— Хочу вас обрадовать, доктор Меррик! Наша компания решила в срочном порядке опубликовать вашу книгу. Мы полагаем, что ей обеспечен не меньший успех, чем тот, который сопутствовал «Голоду». Все, кто читал рукопись, от нее в восторге.

Маленький человечек, сидевший напротив Мелисанды за письменным столом, светился от радостного предчувствия успеха книги, намеченной к изданию его фирмой. И Мелисанда даже испытала некоторое разочарование, так и не дождавшись, когда же он начнет потирать ладони.

— Мне приятно все это слышать, мистер Сампсон, — сказала она. — Не думала, что моя книга вызовет такой интерес. Ведь в отличие от «Голода» она затрагивает проблемы, о которых раньше широкому кругу читателей почти ничего не было известно.

Мелисанда наклонилась и взяла со стола несколько страниц корректуры. С написанием этой книги у нее было связано так много разных воспоминаний! Но теперь ее страницы уже не вызывали в ней прежней пронзительной боли, и ей не приходилось сдерживать слезы, наворачивающиеся на глаза, как это случалось раньше.

Не спеша просматривая текст новой книги, Мелисанда сказала:

— Мне думается, столь живой отклик она вызвала именно потому, что наглядно показывает, насколько схожи мечты, страдания и надежды всех людей, населяющих нашу планету.

Слово «любовь» она умышленно пропустила, хотя раньше, обсуждая замысел своей книги с Алексом, употребляла его очень часто. Сейчас же она не осмеливалась даже произнести его. Интересно, удастся ли ей когда-нибудь окончательно прийти в себя?

Даже спустя столько месяцев воспоминания об Алексе причиняли ей боль, но она научилась скрывать свои страдания.

Если кто-то из знакомых проявлял обеспокоенность по поводу ее грустного вида, отсутствия у нее аппетита или же удивлялся, отчего она почти перестала улыбаться и смеяться, Мелисанда отвечала, что очень много работает в последние месяцы. Сейчас, когда работа над книгой закончилась, ей предстояло придумать новое объяснение своему унынию. К счастью, как она заметила, сегодня настроение у нее было приподнятое, и размышлять о грустном ей не хотелось.

— Ваша книга приковывает к себе внимание благодаря тому, — промолвил мистер Сампсон с улыбкой, — что вы очень образно и живо описываете участников тех давних событий. Ваши герои ведут себя так, словно они наши современники. Я не мог оторваться от повествования, и моя супруга тоже прочла книгу на одном дыхании.

Он наконец-то потер ладони от удовольствия, как того и ожидала Мелисанда, чем вызвал ее улыбку.

Сколько же дней и ночей ушло у нее на завершение своего труда! После последней встречи с Алексом она буквально изнуряла себя работой, понимая, что лишь отупляющая усталость способна вытеснить боль из ее сердца.

Мелисанда отдалась написанию книги целиком, без остатка, поддерживая себя надеждой, что ее книга обретет своих читателей. Теперь же она радовалась даже не очевидному успеху, превосходящему все ее ожидания, а самому факту, что дело сделано, а значит, можно больше не обременять себя ни мыслями о самой книге, ни связанными с ней болезненными воспоминаниями. Она испытывала потребность перевернуть новую страницу своей жизни, окунуться в неизведанное.

— Еще раз благодарю вас, мистер Сампсон, за внимание и ваш оптимистический прогноз, — с улыбкой промолвила Мелисанда. — Я искренне надеюсь, что он сбудется.

«И слава Богу, что все уже позади, — подумалось ей. — Может быть, и душевные терзания окончательно прекратятся после выхода книги в свет».

— Лично я в этом не сомневаюсь! — Мистер Сампсон просиял. — А вы можете быть уверены, доктор Меррик, что мы с удовольствием издадим и вашу следующую книгу.

И это говорилось совершенно искренне, о чем свидетельствовал блеск его глаз. С удовлетворением отметив это, Мелисанда с легкой грустью подумала, что вряд ли это скоро случится, потому что строить планы на будущее ей не хотелось. Она старалась не думать о будущем с того последнего дня карнавала в Рио-де-Жанейро, когда она рассталась с Алексом.

Ей хотелось жить настоящим, баловать себя маленькими радостями. Рукопись книги, напоминавшая ей о нелепом романе в Бразилии, вот-вот должна была уйти в набор, сегодня у нее безоблачное настроение, а завтрашний день сам о себе позаботится.

Выйдя из издательства, Мелисанда собралась было поймать такси, но передумала и решила дойти до дома пешком. Ей хотелось вволю надышаться свежим воздухом, затеряться в многоликой толпе.

Прошлое ушло навсегда, его не вернуть, и ей пора это понять. Весенний воздух слегка кружил Мелисанде голову, навевая воспоминания о прекрасной погоде в Рио, где в эту пору особенно хорошо, воскрешая в памяти карие глаза Алекса и пробуждая в душе чувства, которые охватывали ее при одном лишь прикосновении его рук. Она спохватывалась и гнала непрошеные мысли прочь, ускоряя шаг. Стук каблучков по брусчатке воскресил в ее памяти слова, которые она повторяла, лежа в объятиях Алекса: «Завтра, завтра, завтра…» Ей вдруг стало пронзительно больно оттого, что эти слова стали рефреном ее однообразного существования на протяжении всех долгих месяцев после разлуки с ним.

Он был прав, предостерегая ее от увлечения розовыми грезами о счастливом будущем. Лучше не обольщаться чудесами волшебной страны, тогда легче переносить суровую реальность.

Мелисанда нахмурилась, вспомнив, как мрачно звучит это предостережение в строках из «Макбета», где говорится о тщетности надежд и неизбежности смерти. Конечно, наивно и смешно соизмерять трагедию Шекспира и банально печальную историю ее собственной неудачной любви. Но почему же стук ее каблучков по тротуару укладывается в ритмику гениальных стихов? И отчего он постоянно напоминает ей о тягостном однообразии ее дней, заполненных опостылевшими занятиями, и о невыносимой похожести долгих и одиноких ночей?

Мелисанда попыталась улыбнуться. Теперь все это позади, книга написана, и ей станет легче бороться со связанными с ней воспоминаниями. Но сможет ли она навсегда избавиться от них? Ведь вряд ли ей удастся снова полюбить кого-то столь же страстно, как она любила Алекса Роубсона.

Внутренний голос не преминул ей тотчас же напомнить, что и он ее любил, только не смог победить засевший в нем страх вновь стать жертвой обмана и окончательно разочароваться в женщинах. Отголосок старой боли побудил его сделать первый шаг и с необычайной жестокостью отвергнуть любовь, в которую он не мог поверить.

«Слабое утешение», — с горечью подумала Мелисанда. Как бы ни относился он к ней, его поступку трудно найти оправдание.

Прогулка и свежий воздух слегка развеяли мрачные мысли, и к тому моменту, когда Мелисанда вошла в свой подъезд, ее бледные щеки порозовели, а поступь стала легкой и бодрой.

Она отметила, что консьержа нет на его обычном месте, но не придала этому значения, решив, что его позвал кто-то из жильцов по какому-то бытовому вопросу. Первый взнос за свою квартиру она внесла целиком, как только получила гонорар за книгу «Голод». Теперь и у нее было надежное пристанище, в котором можно расслабиться и отдохнуть, отгородившись от назойливого внешнего мира. Она обставила свое жилище мебелью, купленной на распродажах, украсила безделушками, приобретенными в лавках старьевщиков, а стены обклеила светло-желтыми и зелеными обоями. В ее комнатах было светло даже в самые пасмурные зимние дни, и она всегда возвращалась с работы домой с приятным предчувствием отдыха в уютной обстановке.

Вот и теперь, поднимаясь в лифте, она представляла себе, как сварит ароматный кофе и удобно устроится на диване с новым детективом, купленным накануне. И никакой работы, никаких воспоминаний!

Выйдя из лифта, Мелисанда заметила, что мужчина, сидевший в конце коридора и, видимо, поджидавший кого-то из ее соседей, встал при ее появлении. Приглядевшись, она похолодела: даже спустя несколько месяцев ей не потребовалось много времени, чтобы узнать Алекса Роубсона.

Он шел по коридору своей уверенной походкой, а Мелисанда словно приросла к полу, не зная, как ей поступить: то ли стремглав убежать, то ли броситься ему навстречу и повиснуть у него на шее.

Чем ближе он подходил к ней, тем лихорадочнее она пыталась сообразить, как ей себя вести. Захлопнуть ли дверь квартиры у него перед носом или же вежливо, но бесстрастно пригласить зайти? Что он ей скажет? Что скажет ему она? Почему он здесь, в конце концов! Зачем он пришел?

Алекс подошел к ней совсем близко, бежать было поздно. Он похудел, осунулся, взгляд запавших глаз стал еще мрачнее, а в одежде не ощущалось прежнего лоска. «Очевидно, он тоже страдал все эти месяцы после нашего разрыва», — подумала Мелисанда и внезапно поняла, что, несмотря ни на что, все еще его любит.

Он судорожно проглотил подступивший к горлу ком и срывающимся голосом произнес:

— Здравствуй, Мелисанда!

— Здравствуй, Алекс! — тихо сказала она.

Они замолчали, но окружающее пространство моментально наэлектризовалось от бессловесного обмена мыслями и чувствами.

Первой тишину нарушила Мелисанда:

— Я собиралась сварить кофе. Могу тебя угостить. — Она спокойно отперла ключом дверь и распахнула ее перед Алексом.

Он расправил плечи и, как ей показалось, облегченно вздохнул.

— Спасибо, с удовольствием! — Он прошел мимо нее в прихожую.

Запирая дверь, Мелисанда отчетливо вспомнила, как когда-то запирал дверь своей квартиры Алекс, а она озиралась по сторонам, с трепетом ожидая, пока он ее обнимет.

Она отогнала неуместное видение, вспомнив, что только что, но дороге от издательства до дома, решила не пускать прошлое в свою жизнь. Стараясь контролировать каждое свое движение, она обернулась к Алексу и нарочито любезно сказала:

— Располагайся, будь как дома. Позволь мне повесить в шкаф твое пальто. Кофе скоро будет готов, конечно, не такой ароматный, каким угощают в Рио.

Пока она была вполне довольна собой; ей удавалось оставаться вежливой и невозмутимой, такой, какой она была этим утром, в кабинете мистера Сампсона, и раньше, на протяжении последних нескольких месяцев, когда находилась на людях.

Алекс передал ей пальто, висевшее у него на руке еще с тех пор, как он сел поджидать ее в коридоре; Мелисанда убрала его в стенной шкаф и молча прошла на кухню.

Оставшись одна, Мелисанда сделала успокаивающий вдох и попыталась собраться с мыслями. Но одно дело — убеждать себя, что нужно любой ценой оставаться невозмутимой, и совсем другое — осуществлять это на практике, когда чувствуешь, как пробуждаются в тебе давно забытые ощущения, которых не смогли убить ни месяцы разлуки, ни боль обиды.

Когда она вернулась в гостиную, держа в руках поднос с чашками и кофейником, Алекс, заслышав за спиной ее шаги, поставил на место книгу, взятую с полки, и обернулся.

— Позволь, я попытаюсь это куда-нибудь пристроить, — сказал он, забирая у нее поднос, и, оглядевшись по сторонам, поставил его на стопку альбомов по искусству. — Ты не возражаешь против такого кофейного столика?

— Нет, конечно! — ответила Мелисанда. — Присаживайся! — Она махнула рукой на глубокое кресло, а сама села напротив него на диванчик и, чтобы не растеряться окончательно под его пристальным взглядом, стала разливать по чашкам кофе.

— Ты по-прежнему предпочитаешь черный? — спросила она и смутилась, сообразив, что вопрос прозвучал чересчур интимно.

— Да, конечно! Спасибо! — поблагодарил Алекс.

Голос его совершенно не изменился, он остался таким же, каким звучал в ее снах. И его рука, протянутая за чашкой, выглядела как и раньше. Он по-прежнему волновал ее своими длинными, красивыми пальцами, даже не прикасаясь к ней.

Пряча глаза, Мелисанда налила себе в чашку кофе и стала тщательно размешивать сахар, надеясь выиграть время.

— У тебя чудесная квартира, Мелисанда! — нарушил молчание Алекс. — Такая же светлая, уютная и гостеприимная, как ты сама!

Мелисанда почувствовала, что чаша ее терпения переполнена. Гостеприимная! Да кто его звал! И как он смеет вести себя так, словно бы между ними ничего не случилось! Она почувствовала, что готова закричать: «Зачем ты пришел? Как посмел так обидеть меня тогда? И почему до сих пор еще не обнял и не поцеловал, чтобы я поскорее забыла горечь нашей разлуки! Разве ты не знаешь, что я тебя люблю?»

Но вместо всего этого она тихо сказала:

— Спасибо.

Прятать глаза после этого стало неприлично. Нарочито спокойно Мелисанда подняла голову и взглянула на Алекса. В комнате повисла напряженная тишина, настолько гнетущая, что у Мелисанды по спине побежали мурашки. Возможно, ее огорчило и выражение темных глаз Алекса: они смотрели на нее неуверенно и затравленно. Он действительно сильно осунулся, вокруг глаз обозначились темные круги и глубокие морщины. Несомненно, он тоже, как и она, страдал в эти ужасные месяцы, пока они не виделись. Мелисанда не могла больше молчать.

— Ах, Алекс, что ты с нами обоими сделал? — спросила она чуть слышно.

Он долго не отвечал, и только дрожащие ноздри говорили ей, каких усилий стоит ему внешнее спокойствие. Наконец он привстал, чтобы поставить чашку на поднос. Пальцы его дрожали, и чашка тихонько позвякивала о блюдце.

Затем Алекс резко поднялся с кресла, повернулся и стал мерить комнату нервными шагами, отчаянно взъерошивая свои густые черные волосы рукой. Таким Мелисанда видела его впервые. И наблюдая за его странным поведением, она вдруг подумала, что вся эта история может обрести счастливое завершение. Но она тотчас же прогнала эту мысль прочь: довольно с нее мучительных разочарований! Она устала и не хочет больше страдать.

Но коварный внутренний голос язвительно шепнул ей: «Он ведь тоже только человек! И не может страдать бесконечно».

Алекс вдруг замер на месте, как раз напротив нее, уставился в нее диким взглядом темных запавших глаз и, раздувая ноздри, закричал:

— А как ты можешь так себя вести? Как ты смогла, Мелисанда, пригласить меня на чашечку кофе и задавать такие вопросы после того, как я так жестоко обошелся с тобой?

Он грубо схватил ее за плечи и поднял с дивана. Она была вынуждена вцепиться в него, чтобы устоять на ногах. И в результате ее лицо оказалось всего в нескольких дюймах от его искаженного лица. Она почувствовала, как бешено заколотилось ее сердце от внезапно нахлынувшей радости: он любит ее! Он любит ее столь же страстно, как и она его! В этом не могло быть сомнений.

Она коснулась ладонью его щеки в знак прощения:

— Я смею, Алекс Роубсон, потому что люблю тебя.

Он отшатнулся, не выпуская ее из рук, встряхнул и закричал:

— Но как ты можешь? После всего, что я сделал? Ты что, ненормальная?

Мелисанда расхохоталась, причем от всей души, что с ней случилось впервые за многие месяцы.

— Выходит, я сумасшедшая! Но я все равно люблю тебя.

— Что? — Алекс явно растерялся.

— Я люблю тебя, Алекс Роубсон! — Она сжала его лицо ладонями и потянула к себе. — И, честно говоря, я, наверное, чуточку свихнулась. Но ведь это не страшно, правда? Теперь это уже не важно! Все страшное уже позади!

Алекс тупо уставился на нее, дико вращая глазами, потом издал то ли рык, то ли стон и стиснул ее в объятиях. Поцелуй их был долгим и настолько горячим, что вытеснил из их сердец всю накопившуюся в них боль. Они рухнули на диван, смеясь и плача от счастья. Мелисанда уткнулась мокрым от слез лицом ему в грудь. Алекс нежно обнял ее за плечи и, поглаживая по спине, с дрожью в голосе произнес:

— О Боже! Мелисанда, любимая! Я так тосковал по тебе, но боялся, что… Я не смел надеяться, что ты простишь меня, но я должен был сюда прийти. Должен!

— И мне казалось, что я не желаю тебя видеть. Никогда! — призналась Мелисанда. — Но когда ты шел ко мне по коридору… Я вдруг подумала, что… Я сама не знаю, что я тогда подумала. Но это не важно! Верно?

Алекс не ответил, но она почувствовала, что он напрягся.

— В чем дело, Алекс? — с тревогой спросила она, подняв голову и взглянув ему в глаза.

Он отстранился и, стиснув зубы, отвел взгляд.

— Мелисанда! — наконец промолвил он. — Я должен тебе это сказать, пока меня не покинуло мужество. С тех пор как я оттолкнул тебя с такой непростительной жестокостью, я проклинаю себя за малодушие. Вот уже месяц как я в Нью-Йорке. И каждый день я приходил к этому дому, чтобы поговорить с тобой. Но всякий раз мне не хватало мужества, чтобы довести задуманное до конца. Я трусливо уходил, потому что страшно боялся, что ты не захочешь со мной разговаривать. Я и на этот раз хотел убежать, — добавил он, запустив в волосы пальцы. — Испугался, как только увидел тебя на лестничной площадке… — Он судорожно втянул ртом воздух.

Мелисанда не стала его утешать. «Пусть выговорится, — подумала она, — нам обоим сейчас нужна правда».

— В тот вечер… — Алекс осекся, тяжело вздохнул и продолжил: — В ту ночь, когда я уехал от тебя, я ни о чем не мог думать, кроме как о том, что между нами было. Перед моими глазами стояло твое счастливое, улыбающееся лицо, я ощущал запах твоих духов. Мне так тебя недоставало, что я корчился от желания вновь обладать тобой. — Он сжал ее руку. — Не знаю, когда именно я влюбился в тебя. Но похоже, что с первой нашей встречи. Ты всегда держалась с достоинством, но в твоем взгляде угадывалась нежность. Ты обворожила всех моих знакомых своими манерами. Мне нравилось наблюдать, как ты разговариваешь с людьми, как они реагируют на тебя. Мне импонировало твое серьезное отношение к работе…

Мелисанда продолжала молчать, но чувствовала, как ее охватывает ликование. Значит, она была права, предполагая, что Алекс с самого начала заинтересовался ею. Мысль о том, что она ему не безразлична, утешала ее на протяжении всей их горькой разлуки. Ей важно было узнать наверняка, что женская интуиция ее не подвела.

— Я осознал, что без ума от тебя, только в ту последнюю нашу ночь, — продолжал говорить он. — И после этого лишился рассудка. Ты мерещилась мне повсюду, твой образ постоянно стоял у меня перед глазами. Я не мог работать, не мог уснуть.

Алекс замолчал и облизнул пересохшие губы.

— Знаешь, я ведь начал работать с драгоценными камнями еще в детстве, — вдруг нерешительно сказал он, чем поверг Мелисанду в недоумение. Она нахмурилась, не понимая, к чему он клонит, но Алекс продолжал, не заметив настороженности в ее взгляде: — Мой отец настоял, чтобы я овладел всеми тонкостями этого искусства. Он говорил, что это поможет мне лучше понять ювелирный бизнес. Никто и не ожидал, что у меня проявится талант к этой работе. Я всерьез увлекся ею и, случалось, не мог уснуть, когда у меня что-то не получалось. Потом я стал делать эскизы новых изделий… Но ведь тебе все это известно, верно?

— Продолжай, я слушаю! — сказала Мелисанда.

Их взгляды встретились, но Алекс первым отвел глаза и заговорил вновь:

— Так вот, в ту ночь, когда я от тебя уехал, я собирался поработать. Но рука непроизвольно стала чертить наброски новых моделей. Я даже не сразу понял, что нарисовал кольца. — Он судорожно перевел дух и пояснил: — Обручальные кольца. — Он впился в нее взглядом.

Мелисанда вздрогнула: в его глазах светилось безумие.

— И тогда я испугался, — выпалил Алекс. — Меня обуял страх. Понимаешь, много лет назад я поклялся, что не попадусь в капкан брака. Мне тогда казалось, что все женщины хотят только моих денег, а на меня самого им наплевать. Когда ты улетела из Рио, Мария сказала мне, что ты знала об этих проклятых браслетах. Она еще добавила, что я упустил свой лучший шанс стать счастливым. Но я и сам это понял. Я прочитал это в твоих глазах тогда, когда ты взяла у меня ту коробочку с браслетом. По выражению твоего лица я понял, что все кончено, еще до того, как ты бросила браслет в воду.

Алекс умолк и, наклонившись к Мелисанде, нежно поцеловал ее в полураскрытый рот. Потом он сжал ей голову ладонями и улыбнулся, прежде чем продолжить.

— Я гордился тобой. Гордился, хотя и боялся в тебя влюбиться. А потом было уже поздно! — Он уронил руки. — Ты сошла с яхты на берег, и я не остановил тебя, не попросил у тебя прощения.

— Честно говоря, Алекс, — перебила его Мелисанда, — это вряд ли бы что-нибудь изменило. По крайней мере в тот момент. Я так на тебя обиделась, что скорее всего не стала бы тогда тебя даже слушать. — Она помолчала, подбирая слова. — Знаешь, Алекс, я сегодня о многом думала, возвращаясь из издательства. Последние месяцы мне казались адом. Но сегодня я почувствовала, что пора жить настоящим и забыть о прошлом. — Она погладила Алекса по щеке. — Вот ты, например, не сумел вовремя освободиться от тяжких воспоминаний и едва не погубил нас обоих.

Алекс взял ее руку и поцеловал ладонь.

— Я понял это, только полюбив тебя. Но прозрение было медленным и мучительным. Честно говоря, я не уверен, что полностью освободился от этого кошмара. Не знаю, сумею ли я жить только настоящим.

— А давай попробуем вместе, — шепотом предложила Мелисанда. — А когда убедимся, что все у нас получается, подумаем о будущем.

Алекс просиял от ее слов. Но не успела Мелисанда порадоваться этому, как он стал серьезным и, отодвинувшись от нее, полез в карман. Достав оттуда замшевый мешочек, он покачал его на ладони и насильно сунул в руку Мелисанде. Она вздрогнула и с тревогой спросила:

— Что в нем?

— Развяжи шнурок — узнаешь! Пожалуйста, Мелисанда! Я работал над этим все эти долгие месяцы, и только работа давала мне силы преодолеть тот ад, который я сам себе создал.

Дрожащими пальцами она развязала узел, но все же не решилась заглянуть в мешочек, не взглянув еще раз на Алекса. Он следил за ней с волнением, но помимо волнения в его взгляде Мелисанда почувствовала любовь. Этого было достаточно, чтобы она успокоилась и, перевернув мешочек, вытряхнула содержимое на ладонь.

Два золотых кольца с драгоценными камнями сцепились оправами и поэтому выглядели как одно. Лишь приглядевшись к ним повнимательнее, Мелисанда поняла, что крученые листики обруча первого кольца — с безупречными бриллиантами — накрыли собой гемму второго — большой темно-зеленый изумруд в форме сердечка изумительной чистоты.

— Если хочешь, можешь их тоже выбросить, я пойму, — сказал Алекс.

Мелисанда ничего не ответила, удивленно посмотрев на него.

Он забрал у нее кольца и, разделив их, протянул ей то, что с бриллиантами.

— Это вечные камни, на все времена. Но мне хочется, чтобы они стали символом нашего сегодняшнего дня, этой минуты.

— А изумруд? — чуть слышно спросила Мелисанда.

— Пусть он будет залогом нашего будущего, которое я постараюсь сделать счастливым, если ты доверишь его мне.

На глаза Мелисанды навернулись слезы радости.

— Да, Алекс! Я тебе верю. Мы непременно будем счастливы.

Мелисанда не успела ничего к этому добавить. С восторженным возгласом Алекс заключил ее в объятия, навсегда оградив от теней прошлого.