Я каждый день езжу в школу на автобусе, но на этот раз все по-другому — это похоже на приключение.
Дедушка глазеет в окно. Его волосы убраны назад и затянуты очередной моей резинкой — фиолетовой.
— Твоя бабушка обожала ездить на автобусе, — полушепотом говорит он.
— Правда?
— Да. Она мечтала проехать со мной на автобусе через всю страну. Останавливаться в маленьких городках. Посетить все «ловушки для туристов».
— И что, вы поехали?
Дедушка качает головой, и в его глазах мелькает боль.
— Нет. Я был вечно занят на работе.
Моя бабушка умерла, когда мне было три года. Я смутно помню, как вошла в ванную и застала там маму в слезах.
— Ты по ней скучаешь? — спрашиваю я.
Дедушка быстро моргает:
— Очень скучаю. Скучаю по ее голосу. Скучаю по нашей жизни. — Он сглатывает комок в горле. — Скучаю по тому, как она ходила по дому в тапочках.
— В тапочках?
Дедушка трясет головой, будто в недоумении:
— Она была равнодушна к драгоценностям, духам и всему такому прочему. Но хорошие домашние тапочки она любила. Такие пушистые изнутри. Я дарил их ей на каждую нашу годовщину. Глупо, конечно, если подумать.
Мне это не кажется глупым. Мне кажется, это любовь.
Нам приходится пересаживаться четыре раза. Последний автобус подвозит нас к коммерческой зоне, вокруг — автосалоны. Дедушка ведет меня по переулку к комплексу каких-то зданий. Все здания абсолютно одинаковы — из бурого кирпича, с темными окнами — и пронумерованы. Дойдя до номера двадцать четыре, дедушка останавливается:
— Вот он!
— Что, вот это?
Я ожидала чего-то блестящего, из стекла и металла, а тут — ничего необычного.
Но дедушка едва ли не выдохнул с облегчением при виде здания, будто увидел старого друга.
— Старый добрый номер двадцать четыре, — говорит он.
И протягивает мне пластиковую карточку на брелке с вытяжной нитью.
— А это зачем? — спрашиваю я.
— Чтобы попасть внутрь. Это мой ключ. — Дедушка показывает на здание. — Меня охранник узнает. Так что идти придется тебе. Я тебе карту нарисую. T.melvinus лежит в морозилке в моей лаборатории.
Меня охватывает беспокойство.
— А что, если охранник увидит меня?
— Я уже об этом подумал, — успокаивает меня дедушка. — Просто скажи ему, что тут работает твой папа. Такая милая девочка… охранник ничего не заподозрит.
Я вставляю карту в электронный замок и незаметно проникаю внутрь через черный ход. Я иду по коридору с таким видом, будто имею полное право здесь находиться, и посматриваю на номера кабинетов. В двух шагах от дедушкиной лаборатории меня останавливает голос, и я замираю как вкопанная.
— Эй, девочка, ты что тут делаешь?
Я медленно оборачиваюсь.
В коридоре стоит пожилой охранник с чашкой кофе в руках. На поясе у него висит рация, брови подозрительно нахмурены.
— Я тебя спрашиваю, девочка.
Я прикрываюсь дедушкиной легендой:
— Здесь работает мой папа.
— Вот как, — смягчается охранник. — Ну ладно.
Я улыбаюсь ему и иду дальше. Меня охватывает облегчение, как после сдачи экзамена, к которому не готовился.
— Эй, девочка! — окликает меня охранник.
Я оборачиваюсь.
— А как зовут твоего папу?
Я медлю с ответом. Охранник тут же прищуривается и качает головой.
— К нам сюда недавно еще один такой безумец пробрался. Пойдем-ка ко мне в кабинет, — говорит он.
За долю секунды, пока охранник приближается ко мне, я вижу свое будущее — на заднем сиденье полицейской машины.
Я пускаюсь наутек.
— Постой! — кричит охранник.
Я вылетаю из здания и несусь к кустам, за которыми ждет дедушка. Увидев меня, он тоже обращается в бегство.
Пережидая опасность, мы отсиживаемся в крошечном мексиканском ресторанчике, потом садимся на автобус и едем домой.
— Я тобой горжусь! — воодушевленно говорит дедушка.
— У меня же ничего не вышло! — вздыхаю я.
Дедушка качает головой:
— Привычное дело для ученого. Ты попыталась. Это главное. Нужно не сдаваться. Как Мария Кюри.
Кажется, это комплимент.
— А что она сделала?
— Мария Кюри получила Нобелевскую премию за изучение радиоактивности.
— Как ты думаешь, а я когда-нибудь получу Нобелевскую премию?
— Конечно же получишь! — без колебаний отвечает дедушка.
И я ему верю.