4.1. Традиционные критерии разграничения стилей и способностей

Как уже отмечалось, стилевой подход изначально выступал в качестве альтернативы по отношению к тестологическому (психометрическому) подходу. Индивидуальные различия в предпочитаемых способах интеллектуальной деятельности (стили) принципиально противопоставлялись индивидуальным различиям в успешности интеллектуальной деятельности (способностям).

В свое время Г. Уиткин сформулировал пять критериев отличия стилей от способностей, которые безоговорочно были приняты большинством исследователей и в течение нескольких десятилетий служили основой для интерпретации результатов любого стилевого исследования (Witkin, Oltman, 1967).

1. Способность характеризует уровень достижений в интеллектуальной деятельности (т. е. является ее результативной характеристикой). Стиль выступает как способ выполнения интеллектуальной деятельности (т. е. является ее процессуальной характеристикой). Соответственно разные полюса того или другого стиля могут обеспечивать одинаково высокую успешность интеллектуального исполнения.

2. Способность – униполярное измерение (индивидуальные показатели способностей располагаются на вертикальной шкале от минимальных до максимальных). Стиль – биполярное измерение (индивидуальные показатели стиля располагаются на двух полюсах горизонтальной шкалы, выделяемых с помощью такой статистической меры, как медиана).

3. Способности всегда имеют ценностный контекст (рост способностей – всегда хорошо). К стилевым феноменам не применимы оценочные суждения, поскольку любой полюс того или другого стиля равноценен с точки зрения возможности эффективной интеллектуальной адаптации.

4. Способность изменчива во времени (уровень способности изменяется в зависимости от возраста, образования и т. д.). Стиль – устойчивая характеристика человека, стабильно присущая ему на разных этапах онтогенеза и в различных условиях социализации.

5. Способность специфична по отношению к содержанию конкретной деятельности. Стиль проявляется генерализованно в различных видах психической деятельности.

Со временем определение когнитивных стилей как предпочтений в использовании определенных способов переработки и организации информации и противопоставление их способностям как предпосылкам успешности интеллектуальной деятельности приобрело для исследователей когнитивных стилей характер аксиомы (ситуация сама по себе интересная в связи с вопросом о роли веры в науке вообще и в психологической науке в частности).

Однако постепенно накапливались эмпирические данные, свидетельствовавшие о размывании границ между когнитивными стилями и способностями. Ситуация складывалась весьма своеобразная: на теоретическом уровне все это время декларировались принципиальные различия между когнитивными стилями и способностями, тогда как на эмпирическом уровне показатели когнитивных стилей и способностей постоянно взаимопересекались.

Рассмотрим более подробно критерии противопоставления когнитивных стилей и способностей с точки зрения имеющихся к настоящему времени эмпирических данных.

1. Когнитивные стили не связаны с продуктивностью интеллектуальной деятельности.

История этого положения весьма любопытна. Уже в первых исследованиях Уиткина и его соавторов была зафиксирована корреляционная связь показателей ПЗ/ПНЗ с IQ по интеллектуальной шкале Векслера. Более детальный анализ показал, что данная связь появляется только за счет некоторых невербальных субтестов (в первую очередь, таких, как «Кубики» и «Сложение фигур»).

Дело в том, что, согласно результатам факторизации показателей всех 11 субтестов методики Векслера (на материале WAIS, его модификации WAIS-R, а также детского варианта WISC), данная методика измеряет три типа интеллектуальных способностей, представленных тремя факторами: «вербальное понимание» (субтесты «Осведомленность», «Понятливость», «Сходство», «Словарный»), «пространственнная организация» (субтесты «Кубики», «Сложение фигур», «Недостающие детали») и «концентрация внимания/ оперативная память» (субтесты «Арифметический», «Запоминание рядов чисел», «Сенсо-моторная координация») (Witkin, Dyk, Faterson, Goodenough, Karp, 1974; Leckliter, Matarazzo, Silverstein, 1986; Холодная, 1990а и др.). Статус субтеста «Последовательные картинки» не вполне ясен, хотя некоторые авторы рассматривают его в качестве референта социального интеллекта.

Отметим в связи со сказанным, что употребление терминов «вербальный интеллект» и «невербальный интеллект» применительно к методике Векслера не является в полной мере корректным.

Выяснилось, что показатели тестов пространственной ориентации и «Включенные фигуры», измеряющих полезависимость/поленезависимость, значимо связаны только с фактором «пространственная организация». В частности, по результатам исследования 10–12-летних школьников показатели ПЗ/ПНЗ вошли в один фактор с субтестами «Кубики» и «Сложение фигур». Тем самым, по мнению Уиткина, подтвердилась гипотеза о том, что «…существует общий когнитивный стиль, который просматривается в перцептивном и интеллектуальном функционировании… этот когнитивный стиль обусловливает наблюдаемую связь между степенью полезависимости и исполнением стандартных тестов интеллекта» (Witkin, Dyk, Faterson, Goodenough, Karp, 1974, р. 69). Рассматриваемый общий когнитивный стиль представляет собой «способность переструктурировать сложноорганизованный контекст», характеризующую некоторое единое измерение – «аналитический – глобальный подход к полю», в рамках которого ПЗ/ПНЗ выступает как его частный перцептивный компонент.

В свою очередь, показатели ПЗ/ПНЗ не были связаны ни с фактором «вербальное понимание», ни с фактором «концентрация внимания/оперативная память». Следовательно, заключает Уиткин, ПЗ/ПНЗ стиль не связан с общим интеллектом (там же).

За этим утверждением скрывается некоторая лукавая деталь. Дело в том, что Уиткин исключил из фактора «вербальное понимание» субтест «Сходство» (который обычно имеет в этом факторе весьма высокий вес) на том основании (?!), что отмечалась значимая корреляционная связь между оценками субтеста «Сходство» и оценками ПЗ/ПНЗ (там же, р. 66–67).

Обратим внимание на явную несуразицу. Показатели ПЗ/ПНЗ связаны с пространственными интеллектуальными способностями, характеризующими «текучий интеллект», однако делается вывод об отсутствии связи этого стилевого параметра с интеллектом. Более того, показатели ПЗ/ПНЗ связаны с такой базовой вербальной способностью, как способность к понятийным обобщениям, однако делается вывод об отсутствии связи этого стилевого параметра с вербальными навыками.

Объяснение здесь, к сожалению, может быть только одно: ученый, как правило, видит изучаемую реальность под углом зрения собственной теории, при этом он перестает замечать очевидное («тем хуже для фактов, если они не соответствуют моей теории»).

В последующих исследованиях Уиткина и его коллег было показано, что ПНЗ лица более успешно выполняют задачи Дункера, Лачинса, Пиаже. У них выше показатели по фактору «гибкость завершения гештальта» (Терстоун), включающему показатели решения задач на воссоздание изображения объекта по его частям, нахождение деталей в сложных фигурах и т. п., а также по фактору «адаптивная гибкость» (Гилфорд), включающему показатели решения задач на преобразование семантического и перцептивного материала (задания типа малых творческих задач, поиска спрятанной в сюжетном рисунке фигуры и т. п.). Кроме того, ПНЗ дети лучше структурируют пятна Роршаха, давая, в частности, больше ответов типа W (заметим, что последние обычно интерпретируются как показатель интеллектуальных возможностей субъекта) (там же).

Все эти факты закономерно порождают ряд вопросов. Если, во-первых, ПЗ/ПНЗ связана с такими базовыми интеллектуальными эффектами, как пространственные преобразования, функциональная фиксированность, гибкость мыслительного процесса и, во-вторых, все эти интеллектуальные качества, в том числе ПЗ/ПНЗ, интерпретируются как способность преодолевать сложноорганизованный контекст, то почему ПЗ/ПНЗ – это стиль?

Со временем появлялось все больше исследований, в которых отмечалась неправомерность противопоставления ПЗ/ПНЗ и различных продуктивных аспектов интеллектуальной деятельности. Так, было показано, что полюс поленезависимости, измеренной в помощью методики «Включенные фигуры», соотносится с высокими показателями пространственных способностей (Vernon, 1972; McLeod, Jackson, Palmer, 1986), успешностью выполнения теста Равена (Widiger, Knudson, Rover, 1980), высоким уровнем интеллекта в виде IQ по различным интеллектуальным шкалам (Flexer, Roberge, 1980; McKenna, 1984; Егорова, 1983; Тихомирова, 1988), сформированностью формально-операционального мышления по Пиаже (Neimark, 1975; Noppe, 1985), высоким уровнем креативности (Noppe, 1985; Дунчев, Палей И. М., 1986), более эффективной памятью (Devis, Frank, 1979), способностью к переносу знаний (Frank, 1983), высокими показателями учебной деятельности (Satterly, 1976; Абакумова, Шкуратова, 1986; Тихомирова, 1988), успешностью обучения техническим профессиям (А. Дружинин, 1986; Сергеев, 1986) и т. д.

Любопытно, что и здесь, казалось бы, в явном противоречии с общей тенденцией, появляются альтернативные данные о том, что, напротив, у полезависимых курсантов летного училища наблюдается более высокая успешность учебной деятельности и овладения профессиональными летными навыками (Либин, 1991).

Обращает на себя внимание одна характерная деталь: по данным многих авторов, показатели ПНЗ по методике «Включенные фигуры» положительно коррелируют с показателями вербальных способностей по методике Векслера (Тихомирова, 1989; Шкуратова, 1983), уровнем развития способности к понятийным обобщениям (Stasz, Shavelson, Cox, 1976), эффективностью понимания текста (Ким, 2002). В исследованиях К. Якерта в группах полезависимых и поленезависимых подростков, уравненных по показателям уровня интеллекта, именно ПНЗ ученики более эффективно оперировали понятиями (в частности, чаще строили определения конкретных и абстрактных понятий с использованием общих родовых категорий) (цит. по: Клаус, 1987). Таким образом, утверждение Уиткина об отсутствии связи ПЗ/ПНЗ со словесно-речевыми видами познавательной деятельности не получило своего подтверждения.

Более избирательную систему связей с успешностью интеллектуальной деятельности обнаруживает ПЗ/ПНЗ, измеренная с помощью методики «Стержень – рамка». Однако и в данном случае полюс ПНЗ соотносится с высокими показателями тестов на пространственные преобразования (Gardner, Jackson, Messick, 1960; Globerson, 1983; McLeod, Jackson, Palmer, 1986; Witkin, Dyk, Faterson, Goodenough, Karp, 1974), субтеста «последовательные картинки» из шкалы Векслера (Linn, Kyllonen, 1981), зрелостью стратегий категоризации с преимущественным использованием критерия «форма» в противовес критерию «цвет» (O’Connor, Blowers, 1980), объемом ассоциативной вербальной памяти (Gardner, Jackson, Messick, 1960) и т. д.

Иными словами, именно полюс поленезависимости оказывается, как правило, связанным с успешностью выполнения разных видов интеллектуальной деятельности. Не удивительно, что некоторые авторы пришли к выводу, что ПЗ/ПНЗ – это не стилевое образование, а, скорее, проявление пространственных способностей, текучего либо общего интеллекта (Vernon, 1972; Wachtel, 1972; Widiger, Knudson, Rover, 1980; McKenna, 1984; McLeod, Jackson, Palmer, 1986). При изучении связей ПЗ/ПНЗ с показателями тестов вербальных способностей, Равена и формальных операций по Пиаже на разных возрастных группах (17–23, 37–43 и 61–80 лет) был сделан вывод о том, что существует «… общее измерение, объединяющее показатели текучего интеллекта (тест Равена), полезависимости/поленезависимости (тест Уиткина) и особенности решения логических проблем» (Hooper, Hooper, Colbert, 1984, p. 70).

При изучении когнитивного стиля импульсивность/рефлективность опять же определенный полюс – полюс рефлективности – соотносится с большей успешностью интеллектуальной деятельности. В обзоре В. Халла и У. Рассела приводятся результаты 11 исследований на детских выборках связей импульсивности/ рефлективности по методике Кагана «Сравнение похожих рисунков» и IQ (по детскому варианту методики Векслера). Достаточно четко просматривается следующая зависимость: показатель «количество ошибок» в основном дает значимые отрицательные связи с IQ, показатель «время первого ответа» в тенденции – положительные. По результатам своих собственных исследований авторы делают вывод о том, что методика Кагана измеряет ту же интеллектуальную способность, что и тест Равена (Hall, Russell, 1974). Далее, отмечается, что дети, которые допускают мало ошибок и медленнее принимают решение (полюс рефлективности), имеют значимо более высокие оценки на вербальной, невербальной и полной шкалах методики Векслера (Finch, Spirito, Brophy, 1982). Согласно данным других авторов, рефлективных детей отличает более высокий уровень осведомленности о собственных мнемических процессах (Borkowski, Peck, Reid, 1983) и более высокая учебная успеваемость (Messer, 1976).

Сообщается, что рефлективные испытуемые (учащиеся техникумов и вузов) в отличие от импульсивных более точно воспринимают информацию (в знаковой, цифровой, геометрической форме), успешнее справляются с заданиями на концентрацию и переключение внимания, демонстрируют более высокий уровень понимания сложных смысловых связей между словами, а также имеют более высокие показатели учебной успеваемости (Алешина, 1986).

В ряде исследований подчеркивается то обстоятельство, что интеллектуальные достижения импульсивных и рефлективных учащихся имеет смысл сравнивать только при сложных заданиях. В случае легких задач преимуществом обладают импульсивные лица, в случае же сложных задач проявляется превосходство рефлективных лиц. В частности, по мере усложнения решаемых задач время ответа у импульсивных испытуемых увеличивается незначительно, тогда как количество ошибок резко возрастает. Напротив, рефлективные испытуемые легкие задачи решают относительно быстро, трудные – медленно. При этом количество ошибок у них в случае задач средней и высокой сложности значительно меньше, чем у импульсивных испытуемых. Эти данные позволяют сделать вывод о том, что рефлективные лица в ходе выполнения тех или иных интеллектуальных действий более адекватно учитывают требования задачи сравнительно с импульсивными лицами (цит. по: Клаус, 1987).

Менее ясной представляется картина связей с успешностью интеллектуальной деятельности такого стилевого параметра, как узкий/широкий диапазон эквивалентности. В одних исследованиях отмечается, что широкий диапазон эквивалентности (склонность создавать мало групп при свободной сортировке объектов) сочетается с более высокими показателями учебной успеваемости, темпа обучаемости, непроизвольного и произвольного запоминания (Колга, 1976), более высоким уровнем исполнения ряда субтестов по интеллектуальной шкале Векслера, таких как «Память», «Сложение фигур» (Шкуратова, 1983), «Кубики» (Тихомирова, 1989), более высокими показателями способности к понятийному обобщению (Холодная, Кочарян, 1985). При исследовании креативности было показано, что полюс широты диапазона эквивалентности соотносится с высокой оригинальностью продуцируемых идей (Дунчев, Палей И. М., 1986).

В других исследованиях, напротив, сообщается о том, что именно полюс узкого диапазона эквивалентности положительно связан с субтестами «Сходство», «Словарный» и «Сложение фигур» по шкале Векслера (т. е. чем больше групп образует испытуемый при свободной сортировке объектов, тем более успешно он выполняет данные субтесты) (Тихомирова, 1989).

Когнитивный стиль широта категории связан с эффективностью памяти (успешностью непосредственного и отсроченного воспроизведения рассказа) (Finley, Delgado-Hachey, 1989).

Практически не представлены в литературе, судя по имеющимся в нашем распоряжении научным публикациям, исследования связи с успешностью интеллектуальной деятельности ригидного/гибкого познавательного контроля. В частности, зафиксирована связь высокой интерференции (полюс ригидности) с низкой эффективностью непроизвольного и произвольного запоминания (Колга, 1976), а также низким уровнем способности устанавливать адекватные смысловые связи между понятиями (Davis, Frank, 1979).

Не исключено, что факты, касающиеся связи между данным когнитивным стилем и успешностью интеллектуальной деятельности, не сообщаются именно потому, что авторы получают «странные» результаты в пользу большей интеллектуальной продуктивности лиц на полюсе ригидного познавательного контроля. Действительно, что должен сделать исследователь, получив положительную корреляцию между выраженностью эффекта интерференции и успешностью тех или иных интеллектуальных действий? Досадливо поморщиться и с сожалением выбросить «испорченные» протоколы в корзину («этого не может быть потому, что этого не может быть никогда»).

В свою очередь, имеются данные о корреляционной связи показателя «вербальность» (по Броверману) в виде Т2 / Т1 с успешностью выполнения теста Равена: чем меньше этот показатель, тем выше успешность выполнения методики Равена (Jensen, Rohwer, 1966). Аналогичный результат получен в одном из более поздних наших исследований: по результатам факторного анализа в один фактор вошли показатели ПНЗ, Т2/Т1 и успешности выполнения теста Равена (Холодная, 2002).

Связи когнитивной простоты/сложности с успешностью интеллектуальной деятельности весьма противоречивы (см.: Кочарян, 1986; Шкуратова, 1994). Например, при изучении соотношения когнитивной простоты/сложности (измеренной с помощью репертуарного теста) в одном исследовании сообщается о наличии положительной, хотя и слабой корреляционной связи между когнитивной сложностью и уровнем развития склонности к инновациям в виде готовности порождать и принимать новые идеи (Rayne, Beatty, 1982), в другом – об отсутствии таких связей (Goldsmith, Nugent, 1984).

Более того, иногда при исследовании когнитивной простоты/ сложности фиксируются, казалось бы, странные связи. Так, в ранее уже упоминавшейся работе А. Л. Южаниновой успешность выполнения субтестов шкалы Салливена, измеряющей социальный интеллект, отрицательно коррелирует с мерами дифференцированности индивидуальной конструктивной системы и положительно – с мерами ее интегрированности (Южанинова, 1986).

Иными словами, когнитивно сложные лица имеют более низкий уровень социального интеллекта – заключение более чем неожиданное по своей форме, но удивительно верное по своей сути, ибо оно «схватывает» основное противоречие в интерпретации природы данного стилевого параметра, которое все отчетливее осознается в последние два десятилетия. Конструктивная система может считаться сложной, если она характеризуется увеличением не только дифференциации, но и иерархической интеграции конструктов. При отсутствии интегративных, суперординантных конструктов система «рассыпается», и тогда высокая дифференцированность конструктов отражает фрагментарность опыта, результатом чего является низкая эффективность социальной адаптации (в том числе и на уровне социального познания).

Что касается таких когнитивных стилей, как конкретная/абстрактная концептуализация, толерантность к нереалистическому опыту, фокусирующий/сканирующий контроль, то способность строить иерархически организованную, с учетом множества альтернатив смысловую интерпретацию происходящего, чувствительность к противоречиям и характеристики распределения внимания имеют прямое отношение к продуктивности интеллектуальной деятельности.

Например, нетолерантность к нереалистическому опыту может свидетельствовать об изначально низком уровне интеллектуального развития, в силу чего личность «закрывается» от познавательных контактов с противоречиями окружающего мира, либо можно говорить о типе личности со столь мощной системой психологической защиты, что ее изначально высокоразвитая интеллектуальная сфера постепенно «капсулируется» и становится непроницаемой по отношению к выстроенной индивидуальной картине мира.

Таким образом, накопленные к настоящему времени данные позволяют сделать заключение о том, что стилевые параметры имеют отношение к различным аспектам успешности (результативности) интеллектуальной деятельности. По некоторым когнитивным стилям один из двух полюсов имеет явные преимущества с точки зрения эффективности функционирования индивидуального интеллекта (поленезависимость, рефлективность и т. п.). Соответственно первый критерий противопоставления стилей и способностей теряет свою очевидность.

Игнорировать подобные факты уже не представлялось возможным. И тогда появилось компромиссное решение, в рамках которого все когнитивные стили были разделены на три группы: одни имеют прямое отношение к способностям (например, полезависимость/поленезависимость, толерантность к нереалистическому опыту), другие – связаны со способностями косвенно (например, импульсивность/рефлективность, конкретность/абстрактность концептуализации), третьи – никак не связаны со способностями (например, узкий/широкий диапазон эквивалентности, когнитивная простота/сложность). Тем не менее, подобного рода компромиссное решение в действительности решением не является, ибо оставляет открытым вопрос о механизмах связи между стилями и способностями.

2. Когнитивные стили – биполярное измерение.

Не менее условным оказывается и второй критерий разграничения стилей и способностей, утверждающий биполярность стилевых феноменов. Так, ряд когнитивных стилей (полезависимость/ поленезависимость, импульсивность/рефлективность, толерантность к нереалистическому опыту, фокусирующий/сканирующий контроль, конкрентность/абстрактность концептуализации) с достаточной уверенностью можно рассматривать как униполярные измерения. Действительно, если за разделением по полюсам полезависимости и поленезависимости, по Уиткину, стоит выраженность способности структурировать перцептивное поле (или шире – осуществлять преобразования сложного контекста), то в данном случае биполярная горизонтальная ось превращается в униполярную вертикальную ось: внизу находятся лица с низкими показателями данной способности, а наверху – с высокими. Аналогично обстоят дела с импульсивностью/рефлективностью. Если принять во внимание, что критическую роль в этом когнитивном стиле играет показатель «количество ошибок», то биполярная стилевая горизонталь фактически превращается в униполярную продуктивную вертикаль.

Кроме того, постулат биполярности оказывается проблематичным, так как в действительности определенные стилевые измерения описывают не два типа испытуемых, а три или четыре. Так, в рамках полезависимости/поленезависимости выделяются «фиксированные поленезависимые», «мобильные поленезависимые» и «полезависимые» лица (Witkin, Oltman, Raskin, Karp, 1971), импульсивности/рефлективности – «импульсивные», «рефлективные», «быстрые/точные» и «медленные/неточные» (Block, Block, Harrington, 1974), конкретной/абстрактной концептуализация – четыре типа лиц с учетом четырех уровней развития дифференциации и интеграции понятийных систем (Harvey, Hunt, Schroder, 1961).

Следовательно, есть основания рассматривать когнитивный стиль скорее как униполярное (имея в виду связи с интеллектуальной продуктивностью) либо мультиполярное измерение, нежели как биполярное.

3. К когнитивным стилям не применимы оценочные суждения.

Неопределенным оказывается и третий критерий разведения стиля и способности, поскольку выраженность того или другого стилевого полюса приобретает определенный оценочный контекст. По результатам своего исследования И. В. Тихомирова сделала вывод о том, что «…ситуация традиционного обучения, по всей видимости, является одним из условий, при котором ценностно значимым, т. е. связанным с высокой продуктивностью, становится один полюс когнитивного стиля – поленезависимость» (Тихомирова, 1988, с. 110). Любопытным представляется исключение из этого правила: полезависимые девушки-студентки (будущие педагоги-музыканты) имели более высокие оценки по курсу «история КПСС» (там же).

Попытка Уиткина сохранить постулат биполярности ПЗ/ПНЗ за счет ссылки на то, что полюс ПНЗ способствует интеллектуальной компетентности, а полюс ПЗ – социальной компетентности, представляется неубедительной. Во-первых, ПЗ/ПНЗ внутри интеллектуальной сферы тем не менее оказывается униполярным измерением (следовательно, имеет ценностный оттенок) и, во-вторых, ПНЗ лица часто оказываются более эффективными в области межличностных взаимоотношений по сравнению с ПЗ лицами, что прямо противоречит исходной позиции Уиткина.

Характерными в этом отношении являются результаты исследований П. Н. Иванова. Рассматривая разные аспекты общения в зависимости от ПЗ/ПНЗ стиля партнеров (использовался индивидуальный вариант методики «Включенные фигуры»), он получил следующие факты. Согласно результатам социометрических выборов, испытуемые находили бо́льшее взаимопонимание с ПНЗ членами группы, нежели с ПЗ. Кроме того, ПНЗ испытуемые более эффективно осуществляли коммуникацию при необходимости обмена информацией с партнером при идентификации неизвестного графического изображения (и в плане его словесного описания, и в плане адекватности восприятия предъявленного описания). Наконец, в условиях моделирования взаимопонимания при решении задачи побуквенного составления текста наивысшая продуктивность общения наблюдалась в гетерогенных диадах за счет гибкости поведения ПНЗ партнера. В итоге был сделан вывод о недостаточной корректности традиционного представления о бо́льшей компетентности в общении полезависимых лиц вследствие их социальной ориентированности (Иванов, 1986).

Проявления импульсивности в ситуации учебной деятельности выступают в качестве недостатка, который необходимо компенсировать для того, чтобы повысить потенциал обучаемости ученика. Толерантность к нереалистическому опыту – это предпосылка творчества. Полюс абстрактной концептуализации характеризует более высокий уровень психического развития с набором более ценимых в обществе и более ценных с точки зрения индивидуального ресурса адаптации личностных качеств.

Таким образом, разные полюса когнитивных стилей не являются равноценными по отношению к характеристикам выполняемой деятельности и собственным психологическим возможностям. Попытка выйти из положения за счет утверждения, что разные стилевые полюса в равной мере эффективны в разных видах деятельности, ничего не меняет, поскольку данное утверждение в той же степени применимо и к способностям, каждая из которых обеспечивает эффективность строго определенных действий относительно конкретных предметной или социальной областей.

4. Когнитивный стиль – устойчивое свойство субъекта.

Что касается утверждения об устойчивости стиля и изменчивости способностей, этот критерий также обнаруживает свою условность. В ряде исследований показано явление мобильности (пластичности) когнитивных стилей, которые, как выяснилось, могут меняться под влиянием интеллектуальной нагрузки, инструкции, обучения и т. п. Так, отмечается смещение испытуемых на полюс ПНЗ по мере освоения навыка выполнения методики «Включенные фигуры» (Chalip, 1979).

В исследовании В. В. Селиванова ПЗ/ПНЗ фиксировалась до и после решения перцептивной задачи. Выяснилось, что под влиянием процесса решения (т. е. операций анализа и синтеза) у 58 % испытуемых наблюдался рост ПНЗ, у 14 % – рост ПЗ, у 28 % стилевые показатели оказались стабильными. При требовании непрерывного проговаривания каждого шага собственных действий (т. е. при включении рефлексивного уровня регуляции процесса решения основной задачи) в сочетании с созданием условий успеха деятельности за счет введения заданий-подсказок рост ПНЗ наблюдался у 83,4 % испытуемых. В свою очередь, в условиях деструктивного неуспеха (за счет предъявления задачи, не имевшей решения) прослеживалась тенденция роста полезависимости как у исходно ПНЗ испытуемых, так и у исходно ПЗ испытуемых. Интересно, что в условиях лонгитюдного исследования (ПЗ/ПНЗ измерялась каждый месяц на протяжении года) ре-тестовые корреляции с исходными показателями ПЗ и ПНЗ были очень низкими либо вообще отсутствовали (Селиванов, 1995; 1998).

Весьма характерны с точки зрения эффекта мобильности стилевого поведения результаты исследования импульсивности/рефлективности. В частности, дети младшего школьного возраста после выполнения методики Векслера, т. е. под влиянием интеллектуальной нагрузки смещались на полюс рефлективности – и по времени первого ответа, и по количеству ошибок (Plomin, Buss, 1973). В условиях варьирования инструкции при выполнении методики «Сравнение похожих рисунков» на трех выборках студентов (в 1-й группе – «нейтральные условия», во 2-й группе – «действовать как можно быстрее», в 3-й группе – «делать меньше ошибок») во 2-й группе количество ошибок увеличивалось, а время принятия решения – уменьшалось. Сам факт такого изменения рассматривается как свидетельство роли произвольного фактора в детерминации индивидуальных различий в данном когнитивном стиле (Gilpin, 1979). При модификации методики Кагана, включающей от 2 до 12 вариантов выбора, по мере увеличения количества альтернатив у рефлективных детей время ответа резко увеличивалось, тогда как количество ошибок практически не изменялось; у импульсивных детей время ответа практически не изменялось, тогда как количество ошибок резко увеличивалось (Yando, Kagan, 1970). Рост рефлективности учащихся происходит под влиянием инновационного обучения (Гельфман, Холодная, Демидова, 1993).

Весьма любопытна в связи с вышесказанным гипотеза Дж. Келли относительно природы когнитивной простоты/сложности. Он полагал, что индивидуальная конструктивная система постоянно пульсирует, переходя от состояния расслабления к состоянию сжатия и наоборот. В состоянии расслабления связи между конструктами ослабевают, что позволяет им перегруппировываться и образовывать новые связи. Стадия сжатия закрепляет связи между конструктами. Эти изменения конструктивной системы Келли называл «творческим циклом» (Kelly, 1955).

Обзор исследований в области изучения когнитивной простоты/сложности позволил А. Г. Шмелеву и А. С. Кондратьевой сделать заключение о том, что «…когнитивный стиль не столько является личностной константой человека, сколько находится в зависимости от ситуационно складывающихся обстоятельств деятельности» (Шмелев, Кондратьева, 1981, с. 8), поскольку, например, стрессогенная ситуация ведет к появлению дисфункций данного когнитивного стиля в направлении роста когнитивной простоты. К аналогичному выводу пришел и А. С. Кочарян, отметивший, что «…параметр «когнитивная сложность» может быть и устойчивым, и ситуативным образованием» (Кочарян, 1986, с. 38).

Факт мобильности индивидуальной конструктивной системы нашел свое подтверждение и в более современных исследованиях. Так, Е. П. Крупник и Е. Н. Лебедева, согласно результатам своего эмпирического исследования с применением методики «Репертуарные решетки», сочли возможным сформулировать следующее утверждение: «… психологическая устойчивость системы личностных конструктов определяется характером ее психодинамики, т. е. количеством степеней свободы в иерархической организации», при этом «…основная особенность иерархической организации системы личностных конструктов заключается в подвижности и гибкости «поведения» составляющих ее суперординантных и субординантных личностных конструктов» (Крупник, Лебедева, 2000, с. 13).

Таким образом, увеличение интеллектуальной нагрузки, включение произвольной регуляции, успех/неуспех деятельности, формирование навыков интеллектуального поведения, варьирование состояний опыта человека приводят к изменению стилевой позиции в направлении смещения в сторону либо одного, либо прямо ему противоположного полюса. Следовательно, когнитивные стили не являются стабильными качествами субъекта в той мере, в какой им это предписывалось в традициях стилевого подхода.

5. Когнитивный стиль проявляется одновременно в разных психических сферах.

Со временем выяснилось, что стилевые свойства отнюдь не в такой степени генерализованы, как это ранее представлялось. Отмечается их зависимость от содержательной сферы (например, один и тот же человек может быть когнитивно сложным в области оценки марок автомобилей и когнитивно простым – в сфере межличностных отношений). Стили также специфицируются в разных видах профессиональной деятельности. Например, врачи-рентгенологи являются значительно более поленезависимыми по сравнению с неспециалистами. Так, если среднее время обнаружения простой фигуры в сложной по методике «Включенные фигуры», по данным Уиткина, составляет 15,5 с у мужчин и 23,2 с у женщин, то в группе рентгенологов – 7,5 с и 12,1 с соответственно (Курочкин, 1986). Дети с высоким уровнем агрессии показывали когнитивное заострение на материале с агрессивным содержанием и когнитивное сглаживание на материале с нейтральным содержанием (Santostefano, Rieder, 1984). Связи показателей когнитивной простоты/сложности на разном материале (образцах тканей, животных, художественных картинах, других людях) оказались меньше ожидаемых, часто не достигая уровня значимости (Gell-Mann, 1992). Иными словами, когнитивный стиль варьирует в зависимости от содержания задачи и типа деятельности.

Таким образом, ни один из пяти критериев различения стилей и способностей не является корректным. Противопоставлять стили и способности не представляется возможным, поскольку по результатам эмпирических исследований наблюдается «размывание» феноменологии когнитивных стилей и интеллектуальных способностей. Когнитивные стили все в большей мере обнаруживают признаки способностей: они имеют отношение к успешности интеллектуальной деятельности, могут выступать в качестве униполярных либо мультиполярных измерений, к ним применимы оценочные суждения, они изменяются «внутри» личности под влиянием разного рода объективных и субъективных факторов, их проявления зависят от содержания деятельности.

Факт связи когнитивных стилей и способностей может интерпретироваться в контексте двух разных позиций.

Согласно первой позиции, когнитивные стили и способности – это взаимосвязанные, но самостоятельные формы интеллектуальной деятельности. Типичной в этом отношении является точка зрения Р. Гарднера и его соавторов, которые пришли к выводу, что «…интеллектуальные способности и когнитивные контроли (когнитивные стили в современной терминологии. – М. Х.) не являются изолированными аспектами интеллектуальной организации, напротив, они оказываются взаимосвязанными. Следовательно, необоснованное различение, которое иногда проводят между интеллектом и более широкой шкалой когнитивной организации, не соответствует действительности» (Gardner, Jackson, Messick, 1960, р. 123).

Первую позицию иллюстрируют результаты эмпирического исследования Э. Боттенберга (Bottenberg, 1970). На уровне факторного анализа он обнаружил связи между различными когнитивными стилями («когнитивными аттитюдами», в его терминологии), показателями субтестов интеллектуальной шкалы Амтхауэра и некоторых когнитивных функций. Так, фактор A объединил поленезависимость с высокими показателями субтестов «Составление фигур» (способностью мысленно составлять из деталей целую геометрическую фигуру), «Кубики» (способностью к ментальной ротации объектов), «Ряды чисел» (способностью устанавливать закономерность в числовом ряду). В факторе B когнитивная сложность оказалась связанной с низкими показателями субтестов «Ряды чисел» и «Счет» (способностью решать арифметические задачи). Согласно фактору С, низкий уровень интерференции по методике Струпа соотносится с высоким показателем субтеста «Выбор слов» (способностью к понятийной абстракции за счет выделения общих признаков понятий). Фактор D объединил абстрактный стиль концептуализации с высокими показателями ассоциативной беглости (способностью давать много вербальных ассоциаций к заданному слову) и беглости идей (способностью называть предметы, которые относятся к категориям «голубой», «круглый» и т. д.).

Таким образом, результаты этого исследования ясно свидетельствовали о существовании вполне определенных связей между отдельными когнитивными стилями и интеллектуальными способностями. Это позволило Боттенбергу сделать вывод о том, что когнитивные стили находятся во взаимодействии с интеллектом и определенными когнитивными функциями. Данные факты, по его мнению, должны стать толчком для пересмотра традиционных теорий интеллекта (необходимо добавить – и для пересмотра оснований традиционного стилевого подхода).

Согласно Ч. Носалу, когнитивные стили – это специфические механизмы переработки и организации информации (см. его классификацию когнитивных стилей в главе 3). Поэтому возможно объединение знаний об общих механизмах функционирования интеллекта (теорий интеллекта), процессах переработки информации (теорий в области когнитивной психологии) и индивидуальных стилевых различиях (теорий когнитивных стилей) (Nosal, 1990).

Вторая позиция заключается в том, что феноменология когнитивных стилей рассматривается как форма проявления интеллекта. По мнению Дж. Гилфорда, некоторые когнитивные стили можно рассматривать в терминах его модели «структуры интеллекта» (SI). В частности, ПНЗ идентична конвергентной продуктивности визуальных трансформаций, хотя данное стилевое свойство обнаруживает себя и в других видах содержания (семантическом, символическом, поведенческом), а также в рамках дивергентной продуктивности. Соответственно ПНЗ характеризует скорее гибкость (способность осуществлять изменения информации), чем способность к анализу (структурированию) информации. В свою очередь, такой когнитивный стиль, как абстрактная концептуализация, идентичен дивергентной продуктивности семантических классов (Guilford, 1980).

Гилфорд делает вывод, что когнитивные стили – это интеллектуальные организационные (executive) функции, имеющие дело с инициацией и контролем интеллектуальной деятельности (т. е. определяющие, где, когда и каким образом будут использоваться базовые интеллектуальные способности). Хотя определенные когнитивные стили и связаны со способностями, не всегда ясна природа этой связи, в связи с чем Гилфорд формулирует несколько ключевых для стилевого подхода вопросов: 1) имеют ли стили и способности одну и ту же основу; 2) пересекаются ли тесты когнитивных стилей и тесты интеллекта; 3) действительно ли стили являются более высокоорганизованным фактором способностей; 4) выступают ли когнитивные стили как предпочтения (там же).

Особый интерес в связи с обсуждаемой проблемой представляет точка зрения Д. Бровермана (Broverman, 1960). Когнитивные стили, по его мнению, связаны не с уровнем интеллектуального исполнения в рамках той или иной конкретной задачи, а с так называемыми вариативными (ipsative) оценками, которые характеризуют меру отклонения показателей успешности исполнения некоторого множества интеллектуальных задач сравнительно с индивидуальным средним уровнем исполнения. Когнитивные стили – это «интраиндивидуальный организационный феномен». Соответственно способности (точнее, мера варьирования способностей) выступают в качестве функции присущих данному человеку когнитивных стилей.

Таким образом, обоснование единства когнитивных стилей и интеллектуальных способностей можно вести по изложенной выше линии аргументации: стили – это на самом деле способности. Однако есть и другой путь решения этой проблемы, предполагающий смену аргументации «с точностью до наоборот», а именно можно приводить доказательства тому, что способности – это на самом деле стили. Путь, возможно, несколько экстравагантный, но вполне теоретически и эмпирически приемлемый.

В свое время Э. Хант высказал предположение, что интеллектуальная шкала Равена в большей мере измеряет стиль (аналитический либо глобальный), чем способность рассуждения (Hunt, 1975). Впоследствии он показал, что в зависимости от уровня развития вербальных либо пространственных способностей наблюдаются индивидуальные различия в способах кодирования информации: преобладает стратегия «вербализации» либо «визуализации» информации в условиях соотнесения предъявленного рисунка и описывающего его речевого суждения (Hunt, 1983).

Кстати, именно этим путем пошел Г. Уиткин при построении теории психологической дифференциации: низкий и высокий уровни способности к дифференцированному психологическому функционированию стали рассматриваться как когнитивные стили (полезависимость и поленезависимость соответственно).

Итак, имеются определенные эмпирические и теоретические основания, подтверждающие неправомерность противопоставления когнитивных стилей и продуктивных характеристик интеллектуальной деятельности. Тем не менее, идея о возможности «объединения» стилей и способностей, казалось бы, опровергается многократно подтвержденными в ряде отечественных и зарубежных исследований фактами отсутствия значимых корреляционных связей между показателями когнитивных стилей и таким показателем, как IQ. Именно эти данные обычно используются в качестве доказательства того, что когнитивные стили – это процессуальная (инструментальная) характеристика предпочитаемых способов переработки информации, не имеющая отношения к результативным (продуктивным) аспектам интеллектуальной деятельности.

Однако является ли отсутствие корреляционных связей между когнитивными стилями и IQ достаточным основанием для заключения об отсутствии реальных связей между феноменологией стилей и общего интеллекта? Тот же вопрос может быть предложен в иной формулировке, а именно в какой мере IQ представляет общий интеллект? В последнее время все более очевидным представляется то обстоятельство, что психометрические тесты интеллекта (в виде шкал Векслера, Равена, а также отдельных тестовых методик) характеризуют уровень развития конвергентных способностей (объем усвоенных знаний и сформированность конкретных умственных навыков). Кроме того, результаты тестирования чрезвычайно чувствительны к особенностям социализации испытуемого, а также к действию ситуационных факторов (Холодная, 1997; 2002; Дружинин, 1999). Не вдаваясь в дискуссию о возможной низкой конструктной валидности традиционных тестов интеллекта, отметим одно достаточно очевидное обстоятельство: IQ как показатель психометрического интеллекта отнюдь не идентичен реальным интеллектуальным ресурсам субъекта. Поэтому ссылка на наличие либо отсутствие связей с IQ не является убедительным аргументом в пользу наличия либо отсутствия связей между когнитивными стилями и интеллектом.

Факт отсутствия либо снижения величины корреляционных связей между стилевыми и продуктивными показателями может быть обусловлен действием целого ряда частных факторов, в том числе таких, как: 1) возраст испытуемых; 2) сложность тестового задания; 3) тип тестовой методики (вербальные тесты обычно дают меньшие коэффициенты корреляции со стилевыми параметрами по сравнению с невербальными); 4) возможность существования криволинейных связей между проявлениями когнитивных стилей и интеллектуальных способностей; 5) наличие факторов-медиаторов в виде аффективно-мотивационных состояний испытуемого; 6) последовательность предъявления методик (так, корреляции между импульсивным/рефлективным стилями и уровнем невербального интеллекта появляются только тогда, когда методика «Сравнение похожих рисунков» Кагана предъявляется первой; если же первым идет тест интеллекта, то он «смещает» большую часть испытуемых на полюс рефлективности) и т. д.

В целом ситуация с противопоставлением стилей и способностей – поразительно яркий пример познавательной ловушки (по Фр. Бэкону, «идола театра»), источником которой является вера в авторитеты, мешающая людям без предубеждения самим исследовать те или иные объективные явления. Фактически, авторитет основателей стилевого подхода (в первую очередь Г. Уиткина) предопределил понимание когнитивных стилей как индивидуальных предпочтений в выборе определенного способа переработки информации и, в конечном счете, – противоречия стилевого подхода в его современном состоянии. Кто-то один сказал. Но почему все остальные поверили?

Как бы там ни было, однако на пути «встраивания» когнитивных стилей в проблематику интеллектуальных способностей возникает одно существенное препятствие, а именно противоречивый характер связей между показателями стилей и способностей. Главная причина этих противоречий, как можно предположить, – психологическая неоднозначность традиционных показателей когнитивных стилей. Пока мы не выясним, в чем суть этой неоднозначности, вопрос о том, являются ли когнитивные стили в принятых формах их операционализации «стилями» или, напротив, их следует рассматривать как «способности», остается открытым.

 

4.2. Эмпирическое исследование связей стилевых и продуктивных характеристик интеллектуальной деятельности

 

Методы исследования

В рамках описанной выше программы исследований (см.: глава 3, раздел 3.2) наряду с четырьмя основными когнитивными стилями (полезависимость/поленезависимость, импульсивность/рефлективность, узкий/широкий диапазон эквивалентности, ригидность/гибкость контроля) в каждой из пяти серий исследований фиксировались разные показатели интеллектуальной продуктивности. Для оценки интеллектуальной продуктивности использовались следующие методики:

1) субтест шкалы Векслера «Сходство»; показатель – количество баллов (первая серия);

2) тест Равена; показатель – количество правильных ответов (вторая, третья, четвертая, пятая серии);

3) методика «Множественная классификация»; показатель – коэффициент категоризации (см. подробнее раздел 3.2) (третья серия);

4) методика «Формулировка проблем»; показатель – количество сформулированных проблем в связи с заданными понятиями (см. подробнее раздел 3.2) (третья серия);

5) оценки учебной успеваемости; показатель – среднее значение экзаменационных оценок по двум сессиям (третья серия);

6) социометрическая методика; показатели – количество положительных и отрицательных выборов в студенческой группе по критериям интеллектуального лидерства (третья серия).

 

Результаты и их обсуждение

Ниже приводится сводная таблица по пяти сериям исследований, в которой указана величина коэффициентов корреляций (по Спирмену) соответствующих показателей интеллектуальной продуктивности с основными показателями четырех когнитивных стилей (табл. 8): ПЗ/ПНЗ – полезависимость/поленезависимость; И/Р – импульсивность/рефлективность; УДЭ/ШДЭ – узкий/широкий диапазон эквивалентности; Р/Г – ригидность/гибкость познавательного контроля.

Очевидный, так сказать, наглядный вывод из табл. 8 следующий: значимых связей между продуктивными и стилевыми свойствами очень мало, во всяком случае, их значительно меньше, чем это ожидалось теоретически. В то же время анализ обнаруживших себя связей свидетельствует о существовании достаточно избирательных связей между этими переменными. Так, полюс ПНЗ связан с основными показателями интеллектуальной продуктивности. Полюс рефлективности имеет только две значимые связи с успешностью выполнения методики Равена. Полюс широкого диапазона эквивалентности (при сортировке как слов, так и наборов точек) соотносится только со способностью к понятийным обобщениям. Характерно, что основной показатель ригидности/гибкости познавательного контроля (величина интерференции) не дал ни одной значимой связи ни с одним из показателей интеллектуальной продуктивности. Наконец, зафиксирована одна связь успешности выполнения методики Равена с показателем меры координации вербальных и сенсорно-перцептивных функций по методике Струпа.

Таблица 8

Корреляционная матрица, иллюстрирующая соотношение продуктивных и стилевых показателей интеллектуальной деятельности

Примечание: пустая клетка в таблице означает отсутствие данных по соответствующему когнитивному стилю, знак «—» – отсутствие значимой корреляции, количество знаков «*» – соответствующий уровень значимости полученного коэффициента корреляции в виде * – Р = 0,05; ** – Р = 0,01; *** Р = 0,001; нули при указании величины последних опущены.

Полученная картина как бы в миниатюре повторяет положение дел в области изучения проблемы соотношения стилевых и продуктивных аспектов интеллектуальной деятельности в отечественных и зарубежных исследованиях: связи вроде бы есть, но их слишком мало для каких-либо уверенных заключений.

Причина сложившейся ситуации, на мой взгляд, – та же, что дает о себе знать при исследовании связей между разными когнитивными стилями: психологическая неоднозначность традиционных стилевых показателей не позволяет получить представление о действительном характере связей между стилями и способностями на уровне корреляционного анализа данных. Например, в разных выборках детей одного и того же возраста связи показателей ПЗ/ПНЗ с субтестами методики Векслера могут быть существенно различными (от их наличия – до полного отсутствия) (Чуприкова, Ратанова, 1995).

Таким образом, мы опять приходим к основному вопросу психологии когнитивных стилей: насколько операциональные показатели когнитивных стилей соответствуют тому психологическому содержанию, которое по отношению к ним было заявлено в стилевом подходе.

В целях уточнения возникшей проблемы следовало выяснить, изменятся ли корреляционные зависимости между стилевыми и продуктивными характеристиками интеллектуальной деятельности, если обеспечить контроль психологического содержания того или иного стилевого параметра. В качестве примера рассмотрим такой стиль, как узость/широта диапазона эквивалентности (на материале третьей серии наших исследований).

Первый прием контроля психологического содержания показателя «количество групп» в методике «Свободная сортировка объектов» (испытуемые сортировали карточки со словами и наборами точек) был связан с фильтрацией всей выборки с целью выделения «чистых» когнитивно-стилевых типов. В частности, после разделения выборки по двум полюсам по медианному основанию на полюсе узости диапазона эквивалентности были выделены и затем исключены из дальнейшей обработки испытуемые, использующие категориальные основания сортировки объектов (они были названы «дифференциаторами») по следующим критериям: 1) отсутствие единичных групп (т. е. отсутствие проявлений компартментализации); 2) высокое значение коэффициента категоризации (преобладание обобщенных, категориально-родовых критериев при сортировке слов и четких структурных критериев при сортировке точек). Аналогично на полюсе широты диапазона эквивалентности были выделены и затем исключены из дальнейшей обработки испытуемые с глобальным способом сортировки (с низкими значениями коэффициента категоризации за счет преобладания формальных, ситуативных и эмоционально-оценочных критериев при сортировке слов и перцептивно неопределенных критериев при сортировке наборов точек).

Таким образом, продуктивность интеллектуальной деятельности оценивалась в группе «чистых» аналитиков-детализаторов (в варианте «слова» n = 9, в варианте «точки» n = 11) и «чистых» синтетиков-категоризаторов (в варианте «слова» n = 11, в варианте «точки» n = 8). Далее в качестве меры связи продуктивных и стилевых свойств использовался точечно-бисериальный коэффициент корреляции (rpb).

Факты таковы: по варианту «слова» обнаружены значимые связи с успешностью выполнения методики Равена (r = 0,66**) и количеством сформулированных проблем (r = 0,49*). Заметим, что в корреляционной матрице эти связи по выборке в целом не зафиксированы (см. табл. 8). По варианту «точки» значимых связей не обнаружено.

Характерно, что именно синтетики-категоризаторы спустя 2,5 года после основного обследования (оно проводилось на 1-м курсе университета), будучи студентами 3-го курса, занимали по результатам социометрического опроса позиции интеллектуальных лидеров в своей учебной группе. Так, для синтетиков-категоризаторов среднее количество положительных выборов составило 17,6, отрицательных – 0,6, тогда как для аналитиков-детализаторов, включая и одного синтетика-глобалиста, – 0,8 и 10,9 соответственно. Именно синтетики-категоризаторы спустя 2,5 года обучения в университете имели более высокую успеваемость (средний бал успеваемости на III курсе у синтетиков-категоризаторов был 4,44 ± 0,31, тогда как у аналитиков-детализаторов – 3,57 ± 0,30 при Р = 0,01).

Второй прием контроля психологического содержания показателя «количество групп» предполагал учет факта его изменчивости при смене содержания стимульного материала. Те испытуемые, которые при переходе от сортировки слов к сортировке наборов точек превращались из синтетиков в аналитиков либо, напротив, из аналитиков – в синтетики, исключались из дальнейшей обработки данных. Таким образом, продуктивность интеллектуальной деятельности оценивалась в группе «стабильных» аналитиков (n = 10) и группе «стабильных» синтетиков (n= 9). Факты таковы (мера связей стилевых и продуктивных свойств оценивалась с использованием точечно-бисериального коэффициента корреляции): «стабильные синтетики» более успешно выполняли методику Равена, называли больше проблем по методике «Формулировка проблем» и имели более высокие показатели учебной успеваемости (величина rpb составляет.61**;.53*;.67** соответственно).

Как можно видеть, использование приемов, контролирующих психологическое содержание традиционных стилевых показателей с точки зрения учета скрывающихся за ними когнитивных механизмов, меняет картину корреляционных связей в теоретически ожидаемом направлении: определенный полюс когнитивного стиля (в данном случае широкий диапазон эквивалентности, в котором более четко были выделены такие его составляющие, как способность к категориальному обобщению и генерализация способов обобщения на разном материале) оказывается более тесно связанным с продуктивными характеристиками интеллектуальной деятельности.

Итак, что можно констатировать в результате обсуждения проблемы соотношения когнитивных стилей и способностей? Когнитивные стили имеют отношение к различным аспектам продуктивности интеллектуальной деятельности; они являются мультиполярным измерением; к стилевым свойствам вполне применимы оценочные суждения; они мобильны; их проявления зависят от содержания деятельности. Какой вывод отсюда следует? Противопоставление когнитивных стилей как инструментальных и способностей как результативных свойств интеллекта является несостоятельным.

Можно предположить, что связь между когнитивными стилями и интеллектуальными способностями носит не прямой, а опосредованный характер, поскольку и когнитивные стили, операционально определяемые в терминах своеобразия способов переработки информации, и способности, операционально определяемые в терминах успешности интеллектуальной деятельности, в равной мере производны по отношению к особенностям организации индивидуального ментального (умственного) опыта, в первую очередь его когнитивных и метакогнитивных структур (Холодная, 1997; 2002).

Таким образом, учитывая данные, уточняющие психологический статус основных когнитивных стилей (см. раздел 3.2), есть основания полагать, что проследить более однозначные связи соответствующего когнитивного стиля с продуктивными аспектами интеллектуальной деятельности можно при условии учета сложной природы когнитивных стилей. Так, для полезависимости/поленезависимости важно дополнительно учитывать меру выраженности индивидуальных контролирующих стратегий, для импульсивности/рефлективности – степень эффективности сканирования видимого поля, для ригидности/гибкости познавательного контроля – меру интегрированности словесно-речевого и сенсорно-перцептивного опыта, для узкого/широкого диапазона эквивалентности – уровень сформированности способности к понятийному обобщению.