Уже почти половина десятого, когда я наконец добираюсь до метро, понимая, что опять опаздываю. Ну и ладно, я сам начальник, могу время от времени задерживаться. Вы часто опаздываете?

Я опаздываю, если предыдущей ночью напиваюсь. В общем, да, это происходит довольно часто. Другие пассажиры на платформе, кажется, бросают в мою сторону недоуменные взгляды. Я уже привык к утренней паранойе с похмелья и петому приписываю странное выражение их лиц вчерашней пьянке. И только когда захожу в вагон — на самом деле я успел сделать пересадку на станции «Финсбери-Парк», — понимаю истинную причину удивленных взглядов. К сожалению, она не в том, что я вчера наклюкался.

До меня это доходит, когда я сажусь, берусь рукой за подбородок и рассеянно скребу щетину.

Странно, думаю я, вспоминая Мэрайю Кэрри, ванную, очень четкое ощущение движения бритвы по коже. Исподтишка провожу ладонью по другой стороне лица.

Она гладкая.

Веду руку назад. Щетинистая и колючая.

Плохо. Видимо, я выбрил только половину лица.

Все ясно, народ имеет полное право на меня пялиться. Меня бы тоже удивил мужик, который выбрил только половину лица, а ко второй не прикасался с… какого времени? О Господи, с утра пятницы! Трехдневная щетина. Сразу бросается в глаза.

Мысленно перебираю возможные причины, объясняющие подобную странность, которые могут прийти в голову случайному наблюдателю. Например, пари. Или, может, люди решат, что я так поступил в благотворительных целях… Я гордо выдерживаю взгляды пассажиров, причем на моем лице написано выражение: «Да, я знаю. Слегка дурацкий вид, правда? Но причина-то у меня весьма основательная». Создавая такое выражение, я невольно поднимаю брови, и они начинают шевелиться. Вскоре мне становится ясно, что я выгляжу как Роджер Мур с лицевыми судорогами. Не зря люди, натолкнувшись на мой взгляд, сразу же отводят глаза и утыкаются носом в книгу.

Спокойно, Крис, говорю я себе, пытаясь унять прыгающие брови. Объяснить странную манеру бритья благотворительностью удалось бы в том случае, если бы щетина была бы сбрита ровно наполовину, однако на ощупь это не так. Я похлопываю себя по щекам, словно слепой, впервые встретившийся сам с собой, и чувствую, что, хотя одна сторона лица явно волосатей другой, все же островки растительности разбросаны везде. Кустик здесь, рощица там, целый лесок под подбородком. Лучше смириться с ситуацией, забежать в аптеку за одноразовыми бритвенными станками и найти туалет, где закончить дело. И как это я умудрился выбриться лишь наполовину? Конечно, в качестве зеркала мне пришлось использовать диск Мэрайи, и все-таки ошибка весьма странная. Такую мог совершить только полный придурок. У которого не все дома.

Но я-то нормальный, слава Богу. С головой у меня все в порядке. Наверное, алкоголь сыграл со мной злую шутку, сделав неряшливым и забывчивым. Пусть это послужит тебе уроком, думаю я. Скажи спасибо, что заметил свои промахи и можешь их исправить, избежав еще большего унижения.

А пока я прячу небритую сторону лица в ладонях и не поднимаю головы до станции «Оксфорд-Серкус». За это время три человечка в моем мозге из отдела мытья и гигиены в наказание чуть не лишаются своих глупых никчемных жизней.

Спасибо тебе, Господи, за то, что есть аптеки «Бутс», и одноразовые бритвы, и пробники с пеной для бритья. Еще спасибо за платные туалеты на Берик-стрит, куда я сейчас и направляюсь.

Когда смотрюсь там в зеркало, то вижу, что мои предыдущие ухищрения не были такими успешными, как я думал. А может, и были, но совместные усилия алкоголя и смущения свели их к нулю. Из-за пота волосы прилипли к голове, а лицо блестит сальным, нездоровым блеском. Каким-то образом я ухитрился перекрутить галстук, и он теперь болтается где-то сбоку, словно его надевал мой сиамский брат-близнец.

Еще раз благодарю счастливую звезду за то, что вовремя заметил свои промахи. Счастливое предзнаменование, судьба на моей стороне. Наклонившись над раковиной, делаю несколько глубоких вдохов-выдохов, чтобы обрести душевное спокойствие, затем открываю упаковку одноразовых лезвий, чтобы завершить бритье.

На работе вхожу в лифт и благодарю Бога за то, что там повсюду зеркала, и у меня есть возможность еще раз все проверить. Как раз когда я это проделываю, в лифт входит красивая блондинка из редакции, ловко придержав закрывающиеся двери лифта ногой. Она держит чашку кофе из кофейни «Старбакс» и совершенно игнорирует мою слабую попытку улыбнуться. Все же я отыгрываюсь — когда лифт доезжает до моего этажа, отрыжка, словно джинн из бутылки, вырывается из глубин моего желудка, и я покидаю кабинку, окутанный зловонием чеснока и пива. Высокомерная корова.

Когда я подхожу к отделу журнала «Дерзость» на нашем этаже, у меня чуть не останавливается сердце. Так когда-то было в школе: ты раскачиваешься на стуле, и вдруг тебе кажется, что вот-вот опрокинешься назад, и только в последний миг успеваешь сохранить равновесие.

Сейчас это происходит потому, что по какой-то причине мне мерещится человек, который вытер сопли о мое пальто. Он сидит рядом с моим столом, словно поджидает меня — возможно, хочет еще раз высморкаться. На нем костюм, но я все равно убежден, что это он, и делаю несколько быстрых шагов в его сторону, готовый схватиться с ним и вновь обрести гордость. Здесь моя территория, я уверен в своих силах.

Конечно же, я ошибаюсь. Это не он. Человек, который смотрит на меня и слегка обескуражен моим стремительным, агрессивным появлением, вовсе не тот урод. Хотя чем-то на него похож, что верно, то верно. Когда смотришь сзади, легко ошибиться… И тем не менее. Не он. Я принял желаемое за действительное.

— Эй, потише, — произносит незнакомец с несколько удивленным выражением лица, в то же время слегка насмешливо.

Я собираюсь с мыслями, пытаясь восстановить самообладание, которого мне сегодня явно не хватает, и говорю:

— Извините. А кто вы?

Я стою, он сидит. Он протягивает руку для рукопожатия, но не встает. Он ведь должен встать, да? Так всегда делается при знакомстве, правда? Полагается встать и посмотреть человеку в глаза.

— Я Люк, — отвечает он, — новый Джекиру.

— Новый Джек кто? — переспрашиваю я. Адам и Грэхэм смотрят на меня из-за своих компьютеров. Они, по-видимому, озадачены не меньше моего. Я бросаю в их сторону взгляд, который должен означать: «Странный тип, верно, парни?», но не получаю ответа. — Красивый галстук, Грэхэм, — добавляю я, демонстрируя контроль над ситуацией.

— Джекиру, — повторяет Люк. Он также смотрит в сторону Адама и Грэхэма, и его взгляд словно говорит «Странный тип, верно, парни?». — Извини, приятель, последние полгода я провел в Австралии. Это австралийское слово. Так называют новичка, который только-только начал учиться там, в буше. Вроде как что-то среднее между Джеком и словом «кенгуру».

— Понятно, — говорю я, хотя на самом деле ничего не понимаю. Наверное, все это он выдумал. Очевидно, Грэхэму и Адаму тоже ничего не понятно, судя по тому, как они смотрят на нас. Я заговорщически улыбаюсь им — надеюсь, довольно убедительно.

— Новый агент по продаже рекламы, — продолжает Люк, глядя на Грэхэма и Адама. — Мы говорили по телефону. Я новенький. А вы и есть Учитель?

— Верно. Да. Конечно. Добро пожаловать. Я вижу, вы уже нашли свое рабочее место. Хорошее начало. Сейчас я выпью чашку чая, и мы пойдем к Джеффу…

— Вообще-то я уже у него был, — перебивает Люк. — Он попросил, чтобы меня отвели в отдел кадров. Для присяги, что ли?

И опять этот насмешливый взгляд. Новичок словно ждет, что я с радостью прокомментирую, какое на самом деле дерьмо наш отдел кадров. Я всем видом показываю ему, что мы относимся к подбору персонала очень серьезно, и отдел кадров ни в коем случае не должен служить мишенью для насмешек. Даже на этом этапе видно, что отношение Люка к работе оставляет желать лучшего.

— Хорошо. Да. Ладно, я попью чай после того, как отведу вас в отдел кадров.

— Отлично, — отвечает Люк, в его голосе еще слышна насмешка. — Да, кстати, приятель, — добавляет он, указывая па свой нос, — ты в курсе, что порезался во время бритья?

Именно Люк виноват в том, что в этот день я допускаю самую большую оплошность. Даже в ретроспективе она кажется страшнее, чем забывчивость при бритье.

Если бы он выглядел слегка застенчивым и растерянным, как Адам, или вел себя профессионально и деловито, как Грэхэм, то не выбил бы меня из колеи. С самой первой секунды я понял, что он не годится для моей команды. Например, у него серьга в ухе; обязательно надо будет сделать замечание по этому поводу. Затем, когда я уже собирался отвести парня в отдел кадров, у него зазвенел мобильник, и мне пришлось сказать, что у нас, в журнале «Дерзость», отключают мобильные телефоны, таково правило, а для звонков есть прекрасные городские линии. На это Люк ответил, что видел, как работники другого журнала пользуются своими сотовыми. Я возразил, что другой журнал — это другой журнал, а у нас не принято пользоваться мобильниками, ясно? Рэдли сказал, что ясно, но спросил, можно ли ему какое-то время пользоваться своим, только пока он не даст номер рабочего телефона всем, кому нужно. У него какие-то проблемы с задолженностью по квартплате за старую квартиру, и ему нужно постоянно быть на связи. Я неохотно согласился и, для того, чтобы последнее слово осталось за мной, шутливо поздравил Рэдли с умением вести переговоры: «Мы еще сделаем из тебя настоящего продавца».

А он ответил: «Здорово», все с той же изрядной долей насмешки, а потом нахально осведомился, принимал ли я вчера на грудь.

Я парировал: «Мы в журнале „Дерзость“ вкалываем на совесть и отдыхаем тоже на всю катушку». В этот миг оставшихся человечков из отдела управления стыдом отправили в газовую камеру, а их семьи погибли под пытками.

Все это в какой-то мере объясняет или хотя бы немного оправдывает мое поведение, когда я, примерно через полчаса, наконец иду за чаем, который, как я себя убеждаю, поможет мне успокоиться. На кухне отвратительнейший беспорядок — чайные пакетики брошены в раковину, повсюду грязные ложки, а немытые чашки от хлопьев громоздятся одна на другой. Я раздраженно направляюсь к своему столу и пишу следующее:

БРОСАЙТЕ ГРЕБАНЫЕ ЧАЙНЫЕ ПАКЕТИКИ В МУСОРНОЕ ВЕДРО!

И вешаю листок над раковиной, чтобы все увидели. Мое авторство не вызывает сомнения, потому что чуть позже Джефф Кларк вызывает меня в свой чертов кабинет и непререкаемым тоном требует, чтобы я немедленно снял объявление и перестал беспокоиться по поводу состояния кухни, а обратил внимание на более существенные вещи, например, на рост продаж. Он осведомляется, почему фирма «Л’Ореаль» отозвала свою рекламу, а потом спрашивает, что я думаю о Люке Рэдли. Джеффу кажется, что он весьма перспективный.

Ненавижу Люка Рэдли.

Я возвращаюсь к себе. Адам и Грэхэм смеются над какой-то его шуткой.

— Полностью тебя поддерживаю, приятель, — обращается Люк ко мне. — Когда я пришел, сразу же в глаза бросилось, что кухня в жутком состоянии…

Я сажусь и чувствую, как дрожат руки. Бросаю взгляд на часы, мечтая только о том, чтобы поскорей наступил обеденный перерыв.

Надо прочитать в пабе еще один доклад о продажах.

Это ведь вы были тогда в лифте, да?

Может, и я.

Точно вы. Я помню. А вы нет?

Простите, Крис, но именно тот случай не помню.

Вы даже не помните мой особый пахучий презент?

Увы.

Полагаю, теперь вы меня запомните.

Конечно.

Это цитата из фильма «Красота по-американски». Место, где жена главного героя подъезжает с любовником к закусочной, обслуживающей автомобилистов.

Смешно…

Что смешно?

Этот эпизод в фильме смешной.

Понятно.