Не так давно мне довелось побывать в музее РКК «Энергия». Я прикасался к спускаемому аппарату «Востока» – тому самому, который совершил первый виток вокруг земли с Гагариным. Рядом были аппарат Валентины Терешковой, «Восход», из которого впервые вышел в открытый космос Алексей Леонов и чудом вернулся, и еще один «Восход», трехместный, в рекордные сроки сконструированный Феоктистовым, взявшим себе в награду право полететь на нем вопреки медицинским показаниям.

Передо мной были артефакты богов. По нашей земле ходили люди, совершавшие невозможное. Я вспоминал то чувство космического восторга, с которым мы жили в детские годы. И пытался понять – что с ним стало, куда из нашей жизни ушел космос и вернется ли он.

Успешный запуск тяжелой версии ракеты-носителя «Ангара», увенчавший двадцатилетнюю эпопею по её разработке, – долгожданный выход нашей космической программы из того тупика, в который загнал «самую большую страну мира» распад еще более «самой большой страны мира» – СССР.

С единственного оставшегося на территории России космодрома Плесецк запуск на орбиту тяжелых космических аппаратов был затруднен. Мы оставались фактически заложниками доброй воли Казахстана, ставшего владельцем Байконура.

Решалась проблема двумя способами: было начато строительство космодрома Восточный в Приморье и велась разработка новой ракеты «Ангара», которая способна с высоких широт выводить тяжелые грузы на любые орбиты. С вводом в строй «Ангары» у России наконец появляется свобода рук в космосе. Мы можем осуществлять и выводить на орбиту проекты, которые не будут зависеть ни от далеких иностранных партнеров, ни от переменчивых в настроениях соседей. Мы вернули себе полный ракетный суверенитет.

О США того же сказать нельзя: они критически зависимы от российских ракетных двигателей. Не так давно под давлением сенатора Маккейна Конгресс принял решение отказаться от российских двигателей РД-180 для выводящих спутники правительства США «Атласов». Но почти сразу же компания Orbital приняла решение закупить новейшие двигатели РД-181 для доставляющих частные грузы «Антаресов».

Русская космонавтика по-прежнему знает как: как сделать, как доставить, как сэкономить, в конце концов. За стоимость одного запуска «Шаттла» с шестью космонавтами наши «Союзы» могли бы вывести на орбиту 36 человек. Но вот с ответом на другой вопрос зачем наша космическая программа зашла в тупик. Увы, потолок наших космических амбиций сегодня – это стать высокооплачиваемыми смежниками в американских и других платежеспособных проектах.

Кризис нашего космоса – это лишь часть глобального кризиса космических амбиций. Большой космос начинался как мечта, как попытка человечества выйти за свои пределы. Русский космизм был порожден экстравагантной ересью Николая Федорова о «воскрешении отцов», реализация которого влекла бы за собой перенаселенность земли и необходимость заселения других планет, расчетом технической стороны чего и занялся Циолковский.

Западная космическая программа задавалась прежде всего произведениями писателей-фантастов. Мало кто осознает, что большинство произведений Азимова, Брэдбери, Хайнлайна, Кларка были написаны до первого полета человека в космос, а многие и до первого спутника. Реальная космонавтика не так уж сильно скорректировала космонавтику фантастическую. По огромным тихим орбитальным станциям расхаживали, мягко ступая на ковры без всяких проблем с гравитаций, одетые в модную форму космопилоты. Космические крейсера скакали через гиперпространство и расстреливали друг друга лазерами.

На этом фоне архаичные железяки, где адски шумели вентиляторы, а элементарные биологические отправления превращались в невесомости в пытку, конечно, были абсолютно неконкурентоспособны в воображаемом мире. Однако художники и киношники как могли старались сгладить разрыв воображаемого и действительного. Я вспоминаю серию марок космонавтахудожника Леонова и художника Соколова «15 лет космической эры» (1972). Где на первом плане шли немного приукрашенные картинки реальных космических достижений, а фоном шли достижения воображаемые, будущие.

Эта неизбежность будущего была как бы оправданием скудости настоящего – мол, вот уже скоро. Но время шло, а быстрого прорыва не получалось. Каждый шаг был мучительно труден, требовал огромных затрат, рисков и отступлений назад.

Существует популярная теория заговора, согласно которой американцев никогда не было на Луне. Но, если вдуматься, то гипотеза, что на Луне они были, но, несмотря на ряд удачных экспедиций, вынуждены были от проекта отказаться, еще драматичнее. Чтобы минимально подтвердить завышенные фантастические ожидания, потребовались большие усилия, но долго эти усилия поддерживать не удалось. Фантастика в известном смысле убила космонавтику.

Если бы с самого начала был бы избран другой способ самопонимания космического освоения – не как стремительного рывка прогресса, а как истории трудных побед и тяжелых поражений в достижении невозможного, если бы неудачи и трагедии не замалчивались, а рассматривались как составная часть истории поиска и подвига. Если бы мы в понимании космоса взяли образ не рывка прогресса, а трудного пути… Тогда – в этом случае – всё было бы, возможно, иначе.

Но до этого додумались лишь в последние годы и только на Западе, где был снят прорывной фильм «Гравитация», предоставивший относительно реалистичную картину трудного космоса. Фильм показал трудности, пережитые многими космонавтами, в том числе тем же Алексеем Леоновым. Впрочем, его полет на «Восходе» и первый выход в открытый космос были настолько полны приключений, аварий и нештатных ситуаций, что реалистическая лента была бы жестче самой жесткой фантастики.

Не видя обещанных фантастикой легких успехов и не понимая трудной работы людей на тяжелых аппаратах, человечество в 1970-1980-е отвернулось от космоса, предпочтя экспансию в свой внутренний мир, в сферу в лучшем случае знаний, в худшем – грез. Начался золотой век микроэлектроники, которая создавала всё более совершенные, эстетически приятные и потребительски понятные предметы: телевизор, граммофон, библиотека, слепок мозга. К тому же благодаря ей стало можно смотреть порно и постить фоточки котиков.

Ближний космос в практическом плане обеспечивает массу удобств для работы с картинками – спутники и в самом деле изменили практическую жизнь человека Google-картами и навигаторами (особенно если забыть об их наземной подстройке). Большой космос, не столько реальный, сколько фантастический, стал одной из слагаемых дизайна этого воображаемого мира, пейзажем для «звездных войн».

В России с дизайном и визуализацией в последнее столетие дело обстоит туговато. У нас «что ни собираем – выходит автомат Калашникова» – и это прекрасно, поскольку роль космоса в обороне невозможно переоценить. Столь же очевидны рациональные мотивы, которые требуют от нас поддерживать передовые позиции в космосе – допустив технологическое отставание здесь, мы навсегда выпадем из числа мировых лидеров. Всё больше конкурентов нам наступают на пятки, но есть вещи, которые мы делаем в космосе действительно лучше всех.

Но вот умение создавать концепции, объяснять причины того, зачем нам стремиться в космос, к нашим сильным сторонам пока не относятся.

Западные космические программы ищут ответа на вопрос, «зачем» они пошли по пути отработки тех запросов, которые предъявляет к космосу пользователь айфона. И NASA, и ЕКА оправдывают себя для широкой публики, показывая красивые картинки: фотопанорамы Марса, дирижабли над Венерой, посадка зонда на комету, обещание высадить людей на астероид. Другими словами, перед нами попытка более-менее успешно создать видимость, что фантастическая картинка стала реальностью.

Россия, мне думается, могла бы предложить прямо противоположную концепцию постижения космоса – перестать скрывать те трудности, с которыми дается каждый шаг за пределами земного притяжения. Человек должен осознать трудный и опасный, смертоносный мир, который ждет его на выходе из уютного кокона нашей планеты. Должен ощутить реальную цену каждого шага на орбиту и другие планеты. Он должен восхититься тем, как мы, по сути, с первобытным и по сей день инструментарием уже можем тем не менее всерьез обсуждать вопросы о базах на Луне и Марсе. Хотя еще сами не понимаем толком, зачем они нам нужны: «воскрешения отцов», в отличие от глобальных эпидемий, покамест не намечается.

Человек, с трудом достигающий невозможного, гораздо приспособленнее человека, с легкостью воображающего невозможное. Этот вкус преодоления, выхода за пределы – не менее сильный стимул к освоению космоса, чем наслаждение картинкой, и гораздо более весомое оправдание больших затрат.

24 декабря 2014