральдических птиц рода Бартонов. Мне не хотелось видеть здесь полное изображение крыжа Бартонов.

Эту ночь Ричард спал со мной, то ли из чувства солидарности, то ли чувствуя себя виноватым, хотя для меня это не имело значения. Пак спал на полу в изножье кровати, громко посапывая, и в кои-то веки Ричард не выразил своего недовольства. Лежа без сна, я взирала на маячивший передо мной полог, и в голове моей крутились тревожные мысли.

Алису обвиняли в убийстве дочери какого-то мужчины по имени Джон. Неужели этот ребенок умер, когда она принимала роды? Или это просто выдумка, порожденная мстительным языком Элизабет Дивайс? Может, Роджер хорошо знал этого Джона Фаулдса, давно похоронившего дочь на церковном кладбище и согласившегося дать лживые показания ради денег. Мне хотелось уснуть, но забыться сном мешало сознание того, что теперь никто не охраняет меня, свернувшись калачиком рядом на выдвижной кровати.

* * *

На следующее утро я провела достаточно много времени, приводя себя в порядок после долгого путешествия. Вымыла с мылом волосы, расчесала их и высушила распущенными перед тем, как перейти к выбору платья. Статуи Благоразумия и Справедливости безучастно взирали на мою утреннюю суету; теперь, когда я отказалась от корсета, помощь служанки мне практически не требовалась. Достав из гардероба чистый воротник и расшитый жемчугом головной убор, я аккуратно надела их. Натянула шелковые чулки, и, хотя они плотно держались на моих опухших ногах, завязала их над и под коленями. Завершая туалет, сунула ноги в домашние туфельки. Слегка подушилась розовым маслом за ушами и на запястьях, почистила зубы льняной салфеткой, набрала в рот чистой воды и, прополоскав его, сплюнула в остывшую ванну с водой, смывшей с меня дорожную пыль, пот и грязь. И вот, выпустив на волю Пака, направилась вместе с ним в столовую завтракать. После долгого и тряского путешествия из манора моей матери я еще чувствовала себя усталой и разбитой, а из-за того, что случилось вчера вечером, не могла думать ни о чем, кроме Алисы.

Как обычно, к столу подали традиционно пресные блюда Барбары, и я едва прикоснулась к ним, вспоминая вкусные имбирные пряники с вишнями и пирожные, которые мы ели в доме моей матери. Все здесь теперь казалось мне безрадостным. Напротив меня за столом завтракал Ричард, подкармливая сидевшего на плече его любимого турецкого сокола, в таком виде он напоминал какого-то рыцаря из мифического царства. Если Ричард пытался позлить меня, запомнив, что я сравнивала себя с его птицей, то ему это удалось. Я следила за ними, не касаясь своей тарелки. Муж мой выглядел жизнерадостным и поглощенным едой и, казалось, вообще не замечал меня. Возможно, он привык к моему отсутствию, так же как и я к его…

Помешав ложкой овсянку, я сделала вид, что пью пиво.

– Мне хотелось бы, чтобы вы не приносили в дом эту тварь, – нарушив молчание, заявила я.

Хотя я старалась говорить безучастно, получилось весьма язвительно. Птица разглядывала меня своим змеиноподобным глазком.

– Я приучаю ее к себе. Разве вам не нравится то, что она любит бывать там, где живет ее хозяин?

– А вдруг она сорвется со шнура и улетит на стропила?

– «Будь неизменно полон сил, ибо иначе ловчая птица недолго будет послушна твоим приказам, вынудив тебя подчиняться ей». – Я в недоумении взирала на мужа, и он, усмехнувшись, добавил: – Я процитировал первое правило из книги о подготовке ловчих птиц. Чтобы убедить ее вернуться, достаточно кусочка мяса.

– А что, если кусочком мяса станет палец служанки?

Ричард удивленно прищурился; он явно пребывал в беззаботном настроении. И то, что был способен на такую беспечность, несмотря на все случившееся, пробудило во мне ненависть к нему. Никогда он не посмеет выступить против закона. Никогда его не запихнет в карету опьяненный властью судья. Я наблюдала за ним с чистой и холодной ненавистью.

– Сегодня утром я хочу съездить в Рид-холл, – спустя пару минут заявила я.

– Повидать Кэтрин?

– Да, – ответила я, облизнув пересохшие губы.

– Не смогу составить вам компанию. Нам с Джеймсом надо разобраться с арендными землями.

– Для чего?

– Я покупаю землю, оставленную одним фермером. Вы знаете, его сын признался, что во время строительства дома отец захоронил в стене кошку?

– Зачем ему это понадобилось?

– Может, чтобы уберечься от зла? – Он пожал плечами. – У местных жителей бывают на редкость странные обычаи. Лучше бы вставили стекла в окна.

Догадавшись, что он пошутил, я заставила себя улыбнуться. Он подал мне одну идею.

* * *

Я медленно ехала верхом на лошади в сторону Рид-холла, радуясь свежему воздуху и возможности спокойно все обдумать и спланировать. Проезжая мимо привычных домов и ферм по знакомым старым дорогам, я приглядывалась к их фасадам, где каждая трещина и вмятина свидетельствовала о тяготах многотрудной жизни их обитателей. По обочинам с трудом тащились люди, их лица скрывались под капюшонами плащей, плечи согнулись от упорного противостояния страданиям, болезням и горестям. Обмазанные глиной ветхие дома выглядели не лучше их хозяев, чьи спины сгорбились от тяжелой работы. Я надеялась, что порой на их жизненном пути встречались веселые праздничные дни; надеялась, что и они имели возможность попробовать вкусные блюда и испытать потрясающие радостные эмоции. Если бы только здесь построили театр, то, возможно, не понадобилось бы никакой охоты на ведьм. Возможно, я смогу построить для них театр.

Под облачными небесами зеленели луга и леса, и если путник уставал от созерцания такого однообразия, то дорога к Рид-холлу все равно не могла порадовать его ничем иным. Я проехала по безлюдному двору к особняку Роджера, заметив лишь подростка, везущего сено к конюшне. Поручив ему заботу о своей лошади, я направилась к парадной двери, постучала и, не дождавшись отклика, – постучала еще раз. Когда дверь открылась, я ожидала увидеть Кэтрин, но сначала я вообще никого не увидела и, лишь опустив глаза, заметила девочку, ростом доходившую до моей груди и взиравшую на меня большими слезящимися глазами.

– Дженнет, – сказала я, пытаясь скрыть удивление, – я приехала повидать господина Ноуэлла.

Девочка продолжала пожирать меня глазами.

– Нету дома. Уехамши, – прошептала она.

Ее лицо выглядело бледно-пепельным, почти прозрачным.

У меня екнуло сердце.

– Далеко уехал?

– Дженнет! – донесся призывный голос из глубины дома.

И через мгновение появилась Кэтрин. В нашу последнюю встречу она запомнилась мне менее напряженной, сейчас у нее даже лицо осунулось.

– Доброе утро, Кэтрин, – подавив волнение, поздоровалась я.

– Флитвуд, – не дойдя до двери, она заломила руки, – Дженнет, живо уходи отсюда. Я же говорила тебе не подходить к двери. Немедленно возвращайся к себе наверх.

Несмотря на выражение недовольства, ее голос звучал встревоженно. Девочка тут же метнулась в сторону и исчезла в полумраке холла.

– Кэтрин, дома ли Роджер?

– Нет, он уехал в Ланкастер.

– С Алисой?

– С какой Алисой?

– Алиса, моя повитуха. Алиса.

Кэтрин прищурилась, нервно сцепив бледные руки.

– Не пойму, Флитвут, что вас беспокоит? Может, вы зайдете? Я прикажу подать вина и…

– Нет, благодарю. Мне необходимо узнать, повез ли он Алису в тюрьму Ланкастера.

– Он уехал вчера вечером и с тех пор не возвращался… сообщил мне, что направляется именно туда.

Значит, не всех обвиняемых он устраивал в своем доме, превращая его в своеобразный постоялый двор. Только тех, от кого хотел добиться нужных признаний. Я отступила назад и вздохнула, раздумывая, что дальше делать.

– А вы знаете человека по имени Джон Фаулдс?

На лице Кэтрин отразилось замешательство.

– Боюсь, что не знаю. А должна знать? – Я покачала головой. – Роджер говорил, что вы жили у вашей матушки в Киркби-Лонсдейл, – оживляясь, продолжила Кэтрин, – хорошо… отдохнули?

– Очень. Я спешу. Извините, Кэтрин.

Она нерешительно медлила на крыльце, казалось, пребывая на грани нервного срыва, словно ей хотелось вырваться из этого дома и решиться поехать со мной.

– Флитвуд, – окликнула она меня, и я оглянулась.

На лице ее отразилось страдание, словно то, что она собиралась сказать, причиняло ей острые мучения.

– Он говорил, что повезет кого-то в тот замок. Но я узнала, что это женщина, только увидев ее в карете. Так она была вашей повитухой?

– Да, Алиса, моя повитуха. Спасибо вам, Кэтрин. Спасибо за помощь.

– Вы не хотите остаться на обед? Выпейте хотя бы немного вина.

Я покачала головой, простилась и, быстро дойдя до конюшни, обнаружила, что моя лошадь еще пьет воду. Подождав, пока она утолит жажду, я отправилась той же дорогой в обратный путь. В голове теснилось множество тревожных мыслей, я пыталась осознать все последствия столь ужасного положения, и поэтому возвращение в Готорп заняло еще больше времени.

Спешившись во дворе, я озабоченно хмурилась, не выпуская из рук поводья. Что же я хотела взять из дома перед тем, как вновь отправиться в дорогу?

Ричард с Джеймсом расположились в большом зале, сидели, зарывшись в каких-то бумагах.

– Вы быстро вернулись, – заметил он, – как там поживает Кэтрин?

– Нормально, – рассеянно ответила я, – вы не видели Пака?

Ричард сообщил, что последний раз видел его в гостиной.

– Я собираюсь на прогулку, – заявила я.

– Разумно ли это?

– Да, так говорила Алиса, и до сих все ее рекомендации шли мне только на пользу. – Я выдержала его изучающий взгляд. – Вернусь через несколько часов.

К довольству на лице Ричарда явно примешивалось раздражение.

– Вы знаете, Джеймс, – бросил он управляющему, – я вот думаю, не пора ли нашему королю обуздать нравы женщин Ланкашира. Вы не находите, что в них проснулся бунтарский дух?

Мой муж пристально взглянул на меня, и в глазах его промелькнул злобный огонек. Тот же самый огонек я заметила в них в доме моей матери в тот момент, когда он решил, что имеет право приказывать мне, в первый раз за время нашей семейной жизни. Сейчас он, похоже, решил поупражняться в своей властности, потренировать, скажем так, мускулатуру, проверяя предел моей выдержки.

– Не знаю, господин, – рассудительно ответил Джеймс.

– Они ведь сумасбродны, не так ли? – спросил он меня.

– И также невинны и безобидны, – осторожно заметила я.

– И кому же дано право судить об этом?

Он продолжал смотреть на меня, а я дерзко улыбнулась и направилась к выходу, но он окликнул меня до того, как вышла из зала.

– Сегодня я еду по делам в йоркширский Рипон и к ночи не вернусь.

Я помедлила, держась за дверь.

– Когда же вы вернетесь?

– Завтра к вечеру или послезавтра утром. Но не волнуйтесь… Джеймс будет приглядывать за вами.

Я пошла искать Пака. Проходя мимо подножия лестницы, я внезапно так четко представила себе портрет моей матери на верхней стене этой башни, словно она сама стояла там и смотрела сверху на меня. Слегка вздрогнув, я вновь вышла из дома в холодное утро.

 

Глава 16

В Падихаме начался базарный день, оживленные жители высыпали из домов, деревня наполнилась криками торговцев и нестройными стонами испуганных животных. Я заехала на конный двор паба «Рука с челноком», едва заметив брошенные на нас с Паком любопытные взгляды. Я вошла с ним в зал и попросила полового с тряпкой в руках сходить за хозяином. Он удалился в тот самый коридор, куда не так давно проводили меня, еще до того как совет Алисы помог мне открыть глаза на мою семейную жизнь. Теперь мне хотелось бы закрыть их.

Вскоре появился уже знакомый мне розовощекий здоровяк с любопытным взглядом и гнилыми зубами.

– В прошлый раз, заходя к вам, я не представилась, – тихо сказала я, – меня зовут Флитвуд Шаттлворт. Я живу в Готорп-холле.

– Я знаю, кто вы, – ответил он вполне любезно, – а я Уильям Тэфнелл, владелец паба.

В этот момент взгляд его упал на стоявшего рядом со мной Пака, и он отскочил, точно укушенный.

– Госпожа, сюда не позволено заходить с собаками. Извините. Даже вам нельзя.

Я кивнула, оглядев зал и заметив очаг, который Алиса могла бы чистить, и столы, которые она могла бы протирать.

– Я не собираюсь надолго отвлекать вас от дел, мне лишь надо задать вам один вопрос, – сказала я, – вы когда-нибудь слышали о Джоне Фаулдсе или о его дочери Энн?

Он озадаченно посмотрел на меня.

– В Падихаме нет никого с таким именем. А ежели у него не отсохла рука, чтобы поднять кружку пива, то он не преминул бы заглянуть сюда.

– Говорят, в Колне есть еще постоялый двор. По-моему, он называется «Герб королевы»?

– Да вроде того, – осторожно ответил он.

– Полагаю, нуждаясь в работе, Алиса Грей перешла к вам оттуда.

– Ну да, мне присоветовал нанять ее мой свояк. Хотя больше она у меня не работает.

– А как зовут вашего свояка? Он владелец того постоялого двора?

– Питер Уорд, госпожа. Верно. Ежели он вам нужен, то вы найдете его там.

* * *

«Герб королевы» находился на окраине деревни, в нескольких милях выше по течению реки, и я представила, как Алиса помогала немощному и оцепеневшему Джону Лоу, растерявшему свой товар на здешней торговой дороге. Постоялый двор оказался совсем небольшим, не больше паба, и, едва переступив через порог, я узнала неизбывный пивной запах. Пивная была почти пустой, скамьи и столы чисто выскоблены, хотя служили постояльцам явно не один десяток лет, пол посыпан свежими опилками.

Я оставила Пака во дворе, привязав к столбу. В дверном проеме за барной стойкой стояла женщина с метлой, громко рассказывая кому-то какую-то историю. Сцепив руки перед собой, я ждала, когда она закончит. Женщина, видимо, почувствовала, что за ней наблюдают, повернулась и, увидев меня, вытаращила глаза и разинула рот.

– Что вам угодно? Могу я помочь вам?

Она оглядела меня с головы до ног, сжимая своими покрасневшими руками палку метлы.

– Меня зовут Флитвуд Шаттлворт. Я ищу господина Уорда, здешнего владельца.

Она с легкостью могла бы просто позвать его, но женщина быстро скрылась в дверном проеме, и до меня донесся ее взволнованный шепот. Чуть погодя оттуда вышел здоровенный толстяк с копной седых волос. Он был таким тяжеловесным, что от его шагов содрогался утрамбованный земляной пол.

– Чем могу?

– Господин Уорд, у вас служила Алиса Грей?

– Если бы я вставлял по перу в шляпу после каждого заходившего сюда человека, который спрашивал про Алису Грей, то уже стал бы похожим на петуха. Что там она еще натворила?

Меня удивили слова этого толстяка.

– Ничего не натворила. Я хотела узнать, где могу найти ее отца.

– Джо Грея? А что это вам от него понадобилось?

– Хочу поговорить с ним.

– Вряд ли он скажет нечто, достойное ваших ушей. – Я молча ждала. – Ну да, живет он в полумиле отсюда, всего-то и надо проехать по торговой дороге, потом, выбравшись из леса, свернуть направо и подняться по склону холма. А что, интересно, вам нужно от него?

– Это мое дело. Кто же еще интересовался Алисой?

– Ох… – он широко развел руками, – на той неделе заходил какой-то судья. Я спросил: «Вы уверены, что вам нужна именно эта женщина?» А до этого, лучше бы вам и не знать… одна грязная уродина, один глаз ее таращится в райские выси, а другой пялится в преисподнюю. Да еще ейная мать, визгливая, как свинья на скотобойне. Бог знает, чего они хотели от бедняжки.

– Вы имеете в виду старуху Демдайк? И Элизабет Дивайс?

– Как пить дать, Демдайк. А вы знаете, что ее прозвище означает Дьволица? Верите ли, в наших краях уже упекли за решетку целых две семьи, и все за колдовство… Дивайсов и старую Чаттокс с дочерью. Кое-кто говорил мне, что они, живя по соседству, отчаянно враждовали, однако же обе семейки связались с дьяволом. И та их девчонка все шастала тут несколько месяцев назад, выспрашивая про беднягу, его удар разбил по ее же проклятию. Вот уж поистине счастливое избавление от всего этого отродья скопом. Я сюда таких не пущаю… народ не захочет ко мне ходить, если узнает, что тут бывали ведьмы. Потому-то мне и пришлось отпустить Алису: они постоянно шлялись сюда по ее душу. А ведь она много лет тут у меня служила. Но вот, поди ж, стала отпугивать клиентов, опасно, стало быть, держать такую служанку.

– Поэтому вы уволили ее, – сухо заметила я.

– Так она ж сама вляпалась в дурную историю, и не важно, по дурости или по совести.

– А ведь она всего лишь помогла дойти сюда тому бедняге.

– Лучше бы не утруждалась. Этот постоялец не принес мне ничего, кроме несчастий. Все стонал и выл про собак в своей комнатухе, изводился проклятиями. Его самого надо было запереть в бедлам, но она упросила меня пустить его на постой.

Я окинула взглядом пустые столы и скамьи, полные бочки, готовые наполнить пивные животы отсутствующим завсегдатаям. Хозяину приходилось заботиться о популярности своего заведения, и в его словах была сермяжная правда, но он поступил плохо, уволив Алису, ведь тем самым подразумевалось, что она в чем-то виновата.

– Вы знаете Джона Фаулдса? – наконец спросила я.

– Ох, так вам еще и он нужен? Вот уж не везло ей с мужиками, нашей Алисе, что с ее престарелым папашей, что с этим Джоном Фаулдсом.

У меня на затылке зашевелились волосы.

– Простите?

– Да он захаживает сюда время от времени. Ну, раньше захаживал, до тех пор, пока… В общем, давнененько не видел его. И не знаю, где он обретается.

– Как давно вы его не видели?

Питер потянулся и почесал свой объемистый живот.

– Не так давно умерла его дочь. Сколько уж, Мэгги, минуло с тех пор? Должно быть, месяцев шесть иль около того.

– Так он и Алиса…

– Ну, они хороводились, вроде как понравились друг дружке. Он-то раньше при жене был… да померла она. Она-то не раскрывала своих карт, а наша Алиса все больше отмалчивалась. Однако они так и не поженились. Жаль вас разочаровывать, но все одно Алису вам тут не найти. И ежели вы обратитесь к ее папаше, то он тоже вам ничего толком не скажет. Лучше уж попытайтесь в «Руке с челноком» что-то разузнать… теперича она работает там, в Падихаме.

– А как он выглядит? – Во рту у меня пересохло.

– Джон-то? Высокий такой, брюнет. Красавец парень, пока не зальет лишнего, верно, Маргарет? Я видел, как ты на него заглядывалась!

Маргарет закатила глаза к потолку и шлепнула его по плечу.

Значит, тогда в коридоре «Руки с челноком» Алисе угрожал именно Джон Фаулдс. Заявление о том, что Алиса убила его дочь, – полная ерунда. Был ли он ее любовником? Лицом его, конечно, бог не обидел, однако все его существо испускало флюиды ленивого распутства не менее ясно, чем солнце свои лучи.

Я вяло поблагодарила Питера и его жену, и, прежде чем сесть на лошадь, взглянула на оконца второго этажа их постоялого двора. Из какого же из них, подумалось мне, осторожно выглядывал тот несчастный торговец, Джон Лоу?

Боковая дорога, ведущая к окраине Колна, бежала между лугами, перемежавшимися рощицами. Вокруг щебетали птицы, их радостный хор звенел у меня в ушах, пока я медленно выезжала из деревни. Дорогу развезло, и копыта моей лошади слегка разъезжались в жидкой грязи. Тяжело дыша, Пак тащился рядом со мной, день выдался безветренный и ясный, и я представила, как Алиса ходила по этой самой дороге, такой же знакомой ей, как мне парковые аллеи Готорпа.

Я так мало знала о жизни Алисы, хотя сама она успела узнать обо мне достаточно много. Однажды она упомянула, что едва не вышла замуж, должно быть, имея в виду Джона. Ей очень не хватало любимой матери, и она нашла родственную душу в ее давней подруге, Канительщице. Алиса редко упоминала о своем отце, да и то без особой теплоты. Я знала лишь некоторые мелкие подробности, но они были подобны мазкам кисти по краям картины: а центральный образ пока оставался не выявленным.

Дорога пролегала по лесистой местности, и среди этих огромных деревьев наш Готорп показался бы игрушечным домиком. Меня пробрала дрожь при мысли о том, что именно под их шелестевшими кронами Джон Лоу столкнулся с Элисон. Я упорно смотрела только вперед, и наконец могучие стволы с раскидистыми ветвями расступились, и, вновь увидев ширь зеленеющих лугов, я постаралась отделаться от смутного ощущения того, что за мной кто-то следит. Как и сказал Питер, справа поднимался холм, и на его склоне притулился приземистый, невзрачный домишко. К нему вела грязная дорожка, и я, управляя лошадью, побуждала ее обходить самые топкие лужи. Поднимавшаяся над крышей струйка дыма быстро рассеивалась ветром. Эта глинобитная лачуга под соломенной крышей выглядела ненамного выше моего скромного роста, даже ниже, чем наша домашняя кладовка. Свет проникал внутрь через открытые ставни окошек, очевидно, не имевших никаких стекол. Вокруг домика тянулась низкая ограда, за ней на клумбах лежали подсохшие или сгнившие цветы. Несколько ярких головок выглядывали из сорняков, точно фонарики. Я вспомнила, как Алиса рассказывала об огороде своей матери, и подумала, что он, должно быть, находится где-то с задней стороны. На склоне холма этот дом выглядел на редкость уязвимым, нелегко, наверное, вырастить здесь целебные травы, открытые всем ветрам и дождям.

Я громко постучала в дверь, и она довольно быстро открылась. Джозеф Грей оказался старше, чем я ожидала: даже старше Роджера. Или, возможно, его старила бедность. Спина его сильно сгорбилась, и он, похоже, сам того не сознавая, пребывал в странном движении, хотя стоял на месте; видимо, его била дрожь, и рот тоже непрерывно двигался, словно он что-то пережевывал. Его золотистые и вьющиеся, как у Алисы, волосы, спускались к плечам. На лице поблескивали ясные голубые глаза, а тело напоминало обтянутый кожей скелет: одежда висела на нем мешком и выглядела так, словно ее надо было вымачивать в щелоке неделю.

– Мистер Грей? – сказала я, – Меня зовут Флит…

– Да знаю я, кто вы такая, – пробурчал он, – она ведь работала у вас, верно? Заходите. Видно, у вас есть что порассказать мне.

В доме было очень тепло: огонь посреди комнаты горел так весело, словно за окнами стоял декабрь, а не июль. Поднимающийся дым уходил в дыру, проделанную в середине крыши, и мне подумалось, что из-за этого отверстия в непогоду по их дому гуляет холодный сквозняк. С двух сторон от очага стояли кровати – одна не заправленная – земляные стены скрывались за ткаными полотнищами, наверняка влажными и холодными на ощупь. Помимо кроватей, скудную обстановку дополняли стол, два стула и буфет. Вокруг очага, на покрытом тростником земляном полу, стояли оловянные кружки, котелки и сковородки, ими явно часто пользовались, но редко чистили. Значит, Алиса и ее отец готовили, спали и жили в этом доме, полном дыр и щелей, сквозь которые со свистом проникал ветер.

– Вы небось пришли из-за клячи? – проскрипел Джозеф.

– Какой клячи? – удивилась я.

– Ну той самой, что вы дали Алисе. Хотя теперь-то вы ж получили ее обратно, а то нам тут и без того неприятностей хватает.

Я в недоумении смотрела на него.

– Вы говорите о той пропадавшей лошади?

– А то. – Его рот продолжал двигаться, даже когда он молчал, и я подумала, не жует ли он табак. – Я ж вернул тому типу все деньги. И, думаете, как она отблагодарила меня? Разоралась, злющая, как мегера.

Он доплелся до своей кровати и сел. Я осталась стоять у двери, с трудом переводя дух в этом томительно жарком доме. Джозеф облизал губы, взял с пола пивную кружку, обследовал ее содержимое и залил его в рот.

Так вот что случилось с нашей серой упряжной лошадью: отец Алисы продал ее. А ей удалось вернуть. Внезапно я почувствовала стеснение в груди и едва справилась с охватившим меня волнением. Однако, расправив плечи, я машинально пригладила юбки.

– Мистер Грей, я пришла сюда не из-за лошади. Что бы там ни было, теперь она опять у нас в конюшне. Я пришла потому, что Алису арестовал судья Роджер Ноуэлл, у него, видимо, сложилось впечатление, что она убила какого-то ребенка.

Он рассеянно пялился на языки пламени остекленевшим взглядом, но через пару мгновений поднял глаза на меня.

– М-да? – изрек он.

– Мистер Грей, ваша дочь попала в большую беду. Я сделаю все возможное, чтобы помочь ей, но, по-моему, вы должны знать об этих губительных обвинениях. Ее отвезли в тюрьму Ланкастера, где она будет содержаться до выездной сессии суда в следующем месяце, однако, надеюсь, до этого не дойдет. Я не допущу этого. Мистер Грей, вы слышите меня?

– Небось та лошадь вам и вовсе без надобности? Что для вас еще одна старая кляча? Почитай, у вас их там целая конюшня, стоят себе в ряд, точно солдаты, ожидая приказов. – Он отдал вялый салют и вновь опрокинул в рот содержимое своей грязной кружки, хотя она уже явно должна быть пустой.

– Мистер Грей! Вы слышите меня? Вашу дочь обвинили в колдовстве и заперли в тюрьме. Вы что-нибудь об этом знаете?

– Значится, – рыгнув, пробурчал он, – видно, пойдет по той же дорожке, что ейная мать.

Он чиркнул по шее пальцем.

Мой рот открылся в невольном изумлении.

– Ее могут повесить, а вас это не волнует? Разве вы не заинтересованы в том, чтобы помочь ей?

– Нет… интерес у меня есть… – Он растерянно умолк, и взгляд его вновь стал бессмысленным, – мне интересно, где взять еще эля? Уж она-то, значится, теперича мне его не принесет. А я уже стар, госпожа Как-Вас-Там…

Жара от этого едкого, ослепляющего огня действовала одуряюще, да и сам Джозеф вел себя так возмутительно и странно, что мне отчаянно захотелось немедленно покинуть его лачугу. Но я пришла сюда по важной причине и ради Алисы должна была все выдержать. Я осторожно направилась к незастланной кровати в самом сыром углу комнаты. Даже в большом амбаре Готорпа было уютнее и суше… неудивительно, что Алиса с такой легкостью согласилась поехать со мной в дом моей матери.

На кровати что-то лежало – какой-то тряпичный сверток, хотя, возможно, его притащила сюда их домашняя кошка. Я взяла эту влажную, непонятную вещицу – странная кукла, грубо сшитая из свалявшейся шерсти. Обернутая чем-то вроде носового платка, вещица имела форму человечка, набитого волосом, с головой, двумя ручками и ножками. К ней было что-то привязано, и, несмотря на ужасную дымную жару, я вдруг похолодела, осознав, к животу этой куклы привязан волосами ребенок. Черными волосами. Мне вспомнилось, как однажды мои выпавшие волосы исчезли с подушки. Я уловила легкий запах лаванды, но он тут же рассеялся. Мои глаза невольно наполнились слезами, и я положила куклу обратно на кровать.

– Мистер Грей, – сказала я, вернувшись к кровати, где он сидел, подергиваясь и бурча что-то себе под нос, – Алиса рассказывала мне о своей матери, Джилл. – Так и не дождавшись отклика или хоть какой-то перемены в его бессмысленно остекленевших голубых глазах, я продолжила: – Она очень сильно скучает по ней, безусловно, как и вы. Вашей семье уже пришлось потерять одного родного человека. Разве вы не готовы сделать все возможное, чтобы уберечь Алису от такой участи? Ведь, кроме нее, у вас никого не осталось…

Голова мужчины резко поникла, словно он задремал. Его странный взгляд устремился на что-то, неведомое мне. Подобрав юбки, я с трудом присела на корточки.

– Ваша дочь поддерживала меня, и за последние месяцы оказала мне огромную помощь. Мне жаль, что я увезла ее от вас, – солгала я, – но мне хочется помочь ей. Она помогала мне, и теперь я должна ответить на добро добром.

От едкого дыма у меня уже начали слезиться глаза; может, Джозеф подумает, что я тронута до слез.

– Мистер Грей, – повторила я.

Его взгляд прояснился, и сам он внезапно сосредоточился. Его губы приоткрылись, и я уже подумала, что он наконец заговорит, но вместо этого он оскалился, показав все свои гнилые зубы, и я не сразу поняла, что он беззвучно смеялся.

– Они ить сжигают ведьм, верно? – прохрипел он, тыча пальцем в огонь.

– О чем вы говорите?

Я встала, еще больше встревожившись.

Теперь он указывал тем же пальцем на мои юбки.

– Они сжигают ведьм!

Пламя лизало подол моего платья. Пак начал лаять, а меня охватил такой дикий ужас, что даже в глазах потемнело. Выбежав из дома на свежий воздух, я принялась сбивать тлеющие язычки пламени. Огонь унялся, но не погас. В отчаянии я оглянулась кругом, ища хоть какую-то воду, и нашла у стены старую бадью, наполненную дождевой водой. Пак с лаем метался вокруг меня, и я резко опрокинула всю емкость, залив водой подол моего платья, у ног образовалась мутная лужа, но огонь потух.

Из лачуги по-прежнему доносился хриплый хохот Джозефа Грея. Я стояла, переводя дух, и Пак с угрожающим видом пританцовывал вокруг меня, словно отгонял невидимых врагов. Обдувающий меня ветер уносил тонкие темные ошметки моего испорченного платья. На рубиново-красных юбках зияла ужасная черная дыра. Не знаю, долго ли я простояла там, но Джозеф Грей так и не вышел, но зато я перестала дрожать и достаточно успокоилась, чтобы суметь забраться на лошадь. Мы понеслись легким галопом, и Пак мчался по нашим следам. Я не могла бы скакать быстрее, даже если бы убегала от самого дьявола.

* * *

В ту ночь я спала одна, и мою спальню посетил таинственный гость. Я проснулась, почувствовав, как руки моей коснулся теплый мех. Вокруг стояла непроглядная тьма, и я слышала лишь собственное дыхание. Некто весомый прошелся по моей кровати ближе к изножью. Затаив дыхание, я почувствовала, как таинственный гость, похоже, устраивался там поудобнее. Мне вдруг представилось, что в моей темной спальне маячит фигура Джозефа Грея, зажавшего в грязной руке уши убитого кролика.

Закрыв глаза, я постаралась успокоиться, замедлить биение колотящегося сердца. Ведь это всего лишь сон. Однако я точно знала, что не права.

В промежутке между двумя ударами сердца, я почувствовала, что с моих ног исчезла тяжесть, и уловила еле слышный звук… кто-то спрыгнул на пол. Пак для столь легкого и тихого приземления был слишком большим и тяжелым. Мои руки по-прежнему лежали на одеяле, я боялась даже пошевелить ими. Ребенок в животе начал пихаться, словно говоря: «Я тоже это чувствую».

Я ждала, затаив дыхание: либо больше ничего не случится, либо я умру от страха. Несмотря на темноту, я разглядела, как некто направился к двери и исчез за ней.

Вернувшись домой сегодня вечером, я украдкой, завернувшись в плащ, точно вор, вошла в дом и быстро поднялась к себе. Запихнув плащ в шкаф, я разыграла сценку с упавшей свечой, якобы подпалившей мое платье.

Для начала я принялась громко охать и ахать, и у меня получилось так достоверно, что я сама почти поверила в реальность несчастного случая.

Задув свечу, чтобы жар и запах от нее еще витал в комнате, я положила ее возле ног.

– Ах, мое платье! – вскричала я, когда в гардеробную вошла одна из горничных.

На миг она замерла с перепуганным видом; вероятно, подумала, что я потеряла ребенка. Потом помогла мне сесть, а я пыхтела и задыхалась, притворяясь испуганной, что не составило труда: в моей голове по-прежнему мелькали картины больших остекленевших глаз Джозефа Грея и моего подола, пожираемого язычками пламени.

Сон улетучился, я лежала, сдерживая эмоции и постепенно успокаиваясь, и мой ребенок тоже успокоился и заснул. Я задумалась о жизни Алисы. Кошмары приходили ко мне только во сне, когда мои глаза закрывались, но Алиса реально жила в них. Из памяти всплыли слова ее отца: «Они ить сжигают ведьм, верно?»

Я попыталась представить детство Алисы, как она росла в том продуваемом сквозняками домике с таким странным отцом и доброй матерью. Да, теперь я познакомилась с двумя людьми из ее жизни, но вряд ли начала лучше понимать ее, девочку, не знавшую дня своего рождения, не умевшую произнести по буквам свое имя, но при этом обладавшую не по-женски развитым умом, знавшую свойства всех земных растений, да еще умевшую взмахом руки успокоить заартачившуюся лошадь.

Смежив веки, я помолилась о ее благополучии.

 

Глава 17

На следующее утро я проснулась перед рассветом, быстро оделась в полумраке, надеясь, что на пути к выходу не встречу никого из домочадцев. Открыв входную дверь, я выскользнула на крыльцо, тихо закрыла ее за собой и спрятала ключ. Начиналось очередное летнее утро, и в прошлом году – в другой жизни – я подумала бы, что оно замечательно прекрасно. Зевнув, я пригляделась к бодро шелестящим деревьям и решительно направилась к конюшне. Из большого амбара доносилось мычание коров, требующих кормежки, а за домом с тихим плеском вздыхала река. Теперь мне приходилось ходить гораздо медленнее, поэтому я стала замечать множество окружающих меня мелочей. Один их младших конюхов, уже приступив к дневным трудам, тащил по ведру в каждой руке, и я послала его оседлать мою лошадь. Когда он вернулся, я сказала, что у меня есть для него поручение.

– Будь добр, позже, когда я уеду, сходи в дом и найди Джеймса, скажи ему, что меня не будет целый день и что ему не обязательно передавать это господину, когда он вернется. И добавь, что если господин что-то узнает, то я спалю его драгоценные гроссбухи, и ему придется переписывать все по памяти. Сможешь запомнить?

Парнишка, его звали Саймон, вероятно, был всего года на три или четыре моложе меня, весело кивнул, обрадованный перспективой передать угрожающее сообщение въедливому управляющему.

Я привязала к седлу пакет с едой, взятой с кухни и завернутой в салфетку – сдобренный медом хлеб, сыр, виноград и печенье на обратную дорогу, – и выехала на север еще до полного восхода солнца. Раз Ричард мог вернуться к вечеру, то мне тоже надо поспешить.

* * *

Спустя несколько часов меня порадовали виды оживленного и шумного города. Ясный, летний и весьма теплый день уже вступил в свои права, и подъем к замку по заполненным телегами и лошадьми улочкам проходил медленно. Подъезжая к замковой башне, я оглянулась и окинула взглядом Ланкастер, раскинувшийся в долине за крутой и извилистой улицей. Повсюду теснились дома, а вдали вздымались обрамлявшие их зеленые холмы. Отсюда, с замкового холма, открывался отличный вид на окрестности. Не спускаясь с лошади, я подъехала к двум стражникам в шлемах и с мечами на боках, всем своим видом они напоминали экспонаты с доспехами из рыцарского зала.

– Я приехала навестить одну заключенную, – заявила я.

Они лениво разглядывали меня.

– Имя? – изрек один.

– Мое или заключенной?

– Ваше имя, – сварливо пояснил он.

– Флитвуд Шаттлворт из Готорп-холла, в окрестностях Падихама.

Стражник смерил меня взглядом, оценив и мой округлившийся живот. Чуть помедлив, он отправился к замку и скрылся в глубине разверстых ворот арочного свода. От долгой езды у меня ломило спину и горели мышцы ног, но я боялась, что если спешусь, то уже не смогу забраться в седло.

Как раз когда я начала сомневаться, вернется ли стражник вообще, он широким шагом вышел из ворот вместе с полноватым, более молодым брюнетом. Он выглядел весьма солидно, облаченный в черный камзол с серебряными пуговицами, застегнутыми на его упитанном животе, черные бриджи и мягкие черные башмаки. Над запястьями вздувались широкие рукава дуплета.

– Госпожа Шаттлворт? – вежливо произнес он. – Какая приятная неожиданность. Меня зовут Томас Ковелл. Я служу в замке коронером и кастеляном.

Я решила остаться в седле, чтобы сохранить выигрыш в росте.

– Господин Ковелл, я приехала навестить Алису Грей, если это возможно?

Видя, что в глазах его не мелькнуло и проблеска понимания, я продолжила:

– Ее недавно арестовал Роджер Ноуэлл, мой добрый друг. Я случайно оказалась в вашем городе и хотела бы… убедиться в ее благополучии.

Очевидно, желающие навестить узников не часто появлялись у ворот замка, поскольку к заинтересованности на лице господина Ковелла примешивалась настороженная подозрительность. В некоем молитвенном жесте он сложил кончики пальцев.

– Ах вот как… увы, к сожалению, нам не позволено пускать в замок посетителей, – его взгляд скользнул по моему животу, – тем более в определенном положении – это может вызвать волнение заключенных и не пойдет на пользу их поведению.

– Господин Ковелл, – мягко сказала я, – я проделала долгий путь… более сорока миль, – его лицо оставалось безучастным, и два стоявших по бокам от него стражника невозмутимо глазели вдаль, – мой муж, Ричард Шаттлворт, будет очень разочарован, услышав, что мне отказали в столь незначительной просьбе, особенно учитывая, что не минуло еще и пятнадцати лет с тех пор, как его покойный дядюшка, сэр Ричард, сделал щедрые пожертвования в казну короны, будучи главным судьей Честера, посвященным в королевские рыцари. И я сомневаюсь, что мой покойный родственник принял бы как должное то, что жену его племянника отказались впустить в замок. Мне не хотелось бы упоминать, что отказ удовлетворить столь невинную просьбу определенно будет иметь серьезные последствия.

Явно озадаченный, господин Ковелл открыл было рот, но закрыл его, так и не найдя с ходу уместных слов.

– Как, вы сказали, зовут интересующую вас заключенную? – наконец спросил он.

– Алиса Грей. Ее доставили сюда не далее чем два дня назад.

Томас Ковелл вновь невозмутимо уставился на меня, оценивающий взгляд коронера скользнул по моей шляпе и задержался на кольцах. В итоге его двойной подбородок всколыхнулся от тяжелого вздоха.

– У вас будет всего пара минут. Я прикажу одному их тюремщиков сопровождать вас.

Итак, я прошла под сводами надвратной башни, так же как пару дней назад Алиса и как в будущем будут проходить еще множество людей.

В этот замок можно было проникнуть и, соответственно, покинуть его, только через эти входные ворота.

Свою лошадь я привязала у ворот за постом стражников. Тощий одышливый тюремщик с заостренным, как у крысы, лицом сопровождал меня по замковому двору, но мы направились не к главному зданию, как я ожидала. Мы проследовали направо вдоль внутренней стены к скоплению каких-то лачуг и каменных надворных построек. Мой спутник вышагивал с важным видом, высоко вскидывая ноги, такая манера ходьбы давалась ему с трудом, однако он всеми силами пытался не показывать этого.

– И на кой ляд, хе-хе, сдалися вам энти ведьмы? – словоохотливо спросил он.

Пропустив его вопрос мимо ушей, я разглядывала высокие каменные стены, даже сейчас, теплым летним днем, от них веяло холодом. Совершенно неожиданно мы вдруг остановились около низкой арки у подножия одной из башен, забранной железной решеткой. Однако этот проход вел не за стены замка – темнота за решеткой означала, похоже, что за ней начинался спуск в подземелье.

– Почему мы остановились? – хмуро спросила я.

– Дык это ж та самая Отстойная башня, – елейно улыбнувшись, поведал мой сопровождающий.

– Не поняла. Ведь Алиса Грей в ожидании суда должна содержаться в тюремной камере. Так не могли бы вы проводить меня к ней?

– Не, тама их не держуть.

Он показал на низкую арку. За решеткой было так темно, что я догадалась, почему это место назвали Отстойной башней – взгляд упирался в зияющий провал глубокой шахты отстойника. Я сумела разглядеть лишь две первые ступени лестницы, все остальное скрывала черная завеса. Тюремщик снял с пояса увесистую связку ключей и, пока он раздумывал, какой же из них выбрать, до меня постепенно начал доходить полнейший ужас того, что мне предстоит увидеть. В подземной дыре за этой решеткой находилась моя подруга. Мне еще не приходилось бывать в тюрьмах, и я не знала толком, как может выглядеть тюремная камера, однако там явно не будет никакой камеры. Там находилась темница. Солнце, казалось, погасло; жара и свет остались где-то далеко, и я задрожала, глядя на вход в адский провал. Из-за решетки донесся странный звук, и я вдруг узнала в нем чириканье какой-то птицы. По верхней ступени прыгал дрозд, пойманный в ловушку этой решеткой. Хотя он мог бы сам пролезть через прутья, но, похоже, предпочитал дождаться официального освобождения.

– Чертова безголовая свистулька, – проворчал тюремщик, отпирая и распахивая решетку, – уматывайся отседа.

Он угрожающе шагнул к птице, и тогда, взмахнув крыльями, она пролетела мимо нас на свободу. Привалившись к холодной каменной стене, я постаралась успокоиться.

– Да, чего ж теперича пужаться. Вы ж туда вроде хотели зайтить.

Хотела… Нет, мне вовсе не хотелось спускаться туда, даже ради Алисы. Но придется, и в общем, в отличие от нее, я уж точно смогу выйти обратно.

Стоя на верхней ступени, тюремщик опять закрыл решетку, и когда ключ с лязгом провернулся в замке, мои натянутые, как струна, нервы дрогнули, и в голове вспыхнул ужас. Темнота передо мной казалось такой густой и плотной, словно мне предстояло спускаться по ступеням в черную воду. Лестница уводила в глубину земли, и когда она закончилась, мы оказались перед другой массивной дверью, хотя скудный свет не позволял сказать, из чего она сделана, из дерева или из железа.

– Стойте подальше, – проскрипел он, вставив очередной ключ в нижнюю дверь, – иначе запашок, не ровен час, сшибет вас с ног.

Я поднялась на несколько ступеней, стук моих паттенов эхом разнесся по шахте, отдаваясь от каменных стен. Исчезнув за дверью, тюремщик что-то рявкнул и после минутного промедления в тускло освещенном проеме у подножия лестницы появилось бледное лицо, и хрупкая фигура выскользнула из этого узкого прохода.

– Алиса.

К стыду своему, я вдруг заплакала: я, в прекрасной одежде, наевшаяся сыра с хлебом и знавшая, что за стенами замка меня ждет лошадь. Она не плакала. Я не видела ее всего два дня, но, казалось, что прошли годы: она изменилась почти до неузнаваемости. Ее узкое лицо стало бледнее луны, а под глазами залегли черные тени. Она сильно прищурилась, словно ослепленная тусклым лестничным светом. Ее грязное платье выглядело влажным, чепец тоже покрылся грязными потеками. Спереди юбку покрывали темные пятна крови, и сзади пониже спины наверняка тоже.

Ничего не говоря, она вяло, явно обессилев, привалилась к стене. Появившийся рядом с ней тюремщик начал закрывать дверь, и я услышала, как ему вслед понеслись возмущенные крики и вопли, видимо, из-за того, что он опять полностью лишил заключенных света. Он оказался прав: запах был умопомрачительный. Раньше от Алисы исходил запах лаванды, она мыла руки в фарфоровой чаше, а сейчас жила в подземной помойной яме.

– Кто еще там сидит? – прошептала я.

– Да все скопом, – прохрипел тюремщик, – почитай, что все ведьмы дожидаются тама судилища.

– Сколько человек? – спросила я Алису.

– Не знаю, – прошептала она, – там слишком темно, ничего не видно.

Она говорила с трудом, язык еле ворочался в пересохшем рту. Золотистые радужки исчезли, зрачки глаз напоминались два черных провала.

Я проехала ради встречи с ней много миль, а теперь не могла придумать, что сказать. И вдруг мне подумалось, что ради ее освобождения я могла бы пожертвовать своим еще не рожденным ребенком.

Тюремщик разочарованно поглядывал на нас.

– Ну что, повидались и будет? Вам, что ли, и сказать нечего?

– Вас кормят? – спросила я.

– Немного, – прошептала она.

Когда тюремщик отвернулся, перебирая свои ключи, она отрицательно покачала головой.

– Я помогу тебе.

Эхо разнесло мои слова, к сожалению, они прозвучали как-то по-детски жалобно.

– Они привезли сюда и Кэтрин, – прохрипела она.

– Кого?

– Кэтрин Невитт. Подругу моей матери.

И тут она заплакала.

Канительщица – тоже повитуха, напарница ее матери. Я вспомнила, как давно, в другой жизни, она рассказывала мне о ней в теплой верхней комнате дома моей матери.

– Это моя вина, – простонала я.

– О чем вы говорите? В чем же тут ваша вина?

– Ну хватит, – неловко пробурчал наш невольный свидетель.

Я повернулась к нему.

– Не могли бы вы дать нам немного поговорить наедине? – спросила я.

– Уйтить, что ли? Так ить не положено.

Порывшись в складках юбки, я достала кошель.

– Вот. – Я протянула ему монету, и он схватил ее, точно изголодавшаяся собака кость. – Можете выйти и запереть нас, просто вернетесь, когда я позову. Не отходите далеко. Пошатываясь и сипло дыша, он удалился вверх по лестнице, лязгнула верхняя решетка, и в замке повернулся ключ. Его фигура на мгновение лишила нас света, и лишь когда он отошел от решетки, я вновь увидела Алису.

– Пошли, – сказала я, уже поднимаясь по лестнице, – тебе нужно хоть немного побыть на свету и подышать свежим воздухом.

Она последовала за мной, и мы сели рядом на верхней ступени, опираясь спинами на входную решетку. Я еле дышала, стараясь не обращать внимания на исходящее от нее зловоние: к застарелым запахам пота, блевотины и засохшей крови примешивалось нечто еще более отвратительное. Я даже не представляла, что так может пахнуть от человека, но почему-то мгновенно узнала источник этого запаха. Алиса уже перестала плакать, но слезы оставили две чистые дорожки на ее грязном лице.

– Расскажи мне о Кэтрин, – мягко предложила я, взяв ее за руку.

– Ее обвинили в том же, в чем и меня. Но во всем виновата я… она ничего не сделала.

– Алиса, ты должна рассказать мне все. Почему вас обвинили в убийстве дочери Джона Фаулдса? Ведь именно с ним ты разговаривала в «Руке с челноком», верно?

Она кивнула и провела по губам сухим языком.

– Я любила его, – еле слышно произнесла она, – и любила Энн. Любила их обоих. Мы с Джоном жили… вместе. Он часто заходил в «Герб королевы», там я и познакомилась с ним пару лет назад. У него была дочь, а жена его умерла. Он казался таким забавным и добрым. Поначалу я думала, что мы поженимся. Энн еще не было и двух лет, когда мы познакомились. Я обычно присматривала за ней, когда он уходил на работу. Она была как ангелочек с пухлыми щечками, а ее кудрявые золотистые волосы никак не желали ложиться ровно, сколько бы их ни причесывали.

Алиса погрузилась в воспоминания, и по лицу ее блуждала легкая улыбка. Потом лицо омрачилось, и она шмыгнула носом.

– Джон сказал, что после смерти своей жены больше не сможет жениться. Говорил, что потеря для него слишком мучительна. Поэтому я не бросила его, и мы продолжали жить с ним, как будто были женаты. Из-за этого мой отец, в общем, отрекся от меня. Называл меня шлюхой. Говорил, что никто не возьмет меня в жены, что я годна только на то, чтобы служить подстилкой пьяному Джону. Но я была счастлива вместе с Джоном и Энн. Мы жили как маленькая семья. – Она судорожно вздохнула. – Потом он начал приходить домой все позже и позже. Мы с Энн подолгу оставались одни. Почти все время. Джон пропадал либо на работе, либо в пабе, а я сидела дома, как его кроткая женушка. Я обманывала себя.

Она подвинула к себе ноги и обхватила руками колени. Я вновь обратила внимание на кровавые пятна на ее юбке, на ее грязные, выбившиеся из-под чепца волосы. Мне отчаянно захотелось вымыть ее в ванне, одеть на нее чистую ночную рубаку и уложить в кровать, как ребенка.

– Даже когда все начали судачить о том, что он развлекается с другими женщинами, я не верила никому. Так мы и жили, но постепенно он становился все более сварливым и прижимистым, и нам с Энн приходилось жить на мое жалованье, поскольку все свои деньги он тратил на выпивку. А потом у девочки начались эти припадки… не знаю, как вы их называете. Она вдруг словно застывала, у нее закатывались глазки, а язык распухал. Я подумала, что она так делает из-за того, что скучает по папе. Но он не поверил мне, когда я рассказала ему. Подумал, что я все придумала, чтобы он сидел дома. Я перепробовала все возможные лекарственные травы и растения. Обратилась за помощью к Кэтрин, но даже она не смогла ничем помочь. Вообще девочка выглядела здоровой, только иногда вдруг с ней что-то случалось… словно какой злой дух вселялся в нее и принимался душить.

Однажды мне пришлось уйти на работу и оставить Энн дома одну. Джона мне найти не удалось. Но он говорил, что вернется к нужному времени. А я боялась потерять работу.

Из глаз ее опять заструились слезы. Лицо стало очень печальным.

– Я еще любила его. Продолжала любить, даже когда он перестал приходить домой. Хотя, если бы у нас не было Энн, все могло бы пойти по-другому. Мне было бы легче бросить его. Так или иначе я ушла на работу и попросила Кэтрин присмотреть за Энн. И вот вскоре она прибежала, крича: «Алиса, Алиса, пойдем скорее, тебе надо скорее бежать к ней». И мы бросились к дому Джона, а там малышка… – Алиса уткнулась лицом в колени, – мне нельзя было оставлять ее одну.

Я обняла Алису, ощутив под рукой хрупкие худенькие плечи. Я росла и полнела, а она исхудала и съежилась. Мое сердце разрывалось от боли. Но не такую боль я испытывала, обнаружив Джудит. Тогда меня раздирала ярость и злость, а сейчас – только ощущение острой печали.

– Вы ничего не могли сделать, – прошептала я, прижимаясь к ней щекой.

Наши слезы смешались, сбегая к губам. И я почувствовала соленый привкус… наших горьких слез. Плечи ее дрожали под моей рукой, но постепенно она успокоилась.

– Наверное, именно поэтому мне так хотелось помочь вам, – тихо сказала она, – я думала, может, если смогу помочь вам сохранить ребенка, то это в каком-то смысле будет… – Она умолкла, не зная, как лучше объяснить свою мысль, и добавила: – Раз мне не удалось спасти одного ребенка, то я подумала, что если помогу выжить другому, то…

– Если у меня родится девочка, то я назову ее Алиса-Энн.

Она не улыбнулась, но в глубине ее глаз промелькнул легкий оттенок радости.

– Я думала, вы хотели двух мальчиков.

– Хотела. – Я опустила взгляд на наши юбки – блестящая бледно-желтая тафта сливалась с грязной бурой шерстью, я вновь взяла Алису за руку. – И желание осталось неизменным.

– Там внизу такая жуть, – прошептала она, – точно в преисподней. Ни зги не видно, и от этого кажется, что всех нас затягивает в какую-то вращающуюся бездну. Одна женщина уже умирает. Старуха Демдайк. До суда, видать, не доживет. Нам даже еду не приносят.

Закрыв глаза, я вспомнила о том, что уже успела съесть с утра. И даже не подумала…

– Я вытащу тебя отсюда, – сказала я, – обещаю. Я спасу тебя.

Слезы опять полились по ее щекам.

– Я понимаю, чего это все вам стоит, – прошептала она, – не надо, вы и без того уж слишком многим пожертвовали из-за меня.

– К черту то, что мне это будет стоить.

Произнеся эти слова, я почувствовала, как пошевелился мой малыш, и мгновенно осознала, что пока мы все трое живы – Алиса, малыш и я, – но очень скоро может наступить день, когда нас уже не будет, и никому не известно, кто из нас выживет. Нас связала невероятно страшная судьба, и впервые с предельной ясностью я осознала, что мы все в равной мере отчаянно необходимы друг другу для выживания.

– Я спасу тебя, – вновь повторила я, сжав ее пальцы.

Слегка ответив на мое пожатие, она убрала руку и печально глянула на меня, ее яркие золотистые глаза затуманились.

– Вам удалось спасти собаку от медведя, но меня так просто не выкупишь.

– Я спасу тебя от смерти, так же как ты обещала спасти меня. Ты будешь жить.

– И Кэтрин? – прошептала она.

– И Кэтрин.

В этот момент из-за закрытой нижней двери раздался жуткий истошный крик, и мы обе вздрогнули. Отчаянные вопли продолжались, и чуть позже дверь внизу задрожала под множеством кулачных ударов. Мы с Алисой вскочили на ноги и увидели, что тюремщик уже подбежал к решетке и неловко возится с замком.

– Из-за вас, что ли, они взбунтовались? – спросил он.

– Что там за бардак? – вторил ему другой голос.

К нам уже приближалась целая группа надзирателей. Решетка с лязгом открылась, и в мое плечо железной хваткой вцепилась чья-то рука. Нас с Алисой грубо оттащили друг от друга, и через мгновение я оказалась в замковом дворе, а ее увели обратно в темное подземелье.

– Алиса! – крикнула я. – Я вернусь! Вернусь!

Злобный, как пес, охранник уже уводил меня к входным воротам, но я услышала еще, как открылась дверь подземелья, и вопли стали еще громче:

– Она померла! Она померла! Померла!

Крики разлетались, точно вороны над лесом, но не затихали, опускаясь на землю, а, отдаваясь эхом от замковых стен, возносились к небеса.

* * *

Перед долгой дорогой домой я заехала в Ланкастере на постоялый двор и заказала трех жареных цыплят, двадцать мясных пирогов, по два галлона эля и молока, чтобы отправить все это заключенным в подземелье. В сопровождении четырех носильщиков, которые несли угощение и катили бочонки вверх по склону, я вновь вошла в замковый двор и убедилась, что все тот же одышливый тюремщик перетаскал все по крутым ступеням в подземелье и вернулся с пустыми руками. Перед уходом я позолотила им руки, выдав еще по монете тюремщику и двум явно бедствующим стражникам. Напоследок я добавила, что еще вернусь, но они улыбнулись мне с каким-то умудренным видом.

 

Глава 18

На следующее утро, спустившись к завтраку, я увидела, что на крыльце столпились слуги. Перед ними стоял простоволосый Ричард, и мне пришлось локтями прокладывать себе пусть в толпе. Внезапно я осознала, что все взгляды устремлены вниз. И в ужасе отступила, увидев под ногами растерзанного сокола Ричарда. Эта птица со сложенными крыльями и остекленевшими, незрячими глазками, словно принесенная кем-то в жертву, лежала на верхней ступени в лужице собственной крови. Слуги кружили рядом с ней, словно стайка мух над гниющим мясом, поэтому я велела им разойтись по своим делам. На лице Ричарда застыло выражение печали и гнева, но я знала, что первое чувство скоро победит второе, поэтому решительно отправила их в дом и закрыла дверь.

– Вы знаете, кто это сделал? – спросила я.

– Нет, но когда узнаю, то убью, – напряженно, но тихо произнес он.

Я дала ему время оправиться от потрясения, сама внезапно вспомнив о крови, блестевшей на тушках растерзанных кроликов, которых я обнаружила в лесу много недель назад.

– Может, один из наших арендаторов? Вы, случайно, не ссорились недавно с кем-то из них?

Он отрицательно покачал головой, не отрывая пристального взгляда от несчастной твари. Он опустился рядом с ней на колени, а я смотрела на его узкие, поникшие от горя плечи, на взлохмаченные влажным ветром волосы, и на меня вдруг нахлынула мощная волна любви. Однако к ней примешивались и другие чувства: отчаянного и прежде неведомого мне стыда из-за того, что он мог испытывать столь сильную жалость не к моей или Алисиной судьбе, а только к этой убитой твари. У меня возникло желание оставить его здесь на ступенях крыльца и отправиться в столовую, где уже подали завтрак, но у меня вдруг появилась другая идея. Я велела служанке принести купальную простыню и опустилась на колени, чтобы завернуть в нее тушку. Ее вид не взволновал меня – на охоте я видела много смертей. Однако кое-что привлекло мое внимание, заставив помедлить: к ранкам прилипли несколько тонких рыжих волосков. Сложив простыню, я осторожно завернула в нее птицу.

Небеса разверзлись, когда мы пересекли лужайку. Проливной дождь поливал наши печальные фигуры, пока мой муж хоронил свою птицу за амбаром в укромном местечке на речном берегу. Струи дождя сбегали по шее мне за шиворот, пропитывая платье, и ребенок принялся недовольно брыкаться. Когда мы вернулись в дом и Ричард стащил свой промокший камзол, я прижала ладони к его лицу. Волнистые волосы облепили его красивую голову, ресницы влажно поблескивали. Серые глаза лучились пылким огнем.

– Ричард, – тихо сказала я, – мне необходима ваша помощь.

* * *

Я долго и тщательно переодевалась, и в заключение украсила шею бархаткой с пышной жемчужиной, налитой и блестящей, словно персик – подарок Роджера на Рождество. С нашей последней встречи мои щеки успели слегка округлиться. После легкого пощипывания они достаточно разрумянились, и я подушилась розовым маслом, нанеся его на запястья, за уши и в ямочку на шее. Снизу донесся звук шагов, но я еще пару минут внимательно разглядывала себя в зеркала, поправляя воротник, приглаживая волосы и пытаясь восстановить сбившееся дыхание. С удовольствием отметив, что руки мои перестали дрожать, я мысленно произнесла молитву.

Я услышала басок Роджера еще до того, как увидела, как он живо рассказывает Ричарду одну из своих историй. Они устроились в столовой, и, прежде чем войти туда, я помедлила у двери, сделав глубокий вдох. Он выглядел как обычно – начищенная обувь, широкие рукава дуплета, сверкающие кольца. Сегодняшняя дружеская встреча выглядела, как любая другая из множества ей подобных, однако едва я увидела его, мне мгновенно вспомнилось мое последнее возвращение из дома матери. И внутренний голос подсказал мне, что следует быть крайне осторожной.

– Госпожа Шаттлворт, – радушно произнес он, изящно склонив голову.

Приблизившись, я поцеловала его, изо всех сил стараясь выглядеть такой же непринужденной и благожелательной, как в более ранние встречи. Со времени ужина в Рид-холле произошло множество драматический событий, и даже странно, что ни одно из них, казалось, ничуть не омрачало его беззаботной улыбки и сияющих благодушием глаз.

– Вы прекрасно выглядите, – спокойно заметил он.

– Благодарю вас. Не желаете ли вина?

– Я всегда желаю вина, если угощают.

Подойдя к столу с раздвижной доской, я налила вина, и вдруг мой взгляд упал на панели над камином. Вокруг инициалов Ричарда поблескивала пустая отполированная поверхность.

– Тауэр опустел, – продолжил разговор Роджер, – я говорил ему, что представляю, как трудно будет потом найти арендатора.

– Я могу спросить местного бейлифа, – предложил Ричард.

– Какой тауэр? – спросила я, вернувшись и подавая вино.

– Малкинг-тауэр, – ответил Роджер.

Я постаралась изобразить легкое удивление.

– А что там такое?

– Дом Дивайсов, поблизости от Колна. На редкость странное местечко. Слово «тауэр» предполагает нечто грандиозное, хотя бы какую-то башню, а на самом деле там торчит из земли какой-то гриб, типа ночлежки для червяков. Видели бы вы этот круглый в плане каменный домишко с единственной нижней комнатой, причем в верхнюю спальню надо карабкаться по шатким и прогнившим, пристроенным к стенам лестницам. Но они еще долго не будут жить там… а пустует дом уже, пожалуй, больше месяца. И, учитывая, что констебль Харгривз обнаружил там в подполье зубы и глиняных кукол, будет удивительно, если кому-то теперь вообще захочется поселиться там.

Вскоре нам подали запеченую говядину и сырные пироги с олениной, и тогда за столом воцарилось молчание. Роджер пожирал блюда голодным взглядом.

– Знаете, Флитвуд, – наконец произнес он, наливая себе подливу, – на днях мой знакомый видел вас в Ланкастере. Что, интересно, вы там делали?

Не сводя взгляда с куска мяса, я продолжала спокойно нарезать его на кусочки.

– Заезжала присмотреть кое-какие ткани, – ответила я.

– Не поленились доехать аж до Ланкастера? Должно быть, вам понадобилась какая-то исключительно модная ткань.

Я улыбнулась и слизнула соус с пальца. Роджер всегда узнавал новости раньше всех: несомненно, он уже успел побеседовать со стражниками или с Томасом Ковеллом, и они подтвердили, что я побывала там.

– Я также заглянула в замок, – небрежно добавила я, – подумала, что мне разрешат повидать мою повитуху.

Я мельком взглянула на Ричарда. Мне показалось разумным опередить Роджера и честно рассказать ему о своей поездке, и теперь я порадовалась своей предусмотрительности, хотя его совсем не утешало то, что проехала за день почти восемьдесят миль. Но я напомнила ему совет Алисы на сей счет. Она ведь говорила, что если я привыкла к верховой езде, то она для меня более безопасна, чем пешая прогулка, в общем, по крайней мере, мне удалось успокоить его душу.

Не поднимая глаз, Роджер проткнул ножом кусок мяса. Естественно, он знал об этом.

– Но чего ради вам вздумалось навещать ее? – В его низком голосе прозвучал оттенок угрозы.

Отодвинув тарелку, я извлекла из-за пояса носовой платок и приложила его к глазам.

– Я очень плохо себя чувствовала, – слабым голосом ответила я, – меня так беспокоило мое состояние и здоровье моего ребенка… вот мне и понадобился ее совет.

– И в округе сорока миль не оказалось ни одной другой повитухи, способной помочь вам?

– Алиса показала себя на редкость сведущей акушеркой… лучшей среди известных мне, – убрав платочек от глаз, я кротко взглянула на него, – прежде мне ни разу не удавалось так успешно вынашивать ребенка, и, безусловно, именно благодаря заботам Алисы. Роджер, мне скоро предстоит рожать, – продолжила я, – если бы вы только сочли возможным, ради меня и моего ребенка, разрешить Алисе пожить под надзором здесь, в Готорпе? Мне очень страшно без нее. Ричард? – Я глянула на него, умоляя взглядом сыграть свою роль.

Помедлив, Ричард облизнул губы.

– Да, Флитвуд была очень слаба, – тихо заметил он, – вы же сами видели ее. Она едва могла есть. Волосы выпадали горстями. А сейчас она впервые выглядит значительно лучше. Алиса, разумеется, предстанет перед судом в следующем месяце, но мы могли бы содержать ее здесь под замком. Она никуда не сбежит.

– А как вы можете гарантировать это?

– Так же, как вы можете гарантировать охрану Дженнет Дивайс, ведь она, видимо, по-прежнему живет в Рид-холле, – сказала я.

– Дженнет Дивайс не обвиняется в убийстве, – невозмутимо возразил Роджер, вновь взявшись за нож, – неужели вы хотите принять в доме ведьму, убившую ребенка?

– Она не… – шепотом начала я, но Ричард предостерегающе глянул на меня, и я умолкла.

– Нет, это невозможно, – заявил Роджер, продолжив трапезу.

Как же я ненавидела его в этот момент. Он напоминал игривого кота: прижимая сильной лапой хвостик мышки, он давал ей немного побегать, но в итоге, наигравшись, добивал ее. Роджеру нравилось позволять людям обхаживать его, убеждать и умолять, позволять им думать, что у них есть шанс, хотя на самом деле он никогда не менял принятых решений.

– По-моему, вам, друзья, не удалось понять всей серьезности обвинений против пенделских ведьм, – продолжил он, – колдовство заслуживает наказания и карается смертью, но в целом их преступления более серьезны. Они не только практиковали колдовство, их деяния приводили к смерти и безумию множества людей. Они представляют опасность для общества. Как отнесется король к просьбе помиловать их до суда? Нет, сие не допустимо.

Он смахнул со своей седой бороды капли соуса.

– Что побуждает меня сделать следующее замечание, – добавил он, на сей раз взглянув непосредственно на меня, – совершенно бесполезно пытаться вновь посетить замок, поскольку вас туда больше не пустят. Посетители приводят заключенных в возбуждение, а что до вашего… состояния… – он неопределенно взмахнул рукой, – оно просто довело их до безумия. Вскоре после того, как вы прорвались в Отстойную башню и для вас открыли дверь в подземелье, умерла одна женщина.

– Вы же не подразумеваете…

– Я ничего не подразумеваю, – сверкнув глазами, резко прервал меня Роджер, явно охваченный яростной злобой, – но предупреждаю, не смейте больше приближаться к замку. Если вы все-таки попробуете проникнуть туда, то можете не выйти обратно.

Мой нож с лязгом упал на тарелку. Я глянула на Ричарда, он с несчастным видом гонял по тарелке обрезки жира. Увы, он не осмелится бросить вызов Роджеру; я так и знала. А я нуждалась в его помощи. Пытаясь скрыть дрожь, я откинулась на спинку стула и опустила руки на колени.

– Вы имеете в виду, что меня тоже запрут в тюрьму?

– Именно так. Без малейших оговорок: в вашу пользу говорит лишь фамильное преимущество. Если бы вы не жили под защитой этого дома и вашего мужа, то разве вам позволили бы беспрепятственно разъезжать по графству, проводя нелепые расследования? Что бы вы там ни думали, Флитвуд, вы не представляете никакой угрозы отправлению правосудия. Однако, если вы полагаете, что неподвластны тискам кандалов, то глубоко заблуждаетесь.

На сей раз Ричард вмешался.

– Роджер, умерьте же свой пыл.

Я похолодела, но Роджер еще не закончил.

– Одна из обвиняемых является матерью Майлза Наттера. Она тоже богатая женщина. Утонченная и уважаемая дама. Землевладелица с образованными сыновьями. Сложность в том, что она проклинает соседей, и они падают замертво.

«Если бы было так просто убить вас, то я бы так и сделала», – подумала я, но ничего не сказала.

Роджер слегка подался вперед, похоже, собираясь нанести свой фатальный удар.

– На самом деле Дженнет сообщила мне, что вы напомнили ей ту самую госпожу Наттер. Девочку всегда можно уговорить постараться вспомнить, кто еще присутствовал в Малкинг-тауэр на ужине в Страстную пятницу.

Он уставился на меня тусклым немигающим взглядом, и я впервые осознала, кому посмела бросить вызов. Прежний Роджер, мой по-отечески добрый друг, который обедал, охотился и играл с нами в карты, бесследно исчез; его место занял бывший шериф, магистрат, мировой судья.

– Достаточно, – воскликнул Ричард, с тошнотворным треском вонзив нож в столешницу.

Мы все вздрогнули, и Роджер откинулся на спинку стула. Мне еще не приходилось видеть Ричарда таким разгневанным.

– Я не желаю больше ничего слышать об этих делах.

Он вытащил нож из дерева и вновь принялся за еду.

– Сегодня во второй половине дня я еду в Йорк на разбирательство с Дженнет Престон, – уже спокойно произнес Роджер, – те же судьи прибудут в августе на ассизы в Ланкастер: сэр Джеймс Элтэм, весьма сведущий и осмотрительный судья, и сэр Эдвард Бромли. Ричард, вы знакомы с Бромли?

Ричард, гневно сжав челюсти, не удостоил его ответом. Но Роджер, казалось, ничего не замечая, продолжил:

– Он доводится племянником бывшему лорду-канцлеру, в свое время надзиравшему за отправлением казни шотландской королевы. И он, кстати, оправдал Дженнет Престон на недавней Великопостной сессии.

Он громко отхлебнул вина из бокала.

Мне вспомнилось, как раскричался сидевший рядом со мной на ужине в Рид-холле Томас Листер при упоминании Дженнет Престон; значит, ему удалось за несколько месяцев опять привлечь ее к суду. Но раньше ведь один из судей уже признал ее невиновной; и он мог сделать это снова.

– Сколько времени осталось до суда в Ланкастере? – спросила я Роджера.

– Три или четыре недели. Надеюсь, вы оба пожелаете занять места на галерее? Пожалуй, дело там будет позабавнее, чем бывало на вечернем представлении в театре «Роза».

Позднее, когда мужчины удалились рассматривать новое ружье Ричарда, я долго стояла у окна, обдумывая новости. Старуха Демдайк умерла. Завтра Дженнет Престон будут судить за колдовское убийство. Но Алиса пока жива, до суда в Ланкастере еще есть время, и, возможно, мне все-таки удастся спасти ее.

* * *

На следующее утро я отправилась на поиски Малкинг-тауэр. День для июля выдался холодный, и я, выехав в своем дорожном плаще, уже сильно вспотела, слушая звеневший в ушах голос моей матери:

«Флитвуд, вы ведете себя нелепо. Флитвуд, вы выставляете вашу семью на посмешище».

Мои мысли перенеслись в те тихие и светлые дни в ее доме – где я чувствовала себя уютно и спокойно, хотя даже не представляла, что такое возможно. Источником моего спокойствия стала Алиса. Если бы каждый вечер мне приходилось сидеть в кислой компании матери, вышивая или читая библейские премудрости, я сошла бы, наверное, с ума. Нет, и как только я могла подумать такое? Что действительно способно свести с ума любого, так это заключение в зловонную сырую темницу, где полно других потеющих, ноющих и страдающих рвотой заключенных, лишенных и воды, и пищи, и даже отдельного места для справления нужды.

Алиса попала в тюрьму из-за Элизабет Дивайс, которой так отчаянно хотелось спасти свою дочь, что в итоге и ее саму, и всех ее знакомых заковали в кандалы. Возможно, она думала, что, приобщив к делу побольше народа, обеспечит безопасность и матери, и дочери. Вероятно, она и представить не могла, что ее младшая дочь позаботится об их гибели. Мне хотелось посмотреть, где жила эта поразительно уродливая женщина со своим собачьим духом-хранителем и подлым ребенком. Она уже потеряла мать, и теперь под угрозой находилась вся семья… не считая самой Дженнет. Что приходилось терпеть этой девочке, сдавшей Роджеру Ноуэллу всех родных? Роджер описывал Малкинг-тауэр как убогое жилище, но это был единственный дом, где жила вся ее семья. Соблазна мягкой постели и мясных пирогов Рид-холла, безусловно, недостаточно, чтобы предать родную семью.

«Но ведь сама ты ненавидела свой родной дом, – произнес въедливый внутренний голос, – и ненавидела родную мать».

Пусть это правда, признала я, но я никогда не предала бы свою мать. С другой стороны, я не понимала, что могло заставить ребенка так поступить. Отсутствие родительской заботы? Жестокость обращения? Я не знала, где искать эту башню и у кого спросить, поэтому направилась в сторону Колна. Пака я оставила дома, понимая, что могу и пожалеть, если на продуваемых ветрами пустошах мне явится терзающий призрак лачуги Джозефа Грея.

«Они ить сжигают ведьм, верно?»

Благодаря плащу, скрывавшему мою голову и фигуру, я могла быть кем угодно или никем, поэтому на здешней тихой дороге никто не обращал на меня особого внимания. Мимо проехали три или четыре телеги, нагруженные овощами и рулонами тканей, но я, помятую о том, какой шум наделало мое появление в Ланкастере, старалась не глазеть по сторонам.

«Вы же знаете, у меня есть соглядатаи по всему Пендлу», – однажды признался Роджер.

Я знала, что если продолжать ехать по этой дороге, то со временем она могла привести меня в Галифакс к Джону Лоу и его сыну Абрахаму. Подумать только, ведь все это дело заварилось из-за того, что у простого бродячего торговца попросили булавки. И что могло бы произойти, если бы он дал их? Но даже если бы он расщедрился и выдал их Элисон Дивайс, Алиса продолжала бы влачить свое несчастное существование, трудясь в «Гербе королевы» и готовя скудную, доступную ее доходам, еду для своего жалкого отца в убогом жилище с дырой в крыше. А что было бы со мной? Возможно, я уже умерла бы; а возможно, и нет. Я могла никогда ничего не узнать о Джудит. И все-таки, как бы то ни было, я никогда не оказалась бы на этой дороге и не стремилась отыскать оставшуюся бесхозной каменную башню, похожую на торчащий из земли гриб.

Вокруг, насколько мог видеть глаз, простирались серо-зеленые холмы, изредка встречались случайные дома, сложенные из крошащихся камней или грубо обмазанные глиной. Вдоль холмов тянулись длинные приземистые дома фермеров, точно разлегшиеся на обочинах кошки, но среди них не было никакой башни. Я решила, что спрошу первого встречного: навстречу мне как раз ехал мужчина на истощенном понуром муле.

– Извините, не подскажете, где находится Малкинг-тауэр? – спросила я.

Он встревоженно попятился назад, словно я призналась ему в родстве с ведьмами, и, не вымолвив ни слова, поплелся дальше на своем унылом животном, испуганно оглядываясь через плечо.

Вздохнув, я остановилась в задумчивости. И пока я решала, как быть дальше, на дороге появились еще две фигуры: просто одетая женщина, тащившая за собой дочь.

– Извините, – вновь попытала я счастья, – я ищу Малкинг-тауэр.

Женщина остановилась, и ее дочь, сонная от напоенного влагой летнего воздуха, едва не наткнулась на нее.

– А что вам за дело до Малкинг-тауэр? – спросила она, подозрительно блеснув темными глазами.

– Я слышала о Дивайсах, и мы с сестрой поспорили… она думает, что их вообще не существует, как и их дома, говорит, что все это сказки. Если подскажете, где найти его, я дам вам пенни.

– На самом деле никакие это не сказки, и дом есть, и они еще живы. Передайте сестре, что слухам у нас надо верить, народ не станет повторять всякие выдумки. Эта странная семейка давно жила в нашей округе, да вот только теперь мы поняли, какие у них злодейские корни. Моя мать раньше покупала целебные снадобья у старухи Демдайк, но я не пользовалась ими. Надо полагаться на благоволение Всевышнего и не играть с дьяволом.

Она облизнула губы. Ее молчаливая дочь упорно разглядывала мою лошадь, плащ и лицо.

– Откуда вы едете?

– Из Бернли.

– Видно, вам пришлось поплутать, чтобы выиграть пари. – Она махнула рукой в ту сторону, откуда шла. – Проедете по дороге еще с полмили да сверните на дорожку, которая поднимается к пустоши. Там наверху и увидите его. Сама я туда не люблю ходить, есть в том месте что-то нехорошее. Как я уж говорила, мать моя частенько наведывалась к ним, когда мы болели, и меня таскала с собой пару раз. Сама-то я туда нипочем не пойду, разве что сам Господь надоумит.

Отблагодарив ее, я поехала по указанному пути, свернула на узкую дорожку, ограниченную двумя низкими незатейливо сложенными из камней стенами. Где-то вдалеке залаяла собака, и я сразу вспомнила ту, что видела в лесу с Элизабет и Алисой, и как Дженнет говорила, что ее дух-хранитель пока не проявился. Правда ли, что такие духи-хранители существуют и действительно ли Роджер верит в них? Дорожка проходила между лугов, и, преодолевая пологий подъем, я немного отклонилась назад в седле. Верхушка холма становилась все ближе, а я по-прежнему не видела никакой башни, но когда оказалась наконец на вершине, то заметила на другом склоне это странное жилище: довольно высокое серое строение, похожее на гриб. Подобные древние башни возводились в Готорне много столетий тому назад. Но Дивайсы не принадлежали к дворянскому роду или даже к потомственным йоменам – они были бедны как церковные мыши, и оставалось загадкой даже само их появление в этих краях.

Подъехав ближе, я увидела, что по земле разбросаны огромные обломки, вывалившиеся из стен дома. У основания башни виднелась большая толстая дверь, к ней я и направилась, догадавшись, что через нее смогу попасть внутрь. В стенах темнели провалы узких стрельчатых окон, видимо, только через них в дом и проникал свет, и, вероятно, в крыше еще имелось отверстие для выхода дыма.

Я слезла с лошади и обошла разок вокруг башни. Рядом буйно зеленел заросший садик, огороженный квадратом полуразрушенной каменной стены. Мне совсем не хотелось входить в этот дом, но я решила все-таки увидеть, в каких условиях жила Дженнет Дивайс. Подойдя к двери, я дернула за кольцо. Лишенная каких-либо запоров, дверь легко открылась. Увидев темное внутреннее помещение, я опять вспомнила темницу, где теперь томилась эта семья. Для лучшего освещения я оставила дверь открытой, насколько позволял ее проем, и робко вступила в дом.

Внутри стоял сильный и не совсем понятный запах. Пахло определенно сыростью и гнильцой, но еще и каким-то животным, словно где-то в углу сушился мокрый мех. Общий осмотр не занял много времени. В центре на земляном полу стоял кухонный котел, побольше, чем у Джозефа Грея. Рядом лежал соломенный тюфяк, но не было никаких занавесов, предохраняющих от ветров, задувающих в узкие оконные проемы. Я понаблюдала за мокрицей, вяло ползущей по засаленном льняному покрывалу тюфяка. Забытые тарелки и кружки валялись прямо на земле. На прогнившую с виду платформу поднималась деревянная лестница, там, видимо, располагались остальные соломенные постели. Справа от меня к закругляющейся стене привалился стол. На нем пылились какие-то вещи, и я невольно отпрянула, разглядев среди них проколотые булавками обломки глиняной куклы, изображавшей Элизабет Дивайс. И среди этих разрозненных глиняных комков и крошек белело нечто странное: зубы. Взяв один из них, я поднесла его к свету, и тут же почувствовала, как волосы на моем затылке зашевелились и по спине поползли мурашки.

Внезапно за моей спиной что-то грохнуло, и я едва не задохнулась от безумного страха. Видимо, захлопнулась дверь. Я выронила зуб, бросилась обратно к выходу, нащупала ручку и, толкнув ее, вырвалась из темноты, пытаясь подавить панику и избавиться от жуткого звона в голове. Снаружи гулял ветер, упорно стремясь залететь в дом, но я рванулась ему навстречу и, наконец, задыхающаяся и перепуганная, выбежала обратно на пустошь. О чем я только думала, решившись прикоснуться к дьявольским поделкам этой семейки? И вновь по телу побежали мурашки, вызванные ощущением того, что за мной следят.

Моя лошадь испуганно ржала и пятилась, протестующе вскидывая ноги. Я оглянулась кругом в поисках того, что могло ее напугать, и увидела на вершине холма, ярдах в двадцати или тридцати от нас, очертания тощей собаки со свалявшейся шерстью. Она стояла недвижимо, точно изваяние, и смотрела на меня. Подавив страх, я направилась к лошади, подвела ее к одному из больших валунов, и с него забралась в седло, но когда, взяв в руку поводья, я взглянула в сторону собаки, она уже исчезла.

Споря с собственными противоречивыми ощущениями, я пыталась убедить себя, что, кроме меня, на склоне этого холма никого нет, однако у меня не хватило духу оглянуться на Малкинг-тауэр, и я упорно смотрела на тропу, направляя лошадь по ее же следам обратно к дороге.

Увидев, в каком доме жила семья, я поняла, каким великолепным, должно быть, показался Дженнет Дивайс дом Роджера и Кэтрин, с его плотными шторами и турецкими коврами, с чернильными перьями и слугами. Естественно, она с готовностью рассказывала Роджеру все, что он хотел услышать, возможно, надеясь, что он позволит ей остаться у него, и старательно придумывала, лежа под стеганым одеялом, новые длинные истории, сплетая из них великолепную паутину. Отчасти я не могла винить этого ребенка, особенно если она полагала, что так будет продолжаться вечно и она сможет радостно, точно кукушка, куковать в гнезде Ноуэлла. Однако по окончании августовских ассиз Роджер, безусловно, спровадит ее на какую-нибудь ферму, где не хватает рабочих рук, или в другое, совсем не похожее на наше, имение, в качестве прислуги на пивоварню или в прачечную. И как же пройдет остаток ее жизни? Будет ли она верить, что не упустила счастливый случай или до конца своих дней терзаться виной?

Когда я опять выехала на широкую дорогу, утреннее солнце поднялось уже высоко, но небеса заволокло водянистой облачной дымкой. На развилке я посмотрела налево, в сторону Колна, и направо, в сторону Готорпа. Но тут у меня появилась новая идея, и, причмокнув, я сжала пятками бока лошади и продолжила ехать прямо.

 

Глава 19

– Опять вы! – воскликнул Питер.

Я вновь стояла на устланном соломой полу перед барной стойкой в «Гербе королевы».

– Честно сказать, дамы к нам вообще не заглядывают, а тут вдруг дважды за одну неделю!

За столиками притулились несколько пьяниц, закончивших смену грузчиков или посыльных, заглянувших сюда на обед, но они мало что замечали, кроме своих драгоценных пивных кружек.

– Мне нужен один адрес, – сказала я. – В начале года, в марте или апреле, вы отправляли письмо человеку по имени Абрахам Лоу, красильщику тканей из Галифакса.

Питер настороженно глянул на меня, его округлая талия слегка вдавилась в край стойки.

– Может, и отправлял. А вам-то что с того?

Я вытянулась во весь свой миниатюрный рост.

– Мне необходимо поговорить с ним.

– О чем?

– Я заказала в Манчестере большую партию тканей и хотела покрасить их. Алиса рассказывала мне о мистере Лоу, и я подумала, что смогу договориться с ним о покраске.

– Да уж. – Питер облегченно вздохнул. – Нужды нашего местного дворянства известны, пожалуй, одному Богу, а таким, как мы, простым смертным, их никак с ходу не уразуметь, – с улыбкой заметил он и добавил: – Погодите минутку, пойду поищу его.

– Большое спасибо, мистер Уорд, – откликнулась я, – тогда я в ближайшие дни отправлю ему письмо.

* * *

Спустя пять минут, отсыпав Питеру Уорду горсть серебра, я уже ехала в сторону Галифакса, повторяя про себя найденный адрес: «Хэйли-хилл, дом под вывеской ворона». Припомнив, сколько монет я раздала за последнее время, я задумалась о том, как буду объяснять Джеймсу мои дорожные расходы. Но быстро успокоилась, сообразив, что он вряд ли вообще будет задавать мне вопросы, – теперь, лишь только завидев меня, он мгновенно краснел до кончиков ушей. Но когда закончится вся эта история, я буду гораздо строже блюсти семейные денежные интересы… если, конечно, выживу. Скоро, наверное, понадобятся дополнительные закупки белья, полотенец, молока, чепчиков и маленьких нарядов… причем, видимо, два комплекта. Я с интересом отметила, что эта мысль не вызвала у меня безумного гнева; просто таковы жизненные обстоятельства, и сейчас они не столь уж важны.

Мне надо было торопиться, и к тому времени когда я доехала до соседнего графства, то чувствовала себя втиснутой в наволочку подушкой, которую так трясли, что едва не вытрясли всю жизнь, хотя ребенок живо вертелся и пинался в моем животе. Я даже подумала, не вредны ли ему столь частые поездки. Но раз уж он вертится, значит, растет, поэтому я выбросила из головы эту мысль, спешилась и заплатила попавшемуся мне на глаза пареньку, поручив ему напоить мою лошадь.

Деревянный дом под вывеской ворона теснился между двух других, его верхние этажи нависали над улицей, поэтому пришлось отклониться назад, чтобы увидеть этого самого ворона. В уличной пыли носились босоногие дети, а взрослые с деловым видом торопились в лавки и дома.

Я постучала в дверь, костяшки моих пальцев выбили живенький ритм, прозвучавший с уверенностью, которую я вовсе не испытывала. Дверь открылась, в темной прихожей стояла молодая девушка. Она удивленно посмотрела на меня: дорожный плащ надежно скрывал мою фигуру от шляпы до подола.

– Я хотела бы видеть Абрахама Лоу, – сказала я. – Он дома?

– Он на работе, мисс, – ответила она, – я его дочь. Дома мама, может, вы хотите поговорить с ней.

– О, я… Да, хорошо бы, если можно.

Она отступила назад, позволив мне войти, и я проследовала за ней в узкий, заставленный вещами, коридор, по левой стене которого тянулся ряд дверных проемов.

– Подождите здесь, я позову маму, – сказала она мне.

Я стояла, прислушиваясь к звукам кипучей хозяйственной деятельности и голосам домочадцев. И вдруг с изумлением услышала за стеной чей-то кашель. Чуть погодя в конце коридора появилась стройная женщина в платье цвета спелой кукурузы и фартуке, явно нуждавшемся в починке. Лицо ее, обрамленное выбившимися из-под чепца прядями волос, озаряла добрая улыбка. Она подошла ко мне, по пути вытирая руки тряпкой.

– Чем я могу вам помочь? – спросила она.

В тот момент, видя ее смущенную учтивость, я внезапно испугалась неимоверной сложности взятой на себя заботы, осознав также необходимость такого милосердия. Эта женщина совершенно не знает меня, не догадывается о причинах моего прихода, и усилия, связанные со знакомством и прочими объяснениями, вдруг показались мне на редкость утомительными. Однако она, должно быть, почувствовав мое замешательство, пригласила меня пройти в гостиную и выпить пива, и я, еще не вымолвив ни слова, проследовала за ней в большую комнату, полутемную, несмотря на ясный день. Все доступные поверхности заполняло беспорядочное множество вещей, на полу дети играли с собакой, и я с осторожностью прошла между ними. У окна в кресле сидел мужчина, но я видела лишь лысую макушку его головы.

Сняв плащ, я так и держала его в руках, не зная, куда лучше положить его. В этой заставленной вещами комнате явно не хватало свежего воздуха. Вскоре женщина принесла мне кружку пива, и я с благодарностью утолила жажду.

– Меня зовут Лиз, – сказала она. – Вы хотели видеть моего мужа?

– Да, – собравшись с духом, ответила я, по достоинству оценив легкое и вкусное пиво. – Меня зовут Флитвуд Шаттлворт. Простите, что я заявилась к вам без всякого приглашения… Даже не знаю, с чего начать…

– Присаживайтесь, пожалуйста.

Она показала на стул рядом с камином, и я, осторожно пробравшись между детьми, присела. Она устроилась на другом стуле.

– Мне нужно поговорить с Абрахамом о том, что произошло в Колне несколько месяцев назад.

Лицо Лиз мгновенно изменилось, на нем отразилась усталость и даже мучение.

– Это дело, связанное с вашим свекром. Случившееся с ним привело к череде трагических событий… Вряд ли здесь, в Йоркшире, осведомлены о том, что происходит в Ланкашире?

Она отрицательно покачала головой, а один ребенок начал вопить, требуя ее внимания. Лиз мягко, но твердо что-то сказала ему и вновь повернулась ко мне. Разумеется, она ничего не знала: ей с лихвой хватало домашних хлопот.

– Дело в том… что мою акушерку, женщину по имени Алиса Грей… – Подавив волнение, я заметила, как ее взгляд почти неуловимо скользнул по моему животу. – Ее посадили в тюрьму, обвинив в колдовстве, как и многих других. В общей сложности, по-моему, двенадцать человек.

Один из малышей, еще совсем маленький, ухватился за юбку Лиз, встал на ножки и принялся колотить по ее коленям пухлым кулачком. Неужели они не могли себе позволить нанять няню или служанку, чтобы хотя бы ненадолго освободить мать?

– Алиса Грей служила на постоялом дворе «Герб королевы», где отлеживался ваш свекор после… встречи с Элисон Дивайс. Именно Алиса нашла его на той торной дороге и помогла ему добраться до постоялого двора, но семья Дивайсов начала угрожать ей, требуя изменить показания. А потом они навлекли на нее ужасные обвинения, а теперь уже через несколько недель в Ланкастере состоится суд.

Лиз продолжала слушать, но несколько рассеянно. Она высвободила юбку из ручек ребенка и попыталась направить его к остальным детям. Малыш захныкал.

– Простите, я понимаю, что вы очень заняты. Главным образом я хотела узнать о здоровье вашего свекра, и еще, если позволите, мне хотелось бы задать ему кое-какие вопросы о том, что же произошло с ним в тот день в Колне?

Она выпрямилась и посадила ребенка себе на колени.

– Вы можете сами спросить его, но вряд ли услышите что-то осмысленное. Папа?

Она подошла к замеченному мной раньше мужчине, освещенному тусклым, проникавшим через окно светом. Я последовала за ней и едва не ахнула от изумления.

В кресле, скособочившись, сидел Джон Лоу, сморщенный, как прошлогоднее яблоко. Половина его лица выглядела оплывшей, один глаз, похоже, не открывался, а другой глаз вытаращился на нас так, точно старик чего-то боялся. У меня сложилось впечатление, что раньше это был солидный и сильный мужчина, очень быстро исхудавший; кожа его обвисла, и одежда висела мешком.

– Здравствуйте, мистер Лоу, – тихо произнесла я, не сумев скрыть потрясения.

Он пошевелился, но ближайшая ко мне сторона оставалась вялой и пассивной.

– Нннечоо, – громко произнес он.

Я глянула на Лиз.

– Никто, кроме нас, не способен понять его, но мы научились, – пояснила она и обратилась к Джону. – Папа, эта дама пришла повидать вас. Вы узнаете ее?

– Ннннне, – крикнул он.

– Нет, он и не знает меня. – Голос у меня сорвался, и я прочистила горло. – Мистер Лоу, меня зовут Флитвуд Шаттлворт. Я подруга мисс Грей, той женщины, которая помогла вам добраться до «Герба королевы» после того, как вы… как с вами случился удар.

Он страдальчески застонал, хотя оставалось непонятным, что вызвало его страдание.

– Алиса Грей? – вновь попыталась напомнить я, но он неловко поерзал и вновь отвернулся к окну.

– Так он теперь ведет себя постоянно, – сообщила Лиз.

Сидевший на руках малыш вытащил из-под ее чепца прядь волос.

– Я думала… – начала я и невольно вздохнула, – думала, он может говорить.

Лиз покачала головой.

– Поначалу мог, но со временем ему стало хуже. Бывают дни, когда он ведет себя более разумно, но… сегодня плохой день. Вы можете остаться с ним и попытаться разговорить его… может, он и скажет что-нибудь путное. А мне как раз нужно кое-что сделать. Вы ведь сможете просто минутку подержать малыша, пока я тут немного приберу?

Она передала мне крохотного мальчика в липкой рубашонке и, собрав всю валявшуюся в комнате одежду, унесла ее. Я впервые в жизни держала ребенка. Он болтался в моих неловких руках точно куль с мукой, и мы с удивлением разглядывали друг друга. Буквально через мгновение Лиз забрала его и вновь куда-то удалилась. Я осмотрелась. После уборки основных завалов одежды комната приобрела более пристойный вид – обнаружился идеально чистый и отполированный стол, и я также заметила, что детские личики были не грязными, в отличие от детей, игравших на улице. Домочадцы Лоу выглядели скромно, но прилично, и содержание отца Абрахама, видимо, выбило их из обычной жизненной колеи. Они могли бы и днем оставлять его лежать в кровати, но заботливо усадили перед солнечным окном, выходящим во двор, где женщины стирали белье, играли остальные дети и носились собаки. Я подтащила свой стул к креслу старика и села рядом с ним.

– Есть на что посмотреть, верно? – сказала я, и он согласно хмыкнул. – Мистер Лоу, я не хотела расстраивать или огорчать вас, простите, что беспокою. Но я пыталась выяснить, что именно случилось на той торной дороге в Колне, когда вы встретили Элисон Дивайс.

– Хм-м-м… за-а-ч… Н-н-н в-в-вид м-м-м к-к-а-а-а.

С трудом двигая одной стороной рта, он упорно пытался что-то сказать, но я при всем старании ничего не поняла. Его здоровый голубой глаз смотрел на меня с надеждой, он надеялся, что я пойму его. Но, увидев мое недоумение, старик грустно отвел взгляд и, казалось, сгорбился еще больше. Я погладила его обездвиженную руку. Он взглянул на мои пальцы, унизанные золотыми кольцами с рубинами и изумрудами.

– Мистер Лоу, вы помните Алису Грей? Кивните, если помните.

Его подбородок опустился к груди и опять поднялся.

– А вы думаете, что она ведьма?

Он отвернулся, потом опять повернул голову ко мне и повторил это движение.

– И вы готовы подтвердить это на суде? Вы будете присутствовать на судебном разбирательстве?

Голова его осталась неподвижной, только взгляд заметался.

– Вас приглашали выступить на суде?

Он кивнул, по крайней мере, так я поняла. Если бы только у него восстановилась речь, он мог бы выступить в защиту и других невинных.

А Элисон Дивайс, она ведьма?

Он кивнул, а потом отрицательно качнул головой. В его пристальном взгляде отразилось глубокое страдание, голубой глаз наполнился слезами, и они потекли по лицу. Его правая рука поднялась, словно он хотел смахнуть слезы, но ему удалось поднять ее только до груди. Я достала свой платок и сделала это за него. Несчастный Джон Лоу стал похож на полуживую марионетку. Его могут привезти в суд как доказательство случившегося и опять увезти, признав лишенным дара речи. Если бы Элисон Дивайс тихо отсиделась дома, то никаких больше несчастий, возможно, не последовало бы, и зачем только она вернулась на следующий день на постоялый двор «Герб королевы» и призналась в своей собственной вине? Неудивительно, что ее родне захотелось исправить положение: ведь твердила о своей вине только она сама. Этот бедняга не мог ничего сказать.

Я еще немного посидела в компании Джона, мы смотрели, как трудятся во дворе женщины, склонившись над лоханями и время от времени смахивая пот со лба. Солнце стояло высоко, но им приходилось стирать даже в жару. Они не боялись обгореть под обжигающими солнечными лучами; у них не было выбора. В такой день я могла бы выехать на реку и отдыхать под тенистыми деревьями или просто сидеть у окна как украшение жизни, не более полезное, чем Джон Лоу. Из соседней комнаты донесся оглушительный грохот, и Лиз тут же принялась кого-то бранить.

– Дженни! – вскричала она.

Одна из женщин во дворе взглянула в сторону дома, прикрыв рукой глаза. Именно эта юная девушка открыла мне дверь, на самом деле она была лишь немного моложе меня. Я видела, как она зашла в дом, принеся с собой запах щёлока. Я задумалась о том, как ей живется здесь в окружении капризных младенцев, успевал ли отец почитать им вечерами главы из Библии, и могла ли она приклонить усталую голову на колени матери…

Хлопнула уличная дверь, и, чуть погодя, к нам в комнату вошла Дженни и сказала, что парнишке, которому я поручила присматривать за моей лошадью, пора уходить домой. Я не слишком ловко поднялась со стула, поблагодарила Джона Лоу и подошла также к Лиз, чтобы сказать спасибо и ей, она как раз пристроилась на корточках в прихожей, пытаясь накормить с ложки одного из малышей.

– Извините, что потревожила вас, – сказала я, смущенно остановившись рядом с ними.

– Пустяки. Надеюсь, вы не сильно разочаровались. Я знаю, Джону очень хотелось бы нормально поговорить. Да и всем нам того же хочется.

– А собирался ли он или ваш муж ехать в августе на судебное разбирательство?

– Какое разбирательство? – Она недоуменно посмотрела на меня.

– На ассизы в Ланкастер, где будут судить ведьм.

– Ах да, Абрахам что-то говорил об этом. Я спрошу у него.

– Всего хорошего, миссис Лоу, мне пора.

Покинув сумрачный и запущенный дом, я оказалась на залитой жарким солнцем улице, но, по крайней мере, на меня повеяло легким свежим ветерком. Над губами у меня выступили бисеринки пота, подмышки тоже увлажнились. Мне не удалось узнать ничего полезного; скорее даже появилось такое ощущение, будто я совершенно напрасно разъезжаю по долам и весям, теряя шансы возможного спасения Алисы. А маленькая Дженнет, блаженствуя в роскоши Рид-холла и сочиняя очередные истории, мало-помалу затягивает петли на шеях всех своих родственников и их знакомых. Но ведь она всего лишь глупый ребенок.

Я не представляла, как мне выручить из этой ловушки Алису. Джон Лоу не считал ее ведьмой, но не мог членораздельно сказать об этом; ее родному отцу безразлично, что с ней будет, а ее бывшего хозяина беспокоит только процветание собственного заведения. Кто же еще мог выступить в ее защиту? По дороге домой я напряженно размышляла об этом, однако, казалось, я блуждаю по заколдованному лабиринту, вообще не имевшему выхода.

Заехав наконец на конный двор Готорпа, я почувствовала себя такой уставшей, словно целый день возила мешки с кирпичами. Однако мои грустные мысли озарила тлеющим угольком одна интересная задумка. Надо только дать ей разгореться, хорошенько продумав новый план.

 

Глава 20

Придя домой, я узнала, что Ричард опять уехал в Престон, что, по моим предположениям, могло также означать и Бартон, в силу его близости к Престону. Он не оставил записки, и мне подумалось, что он мог рассердиться на меня; однако я тут же вспомнила, что, если быть справедливой, как раз сама имела право злиться на него, но почему-то злости во мне не осталось. По крайней мере, в его отсутствие мне не придется осторожничать с моими «сумасбродными прогулками», как он называл их. Правда, раньше, до последних волнующих событий, он потворствовал им и даже восхищался моими одинокими блужданиями, моей способностью выехать из дома в полном порядке, изысканно и аккуратно одетой и причесанной, а вернуться лохматой, грязной и промокшей. Мог ли он не понимать, что былые блуждания объяснялись еще ребяческим стремлением к неизведанному, но теперь они обрели четкую, важную цель? Зайдя в кабинет, я взяла чернила, перо и бумагу, и поднялась в свои покои.

Следующее утро выдалось солнечным и безоблачным. Я взяла два письма с письменного стола и сунула их за пазуху. Накануне вечером у меня опухли пальцы, а в груди возникло странное ощущение стеснения. Я отбросила навязчивые мысли о том, что солнце моей земной жизни клонится к закату, приближая мой переход в мир иной. Возможно, смерть следует за мной по пятам, пугает меня, прячась в моей тени, и в любой момент может накрыть меня своим черным плащом. Собравшись с духом, я посмотрела на статуи Благоразумия и Справедливости и решительно направилась вниз по лестнице.

* * *

Открыв дверь, Кэтрин Ноуэлл взглянула на меня глубоко озабоченными глазами.

– Флитвуд? Какая вы ранняя пташка! Заходите.

Опершись на дверной косяк, я погладила рукой свой живот.

– Кэтрин, пожалуйста… мне нужна помощь. Мой ребенок… у меня начались боли. Мне нужна моя повитуха.

– Вы приехали одна? А где же Ричард? Флитвуд, с таким большим животом, вам, уж конечно, нельзя ездить верхом.

Она помогла мне войти в дом, и я осознала, что в ее голосе прозвучал откровенный страх. Я издала очередной стон.

– Где у вас болит?

– Боли начались вчера. Я старалась не замечать их, но… Кэтрин, ведь время еще не пришло, слишком рано.

– Насколько сильна боль? Она приходит время от времени?

– Нет, какая-то постоянная боль.

Я позволила ей проводить меня в большой зал, где она занималась рукоделием, вышивая подушку. На раздвижном столе лежали булавки, наперстки и моточки ниток, и мне сразу вспомнился Малкинг-тауэр и то, что Элисон Дивайс всего лишь хотелось немного булавок. Кэтрин помогла мне сесть в кресло.

– Может, послать за лекарем? За доктором?

– Нет. Кэтрин, мне необходима моя повитуха. С тех пор как Алису посадили в тюрьму, мне с каждым днем становится хуже и хуже. Но до ее ареста я чувствовала себя нормально. Роджер говорил, что он попытается освободить ее, но мне она необходима в Готорпе уже сейчас. Я спрашивала его, не может ли она пожить со мной до суда… я не позволила бы ей никуда сбежать, мы с Ричардом обещали держать ее взаперти. Пожалуйста, попросите Роджера об этом тоже.

Все это я говорила, с трудом переводя дух, и Кэтрин передала мне кубок эля, незаметно принесенного почтительным слугой. По сравнению с суматошной жизнью в доме Лоу, здесь царила такая же, как у нас в Готорпе, спокойная сдержанность. Отец Роджера строго взирал на меня со своего портрета.

– Роджера нет дома… не помню, куда он поехал. Ох, Флитвуд, я так разволновалась. Скажите мне, чем я могу помочь вам?

– Мне нужна Алиса, – слабым голосом произнесла я, – нужно вызволить ее из тюрьмы. Только она способна облегчить мою боль; она знает много лекарственных трав и умеет делать целительные настойки.

– Может, пока спросить совета у аптекаря? Давайте я пошлю нашего слугу, он быстро доскачет до него.

– Нет. Мне нужна Алиса. Только она способна помочь мне. Только Алиса. Уже нет времени писать письмо Роджеру или в замок… придется съездить туда самой, чтобы получить ее помощь.

– Нет, вам лучше вернуться домой… но для начала вам необходимо отдохнуть у нас. Я прикажу приготовить для вас комнату и сообщу Роджеру, когда он вернется, что ради вашего здоровья надо освободить Алису.

Мне вдруг подумалось, каково жить под замком в одной из множества комнат дома Роджера. Не намного лучше, чем в темнице Ланкастера: он ведь мог запереть меня, а ключ выбросить.

– И вы думаете, Кэтрин, что сможете убедить его выпустить ее? – простонала я.

Ее глаза исполнились сочувствия, морщинистое лицо помрачнело. Она растерянно помолчала, подыскивая слова утешения.

– Я знала одну отличную акушерку из Ливерпуля, но, с тех пор как я общалась с ней, прошло много лет, и теперь даже не представляю, как с ней связаться и…

– Нет, мне необходима именно Алиса.

Кэтрин страдальчески заломила руки.

– Флитвуд, я… Ее же посадили в тюрьму Его Величества. Я не представляю, как…

– Только до суда, – быстро вставила я, – боюсь, моя жизнь в большой опасности.

Впервые в моем голосе прозвучал страх, и на сей раз я говорила правду.

– Но эту женщину обвиняют в колдовстве. А такое обвинение чревато смертной казнью; ей не позволят свободно бродить до суда. Она же может сбежать!

Внезапно я осознала, что за нами следят, причем не строгие живописные лица с картин на стенах этого парадного зала. Оглянувшись в сторону двери, я увидела пристальный взгляд пары больших бледных глаз. Дженнет Дивайс продолжала откровенно разглядывать меня, и в ее взгляде светился не по годам цепкий и трезвый ум. Я понимала, что смешно бояться ребенка, но от нее исходила сила какого-то пугающего хитроумия. Ведь ухитрилась же она украсть мое ожерелье, да так, что никто этого даже не заметил! Не хотелось бы мне, чтобы она жила в моем доме, беззвучно скользя по половицам и, точно привидение, возникая в дверных проемах.

– Кэтрин, не могли бы вы попросить кого-то из слуг позаботиться о моей лошади? В спешке я просто оставила ее возле входа, надеюсь, она еще никуда не забрела.

Живо поднявшись с кресла, Кэтрин быстро ушла, стремясь хоть чем-то помочь мне. После ее ухода, Дженнет проскользнула в зал, прошла к камину и опустилась на колени перед одним из жестких дубовых кресел. Очевидно, принеся с собой какие-то обрезки ткани, она принялась раскладывать их на сиденье. Не в силах скрыть любопытства, я встала и направилась к ней.

– Что это у тебя, Дженнет?

Я заметила, что сложенные обрезки связаны нитками так, что походили на человеческие фигурки – верхний узел отделял головку, а благодаря остальным завязкам обозначились ручки и ножки. Раньше мне приходилось видеть таких тряпичных куколок в церкви, их использовали для того, чтобы успокоить плачущих малышей, зажав куколок в кулачках, они разглядывали их и переставали плакать. Заглянув в ее родной дом, я убедилась, что Дженнет не избалована игрушками.

– Кто тебе дал их? – спросила я. – Роджер?

– Я сама сделала, – ответила она своим резким писклявым голоском.

– Какая умница, ты еще и набила их чем-то. Что у них внутри?

– Овечья шерсть.

Несомненно, она принесла их сюда специально, чтобы показать мне, подобно тому, как кошки приносят пойманную мышку к ногам хозяина. Я посмотрела на ее бедное, бесформенное платье: все в ее облике свидетельствовало о несчастной, лишенной родительской заботы жизни. И из-за этого ребенка теперь несчастье ждет многих других людей. Мне захотелось схватить ее за тощие плечики и встряхнуть так, чтобы у нее лязгнули зубы и вытаращились глаза. Мне хотелось накричать на нее, чтобы она отказалась от всех своих слов, от всей той лжи, что она наболтала своим хитрым язычком. Мне даже смотреть на нее было противно. Я вернулась обратно на кресло.

Дженнет выразительно что-то нашептывала, и от ее шепота у меня невольно зашевелились волосы на голове.

– Что ты там бормочешь? – так резко спросила я, что она изумленно оглянулась и смерила меня презрительным взглядом.

– Молитву об утолении жажды, – с невинным видом ответила она.

– И как же она звучит?

– Crucifixus hoc signum vitam Eternam. Amen.

Пристально наблюдая за ней, я попыталась понять смысл этих слов. Не слишком часто берясь за книги, я подзабыла латынь. Но, в общем, поняла, что речь, видимо, идет о кресте и вечной жизни. А если так, не из-за своей ли католической веры и оказались в тюрьме Дивайсы? Нет, это бессмысленно – половина жителей Пендла оставались католиками. И Роджер знал об этом, но пока они каждую неделю посещали церковь и просто молились, скромно потупив глаза, он не доставлял им неприятностей.

Дженнет приблизилась к столу и взяла стоявший рядом со мной пустой оловянный кубок. Она поднесла его к воображаемым губам своих кукол, чтобы они могли напиться.

– А откуда, Дженнет, ты узнала эту молитву?

– От бабушки, – прошепелявила она.

– Ты хочешь сказать, что она давала тебе напиться?

– Нет, – решительно возразила она, – жажда утоляется молитвой. А питье приносится.

– В каком смысле?

– Как-то таинственно, само собой.

Все, сказанное ею, звучало на редкость загадочно. Была ли я сама в детстве такой же не по годам развитой? Почти наверняка не была. Однако ее объяснение пробудило во мне одно давнее воспоминание, и оно появилось перед моим мысленным взором. Убитые кролики; присевшая рядом с ними Алиса.

«Я не убивала их. Их убили».

Какова причина таких странных уточнений?

Возможно, к Дженнет следовало искать особый подход. Как Ричард говорил о своих ловчих птицах, преданность надо заслужить, а не требовать. Мне вспомнилась недавняя угроза Роджера, заявившего, что при особом поощрении Дженнет способна «вспомнить» и других гостей в ее доме. Только совсем не хотелось думать о тяжких последствиях такого поощрения.

– Дженнет? – Я мельком глянула в сторону двери. – Наверное, ты знаешь мою подругу. Алису Грей?

Словно не слыша меня, она продолжала возиться со своими куклами. Ее прямые тусклые волосы рассыпались по спине под капором. Она молча играла с тряпичными игрушками, стряхивая с них воображаемые пылинки.

– Так ты знаешь ее, Дженнет?

Она подняла плечики: в знак молчаливого согласия.

– Да знаешь ли ты ее? – Я подалась вперед. – Разве ты не думаешь, что могла неправильно понять причину ее присутствия на вашем сборище в тот день в Малкинг-тауэр.

– Джеймс украл овцу для нашего ужина, – сказала она, показав на одну из ее куколок. Они, как пьяные, повалились друг на друга, и, показав на вторую, девочка добавила: – Мама велела ему украсть ее.

Я нервно облизнула губы.

– Ты помнишь, как Алиса появилась в вашем доме? Разве она дружила с твоей мамой или ты не видела ее раньше?

В этот момент послышался стук шагов по каменным плитам, и через мгновение в зал вошла Кэтрин с подносом.

– Еще эля. Вам стало лучше, Флитвуд?

Я огорченно откинулась на спинку кресла, глядя на стоявшую передо мной девочку. Дженнет улыбалась, и когда я сообразила, что у нее на уме, меня прошиб холодный пот и пробрала дрожь.

– Питье приносится, – радостно произнесла она и опять склонилась к своим игрушкам.

– Дженнет, оставь нас, – напряженным тоном произнесла Кэтрин.

Девочка метнула в нее быстрый взгляд, схватила в охапку свои игрушки, смахнув со стола оловянный кубок, со звоном упавший на пол. Даже не потрудившись поднять его, она молча выскользнула из комнаты.

Кэтрин тяжело вздохнула, и я заметила усталые складки у ее рта и унылую, затаившуюся в глазах опустошенность.

– Долго ли еще она будет жить с вами? – мягко спросила я.

– Роджер сам не знает. – Кэтрин покачала головой.

– Но разве не сам он принимает решение?

– Она может быть полезна для него… пока живет здесь. Поэтому, наверное, только после того, как надобность в ее услугах отпадет…

Ее прямота застала меня врасплох. Кэтрин откинулась на спинку кресла и с жадностью припала к кубку. Допив пиво, она вытерла губы и сказала:

– Не могу даже описать, как я буду рада, когда закончатся эти ассизы и все, что с ними связано.

– Но как вы можете желать скорейшего завершения суда, если жертвой поспешности станут жизни невинных людей?

– Невинных? – в замешательстве повторила Кэтрин. – Флитвуд, ни вы, ни я не вправе судить об этом.

– Разве у нас не такие же глаза и уши, как у наших мужей, и у тех людей, которые вынесут им приговор?

– Вы говорите так, словно уже знаете, каким он будет.

– Конечно, знаю, все знают! Вспомните историю, разве бывало, чтобы к ведьмам проявляли милосердие? Кэтрин, мы должны что-то предпринять.

Кэтрин так снисходительно усмехнулась, что мне захотелось влепить ей пощечину.

– Флитвуд, ваша головка полна фантазий. Вы рассуждаете так, словно мы разыгрываем пьесу, где у каждого есть своя особая роль. Ни вам, ни мне не отведено никакой роли в деле королевского правосудия: наша роль состоит в поддержке наших мужей.

– Но мы же не можем пассивно стоять в стороне и позволить случиться несправедливости! – воскликнула я. – Мы должны что-то предпринять!

– Флитвуд, прошу вас, – успокаивающе проворковала Кэтрин, – не стоит так переживать, вы можете навредить себе и вашему ребенку. Можно я выскажусь откровенно? – Совсем не ожидая такого вопроса, я смогла лишь вяло кивнуть. – Ричард очень любит вас. Он вас просто обожает. Вам повезло, у вас получилась счастливая семейная пара в отличие от большинства семейных пар нашего круга.

Я мельком подумала, известно ли ей о Джудит, или Роджер предпочитает оберегать ее от подобных знаний.

– Вы должны сосредоточиться на семейном благополучии, быть примерной женой. Слухи разлетаются быстро, Флитвуд, вы же знаете. Я понимаю, будучи мелкопоместным дворянством, мы, естественно, привлекаем здесь внимание. Да, мы далеки от больших городов и в нашей провинции можем рассчитывать на уединенную личную жизнь, однако это не означает, что мы можем вести себя непристойно.

Я устроилась поудобнее, тишина зала отдавалась звоном в моих ушах. Я спокойно ждала, пока Кэтрин смочит губы, прежде чем продолжить.

– Вы очень молоды, дорогая, пылки и обаятельны. Вы владеете самым роскошным особняком в наших краях. И будущий ребенок наполнит вашу жизнь разнообразием и радостью. Вам надо увлеченно заниматься достойными делами, блюсти интересы семьи и домашнего хозяйства и не огорчаться из-за того, чему вы не властны по- мочь.

У меня возникло ощущение, будто ее доброжелательная проповедь проехалась по моей груди, как колесо кареты. Слова замерли у меня на языке, я совсем растерялась и упала духом.

– Я хочу помочь своей подруге, – едва дыша, вымолвила я, – иначе она умрет. И я умру вместе с ней.

Осознание этого подхлестнуло меня, придав новые силы: я понимала, что без помощи Алисы у меня на шее тоже затянется петля. Она обещала спасти меня, и я обещала спасти ее, и шансы исполнения наших обещаний были настолько ничтожны, что практически теряли смысл. Внезапно я поняла, о чем думала все последние дни. Я упорно пыталась представить, как будет выглядеть мой ребенок, как я держу его на руках, но так и не смогла. Не смогла также представить свою жизнь через пять, десять или двадцать лет. В недалеком будущем уже маячили летние ассизы, и вся моя жизнь, как я знала, ограничивалась этими короткими оставшимися неделями.

– Флитвуд, но я же ничего не смогу сделать, – тихо призналась Кэтрин, – Роджер не освободит ее. Она обвиняется в колдовском убийстве… а такое преступление наказуемо смертной казнью.

– Роджер ошибается. Ее обманули, всю жизнь ее окружало множество обманщиков и предателей. Я не могу, подобно остальным, подвести ее. Кэтрин, вы должны поехать со мной в замок и умолять освободить ее! – пылко воскликнула я. – Ведь вы жена Роджера… должна же у вас быть какая-то власть.

Слыша собственные слова, я понимала всю их неубедительность и безнадежность, и мои плечи поникли от безысходного страдания.

– Вы совсем издергались. Вам нужно отдохнуть. Давайте я отведу вас в одну из наших спален.

– Нет, спасибо. Мне пора ехать.

– Нет, вам нельзя сейчас скакать на лошади, вы же плохо себя чувствуете.

– Я поеду медленно.

– Флитвуд, вы ведете себя скорее по-мужски, чем по-женски, – с улыбкой заметила Кэтрин, – придется отправить с вами сопровождающего.

Я извлекла из складок юбки письма, написанные вчера вечером при свете свечи.

– Кэтрин, я хочу попросить вас об одной услуге.

– Ох, Флитвуд… вы помните, о чем я вам говорила?

– Пожалуйста. Больше я ни о чем не попрошу вас.

Я вложила письма в ее руки. Восковые печати краснели, как пятна крови.

– Когда в следующий раз Роджер собирался ехать в Ланкастер?

– Вероятно, через денек-другой. Вы хотите, чтобы я передала их ему?

– Нет-нет, ему лучше их не видеть. Мне нужно, чтобы в следующий раз вы поехали вместе с ним. Ну, я не знаю, допустим… можете сказать, что вам хочется сменить обстановку или походить по лавкам. Главное, поехать… а когда вы доберетесь туда, вам надо будет ухитриться посетить замок, но только одной. Меня там уже знают… Роджер говорил, что предупредит их, поэтому сама я не могу там появиться. Вам надо передать эти письма секретарю коронера Томаса Ковелла. Не отдавайте их никому другому – вручите их ему лично и попросите срочно передать по назначению. Если секретарь начнет задавать вопросы, воспользуйтесь именем Ричарда, скажите, что письма от него.

Кэтрин встревоженно нахмурилась.

– Я не понимаю…

– Умоляю вас, Кэтрин. Это дело жизни и смерти, иначе я не стала бы просить вас.

– А в них не содержится никакой клеветы или обмана? Ничего, что может опорочить репутацию моего мужа? Почему ему нельзя рассказать о них?

– Он просто не позволит доставить их по назначению. Прошу, сделайте это ради меня, если не хотите потом винить себя за то, что я умру во время родов.

Мы долго смотрели друг на друга, и вдруг в ее глазах затеплился дерзкий огонек, намекавший на зарождение в Кэтрин своевольной, непокорной мысли, явно не по отношению к моей просьбе. На ее задумчивом лице отразился процесс, подобный знакомству со вкусом нового блюда, она попробовала его, оценила и, видимо, решила, что оно вполне съедобно.

– Хорошо, я сделаю это, – кивнув, сказала она.

Мне хотелось расцеловать ее, и я едва не бросилась ей на шею, однако сдержалась и ограничилась рукопожатием. Она взяла письма и спрятала их в складках юбок.

– Благодарю вас тысячу раз! – воскликнула я.

– Полагаю, Роджер вернется из Йоркшира завтра, если казнь не отложат.

– Какую казнь?

– Вы не слышали? Судьи сочли, что та бывшая служанка, Дженнет Престон, виновна в убийстве отца Томаса Листера. Сегодня ее должны повесить.

* * *

Следующие несколько дней я посвятила исполнению своей старой роли, слонялась по дому маленьким готорпским призраком, ожидая возле многочисленных окон приезда Ричарда. Увидев, как он идет от конюшни, я понаблюдала немного за его беспечным самодовольством и резвостью после путешествия в Престон. Казалось, ничто не могло встревожить его душу, он с беспечной легкостью скользил по жизни. Я пошла в прихожую, чтобы встретить его. Он явно удивился, когда я открыла ему дверь, и чуть помедлил, оценивая выражение моего лица.

– Что-то случилось?

– Может, зайдете в дом?

– Вы не… у вас не…

– Нет, ничего подобного, ребенок жив и здоров.

Он вздохнул с облегчением и, снимая перчатки, поднялся по ступеням и отдал мне свой плащ. Я провела его в гостиную и закрыла дверь. Лениво дремавший под окном Пак нехотя поднялся и приветствовал Ричарда, облизав ему руки своим большим языком.

– Помните, на днях, когда Роджер обедал у нас, он говорил об Элтаме и Бромли, судьях Суда королевской скамьи на грядущих ассизах?

– Ну да, – с утомленным видом ответил он.

– Я пригласила их отобедать в Готорпе.

За время молчаливой паузы Пак успел добрести обратно до своего теплого местечка, а ребенок, устраиваясь поудобнее, покрутился в моем животе, и я мягко погладила его.

– Вы пригласили их на обед сюда? В этот дом? – Я кивнула, спокойно выдержав пристальный взгляд Ричарда. – И чего ради?

– Ради ознакомления с положением ведьм из Пендла.

Ричард даже не удивился, лишь спокойно произнес:

– Флитвуд, вы чертовски осложняете себе жизнь. И не только себе, нам обоим.

– Сложности не у меня или у нас. А у Алисы, ведь она вовсе не убивала никакого ребенка.

– Это будут решать присяжные, а не вы и не Роджер.

– Роджер решил за всех! – возмущенно крикнула я. – Он сам уже все решил!

– Умерьте свой пыл!

Ричард принялся ходить взад-вперед, стрелы его ярости, казалось, разлетались по всему залу. На щеках моих вспыхнули красные пятна, я так разозлилась, что кровь, видимо, бросилась мне в голову. На ощупь найдя кресло, я медленно опустилась в него. Скуля и повизгивая, Пак подбежал ко мне и попытался добраться до моих рук. Положив дрожащую ладонь ему на голову, я закрыла лицо другой рукой.

– Когда они приедут?

– На следующей неделе, после прибытия в Ланкастер.

– И Роджер в курсе?

– Нет.

Вцепившись пальцами в спинку кресла, он удрученно покачал головой.

– Вы выставляете на посмешище имя Шаттлвортов. Слишком долго я позволял вам разъезжать повсюду, вы вели себя как ребенок, и вот результат.

– Это я-то выставляю на посмешище нашу семью? А не вы ли живете на две семьи!

– Черт побери, Флитвуд, я думал, мы покончили с этим. Множество мужчин имеют любовниц; в этом нет ничего особенного.

– Значит, мы вписываемся в общие традиции? И подобное предательство никто не осуждает. А я всего лишь стараюсь помочь невинной женщине… что же в этом плохого?

Ричард вновь принялся вышагивать мимо окон, пересекая по пути лучи дневного света, полные легких пылинок, то освещаясь ими, то уходя в сумрак; свет сменялся мраком.

– Почему вам надо постоянно подрывать авторитет вашего собственного мужа? Вы понимаете, как ваши действия сказываются на мне? И все это из-за какой-то едва знакомой вам местной прислуги. Разве она достойна вашего внимания? Вы знакомы с ней всего несколько месяцев. Почему вам взбрело в голову выставлять себя, нас на посмешище из-за женщины, всего лишь собравшей для вас какие-то травы?

– Если вы еще этого не поняли, то не поймете никогда: Алиса ни в чем не виновата. Но, кроме меня, этому никто не верит! Никто не хочет помочь! Ричард, мне нужна ваша помощь. Кого вы предпочтете… вашу жену или вашего друга?

– Роджер и ваш друг тоже!

– Я не могу дружить с этим человеком, узнав, что он сделал, и вам не советую.

– Как вы можете говорить такое? Ведь Роджер относится к нам почти как отец. Он заботился о нас и частенько помогал нам. Он считает, что у меня есть все возможности стать шерифом. Даже полагает, что однажды увидит меня в парламенте. Флитвуд, он же верит в меня, как никто еще не верил.

– Вам стоило бы увидеть тюрьму, где он держит их, тогда вряд ли вы сохранили бы о нем столь высокое мнение. Там просто настоящий ад – темное и сырое подземелье, где люди заперты и лишены света, спят в собственных испражнениях и блевотине вместе с крысами и черт знает еще с кем. Одна из них уже умерла! Да есть ли у вас сердце? Или у вас дырка в груди в том месте, где оно было? Куда исчез тот мужчина, с которым я венчалась?

От следующих слов Ричарда кровь застыла у меня в жилах.

– Отныне и до родов вы будете лежать в кровати. Вы не будете даже выходить из ваших покоев. Будете оставаться там до появления на свет нашего сына. Хватит бессмысленно и глупо носиться галопом по окрестностям, создавая ненужные неприятности и себе, и людям и подвергая опасности себя. Вы совершенно не думаете о нашем ребенке, поглощены только своими безумными затеями.

– То есть вы хотите наказать меня за то, что я пытаюсь спасти жизнь моей подруги? Вы больше переживали из-за потери вашей птицы, чем о судьбе невинной женщины. И в любом случае вы предпочли бы увидеть меня мертвой, не так ли? Без меня вам сразу станет проще жить, и вы сохраните вашу драгоценную дружбу с Роджером. Сможете жениться на Джудит и вообще забыть о том, что я существовала.

Пак начал скулить, и я рассеянно погладила его. Лицо Ричарда исполнилось своеобразной смесью обиды и страдания. Не дожидаясь его ответа, я выбежала из гостиной и закрыла за собой дверь, чтобы он не слышал моих рыданий.

 

Глава 21

Настал день званого обеда, весь дом, кроме меня, деловито гудел, точно растревоженный улей. И хотя я, следуя приказу Ричарда, оставалась в постели, мое сердце отчаянно колотилось. Узкие тиски боли еще сдавливали мою грудь, узкие, но такие тугие, что на шее усиленно билась жилка.

Мне приснился новый кошмар. Я оказалась в том подземелье, где содержали ведьм. Даже открыв глаза, я видела лишь непроглядный мрак, более черный, чем под закрытыми веками. Слышались звуки капающей воды и чьи-то приглушенные рыдания. Тихо шуршал сырой пол, устланный чем-то вроде соломы, и я предпочла не двигаться. Едва я подумала, что могу умереть от страха, около меня, где-то совсем близко, послышалось громкое чавканье. Но какое-то нечеловеческое… более грубое, может, собачье или какой-то более крупной твари. Я слышала, с какой легкостью вгрызаются зубы в чью-то плоть, и набив целую пасть, пожирают ее. От этого дикого урчания мне стало совсем дурно, и я проснулась, вся мокрая от липкого страха, с колотящимся сердцем.

Никаких ответов от лордов Бромли и Элтэма я не получила, хотя и не ждала их. Из-за своего заточения я не могла даже узнать, удалось ли Кэтрин выполнить мою просьбу. К сегодняшнему утру мои нервы уже звенели от напряжения, точно связка ключей. Лежа в спальне, я представляла, что происходит двумя и тремя этажами ниже: кухонные слуги, наверное, ощипывают птиц, рубят, чистят, жарят и парят; Джеймс выбирает вина в погребе; уже перемыты и до блеска протерты бокалы и столовые приборы, наточены ножи. Если они не приедут, великолепный обед достанется нам двоим.

Ричард не появлялся: он не разговаривал со мной. Встав с кровати, я подошла к зеркалу, решив наконец впервые за неделю привести в порядок волосы. У меня болели руки, и я чувствовала себя так, словно много дней страдала бессонницей, хотя на самом деле я только и делала, что спала. Я почистила зубы и перешла в гардеробную, но пребывание там перестало радовать меня. Мой альбом с рисунками давно пылился в углу. После облачения в светло-желтое платье из тафты мысль о том, чтобы спуститься в зал после стольких дней заточения в спальне, показалась мне нелепой – сама-то я привыкла к своим постоянно увеличивающимся размерам. Незадолго до полудня раздался стук в дверь. В дверной щели появилось строгое лицо Ричарда.

– Вы спуститесь? – изрек он с легкой вопросительной интонацией.

– Они уже прибыли? – вставая, спросила я.

– Нет, но госпоже, пославшей приглашения, следует встречать гостей.

К торжественному обеду подготовили большой зал, стол поблескивал серебром и бокалами, окруженными свежими крахмальными салфетками. Вазы с фруктами полнились клубникой и сливами, яблоками, грушами и персиками. Дрова в камине прогорели, остались лишь слабо тлеющие угли, но большое помещение успело хорошо прогреться, а сияющая небесная синева изливалась в чистые стекла окон. Мы с Ричардом стояли в подавленном молчании, поглядывая на праздничный зал, но вот справа в дальнем дверном проеме появился Джеймс.

– Господин, прибыл первый гость.

В зал вступил Роджер.

Ричард направился приветствовать его.

– Добрый день, Флитвуд, – поздоровался он, пожав руку Ричарду, и мягко добавил: – Надеюсь, ваше здоровье намного лучше?

Я посмотрела на мужа, он в очередной раз предал меня, отдав предпочтение своему другу, однако он не сводил взгляда с Роджера.

– Благодарю вас, гораздо лучше, – помедлив, выдавила я.

– За это можете поблагодарить Кэтрин.

Он безмятежно улыбнулся. Ричард направился к столу за вином.

– Судьи Его Величества еще не прибыли? – небрежно поинтересовался Роджер.

– Пока нет. Флитвуд, на какое время вы назначили обед?

– По-моему, на полдень.

– К сожалению, сегодня рыбный день, – сообщил Роджер Ричарду, – кстати, надо отдать вам должное, в четверг вы уложили прекрасную лань.

– Да, жаркая выдалась охота. Думаю, теперь мне придется долго ждать подходящей погоды для новой охотничьей вылазки. От жары лошади глупеют.

– Ваше мастерство одолеет их глупость. Вы способны успешно охотиться даже на муле.

Ричард рассмеялся, и они с Роджером чокнулись бокалами. Мне он вина не принес, поэтому я сама направилась к Джейкобу, нашему румяному и ясноглазому молодому лакею, он смущенно покраснел, заметив оплошность Ричарда. Я с невозмутимым видом сама взяла бокал вина.

Мы представляли странный треугольник, мужчины стояли рядом, а я, оставаясь поодаль от них, глубоко дышала, стараясь успокоиться. В открытом дверном проеме вновь появился Джеймс.

– Сэр Эдвард Бромли и сэр Джеймс Элтэм, – провозгласил он.

Отвесив легкий поклон, Джеймс удалился, и вот, словно дождавшись выхода на сцену двух главных персонажей сегодняшнего спектакля, оба дверных проема в наш приемный зал заполнились именитыми гостями.

Слева возникла осанистая, исполненная собственного достоинства фигура Эдварда Бромли, его объемистую талию подчеркивал бархатный пояс с застежкой. Расшитый изысканно тонкой вышивкой дублет дополняли рукава с продольными разрезами, а веерный воротник был завязан под подбородком зеленой лентой. Завершала ансамбль широкополая черная шляпа, и под ее полями весело поблескивали живые глаза. Он уже достиг среднего возраста – по меньшей мере лет сорока, – но не растерял красоты и стати.

В десяти футах от него, в правом дверном проеме, одновременно появился и Джеймс Элтэм. Вероятно, лет на десять старше сэра Бромли, он был выше и стройнее, но выглядел величественно благодаря просторному, наброшенному на одно плечо плащу. Приятного сливочного цвета шелковая куртка с широкими манжетами на рукавах плотно облегала его фигуру. Черные бархатные бриджи с золотыми прошивками под стать куртке завершались подчеркивающими стройность колен подвязками с розетками. Он был без шляпы, но серебристые волосы красиво обрамляли его изрезанное морщинами лицо с серьезными темными глазами.

Словно повинуясь внутреннему приказу, оба одновременно вступили в зал. Ричард сначала двинулся навстречу сэру Эдварду, поэтому я поспешила к более пожилому сэру Джеймсу, как и приличествовало встречать гостей равного положения.

– Милорд, мы так рады, что вы удостоили Готорп визитом, – сказала я. – Надеюсь, дорога не утомила вас?

– Благодарю вас за приглашение, госпожа Шаттлворт. Необычайно великодушно с вашей стороны устроить такой прием во время наших долгих северных ассиз.

Целуя мне руку, он не сводил с меня своих темных глаз. Наше общение прервало удивившее меня сообщение управляющего.

– Господин Томас Поттс, – в очередной раз провозгласил он.

Сэр Джеймс еще не отпустил мою руку, но я, взглянув в сторону двери, увидела у входа высокого и стройного молодого мужчину.

– Надеюсь, госпожа Шаттлворт, вы простите меня за то, что я взял на себя смелость пригласить к вам также нашего постоянного спутника в поездках по северным краям? Позвольте представить вам, господина Поттса, секретаря ассиз.

Молодой человек изящно поклонился мне.

– Разумеется, добро пожаловать, господин Поттс, – приветливо произнесла я.

Секретарь прошел по залу и, окидывая его взглядом, уделил должное внимание дворянским гербам на стенах и верхней галерее менестрелей. Он выглядел немного моложе Ричарда, вероятно, лет на двадцать с небольшим.

– Господа, – Роджер, видимо, счел, что настал его черед приветствовать наших гостей и, спокойно подойдя к каждому из них, обменялся рукопожатиями, – давненько мы с вами не виделись. Когда же это случилось в последний раз… уж не во вторник ли?

Все гости искренне посмеялись, и им незамедлительно предложили бокалы с вином.

– Так вы, господин Поттс, сопровождаете эти ассизы? – поинтересовалась я у молодого человека.

– Да, – тихо ответил он, и я уловила легкий шотландский акцент, – недавно мы покинули Йорк, а послезавтра ассизы начнутся в Уэстморленде.

– Надо же, моя мать как раз живет в Уэстморленде, в окрестностях Киркби-Лонсдейла, – заметила я.

Он вежливо кивнул.

– А скажите мне, – я понизила голос, хотя остальные мужчины, громко переговариваясь, удалились к столу, – раз вы уже побывали в Йорке, то, должно быть, присутствовали на судебном разбирательстве по делу Дженнет Престон?

– Вы правы, – ответил он так любезно, словно мы говорили о прибыльном для нас торговом судоходстве. – Вы знакомы с Томасом Листером из Уэстби?

– Да.

Я умолкла, ожидая, что он продолжит эту тему, но не дождалась.

Его темные глаза метались по залу.

– У вас на редкость современная обстановка.

– Спасибо, – ответила я, осознавая, что это весьма сомнительный комплимент.

– Вам нравится жить на севере?

– Честно говоря, север мне привычен, мы редко выезжаем в южные графства. – Мы направились к столу, где уже предусмотрительно добавили шестой куверт. – А вы впервые приехали сюда с ассизами?

– Да, это мой первый и необычайно интересный выезд. Должен сказать, северяне показались мне весьма… странными. Здесь у вас все другое: блюда, юмор, города. Я уже начал скучать по Лондону.

Он улыбнулся, показав острые, точно булавочки, зубы. Улыбнувшись в ответ, я заняла свое место, из-за размера живота оказавшись дальше всех от стола. Роджера также представили молодому секретарю.

– Рад познакомиться с вами, – сказал мистер Поттс, и, перехватывая другой рукой бокал вина, несколько запоздал с рукопожатием.

Роджер мельком взглянул на меня и отвернулся.

Подали первую перемену блюд: сваренную в пиве лососину и соленую сельдь. Бокал вина помог мне справиться с потрясением, вызванным приездом Роджера, и я переключила внимание на королевских судей.

– Как проходят ваши ассизы?

– Отлично, госпожа, – добродушно ответил сэр Эдвард, слегка пригладив усы, обрамлявшие округлые и розовые, как яблочки, щеки, – пока мы проехали только полпути, нам еще предстоит поработать в Кендале и, как вы знаете, в Ланкастере. – Я слегка покраснела, отчаянно надеясь, что он упомянет перед Роджером о просьбе, высказанной мной в письме, но он сменил тему. – Мы уже завершили дела в Дареме, Ньюкасле и Йорке, а Карлайл ждет нас после Ланкастера. И тогда нам предстоит долгий путь домой, на юг.

– Должно быть, – продолжила я, – в вашей работе вам приходилось сталкиваться с самыми разными необычными обвинениями. Давно ли вы уже выезжаете в наши северные графства?

– Два года, – ответил сэр Эдвард.

– Я принимаю участие в ассизах немногим меньше десяти лет, – подхватил сэр Джеймс.

– А я впервые отправился в такую поездку, – с важным видом заявил их секретарь.

Взгляды мужчин опустились к тарелкам, и все мы приступили к обеду.

– Недавно я слышала одну новость… – Я постаралась придать своем голосу степенную уверенность. – Говорят, в Йорке вы признали виновной в колдовстве какую-то женщину?

– Действительно, – ответил пожилой судья, – интересное получилось положение, поскольку не прошло еще и четырех месяцев с тех пор, как мы рассматривали то же обвинение в отношении этой женщины на Великопостных ассизах.

– И вновь, насколько я понимаю, обвинение выдвинул Томас Листер, – заметила я.

Гости за столом умолкли. Кусок селедки завис возле рта сэра Джеймса, не успев попасть по месту назначения.

– Совершенно верно, – признал он, – а вы, должно быть, интересуетесь законами королевства.

– Но на сей раз ее признали виновной.

– Да, эту женщину признали виновной в тяжком уголовном преступлении, убийстве посредством колдовства Томаса Листера-старшего, – тихо, почти задушевно, произнес Джеймс Элтэм.

Наверняка он приберегал влиятельную мощь своего голоса для судебных заседаний.

Я кивнула, выталкивая языком из глубины рта рыбную косточку, чтобы не подавиться ею.

– Сэр Эдвард, однако, очевидно, помиловал ее на Великопостных ассизах, поэтому ее жизнь милосердно продлилась на несколько месяцев, – добавил он, взглянув на своего коллегу. – Хотел бы я знать, имели ли вы тогда представление о том, насколько сомнительна репутация ее сторонников, и не потому ли вынесли такой вердикт.

– Я ничего не знал, – блеснув глазами, откликнулся сэр Эдвард. – Все эти Престоны так голосили, – пояснил он остальным гостям. – Беднягу Элтэма, фигурально выражаясь, обливали грязью в каждом городке от Йорка до Джисберна. А между ними, как вы знаете, больше шестидесяти миль.

Я попыталась представить толпы поселян на улицах Падихама и Колна, протестующих против ареста пендлских ведьм, и не смогла вообразить себе ни единого поднятого кулака.

– А до нынешнего года вам приходилось судить людей за колдовство? – спросила я.

Пара королевских судей переглянулась, задумчиво помедлив с ответом.

– В Англии такого еще никогда не случалось, – удивленным тоном ответил сэр Эдвард, – на самом деле, в этом графстве нам впервые предстоит разбираться с такой большой группой обвиненных в колдовстве людей.

– За все время ваших ассиз?

Он кивнул. Не в силах удержаться, я посмотрела на Роджера, ему уже явно не терпелось вступить в разговор.

– До сих пор они успешно скрывали свои злодейства по всей стране, – заявил он, – тут ведь, как с ловлей мышей: поймав одну, понимаешь, что где-то поблизости целый выводок. Наш король давно подозревал, что Ланкашир стал тайным пристанищем разного рода преступников и колдунов, поэтому я только рад помочь искоренить сей порок до того, как он распространится и заразит все королевство, предоставив его на ваше правоспособное рассмотрение.

– Неужели вы подразумеваете, что такой порок подобен чуме? – поинтересовался сэр Эдвард.

– В известной степени. Обратите внимание на этих Дивайсов и Редфернов: они живут поблизости друг от друга. Если одно семейство увлеклось колдовством, а другое тоже занялось им для собственной защиты или в других целях, то это уже не случайное совпадение. Однако старуха Демдайк злодействовала уже не одно десятилетие.

Осознав, что готова испепелить его взглядом, я опустила глаза.

– Почему, как вы полагаете, эта старая женщина до сих пор избегала наказания, если дело обстоит именно так? – удивленно спросил Томас Поттс. – Неужели раньше никто не обвинял ее?

– Никто, насколько мне известно.

Убрав грязные тарелки, слуги принесли вторую перемену: устричные пироги. Впереди нас ожидали еще три перемены блюд, и за это время мне необходимо убедить судей в том… В чем же именно?

– Где вы остановились на ночь? – спросил Ричард.

– Неподалеку отсюда, на скромном постоялом дворе.

– О нет, я настоятельно прошу вас воспользоваться нашим гостеприимством.

– Не будет ли это излишне навязчиво с нашей стороны? Нам надо выехать рано утром.

– Хотя перины были бы гораздо приятнее надоевших соломенных тюфяков, – заговорщически подавшись вперед, пробурчал Томас.

Мужчины рассмеялись.

– Полагаю, – прочистив горло, заметила я, – избавившись после выезда из Йоркшира от сторонников Дженнет Престон, вы вздохнули с облегчением.

– Именно так.

– И вы еще не сталкивались с подобными протестами по поводу так называемых пенделских ведьм?

– Мы совсем недавно в Ланкашире, – ответил сэр Эдвард, отрезая устричный пирог, – и пока не ознакомились с деталями этих дел, учитывая, что сначала нам предстоит разбираться с делами в Уэстморленде. А много ли женщин обвиняется?

– Дюжина или около того. Но, к сожалению, одна уже умерла, – бесстрастно произнес Роджер, – однако в данное время я расследую очередное дело женщины из Падихама.

– Очередное дело? – мне не удалось смолчать.

– Мой коллега, господин Баннистер, возьмет показания у ее служанки, она клянется, что своими глазами видела духа-покровителя миссис Пирсон.

– И в каком же виде?

– В виде жабы.

В последовавшем удивленном молчании явственно послышался сдавленный смешок, изданный Томасом Поттсом. Роджер сделал вид, что ничего не заметил.

– Миссис Бут, служанка, чесавшая шерсть в доме Пирсонов, говорит, что попросила у нее молока. Они добавили в очаг дров, чтобы подогреть кастрюлю с молоком, а когда миссис Пирсон забирала кастрюльку, из-под дров выпрыгнула странная жаба – вернее дух-покровитель в облике жабы. Маргарет Пирсон взяла эту тварь щипцами и вынесла во двор.

– Хотелось бы мне знать, Роджер, – тихо начала я, – вы сами видели кого-то из этих духов-покровителей?

В неловком молчании Роджер задумчиво пережевывал пирог.

– Дьявол является только тем, кто жаждет общения с ним, – в итоге ответил он.

– Разве не вы говорили, – не в силах сдержаться, продолжила я, – что дух-покровитель является вернейшим признаком ведьмы? Не означает ли это, что если у предполагаемых ведьм нет духов-покровителей, то, вероятно, они просто невинные женщины?

Роджер пристально посмотрел на меня из-под набрякших тяжелых век. Поднял бокал и глотнул вина.

– С той же вероятностью они могут хорошо прятать их.

– Господа, – обратилась я ко всем участникам обеда, – у меня есть большая собака, и она повсюду сопровождает меня. Не могут ли и меня обвинить в колдовстве?

Все молчали, а я взглянула на Роджера, хладнокровно смотревшего на меня.

– Такое впечатление, госпожа, что вы напрашиваетесь на обвинение. На вашем месте я вел бы себя крайне осторожно. Вам должно поддерживать вашего мужа. Его имя, как сообщили мне сэр Эдвард и сэр Джеймс, уже известно в Уайтхолле с наилучшей стороны, поэтому не стоит портить его репутацию.

Судьи обменялись смущенными взглядами.

– Падихам тоже относится к Пендл-форест? – вежливо поинтересовался сэр Эдвард.

– Граница проходит по нашей реке, – добродушно пояснил Ричард, обозначив ножом саму границу, хотя выражение его лица оставалось непроницаемым, – поэтому в этом доме вы будете в полной безопасности.

– Вы не можете поклясться в этом, – возразил Роджер, глядя непосредственно на меня, – учитывая, что одна из обвиняемых бывала у вас.

Несколько властных и проницательных взглядов мгновенно обратились ко мне, и я невольно онемела. За нашим столом явно доминировал Роджер, и мужчины, отведя взгляды от меня, недоверчиво взглянули на него.

– Среди обвиняемых есть женщина, Алиса Грей, она обслуживала Флитвуд в качестве повитухи.

Он произнес слово «повитуха» с таким скептицизмом, словно она претендовала на роль русалки.

Лицо сэра Джеймса озадаченно вытянулось.

– Какой необычный случай.

– Весьма.

Роджер не сводил с меня глаз. В этот момент я исполнилась презрением не только к нему, но и к Ричарду, пригласившему его сюда, несмотря на то что он знал о моей цели. Все могло бы сложиться совсем по-другому, если бы мне не помешали эти двое. Я рассказала бы о деле Алисы и, вероятно, смогла бы способствовать улучшению ее положения. Но мы собрались все вместе, словно одна неблагополучная семья. В этот момент подали основное блюдо: огромная щука изящно свернулась на блюде, размером с каретное колесо. Мы с Ричардом встретились глазами, и в его взгляде горел опасный огонек, хотя к нему и примешивалось нечто вроде легкого чувства вины. Возможно, он осознал теперь последствия своего поступка.

– Господа, перед тем как мы насладимся нашим очередным блюдом, позвольте мне с разрешения моего супруга поведать вам одну историю.

Я вновь взглянула на Ричарда, и он быстро и как-то формально кивнул. Роджер многозначительно кашлянул, но я сразу заявила:

– Речь пойдет о моей подруге Алисе Грей, она как раз навещала меня здесь в качестве повитухи. Она предстанет на судебном разбирательстве в ходе Ланкастерских ассиз, обвиненная в убийстве посредством колдовства.

Роджер попытался протестовать, но я продолжила. Мой голос напряженно звенел, и я молилась только, чтобы он не подвел меня.

– Алиса прослужила у меня несколько месяцев и проявила себя на редкость сведущей повитухой. Она отлично знает свое ремесло, научившись всем его премудростям у своей покойной матери.

Подавив волнение, я пристально взглянула на каждого из судей. Они также взирали на меня с напряженным вниманием. Я понимала, что вступила на край обрыва и нахожусь в одном шаге от головокружительно падения.

– Алиса на редкость великодушна, законопослушна и добра. Когда-то давно она… она…

Я нерешительно запнулась, и вдруг почувствовала нечто особенное: от кого-то из ближайших гостей, казалось, исходили ободряющие, как от теплого очага, волны. Переведя дух, я бодро продолжила:

– Довольно давно уже она оказалась в ужасном положении, какое вряд ли выпадало на долю даже несчастливой женщины. У нее почти нет родных и друзей; ее единственная подруга томится вместе с ней в подземелье Ланкастера. Я надеюсь, что, – я зажмурилась, пытаясь справиться с подступившими слезами, – я надеюсь, что вы не станете наказывать ее за пережитую трагедию и вызванные ею безмерные страдания.

Роджер оборвал меня, вскочив со своего стула.

– По-моему, мы уже выслушали более чем достаточно. Мы здесь не на судебном разбирательстве, и заявление этой обвиняемой будут заслушаны в свое время в более подходящем зале.

Лицо его побагровело, маленькие бусинки глаз пылали злобой.

Я кивнула и вновь обратилась к другим гостям:

– Я пригласила этих уважаемых судей в наш дом и надеюсь, что они не сочтут за дерзость то, что я с сердечной теплотой отозвалась о своей повитухе, ведь они скоро встретят ее в других, весьма плачевных обстоятельствах. Господа, разве я чем-то оскорбила вас или нарушила какой-то закон?

Изумленно, но вежливо, они покачали головами. Тишина, словно пыльный полог, накрыла стол.

– Господа, – подал голос Ричард, – по окончании обеда я могу показать вам дом, если у вас появится желание осмотреть его.

Все обрадовались перемене темы, и настроение заметно улучшилось, когда Ричард под это роскошное рыбное блюдо коротко поведал собравшимся историю его знаменитых дядюшек. Только мы с Роджером сидели, как две черные тучи, размышляя, кто из нас первым выплеснет накопившееся возмущение.

 

Глава 22

Несколько дней спустя, после унылого и дождливого полудня, я лежала в своем тихом заточении, когда в дверь спальни постучал Ричард. Он сообщил, что в наши края заехали актеры лорда Монтегю и нынче вечером они выступят у нас в доме. Раньше такая новость взволновала бы нас обоих, но сейчас многое изменилось.

– Господи, почему же Джеймс пригласил их в столь неуместное время? – спросила я, с трудом приподнимаясь на подушках.

– Я просил его пригласить их уже много месяцев назад, – вздохнув, признался Ричард, – но только сегодня утром они известили о прибытии.

Он удалился, а я, превозмогая усталость, заставила себя встать с постели и одеться.

Мне следовало бы удивиться, увидев спустя пару часов, что в большом зале уже сидит Роджер, сцепив руки на своем объемистом животе. Но когда я вошла туда вместе с Паком, мой взгляд привлекала не сидевшая слева от него бледная и осунувшаяся Кэтрин, а темноволосая женщина справа. Она смотрела вниз, но белый воротник не позволял ей опустить лицо, и его черты тут же всплыли из глубины моей памяти. Сидя за столом, она попыталась скрыть свой огромный живот под складками парчи и тафты.

У меня закружилась голова.

– Госпожа, – любезно произнес Роджер, – позвольте представить вам Джудит, дочь моего старинного друга Джеремайя Торпа из Брэдфорда. Его не надо путать с Торпами из Скиптона, хотя, возможно, между ними даже имеется дальнее родство.

Через несколько мгновений гробовую тишину зала нарушили звуки шагов из коридора. В другом дверном проеме появился Ричард. Он мгновенно осознал, что произошло, лицо его побледнело. Остатки смелости – крупица надежды, еще жившая во мне, – исчезли, словно перышко, подхваченное и унесенное мощным речным потоком. Я поняла это моментально, и поняла также, что надежда утрачена безвозвратно.

– Роджер, – с трудом выдавил побледневший Ричард.

Но он не разозлился; он пребывал в таком парализующем изумлении, словно друг всадил ему нож в спину.

И тогда одновременно произошло несколько событий: встревоженный накаленной чувствами обстановкой, Пак разразился мощным лаем, и тут же в дверном проеме появился Джеймс, объявив о прибытии актеров труппы лорда Монтегю, чьи хорошо поставленные громкие голоса уже доносились до собравшихся в зале; бледность лица Ричарда сменилась неприглядным свекольным румянцем, а Джудит наконец подняла глаза. Пока я смотрела на нее, какофония звуков, звеневших в зале и в моей голове, утихла. На ее кремовом, в форме сердца, лице изящно выделялись пухлые щечки теплого карминно-розового оттенка. Ее ясные темные глаза испуганно взирали на Ричарда, но, помимо вины и уважения, я безошибочно узнала в ее взгляде еще одно чувство: любовь.

В зале опять поднялся шум, и я положила руку на голову Пака, чем мгновенно утихомирила его. Еще немного поскулив, пес спокойно замер рядом со мной. Джеймс нерешительно топтался на пороге, в явном изумлении разинув рот.

Ричард решительно направился к столу, где Роджер восседал, точно колючка между двумя дрожавшими розами.

– Роджер, как прикажете это понимать? – взревел он. – Какого черта, скажите на милость, вы себе позволяете такое?

Кэтрин выглядела глубоко печальной. Она еще больше похудела с нашей последней встречи. С легким уколом вины я подумала, чего ей стоило ради меня ослушаться Роджера. Джудит выглядела жутко испуганной, ее очаровательные черты исказило выражение мучительных страданий.

– Ответьте же мне, пока я не снял со стены меч и не пронзил им вас. Черт возьми, Роджер, отвечайте!

Встревоженный взгляд Роджера переместился на это убийственно грозное оружие, поблескивавшее над каминной полкой.

– Вы же знаете, Ричард, что наши с Джудит семьи давно дружат, и я пригласил ее погостить в Рид-холле. Поэтому, когда люди лорда Монтегю объявили о прибытии труппы в Пендл и я поинтересовался, не смогу ли я лично насладиться в Рид-холле их представлением, то мне сообщили, что они уже приглашены в Готорп, поэтому, естественно, я увидел удобную возможность свести наши семьи вместе по такому знаменательному… случаю.

Он широко развел руки, словно желая обнять всех собравшихся в зале.

– Господин?

Преданный Джеймс попытался растопить ледяную атмосферу. Только Роджер, барабанивший по столу унизанными перстнями пальцами, видимо, чувствовал себя совершенно непринужденно. За спиной нашего управляющего, где только что тихо переговаривались актеры, установилась мертвая тишина, словно они, затаив дыхание, ждали новых указаний.

С чопорной степенностью Ричард повернулся и посмотрел на меня. На лице его застыло горестное выражение. И, вероятно, оно также отражалось на моем лице.

– Флитвуд, не соблаговолите ли вы присоединиться к нам? – спросил он, охрипшим от волнения голосом.

Я взглянула сквозь слезы на Джудит, ту женщину, с которой уже поделилась мужем, а теперь еще и домом. Она опять опустила глаза на сложенные на коленях руки. Шмыгнув носом, я кивнула и заняла свое место рядом с Ричардом.

Пока нам подавали вино и херес, шестеро или семеро мужчин, поднявшись на галерею, чинно раскланялись перед нами.

– Добрый вечер, дамы и господа, – приветствовал нас стоявший посередине молодой красавец. У него был большой рот и приятный звонкий голос, – господин и госпожа Шаттлворты, благодарим вас за приглашение в столь великолепный чертог. Сегодня вечером мы сыграем для вас пьесу, наиболее предпочитаемую нашим народом, созданную пером одного из величайших современных драматургов, и мы сами почитаем за счастье сыграть перед вами нашу любимую драму. Трагедия тщеславия, заплутавшего в лабиринте морали с легким магическим налетом, перенесет ваше воображение в глубочашие и темнейшие дали Шотландии – что, вероятно, будет не столь сложно, учитывая климат здешнего графства. – Он помедлил, ожидая реакции на свою шутку, но, не дождавшись смеха, продолжил: – Итак, леди и джентльмены, внимайте, мы представим вам трагедию шотландского короля Макбета в изложении Уильяма Шекспира!

По взмаху полы его плаща часть актеров удалилась, оставив на галерее только троих, а они, натянув капюшоны, сгрудились в тесный кружок. Я смутно осознавала происходящее, но мной овладело тупое бесчувствие. К тому же я уже видела раньше эту пьесу.

Первая ведьма

– Когда средь молний, в дождь и гром

Мы вновь увидимся втроем?

Вторая ведьма

– Когда один из воевод

Другого в битве разобьет.

Третья ведьма

– Заря решит ее исход [27] .

Пока актеры декламировали свой текст я уголком глаза следила за Джудит, она сидела спокойно и прямо, подняв лицо к актерам, но, возможно, иногда и бросала взгляды на интерьер зала: на китайские вазы в горках, на до блеска начищенные канделябры на стенах, на фамильные портреты – все эти обычные предметы интерьера, несомненно, представляли для нее огромный интерес. Она с жадностью впитывала малейшие детали дома Ричарда, чтобы позже наслаждаться, подолгу вспоминая их. Если только, разумеется, она уже не бывала здесь.

Дождь с шумом хлестал по окнам; голоса актеров были едва слышны, и им приходилось едва ли не кричать, поэтому их персонажи выглядели несколько истерично.

Первая ведьма

– Мурлычет кот, зовет. Иду!

Третья ведьма

– Зов жабы слышу я в пруду.

Все вместе

– Зло есть добро, добро есть зло, Летим, вскочив на помело!

Струи дождя продолжали барабанить по стеклам, а присутствие Джудит отдавалось у меня в голове колокольным звоном. Я чувствовала, что она бросала на меня взгляды, но сама не сводила глаз с галереи. Какими же унылыми, должно быть, мы все выглядели, какими тупыми и скучными. Громко тикали часы. Мне вспомнилась лестница в подземелье, и дверь, скрывавшая полный мрак. Тик-так, тик-так.

Болезнь служанки. Кровать, тряпичная кукла с привязанным черными волосами ребенком. Исчезнувшая чаша с кровью. Растерзанный сокол. Из темноты, белея, выплывает ночная рубашка, она все ближе и ближе.

– Прекратите! – вдруг вскрикнула я. – Пожалуйста, прекратите!

Ричард встревоженно вскочил со стула и хлопнул в ладоши.

– Господа, примите мои извинения, но моей супруге стало дурно.

Я смутно и отстраненно осознавала какое-то начавшееся в зале беспорядочное и суетливое замешательство. Продолжая бессильно сидеть, я завороженно взирала на свои руки, похолодевшие и безжизненные. Скоро я действительно могу умереть, и Алиса тоже, но этот зал, и все эти люди будут продолжать жить, и этот двенадцатый год семнадцатого века постепенно станет для них далеким воспоминанием. Вино будет литься рекой за здоровье Ричарда и его новой жены, и Роджер с Кэтрин будут играть с их розовощеким ребенком. Я даже чувствовала присутствие в этом зале этого другого ребенка, всего в нескольких шагах от меня, он ждал дня своего рождения, ждал, когда займет свое место в этом мире, позволив Джудит заменить меня.

Раньше Ричард в шутку называл меня маленькой тенью, но скоро мне всерьез суждено умереть. Руки мои поддерживали живот, и мне показалось, что он начал уменьшаться. Скоро он, безусловно, совсем исчезнет, однако его исчезновение не будет легким, словно меркнущий дневной свет. Оно будет мучительным, ужасным и беспомощным, никто не положит прохладную руку мне на лоб, и не успокоит меня добрый взгляд янтарных глаз. Скоро состоится суд, и Алиса умрет, а потом умру и я, обе мы погибнем под ударами злосчастной судьбы. Закрыв глаза, я подумала о своем ребенке, о том, как мне хотелось, чтобы мы оба выжили. Моя земная жизнь подходит к концу, и конец ее близок.

 

Глава 23

Завтра начнутся ассизы, и практически все население Ланкашира и граничащих с ним графств собралось посмотреть, как сложатся судьбы ведьм из Пендл-форест. Улицы Ланкастера заполнились конными повозками, людьми и собаками, коровами и курами, детьми и прочими всевозможными преградами, побуждавшими ехавшего за нашими с Ричардом спинами кучера осыпать их громогласными проклятиями, ведь ему приходилось лавировать в этом хаотичном лабиринте, везя наш багаж и утомленного дорогой Пака. Покачиваясь в седлах, мы с Ричардом влились в поток поднимавшейся по склону толпы, я не отрывала взгляда от мощенной булыжником дороги, которую мы пересекли, чувствуя, до мурашек на коже, устремленные на меня взгляды. Мне хотелось стать невидимкой, но с моим огромным животом я бросалась в глаза, точно у меня вдруг выросла борода. Узкие улицы заполнило море коричневых платьев, белых чепцов, черных шляп и немытых тел. Я заметила, как мальчонка пару раз споткнулся на дороге передо мной, и тогда его мать резко вытащила его на обочину, благодаря чему он не попал под мощные, размером с блюдца, копыта моей лошади. Она перехватила мой взгляд, и ее удивило, по-моему, мое неподобающее матери безразличие. Всю дорогу от дома мы с Ричардом скакали в странном оцепенелом молчании, Пак бежал рядом с нами или трясся сзади на повозке, изредка поскуливая. Услышав издали беспорядочный шум Ланкастера, мы испытали желанное облегчение.

К середине дня мы уже заехали во двор «Красного льва», скромного постоялого двора, расположенного среди тенистых деревьев в конце ведущей к реке улочки. Я едва обратила внимание на предоставленную нам комнату на втором этаже, однако отметила ее чистоту и хорошую меблировку, с тяжелыми тканевыми дорожками на буфетах и комодах, и роскошной кроватью под пологом на четырех столбиках. Я вздрогнула, услышав, как грохнулся на пол мой дорожный сундук, и носильщик с любопытством посмотрел на меня. Взбудораженный долгим и тряским путешествием, малыш брыкался и крутился у меня в животе. Я стала такой большой, что юбки, натянутые на животе, уже не скрывали моих туфелек.

Нашей собаке принесли хлеба с молоком, и, с благодарностью вылакав эту похлебку, Пак уютно устроился на турецком ковре перед камином. Хотелось бы мне устраиваться на отдых с такой же легкостью, однако я, дрожа от холода, лежала на своей половине кровати, подтянув колени к животу.

Ричард стоял у окна, сцепив руки за спиной. С того ужасного обеда недельной давности я почти не разговаривала с ним. Мне с трудом удавалось хоть что-то съесть, да и спалось не лучше. Целыми днями я бродила из конца в конец по длинной галерее, широко расставляя ноги на гладком деревянном полу, чтобы уравновесить положение моего объемистого живота. Либо же сидела возле одного из многочисленных окон, глядя на окрестные пейзажи, а малыш активно двигался за нас обоих. Я могла сказать Ричарду, что по-прежнему боюсь потерять его, и мне хотелось сказать ему о том, что нам нет нужды слишком уж переживать из-за того, что мы изменить не в силах, ведь зачастую мы не делаем даже того, что могли бы сделать. Мы могли бы подать апелляции; могли бы предложить помощь. Я не смела думать, что уже слишком поздно, но отчасти понимала, что это именно так: для меня, для нее, для всех нас.

– Чем, по-вашему, закончится суд? – спросил Ричард.

Мой взгляд упирался в стену комнаты.

– Их не могут признать виновными, – ответила я, – свидетели не достойны доверия. Они, точно дети, готовы рассказывать любые сказки.

– Людей отправляли на виселицу и по гораздо более сомнительным обвинениям. Но сами-то вы думаете, что они действительно связались с дьяволом?

Мне вспомнилась Малкинг-тауэр, торчавшая из верескового холма, точно перст судьбы из могильной насыпи. Вспомнились доводящие до безумия завывания ветра. Вспомнилась и лачуга Алисы с дырой в крыше; сочившиеся влагой стены; ребенок, принятый ею, как дочь, и теперь похороненный в плотной сырой земле. Что все эти люди видели в своей жизни? Возможно, они видели образы гораздо лучшей жизни в тенях, отбрасываемых по вечерам огнями их очагов.

– Если дьявол предстает в облике нищеты, голода и горя, то с таким дьяволом, по-моему, они действительно крепко связаны.

Ричард отправился в замок, чтобы узнать, когда начнется суд над ведьмами. Я пролежала на кровати, не раздеваясь до самого вечера и поглядывая на зеленеющие за окном деревья. Рядом со мной лежал Пак, он живо помахивал хвостом, радуясь тому, что ему разрешили прилечь на стеганое покрывало. Даже через стекло, отделявшее меня от улицы, в комнату просачивалась необычайно напряженная атмосфера. Я осознала, что город охвачен нервным возбуждением. Вместе с ним дрожали и ветви деревьев и кустов, взметаясь, они отлетали от дворовых стен и плит, словно зеленый дождь. Во двор «Красного льва» заехало много новых карет и повозок, и люди с горящими ожиданием глазами топтались вокруг них, бурно обсуждая завтрашнее событие. Женщины терпеливо укачивали детей на руках; мужчины с глубокомысленным видом стояли на булыжной мостовой, для пущей важности широко расставив ноги. Я понимала, что если бы могла подслушать их разговоры, то услышала бы множество противоречивых мнений, причем высказываемых с полной уверенностью. Соседи всегда готовы осудить друг друга – это наиболее достоверная особенность человеческой натуры, и именно благодаря ей в первую очередь заполнилось тюремное подземелье. Слухи распространялись быстрее, чем болезни, и могли быть не менее пагубны.

Принесшая поднос с едой служанка поставила его на буфет, неловко поклонившись и вздрогнув при виде собаки. Я даже не взглянула на этот поднос, не говоря уже о том, чтобы притронуться к пище. Мои пальцы нащупали бумагу, положенную в сумочку вчера вечером, – мое заявление в защиту невиновности Алисы, которое я надеялась огласить завтра перед судьями. Это была более красноречивая версия моего выступления за обеденным столом, переписанная по меньшей мере пять раз на листе бумаги, закапанном чернильными кляксами и слезами. Если мне не захотят дать слова, я попрошу Ричарда поддержать меня. Он пока не знает об этом, но я не представляла, чтобы он мог отказаться помочь в добром деле, даже если мне больше никогда не придется ни о чем просить его. Я не знала, позволят ли мне зачитать мое заявление на этих ассизах, не знала, имеют ли вообще право говорить что-то женщины, если они, конечно, не сидят на скамье подсудимых. От одной мысли о таком поступке у меня затряслись поджилки, но я тут же вспомнила несчастное лицо Алисы, выбравшейся из мрака подземелья. Ей придется отвечать на этом разбирательстве, а у меня есть выбор. Роджер говорил, что никаких свидетелей вызывать не будут, однако Бромли и Элтэм, возможно, не откажут в вежливой просьбе представителю местного дворянства, тем более что они обедали в его доме. Я решила попросить Ричарда о разрешении высказаться в самый последний момент, сама еще сомневаясь в том, что моего заявления будет достаточно, и понимая, что из-за собственных сомнений не смогу убедить его в необходимости такого поступка.

С прибытием новых постояльцев коридоры заполнились людскими голосами и перестуком шагов по каменным плитам. Пак спокойно посапывал рядом со мной, а я рассеянно слушала болтовню женщин и ворчание матерей, бранивших расшалившихся детей, мужские покрикивания, скрежет дорожных сундуков и заливистый лай собак.

Я так сильно сжимала сложенное заявление, что испугалась, не порвется ли оно, вспомнив, как не так уж давно сжимала в кулаке другую бумагу – письмо, сулившее мне смерть, в то время как этот листок мог подарить жизнь. Шум в коридоре усилился. Где-то рядом раздался громкий мужской голос; хлопнула, закрывшись, какая-то дверь.

Внезапно я насторожилась. Приподнявшись на локтях, я пристально посмотрела на свой живот. Должно быть, ребенок наконец уснул. Подойдя к окну, я посмотрела на небо; у меня не было часов. Где же задержался Ричард? Скоро стемнеет, снизу доносился шум кухонной суеты, там явно заканчивали приготовление ужина. По булыжникам двора перекатывали поднятые из погреба бочонки, и уличное движение заметно поредело. Я осознала, что настал момент принятия окончательного решения: теперь или никогда! Дольше тянуть нельзя.

Растормошив спящего Пака, я выманила его с кровати на пол и направилась к одному из дорожных сундуков. Возблагодарив Благоразумие, одарившее меня своим даром, я вытащила длинный сверток, заранее спрятанный мной среди ночных рубашек. Затем, подойдя к буфету, я черкнула записку Ричарду и напоследок окинула взглядом комнату, проверяя, не забыла ли я что-нибудь нужное. И вот, спрятав под плащом узкий сверток, я позвала Пака, и мы с ним вместе отправились на конюшню.

 

Глава 24

Дом Джона Фаулдса находился в конце одного из слякотных переулков Колна. Я добралась туда около полуночи, и совсем запыхалась, устав управлять лошадью на темных дорогах. Слава богу, мне помогала луна: полная и яркая, она сияла в небе от самого Ланкастера, освещая путь нашей маленькой призрачной процессии. Благодаря Паку я чувствовала себя в безопасности и, взяв его за ошейник, постучала в дверь дома Джона Фаулдса.

На улочке стояла тишина, все окна уже сонно темнели. Я уже постучала в четыре дома, где заметила слабое свечение тростниковой свечи, и последняя хозяйка – женщина с помятым усталым лицом – удивленно глянув на меня, сообщила, что Джон Фаулдс живет в переулке за рыночной улицей, в третьем доме справа.

Не дождавшись ответа, я постучала вновь, а Пак поддержал мой стук тихим горловым рычанием. Оглянувшись кругом, я никого не увидела, однако меня не покидало ощущение, что за мной следят. Возле дома на тесной улочке было слишком темно и практически ничего не видно. Вздрогнув, я опять глянула на деревянную дверь дома и постучала на сей раз более настойчиво и громко. Но тут вдруг волосы на моей голове встали дыбом, и я осознала, что в переулке действительно кто-то есть. Пак мгновенно разразился лаем и, пытаясь вырваться от меня, грозно повернулся направо, и тогда, несмотря на густой сумрак, я увидела почти над самой землей чей-то гибкий силуэт, бесшумно выскользнувший из-за последнего дома. Я неистово заколотила в дверь, из дома тут же донесся возмущенный мужской голос и наконец передо мной возникла сонная личность Джона Фаулдса. Его темные всклоченные волосы спускались на плечи, скрытые ночной рубахой, хотя завязки ворота пока свободно болтались на груди. Мне запомнилась его красота, однако при ближайшем рассмотрении в ней обнаружилось нечто порочное – возможно, тусклое равнодушие в глазах негативно сказывалось на всем его облике, точно творцу не удалось вдохнуть жизнь в созданное изваяние. Все его возмущение растаяло, когда он увидел то, что я прижала к его животу: ствол мушкета Ричарда, который я всю дорогу, до ломоты в руке, прижимала к боку под плащом. А потом он увидел еще и собаку, и тогда в глазах его проявился страх и даже смирение.

Его фигура заполняла щель приоткрытой двери, не позволяя мне заглянуть в его скромный по размерам дом. Меня сильно потряхивало от волнения и, переместив ствол к его груди, я порадовалась весомой убедительности оружия.

– Так вы позволите мне войти? – спросила я.

– Мы, что ли, будем стреляться? – враждебно произнес он, скривив губы.

Пак зарычал, и Джон, смерив встревоженным взглядом мощного пса, настороженно глянул на меня и открыл дверь пошире. Я прошла в дом, сопровождаемая Паком.

Убогий двухэтажный домишко вмещал в себя две расположенные одна над другой комнатенки, причем наверх вела узкая, пристроенная к задней стене, лестница. Джон Фаулдс пользовался для освещения комнаты единственной свечой с фитилем из сердцевины ситника, и в ее тусклом свете мне удалось разглядеть лишь смутные очертания интерьера: пару стульев около очага, приземистый буфет, покрытый скатеркой, какие-то кастрюли и сковородки. Пройдя к буфету, Джон зажег вторую свечу, вставил ее в светец, и от горящего жира по комнате сразу поползли струйки удушливого дыма. Я продолжала напряженно следить за каждым его движением, сознавая, что не представляю даже, как пользоваться своим грозным оружием.

– Кто вы? – спросил он, поднося светец к моему лицу.

– Мое имя вам ничего не скажет, – ответила я, – но у нас с вами есть общие друзья.

Он сдавленно усмехнулся.

– Я не назвал бы его другом.

– Кого?

– Роджера Ноуэлла. Разве вы не от него явились?

– Нет.

Я пристально смотрела на полускрытое в сумраке лицо Джона Фаулдса, освещенное лишь неровным отблеском свечи. Почесав грязную шею, он нервно оглянулся. Если ему вдруг вздумается сбежать, сумею ли я остановить его?

– Он соблазнил вас деньгами? – спросила я.

– Ну и что, если даже так?

Опустив дуло мушкета, я услышала щелчок его механизмов. Тяжесть этого оружия истощила мои силы. Едва я доскакала до Колна, начал сеять мелкий дождь, а сейчас он пошел сильнее, его капли глухо шлепали по грязной улочке. Глаза Джона Фаулдса поблескивали в мерцающем свете.

– С какой стати Алису Грей будут судить за убийство вашей дочки?

– Она ж ведьма, – просто ответил он.

От его смуглой шеи веяло теплом, как и от гладкой груди, озаренной тусклым светом.

– Она любила вас, – сказала я, стараясь придать твердость голосу, – и любила Энн.

– Да кто ж вы такая?

– Не важно.

– Кто ваш муж?

– Это не имеет значения. Но сегодня вечером вам придется сделать для меня кое-что. Я не уйду отсюда без ваших письменных показаний, свидетельствующих о том, что Алиса Грей не убивала вашу дочь.

Он смотрел на меня, точно на сумасшедшую. А потом расхохотался. Смрад от капающего свечного жира преобладал над другими слабо уловимыми, но неприятными запахами. Эля. Какого-то кислого брожения. И гнильцы. Джон Фаулдс был еще пьян.

– Если Алису повесят, это не вернет вам дочь. Неужели вы хотите, чтобы убили невинную женщину?

– Невинную? Да она та еще распутница, – злобно процедил он, – и вообще, я не умею писать.

У меня защемило сердце. Подписанные показания оставались моей последней надеждой – я даже специально положила в седельную сумку бумагу, перо и чернила. Господи, ну почему я по своей наивности решила, что он умеет читать или писать, или хотя бы нацарапать свое имя, ведь я же помнила, что Алиса не знала даже букв! От тяжести мушкета у меня ныли плечи. Но я не смела даже повернуться к нему спиной.

Джон Фаулдс поставил мне мат.

Я вздрогнула, услышав скрип лестницы, кто-то спускался по ступенькам. Сначала под потолком появился подол длинной белой рубахи, а потом и округлая фигура, и невзрачное лицо женщины, изумленно разинувшей рот, при виде развернувшейся перед ней сцены. Когда же она увидела еще и Пака, то в ужасе вытаращила глаза; возможно, в тусклом освещении он показался ей волком, но в любом случае дог выглядел чудовищно в этой тесной комнатенке.

– Д-д-жон? – запинаясь, произнесла она.

– Возвращайся в постель.

– Кто это?

– Живо, – рявкнул он.

Опираясь рукой на стену, женщина с трудом развернулась на темной и узкой лестничной клетке.

– Подождите! – повелительно окрикнула я женщину, прежде чем ее голова исчезла на втором этаже. Она остановилась, и я спросила: – Каким из ножей Джон обычно затачивает перо?

– Да любым, мисс, – промямлила она, изумленно глядя на меня.

– Именно так я и думала. Около дома привязана лошадь. В седельной сумке вы найдете бумагу, перо и чернила. Не могли бы вы принести их мне?

Мельком взглянув на Джона, она кивнула, но не тронулась с места.

– Мне некогда ждать, – качнув стволом мушкета, добавила я, и она стремительно выскользнула в дверь на поливаемую дождем улочку, – оказывается, вы все-таки обучены грамоте, – бросила я Джону, – это ваша очередная распутница?

Он взирал на меня со злобной ненавистью.

– Нет.

– Сколько денег дал вам Роджер?

– Не ваше дело.

– Да, это дело достойно иска о нарушении общественного порядка, оно уголовно наказуемо. Так сколько?

Выпятив нижнюю губу и прикрыв глаза веками, он стойко хранил молчание.

– А что для вас выгоднее: деньги или эль? Я владею пивоварней. Если вы выполните мои указания, то ежемесячно вам будут присылать бочку пива. – Его глаза раскрылись, он явно заинтересовался моим предложением. – Я догадываюсь, на что вы тратите деньги. Если только вы не предпочитаете бренди? Вино? Что вы хотите?

– Откуда мне знать, что вы сдержите слово?

Я выпустила ошейник Пака, и он подался вперед, щелкнув мощными челюстями. И что только Алиса нашла в этом мелочном эгоистичном человеке?

Тихо вернувшись в дом, женщина, не сводя взгляда с собаки, робко вручила мне то, что я просила. И, освободившись от своей ноши, тут же убежала вверх по лестнице.

– Говорят, собаки отлично улавливают запах страха, – сообщила я Джону, – на вашем месте я попыталась бы скрыть его. Однако я понимаю, как это сложно, если вы пребываете в ужасе. Знаете, Джон, я тоже боюсь, но я боюсь того, что мою подругу повесят за преступление, которого она не совершала. И не только Алису: ее хорошую знакомую тоже могут повесить за то, что она пыталась спасти жизнь вашей дочери.

Я окинула взглядом унылую комнату, провонявшую горелым жиром и элем, ее сырые голые стены, ничуть не защищавшие от холода, и зябко поежилась. Ребенок не мог выжить в таких условиях. Возможно, раньше, при жизни жены Джона, дом выглядел более уютным и ухоженным, и они заворачивали их новорожденного младенца в чистые пеленки, а в гостеприимно открытую входную дверь заходили соседи, чтобы поздравить их с благословенным даром.

– А ежели я не стану ничего писать? – Он шмыгнул носом. – Вы пристрелите меня?

– Да. Или вы предпочтете быть разодранным моей собакой?

Взгляд его темных глаз переместился с меня на Пака. Убедительно кивнув, я вручила ему бумагу и перо. Он вздохнул, положил бумагу на столешницу приземистого буфета и, склонившись над ней, разгладил лист бумаги в скудном свете свечи.

– Чего писать-то?

– Правду.

Дрожа от холода, я стояла и ждала, пока он, поскрипывая пером, выписывал свои признания неровными, едва читаемыми каракулями. С улицы до меня доносились только пофыркиванье лошади и шум дождя. Моя грудь сжималась от страха и облегчения, и я уже представляла дальний путь, в который мне предстоит отправиться утром. Я собиралась вернуться в Готорп, поспать несколько часов и еще до рассвета опять выехать в Ланкастер.

Джон Фолдс передал мне свои показания, и я быстро прочитала их.

– Добавьте свидетельства оправдания Кэтрин Невитт, – велела я, – ей предъявлено такое же обвинение.

– Я вам не писатель, чтобы строчить тут целые сочинения.

– Вы напишите то, что необходимо. Дописывайте.

– Ну вот, – буркнул он, – этого достаточно?

– Не знаю, – ответила я, взяв у него бумагу, сложила ее и убрала в сумочку, – Но вам лучше надеяться именно на это.

– В каком смысле?

– Если этого окажется недостаточно, то я могу нанести вам еще один визит, и не рассчитывайте, что тогда я буду в настроении торговаться с вами. Ассизы начнутся утром, и вам следовало бы по-мужски осознать, что вы натворили своим лживыми показаниями. Спокойной вам ночи.

Я отвернулась, направившись к выходу. На улице лил дождь.

– А если ту распутницу все-таки повесят, я буду получать свой эль?

Не оборачиваясь, я остановилась на пороге и отпустила ошейник Пака. Джон Фаулдс успел заметить лишь промельк рыжего отлива и блеск зубов, когда пес набросился на него и вонзил зубы в его руку. Взвизгнув от ужаса, Джон принялся чертыхаться, раскачиваясь из стороны в сторону и сжимая прокушенный локоть. Темная кровь проступила на грязной белой рубахе. Я тихо позвала Пака, и он послушно вернулся ко мне. Оглянувшись напоследок, я смерила взглядом этого слабовольного и дрожащего труса, которого Алиса когда-то любила.

– Да, вы будете получать обещанный эль, – сказала я, – раз моя собака не захотела убивать вас, то это сделает он. И чем медленнее, тем лучше.

* * *

Часом позже стало понятно, что я заблудилась. Я намеревалась проехать в западном направлении по берегу реки до самого Готорпа, но из-за сильного шума дождя не смогла услышать журчание речного потока, не говоря уже о непроглядной тьме. Луна скрылась за тучами, и теперь я смутно различала лишь темные очертания деревьев да грязную дорогу.

Я промокла. Лошадь тоже промокла и, печально переставляя ноги, время от времени протестующе останавливалась. Такой же усталый Пак тащился рядом с нами, его мокрая шерсть потемнела. Мой живот, казалось, потяжелел безмерно, и сердце колотилось, несмотря на то что мы двигались с черепашьей скоростью. Я поворачивала то налево, то направо, в надежде найти широкую дорогу, проложенную между деревнями. Все мои мысли сосредоточились на сохранении двух документов, спрятанных в складках юбок: моим свидетельским заявлением и признательным показанием Джона Фаулдса. Если они промокнут, то все пропало. На душе у меня было муторно, возможно, от подступающего отчаяния, но я не собиралась сдаваться. Нет, я не стану плакать; я найду дорогу домой, даже если мне понадобится для этого весь остаток ночи. А утром поеду в Ланкастер, предстану перед судом, и мой звонкий голос разнесется по залу, заявляя о невиновности Алисы, и все будут слушать меня, и в итоге ее цепи с лязгом упадут на пол, и она выйдет на свободу.

Стараясь защитить свой живот, я привалилась к лошадиной шее, мы еле-еле продвигались по лесу, со всех сторон окруженные черными стволами деревьев, струи дождя стекали по моей шее, но вскоре начался кошмар.

Лошадь внезапно остановилась, словно чего-то испугавшись, и тогда я услышала угрожающее хрюканье. Тихое, но отчетливое, прорезающее шум дождя. Волна холодного страха окатила меня, голова закружилась. Я зажмурилась и опять открыла глаза, проверяя, не уснула ли я, однако хрюканье не затихло: я безошибочно узнала его, мне так часто приходилось слышать его, однако до сих пор только во сне. Но сейчас я бодрствовала и блуждала одна в самом настоящем лесу. Пак залаял, и из темноты послышалось тихое повизгивание, опять сменившееся чавканьем и хрюканьем, животные подошли ближе, но я никого не смогла разглядеть на земле. Сжав бока лошади, я прикрикнула на нее, но она лишь испуганно топталась месте, и я почувствовала, как она на что-то наткнулась, заржала и взвилась на дыбы… а я начала соскальзывать назад.

Я завопила, лошадь опять взбрыкнула, и я резко переместилась в сторону. Лежавший у меня на коленях промокший мушкет свалился на землю, и я, испуганно вскрикнув, отчаянно пыталась нащупать поводья, но вместо них вцепилась в мокрую лошадиную гриву. Она опять взвилась на дыбы, и я быстро вытащила ноги из стремян, на тот случай, если, сбросив меня, она вздумает умчаться и утащить меня за собой в неведомую даль, однако через мгновение я начала падать назад, в темноту. Мир перевернулся вверх тормашками, и в какой-то момент я четко и ясно испытала ощущение свободного падения, все мои мысли испарились в свободном полете – не падении, – но полет завершился приземлением на бок, мой живот тоже плюхнулся в жидкую грязь.

Дождь и не думал ослабевать, я лежала, прижавшись щекой к земле, и где-то совсем рядом заливался яростным лаем Пак. Вдали затихал стук копыт, моя лошадь все-таки умчалась во тьму. Я не могла двинуться с места, но по-прежнему хорошо слышала и, слыша дикое хрюканье, поняла, что за этим последует. Да, я отлично слышала этих тварей. Один кабан подступал ко мне сзади, а другой – спереди, и Пак метался около меня, рыча, лая и щелкая зубами, потом раздался какой-то многоголосый визгливый вой, и я уже совершенно не понимала, сколько же кабанов скрывается во тьме леса и сможет ли Пак выжить в схватке с их острыми клыками.

Я закрыла глаза, сознавая, что они доберутся до меня… как обычно бывало во сне. Но я не знала, что произойдет после этого. И пока Пак отбивался от одного, или двух, или даже трех кабанов, хрюканье стало громким и более угрожающим, и я почувствовала странный толчок по ноге, чье-то жаркое дыхание и запах окровавленных клыков. Я вся промокла, от дождя или крови, или собственной мочи, мои ноги под юбками увлажнились, и именно тогда меня пронзила раздирающая боль.

Возможно, клык вонзился в мой живот, породив взрыв дикой сокрушительной боли, сердце мое заколотилось, и я не могла даже шевельнуться. Внезапно боль исчезла, но я словно опустошилась, с каким-то потрясающим хлопком у меня возникло потрясающее ощущение потери. Но кошмар продолжался, кто-то уткнулся мне в шею, коснулся щеки, кто-то волосатый и мягкий… может, Пак? Или кто-то другой? Глаза мои бессильно закрылись, снова вернулась боль, более сильная, тянущая, простреливающая спину, и я не могла пошевелиться, не знаю, от ужаса или мучительной боли, но я утратила чувство реальности.

Должно быть, у меня начались галлюцинации… или бред, может, я даже провалилась в сонное забытье. Я лежала в своей кровати дома, в Готорп-холле, за окном сияло полное звезд черное небо. Нет, я лежала на лесной подстилке, под дождем, в каких-то неведомых дебрях, совсем одна, на пороге смерти.

«Ее земная жизнь завершится».

От страха я не могла даже закричать, но этот страх отличался от того, что я испытывала в своих ночных кошмарах. У меня появилось новое знание и понимание, однако не менее дикий страх, и я не могла решить, что же страшнее: сам страх или понимание его источника.

Моя верный пес… Где же он? Когда-то я спасла его от уготованных ему судьбой жестоких страданий, я полюбила его. Открыв глаза, я поискала его взглядом, и увидела рыжий промельк, яркую, как пламя, вспышку перед глазами. Мои веки вновь опустились. Но я поняла, что Пак, мой грозный защитник, где-то рядом, не зря он неизменно сопровождал меня повсюду, мой преданный большой зверь, не зря я баловала и целовала его, делилась с ним секретами, мой отважный друг мог с легкостью убить быка, но не обидел бы без надобности даже муху.

Мой малыш, я никогда не увижу его, и он не увидит меня, но хорошо уже то, что мы успели узнать друг друга. Боль вновь прожгла меня, точно каленым железом, разрывая мои внутренности, но я надеялась, что ребенок не испытывает ее, что он ничего не боится.

«Ее земная жизнь завершится».

Все звуки, казалось, затихли, но какая-то сила придавливала меня к земле, по-прежнему связывая с этой жизнью и вынуждая терпеть мучительные приступы боли. Мне казалось, что на меня наехало колесо тяжеленной кареты, и перекатывается по мне взад-вперед, взад- вперед…

Дождь уменьшился и потеплел, капли ласкали мои руки и лицо, словно поцелуи Ричарда.

А бумаги в моей сумочке, должно быть, промокли.

Алиса… я должна спасти Алису.

Я открыла глаза, однако вокруг чернел непроглядный мрак. Я вновь зажмурилась, пытаясь вытерпеть очередной приступ раздирающей боли и ожидая, когда полная тьма поглотит меня.

* * *

– Госпожа?

Мой слух уловил птичье пение. Птицы щебетали так живо и радостно. С очередной стрелой боли меня приподняли чьи-то руки.

– О боже, посмотрите на нее.

– Она мертва?

Голоса звучали испуганно, а мне не хотелось открывать глаза и видеть то, о чем они говорят.

– Неужели она истекает кровью?

Меня попытались поднять, но я значительно потяжелела из-за промокшей от дождя одежды. Очередной пронизывающий приступ боли, не оставляющий сил даже на стоны, и холод… жуткий холод.

– Она вся дрожит.

– Поживей, парень, надо поторапливаться!

Началось ритмичное движение, меня, словно ребенка, покачивало в колыбели, сквозь приоткрытые веки я видела, как колышутся надо мной зеленые листья и темные ветви, слышала шелест ветра в кронах деревьев. Я любила бывать в лесу, чувствуя себя там в безопасности, мерное покачивание, должно быть, убаюкало меня, и после внезапного пробуждения я осознала, что меня прижали к чьей-то мускулистой груди, словно драгоценный подарок. Сильные надежные руки бережно обхватили мое тело, и мы начали плавно подниматься, вероятно, сам Господь уже поднимал меня на Небеса.

Однако очнулась я в своей спальне, где лежала на кровати с откинутым стеганым одеялом, за раздвинутыми занавесами полога стояли люди, но я не успела разглядеть их, пронзенная очередной стрелой ослепительной боли, и именно эта боль вернула меня в реальность, до сих пор я лишь смутно, как во сне, осознавала происходящее. И только сейчас внезапно осознала, где я нахожусь и что происходило со мной.

Мой ребенок собирался появиться на свет.

Я закричала и, приподнявшись на локтях, увидела, что с меня уже сняли платье и юбки с фижмами, и я лежу в одной рубашке, испачканной красными пятнами от талии до лодыжек.

– Нет, – точно в бреду прошептала я, – нет, нет, нет. Ричард! Алиса! Где же Ричард?

– Мы уже послали за господином, – робко произнес кто-то рядом со мной.

Я узнала одного из молодых подмастерьев с фермы, почему-то топтавшегося возле моей кровати.

– Кабаны, – со стоном сообщила я ему, – мне нужна Алиса. Пошлите за Алисой.

Парень мял в руках свою шапку, перепуганный едва ли не до потери сознания.

– Джордж, спустись на крыльцо и дождись приезда повитухи, – произнес другой голос.

Я узнала голос Джеймса, нашего управляющего, он стоял в изножье кровати. Его мрачное лицо заметно побледнело.

– Повитуху? – повторила я, предчувствуя, что очередной приступ боли вот-вот опять лишит меня сил. – Неужели Алисы еще нет? Только она может помочь мне. Где же она, где?

И тогда память вернулась ко мне. Я же сбежала из Ланкастера, чтобы заехать к Джону Фаулдсу и взять у него показания, ведь сегодня состоится суд, и Алиса сейчас ждет его в подземелье замка, а я лежу здесь, истекая кровью, и это означает только одно… Моя земная жизнь скоро закончится, так же, как и ее. Истошный утробный вопль зародился где-то в глубине моего естества, и я в отчаянии закричала:

– Алиса! Я должна ехать в Ланкастер на ассизы. Неужели я проспала?

– Госпожа, ваш муж уже в пути, он вот-вот приедет, и доктор тоже, и повитуха.

В темных глазах Джеймса пламенел ужас.

– Где мое платье? Принесите мне платье.

Кто-то из слуг – не Джеймс – принес мне его, подняв с пола, где оно валялось смятое, испачканное землей и пропитанное дождем и кровью.

– Сумочка… откройте сумочку.

Я не смогла достать ее сама; меня скрутил очередной приступ боли, и, приподнявшись на локтях, я изо всех сил сдерживала слезы и старалась не смотреть на кровь, покрывавшую мою рубашку и простыни. Но я выглядела столь плачевно, что никто не знал, что делать, и меньше всего я сама, но уж если мне суждено умереть в этой кровати, мне хотелось хотя бы покидать этот мир, держа руку своего мужа, ведь я по-прежнему любила его, и все уже простила, и надеялась, что он тоже простит меня. Из складок испорченного платья извлекли сумочку и сложенные листы бумаги, и я, выхватив их из женской руки – одной служанки с кухни, – издала возглас облечения, увидев, что они совершенно сухие, их защитила подкладка сумочки.

Но облегчение вытеснили очередные приступы давящей боли, она накатывали на меня снова и снова нескончаемой чередой, откатываясь лишь ненадолго, кто-то протирал мне лицо влажной салфеткой, и советовал успокоиться и уснуть, но это была не Алиса, она все еще не пришла.

– Алиса невинна. Я виделась с Джоном Фаулдсом, – пробормотала я и услышала в ответ:

– Ш-ш-ш, я знаю, я знаю.

Наверное, я уснула, но, пробудившись, мгновенно исполнилась жуткой тревоги. Помню, что увидела Ричарда, его всеобъемлющая и мощная аура заполнила весь мир, словно сам король явился в мою спальню.

Он припал ко мне, держа меня за руки. Его лицо было мокрым.

– Мое маленькое призрачное видение, что же вы натворили?

Я смутно осознавала присутствие рядом с ним другой крупной женщины, внушительной наружности с розовым лицом, и с ужасом подумала, что вернулась мисс Фонбрейк. Однако Ричард сообщил мне, что он привез повитуху из Клитер, и она будет…

Но я уже не слушала, меня так успокоило его присутствие, что произошло нечто странное, я словно витала в приятных грезах. Но внезапно вспомнила, что должна отдать ему нечто важное… нащупав на кровати бумаги, я доверила их Ричарду.

– Ричард, вы должны срочно ехать, должны огласить эти документы на ассизах.

Во рту у меня пересохло, и мой слабый голос срывался.

– Что это?

– Ричард, умоляю, выслушайте меня. Эти показания могут освободить Алису. – Очередная стрела боли пронзила меня, словно раскаленная в печи кочерга. – Вы должны выступить и настоять, чтобы судьи их прочитали, и сами огласить их. Это мое свидетельство, и показания Джона Фаулдса.

Моя голова закружилась, перед глазами возникла пелена.

«Ее земная жизнь завершится».

– Ничего подобного, Флитвуд, я должен быть здесь, с вами.

– Вы должны сделать это! – срывающимся голосом воскликнула я. – Освободите ее, Ричард! Освободите ее! Только она способна спасти меня, и только я могла бы спасти ее!

– Довольно, успокойтесь!

Его голос, подобно голосу Бога, гулко разносился по какой-то огромной темной пещере, ибо реальность моей спальни и всего прочего осталась позади, и меня уже увлекало в ее бесконечный мрак. Я полагала, что пережила уже самые мучительные боли, но оказалось, что я познала лишь малую их толику, и самое худшее еще впереди.

Мою плоть пронзали острые ножи. Меня накрывали огненные волны. Крепкие цепи приковали мое тело к кровати, и все мои попытки подняться заканчивались неудачей. Мои конечности раздулись от воды. Незримый меч рассек меня пополам от самого черепа. Каждая клеточка моего тела вопила от боли, одуряющей и немой боли, лишившей меня даже голоса. Вода, мне нужна вода. Вода погасит огненные языки, лизавшие мою спину. Я вся объята огнем. Я умираю, должно быть, я уже умерла и попала в ад. Я еще чувствовала, как между моих ног струится какая-то жидкость, потом тьма вновь поглотила меня, милосердно окутав плотным черным плащом.

– Флитвуд.

– Флитвуд.

– Флитвуд.

До меня смутно доносился исполненный любви и печали потрясенный голос. То ли женский, то ли мужской голос призывно произносил мое имя. Боль… я стала воплощением боли, она заполнила все мое существо, став неотъемлемой спутницей оставшейся мне жизни. И вновь меня накрыл мрак, благодатный мрак бесчувствия.

Моей руки коснулся теплый мех. И, даже не открывая глаз, я догадалась, кто навестил меня. Около моей кровати стояла лиса, глядя на меня своими большими янтарными глазами. Казалось, она отчаянно хочет что-то сказать мне.

Я рассмеялась и спросила:

– Что случилось?

И тогда произошла на редкость странная вещь: лиса открыла свой рот и произнесла женским голосом: «Honi soit qui mal y pense».

Стыд тому, кто дурно об этом подумает.

* * *

Я так долго пребывала во мраке, что уже забыла, как выглядит свет. Однако мои глаза разглядели огоньки свечей, подобные жемчужинам на черном бархатном платье. Прохладная рука на моей голове выдернула меня из мрака. Рука света, но тьма еще тянула меня назад за ноги и за руки.

«Нет, я хочу остаться на свету!»

Я попыталась отмахнуться от мрачной пелены, сосредоточившись на прохладной ладони – или это было влажное полотенце? – на моей голове, словно она привязывала меня к земному миру, выдергивая из поглощавшего неистового огненного шторма.

– Тужьтесь, – произнес голос, – вам нужно тужиться.

Белый чепец. Выбившаяся из-под него волнистая прядь золотистых волос. Эта девушка заблудилась в лесу с тушками кроликов. Как же ее звали?

Очередная волна боли окатила меня, и на излете я напряглась, пытаясь вытолкнуть ее из своего тела.

– Тужьтесь!

Что-то выплеснулось, и вода хлынула из меня, как из перевернувшейся рыбной бочки. Волна накатила вновь, медленно нарастая и разбиваясь на мелкие обжигающие брызги, и я напрягалась все сильнее, сильнее и сильнее… казалось, что с очередной попыткой напряжения я просто взорвусь.

– Когда боль снова придет, вытолкните ее!

Ох, неужели боль опять придет? Да, вот она начинается, но на сей раз я готова схватиться с ней, побороть ее, точно некое древнее божество. У меня вырвался ужасный вопль, исполненный муки стон, и мне захотелось, чтобы все это закончилось, и внезапно я осознала, что из моего открытого рота уже не вырывается ни звука, мои легкие опустошились, и мне стало легче, словно с этим опустошительным стоном я извергла наружу боль, мой стон победил ее.

Да, мой стон замер, но в тот же миг я услышала другой незнакомый крик. Только более тонкий, он звучал прерывисто и слабо, словно этот голос еще не набрался сил. Сокрушительные приступы боли прекратилась, сменившись слабыми спазматическими толчками. И вновь до меня донеслись странные звуки, словно где-то рядом пищал ягненок или котенок. Неожиданно я почувствовала невероятное изнеможение. Мне смертельно захотелось спать, и хотя мои конечности отяжелели, словно налитые свинцом, сердце неистово заколотилось, выдавая неровные глухие удары.

Мне отчаянно хотелось спать, но вокруг суетились какие-то громогласные люди. Я услышала слово «кровь», встревоженные голоса повторяли его снова и снова. Неужели они никогда раньше не видели крови?

Спать… мне необходим сон.

– Флитвуд, вернитесь. Фливуд, останьтесь со мной.

Можно подумать, что я могла куда-то уйти? От усталости я не могла даже пошевелиться. Мрак, раньше увлекавший меня в темное забытье, и теперь тянул меня за руку, намереваясь увести с собой. Ах, вот о чем они говорили. Не уходить с ним.

«Мне нельзя уходить, – произнес голос в моей голове, – я должна остаться».

Очередной рывок, на сей раз более настойчивый, и тогда я поняла, что там меня ждет тишина, покойная, безопасная тишина. Я ведь страшно устала… и так легко послушно погрузиться в манящий теплый и густой мрак.

– Флитвуд, выпейте это.

Можно немного подождать, мне нужно напиться.

Напиток мне поможет. С трудом, поскольку мрак был силен, я высвободилась из его манящего объятия и почувствовала, как моих губ коснулась кружка, и в рот пролилась какая-то теплая и сладкая жидкость. Потом жидкость сменилась чем-то более плотным и существенным, и мне велели жевать.

Когда сознание вернулось ко мне, в спальне, заливаемой ярким дневным светом, царила милосердная тишина. За окном щебетала какая-то птица, и огонь в камине весело потрескивал, насыщая воздух древесным дымком. Около камина спиной ко мне стояла женщина, она помешивала что-то в котелке, и по спальне разносился сильный резковатый аромат трав. Отголоски боли еще блуждали по моему телу, и все во мне стремилось опять забыться сном. Наблюдая за ней, я заметила мягкий изгиб ее шеи, и непослушные локоны, упорно отказывающиеся аккуратно прятаться под чепцом. Она выпрямилась, направилась взглянуть на что-то к изножью кровати и издала тихий возглас.

– Алиса, – прошептала я, не зная, услышит ли она меня, но она подняла глаза, и я увидела, что она плачет.

Подойдя к кровати, она опустилась на колени рядом со мной. Я попыталась приподняться, но она решительно остановила меня, положив руку мне на плечо. Мы долго смотрели друг на друга, мне хотелось о многом расспросить ее, но силы, потраченные на вопросы, возможно, не стоили ответов, сейчас они уже не имели значения.

– Кора ивы, – пояснила она.

Я вдруг поняла, отчего у меня на языке появился горьковатый привкус, и этот настой, вероятно, помог мне, мои мысли слегка прояснились, а сердце билось ровнее. Мне хотелось смахнуть с ее щек слезы, похоже, она перестала сдерживать их, и они свободно струились из глаз.

– Вам нужно выспаться.

Она поднялась, зашуршав юбками.

Послушно, как ребенок, я закрыла глаза. Вновь зашуршали юбки, на меня повеяло успокаивающим запахом лаванды, и я почувствовала, как ее губы очень мягко коснулись моего лба, ее дыхание теплым ветерком пронеслось по моей щеке.

Я вновь погрузилась во тьму, но это была приятная темнота сна.