Лева совершенно не помнил ее, поэтому на лица вываливающихся из первого вагона он даже не глядел, а только искал глазами бордовые замшевые сапоги — единственную особую примету: коричневая дубленка с капюшоном и клетчатый шарф не в счет — униформа. В перерывах между поездами он, сам не зная почему, так и не поднимал головы, а, отдыхая от потока ботинок и сапог, разглядывал узор на мраморном полу. Он чувствовал себя уверенно и спокойно. Во-первых, кое-какие деньги еще были, плюс те, что оставил сосед на прокорм собаки; во-вторых, он придумал, куда можно пройти выпить кофе — такой чудный подвальчик, который обнаружили неподалеку ребята из его отдела, когда в течение двух недель надо было непременно водить куда-нибудь передохнуть среди рабочего дня заезжего иностранного коллегу. Странно, в родном городе он в последние годы ориентировался с трудом — изменилось все, но он так радовался этим переменам, что давил в себе готовое вырваться брюзжание.

Она, к счастью, не опоздала. И Лева оказался на высоте — успел, издали заприметив бордовые сапоги, перевести для верности взгляд на клетчатый шарф и шагнуть навстречу:

— Здравствуйте.

Толпа схлынула, и стоять посреди платформы стало нелепо. Невольно подражая своему молоденькому шефу, самым вальяжным тоном, на какой он был способен, Лева небрежно бросил:

— Как насчет чашечки кофе? — и сам собой залюбовался.

— С удовольствием.

Все разворачивалось как нельзя лучше, к тому же при ближайшем рассмотрении “старший инженер ООО “Алмаз” Лукьянова Ольга Александровна”, как значилось в визитной карточке, оказалась очень миловидна. Они медленно шли по Никольской, еще полной людьми, спешащими за новогодними подарками по традиции в ГУМ, свернули в переулочек, где сразу же угодили в огромную лужу:

— Стоило ждать, пока сапоги просохнут, — засмеялась Оля. — Так я жажду удовлетворить свое любопытство. Мы же встретились не кофе пить, а нетелефонные темы обсуждать, по всей видимости, составляющие государственную тайну и зашифрованные для конспирации под русские народные сказки, так?

— Конечно-конечно. Так вот: “Жили-были дед да баба и была у них…” Продолжайте.

— Ну, наверное, курочка-ряба.

— Так точно. Что дальше было, помните?

— “Снесла курочка яичко, не простое, а золотое”…а-а, я поняла. Вы с женой не поделили фамильное пасхальное яйцо работы Фаберже.

“И с чувством юмора у нее порядок”, — отметил Лева, косясь на почти правильный профиль спутницы.

— Ах, если бы мы делили такие ценности. Так вот: “Дед бил, бил — не разбил, баба била, била — не разбила…”

— “Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось”, — если я точно цитирую.

— Все правильно, а теперь начинается самое интересное. Но мы пришли.

Симпатичное кафе помещалось в довольно глубоком подвальчике, куда вела крутая деревянная лестница с резными перилами. Вдруг на одной из последних ступенек Оля оступилась, вскрикнула, с размаху пролетела оставшиеся и нелепо приземлилась у ног величественной дамы-метрдотеля.

— Вы ушиблись? — глупо улыбаясь, спросил подскочивший Лева.

Оля сидела на полу, терла правую лодыжку и пыталась улыбнуться:

— Как увижу вас — падаю.

Дама-метрдотель уже кликнула здоровенного охранника, и они хлопотали вокруг Оли, помогая ей встать.

— Как бы я чего не сломала, — морщась от боли, сказала она.

Лева совершенно растерялся, весь его тщательно наведенный лоск вмиг слетел и он спросил, обращаясь почему-то к даме-метрдотелю:

— Что же делать?

— Ехать в круглосуточный травмапункт, что же еще. — И как несмышленому дитю стала растолковывать: — У нас, сами понимаете, центр, работаем допоздна, так что всякое бывает. Дорожка туда проторена, а шофер всегда дежурит. Позвать? Если все в порядке, возвращайтесь ужинать, я столик придержу.

Травмапункт был довольно далеко, где-то за Белорусским вокзалом. Оля еле доковыляла до машины, опираясь на Леву, и с трудом устроила ногу, усевшись на заднем сиденье.

— Выпили кофе…

— Да ладно вам, лишь бы перелома не было.

— Да, Новый год на носу.

Так они и ехали, перебрасываясь ничего не значащими репликами, кое-как добрели до кабинета. Шофер, увидев очередь, присвистнул:

— Нет, дорогие мои, ждать столько не могу, мало ли что там у нас приключится. Место тут бойкое, поймаете машину.

Лева расплатился, успокоился, что денег довезти ее до дому, даже если она живет у Кольцевой дороги, хватит, и присел рядом с Олей на казенную банкетку.

— Болит?

— Угу.

Перед кабинетом сидела огненно-рыжая дамочка, опрокинувшая кипящий чайник. Она качала больную руку, как младенца, и тихо поскуливала. Рядом примостилась упавшая с табуретки старушка, которую привез слегка подвыпивший зять, повторявший время от времени: “Что же вы, мамаша, сами-то за вареньем полезли. Сказали бы мне”, — а она, несмотря на боль, гордо озиралась: все ли слышат, какой у нее зять заботливый, поправляла съезжающий пуховый платок и бросала на публику: “Ничего, милок, подлечат, опять буду бегать”. Прямо перед ними в очереди был тощий долговязый мужик, который подробно рассказывал каждому в отдельности, как он шел по двору и вдруг “что-то шмяк на голову — думал, кирпич, каюк, стало быть, а это сосулька здоровенная. Голова трещит, но я не я буду, если на них, гадов, в суд не подам”. Для вящей убедительности он то прикладывал к виску тающую на глазах сосульку, “говорят, надо сразу холод”, то размахивал ею, разбрызгивая капли и грозя местным коммунальным службам.

Время застыло, разговаривать как-то не хотелось. К счастью, подоспела подмога, и открылся второй кабинет. Врач отправил Ольгу на рентген, а Лева слонялся туда-сюда по узкому коридору, почему-то, как всегда в подобных заведениях, окрашенному в унылый серо-зелено-бежевый цвет, какого не встретишь в живой природе — его будто специально создали путем долгого подбора и смешивания красок. От скуки он стал читать многочисленные объявления, составленные исключительно в категорично императивной форме. Это занятие почти увлекло его. В одном месте, где коридор образовывал нишу и интерьер был украшен непременной железной стойкой с двумя чахлыми цветочками в горшках, вдруг возникло яркое пятно. Глянцевый плакат со сверкающей огнями новогодней елочкой грозно призывал: “Не дай гриппу испортить тебе праздник жизни!” — и тут же подсказывал единственно правильный выход: “Будь уверен в завтрашнем дне — сделай прививку”. Это было живое напоминание о том, что там, на улице кипит жизнь, примета сегодняшнего дня, немыслимая раньше стилистика. А рядом — привет из дня вчерашнего — застекленная витрина, верно прослужившая десятилетия, но строгие буквы на ней не выцвели от времени и гласили: “Санпросветбюлле-тень”. Это хорошо годилось бы для игры в слова — любимое развлечение на скучных институтских лекциях. Стекло было чисто вымыто, поэтому не только текст, но и рисунок был виден в мельчайших деталях. Просвещали на предмет бешенства. Главная мысль выделялась жирным шрифтом: “Основа профилактики бешенства — предупреждение укусов”. В правом верхнем углу злобно щерилась собака, изо рта у нее капала слюна, каждая капля величиной почти с ее морду. По мере чтения выяснялось, что самое страшное — “покус” (ну и словечко) бродячей собаки, а если есть хозяин, то есть собака “владельческая” (еще лучше), надо немедленно требовать свидетельство о прививках. И тут Левино санпросвещение было грубо прервано внезапной мыслью: “Собака! С ней же надо выйти не позже десяти вечера, сосед предупреждал, что в противном случае она разнесет комнату в клочья. А тут, похоже, надолго”… Узнать о необходимых уколах Лева не успел — из кабинета вышла Ольга, сильно хромая и неся перед собой в вытянутой руке мокрый снимок:

— Вроде бы перелома нет, но надо, чтобы высох. Ну я вам устроила развлечение. Вы, кстати, не торопитесь?

— Нет-нет. В любом случае надо вас доставить домой.

Они опять замолчали. Лева представил себе, как Олег будет хохотать, слушая рассказ о его походе на свидание. Везет, как всегда.

Перелома, к счастью, не оказалось, сильное растяжение связок — постельный режим, компрессы, мазь, и все это удовольствие минимум дней на десять.

— Помогите мне поймать машину, у нас можно подъехать прямо к подъезду, а дальше я сама справлюсь.

— Нет, что вы, вам прописан постельный режим, так что до постели я вас и доведу.

Получилось весьма двусмысленно, но она, кажется, этого и не заметила или во всяком случае виду не подала. Машину удалось поймать почти сразу, ехать оказалось не слишком близко, но и не то чтобы на край города — на Профсоюзную. Лева опять сел впереди, чтобы Оле было побольше места вытянуть ногу, разговаривать было неудобно, да и водитель попался болтливый — узнав про Олину беду, всю дорогу не умолкая рассказывал медицинские случаи из своей и чужой жизни .