Вы, конечно, и раньше встречали знаменитостей.

Да, много раз.

Тогда вы знаете, какое влияние они оказывают на все вокруг. Как Феликс, который появляется в телецентре. Такое впечатление, что жизнь в зале на миг остановилась, а затем начала двигаться в другом направлении, когда певец вышел из лифта. За ним следом торопливо рысили девушка с блокнотом и элегантно одетый мужчина.

Все немедленно оставили свои занятия (даже те, кто в этот миг ничего не делал) и уставились на него. Не слишком высокого роста, он все равно приковывал к себе внимание. Когда он вошел, секретарши выпрямились и стали прихорашиваться; мужчина, сидящий рядом со мной на стуле, перестал говорить по мобильному телефону, а затем что-то возбужденно зашептал в трубку. Курьер восторженно замер, глядя на то, как Феликс наслаждается благоговейным трепетом окружающих. Даже здесь, в телекомпании, где наверняка побывало немало знаменитостей, появление Феликса восприняли как нечто особенное, почти божественное.

На певце была такая же одежда, как у меня раньше, до тех пор, пока я в ярости не скинул шмотки, принадлежащие «Счастливому понедельнику», на пол гримерной. Только на нем вещи сидели как влитые, словно их сшили специально для него (вероятно, так оно и было), словно были созданы для того, чтобы облегать его загорелое поджарое тело. Я, как ни старался, не мог себе представить, что его брюки пузырятся так же, как мои примерно час назад.

Тоже самое с прическами, на первый взгляд, одинаковыми — господи, всего лишь какой-то «ежик»! — но все же совершенно разными. Моя — обычная короткая стрижка, не более того; его прическа — воплощение стиля. Не просто стиля, а присущего ему стиля, продолжение его индивидуальности, его уверенности в себе, которую он прямо-таки излучает, когда быстрым шагом идет по залу.

Вдруг Феликс останавливается, увидев, что я сижу в большом кресле и жду машину, которая никак не приедет. И направляется ко мне.

— Смотрите, это я! — говорит он, подходя ко мне. Девушка с блокнотом и мужчина в костюме поворачиваются и следуют за ним.

Феликс останавливается напротив меня.

— О-о, это… это… это зеркало? — спрашивает он и делает вид, будто хочет поправить волосы — превосходные, тщательно подстриженные волосы, — ни на миг не отрывая от меня взгляда, смотрит на меня, словно на свое отражение в зеркале.

Я не знаю, что сказать или что делать: с одной стороны, я — объект шутки, над которой весело смеются его свита и все остальные, с другой — я стал в некотором роде избранным, единственным человеком в приемной, привлекшим его внимание.

Наконец Картер оставляет свою прическу в покое, улыбается-той самой обворожительной, обезоруживающей, потрясающей улыбкой — и протягивает мне руку.

— Привет, дружище. Ты — это я? Или я — это ты?

Все в нем удивительно, даже обычное приветствие, кажется, затягивает в его особый мир. Мир Феликса.

— Я — это я, — выдавливаю я. Хихиканье девушки с блокнотом и секретарш заглушает мои слова.

— А я тогда кто? — Он продолжает улыбаться и протягивать руку, которую я наконец запоздало беру. Все же до меня доходит, куда он клонит.

— Ты — Крис, — отвечаю я, на этот раз — увереннее. — Крис Сьюэлл.

— Значит, я — Крис? Твой двойник, Феликс?

— Именно так, Крис. Приятно познакомиться.

— Мне тоже, Феликс.

Наверное, мне надо встать, ноя не могу. Мы смотрим друг на друга. Я теперь улыбаюсь, а он ухмыляется, словно ничего веселее с ним не происходило. Вот оно, присущее звездам качество — способность дать тебе почувствовать, что ты в самом сердце их мира. Я тоже покупаюсь на обаяние звезды. Со всеми потрохами.

Затем появляется Хьюи и от души хлопает Феликса по спине. Тот слегка кривится — никто, кроме меня, не замечает его гримасы, и нас на миг объединяет общая тайна, — и оборачивается.

— Ну ты и скотина! — громыхает телеведущий. Но даже ему, круглощекому кронпринцу телекомпании «Боттом дроуэр», не удается переключить внимание на себя. Зал принадлежит Феликсу, а Хьюи, безраздельно царившему раньше, уготована роль придворного. Я завороженно слежу за разворачивающимся действом.

— Еще раз отколешь такой номер, и клянусь… — Хьюи шутливо ударяет кулаком воздух.

Феликс не ведется на это, а продолжает улыбаться, глядя на безуспешные попытки ведущего сровнять счет. Тут Хьюи впервые замечает меня и меняет тактику.

— И вообще ты должен перед ним извиниться! — обращается он к Феликсу, слегка ошеломленному этим заявлением.

Певец сначала смотрит на меня, потом — на Хьюи.

— Правда, Феликс? — спрашивает он.

— Не знаю, Крис, Может быть…

— Конечно, черт побери! — орет Хьюи, по-видимому, не замечая странного обмена именами между Феликсом и мной. — Благодаря тебе этот малыш не получил свои пять минут славы.

Малыш. Малыш по сравнению с тобой, жирный козел. Свои пять минут славы… Смотрю на Хьюи с нескрываемым презрением.

Однако грубая попытка ведущего создать тесный круг знаменитостей, недоступный для простых смертных, проваливается. Феликс глядит вниз на меня и улыбается, будто приглашая разделить его презрительное отношение к Хыои.

— Господи, неужели?

В его голосе столько тепла, что я чувствую, как мое отвращение к телеведущему постепенно исчезает, чувство разочарования тоже, смытые волной обаяния Феликса.

— Если так, то извини. Меня, бывает, заносит. Забываюсь, понимаешь?

— Ну а я о чем! — встревает Хьюи, но Феликс не обращает на него внимания, и тогда исключенный из нашей беседы ведущий еще раз хлопает Картера по плечу и заявляет: — Отлично, ты обо всем позаботишься, приятель. А я пойду в зеленую комнату. Дела…

Он удаляется, унося с собой крошечную частицу внимания Феликса, как кусок именинного пирога.

Мы смотрим, как Хьюи уходит прочь. Позади нас девушка с блокнотом и мужчина в костюме нетерпеливо переминаются с ноги на ногу.

— Он прав? — спрашивает Феликс. — Из-за того, что я — мудак, сорвалось твое появление в программе, да?

— А что ты сделал? — Я изо всех сил стараюсь подобрать нужный ответ, чтобы не разрушить чары.

— Да так, просто дурака валял. Я вечно дурака валяю. Ты сюда издалека приехал?

— Из северного Лондона. Жду, когда меня отвезут домой, только вот машины все нет и нет.

— Тогда порядок. Подброшу тебя до дома, и будем считать, что мы квиты. Хорошо, Фрэнк? — Он обращается к мужчине в костюме. — Ничего, если мы подвезем Феликса?

Они обмениваются взглядами. Фрэнк слегка приподнимает бровь, смотрит вдаль мимо меня и Феликса, затем снова на нас, словно говоря: «Не положено».

— Он хороший парень! — восклицает Феликс. — Правда! Послушай, Фрэнк, если тебе от этого будет лучше, представь, что мы его взяли в качестве приманки, которую можно использовать, если на нас нападут баскские сепаратисты.

Певец окидывает меня заговорщическим взглядом.

— Фрэнк мой водитель и телохранитель. Не обращай на него внимания. Здоровенный, но в плохой форме. Где ты служил, Фрэнк, в парашютно-десантных войсках или в специальном военно-воздушном полку?

— В королевской морской пехоте, Феликс.

— В королевской, да? Тогда ты наверняка разбираешься в хороших манерах. Мы проявим вежливость, если подвезем этого парня.

— Нас не учили хорошим манерам.

Феликс вновь обращается ко мне:

— Фрэнк злится, потому что ему надо домой, а мы его задерживаем. Он уезжает в отпуск и хочет побыть с миссис Фрэнк, так ведь?

— Немного отдохнуть не мешало бы…

— Тогда идем. Ребекка, — певец поворачивается к девушке с блокнотом, — с вами приятно иметь дело.

Она неуверенно смеется и пожимает протянутую ей руку. Картер стремительно шагает к выходу — настоящий вихрь в человеческом облике.

— Мы уходим. Дамы и господа, Феликс Картер покинул здание. Ну, скорее!

Тут я ловлю себя на том, что уже присоединился к Фрэнку и спешу за певцом, наслаждаясь восхищенными взглядами, которые провожают нас до самого выхода.

— Понимаешь, Феликс, — говорит Фрэнк настойчиво, направляясь к машине, которая припаркована у самых дверей, — нужно, чтобы я выходил первым. Таким образом, если на улице будет ждать псих с ножом для резки хлеба, он встретится со мной, а не с тобой. Тебя уже преследует один ненормальный, не забыл?

— Болтай-болтай, — смеется Феликс.

— Да? Посмотрим, что ты запоешь, когда кто-нибудь отпилит тебе руку, чтобы прислать ее как доказательство того, что тебя похитили.

— Лишь бы не ту руку, которой я дрочу.

— Ты? Дрочишь? Никому не скажу.

— Отлично. Держи язык за зубами, и они останутся целы.

— Ха-ха-ха.

У меня кружится голова. Став свидетелем будоражащей пикировки, я неожиданно попал в чарующий мир натренированных армией водителей и их самоуверенных хозяев-звезд. Даже вне сцены Феликс остается шоуменом и искрит энергией. Не знаю, вызвано ли это моим присутствием, да мне все равно. Просто радуюсь возможности дышать с ним одним воздухом, упиваться ощущением его мира… Мне нравится этот мир, нравится больше, чем я могу выразить словами. Здесь я чувствую себя не то чтобы его частью, скорее просто под защитой. Словно меня ничто больше не сможет ранить. Я чувствую… так я себя чувствую, когда выпью, только это ощущение лучше, чище.

Когда я сажусь в машину, Фрэнк окидывает меня взглядом. Хорошо, что я не взял с собой револьвер, он бы его заметил. Дверь захлопывается, и я вновь будто оказываюсь в другом мире: машина Феликса — «мерседес» — еще роскошнее, чем «лексус», в котором меня привезли. С системой климат контроля и звукоизоляцией, которая гасит все внешние шумы. В чреве этой машины даже голоса звучат иначе. По крайней мере их голоса. Лично я, обомлев от восторга, не проронил ни слова с той минуты, как мы покинули телецентр.

— Хорошо, а теперь куда? — осведомляется Фрэнк, глядя на меня в зеркало заднего вида.

— Вначале завезите меня, — отвечает Феликс.

— Феликс… — начинает Фрэнк.

— Фрэнк, скажи, где ты живешь?

— В Мазвелл-Хилл, на севере.

— Верно. А я живу в Кенсингтоне. А наш приятель живет в северном Лондоне… где именно?

— Сток-Ньюингтон.

Первая произнесенная мной фраза.

— Тебе не кажется, что разумнее вначале отвезти меня, затем — Феликса, а потом отправиться домой, к миссис Фрэнк, и начать паковать вещи для Майорки?

— Менорки. Не нравится мне все это. — Затем он обращается ко мне: — Без обиды, ладно?

Я пожимаю плечами.

— Конечно.

Интересно, на что я должен обижаться?

— Послушай… — Феликс подается вперед. Я кладу руку на сиденье между нами, затем убираю и засовываю ее в карман. — Давай-ка по-другому. Я твой хозяин и не желаю тащиться через весь город в северный Лондон и обратно. — Затем он обращается ко мне: — Без обиды, ладно?

— Ладно.

— Тебе понятно?

Фрэнк заводит мотор.

— Как скажешь, босс.

Мы отъезжаем от здания телекомпании и направляемся к дому Феликса.

Феликс облегченно откидывается на кожаную спинку сиденья, затем, повернувшись ко мне, спрашивает:

— Пива хочешь?

Мое сердце подпрыгивает.

— Да, конечно.

Рассмеявшись, он в шутку тычет кулаком в мое плечо.

— Не, приятель, я шучу. Разве ты не слышал? Я сейчас в завязке. Крис очень плохой мальчик. Мы с выпивкой как Ричард Бартон с Элизабет Тейлор — вечно ссоримся, потом миримся и опять ссоримся. Любим друг друга и губим друг друга. Черт, ты не журналист?

Не знаю, как ему это удается, но каждый раз он попадает в самую точку. Его интервью в журнале, документальный фильм… Он везде выражает мои собственные ощущения, говорит моими словами…

И вдруг я чувствую, что больше всего на свете мне хочется быть рядом с ним. Я знаю, что он в силах вернуть мою жизнь в нормальное русло, оттащить меня от края ямы, которую я сам себе выкопал. Я потрясен четким пониманием ситуации, однако сдерживаюсь, зная, что если начну вываливать свои проблемы, то только напугаю его. Возможно, Фрэнк даже врежет мне за нахальство где-нибудь на обочине дороги. Поэтому я говорю, тщательно взвешивая слова:.

— Со спиртным всегда так. Ты либо пьешь, либо нет. Или ты пытаешься не пить вообще, или стараешься пить меньше. Но оно всегда рядом. Хочешь ты того или не хочешь.

Я доволен своим замечанием, знаю, что он чувствует то же самое. В конце концов, это его собственное выражение из документального фильма, правда, немного перефразированное — я постарался, чтобы оно звучало безлично, не обмолвился, что у меня такие же проблемы. Я только намекнул на них, пусть сам догадается, что сейчас подвозит родственную душу.

— Да, на самом деле мы все словно шлюхи. Все зависит от того, кто твой сутенер. Принесите мне бутылку виски «Джек Дэниелс», и я ваш за десятку. Думаю, что есть кое-что и похуже. Ронан Китинг, например…

Я смеюсь, возможно, чересчур громко, одновременно сознавая, что он уводит разговор в сторону от выпивки. Похоже, наше взаимопонимание тает. Но я не хочу так просто его потерять и потому продолжаю:

— Жаль, что меня не показали сегодня.

— Послушай, извини…

— Да нет, я не это имел в виду. Я надеялся, что меня увидит жена.

— Правда? Она там, в Сток-Ньюингтоне, да?

— Нет, мы сейчас живем отдельно. Я надеялся, что она меня увидит. Я хотел, чтобы она подумала, что я похож на тебя.

— Неужели? — Феликс слегка ерзает на сиденье. Боюсь, что мои слова привели его в замешательство. А время идет, поездка скоро закончится; если я собираюсь завязать с ним дружбу, это нужно делать прямо сейчас.

— Да, я думал… ну… что это поможет ее вернуть.

— А… Послушай, тебе, наверное, повезло… — Феликсу хватает ума сдержаться и не сказать, что такого уродливого ублюдка, как он, еще поискать. — В смысле… Нужно, чтобы она вернулась из-за тебя самого. Ну, не из-за того, что ты на кого-то там похож… Может, твоя идея с телевидением была не слишком удачной.

— Надо придумать что-нибудь другое…

— Жаль, не могу тебе помочь. Знаешь что, очаруй ее своим обаянием. Действует без осечки. — Вдруг он неожиданно наклоняется вперед. — Фрэнк, сделай радио погромче, ладно? Вдруг там передают мою песню.

— Какую песню? — спрашиваю я. Меня мутит, струйка пота стекает из-под мышки к ремню, и следом вот-вот отправится другая.

— Не просто песню, а ту самую песню. Которая попала в хит-парады. «Люблю тебя (в N-ной степени)».

Из приемника льется музыка, что-то незнакомое. Феликс откидывается назад, презрительно фыркнув.

— Никогда не передают того, что хочешь, да? — с трудом выдавливаю я. За какую-то секунду он потерял ко мне всякий интерес. Мне хочется разрыдаться.

— Точно.

— Это очень хорошая песня.

— Спасибо.

— Я на днях купил твой новый альбом.

— Поздравляю, дружище.

— И предыдущий.

— Отлично. Спасибо.

— Мне еще там понравилась песня — «Планета зевак». Классная вещь.

— Да, ничего. Меня эта композиция тоже радует. Она о том, каково жить под неусыпным наблюдением публики.

Феликс смотрит в окно; наверное, ему хочется, чтобы здания проносились мимо чуть быстрее. Он словно куда-то ушел, занял оборонительную позицию. Я думаю о выпивке, ужасно жаль, что он пошутил, когда предложил пива. На верхней губе у меня выступает пот, и я украдкой его смахиваю.

— Я послал жене пленку с записью. Той самой песни — «Люблю тебя (в N-ной степени)».

— Неужели?

— Я подумал, типа, вот хорошая романтическая песня. Вроде как цветы, только более личное.

Наверняка он понимает это лучше других. Моя голова начинает трястись, я пытаюсь дышать ровно.

— Та песня, «Люблю тебя (в N-ной степени)», на самом деле совсем не о любви. Скорее это издевка над так называемыми любовными песнями. Звучит похоже, но если прислушаться…

— Правда?

— Точно. А фразу «Я тебя люблю-у-у» я пою с иронией в голосе. Слова «в N-ной степени» в названии стоят в скобках по той же самой причине. Это очень важно.

— Да?

— Точно. Вот мы и приехали.

Машина свернула на тихую зеленую улочку — «Акациевая», так написано на табличке. Вдоль дороги выстроились сияющие дорогие автомобили, за ними видны нарядные особняки со ступеньками, ведущими к входным дверям. Всего лишь другой конец города, а кажется, что мой квартал и этот район находятся на разных планетах. Где исступленно гудящие малолитражки? Где пары, которые шумно выясняют отношения прямо посреди дороги? Где дети, гоняющие футбольный мяч между машинами?

Мы останавливаемся.

Пытаюсь найти такие слова, которые заставили бы Феликса пригласить меня к себе и дать возможность попасть в его опьяняющий мир. Или хотя бы договориться со мной о следующей встрече — просто так, поболтать. А почему бы и нет? В конце концов, разве я не читал в интервью о том, что у него нет друзей, достойных упоминания? Он мог бы выбрать меня.

Но моему загнанному разуму не удается найти такие слова. И правда, что я могу ему предложить? С чего бы это Феликсу Картеру захотелось со мной подружиться? У меня нет ничего (хотя на самом деле есть), что я мог бы ему дать, да и вообще момент упущен, певец уже распахнул дверцу машины, замок открылся с легким щелканьем дорогого механизма, и вот Феликс стоит на улице, потом наклоняется, чтобы попрощаться:

— Никогда не знаешь, как оно выйдет, приятель. Может, твоя жена и не прислушивалась к словам песни. Так что держись, удачи тебе, Феликс!

— Пока, Крис, — с трудом бормочу в ответ. Я даже рад, что испытание закончилось, пусть и неудачно.

А затем Картер останавливает Фрэнка, который пытается вылезти из «мерседеса».

— Фрэнк, перестань вести себя как моя мамочка, ладно? Просто убедись, что я вошел, и отправляйся домой, ясно? Мне не нужна нянька, черт побери! Мне нужен водитель. Вот и води машину.

С этими словами Феликс идет через дорогу, быстро и уверенно, настоящий король своей улицы. Несколько минут назад казалось, что его энергия растворяется в воздухе, но силы словно вернулись к певцу, когда он вылез из автомобиля и направился к своему дому, ища в кармане ключ от входной двери.

Только он не может его найти, потому что ключ лежит в моем кармане.

Картер хлопает по карманам штанов, но безуспешно. Чуть раньше этот ключ от американского автоматического замка, одиноко висящий на брелке с Бартом Симпсоном, выскользнул из брюк Феликса на сидение, я взял его и спрятал в свой карман. Теперь я сжимаю ключ в кулаке, готовлюсь. Жду, как все обернется. Я его верну, если Феликс начнет утверждать, что он где-то в машине и потребует, чтобы мы его нашли.

— Что случилось? — осведомляется Фрэнк с водительского кресла и хочет выйти, но Картер уже сбежал вниз по ступеням и спешит к машине, притворяясь, что стреляет во Фрэнка из автомата. Воплощенная беззаботность. Отлично.

Стекло переднего окна скользит вниз, Феликс всовывает голову в салон машины, подмигивает мне и говорит:

— Фрэнк, дай мне свой ключ.

— А где твой?

— Понятия не имею. Где-нибудь в доме. И если ты скажешь, что я бы голову потерял, не будь она привинчена, я организую воздушный налет на Менорку. — Он подмигивает мне еще раз. Я улыбаюсь; моя ладонь с ключом от его дома уже вспотела.

Мотор замолкает, Фрэнк какое-то время возится со связкой ключей, затем отцепляет один и протягивает его Феликсу через окно.

Тот берет ключ и говорит Фрэнку:

— Не сгори там.

— Что? — неожиданно резко реагирует водитель.

— На Менорке, дружище. Не сгори там.

— А… — протягивает Фрэнк.

И Феликс снова бежит через дорогу, что-то напевая и делая нам знаки рукой. Мы смотрим, как он вспархивает по ступенькам, открывает замок и входит в дом, выдав напоследок еще один жест и громко хлопнув дверью.

Фрэнк вздыхает.

— Ну, — спрашивает он, глядя на меня в зеркало заднего вида, — куда едем?

— Сток-Ньюингтон, пожалуйста, — отвечаю я, словно таксисту. — Я покажу, когда подъедем поближе.

Мне немного стыдно, когда Фрэнк останавливается у моего дома, уж очень моя улица отличается от Феликсовой. Хотелось бы, чтобы эта поездка длилась дольше, чтобы я полнее насладился ощущением того, что ты сидишь на заднем сиденье роскошного автомобиля и высокомерно смотришь на проносящиеся мимо улицы Лондона.

Во время пути мы с Фрэнком почти не разговаривали, я только показывал ему, куда ехать, а когда мы наконец добрались до места, я быстро выскочил из машины. Ах какая картинка: вылитый Феликс Картер вышел из «мерседеса» и прощается с шофером!.. Потом автомобиль умчался, а я остался стоять на тротуаре перед своим домом. Я, Крис Сьюэлл.

Меня охватывает чувство потери. Сокрушительное и всеобъемлющее, как после звонка тетушки Джин, сообщившей мне о смерти отца. Такое же ощущение ужасной несправедливости, словно у меня отняли что-то очень дорогое.

Я делаю глубокий вдох и вдруг понимаю, что весь дрожу от обилия эмоций, а еще мне смертельно хочется выпить. Поэтому поворачиваюсь и иду в магазин, где покупаю бутылку водки; на этот раз я не предлагаю женщине за прилавком оставить сдачу себе.

Как только я вновь оказываюсь в квартире, в своей старой жизни, делаю шаг в загаженную гостиную, меня охватывает уныние, я откручиваю крышечку и жадно глотаю водку прямо из горлышка.

Никаких сообщений на автоответчике. Никаких сообщений на мобильном телефоне. Я чуть было не набираю номер Сэм, но потом думаю: «А что я скажу?» Нет, не буду ей звонить. Вместо этого я поворачиваюсь к кофейному столику и смахиваю с него весь хлам на пол, оставив всего лишь один предмет — револьвер. Затем лезу в карман, достаю ключ от дома Феликса Картера и аккуратно кладу его рядом с оружием: ухмыляющийся Барт Симпсон сидит возле старого, военного образца, отцовского револьвера.

А потом ставлю альбом Феликса и слушаю песню «Люблю тебя (в N-ной степени)». Скобки в названии действительно очень важны. Он был прав насчет слов.

Кстати, вы ни за что не догадаетесь…

О чем?

На днях я увидел здесь знакомое лицо. Новенький.

Кто именно?

Огрызок.

Господи, неужели?

Вне всякого сомнения. С тех пор, как я бросил пить, память стала лучше. Конечно, он меня не узнал. То есть он, конечно, в курсе, кто я такой, все это знают; он не узнал меня, если вы понимаете, о чем я. Я подумал, что могу как-нибудь наведаться к нему по дороге в туалет. Или попрошу кого-нибудь сделать это за меня. Здесь я уважаемый человек, со мной многие считаются.

Вам не следует говорить мне такое.

Неужели? А я думал, вы хотите знать обо мне всю правду.

Ну, в общем, да.

И вы ее узнаете. Скажите, вы уже встречались с Сэм?

Щекотливый вопрос…

Если вы ее увидите, обязательно передайте, что я люблю ее.