Ранним утром земля была покрыта густым туманом, но ближе к полудню солнечные лучи прорвали пелену и согрели плечи Изабель, ехавшей верхом. Растерзанные облака покрывали небо, как будто художник тут и там тронул холст небрежной кистью.

Они направлялись к Лунному перевалу. Так назывался высокий обрыв над побережьем близ Вентуры. Путь от Лимонеро занимал целый день с рассвета до заката.

Джон ехал впереди, указывая Изабель дорогу. Время от времени она обращала взор на его широкую спину и узкие бедра и подолгу рассматривала их, любуясь игрой упругих мускулов. По правде говоря, ей следовало бы до сих пор злиться на него. Ведь он посмел назвать ее сумасшедшей. И не согласился с тем, что Беллами — Санта-Клаус.

Сейчас Изабель была уверена в этом как никогда. Святой Николас, Беллами Никлаус — одно и то же имя, но переиначенное во втором случае. И как она сразу не догадалась? Это же совершенно очевидно. Интересно, кто-нибудь, кроме нее, знает об этом?

Во время остановки на завтрак, состоявший из завернутых в маисовые лепешки бобов и сушеного инжира, она пыталась застав вить его взглянуть на вещи ее глазами. Но он не принял ни одного из ее доводов.

Фома неверующий, вот он кто.

Изабель пожалела, что больше не может назвать его увальнем. После того как он нашел воду на ее участке и обещал выкопать колодец, как-то невежливо пенять ему на недостатки. В сущности, Джон очень добрый. В том-то и беда.

Несмотря на его неверие, он все равно оставался для нее самым привлекательным мужчиной. Холера его побери!

Джон правил к ручью Санта-Паула, тому самому, который позавчера разлился до того широко, что им пришлось прождать до утра, пока переправа на другой берег стала возможной. Той ночью время тянулось медленно. Она почти все время пролежала без сна, прислушиваясь к ровному дыханию Джона. Как он мог заснуть, зная, что она обижается на него? Неужели он не хотел разобраться, почему они взъелись друг на друга? Очевидно, нет. Почему так устроено, что мужчина может повернуться на бок и преспокойно уснуть, тогда как женщина будет всю ночь прокручивать в голове недавний спор, выстраивать аргументы, которые не пришли ей вовремя в голову?

Она устроила бы ему веселенькую взбучку, попробуй он на следующее утро хоть слово сказать против Беллами Никлауса. Но Джон ничего такого не сказал. Наоборот, вел себя так, будто ничего не произошло между ними, и Изабель решила бойкотировать его.

Ни больше ни меньше.

До тех пор пока он не предложил найти воду на участке.

После этого она не могла уже больше игнорировать его.

А когда он коснулся кончика ее носа, она готова была сказать ему, что простила, хотя это было не так, не совсем так, по крайней мере… чуть-чуть не так. Ах, она ненавидит долго сердиться! Но он ее вынуждает.

У подножия горного хребта, разделявшего внутреннюю территорию и побережье, течение было тихим. Повидав ручей в разливе, Изабель ни за что бы не подумала, что вода так быстро спадет. Единственными следами наводнения были широкие песчаные отмели, покрытые слоем гравия, и оголенные корни ив, из последних сил цеплявшихся за берег. Прибрежный песок был расчерчен длинными волнистыми линиями — это вода, отступая, отмечала свой путь.

Джон спешился и одной рукой взялся за уздечку.

— Переведем лошадей на ту сторону. После наводнения дно не очень надежное.

Она медленно кивнула, а затем всмотрелась в дно сквозь толщу воды. Мелкий ручей не представлялся ей опасным. Но с мнением Джона нельзя было не считаться, поэтому она соскочила с лошади и повела ее под уздцы к воде.

Джон пропустил Изабель вперед.

Мелкая галька уступила место илу, который лип к ногам и производил чавкающий звук при каждом шаге. Вдоль противоположного берега тянулись холмы, а за ними начинался горный хребет, загораживавший собой побережье. Заросли кустов остролиста были разбросаны по Лунному перевалу со стороны, обращенной к океану. Шансы на то, что никто из других охотников за ягодами еще не забирался так далеко в северо-западном направлении от города, были довольно велики.

Изабель шла впереди, осторожно ступая по коварному дну.

— Знаешь, я все думаю про Беллами, — сказала она как бы невзначай. Если у Джона и появилось страстное желание узнать, что же именно она думает, то он его никак не выразил. — Он говорил, что в прошлом году встречал Рождество в Паго-Паго. Я нашла это место в торговом атласе. Ты знаешь, где оно находится?

— Старайся идти по камням, — посоветовал Джон, игнорируя ее вопрос.

Насупив брови, она вспрыгнула на ближайший валун, так что из-под копыт кобылы, рванувшейся вслед за ней, взлетел целый фонтан брызг.

— Паго-Паго находится на острове Тутуила, в Самоа. — Сгорая от нетерпения порадовать Джона своими открытиями, она забыла про осторожность и очередной шаг сделала совершенно бездумно. — А Самоа знаешь где?

— Иди по камням! — гаркнул Джон. — Не наступай на отмели.

Изабель кинула на него рассеянный взгляд через плечо.

— Так знаешь или нет?

— Какое мне дело! Я туда не собираюсь.

Она отвернулась и мечтательно запрокинула голову.

— Если бы ты был Санта-Клаусом, тебе бы довелось побывать в Паго-Паго. Это где-то в Тихом океане. Здесь у нас за перевалом — тоже Тихий океан. Но у нас не растут ананасы — это такие фрукты, — а у них растут.

— Изабель, смотри, куда ставишь ногу.

Она поджала губы и нарочно шагнула на отмель.

— Я только хочу сказать, что Паго-Паго отсюда очень далеко. И, значит, Беллами должен был добираться туда на пароходе, но я думаю по-другому. В книжках пишут, что Санта-Клаус может летать…

Последние слова она проговорила, падая лицом вниз из-за того, что ее правая нога ступила в трясину из ила и песка. На лету она выпустила поводья, и теперь обе ее руки были свободны. Но когда она попыталась оттолкнуться от дна и встать, у нее ничего не вышло: зыбучий песок мертвой хваткой держал за ногу.

Изабель была в слишком сильном шоке, чтобы что-то предпринять для своего спасения, и только отплевывалась и хватала ртом воздух. Песок засасывал ее быстрее, чем она могла соображать.

Как сквозь сон она слышала удалявшиеся всплески воды и поняла, что это Джон прыгает с камня, на камень, перебегая на тот берег. Она закричала, чтобы он вернулся, и услышала его голос:

— Изабель, не сопротивляйся! Лежи спокойно!

Она пыталась разглядеть его на берегу, но солнце слепило глаза, а шляпу она потеряла.

— Джон!

Она должна как-то выбраться отсюда. Но любое движение было губительно для нее.

— Лежи смирно! Иначе тебя еще глубже засосет.

— Помоги мне! — крикнула Изабель, приподняв над водой подбородок, но ее голос потонул в бурлящем потоке. Все происходило очень быстро. Откуда-то в ней нашлось мужество сделать так, как сказал Джон: она подавила панику и лежала не шевелясь.

Вдруг чьи-то руки подхватили ее под мышки. Лицо Джона расплывчатым пятном нависло над ней, и никогда еще он не был так прекрасен, никогда в его облике не было столько доблести. Даже если ему не удастся спасти ее, она любила его за одну эту попытку.

— Держись за меня!

Изабель не считала себя физически слабой, но сейчас мышцы отказывались работать в полную силу. Слабеющими руками она старалась, как могла, уцепиться за его плечи.

— Ты должна держаться крепко, Изабель! Я не смогу вытащить нас обоих, если мои руки будут заняты.

Тут только Изабель увидела, что вокруг пояса на нем намотана веревка, конец которой был привязан к ветке дуба на том берегу. Она еле заметно кивнула.

Они начали переход, показавшийся им бесконечно долгим. Ценой нечеловеческих усилий Джону удалось вытянуть ее из песка и дотащить до берега, где он встал на колени и стиснул руками ее бедра, чтобы она не упала. Она настолько выбилась из сил, что едва смогла обхватить его руками за шею, и так они застыли, боясь выпустить друг друга из объятий.

— Ты спас мне жизнь, — прошептала она у него над ухом. — Ты мог уйти и забрать все себе, но ты остался, чтобы спасти меня.

— Изабель. — Этот звук, полный боли и радости, вырвался у него из самого сердца. — Я бы ни за что тебя не бросил. Изабель… я не в силах. Ты мне… слишком дорога. Без тебя для меня ничто не существует на свете.

К своему стыду, она заплакала. Блестящие маленькие слезинки беззвучно падали ему на плечо.

Они едва избежали участи быть погребенными в утробе зловещих песков. Их мокрые одежды были перепачканы илом. Но Изабель не думала об этом. Слова, которые вертелись на кончике ее языка, не были только словами благодарности и восхищения. Взгляд ее выражал безмолвное признание, слишком много значащее для нее, чтобы сказать его вслух.

Я люблю тебя, Джон.

Джон Уолкот полюбил первый раз за всю жизнь.

Он полюбил Изабель.

Прислонившись к перилам парадной лестницы гостиного двора «Каменный мост», он смотрел на океан и пытался привыкнуть к неведомому доселе чувству. Не то чтобы ему вдруг стало очень не по себе — ведь он жил с этим уже несколько дней. Просто только сейчас, после того как чуть было не потерял ее, он в полной мере осознал, насколько сильно привязан к Изабель.

Что она скажет, если он откроется ей?

О, как скоро, как Незаметно это произошло! Иногда ты вдруг начинаешь понимать… Изабель — та женщина, которая ему нужна, та, с которой он хотел бы провести вместе всю жизнь. Черт возьми, он искал ее так долго! И если бы не конкурс, ни за что не нашел бы.

Джон слушал плеск волн, разбивавшихся о набережную. Музыка извечной борьбы воды и камня была ему по сердцу. Заходящее солнце окрасило в бронзу его белую рубашку. Эта рубаха была одной из вещей, купленных им для себя и Изабель. Ветер раздувал просторные рукава с вышивкой на манжетах; сквозь распахнутый воротник со шнуровкой проглядывала мощная грудь. Брюки тоже были белоснежными, и, ощущая себя ангелом, Джон испытывал ужасную неловкость. Но это были лучшие вещи из тех, что предложил мелкий торговец, промышляющий прямо на пляже, и заплатить за них пришлось недешево.

Изабель поднялась в номер, чтобы принять ванну и переодеться. Он снял номер с ванной на час и заплатил горничной, чтобы она помогла Изабель, если потребуется. Им пришлось добираться до гостиницы вдвоем на одной лошади. Та пегая кобыла, которую он взял напрокат для Изабель, убежала. Сейчас она уже скорее всего вернулась в Лимонеро, принеся с собой пустые мешки. Хорошо еще, что они не успели собрать ягод, иначе кто-нибудь другой поживился бы за их счет.

Джон был не прочь остаться в Вентуре и снять на ночь комнату, но он не хотел, чтобы Изабель чувствовала себя пойманной в ловушку, как тогда в палатке, когда они поссорились. Вообще-то его нелегко втянуть в спор. Он не любит конфликтов. Ему слишком часто доводилось наблюдать конфликтующих родителей. Сегодня все будет по-другому. Между ними царили мир и согласие. Ему даже казалось, что они стали близки друг другу как никогда. К вечеру они смогут выехать. Он запасся несколькими одеялами и фонарем. Не так-то весело собирать ягоды в темноте, но дело есть дело. Если Изабель считает, что это необходимо, он не против.

Повернувшись спиной к океану и облокотившись на перила, Джон попытался отыскать Изабель взглядом в длинном коридоре, который начинался сразу за ярко-красной, увитой бугенвилльей аркой. Во дворике перед гостиницей стояли стол и два стула, которые вынесли туда по его просьбе. Листья росших по периметру двора пальм шептались о чем-то с ветром. Райская птица кружила вокруг ласково журчавшего фонтана. Над головой раздавались крики чаек. Гибискусы всех известных цветов радовали глаз.

Что-то белое мелькнуло сбоку, и он повернул голову в ту сторону.

К нему шла Изабель. Черные волосы были собраны на макушке и заплетены во множество тоненьких косичек, которые разметались в беспорядке по всей голове. Юбка с тремя оборками и белая блузка, которые он купил для нее, выглядели на ней в тысячу раз лучше, чем на стенде у торговца. В нескольких местах к блузке были пришпилены розовые цветы, распространявшие вокруг нее сладкий аромат.

Юбка, доходившая ей до лодыжек, легким куполом свисала с талии. Ноги ее были обуты в мексиканские сандалии. Цветастая вышивка окружала открытый ворот и рукава блузки. В лучах заката нежная кожа ее шеи отливала золотом. На плечи была накинута белая шаль из тонкой шерсти.

Она была похожа на видение…

Джон оттолкнулся от перил, подошел к Изабель и взял ее за руки. Она позволила ему это.

— Изабель, я не знаю, как мне сказать о тебе. «Прекрасная» — не то слово.

Она стыдливо опустила глаза, затем взглянула на него.

— Луп говорит, что юбку можно было бы выбрать и покороче, и блузки сейчас носят более открытые, но у меня такое чувство, будто на мне… ничего нет, — призналась она, а затем добавила: — Абсолютно ничего. Если бы не шаль, я бы и не вышла.

— С шалью, без шали… — Он слегка приподнял пальцами ее подбородок и потерся губами о ее губы, как будто между ними было давно принято выражать нежность таким образом. — …ты великолепна.

Она зарделась от этих слов.

— Посмотри на себя… такой нарядный.

— Да. — Джон пожал плечами. В глубине души он надеялся произвести на нее впечатление, но сомневался, что ей действительно нравится, как он выглядит.

— Тебе все очень идет.

Польщенный, он улыбнулся.

— Мы оба разодеты как на праздник. Думаю, надо что-нибудь сделать с этим.

— Что? — спросила Изабель взволнованным голосом. Глаза ее были похожи на два фиолетовых ириса.

— Полюбоваться закатом, например.

— Я согласна. — Она двинулась к перилам, но Джон остановил ее.

— Нет, Изабель. Сюда. — Сжимая в ладони ее руку, он подвел ее к столу под красным масляным светильником в янтарном абажуре. — Поужинаем здесь, а потом будем заниматься тем, чем ты захочешь. — Он выдвинул для нее стул, приглашая садиться.

Изабель помолчала в нерешительности. Когда она заговорила, голос ее звучал низко:

— Но у нас нет ягод, чтобы заплатить…

— Им не нужны ягоды. Здесь расплачиваются деньгами. А у меня было немного. Хватило на комнату, одежду и ужин.

В понедельник его недельное жалованье легло в бумажник и с тех пор оставалось там, непропитое. Он ушел тогда из бара рано, не потратив ни цента. Просто повезло ему с этим конкурсом! Он хотел подарить Изабель незабываемый вечер.

— Ну, если ты и вправду этого хочешь, — пролепетала она и позволила ему усадить себя.

Он сел напротив нее.

— Да, хочу.

Над океаном оставался лишь краешек солнца, и воздух постепенно наполнялся свежестью ночи. Для декабрьского вечера все же было очень тепло.

Изабель должна получить максимум удовольствия. Он не хотел ничем нарушать очарования. Никогда еще женщина не значила для него столь много, и он не скрывал этого.

Пламя заката отражалось в ее волосах. Она обратила к нему взгляд.

Тут он кое-что вспомнил.

— Пардон, — поспешно сказал он и, сдернув шляпу с головы, сунул ее под стол. — Я и забыл, что не снял ее.

Звук ее чудного смеха был свеж и приятен, как шелковистая поверхность пальмовых листьев.

— Ты прощен.

Ему пришло в голову, что, наверное, она не принимает его всерьез. Но ему было все равно.

Официант подошел к их столику, неся на подносе кувшин и два бокала. Он поклонился и составил содержимое подноса на стол.

— Для сеньориты, — проговорил он, наливая сангрию в бокал Изабель.

Повернувшись к Джону, он сказал:

— Сеньор?

Джон кивнул, наблюдая, как кусочки апельсина скользят в его бокал вместе с красным вином.

Изабель не прикоснулась к напитку до тех пор, пока Джон не поднял свой бокал. Глядя сквозь красную прозрачную жидкость на дно бокала, он мог поклясться, что видит там мячик для гольфа. Нахмурив брови, Джон взболтнул вино. То, что представлялось ему мячиком, приняло очертания апельсиновой дольки. Но это не разубедило его, он по-прежнему был уверен, что в его вине плавал мячик для гольфа.

По телу разливалось тепло, рождая состояние блаженного покоя. Несмотря на то что мистическое видение встревожило Джона, он не ощущал, как обычно, потребности растворить беспокойство в вине. Уже несколько дней он не брал в рот ни капли спиртного и порядком соскучился по нему. И вот теперь, когда перед ним стоял бокал с вином, желание выпить куда-то пропало.

Он поднял глаза на Изабель.

— Начинай одна. Я бросил пить.

Удивление отпечаталось в уголках ее рта.

— Правда?

— Да. Я только сейчас понял, что больше не пью.

— Тогда я тоже отказываюсь.

Он вытянул руку и положил ладонь ей на запястье.

— Нет. Выпей немного сангрии, если хочешь.

— Да я не хочу.

Она поставила бокал на стол рядом с собой. Четверо мужчин с музыкальными инструментами приближались к их столику, наигрывая романтическую мелодию. Подойдя ближе, они кивнули Джону и запели.

Изабель смотрела на них и улыбалась.

Джон встал из-за стола и протянул Изабель руку.

— Не желаешь потанцевать?

— Ой… но я же не знаю, как танцевать под эту музыку. Они поют на испанском.

— Тебе не обязательно знать, о чем они поют. Я буду вести, а ты просто двигайся вместе со мной, и все получится.

Она вышла из-за стола, положила руки ему на плечи, и они начали танцевать под музыку, похожую на медленный вальс. Изабель прижималась щекой к его шее. Ее тело было самым податливым из всех, какие ему доводилось держать. От нее исходил тонкий аромат цветочного букета. Джон наслаждался каждым мгновением и потом доверял его памяти на вечное хранение.

— О чем говорится в песне? — спросила Изабель, горячим дыханием согревая его ухо.

Под аккомпанемент гитары и аккордеона музыканты исполняли романтическую балладу. Джон перевел:

— Любовь моя, можно мне пойти с тобой? Любовь моя, ты так прекрасна.

Я тоскую по тебе. Я мечтаю о твоих поцелуях. Дай мне обнять тебя. Любовь моя, желание моего сердца. Ангел моей любви.

Дальше музыка полилась без слов, и он склонил голову, так что его щека коснулась ее щеки. Песня сказала все то, чем было переполнено его сердце. Поняла ли Изабель, что эти слова предназначались только ей одной?

Танец кончился. Официанты внесли блюда и накрыли стол для ужина, поистине королевского ужина. Джон подвел Изабель к ее месту, и они принялись за дегустацию морских деликатесов и салатов из авокадо. В продолжение всего ужина они обменивались взглядами, улыбками, но не словами, за исключением разве что тех, которые ясно читались в их глазах.

Третьим блюдом шел палтус с морковью. Затем — чечевица в остром соусе из молока, масла и жареных томатов. На десерт их ожидал поднос со множеством разнообразных мексиканских пирожных, фруктами и всевозможными сладостями. Изабель выбрала клубнику со сливками. Джон взял пирог с ягодами. Они давали друг другу отведать со своих тарелок, перегибаясь через стол и протягивая один другому ложки ко рту.

Когда ужин был закончен, они стали пить кофе с молоком и слушать музыку, а луна все выше поднималась в небеса.

Джону было обидно прерывать такой вечер разговором про конкурс, но он считал себя обязанным напомнить о нем Изабель.

— Ну что… поедем, соберем ягод и вернемся в город? К утру уже будем дома. Я купил фонарь и одеяла. Они на берегу вместе с остальной поклажей. Сейчас пойду и заберу лошадь с конюшни, если ты хочешь.

Она испустила долгий вздох, полный удовлетворения и неги.

— Знаешь, что-то мне не хочется. А мы не можем побыть здесь еще немного?

— Конечно… конечно.

Она опустила ресницы и прошептала:

— Попроси меня пойти с тобой. Как в песне. Сердце затрепетало в груди Джона.

— Любовь моя, можно мне пойти с тобой?

— Да, — прошептала она в ответ, глядя ему в лицо. — Я пойду с тобой.

Она встала со стула и плотнее закуталась в шаль. Перед тем как встать, она взяла его шляпу и надела себе на голову. Джон взял ее под руку, и они спустились по широкой улице к пляжу.

Музыканты остались позади, а мелодия полетела вслед за Джоном и Изабель. Ночь брала их в свои бархатистые объятия. Ямки следов на песке наполнялись водой, как только их покидала нога. Они шли вдоль океана, держась за руки.

Луна в иссиня-черном небе была подобна апельсиновой дольке или загадочному профилю. Тонкие перышки облаков рисовали на нем рот и глаза и тут же уплывали, влекомые ветром, отчего выражение постоянно менялось — то тихая радость, то легкая грусть…

Джон и Изабель сидели на одеяле, слушая, как волны накатывают на берег и бегут назад. Изабель редко доводилось слышать этот любимый ею звук — нежный ритмичный плеск, который наполнял душу покоем.

— Ты часто ходила на берег, когда жила в Лос-Анджелесе? — спросил Джон, как бы угадав ее мысли, и покрепче обнял за плечи.

— Ну не так часто, как мне бы хотелось. Я помню, у меня постоянно не хватало времени. — Она положила голову ему на плечо. — Мне всегда приходится догонять его, время. Вот и сейчас оно от нас убегает — совсем немного осталось.

Говоря это, она имела в виду, что конкурс близится к концу, но в каком-то смысле для них двоих это утверждение приобретало дополнительный, более важный смысл — что вот-вот наступит момент, когда решится дальнейшая судьба их отношений — решится так или иначе. Конкурс пройдет, что будет дальше?

Она не хотела думать про Рождество.

Ничто не имело значения, кроме сегодняшней ночи, в которую Джон все так прекрасно устроил для нее: ужин, танцы, океан и луна.

Он нашел укромное местечко среди дюн, поросших латуком, и устроил здесь уютный уголок для двоих. Живая изгородь из кустов мальвы служила защитой от ветра, а фосфоресцировавшие в ночи всеми оттенками розового цветы издавали аромат, который, смешивался с соленым дыханием моря.

Изабель чувствовала комфорт и уверенность, сидя рядом с Джоном. Рука, которой он прижимал ее к себе, была такой сильной и заботливой. Изабель не знала лучших минут в своей жизни. Ах, только бы эта ночь длилась вечно! Ей хотелось вырвать из времени мгновения, которым память отвела бы самое почетное место в своей сокровищнице.

Большим пальцем руки, которую Джон держал в своей, она водила по плотной и шершавой, как войлок, коже его костяшек. Невозможно было пренебречь этим невиннейшим из удовольствий. Свободной рукой он повернул ее лицо к себе.

— Изабель…

Вместе с поцелуем она ощутила на губах свое имя.

Их губы играли и танцевали друг с другом, так же плавно и легко, как недавно сами они двигались под музыку, — танец? поцелуя. Ей это было так нужно. Она только сейчас поняла насколько.

Их пальцы разомкнулись, чтобы отправиться в чудесное путешествие.

Держа его лицо в ладонях, она рассказывала ему поцелуями все то, чем полнилось ее сердце, но не могли передать слова. Он приподнял ее ноги, положил их к себе на колени и придвинул ее ближе.

Поцелуй заключал в себе целую историю чувства. В этот небольшой отрезок времени она получила больше любви, чем за всю свою жизнь. Ей было понятно его желание, потому что она испытывала то же самое. Они не уступали друг другу по силе страсти.

Изабель хотела отдать ему всю себя без остатка; клятвы были им ни к чему. Здесь, в скрытом от мира пристанище, никто никого не осудит.

Джон провел пальцами от ее плеча вниз, вдоль линии ее груди. Когда кончики пальцев коснулись тугого бутона под тонкой материей блузки, поцелуй изменился. Он кружил голову и будоражил кровь, он взывал к откровенности, о которой раньше она боялась и думать, о тех тайных мечтах и желаниях, что рассказывали друг другу девушки в «Бутоне», о том, чего она никогда в жизни не пробовала.

Не прекращая поцелуя, они легли на одеяло лицом друг к другу. Неторопливые ласки длились до тех пор, пока Изабель не почувствовала себя слабеющей от охватившего ее любовного томления.

Джон поднял голову. Луна скупо освещала его лицо.

— Изабель… ты хочешь…

Она приложила палец к его губам, заставив замолчать.

— Хочу. Не надо больше слов.

Волны с шумом дробились о берег, но Изабель едва могла расслышать их плеск за громкими ударами своего сердца. Одежды были сброшены, и обнаженные тела воспламенялись от ласк и поцелуев. Руки сплелись. Губы продолжали свой танец. Каждое прикосновение дарило неземное блаженство.

Джон возбудил ее чувства до предела. Ноги их сплелись, тела слились в единое целое. Изабель задохнулась от ворвавшегося в нее сладостного восторга. Фонтан неведомого и совершенного наслаждения взорвался внутри ее. Она жила каждой клеточкой своего тела, тонула в нежности и ласках.

Джон познавал ее плавными, мерными движениями своего мощного тела, достигая самых глубоких тайн. Изабель все плотнее льнула к нему и поднималась ему навстречу. Она смотрела в его лицо, схватывая одним взглядом все черты: напряженный рот, в котором отразилось контролирующее усилие воли, раздувающиеся ноздри, затуманенный страстью взор.

Он продолжал равномерные движения до того момента, когда Изабель уже не могла сдержать конвульсивную дрожь. Капитуляция произошла неожиданно и лишила ее воли, нестерпимый наплыв блаженства захлестнул ее. Джон соединился с ней в сладостном экстазе, его горячее, прерывистое дыхание обожгло ее кожу.

Чуть живая от счастья, Изабель обвила руками его шею.

Пожар полыхал в ее сердце. Как просто сказать эти три слова: я люблю тебя. Но в момент страсти это были бы пустые, ничего не значащие звуки. Поэтому она промолчала, предоставив поведать ему о своей любви слезам, хлынувшим вдруг из глаз.