Есть очень точное описание занудства. Зануда – тот, кто на вопрос «Как жизнь?» отвечает, как именно протекает его жизнь да еще с такими подробностями, что веселые весенние мухи дохнут от скуки. Живем-то мы, в общем, почти одинаково, но поскольку уже ХХI век на дворе, к чему привыкнуть за минувшее десятилетие едва ли успели, мы все по привычке торопим время: что-то нам еще покажут после бурного конца века двадцатого.

Самое скоротечное, как оказывается, – память. Мы это обнаружили в дни гайдаровских реформ, когда в русских магазинах, как на Западе, появилось ВСЁ. Правда, за деньги. Деньги, которые из пестрых бумажек превратились в собственно деньги. Тут и выяснилось, как быстро народ забыл о пустых прилавках и поговорке «Русский сервис ненавязчив: не нравится – пошел вон!». С такой же легкостью народ вскоре забыл о свободе и прочих своих правах.

Зануда помнит всё. И настолько, что особо выдающиеся из них получают от богов дар предвиденья. Да что толку-то? Первая известная в мировой истории зануда жила в городе Троя. Звали ее Кассандра.

До чего ж она надоела современникам! Как потом, века спустя, Иисус Христос, Галилео Галилей, Джордано Бруно, Джордж Оруэлл, Андрей Амальрик, академик Сахаров.

Правда, инквизиторы, которые отправили Бруно на костер, тоже были изрядными занудами: Джордано и сбежал в науку от их догматического занудства. Да и наш советский Торквемада товарищ Суслов отличался этим же качеством, усугубленным ритуальностью. В селе, где он вырос, признаком достатка были галоши, устланные свежей соломкой. Ему эту соломку обслуга меняла до последних дней. Так что дело не в содержании, а в форме.

Поэзия – дело кропотливое, и сам Пушкин проложил путь к занудству: «Учусь удерживать вниманье долгих дум». Вот попробуйте: тут же увидите, какой силой воли удерживается продолжение хотя бы одной мысли до логического конца – вечно нас что-то отвлекает, срочное, сиюминутное. В конце концов, и пастернаковское «Во всем мне хочется дойти до самой сути» – тоже, доложу вам, песнь занудству. А, как ни дико звучит для обывательского слуха, без этого нет творческого труда. Вспоминается изложенное канцелярским, нарочито канцелярским и, разумеется, занудным языком пушкинское определение вдохновения: «Вдохновение есть расположение души к живейшему принятию впечатлений и соображению понятий, следственно, и объяснению оных». Другой зануда и тоже поэт Владислав Ходасевич дал в статье «О чтении Пушкина» довольно пространный комментарий к этой фразе.

Занудство, оно же тщательность, входит как непременное требование в состав некоторых профессий. Редакторство, например. Когда явилась столь чаемая свобода слова, издатели сгоряча поувольняли редакторов, благо рынок позволял, даже подталкивал избавляться от балласта. Это ж, дескать, они, редакторы, зажимали рот правде, резали по живому сокровенную мысль, ну, и так далее. Вот теперь-то вздохнем. Вздохнули. И захлебнулись в прорвавшемся потоке словесных нечистот. О массовой безграмотности и невежестве и не говорю. Не такой уж балласт эти зануды со своими требованиями – помимо цензуры политической (на что, кстати, существовал над редакторами так называемый главлит) редакторы предъявляли требования эстетического характера. То, что обиженные авторы называют вкусовщиной. Так в идеале редактор и должен обладать хорошо развитым вкусом, а желательно еще – врожденным поэтическим слухом.

Ни один автор не гарантирован от ошибок, даже если по второй профессии сам редактор. Мы же полагаемся на память. Но она материя тонкая, а посему рвется в самых неожиданных местах. Тут же дыру заштопывает фантазия. И вот результат: однажды ляпнул в печати, будто над «Метрополем» врубелевская… нет, не принцесса Греза, а с какой-то стати царица Савская. Навеяло с полузабытых страниц Библии. Или вот: в своем романе «Жилец» я зачем-то отдал Советскому Союзу Кишинев за пятнадцать лет до его «добровольного» присоединения. Просто событие это не удержалось в памяти, а столица Молдавской ССР на карте впечаталась в сознание с детских лет. Вот один зануда и поймал меня на этой ошибке, за что ему от меня искренняя благодарность. В критическом запале он уличил меня в том, что чекисты занялись самоедством лишь в тридцатые годы, а до того берегли свои драгоценные кадры. Но тут сошлюсь на авторитет графа А.К.Толстого, признавшегося, что в «Князе Серебряном» он умышленно сдвигал времена правления Ивана Грозного.

И занудству есть свои пределы. Помнится, когда в школе проходили «Горе от ума», легко и бездумно выработалось презрение к Молчалину с его формулой «Умеренность и аккуратность». А через год стали проходить стереометрию, где от нас в первую очередь и потребовалось: умеренность и аккуратность. Качества эти даже в стремительном хоккее уместны. Один раз в жизни был на матче, и самое яркое, что запомнилось, не голы, а крик Анатолия Фирсова партнеру Юрию Моисееву:

– ТщательнЕе, Юра, тщательнЕе!

Зато совершенно неуместно занудство на светском рауте, где мысли не дозволено ни расплываться вширь, ни углубляться до дна – с нелепого положения Пьера Безухова в салоне Анны Павловны Шерер завязывается интрига «Войны и мира».

Занудство и в пушкинские времена не поощрялось. Помните мнение света об Онегине? «Ученый малый, но педант». Поскольку слово «педант» пришло нам, как суп к столу Хлестакова на пароходе из Парижа, оно воспринимается не столь негативно, как наш русский зануда. Вообще заимствованные слова мы употребляем как эвфемизмы, изящную скорлупку для гнилого ореха. А в сущности одно и то же. Впрочем, абсолютных синонимов не бывает. Представьте себе некоего скрупулезного до мелочей человека, который устраивается на работу. Новый начальник, разумеется, пытается узнать, каково о нем общественное мнение. Если ему скажут, как об Онегине, схватит обеими руками. Но услышав «зануда», непременно протянет с таким задумчивым видом: «Зайдите, а лучше позвоните завтра». Это из тех завтр, которые не наступают никогда.

Вечно эти зануды своими каверзными вопросами типа «а что будет, если…» стреножат «души прекрасные порывы». А порывы эти не так хороши, как кажутся в момент восторга. Революции уничтожают сами себя, если на смену романтикам, возбудившим народ, не приходят зануды, понимающие, что делать наутро после победы.

На смену оголтелому романтику и душегубу Робеспьеру должен прийти зануда, впрочем, тоже изрядный душегуб, Наполеон, позаботившийся издать такие законы, которые неукоснительно исполняются до сих пор.

Реформаторы, в отличие от бестолковых даже при наличии недюжинного ума революционеров, отличаются именно занудством. Только наша нетерпеливость, склонность сию же минуту рвать незрелые плоды не дает завершить эти занудные повседневные преобразования, а тщательность врагов всяческих перемен – тихих, как мышки, бюрократов – разворачивает уставшее общество назад. Зануды романтические проиграли занудам реалистическим. Чук всегда успешнее Гека, «зато Гек умел петь песни». Отчего-то Гек, зануда-романтик, мне милее Чука-реалиста.