А вот еще один совет для любителей поддать: из всех известных мне алкогольных напитков только после водки от человека не несет спиртным. Вы знали об этом? Нет, не знала.

Да, именно так. Мне приходит это в голову, пока я стою перед открытым кухонным шкафчиком и рассматриваю подарочную упаковку с маленькими бутылочками водки «Абсолют». Пять шкаликов водки с разными вкусами — обычным, лимонным, мандариновым, перцовым и черносмородиновым — изысканно упакованы в коробку из прозрачного пластика. Не помню, откуда они взялись, может, рождественский подарок, а может, я их выиграл в лотерею, которую проводили на работе. Мне также невдомек, сколько времени они там стоят; по-видимому, уже давно, они почти незаметны среди остального содержимого верхней полки, куда мы обычно кладем то, чем редко пользуемся. Там еще лежат маленькие стеклянные десертные креманки, пакетик шпажек для коктейлей, завернутые в целлофан картонные стаканчики и несколько пластмассовых контейнеров для пищевых продуктов, которые нам дала мать Сэм, мы ими не пользуемся, взяли только из вежливости.

Крохотные бутылочки с водкой, наверное, еще долго прятались бы от людских глаз, если бы мне срочно не понадобился «Алка-зельцер».

Когда я проснулся на диване, то одновременно осознал три вещи: во-первых, я опять спал в одежде, уже который раз; во-вторых, без медикаментозного вмешательства мне не обойтись; и, в-третьих, на тыльной стороне ладони у меня два глубоких пореза. Последствие пьянства. Непонятно, откуда они взялись.

Какое-то время я сидел на диване и ждал, когда ко мне вернется память. Во что бы я ни вляпался по пьяни, нужно это вспомнить. Но все усилия оказались напрасны, на ум не пришло ничего, чем можно было бы объяснить появление ран, — и в конечном итоге я сполз с дивана, стянул брюки и рубашку и потащился на поиски средства, способного вернуть меня в нормальное человеческое состояние.

Попытки найти «Алка-зельцер» не увенчались успехом. Зато передо мной пять маленьких бутылочек водки, они словно подмигивают, и я знаю, что (а) всего одна могла бы вернуть меня к жизни, (б) если я ее выпью, то от меня не будет разить спиртным.

Я когда-то читал интервью наркомана, сидевшего на героине, который описывал все муки ломки. Ломка, сказал он, похожа на самый страшный грипп, который только можно себе представить, на что репортер ответил: «Допустим, но ведь наверняка неделя с гриппом не слишком большая цена за то, чтобы избавиться от привычки, которая тебя губит». Наркоман согласился, однако потом добавил: «Представьте, что у вас тяжелейший грипп, желудочная разновидность. И представьте, что можно принять лишь одну таблетку и избавиться от всех мучительных симптомов за несколько секунд. Разве вы откажетесь от лекарства?»

Я вспоминаю его, когда стою перед кухонным шкафчиком.

Если говорить о выпивке, то осушить с утра бутылку водки означает переход совсем в другую категорию. А еще мне известно, что если я выпью эту водку, то не избавлюсь от похмелья навсегда, а просто оттяну время его появления. И все же водка поможет моим глазам открыться, ядовитый туман в мозгу рассеется, головная боль пройдет, и я из полутрупа превращусь в человека, способного пойти на работу и готового достойно встретить все невзгоды дня.

Так что я хватаю коробку, открываю ее, мои пальцы скользят по бутылочкам, и наконец я наугад беру одну из них. Специально не задумываюсь над тем, какую лучше выбрать. Мне попадается смородиновая, и я опрокидываю водку одним махом. Она приятная на вкус, напоминает витаминизированный напиток из черной смородины. И, конечно, пить «Абсолют» очень стильно. К тому же водка дорогая, вряд ли ее будет лакать какой-нибудь алкаш.

Мы с наркоманом правы. Почти сразу же чувствую себя лучше.

Принимаю ванну, бреюсь, используя вместо зеркала диск Мэрайи Кэри, только в этот раз я предельно внимателен и брею все лицо. А когда заканчиваю, еще раз смотрю на себя в зеркало в спальне, чтобы убедиться, что все в порядке.

Затем исследую содержимое копилки в виде головы Дарта Вейдера, предварительно высыпав всю мелочь на ковер. В основном там совсем мелкие монетки, но мне удается набрать достаточное количество двадцати- и десятипенсовиков, чтобы купить в магазине восстанавливающее без особых хлопот.

Пока я занимаюсь всем этим, половина меня думает, что фокус с водкой был неплох, а другая смотрит на происходящее с укоризной. Я жду, пока укоряющая половина отвернется, и запихиваю оставшиеся бутылочки в карман пиджака, чтобы взять на работу.

Когда я приближаюсь к магазинчику, то вижу, что там кипит бурная деятельность. Я подхожу еще ближе и замечаю припаркованный фургон, на котором написано: «Компания „Хэкни“. Стекло для окон и витрин 24 часа в сутки, вызов — бесплатно». Рабочие копошатся у одного из окон. С витрины убрали выставленные фрукты, и двое людей в перчатках вытаскивают из рамы куски разбитого стекла. Еще больше осколков валяется на тротуаре, и кто-то из продавцов магазина собирает их веником, жестами показывая прохожим, чтобы те обходили это место.

Мне приходит в голову, что логотип «Компания „Хэкни“. Мы любим звон разбитого стекла» смотрелся бы лучше. Хотя нет — очевиден намек на то, что они радуются неприятностям своих клиентов.

А как насчет логотипа «Компания „Хэкни“ — стеклянные мечты»? Или «Стеклянный перезвон»? А может, «За стеклом»?

Развлекаюсь придумыванием рекламных лозунгов со словом «стекло» до тех пор, пока не вхожу в магазин, где персонал, несмотря на некоторые неудобства, мужественно продолжает работать. Там я выбираю бутылку витаминизированного фруктового напитка и «фанту».

Когда я подхожу к кассе, чтобы оплатить покупку, мне хочется спросить, что произошло с окном, но вчера вечером я дал себе слово, что после эпизода с тремя пенсами навсегда прекращу попытки завязать дружеские отношения с работниками этой лавчонки. К тому же кассирша берет у меня деньги и одновременно что-то кричит через разбитое окно человеку, который подметает осколки, так что минуту нельзя назвать подходящей. Выхожу из магазина, как и прежде, в полном неведении и продолжаю весело придумывать логотипы для компании «Хэкни», все еще испытывая благотворное влияние водки.

На улице выпиваю витаминизированный напиток, рыгаю, издавая смешанный запах алкоголя, чесночных капсул и полезного фруктового питья, бросаю пустую тару в урну и приступаю к «фанте». Я делаю всего два больших глотка перед тем, как — вначале убедившись, что на меня никто не смотрит) вылить в нее две бутылочки водки, затем взбалтываю получившийся коктейль и отпиваю в третий раз. Напиток явно горчит. Не знаю, какую водку я в него добавил, но, похоже, перцовую.

Закручиваю крышечку бутылки и иду к метро с «фантой» в руке: бизнесмен, которому по дороге на работу захотелось пить.

Все это происходит до того, как события вчерашней ночи внезапно и совсем не радостно всплывают в памяти.

На самом деле вряд ли это полноценное воспоминание, скорее нечто, похожее на сумму слагаемых, которая появляется в моем разбуженном алкоголем мозге. Мистер Уотс с его лекцией и отчетливое ощущение несправедливости, плюс два пореза на руке, добавляем разбитое окно магазина… Итого?

Неожиданно мне уже не так хорошо, и приходится сделать очередной глоток «фанты». Рука дрожит так, что я с трудом удерживаю бутылку у рта.

В поезде я ненароком обнаруживаю у себя в кармане эластичную ленту. Скатываю ее в рулон, словно маленький пожарный шланг, сжимаю изо всех сил, а потом отпускаю и чувствую, как рулончик медленно разворачивается. Едва он снова становится обычной лентой, я проделываю все еще раз.

Говорят, что у комиков случаются вспышки неуверенности в себе и депрессии, потому что они не знают, где прячется источник их таланта. Юмористы открывают рот и шутят, не имея ни малейшего понятия, как и почему. Их гложет неуверенность в том, сохранится ли этот невидимый источник вдохновения. Откуда берутся остроты? Когда они закончатся?

Ловлю себя на похожей мысли. Откуда все берется? Вот только юмористы боятся, что источник смешных выходок оскудеет, я же опасаюсь, что он забьет фонтаном.

— Крис, по-моему, вам необходимо несколько дней отдохнуть, — произносит Джефф Кларк.

Моя первая мысль — вот дерьмо, попался. Совсем как в школе, когда сидишь и вырезаешь свое имя на парте, вдруг голос учителя умолкает, и ты думаешь: «Черт, попался». Поднимаешь голову и видишь, что преподаватель вообще-то и не смотрит в твою сторону, а уткнулся в учебник.

Итак, моя первая мысль: Джефф каким-то образом догадался, что я пьян. Точнее, не совсем пьян — по моим меркам, — но и не вполне трезв.

Если он догадался, то снимаю перед ним шляпу. Мне удалось войти так, будто я совершенно трезв, разве что чуть споткнулся. Правда, я сделал вид, что к моему ботинку прилипла соринка, и я хочу ее снять. Так что мысль о том, что Джефф обо всем догадался, кажется несколько неожиданной. Тем более сейчас всего без четверти десять утра, никому и в голову не придет, что я успел набраться. А любое странное поведение можно списать на плохой сон ночью или на то, что поездка в метро была чересчур утомительной.

Я запнулся, когда шел через самый опасный участок пути — т лифта к своему столу, — предельно сосредоточенно, изо всех сил стараясь идти прямо.

Когда я добрался до места, парни подняли глаза, затем снова опустили, притворяясь, что поглощены работой, ведь появился начальник. Затем я обратил внимание, что Люк Рэдли без галстука, и решил не ждать, а высказать ему все сразу:

— Эй, австралиец! Что это ты… где твой галстук?

Нагло ухмыляясь, он ответил, что не надел галстук потому, что не знал об этом правиле.

— Мы все носим галстуки, — отчеканил я.

На это Люк заметил, что в других редакциях галстуков не носят.

— Мне плевать, что делают в других редакциях. Здесь, в журнале «Дерзость», мы обязаны носить галстук. А вдруг тебе придется… вдруг тебе нужно будет встретиться с клиентом?

Тут Рэдли, усмехаясь еще самодовольнее, парировал, что на сегодня у него не запланированы встречи с клиентами, а ели бы он собирался с кем-то встретиться, то непременно повязал бы галстук.

— Послушай, мне безразлично, что ты там делал в своем долбаном… Мельбурне, — произнес я, желая стереть с его лица самодовольную ухмылку, сделать его серьезнее. — Просто надевай чертов галстук, понятно? Таковы правила.

Он, продолжая нагло щериться, спросил, почему же тогда я сам без галстука.

Я схватился рукой за горло, только чтобы убедиться, что Рэдли прав. Но тут же вспомнил, что запихнул галстук в карман костюма, чтобы нацепить в метро. Словно фокусник, я вытащил его из кармана и со словами «У меня-то он есть, так что, будь добр, завтра обязательно приходи в галстуке» демонстративно повязал. Все же после нашей стычки у меня осталось чувство поражения.

Через некоторое время позвонил Джефф и попросил зайти к нему в кабинет, где я сейчас и сижу, думая о том, что у шефа так жарко, а ему хоть бы хны.

С трудом превозмогаю ощущение того, что меня застукали, хотя, судя по речи Джеффа, ему невдомек, что я поддатый. Шеф просто считает, что мне необходим небольшой отпуск.

— Вам, наверное, требуется чуть больше времени, чтобы прийти в себя после смерти отца, — говорит он. — Нельзя, чтобы это как-то отразилось на работе. Недели будет достаточно, да? Просто… э-э… отдохните немного, соберитесь и возвращайтесь, когда почувствуете себя лучше.

Похоже, неплохая идея, думаю я, очень мило с его стороны, особенно если учитывать то, что он не знает об уходе Сэм. Я уже представляю себе, как за эти несколько дней приду в норму, возможно, урежу количество спиртного, приведу в порядок квартиру. Хорошо бы еще написать благодарственные письма всем, кто присутствовал на похоронах. Напишу письмо и родителям Сэм; они расскажут ей, и она решит, что я наконец взялся за ум. Я смогу сделать первый шаг к тому, чтобы ее вернуть, как бы это ни было тяжело. Она вернется, и все снова будет хорошо. Я еще не потерял работу. У меня еще есть жена.

— Ну так что, Крис? Что скажете? — спрашивает Джефф после долгого молчания.

— Да. Я думаю, да. Возможно, вы правы. Наверное, мне действительно нужно чуть больше времени, чтобы прийти в себя. Я сейчас проинструктирую персонал, и, может, немного позже мы с вами встретимся и поговорим — ну, знаете, — о том, как обстоят дела.

— Не надо, — возражает Джефф, — чем быстрее, тем лучше. Хорошо? Отправляйтесь-ка сразу домой. Пока вас не будет, Грэхэм за всем проследит…

(Да неужели?)

— …и новенький, Люк, кажется, неплохо справляется…

(Хм, да неужто?)

— …так что, я думаю, все в порядке. Увидимся, когда будете готовы вернуться.

«Что же ты, придурок, не позвонил и не сказал все по телефону, чтобы я не тащился на работу только для того, чтобы меня здесь развернули и отправили домой», — вот что нужно было бы ответить. Но я настолько увлечен мыслью о предстоящем отпуске, что только повторяю: «Отлично, отлично», встаю и слегка теряю равновесие. Чтобы не упасть, хватаюсь за спинку кресла, а оно поворачивается прежде, чем мне удается выпрямиться.

Я чуть было не растянулся на полу прямо перед шефом. Когда я бросаю на него взгляд, чтобы извиниться за свою неуклюжесть фразой: «Понедельник, день тяжелый…», Джефф не замечает. Он уже уткнулся в какой-то документ на столе, и я, мысленно возблагодарив Бога, выхожу из кабинета. Грэхэм заканчивает разговор с Люком словами:

— В общем, если вы закончите это к концу дня, будет замечательно.

Он смотрит на меня, потом снова опускает взгляд.

— Ну что ж, — говорю я, — мне придется отлучиться на несколько дней, так что справляйтесь самостоятельно.

Отлично. «Мне придется отлучиться на несколько дней» звучит так, словно меня отправляют в командировку, словно Джефф специально вызвал меня в кабинет, чтобы дать важное задание, которое нельзя обсуждать с подчиненными.

Они все заняты работой и не отвечают. Я осматриваюсь и вижу, что другие сотрудники с неприкрытым интересом уставились на нас.

— Ребята? — спрашиваю я. — Грэхэм? Справитесь сами?

— Думаю, да, спасибо, Крис, — отвечает Грэхэм, глядя мне прямо в глаза. — Полагаю, что у меня все схвачено.

Люк Рэдли тоже поворачивается ко мне, насмешливо улыбаясь.

— Надеюсь, мы справимся без вас, босс, — говорит он. Я едва сдерживаюсь, чтобы не поднять «дипломат» и не

врезать наглецу как следует. Если бы я попал металлическим корпусом по голове, то наверняка раскроил бы ему череп.

Собираю вещи и ухожу, направляюсь к лифту и прочь из офиса. Конечно, в ту минуту мне невдомек, что я вижу своих коллег в последний раз.

* * *

По пути к метро забегаю в винный магазин «Оддбинс», чтобы купить набор маленьких бутылочек водки взамен взятых из кухни. Когда вернется Сэм, шкалики должны стоять на месте. Не хочу, чтобы жена подумала, будто я их выпил.

В магазине «Абсолюта» нет, нет вообще никаких подарочных наборов. Покупаю маленькие бутылочки всякой другой водки и рассовываю их по карманам пальто. Может, Сэм и не заметит подмены.

Платформа станции «Финзбери-Парк» почти пуста, поэтому я сажусь на скамейку и, так как вокруг никого нет, выпиваю один из шкаликов. «Фанта» давно закончилась, мне становится все хуже, так что водка меня взбодрит, и я смогу добраться до дома, немного отдохнуть и с новыми силами взяться за дело.

Беда в том, что действие водки оказывается прямо противоположным, и когда я на миг смыкаю глаза, просто чтобы дать им передышку, то не могу разлепить веки, во всяком случае — какое-то время.

Наконец я просыпаюсь и вижу, что надо мной стоит одна из служащих лондонской подземки. На ней ярко-оранжевый жилет, в одной руке — пакет с мусором, в другой — металлический совок.

— Эй, — женщина обращается ко мне, по-видимому, уже во второй или третий раз. — Здесь нельзя спать!

— Гр-рх, — выдавливаю я, горло у меня пересохло. Тянусь за своим «дипломатом»: усталый бизнесмен, задремавший на платформе, наверное, всю ночь трудился над презентацией. Ну, вы знаете этих типов из средств массовой информации: работают, не щадя себя.

Вот только «дипломат» исчез.

— Гр-рх, — повторяю я.

Уборщица — вполне вероятно, что ее должность носит громкое название, что-нибудь вроде «руководитель команды оперативных сотрудников по сбору мусора» — отступает на шаг и смотрит на меня с опаской.

— Мой «дипломат», — с трудом выговариваю я, — вы его не видели? Он пропал.

— Не видела я никаких «дипломатов», — отвечает она со скучающим выражением лица, таким обычным для работников сферы обслуживания. — Я не стою на одном месте.

— Я хотел бы заявить о пропаже «дипломата», — произношу я с внезапной властностью пьяного человека.

— Кабинет начальника станции наверху, — сообщает женщина. — Хотя ваш кейс вряд ли найдут.

— Здесь установлены видеокамеры. — Я жестом указываю на конец платформы.

Уборщица презрительно фыркает:

— Не работают, — и с этими словами удаляется.

В «дипломате» не так уж много вещей, об утрате которых стоит горевать. Честно говоря, там вообще ничего нет. Дело в принципе. Какой-то мерзавец смылся с моим «дипломатом». Какой-то мудак. Гребаный трусливый ворюга.

Когда-нибудь, думаю я, польет дождь и смоет с улиц всю эту мразь.

Если уж говорить о мрази, догадайтесь, кого я встречаю по дороге домой, когда наконец мне удается сдержать всепоглощающий гнев, затащить себя в поезд и проехать одну остановку до Мэнор-Хаус, даже не задремав? Когда я уже направляюсь к своей квартире?

Того самого огрызка, юнца, который высморкался мне на плечо в ночь, когда от меня ушла Сэм. Сейчас это точно он. Никакого зрительного обмана, никакой игры воображения. На самом деле он.

Собственно говоря, мы не сталкиваемся лицом клипу, и я не спешу выяснить с ним отношения. Я обнаруживаю мерзавца в его собственном доме, на противоположной стороне дороги, когда прохожу вдоль ряда магазинов. Его хибара — среди трех домов, которые находятся уже за пределами района. По крайней мере один из них заколочен наглухо и огорожен проржавевшими железными листами с неровной надписью «Не входить!». Ублюдок живет в самом последнем, который, возможно, служит обиталищем бездомных, поселившихся там незаконно. Клочок асфальта перед домом завален мусором — матрасы, унитаз, старая кухонная мебель. Подонок сейчас в комнате, по-видимому, гостиной; у него нет ни штор, ни жалюзи, в общем, ничего такого, что вешают на окна нормальные приличные люди.

Кружу возле магазинов, у входа в винную лавку, и вижу, как он пересекает комнату, спустя секунду выскальзывает из передней двери, захлопнув ее за собой, и озирается, на лице написано: «Я замышляю что-то дурное». Затем мерзавец идет к станции метро, шагает той самой развинченной, уверенной походкой, словно сорвался с привязи и теперь хочет напугать весь мир.

Если не считать чувства омерзения, которое охватывает меня при одном только виде ублюдка, самым поразительным впечатлением можно считать звук, донесшийся до меня, когда дверь закрылась. Вспоминается мое тихое и спокойное детство на Гроуби-роуд в Лестере. Вспоминается ключ на веревочке; вытаскиваешь его из почтового ящика и отпираешь дверь.

Есть вроде такая угроза у профсоюзов: «Мы знаем, где вы живете». Ну, пусть не угроза, а просто констатация факта. Все равно. Я теперь знаю, где живет Огрызок. И, что еще лучше, знаю, как попасть в его логово.

Прежде чем отправиться домой, я выливаю в глотку еще один шкалик водки. Раз уж я все равно рядом с винным магазином, имеет смысл зайти. Хорошая новость: у них продается водка «Абсолют»…