Прошел день, за ним другой. Я не выходила из комнаты, ссылаясь на плохое самочувствие. Миссис Уотертоун настаивала на визите доктора, но я убедила ее, что мое недомогание вызвано всего-навсего месячными неудобствами и со временем пройдет.

Однако я не могла сидеть на месте и кругами ходила по спальне, беря в руки различные безделушки и ставя их на место. Я была не в состоянии спать, есть и даже читать и пыталась представить, как мистер Инграм воспользуется полученной информацией.

На третий день я была в таком взвинченном состоянии, что больше не могла оставаться в одиночестве. Сидя с Фейт и Уотертоунами за обеденным столом, я старалась вести себя как обычно. Я чувствовала, как мои губы растягиваются в улыбке, как еда, сухая, словно пепел, с трудом продвигается вниз по пищеводу, слышала собственный голос, сообщающий о какой-то чепухе. Этим вечером в клубе устраивали праздник: мистер Сноу пригласил Фейт сопровождать его, и Уотертоуны тоже собирались туда пойти. Я твердила всем, что они не должны отказывать себе в удовольствии, а затем добавляла, что сама еще недостаточно окрепла для вечеринок. Я боялась снова столкнуться с мистером Инграмом — хотя, может, мне как раз стоило встретиться с ним лицом к лицу и выяснить, что он собирается делать дальше. Несомненно, такой вариант был гораздо лучше того, от чего я страдала сейчас, — неизвестности.

Едва паланкин Уотертоунов успел скрыться из виду, как в гостиной, где я сидела перед чистым листом бумаги с пером в руке, возник чапраси. Я собиралась написать письмо Шейкеру, надеясь, что, описывая мелкие бытовые подробности, смогу успокоиться. Поправляя свой ярко-красный кушак, чапраси сообщил мне о прибытии мистера Инграма.

Перо выпало у меня из пальцев, оставив на бумаге причудливую кляксу. Неужели мистер Инграм следил за домом Уотертоунов, дожидаясь, когда я останусь одна, чтобы затем нанести визит? «Как это неприлично, — мелькнула у меня безумная мысль, — являться без предупреждения, да еще когда я одна в доме». В следующее мгновение я горько рассмеялась над собственным лицемерием. Я рассуждала точно так же, как те женщины, которых я втайне презирала. И кроме того, требовать от мистера Инграма соблюдения приличий было уже слишком поздно.

Чапраси провел мистера Инграма в гостиную; их сопровождал китматгар. Когда чапраси с поклоном вышел из комнаты, китматгар подошел к буфету и налил гостю порцию темного рома в тяжелый хрустальный стакан. Китматгар поднес его мистеру Инграму на подносе, затем склонился передо мной.

— Нет. Мне ничего не надо, — сказала я.

Китматгар снова поклонился и занял пост у буфета.

— Линни, — начал мистер Инграм, улыбаясь, после того как сделал глоток.

Его улыбка могла бы показаться простодушной, но меня не так легко было обмануть.

— Думаю, нам больше нет смысла утомлять себя всеми этими обращениями вроде «мисс Смолпис», ты согласна? Несомненно, теперь — когда я знаю, кто ты такая, — в притворстве нет нужды.

Я подошла к нему чуть ближе, ответив на его фальшивую усмешку еще более неискренней улыбкой.

— Единственное, чего я хочу, — это иметь возможность остаться здесь, и, если вы предадите огласке то, что вам известно, конечно, мне это не удастся. Вам нет никакого смысла портить мне жизнь, мистер Инграм, — сказала я, произнеся его имя с тем же нажимом, что и он мое. — Вы сохраните в тайне мой секрет, а я сохраню ваш.

По крайней мере, у меня была призрачная надежда, что я тоже могу подпортить его репутацию. Но последующие слова мистера Инграма не оставили от этой надежды и следа.

— Так значит, ты мне угрожаешь? Неужели ты думаешь, что кто-то поверит твоим россказням? Ты можешь себе представить, чтобы кто-то согласился с тем, что ты — прожив в Индии всего несколько месяцев — сможешь бросить тень на имя уважаемого во всей Калькутте человека? Все, что ты скажешь, будет расценено как месть озлобленной женщины, отвергнутой предметом ее страсти. Твои попытки напугать меня выглядят довольно жалко.

— Значит, вы уже начали свою клеветническую кампанию? Стоит ли мне готовиться к тому, что меня вышвырнут из дома Уотертоунов прямо сегодня?

Кажется, мистеру Инграму нравилось причинять мне страдания. Он, улыбаясь, покачал головой.

— Или вы воспользуетесь этой информацией, чтобы удовлетворить свою похоть, когда у вас будет подходящее настроение?! — закричала я. — Вы думаете, что можете делать со мной все, что захотите, раз уже использовали однажды, — хотя я совсем вас не помню. Однако, должно быть, вы тогда оказались не на высоте.

Я увидела, как он стиснул зубы.

— Тогда, да и сейчас, такая сделка вряд ли меня заинтересовала бы. Мой интерес, как ты уже знаешь, распространяется только на сильный пол. Хоть сам я никогда не мог воспользоваться тобой, это пятно мне знакомо, и я знаю, что оно имеет отношение к временам, проведенным мною в злачных местах Ливерпуля.

Странно, что с ним у меня не связано никаких воспоминаний, только смутный ускользающий шепот, рожденный, видимо, моим нынешним страхом.

— Мужчины часто приглашали тебя составить им компанию? У тебя есть какие-либо перспективы? Есть ли хоть кто-нибудь, кто всерьез тобой заинтересовался?

Лукавить с Сомерсом Инграмом не имело смысла. Я знала, что не пользуюсь популярностью у молодых людей, живущих в Калькутте. Если я не отпугивала их при первом же знакомстве, то ставила в такое неловкое положение, что они больше не приближались ко мне и на пушечный выстрел. Я понимала, что им было нужно: сдержанная, возможно даже стеснительная, любезная девушка — а разве в этом обществе встречались другие? Но образ застенчивой прелестницы давался мне с трудом. Как бы я ни старалась изображать интерес к рассказам джентльменов, кокетливо опуская ресницы, отбрасывающие тень на щеки, я знала, что не справлюсь с этой ролью — к ней у меня не лежала душа. Я покачала головой.

— Но как же ты собираешься остаться в Индии, Линни, если никто не сделает тебе предложение?

— Как я уже говорила… Возможно, я смогу работать…

— В самом деле, Линни, хватит витать в облаках.

Меня обдало запахом рома.

Я знала, что мистер Инграм прав. Думаю, что еще по прибытии в Калькутту я в глубине души понимала, что мне придется найти мужа, если я захочу остаться в Индии, но отказывалась это признать. Мы с Фейт могли гостить у Уотертоунов максимум шесть или семь месяцев, пока кто-нибудь не сделает нам предложение, а сейчас шел уже четвертый месяц нашего пребывания здесь. Я знала — мне необходимо одурачить только одного мужчину, и сейчас поняла, что мне все равно, кем он окажется. Столкнувшись с мыслью об отъезде из Индии и возвращении в Ливерпуль, я поняла, что готова идти до конца. Я согласилась бы выйти замуж за кого угодно. Мне вспомнился Шейкер и мои слова о том, что я не выйду замуж в Индии. Но если вставал выбор между тем, оставаться здесь в качестве замужней женщины или уезжать… В этой стране, где все домашние дела выполняют слуги, у меня не будет никаких обязанностей, одни развлечения. Я привыкну вести бесконечные скучные беседы за столом, отдавать приказы слугам, организовывать званые приемы и составлять меню. А что касается всего остального, то мне вовсе не составит труда раздвигать ноги перед безликим мужем на кровати под москитной сеткой. Такие вещи ничего для меня не значили: это была невысокая цена за возможность остаться в Индии — стране, которая пришлась мне по сердцу. Если уж мне суждено быть пленницей, то лучше быть пленницей в Индии, где я в конце концов смогу добиться некоторой свободы и проводить часть своего времени вдали от занавешенных паланкинов, майдана и «Калькутта Клаба».

Я подумала о Мэг Листон, уехавшей с мужем в глубь страны. Сейчас она пишет книгу и занимается исследованиями. Для меня это тоже может стать возможным.

— Линни, ты меня слушаешь? Я сказал, что у меня есть план.

Я моргнула.

— План?

Мистер Инграм сел на диван и кивнул на стоявшее возле него кресло.

— Я лучше постою.

— Как пожелаешь. Но эта мысль не выходит у меня из головы последние несколько дней.

Он окинул взглядом комнату, а затем снова посмотрел на темную жидкость на дне стакана. Ухоженной рукой Сомерс откинул назад волнистые темные волосы.

— Грубо говоря, мне нужна жена. Я больше не могу ждать и намеревался выбрать кого-нибудь с этого корабля. Если честно, некоторое время я думал, что остановлю свой выбор на этой маленькой писклявой канарейке, вместе с которой ты приехала, — на мисс Веспри. Кажется, с ней легко поладить, и она не настолько уродлива, чтобы меня тошнило за завтраком, хоть и довольно легкомысленна и порой неуравновешенна. Могу также допустить, что она оцепенеет от страха, если ее коснется мужчина, и первое время это тоже могло бы оказаться для меня полезным — ей, конечно же, не с кем меня сравнивать.

Он продолжал приглаживать волосы, глядя в свой стакан, затем перевел взгляд на меня.

— В любом случае это уже не имеет никакого значения. Недавно мне пришло в голову, что мы с тобой — идеальная пара.

— Пара? Мы с вами? Ничего подобного. Пожалуйста, не надо нас сравнивать, я считаю это оскорблением.

Неожиданно мистер Инграм громко рассмеялся.

— Очень мило — тебя, ливерпульскую портовую шлюху, оскорбляет сравнение со мной.

Он снова засмеялся, подзывая жестом китматгара. Тот немедленно подошел, с серебряным подносом наготове. Его выкрашенная хной борода дрожала, пока мистер Инграм ставил стакан на поднос. Китматгар вернулся к буфету, снова наполнил стакан и поднес его мистеру Инграму. Затем растворился в углу комнаты.

Мистер Инграм сделал осторожный глоток.

— Но мы и в самом деле подходящая пара, моя дорогая. По той простой причине, что нам обоим есть что скрывать и мы можем воспользоваться друг другом для достижения собственных целей. Кроме того, ни ты, ни я здесь ни к кому не привязаны.

Я наблюдала за китматгаром, который стоял в темном углу, по-прежнему глядя в пол.

— Почему вы так торопитесь с женитьбой?

Мистер Инграм снова отпил из стакана.

— Я жду, когда смогу полностью получить наследство. Мой отец сколотил состояние благодаря интуиции и продуманным инвестициям в строительную промышленность, хотя за последние годы б'ольшая часть этих денег была пущена на ветер из-за его… пристрастий, недостойных джентльмена. — Мистер Инграм умолк и нетерпеливо, сердито мотнул головой. — Я единственный наследник. Несмотря на чудовищные траты, сумма наследства все еще довольно велика. Ее, конечно, не хватит на то, чтобы провести остаток жизни в праздности, но с ее помощью я мог бы расширить свои возможности. В завещании мой отец оговорил, что я получу наследство, когда мне исполнится двадцать пять лет, если при этом будут соблюдены все условия. Одно из этих условий — моя женитьба. Через три месяца мне исполняется двадцать пять.

Он осушил стакан.

— Я хочу сказать, Линни, что мы с тобой оба находимся в затруднительном положении, ты согласна? И самый простой выход из него — женитьба. Ты сможешь остаться в Индии. Мне эта страна тоже нравится, несмотря на царящие здесь беспорядок, грязь и идолопоклонство. Я не знаю, что привлекло здесь тебя, но я могу жить в Индии так, как мне заблагорассудится, — любой мой каприз немедленно исполняется слугами. Не говоря уже о богатстве и свежих мальчиках, которые охотно становятся любовниками того, кого они считают своим господином. Индия — это чудесное место для такого, как я. Родись я на полвека раньше, я стал бы купцом или солдатом удачи. Но дни купечества миновали. Теперь мы отвечаем за управление индусами. Нет, мы не только управляем ими, но и пытаемся им помочь. Индия — это отсталая страна.

Мистер Инграм перевел дух.

— Моя должность главного аудитора в «Джон-компани» позволит мне завоевать уважение, которого я никогда не смогу добиться в Лондоне. А женившись на тебе, Линни, я стану достаточно богатым, чтобы заниматься тем, что мне нравится, и выглядеть должным образом в глазах общественности. Пылкий молодой мужчина с женой, со своей второй половинкой, которая позволит ему войти в высший свет английской Индии. Положение холостяка начинает приносить мне некоторые неудобства — за время моего пребывания здесь это уже пятый корабль с жаждущими замужества девушками. Люди могут заинтересоваться — почему ни одна из этих милых молодых леди мне не понравилась, невзирая на все своднические усилия матрон, озабоченных устройством моей личной жизни.

Китматгар снова подошел к мистеру Инграму с подносом, но тот нетерпеливо отмахнулся от него.

— Ты должна признать, что больше, чем я, заинтересована в этой сделке, Линни. Ты останешься в Индии, в то время как у меня появится иждивенка. Однако ты поможешь мне получить деньги и свободу для удовлетворения собственных нужд. Конечно, у нас не будет детей. Я не собираюсь к тебе притрагиваться. Но это можно будет объяснить твоим бесплодием. Благодаря этому ты добьешься сочувствия других женщин.

— А что, если я откажусь? В конце концов я могу найти себе кого-то другого, кто захочет на мне жениться.

Я хваталась за соломинку, и мистеру Инграму это было прекрасно известно. Так же как и мне.

Он поставил пустой стакан на полированный столик рядом с диваном. Затем взял сигару из стоявшей там же коробки и понюхал ее.

— Если ты откажешься, что ж, моя милая Линни, тогда ты отправишься домой со следующим кораблем. А поскольку самое любимое времяпрепровождение здесь — это сплетни, то все в Калькутте, да и многие за ее пределами, узн' ают нечто интересное о мисс Линни Смолпис. Каким-то образом, благодаря неизвестно кем пущенному слуху, все узнают, что ты совсем не та, за кого себя выдаешь. Что ты — шлюха из бедного ливерпульского квартала. Представь себе состояние мисс Веспри! Уотертоуны будут морально раздавлены. А мужчины станут кивать друг другу, осознав, что же именно они учуяли, находясь рядом с тобой. Да что там, скоро пойдут слухи, будто ты предлагала свои услуги кому-то из членов клуба.

Он взял сигару в рот.

— Женщины, конечно, будут в ужасе и начнут говорить друг другу, что всегда чувствовали, будто с этой мисс Смолпис что-то не то.

Мистер Инграм покачал головой.

— И конечно же, новости дойдут до Ливерпуля. Они плохо отразятся на твоей семье — кузене и тете, если я не ошибаюсь? Или это еще один обман? Одним словом, ты уже не сможешь возвратиться туда, откуда приехала. Не правда ли, ты преуспела в искусстве одурачивания людей, Линни?

Это был риторический вопрос.

— Тебе пришлось пройти долгий путь. Я даже представить себе не могу, каким образом тебе удалось подняться до такого уровня. Что тебе пришлось для этого сделать?

Мистер Инграм вздохнул.

— Восхитительно! Ты мне почти нравишься за это.

Я подошла к широкому окну и посмотрела в темноту. Неожиданно эта страна показалась мне зловещей, словно хищник, не спускающий с меня глаз.

— Даже если я приму ваше предложение, нам не удастся скрыть наши истинные отношения. Ведь мы не сможем притворяться, что любим друг друга.

— Это будет несложно, милая. Мы оба поднаторели во лжи. Мы будем жить, словно муж и жена, под одной крышей, однако проводить друг с другом как можно меньше времени. Нам даже не придется обедать вместе, за исключением тех случаев, когда у нас будут гости. Моя работа в компании, — мистер Инграм улыбнулся и щелкнул пальцами китматгару, который подошел к нему с зажженной лучиной, — занимает б'ольшую часть моего времени. Я неделями не бываю дома. К тому же я люблю ездить в джунгли на охоту. Так что нам не придется слишком часто видеться. А когда мы будем вынуждены вместе появляться в обществе или принимать гостей в собственном доме, ты станешь вести себя как истинная леди. Ты ни в чем не будешь нуждаться.

— Мне от тебя нужно только две вещи, — продолжал он. — Во-первых, ты должна держать в тайне, чем я занимаюсь и с кем. Ну, это понятно. А во-вторых, если ты посмеешь вернуться к старым привычкам и опозоришь меня, то вылетишь из моего дома быстрее, чем я успею раскурить эту сигару. Я не собираюсь становиться рогоносцем. И при этом ты не получишь ни цента.

Мистер Инграм сделал глубокую затяжку, пока китматгар держал лучину у конца его сигары. Я смотрела на красивое лицо Сомерса, озаренное огнем, и размышляла, осмелюсь ли я принять брошенный мне вызов. В следующий миг я вздрогнула, представив себе, в какой ад этот человек сумеет превратить мою жизнь: мне все время придется плясать под его дудку.

— Ты все поняла, Линни?

— О да. Да, мистер Инграм. Все.

— И ты согласна на мое предложение?

Не дождавшись ответа, он встал и подошел ко мне.

— Через три дня в Англию отплывает корабль «Бенгальский торговец». Если ты ответишь отрицательно, то с позором отправишься на нем домой.

Я сказала мистеру Инграму, что мне необходимо время для того, чтобы принять решение. Ранним утром третьего дня я сложила свои вещи, затем послала свою айю разбудить миссис Уотертоун и сообщить ей, что я уезжаю. Потом я вошла в комнату Фейт и разбудила ее. Сидя на краю ее кровати, я сообщила о своем решении.

На лице Фейт отразилось недоверие, за ним последовали недоумение, разочарование и печаль.

— Ты покидаешь Калькутту? Прямо сейчас? Но… но почему, Линни? Я не понимаю. И потом, я думала, мы договаривались, что ты будешь моей компаньонкой до тех пор, пока… пока я не вернусь домой или (если мои надежды оправдаются) у меня появится причина, чтобы остаться. Сейчас еще только февраль. Официально сезон заканчивается только в начале апреля, и даже после этого у нас еще есть некоторое время.

Она по-прежнему лежала в кровати и теперь опустила взгляд.

— Я думала, тебе здесь понравилось. Ты говорила мне, что полюбила эту страну, Линни, что ты никогда не была так счастлива. А теперь ты уезжаешь. Ты и правда хочешь вернуться обратно в Эвертон? Ты соскучилась по кузену и тете? Тебя одолела тоска по родине?

Прежде чем у меня появилась возможность ответить, Фейт продолжила.

— Но никто, никто не отправляется в утомительное путешествие домой так скоро. Это неслыханно. И… и… — она замолчала, пытаясь найти еще какие-нибудь причины, которые могли бы заставить меня остаться. — И моему отцу это не понравится. В данный момент он сам плывет сюда, на корабле, который прибудет в Калькутту через пару месяцев. Он разрешил мне отправиться в Индию раньше только потому, что я очень хорошо о тебе отзывалась. А теперь, если он приедет, а тебя здесь нет… мой отец сообщит мистеру Смолпису, твоему опекуну, что ты нарушила свою часть уговора, и неловкое положение, в которое попадет твой кузен, будет полностью на твоей совести. Ты не можешь уехать, Линни. Ты просто не можешь этого сделать.

Фейт выбралась из постели и схватила меня за руки, и мне пришлось повернуться к ней лицом.

— Пожалуйста! Скажи, что ты остаешься!

Я взглянула в красивое лицо Фейт. С тех пор как мы отчалили от ливерпульской пристани, моя подруга сильно изменилась. Я все ждала, что Фейт привыкнет к жизни в Индии, но у нее к этой стране, кажется, не лежала душа, даже несмотря на английскую атмосферу, царившую в Калькутте. Фейт стала более обходительной, не такой прямолинейной и даже какой-то напуганной, в то время как я наконец отыскала свое место под солнцем. Фейт потеряла часть себя, а я осталась целостной. Вернее, была такой до недавнего времени.

— Я не могу тебе сказать, почему должна уехать, — произнесла я, молясь, чтобы мистер Инграм не стал распускать сплетни, если я исчезну без предупреждения. Однако он может начать злословить обо мне просто из желания отомстить.

— Но до конца сезона осталось еще полтора месяца, как я уже говорила. У нас есть еще время, — сказала Фейт.

— Для чего?

— Чтобы заинтересовать кого-нибудь.

— Разве мистер Сноу не ухаживает за тобой?

— Я имела в виду тебя, Линни: необходимо время, чтобы кто-то сделал тебе предложение. Не нужно отчаиваться.

— Дело не в этом, — сказала я. — Я приехала сюда в качестве твоей компаньонки. Я не собиралась выходить замуж, о чем и говорила тебе еще перед отъездом. Я просто думала, что… смогу остаться…

Мои слова снова ни в чем ее не убедили. Я вышла из комнаты Фейт. Она, заливаясь слезами, в пеньюаре последовала за мной до ожидающего возле дома паланкина. К ней присоединилась одетая в спешке миссис Уотертоун — было видно, что на ней нет корсета. Она заламывала руки, а ее лицо перекосилось от ужаса. Я видела, как из-за двери высунулась голова мистера Уотертоуна, а затем скрылась обратно.

— Дорогая моя, это плохо отразится на нашей репутации. Все решат, что мы были недостаточно внимательны к вам, — сказала миссис Уотертоун. — Мистер Веспри поручил нам заботиться о вас с Фейт. А сейчас вы отплываете обратно домой, без сопровождающего. Я не знаю, есть ли на «Бенгальском торговце» замужние женщины. Так не пристало поступать — такие вещи необходимо планировать заранее.

— Я велела чапраси включить меня в список пассажиров и воспользуюсь обратным билетом, купленным мистером Веспри. Обещаю, что смогу о себе позаботиться, — заверила я миссис Уотертоун и поблагодарила на оказанное гостеприимство. Носильщики погрузили мой багаж в паланкин, и я отправилась в порт. Оглянувшись, я увидела двух женщин, стоявших возле ослепительно белой виллы, залитой солнечными лучами. Миссис Уотертоун махала мне вслед платочком, а Фейт закрыла лицо ладонями и плакала. Ее плечи вздрагивали.

Я не стала задергивать занавески. Это была моя первая и последняя поездка через Калькутту, во время которой я могла беспрепятственно смотреть на Индию. Как и в первый день, на пристани везде царило потрясшее меня буйство красок. Солнце заливало все вокруг желтыми лучами. Я подумала о блеклом, голубоватом солнечном свете в Англии, в котором все казалось обветшалым, — мягкие, навевающие сон лучи, превращавшие жизнь в рутину. Мне вдруг показалось, будто мои веки сгорели, — я никак не могла закрыть глаза.

Мы проехали мимо последнего дома на Гарден-Рич, затем свернули на более узкую улицу. Здесь дома также были построены в европейском стиле, но были поменьше и победнее. Крыши, крытые тростником, стены, тронутые плесенью. Это были дома внештатных сотрудников Ост-Индской компании, англоиндийцев, которые родились здесь и в жилах которых текла толика индийской крови, независимо от того, насколько дальним было это родство. Индийская кровь лишала их всякой надежды когда-нибудь подняться выше занимаемой низкооплачиваемой должности в компании. Вокруг бегали дети-полукровки — внуки и правнуки индийских женщин и мужчин, работавших на «Джон-компани». Англичане вступали в брак с индусками, когда английским женщинам еще не позволяли приезжать в эту дикую, полную опасностей страну. Некоторые из англоиндийцев выглядели совсем как европейцы, другие больше походили на индусов.

Наконец мы прибыли в порт. Жизнь здесь кипела, точно так же как и в день нашего приезда. Я вспомнила о том утре, когда мы с Фейт отплыли из Ливерпуля, о клубившемся вокруг тумане, от которого кожа и одежда становились влажными, о том, как мы ежились от холода, о царившей вокруг тишине. Я представила себе, как снова высаживаюсь в том же тумане, пытаюсь найти экипаж, а затем еду на Уайтфилд-лейн мимо Парадайз-стрит, Болд-стрит и Лицея. Я представила радость в глазах Шейкера, когда он меня увидит. А затем я увидела себя, много лет спустя, все еще живущую в Эвертоне, — сморщенную старуху в черной одежде и выцветшей шляпке. Я представила себе свое лицо, зрение, ухудшающееся с каждым днем, теряющий твердость почерк, то, как я сижу, согнувшись над читательскими карточками в библиотеке, за скрывающими меня от постороннего взгляда кипами книг.

Я стояла возле сложенного на пристани багажа, сжимая в руке билет на корабль. Вдруг, словно из ниоткуда, пробираясь с криками сквозь толпу равнодушных женщин в лиловых, бирюзовых и оранжевых сари, ко мне подошел практически обнаженный садху — святой. Его черное тело, натертое древесным углем, отливало синевой, густые жесткие волосы свалялись и походили на перекрученные веревки, пробор был выкрашен киноварью. На лбу садху виднелись три горизонтальные линии, нарисованные какой-то белой густой субстанцией, которые свидетельствовали о том, что он последователь Шивы — бога смерти. Садху подходил все ближе и ближе, многочисленные бусы у него на груди подпрыгивали и звенели. Он направлялся прямо ко мне, словно специально искал меня, и я посмотрела в его налитые кровью глаза. Он выкрикнул что-то мне в лицо, обрызгав слюной и обдав кислым дыханием, в котором смешивался запах бетеля и вонь нездорового желудка. Я не поняла слов, но догадалась, что они означали. Это было предупреждение, предостережение. Мужчина в военной форме и пробковом шлеме грубо оттолкнул садху от меня, а затем спросил, все ли в порядке. Я кивнула, не в состоянии говорить.

Я поняла, что садху был знамением, и вернулась в паланкин.

Чапраси, открывший мне дверь, посмотрел на меня, затем заглянул за мою спину, ужаснувшись вопиющему нарушению приличий — я приехала в дом джентльмена одна, без сопровождающего.

— Мне нужно поговорить с мистером Инграмом, — сказала я. — Он еще дома?

Чапраси кивнул, но не пошевелился, загораживая своим телом вход в дом.

— Пойди позови своего хозяина, — приказала я, протискиваясь мимо слуги в холл. — Мне необходимо с ним увидеться. Приведи мистера Инграма сюда.

Чапраси продолжал неподвижно стоять. Я направилась к комнате, в которой мы с мистером Инграмом разговаривали последний раз. По пути ко мне присоединилась небольшая группа слуг, следовавших за мной по пятам и пораженных моей наглостью.

Остановившись у приоткрытой двери, я уже подняла руку, чтобы постучать, но тут дверь задребезжала от сквозняка, и внутри комнаты что-то зашуршало. Возможно, находившийся там мистер Инграм заметил мою тень.

— Хази? Это ты? Ты принес мне чистый воротничок?

Я открыла дверь.

— Это я, мистер Инграм, — сказала я, входя в комнату и закрывая дверь перед носом у озабоченных слуг.

Сомерс Инграм стоял возле письменного стола. На нем были только брюки и расстегнутая рубашка без накладного воротничка и манжет. Его волосы, которые он обычно приглаживал с помощью помады, спадали волнами на уши и шею. Несмотря на то что произошло между нами, его внешность по-прежнему меня впечатляла.

Я почувствовала за спиной закрытую дверь.

Мистер Инграм направился ко мне с непроницаемым лицом.

— Чем вызван столь ранний визит? — спросил он.

— Я приняла решение.

Он подошел еще ближе. Я почувствовала запах мыла и крахмала, исходивший от его рубашки.

— И?

Хоть он и старался это скрыть, я видела, как мелко и часто вздымается его обнаженная грудь, свидетельствуя о том, что безразличие мистера Инграма было наигранным.

— Я принимаю ваше предложение.

— Ты решила стать моей женой, — уточнил он без привычной уверенности. Когда я кивнула, мистер Инграм потянулся к усам согнутым указательным пальцем — жест, уже ставший знакомым. И, заметив его непроизвольную реакцию, я испытала гордость, так как знала — сколько бы он ни притворялся, будто мое решение для него ничего не значило, в глубине души он надеялся, что я соглашусь.

— Ты приняла верное решение, Линни. Мы с тобой просто созданы друг для друга. Мы оба что-то скрываем и дорожим положением в обществе. Вдвоем нам будет проще удержаться на плаву. Нам не нужно притворяться. Мы понимаем друг друга с полуслова. Разве ты этого еще не заметила? — произнес мистер Инграм.

Я не ответила. В то время как некоторые черты моего характера казались ему отвратительными (а мне многое не нравилось в нем), нельзя было отрицать, что, несмотря на все его угрозы и хвастовство, я имела над Сомерсом Инграмом некоторую власть.