Феномен «расщепления» полюсов когнитивных стилей с новой остротой ставит вопрос о природе стилевых параметров: являются ли когнитивные стили предпочтениями в способах переработки информации или же особого рода способностями.

В данной главе обосновывается точка зрения, согласно которой когнитивные стили – это особый («другой») тип интеллектуальных способностей сравнительно с традиционными интеллектуальными способностями, измеряемыми с помощью психометрических тестов интеллекта.

Говорят, что новое – это хорошо забытое старое. Многих профессионально-психологических споров, видимо, не было бы, если бы все очередные теории придерживались строгого режима научной преемственности. Попробуем еще раз вспомнить истоки проблемы когнитивных стилей.

Особенности интеллектуальной деятельности, которые были обозначены как когнитивные стили, характеризовали индивидуальные различия в способах восприятия, анализа, категоризации и интерпретации происходящего. Фактически, речь шла об индивидуальных различиях процесса построения познавательного образа ситуации (её «ментальной картины»). Как оказалось, разные испытуемые по-разному ментально «видят» одну и ту же ситуацию и соответственно по-разному на нее ментально реагируют (воспринимают, оценивают, принимают решения, высказывают суждения и т. д.). Именно эти факты явились фундаментом стилевого подхода.

Стилевые свойства интеллектуальной деятельности первоначально назывались «когнитивными контролями» и их основное назначение связывалось с управлением познавательной активностью: во-первых, координацией базовых познавательных процессов (таких, как перцепция, память, мышление) с целью выстраивания реально-ориентированных представлений об окружающем и, во-вторых, ограничением (сдерживанием) побуждений и аффектов в актах восприятия и понимания происходящего.

Иными словами, уже в исходной трактовке природы когнитивных стилей были представлены два аспекта интеллектуальной деятельности: своеобразие ментальных репрезентаций происходящего (как организуется ментальный образ ситуации) и возможность регуляции интеллектуальной активности (как осуществляется контроль за влиянием аффективных состояний на процесс познавательного отражения).

Важно отметить один существенный момент, который далеко не всегда учитывается в современных отечественных и зарубежных стилевых исследованиях. Понятие «когнитивного контроля» в Менингерской школе («когнитивного стиля» – в современной терминологии) было введено одновременно с понятием «когнитивная структура», которое адресовывалось некоторому гипотетическому психическому образованию, объясняющему устойчивость присущих конкретной личности тех или иных стилевых свойств. Предполагалось, что если когнитивные стили характеризуют определенные наблюдаемые познавательные процессы, то когнитивная структура отражает ту психическую основу, которая эти процессы опосредует (Rapoport, 1957; Gardner, Holzman, Klein, Linton, Spence, 1959). И хотя никто из основателей стилевого подхода не пытался определить природу когнитивных структур (действительно, если это структуры, то структуры чего ?), тем не менее, с моей точки зрения, в стилевых исследованиях впервые была заявлена идея о роли структурной организации индивидуального ментального (умственного) опыта субъекта как одной из детерминант индивидуальных различий в интеллектуальной деятельности.

Таким образом, можно предположить, что если традиционные интеллектуальные способности – это индикаторы сформированности психических механизмов, отвечающих за правильность (точность) и скорость процесса переработки информации, то когнитивные стили – это индикаторы сформированности психических механизмов, отвечающих за управление процессом переработки информации. Сами же когнитивные стили при такой интерпретации их психологического статуса могут рассматриваться как метакогнитивные способности, проявление которых – в виде особенностей стилевого поведения – обусловливается особенностями организации ментального опыта субъекта (Холодная, 1997; 2002).

Психической основой ментального опыта являются ментальные структуры. В рамках анализа ментальных структур можно выделить три уровня (или слоя) опыта, каждый из которых имеет свое назначение (там же).

1. Когнитивный опыт – это ментальные структуры, которые обеспечивают восприятие, хранение и упорядочивание информации, способствуя тем самым воспроизведению в психике познающего субъекта устойчивых, закономерных аспектов его окружения. Их основное назначение – оперативная переработка текущей информации об актуальном воздействии на разных уровнях интеллектуального отражения. Когнитивный опыт представлен такими ментальными структурами, как архетипические структуры, способы кодирования информации, когнитивные схемы, семантические структуры и, наконец, понятийные структуры как результат интеграции вышеуказанных базовых механизмов переработки информации.

2. Метакогнитивный опыт – это ментальные структуры, позволяющие осуществлять непроизвольную и произвольную регуляцию процесса переработки информации. Их основное назначение – контроль за состоянием индивидуальных интеллектуальных ресурсов, а также коррекция хода интеллектуальной деятельности. Метакогнитивный опыт представлен такими ментальными структурами, как непроизвольный интеллектуальный контроль, произвольный интеллектуальный контроль, метакогнитивная осведомленность, открытая познавательная позиция.

3. Интенциональный опыт – это ментальные структуры, которые лежат в основе избирательности интеллектуальной активности. Их основное назначение – участие в формировании субъективных критериев выбора определенной предметной области, направления поиска решения, склонности относительно определенных источников информации и субъективных средств ее представления и т. д. Интенциональный опыт представлен такими ментальными структурами, как предпочтения, убеждения и умонастроения.

Попробуем с этой новой «старой» точки зрения рассмотреть традиционную феноменологию основных когнитивных стилей.

Полезависимость/поленезависимость

Поленезависимость (ПНЗ) – в отличие от полезависимости (ПЗ) – проявляется в аналитичности познавательных образов: склонности детализировать и дифференцировать свои познавательные впечатления, ориентируясь при этом на релевантные элементы перцептивного материала. Познавательные образы ПНЗ более подвижны и «трехмерны», о чем свидетельствует более высокая успешность выполнения ими любых пространственных преобразований, в том числе ментальной ротации. ПНЗ соотносится с тенденцией структурировать и связывать семантический материал: представители этого полюса лучше структурируют текст, их конспекты отличаются большей четкостью (Абакумова, Шкуратова, 1986). Х. Фатерсон, обобщив значительное число исследований ПЗ/ПНЗ, пришла к выводу, что природа этого феномена может быть понята в терминах «артикуляции опыта» как его особого состояния (Faterson, 1962).

При этом для познавательных образов ПНЗ лиц характерна объектная направленность: выраженность эффектов децентрации при решении задач Пиаже (Noppe, 1985); ориентация на содержательные аспекты учебной деятельности (и у ПНЗ студентов, и у ПНЗ преподавателей), а не на межличностные отношения (Renninger, Snyder, 1983); более прямое соответствие характера организации понятий в памяти испытуемого содержательной структуре учебного текста (Stasz, Shavelson, Cox, 1976). Более того, в ситуации социального взаимодействия ПНЗ лица используют зашиты, «повернутые на объект» (т. е. связанные с активной переработкой информации о психотравмирующей ситуации), тогда как ПЗ – «повернутые на себя» (т. е. связанные с эффектами эгоцентрации) (Witkin, Goodenough, 1977).

Дж. Гилфорд предположил, что ПНЗ лица более свободны от иллюзорных эффектов в восприятии и, в частности, в большей мере способны трансформировать иллюзорную точку зрения в реалистическую (Guilford, 1980). Частным подтверждением этой гипотезы является исследование, в котором показано, что ПЗ испытуемые в большей мере подвержены иллюзии Мюллера-Лайера (Haronian, Sugerman, 1967).

ПНЗ дети лучше контролируют свои моторные действия (при выполнении инструкции нарисовать линию, пройти по прямой, как можно медленнее записать свое имя) (Maccoby, Dowby, Hagen, Determan, 1965). Добавим к сказанному, что Г. Уиткин одним из важнейших проявлений ПЗ/ПНЗ считал включенность механизмов контроля над аффективными состояниями, которые обнаруживают себя в преобладании определенных типов психологической защиты у людей, находящихся на разных полюсах этого когнитивного стиля (Witkin, 1965).

Итак, индивидуальные различия в проявлениях ПЗ/ПНЗ – это различия в мере объективированности познавательного отражения (степени ясности, артикулированности и полноты воспроизведения в познавательном образе характеристик данного фрагмента реальности), а также в степени непроизвольного и произвольного контроля своей познавательной активности по отношению к «давлению» мотивационно-аффективных состояний.

Какова природа тех ментальных структур, которые порождают этот когнитивный стиль и предопределяют его функции?

Как известно, Г. Уиткин отрицал связь ПЗ/ПНЗ с какими-либо вербальными навыками. Тем не менее, по данным ряда авторов, полюс поленезависимости предполагает более высокую степень развития 2-й сигнальной системы (Тихомирова, 1988) и более высокий уровень вербального интеллекта (Шкуратова, 1983). Иными словами, одним из факторов выраженности ПЗ/ ПНЗ является степень сформированности словесно-речевого способа кодирования информации, поскольку слово отвечает за расчлененность познавательного опыта на перцептивном уровне.

Относительно последнего факта следует сделать некоторое уточнение. По-видимому, ПНЗ стиль определяется не столько уровнем развития вербальных навыков, сколько мерой координации словесно-речевого и сенсорно-перцептивного способов кодирования информации. В двух из наших последних исследований повторился один и тот же результат: показатели ПНЗ (в виде времени нахождения простой фигуры в сложной по методике «Включенные фигуры») и меры координации словесно-речевой и сенсорно-перцептивных форм опыта (в виде соотношения времени выполнения карт «цвет» и «слова» Т2/Т1 по методике Струпа) по результатам факторного анализа дважды вошли в один фактор (с весами —.82; —.71 и.82;.75 соответственно). Тот факт, что ПНЗ испытуемых отличает более высокая степень интегрированности словесно-речевого и сенсорно-перцептивного способов переработки информации, отмечали и другие авторы (Bloom-Feshbach, 1980).

В теории «конструктивных операторов» Дж. Паскуаля-Леона природа ПЗ/ПНЗ объясняется с позиции объединения взглядов Ж. Пиаже и Г. Уиткина. Паскуаль-Леон выделяет в структуре индивидуального опыта систему схем и систему операторов. Схемы (аффективные, когнитивные, личностные) – это психические структуры, в которых отображаются ситуационные инварианты взаимодействия человека со своим окружением. Среди когнитивных схем выделяются оперативные (схемы действия), фигуративные (схемы, в которых представлено перцептивное либо семантическое содержание познавательных образов) и исполнительные (схемы-правила организации информации). Операторы – это психические механизмы, оказывающие регулирующее воздействие на схемы. Основные среди них: М-оператор (отвечает за активизацию необходимого количества схем, релевантных конкретной задаче и характеризующий уровень «ментальной энергии» субъекта); I-оператор (отвечает за торможение нерелевантных схем); L-оператор (отвечает за усвоение знания и способов деятельности) и т. д. Когнитивные стили (в первую очередь, ПЗ/ПНЗ стиль) – это следствие уровня сформированности и особенностей функционирования конкретных когнитивных схем и операторов, которые определяют индивидуальные различия в «ментальной аттенциональной способности» (в терминах отечественной психологии – способности к распределению и концентрации внимания). В частности, ПНЗ предполагает наличие сформированных фигуративных и исполнительских схем, а также операторов типа М, I и L (Pascual-Leon, Goodman, 1979; Ribaupierre, 1988).

В связи с учетом роли когнитивных схем представляет интерес точка зрения Ч. Носала, который проводит аналогию между ПЗ и явлением функциональной фиксированности, с одной стороны, и влиянием отрицательных эмоций, с другой. При этом изменяются параметры внимания: оно становится либо чрезмерно инертным (и тогда наблюдается эффект перцептивной центрации), либо чрезмерно колеблемым (и тогда дает себя знать разрушение схем поиска данных) (Nosal, 1990).

Далее, есть основания полагать, что проявления ПЗ/ПНЗ связаны с со сформированностью механизмов торможения психической активности. В исследовании И. В. Тихомировой было показано, что высокие индексы ПНЗ находятся в прямой связи с показателями инактивированности как свойством нервной системы (в виде амплитуды альфа-ритма и скорости угашения ориентировочной реакции). Инактивированность, в свою очередь, связана с преобладанием вербальных функций. Таким образом, ПНЗ предполагает явное преобладание процессов торможения, на которые, в свою очередь, «…существенное влияние оказывает доля участия контролирующей системы активации, в том числе механизмов, связанных с вербальными процессами (понятийным обобщением)» (Тихомирова, 1988, с. 112). По нашим данным (результаты пятой серии исследований), показатели ПНЗ (по методике «Включенные фигуры») вошли в один фактор с показателем силы процесса торможения (по опроснику Стреляу) и показателем количества единичных групп по методике свободной сортировки слов (факторные веса.525; —.793;.816 соответственно). Это значит, что низкий уровень способности тормозить собственные действия одновременно проявляется в росте полезависимости и снижении контроля за категориальными преобразованиями при оценке сходства объектов (в виде роста тенденции компартментализации, т. е. чрезмерной изоляции отдельных идей).

Ранее аналогичную идею высказала Т. Глоберсон, отметив, что индивидуальные различия в ПЗ/ПНЗ стиле имеют отношение к сформированности контролирующих стратегий. При этом способность к торможению нерелевантных схем в наименьшей степени характеризует «полезависимых» и «фиксированных поленезависимых» и в наибольшей – «гибких поленезависимых» (в терминах Уиткина) (Globerson, 1983).

Таким образом, источником различий в ПЗ/ПНЗ стиле являются когнитивные структуры ментального опыта (в первую очередь, интегрированность словесно-речевого и сенсорно-перцептивного способов кодирования информации и сформированность когнитивных схем), а также его метакогнитивные структуры (в виде непроизвольного интеллектуального контроля).

Узкий/широкий диапазон эквивалентности; широта категории

Испытуемые, склонные в условиях свободной сортировки объектов выделять много групп (узкий диапазон эквивалентности) либо мало групп (широкий диапазон эквивалентности), имеют достаточно выраженные различия в типе «ви́дения» отображаемой ситуации. Однако суть этого когнитивного стиля отнюдь не сводится только лишь к склонности видеть различия либо сходство между объектами. Представители каждого полюса, вероятно, различаются в более широком плане, а именно в характере ментальных репрезентаций происходящего.

Так, «аналитики» предпочитают простые симметричные фигуры и отвергают сложные дисгармоничные фигуры в тесте Баррона-Уэлша; они склонны давать однообразные, однотипные ответы в тесте «Способы использования предмета» Гилфорда; их отличает эффект «черно-белого мышления» и потребность в определенности (Gardner, Lohrenz, Schoen, 1968). По мнению этих авторов, лица с узким диапазоном эквивалентности более ригидны и нетолерантны к изменениям в ранее сформированных понятийных схемах, их узкие категории в большей мере закрыты для противоречивой информации сравнительно с широкими категориями лиц с широким диапазоном эквивалентности.

Любопытно, что индивидуальные различия в предпочитаемом диапазоне эквивалентности оказываются связанными с временны́ми ориентациями личности. В исследовании П. Яничева испытуемому предлагались картинки из набора ТАТ с инструкцией составить небольшой письменный рассказ по каждой из них. Подсчитывалось количество суждений, относящихся к настоящему (описание актуальных событий), прошлому (описание предшествующих событий) и будущему (описание последующих событий). Соотношение прошлого, настоящего и будущего у «аналитиков» представлено как 1: 4: 1, у «синтетиков» – как 3: 4: 1. Иными словами, синтетики не отличаются от аналитиков представленностью настоящего и будущего, однако у них достоверно преобладает обращенность в прошлое. (Яничев, 1986). Можно предположить, что синтетики в силу своей способности формировать и использовать более обобщенные категориальные схемы оказываются склонными к более широкой «причинной» (объективированной) форме понимания происходящего и, следовательно, более ориентированными на анализ прошлого, поскольку причина события всегда лежит в его прошлом состоянии.

Неоднократно отмечалось, что представители полюса узости диапазона эквивалентности характеризуются более высоким уровнем тревоги (Колга, 1976; Палей А. И., 1982; Холодная, 1990 а), что может рассматриваться как косвенное свидетельство менее сформированной системы психической саморегуляции (в том числе относительно интеллектуальной деятельности).

Несомненный интерес в этой связи представляют результаты исследования И. В. Тихомировой, согласно которым широкий диапазон эквивалентности входит в некоторый единый симптомокомплекс вместе с поленезависимостью, высоким уровнем ориентировочной реакции на первый стимул (в виде величины депрессии альфа-ритма) и быстрым ее угашением, а также интроверсией и преобладанием второсигнальных способов переработки информации. Напротив, узкий диапазон эквивалентности оказывается связанным с полезависимостью, низким уровнем ориентировочной реакции на первый стимул и длительным ее угашением, а также экстраверсией и преобладанием первосигнального способа переработки информации (Тихомирова, 1991).

Что касается широты категории, лица с узкой категоризацией (по методике Петтигрю) обнаруживают субъект-ориентированное знание, т. е. для них более значимым и детализированным оказывается знание о собственном «Я» (Piskors, 1989).

По-видимому, проявления данного когнитивного стиля определяются таким фактором, как сформированность (и своеобразие) когнитивных схем, в первую очередь, прототипов. Отнесение конкретного объекта к определенной категории предполагает опору на прототипический образ объекта (видовой «фокус-пример») и на прототип категории (родовой «фокус-пример»).

По мнению Ч. Носала, в основе стиля «широта категоризации» лежат механизмы позитивной абстракции (А+) и негативной абстракции (А-). В процессе освоения нового знания вначале образуется слишком широкое понятие, которое в ходе его формирования сужается и организуется при помощи А+ (т. е. за счет накопления множества существенных признаков) и одновременно же под влиянием А- освобождается от несущественных признаков. Важно подчеркнуть, что эти механизмы работают одновременно. Усиление А+ приводит к ошибкам категоризации по типу чрезмерного расширения содержания понятия, тогда как усиление А- по типу чрезмерного его сужения (Nosal, 1990).

Как известно, Дж. Брунер выделял два вида процессов категоризации: установление эквивалентности и установление идентичности (Брунер, 1977). Об эквивалентности следует говорить тогда, когда человек оценивает ряд ясно различимых объектов как нечто общее. Идентификация – это действие по размещению объекта с определенными свойствами в определенную категорию на основе установления соответствия между свойствами единичного объекта и свойствами данной категории. Очевидно, что когнитивный стиль «узкий/широкий диапазон эквивалентности» связан с операциями установления эквивалентности, предполагающими процесс формирования видовых рядов той или иной степени длины (т. е. групп, состоящих из определенного количества объектов). В основе же когнитивного стиля «широта категории», как можно полагать, лежат операции идентификации, отвечающие за координацию признаков разной степени обобщенности при соотнесении родовой категории с ее возможными видовыми «примерами» (если испытуемый выделяет в объектах-примерах малообобщенные признаки, то активизируются узкие категории, если высокообобщенные – широкие категории).

Иными словами, выраженность полюсов этих когнитивных стилей, в первую очередь, зависит от сформированности понятийных структур, характеризующих меру разведенности в содержании отдельного понятия признаков разной степени обобщенности и меру его связи с системой других понятий.

Как полагает Ч. Носал, индивидуальные различия в спонтанной категоризации лежат в основе не просто разных типов понимания происходящего, а разных типов ума. Преобладание узких категорий усиливает тенденцию к выделению и запоминанию разнообразных фактических данных с доминированием наблюдения и эрудиции («копирующий разум»). В свою очередь, преобладание широких категорий создает условия для одновременного оперирования большим объемом сопоставимых данных, что проявляется в стремлении искать суть ситуации на уровне некоторых глубинных закономерностей («преобразующий разум») (Nosal, 1990).

Ригидный/гибкий познавательный контроль

Механизмы эффекта интерференции, лежащие в основе данного когнитивного стиля, активно обсуждались во многих исследованиях. Все интерпретации так или иначе связаны с характерным для методики Струпа соотношением времени выполнения трех карт: быстрее всего выполняется карта «слова», более медленно – карта «цвет» и еще медленнее – конфликтная карта «цветные слова». Показатели выполнения этой методики с учетом модифицированных показателей выполнения разных вариантов карт приводятся в табл. 21.

Таблица 21

Зависимость времени выполнения традиционных и экспериментальных карт методики Струпа (цит. по: Cohen, Dunbar, McClelland, 1990)

Примечание: серым цветом выделены традиционные карты «слова», «цвет» и «цветные слова».

Из данной табл. следуют четыре важных вывода: 1) чтение слов не зависит от цвета чернил; 2) называние цвета является для испытуемых более сложной когнитивной задачей; 3) имеет место эффект фацилитации (при совпадении цвета и названия время называния цвета ускоряется); 4) имеет место эффект интерференции (при конфликте значения слова и цветового впечатления время называния цвета резко замедляется) (Cohen, Dunbar, McClelland, 1990).

Согласно гипотезе перцептивного кодирования, время выполнения третьей (конфликтной) карты связано с уровнем развития внимания, а именно способностью контролировать доминирующее влияние слова, которое объективно отвлекает на себя внимание испытуемого (Glaser M., Glaser W., 1982; Lowe, 1985). Процесс чтения слов – автоматический (непроизвольный, не требующий особого внимания), поэтому относительно быстрый. Называние цвета во второй и третьей картах – процессы контролируемые (произвольные, требующие внимания), поэтому относительно медленные. Иначе говоря, индивидуальные различия в скорости выполнения конфликтной карты определяются различиями в уровне непроизвольного внимания.

Кстати, известно, что некоторые испытуемые при выполнении конфликтной карты вполне сознательно переходят на стратегию произвольного контроля над конфликтом «слово – цвет» – прищуривая глаза, отводя карту как можно дальше от глаз и т. п. – и отмечают в своих словесных отчетах, что им понадобились специальные усилия для игнорирования мешающего влияния значения слова. Характерно, что использованные в модифицированном тесте Струпа слова с положительным и отрицательным эмоциональным содержанием, «приковывая» к себе внимание, вызывали значимо бо́льший эффект интерференции (Riemann, McNally, 1995).

Однако при объяснении природы интерференции нельзя ограничиться ссылкой на существование автоматизированных и контролируемых процессов. Чтобы обозначить еще один возможный механизм интерференции, достаточно задать несколько вопросов относительно разных вариантов выполнения методики Струпа: как будет выполняться конфликтная карта, если просьба назвать цвет слов будет обращена к малограмотному, не умеющему читать человеку; если цветные слова предъявляются на английском языке тому, кто только начал изучать английский язык; если предъявляются бессмысленные буквосочетания из букв, входящих в названия каждого цвета; если в названии цвета будет только одна цветная буква; если цветные слова в третьей карте будут напечатаны «вверх ногами» и т. д. По-видимому, в этих случаях карта «цветные слова» будет выполняться гораздо быстрее (соответственно уменьшится величина интерференции).

Иными словами, на величину интерференции оказывает влияние фактор значения слова. В частности, в соответствии с гипотезой семантического кодирования механизм замедления ответа в третьей (конфликтной) карте находится «между» восприятием цвета и собственно ответом на том уровне переработки информации, который связан с построением семантической репрезентации и который требует привлечения понятийных структур (Naish, 1985). Фактически, причиной интерференции является интегрированность в структуре индивидуального ментального опыта двух типов кодов: знаково-словесного и чувственно-цветового. Не удивительно, что столь существенную роль в определении природы данного когнитивного стиля играет показатель Т2/Т1, характеризующий «способность выражать свой опыт в словах» (Bussi, Freedman, 1978, p. 618).

Любопытно, что испытуемые, различавшиеся по этому показателю, различались и по типу «ви́дения» происходящего в направлении его объективации либо субъективации. Так, составляя рассказ о каких-либо заинтересовавших их событиях, испытуемые 1-й группы (с низким показателем Т2 – Т1, свидетельствующим об относительно высокой координации словесно-речевой и сенсорно-перцептивной форм опыта) описывали конкретные факты, реально имевшие место в определенном промежутке времени, конкретные объекты и конкретных людей. Напротив, испытуемые 2-й группы (с высоким показателем Т2 – Т1, свидетельствующим об относительной дискоординации этих двух форм опыта) описывали более абстрактные, «предполагаемые», лично сконструированные ситуации. Даже при описании одной и той же темы – путешествия – испытуемые 1-й группы строили свое описание вокруг конкретных событий, тогда как испытуемые 2-й группы – вокруг своих субъективных путевых впечатлений. Более того, эти лица различались даже по характеру жестикуляции, сопровождавшей их монологи: в 1-й группе преобладали объект-фокусированные движения (жесты в направлении от тела), тогда как во 2-й группе – Я-фокусированные движения (жесты в направлении к телу) (там же).

Таким образом, когнитивный стиль ригидность/гибкость познавательного контроля предполагает интеграцию словесно-речевого и сенсорно-перцептивного способов кодирования информации, сформированность понятийных структур, а также участие в процессах переработки информации непроизвольного и произвольного интеллектуального контроля.

Фокусирующий/сканирующий контроль

Как уже отмечалось, этот когнитивный стиль характеризует особенности концентрации и распределения внимания при восприятии происходящего. Полюс сканирующего контроля (или широты сканирования) предполагает готовность сосредоточиться на релевантном элементе воспринимаемой ситуации, а также мысленно охватить все остальные аспекты ситуации. Полюс фокусирующего контроля (или узости сканирования) отличает более «легкомысленная» форма осмотра ситуации: человек фокусирует внимание на бросающихся в глаза, однако нерелевантных элементах ситуации, при этом он игнорирует значительную часть информационного поля.

По мнению Ф. Хольцмана, чем более интенсивным и экстенсивным будет внимание, тем выше будет ясность в сознании субъекта того содержания, о котором он будет выносить решение. Именно такой тип интеллектуального поведения способствует максимальной объективации познавательного отражения, ибо «…чем в большей мере внимание будет направлено на объект, тем в большей степени на субъекта будут иметь влияние силовые характеристики поля, индуцированные структурой соответствующего объекта» (Holzman, 1966, p. 839). В целом же этот когнитивный стиль «…определяет качество контакта с реальностью, в котором сосредоточенное и напряженное внимание результируется в яркости опыта и широком пространстве осведомлености» (там же, p. 842).

При анализе природы этого стилевого параметра Р. Гарднер в свое время отметил весьма важный момент, позволяющий объяснить различия по данному когнитивному стилю в терминах гипотезы центрации Ж. Пиаже. Суть гипотезы центрации заключается в следующем: элемент, на котором преимущественно сосредоточено внимание, систематически переоценивается. «Перцептивное пространство, таким образом, не является однородным, а в каждое мгновение имеет определенный центр, и зона центрации сооответствует пространственному расширению, тогда как периферия этой центральной зоны оказывается сжатой тем сильнее, чем больше она удалена от центра» (Пиаже, 1969, с. 128). Если учесть, что подобного рода центрации являются причиной деформаций перцептивного пространства, то именно широкие сканировщики в силу своей склонности активно распределять внимание отличаются бо́льшей объективностью познавательного отражения в силу более широкой децентрации процесса построения познавательного образа.

В связи с обсуждаемым вопросом представляет интерес гипотеза В. Гамильтона, что эффект центрации, проявляющийся в минимизации сканирования воспринимаемой ситуации, соотносится с низким уровнем способности к сохранению (в терминах Пиаже). В свою очередь, дефициты способности к сохранению уменьшают субъективную уверенность в стабильности и инвариантности окружающего мира (Hamilton, 1972).

Напомним, что именно лица с широким сканированием лучше контролируют свои аффективные состояния в актах познания: при сортировке эмоциогенного и нейтрального материала они фиксируют в ситуации бо́льшее число объективных деталей и в меньшей степени принимают во внимание свои эмоциональные впечатления (Gardner, Holzman, Klein, Linton, Spence, 1959).

Иными словами, когнитивный стиль фокусирующий/сканирующий контроль в первую очередь связан со сформированностью такого компонента метакогнитивного опыта, как непроизвольный интеллектуальный контроль (в виде характеристик распределения и селективности внимания).

Толерантность к нереалистическому опыту

Толерантные лица воспринимают мир таким, каков он есть в действительности. Короче говоря, их познавательные впечатления строятся в соответствии с объективными характеристиками происходящего и их познавательные образы «открыты» любой необычной информации. Напротив, нетолерантные лица склонны формулировать свои познавательные впечатления в терминах «обычного», «ожидаемого», сопротивляясь тому опыту, в котором понятийные или сенсорные данные противоречат их наличным знаниям. В данном случае «закрытый» характер их «ви́дения» ситуации определяется включенностью механизмов психологической защиты, искажающих индивидуальную картину события в направлении ее сближения с привычным, личностно значимым опытом.

Фактически, выраженность данного стилевого свойства свидетельствует о способности воспринимать внешнее воздействие таким, каким оно является на самом деле, и, по-видимому, характеризует особенности организации индивидуального понятийного опыта, а также сформированность одного из компонентов метакогнитивного опыта – открытой познавательной позиции.

Импульсивность/рефлективность

Большинство авторов согласно с тем, что различия между рефлективными и импульсивными испытуемыми заключается в характере построения образа ситуации с точки зрения объема и тщательности анализа информации, которая собирается до принятия решения. Исследования глазодвигательной активности показали, что рефлективные испытуемые чаще и дольше рассматривают рисунок-эталон и все альтернативные стимулы, затрачивают больше времени на общий осмотр стимульного поля, а также на сравнение пар рисунков-стимулов, чаще фиксируют взгляд на отдельных признаках стимулов и т. д. (Messer, 1976; Клаус, 1987). Судя по всему, рефлективные лица затрачивают больше времени не столько на оценку своих гипотез, сколько на сбор информации в процессе построения ментальной репрезентации ситуации. Причем делают они это более систематически, чем импульсивные лица.

Отмечается, что рефлективных дошкольников отличает большая выраженность вербального контроля за своим поведением, в частности, они более успешно используют речь для саморегуляции (Messer, 1976). Кроме того, именно рефлективные школьники демонстрируют наиболее высокий уровень эго-контроля в виде способности сдерживать свои эмоциональные реакции, подавлять поведенческую спонтанность и т. п., тогда как медленные/неточные – самый низкий уровень способности контролировать свои аффективно-мотивационные состояния (Block, Block, Harrington, 1974).

Данный когнитивный стиль наиболее ярко характеризует эффект «паузы», который является важнейшим отличительным признаком сформированности структур непроизвольного интеллектуального контроля и соответственно уровня интеллектуальной зрелости.

Одним из наиболее важных факторов, влияющих на меру выраженности импульсивности/рефлективности, является степень сформированности понятийных структур. Так, по данным И. С. Кострикиной, в группе лиц с высоким уровнем психометрического интеллекта в виде IQ ≥ 110 (в диапазоне от 110 до 137) показатель «когнитивного темпа» (замедление первого ответа по методике Кагана) значимо положительно коррелирует с двумя вербальными субтестами шкалы Амтхауэра: способностью к понятийной абстракции (субтест А2 – «Определение общих признаков») и способностью устанавливать смысловые связи между понятиями (субтест А3 – «Аналогии») (значения r равны 0,38 и 0,39 соответственно при Р = 0,001) (Кострикина, 2001).

В исследованиях Н. В. Азарова с использованием опросника на выявление уровня произвольного контроля за собственными действиями полюс «управляемости» (сравнительно с полюсом «импульсивности») оказадся связанным с более высокими показателями вербального интеллекта, а также с доминированием левого полушария, являющегося ведущим в сознательной регуляции импульсивных тенденций (Азаров, 1982; 1988).

Ч. Носал также полагает, что критерием контроля на полюсе рефлективности является целостная понятийно дифференцированная модель ситуации, тогда как на полюсе импульсивности решение стоится индуктивным путем с использованием стратегии проб и ошибок (Nosal, 1990).

По-видимому, здесь мы имеем дело с некоторым универсальным эффектом: чем выше уровень сформированности понятийных структур (и богаче понятийный опыт), тем в большей мере интеллектуальное поведение сдвигается на полюс рефлективности (в частности, тем более замедленным оказываются все индивидуальные интеллектуальные реакции, начиная с сенсомоторных и заканчивая процессами принятия решений).

Конкретная/абстрактная концептуализация

Зафиксированные в этом когнитивном стиле различия в степени «концептуальной сложности» (Х. Шродер), определяемой уровнем развития дифференциации и интеграции «внутри» индивидуальной понятийной системы, существенно влияют на особенности понимания и интерпретации происходящего. В конечном счете, как отмечают О. Харви, Д. Хант и Х. Шродер, «…вариации в уровне абстрактности – конкретности проявляются в индивидуальных различиях “зависимости от стимула”, т. е. той степени, в которой воспринимающий и действующий индивидуум ограничен или же может выходить за пределы физических характеристик непосредственно воздействующего стимула в организации своего понимания и переживания ситуации» (Harvey, Hant, Schroder, 1961, р. 25).

Чем выше уровень абстрактности, тем более выражена способность субъекта переступать пределы непосредственного и переходить в область более отдаленных временных, пространственных и семантических контекстов. Кроме того, абстрактность означает бо́льшую способность выявлять разного рода связи и отношения между объектами, информация о которых перерабатывается по правилам ее иерархической организации. Наконец, полюс абстрактности предполагает способность использовать множество альтернативных способов интерпретации ситуации, что расширяет адаптивные возможности человека по отношению к необычным, в том числе стрессогенным обстоятельствам.

Таким образом, выраженность когнитивного стиля конкретная/абстрактная концептуализация связана с особенностями организации понятийных структур: мерой дифференцированности разнообобщенных признаков в содержании отдельных понятий, а также мерой сложности системы связей между ними. Не меньшую роль в формировании этого стиля, по-видимому, играет и метакогнитивный опыт субъекта, в первую очередь произвольный интеллектуальный контроль и открытая познавательная позиция.

Когнитивная простота/когнитивная сложность

В исследованиях этого когнитивного стиля, пожалуй, наиболее отчетливо представлена основная идея стилевого подхода: каждый человек по-своему воспринимает, понимает, интерпретирует и прогнозирует действительность на основе «конструкций» своего ментального опыта. Согласно Дж. Келли, одни люди строят многомерные модели событий, другие – «видят» те же события упрощенно и невариативно.

Интересную гипотезу относительно различий между когнитивно простыми и когнитивно сложными лицами высказали в свое время Н. Левенталь и Д. Зингер, отметившие своеобразие познавательной направленности испытуемых того и другого типа (преобладание объектного или субъектного восприятия других людей). В частности, когнитивно простые лица обнаруживают больший интерес к интеллектуальным навыкам и возможностям других людей, поэтому они соответственно в большей мере оказываются ориентированными на те личностные качества, которые свидетельствуют о компетентности личности. В свою очередь, когнитивно сложные лица склонны принимать во внимание прежде всего индивидуальные характеристики другого человека, затрагивающие своеобразие его личности (Leventhal, Singer, 1964).

По-видимому, экстремальные проявления когнитивной сложности – это следствие несформированности механизма категориального контроля. Люди такого типа (субгруппа «компартментализаторов») не в состоянии выстроить целостную, связную картину происходящего, их ментальные репрезентации как бы «рассыпаются». Отсюда – ряд фактов, казалось бы, не совместимых с описанием когнитивно сложной личности. Например, в ряде исследований зафиксирована связь наибольшей когнитивной сложности с максимально высоким уровнем тревоги (Шкуратова, 1983; Южанинова, 1988; Кочарян, 1986). По мнению А. Л. Южаниновой, у когнитивно сложных «…основным мотивом общения и познания других людей выступает тревожность» (Южанинова, 1988, с. 13). Отмечается также склонность когнитивно сложных лиц давать другим людям более отрицательные оценки (цит. по: Шкуратова, 1983), что можно рассматривать как проявление гиперкомпенсации скрытой агрессивности. С учетом сказанного не удивительно, что в результате психотерапевтических сеансов и личностно ориентированных тренингов когнитивная сложность их участников, как правило, снижается.

В сущности, большинство проблем в изучении данного стилевого свойства объясняется тем, что на определенном этапе способ операционализации когнитивной простоты/сложности на основе методики репертуарных решеток оказался полностью оторванным от самой теории персональных конструктов Дж. Келли. «Если мы обратимся к истории использования решеток, то обнаружим, что активно использовались и такие представления, которые противоречат некоторым принципам теории конструктов, например, представление о когнитивной сложности – простоте. Исходя из этих представлений, можно прийти к выводу, что система конструктов в целом обладает одним-единственным структурным качеством (качеством дифференцированности, по Биери – М. Х.), в то время как теория конструктов допускает структурное разнообразие различных подсистем. Более того, по Биери, когнитивная сложность – простота является некоей статичной чертой, что противоречит теории конструктов» (Франселла, Баннистер, 1987, с. 40). По их словам, исследование устройства индивидуального опыта при этом низводится до уровня психологии личностных черт: «…мы задаем…. слишком “когнитивно простой вопрос” о том, “когнитивно прост или сложен данный человек”» (там же, с. 177).

Как можно предположить, система персональных конструктов является отражением особенностей организации семантического опыта человека (опыта означивания и оценивания происходящего на уровне вербальной и невербальной семантики), который фиксируется в семантических структурах. Кроме того, особую роль в организации персональных конструктов – особенно с точки зрения их качественного содержания и характера взаимосвязей – играют структуры интенционального опыта, поскольку конструкт, в отличие от понятий, одновременно выступает и как значение, и как смысл (верование).

Итак, даже краткий обзор исследований когнитивных стилей позволяет сделать важный вывод.

Стилевые различия свидетельствуют о сформированности механизма непроизвольного интеллектуального контроля, проявляющегося в двух основных формах: 1) контроле процессов переработки информации (в виде средств организации базовых познавательных процессов в направлении роста объективированности индивидуальных ментальных репрезентаций); 2) контроле аффективной активности в актах познавательного отражения в направлении оттормаживания ее влияния на процесс построения познавательного образа.