— Мадам! Это Марракеш, вот мы и приехали, — сказал Азиз, озадаченно глядя на меня. — Вы не рады приехать в Марракеш?

Я не могла ни говорить, ни смотреть на него. Вместо этого я устремила взор вперед, на приближающееся предместье города. Вдоль дороги росли финиковые пальмы, образуя целые рощи. Мустафа вел автомобиль с напускной сосредоточенностью и решимостью, хотя, как и большинство водителей, он постоянно сигналил — я не видела, из-за чего именно, но, похоже, это что-то его дико возмущало.

— Куда ты направляешься? — спросила я его. — Мустафа, куда ты меня везешь?

Я не давала ему никаких указаний на этот счет, однако он явно ехал целенаправленно. Это в некотором роде обнадеживало меня, так как я понятия не имела, где можно остановиться в Марракеше. Поскольку он и Азиз заботились обо всем необходимом во время путешествия, я могла надеяться, что так они поступят и здесь.

— Азиз, — обратилась я к своему второму спутнику, когда Мустафа не ответил мне. — Куда мы направляемся?

— Мы едем во французский квартал, мадам, Ла Виль Нувель. В новой части города есть гостиницы для иностранцев.

Красный цвет парапетов стен Марракеша казался еще насыщеннее в лучах заходящего солнца. У меня в голове не было никакой картинки Марракеша, мне было известно лишь, что многие его здания построены из яркого красно-коричневого местного материала и что новую часть города построили французы — там когда-то жил Этьен. Старый город был обнесен стенами. На французском языке говорили в Ла Виль Нувеле, в то время как арабский, естественно, был языком старого города.

Здесь росло множество деревьев: олива, липа, гранат, миндаль и апельсин. Несмотря на внутренний трепет, я не могла не заметить, что они облагораживали квартал Ла Виль Нувель с широкими бульварами и маленькими такси, лавирующими между ослами с тележками и открытыми экипажами, в которые были впряжены белые лошади, высоко вскидывающие ноги. Побеги фуксии с яркими цветками свисали со стен садов. Этьен рассказывал мне, что подземная сеть трубопроводов и резервуаров для воды была сооружена здесь много веков назад, ведь город должен был стать центром региона, а торговые пути соединяли его с северной частью Марокко и Испанией.

Я смотрела на деревья и цветы, боясь, что если буду разглядывать лица людей, то смогу неожиданно увидеть Этьена. Знаю, было нелепо думать, что я увижу его в первые же минуты своего пребывания в Марракеше, и тем не менее мое сердце не переставало сильно стучать.

Мустафа остановил автомобиль перед впечатляющей респектабельной гостиницей, окруженной высокими раскачивающимися пальмами. «Hotel de la Palmeraie», — прочла я скромную надпись, выгравированную на каменном выступе, нависающем над широкой двойной входной дверью. Гостиница впечатляла чудесным мавританским дизайном, и все же, как и гостиница «Континенталь» в Танжере, она была гостиницей европейской. На входе стоял по стойке «смирно» темнокожий мужчина в тесном красном пиджаке, отделанном золотой тесьмой, и красной же феске с золотой кисточкой.

Мустафа выпрыгнул из машины и открыл мне дверь, низко поклонившись и показывая рукой в направлении здания, словно он вновь вдруг обзавелся манерами.

— Гостиница «Ла Пальмере», — произнес он, и я вышла из машины.

Азиз вытащил мои чемоданы и поставил их на землю. Мужчина в красно-золотом поспешил к нам и взял чемоданы, тоже поклонившись мне.

— Bienvenu, Madam, — сказал он, — добро пожаловать в гостиницу «Ла Пальмере». — И отнес мои чемоданы в вестибюль гостиницы.

Я открыла свою сумку и вытащила ранее оговоренную сумму, добавив к ней несколько франков. Я вложила деньги Мустафе в руку, а потом вытащила еще несколько франков и дала их Азизу, который стоял возле открытой дверцы машины.

— Спасибо, Азиз. Я благодарна тебе за помощь, — сказала я ему, и он наклонил голову.

— De rien, мадам, не за что. До свидания, мадам.

Сказав это, он развернулся и сел на сиденье возле Мустафы, который постукивал ногой по педали газа, так что работающий двигатель издавал ритмичные звуки, и тут я осознала, что снова останусь одна в незнакомом городе.

Такое же ощущение возникало у меня в Марселе и в Танжере, разве что тогда я знала, что остаюсь там только на короткое время, ровно настолько, чтобы подготовиться к дальнейшему путешествию. Сюда, в Марракеш.

— А вы не будете ночевать в Марракеше? — спросила я, не понимая, почему меня это интересует. Я останусь здесь, в роскошной гостинице во французском квартале, в то время как они остановятся в другом месте, возможно, в старом городе.

— Нет, мадам, мы уезжаем. Может быть, мы быть дома, в Сеттате, утром. Я думаю, что эта дорога не разбита.

— Вы собираетесь ехать всю ночь?

— Да, мадам, — ответил Азиз и захлопнул дверцу. — До свидания, мадам, — сказал он во второй раз.

Я отступила от машины.

— Ну что же, тогда до свидания, Азиз, до свидания, Мустафа, — сказала я. — Спасибо. Счастливо добраться домой.

— Иншаллах! — пробормотали оба мужчины, и я, отвернувшись от машины, стала отряхивать сильно запыленную юбку и попыталась подобрать растрепанные ветром волосы заколками.

Когда я подняла глаза, желая помахать на прощание мужчинам, они были уже в конце подъездной аллеи. Я подняла руку, но в эту секунду автомобиль свернул на оживленную дорогу и я потеряла его из виду.

Портье — невысокий мужчина с хитрой улыбкой и блестящим золотым передним зубом — не отрывал от меня глаз, пока я приближалась к стойке. Его взгляд переместился с моих волос на платье и ботинки.

— Добро пожаловать, мадам, — сказал он не особенно доброжелательным тоном. — Желаете остановиться у нас?

— Да. Пожалуйста, мне нужен номер.

Он вытащил из широкого полированного шкафа журнал регистрации.

— Разумеется, мадам, разумеется. Но вы должны заполнить здесь, — сказал он, протягивая мне ручку с пером. Он смотрел, как я пишу свое имя, и его брови слегка приподнялись, затем он поправил себя: — Ах, мадемуазель. Это… ой… я прошу прощения. Как ваша фамилия?

— О'Шиа, — ответила я. — Мадемуазель О'Шиа.

— Вы приехали на поезде?

— Нет. Я приехала на машине из Танжера.

Он кивнул, но его брови поднялись еще выше.

— Тяжелое путешествие, я в этом не сомневаюсь, — сказал он, рассматривая мою прическу.

Я неожиданно осознала, насколько грязная. За последние два дня мне ни разу не удалось переодеться, я спала в этой одежде ночью в блиде, у меня даже не было возможности умыться. Я также понимала, что мои волосы спутались от ветра.

— Да.

— И как долго вы пробудете у нас, мадемуазель?

Я опустила глаза на свою подпись и увидела, что на странице напечатана стоимость номера за сутки. Мне это было совсем не по карману, однако же я понятия не имела, где еще могла бы остановиться.

— Я… Я не знаю, — ответила я ему.

По его лицу ничего нельзя было понять.

— Как пожелаете, мадемуазель, как пожелаете. Вам рады в гостинице «Ла Пальмере» в любое время. Я мсье Генри. Пожалуйста, зовите меня, если вам что-нибудь понадобится. Принцип нашей гостиницы: наши гости ни в чем не должны нуждаться. Вы хотели бы, чтобы я зарезервировал вам столик? Ужин подают с семи часов.

Буду ли я ужинать? Голодна ли я? Или я готова тут же выбежать на улицу и начать поиски? Я плохо соображала. Я уже открыла было рот, чтобы опять сказать «я не знаю», а потом поняла, что мне нужно поесть и поспать, чтобы восстановить силы.

— Да, спасибо, — сказала я. — Я поужинаю.

— В семь часов? Восемь? Какое время вы предпочитаете?

Он ждал, его рука с ручкой повисла над другим журналом.

— Я… Семь часов, — ответила я.

Он записал и кивнул.

— А теперь, я уверен, вы хотите подняться в свой номер, чтобы отдохнуть и освежиться после тяжелого путешествия.

— Да, — отозвалась я.

Он поднял руку и несколько раз щелкнул пальцами — в ту же секунду подбежал крепкий мальчик в такой же форме, что и мужчина, открывший мне входную дверь, и поднял мои чемоданы.

Я пошла вслед за мальчиком по роскошным толстым коврам вестибюля, чувствуя себя чужой и даже более неприкаянной, чем когда больше месяца назад покидала Олбани.

Номер оказался шикарным, с деревянными панелями на стенах и картинами в толстых позолоченных рамах, изображавшими горы и виды Марокко. На белом покрывале на кровати лепестками роз были выложены узоры. Я подняла один лепесток и ощутила пальцами его шелковистую поверхность, затем понюхала его.

Кровать, покрытая лепестками роз. Я себе такого и представить не могла. Я зашла в ванную и обнаружила там огромное серебряное блюдо с еще большим количеством розовых лепестков. Здесь же были мягкие белые полотенца, сложенные в форме цветов и птиц, пара тапочек из мягкой белой кожи и белый шелковый халат.

Мне следовало как можно скорее найти менее дорогую гостиницу. Но в данный момент я не могла ничего предпринять и решила, что останусь здесь на ночь, а завтра разберусь со всем этим на свежую голову. Я взяла со стеклянной полки над раковиной один из флакончиков с душистым маслом и вылила его в воду, от которой шел пар, а затем бросила туда розовые лепестки. Здесь везде были зеркала, даже возле ванны.

Я погрузилась в воду и откинулась назад. Кожа на кистях и запястьях была намного темнее, чем на остальных частях тела; я повернула голову и посмотрела на себя в зеркальную стену. Отражение показало, что лицо и шея у меня тоже темные; три дня путешествия по солнцу и ветру так изменили мое лицо, что я с трудом узнала себя.

Я легла на спину и стала рассматривать свое тело. Тазовые кости выпирали, как, впрочем и колени.

Мой живот казался невероятно плоским под теплой ароматной водой.

Вымыв волосы, я сколола их на затылке, хотя они были еще влажными. Затем я надела свое лучшее платье, то же простое темно-зеленое шелковое платье с белым тонким узором, которое надевала очень давно, когда ходила на прием к Этьену. Оно было с длинным рукавом и прикрывало колени. Я попыталась расправить его — платье сильно измялось, затем достала из чемодана мою вторую пару ботинок: хоть и ужасные, черные, один с утолщенной подошвой, но, по крайней мере, в них не въелась красная пыль.

Затем я спустилась в тускло освещенный вестибюль; посредине находился огромный тихо журчащий фонтан. В воде плавало множество лепестков роз. Стены были обшиты деревянными панелями разных оттенков — от белого до коричнево-красного, — украшенными приятным рисунком. Они сияли в мягком свете канделябров.

— Мадам? — Мальчик, высокий и худой, лишь с намеком на усы, появился возле меня. На нем была красно-золотая форма отеля и белые хлопчатобумажные перчатки. — Желаете пройти в столовую?

— Да, пожалуйста, — сказала я, и он предложил мне руку.

Я взяла его под руку. Он шел довольно быстро, широко шагая, что естественно для высоких длинноногих молодых людей, но, почувствовав мое замешательство, остановился и опустил глаза на мои ботинки. Затем он немного наклонил голову, как бы извиняясь, и пошел медленнее, так что я могла теперь идти даже в ногу с ним.

У двери в столовую он остановился, сказал что-то низким голосом метрдотелю, еще одному привлекательному молодому человеку. Его волосы были гладко зачесаны назад и смазаны гелем, на нем были смокинг с длинными полами, бордовый пояс и белые перчатки.

— Ваше имя, мадам? — спросил он и, когда я назвала себя, кивнул мальчику, на чью руку я все еще опиралась.

Как только я увидела величественный зал, сразу поняла, насколько мой вид не соответствует дресс-коду. Мужчины были одеты в темные костюмы или смокинги, а большинство женщин — в длинные атласные вечерние платья и вуали, их волосы были либо коротко острижены и завиты, либо тщательно зачесаны наверх, на шее и запястьях блестели изысканные украшения.

Я стояла в дверном проеме в своем помятом зеленом шелковом платье, влажные пряди выбились из прически и падали на воротник и на уши, я чувствовала себя убогой и понимала, что совсем неуместна здесь. Но молодой человек, на чью руку я опиралась, красиво улыбнулся мне из-под своих едва пробивающихся усиков и сказал:

— Прошу вас, мадам.

И эта его улыбка придала мне уверенности, так что я подняла голову и прошла с ним через зал. Я смотрела прямо перед собой, на темнеющееся за высокими открытыми окнами небо. К счастью, парень не посадил меня в центре зала, среди ужинавших людей, но провел к маленькому столику, стоявшему возле окна в сад. Он выдвинул мне стул, и я опустилась на широкое бордовое бархатное сиденье. В зале слышались тихий смех и разговоры, звон серебра о фарфор и нежные звуки арфы в углу. В эту весьма принужденную атмосферу врывались доносящиеся откуда-то из сада отдаленный слабый шум и ритмичные удары барабанов.

Я сделала глоток минеральной воды, которую мне сразу же налили в стакан, и выбрала простой рататуй из обширного меню, протянутого мне еще одними руками в перчатках, а затем посмотрела в окно.

В сумерках еще были видны ряды деревьев и высоких цветущих кустарников, а также тропинки, петляющие между ними. В дальнем конце сада высокая стена была увита бугенвиллеей. А за стеной, напоминая одну из картин в моей комнате, виднелись покрытые снегом горы — Высокий Атлас. Я слышала вечернее пение птиц, разливавшееся в благоухающем воздухе.

При виде этой невероятной красоты я на мгновение забыла о цели моей поездки в Марракеш.

Я очнулась, только когда официант пробормотал:

— Начинать, мадам. Bon appetite, — и поставил передо мной тарелку с маленькими пирожными милле-фолле.

Я положила одно из них себе в рот; это напомнило мне бастилу, которую я ела в Танжере, но здесь внутри было что-то, что я не могла определить. Шум снаружи — отдаленный гул, равномерный и ритмичный, как биение сердца, — усилился, и его ритм стал более частым. Я оглянулась на тускло освещенную благоухающую комнату, но, казалось, никто ничего не замечал.

— Простите, — наконец обратилась я к паре за соседним столиком. — Что это за звук?

Мужчина опустил нож с вилкой.

— Главная площадь в медине — старом районе Марракеша, — ответил он с британским акцентом. — Джемаа-эль-Фна. Тихое место, — сказал он. — Как я понимаю, вы только что приехали в Марракеш?

— Да.

— Ну что же, тогда вам нужно обязательно посетить медину. Район Марракеша, в котором находимся мы с вами, — Ла Виль Нувель — сильно отличается от старой части города. Здесь все новое, построенное после захвата власти французами. Но Джемаа-эль-Фна, — он посмотрел на мой столик, накрытый на одного человека, а потом перевел взгляд на мое лицо, — считается величайшим соуком в Марокко, причем на протяжении многих веков. Но я бы не рекомендовал ходить — или даже осмелиться сунуться — в старый район без сопровождения. Позвольте мне представиться и познакомить вас с моей женой. — Он поднялся и благородно поклонился. — Мистер Клив Рассел, — назвался он. — И миссис Рассел. — Он протянул руку высокой стройной женщине с алебастровой кожей, сидевшей напротив него. Тонкая нить сверкающих рубинов в золотой оправе охватывала ее длинную безукоризненную шею.

Я представилась, и миссис Рассел кивнула.

— Мистер Рассел прав. Медина внушает страх. А эта площадь — ох, там столько людей! Здесь я видела вещи, которых не видела больше нигде. Чародеи со змеями, агрессивные обезьяны, пожиратели огня и стекла. Несносные попрошайки, преследующие тебя. И то, как мужчины разглядывают… Это буквально вызывало дрожь в моем теле. Одного раза было для меня достаточно, даже несмотря на то, что мистер Рассел находился рядом, — сказала она.

— Это название — Джемаа-эль-Фна — означает «Собрание мертвых», или «Скопление покойников» — какие-то вселяющие ужас вещи, — продолжил мистер Рассел, снова садясь за стол, но подвинув свой стул так, чтобы видеть меня и продолжить разговор. — Раньше на площади часто выставляли отсеченные головы, это было своего рода предостережением. Французы положили конец всему этому.

— И слава Богу! — добавила миссис Рассел.

— Вы давно в Марракеше? — спросила я.

— Несколько недель, — ответил мистер Рассел. — Но сейчас здесь слишком жарко. Мы уезжаем на следующей неделе. В Эс-Сувейру, где можно насладиться морским бризом. Вы там еще не были?

Я покачала головой. Это название заставило меня вздрогнуть: это там, в Эс-Сувейре, брат Этьена Гийом утонул в Атлантическом океане.

— Прелестный прибрежный городок. Прелестный, — добавила миссис Рассел. — Знаменитый своей мебелью и украшенными резьбой изделиями из туи. Аромат этого дерева может наполнить весь дом. Я надеюсь найти небольшой столик и отправить домой. Как вам нравится интерьер? Я чувствую себя здесь словно во дворце паши.

— А вы не встречали за время вашего пребывания здесь доктора Дювергера? — спросила я, не отвечая на вопрос миссис Рассел.

Гостиница была буквально наводнена богатыми иностранцами; возможно, Этьен останавливался здесь. Или даже находился здесь сейчас. Мое сердце гулко застучало, и я быстро обвела взглядом комнату.

— Как звали доктора, с которым мы встретились в поезде?

Услышав эту фразу миссис Рассел, обращенную к мужу, я снова посмотрела на них.

Мистер Рассел покачал головой.

— То был доктор Уиллоуз. Мне очень жаль. Мы не знаем доктора Дювергера. Но вам нужно спросить у портье, если вы полагаете, что он может быть здесь.

— Спасибо, — сказала я. — Я так и сделаю.

Мне и в голову не пришло спросить напыщенного мсье Генри, не останавливался ли здесь в последнее время доктор Дювергер. Как я могла не догадаться задать такой простой вопрос? Хотя я была немного не в себе, когда приехала. Наверное, и сейчас еще не пришла в себя.

— Это сад… — я махнула рукой в сторону окна.

— Это был своего рода парк несколько столетий назад, — пояснила миссис Рассел, прежде чем я успела продолжить. — Есть прекрасные сады, подобные этому, по всему Марракешу, за стенами медины. Очевидно, у правящих султанов была традиция дарить своим сыновьям дом и сад за пределами медины в качестве свадебного подарка. Много французских отелей построено там, где когда-то были сады правителей. Этот простирается на несколько акров. Вам стоит прогуляться по нему чуть позже, ведь аромат цветов становится насыщеннее к вечеру, когда спадает жара. К тому же он обнесен стеной, поэтому там абсолютно безопасно.

Я кивнула.

— Да. Я схожу.

— Я бы посоветовал вам взять на десерт наполеон. Его здесь прекрасно готовят, в этой гостинице очень талантливый французский шеф-повар, кондитер, — продолжил мистер Рассел, разворачивая свой стул и этим как бы давая мне понять, что разговор окончен. — Нам он очень нравится, правда, дорогая? — сказал он миссис Рассел.

После того как я закончила ужинать, ощутив тяжесть в желудке, хоть еда и была легкой, я прошла через огромную стеклянную дверь в сад. Многие гости теперь танцевали в одном из залов, через которые я прошла, поэтому тропинки сада были пусты, но освещены зажженными факелами. Здесь были апельсиновые и лимонные деревья и тысячи розовых кустов с яркими красными цветами. Я вспомнила о лепестках, разбросанных по всему моему номеру. Соловьи и горлицы гнездились на пальмовых деревьях, что росли вдоль тропинок. В саду было изобилие сладко пахнущей мимозы и растений, которые были удивительно похожи на те, что росли в моем саду: герань, левкой, львиный зев, бальзамин, шалфей, анютины глазки и штокроза.

Удивительно, но мои воспоминания о доме — и моей прежней жизни — казались чем-то далеким, будто женщина, которая жила там обычной жизнью, не поддерживая связи с миром за пределами Юнипер-роуд, никак не могла быть мной.

На этой новой для меня земле я уже не была той Сидонией О'Шиа. С тех пор как я покинула Олбани, все, что я видела, слышала и вдыхала, к чему прикасалась и что пробовала на вкус, было неожиданным и непредсказуемым. Что-то было прекрасным, что-то устрашало. Что-то было опасным и волнующим, что-то — ясным и спокойным. Все воспринималось так, будто новые события были фотографиями из книги, фотографиями, которые я запечатлела в своей памяти.

Я могла рассматривать их, словно медленно переворачивая страницы.

Я аккуратно перевернула образы гостиничного номера в Марселе. Было слишком рано оглядываться на них. Слишком рано.

И мое самое большое и последнее испытание, ради которого я отправилась в такую даль и которое намеревалась выдержать, все еще было впереди. Мысль о том, что я могу столкнуться с Этьеном, возможно, даже уже завтра, так сильно меня встревожила, что я вынуждена была присесть на одну из скамеек.

Через некоторое время я подняла глаза на темное небо, слушая тихий шелест раскачивающихся под сладким ночным бризом пальм и отдаленные, но навязчивые звуки, доносившиеся с площади.

Собрание мертвых. Я вдруг ощутила это как мрачное предостережение и задрожала, хотя было тепло.

И тогда я заторопилась по тропинке назад в гостиницу, желая снова оказаться в своем безопасном номере.